м! Отходить -- тоже всем. Всегда вместе: вот так!  --
Для убедительности крутанул кулаком вниз.
     Не правда  ли, как странно получилось у него с ответом? Ветеранов будто
немало, но от того личного состава, с которым дивизия вступала в первый бой,
осталось  человек  70.  Выходит,  выбиты почти все  рядовые  первоначального
состава дивизии, то есть все  десять тысяч  бойцов. С постоянно прибывающего
пополнения  убитых  и раненых было отнюдь не меньше. Сюда добавляются потери
начальствующего состава -- свыше 2800. А он, солдат, говорит о дисциплине...
Ведь люди умирали  не только от того, что не всегда умели  собраться в  один
кулак.  Тогда о чем же он толкует? То ли по праву оставшегося в живых? То ли
из-за излишнего оптимизма? Нет, ни то, ни  другое. Солдат желал лишь одного,
чтобы этих  молодых, задорных ребят погибло как можно меньше и чтобы быстрее
закончилась эта  бойня, на которую он столько  насмотрелся. Он хочет поднять
их настроение и в душе рад, что они шутят, смеются,  прикрывая  этим свои не
очень-то веселые  думы. Другое  дело  -- имел  ли  моральное  право  рядовой
Охлопков учить  себе  подобных? Да, имел.  Командиры  -- младшие и  старшие,
вплоть до генерала -- объявляли ему благодарности. К тому же о  том,  как он
воевал, впоследствии писали и в печати, появились упоминания и в документах.
     Так, в заметке, опубликованной 10 января 1943 года в  газете 43-й армии
"Защитник Отечества", было указано, что он, Охлопков, в бою, в котором погиб
его  брат  Василий,  "расстрелял  из   пулемета  в  упор   27  гитлеровцев".
Корреспондентом  дивизионной газеты  "Красноармейская правда"  К. Космачевым
подробно описано,  как  Охлопков-снайпер  снял в первый  же день  выхода "на
охоту" наблюдателя и "кукушку" .
     В  характеристике,  данной  Охлопкову  при  его  вступлении  в  партию,
сказано,  что  он  "в  боях в районе Овсянкино и  Тарутино Ржевского  района
уничтожил 30 фашистов" .
     Все  эти  документальные  подтверждения  относятся ко  времени  участия
Охлопкова в боях под Москвой, затем на Ржевском направлении.
     По  состоянию  на  14  мая  1942  года  из  рядового  состава  дивизии,
удостоенных боевыми наградами было всего 8 человек, притом в живых никого из
представленных  не  осталось. Может, представленных было  много?  Их было 95
человек .
     Есть еще один, пожалуй, наиболее  важный  документ. Это наградной лист,
заполненный в начале июня 1942 года. В нем говорится:
     "Будучи  отличным  снайпером,  при  обороне  деревни  Инчиково  проявил
героизм,  невзирая  на минометный и  артиллерийский обстрел,  из снайперской
винтовки в течение 5 суток убил и  ранил  19 фашистов и одного офицера. Тов.
Охлопков  был  легко  ранен  в голову, выполняя  боевое  задание  по  снятию
фашистских наблюдателей.
     Представляется к ордену "Красное Знамя".
     Командир полка майор Ратников.
     Комиссар полка батальонный комиссар Хабаров" .
     О  представлении его к  награде  Охлопков  тогда не знал.  Он так и  не
услышит приказа командующего Калининским  фронтом от 27 августа. В  то время
он  будет находиться в  госпитале и орден  Красной Звезды  вручат ему  через
восемь  месяцев, в феврале  1943 года.  Но  для  него  важно  сейчас другое.
Полгода, считай, уже позади. А он все шесть месяцев шел сквозь огонь войны с
верой в победу. С этой верой предстоит ему идти в бой снова и снова.
     При любой возможности солдат  учится. И воины 375-й стрелковой дивизии,
оказавшись в тылу на формировании, проходят военную переподготовку.
     И у учебы свои трудности. Но все-таки это не бой.  Баня рядом. Ешь  три
раза в день, в одни и те же  часы. Еще  и  обнову дают. В общем, как говорят
сами бойцы -- не жизнь, а малина. К тому же еще лето. Тепло, солнце, зелень,
чистый  воздух... Нет свиста  пуль над  голо вой...  Федор за несколько дней
набрался сил и ходит, как у себя  дома, с еле заметной улыбкой на устах. Ему
кажется, что здесь всем хорошо.
     С учебой  тоже  хорошо.  Вчера осваивали  приемы борьбы с  танками. Над
окопами, где сидели солдаты, пускались танки. Это делалось, чтобы  их в  бою
не одолел страх.  Бойцы забрасывали их деревянными  гранатами и  бутылками с
водой. Сегодня -- день тактики. Тема
     --  "Стрелковый  взвод  в  наступлении".  Федор  командует   отделением
автоматчиков. Он, хотя и раньше выполнял обязанности командира, команды дает
не совсем точно,  но все же неплохо. Во всяком случае,  ему так кажется. Что
говорит   молоденький   лейтенант,  то  он  и  повторяет.  Лейтенант   часто
останавливает и поправляет. Время от времени делает одно и то же замечание:
     --  Зачем ты вставляешь лишние слова? Убери  свои "Братцы",  <Э-эй",
"Полундра", "А-ну".
     Потом распоряжался:
     -- Объяснить бойцам, как идти в атаку!
     Федор обходит всех и каждый  раз повторяет: "Ты, ты --  пара! Ты, ты --
пара!  Понял?!"  Таким  образом  разделив  бойцов на  пять  пар,  продолжает
объяснение:
     -- Ты -- отседа дотеда! Ты -- отседа дотеда! Понял?!
     А как это  делается, показывает сам. Боец справа встает первым. Стреляя
на  ходу,  бежит  шагов десять и  ложится.  Затем встает боец слева и, также
стреляя,  бежит  дальше напарника на пять  шагов. Кто лег, продолжает  вести
огонь. Так, прикрывая друг друга огнем, бойцы продвигаются вперед.
     Лейтенант помогает ему.
     Ниже голову, ниже! -- Объясняет он. -- Товарищи бойцы,  как доходите до
рубежа атаки, тут же вставляете  новые диски  и затем пойдете бегом до самой
траншеи. Давай, Охлопков, командуй!
     Отделение, парно перебежка, вперед!
     Слова команды Федор выкрикивал довольно четко и понятно.
     На полигоне то и  дело раздавался его голос: "Огня давай!", "Отделение,
в атаку вперед!"
     Так Федор проходил  стажировку в  течение двух недель. В то время самым
заметным событием в жизни полка было создание роты автоматчиков. С созданием
роты Федор был назначен командиром отделения. Автомат и уход за ним он знал.
О частях автомата и их назначении мог рассказать сколько угодно. А вот из-за
подачи команды получал нарекания. Иногда даже самому становится неловко. Все
слышит, все  понимает, а сказать, как следует, не может.  Черт бы побрал эту
команду...
     Все же не так страшен черт, как его малюют -- дело поправимое. Главное,
чтобы командир был справедливым и  всегда поступал  по совести. Многое уметь
делать   самому,  стрелять  метко,  быть   выносливым,  честным  и  храбрым,
заботиться  о  бойцах  больше,  чем о  самом  себе --  все это  входит в его
обязанности. То ли от подобного понимания своих обязанностей, то ли от того,
что считал себя больше  солдатом, чем командиром, Федор  не торопился ругать
бойцов за их ошибки, а терпеливо объяснял и показывал им.
     В  общем, Охлопков  теперь совсем  не такой, каким был раньше. Он  стал
более спокойным, рассудительным.
     Фашиста можно победить, повторял Федор новичкам,
     Ф
     ашист вовсе не  храбрый. И  откуда  ему быть храбрым?  Он,  как мы,  не
защищает  свою  землю.  Он  пришел сюда добывать себе богатство. Потому, как
всякий  разбойник,  смерти  боится  пуще  всего. Разбойник  только  нападать
мастак. Окажи ему сопротивление -- тут же убежит.
     И на самом деле так. Фашистская армия предпочитает нападать  вероломно.
Она  хочет  брать испугом да  натиском.  А ты провали  ее  планы,  делай все
наперекор, тогда можно  и потягаться с ним. Танков, самолетов  у  него  пока
больше.  Он и  прячется за эту броню. Когда силы равны,  он и  сейчас первым
бежит.
     Еще, как  понимает  Федор,  никогда  не  бывало так, чтоб  награбленное
богатство и его  дележ объединяло  людей. Те, которые  гоняются  за наживой,
собираются, как  стая волков,  ненадолго.  Им нужен хороший  отпор. Раз так,
надо научиться бить врага как подобает и передать другим то, что ты освоил.
     Фашист  не только вояка  и  разбойник.  Он  и  убийца.  От  него  можно
избавиться, вытравливая смерть смертью. Другого пути нет.
     Научиться бить врага можно хоть у кого, даже  у него самого. К примеру,
Федор  научился  у  фашиста  двум вещам. Прежде всего  фашист научил  Федора
ненависти. Ведь враг не довольствуется тем,  что убивает на поле брани. Куда
бы ни ступала  его  нога, он  опустошает все. Он  вешает и  убивает всех  --
полуголодную старушку,  не захотевшую  отдать  последнюю  курочку,  девушку,
оказавшую сопротивление против отправки в Германию... Где фашист -- там горе
и слезы, кровь и смерть...
     ...  Как-то раз  шли  вдвоем  на  разведку. С опушки леса  наблюдали за
деревней с тремя-четырьмя  уцелевшими избушками. Вдруг,  откуда ни возьмись,
появился  "Ме-109".  Самолет сделал  несколько  витков. Он  с первого захода
сбросил  мелкокалиберные  бомбы.  Со  второго и  третьего  захода  обстрелял
избушки  из  пулемета. Затем этот  стервятник в  последнем витке,  покачивая
крыльями,  "попрощался"   со  своими  беззащитными  жертвами  и,  довольный,
спокойно улетел на запад.  Когда разведчики  вошли в  крайний  домик попить,
казалось, никого  не  было. Увидев  стоящий  у входа ушат, принялись утолять
жажду. Только напившись,  заметили за печкой женщину. Она беззвучно плакала.
На кровати -- худенькая девочка  лет десяти.  Голова в крови и, кажется, уже
мертвая.  Уйти  нельзя. Что  делать? Разведчики переглянулись. Потом старший
боец выдавил из себя:
     -- Может, вам помочь?
     Женщина обернулась на голос и слабо махнула рукой:
     --  Нет, теперь не надо помощи. -- Мать  на время перестала лить слезы.
-- Ах, это вы пришли? --  Она сделала несколько  шагов к разведчикам и,  как
будто  сама себе,  скороговоркой  начала рассказывать.  --  Когда на  ступал
фашист,  мы  остались  -- места на подводе не  хватало... Я вот этими руками
выкопала яму на 120 могил. Саму дважды водили на расстрел за  то, что я жена
красного командира. А сейчас вот... ее  убили. Она вон там  на печке сидела,
качая ногами... Теперь мне никто не нужен. Поздно вам нас спасать...
     "Поздно вам нас спасать..."
     От этих слов горемычной бойцам стало так  жутко, что они  не осмелились
сказать ей хоть одно слово утешения. Так и ушли, потрясенные до онемения.
     А еще, недавно боец из Псковской области получил письмо от жены и сына,
эвакуированных в Казахстан  и,  закрыв лицо ладонью,  плакал  навзрыд.  Сын,
двенадцатилетний  мальчик,  писал  отцу: "Папа, я  рад, что  ты живой.  Сюда
похоронки приходят очень часто. Мы  живем хорошо. Хлеб едим каждый  день. Но
мне, папа, ой, как хочется домой! Жду  и жду. Вы  никак не освобождаете нашу
деревню. Сам хотел идти в  военкомат, заявление написал, да мама  запретила.
Учись, говорит..."
     Все это вместе вызывало огромную ненависть к врагу.
     Еще фашист ценой жизни учил борьбе  за выживание, безошибочно угадывать
когда  и чего следует  бояться.  Если немец  ведет огонь наобум,  ночью  без
видимой  причины  пускает ракеты,  значит, чего-то остерегается.  А  если не
отвечает  на  огонь  или надолго  замолкает, надо быть  начеку.  Это  ничего
хорошего не сулит.  Иной раз артиллерия противника бьет по дзоту или  еще по
какой-то одиночной цели, тогда считай --  сила у него  небольшая. Бывает, их
двухфюзеляжный  "Фокке-Вульф"  или,  как  именуют его солдаты  -- "костыль",
часто маячит  в небе. Это  верный признак того,  что  к нам идет подмога или
наши где-то вблизи фронта подтягивают свежие  силы.  Если загрохотала вражья
артиллерия  и  появились  танки,  то  жди  сильной  атаки.  Или  вот,  огонь
артиллерии  быстро  утих,  танков два-три --  это фриц идет  в  атаку малыми
силами.  Тут  он  кого-то  прикрывает или  от чего-то  нас отвлекает. В небе
появятся 7 -- 8 "мессершмитов"  и  пронесутся  над  передовой, ведя на  ходу
бесприцельный  огонь.  Скоро,  минут через  4  -- 5,  жди  бомбардировщиков,
следующих в наш тыл. Или же, ночью два-три самолета на  передовую сбрасывают
бомбы. На это можно не обращать внимания -- фашист просто  пугает,  чтобы не
дать спать спокойно.
     Кто не знает маневр врага, тот не отдыхает даже тогда, когда это вполне
возможно, боится чего не следует бояться, нервы и силы тратит впустую.
     Как  понял позже  Федор, автоматчиков, когда они  составляли всего одно
отделение на весь полк, использовали в  боевом охранении, в разведку с боем,
а в наступление вели их в особо нужных случаях, как ударную силу. Бывало, их
сажали на танк или на сани, прицепленные к танку и перебрасывали как десант.
Автоматчики находились почти всегда  в распоряжении командира батальона.  Он
же повторял каждый день: "Надо быть  там, где враг меньше всего нас ожидает.
Подойти как можно ближе и первым  открыть огонь. Кто опередил, тот и  хозяин
положения".
     Рота  автоматчиков в бою  идет впереди. В условиях  города или  деревни
именно  она  очищает  дома,  подвалы, недоступные места. Там, где  бессильны
артиллерия и танки, туда  перебрасываются автоматчики. Рота везде  открывает
путь пехоте.
     Но  как ни настраивай себя, жизнь  не всегда оборачивается тебе  нужным
боком.  С южных фронтов доходили сообщения одно тревожнее другого. Враг взял
Харьков, Севастополь... А здесь, на полосе Калининского и Западного фронтов,
части  двух армий  и  одного кавалерийского корпуса  только  что выходили из
окружения.  41-я  и  22-я  армии  в районе города  Белого  с большим  трудом
остановили наступление частей немецкой 9-й армии и  не смогли присоединиться
с нашей 39-й. Эти сообщения Федор старался принимать спокойно.  Он рассуждал
по-своему:  "В прошлом  году  выдержали,  обойдется  и ныне".  Даже  когда в
сводках   одни  за  другим  замелькали   Воронеж,  Старый  Оскол,   Луганск,
Ростов-на-Дону, Клетская,  Сальск,  Краснодар, у  Федора была уверенность  в
том,  что  немца  можно остановить  и отбросить.  И  ему казалось,  что  все
настроены  именно так:  у  бойцов веселья, смеха было  больше, чем ругани  и
уныния...
     Всему бывает  конец. После очередного формирования и учебной подготовки
375-я  стрелковая дивизия  тронулась с насиженных  мест.  По  пути на  фронт
остановились на перевале. Охлопкова вызвали  к парторгу батальона.  Он знал,
зачем его вызывают -- в тот день он вступал в партию.
     Федор, волнуясь, отвечал на вопросы, как его учил парторг.
     Председатель  комиссии,  пожилой капитан,  что-то  спросил  у комиссара
батальона, затем обратился к вступающему в партию:
     Товарищ Охлопков,  в боях ты участвуешь больше, чем полгода.  Скажи-ка,
веришь ли ты в победу?
     Верю!
     Ведь твой родной край отсюда очень далек же, а?
     Нет, товарищ капитан,  моя  Якутия здесь  и  здесь  я  вместе со  всеми
защищаю ее честь!
     Председатель еле заметно улыбнулся и еще спросил:
     Если  тебя  примут   в  партию,  то  что  ты  считал  бы  своей  первой
обязанностью?
     После  воинской  присяги  я даю свою вторую  клят ву.  Как коммунист, я
должен  быть лучшим  бойцом и  пока  бьется мое сердце, буду беспощадно бить
врага.
     Ответами  Федора больше  всех  остался  доволен  парторг батальона.  Он
первым и поздравил Федора с вступлением в партию.
     Прошло  еще два, полных забот, дня перед тем, как была объявлена боевая
тр.евога. Вечером  перед строем всего личного  состава дивизии  подполковник
Ратников зачитал приказ Верховного Главнокомандующего за номером 227. Приказ
этот  оставил в душе Федора  тяжелый осадок -- обиду за армию и недовольство
собой.  А  на  то,  что  теперь  ему  -- командиру  отделения давалось право
расстреливать  на месте того, кто  не  поднимется в атаку или побежит назад,
Федор как-то даже не обратил внимания.
     Когда после долгой суматохи,  наконец,  поезд тронулся, Федор вздремнул
среди шума-гама  и тут  же увидел  во сне женщину,  у которой осколком бомбы
убило  дочку,  ее  глаза, полные  горя  и упрека, подполковника  Рат-никова,
читающего приказ No 227, почерневшие в сумерках лица бойцов, их клятву перед
спущенным знаменем,  батальонного  комиссара, вручившего ему партийный билет
со  словами:  "Коммунист  должен  быть всегда впереди, там, где больше всего
нужно  и  опасно.  Коммунист  продолжает  сражаться  даже  мертвым..." Затем
появились Потапенко, Барк, Боровков, Чернозерский.  Все они с  пистолетами в
высоко поднятых  руках говорят друг за  другом:  "Коммунист  в атаку  встает
первым,  первым  идет  в  огонь..."  Откуда-то  четко  и  внятно  доносилось
запомнившиеся  с   детства  строки   из  стихотворения   якутского  поэта  -
революционера:
     И, даже мертвый, вражеские пули
     Остановлю я сердцем, как броня...

        ЗАГАДКА ОДНОЙ НОЧИ

     Снова наступление. И снова на Ржевском направлении.
     Утром рота  автоматчиков заняла деревню Галахово. В семи домах ни одной
живой  души, кроме одного петуха  с выщипанным  хвостом, который бегал возле
дома с дощатой крышей и плетеным из тальника забором. Кур не было. Во  дворе
лежала убитая собака. На  столе в прихожей  стояли пустые бутылки,  валялись
банки.  В  самой чистой  и  просторной  комнате бросались  в  глаза шторы  с
кружевами. Под кроватью лежали тапки. Там же стоял горшок. Видимо, здесь жил
офицеришка с замашками аристократа.
     Враг  прячется  по  краям пашни  с высоким спелым  хлебом.  Автоматчики
расположились ниже сгоревшей деревни прямо на болоте.
     Федор, изредка огрызаясь одиночными выстрелами, сооружает себе окоп. За
двумя  высокими  кочками  он  сгребает  болотную  жижу,  кладет туда траву и
стержни кувшинок, выдергивая их с обеих сторон.
     Другие  тоже  что-то  делают. Федору  видны лишь  два  ближних  соседа.
Остальных только  слышит, когда ведут  огонь.  Когда прекращается  стрельба,
кажется,  что вокруг,  кроме них троих,  никого и нет.  Тогда Федор начинает
беспокоиться  и  хочется  ему позвать  своих. В  такие  минуты  если  кто-то
невзначай шлепнет жижей,  то он успокаивается: шлепает --  значит, живой. По
предположениям Федора, их сейчас девять. Справа на самом краю -- Габитуллин.
Когда  "заговорит" его  ручной  пулемет,  всем становится как-то  легче. Он,
вроде, ничего особенного не говорит и  не делает.  А его все уважают. Как бы
желая понять это, Федор нередко  вглядывался в его лицо: крутой широкий лоб,
аккуратный,  высокий  нос, большие карие  глаза,  густые брови,  похожие  на
крылья птицы, пышный треугольник черных усов, крупные, но сочные губы  этого
статного и красивого мужчины. Казалось  бы, внешность на фронте меньше всего
должна иметь  значение.  Оказывается,  она  и  здесь нужна.  Габитуллина все
охотно слушаются и зовут его не иначе, как "Старик".
     Рядом с Габитуллиным -- Валентин Хохлов. Веселый, острый на язык. Любит
шутить и разыгрывать. Сам худощавый, даже щуплый. Дружит со "Стариком". Иной
обижается на  его  шутки, тогда он бежит к "Старику"  и  ныряет, как  он сам
говорит, под его авторитет.
     Между  Хохловым и Федором  расположились два парня  из  Свердловска  --
Репин  и Сергеев, слева --  Бобров из  Смоленска. Говорят, он был  в  плену.
Сегодня хорошо воюет. Утром перед наступлением на Галахово гранатой вывел из
строя  расчет пулемета, долго не  дававшего приблизиться к деревне. Странный
этот Бобров: "я да я" и  на все соглашается уж больно быстро. Федор не питал
к нему особого доверия.
     Остальные -- Агеев, Фаткулов, Мордвинов и Стацюк -- сегодня  вступили в
бой впервые. Не струсили.
     Словом, нет такого, с кем надо было бы нянчиться. Никто не хнычет, хотя
здесь,  на болоте, сыро и гадко. Но худа без  добра не  бывает.  Идет шестой
час,  как фашист  оттеснил  отделение на  это болото. Все это время  бьет из
минометов  и орудий. А потерь нет. Снаряд  плюхается в трех-четырех шагах и,
успевая уйти  глубоко в мягкий грунт, взрывается столбом прямо вверх. Только
вот грязью  обливает до невозможности, притом дважды: когда  падает  и когда
взрывается.
     Противник и сейчас не прекращает артиллерийского  огня, но  не встает в
атаку.  Видимо, думает: загнал  в болото и  возьмет  измором. С наступлением
темноты отсюда надо выбраться. И приказ такой -- "держаться до вечера!"
     Держаться до вечера!  А как? Патронов мало осталось. Гранат еще меньше.
Наша  артиллерия, не  имея  возможности  подойти ближе, бьет издалека. Из-за
болот не ходят машины и подводы.
     Федор пополз к Репину и Сергееву. Он продвигается, подминая собой траву
и цепляясь  руками-ногами за кочки.  Тут  еще давит тяжесть одежи,  насквозь
пропитанной водой и  грязью. Когда до  ребят  осталось совсем немного, прямо
перед Федором взорвалась, поднимая столб грязи, мина. Федору показалось, что
угодила она прямо  в  окоп к ребятам. "Ох, гады!" -- вырвалось у  него и он,
задыхаясь  от  брызг  жижи,  окликнул ребят. К счастью,  они остались живы и
здоровы. "Щюда-сюда, мы  здесь," --  ответили  они. Когда подполз к ребятам,
они лежали, спокойно сбрасывая комья грязи с лица и рук.
     Живы?
     Живы.
     Надо боеприпасы  принести.  Если подвода или под носчик не  встретятся,
пойдете до боепитания. К вечеру быть здесь!
     --  Есть,  товарищ сержант! -- ответили ребята, а  сами  улыбаются.  --
Добудем!
     Что-то дрогнуло в душе Федора и он с горечью подумал: "Молодые какие...
Вернутся ли?" Но вслух твердо сказал:
     -- Без патронов, гранат не выбраться! Все погибнем. Поняли?!
     Посоветовав ребятам в какую сторону и как идти, Федор вернулся к своему
окопу. Ему  захотелось есть, из  сумки противогаза достал промокшие сухари и
начал  жевать.  Мысли  так  и вертятся  вокруг  того,  что может ожидать  их
вечером.
     С наступлением сумерек артиллерия  врага  все  реже стала вести  огонь.
Зато  работают   одновременно   три  пулемета.  Их  поддерживает   трескотня
автоматов. Федор не знал, как  это  понимать:  то ли враг собирается подойти
поближе под прикрытием усиленного  непрекращающегося огня,  то ли часть  сил
задумал отправить  в обход. Если подойдет  метров  на 70 -- 80, то -- конец.
Ведь  автоматчиков  спасают от  пуль небольшие бугорки. Не будь их,  с  ними
давно было бы кончено. Что  делать?  Как идти  на соединение со своими? Идти
напропалую нельзя. За бугорками местность ровная и насквозь простреливается.
Лучше атаковать через  правый  фланг,  что ли?  Там  бугорки  сворачивают  к
берегу. А  приказ  взводного,  требующий выступить вместе  со всем  взводом,
видимо, остается в силе.
     Автоматчики,   посоветовавшись,  решили   на  старой  позиции  оставить
"Старика", чтобы он отвлекал  противника, и самим  выйти  на правый  фланг и
подняться  в  атаку правее Галахова. Пока договаривались,  подошли  Репин  и
Сергеев с набитыми боеприпасами  рюкзаками. Автоматчики ползком выбрались на
сухое место под самым носом  противника. Теперь  они ждут сигнала к атаке --
вспышки красной ракеты. Федор старается разглядеть край пашни. Там при свете
тлеющих  пепелищ  сгоревших  домов  изредка  мелькают  тени.  Видимо,   враг
собирается  в  атаку. Посмотрим, кто опередит.  Продолжая  наблюдение, Федор
снял  шинель,  скинул ботинки,  выжал мокрые портянки и  обмотал  их  снова.
Затем,  вытерев пот с лица, приготовил запалы гранат,  один диск зацепил  за
пояс,  второй  сунул  в  противогазную  сумку  и,  почувствовав  облегчение,
повернулся  на спину.  Ох,  как  здесь хорошо!  Сухо кругом.  Под ним мягкая
трава...
     На  Федора,  как  бывает  в такие  минуты,  не совсем кстати  нахлынули
воспоминания о родных местах. В это время он обычно  находился на сенокосной
страде --  косил  вручную или  работал  на  косилке. Небо-то  какое... Среди
мерцающих звезд он видит себя.  Человек  в  белой рубахе с легкостью бабочки
садится на сидение косилки. Впереди две лошади, тоже белые. Лошади плывут по
зеленому морю, не спеша  и плавно...  Вдруг рядом  с  ними  вспыхнуло что-то
красно-зеленое!..
     "Ах, это же атака... Атака началась!"
     Федор вскочил и что есть мочи заорал:
     -- Ба-та-ку ппе-рр-ед!!!
     Стреляя на ходу, Федор  бросился туда, где  по его предположениям стоит
пулемет. От взрыва  гранат на поле то тут, то там веером  замелькали огни, в
разные стороны  разбежались красные нити трассирующих пуль. Кругом, со  всех
сторон, затрещали автоматы и пулеметы, забухали орудия.
     Но  все  стало  быстро стихать, как бы по безмолвному  согласию сторон.
Немец  ушел  вглубь  пашни.  Наши,   уже  объединившись,   не  решились  его
преследовать, а предпочли закрепиться и тут же начали окапываться.
     На рассвете  все выяснилось.  От взвода  уцелело  чуть  больше  десятка
человек.  В отделении автоматчиков осталось пятеро:  "Старик"  с Валентином,
Стацюк, Бобров и Федор.
     Казалось, немец вот-вот выступит. Такая  настораживающая тишина -- даже
в  ушах больно...  Небо,  игравшее  ночью  мерцанием тысяч  звезд, хмурится,
прячась за дождевыми тучами. Люди  молча копают  окопы. Может, это последний
бой для них?..
     -- Товарищ  командир, немец-то  тю-тю... --  Услышал вдруг Федор  голос
Хохлова.  Он, широко улыбаясь,  стоял  во весь рост. -- Нету его. Смотри, не
стреляют.
     На самом  деле, фашист утек  что  ли?  Вряд  ли.  Федор, высунувшись из
окопа,  стал присматриваться: фашист и впрямь не показывает признаков жизни.
Утек?
     Вроде бы... Удрал. Собачье племя...
     Возможно ушел,  да  не  верится. --  Федор  вышел из окопа  и  пошел  к
Габитуллину. Никто не стреляет. На местах, где вчера  чернели стволы орудий,
ничего  нет. Удивительно. Зимой тоже бывало  -- фашист внезапно исчезал. Что
это? И летом он будет так же отступать на заранее подготовленные позиции?
     Старик, ты здесь?
     А то где же?
     Э-ге, мы со Стариком еще повоюем.
     А фашист где, Валентин?
     Соскучился? Не горюй, он быстро найдется. Боишь ся, что его утащат? Или
ты генерал, который думает за дивизию?
     Плохо тебе разве ходить в живых?
     Нет, Федя, неплохо. Правду тебе говорю, умирать у меня нет желания.
     То-то. А все же куда мог деться немец?
     Когда мы начинали атаку, где-то за пашней слышался лязг гусениц танков.
Может, он испугался окружения?
     Во-во, Старик прав.  Я  тоже  так  думаю.  Без штанов удрал. Это точно.
Ей-богу!
     Тогда. Валентин, иди обойди пашню.
     Я?! Ну и пойду... Ну и обойду. Запросто...
     Хохлов в начале  двинулся  с  опаской,  затем стал шагать смелее, потом
пошел  быстрее.  Все ждали Валентина.  Он вошел в  рожь  и ... исчез. Прошло
минут пять. Когда забеспокоились, тут и появился его затылок.
     Э-эй, жратвы тут сколько! Валяйте сюда!
     Хохлов, иди еще дальше.
     Да никого нет! Вот,  пожалуйста!  --  Судя  по  тому, как  дергался его
затылок, Хохлов плясал.
     Все тронулись в сторону пашни.
     Немца,   оказывается,  давно  след  простыл.   Пашня  вся  была  изрыта
траншеями.  Почему враг  ушел  после  таких  приготовлений?  Это  оставалось
загадкой. Но надо было уходить и автоматчикам. Под дождем, накрапывающим все
сильнее, собрали свое  и немецкое  оружие в две кучи. Взяв  нужные с  собой,
решили искать  свою роту.  Четырнадцать  автоматчиков, объединившись в  одно
отделение, пошли вместе и к своей радости сразу же за пашней натолкнулись на
позицию 2-й роты.

        ДАЕШЬ РЖЕВ

     Уже  на следующий день дожди так  размыли дороги,  что  с каждым  часом
продвигаться становилось  все  труднее. Танки  могли идти только  прямо,  не
сворачивая  с пути.  Артиллеристы, помогая лошадям, толкали орудия.  Пехота,
идя  своим ходом, помогала всем:  вытаскивала застрявшие машины, на подъемах
вместе  с лошадьми тянула  подводы, помогала  даже танкам, в  нужных случаях
подбрасывая  под  гусеницы  палки,  ветви... Вдобавок колонна  раза  два-три
наталкивалась на засады. Все  же непогода дарила людям  и одно  немаловажное
утешение, защищая  и от нападений с воздуха:  при низкой облачности немецкие
штурмовики не летали.
     Из-за  этой непогоды полк настиг противника  только на третий день. Тот
уже хорошо устроился  на заранее  подготовленной линии обороны. И  полк,  не
пытаясь с ходу прорвать оборону противника, вынужден был залечь.
     Рота  вместе  с  танковой  частью   расположилась   на  гребне  высокой
местности. Между ротой и противником пролегла продольная  котловина глубиной
метров  двадцать,  шириной  шагов двести. На  расстоянии  800 --  900 метров
стояла  деревня,  которая  называлась Жеребцово. Справа находилась другая --
Грибеево. Впереди  виднелся  мост,  по которому проходила  железная  дорога,
питающая всем  необходимым немецкие войска в  районе Ржева.  И  перед полком
ставилась задача -- перерезать эту железную дорогу.
     Когда  устанавливали танки, откапывая длинные окопы, дождь прекратился.
Вдруг кто-то крикнул:
     -- Ржев! Смотрите, Ржев! Вон он!
     И  правда, дальше Грибеево  виднелись  белые  силуэты домов города.  По
слухам, Ржев был разрушен полностью, а отсюда он казался целым.
     Ржев, Ржев! Это название Федор слышит ежедневно уже восьмой  месяц. Тот
самый Ржев он сейчас видит собственными глазами. Теперь он может сказать, за
какой-такой Ржев воюет еще с зимы целую весну и все лето.
     -- Даешь Ржев! Даешь Ржев! -- Раздались радостные возгласы.
     Это было 11 августа 1942 года.
     Но  сражения за Ржев не скоро дали  желаемые  результаты. Только за тот
один  день  позицию полка 30 самолетов врага бомбили  несколько  раз  по  40
минут. Бомбардировщики прилетали в сопровождении истребителей группами по 10
-- 15 самолетов.  Со стороны высоты  195,9 нещадно била артиллерия. Она  еще
более свирепствовала,  когда ночью полк  поднялся в атаку. Утром  оказалось,
что  из-за  этой  проклятой  котловины убито  около двухсот  бойцов,  ранено
пятьсот  с  лишним. Гибель  командира полка  подполковника  А.  С. Ратникова
усугубила  и  без того  тяжелые  потери. Алексей Спиридонович  в критические
моменты самолично водил  бойцов в  атаку.  Федор  навсегда запомнил его  еще
весной в лесу у деревни Самойлове. Тогда бойцы полка не попали в окружение и
остались живы благодаря ему,  Ратникову, его умению и храбрости. Их  любимый
командир  погиб  в 4 часа дня от  попадания тяжелой бомбы  на блиндаж... Ему
было  35 лет. На его родину  --  в город Кунгур -- должно было пойти письмо,
адресованное жене, с печальной вестью: "Глубокоуважаемая Анисия Григорьевна!
Ваш  муж... во время исполнения воинского  долга  перед  Родиной пал смертью
храбрых..."
     Здесь,  около  Ржева  в  августе 1942  года шли  такие  ожесточенные  и
кровопролитные   бои,  каких  Охлопков   не   видел  доселе,   не  увидит  и
впоследствии.  Немного опережая  события, заметим,  что из  375-й стрелковой
дивизии за одну лишь неделю было отправлено более шести тысяч похоронок...
     1243-и  полк находится  на  расстоянии около  ста  метров  от  железной
дороги. Отделение  автоматчиков  за два дня получило пополнение четыре раза.
От прежнего состава осталось трое: Хохлов  с  Бобровым  и  Федор. На полотне
железной  дороги  --   груда  убитых.   Выносить  раненых  нет  возможности.
Штурмовики, "огородники" стаями в 3 -- 5 штук, прилетают каждый час. Батареи
одного дивизиона  с Жеребцово,  двух  дивизионов  из  леса  северо-восточной
окраины Ржева  бьют позицию  полка по  квадратам.  К  тому же  еще  огонь из
минометов  и  пулеметов.  Федор  вырыл в  окопе боковую нишу. Как  прилетают
штурмовики  или начинается воздушный  бой,  он влезает туда.  С  ним  сейчас
паренек,  пришедший  с утренним пополнением.  Он  только-только очухался  от
неизбежного первого страха.
     -- Ты меня прости! -- Кричит  он, тоже роя себе нишу. -- Не рассказывай
никому, ладно?
     Утром,  когда  рота  вставала  в  атаку, паренек, ошалевший  от страха,
пытался спастись от пуль, свистевших жадно  и непрестанно, залезая  под руку
Федора  и  натягивая  его на  себя.  Что было делать? Пришлось  тряхнуть его
крепко,  взяв за  шкирку.  Тогда он, беспомощно  прижимаясь к  земле,  вовсе
перестал двигаться.
     Федор толкнул его ложей автомата и грозно цыкнул прямо в ухо...
     -- Хорошо, хорошо, -- согласился  Федор с парнем и крикнул: -- Ты лучше
узнай, жив ли Хохлов?
     Парень осторожно высунулся из окопа:
     Автомат торчит...
     Ну!.. Смотри, вот как надо! -- Федор достал маленький камешек и  бросил
в сторону  окопа Хохлова.  Через несколько секунд камешек  упал у ног парня.
--- Видал? Жив он!
     Вдруг  над  окопом   промелькнули  трассирующие  пули.   Федор  тут  же
наклонился к брустверу и крикнул парню:
     -- Немец идет в контратаку! Боец, к бою!
     Противник действительно шел в  атаку. Два батальона пехоты из-за кустов
ползли к железнодорожной насыпи...  Между ними  взрываются  снаряды. По  ним
начали бить минометы и пулеметы. К радости бойцов почти за их окопами бухает
прямой  наводкой  пять-шесть  76-миллиметровых  орудий.  Фашисты  попытались
броском вперед выйти из зоны обстрела артиллерии и минометов, но безуспешно.
Федор только тут увидел, как их много. Людская лавина кишела как  муравьиный
рой и,  шарахаясь,  исчезая  в  траве и снова появляясь,  лезла вперед. Наша
артиллерия переносит огонь на нее. Злее прежнего бьют  пулеметы и  автоматы.
Лавина  редела. Сначала ломтиками, затем целыми кусками  отламывались от нее
те,  у  которых,  видимо,  отказывали  нервы.  Скоро  лавина  растаяла и  ее
отщипленные кусочки откатились восвояси.
     Теперь пришел черед вставать группе лейтенанта Ситникова.  С пистолетом
в поднятой  руке он устремился вперед. За ним  пошел и взвод. Откуда  только
берется  этот  фашист?!  Заставил  же  взвод  лечь снова: с восточных скатов
высоты  195,1,   будто  захлебываясь,  бешено  бил  пулемет.  Охлопков,   не
раздумывая, быстро  пополз к пулемету. Как только вышел  из  зоны  обстрела,
набрел  на  траншею,  устланную до половины трупами.  По  ней вышел прямо  к
высоте. Две  гранаты, брошенные  им, заткнули рот  фашистскому  пулемету. Но
враг  и тут  не  дал  подняться:  по железнодорожному  полотну  шел огромный
бронепоезд...
     Страшно   было   глядеть,  как  приближается   это   адское   создание.
Трехствольная   пушка   выплевывала  пламя,  сотрясая  воздух.  Из  передних
шести-семи щелей непрестанно  вырывались огненные  язычки.  Что будет,  если
этот  бронепоезд  отрежет  взвод?  У кое-кого не  выдержали нервы: впавший в
панику вскочил и  со всех ног пустился  назад.  Глядя на  него, другие  тоже
поднялись...  Командира  не  видать.  Как быть?  Сюда пришли,  оставив сотни
убитых...  Федор соскочил с места и побежал наперерез паникерам. Остановился
перед  ними  и, пустив над их  головами  короткую очередь,  завопил  во  всю
глотку:
     -- Стой! Стрелять буду!
     Паникеры,  опомнившись   от   грозного  окрика   и   треска   автомата,
остановились. Тут Федор, дав команду  "За мной!", прыгнул  в кювет. А  поезд
подходил все ближе и ближе. Чудовище грязно-зеленого цвета, пыхтя с натугой,
как  живое, переливалось  мутным зловещим блеском.  Когда  попадает  в  него
снаряд,  осколки  разлетаются,  как  брызги стекла.  Так  он  и проскочит  и
наверняка выбросит десант.
     -- Эх! -- в сердцах крикнул Федор и швырнул под бронепоезд  две гранаты
подряд.  Другие тоже  стали  забрасывать гранатами. Хоть бы хны, все прет и,
кажется вот-вот проскочит... Ох, досада-то какая!
     Что это такое? Бронепоезд замедлил ход.  Сотрясло снарядом? А-а, десант
высаживает...
     Сзади  бронепоезда выпрыгнуло человек около  двух десятков. Автоматчики
тут же дали  длинную  очередь. Несколько фашистов скошено сразу. Только двое
успели  скатиться вниз  по насыпи. За  ними никто не  последовал.  Федор тут
заметил, как фашисты приподнимали ноги, залезая обратно в свой бронепоезд.
     --  Э-эгэ-э! Друзья, он  же сзади полый! -- Крикнул кто-то из наших. --
Он не проскочит! Держись, ребята!
     Значит, он пришел напугать и попутно выбросить десант. Федор облегченно
вздохнул, вытер пот с лица.
     Видя,  что бронепоезд не собирался  идти вперед, бойцы стали закидывать
его  гранатами,  стараясь попасть  в  неприкрытый  зад.  Это помогло.  Скоро
бронепоезд,  не  сумев  высадить  десант, дал  задний ход и,  как бы нехотя,
медленно уполз.
     Фашисты, во  время  поединка  с  бронепоездом удравшие в  кусты,  вновь
начали поднимать  головы.  Подпустив  ближе, автоматчики с ними расправились
быстро.  "Пора  и атаковать", -- подумал Федор и с криком "Ура!", стреляя на
ходу,  бросился  вперед. Фашисты  от стремительной атаки  ушли в лес.  Взвод
прошел метров полтораста, пока снова не усилился огонь противника.
     Сосед слева также хорошо продвинулся вперед и расположился за небольшим
холмиком. Третий  взвод  роты только что  переходит железнодорожное полотно.
Федор, успокоившись, пересчитал своих -- их  было пятеро. Нет того парнишки.
Он пал еще у  бронепоезда. Всего  потерь  у отделения --  три  человека. Два
других отделения взвода почему-то оказались в метрах ста левее.
     Эх, теперь отдохнем малость. -- К Федору приполз Хохлов.  Лицо серое от
усталости. -- Что это ты? Опять окоп копаешь?
     Чуток углубить надо.
     Ну, давай. Я пойду в ту воронку, посплю...
     Я тебе дам "посплю"!
     Глаза так и слипаются... Ведь третьи сутки глаз не смыкаем...
     -- Смотри! Как бы фашист не отправил тебя в вечный сон!
     Хохлов выругался и пополз к воронке.
     Федор, хоть  и  ругал Хохлова, сам стал впадать в  дремоту. Веки у него
такие тяжелые и не поддаются его воле. Все же он копал,  копал и дремал. Кто
знает, сколько времени  так  прошло -- вдруг  около  него  взорвался снаряд.
Придя  в себя  от сладкой дремоты, Федор  увидел,  что поле  опять заполнили
фашисты. Пули свистели над  ухом,  как стая птичек.  Федор  кликнул своих --
никто не отзывается и не шевелится. Подполз к Хохлову и толкнул его в бок:
     -- Немцы идут! Иди, буди остальных!
     Фашисты подошли совсем близко, но прекратили огонь два крайних немецких
автоматчика, дабы не бить по своим. Это подбодрило автоматчиков, и они стали
бить смелее и сильнее, пустили в ход гранаты.
     -- "Фенькой"! "Фенькой" их! -- Кричал Хохлов.
     Сильный огонь  вновь заставил  фрицев "нюхать"  землю. Федор,  войдя  в
азарт, стрелял в немцев без остановки:
     -- Ну, кто там следующий! На! На!
     В таком состоянии его дернул Хохлов за локоть:
     Федя...а-а, диск тю-тю...
     Тьфу! Иди собери с убитых!
     Слушаюсь...   Слушаюсь,  товарищ  командир.  --   Хох   лов,  испуганно
поглядывая на Федора, отполз назад.
     Эй, братцы, огня, огня давайте! -- Выкрикивал Федор.
     Огонь пятерых автоматчиков свое  сделал. Пыл немцев  быстро  угас и они
отползли  в  свой  лес.  Вот  тут-то надо  было бы идти  вперед,  да силенок
маловато. В эти дни от артиллерийского огня и бомбежки  тем и спасаются, что
держатся как  можно ближе к пехоте противника. Нельзя нарушать  это  золотое
правило. Федор пополз к своим. Посоветовавшись, решили отправить связного  к
командиру роты.
     Как  только ушел связной,  оставшиеся  четверо стали  собирать  диски и
гранаты.  Бобров  принес даже целехонький немецкий  пулемет  и сумку к нему,
доверху  набитую коробочками. Затем "заморили червячка" сухарями, из чьей-то
фляги попили по несколько глотков воды.
     Не жизнь, а малина, -- удовлетворенно сказал неугомонный Хохлов.
     Давай поспим по очереди? -- предложил кто-то.
     "Конечно, так  будет лучше, а то  скоро и концы отдашь..." Начали  было
засыпать,  как послышался рев моторов, заглушая  шум  боя.  "По  окопам!" --
успел  крикнуть  Федор  и  сразу в  ушах  просвистел  вой падающих  бомб.  В
следующий миг земля дрогнула и застонала от сильных  и  густых взрывов.  Все
вокруг грохотало и рушилось, неприятно теплые волны, вихрем сталкиваясь  меж
собой,   давили,  швыряли,   оглушали...   Неба  как  не  бывало  --  кругом
черно-красный  кошмар.  Густая  пыль и горько-ржавый запах, не давая дышать,
лезли в рот и нос...
     Когда прошел кошмар бомбежки, Федор, уткнувшись лицом в землю, лежал на
дне окопа.  Это  он понял ощупью,  обшарив вокруг себя руками.  Он пошевелил
плечами, пытаясь  встать  на  колени, приподнял голову,  оттолкнулся руками,
разогнул спину. Наконец, голова его вылезла на свет.
     Кто выбрался сам, кого откопали. К счастью, все были живы.

        КРАСНЫЙ БЛОКНОТ

     Бойцы  лежат  в  подвале. Сверху  доносится  шум  боя.  Все  спят.  Кто
прислонился к стене,  кто забился в угол, кто положил голову на колени друга
--  каждый устроился  как  смог.  Только  Федор не  спит,  сидит  с  красным
блокнотом в руках.  Это блокнот Хохлова. Весь исписан изречениями, цитатами,
стихами... Хохлов, наверное, был поэтом...  "Был"...  Он  погиб днем раньше,
здесь же, в  доме,  в подвале которого  они  сейчас  отдыхают.  Ему  осколок
прорвал живот, и умер  он  мучительной  смертью. "Федя, друг, застрели меня,
видишь, как я мучаюсь... Ма-ма..." --  хрипел  он. Неприятная тошнота до сих
пор стоит  в горле у Федора.  Какие же люди погибают!.. Хохлов любил  шутку,
всякие курьезы, любил высмеивать, притом очень едко. На фронте  шутка и смех
нужнее, чем в мирной жизни. Острое слово солдата подстегивает,  всякая шутка
отвлекает его, она для солдата -- эликсир настроения.
     Когда  автоматчики  все остались  живы  после  той  памятной  неистовой
бомбежки, Хохлов,  сидя по шею  в  земле, сначала поковырял в ушах, неистово
замотал головой, затем сделал  вид, будто улыбается, и, шевеля губами, начал
креститься.  Что  он  там  говорил,  никто,  конечно,  не  слышал,  но   все
заулыбались. Потом  он  рассказывал,  что благодарил фрица  за  столь чудную
баню,  чем очень развеселил всех бойцов,  и те пообещали устроить  немцу  не
менее приятную баню и полоснуть его грязную спину автоматной очередью.
     В тот  же  день, когда  Федор  и  его  друзья  попали под бомбежку,  13
августа,  1243-й  полк  отбил три  контратаки  и уничтожил  350  фашистов. А
вечером  в сумерках две роты автоматчиков  под поддержкой минометного огня и
танков  отбили у противника Ржевский  лес.  В отместку враг обрушил  на  них
шквал артиллерийского огня. Под утро от всего Ржевского леса, занимавшего 25
квадратных километров, остались лишь черные, обугленные стволы деревьев.  По
всему лесу пылали островки пожаров. Дым валил  черной тучей, его едкий запах
заполнял  окопы, забивая  нос и легкие. В окоп,  где  устроился  Федор, упал
камешек. Догадавшись, что  камешек  летит  от  Хохлова,  пополз  к нему. Тот
откуда-то раздобыл чайник и вскипятил в нем чай.
     На, пей чай. Легче будет переносить вонь фашист скую. -- Сказал Хохлов,
наливая для Федора  чай в флягу. --  Поддал же немец жару! Видать, ни единой
живой души в лесу не оставил. Хорошо, что мы у  него  под самым носом... Как
думаешь,  вот-вот припрет, наверно?  Тогда, братец,  считай, что  это  у нас
последнее  чае питие. А? Эх,  докторшу  "Катюшу" бы  позвать...  Она, милая,
быстро бы их успокоила.
     Ы-га,  --  согласился Федор, отпивая  чай маленькими  глотками.  Каждый
глоток горячего чая, очищая рот,
     глотку  и желудок,  помогал дышать легче  и свободнее.  "Как  додумался
Хохлов  вскипятить  чай?  Неужели  он  так  спокоен?"  --  подумал  Федор  и
внимательно посмотрел на друга. Красные глаза, бледно-серое лицо ни о чем не
говорили. Так  оно  и должно  быть.  Но  вот у  него  трясутся руки.  Да, он
волнуется. Да какие тут нервы надо иметь, чтоб не волноваться?
     Несколько позже,  когда  по  одной и той же  ложбинке  два  дня  подряд
пытались  продвинуться  в город, Федор видел,  как  Хохлов  после  очередной
неудачи выносил раненого. Он тому читал стихи:
     Я к себе домой вернусь. Посажу цветок в саду. - Он цветок из всех чудес
Мне милей, - тебе скажу.
     В те дни склоны холмов Ржева  стояли, ощетинившись бойницами пулеметных
амбразур. И, казалось, что, чем больше людей шло по той ложбине, тем быстрее
их убывало. Вступающие в бой не всегда шли уверенно.
     Раз Хохлов участвовал в расстреле человека, поднявшего панику.
     -- Федя, знаешь, я раньше ненавидел таких. Ты идешь в атаку, а он,  гад
такой, назад тянет. Но как  он кричал! Просил перед смертью: "Не изменник я!
Сообщите домой, что в бою погиб!" А знаешь, что говорил Ленин о трусах?
     Хохлов, стараясь успокоиться, вытащил из кармана свой красный блокнот и
быстро нашел нужную страницу.
     Ага,  вот она: "Расстрел --  вот  законная участь  труса на войне".  Но
нельзя же так пачками...
     Хохлов виновато улыбнулся:
     -- Извини меня, Федя. Я чую, скоро мне конец. Так  я долго не  протяну.
Не  трус я, Федя,  сам знаешь.  Но сей час ни за что не  пойду расстреливать
осужденных три буналом...
     ...Кто-то дергает Федора за рукав. Он не знает, сколько времени  спали,
до него сразу дошла команда:
     -- Подъем!
     Пока бойцы ели, лейтенант  Ситников  читал сообщение  Совинформбюро. Из
сообщения  выходило, что у Сталинграда и на  Кавказе  наши еще не остановили
наступление фашистских армий.
     -- Товарищи бойцы,  мы тоже  стоим на  Волге,  мы  здесь  сражаемся  за
Сталинград! --  Командир, отложив газету, сказал громко.  -- Наши успехи  --
помощь Югу, Сталин граду. За Сталинград! За победу на всех фронтах!
     "Вишь,  какой оборот.  Мы  говорим,  тяжело  здесь!  Там,  выходит, еще
тяжелее", -- подумал Федор, когда выходили из подвала.
     На улице все грохотало, гремело. Здесь, в городе, все иначе. Не знаешь,
откуда будет бить фашист. Бьет из окон, проемов  дверей, с  чердака, со всех
щелей.  На балконе  -- пулемет,  в подвалах --  орудия  и  минометы. Куда ни
кинься --  везде мины. Потому-то  сегодня идут в соседний дом  через туннель
канализации.
     На  третий  этаж! Третий  надо брать!  --  Ситников,  стоя  на площадке
лестницы, кричал резко и зло.
     Быстрее! Быстрее, говорю!
     Ведя огонь из автоматов, стали  подниматься по лестнице.  Но взорвались
две-три гранаты, брошенные сверху, и бойцы откатились назад. "Стой! Вперед!"
-- Ситников сам побежал  наверх и  кинул  две гранаты  одну за другой. Бойцы
Пошли за ним. Затрещала пулеметная очередь, и бойцы снова отпрянули назад.
     Вперед! Вперед!  -- Ситников  снова кинул гранату. Бойцы снова побежали
наверх. Где-то совсем близко по слышался взрыв.  Тут же, на верхней площадке
лестницы,  путь преградили фашисты,  и началась жесткая  рубка из автоматов.
Наши,  поднявшись еще выше, закидали коридор гранатами и, не прекращая огня,
устремились в комнаты. Федор очутился в первой слева комнате, где сквозь дым
ничего  не  было  видно.   Вдруг  на   подоконнике  появилась  чья-то  тень.
Удержавшись от выстрела, Федор понял, что это свой, поднимается на веревках.
Подскочив к нему, втянул его в комнату.
     Откуда ты?
     Как откуда? Снизу.
     Этих ты укокошил?
     Я.  Подожди-ка. --  Боец  побежал  в  угол.  Ложей  автомата  ударил  в
штукатурку, где  проходила отопи  тельная  труба и в образовавшуюся дыру дал
короткую очередь.  Затем достал из кармана  "лимонку", быстро вставил запал,
да сунул в дыру. Боец и Федор побежа ли к двери.  Из комнаты, где взорвалась
"лимонка", ни кто не выскочил. Палили из других комнат.
     Минутку. Я гранатки принесу. -- С этими словами боец побежал к  окну. А
Федор начал стрелять  в открытую дверь через коридор. Тут Федор заметил, что
над ним  летят две  гранаты. Одна  из них полетела в глубь  комнаты, другая,
ударившись в верхнюю колоду, упала перед ним на пол. Он ее рукой отшвырнул в
середину коридора. Два снопа огня, два  взрыва спереди и сзади заставили его
замереть на мгновение.  Федор встрепенулся, повел плечами  и,  почувствовав,
что не ранен, стал отстреливаться.  Вскоре до него  донесся крик с лестницы:
"За мной, вперед!"  Стрельба, еще усилилась. "Это к нам", -- подумал Федор и
вскочил,  собираясь прыгнуть в противоположную комнату. Но перед ним выросла
чья-то  фигура и  замахнулась прикладом  автомата. Федор подставил автомат и
тут же увидел, что  это наш боец. Тот, видимо, тоже  понял,  кто  перед ним,
успел отвести удар и, шевеля губами, проскочил мимо.
     Федор  устремился  в  противоположную   комнату.  У  двери   перед  ним
промелькнул приклад  автомата. Увернувшись  от  удара,  он  увидел  фашиста,
который, выронив автомат,  пытался вытащить  кинжал. "Раненый  что  ли?"  --
промелькнуло  у Федора,  но  успел  нажать на крючок. Повернувшись, чуть  не
угодил в дыру от  взрывов и огня. Затем вышел в коридор, где  его  и застало
внезапно  наступившее затишье.  Шум боя  с улицы  не доходил  до его  слуха.
Ничего не понимая, Федор  молча постоял, пока не  вошли в коридор двое наших
солдат, кричавших время от времени: "Осторожно, свои!", "Это мы!"
     Когда собрались,  их оказалось  человек  20. От отделения Федора, кроме
него, явился лишь один.
     Товарищ боец, давай поищем своих, -- предложил Федор бойцу.
     Давай, -- отозвался тот.
     Боец с  небритой рыжей бородкой и Федор  обошли все комнаты, лестничные
площадки.  Нашли трупы шестерых, а седьмой  так  и  не сыскался. Они вошли в
другую половину этажа. В комнате справа его тоже не оказалось.
     -- Эй, смотри, вон дверь, -- указал боец. Дверь была не то жестяная, не
то  фанерная  с  черной краской. Федор, держа автомат наготове, левой  рукой
дернул  за ручку.  Тут-то Федор от  неожиданности окаменел: перед ним стояло
более  десятка  фашистов  с  автоматами наперевес. Ближний  из них -- детина
огромного роста --  держал  винтовку  со штыком. Ни Федор, ни те -- никто не
шелохнулся.  Трудно представить, что произошло бы в следующее мгновение,  но
тут сзади резко застрочил автомат. Федор тоже нажал на крючок  и дал длинную
очередь.
     -- Фу-у-у... --  с  шумом выдохнул Федор и, обернувшись, с силой  обнял
бойца с рыжей бородкой. -- Спасибо, друг. Спасибо... --  Затем, успокоившись
немного,  вытер пот со  лба и выразил  удивление:  - Посмотри-ка,  нашли где
прятаться. Что же это за комнатка?
     Не комната это, а гардероб. Тьфу, вонь-то какая... Пошли отсюда.
     Ну, спас же ты меня. - Уже в коридоре Федор поблагодарил еще раз.
     Да ладно,  - тот махнул рукой. - А если бы тебя  не  было, я бы остался
жив? Ты лучше на карман по смотри. Так без документов останешься.
     Оказывается левый  карман распоролся и  из  него торчит красноармейская
книжка.
     Ну... А где у меня партийный билет, где блокнот?
     Блокнот-то еще ладно, вот билет - дело серьезное...
     Не говори так - мне оба нужны. Блокнот остался от друга. Пойдем поищем?
     Пришлось опять .пройти по этажу. В комнате,  где Федора  ударил фашист,
они нашли блокнот, почти весь обгоревший.
     --  Дай-ка.  Что это?  Стихи?  Точно. Две  строчки остались... --  Боец
повернул уцелевший кусочек к свету и начал читать:
     Знай -- никто его не убьет, Если ты его не убьешь!
     -- Это же Симонова стихи! А билет где? А-га, вон он!
     -- Где?
     Боец пальцем показал наверх.
     Партийный  билет  осколком  так  и  влепило  в  стену.  Его,  осторожно
выковырнув,  вместе  с  остатками  листков  блокнота,   бережно   вложили  в
красноармейский билет Федора.
     -- Комиссару сдашь? -- спросил боец, когда они спускались по лестнице.
     -- Ему, конечно,  --  согласился  Федор и тут  же изменившимся  голосом
добавил. -- Хохлов был прав. Фашисты  того и стоят; чтобы их уничтожали. Все
беды от них.

        ЗА ТОТ ЖЕ РЖЕВ

     Воевать с фашистами всегда  тяжело. Но ни раньше, ни позже Охлопкову не
приходилось бывать в таком огненном жаре, как в августе 1942 года.
     Такое впечатление осталось не только  у Охлопкова. Известный  советский
писатель Илья Эренбург,  побыпавший  на всех  фронтах Великой  Отечественной
войны как военный корреспондент, на вопрос, что больше всего запомнилось ему
из  четырех лет войны,  ответил: "Ржев.  Люди  говорили  мясорубка",  газеты
писали  о "боевой выручке", а чтобы выразить  это на человеческом языке, нет
слов" .
     Другой писатель, Борис Полевой отмечал,  что проехав десятки километров
на  машине  по  местам  ржевских  сражений,  только  раз  увидел один, чудом
уцелевший, скворечник. И об  августовских днях 1942 года под Ржевом мы будем
вести рассказ только на основании документов.
     Под  Ржевом   многое   поражало  воображение  человека.  От  района   с
150-тысячным  сельским  населением дожили  до  его освобождения 35  лошадей,
около 20 коров,  десяток баранов. От  жителей  самого города Ржева  в  живых
осталось всего 362  человека  .  В  воронках  от  крупнокалиберных снарядов,
взорвавшихся  вблизи  города,  образовались  пруды  диаметром шесть  метров,
глубиной в три метра, где хорошо прижились караси. Место, где шумел Ржевский
лес  с  его  вековыми  дубами, только  через  четверть века  ожило  редкими,
низенькими  сосенками. Военный  городок был разрушен так,  что  трудно  было
найти уцелевший кирпич.
     Были моменты, когда человек мог потерять всякую надежду. Сводки, идущие
с  юга, огорчали всех. Иной от  этих  тревожных  сводок  терялся,  впадал  в
уныние.  Вдобавок  целыми  днями  шли  дожди  и приходилось  действовать без
поддержки танков и артиллерии. Войска везде  наталкивались  на минные поля и
проволочные заграждения. Каждый  холм  и  склон  таил в себе  дзот, дот  или
батарею,  которые  били наверняка.  Бомбардировщики и  штурмовики  буквально
терроризировали пехоту. Вражеская артиллерия не переставала бить и ночью.
     А   наступление,  с   самого  начала   смахивающее   на  затяжные  бои,
продолжалось.  Как объясняли потом командующие фронтами,  иначе нельзя было:
фашистская армия сплошной черной полосой подходила к Сталинграду и Северному
Кавказу. Это  единственное на  всем советско-германском  фронте  наступление
наших  войск вынудило противника держать на Ржевском выступе 80 дивизий и не
позволило  ни  одну  из  них  перебросить  на  Юг.  Мало   того,  фашистское
командование  сюда  --  под  Ржев  -- вынуждено  было  перебросить  из своих
резервов  еще  12  дивизий.  Так,   войска  двух  фронтов  --   Западного  и
Калининского  --  в августе 1942  года не  дали угаснуть  надежде в конечную
победу, зародившуюся еще зимой в битве под Москвой.
     А  какой ценой? Имеются  сведения, что  на  Ржевском направлении  наших
погибло больше, чем  в Сталинграде и на  его подступах. Бывали случаи, когда
от вновь прибывших  дивизий после четырехчасового сражения, кроме ее  штаба,
мало кто оставался в живых. Ведь и сейчас недаром генералы неохотно пишут  о
боях под Ржевом. Мы же приведем данные только по одному подразделению.
     В  Ржевско-Сычевской  наступательной  операции 375-я стрелковая дивизия
участвовала в составе 58-й, затем 30-й  армии с первых чисел  августа. Сосед
справа -- 2-я гвардейская и сосед  слева --  274-я стрелковая дивизии быстро
утратили свою  наступательную  силу.  И 375-я,  выполняя роль  ударной силы,
стала  прорывать  оборону 255-й  пехотной дивизии.  Это  и  без  того мощное
соединение поддерживали 18-й, 481-й пехотные полки. Все  же 375-я стрелковая
дивизия 3 августа, отрезав  железнодорожную линию  и вклинившись  в  оборону
противника,  создала реальную угрозу окружения  подразделений  обороняющейся
стороны. Она через три дня заняла Ржевский лес и стала вести бои на северной
окраине города -- в Военном городке.
     Основная тяжесть боев ложилась  на пехоту. Дивизия  только за неделю, с
10 по 17 августа, потеряла убитыми и  ранеными свыше шести тысяч . Командиры
всех полков были ранены или  убиты.  Смертельное ранение  получил и командир
дивизии  генерал-майор Николай  Александрович  Соколов.  Его  прах  покоится
теперь на одной из площадей древнего русского города Твери.
     В боях под Ржевом "в  эти  дни особенно отличился личный состав 1243-го
полка" . Читаем краткое, лаконичное сообщение в архивных документах.
     Чтобы перерезать полотно железной  дороги,  полк  дрался три дня  и три
ночи. За первые два дня недосчитались 1145 человек. В каких только  условиях
люди не  воевали?  Из  трех  дивизионов нашей артиллерии из-за  грязи  после
сильных  дождей  на огневой  позиции  оказался только  один.  Из минометного
дивизиона  приведено было  всего  три 120 мм миномета.  Не  сумев преодолеть
болото  и  минное  поле  на  юго-западной  окраине деревни  Теленково, 143-я
танковая бригада  вынуждена была  поддерживать  наступление пехоты  огнем  с
дальнего расстояния. Авиация,  и без того малочисленная,  работала  нечетко.
Истребители на вызова прибывали  с опозданием и часто возвращались ни с чем.
Бомбардировщики 12 августа в 10 часов вечера по ошибке  разбомбили командный
пункт дивизии. Связь работала  с перебоями. Из-за бездорожья бойцы ночью  на
своих  плечах перетаскивали боеприпасы с тыла. Вывоз раненых с передовой без
них не обходился. Автоматов и пулеметов было мало, не хватало винтовок.
     Вот  в такой  обстановке личный  состав  полка,  к  примеру 11 августа,
поднимался в атаку одиннадцать раз и отбил восемь контратак противника. Лишь
на третий день, когда  артиллерия сумела подойти на нужную огневую  позицию,
было  перерезано  полотно  железной  дороги.  В тот же  день при  контратаке
противника группа  автоматчиков во  главе со  старшим лейтенантом Ситниковым
уничтожила 350 фашистских солдат и офицеров.
     В  этих  боях,  где  смерть  отгонялась смертью,  бойцов  в атаку  вели
коммунисты и комсомольцы. Участник финской кампании,  кавалер  ордена Ленина
капитан Николаев  Алексей Васильевич,  политруки  Дунаев Григорий  Иванович,
Орлов  Петр Алексеевич,  Усвяцев  Борис Львович,  комсомолец,  взорвавший  в
решающий момент ночного  боя вражеский блиндаж, Алексеев Павел Васильевич --
для  бойцов были  старшими товарищами, за которыми  солдаты без страха смело
шли в смертельный бой.
     Эти имена взяты нами из документов тех лет.
     А есть ли документальные сведения  об Ф. М.  Охлопкове и его  участии в
наступлении  августа месяца 1942  года? Да, такие сведения  имеются. Ниже мы
приводим  содержание   наградного  листа,  составленного   тогда  на  Федора
Матвеевича:
     "Охлопков Федор  Матвеевич,  командир отделения роты  автоматчиков 1243
сп. 1909 года рождения, беспартийный.  Калининский  фронт, т. Охлопков своей
храбростью не раз в трудные минуты боя останавливал паникеров и вел их опять
в бой. Сейчас т. Охлопков  командир  отделения  снайперов. Он  уже обучил  9
человек стрелять отлично из любого положения" .
     К  сказанному в наградном  листе можно  добавить, что  Федор  Матвеевич
командиром  отделения  снайперов стал после ранения, полученного 18 августа.
Из-за невозможности отправиться в тыл, он собрал легкораненых в отделении и,
используя трофейные  оптические приборы, организовал охоту за пулеметчиками,
командирами и наблюдателями противника.
     Отделение  устроилось в подвале  разрушенного  дома  вместе  со взводом
минометчиков. Подвал бойцы называли своим "штабом". В "штабе" они отдыхал и,
ели и учились.
     В  день ранения Охлопкова полк штурмом взял хлебозавод и остался  с  92
активными  штыками.  В эту  цифру, видимо, были включены  бойцы  и отделения
Охлопкова.  О  наступлении нельзя было и  думать. По  сведениям  солдатского
радио, сюда немецкое  командование перебросило штрафников, которым за неделю
пребывания в боях снималась виновность, а в случае  смерти семье назначалась
пенсия. Еще рассказывали,  что командующий 9-й полевой  армией Модель -- тот
самый, кого фашистское командование прославило как  "льва обороны" -- был на
передовой и в батальоне смертников раздал каждому по кресту.
     Ох,   надо  бы  вам  ухлопать   этого  моделя-могеля,  --   подначивали
минометчики снайперов.
     Нет, это вам сподручнее уязвить его душу, -- отвечали снайперы.
     Шутка шуткой,  но положение  осложнялось.  Соответственно изменилась  и
тактика. Фашиста теперь  поджидают наши.  Наступал  час  снайперского  огня.
Прежним штурмовым группам давались задания уничтожить блиндажи, подвалы, где
стояли минометы  и  орудия.  Бойцы их забрасывали связками  гранат  и "КС" с
горючим.  Если не  удавалось уничтожить эти огневые точки днем, то они ночью
рыли  подходы  к  ним.  Пулеметы устанавливались в  дзотах, минометы,  любое
артиллерийское  оружие,  противотанковые  орудия  и ружья  ушли в укрытие  и
превратились в доты. Наверху ничего не  осталось  ни  у врага, ни у наших. И
люди, и боевая техника ушли в землю.
     Фашисты  стали  бить  из  всех  орудий  по  квадратам.   Методично,  не
останавливаясь  даже  ночью.  Иногда из  общего  гула  пальбы  выделялся рев
шестиствольных  минометов.  Авиация  бомбила  в день  раза  два-три. 5  -- 6
самолетов сначала сбрасывали обычные  бомбы и затем  на парашютах навешивали
бомбы, начиненные  гранатами.  В  таких  случаях  надо  лежать,  не поднимая
головы. Это делалось  перед самой атакой немецкой пехоты. Наши зенитчики тут
же  наловчились   спускать   их   на  землю,   пробивая  парашюты.  Доставка
боеприпасов, продуктов  питания,  вынос  раненых  в  тыл  -- это  было особо
трудной задачей. К тому же появилась опасность вспышки  дизентерии или любой
другой  массовой  болезни. Но тут пришли на помощь сестры милосердия. Они по
чьему-то распоряжению как-то ночью пробрались к окопам, принесли бинты, йод,
белье, перевязали раненых, многих вывели в тыл.
     "Штаб"  снайперов,  к  счастью,  оказался  непробиваемым.  Даже   попав
несколько  раз под обстрел  шестиствольного миномета, он не  обвалился.  Был
случай, когда две тяжелые бомбы попали почти воронка в воронку. Подвал и это
выдержал. Только  выход из него каждый  раз  приходилось  расчищать от груды
кирпичей   и   обломков  бетона.  В  расчистке  выхода  помогали  соседи  --
минометчики. Сообща с ними укрепили подвал стволами разбитых пушек и кусками
трубопровода.
     Базируясь  в  этой  "крепости", снайперы  дрались в течение пяти суток.
Сначала  дела  шли  удачно.  В  первые два  дня  отделение отрапортовало  об
уничтожении  трех  пулеметных расчетов, шести  наблюдателей, всего  свыше 50
солдат  и офицеров. В последующие дни счет уменьшался с каждым  днем: фашист
стал остерегаться.
     Между  тем  подвал  все больше начинал  походить  на  ловушку,  которая
вот-вот,   при  первом  же  точном   попадании   крупнокалиберного  снаряда,
прихлопнет всех, как незадачливых мышат. Хоронили  убитых в дальнем углу. Их
с каждым днем становилось все больше.
     Но  приказ  следовал один  за другим: "Держаться!" К горстке обреченных
чаще  всех  приходил  исполняющий  обязанности  политрука  роты  Виноградов,
которого, как  искусного  агитатора,  вскоре отправят  в  Москву на какие-то
курсы.  Он  же  приносил  пищу,   воду,   патроны.  Призывы,   связанные  со
Сталинградом, клич "За Родину! За Сталина!", в те августовские дни звучали с
особой   назойливостью.   Чем  тяжелее   становилось  положение,  тем   чаще
упоминалось  имя  Сталина.  И  кто-то  из  снайперов как-то  заметил:  "Тоже
заладил! Знаю, за что погибну. Ты лучше патроны давай!"
     Этот крик отчаяния вырвался неспроста.  На шестой день "штаб" отделения
обвалился. Трое из бойцов были убиты, двое  получили тяжелое  ранение. Троих
оставшихся в  живых  снайперов отдали  группе  саперов, занятых  на  срочной
работе по  минированию особо важного  участка. Снайперы  работали  вместе  с
саперами и, в случае надобности, прикрывали их. 28 августа Охлопков, получив
контузию от взрыва минного снаряда и удара  осколка в каску, был отправлен в
госпиталь, в Ивановскую область.
     Итак, Охлопков почти  весь  август провел  в огненном вихре, бушевавшем
под  Ржевом.  Здесь,  как  мы  знаем,  он  воевал  как автоматчик и командир
отделения. Здесь же встал на путь профессионального снайпера.

        ОХ УЖ ЭТА СЛАВА

     Дом солдата  --  это  его  окоп. Федор  после  госпиталя в  этом "доме"
находится уже  дней  двадцать. За это  время  окоп  обзавелся  "хозяйством",
появились доски, солома для подстилки, несколько ниш для гранат  и патронов,
а  также  для  провизии. Чуть дальше проходит траншея, по которой передаются
распоряжения, приказы, приходят письма. Траншея для живущих в окопе -- клуб,
столовая, место отдыха, "площадь", где  проходят митинги, обсуждение статей.
Кое-кто имеет в окопах потайные  печи-камельки. Старые солдаты рассказывают,
что  в первую  империалистическую  костер разжигали прямо  в  окопах  или  в
траншеях.  Сейчас  трубу  приходится  прикрывать  щитами  из  ящиков  из-под
патронов. У огня и греешься, и сушишься. Можно разогреть флягу с чаем. Когда
ложишься спать, эти же доски можно снимать с трубы. В общем, жизнь шла своим
чередом и солдаты свое окопное житье скрашивали как могли.
     Но бои здесь шли без передышки. И та, и другая стороны  упорно боролись
за  улучшение  своих  позиций.  17  октября  утром 1-й  стрелковый  батальон
внезапным ударом занял деревню Дурнево.
     В  первый  день немец  поднимался в  контратаку  дважды.  Роты старшего
лейтенанта Карасева и лейтенанта Ровнова, используя  в качестве ударной силы
сводный взвод автоматчиков, сумели организовать неожиданный кинжальный огонь
автоматчиков из оврага, проходившего по восточной окраине деревни.
     На  следующий  день немцы пошли с танками.  Перед  выступлением офицеры
вскакивали на танки и, повелительно махая руками, что-то объясняли своим.
     Снять бы их, -- как  бы  про себя проронил командир  роты Ровное. Затем
громко спросил: -- Кто у нас хорошо бьет из винтовки?
     Есть такой!  Он здорово  стреляет.  --  Маленький  рыжий  солдат тронул
Охлопкова за плечо.
     Как фамилия?
     Охлопков.
     А, помню. Ну-ка давай, боец Охлопков, уничтожь этих нахалов на танках!
     Федор  быстро  перекинул  винтовку  на  бруствер и произвел  сразу  два
выстрела.
     Кто еще стрелял? -- Почему-то сердито спросил командир.
     Да это он так  стреляет  -- пуля  за пулей.  -- Объяснил  тот  же рыжий
солдат.
     Тебя  не  спрашивают!  Не  хватало  еще  адвокатов.  --  Пресек  рыжего
командир. -- А ты, Охлопков, молодец! Ты далеко не отходи. Нужен будешь.
     Скоро командир снова подошел к Федору:
     -- Видишь фашиста у пулемета? Сможешь?
     К удовольствию командира, фашист был снят.
     -- А  помнишь,  товарищ Охлопков, ты  у  нас не  хотел оставаться?  Все
твердил:  к своим, к своим...  Видишь,  как у тебя сейчас дела  идут. Хорошо
ведь!
     Да, Охлопков, как приехал в 179  дивизию, просил,  чтоб его отправили в
свою, 375-ю. Тогда же Ровное долго вел с ним беседу. Что, там якутов больше?
Или он боится, что здесь друзей надежных не найдет?
     -- Я  что?  -- Прямо сказал Ровное.  -- Если заслужишь, я сам буду тебе
первым другом.
     Люди нигде так быстро не сходятся, как на фронте. Сейчас Федор, куда ни
придет, везде встречает знакомых и друзей.
     Но это  сейчас.  А когда ехал из госпиталя,  было  совсем невесело. Нет
ничего тяжелее,  чем  возвращаться из госпиталя  на  фронт.  В  течение трех
суток,  пока ехал  в товарном  вагоне,  не  знал, что с собой поделать.  Как
говорят якуты,  ни сон не шел, ни еда  не шла. Непрошенные навязчивые  мысли
носились  в голове, словно кто-то сквозь его мозг тянул нескончаемую нить...
Откуда только  они берутся? Чуть закроешь глаза,  тут же  начинаются  всякие
сны...  В вагоне ехали одни фронтовики, возвращавшиеся после госпиталя. Все,
видимо, находились  в таком же  беспокойном состоянии, что и Федор. Кто  всю
дорогу играет  на гармошке и поет то грустные, то разу  дал о-веселые песни,
кто остервенело пляшет, пока не свалится спать...
     * * *
     Леонтий Ганьшин, молодой боец, пришедший к Федору напарником после боев
под  Дурнево,  молча стал протягивать веревку,  по  которой должно двигаться
чучело. Он, быстрый и собранный  в бою, в обычное время имел  привычку вести
себя  так,  будто  все, что он  делает,  не имеет  к нему, Леонтию, никакого
отношения. И сейчас он веревку тянет как бы нехотя. Федор эти повадки своего
напарника уже  усвоил  и  не обращает  на  это внимания.  Знает, что  чучело
вот-вот начнет двигаться.
     Когда  Леонтию  предложили  идти  помощником  к  Сахарову,  он  ответил
уклончиво, а к Федору сразу пошел.  Что на уме у парня? Может,  подумал, что
они оба сибиряки?  Внешность  у Леонтия, как  говорят  ребята,  самим  богом
создана  для  девчат:  стройный,  черные  кудри,  черные   блестящие  глаза,
вдобавок, загар, который не сходил с его лица... Медсанбатовские девчата и в
самом  деле были от него без ума. А он делает вид, что их вовсе не замечает.
Федору этот молодой сибиряк нравился, но не из-за внешности. Леонтий  всегда
спокоен, когда надо, проворен. Иные, хотя вначале загораются быстро, потом с
такой   же  легкостью  остывают.  Таких  Федор  не  любит.  Леонтий  же  все
необходимое делает хорошо и всегда вовремя.  А как бежит в бою! Его легкость
в беге Федору иной раз напоминала погибшего брата Василия...
     Ганьшин мастер  не  только  по  чучелам. Он  отлично делает маскировку,
хорошо ставит макет. А как готовит ложные позиции! Сейчас он должно быть уже
воткнул  колышка два в  5 --  6 метрах друг  от  друга.  Между ними  натянет
веревку.  На  палку с  поперечником накинет  шинель и сверху  оденет  каску.
Чучело у него с двумя веревочками: одна идет с груди, другая --  с ног. Если
потянешь  за  нижнюю  веревочку,  чучело  приподымается  и, превратившись  в
"бойца", "побежит" по траншее. Леонтий своему "бойцу" накидывает на спину то
винтовку, то автомат. Чучело часто становится и "командиром".
     Дай-ка твой дареный кисет, -- подошел к Федору Леонтий.
     Спи ты до восьми, -- тихо  сказал Федор. Затем с нарочитым спокойствием
добавил. -- У тебя же свой кисет?
     Из твоего крепче...
     "Ишь, рот затыкает, чтоб я  не  улыбался, когда к нему приходят девчата
из  медсанбата", -- подумал Федор и,  не выпуская кисета  из  руки, протянул
щепотку махорки.
     А кисет этот не то, что его девчата. Правда, не надо было рассказывать,
откуда  он достался.  Кисет Федору нравился. Сшит из белого плотного холста.
Вышит узор зелеными и красными нитками. Один кармашек для спичек, другой для
трубки.  Как  кончишь,  затягиваешь  шнуром  и свернув,  завязываешь двойным
узлом.
     Из  госпиталя  около  полусотни  выздоравливающих отправили  в один  из
колхозов Ивановской  области  на  уборку урожая картофеля. Пробыв там  около
недели,  Федор  так  и  не  увидел  ни  одного  мужика,  кроме  трех-четырех
старичков. Везде женщины. Председателем и то была  женщина. Солдат встретили
с нескрываемой  радостью. Как  только сошли с машин, прямо на  поле угостили
вареной  картошкой  и свежим парным  молоком. Затем  все  пятьдесят  человек
разобрали по  звеньям в  два-три  человека.  Федор  попал  в  одно  звено  с
солдатом, хромым на одну ногу. Женщины жалостливо судачили: "Бедный, еле-еле
ковыляет", "Не дай бог всем нашим такое испытать""
     -- Что вы, девоньки, он же  кавалер хоть куда,  -- рассудила  звеньевая
Мария. -- Мой таким вернется -- за счастье сочту.
     Бабы жалели  раненых. А  Федору жалко  было  их самих. Одеты они были в
потертые сатиновые штаны и блузки из парусины, а то и  просто из куля. Кроме
картошки  и молока,  другой  еды  у них не  было. Все же на  все  поле стоял
веселый гомон. Когда пришла пора отъезда солдат, устроили настоящие проводы.
Каждому  дали  в  мешочке картошку с салом. Шумели, волновались,  как  будто
провожали мужей и братьев.
     --  Ты, Федя, нас не осуждай. Мы -- бабы такой народ.  --  Обняла тогда
Мария Федора  и, даря  тот самый кисет, добавила: --  Бывай  здоров.  На те,
пусть будет памятью о нас. Когда тебе будет  тяжело,  пусть прибавит  силы и
бодрости...
     Что греха  таить, у Федора от волнения тогда навернулись слезы... Такой
уж этот кисет. Ведь он ту Марию, не то что тронуть, даже не поцеловал...
     Федор остановился у камня, лежащего наполовину в земле недалеко от трех
сосен. За камнем надежней будет. Перед ним редкие кустики, под боком овраг.
     Уже светает. Слякотно. Видимо, снег выпал да быстро растаял. В эту пору
у  себя дома он белковать ходил, привозил  по мягкому и  не  глубокому снегу
дрова  или сено.  Оказывается, как тогда все было просто и легко! Промокнешь
--  пришел да переоделся, устал -- отлежишься. Здесь  же иной раз целый день
промокший  ходишь. А  еще говорят:  что тебе,  ты же охотник. На  самом деле
далеко не так.
     Федор  нарвал засохшей  травы и сделал себе  лежбище.  С правой стороны
камня воткнул сухие ветки тальника и заслонил пучками той же сухой травы.
     Местность  напоминает  Федору  его родной  алас.  Тут  больше  берез  и
разнообразнее: ивы, тальник, лишь на низинах растут дуб и клен,  которых  он
раньше не видел.  На  холмах  лес становится  более редким, и  по нему можно
ходить  без особого труда. Зато трава  здесь густая  и высокая.  Даже сейчас
много мест, где человека и не увидишь, как только он ляжет.
     О-го,  фашист проснулся -- дрова пилит. Это повара. Слышно как  быстро,
но неровно  ходит пила у них: явно тупая. Через полчаса  все будут на ногах.
Немец начинает стрельбу ровно  в 7  утра, кончает  в девять  вечера. "Режим"
этот они не нарушали даже в дни боев за Дур-нево.
     Что  же принес  с собой сегодняшний день? Прежде всего надо бы снайпера
убрать, а то  поддашься соблазну и  начнешь бить по  всем фашистам подряд  и
обнаружишь себя. Место, где он лежит, вроде подходящее.
     Огневые  точки  немца известны  все  до  единого.  На  его  секторе  ни
пулемета,  ни  миномета.  Зато, как предполагает  Ровное, здесь  зарылся  их
снайпер.  Вчера  пали двое наших, у обоих рана  в голову,  похоже на  работу
снайпера. Значит, дуэль неизбежна. Постой... До переднего края немцев метров
280 -- 300, температура  минус два. Так... Пуля на  два пальца  ниже пойдет.
Пустяк, можно и  не брать  во  внимание.  Светло-то как стало. Скоро восход:
осторожнее надо. Утренние лучи всегда ясные и чистые, все как на ладони.
     Федор взял  в руки каску,  надел на нее маскировочный обруч  из травы и
ветвей тальника, с  ним выполз к камню и лег за ним. Как далеко от передовой
у  них кухня! Дым валит где-то посреди леса. Над траншеями ни дыма, ни пара.
Следить за траншеями пока  бесполезно. Снайпер  где-то  на нейтралке  должен
быть. Может,  где-то за печкой  сгоревшего  дома устроился? Наши  так  бы не
поступили -- оттуда возвращаться плохо. В разбитом танке? Вряд ли. Не так уж
надежно  там и вчера оттуда вроде никто не стрелял.  В воронках? Может быть.
Или же он предпочтет вести огонь из траншеи? Передовая линия у них - удобная
для снайпера.
     Постой, постой... Зашевелились. Смена идет.  Оттуда до опушки леса идут
в полный рост. Когда вступают в траншею, головы  промаячат раза-два, затем и
вовсе исчезают. Которые  уходят со смены,  вовсе не  прячутся. Видать, спать
охота: головы слегка опущены.
     Наших тоже слыхать. Кто-то выстрелил. На что ответило  коротким дробным
огнем  несколько  автоматов.  С нашей  стороны  затрещал пулемет.  Ему стали
вторить минометы. Итак, считай, что "рабочий день" начался.
     Хорошо бы пустить сейчас обойму, но нельзя, сегодня задача другая...
     Хуже нет, чем вот  так ждать  в неведении. Где же он спрятался? Неужели
на  нейтралке? Тогда, наверняка,  уже следит за ним.  Из-за холмика, что  на
левом фланге, чуть подальше траншеи, мелькнула каска и раздался выстрел. Это
он. Точно! Нашел же жертву...
     Федор  плавно  навел  винтовку  на  холмик и  стал  высматривать  через
оптический прицел. Ничего  подозрительного будто нет.  Как же так? О-го, еще
выстрелил. Ээ-э, вот он  где. Федор задержал дыхание и стал целиться. Затем,
как только началась пулеметная очередь,  нажал на  спусковой крючок.  Готов!
Дрогнуло ружье,  голова  беспомощно опустилась вниз.  Смотри-ка, кто-то вниз
его потянул, значит,  с ассистентом был? Если ассистент неопытный, то сейчас
же высунется: надо же отомстить. Так оно и есть. Вон всматривается. Глянь-ка
на него! Уже целится.
     Теперь  Федор  и  треска  автоматной   очереди  не  стал  ждать.  Убрав
ассистента, тут же отполз за камень. Повернул голову, положил ее на согнутую
руку и над торчащей перед глазами стеной бледной травы стал всматриваться  в
серовато-синий  горизонт.  Затем,  чтобы  отойти  отсюда,   потянул  к  себе
винтовку.  Тут же пуля  ударилась об  камень  и  с  визгом  ушла наверх. Ох,
засекли! Это из  танка.  Надо удостовериться. Приподнял каску на  лопатке, и
тут же ее пробило насквозь. Теперь у Федора не оставалось сомнения.
     Вскоре Охлопков был у Ганыиина и показал ему свою каску:
     Смотри,  как  бьет  фашист.  Одного  снял с холма.  Еще один  сидит  на
нейтралке в разбитом танке.
     А вот на это посмотри, Федя. -- Ганьшин показал  свою каску. -- Я ее на
чучело одевал.
     Посоветовавшись, решили  доложить командиру роты  и предложить  бить по
танку из артиллерийского орудия.
     Артиллеристы не пожалели  снарядов.  Первый снаряд угодил  чуть  дальше
танка. Снайпер, потрясенный,  выполз из-под танка  и начал было отползать от
него, но тут же его настигла пуля Охлопкова.
     Отоспавшись днем, Охлопков и Ганьшин после 4 часов -- во время смены  у
немцев -- вдоволь  били по общей траншее.  На  следующее  утро в 7 часов  со
стороны передовой линии немцев  стали кричать в рупор: "Эй, рус, честно надо
воевать!".  Охлопков пропустил  мимо ушей  и не  подозревал, что  эти  слова
относятся именно к  нему и Ганьшину. А командир роты Ровнов во время осмотра
подготовки к очередному выходу смеялся, не скрывая удовольствия:
     -- Ха-ха! Слыхали, сибиряки,  немцы вас просят не так быстро их  на тот
свет  отправлять? Что  вы ответите? Ха-ха-ха!  Молодцы, ребята, бейте их так
же. Я вчера про  Охлопкова командиру полка  рассказал, пусть знают,  какие у
нас ребята! Так ведь?
     Федора вызвали на следующее утро к командиру роты.
     -- Здорово,  Федор!  -- Радостно  встретил  его  Ровнов.  --  Как  дела
сегодня? Один есть?  Молодец!  Тебе к  командиру батальона  надо идти. КП на
полкилометра дальше. Иди по этой траншее, а там спросишь.
     На  КП  сидели  трое: капитан,  политрук  и  писарь.  Как только  Федор
доложился,  командир батальона  кивком головы  указал  на  политрука, а  сам
продолжал что-то диктовать писарю.
     --  Политрук полка Кирносенко. -- Поздоровался за руку политрук. -- Вот
что. Нам  сообщили,  что правее  от  Дурнево на  позиции  2-й роты  появился
снайпер.   Сам  знаешь,  что  из  себя  представляет  появление  фашистского
снайпера. Этот особо каверзный, говорят. Его надо  уничтожить.  Мы  с  тобой
сейчас же пойдем во вторую роту.
     Уточнив  примерно,  где  находится   фашистский   снайпер,  Охлопков  и
Кирносенко  начали  сразу  же   отползать   на  нейтральную   зону.   Федор,
почувствовав,  что политрук  отстал, обернулся и заметил, что  тот не  умеет
ползать по-пластунски;  к  снегу прижимается  у него лишь  голова.  Вскоре с
визгом пронеслась пуля -- это фашист в политрука стреляет. А Охлопков  начал
охотиться за  тем фашистом.  После взаимных  выстрелов оттуда пуля перестала
летать. Тут  Федор  снова обернулся  к  политруку:  тот  метался  на  снегу.
Охлопков бросился к нему, но, к счастью, пуля угодила тому в ягодицу.
     Товарищ политрук, идем обратно?
     Нет, нет. Я сам  доберусь. -- Кирносенко, морщась,  старается перенести
боль. -- Иди быстрее, слышь?!
     Враг  открыл минометный  огонь.  Как начали взрываться  минные снаряды,
Федор  быстро  отполз  в сторону и  стал  "щелкать"  тех  фашистов,  которые
старались  добить  политрука.  После того, как  раза три-четыре подряд  пули
просвистели мимо ушей,  он откатился вниз  в воронку  и там отлеживался часа
два, если не больше. Дав забыть о себе, Федор вскарабкался на край воронки и
стал всматриваться в ту сторону, откуда  летели пули с одинаковым жужжанием.
"Что же это он?" -- Федор  от неожиданности даже  пробормотал вслух: снайпер
был весь на виду. "Ну  что ж... Выходит, мой черед". -- Федор немедля поймал
того на мушку...
     Вечером  в  сумерках  тихонько  выбрался  из  нейтральной  зоны. Он был
спокоен, ибо знал,  что политрук не убит. Зато забеспокоились,  оказывается,
за него в роте.
     --  Аи да молодец! Я же вам говорил! Шиш два убьют Охлопкова! -- Ровное
крепко обнял Охлопкова и беспрестанно басил. Федора подбросили вверх и стали
качать.
     Следуя в свою траншею, Федор от Ганьшина узнал, как Кирносенко выбрался
с поля боя. Он и сказал Ровнову, что Охлопков -- надежный товарищ и отличный
снайпер и  что он  попал в такой переплет,  что вряд  ли оттуда выберется. А
Ровное предложил организовать встречу и все время повторял: "Нет, такие, как
Охлопков, так просто не пропадают и не должны пропадать!"
     Так пришла  слава снайпера к  Охлопкову. Вскоре о нем стало известно по
всему  полку. Слух  о "волшебном  стрелке"  дошел и до командования дивизии,
затем  и  армии.  Вскоре  к  Охлопкову  стали приезжать  люди  из  газет  --
корреспонденты. Через полтора месяца ему вручили орден Красной Звезды.
     За  что  его  наградили? Что он такое сделал? Федор  об этом  сильно не
думал.  Ему  казалось, что он действует,  как требует  обстановка. Он просто
делал  то, что может. Ведь  уметь стрелять  вовсе  не значит, что  ты воюешь
лучше других.  И когда тебе говорят,  что ты совершил подвиг, то это  скорее
надо воспринимать как слова хвалы.
     А  между тем слава о нем  продолжала  расти и  шириться.  "Охлопков  --
лучший  в полку!", "Охлопков -- первый  снайпер  в  дивизии!" Подобные слова
хвалы и уважения станут в будущем постоянными попутчиками имени снайпера.
     -- Федя,  тебя  вызывают к командиру полка,  --  сказал однажды вечером
новичок из  Сибири. -- Это  Ганьшин велел  передать тебе, как  ты выйдешь из
засады. Говорят, ты на слет поедешь.
     Что? Это тоже Ганьшин сказал?
     Нет. Ординарец командира полка.
     Сейчас идти? -Да.
     Федор  вышел  из   землянки,   куда   их  вселили  недавно  и,   пройдя
полкилометра, оказался у блиндажа командира полка. Остановился перед дверью,
поправил ремень. Взявшись за ручку, в нерешительности постоял чуток и дернул
дверь.
     --  А, Охлопков! --  Мягко сказал командир полка майор  Ковалев. --  Не
надо докладывать,  иди,  садись,  к нам  из  армейской газеты  корреспондент
приехал.
     Затем  командир,  обращаясь  к  корреспонденту,  сказал:  "Вот он,  наш
Охлопков. Лучший снайпер в полку".
     -- Как дела сегодня? -- Обернулся к Охлопкову командир.
     Одного уничтожил, товарищ командир полка.
     Как так одного? Артиллерийские наблюдатели  нам передали, что  на твоем
секторе убито два. Что они, на врали?
     Второй фриц больно сильно кричал.
     Ну и что? Пусть себе кричит.
     Товарищ командир полка, раз он  сильно кричит, значит,  только раненый.
Таких я в счет не беру.
     Майор  Ковалев  с  корреспондентом  переглянулись,  и  оба  засмеялись.
Корреспондент, с трудом сдерживая смех, даже покачал головой:
     Как же он себя ведет, если смертельное ранение?
     Тогда ему не до крика...
     Слышали, как это бывает? Он вам не Агибалов.
     Да, Григорий Александрович, слышал и понял. Но нам надо делать так, как
договорились. А со сводкой как быть?
     Да,  да, действительно.  Сводка уже отправлена. Исправить не сможем. --
Командир перестал улыбаться и, обернувшись к Охлопкову, испытывающе сказал:
     Как смотришь? Может, в твою пользу так и оставим?
     Товарищ командир полка,  это  ваше дело.  -- Затем, немного  замявшись,
добавил. -- А мне лишнего не надо.
     Корреспондент еще раз посмотрел на Охлопкова и сказал:
     -- Григорий Александрович, он правду  говорит. Сводку, пожалуй, не надо
трогать. А одна цифра Охлопкову будет авансом.
     -- Согласен? -Да.
     -- Вот и договорились. А  вы,  Дмитрий Федорович, завтра с ним пойдете?
-- На вопрос майора Ковалева корреспондент кивнул  головой. --  Так, товарищ
Охлопков, от всего сердца благодарю за отличную службу. Иди, отдыхай.
     На  следующий день,  когда Федор шел на засаду, его поджидал  человек в
новеньком масхалате и со снайперской винтовкой  через  плечо. Федор сразу не
понял, кто это. И только когда тот представился "Майор Попель" и сказал, что
идет с ним, узнал в нем вчерашнего корреспондента.
     Весь день Охлопков и  Попель, не говоря ни  слова,  общались жестами  и
знаками. Охлопков все  больше поражался  тому,  как хорошо знает снайперское
дело  его новый знакомый.  Вечером  со  слов  самого Попели  узнал,  что  он
является одним из организаторов снайперского движения в 43-й армии.
     Майор Попель  был  с  Охлопковым и на следующий день. Он утром приказал
занять  позицию  в  общей  траншее,   а  сам  вернулся   около  11  часов  с
противотанковым ружьем.
     Обращаться с ним умеешь? -- спросил Попель Федора.
     Знаю.
     Тогда бери  этот бинокль. Ориентир 2, вправо  20 метров, дзот.  Найди и
уничтожь его.
     Есть, -- ответил Федор, а сам, протягивая руки за биноклем, подумал: "О
каком дзоте говорит?" Он знает только  один дзот. Так тот еще себя никак  не
проявил.  Федор  стал  смотреть в  бинокль  и  на  самом  деле,  кроме  того
молчаливого дзота ничего не обнаружил.
     Нашел?
     Нашел.
     Хорошо. Дай сюда бинокль и приготовься вести огонь по дзоту.
     Противотанковое ружье Федор установил у ячейки на ровной поверхности  и
сам, выкарабкавшись из траншеи, лег.
     Прицел на сколько поставил?
     На 750.
     Правильно. Давай стреляй.
     Федор навел  ружье на дзот: амбразура  была еле-еле заметна. Оставалось
прицелиться как можно лучше, да, подложив на плечо рукавицы, нажал на курок.
     --  Аи-да, молодец! --  Услышал Федор восторженный крик после выстрела.
-- Попал! Смотри, как пошел синий дымок из амбразуры!
     И вправду из вражеского дзота шел дымок. Значит, попал.
     Спасибо,  товарищ Охлопков ! -- Майор  протянул руку Федору. --  Хорошо
стреляете. В самую точку. Ну, пока, до встречи на слете!
     Пока!
     После ухода  майора  Федор почувствовал, как ноют  плечи. Какая сильная
отдача!  В  прошлый  раз,   когда   выпустил  всего   три   пули   из  этого
противотанкового ружья, чувствовал боль в теле целый день. Тогда-то Федор  и
зарубил себе на носу, что надо обязательно подкладывать на ключицу рукавицы.
     В  тот  день  Охлопков  зашел на  свою  третью позицию и  пробыл там до
позднего вечера. Как назло, не попался на его мушку ни один  фашист. А после
ужина его отправили в разведку  с прикрывающей  группой. Так что свой  аванс
ему довелось сквитать лишь на третьи сутки...

        НА СЛЕТЕ СНАЙПЕРОВ АРМИИ

     Для человека, долго пробывшего в боях, слет как праздник. Людей видишь,
их  рассказы  слышишь,  узнаешь  много  полезного  и,   конечно  же,  заодно
отдыхаешь. Но спрос с тебя все тот же. Перед отъезжающими ставили конкретную
задачу -- занять на слете первое место.
     Начальник   штаба   дивизии  подполковник   Волынский  после  короткого
вступительного слова зачитал приказ командира 179-й стрелковой дивизии от  6
января 1943 года. Из приказа Федор  понял, что на слет едет  восемь человек:
из  259-го  полка  --  старший   сержант   Тихонов,  сержант  Квачантирадзе,
красноармеец Остриков,  из  215-го полка -- старший сержант Никитин, младший
сержант Тарасов, от лыжного и учебного батальонов Сухов с Мирошниченко, а из
234-го полка -- он, Охлопков. Слет будет открыт  10 января.  И его участники
9-го  января,  то есть сегодня, в 8 часов вечера  должны быть на месте.  Как
указано   в  приказе,  снайперы  с  собой  берут:  свои  винтовки,  бинокли,
маскхалаты.  Лыжники едут с лыжами. Каждому дается сухой паек и продаттестат
на одни сутки.
     Подполковник  пожелал  снайперам  успехов  и указал на  четыре бинокля,
лежащие  на столе:  "У  кого  нет, берите". Федору  достался  четырехкратный
трофейный. Такой бинокль как нельзя лучше подходит для прибора Цейса.
     Скоро  участники   слета  стали  садиться  в   кузов  грузовой  машины.
Чувствовалось, мороз  крепчает. Квачантирадзе, надев единственный тулуп, лег
вдоль кабины. Четверо сели на подол его тулупа, а остальные плотно присели к
ним. Машина ехала по сосновой роще. Верхушки сосен, покрытые снегом и инеем,
так и мелькали  в глазах. Видеть  бы этот бор летом, в полном его убранстве!
Почти по такому же бору Федор, призванный в армию, ехал в августе 1941 годаJ
из своего районного центра Ытык-Кюеля через Майю в Якутск. Пять машин, таких
же грузовых, шли  одна за другой. Прижавшихся друг к другу людей, их  потные
лица   Федор   будто  и  сейчас  видит   сквозь  дремоту.  Вдруг  послышался
оглушительный взрыв,  и  машина резко  затормозила. Вскочив  на  ноги, Федор
увидел на обочине человека с поднятыми вверх руками.
     Иди сюда! Иначе прикончу на месте! Быстрей! -- Повинуясь повелительному
голосу Тихонова, тот  поплелся к машине. Когда человека подняли за шкирку на
машину, он оказался мальчиком лет пятнадцати-шестнадцати.  Глядя на сопляка,
тут же переменили тон. Пацан  итак еле сдерживался, чтоб не расплакаться. Он
объяснил, что едет  в ремесленное  училище и,  порывшись  в кармане,  достал
направление. Тихонов документ  признал липовым и по его предложению пришлось
ехать обратно  и  сдать  подозрительного  малого  в  штаб  дивизии.  Поэтому
снайперы 179-й в пункт сбора -- Рудню -- прибыли с небольшим опозданием.
     Хлопчики,  где   же   так  задержались?  Чуть  дом   не  прозевали.  --
Полувсерьез, полушутя встретил их полный пожилой старшина.
     Верх  мечты солдата -- переход из  окопа в землянку. А дом для  него --
это уже  рай.  Участники  слета  помылись в  бане,  поели  из  своего пайка,
прослушали программу  слета, затем  их тот же полный старшина стал разводить
по домам. Представители двух дивизий остались в большом доме. Дверь дальнего
домика   старшина  открыл   снайперам   179-й.   Действительно  рай:  светит
электрическая  лампочка,   кровати   заправлены  по-домашнему,   белоснежные
наволочки,  одеяльце, простыня...  --  просто  роскошь. На кухне  -- бачок с
водой.
     Н-да_
     Ребята, мы же домой приехали! Смотрите!!!
     Лучше не придумаешь!
     Каждый по-своему  высказывал  восторг.  Федор  не  спал в  постели  уже
полтора  года.  При виде чистой постели глаза сами  собой стали закрываться,
как загипнотизированные. Лишь помнит, как начал раздеваться,  и проснулся от
сильного  дергания  за  плечо.  Вскочил на  ноги  и  увидел  Тихонова,  тоже
поднимающегося  с  постели, а  остальные  сладко спали. Одеваясь, с  досадой
посмотрел на свои валенки, оставшиеся на том же месте, где скинул вчера. Но,
взяв их в руки, обнаружил, что в тепле они просохли. Федор сладко потянулся.
На  улице чувствовалось, что  мороз смягчился. С  неба, затянутого  облаком,
нехотя  падают  снежинки. Федор сильно  вдохнул, затем, отгоняя немоту тела,
резко  подпрыгнул. Затем  обернулся  в сторону  большого  дома. Кругом такая
глухая тишина, что в ушах звенит.
     --  Эй,  друг,  и  здесь  уши  навострил? Обернувшись на  голос,  узнал
Острикова -- коренастого мужика с походкой вразвалку.
     Да нет, просто так_
     Тишина-то какая, а?
     Тихо_ Очень-
     "Оказывается, в тишине и  шагов не слышно", --  подумал Федор, взявшись
за ручку двери,  и  вдруг вспомнил  о винтовке. Обычно  он ставил винтовку у
входа справа,  чтобы  не запотевала,  когда ее вынесешь на  мороз. И  сейчас
первым делом схватился за  правую  сторону. Точно, стоит!  А прибора  нет...
Вечером выронил что ли?  Когда выходили из  столовой, точно был.  Где же мог
выпасть? Хотел было сказать Тихонову, но воздержался. Молча пошел заправлять
койку и с  досады дернул подушку. Ой-ка, вот он, прибор, под  подушкой!  Что
это, голову  начал терять?..  Нет уж, впредь  надо строже  следить за собой.
Федор  быстро вставил  прибор  к винтовке и,  умывшись,  стал завтракать  из
пайка.
     Почему мы так рано встали? -- Спросил у Тихонова.
     Старшина  приходил,  велел нас  с тобой  разбудить. Майор Попель должен
придти.
     В половине  девятого  майор  Попель уже был  в  группе снайперов  179-й
дивизии.
     -- Здравствуйте! Рад встретиться со старыми знакомыми. -- Приветствовал
майор Тихонова и Охлопкова, широко улыбаясь и здороваясь с ними за  руку. --
Рас  сказывайте,  как  живем, как  воюем?  Что  нового в  тактике  и методах
снайперского дела?
     Трудно что-либо  сказать.  Например, что  расскажет  Федор? Декабрьское
наступление шло двадцать дней, но заметного продвижения  не было.  25 ноября
минут  20  грохотала  наша  артиллерия.  Затем поднялись с криком  "ура!"  и
внезапным ударом  отбросили врага на три  километра. На  большее  не хватило
сил. Конечно, кое-какие изменения в снайперских  делах есть. Об  этом майор,
видимо, и сам знает. А  он все  спрашивает. Тихонов рассказывал майору,  как
четверо  снайперов,  ведя групповой огонь с фланга, остановили  атаку целого
взвода  противника.  Попель  дотошно  расспрашивал   и  Охлопкова.  Особенно
интересовался взаимодействием двух  снайперов --  Охлопкова и  Ганьшина -- в
общей цепи пехоты, ведущей наступление.
     --  Подожди,  Охлопков,  значит, вы  идете  обычными перебежками:  один
встает и бежит, а другой его прикрывает. Так?
     -- Да.
     Тут есть какая-нибудь особенность от привычной перебежки?
     Да нет. Просто мы оба  лучше знаем, на каком от резке чего больше всего
остерегаться. Так, Ганьшин без ошибочно чувствует опасность. С ним легко.
     Как это чувствует?
     Как сказать-то? Ну, каждый из нас страхует друга, как себя лично. Мы не
прячемся друг за друга. Вот и предугадываем.
     Снайпера можете узнать?
     Можно. У хорошего стрелка пуля летит не так,  как у простого. Например,
только соскочил с места, а пули пролетели, чуть не задев тебя, с  одинаковым
свистом. Тогда считай -- перед тобой снайпер.
     А Ганьшин тоже по свисту определяет снайпера?
     Ага.  Он  говорит,  что у  всякой пули свой голос. Это верно. Если пуля
летит издалека, то она свистит иначе, чем пущенная сблизи. Она птичкой поет.
От дерева отскочила  -- взвизгнет, от камня -- завоет. У пули  винтовки один
голос, из автомата -- другой. Из тысячи пуль две-три пронеслись с одинаковым
свистом, значит, кто-то за тобой охотится.
     Ну хорошо. Допустим, вы узнали, где снайпер. А как убрать его?
     Когда  идешь  в атаку,  думать некогда. Так я, куда подозреваю,  туда и
бью. Сквозь  ствол дерева, в угол сарая. Короче, очищаю путь. У фашиста свой
сектор, и когда идет наша атака, он бьет не по сторонам, а прямо.
     Бывает ли так, чтоб ты бил наугад сквозь  дерево,  а  там фашист убитый
лежит?
     Бывает.
     Да_ Товарищ Тихонов, а ты как думаешь? Такое может быть?
     -- Что я думаю?  Чтобы действовать, как Федя,  мало  быть  метким. Тут,
видимо, нужна особая сноровка, чего, признаюсь, у меня нет.
     Выходит, то, что он рассказывал, для обычного снайпера недостижимо?
     У Охлопкова и Ганьшина безупречная  совместимость, которая не  у всякой
пары будет. И то, что рас сказал Федя, это  скорей, искусство. Этому вряд ли
можно научить. Нужна особая сноровка, особая интуиция.
     Николай Алексеевич, простите, вы до войны не учителем работали?
     Точно, учитель математики и физики.
     Может быть то, что  вы  говорили, имеет основание. Но опыт складывается
по крупинкам. Эти крупинки, накопившись, превращаются в уменье. Уменье же --
это сливки  опыта. А сноровка -- это и есть уменье. Так,  по чему же снайпер
не должен стремиться превратить хороший опыт в уменье?
     Товарищ майор, я хотел сказать, что у Охлопкова иные данные, чем у нас.
Я, например, до войны имел дело только с малокалиберкой.
     Конечно, я вас понимаю.  Вы хотите сказать, немца  надо бить  так,  как
умеешь. Но кому-кому, а снайперу следует дольше всех в живых оставаться...
     Не совсем понятно, товарищ майор.
     Вы постарайтесь  уловить  в  рассказе момент  самой защиты.  Чем  пасть
смертью храбрых во время атаки, ведь  лучше же развить  в себе и интуицию, и
искусство   быстрой  стрельбы.  Николай   Алексеевич,  это  очень  нужно.  Я
обязательно побываю у Охлопкова и Ганьшина. И не раз.
     Майор посмотрел  на часы и сообщил, что  он назначен представителем  от
179-й.  Проверив  снаряжение  снайперов,  велел  поднять группу  и  вести  в
помещение на десять минут раньше до открытия слета.
     В школе  группу встретил тот  же пожилой  старшина. Он сегодня  уже  не
улыбается и голос звучит куда четче и тверже, чем вчера:
     -- Идите в ту дверь! Зайдете в правую комнату. Быстрей!
     Когда зашли в комнату, другие две группы уже стояли в две шеренги.  Тут
же вошел майор Попель и встал во главе группы 179-й.
     --  Равняйсь! Смирно! -- Раздалась команда. -- На право! В одну колонну
шагом марш!
     В коридоре  на скамейках уже  сидели приглашенные  и курсанты.  Колонна
участников двинулась между скамейками. Перед сценой, где за столом, накрытым
красным  кумачом, сидели  генерал  и  несколько старших офицеров, фронтовики
повернули направо, а курсанты  налево. Как только повернулись лицом к сцене,
из  узкого коридора,  ведущего к выходу,  появился полковник и  отработанным
голосом отдал команду:
     -- Смирно! Равнение на середину!
     Строевой шаг полковника, его рапорт  о том, что сводный взвод снайперов
43-й армии готов к  слету, солидный голос генерала, вставшего  из-за  стола,
заставили  всех  подтянуться.  Федор вытянулся, подобно  тетиве  лука.  Этот
настрой  не прошел и тогда, когда  участники  слета  сели  на  скамейки: два
доклада в течение полутора часов Федор выслушал, затаив дыхание.
     -- Снайперы -- наша  гордость, -- начал  первым майор Анохин. -- В этом
зале собрались самые  лучшие из них.  Старшина Кузьма Филиппович  Вакула. Он
истребил 138 фашистов.
     Зал встретил имя знатного снайпера дружными рукоплесканиями.
     -- Донской казак  младший  сержант Гурий Алексеевич Борисов и  якутский
колхозник Федор Матвеевич Охлопков. Они уничтожили по 133 фашиста.
     Федор, когда услышал свою фамилию, от волнения слегка кашлянул.
     -- Грузин,  младший сержант Василий Шалвович Квачантирадзе. Он истребил
128 фашистов.
     Квачантирадзе сидит, хлопает вместе со всеми, будто и не о нем говорят.
     -- Ефрейтор Николай Иванович Карама. Его боевой счет дошел до 114.
     Молодой  человек слыл  не  по летам спокойным, сдержанным,  а тут  явно
заволновался: щеки зарделись, сам застенчиво улыбается.
     За Карамой последовали фамилии старших сержантов Чирикова, Подольского,
Ташева,  Тихонова.  Каждый из них имел также внушительный счет  --  по 70-80
уничтоженных фашистов.
     После  чествования воинов  "с зорким  глазом"  и  "с твердыми  руками",
показавших образцы верного служения народу и Родине, майор Антошин и капитан
Федоров подробно, до мельчайших деталей рассказали об опыте снайперов армии,
о тактике немецких мастеров меткого огня,  о том, какими приборами и оружием
они пользуются.
     От  фронтовых снайперов первым  выступил  Гурий Борисов.  Этот  пожилой
человек с  рано поседевшими  волосами  и  внушительной внешностью  вышел  на
трибуну неторопливым, уверенным шагом.
     -- Фашисты долго оскверняли своим  присутствием  мою родную станицу. --
Начал он свое выступление.  -- Недавно мою  станицу освободили части Красной
Армии. Но я еще не знаю о судьбе своей семьи.
     Борисов  -- донской казак из  Цимлянска -- до войны  работал заведующим
коневодческой  фермой.  С  немцами  воевал  еще в первую империалистическую.
Имеет два ранения, но в госпиталях не был.
     --  Когда  воюешь  с  немчурой, и раны  быстрее  заживают,  --  говорил
Борисов. --  Я буду  мстить  им,  покуда  на нашей земле не будет  уничтожен
последний фашист!
     Гурий  Алексеевич  в подтверждение своей клятвы призвал всех  снайперов
каждый день уничтожать не менее одного фашиста.
     Затем  выступили  сержант  Чириков,  сержант Ташев,  капитан  Соловьев,
старшие сержанты  Тихонов, Колосов, сержант  Никитин.  Чириков, оказывается,
предпочитает действовать в засаде с напарником. Он  сначала с Гусевым, потом
с Рабковским  в  течение трех  месяцев  уничтожил 140 фашистов. С напарником
хорошо:   быстро   делается  маскировка  и  самое  главное,  легко  обмануть
противника. Чириков своего 95-го фашиста уничтожил, приманив того на чучело.
Чучело "приподняло"  винтовку  и, как  дернули за веревку,  оно  "произвело"
выстрел. Тут же с  той стороны ответил пулемет, храбро "сражаясь" с чучелом.
Вражескому  наблюдателю,  видимо,  надо  было удостовериться,  как ловко  он
уничтожил русского сверхметкого стрелка -- высунулся с биноклем из траншеи и
был сражен пулей Чирикова.  Тихонов же в обороне предпочитает находиться  на
флангах. Он никогда не действует напрямик.  Везде и всюду осторожность, в то
же время работа без осечек -- вот золотое правило снайпера. Нарзулахан Ташев
рассказал, за что получил орден Боевого Красного Знамени, и заверил, что он,
сын узбекского народа, готов бить врага покуда "глаза видят фашиста" и "руки
держат винтовку".
     --  Был случай, который никак не могу забыть,  -- с  грустью  продолжал
Нарзулахан. -- Теперь, наверняка, так бы не поступил...

     <img width="44" height="69" alt="0x01 graphic" src="snajper2-0.jpg">

     Генерал-майор  Соколов  Н.А.Николай Александрович  в  1941  -1942 годах
командовал 375-й стрелковой дивизией. Умер в госпитале от раны, полученной в
боях под Ржевом. Похоронен на одной из площадей г.Твери.
     Номер фронтовой газеты  "Защитник  Отечества", выпущенный в январе 1943
года перед слетом снайперов 43-й армии.
     <img width="77" height="63" alt="0x01 graphic" src="snajper2-1.jpg">

     Старший батальонный  комиссар,  начальник политотдела  375-й стрелковой
дивизии Сагит Хусаинович Айнутдинов.
     <img width="43" height="63" alt="0x01 graphic" src="snajper2-2.jpg">

     Номер фронтовой  газеты  "Защитник  Отечества",  выпущенный в дни слета
снайперов 43-й армии вянваре 1943 года. Плакат-колонка, посвященный снайперу
сержанту Федору Охлопкову.
     <img width="93" height="89" alt="0x01 graphic" src="snajper2-3.jpg">


     <img width="56" height="81" alt="0x01 graphic" src="snajper2-4.jpg">

     Ф. М. Охлопков во время  слета  снайперов 43-й  армии, состоявшегося  в
январе   1943   года.   Снимок   нам   отправлен   в   1973   году   военным
фотокорреспондентом  тех  лет  Калестином  Степановичем  Коробициным  из  г.
Архангельска. По его воспоминаниям была опубликована статья В. Коряева о  Ф.
М. Охлопкове в газете "Социалистическая Якутия" за 11 октября 1973 года.
     <img width="52" height="76" alt="0x01 graphic" src="snajper2-5.jpg">

     Боевой  друг  Ф.  М.  Охлопкова   известный  снайпер  и   прославленный
минометчик,  кавалер трех орденов Боевого Красного  Знамени Борис Васильевич
Сухов. В 1966 году управляющий в одном из совхозов Башкирии.
     <img width="75" height="102" alt="0x01 graphic" src="snajper2-6.jpg">
     Ф. М. Охлопков выступает  перед бойцами, идущими в  очередную атаку  во
время сражений в районе шоссе Сураж -Витебск. Ноябрь 1943года. Снимок майора
Д. Ф. Попеля


     <img width="57" height="74" alt="0x01 graphic" src="snajper2-7.jpg">



     Ф. М. Охлопков.  Этот снимок с фронта его семья получила в  начале 1944
года.
     <img width="93" height="63" alt="0x01 graphic" src="snajper2-8.jpg">

     Эту фотографию  Ф. М.  Охлопкову дал  один из его боевых  командиров  с
надписью: "На  долгую  память  об Отечественной  войне. Федору Охлопкову  от
майора  Власова  С.  Я.  4.11.44 г".  Справа  от командира батальона  майора
Власова стоит командир роты капитан Ровное Павел Трофимович.
     <img width="74" height="130" alt="0x01 graphic" src="snajper2-9.jpg">

     Плакат,  выпущенный издательством газеты "Защитник  Отечества" в апреле
1944 года. Автор стихотворения "Слава снайперу!" --  Сергей Кузьмич  Баренц,
советский поэт, в годы войны служивший корреспондентом армейской газеты.
     <img width="73" height="45" alt="0x01 graphic" src="snajper2-10.jpg">

     Герои  Советского  Союза  Ф.М.Охлопков  и В.Ш.Квачантирадзе.  Лето 1944
года. 7 июня 1944 года они оба были представлены к пр