- А что это? - мы были в недоумении. - Товар высшего качества! - Гусейнов был горд. - Хочешь "777", хочешь "999", но это очень дорого! Выбирайте! - Это что, наркотики? - Я же говорю - товар высшего качества, я первый, к кому он из-за "бугра" попадает! Не хотите быть инструкторами, не ходите. Не надо! Будьте курьерами! Сейчас границ нет, вас - офицеров - никто досматривать не будет! Это же деньги. Несколько таких поездок, и вам не надо ни работать, ни служить до конца жизни! Риска никакого, здесь мы вас посадим в самолет или поезд, пара пакетов, а там вас встретят! И все! - Точно все! Крест на жизни, карьере. Лет десять! И все! Делов-то! - я был взбешен. - А наркота откуда? - поинтересовался Виктор. - А тебе зачем? - Просто так. - А ты как думаешь? - Гусейнов проверял нас. - Элементарно. Наркота поступает из Ирана, малая часть из Турции. - А почему так думаешь? - Гусейнов настаивал. - Турция претендует на цивилизованную страну. Там и спецслужб импортных много, а вот Иран больше закрытая страна, плюс исламский фактор. А вы пытаетесь проводить боевые действия под зеленым знаменем пророка. И как пить дать, сами пытаетесь выращивать всю эту гадость где-нибудь. Может даже и войнушку начали из-за наркоты? - А это ты с чего взял? - Чутье! - В общем-то, ты прав. Товар я получаю из Ирана. А там какой хочешь. Хочешь самый чистый - афганский, пакистанский, ну и, конечно, наш есть, местный. Понимаешь, армян поддерживают армяне по всему миру. - У них это неплохо получается! - заметил я прикуривая сигарету. - Пока! Пока получается! - уточнил Гусейнов. - Тем не менее, с нами многие страны и отдельные шейхи, миллионеры. Не всегда можно переправить деньги, оружие, форму, вот и переправляют товар. Я получаю его по тысяче долларов за килограмм - это высшего качества, низкосортный можно центнерами за бесценок. А в Москве - от тридцати-сорока тысяч за килограмм. Чистой прибыли до четырехсот процентов! Неплохой бизнес, а? - Здорово получается! Здесь неверных убиваете, а в России ты убиваешь неверных наркотиками. Круто! - я тоже философствовал. - А война началась не из-за наркотиков? - Это тоже. - Как? - У меня, у нас там были небольшие поля, плантации, и вот эти макаки не захотели уйти! Такой бизнес начинался! Тьфу! - он выругался по-азербайджански, что-то про гнусных шакалов и грязных обезьян. - Облом за обломом! - Витя подначивал Гусейнова. - Да, уж! - Гусейнов заново переживал свою утрату. - И много полей потеряли? - Около пятидесяти! Такие деньги люди вложили, я сам вложил все! И вот я стал нищим! Ну, ничего, они еще за это заплатят! Они уничтожили мои поля! - Гусейнов грохнул кулаком по столу. - Грязные собаки! - Круто! Так вся эта война из-за наркоты! - Не только. Не только! Власть! Вот из-за чего все войны. Будет власть - будут деньги, будут деньги - будет власть. Одно от другого неотделимо, все как сиамские близнецы. И ничто меня не остановит на этом пути. Я - избранный! - Здравствуй, паранойя! - Витя усмехнулся. Я пнул его под столом. - Не дергайся, Маков, я уже от многих это слышал. И где они? - Гусейнов перегнулся через стол. - Иных уж нет, а те далече! Ха-ха-ха! Гениальность никто никогда не понимал из современников. Ни Вашингтона, ни Гранта, ни вашего Ленина. Зато потом их деяниями восхищались и ужасались все! Я предлагаю вам разделить это бремя. Да, сейчас нам сложно, но в мое дело готовы вкладывать миллионы долларов. Я неплохо готов оплачивать ваши услуги. - Как Модаеву? - Он свое получил. Он - пацан! Но он нужен! Пока нужен, - Гусейнов скривился. Потом он начал нести прочую чушь об избранности азербайджанского народа, что он сам избран пророком и судьбой, и прочую ерунду. Зрачки его были неестественно расширены. Сам он побледнел, пот катился градом. Типичные признаки употребления наркотиков. А может, просто одержимый фанатик? Я не доктор. Вскрытие покажет! Голова болит. Вспоминать и переживать заново больно, тяжело. Мне стало уже все безразлично. Господи, как я устал! Дай мне силы сдохнуть! Дверь распахивается. В проеме стоят двое. Я шагаю вперед, протягиваю руки, их сковывают наручниками. Это, оказывается, целая наука, как сковывать наручниками-браслетами руки. Можно просто захлестнуть на запястьях, можно потом додавить так, что кровь не будет поступать в кисти рук, и муки начинаются адские. Кисти синеют, и выворачивает от боли все руки. Можно защелкнуть их выше кистей, на предплечьях, сильно, при этом заставить кулаки сжать. Через десять минут кулаки разжать уже не сможешь, и будешь лезть на стенку от боли и орать благим матом. Интересно, откуда эти крестьяне и преподаватели школ научились таким премудростям? Меня проводят по большому длинному коридору, я раньше подсчитал - пятьдесят шагов, затем поворот налево - еще семь шагов, дверь - здесь раньше было что-то вроде тренажерного зала, штанги, гири, самодельные тренажеры, манекены, доски с нарисованными человеческими контурами, истыканные ножами, - это наша пыточная. - 13 - Жив Витек! Жив курилка! Подвешенный за наручники к какому-то тренажеру, весь в крови, но живой! Я киваю, привет, Виктор, привет! Он слабо отвечает кивком головы, привет, Олег, привет... От всех этих киваний голова раскалывается новой вспышкой боли. Меня подтаскивают к соседнему тренажерному станку и приковывают так, что руки оказываются вывернуты за спиной. Впереди нас стол, на котором среди бумаг и каких-то карт стоит пара початых бутылок коньяка. За столом сидит наш главный истязатель - предводитель местных обезьян Гусейнов собственной персоной. Слева от него наш бывший друг и предатель Сережа Модаев - чмо, гондон и педераст! Еще какие-то мутные личности из ближайшего окружения Гуся, в основном - первый взвод, пардон, первая рота. Чертовски мужики смахивают на турков, но точно не знаю. Сережа одет в добротный турецкий камуфляж, разгрузку с автоматными рожками, ну, ни дать, ни взять - Рэмбо! На деньги от продажи наркотиков могли бы поприличней одеть! Я пытаюсь сказать что-нибудь Витьку, за что немедленно наказываюсь легким ударом в бок. Удар-то несильный, но из-за сломанных ребер очень даже ощутимый. Он сразу отбивает у меня охоту к общению. Гусейнов молчит, разглядывая нас, затем наконец-то начинает говорить: - Я не пойму, что вы сопротивляетесь? Армии, страны, которой вы служили, давали присягу, уже нет. Вы свободны, с честью отдали долг. Части вашей нет. Сегодня ушел из Азербайджана последний русский солдат. Вы одни здесь. Никто вам не поможет. Пройти весь Азербайджан все равно не сумеете. Что дальше? Объясните мне, почему вы сопротивляетесь? В ответ - молчание. У Гуся благодушное настроение. Он настроен поговорить с нами. Только что проку от этих бесед. Поначалу мы поодиночке и все вместе пытались втолковать этому дебилу, что к чему - бесполезно, хоть кол у него на голове теши. Здравствуй, товарищ Дерево! - Ладно, не хотите говорить, тогда послушайте. Вот ты - Маков. Ты вообще не русский, так чего ты задницу свою пополам рвешь, прислуживая русским? Почему? Я вот тоже сам не русский, но я не служу России и не буду, чего ради ты стараешься? Молчим как партизаны. Устали мы оба с Витьком, чертовски устали. Хочешь убить - убей. Но не мучай ни пытками, ни "беседами задушевными". Вот, смотри, старший лейтенант (это я), Сергей Модаев кто был у вас? Правильно думаешь, я все по твоим глазам читаю. (Интересно, как он, сволочь, по глазам читает, если глаза у меня заплыли от побоев? ) Он никем у вас был. Неудачником. Какая у него была перспектива? Закончить службу капитаном на Чукотке! А сейчас у него звание подполковник. И вы можете тоже. Сейчас я бригадный генерал, но командующий армией. Имею право присваивать звания до подполковника включительно. Ладно, не хотите звания, идите к нам по контракту. Вы не будете принимать присягу, на ваше вероисповедание мне наплевать, поклоняйтесь хоть кочерге - это ваши проблемы. Мне нужны высококлассные специалисты, офицеры, которые могут обучить мою армию искусству боя. Вам даже не придется самим воевать. Только научите. И от уровня подготовки будет зависеть ваше жалованье. Скажем, для начала я готов платить по две, нет - по три тысячи долларов в месяц. Ну так как? (Господи! Как я устал! ) Или идите курьерами Я поворачиваю голову в сторону Витьки. Он смотрит на меня. Его взгляд ничего не выражает. Видимо, мой тоже. Мы с ним тупо переводим взгляд на Гусейнова и его банду. Предводитель бандитов-освободителей сразу становится суровым. - Вы сами сделали свой выбор. Подполковник Модаев, расстрелять их! Сережа, потупив голову, выходит мимо нас из зала. Ничего не сказала Золотая рыбка, махнула хвостиком и скрылась за дверью. Нас с Виктором отцепляют от спортивных снарядов, ведут наружу. На улице вечер. Солнце висит над горизонтом, почти зашло за горы. - 14 - Читал в книгах, что перед смертью проносится вся жизнь. У меня ничего не проносится. Просто я замедляю шаг. Распрямляю плечи, насколько позволяет боль в боку. А на улице-то как хорошо пахнет! Свежий воздух пьянит, неяркое солнце слепит после подвальной темноты и неярких электрических лампочек. Я думаю о ребенке, который еще не родился. По всем признакам должен быть сын. Горло перехватило, я дышу глубже, стараюсь запрокинуть голову назад, воздуха не хватает. Я рву скованными руками куртку на груди. Больно в боку, но разве это боль. Нам предстоит пройти еще шагов пятнадцать. Один... Прости меня, Сын, что не я буду тебя растить! Прости! Два... Прости, Ирина, я поломал твою жизнь! Не надо было выходить тебе за меня замуж. Прости! Слезы душили меня. Я уже не стыдился их, они капали у меня из глаз, я ничего не видел вокруг, просто шел и плакал. Семь... Прости, мама, прости, папа! Вы никогда не узнаете, где я похоронен, не придете ко мне могилу! Простите! Мне очень жаль себя, я иду и плачу. Я иду, смотрю под ноги. Как обидно! Твою мать! Как обидно умирать молодым! Я же еще такой молодой! За что?! Твою мать, уроды гребанные! Такой молодой, и под стенку расстрельную. Ни суда, ни приговора, ни адвоката, - к стенке. Больно! И тело все болит. Все чешется. Господи! А как я воняю! Да плевать! Обидно. Я сейчас еще могу и обделаться! Главное не обделаться до расстрела, а там пусть нюхают и убирают мое дерьмо, засранцы хреновы! Понимаю мозжечком, что надо думать о чем-то большом, высоком. Ни хрена не получается, кроме собственной жизни меня не интересует больше ничего! Не хочу умирать! Мне страшно! Очень страшно! Конец! Финиш! За что! Боже. За что?! Но как обидно умирать! Слезы жалости к самому себе текут и капают. Сопли тоже потекли из носа. Закованными руками вытираю одним движением и то, и другое. Затем о свою куртку. Невольно замедляю шарканье, один из конвоиров толкает примкнутым магазином в спину. Я падаю на землю. Больно, сука! Ребра сломанные болят, мешают передвигаться! Козел! И так больно! Ты еще, скотина, пихаешься! Куда торопишься, гад? Дел у тебя много? У меня их уже нет! У меня уже ничего нет. Только несколько шагов осталось в этой жизни. Господи, но как больно! Как земля здорово пахнет! Ничего, я теперь все оставшееся время буду только ее и нюхать! Господи. Но как я воняю! Раньше не замечал. Пытаюсь встать. Никто не помогает. Ничего, я торопиться не буду. Все остановились. Ждут. Витя помогает мне подняться. Два ослабевших, грязных, измученных жизнью и боевиками мужика идут на расстрел. Лицо у Вити распухло от побоев и слез. От него тоже воняет не меньше, чем от меня. Глаза сумасшедшие, толком ничего не видят. Я сам, наверное, не лучше. Но как не хочется умирать молодым! Хочу жить! И почему я не волшебник?! Господи! Я хочу жить! Я так мало пожил! За что, Господи! В голове ни с того, ни с сего сама собой всплыла песенка "Гуд бай, Америка! " Блин, в такие минуты нормальные люди вспоминают что-то великое, светлое, самые счастливые минуты своей жизни. А у меня эта песенка застряла. И маты! Только маты и песенка! Жалость закрыла все вокруг. Господи! За что? Одиннадцать! Все - дальше хода нет. Я плачу и смотрю себе под ноги. Подвели Витьку. Смотрю на него. У того тоже текут слезы, и беззвучно капают на его грязную, окровавленную куртку и на землю. Я уже ничего не вижу и не слышу. Все, жизнь кончилась. Тупик! Стена! Какая-то тупая бетонная стена станет последним, что я увижу в этой жизни. Не родные лица, а эта гребанная стена! Плевать на все! Жизнь кончена! Я вспомнил слова отца: "Не верь! Не бойся! Не проси! " Помню, где-то вычитал, как умирал Гумилев в застенках Лубянки. Весело курил папироску и улыбался своим палачам. Вот это человек! Хотя, кому какая разница, как я умру? Кого это волнует? Блин, но как все же обидно! Главное, чтобы не было больно. Желательно - в голову сразу, чтобы потом не добивали. Ясно представилось, как мозги разлетаются желтовато-серыми комочками по двору. Внизу живота все сжалось, из желудка стала подниматься волна, подкатываться к горлу. Еще не хватало, чтобы я от страха и волнения облевался тут перед этими уродами. С трудом проглатываю комок, загоняю его внутрь. Ладно, смотрите, как умирает Олежа Маков - настоящий офицер! "Гуд бай, Америка! " Как меня достала эта песня! Как жалко себя! До слез жалко! Я разворачиваюсь. Лицо перекошено от слез, перехваченного дыхания и побоев. - Лицом к стене! - слышится крик Сережи. Ну уж нет, козел, смотри, как будут умирать твои сослуживцы. Которых ты, гнида, предал! Виктор повернулся тоже лицом к расстрельной команде. - Прощай, Олег! - Прощай, прости! Сказать хочется что-то ободряющее Виктору, но не могу, да и что говорить, это всего лишь слова, а нас сейчас убьют. Сейчас будет все! Почему я не сошел с ума?! Господи, почему я не сумасшедший? Им так хорошо жить! Ну почему я такой здоровый, молодой, сильный должен подыхать под этой стеной! Отделением первой роты командует Модаев. Стоим напротив солнца. Господи! Как хорошо, как красиво! Расстреливать полагается на рассвете, чтобы потом могилку-ямку выкопать и похоронить. Но, судя по этим рожам, что стоят напротив нас, сытым, начищенным, наглаженным, вряд ли они будут копать. В лучшем случае заставят этим заниматься крестьян, в худшем - кинут нас в какое-нибудь ущелье. Благо их в окрестностях много. Буду лежать и вонять! Будут меня собаки и звери жрать! Бр-р-р! А не по хрену ли мне уже будет? По хрену. Но обидно! Очередной прилив жалости душит меня. - Есть последнее желание? - Дай закурить, - шепчу я сквозь перебитое дыхание и разбитый рот. - А ты? - Выучить китайский язык! - Виктор пытается острить, но получается это у него не очень хорошо. - Чего? - мужик не понимает шуток. - Ничего! Дайте сигарету. - Ты же не куришь? - я удивился. - За это время хочу чему-нибудь научиться! Витю бьет озноб. Это нервное. Он говорит что-то, сам смеется своим шуткам. Нам засунули в рот по сигарете, дали прикурить. Какая вкусная сигарета! Красивая природа, вкусная сигарета, что еще человеку надо! Я жадно смотрю на все вокруг, стараюсь запомнить все, что вижу, что слышу, что ощущаю. Все унесу в своих глазах! А запах, какой неземной запах плывет над землей! И сама земля как вкусно пахнет! Раньше я этого не замечал, занимался всю жизнь какой-то ерундой! Текучка заела! Я курю не спеша, делаю маленькие затяжки. Смакую их, подолгу задерживая дым в легких, ждал, когда никотин впитается в них и выпускал легкое облачко дыма! Господи! Как хорошо! Витя закашлялся. Ничего, бывает! Сигарета кончается очень быстро. Все хорошее так быстро заканчивается! Начал тлеть фильтр, обжигая губы, я тяну до последнего, пока можно терпеть, терплю эту боль. Да разве это боль?! Вот сейчас будет боль! Потом с сожаленьем бросаю окурок к ногам. Гусейнов нетерпеливо переминается с ноги на ногу: - Ладно, давайте быстрее! К нам подходят двое из команды и пытаются завязать глаза. - Не надо! - Витя отстраняетсяся от повязки. - Мне тоже не надо! - эх, не получится из меня Гумилева. Не могу корчить из себя героя. - Оставьте их! - Командуйте, подполковник! - голос Гусейнова. Вот он стоит за спинами расстрельной команды. Внимательно смотрит на нас. Не буду я плакать, просить о пощаде. Не дождешься, сука! Я даже не смотрю на своих убийц. Я смотрю на небо. Смотрю на солнце, которое уже почти перевалило за гору. Значит, чуть правее - Россия! Жаль! Все жаль! А себя больше всего! - Взвод! - голос Модаева. Слышится бряцание оружия. - Заряжай! Передергивают затворы автоматов. - Целься! Снова бряцанье оружия. Прости меня, Господи! Если бы знал какую-нибудь молитву - обязательно прочитал бы. Не знаю я, не знаю! Прости меня, Господи, прости меня, Сын! Прости меня, Ирина, мама, папа! Прощайте! Я закрываю глаза. Слезы бегут по щекам, сопли гоняю, шмыгаю носом. Господи! Только не больно, чтобы сразу. Когда я через несколько минут увижу тебя, то надеюсь, ты простишь, что не знаю я ни одной молитвы. Ладно? Господи помо... Мысли прерывает команда: - Пли! - 15 - Залп. Я приготовился к боли от пуль, которые будут рвать тело, плоть, дробить кости, разрывать мясо, ломать череп. Но ее не было. Был только грохот и свист рикошетивших от бетонной стены за нашей спиной пуль. Много пуль прошли над моей и Витиной головой. Я осторожно приоткрыл глаза. Жив я! Я жив! Я жив! И штаны сухие! Не обделался перед сволочами! Я - жив! Живой! Какой я молодец! Пронесло! Спасибо, Господи! Значит, ты есть на свете! Спасибо тебе! Поворачиваю голову. Витя тоже стоит и глотает воздух раскрытым ртом. Глаза ошалелые от счастья! Мы живы! Спасибо тебе, Господи! Мы живы! Смотрим на расстрельный взвод, на улыбающегося Модаева. Гусейнов тоже улыбается. Подходит ближе. - Ну что, довольны? Я могу вас убить прямо сейчас, но не хочу. Мне нравится ваша стойкость и упорство. Вы боитесь, вам страшно, но держитесь! Настоящие воины! Я хочу, чтобы вы служили под моим началом с такой же преданностью и отвагой! Согласны? - последняя его фраза холодна, как лезвие кинжала. Как пуля. Молчим. - Урок не пошел впрок. Пойдем другим путем, - Гусь достал пистолет. Приставил к моему виску: - Ну, что Маков, будешь у меня служить? Я молчу. - Богданов, в твоих руках жизнь твоего товарища. Если пойдешь ко мне, то я не буду его убивать. Так как, согласен? Витька смотрит мне в глаза. В его глазах, на его лице видна борьба. Ему очень хочется послать подальше этого маньяка-изувера и не хочется быть виновником моей гибели. Я молчу, стараюсь не выдавать своих эмоций. Я устал. Я очень устал. И послать этого мерзавца хочется, и жить тоже неплохо. Что делать? Кто виноват? Вопросы вроде философские, можно о них рассуждать, сидя у телевизора после ужина, попивая пиво. "Гуд бай, Америка! " Как она меня уже достала эта песня! Странно, сейчас решается моя жизнь, а я мечтаю о глотке холодного пива из запотевшей бутылке. Оно немного вязкое, с громким бульканьем катится в горло. Холодный, чуть горьковатый комок, отдающий хмелем и солодом, течет вниз, обволакивая своей нежной прохладой истосковавшийся организм. Чтобы не сойти с ума от затянувшейся паузы, слушаю писк каких-то пичуг. Они что-то свистят, щебечут на заходящем солнышке. Стена, возле которой нас чуть не расстреляли, - а может еще и расстреляют? - практически целая. Только по верхнему краю следы от пуль. Значит мы здесь первые? Лишили, так сказать, девственности Стену. Давно я никого не лишал девственности! Напоследок Стену лишил! Ха-ха-ха! "Гуд бай. Америка! " Господи! Витя, ну не тяни кота за хвост! Я уже устал от всего! Я очень устал! Мне все равно, что сделают со мной. Только оставьте меня в покое. Орать тоже нет ни сил, ни возможности. Устал я! Устал! - Я согласен! - чуть слышно произнес Виктор. Нелегко дался ему этот ответ. Лицо все потное, глаза сверкают, разбитые губы дрожат. То ли от нервов, то ли от боли. Я, как могу, улыбаюсь и подмигиваю одним глазом. Ничего, Брат, повоюем! - Согласен? - Гусейнов торжествует. - Да, согласен, - голос Виктора слаб. - Будешь принимать присягу, Маков? - Нет. - Даю пять минут - поговори с Маковым. Убеди его. - Ты обещал, что если я соглашусь, то он будет жить. - Э-э, нет! Я не обещал, что не буду убивать. - Не понял! - Будет он жить, но в том же подвале. Долго он там протянет? - Отойдите все подальше и дайте сигареты. - Всем отойти назад. Взвод! Можете перекурить. Все отошли назад, дали нам полпачки сигарет, спички. Мы сели прямо на землю, оперлись на стену спинами. Закурили. Хорошие сигареты! Вкусные. - Ты же, вроде не курил, Вить? Понравилось? - Выберемся - брошу! - Я уже так много лет пытаюсь. - Что делать будем, Олег? - Хрен его знает, Виктор! И жить хочется, и служить им, тоже, ой как не охота! - Может представится случай смотаться. - Может, а может и нет. - По крайней мере сдохнуть мы с тобой всегда успеем. - Тоже верно. Всегда можно набить морду Гусю или задушить Модаева, и нас за это расстреляют. Хоть моральное удовлетворение перед смертью получим. - Так соглашайся! - А парни, что погибли? - У них не получилось, у нас может и получится! Вот тебе и повод для мести. - Попробовать можно. - Ну что, соглашаемся? - Давай покурим спокойно, может, что еще в голову придет. Мы докурили без разговоров. Гусейнов и его свора с беспокойством наблюдают за нами, как мы спокойно, безо всяких эмоций курим. Они подходят поближе. Мы как сидели, так и сидим на нагретой земле. От стены приятно холодит, избитая спина отдыхает. Только сейчас я замечаю, что находимся мы в школьном дворе. Одноэтажное здание сельской школы. Хорошее, чистое, ухоженное здание. Богатое, видать, село было. А сейчас школа закрыта. Тут штаб боевиков-ополченцев. И пацаны-школьники, наверное, тоже воюют. А здесь, в их классах, самозванный генерал устроил свой штаб и пыточную. Все в этой жизни повторяется по спирали. Господи! Как хорошо! Вот так просто сидеть, смотреть поверх голов расстрельной команды, и кажется, что ты свободен! Сигарета закончилась. Гусейнов и его сопровождающие подходят поближе. Сережа жмется сзади, старается нам в глаза не смотреть. Ну, что же, Сережа, мы теперь с тобой в одних окопах. Мерзко с таким дерьмом вместе быть, но что поделаешь. При случае сквитаемся! Глава четвертая - 16 - - Ну и что, господа офицеры, решили? - Гусейнов насторожен. - Давай попробуем научить твоих новобранцев. Но не более того, - отвечаю я. В глаза не смотрю, только под ноги. Предавать своих, даже ради собственной жизни, процесс неприятный. Чувствую, как кровь начинает стучать в голове, в глазах опять круги красно-оранжевые, подташнивает. - Ну, вот и хорошо! Я же знал, что вы сделаете разумный выбор! Присягу, как я понимаю, принимать не будете? - Нет. Не будем. Воевать тоже не будем. Только учить новобранцев выживать в бою. Годится? - Конечно! Сейчас вас отвезут в больницу, немного подлечим, отоспитесь, отмоетесь, подкормим, и за работу! - Гусейнов радостно смеется и потирает руки. Он уже собирается уходить, но поворачивается на каблуках и подходит поближе. - Чуть не забыл. У каждого из вас будет личный телохранитель. Для вашей безопасности, - рожа его кривится в плотоядной ухмылке. - Оружия у вас пока не будет - оружие необходимо на фронте. А то вдруг вы вздумаете какой-нибудь фокус выбросить. А сейчас представляю вам начальника штаба батальона, в котором вы будете служить, подполковника Модаева. С командиром батальона Нуриевым я познакомлю вас позже. Его слово для вас - закон. Телохранители знают, что делать, если вы попробуете не подчиниться командованию. Теперь все вопросы решайте с офицерами. Не сговариваясь, мы с Виктором плюнули на землю от злости. Не дурак Гусейнов, далеко не дурак! К нам подошел Модаев и два вооруженных ополченца. Не из первой роты. Это было видно сразу. Лет по восемнадцать-двадцать, лица настороженные. Готовы в нас стрелять по поводу и без повода. У Модаева на лице боролись различные чувства. С одной стороны он переполнен важности от занимаемой должности. А с другой стороны - мы же знаем, что он чмо и предатель. Мы тоже не ангелы, но когда стреляют чуть выше головы, "сажают на измену", то как-то не очень уютно себя чувствуешь. Надо с самого начала показать чмырю его место. - Что, Сережа, погоны не давят? - говорить тяжело, но надо. - Встать! - Сил нет. Помоги, Серый. - Поднимите их! - гонор из него так и прет. - Чмо долбанное! - Витя не удержался. - Вы слышали, что сказал командующий армией? Отныне я решаю вашу жизнь и судьбу. Вы обязаны мне подчиняться! - Тебе подчиненные нужны или инструктора? Сам что ли будешь учить бойцов? - Я буду осуществлять общее руководство! - он растерян, ожидал, что мы будем раздавлены. Не на тех нарвался! - Правильно, потому что не можешь ты проводить занятия. Ничего ты не можешь. Ты ноль без палочки! - сказал я тихо, каждое слово причиняло нестерпимую боль в голове. Но Сережа слушал, наливаясь краской. От гнева или от стыда, не знаю. - Тебя использовали, как одноразовый презерватив. Ты предал. Тебе кинули кусок мяса - подполковника, и на фронт. Не сделали замом, не дали теплого места, не дали жирного куска. - А сами-то хороши! - Серега перешел в атаку. - Что же вы пошли служить? Где ваше геройство? Надо было пять минут назад сказать, что не будете служить, так команда бы вас и кончила. И все, привет родителям! - Чмо торжествовало. - Разница между нами в том, гнида, что ты предал своих товарищей, как Иуда, и не для того чтобы выжить, а из-за жирного куска, или сломали тебя на бабе! Тьфу! - Витя начинал кипятиться. - Был чмырем и сдохнешь чмырем! Говно ты, старлей! - я говорил спокойно. Устал я, очень устал. Серегу подбрасывало от наших слов. У ополченцев вылезли глаза от удивления. Два смертника спокойно обливают помоями их командира. Было видно - дай им волю, они нас расстреляют на месте без суда и следствия. Кишка тонка, ребятишки! Гусейнов сказал, что о нас должны заботиться. - Делай, что твой командир сказал. В больницу нас! - В машину их! - Серега резко развернулся и пошел со двора. Нас подняли, сняли наручники, поддерживая под руки повели к машине. Возле ворот стоял обычный УАЗик без тента. На месте старшего сидел Серега. Нас посадили сзади на пассажирские сиденья, села охрана. Поехали. Минут через десять приехали к районной больнице. Выгрузили нас. Серега и один телохранитель пошли внутрь здания. Симпатичная больница, двухэтажная, белая, - двор, огороженный каменным заборчиком, утопает в зелени. Красиво, очень красиво. Мы достали сигареты и закурили, присев на бампер машины. Стоять было больно. Вышел охранник, он же - по совместительству - телохранитель, позвал нас. Поплелись. Встретила дежурный врач. Женщина лет двадцати трех, симпатичная. Белый халатик ей явно был к лицу и подчеркивал ее хорошую фигуру. Ей, видимо уже объяснили кто мы и что надо. Она смотрела на нас с чувством нескрываемой жалости. От врачей нечасто этого дождешься! Она объяснила, что уже никого нет, поэтому она сможет только сделать предварительное обследование, оказать первую медицинскую помощь по мере необходимости и накормить нас. - Помыться, побриться можно? - спросил я. При этом я старался держаться как можно бодрее, может, удастся и позаигрывать с ней. Хотя с нашими разбитыми мордами, да при таком эскорте явно ничего не получится. Можем лишь вызывать жалость. "Подайте на пропитание убогому! " Нас сразу провели в душевую. Одежду мы свою бросили на входе. Не одежда, а лохмотья, пропитанные кровью, потом, страхом и болью. Душ, мыло, мочалки! Господи! Как хорошо! Тела болят, ноют, но радуются вместе с нами чистой воде. Мы трем себя отчаянно, трем друг другу спины, моемся долго, растягиваем удовольствие. Господи, как хорошо! Ссадины чешутся и при каждом движении отдают болью, но все равно - блаженство. Один телохранитель постоянно находится при нас. Второй принес бритвенный станок с безопасным лезвием, и что-то сказал своему приятелю, показывая на нас и станок. - Как думаешь, что он ржет? - спросил Витя, намыливая лицо мылом. - Судя по его тупой морде, скорее всего этим станком бреют перед операцией всякие интимные места. Или покойников. - Фу, какая гадость! - Витя брезгливо посмотрел на станок, который держал в руках. - Тебе не все равно? Если нас не расстреляли, то неужели ты будешь какой-то заразы бояться? - спросил я, осторожно потирая бок, который сильно болел. - Плевать! В училище и не такое было! - Витя начал бриться. Зеркала не было, поэтому приходилось делать это на ощупь. - Вот видишь! А ты боялась! Даже юбка не помялась и мамка ничего не узнает! Потом побрился я. При выходе из душевой мы обнаружили, что наших лохмотьев нет, а лежат два больничных халата и трусы, тапочки больничные. Не все было впору. Но и на этом спасибо, как говорится. Потом нас накормили. Но как это больно! Желудок резало, голова кружилась. Тошнота подкатывалась, чуть не стошнило. Витя так же мучался. Потом женщина-врач нас осмотрела, смазала все ссадины и синяки йодом. При этом она шептала что-то. Очень выразительно смотрела на нашу охрану, и что-то говорила на азербайджанском. Эти коалы-переростки с оружием поеживались, топтались на месте и пытались ей что-то объяснить. Но она, видимо, не соглашалась с ними, показывая на наши ссадины и синяки. Затем сделала нам обезболивающие уколы и дала таблетки. Палата наша находилась на втором этаже. Не палата - люкс. А там... А там были белые простыни! Мы легли. Плевать, что еще не так поздно, мы устали! Тело болело, чесалось, зудело. Но как хорошо на чистом белье лежать. Приятно спиной потереться об него. Подушка настоящая! Не мешок с тряпками и соломой! Спасибо тебе, Боже! - 17 - Я провалился в сон. Никто нас не будил. Проснулись от яркого солнца, которое било в глаза. Охрана была рядом. Нас провели на завтрак. В больнице были старики и молодые перебинтованные пацаны, лет по шестнадцать-семнадцать. Держались они гордо, явно чувствуя свое превосходство. Видать недавно с боевых позиций, раненые. На нас все смотрели с любопытством, без злобы. Повариха положила большие порции, дед с соседнего столика угостил сигаретами. Потом - обследование. У Виктора были перебиты два пальца на ноге, у меня сломано ребро, сотрясение головного мозга, - на предварительном диагнозе определить, отбиты внутренние органы или нет, было нельзя. Нам ставили капельницы, делали уколы, усиленно кормили. Но охрана глаз с нас не спускала. Хотя и стала добрее, но постоянно была настороже. Сами охранники отдыхали в этой же больнице. Для них и для нас это был настоящий санаторий "Солнышко". Серегу-предателя мы не видели вообще в течение двух недель. Отдохнули, отъелись. Жизнь хороша! События пленения, несостоявшегося расстрела остались в какой-то другой жизни. В больнице была даже небольшая библиотечка, мы читали запоем все, что было на русском языке. Забавно то, что много книг классиков были нетронутыми. И часто мы были первооткрывателями, когда аккуратно раскрывали склеившиеся страницы. Запах пыли книжных полок, типографского клея, обложек, - все это чем-то напоминало дом, юность. Как это было давно и далеко, будто и не со мной вовсе! Читал Достоевского, Толстого, Тургенева, Лескова. Даже не читал, а проглатывал все целиком. То, что не понимал в школе, в училище, сейчас было понятно и просто, продираться сквозь клубок хитросплетений человеческой психики было одним удовольствием! Общались с теми, кто лежал в больнице. Нормальные, порядочные люди имеют свой, трезвый взгляд на вещи. Война эта в Карабахе им нужна, как зайцу стоп-сигнал. И не понимали добрые местные жители, зачем Гусейнов втравливает русских в эту войну. Правда, все это говорили нам в то время, когда наша охрана не могла их слышать. С нами щедро делились принесенной домашней едой, самодельным вином, которое мы исправно выпивали вечером. А по ночам нас мучили кошмары. Опять подвал и пытки. Часто снились училище и ротный майор Земов, которого мы все боялись и ненавидели, а сейчас я вспоминал его с благодарностью. Он сумел привить нам стойкость. Училище раньше казалось мне адом, особенно первый и второй курс. Сейчас же я понял, что это был детский лепет на лужайке, но он подготовил меня к тяжелой долгой жизни. Жизни под постоянным стрессом. Витька основательно закурил. Как вновь обращенный адепт постоянно молится и изучает религиозную литературу, так и он не выпускал сигарету изо рта. Шестнадцатилетние подростки, которые были ранены в первом же бою, рассказывали о происходящем с молодой горячностью. По их рассказам выходило, что идут бои местного значения, бьются, как правило, за одни и те же села, от которых мало что осталось. Это обусловлено, в основном, рельефом местности. Вот этих пацанов мы и слушали особенно внимательно. По их словам, оружия хватало на всех. При необходимости подвозили еще. Много было добровольцев, наемников мало. Но наемники были с обеих сторон. Последнее время освободительная армия под чутким руководством генерала Гусейнова понесла большие потери. Почти весь его штаб испарился. Кто погиб, кто захвачен в плен, кто просто сбежал. При этом, по слухам, пропало много денег и трофеев из казны генерала. Вор у вора дубинку украл. Так и надо тебе! "Гуд бай, Америка! " Как достала эта песенка! Она то исчезала, то вновь возвращалась. Назойливый мотивчик. Или, скорее всего, "крыша" у меня тронулась. Хочешь быть сумасшедшим - будь им! Также парнишки, сами того не подозревая, рассказали очень важную информацию. Наши догадки подтвердились. Первая рота - это личная охрана Гусейнова. Состояла она то ли из турок, то ли из курдов. Держались они всегда особняком. Их боялись простые ополченцы. Как-то в горячке один из командиров рот обвинил Гусейнова в гибели своих бойцов из-за непродуманности атаки. Пошли в атаку и наткнулись на минное поле. Как только ротный попытался вскинуть автомат - был убит двумя нукерами Гусейнова. В боевых действиях первая рота не принимает участия, но владеет обстановкой: ходит в разведку и, по слухам, вербует стукачей среди своих. Чтобы бунт не поднялся. Круто! И разведка, и контрразведка, плюс диверсанты. Хорошую школу "мальчики" прошли! Ай да Гусейнов! Ай да сукин сын! Витька с ума сходил по врачихе, которая нас принимала. Звали ее Аида. Он пытался узнать максимум информации о ней. День ее рождения, есть ли у нее дети, откуда муж, как они живут, и прочее. Витек постоянно повторял: "Какая женщина! Какая женщина! Чудо! " Она и вправду была хороша. Прекрасная фигура, длинные ноги, правильные тонкие черты лица, роскошная копна волос, мягкий голос, добрый характер, чуткие, красивые руки. Мой товарищ поневоле использовал любую возможность, чтобы навести о ней справки, пообщаться с ней. Так ему стало известно, что Аида замужем. Муж у нее тоже был врачом-хирургом, сейчас был на передовой. Принимал раненых, оказывал первую помощь. По рассказам очевидцам, очень грамотный полевой хирург. Жена лечила бойцов в тылу. Поэтому неудивительно, что к Аиде относились здесь с теплом и уважением. Слово ее было законом для окружающих. На перевязках, во время обходов Виктор старался ей понравиться, храбрился, рассказывал какие-то анекдоты, смешные истории, показывал свое презрение к боли, отчаянно строил из себя героя. Со стороны было забавно наблюдать за этими потугами. Аида внимательно слушала его, иногда по ее лицу пробегала тень улыбки, но никаких авансов или иного, чем отношения врача к больному, не было. Витька бесился от отчаянья. Но рук не опускал, старался вновь и вновь. Каждый день его начинался с тщательного бритья, он выпросил у местных одеколон и нещадно им брызгался. Я при этом отчаянно чихал и поносил его последними словами. Виктору также удалось уговорить одного больного подстричь его. При этом он постарался зачесываться на модный манер. Но все его попытки не увенчались успехом. Виктор потерял покой и сон, по ночам ворочался от боли физической и душевной. Забавно, он забыл, что несколько дней назад нас пытали, обращались как со скотами, чуть не расстреляли. И вот он скачет молодым козликом. Когда я напомнил ему о событиях недавних дней, он сказал, что даже рад, как все сложилось. Жизнь - цепь закономерных случайностей. "Гуд бай Америка! " О побеге нечего было и думать. Бдительные стражи не спускали с нас глаз. У нас отобрали больничные тапочки, ходили мы босиком. Мне-то ничего, а вот Витьке с его перебитыми пальцами было туго. Не уйдешь на таких ногах, да и с моим перебитым ребром тоже. Ждем! Жрем, пьем, спим и ждем! Силы быстро восстанавливались. На шестнадцатый день примчался Серега. Был он весь в пыли и оборван. Лицо обожжено солнцем, весь лоск и спесь с него слетели. Не было уже надменности в его жестах. - Быстро собирайтесь! - заорал он, завидев нас. - Нафиг, - мы решили немного позлить его. - Собирайтесь! - завизжал он. Было видно, что Серега находился под страшнейшим стрессом. - Мы что тебе, голые поедем? Шмотки наши кто-то спер здесь, а в больничных халатах, да на босу ногу, не очень-то повоюешь! - В машину. Потом переоденетесь! Охрана! Быстро погрузите их в машину. За время лечения у нас с охраной установился хрупкий психологический контакт. Они нас не трогали. Мы не досаждали им. Общались они между собой по-азербайджански, но русский прекрасно понимали. Сколько мы не пытались узнать их имена, они молчали. Партизаны! А тут примчался халдей, который разрушает наш хрупкий мирок. Козел! Охране не пришлось ничего делать, кроме как несильно подталкивать нас автоматами к машине. Мы с Виктором обернулись, - на больничном входе стояла Аида. Стояла молча, без движений, только взгляд ее был тревожен, когда она смотрела нам вслед. Витька рванулся было к ней. Охрана пресекла его попытки. - 18 - - Ты толком объясни. Что у тебя стряслось? Орешь как ненормальный! Рожает кто-нибудь? - спрашивали мы, пока шли босиком по камням к машине. - Так мы не акушеры. Мы только начали осваивать курс акушерства, а ты нас выдергиваешь! - Идите быстрее! - Модаев рычал. - Я тебе не Маугли по камням босиком ходить! - взорвался я. - Не хочешь говорить - не говори, но сам разуйся и шлепай по щебенке! - поддержал меня Витя. - На наш батальон напали, погибли люди! - Серега был готов расплакаться. - Каким образом? Ведь батальон почти в тылу? Это получается, что враги прошли несколько десятков километров, уничтожили несколько человек и потом скрылись? Не знаю, какие у вас батальоны, но беру по меркам Советской Армии. У вас меньше или больше? Ой, как не хочется возвращаться в реальный мир. Мы еще раз обернулись и бросили прощальный взгляд на больницу. Она стала нам почти домом. Спасибо вам, врачи и местные жители! Низкий вам поклон за лечение и заботу! Аида по-прежнему стояла на месте. Витька почти плакал от обиды. Я дернул его за рукав пижамы. Он с тяжелым вздохом отвернулся. - В третьей роте десять человек вырезали и трех часовых. Заснули! - Серега от злости ударил себя по ноге. - Оп-ля! - Витя радовался как ребенок. - Не учил ты подчиненных, как надо нести караульную службу! Не учил! Вот поэтому и вырезали их. Как баранов. Чик! И все! Привет родителям! - Заткнись! - огрызнулся Серега. - А чего заткнись?! Сам обкакался, а мы заткнись! - я поддержал Витьку. Нам было почему-то очень весело. Мы откровенно издевались над дилетантством Чудака-Модаева. - Вспомни, великий полководец, что запрещается часовому: "Пить, курить, принимать-передавать, и так далее! " - Заткнитесь! Вы мне надоели! Будь моя воля, я бы вас расстрелял! - За что? За то, что ты предал свою часть, честь офицерскую, а сейчас завалил службу? - Причем тут я? - Серега опешил. - В Советской Армии кто отвечал за службу войск? За организацию и несение караульной, гарнизонной службы, внутреннего наряда? - Командир? - Серега был неуверен в своей правоте. - Командир отвечает за все, но он делегирует свои полномочия кому? - Своему заместителю? - голос Сереги был неуверен. - Хрен тебе по всей морде. Возьми обычный советский устав и почитай обязанности начальника штаба батальона, полка. Начальнику штаба и больше никому! - А это значит?.. - А это значит, м... ла (его передернуло от такого обращения), что ты загубил людей. Из-за тебя вас вырезали, как баранов. Почему тебя не тронули? - Меня не было в лагере, - угрюмо ответил Модаев. - Повезло тебе, м... ку, повезло! - Учи устав, Сережа, учи, пригодится. - Хотя, ты знаешь, раньше офицеры после такого ЧП знали, что делать. - Что делать? В смысле? Серега не врубался. - Стрелялись раньше офицеры. Честь была офицерская замарана. Вот поэтому и стрелялись. - Сами стреляетесь! - буркнул Серега и отвернулся от нас. Весь оставшийся путь он не проронил ни слова, только курил. Прикуривал одну сигарету от другой, окурок бросал в дорожную пыль и напряженно всматривался в дорогу. Наши конвоиры внимательно слушали нашу перебранку и были очень раздосадованы гибелью сослуживцев. Они что-то вполголоса обсуждали между собой, при этом очень выразительно смотрели на Серегу. Водитель, не проронивший за обе поездки ни слова, прислушивался к диалогу земляков и тоже выразительно смотрел на Модаева. В их взглядах не было любви. Только ненависть. Нелегка ты доля предателя! От нас ушел, и здесь не ко двору пришелся! Был м... ком, м... ком и сдохнешь! "Гуд бай, Америка! " Господи! Как надоела эта песня! - Куда едем-то? - Витька был раздосадован, что не удалось ему попрощаться с Аидой. Зная его ершистый характер, я понял, что он нарывается на очередной скандал. - Военная тайна, - буркнул недовольный Модаев. - Сережа, ты идиот конченный! - Виктор взорвался. - Армяне, и те знают, где вы дислоцированы, а ты военную тайну корчишь! Тьфу! Бойцов своих тоже прикажешь обучать с завязанными глазами? Тьфу! Идиот! - Кого-нибудь поймали? - спросил я. - Нет. - Так это может были местные армяне? - Не знаю. Местных всех, вроде, выгнали. - Ага, выгнали. Они далеко не уходили, вот и вырезали тех, кто их выгонял, выселял. Посеешь ветер - пожнешь бурю. Слышал об этом? - Слышал, - недовольно проворчал Серега, всем своим видом показывая, что не хочет вести с нами беседу. - Тем временем машина выбралась на Тбилисскую трассу и бодренько зарулила в сторону Гянжи. В одной больничной пижамке и босиком не чувствуешь себя комфортно, тем паче, что машина открыта всем ветрам. Мы теснее прижались друг к другу. Греемся. После часа езды я понял, куда нас везут. - Витька, друг, а я ведь знаю, куда нас везут. - И куда? - Учебный центр, говоришь, Сережа? Финтишь, финтишь. В Герань он нас везет, в Герань. Я после свадьбы там в "Стекляшке" мебель покупал. - Ого, а я и не думал, что они в Герани обоснуются. Шикарно, Сережа, шикарно. Как тебя, заморыша, туда пустили? До всего этого "парада суверенитетов" в Герани располагался учебный полигон Гянжинской (Кировобадской) бригады ВДВ. Центр был образцовым. 4 директрисы для бронетехники. Всего одновременно там могли располагаться, не мешая друг другу, два полка. Было множество капитальных построек. Это и казармы, и медпункт, и штаб с клубом, и парк с боксами для техники, ПТО, столовая, стрельбища для различного вида вооружения. Туда частенько возили московские комиссии, устраивали показательные занятия. Да и десантников там готовили - любо-дорого посмотреть. Серега заинтересовано обернулся: - Откуда узнал? Объясни. - Первое. Исходя из показаний спидометра. До Гянжи далеко, до Герани близко. На трассе не всегда сейчас можно топливо достать, даже с автоматом. Второе. В Гянже, как я слышал, уже есть ваши Барбудосы со своим начальством. И им вонючего батальона, который режут армяне, не надо. Ну что, доходчиво объяснил? А про полигон знаю, потому что не сидел сиднем в П-18, а по своим связным делам пол-Азерстана протопал, а где и прополз на брюхе. Кабель ремонтировал, связь устанавливал, направления проверял. С людьми общался, знакомился. Вот так-то. Мольтке. Через полчаса мы приехали к забору бывшей воинской части. На табличке, написанной акварельной полуразмытой краской на русском и азербайджанском языках, было написано, что это воинская часть народно-освободительной армии независимой республики Азербайджан. Проход и проезд запрещен. Стреляют без предупреждения. Жаль, что армянские диверсанты не с этой стороны заходили, а то бы не преминули захватить эту табличку. Цирк, да и только! Одна створка ворот была открыта нараспашку. Через разбитое стекло на КПП было видно, как дежурный спит, положив голову на стол. Мы с Витькой заржали во весь голос. - И эта твоя организация службы, Сережа? Еще удивительно как весь батальон не вырезали, как свиней на бойне. Видно, мужики куда-то сильно торопились. - Останови! - заорал Серега на водителя. Тот ударил по тормозам так резко, что мы уткнулись в спины Сереги и водителя. Больно. Башка не зажила толком. Взбешенный Серега выскочил из машины. Он подбежал к КПП, пинком открыл дверь и попытался ударить спящего дежурного. Но тот проснулся от грохота распахнутой двери, схватил автомат и наставил его на своего начальника штаба. Серега заорал на него. Но орал испугано. - Ты почему спишь?! - голос его дрожал от страха. - Я не сплю! - дежурный мотал головой, прогоняя остатки сна. Автомат был по-прежнему направлен на Серегу. - Классный дежурный! - я искренне веселился. - Угроза НАТО! - добавил Витька. - Не говори, армянские террористы укакуются от страха, лишь только услышат его могучий, всеразрушающий храп. - Вы заткнетесь или нет! - это Серега нам. Дежурный повернул голову в нашу сторону и заорал: - Посторонним вход запрещен! - Это со мной! - Серега начинал вновь злиться. - А пропуска? Тут уже грохнули от смеха не только мы, но и охрана, и безмолвный водитель. - Я вас снимаю с наряда! - Серега начал вновь орать. - Снимай! Дежурному уже было лет под сорок, и видимо на всю эту войну он смотрел несколько иначе, чем начальник штаба. На его лице было написано, что положил он на своего начальника штаба, сопляка, с прибором. Серега выскочил из КПП, хлопнув дверью, и бросил водителю: - К штабу! - Крутой ты командир, Сережа! Прямо как Чапаев! - Ничего, сейчас с комбатом познакомитесь, я посмотрю, как вы запоете! Глава пятая - 19 - - Если он такой же, как его подчиненные, то конечно! Только имей в виду, что мы не певцы и не жополизы, в отличие от тебя! - О командирах судят по выучке его подчиненных. Наверное, так оно и есть. Тем временем мы поехали через плац, что в нормальной части никому бы и в голову не пришло! Плац, если не святое место, то по крайней мере, его уважают. По плацу, как правило, передвигаются либо строевым шагом, либо бегом. На машине передвигаются только на самом большом плацу - Красной площади. Серега даже ухом не повел, что поперлись через плац на машине. Мы остановились у двухэтажного здания штаба бывшего батальона материального обеспечения. Поднялись на второй этаж. И в самой части, и на плацу, и перед штабом, да и внутри штаба был бардак: кучи мусора, испражнения, выбитые стекла. Но непохоже, что часть брали с боем. Не было следов борьбы, перестрелки. Мы как были - в больничных пижамах, халатах и босиком, так и продолжали ходить, тщательно обходя камни, стекла. Охрана плелась сзади, было видно, что здесь они тоже впервые. Серега оставил нас перед дверью с надписью "командир части". Здесь же в приемной сидели два телохранителя командира. Серега, прежде чем войти, отдал им свой автомат и пистолет. Те даже не сказали ни слова. Зато с нашими охранниками-конвоирами-телохранителями они очень тепло поздоровались, обнялись, поцеловались, и начали что-то громко обсуждать, эмоционально жестикулируя. Гладя на нас, они что-то спросили, сначала громко рассмеялись, но после того, как им что-то сказали, они замолчали и в упор рассматривали нас как диковинных зверей. В глазах светился неподдельный интерес. Из-за двери раздался голос: - Заходите! Мы вошли. В большом кабинете за столом сидел командир. При этом свои ноги он положил на стол, руки закинул за голову. Это был мужчина лет сорока, весь даже не толстый, а жирный. Казалось, что все его тело состоит из сплошных складок и складочек. И что еще было поразительно, - волосы у него росли отовсюду. На голове они росли какими-то кустиками и пучками, их было много, но было заметны отдельно стоящие-торчащие кустики. Лоб маленький, узенький. Брови были тоже очень кустистыми. Волосы росли на носу, а из носа они просто торчали. Уши тоже были в волосах. Руки, оголенные до локтей, были все в волосах, фаланги пальцев были тоже заросшими. Руки были огромные, кулаки тяжеленные. У меня мелькнула мысль - Чебурашка. Уж очень он был похож на этого фантастического зверя большими, оттопыренными, покрытыми волосами ушами. М-да! Лицо не обезображенное интеллектом вообще. Странная эта штука - "мозг человеческий". В данную минуту надо было потупить свой взор и не подавать виду, что рассматриваешь своего командира, а тем более придумываешь ему кличку. Командир внимательно смотрел на нас. Потом с грохотом убрал ноги со стола. Со злостью хлопнул по столешнице. И заорал: - Сурет что - совсем с ума сошел! Посылает вместо инструкторов-боевиков пацанов каких-то больных! - он вновь хлопнул по столу: - Чему они научат моих бойцов?! - Они очень хорошие офицеры! - вступился за нас Серега. - Чем же они хороши? - в голосе командира, похожего на старую жирную обезьяну, сквозила неприкрытая ирония. - Они прекрасно проводят занятия по общевойсковой подготовке! Они умеют ладить с людьми. - Так они же инженеришки, - в его устах слово "инженер" звучало как последнее оскорбление, - а мне нужны настоящие пехотные командиры, волкодавы! А вы тут приводите каких-то задохликов! Кто их подбирал? - Я сам, - скромно сказал Серега и опустил глаза. Спасибо, сука! Спасибо! Значит, нас не случайно захватили! Значит, по твоей подлой милости нас пытали! Спасибо, гаденыш! Значит, мужики из-за тебя погибли? Подожди! Придет и на нашу улицу праздник! - 20 - Мы с Витькой смотрели волками на Серегу. - Вот у Мати и Ахмеда у них классные инструктора! У одного два танкиста, у второго - пехотинцы. Был десантник, но умер рано! А у меня что? Тьфу! - От злости командир даже плюнул на пол. При этом он действительно харкнул. Большой, смачный плевок с громким звуком ударился о пол. Ну и манеры у него, однако! - На собрании командиров, - вновь начал Чебурашка, - надо мной будут все смеяться, что инструкторами у меня инженеры. И вновь "инженер" он произнес с такой ненавистью, что мы даже поежились под взглядом этих маленьких, колючих, поросячьих глазок, которые были глубоко запрятаны под сильно развитыми и нависшими надбровными дугами. - Значит так! - он принял какое-то решение, и теперь оглашал его нам. - Вы подчиняетесь только мне! Часовые вас не выпускают за пределы части. Вы будете учить моих людей воевать. Вся ваша жизнь отныне зависит только от меня, судьба тоже зависит тоже только от меня. Документы ваши тоже у меня. Будете хорошо служить - отпущу, плохо - убью! Свободны! - Вопрос есть, командир, - я, ежась под его тяжелым взглядом, осмелился подать голос. - Что еще? Надменен командир, тщеславен, себя, видно, очень любит, кочевряжится. А ты как дурак стоишь перед ним в легкомысленной пижамке, разутый, продутый ветрами в машине, и пытаешься корчить из себя инструктора. Но надо показать товар лицом. Гусейнов не расстрелял, а этот жирдяй может и прихлопнуть, а сам все спишет на армян, они у него тут частые гости. - По дороге сюда мы краем уха слышали, что в части было какое-то ЧП. Это правда? - Ну и что? Говори быстро, - жиртрест напрягся, набычился. - Как что? Были организованы поиски? - Нет. - До границы несколько часов езды. На дорогах посты. Милиция, армия, ополченцы. И диверсанты спокойно приходят ночью, убивают и также спокойно уходят. Что-нибудь пропало? - Нет. - А может часовые и не уснули вовсе, а пришел тот, кого они хорошо знали, тут-то их и вырезали по-тихому. - Ах ты, собака! - Серега подскочил со стула как ужаленный. Тут же открылась дверь и просунулась голова одного из телохранителей командира. Чебурашка махнул рукой. Голова убралась, дверь закрылась. - Сядь, начальник штаба, может он дело говорит. - Да он все врет, козел! И это мы тебе припомним, предатель, придет время и припомним, отметил для себя я. - А почему ты это на свой счет относишь, а? Продолжай. Как тебя там? - Старший лейтенант Маков Олег Робертович. - А меня полковник Нуриев. Продолжай, Маков. Ну вот и познакомились! - Так я и говорю, что были у нас прецеденты, когда провели около двухсот человек через посты охранения, часовых захватили, всю часть захватили. - Вах, вах! - Нуриев покачал головой. - Двести человек! В часть провели! Вах! И как это было? - Модаев их провел, - Витя тоже не выдержал и включился в игру. - Единожды предавши... - я не закончил фразы. - Да-да, слышал, слышал об этом, - командир внимательно смотрел на своего начальника штаба. Сереге было неуютно под тяжелым взглядом, прорывавшемся из зарослей кустистых бровей. - Кто отвечает у вас за службу войск в части? Кто обязан проверять караулы? Расследование проводили? - Слушай! Ты много говоришь, я занят. Вот есть начальник штаба - с ним говори много. Мне сегодня Сурет звонил. Вах, ругался много. Почти то же самое сказал, что ты здесь. Есть начальник штаба - пусть работает. Все вопросы к нему. Но мысль о шпионах мне понравилась. Свободны. - Ура, Олег, домой едем, - не выдержал Виктор. Весь разговор он порывался что-нибудь вставить в адрес Модаева, а вот теперь его прорвало. - Ты мне здесь шутка не шути! - командир напрягся. - А то тебе палок прикажу дать. Во время всей его речи, по-видимому, очень длинной для него, он весь побагровел, жирные складки по всему его телу колыхались в такт словам. Он видимо устал от этого диалога и с облегчением откинулся в кресле, то в ответ жалобно скрипнуло. - 21 - Мы вышли. Охрана напряженно смотрела на нас. Через несколько секунд вышел Серега и приказал нашим конвоирам: - На склад! Переодеть! - А где это? Мы не знаем! - Идемте - провожу. Серега шел впереди нас, засовывая пистолет в кобуру, автомат на плече болтается, предохранитель снят! Воин хренов! Палка и та раз в год стреляет, а тут автомат! - Значит, это мы здесь из-за тебя, гондон штопанный! - я схватил его за плечо и развернул к себе. Но не успел я ничего сделать, как почувствовал ствол автомата, упершийся мне в спину. Сопротивление бессмысленно. Я отпустил рукав Серегиной куртки. Он посмотрел мне в лицо. Насмешливо, издевательски так посмотрел: - Запомните - ваши яйца в моих руках! Так что не дергайтесь. Эти охранники прошли обучение в первой роте у Сурета, они научены убивать, а не думать, у них инстинкты на первом месте. - Они, что турки? - я смотрел на него исподлобья. - Нет, эти местные, просто прошли двухмесячную подготовку там. Сами турки охраняют командарма. - Боятся, что как мы, - сбежит? - Витек начинал хохмить. - Ваше счастье, что Сурет приказал вас беречь, а то бы они нарезали вас на шашлык. - Так пусть они и работали бы инструкторами. А то в тылу сидят, задницы греют! - Они не знают тактики. Что-то взорвать, захватить - это они могут, а в чистом поле воевать - не могут. - А мы что ли можем? Тактику в училище изучали, так сколько лет прошло! - Не справитесь - вас убьют! - голос его был холодный и спокойный. - Сам тактику изучал - так бы и обучал. - Круто! Сначала захватил нас! Теперь грозишься пустить в распыл! - Козел ты, Сережа. Урод гребанный. - А вы лучше их учите, может и выживете. - Угу, я посмотрел на твоих подчиненных орлов. Они у тебя из банды, а не из армии. С ними вы много навоюете! - Много таких умных, Серега, по весне оттаивает из-под снега. Тем временем мы подошли к какому-то зданию, там был склад. Мужик лет тридцати со звездами капитана выдал нам с Витей форму. Не камуфляж, а обычную "афганку", обувь мы выбирали сами. Взяли ботинки с высоким берцем чешского производства, горный вариант. Пока переодевались, разговорились с капитаном. Как оказалось, он - бывший прапорщик, служил в Гянже (Кировобад) у десантников завскладом, воинское звание - прапорщик. После вывода остался здесь. Ему было приятно пообщаться с военными. Как водится, он считал ВДВ элитой армии. Мы знали, что у десантников идет год за полтора, и платят денежную надбавку - "гробовые". Прапорщик, пардон, ныне капитан, совершил более пятидесяти прыжков. На груди его красовался значок с изображением парашютиста, значок классность - "1 класс", ряд наградных колодок, в том числе "За безупречную службу" - 10, 15 лет. Не пацан. И в разговоре чувствовалось, что прослужил немало, и вот сейчас устроился он на эту должность не из патриотических чувств. Иначе - командовал бы ротой. - Натик, - так звали новоявленного капитана-завсклада, - деньги платят? - Пока только обещают. Каждый месяц сообщают, сколько у тебя на счете. - А семью на что содержишь? - Старые запасы, родственники помогают, жена работает, - при этом он очень выразительно подмигнул, но так, чтобы наша охрана этого не видела. - Дай нам камуфляж, Натик! Чего жмешься! - Не положено! Комбат приказал. Чтобы вы выделялись и отличались от других. - Они бы еще бубновый туз на спину нам пришили! - пробурчал я, топая об пол новым ботиночком. - Где-то я уже это слышал, - Натик заинтересовался. - В фашисткой Германии евреям, что трудились в концлагерях, их нашивали на спину, чтобы охране в случае побега было удобнее стрелять. Была точка для прицеливания. - Вай! Действительно удобно! - Натик очень эмоционально покачал головой. - Как с харчами? - Иногда хорошо, иногда плохо, - последовал уклончивый ответ. - Не понял? - Если наши удачно сходят в рейд на продразверстку по окрестным селам - живем дня три, а если нет, то военные оставили нам сухари. Вот их с чаем и грызем. Ко многим родственники приезжают - подкармливают. Гуманитарная помощь приходит от тех, кто поддерживает нас. - А с куревом? - Виктор стал за две недели с небольшим заядлым курильщиком. - С куревом плохо, - пауза. - Но вы мне, ребята, нравитесь, - рот скривился в презрительной ухмылке: - я вам помогу. Тут я нашел сигареты, которые не успели вывезти - НЗ. "Памир". Правда, немного жестковаты. Сейчас дам. - 22 - Он сходил в подсобку и принес наволочку сигарет. Затем принес нам постельное белье, несколько пар нательного. Прачечная здесь не работала. Поэтому мы договорились, что нательное белье и носки мы будем выбрасывать, а он нам каждую неделю будет поставлять новые. - Откуда форма? - спросили мы на прощанье. - От верблюда! - Который импортный? - Я же говорю - гуманитарная помощь беженцам. - А наша форма? - спросил я, трогая рукав куртки. - Что нельзя купить за большие деньги, можно купить за очень большие! - Ясно. Форма "номер восемь" - что украдем, то и носим? - Точно. Забегайте, ребята! Посидим - чайку попьем, службу вспомним. Потом нас накормили. Видимо, рейд был удачный. Потом вместе с охраной разместили в казарме. Казарм было три. Нас разместили в большом помещении, скорее всего, это было что-то вроде санчасти. Определить трудно, только висели плакаты по оказанию первой медицинской помощи. Нам была определена комната с зарешеченными окнами, выход один, через второе помещение, там и расположились охранники. Вите было тяжело ходить с загипсованными пальцами в новой обуви, поэтому я с охранниками привел все в более-менее надлежащий вид. Закурили. Сигареты точно были на складах НЗ. От долгого хранения они слежались и когда разминали, то они ломались, острыми краями можно было резать бумагу. Поэтому их трех сигарет для применения годилась лишь одна. Дареному коню в зубы не смотрят. Начало смеркаться. Пришел комбат с Серегой. Теперь мы увидели своего командира в полный рост и полный вес. Ужасное зрелище, за столом он смотрелся гораздо лучше. Комбат был небольшого роста, около метра пятидесяти пяти, но весил, наверное, килограммов сто тридцать. Они с Модаевым принесли топографические карты. Из того, как они были склеены, подписаны, и нанесенной обстановкой, мы поняли, что это делал Модаев. Все было сделано крайне небрежно, с помарками, не были выполнены требования "Боевого Устава". - Значит так! - начал комбат. - Вы должны за месяц научить воевать моих людей. - Давайте присядем и уточним ряд вопросов. - Спрашивай! - Численный состав, который мы должны обучить? - Батальон. - Понятно, а поточнее можно? Комбат замялся, закатил глаза к потолку, что-то забормотал, загибая пальцы. - Завтра еще придет пополнение, всего будет, ну, где-то триста-четыреста человек. - Так триста или четыреста? - Спросите у начальника штаба. - Какие задачи будет выполнять батальон? - Не понял?! Мы будем воевать! - он даже вспотел от раздражения. - Понятно, что будете воевать. А в качестве кого? - Мы - пехотный батальон. - Что состоит на вооружении? - Это военная тайна! - Ради бога! Когда мы ехали сюда, Модаев тоже корчил военную тайну о месте дислокации батальона, хотя это ясно простым невооруженным взглядом. Это первое. Второе - противник уже был здесь и знает почти все о части. Хотите играть в молчанку - ваше право, но тогда мы сможем научить вас и ваш личный состав лишь строевой подготовке или надеванию противогаза. - И копанию окопа для стрельбы с коня стоя! - не удержался Виктор. - Какого коня? - не понял комбат. - Шутка. - Я шуток не люблю! - Понятно. Так вас устраивает та программа обучения, которую мы предлагаем? - Начальник штаба, что у нас состоит на вооружение? Серега начал что-то судорожно искать в карманах куртки, брюк, зачем-то заглянул в кепку, потом хлопнул себя по лбу и, смутившись, достал смятую бумажку. - Дай! - комбат протянул руку. - Давайте я сам. Почерк у меня неразборчивый. - Читай! Серега мялся, потом начал: - У всех автоматы. - Какие автоматы, Сережа? - уточнил Виктор. - Ну какие - обычные, - Серега даже обиделся. - Есть калибр 7. 62 мм, а есть5. 45 мм. Есть АК-47, АКМ, АКС, АКСУ и так далее, так что? - Я уточню. - Хоть калибр скажи. - У нас есть различное вооружение, и что вы цепляетесь! - и начальник штаба начал раздражаться. - Дальше. - РПГ-7 - 5 штук. - А выстрелов к ним? - Пятнадцать. - Тоже неплохо. - АГС-17 - один. Гранат к нему нет. - Будут? - Не знаю, командарм обещал. - Я сам свяжусь с Суретом! Мне - пришлет! - комбат самодовольно ткнул себя пальцем в грудь. - И все? - Все. - Минометы? - Нет. - А гранаты? - Немножко есть. - То есть как - немножко? - У кого остались после боя, у того и есть. - Давайте определимся. Мы проводим занятия по огневой подготовке, маскировке на местности, тактические занятия. Тема - рота в обороне, рота в наступлении. - Вот! Вот этому и научи! Только в обороне - не надо. Они уже умеют. Только и делали, что оборонялись. Постоянно оборонялись! Тьфу! Глава шестая - 23 - Он плюнул на вымытый мной пол. Привычка у него плевать на пол. - В наступление хочу! На занятиях буду или я присутствовать, или он! - комбат показал в сторону Сереги-предателя. - Опытные бойцы есть? - Есть, конечно! У меня же боевая часть. - А где воевали? - Ну, мы хотели воевать, чуть-чуть не доехали, попали под обстрел. Потом немножко оборонялись, а затем нас сюда вывели. - Понятно. Так сколько обстрелянных? - Ну, человек тридцать-сорок. - Это все, что осталось от первоначального состава батальона? Хорошие вояки, нечего сказать! - А как распределены по подразделениям? - Немножко в первой роте, немножко во второй роте. - А в третьей? - Нет. Уже нет. Их тут всех убили. Вчера убили. - Интересно получается - в одной роте вырезали только лишь тех, которые воевали или пытались воевать? Так? - Так. - Ты из меня шпиона не делай, - Серега начинал заводиться. - А зачем мне из тебя кого-то делать, сам ты им уже стал, без нашей помощи. - Связь какая? - А зачем тебе связь? - вкрадчиво спросил Серега. - А может ты бежать хочешь, и свяжешься со своими? Не будет тебе никакой связи, голубчик, не будет. Ишь, умник выискался, поближе к радиостанции пытается подобраться. - Смотри, я хотел как лучше. Сами будете подыхать, а вызвать подмогу не сможете. Не хотите - не надо. Нашим легче. - И учтите, - комбат важно поднял палец кверху, - что я буду приезжать и проверять внезапно. И если мне что-то не понравится, я вас в порошок сотру! - Просьба есть. - Говори. - Нам нужен врач. - Я подумаю. - У вас часть, которая собирается вести боевые действия, и что, - нет своего медпункта, с квалифицированным персоналом? - Был, а теперь нет. - То есть? - Женщины на войну не идут, а мужчины-врачи не хотят идти к нам, - комбат с Модаевым были смущены. - Ну, мы что-нибудь придумаем! - Придумайте, а то не будет ни вам проку, ни нам, если мы будем загибаться от ран. - Да, разве это раны! - Модаев презрительно скривил губы. - У тебя и таких нет, предатель! - Да я!.. - Серега был готов кинуться в драку, но комбат его осадил. - Не любят они тебя, Сергей Николаевич? Ой, не любят! - он засмеялся одобрительно. - Ладно, сделаю вам врачей! А завтра вы начнете заниматься! - Начнем. Где? - Вас приведут телохранители в 10 часов. Они вышли. Мы начали готовиться ко сну. Впечатлений и так было достаточно для одного дня. Подошли к зарешеченному окну, открыли форточку, закурили. - Ну что, Олег, как будем их обучать? - Хрен его знает. Но корчить из себя инструктора американской армии я не собираюсь. - Я тоже не собираюсь. Это их война. Чему учить будем? - Судя по тому, что я узнал за сегодняшний день, их здорово разбили. Поэтому, начнем с перемещений на местности, выборе цели, окапыванию, а также, пусть подучат караульную службу. - А потом? - Потом? Будет возможность - свалим из этого кошмарного сна. Пусть сами разбираются! Это их война. Я - против всех. Мы - против всех. Мне их земли не надо! В Сибири места много, можно сделать одну большую Кавказскую республику. И никто не заметит, что она появилась. - Точно! Со столицей в Воркуте! - Нет, лучше в Магадане. Там Дед Мороз их быстро в чувство приведет и остудит их чересчур горячие головы. - Ну что, спать пойдем? - Пошли. Мы улеглись на новые простыни. Спалось плохо, Витя что-то во сне кричал, скрипел зубами. А мне снился сон. Это была СВОБОДА! Большое, бескрайнее поле, зеленое поле на краю широкой реки и небо! Голубое чистое небо! Я был с женой и с сыном, мы бежали по полю к реке. И тишина, ничего не слышно, просто оглушительная тишина. А затем я очутился на допросе. Меня вновь пытали и били по сломанному ребру. Спрашивали только одно. Почему я предал своих и меня не расстреляли? Почему я струсил? Проснулся среди ночи весь в поту. От совести и собственных проблем не убежишь. Хоть на Северный полюс, хоть на Южный. Ничего, новое место, привыкнем. Человек ко всему быстро привыкает! И к хорошему и к плохому. Но мысль о побеге терзала мое подсознание, надо было думать о том, как отсюда сбежать. "Гуд бай, Америка! " Надоело! Утром нас разбудили охранники. После того, как мы с ними пообщались в госпитале, и они поняли, что мы не предпринимаем никаких попыток к побегу, стали к нам относится лояльно. Вот и сейчас они деликатно открыли дверь и просто сказали: - Господа офицеры! Подъем! - Витя! Слышал? Господа офицеры! - Приятно! - Непривычно слегка. - Ничего, привыкнем. Если уже Гусейн стал господином Гусейни, то мы быстро привыкнем. - Господа в Париже! - Что нам стоит удрать в Париж? - Лучше домой. - Это точно. Нас провели в столовую. Завтраком был плов и чай. Затем нас провели на плац. Там уже строился личный состав. Три роты. Публика была разношерстная и очень колоритная. Весь личный состав можно было разделить на три категории, хотя бы внешне. Первая - пацаны-школьники, которые старались держаться солидно, но ребячество проскакивало у них постоянно. Они толкались, смеялись, бегали друг за другом. Детский сад! Вторая - это пузаны, которым было лет за сорок или под сорок. Публика солидная, но видно, что вороватая. А вот третья группа мне очень даже не понравилась. Там были, судя по наколкам, и бывшие осужденные, и некоторые, у которых глаза горели безумным религиозным огнем. Не люблю фанатиков в любом проявлении. Даже фанатики собирания окурков после знаменитостей и те опасны, а религиозные - тем более. Появилась троица - комбат Нуриев, начальник штаба Модаев и еще какой-то мужик в чалме и халате. - Олег, глянь, никак мулла идет! - Похоже на то. У нас замполиты, а у них - муллы. - Может, пока мы здесь торчим, и у нас попы появились? - Я уже ничему не удивляюсь. Мы не стояли в строю, стояли чуть поодаль от основного строя. Подошло командование батальона. - Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! - Модаев усердно протопал к комбату, вскинул руку к головному убору и доложил: - Господин гвардии полковник! Личный состав батальона для проведения утреннего развода построен! Начальник штаба батальона гвардии подполковник Модаев! Серега, как положено по уставу, сделал шаг в сторону и пропустил комбата. Комбат с приложенной к головному убору рукой прошествовал вразвалочку к середине строя и рявкнул на азербайджанском языке приветствие. Нет у меня склонности к языкам, не смогу я воспроизвести его. Строй недружно ответил ему. У нас с Витькой улыбка до ушей. Непривычно и смешно было слышать "Здравствуйте, товарищи! " и "Здравия желаю, товарищ (пардон - господин) полковник! " на азербайджанском. Забавно все это. Мулла стоял позади командования и строго смотрел на происходящее. Глаза у него тоже горели огнем. Не здорово это. - Они звания себе сами присваивают! Комбат у них полковник, а командир полка - генерал что ли? - Витька откровенно насмехался над комбатом. Комбат начал выступать перед личным составом. Сначала он начал свое выступление на азербайджанском, потом перешел на русский. - Командующий армией бригадный генерал Сурет Гусейнов нам прислал двух опытных офицеров. Они добровольно изъявили желание оказать нам помощь в обучении военному искусству. Поэтому слушаться их как меня! Я сам буду лично присутствовать на занятиях, и смотреть, как вы учитесь! Кто будет лениться, будет наказан согласно законам шариата! Вот по поводу добровольности я бы поспорил с ним. Но не время и не место для споров сейчас. - Можно я скажу? - обратился к комбату священник. - Да, конечно! Мулла обратился к пастве. Он говорил долго и истово, заводясь от собственных слов. Лицо раскраснелось, он то поднимал руки к небу, то протягивал их к строю. Показывал куда-то в сторону востока, показывал рукой в нашу сторону. Голос его то поднимался до высоких нот, то опускался до трагического шепота, слышного, впрочем, даже в последних рядах. Забавно было наблюдать за реакцией ополченцев. Кто откровенно скучал, переговариваясь с сослуживцами, кто-то присел в задних рядах на корточки, но были и те, которые слушали священнослужителя, полностью увлеченные его речью. Глаза их горели. Вслед за говорившим он вторили "Аллах акбар! " Комбат откровенно скучал, позевывая и смотря на часы. Потом, видя, что мулла не собирается заканчивать, подошел к нам. - 24 - От него разило потом, грязным бельем и перегаром. Мы, конечно, привыкли к различным запахам человеческого тела, не один год в казарме прожили, но дух комбата ставил рекорды по вони. Было понятно, что из-за ожирения обмен веществ у него нарушен, но есть же вода в городке, есть мыло! - С чего начнете? - спросил комбат. - А вам бы с чего хотелось? - мы не хотели брать инициативу в свои руки. Пусть сам раскроет свои карты. - Мне все равно! Лишь бы вы за две недели научили воевать этот сброд! - он небрежно ткнул пальцем в сторону строя. - Вчера говорили - месяц. - Ладно, месяц! Но только чтобы точно! С чего вы хотите начать? - Можно со стрельбы, а затем перейти к окапыванию, перемещению на местности. Лопатки саперные МСЛ у вас есть? - Не знаю, спросите у вашего приятеля! - он вновь ткнул пальцем себе за спину, при этом довольно хмыкнул. Шутка, по его мнению, удалась. - Вы обещали врача, - напомнил я комбату. - Обещал - значит будет! Пока будете учить моих людей, я отправлю в больницу, где вы лежали, машину, пусть привезут доктора. - А где занятия проводить? - Места много. - Стрельбища еще уцелели? - Стоят. Там и стреляйте. Там места много, мне оно не нужно, так что можете там все развалить! Мне все равно! - Нам тяжело ходить, - напомнил Виктор. - Мне что, на себе вас возить? - комбат начал закипать. - Хотите качественные занятия - обеспечьте транспортом. - Будет вам транспорт, - комбат опять ехидно засмеялся. Тело его колыхалось. - Пора заканчивать, а то этот фанат Аллаха может целый день рассказывать сказки. Комбат опять смачно сплюнул на асфальт, и пошел к мулле. Что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул головой и еще минут десять что-то уже не говорил, а кричал, руки были постоянно подняты. - Сильный дядька! - сказал я Виктору. - С чего ты взял? Оттого что кричит громко? - Нет, ты попробуй как-нибудь на досуге минут десять постоять с поднятыми вверх руками. Тяжело. - Олег, он тренируется, чтобы в плен сдаваться! - у Вити было веселое настроение. - Смотри, чтобы этот, как Нуриев его назвал "фанат Аллаха", не услышал, а то будет тебе "Хенде хох! " Наконец слово вновь взял комбат. - А сейчас первая рота идет на стрельбище, и поступает до обеда в распоряжение офицеров-инструкторов. Патроны у всех есть? - Есть! - нестройно, в разноголосицу ответил строй. - Круто! Они ходят на стрельбы со своими патронами, не надо никаких пунктов боепитания. - Меньше формализма, с одной стороны - это лучше, но как-то настораживает. - Посмотрим. Комбат тем временем махнул рукой и что-то веселое сказал нашему телохранителю, когда тот подошел. Тот посмотрел на нас. Загоготал и побежал в сторону столовой. Тем временем личный состав первой роты потопал в сторону стрельбища. Из-за столовой показался полудохлая лошаденка, запряженная в телегу, на ней, как вчера мы видели, вывозили пищевые отходы. - Хороший транспорт нам комбат подкинул! - Витя кипел от злости. - Спокойно, Виктор, спокойно. Будет и на нашей улице праздник. А так - все не пешком топать с твоими сломанными пальцами. Да и ребро мне много ходить не дает. Вот выздоровеем и уйдем отсюда подальше. - Ты думаешь о том же? - Постоянно. Копи силы. Сейчас и эта лошадь сгодится. Глядишь, может в бачках из-под объедков и выедем отсюда. - Это мысль, Олег! Вонь можно потерпеть. Ради свободы я готов на многое. - Тихо, а то охрана заметит. Это один из планов, там посмотрим. Сам тоже думай, замечай все, мотай на ус. Тем временем мужичок подъехал на лошаденке к нам. Кинул замусоленную фуфайку на грязную телегу, мы взгромоздились и поехали. Охрана шествовала рядом, демонстративно брезгливо воротила носы от запахов, идущих от телеги. Когда обгоняли ротную колонну, поднялось гиканье и смех. Проехали через парк. Осмотрели огромные боксы. Там раньше стояла техника, много техники. Потом добрались до стрельбища. Направлений для стрельбы было много. Сразу могло стрелять отделение. Мишенное поле было разрушено, Были видны следы выкапывания кабеля, рядом были остатки кострища, где этот кабель обжигали. Везде хватало мусора, в том числе и обломков досок, кусков картона. Когда подошла первая рота, мы подозвали командира, и сказали, чтобы он дал команду соорудить мишени. Тот что-то крикнул, и пять человек пошли их делать. - 25 - Мы вышли перед личным составом. Тут самое главное показать кто главный. - Становись! Голос должен быть жестким, никто не должен даже подумать сопротивляться. Плевать, что у них оружие, а мы здесь пленные. - Слушать внимательно! Есть обстрелянные, с опытом боевых действий? Выйти из строя на пять шагов. Вышло трое. Все подростки. И командир роты поднял руку вверх, показывая, что он тоже воевал. - Кто охотник, спортсмен-стрелок, выйти из строя на три шага. Вышел один человек. - Кто умеет стрелять из автомата, поднять руку. Тут строй заржал, и все подняли руки. Понятно, зазнайки. Придется, видимо, им объяснять и принцип полета пули, основы стрельбы. - У кого пристреляны автоматы, поднимите руки. Подняли лишь те пацаны, что воевали. - А зачем его пристреливать? И так все ясно! - донеслось из строя. - Что тебе ясно? - Автомат, что его пристреливать! - Хорошо! Выходи из строя! Тот вышел, лет тридцати мужик, глаза веселые, невысокий. - Дай автомат! Он протянул оружие, я отстегнул магазин, отдал ему, снял с предохранителя АК, передернул затвор, оттуда вылетел целый патрон! Круто, они так перестреляют и друг друга и нас заодно. Снял крышку ствольной коробки. Бог мой! Там было полно заводской смазки. Я подозвал командира роты и показал ему это. - Ты понимаешь, что это смерть твоим бойцам? - Да ну! - Смазка густая, сейчас набьется сюда пыли, и будет "Да ну! ", заклинит и все! Такая ерунда у всех? - Наверное, они оружие только на днях получили. - Ветошь есть? - В казарме найдется. - Веди туда своих людей и занимайся чисткой оружия! А после обеда продолжим, сам проверяй, гоняй их. Другим ротным скажи, чтобы тоже почистили. А сюда отправь тех, кто почистил, пусть мишени изобразят. Ротный увел роту в казарму. Полудохлая лошадь привезла нас в казарму, и мы спокойно улеглись на свои койки. Дверь распахнулась, а мы только начали засыпать! Что за сволочь! На пороге стоял мулла. - Сейчас вербовать будет в свою веру! - прошептал Виктор. Судя по голосу, он был готов разразиться длинной тирадой в адрес священнослужителя. - Тихо, и не вякай! - Можно войти? - мулла был до приторности слащав. Не люблю таких. От них можно любой пакости ждать. - Конечно, проходите. Мулла разместился на табурете. Он внимательно оглядел нас. Теперь на носу у него были очки в оправе желтого цвета, очень похоже на золото. В руках у него были четки из янтаря, скреплены они были нитками желтого с черным цвета. Лицо его прямо светилось благочестием, умиротворенностью. Эх, мулла, мулла, мне бы твои проблемы! Бородка у него была маленькая, клинышком, ушки торчали "топориком", чалма опиралась на них. Зато весь он был такой чистый, наглаженный, до того карамельный, что аж противно! Лет ему было около сорока, но смотрелся он лишь на тридцать. Видать жизнь не тяжелая. Он сидел, блаженно улыбаясь, перебирая медленно четки. Вот только глаза его не соответствовали этой умильной мине, они постоянно были в движении, обшаривали наше жилище-узилище, на наших лицах они не останавливались, а как бы "мазали" мимоходом. Казалось, что взгляд у него осязаемый, такой же липкий и приторно-противный как он сам. Пауза явно затягивалась. Глава шестая - 26 - - Слушаем вас. - Это я слушаю вас. - Не понял? - я был сбит с толку. Мы этого козла не звали, сам приперся, так какого хрена ему надо? - Вы служите в мусульманской армии, на благо великой идеи... - начал он. - Секундочку, - я перебил его, - мы не служим в этой армии, а работаем инструкторами. И поэтому мы лишь выполняем работу, и не более того. Душу вкладывать мы не собираемся. И комбат, и начальник штаба, и сам Гусейнов об этом знают. - Да, я слышал о ваших мытарствах на пути к свету! - он был по-прежнему слащав до отвращения. - Вы слышали о наших мытарствах? - Витя не утерпел и взорвался как сто тонн тротила. - Вы слышали! Ах, вы слышали! О пытках, избиениях, о расстреле, вы слышали?! - Витя, заткнись! - Нет, Олег, пусть этот пластырь божий послушает! - Витя! Не "пластырь", а "пастырь". - Да какая мне черт разница! Он слышал, видите ли, что нас чуть не поубивали! А сделал что-нибудь? - Я же говорю, что путь к свету у вас долгий, но сейчас вы среди своих друзей! Мы все помогаем друг другу, ради нашего большого дела - освобождения земли предков. Это и есть наш путь к свету! - голос муллы по-прежнему оставался невозмутимым, но глаза уже начинали гореть лихорадочным огнем, на лице стали появляться красные пятна, лицо все как-то окаменело, руки стали стремительно перебирать четки. Янтарные бусинки с шорохом прокатывались у него под пальцами. - Это и есть великая цель всех нас здесь! Сам Аллах прислал вас к нам в помощники! На шум ворвались охранники и недоуменно уставились на нас. - В чем дело? - мулла недовольно обернулся. - Не любит дядька, когда его прерывают. Сам себя слушать любит! - У вас все в порядке? - Все в порядке. Что мне могут сделать эти два помощника в священной войне против неверных? - Мы за дверью. Если что - зовите! - охрана закрыла дверь и удалилась. - Так на чем я остановился? Ах, да! Так вот, началась священная война... - Это мы уже слышали. Война за землю своих предков. - Нет, вы не поняли, война против неверных, тех, кто не чтит пророка Мухаммеда! Начали ее первыми русские, когда вошли на священные земли братского народа Афганистана. И теперь здесь, когда мы изгнали русских собак с нашей земли, надо добить их прихвостней - армян. Они топчут нашу землю, едят наш хлеб. Мы устали терпеть этот произвол. А после обеда, когда солнце будет в зените, нам проводить занятия. - Что вы от нас хотите? - Я хочу, чтобы вы подумали и приняли самую правильную религию на земле - ислам! - голос миссионера был торжественен. - А зачем? - Как зачем? Вы и так помогаете нам, но когда вы примите ислам, вы будете нашими братьями, будете ходить без охраны. Мы найдем вам жен, дадим новые имена. - А со старыми женами что делать? - Если они примут ислам, то можете жить с ними. - Ну да, чтобы мне член укоротили! Нафиг! - Ну, это не обязательная процедура, - мулла снисходительно улыбнулся. - А если мы откажемся? - Тогда я буду сомневаться в искренности ваших поступков, и сделаю все, чтобы ваша жизнь стала невыносимой! - Тогда иди сам проводи занятия с личным составом по огневой подготовке. Если бы не мы, так они бы в первом бою у тебя остались на поле с молитвой и сломанным оружием. - Мое оружие - слово. А вы подумайте! Крепко подумайте! - Хорошо, мы подумаем. А сейчас нам нужно отдыхать, наши раны еще не зажили. Они, кстати, тоже были нанесены во имя вашей великой войны. Так что можете считать нас мучениками, - Витька все-таки не удержался и съязвил. Мулла встал, с достоинством наклонил голову и вышел. Мы откинулись. - Интересно, а Модаев принял ислам? - Наверное. Так ему член обрезали? Теперь он не просто м... к, а будет м... к обрезанный! - А если снова поведут на расстрел? Что тогда делать будем? - Не знаю. Одно дело быть инструктором, а другое - веру поменять. - Я сам как-то не задумывался об этом, но очень не хочется ислам принимать. Есть же предел человеческому падению. - Интересная мысль! Надо будет спросить у Модаева при случае. Упал он морально до конца или нет? - Ладно. Спи! Мы прикорнули на час-полтора, и после обеда снова на лошаденке добрались до стрельбища. Стрелял личный состав по три пробных и по три зачетных выстрела. Мало кто поражал мишени. Многие злились, психовали. Все, кто не попал, ругали свои автоматы. Когда все по кругу закончили, мы построили их и начали говорить. - Вы поняли, как трудно, сложно стрелять? - Поняли, только не попадаем. - Какое расстояние до мишеней? - я обратился к бойцу, стоявшему передо мной. - Не знаю. Думаю, метров сто. - Теперь смотри на свой автомат. Прицельная планка установлена на что? - Ну, буква "П". - Что это обозначает? Кто знает? - Прицел постоянный, - крикнул кто-то из строя. - На каком расстоянии устанавливается этот прицел? - Не знаю. - Триста метров. Здесь сто. Поставьте на нужную отметку и попробуйте еще раз. Боец попробовал снова стрелять. Показатели улучшились. Потом вновь прогнали всю роту. Все стали стрелять гораздо лучше. Задачу усложнили. Поставили на расстоянии около пятидесяти метров еще несколько мишеней. И вот поодиночке, перебегая дорогу, надо было поразить тремя выстрелами группу "пехоты" на расстоянии пятидесяти метров и одним патроном тех, что на ста метрах. Они долго бегали после каждого стрелявшего, смотрели - попал он или нет. Но дело спорилось. Многие начали уже понимать, что к чему, почувствовали вкус к стрельбе. Затем нужно было, стоя за углом спиной к мишени, быстро повернуться и произвести два выстрела по мишени, что была на расстоянии около ста метров. И началось! Были люди неврастеники, те терялись в сложной обстановке. Мы всех проинструктировали по мерам безопасности. Но один занервничал, и по команде "Огонь" не развернулся и ранил другого ополченца. Пришлось проводить занятия по оказанию первой помощи при ранении. Оказалось, что ни у кого не было индивидуального медицинского пакета. Порвали куртку и белье раненого и перевязали. Ранение было тяжелым - в грудь. Неврастеник, бросив автомат на асфальт, плакал, его колотил озноб. Когда отправили раненого, командир роты подошел к стрелявшему и начал молча, ни слова ни говоря, бить его ногами, тот лежал на земле и лишь вздрагивал под ударами ротного. Потом ротный достал пистолет и выстрелил в лоб своему бойцу. Тело лежавшего выгнулось от выстрела, он лишь дернул ногами. Многих, - тех, кто стоял неподалеку, стало рвать. Кто опирался рукой на стену, кто на приклад автомата. Ротный что-то крикнул, и все быстро построились. Он что-то заорал, и человек шесть бросились, подняли тело убитого и рысцой понесли в сторону казарм. Никто ничего не говорил. Ротный начал что-то кричать, размахивая перед строем пистолетом, автомат держал за цевье в левой руке. Первая шеренга очень напряженно следила за движением его рук. Потом он спрятал пистолет в кобуру и повел личный состав в расположение своей роты. - 27 - Лошади пока не было. Нам пришлось медленно, постоянно останавливаясь, идти вперед. Наша охрана тоже была потрясена бессмысленным убийством. Во время очередного отдыха по дороге к медпункту я спросил у охранников: - У вас так всегда, мужики, круто? Раз - и убили, кто провинился? - Нет, - хмуро ответил один. - Это что-то нашло на Низами. - Ничего себе "нашло"! Сначала избил человека до полусмерти, а затем пристрелил как собаку, а остальные просто стояли и молчали. Ребята - это сумасшествие. И ему это сойдет с рук? - Сойдет. Он уже убивал своих, когда они спали на посту. Ночью проверял караулы, часовой спал. Он подошел, окликнул его, он не ответил, тот достал пистолет и убил его. Зверь! - И никто не попытался его за это наказать, снять с роты, отстранить от командования или даже просто убить? - Нет. Его все боятся. - А как он воюет? - У нас командиры не воюют. - Не понял. Это как? - Командир находится сзади, в тылу роты, и по радиостанции командует. Но радиостанций на всех не хватает, а те, которые есть, часто ломаются, бегают посыльные и передают команды командиров. - Круто! Так можно посылать людей на смерть пачками, сам при этом не рискуешь! Абсолютно ничем не рискуешь. Только дырки на кителе крути для орденов, - если они что-то освободили, захватили. Сколько у него осталось людей после боевых действий, когда батальон попал под обстрел? - Это военная тайна! - Ну-ну. Из всей роты обстрелянных тех, кто мог как-то стрелять, было человек пять. Это все кто уцелел? - Это военная тайна! - голос охранника не был уверенным. Значит я прав. Потихоньку мы доковыляли до столовой. На плацу выступал мулла. Мы знали, что по мусульманским обычаям убитого должны были похоронить до заката солнца. Может это и правильно? А то лежит у нас тело покойного три дня. И так этот запах всем надоест. И что с этим покойным делать? Мусульманство появилось в жаркой стране. Там, если покойный полежит три дня, то такое будет! Странно, о чем он говорит? Вроде до вечерней молитвы еще далеко. - Мужики! О чем ваш поп разоряется? - Он говорит, что в смерти обоих бойцов виноваты вы. - Кто? - Витя не понял. - Вы виноваты. - Так, ну-ка пойдем, разберемся! - Не ходите. Вас могут убить, - попросил один из охранников. - Так вы же наши телохранители. - Мы не сможем своих обидеть! - он был смущен. - Ага, значит, как нам нож в спину всадить - это добро пожаловать, а как нас защитить и сказать этому идиоту, что мы не убивали и инструктировали всех по правилам техники безопасности - это фиг! Это так понимать? - Примерно, - последовал уклончивый ответ. - Веселые вы ребята! С вами оборжаться можно. Пошли! Скажем все, что думаем по этому поводу. Нельзя же такое терпеть. Ковыляя, мы добрались до выступающего муллы. Он, увидя нас, перешел с азербайджанского на русский: - Мы ведем священную войну, но к нам втерлись в доверие лазутчики! У нас есть вера, с нами Аллах! Зачем какие-то инструктора из неверных? По их вине погибли двое наши боевые товарищи. Это они, - он показал пальцем на нас: - специально так проводили занятия, что они поубивали друг друга! Их надо убить. Гусейнов - отважный командир, но он всего лишь человек. И вот эти гяуры втерлись в доверие к нему и проникли к нам. Они - убийцы, и не дойдете вы до линии фронта, как они сделают все, чтобы вы погибли здесь! Смерть шакалам! Кто-то из строя одобрительно что-то заорал. Видать, многие хотят нашей смерти. А мы здесь никого не знаем. У, зверье! - Здесь стоит первая рота, - начал я, слава богу, командирский голос у меня есть. - Спросите у них. Убивали ли мы ваших товарищей? Инструктировали или нет о мерах по технике безопасности? Спросите, кто убил первого, а кто второго. И есть ли в этом наша вина. Если позволите себя оболванить, то погибнете в первом же бою. Мы здесь не по собственной воле, но мы выполняем свою сторону договора. - Я предлагал им сегодня принять ислам. Эти грязные собаки отказались! - перебил меня мулла. - Русские свиньи! Придет время - ты у меня еще ответишь за "русских свиней"! - У каждого своя вера, каждый верит во что-то свое, и здесь дело идет не о вере, а о том, чтобы мы научили вас выживать в бою. - Видите! Видите! Эти гяуры учат вас всего лишь выживать, а не побеждать! - мулла торжествовал. - А нам нужна лишь победа! - Я хочу, чтобы все вернулись домой целыми! Кто победит - я не знаю, но мы все нужны нашим семьям. Я не занимаюсь политикой и религией! Я лишь пытаюсь научить вас выжить. Если у кого много веры и нет опыта, но он уверен в своей победе, то может не посещать наши занятия - флаг ему в руки и электричку навстречу! Кто хочет вернуться домой, и спасти товарищей - милости прошу. Народ одобрительно заворчал. Кажется, поняли, что я хотел им сказать. Дошло, доперло до этих ополченцев! - Они вас обманывают словами, что заботятся о вас. Вы им не нужны. Только командиры и я заботимся о вас, - забеспокоился мулла. - О, и это правильно! - я весело перебил его. - Именно ваши командиры нас и пригласили к вам. Именно ваши командиры, которые заботятся о вашем здоровье, вашей жизни, вашей победе. - Как в Афгане говорили? С нами Аллах и четыре пулемета! - встрял Виктор. Мы не стали дожидаться ответной реакции и ушли с плаца. Вслед нам неслись проклятья, но мы их не слушали. Мы выиграли этот раунд. После ужина к нам пришел комбат и врач, что нас лечила в больнице. Аида! Комбат шумно отдувался, от него по-прежнему несло запахом грязного тела и свежего перегара. Он и так был уже изрядно навеселе. Потерять по дурости двух людей и ходить веселиться! М-да! Ну и нравы! - А, привет! Я вам доктора привел! Я все делаю, что обещаю! - он плюхнулся на кровать, икнул и сплюнул на пол. - Слышал о вас. И хорошее и плохое. Что моих бойцов учили стрелять - это хорошо, а то, что с муллой полаялись - это вы зря. Он очень авторитетный человек! И, - он поднял палец вверх: - очень уважаемый. С очень большими связями наверху! - Авторитетнее чем вы сами? - Нет, конечно! Я - командир! Я - самый главный здесь! - Мулле скажите, пусть исповедует и не лезет в дела военные. - Ни хрена вы не понимаете! Мы, - он снова громко икнул, - строим светское исламское государство, и поэтому религия и вера будут играть очень много. Ну ладно, вы мне помогли. И я вам тоже помогу, мулла не будет больше к вам приставать. А сейчас я пошел. - Добрый вечер! - миловидная Аида нам улыбалась. Единственное приятное лицо во всем этом бедламе. Глава восьмая - 28 - Витка подскочил, поцеловал ей руку, лицо его залил яркий румянец. Но Аида была печальна. На голове ее был повязан черный платок, глаза были красными, а под глазами мешки. - Здравствуйте, доктор! - Виктор был жизнерадостен, не скажешь, что полдня ходил на сломанных пальцах. - Приятно вас снова видеть! Хоть один нормальный человек нас посетил. Тем более не в зеленой форме. В ответ Аида лишь печально улыбалась и кивала головой. Было видно, что мыслями она где-то далеко. Она не поднимала головы. Часто делала глубокий вдох и задерживала дыхание. Из своего чемоданчика она выкладывала инструменты, медикаменты, перевязочные материалы. - Аида, - начал я, - послушайте, это, конечно, не наше дело, но вас кто-то обидел? Она лишь молча покачала головой, не поднимая головы. Из глаз ее беззвучно капали слезы, плечи тряслись от рыданий. - Аида, давайте мы вам поможем, - Витька подошел ближе и положил ей руку на плечо. - Не бойтесь, вы нам можете доверять. Аида упала на стул, сорвала платок с головы и заплакала, уткнув лицо в платок. Так она плакала безостановочно минут пять. Мы как бараны топтались рядом, не понимая, в чем дело. Эта женщина была нам глубоко симпатична, и мы желали ей искренне помочь. Виктор налил стакан воды и поднес доктору. - Выпейте, это поможет. Аида оторвалась от своего платка и приняла стакан, рука заметно подрагивала. - Спасибо, - произнесла она. Отдала стакан: - У меня муж погиб. - Как погиб? - ничего умнее мы спросить не могли, просто вырвалось само собой. - Вчера, когда мы уезжали, вроде все нормально было. Может ошибка? - Нет, - она замотала головой. - Сегодня утром сказали, завтра привезут, там не стали хоронить. - М-да. Ситуация. А зачем вы сюда приехали? - Приехали ваши, - она кивнула головой в сторону окна, - спрашивают, кто лечил двух русских. Сказала, что я. Вот они и усадили меня в машину. Еле инструменты успела взять, и вот это для вас. Оказалось, что кроме медикаментов она нам привезла еще сигарет с фильтром, пару книг, которые мы оставили в больнице, бутылку вина. Молодец, конечно, но сейчас нас эти подарки не радовали! Постепенно, немного успокоившись, она начала процедуру нашего осмотра. В итоге она вынесла вердикт - через три дня мы можем снять гипс. Показала, как это делать, оставила нам ножницы. Потом мы проводили ее до ворот КПП. Все мужское население нашего городка пожирало ее глазами, но никто не посмел сказать что-нибудь пошлое или обидное. Мы, два полуинвалида, были готовы броситься в драку за честь этой женщины. Она была в горе, в трауре, потеряла на бестолковой войне мужа. Мы ее толком и не знали, но для нас она олицетворяла весь мир. Была живым напоминанием, что кроме этой беспощадной войны, необученных новобранцев, идущих как "мясо" на эту войну, религиозных фанатиков, есть нормальный мир. Где люди просто живут. Работают, воспитывают детей, гуляют по улицам, ходят в магазины. Может, и мы когда-нибудь доживем до этого. Если выберемся, и все здесь успокоится, то надо будет приехать сюда и поблагодарить эту милую женщину-врача. Храни, Господи, ее! - 29 - Вечером мы пригласили конвоиров к себе и угостили принесенным вином. Они поначалу отказывались. Отнеслись к предложению отрицательно, с подозрением. Но когда увидели, что литровая бутыль наполовину опустела, они присоединились. Мы не лезли к ним в душу, они не лезли к нам. Никто не агитировал и не вербовал в свою веру. Просто сидели и болтали, травили анекдоты и байки, рассказывали различные армейские истории. Вечер пролетел незаметно. Нам важно было сблизиться с ними, черт его знает, может и пригодится. Мы еще не давали им повода для беспокойства. Пусть успокаиваются, не сразу, через некоторое время, мы удерем отсюда. И важно, чтобы они не стреляли нам в спину. Наконец-то мы узнали, как их зовут. Одного Ахмед, второго - Вели. Бывшие студенты физкультурного факультета педагогического института. Прошли дополнительную подготовку в лагерях под руководством турков-диверсантов. Они-то и составляли костяк телохранителей Гусейнова. По их словам, убивать им самим никого не приходилось, но они неоднократно видели, как это делается, поэтому готовы к этому. Ребята были молодые, не было у них большого опыта в пьянстве, чего не скажешь про нас, они быстро опьянели, но не настолько, чтобы оставить оружие или вырубиться без памяти. Да и куда мы бы ушли все загипсованные? Пусть научатся нам верить и доверять. А там посмотрим. Ни я, ни Виктор тоже никогда не убивали людей. Мы были задумчивы весь вечер. То веселились, то уходили в себя. Меньше чем за месяц пять смертей! Морозко на КП, двое сегодня. И двое наших мужиков погибли в застенках у Гусейнова. Смерти я их не видел, но над ними издевались так же как над нами, и они решились на побег. И погибли. А почему мы не решились? Не знаю! Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это слишком! Я не кисейная барышня, но и не наемник-головорез, все это меня здорово потрясло. - Слышали, что у доктора муж погиб? - спросил я у охраны. - Да, слышали. Хороший был человек. Сам