нулись Дальше.
...9-я гитлеровская армия под командованием Буссе с боями отступала на
юго-запад. В эту армию входило много разного рода войск. Кого только тут не
было! И горнострелковый корпус, и танковый корпус, и моторизованная дивизия,
и истребительная бригада, и множество запасных и охранных частей, эсэсовские
особые полки.
Сейчас уже не было эшелонированных рубежей-- фронт тянулся по улицам и
площадям. Бои шли в городе, который не сдавался. Правда, из окон все чаще и
чаще жители вывешивали простыни --знак капитуляции, прекращения огня.
Иными были действия на 1-м Украинском фронте. Там, наоборот, широкое
предполье давало возможность совершать маневры больших групп войск. Маршал
И. Конев приказал усилить танковую армию Рыбалко артиллерийским корпусом
прорыва. Он, находясь от танковой армии в 150--200 километрах, стремительным
маршем двинулся на север, показав при этом отличные образцы самого сложного
маневра.
Армия Рыбалко приближалась к южным окраинам Берлина, корпуса генералов
И. Сухова и В. Митрофанова форсировали канал Нотте, прорвали внешний
оборонительный обвод, затем танки И. Сухова перерезали автостраду Берлинринг
в районе Юнсдорфа. К вечеру пригороды Бланкенфельде, Малов, Лихтенраде были
в наших руках. Дела шли отлично. Армия П. Рыбалко вышла на Тельтов-канал на
протяжении 12 километров. Один корпус танковой армии генерала Д. Лелюшенко
обошел Луккенвальде, выдержал бои с армией генерала Венка и двинулся на
север... Кольцо сжималось.
...Ночь застала нас в Карове. Генерал Шатилов дал нам офицера связи. Мы
пошли по разбитой улице, а затем свернули в переулок и остановились у
парадного входа отличного двухэтажного особняка. Офицер нажал кнопку звонка.
Все это нас удивило: в разбитом, дымящемся Карове, где еще днем шли бои на
юго-западной окраине, сохранился дом с целыми дверями и стеклами в окнах.
Как он уцелел?
Дверь открыл пожилой худой человек. При виде офицера он почтительно
склонился и просил зайти. Мы вошли. Хозяин предложил нам расположиться в
большом зале на первом этаже. Это была хорошо обставленная комната,
разделенная стеклянными раздвижными дверями. При легком прикосновении ее
половины расходились и исчезали в стенах.
Дверь нас так забавляла, что и я, и Борис без нужды ходили друг к другу
-- только бы еще раз посмотреть, как она мягко, бесшумно движется.
Пришел хозяин и на ломаном русском языке начал жаловаться на жизнь в
Берлине.
-- Подумайте,-- говорил он,-- снабжение уже давно нарушено. Установлены
нормы: в день 115 граммов хлеба, 115 граммов картофеля, 21 грамм мяса и 10
граммов жира. Причем и эти продукты можно получить, лишь простояв в длинной
очереди, часто под снарядами и бомбами...
Не найдя у нас сочувствия, хозяин, кряхтя, поднялся, пожелал нам
спокойной ночи и ушел. Я слышал, как скрипели под его ногами ступени
лестницы, ведущей на второй этаж.
По сравнению со вчерашним ночлегом этот ничем не напоминал фронтовую
жизнь. И только уханье пушек и треск пулеметов напоминали о войне... Под эти
звуки мы и уснули.
x x x
22 апреля, как и все последние дни, в комнате совещаний собрались
генералы и адмиралы для очередного "обсуждения ситуации". Появились и
фельдмаршал Кейтель, и генерал Йодль, прибывшие в бункер из главной
штаб-квартиры. Прилетел с севера и гросс-адмирал Дениц. Кроме них --
постоянные обитатели бункера Кребс, Фосс, Фегелейн, Борман, Хевель,
адъютанты.
В ожидании "фюрера" обсуждался вопрос о бегстве из Берлина. Как
уговорить Гитлера? Ведь пока еще есть возможность!
В городе и на дорогах, которые ведут на запад,-- безотрадная картина.
Сегодня среди беженцев появились солдаты.
По приказу генерала Детлевсена блокированы озерные дефиле юго-западнее
и северо-западнее Потсдама у Гельтова, Вердера и Маркварда. Штаб-квартира
будет перенесена в Рейнсберг.
С приходом Гитлера началось совещание. Генерал Кребс подробно рассказал
о наступлении советских войск уже в пределах Берлинринга и закончил доклад
бодрым обещанием остановить противника у канала Берлин-Шиффартс, а также на
западе и юго-западе, у Потсдама.
В это время послышался разрыв тяжелого снаряда.
Все встали, младшие офицеры выбежали из комнаты. Генералы молча подошли
к "фюреру". Вот-вот кто-нибудь сделает решительное предложение бежать на юг,
в Альпы, в Швейцарию, куда глаза глядят.
Но Гитлер, как бы в ответ, заявляет, что война проиграна, надежд на
спасение нет и что повинны в том генералы, предавшие интересы новой
Германии. Позже, когда остался узкий круг приближенных, он, потрясенный
событиями дня, говорит:
-- Если мне суждено погибнуть, то пусть погибнет и немецкий народ,
потому что он оказался недостойным меня {См. Г. Розанов. Крушение фашистской
Германии, стр. 114-115}.
Все молча слушали. Окружающие привыкли к этим припадкам истерии и
знали, что лучше всего на них не реагировать...
Фельдмаршал Кейтель предложил снять все войска западного фронта и
перебросить на север, восток, юг для защиты столицы. Он напомнил, что 12-я
армия генерала Венка уже движется к Берлину, но скрыл, что в этой армии
остался только один корпус.
С появлением Геббельса настроение меняется. Этот краснобай произносит
"зажигательную" речь о том, что западные державы готовы... вступить в
переговоры с гитлеровским правительством.
Эта новость посеяла некоторые иллюзии. Значит, нужно продержаться
несколько дней, не пустить Советскую Армию к центру Берлина, а если
возможно, потеснить ее за пределы города, подальше к Одеру...
Кейтель, Йодль, Кребс, привыкшие к прожектам Геббельса, согласно кивают
головой.
Гитлер приказывает все войска западного фронта оттянуть на защиту
столицы.
-- Это нужно сделать,-- добавил Геббельс. Вновь возник вопрос о
переезде в так называемую
Альпийскую крепость...
Мысль о создании этой крепости родилась еще в 1943 году, после
поражения под Сталинградом.
Осенью 1944 года в Тюрингии начала строиться огромная база -- последний
бункер главарей рейха. Для строительства туда сгоняли узников Бухенвальда,
Дахау, Заксенхаузена, Освенцима.
Строительство велось быстрыми темпами. Штольни облицовывались бетоном.
От них отходили боковые отсеки, где оборудовались столовые, комнаты для
развлечений и отдыха. Стены обшивались досками и белым пластиком. В горах
строили водопровод, электростанцию, хлебозавод, фабрику копченых колбас;
создавался склад для пищевых продуктов. Сюда начали прибывать вагоны,
груженные дорогой мебелью, посудой. Оборудовалась мощная радиостанция.
Уже слышались выстрелы приближавшихся войск, а строительство все еще
продолжалось. Вокруг лагеря сооружался массивный металлический забор, по
которому проходил ток высокого напряжения.
Именно туда, в спасательные уголки Альп, торопились создатели и
строители "оружия возмездия особого назначения" -- ФАУ-1 и ФАУ-II: доктор
Вернер фон Браун, генерал-лейтенант Дорнбергер и специалисты-ракетчики. Они
эвакуировали все "ракетное хозяйство" с острова Узедом.
Их поезд мчится на юг, к границам Швейцарии, Австрии и Германии. Там,
на высокогорном курорте Хинделанг, они останавливаются в ожидании прихода
американских войск.
К отелю "Ингебург" подкатил американский джип, в котором находились
профессор из Вашингтона Гентц Энтони Брифс и два офицера американской армии.
Ракетчики вышли им навстречу. Профессора Брифса интересовал лишь один
вопрос:
-- Есть ли среди вас доктор Браун?
-- Да, есть!
Американцы тут же... увезли Вернера фон Брауна в США.
Он и до сих пор там работает, обновляя, конструируя и совершенствуя
ракеты "последнего типа"...
...Весь день 22 апреля Геринг разрабатывал меры по захвату власти. Не
дремал и Гиммлер. Он тоже пытался выйти из гитлеровской игры и возглавить
империю. Он, как и многие вожаки третьего рейха, пред-
полагал, что стоит только заикнуться, как союзники -- США и Англия --
пойдут ему навстречу.
Попытки найти связь с Эйзенхауэром, Монтгомери, де Голлем не удались.
Но Гиммлер на этом не успокоился. Он несколько раз посылал своего начальника
штаба Карла Вольфа в Рим для переговоров с различными подставными лицами.
Он проявлял большую активность, желая найти контакты с представителями
ОСС -- Управления стратегических служб американской разведки
(предшественница Центрального разведывательного управления). После долгих и
осторожных поисков, в которых участвовали и священнослужители, удалось найти
лазейку, которая привела к самому шефу ОСС -- Аллану Даллесу.
На границе Швейцарии и Италии, на озере Маджоре, в неприметной
двухэтажной вилле, с трех сторон закрытой густой зеленью, встретились
генерал Вольф и Аллан Даллес.
Сначала шеф американского ОСС держался в тени, дав инициативу
переговоров своим сотрудникам, а после того, как они "прощупали" Вольфа,
Даллес начал задавать свои вопросы -- осторожные, но важные. Речь шла о
возможных формах капитуляции германских войск, находившихся в северной
Италии.
Все это делалось за спиной Советского Союза. Именно тогда антисоветские
круги США и Англии попытались пойти на сговор с германскими генералами,
чтобы убедить их в том, что англо-американские войска должны захватить как
можно большую часть Германии.
Вмешательство СССР сорвало эти замыслы. В самый разгар сговора Даллесу,
как снег на голову, пришла из Вашингтона телеграмма с пометкой "срочно,
совершенно секретно". Из-за "осложнений, возникших с русскими", в телеграмме
предписывалось немедленно прекратить все контакты с германскими эмиссарами.
В конце значилось: "Дело следует считать закрытым". И хотя все было "на
мази", Аллану Даллесу пришлось дать "задний ход".
Между тем, не зная о новой директиве, Вольф добился у
главнокомандующего немецкими войсками а северной Италии генерал-полковника
Витенгофа со-
гласия на капитуляцию армии. Уполномоченные для ведения переговоров и
подписания капитуляции вместе с Вольфом ехали в Швейцарию, в Люцерн, к
Аллану Даллесу, чтобы договориться о деталях поездки в штаб союзников.
Даллес их не принял.
Вольф вернулся в Рим и имел... даже тайную аудиенцию у папы Пия XII.
Эта комическая встреча тоже не принесла результатов. Посланец Гиммлера
сказал духовному вождю; "Вы, великий владыка, видите, как проливается кровь
европейской людской силы. Конфликт цивилизованных наций с Востоком, с
коммунизмом неизбежен". Папа выслушал Вольфа, осенил его крестным знаменем и
молча ушел в свои покои...
И вот теперь Гиммлер делает последнюю попытку договориться, на сей раз
без ведома и согласия "фюрера". Он знает, что это будет расценено как
предательство, и все же решился на этот шаг. Он и Шелленберг летят в Любек.
23 апреля
Корпус Переверткина сворачивает к рейхстагу.-- Советские танкисты на
окраинах Берлина.-- Первые встречи с жителями Берлина.-- Чубук
рассказывает.-- "Я ненавижу Гитлера".-- У врага в подземелье
Как бы ни было коварно и жестоко сражение, как бы оно ни пылало в огне
трассирующих пуль, минометов, гаубиц и ракетных снарядов, ночь, спускаясь на
землю, глушит его, охлаждает.
Сколько раз я наблюдал, что с наступлением темноты реже слышались
перестрелка, свист снарядов, летящих где-то над головой. Бой по приказу ночи
утихает.
Поднималось новое утро войны. По неписаным ее законам в этот час
просыпался и огонь. Был ли то огонь ураганный, либо беглый, была ли то
редкая или, как говорили солдаты, "ленивая" перестрелка,-- все равно: с
рассветом начинался бой.
Мы снова заехали к генералу Переверткину, с которым наладили хорошие,
деловые отношения. Он нам доверял, и этим многое определялось.
Семен Никифорович как никто умел приоткрывать перед нами завесу
секретного, но только в той мере, которая могла быть полезна для нашей
работы. Не больше. Мы старались укрепить эту веру генерала в нас и всегда
делали вид, что не интересуемся его телефонными разговорами, а он делал вид,
что не видит, как мы то и дело беремся за карандаш. Вот и сейчас, когда мы
вошли, он, улыбаясь, сказал:
-- Вовремя пришли.
-- Что случилось?
-- Очень важное. Только что звонил начальник штаба армии генерал М.
Букштынович и сказал, что мне приказано перегруппировать корпус и продолжать
наступление, теперь уже с задачей овладеть районом Сименсштадт и выйти на
реку Шпрее... Понятно?
-- Не очень.
-- Мы пойдем не мимо Берлина, а будем брать его, так сказать, за
глотку... Сейчас я еду к Шатилову. Поехали...
Генерал быстро надел плащ, и через несколько минут мы осторожно
пробирались по разбитым пригородам, мимо горящих домов и машин.
Но Шатилова не так легко было найти. Он менял свой наблюдательный пункт
так же часто, как часто менялась ситуация городского боя. Нашли его в
подвале одного разбитого дома. Он сидел на перевернутом ящике и говорил по
телефону. Лицо его вытянулось, глаза покраснели: сказывались бессонные ночи.
Закончив телефонный разговор, он подошел к генералу Переверткину и
доложил обстановку. Генерал его обрадовал:
-- Задача меняется...
-- Как?
-- А вот как,-- Переверткин вынул карту, на которой были уже прочерчены
пути всех трех дивизий корпуса.-- Вы пойдете южнее, в районе Плетцензее...
Вот сюда: южная оконечность пригорода Рейникендорф, рубеж восточного колена
канала Берлин -- Шпандауэр -- Шиффартс... Левее вас пойдет 171-я дивизия
Негоды.
Шатилов воспринял это известие с нескрываемой радостью и тут же начал
отдавать приказания командирам двух своих полков -- Зинченко и Плеходанову,
пообещав им артиллерийское усиление...
Дела явно шли на лад. В штабе армии генерал М. Букштынович рассказал
нам о событиях дня. Он говорил спокойно, поглядывая на карту.
-- О действиях нашей армии вам известно,-- сказал он и поглядел на нас
поверх очков...-- Из остального следует отметить стремительный марш наших
соседей-берзаринцев. На соседнем фронте армия Рыбалко готовится к
форсированию Тельтов-канала.
-- А широкий он? Генерал посмотрел на карту.
-- Метров сорок... У противника сильные укрепления. На помощь Рыбалко
подошел корпус генерала Батицкого... Там предстоят горячие бои.
-- А где армия Лелюшенко?
-- Его танкисты успешно продвигаются на северо-запад. Между ними и
передовыми частями армии Перхоровича осталось 25 километров.
-- Выходит, что Берлин скоро будет в кольце.
-- Очень скоро,-- сказал генерал.
Мы попрощались. Хотелось пройти по городу, увидеть его жителей,
поговорить с ними, узнать, кто же вывешивает спасительные белые простыни, а
кто стреляет с чердаков...
Но на улицах -- ни души. Вдруг в подворотне большого дома показались
женщины. Пожилые немки. Некоторые смотрели на нас испуганно.
-- Что вы здесь делаете?
-- Дышим,-- отвечают они,-- дышим воздухом... Есть два Берлина. Мы это
увидели теперь своими глазами. Один -- нанесенный на карту, с которой мы
каждое утро знакомимся в оперативном отделе штаба,-- вот этот, в котором мы
деремся сейчас, разбитый американскими бомбами и русскими снарядами. Другой
-- подземный Берлин, в котором многие месяцы жили, спасаясь от
бомбардировок, обитатели столицы. Мы побывали и в этом Берлине.
Подвалы и бункеры. Подземелья. Пещеры. Темно, сыро, душно, тесно... Как
сельди в бочке,-- люди. Они сидят, скорчившись, поджав ноги, прикорнув на
табуретке, прижавшись друг к другу. Молодые женщины, дети, грудные младенцы
и престарелые люди, которые все еще хотят жить.
-- Это нам дал Гитлер,-- усмехнувшись, сказал Вилли Вестфаль,
ресторатор.-- Он обещал нам весь мир, а дал эту пещеру...
В этих подземельях и жил обыватель Берлина в долгие часы частых
бомбардировок. Постепенно с верхних этажей перекочевывали сюда подушки,
матрацы, детские кроватки, примусы, сковородки, кастрюли. Вместо постели с
пуховиками -- теперь узкие нары, вместо деревянных полов -- сырой цемент,
вместо электричества -- коптилки.
Несколько месяцев назад асы английской авиации разбомбили водокачку и
электростанцию. Исчез свет, нет газа, нет воды, нет отопления.
Немцы теперь поняли, что такое война. Она пришла на их землю, в их
столицу. Война разворотила их быт, их квартиры, обжитые отцами и дедами,
целыми поколениями приобретателей и стяжателей.
Ограбив всю Европу, Гитлер подкармливал своих верноподданных. Они жили
в чаду и дурмане побед. Они называли себя нацией солдат. Почти в каждой
квартире на почетном месте две большие фотографии. На одной -- глава фамилии
с будущей женой в подвенечном платье, на другой -- он же в солдатском
мундире -- кайзеровском, рейхсверовском или эсэсовском. В золоченых рамках
висят снимки парадов, смотров, учений. В них обязательно присутствует член
семьи, господин ефрейтор, а то и офицер.
И вспомнился рассказ Максима Чубука.
-- ...Мне повезло,-- сказал он,-- наш полк шел как раз по направлению
Фогельзанга -- родины коменданта Малиновой Слободы -- лейтенанта, который --
помните, я вам рассказывал -- издевался над нами. Ну, я подумал: доберусь я
до тебя!
И действительно, вышло так, что не только полк, но батальон, в котором
служил Максим Чубук, атаковал небольшой городок Фогельзанг. Когда огонь
приутих, Максим обратился к командиру батальона:
-- Товарищ капитан, разрешите мне и моему другу Андрею Коже пройти по
местечку... Нужно найти улицу Весселя, где живет лейтенант -- комендант.
-- Тот самый? -- понимающе спросил комбат.-- А где же ты его найдешь?
Ты и фамилии не помнишь.-- Подумав, офицер добавил: -- Ну, иди, только не
дури, знаешь приказ...
Максим и Андрей с трудом нашли нужную улицу. Освещая фонариком,
высматривали двенадцатый номер. Адрес этот они знали еще в Малиновой
Слободе. Слышалась беспорядочная стрельба, доносился крик, где-то звенели
разбитые окна.
-- Вот,-- сказал Андрей Кожа, остановившись около дома со стеклянной
верандой.
Наружная дверь, выходящая на улицу, была раскрыта. Стекла веранды
разбиты, а ставни наглухо заколочены. Казалось, что в доме давно уже никто
не Живет.
Андрей подошел к внутренней двери и несколько Раз ударил прикладом
автомата. Глухой звук разнесся по веранде... Но в доме никто не отвечал.
Тогда Максим крикнул.
-- Кто там? Откройте!.. И снова никто не ответил.
Андрей Кожа подошел к заколоченной ставне, приложил ухо к окну и
прислушался.
-- Кто-то разговаривает,-- сказал он тихим голосом.
Друзья стояли в раздумье. Затем Андрей повторил:
-- Откройте!
Из дома никто не ответил.
-- Ломай! -- крикнул Максим.
В помещение, освещенное коптилкой, первым вбежал Максим. Он увидел
посреди комнаты двух женщин, стоящих на коленях с поднятыми руками. К одной
из них, сравнительно молодой, прильнул мальчик.
-- Майн гот... Майн гот...-- бормотали немки.
Максим опешил. Затем крикнул:
-- Вставайте!
-- Майн гот... Майн гот...-- шептали немки и продолжали стоять на
коленях. Мальчик заплакал.
Максим, указав на молодую женщину, спросил:
-- Жена Вальтера?
Она кивнула головой. В глазах застыл страх и изумление.
Максим спокойно вынул из кармана серенькую книжку "Русско-немецкого
разговорника", долго его перелистывал, а затем спросил:
-- Во ист лейтенант Вальтер?
-- Вальтер? -- почти в один голос спросили женщины.
-- Да, да... Вальтер,-- подтвердил Чубук.
-- Вальтер капут... Варшава... капут...
-- Жалко! -- сказал Кожа.-- Мы бы ему дали чертей...
Чубук еще раз посмотрел на женщин, резко повернулся и сказал:
-- Идем, Андрей.
Я вспомнил рассказ Чубука, когда мы находились в берлинских пещерах.
Фашизм воспитал этих лейтенантов. Теперь война жжет их землю, их города и
дачи, их квартиры. Плачут их матери и жены. Теперь они не хотят войны. Они
вывесили детские пеленки, белые простыни и скатерти: сдаемся!
Война проиграна, гитлеровская армия разгромлена, советские войска в
Берлине.
Мы беседовали со многими жителями. Чего они хотят? Жить, жить, просто
жить. Только бы скорее конец ужасу.
Медленно, но уже начинает рассеиваться гитлеровский дурман. Горечь
разочарования, позор поражения, ненависть к зло обманувшему народ Гитлеру и
страх за свою жизнь, за свое будущее -- вот что испытывал в те дни "средний
немец".
Но и среди них нет единства. Одни еще сопротивляются, другие сдаются в
плен, одни поднимают белые флаги, другие переодеваются в штатское платье и
стреляют в нас из-за угла.
Только что на одной улице выстрелом в спину убит наш майор. Кто
стрелял? Немец. Фашист. Но вот подходит к нам старик и поднимает над головой
сжатый кулак: "Рот фронт". Его зовут Карл Вентцель, и он только что
освободился из тюрьмы, где сидел за попытку "ниспровергнуть нацистский
строй". Он показывает нам документы. Он немец.
Подходит шестнадцатилетний парень Гарри Хикс.
-- Я ненавижу Гитлера,-- говорит он. Этот мальчик тоже немец. А другие
мальчишки по подпольному телефону сообщают гитлеровским офицерам данные о
наших КП. Все перемешалось сейчас в немецком народе, в сознании и в душе
каждого немца: он потрясен, раздавлен, перепуган, взбудоражен.
Одна женщина сказала нам:
-- Немец любит приказы.
Наши приказы и листовки дошли до сознания испуганных горожан.
Берлинские немцы знают теперь, что их никто не тронет.
x x x
-- Нужно спасать Германию,-- изрек Герман Геринг и поторопил генерала
Коллера с самолетом на Париж. Радиограмма Гитлеру ушла, и Геринг ждал
ответа. Долгое молчание его беспокоило.
...А в этот момент в бункере все еще заседали. Гитлер собрал Бормана,
Геббельса, переселившегося в бункер Аксмана. Тут же военные: Кребс,
Фегелейн, Бургдорф, Фосс, офицеры.
Канцлер слушал доклад Кребса. А тот сообщал, что армия Венка пытается
прорваться к Потсдаму. Она помогла некоторым малочисленным отрядам выбраться
из окружения. Штейнер успеха не имеет.
Именно в этот момент Борман, который выходил из комнаты совещания, а
теперь вернулся, передал Гитлеру радиограмму и голосом, полным иронии,
сказал: "От преданного вам Геринга".
Гитлер долго, словно бы по слогам, читал послание и неожиданно для всех
перечитал вслух: "Чтобы я немедленно взял на себя в качестве вашего
преемника... общее руководство рейхом с полной свободой..." "Фюрер" положил
радиограмму на стол и оглядел всех. Но тут словно что-то взорвалось. Все
начали наперебой кричать: "Позор, предательство!", "Где же честь?", "Это
кощунство", "Он потерял разум, он лжет о своей верности...", "Фюрер,
обратите внимание на ультимативный тон".
По мере того как верноподданные изливали свои чувства, глаза Гитлера
наливались кровью, и он наконец, явно сдерживая себя, приказал Фегелейну
немедленно арестовать Геринга и истерически стал кричать: "В тюрьму его! В
тюрьму, в тюрьму!.."
Несколько успокоившись, он велел распустить частную армию Геринга в
Карин-Холле, сжечь его архивы, а также срочно вызвать в бункер генерала
Риттера фон Грейма.
Все молча соглашались.
В этот же день произошло еще одно событие.
Командующий 9-й германской армией генерал Буссе приказал генералу
Вейдлингу -- командиру 56-го танкового корпуса занять определенные позиции,
чтобы обеспечить северный фланг армии.
Однако этот приказ вызвал тревогу в штабе управления оборонительного
района Берлина. Там испугались, что переход корпуса на новые позиции
осложнит оборону Берлина. Какие после этого пошли доклады, телефонные
донесения, рапорты, неизвестно, однако во второй половине дня генерал
Вейдлинг узнал, что Гитлер отдал приказ расстрелять его за якобы самовольный
перенос командного пункта корпуса в Дебериц.
Но Вейдлинг не успел никуда перенести свой КП, и все время сам
находился в двух километрах от передовой позиции. Вейдлинг помчался в
имперскую канцелярию и там после беседы с Кребсом и Бургдорфом выяснилось,
что "очевидно, произошло какое-то недоразумение". Но тут же генералу было
внушено, что он не должен выполнять приказа своего командующего армией, а
обязан отдать все силы на оборону Берлина...
Вейдлинга пригласили к Гитлеру.
По подземным переходам после бесконечных проверок документов, после
того как у генерала были отобраны пистолет и портупея, он наконец попал в
приемную Гитлера.
Позже в своих записках о последних днях третьей империи он писал:
"Кребс и Бургдорф немедленно ввели меня в комнату фюрера. За столом с
картами сидел фюрер Германии. При моем появлении он повернул голову. Я
увидел распухшее лицо с глазами лихорадочного больного. Фюрер попытался
встать. При этом я, к своему ужасу, заметил, что его рука и одна нога
непрестанно дрожали. С большим трудом ему удалось подняться. С искаженной
улыбкой он подал мне руку и едва слышным голосом спросил, встречал ли он
меня прежде. Когда я ответил, что год тому назад, 13 апреля 1944 года, в
Оберзальцберге я принял из его рук "Дубовый лист к рыцарскому кресту", он
сказал: "Я запоминаю имена, но лиц уже не могу запомнить". Вслед за этим
фюрер с усилием снова уселся в свое кресло. Даже когда он сидел, его левая
нога была в непрестанном движении, колено двигалось, как часовой маятник,
только намного быстрее...
После моего доклада генерал Кребс посоветовал фюреру ни в коем случае
не допускать движения на юго-восток, так как это откроет брешь на востоке
Берлина, через которую сумеют пройти русские. Фюрер одобрительно кивал
головой, а потом начал говорить. В длинных предложениях он изложил
оперативный план выручки Берлина. При этом он все более уклонялся от темы и
перешел на оценку боеспособности отдельных дивизий"... {"Совершенно
секретно". М., 1967, стр. 604}
Общие черты плана намечали соединение армии Венка, которая должна была
двинуться с юго-запада, от Потсдама, навстречу 9-й армии Буссе. Их
соединение южнее Берлина, по замыслу авторов плана, могло уничтожить правый
фланг 1-го Украинского фронта, вклинившего уже свои танки в южные окраины
столицы.
Одновременно план предусматривал движение "группы Штейнера" из
Фюрстенберга, а 7-й танковой дивизии из Науэна, чтобы сковать войска 1-го
Белорусского фронта, действовавшие севернее Берлина.
Гитлер рисовал планы, абсолютно не зная реальной обстановки на фронтах,
которые проходили по улицам Берлина.
"Все с большим и большим изумлением слушал я разглагольствования
фюрера,-- продолжал Вейдлинг.-- Что мог знать я об обстановке в целом. Я, с
моим узким кругозором командира корпуса, который с 16 апреля вел тяжелые бои
и в последние дни был предоставлен самому себе! Только одно было ясно: до
окончательного поражения остались считанные дни, если не произойдет
какого-нибудь чуда. Свершится ли это чудо в последнюю минуту?..
Прежде чем я пришел в себя, генерал Кребс отдал мне приказ принять
оборону восточного и юго-восточного сектора Берлина... Меня отпустили. Снова
фюрер попытался встать, но не смог. Сидя, подал он мне руку. Я покинул
комнату, глубоко потрясенный тяжелым физическим состоянием фюрера. Я был как
в тумане! Что здесь затевалось? Есть ли еще верховное командование
вооруженных сил или главное командование сухопутных войск? Вопрос возникал
за вопросом, но я не находил на них ответа" {"Совершенно секретно", стр.
605}.
...Поздним вечером в городе Любеке в небольшом помещении общества
Красного Креста на Эшенбургштрассе вели беседу граф Бернадотт, Гиммлер и
Шелленберг.
Это была последняя попытка наладить контакты с руководителями
англо-американского командования. Как известно, Бернадотт уже не раз
встречался с Гиммлером и Шелленбергом, и в каждой последующей беседе он
становился менее сговорчивым. Объяснялось это крупными победами Советской
Армии, которые резко меняли политическую и международную обстановку.
Бернадотт это понимал, но главари рейха, все еще жившие в атмосфере иллюзий,
лелеяли несбыточные мечты.
Гиммлер недвусмысленно заявил шведскому графу, что необходимо сохранить
оставшуюся часть Германии от большевистского вторжения. Для этого, по его
мнению, необходимо прекратить военные действия на западе, перебросить войска
на восток и разбить Советскую Армию.
Так, не сговариваясь, Геринг в Берхтесгадене, Гитлер и его приближенные
в бункере имперской канцелярии и Гиммлер в Любеке пришли к единой позиции --
капитуляции перед англо-американскими войсками, причем каждый из инициаторов
этой акции пытался обогнать своего соперника, а потому совершал ее в тайне.
Гиммлер ждал ответа.
Шведский дипломат поставил это в зависимость от капитуляции германских
войск не только в Германии, но и в Дании и Норвегии.
Гиммлер согласился. Он был почти убежден в успехе переговоров шведских
дипломатов и готовился к встрече с Эйзенхауэром. Его, как и прочих
руководителей рейха, всегда волновала внешняя сторона всякого дела -- от
парадов на Нюрнбергском стадионе до костюма, в котором они должны предстать
перед народом, до позы.
Вот и сейчас его заботил вопрос: в каком мундире явиться к Эйзенхауэру,
во всех ли регалиях; как приветствовать-- вытянутой рукой, как это принято у
фашистов, или обычным рукопожатием.
Откуда же у Гиммлера была такая уверенность в Успехе переговоров
Бернадотта?
Он уже знал о телеграмме Черчилля командующему английскими войсками в
Западной Европе.
Впоследствии Черчилль признался:
"...Еще до того, как кончилась война, и в то время, когда немцы
сдавались сотнями тысяч, а наши улицы были заполнены ликующими толпами, я
направил Монтгомери телеграмму, предписывая тщательно собирать и складывать
германское оружие, чтобы его легко можно было снова раздать германским
солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать..." {В. Г. Трухановский.
Уинстон Черчилль. М., 1968, стр. 373}.
Аудиенция у шведского посредника была закончена. Граф распрощался и
вышел из комнаты. В целях конспирации его никто не провожал, и он сразу же
направился в аэропорт. Гиммлер и Шелленберг оставались еще в темной комнате,
освещенной огарком свечи, и толковали о дальнейших возможных действиях. Они
решили "прощупать" де Голля -- главу временного правительства Франции.
Гиммлер приготовил послание генералу де Голлю, которое после войны было
опубликовано. Вот оно:
"Готов признать: вы победили! Но что вы станете делать теперь?
Собираетесь положиться на англосаксов? Они будут обращаться с вами как с
сателлитом и растопчут ваше достоинство. Или, может быть, вы вступите в союз
с Советами? Они установят во Франции свои законы, вас же ликвидируют... В
самом деле, единственный путь, который может привести ваш народ к величию и
независимости,-- это путь договоренности с побежденной Германией. Заявите об
этом немедленно! Вам необходимо безотлагательно вступить в контакт с теми
деятелями рейха, которые еще располагают реальной властью и готовы направить
свою страну по новому пути. Они готовы к этому. Они просят вас об этом..."
{Г. Розанов. Крушение фашистской Германии, стр. 157}
...Когда Гиммлер и Шелленберг обсуждали это послание, где-то рядом на
улице разорвалась фугасная бомба, а затем послышались выстрелы зенитных
орудий. Вскоре раздался второй взрыв, третий. Это была реальность...
24 апреля
Бои в Трептов-парке.-- Героическая смерть комбата Оберемченко.-- Войска
Перхоровича подошли к Потсдаму.-- Танкисты 1-го Украинского фронта начали
форсировать Тельтов-канал.-- Встреча с генералами Берзариным и Рослым.-- У
врага в подземелье
Берлин в пламени. Тяжелый багровый дым закрыл его. Ночью наши самолеты
бомбили скопища войск на площадях. Сейчас война полностью вошла на улицы
города. Война стала городской, квартальной, уличной. Огню тесно, он стал
прицельным, но малогабаритным: иной раз танку негде развернуться, пушку
негде поставить. Изменился "пейзаж", на фоне которого происходят бои:
высокие кирпичные дома, металлические столбы электропередач, афишные тумбы,
рекламные щиты баварского пива и парижского крема, крикливые лозунги
Геббельса, среди которых чаще всего встречались утверждающие: "Берлин
останется нашим".
На одной из тумб эти слова были зачеркнуты мелом, а над ними: "Я в
Берлине. Сидоров".
Бои на улицах. Яростные, упорные. По-прежнему огрызались вражеские
пушки, установленные на вторых и третьих этажах, бешено лаяли пулеметы, с
чердаков били автоматы.
В расположении корпуса генерала Переверткина наступила кратковременная
пауза. Конечно, это слово не полностью отражает картину, точнее было бы
сказать, что бои носили "умеренный характер". Это не помешало, однако,
дивизии В. Асафова захватить мост через канал Шпандауэр-Шиффартс. Бойцы
кричали: "Даешь Шиффар!.." -- и бросались в воду. Ночью солдаты из полков
Чекулаева и Кавязина, используя любые подручные средства, переплывали канал
и под огнем строили паромы и наводили понтонные мосты. Раненые продолжали
работать, оставляя на досках парома кровь.
Первые батальоны двинулись по мосту на южный берег канала навстречу
огненной метели к сильно укрепленным позициям. На другом участке были взяты
Розенталь и Недер.
...Река Шпрее причудливо виляет между улицами, парками, каналами. И
всюду, на разной отдаленности от центра, она -- последняя водная преграда:
десятки мостов через реку взорваны, а каменные бетонированные высокие берега
усложняют ее форсирование.
Войска, действовавшие южнее Берлина, уже перешагнули реку, а ночью в
районе Трептов-парка ее форсировали воины армии Берзарина. Раньше других это
сделал корпус генерала И. Рослого, в котором отличился 1050-й полк И.
Гумерова. Мы помчались туда.
...Командир батальона Герой Советского Союза капитан Н. Оберемченко не
спал. Он думал о предстоящем бое. Капитану точно были известны силы
противника, число пушек и пулеметов, линии траншей, изрезавших вековой парк
Трептов. Людей своего батальона он знал хорошо. Оберемченко прошел с ними
через русские, белорусские и литовские села и деревни, с ними форсировал
много рек, штурмовал города и поселки. И теперь перед ним лежала серая лента
Шпрее -- последнее препятствие на пути к центру Берлина-- к рейхстагу,
Тиргартену, Бранденбургским воротам и имперской канцелярии.
Атаку капитан представлял себе реально и был уверен в ее успехе, ибо
знал, что солдаты пойдут по его зову в самый жаркий бой. Ночью он пошел в
траншеи, чтобы поговорить с бойцами и проверить готовность к бою.
Настали минуты, когда взлетели ракеты и на всех артиллерийских позициях
-- в лесочках, в садах, в ложбинах, где под сетками стояли пушки --
прозвучало короткое грозное слово "огонь". Среди них была гаубица лейтенанта
Е. Какашвили. В ноябре 1941 года она участвовала в параде войск на Красной
площади и оттуда двинулась прямо на фронт.
Команда неслась по телефонным проводам ко всем батареям, и оттого огонь
крепчал, как крепчает ветер на море в штормовую погоду. Все слилось в общий
гул, сотрясавший землю.
Батальон Оберемченко стремительно бросился в атаку. Первым переправил
свою роту на западный берег старший лейтенант Зотов. Это позволило и
остальным ротам перешагнуть через Шпрее. Батальон в парке вступил в жаркую
схватку. Противник перешел в контратаку. Силы были неравны. Гитлеровцы
атаковали двумя батальонами при поддержке самоходных орудий и
бронетранспортеров. Оберемченко увидел, что солдаты приникли к земле, не
шевелились. И тогда он встал во весь рост и пошел вперед: "За мной, ребята!"
Он бежал, не оглядываясь, и все время кричал: "Вперед, вперед!" Через минуту
он услышал топот бегущих солдат и рвущееся "урр... ра... а".
Именно в этот миг вражеская пуля сразила комбата. Он упал, а рота за
ротой вступали в бой...
К вечеру плацдарм в Трептов-парке остался за нами. Все попытки
отбросить полк Гумерова к исходным позициям, на восточный берег реки,
потерпели крах.
Здесь мы узнали, что войска корпуса Фирсова овладели крупным
оборонительным узлом -- Силезским вокзалом.
Накануне произошел эпизод, о котором хочется упомянуть.
На командный пункт дивизии неожиданно прибыли заместитель командующего
фронтом генерал В. Соколовский, командарм Н. Берзарин и член Военного совета
армии Ф. Боков. Берзарин обратился к комдиву -- полковнику С. Фомиченко с
вопросом:
-- Ну, как, генерал, будете брать Силезский вокзал?
Фомиченко удивился, что его, полковника, назвали генералом, но быстро
отрапортовал планы штурма огромного вокзала, состоящего из множества зданий,
депо, складов, пакгаузов, подземных ходов и наземных переходов.
Выслушав доклад комдива, Берзарин подал Фомиченко генеральские погоны и
фуражку и поздравил с присвоением высокого звания.
-- Имейте в виду, Савва Михайлович, мы на финише. Через сколько смертей
прошли наши люди. Берегите их. Не жалейте ни снарядов, ни мин. Подавили
огонь -- вперед!
...Мы приехали в расположение полка в момент,
когда хоронили Оберемченко. У свежей могилы стояли солдаты и офицеры.
Многие плакали. Кто-то произносил надгробные слова, и слезы катились по его
лицу.
Поздно вечером мы узнали, что армия генерала Перхоровича продолжала
успешно обходить Берлин с запада и двигалась в район Потсдама, окруженного
многими озерами и каналами. Все они входили в систему обороны Берлина,
подготовленную генералом Рейманом. Атака Потсдама была поручена уральской
дивизии под командованием генерала 3. Выдригана. Она находилась уже в 10
километрах от войск 1-го Украинского фронта.
На соседнем фронте события развивались бурно и на нескольких
направлениях. Тревогу вызывала и армия генерала Венка, которая настойчиво
пыталась двигаться на восток, и армия генерала Буссе, мечтавшая вырваться из
замыкавшегося кольца и соединиться с Венком. Им казалось, что это спасет
Берлин, разрядит обстановку, создаст перелом. Насколько это было важно,
можно судить хотя бы по тому, что сам Кейтель руководил "соединительной
операцией".
Днем их дивизия "Теодор Кернер" предприняла несколько атак, пытаясь
вклиниться в расположение войск генерала Д. Лелюшенко. Но корпус генерала И.
Ермакова успешно отбил все атаки и отбросил немецкую дивизию на исходные
позиции.
В то же время танковая армия генерала П. Рыбалко сегодня должна была
начать форсирование Тельтов-канала. Подготовка к этой операции прошла
хорошо. На южном его берегу было сосредоточено много войск, танков и 650
орудий на километр. Рано утром все они заговорили во весь голос, и под их
прикрытием началась операция. Но в районе Ланквица контратака гитлеровцев
была стремительна и не только остановила продвижение наших войск, но и
вынудила их с потерями уйти назад, на южный берег. Зато на другом участке
канала гвардейцы мотострелковой бригады на лодках, прячась за быки
разрушенного моста, форсировали канал, захватили плацдарм и отбили попытки
врага восстановить свои позиции.
Маршал И. Конев наблюдал за боями с крыши высокого дома. Живая карта
лежала перед ним. Впоследствии он писал в своей книге "Сорок пятый":
"С высоты восьмого этажа открылась панорама Берлина, в особенности ее
южной и юго-западной части. Левый фланг был виден так далеко, что даже
чуть-чуть просматривался вдали Потсдам. В поле обозрения входил и правый
фланг, где предстояло на окраине Берлина соединиться войскам 1-го
Украинского и 1-го Белорусского фронтов...
На моих глазах происходило форсирование Тельтов-канала... В общем-то
оно шло успешно" {И. С. Конев. Сорок пятый. М., 1969, стр. 171--172}.
Маршал видел, как инженерные части наводили понтонные мосты, как по ним
под огнем двигались передовые отряды, а затем пошли и танки. Это убедило его
в том, что задача будет решена. И действительно, после многочасового жаркого
боя, во время которого нужно было отстаивать каждый дом и каждый его этаж,
танкисты Рыбалко углубились более чем на 2 километра, и это обеспечило
надежность захваченного плацдарма. Отличилась танковая бригада Д.
Драгунского, получи