Мария Павловна Прилежаева. Жизнь Ленина -------------------- Мария Павловна Прилежаева Жизнь Ленина --------------------------------------------------------------------- Прилежаева М. Жизнь Ленина: Повесть. - Мн.: Юнацтва, 1984. - 208 с. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 1 января 2004 года --------------------------------------------------------------------- -------------------- Повесть ----------------------------------------------------------------------- Прилежаева М. Жизнь Ленина: Повесть. - Мн.: Юнацтва, 1984. - 208 с. OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 1 января 2004 года ----------------------------------------------------------------------- Эта повесть о жизни Ленина, о его детстве и юности, об основных этапах его революционной борьбы и государственной деятельности. Для младшего школьного возраста. РАДОСТЬ Над Симбирском заливаются жаворонки. Звенят в небе над Волгой. Волга круто повернула у города, несет к югу глубокие воды. Льды недавно прошли. С высокого симбирского берега видны луга, синие дали. Плывет по Волге пароход. "Белый пароход, куда ты плывешь?" - "Далеко, к морю Каспию". В Симбирске весна. Слышно, как хором щебечут воробьи. Все улицы и сады полны птичьим щебетом. В Карамзинском сквере по черной клумбе важно расхаживает грач с большим серым клювом. Ветер треплет ветви берез. На улицах весенняя радость. А в доме Ульяновых радость. Дом Ульяновых недалеко от Волги. Солнце горячо светит в окна. Доносятся гудки пароходов. Мама нагнулась над колыбелью. В колыбели сын. Мама глядит на него с задумчивой лаской: "Кем ты будешь? Какая тебя ждет судьба?" Вошел отец, Илья Николаевич Ульянов - инспектор народных училищ Симбирской губернии. У него важная работа. Хорошо ли учителя учат ребят? Илья Николаевич помогает, советует учителям, как лучше учить. Добивается, чтобы как можно больше было новых народных школ в Симбирской губернии. Заботится, чтобы вдоволь было для школьников книг и учебников. Очень полезная для народа работа у Ильи Николаевича!.. - Машенька! - позвал он, входя. - Добрый день, Маша милая! Вместе с отцом пришли к маме старшие дети - Анюта и Саша. Темноглазой курчавой Анюте шесть лет. Саше четыре. Полные любопытства, они приблизились к колыбели. - Дети! - сказал Илья Николаевич. - У вас родился брат. Любите его. - Какой маленький! - удивилась Анюта. - Подрастет, будет большим, - ответил отец. - А как его зовут? - спросил Саша, поднимаясь на цыпочки, чтобы лучше увидеть младшего брата. - Назовем Володей, - ответила мама. - Хорошо, пусть будет Владимир, - согласился отец. - Хорошо! - согласились и дети. - У нас брат Володя! Так 22 апреля 1870 года в городе Симбирске на Волге появился на свет новый человек, Владимир Ульянов, который станет после великим Лениным. ЗИМНИЕ ВЕЧЕРА День за днем, год за годом, Володя подрос - исполнилось восемь лет. Он давно не младший в семье. Теперь Маняша лежит в плетеной колыбели. Да еще Оля и Митя родились после Володи. Анюта, Саша, Володя, Оля, Митя, Маняша. Да папа, да мама. Вот какая большая семья! Анюта и Саша ходят в гимназии. Всегда у них новости и рассказы о товарищах и подругах, об уроках, книгах. А Володя только готовится поступать в гимназию, арифметике и грамоте его учит учитель. И мама. Много разных интересных историй знает мама. О жарких и холодных странах. Об умном псе сенбернаре, который спас путника, заблудившегося в альпийских снегах. О нашествии на Россию Наполеона и Бородинском сражении. Не перечислить маминых рассказов зимними вечерами за обеденным столом. Горит висячая лампа под белым абажуром. Мягко падает свет. Рассказывай, мама! А то все засядут на целый вечер за книжки. В разгаре зимы, перед елкой, вечера особенно дружны и веселы. В столовой настоящая мастерская игрушек. Стол завален разноцветной бумагой. Дети режут и клеят из бумаги коробочки, домики, цепи для елки. Илья Николаевич работает. Мама плотно прикрыла дверь из столовой, чтобы в папин кабинет не долетали голоса. Шумит, извивается в руках детей длинная цепь из розовых, синих, золотых и желтых колечек. Скоро зажгутся свечи на елке. Плка уже стоит в темном зале, дожидается, когда будут ее наряжать. - Идем посмотрим елку, - позвал Володя. Оля мигом согласилась: - Идем! Маленький Митя спрыгнул со стула: - И я. - Возьмемся за руки, цепью, - сказала Анюта. Неслышно шагая, они вошли в зал. Таинственно в темном зале. Сквозь ледяные узоры окон светит луна. Белые пятна лунного света лежат на полу. Высится елка. Запах хвои льется от лапчатых веток. Дети бесшумно обошли душистую елку. - Идемте по всему дому, - позвал Володя. Все почему-то затихли. Сегодня вечерний дом кажется новым, необычным. Дом и верно новый, они недавно сюда переехали. Вот мамина комната, отгороженная от коридорчика не стеной, а занавеской. Слабо горит ночник на комоде. В колыбели Маняша. Живая цепь тихо обогнула Маняшину колыбель. Потянулась дальше, в угловую нянину комнату. Там кровать под лоскутным одеялом, возле стены кованный железом сундук, крышка изнутри заклеена картинками и конфетными обертками. Забавный нянин сундук! Дальше. По узенькой лестнице поднялись на антресоли, в детские комнаты. Здесь еще ярче и полнее светит луна. Снежные цветы на замороженных окнах похожи на пушистые папоротники. Не разрывая рук, дети обошли антресоли и спустились по узкой лестнице вниз. Распахнулась дверь из кабинета отца, и он появился на пороге. - Вот она, моя гвардия! - воскликнул отец, загребая в охапку их всех. Но заметил: дети задумчивы. Крепко держатся за руки. Отец не знал, что Володя придумал игру: обойти цепью весь дом. Но о чем-то отец догадался и о чувством сказал: - Мои дорогие, дружите всегда, как сейчас. ЛЕТНИЙ ДЕНЬ Лето - золотая пора! Летом в Симбирске жарко, сухо. Зреют в садах яблоки. Симбирск полон садов. Позади дома Ульяновых тоже есть сад. Небольшой, а чего только в нем нет! Серебристая аллея из тополей. Вязы раскинули шатры, в самый зной под ними не жарко. Разрослись акации, название у них "Желтый бор". Семь утра. Солнце скользнуло в окно, теплый луч лег на подушку. Володя проснулся. Открыл глаза, секунда - и на ногах. Гимнастика - раз, два, три! Умылся - и вихрем в сад, под яблони. Особенное удовольствие опередить братьев и сестер, собрать упавшие за ночь яблоки и потом всех угощать. И поддразнивать: - Сони, лежебоки, проспали! Впрочем, в доме Ульяновых все поднимаются рано. У Саши и Володи обязанность: натаскать из колодца воды в кадки для поливки цветов. Не натаскали с вечера, давайте сейчас. Иногда поливать цветы выйдет мама. Иногда дети управятся сами. А потом в столовой на столе кипит самовар. И мама напоминает за завтраком: сегодня французский день. Значит, за столом говорят по-французски. Завтра - по-немецки. Конечно, легче бы каждый день говорить по-русски. Но мама хочет, чтобы дети знали иностранные языки. - Что ты будешь делать после завтрака? - спросила Оля Володю. - Как Саша. - Я буду читать, - сказал Саша. Как всегда, Саша будет читать. Он читает серьезные книги: Сашу интересует химия, естественные науки. Саша устроил химическую лабораторию во дворе. Завел живой уголок: там копается в листьях ежик, белка скачет по жердочкам в клетке. Раздолье летом! С утра забирай какую пожелаешь книжку, найди в саду потенистее уголок - и все на свете забыто. До обеда только птицы слышны в саду. Да стук маминой машинки долетает из дома: постоянно мама кому-нибудь из шестерых детей что-то шьет. И девочек научила шитью. После обеда, вволю начитавшись, Оля зовет Володю: - Идем играть. - В черную палочку, палочку-застукалочку! "Черная палочка пришла, никого не нашла, кого первого найдет, того с палочкой пошлет". Все врассыпную по саду. Кто-то водит. Неслышно крадется. Вон качается зеленый зонт лопуха... Когда солнце уйдет со двора, на крокетной площадке крокет. Строго по правилам. Нельзя вести шар. Надо бить коротким ударом. Нельзя... Надо... Володя и папа - самые азартные спорщики. Самые хохотуны. Смеху во время игры! Между тем солнце клонится к западу, близко вечер, спала жара. - Сыновья, на Свиягу! - слышна команда отца. Вся семья Ульяновых отправляется на Свиягу купаться. Мальчики с отцом, девочки с мамой. Свияга - тихая речка, мирно течет в зеленых берегах. С разбегу, с мостков, бултых в воду, брызги фонтаном, и Володя наперегонки с папой и Сашей плывет. Небо еще светлое, розовое от зари, а над горизонтом уже зажглась первая звезда. Володя и Саша идут после купания вдвоем, впереди. - О чем ты задумался, Саша? - Обо всем. Видишь звезду? Откуда она? Как она началась? Как началась жизнь на Земле? Зачем мы живем? В чем наша цель? Володя слушает. "Зачем мы живем? В чем наша цель? Интересно жить, думать, спрашивать, узнавать, что-то делать. Умный Саша. Хочу быть, как Саша". НА ПАРОХОДЕ Двухпалубный пароход стоял у пристани. Окна кают горели на солнце. Надраенная медь сверкала как золотая. Все было чисто, парадно. Капитан отдавал в рупор команду с капитанского мостика. "Не опоздать бы", - в беспокойстве подумал Володя. Но папа и мама не беспокоились, и Володя молчал. Только нетерпеливо сжимал ручку корзинки с продуктами да вертел головой, боясь пропустить что-нибудь интересное. "Скорее бы все-таки на пароход, вдруг отчалит..." Папа проверил билеты. Пересчитал вещи. У каждого корзинка или сверток по силам. А один узел поднял на плечо матрос и, не согнувшись, понес в каюту. Пароход прогудел басистым гудком. Закрутились колеса, забилась, зашумела вода под плицами, пароход отошел от Симбирска. Поплыли в Казань. Каждое лето они уплывали в Казань. Оттуда сорок верст на лошадях в деревню Кокушкино. Володя с зимы начинал ждать это путешествие по Волге в Казань и Кокушкино. Симбирск позади. Долго виднеются его красные крыши в садах на высокой горе. Волга повернула, и Симбирска больше не видно. Стая чаек провожает пароход. Кто-то из пассажиров кормит чаек, они на лету ловят хлеб или камнем падают к воде и снова ввысь, в небо. Володя тоже побросал чайкам крошек и побежал к машинному отделению. Паровая машина, блестя медью и маслом, дрожа от напряжения, шумно работала. Шатуны без остановки ходили, горячие струйки пара со свистом вырывались из клапанов. Голый до пояса кочегар, черный от копоти, работал у жаркой топки. Ручейки пота текли у него по спине. - Живей поворачивайся! - подгонял машинист. Кочегар схватил кружку, зачерпнул из ведра, жадно напился. Провел ладонью по мокрому лбу, вытер ладонь о штаны. Шлепая плицами, пароход усердно бежал вверх по Волге. На палубе гуляли пассажиры, любовались прекрасными видами. Папа вышел из каюты с шахматной доской. Шахматы удивительно были красивы, папа вырезал их из дерева, каждую фигуру сделал по-разному. - Сразимся? - предложил отец Володе. После папы Володя был первым шахматистом в семье. Отец играл с ним на равных, хотя Володе всего десятый год. Впрочем, не так уж мало, в августе держать экзамены в гимназию - прощайся с волей, казак! - Милостивый государь, не угодно ли шах? - объявил отец. - Уважаемый противник, нам шах не угоден. Володя живо двинул коня на защиту. - Хитер! В таком случае идем этой пешкой. - А мы от вашей пешки ускачем. Володя сделал неожиданный ход. Ветер шевелил Володины каштановые с рыжеватинкой волосы. Солнечная Волга слепила глаза. - А в машинном отделении так жарко! - хмурясь, вспомнил Володя. - Кочегар обливается потом. Неужели как-нибудь нельзя облегчить? Отец промолчал. Подошел Саша и, пожав плечами: - А кто будет об этом заботиться? Хозяину парохода безразлично, тяжело кочегару или нет. - Но ведь несправедливо! - воскликнул Володя. - Справедливостей не так много на свете. Оба мальчика поглядели на отца. - Папа, ты защищаешь справедливость, мы знаем! - горячо сказал Саша. - Каждый на своем месте должен защищать справедливость, - ответил отец. Пароход загудел широко, на всю Волгу. Шел встречный, пароход слал приветствие встречному. Волга сильней закачалась, покатила к берегам длинные волны. КОКУШКИНО Сутки на пароходе, сутки в Казани, на третий день к вечеру приехали в Кокушкино. Всю дорогу Володя рассказывал Оле и Мите о жизни в Кокушкине. Оля и Митя слушали, будто никогда не видали Кокушкина, уж очень увлекательно Володя описывал. Катания по реке Ушне на лодке. Извилистая, быстрая Ушня! Рыбы в Ушне! В круглых омутах ходят зубастые щуки. Шныряют проворные ерши. Окуни жадно хватают наживку. - Митя! Клюнуло, вытаскивай, Митя, окунь, толстенный! Митя едва не выпрыгнул из тарантаса. Возница подхлестывал лошадь вожжами, одобрительно хмыкал: - Расписывает-то как, ишь сказочник, а! Сказочник, расцветая от похвалы, расписывал дальше. Кокушкинские грибные леса. Красные от земляники вырубки. Малинники в ближнем овраге. Сенокосы на лугах. Ночное, когда после вечерней зари деревенские ребята скачут верхами, гонят коней пастись до утра на лесные поляны. В Кокушкине есть дом, оставшийся после смерти деда маме и маминым сестрам. Мама приезжает в Кокушкино пожить летом с детьми. И мамины сестры приезжают с детьми. Веселое собирается общество! Вон и Кокушкино показалось, небольшая деревенька с соломенными крышами на крутом берегу реки Ушни. А вон, чуть поодаль, в саду, деревянный дом с колоннами и мезонином. Здравствуй, Кокушкино! Володя первым соскочил с тарантаса, стремглав помчался обежать любимые места, оглядеть сад, поздороваться с кустами сирени, лужайками, клумбами. Оля летела за ним. - Смотри, Оля, еще пышнее стал сад! - А вон смотри, Володя, скамейка наша под липами, низенькая, будто в землю вросла. - А вон спуск к реке. Спустимся? Спустились. Узнали Ушню. Ольхой и плакучими ивами заросли берега. Из воды смотрят золотые кувшинки. Может быть, в одном таком желтом цветке жила Дюймовочка из андерсеновской сказки. Старая лодка привязана к колышку, уткнулась носом в берег. Хочется покататься. И в лес сбегать хочется. - Пойдем, Оля, в лес. - Сейчас? Одни? Вечер, Володя. - Ну и что же, что вечер? Не беспокойся, ты ведь со мной. Оля шагала рядом, хотя было немного ей страшновато. Особенно в овраге. Овраг довольно глубокий. Сюда не доходило вечернее солнце, было сыро и сумрачно. Поднялись из оврага. Перед ними раскинулся скошенный луг, тесно уставленный копнами сена. А там, совсем близко, и лес. За зиму Володя и Оля отвыкли от леса, ветвистых берез, косматых елей, непроходимой чащобы орешника. Лес показался Володе и Оле дремучим. Солнце зашло. У Володи стало на душе неспокойно. Но отступать нельзя. Он шел впереди. Оля за ним. Темнота леса надвигалась на них. Деревья их окружили. Неба не видно, луга с копнами сена не видно. Под ногой треснул сучок. - А вдруг разбойники на нас нападут? - спросила Оля. Володя знал: разбойников в кокушкинских лесах не бывает. Но невольно с опаской огляделся по сторонам. Казалось, за каждым деревом кто-то притаился. - Ты не боишься, Володя, разбойников? - шепотом спросила Оля. - Не боюсь. И ты не бойся. Здесь не водятся разбойники. "У-ух! - ухнуло из лесу. Резко, отрывисто. - "Ух!" Ветер пролетел поверху, прошумел в листьях деревьев. Оля схватилась за брата: - Что это? - Наверно, сова. Да, конечно, сова. Слыхала про сов? Самые умные птицы. - Пойдем домой, Володя. - Пойдем. Он повел Олю, осторожно выбирая в сумраке дорогу, раздвигая кусты. Лес был полон валежником. Они спотыкались. Володя чувствовал, рука сестренки дрожит в его руке. Вдруг ему показалось, они заблудились. Сердце застучало как молоток. "Зачем завел Олю?" - Завтра утром поедем, Оля, на лодке, - сказал Володя, - покажу тебе замечательное место. А еще я одну земляничную поляну помню, в десять минут целую корзинку земляники с тобой наберем... Он говорил, чтобы отогнать от себя страх и успокоить Олю. Говорил, пока не поредели деревья, стало светлее, показался скошенный луг и овраг. За оврагом деревня Кокушкино. - Наш дом! - закричала Оля. - Володя, я почти не боялась. Володе теперь тоже представилось, что он ничуть не боялся. Он очень любил Олю. Сегодня Володя узнал, как сильно любит свою дорогую сестренку. Они весело пошагали домой. Их догоняла песня. Крестьянские девушки возвращались с поля и пели: Зеленейся, зеленейся, Мой зелененький садочек. Расцветайте, расцветайте, Мои алы цветики. ГИМНАЗИСТ Наступил августовский день 1879 года, когда Володя пришел в гимназию держать экзамены в первый класс. Двухэтажная каменная гимназия стояла в центре города, недалеко от Волги. Здесь Володя будет учиться восемь лет. Но сначала экзамены. Учителя строго сидели за экзаменационным столом. Учеников вызывали по очереди. Володя смело вышел к доске. Учителя задавали вопросы. Володя отвечал без запинки. Дали задачку. Быстро решил. - Даровитый мальчик! - говорили учителя между собой. - Сын Ильи Николаевича Ульянова, директора народных училищ. К тому времени Володин отец стал уже директором, учителя не только в Симбирске знали и уважали его, но и во всей Симбирской губернии. - Способный сын у Ильи Николаевича и весьма подготовленный, - согласились гимназические учителя. И поставили Володе по всем предметам пятерки. - Наш Володя гимназист! - встретили дома. Братья и сестры тормошили и поздравляли его. Мама примерила Володе гимназическую форму с блестящими пуговицами. Завтра он пойдет на уроки в первый класс. Мама смотрит в окно. Теперь у нее два гимназиста, Саша и Володя. И гимназистка Анюта. Время летит, дети растут. Вечером в доме Ульяновых в столовой зажжена висячая лампа под белым абажуром. Дети собрались готовить уроки на завтрашний день. У пятилетнего Мити уроков нет. Высунув от усердия язык, Митя рисует пароход с дымной трубой и высокие волжские волны. Володя отделался быстро: не так много задано первоклассникам. Отточил карандаши. Он любил, чтобы было много карандашей и чтобы были тонко отточены. Карандаши - загляденье! В тетрадях ни пятнышка, учебники в чистых обложках. Уложил в ранец, все приготовил на завтра. Теперь чем заняться? С хитрым видом принялся что-то мастерить из бумаги. Смастерил кузнечика, сбегал к няне за ниткой, привязал. Скок! - кузнечик прыгнул к Анюте под нос на учебник. - Володя, не мешай. Снова ты с шалостями. Нитка дернулась, кузнечик убрался. Через секунду на Сашину тетрадку - скок! - Володя, отстань. Кузнечик не отстает. Скачет и скачет, никак не уймется. За столом смех, пока кто-нибудь не поймает кузнечика, оторвет нитку и бросит. - Угомонись, - говорит Володе Анюта. Володю угомон не берет. Как бы еще пошутить? - Митя, а Митя! Митя тихонько взвизгнул, предчувствуя что-то забавное, а может быть, страшное. Володя приставил два пальца к вискам: - Идет коза рогатая, идет коза бодатая, кого бы ей забодать? - Не меня, не меня! Рога идут, приближаются к Мите, медленно, прямо к нему. Митя кубарем, с визгом и смехом, скатился со стула под стол. В дверях появился отец: - Володя, идем ко мне. Еще не остывший от шалостей, Володя вошел в кабинет. Здесь стоял книжный шкаф, в простенке меж окон большой письменный стол, а у другой стены овальный столик и диван для посетителей. - Сядь, - сказал отец. - Посиди. И углубился в работу. С малых лет Володя чувствовал уважение к кабинету отца. Папа много работал, очень много. Выезжал в губернию, в деревенские школы за сотни верст и в зимние морозы, и в осеннюю грязь. Не было, наверно, ни одной начальной школы в Симбирской губернии, куда бы Володин отец не приезжал помогать учителям. А дома надо писать отчеты, планы, педагогические статьи и заметки. Отец работал с утра до ночи. - Володя, - позвал он через некоторое время. Володя охотно подошел. Шалости уже вылетели у него из головы. - На сегодня окончил работу, - сказал отец, аккуратно складывая в папку свои бумаги. - Кончил дело - гуляй смело. А другим не мешай, - несердито погрозил он Володе. - Ну, как в гимназии дела, гимназист? Володя рассказал, как дела. Ничего дела. Из зала донеслась негромкая музыка. Они тихонько вошли в зал. Был полумрак. В подсвечниках рояля горели свечи. Мама играла. Что-то светлое, ясное, как летний солнечный день, играла мама. Володя с отцом сели в уголке, долго слушали музыку. БУДЬ ТОВАРИЩЕМ Зазвенел звонок к уроку. Второклассники с шумом занимали места. Была весна. Окна были открыты. Вдруг с улицы на подоконник вскочила кошка. - К нам новичок! - хохоча, крикнул кто-то. Вошел учитель. Мальчик, сидевший у окна, недолго думая схватил кошку, сунул в парту, захлопнул крышкой. - Начнем урок, - сказал учитель, поднимаясь на кафедру и поправляя на носу пенсне. "Мяу", - промяукала кошка. - Что такое? - строго сдвинул брови учитель. В классе послышались кашель и шорохи, у кого-то шлепнулись на пол книги. Гимназисты старались всячески заглушить мяуканье кошки в парте. А она все пуще: "Мяу, мяу, мяу". Мальчик перепугался, что влетит от учителя, и выпустил кошку. Кошка как ни в чем не бывало направилась между партами к учительской кафедре. Второклассники замерли. Учитель побагровел, пенсне упало с носа, повисло на шнурке. - Что за безобразие? Кто принес? - Мы не приносили. Она сама вскочила в окно. - Кто спрятал? Сейчас же сознавайтесь. Кто спрятал кошку? Назовите тотчас! Ни звука в ответ. Никто не оглянулся к окну, где тот мальчик сидел ни жив ни мертв от грозного крика. - Смутьяны! - сказал учитель. - Будет доложено инспектору. Урок прошел в глубокой тишине. После звонка, когда учитель удалился, Володя вышел перед классом: - Будем молчать! - Верно, Ульянов! Не выдавать! Ни за что! С последней парты поднялся один второклассник, длинный, тонкий, неслышный. Бочком незаметно ушел. "Куда он?" - удивился Володя. Но некогда было раздумывать. Обсуждали происшествие. Никто не обратил внимания на то, что Длинный ушел. - Ребята, - сказал Володя, - молчать, как один. - Как один! - подхватил второй класс. Было и боязно, и дружно, и какой-то у всех был подъем. Длинный вернулся, сел за парту. В конце перемены появился инспектор, выпячивая грудь в зеленом мундире: - По местам! Вмиг второклассники были за партами. Стояли. Что будет? Инспектор леденящим взглядом обвел второклассников и... задержался на мальчике, спрятавшем кошку. - Вон из класса! Единица за поведение. В карцер! Мальчик, ошеломленный, поникнув, отправился в карцер. Все были поражены. Как мог инспектор узнать? Кто-то наябедничал. Кто? Володя оглянулся на Длинного. У того горели уши, пугливо шныряли глаза... Плохо стало в классе. Каждая, даже небольшая, проказа и малейшая шалость становились известны инспектору. Ежедневно кого-нибудь то в карцер, то без обеда. Мальчики стали подозрительны. Боялись дружить. У всех вертелась мысль: "Кто же, кто ябедничает инспектору?" Однажды в перемену Володя увидел: из кабинета инспектора выскочил Длинный и, прячась, шмыгнул в ребячью толпу. "Он", - понял Володя. - Он ябедничает, - сказал Володя товарищам. Многие уже и сами догадывались. - Я его изобью! - сжимая кулаки, возмущался Дима Андреев, Володин товарищ. - Ребята, подстережем его на улице, проучим. - Лучше по-другому проучим, - сказал Володя. - Объявим бойкот. - Что такое бойкот? - Не разговаривать, не отвечать на вопросы, не замечать, будто его нет. Как раз вошел Длинный. Глаза, как всегда, жалко суетились и бегали. Он заметил, все умолкли при его появлении. - Какой сейчас у нас будет урок? - спросил Длинный. Никто не ответил. Один мальчик подбежал к доске, написал крупно: "С ябедами не разговариваем" - и быстро стер тряпкой. Длинный съежился и, втянув голову в плечи, ушел за свою парту. Володя его презирал. Когда Длинный попадался навстречу, Володя глядел мимо. И все так. Длинный остался один, совершенно один. Никто не говорил с ним ни слова. На него не глядели. Не замечали. Шли дни. Шла неделя, другая, третья. Доносов не стало. Второклассников не сажали каждый день в карцер. - Он перестал ябедничать, мы его проучили, - говорили между собой второклассники. Но по-прежнему не замечали его. Раз после уроков Володя вбежал в пустой класс взять забытую книжку. Длинный сидел на последней парте и плакал. Володя подошел: - Ты раскаялся? Ты больше не будешь? Длинный поднял дрожащее, залитое слезами лицо. С ним говорили, он не верил ушам! - Никогда, никогда! - залепетал он. - Я от страха. Я боялся, что инспектор прогонит меня из гимназии за то, что плохо учусь. Не могу я так жить, без товарищей! - Будь сам товарищем, и у тебя будут товарищи, - ответил Володя. - Ну ладно, мы верим. Уговорю ребят, что тебе можно верить. И бойкот Длинному во втором классе кончился. Никто не поминал прошлого. Длинный получил урок на всю жизнь... И все второклассники получили урок. ТРЕВОЖНО Брат Саша не любил гимназический казенный дух и муштру. А учился отлично, кончил с золотой медалью. Володя тоже не любил гимназические порядки и тоже учился отлично, был выдающимся учеником с первого до последнего класса. Когда Володя был в младших классах, отец опасался: приучится ли Володя к труду? Уж очень был он способен, легко схватывал новое. После папа убедился, как настойчиво умеет Володя работать. Да и то сказать, было у кого научиться: в доме царило глубокое уважение к труду. Саша кончил гимназию и поступил в Петербургский университет. Перед отъездом Саши в Петербург братья пошли на Старый Венец - так назывался в Симбирске высокий берег, круто обрывавшийся к Волге. Братья с детства любили Старый Венец. Просторное небо над ним. Просторные открываются дали. - Что тебе нравится более всего в человеке? - спросил Володя. - Труд. Знания. Честность, - ответил Саша. И, подумав, добавил: - По-моему, такой наш отец. Сашины слова о папе вспоминались и вспоминались Володе сейчас. У Володи выдержанный характер, но и его начинала брать тревога: папа в поездке по деревенским школам. Давно пора бы вернуться, а его нет и нет. Володя занимался в своей маленькой комнате на антресолях. Маленькой комнатке, где всегда безупречный порядок. Не брошена на пол бумажка, не захламлен письменный стол. Рядом такая ж комнатка Саши. Пустая. Третий год Саша учится в Петербургском университете. И Анюта - в Петербурге на Высших женских курсах. Володя скучает по Анюте и Саше, особенно по Саше. Когда Саша жил дома, они обсуждали прочитанные книги, часами говорили о жизни. - Однако довольно предаваться воспоминаниям, - оборвал себя Володя, - за дело! Уроки выучены. Как в детстве, аккуратно приготовлен на завтра ранец. Весь вечер Володя читал. У него был громадный план чтения! Сюда входила история, книги об устройстве общества и жизни народа, и художественная литература - Тургенев, и Пушкин, и, конечно, Толстой. Гимназические учителя не знали, что, кроме того, он читал книги Добролюбова, Писарева, Белинского, Герцена. Эти книги говорили о том, чего никогда Володя не слышал на уроках в гимназии. Они открывали глаза на несправедливости в обществе. ...Володя оторвался от страниц, взглянул на часы! Ух как зачитался! Надо проведать маму. Он сунул книжку в стол и побежал вниз, в столовую. Мама была не одна. Друг отца Иван Яковлевич Яковлев по-соседски зашел на часок. Он был чувашом, служил инспектором чувашских училищ, был образованным, горячим защитником своего маленького, забитого царской властью народа. Неторопливый, полный достоинства, Яковлев прочувствованно говорил маме: - Наш Илья Николаевич тем удивителен, тем благороден, что в своей деятельности заботится не об угождении начальству, а о пользе народной. Множество добра сделал Илья Николаевич и нам, чувашам, и мордвинам. Сколько школ пооткрывал. Власти не дают открывать чувашские школы, а он хлопочет, из последних сил добивается. Мама сказала: - Долго что-то не едет. Как я за него беспокоюсь! - А вы погодите нервничать, Мария Александровна. Илья Николаевич больно уж человек увлекающийся, задержался где-нибудь в школе. Да и дорога неблизкая. Из зала слышалась музыка. Оля играла Чайковского. Все примолкли и слушали. Но что это? Бубенчики. Ближе. Звонче. Сюда, к нам! Володя вскочил. И мама порывисто встала, лицо оживилось, глаза заблестели: - Володя, дети, папа приехал! Да, теперь слышали все, бубенчики залились под окном и остановились возле ворот. Илья Николаевич, в тулупе поверх форменной шинели, вошел с ледяными сосульками в бороде, весь замороженный. - Здоров, слава богу, здоров! - облегченно воскликнула мама. Все помогали отцу раздеваться. Тащили домашнюю куртку и туфли. Накрывали на стол. Усаживали отца, угощали. Растроганный, согретый, отец смущенно поглаживал бороду: - Ну-ка, ну-ка, после дорог-то, вьюжных да холодных, дома-то как хорошо! Когда первые восклицания кончились и морозный румянец остыл на щеках Ильи Николаевича, Володе показалось, папа сильно устал. И печален. Иван Яковлевич Яковлев тоже заметил, друг вернулся из губернии невесел. - Плохое что встретилось, Илья Николаевич? Горькая складка прочертилась у Ильи Николаевича на выпуклом лбу. - Представьте степное селишко, от Симбирска верст полтораста, от проезжего тракта тридцать в сторону, глушь. Школа посредине стоит. Как бобыль, одинокая. Всю продувает ветрами. При школе комнатенка учительницы. Ни газеты, ни книжки. Дров нет. Мыслимое ли дело, дров не запасли на зиму школу топить! А все оттого, что богатею, старосте сельскому, не угодила учительница, головы не склонила. Травит, ест поедом. И заступиться некому... - Папа, ведь ты заступился! - воскликнул Володя. - Заступился, да уехал. А она снова одна, учительница наша, там осталась в поединке с богатеем. Богатей все село в кулак захватил. Никаких прав у крестьян. Земли мало. Вся земля у богатеев и помещиков. Беднота с половины зимы без хлеба сидит. Илья Николаевич зашагал по комнате, расстегнул воротник, ему было душно, что-то тоскливое было в глазах. - Голубчик мой, - с беспокойством проговорила Мария Александровна. - Устал ты, отдохнуть тебе надо. - Эх, Машенька, где уж тут отдыхать? Школы-то меня по всей губернии ждут. Школам-то нашим больно несладко живется. - Голубчик, тревожно мне за тебя. - Ничего, Машенька, я еще крепок. А кругом молодые дубки поднимаются. Он обнял Володю. Володя вытянулся. Как отец, был немного скуласт, так же огромен был лоб. Ласка отца его тронула. Но он был застенчив. И лишь молча улыбнулся в ответ. ОТЕЦ Зимние каникулы подходили к концу. Скоро Ане возвращаться в Петербург на Высшие женские курсы. Аня приехала домой на каникулы, а Саша нет. Саша писал реферат, по горло был занят в биологическом и литературном кружках. Да и ехать вдвоем получалось накладно. В Симбирск железная дорога не шла, ехать надо до Сызрани, от Сызрани на лошадях верст полтораста. Путешествие слишком дорого стоило. Соскучившись о доме, Аня радовалась каждой мелочи. Фикусам и олеандрам в столовой и зале - мама чудесно выхаживала цветы! От цветов было празднично в доме. Радовалась пестрым половичкам на полу. Милому роялю, на котором теперь, кроме мамы, с большим искусством играла сестра Оля. Белому снегу за окнами, белому саду. Все каникулы Володя не отходил от сестры. - Поговорим? - звал Володя, когда смеркалось. Они устраивались в зале, в уголке на диване, не зажигали огня. Иногда подсаживалась к ним Оля и тоже слушала Анютины рассказы о Петербурге, студентах, студенческих землячествах и сходках. "Когда ж, когда же и мы поедем учиться в Петербург? - мечтали Володя и Оля. В этот день, 12 января 1886 года, как обычно, посумерничали в зале. Скоро Ане уезжать. Чемодан уложен. Совсем скоро в дорогу! И жалко расставаться с домом, и тянет к оживленной питерской жизни. - Дети, пить чай! - позвала мама. Молодежь поднялась идти в столовую. Мимо папиного кабинета, по детской привычке, на цыпочках. Отец был очень занят. Составлялся годовой отчет о работе школ: Илья Николаевич с утра до ночи писал. Целые дни к нему приходили инспектора и учителя обсуждать выполнение программ и успехи учащихся. Отчет директора народных училищ все рос, не видно было конца. И сейчас из папиного кабинета вышел могучий, широкоплечий Иван Яковлевич Яковлев. - Илья Николаевич! Хоть часок отдохните, совсем ведь заработались! - сказал на прощание Иван Яковлевич. - Что это, право, не разогнете спины? - Вот уж закончу отчет, тогда уж... кхэ, кхэ... Иван Яковлевич покачал головой уходя. В раскрытую дверь Володя увидел ссутулившуюся папину спину. Он сидел у стола, подперев висок кулаком. "Пощады папа себе не дает", - подумал Володя. Но в столовой было так тепло и уютно, на подносе тоненько посвистывал самовар: тревожные мысли рассеялись, на душе снова стало светло. Опять они заговорили с Аней о Володиной будущей студенческой жизни. И о том, что Саша, наверно, будет ученым: у Саши способности и все задатки ученого. А Оля, может быть, станет музыкантшей - такие прекрасные успехи делает на рояле! - великолепная музыкантша выйдет из Оли при ее-то труде и упорстве! Мама отнесла папе в кабинет стакан крепкого чаю и вязала у самовара, слушая разговоры детей. Немного спустя появился из кабинета отец, остановился у порога. Обвел всех долгим, пристальным взглядом. Молча ушел. "Папа не такой, как всегда", - кольнуло Володю. Мама беспокойно сдвинула брови, но не бросала вязать. Разговоры продолжались. Мирно тикал маятник стенных деревянных часов. - Пойду проведаю папу, - внезапно решила Мария Александровна. Отложила вязанье и торопливо пошла в кабинет. - Дети! - послышался ее отчаянный крик. Они прибежали. Отец лежал на диване, съежившись, с потухающим взором. Жестокий озноб бил его, тело содрогалось. Мама, упав на колени, кутала пледом ноги отца, стараясь согреть. Побежали за доктором. Захлопали двери. Слышался чей-то плач, испуганный шепот. Отец лежал без сознания. Дети, потрясенные, стояли над ним. Через час у детей не стало отца. Гроб поставили в зале. Три дня мама не отходила от гроба. Стояла безмолвная. Девочки плакали. Володю душили слезы. Он крепился. Только иногда убегал в свою маленькую комнату на антресолях. "Папа, умный, любимый! Неужели тебя нет? Как нам быть без тебя?" Множество людей приходили проститься с Ильей Николаевичем. Приходили учителя, ученики и друзья. Володя знал, отец делает важную и полезную для народа работу, но только теперь понял, как много доброго сделал отец для людей! Хоронили Илью Николаевича в морозный, блистающий день. Пушистые от инея, недвижно стыли деревья. Красные снегири беспечными стайками перелетывали с ветки на ветку. Ветки качались, осыпая серебристые струи. Люди несли гроб. Впереди на руках учеников Ильи Николаевича плыли венки. "Отец, прощай! - горько думал Володя. - Милый наш папа, за все спасибо тебе". ПЕРВОЕ МАРТА Еще при жизни отца Иван Яковлевич Яковлев привел однажды к Володе молодого чуваша, учителя из чувашской школы - Охотникова. У Охотникова не было законченного образования. - Надо его получить за восемь классов гимназии, - сказал Яковлев. - Потом в университет поступит. Очень нужны чувашскому народу просвещенные люди! Володя согласился заниматься с Охотниковым. Бесплатно, потому что при большой семье жалованье у Охотникова было маленькое, едва хватало прожить. Когда Илья Николаевич умер, Володя особенно старательно стал заниматься с Охотниковым. Как бы в память отца. Отец ведь так заботливо хлопотал о чувашских школах, так много помогал. - Большой человек. Жил для пользы народа, - вспоминал Охотников Илью Николаевича. Все чаще Володя задумывался: как жить для пользы народа? Вот он учит крестьянского сына Охотникова. А еще? Еще Володя начал уже понимать, что настоящие защитники народа - революционеры. Но Володя не знал точно, как заниматься революционной борьбой. Он не любил гимназические суровые и злые порядки. Не верил в бога, сорвал с себя крест. Он много думал о том, как несправедливо устроено общество: богатые бездельничают, бедные не покладая рук трудятся. А все равно бедны. Разве справедливо? Он не любил царя. В гимназическом зале висел огромный, от пола до потолка, портрет царя Александра III. У царя тяжелое лицо. Глаза пустые и тусклые. Царь деспот. Но как с ним бороться? Думает ли об этом Саша там, в Петербурге? Или Саша далек от политики и занимается только наукой? Володя не знал. То, что случилось в Петербурге 1 марта 1887 года, для Володи, для мамы, даже для Ани, которая особенно с Сашей дружила, постоянно в Петербурге с ним виделась, - то, что случилось, было для всех как гром среди ясного неба. В классе шел последний урок. Восьмиклассники слушали объяснения учителя. Прозвенел звонок. Учитель оставил класс. Гимназисты собирали тетради и книги. Все было обычно. Но возле гимназии Володю дожидался посыльный: - От Веры Васильевны. Велела прийти, да живее! Вера Васильевна Кашкадамова была учительницей, давним другом отца. Володя со всех ног побежал. У Веры Васильевны дрожали губы, глаза были красны от слез. Протянула письмо. Писали из Петербурга. 1 марта группа студентов покушалась на жизнь царя Александра III. Покушение не удалось. Студенты арестованы. Среди них Александр Ульянов. Долго не мог Володя выговорить слова, прочитавши письмо. Саша! Брат. Тонкий, высокий, с большими задумчивыми глазами, талантливый Саша! Что с тобой будет? Надо подготовить маму. Как ей сказать, что Саша арестован? И Аня арестована. Прошло немного больше года после смерти отца. Мама еще носила траур по папе. Не заплакала, не забилась от горя, только сразу осунулась. В черном платье, такая серьезная, скорбная, что у Володи больно заныла душа, мама распорядилась, что делать по дому, как жить. А сама сегодня же собралась в Петербург. Скорее найдите лошадь до Сызрани! Найдите попутчика. Из Симбирска ведь часто ездят в Сызрань. Володя обходил дом за домом, где собирались ехать в Сызрань: "Возьмите, пожалуйста, маму!" Но весть о покушении Саши на царя и аресте уже облетела весь Симбирск. Никто не хотел брать Марию Александровну. "Нет у нас лишнего места в санях. Нет и нет". И отводили глаза. Володин ученик Охотников вместе с ним обошел домов, наверное, десять. "Пожалейте мать". Нет, не пожалел никто. Охотников побежал к земляку-чувашу. Упросил. Чуваш помнил Илью Николаевича, повез Марию Александровну в Сызрань. Володя остался старшим в доме. Самой младшей, Маняше, всего восемь лет. - Поиграй со мной, Володя, - просила Маняша. - Отчего ты совсем не смеешься, Володя? Володя заставлял себя поиграть с маленькой сестренкой, а улыбнуться не мог. "Саша, Саша! Что с тобой сделают?" Наступил май. В гимназиях начались экзамены. Володя и Оля держали экзамены. Молчаливые, окаменелые, приходили в актовые залы. Ждали вызова. Учителя поражались ответам - брат и сестра отвечали блестяще. Отвечали блестяще... А в газете "Симбирские губернские ведомости" было уже напечатано, что сын покойного директора народных училищ Александр Ульянов... Четвертый раз в эту последнюю гимназическую весну Володя шел на экзамен. Весенний птичий гомон полнил улицы. Две тонконогие девчонки прыгали через веревочку на деревянном тротуаре. Все было обычно, и все полно жизни, движения. Возле фонарного столба увидел людей. Какая-то бумажка была приклеена на столбе. Люди читали. Вон папин знакомый чиновник. Заметил Володю, отвернулся и поспешно зашагал прочь от столба. Соседка тоже отвернулась. Люди разошлись. Володя медленно приблизился. Прочитал объявление. Потемнело в глазах. Пять студентов, покушавшихся на жизнь царя Александра III, восьмого мая были казнены. Сашу казнили. Мало, что сообщили в газетах, - по всему городу висели объявления о казни. Тишина, полная ужаса, встретила Володю в актовом зале гимназии. Володя раньше всех решил задачи по геометрии и тригонометрии, сдал учителю тетрадь и ушел. Ушел на Старый Венец. Весенняя полная Волга несла к морю Каспию вольные воды. Шел небольшой пароходик, тянул на буксире баржу. Все было тихо, спокойно. Что они сделали с Сашей! Через неделю вернулась из Петербурга мама. Володя увидел, мама совсем поседела, у нее стали белые волосы. ПРОЩАЙ, СИМБИРСК! Почти все симбирские знакомые отвернулись от них. Избегали. Когда Мария Александровна шла по улице, встречные торопливо переходили на другую сторону, чтобы не здороваться с матерью казненного сына. Прямая, высоко подняв голову, шла по городу мама. Не плакала, не говорила о Саше. "Сильная, гордая мама!" - с уважением думал Володя. Как трудно и горько было им! Один Иван Яковлевич, верный товарищ Ильи Николаевича, преданный друг, не оставлял семью Ульяновых. По-прежнему навещал дом. Сядет возле мамы, опершись на толстенную сучковатую палку, и молчит. Или обсуждает с мамой, как жить Ульяновым дальше. Где жить? Володя окончил гимназию. Учителя сомневались и спорили: возможно ли брату казненного дать золотую медаль? Но Володя так великолепно выдержал выпускные экзамены, так превосходно, что постановили: все-таки дать. - Надо Володе поступать в Университет, - делилась мама с Иваном Яковлевичем. - Но ведь в Петербурге не примут? - Не примут. И пытаться напрасно. А если бы даже и приняли, маме не хотелось отпускать Володю одного в Петербург. Ехать же в столицу всей семьей невозможно, - слишком дорога столичная жизнь, не под силу. После смерти отца трудно стало Ульяновым. Дети учились, никто не зарабатывал. Маме дали пенсию за отца, но скупую: каждую копейку приходилось рассчитывать, ведь пятерых детей надо кормить, одевать, обувать. Из Симбирска решили уехать. "Уедем от родного нашего дома, где каждый уголок напоминает былое счастье. От нашего сада, где любимо и дорого каждое дерево. От бывших друзей и знакомых, которые все стали чужими". Нет, не все. Володин ученик Охотников не стал чужим. Учительница Вера Васильевна Кашкадамова не стала чужой. Напротив, в беде теснее сблизилась с мамой. В симбирской газете появилось объявление: "По случаю отъезда продается дом с садом, рояль и мебель. Московская улица, дом Ульяновой". Дом стал похож на проходной двор. Постоянно у подъезда звенел колокольчик. Являлись покупатели, ходили по комнатам. Высматривали, трогали, щупали вещи. Оглядывали маму, шушукались. Мама стояла у двери, бледная, с черной кружевной наколкой на белых волосах. Володе хотелось загородить маму от недобрых, щупающих взглядов. "Мама! Не показывай им наше горе, этим равнодушным людям, они не сочувствуют, у них одно любопытство". Володя старался быть строгим и сдержанным, как мама. Чтобы не дрогнуло лицо. Не скатилась слеза. Стоял прямой, несгорбленный. И думал, думал о Саше. "Саша, ты ненавидел царя. Ты хотел убить царя. Ты надеялся, тогда порядки изменятся, людям будет лучше. Но ведь шесть лет назад, в 1881 году, также 1 марта, революционеры-народовольцы убили царя Александра II. Разве лучше стало жить людям? Нисколько. На место царя Александра II сел новый царь - Александр III. Лучше стало? Нисколько. Значит, по-другому надо бороться". Так думал Володя. А колокольчик у входной двери все звенел да звенел. Входили новые покупатели. Щупали, трогали, вытаскивали из дома Ульяновых вещи. Только рояль никто не купил. Володя погладил прохладную крышку. "Все наше детство и счастье связано было с тобой". Рояль поехал с Ульяновыми в город Казань. КАЗАНСКАЯ СХОДКА Запрещается читать недозволенные книги. Запрещается состоять в кружках и обществах. Запрещается образовывать землячества. Запрещается... Запрещается... За нарушение выговор. Карцер, штраф, исключение. И даже... отдача в солдаты, в дисциплинарный батальон. Володя Ульянов, став студентом, надеялся, что в Казанском университете порядки свободнее, чем в Симбирской мужской гимназии. Куда там! За каждым шагом и словом студентов наблюдали "педели" - так прозвали в университете надзирателей, приставленных ходить по пятам, выслеживать, нет ли чего подозрительного. Не говорит ли кто против царя и правительства? Против начальства? Против инспектора Потапова? Инспектор Потапов был грубый громоздкий мужчина, с широкой бородой, как у царя Александра III, и оловянными глазами, в которых не светилось ни искры души. "Педели" являлись к Потапову доносить на студентов. Потапов составлял списки виноватых и без пощады вышвыривал вон из университета. Особенно бедных студентов. Бедным все труднее становилось учиться: плату за обучение увеличили в несколько раз. Угрюмо, тягостно было в Казанском университете. Как в тюрьме. Вся Россия была как тюрьма. Наступило 4 декабря 1887 года. В этот день в газете напечатали сообщение о студенческих беспорядках в Москве. А казанские студенты давно были недовольны своим бесправием. Среди казанских студентов появилось тайное воззвание: "Встаньте за свои права! Боритесь!" Первые лекции прошли, однако, тихо. В двенадцать часов раздалось: - Студенты! В актовый зал на сходку! - На сходку! - загремело по коридорам университета. Толпа буйно помчалась вдоль коридора, вверх по лестнице, в актовый зал на втором этаже. Среди первых мчался Володя Ульянов. Двери в актовый зал были заперты. Студенты навалились, двери с треском распахнулись. Студенты ворвались в чинный актовый зал. - Товарищи! - объявил председатель сходки. Вмиг наступила тишина. - Товарищи! Нет выше слова - товарищи! Клянемся поддерживать друг друга. Защищать свои требования. Мы требуем свободы, законности, правды... В зале появился инспектор, бородатый, плечистый Потапов. Студенты не любили его. Ненавидели. - Господа! Именем закона требую, разойдитесь немедленно! - Вон! Вон отсюда! Долой! - закричала толпа. Свист, крики полетели со всех сторон на Потапова. Инспектор испугался, бежал из актового зала, кулачищами расчищая дорогу. Пришел на смену ректор. Что-то он скажет? Студенты затихли. Ректору вручили петицию. "Русская жизнь невозможна. Студенческая жизнь невозможна!" - говорилось в петиции. - Успокойтесь, господа, - не зная, как усмирить разгоряченное юношество, принялся уговаривать ректор. - Значит, вы не согласны выполнять наши требования? - снова забушевали студенты. - Товарищи, в знак протеста оставляем университет. Уходим. Сдавайте билеты! На кафедру ректора лег первый билет. Потянулись руки. Студенты швыряли студенческие входные билеты. Десять... двадцать... девяносто девять студентов не пожелали оставаться в университете. "У студентов нет прав. Не хотим быть бесправными". Володя Ульянов тоже положил свой билет. В этот день к вечеру он был исключен из университета. Ночью его арестовали. А через несколько дней исключенного студента Владимира Ульянова выслали под надзор полиции в деревню Кокушкино. ПОДНЕВОЛЬНЫЙ В КОКУШКИНЕ Там уже жила Аня. Ее посадили в тюрьму безо всякой вины. За то, что сестра Александра Ульянова. Без вины присудили к высылке на пять лет в Сибирь. Мама хлопотала, подавала прошения, и Анне Ульяновой разрешили отживать срок в Кокушкине. Зима стояла студеная, вьюжная. Флигелек, где поселились высланные брат и сестра, продувало насквозь. Ночами свистело, завывало в трубе. До окон наметало сугробы. Тоскливо было в зимнем Кокушкине. Временами наезжал урядник. Выспрашивал кокушкинских крестьян: - Как Ульяновы? - Ничего. Хорошие люди. Ученые люди. Уезжал урядник ни с чем. Всю зиму Володя читал. С утра до ночи. Любимым писателем его в эти месяцы стал Чернышевский. Самым дорогим и прекрасным писателем! Революционность Чернышевского покоряла Володю. Чернышевский объяснял устройство русского общества. Властвуют царь, чиновники, фабриканты, помещики. А крестьянам и рабочим тяжело, нестерпимо. Володя знал, как живут кокушкинские крестьяне - тяжело, бедно. Володя помнил, как, вернувшись из поездок по школам, отец рассказывал о безземелье симбирских крестьян. Прав Чернышевский! Чернышевский показывал неустроенность русской жизни. Звал бороться. Звал к революции. Книга Чернышевского "Что делать?" была запрещенной. Эти страницы читал Саша. Так же тайно, запершись на ключ, плотно завесив окошки. Дорогие страницы! Володя перечитывал их много раз. Новое и новое открывалось ему. Поздним вечером, начитавшись, он звал сестру Аню в сад. Они ходили взад и вперед узенькой дорожкой, протоптанной ими в снегу. Володя рассказывал Ане о прочитанных книгах. О мыслях, мечтах, цели жизни. Какая у Володи цель жизни? Революционная борьба. Всю жизнь, все силы он хочет и мечтает отдать на борьбу против царя и богатых классов. За счастье и свободу народа. Зимняя ночь миллионами звезд глядела на соломенную деревеньку Кокушкино, на одинокий флигелек в саду, такой заброшенный и печальный. Глухая деревенская тишина кругом. Но вот пришла весна. Тронулся лед, расковал реку Ушню. Бурно побежали по оврагам ручьи. Глянули голубые подснежники. Жаворонки зазвенели. Светлой зеленью распушились березы. Как дальше будет жить Володя Ульянов? Революционная борьба - его единственная, главная цель. Но надо зарабатывать деньги на жизнь. Необходимо окончить университет, получить диплом, иметь специальность. Весной Володя подал прошение в Казанский университет. Инспектор Потапов помнил декабрьскую сходку, горящие глаза студента Ульянова. Ни за что инспектор Потапов не позволит Ульянову вернуться в университет. Володе отказали. К концу лета Мария Александровна подала прошение министру просвещения: разрешите моему сыну поступить в университет - в Москве, или Киеве, или Харькове, все равно... Господин министр просвещения ответил: бывшему студенту Владимиру Ульянову не разрешаю поступать в университет. Осенью Владимир Ульянов обратился к министру внутренних дел с просьбой отпустить его за границу. Он решил учиться в заграничном университете, если здесь, дома, не дают закончить высшее образование. Министр внутренних дел отказал. И еще раз Владимир Ульянов обращался с просьбой к министру. И еще раз власти отказали Ульянову. Ну что ж, придется самому изучать университетский курс. К тому времени семья Ульяновых поселилась в Самаре. Там, в Самаре, бывший студент Владимир Ульянов за полтора года самостоятельно изучил четырехлетнюю программу юридического факультета и отправился в Петербург на экзамены. САМАРСКИЕ ГОДЫ - Владимир Ильич Ульянов! - вызвал председатель испытательной комиссии при Петербургском университете. Ульянов взял билет. Вопросы достались трудные. Седоволосые важные профессора внимательно слушали. Слегка скуластый молодой человек, с искристыми, чуть суженными глазами, знал предмет глубоко и свободно. Профессора обменялись мнениями. - Провинциал, из Самары, а как хорошо подготовлен! - одобрил один. - Давно не слышал таких превосходных ответов! - согласился другой. Третий без слов поставил отметку: "Весьма удовлетворительно". Мнение было общим: Ульянов заслуживает весьма удовлетворительной оценки. Самой высокой оценки на выпускных университетских экзаменах! - Поздравляю, господин Ульянов! - сказал после экзаменов один профессор. - Спасибо! - ответил Владимир Ильич. Настроение у Владимира Ильича было превосходное. Он еще мало знал Петербург и в свободное время любил бродить с сестрой Олей по Невскому проспекту, набережным, Летнему саду, знакомиться с городом, великолепными дворцами, музеями. Оля жила этот год в Петербурге, училась на Высших женских курсах. Сдав экзамены, Владимир Ильич направился к Оле. Хотелось поделиться радостью. Солидный профессор поздравил - по всем предметам получены высшие отметки. Не зря поработал. Скоро совсем переедет в Петербург и начнет свою самую важную работу, революционную работу. Он весело шагал к сестре, в общежитие на Васильевском острове. "Вытащу Олю, побродим по Неве. А там и летние каникулы недалеко, поедем вместе в Самару". Вошел в комнату. Оля, горячая, красная, в беспамятстве металась на подушках. Волосы растрепались, пылающие губы растрескались. Она все что-то ловила руками, о чем-то молила. - Мама! - слышалось сквозь бессвязную речь. - Спаси меня, мамочка! Владимир Ильич взял ее руку, она не узнавала, вырывалась. Он отвез сестру в больницу, вызвал телеграммой мать. В Самаре не было железной дороги. Пока Мария Александровна добралась до Петербурга, Оле совсем стало плохо. Умерла она 8 мая 1891 года. Четыре года назад в этот день был казнен Саша. Владимир Ильич вел маму под руку за гробом. Все существо протестовало против этой бессмысленной гибели. Девятнадцатилетняя девушка, прелестная, умная, так безвременно умерла, так обидно! Мама шла за гробом, крепко сжав губы, без слез. Вырос на кладбище свежий холмик. - Олины подруги уложили могилу цветами. Похоронили Олю, и Владимир Ильич с матерью вернулись в Самару, домой. Самарские годы были важным временем в жизни Владимира Ильича. Там он подготовился к университетским экзаменам. Там познакомился ближе и глубже с учением Маркса. Великий немецкий ученый и революционер Карл Маркс написал знаменитую книгу "Капитал" и вместе со своим другом Фридрихом Энгельсом "Манифест Коммунистической партии". Карл Маркс доказывал: рабочий класс победит капиталистов, возьмет власть в свои руки и устроит на земле новое, коммунистическое общество. С необычайным волнением Владимир Ильич читал Маркса. Учение Маркса до глубины души увлекло и захватило его. Убедительно, ясно открылся путь в будущее. Выбран путь. Навсегда. Люди, следовавшие учению Маркса, назывались марксистами. Владимир Ильич стал марксистом. Организовал и возглавил в Самаре марксистский кружок, разъяснял и пропагандировал Маркса. Конечно, пропагандировать Маркса можно было только тайно, чтобы не попасться в лапы жандармов. После экзаменов Владимир Ильич стал помощником присяжного поверенного в самарском суде, много раз выступал в защиту крестьян и бедных людей. Работал, учился и мечтал вырваться из Самары в крупный промышленный город, лучше всего в Петербург. Там много заводов и фабрик. В Петербурге мощный рабочий класс. Вот куда рвался Владимир Ильич. Давно бы уехал он в Питер, да жаль было маму. Мама тосковала об Оле. Владимир Ильич старался заботой и нежностью скрасить печальные мамины дни. Осенью 1893 года Ульяновы уехали, наконец, из Самары. Мите пришло время поступать в университет, он выбрал московский. И Мария Александровна переехала с Митей и Маняшей в Москву. Анна Ильинична вышла замуж. Муж, Марк Тимофеевич Елизаров, в петербургские студенческие годы был товарищем Саши. Тогда они с Анной Ильиничной крепко сдружились - сблизило горе, сроднила беда. Жили Анна Ильинична и Марк Тимофеевич с Ульяновыми общей семьей. Вместе и в Москву перебрались. Владимир Ильич поехал в Петербург один, полный сил и революционной энергии. ЗА НЕВСКОЙ ЗАСТАВОЙ Был вечер. На петербургских улицах тускло светились фонари. Редкие пешеходы спешили по домам. Владимир Ильич ехал в конке. Конка дребезжала, качалась с боку на бок на рельсах. Пара гнедых лошаденок, мотая головами, усердно тащила вагончик. Окна замерзли, не видно было, где едут. Ехать далеко. За Невскую заставу, на рабочий кружок. Когда Владимир Ильич садился в конку, следом за ним вскочил на подножку маленький человечек в темных очках. Владимир Ильич заметил его на остановке. Он стоял, закрывшись газетой, будто читает, а сам поглядывал за Владимиром Ильичом. "Шпик", - понял Владимир Ильич, когда человек проворно вскочил в конку. Владимир Ильич сел у самого выхода, поднял воротник и стал думать, как уйти от шпика. Притворился, что дремлет, а сам дышит на стекло, чтобы оттаял кружочек, чтобы глядеть - не пропустить остановку. Он знал одну остановку, где можно улизнуть от шпика. Скосил глаза на окно, смотрит в оттаявший кружок, не пропустить бы. Не долго осталось. Теперь и вовсе не долго. Следующая остановка. - Кому сходить? - спросил кондуктор. Все молчат. И Владимир Ильич молчит. Лошади тронулись, и тогда Владимир Ильич вскочил с места и выпрыгнул из конки. И со всех ног - к проходному двору. Позади слышался суматошный звон колокола: звонил кондуктор. Конку остановили. Но Владимир Ильич уже добежал до проходного двора. Юрк в ворота. Шпик тоже соскочил с конки, да поздно. Оглянулся направо, оглянулся налево. Никого. А Владимир Ильич через проходной двор выбрался на другую улицу и благополучно пошел на кружок. Кружок собирался на квартире Ивана Бабушкина - слесаря с механического завода за Невской заставой. Завод по имени хозяина назывался Семянниковским. За Невской заставой было много заводов и фабрик. Утром, еще темно, на разные голоса начинали гудеть заводские гудки. По-темному шли на работу рабочие. А кончали работать ночью. Совсем солнца не видели. Беспросветная жизнь! Но ведь нельзя же, нельзя же вечно так жить! Рабочие тайно от полиции собирались на квартире слесаря Бабушкина, обсуждали свое положение. И в этот вечер собрались и ждали лектора Николая Петровича. На самом деле это был Владимир Ильич. Он назвался Николаем Петровичем, чтобы шпики и полицейские не узнали, кто он. Зачем же Владимир Ильич приезжал на рабочий кружок за Невской заставой? И на другие кружки? Затем, что хотел, чтобы все рабочие узнали учение Маркса. Маркс учил: рабочие есть та сила, которая может перестроить общество. Если рабочие захотят и сумеют восстать против фабрикантов и против царя, никто их не сломит. Значит, надо объединяться рабочим. Надо поставить цель и идти к своей цели. Какая у рабочих может быть цель? Одна. Взять власть в свои руки. Устроить государство трудящихся. Прекрасное государство, справедливое общество! Маркс назвал это общество коммунистическим. ПЕРВАЯ КНИГА В то время, когда Владимир Ильич занимался в кружке слесаря Ивана Васильевича Бабушкина за Невской заставой, немало рабочих марксистских кружков собиралось в разных концах Петербурга. Когда Владимир Ильич приехал в Петербург, прежде всего начал искать связи с революционерами-марксистами. - Товарищи! - сказал Владимир Ильич. - Надо нам всем нести учение Маркса в рабочие массы. Надо объединиться с рабочими и подготавливать революцию. Так образовался революционный Союз, который после стал называться "Союзом борьбы за освобождение рабочего класса". Сначала "Союз борьбы" был только в Петербурге, а потом и в других городах. Вот какое громадное дело поднял Владимир Ильич! Но Владимир Ильич не только кружками руководил то за Невской, то за Нарвской заставами, то на Васильевском острове. Была у него еще одна важная работа. Лишь выпадал свободный час, Владимир Ильич занимался этой работой. Днем, поздно вечером, иногда даже ночью Владимир Ильич писал. Книга, которую писал Владимир Ильич, была страшна для капиталистов. Она рассказывала рабочим, как вернее бороться с властью капитала, как организованнее вести эту борьбу. Скоро Владимир Ильич закончит книгу. Товарищи-марксисты тайно ее отпечатают и распространят по рабочим кружкам. Поздно. В комнате Владимира Ильича за тюлевой занавеской встала черная тьма. В доме напротив окна погасли. Наступила ночь. Город спал. Владимир Ильич отложил перо и встал из-за стола. Сделал три шага. Комната маленькая, но он любил пошагать. - Дорога одна. Русский рабочий пойдет этой прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции, - вот о чем думал и писал Владимир Ильич. Книга его звала русских рабочих к победоносной коммунистической революции. Еще никто никогда не обращал к русским рабочим таких смелых призывов. А было Владимиру Ильичу в то время всего двадцать четыре года. Он был совсем молодым. Он много знал. И верил: русские рабочие совершат революцию. БУНТ НА СЕМЯННИКОВСКОМ На рождество Семянниковский завод, что за Невской заставой, не работал. Под праздник должны были платить рабочим получку. Протяжно, на всю заставу прогудел гудок. Станки остановились. Иван Бабушкин прибрал инструменты. Вошел мастер в новых скрипучих сапогах, толстощекий и сытый: - Ребята, потерпите денег до вечера. Из углов мастерской послышалось недовольно: - Своего жди, как милости! Но ничего не поделаешь, приходилось ждать. Рабочие толпились в мастерской и во дворе, топтались на морозе, дуя в кулаки. Поглядывали на проходную: не несут ли конторщики деньги из банка? - Лучше бы работать, чем зря болтаться, все лишнее выработаешь, - ворчали рабочие. Наконец на крыльце конторы появился управляющий в полушубке из белой овчины. Толпа хлынула к крыльцу. - Нынче денег нет, завтра будем платить, - объявил управляющий. И все. Иди домой под праздник с пустыми карманами. Напрасно ждут ребятишки гостинца - баранку или пряник. А у кого и на хлеб ни копейки нет дома. - Нам шиш, а у капиталиста за день процент на деньги нарос, - сказал Бабушкин. О таких случаях, какой произошел с ними сегодня, говорил Владимир Ильич на кружке. Объяснял: капиталисту выгодно подольше капитал в банке держать, нарастают проценты. Капиталисту каждый день лишнюю прибыль приносит. А рабочие пускай подождут. На другое утро вместо отдыха пришлось идти к заводу за жалованьем. Денег опять не платили. Время текло, короткий зимний день шел к концу, а конторщики с деньгами не показывались. - Братцы, обманули нас! - раздался чей-то гневный голос. Как сигнал. Люди закричали, кинулись с улицы к проходным. В проходных образовалась давка. Рабочие в ярости рвали двери с петель, били стекла: - Получку пла-а-ти! Просвистел камень, двуглавый орел над заводскими воротами закачался. Полетели камни, палки, куски каменного угля. Разбили фонарь. Толпы рабочих бросились к хозяйской лавке возле завода. Выбили дверь. Ворвались. Топорами и кольями крушили товар. - Жечь управляющего! - послышался зов. Толпу понесло к флигелю управляющего. Флигель притаился, наглухо закрыл ставни. Рабочие навалили к запертому крыльцу поленьев и щепок, плеснули керосину. Пламя вспыхнуло, вскинулся к крыше столб черного дыма и искр. - Так его, так его, не будет обманывать! - кричали рабочие. Но издали донесся звук медной трубы. Мчалась пожарная часть. Вестовой на жеребце подскакал к горящему крыльцу. - Пшел вон! - заорал на рабочих. Примчались пожарные. Оцепили флигель, наставили лестницу, нацелили на огонь брезентовые рукава, - скоро пожар угас. - Расходись по домам! - распоряжался брандмейстер в пожарной каске. Народ стоял. Брандмейстер махнул рукавицей. Поднялся пожарный рукав и принялся стегать по толпе ледяной струей. Люди побежали. Ледяной ливень гнал их, хлестал. Одежда лубянела на морозе. Только к вечеру привезли деньги из банка. Хозяева побоялись дольше задерживать выплату. За получкой выстроились очереди измученных угрюмых людей. Платили до ночи. К ночи завод утих. ЧЕТЫРЕ ЛИСТОВКИ Жандармы ходили по квартирам, хватали бунтовщиков-семянниковцев. Выкручивали за спину руки, вели в полицейский участок. - Лавку хозяйскую бил? Садись в тюрьму, за решетку. - Крыльцо управляющему жег? В тюрьму, за решетку. Бабушкин ждал: "Придут и за мной". Поздно вечером в дверь постучали. Быстро, коротко. Сердце упало: "За мной". Бабушкин немного помедлил и пошел открывать дверь. Стучался Владимир Ильич. Весь белый от инея, на бровях наморозило сугробики снега. Сбросил пальто и, потирая озябшие руки, зашагал по горнице: - Ну, говорите! Выкладывайте. Как началось? Что пережили рабочие? Бабушкину хотелось всю душу вылить Владимиру Ильичу. В памяти стоял вчерашний бунт на заводе, разгром хозяйской лавки, костер на крыльце управляющего. За лавку да за костер жандармы и хватали сегодня рабочих. - Нет, сознательному рабочему не кулаками надо бороться, - сказал Владимир Ильич. - Напишем об этом листовку. Они сели рядом за стол. Шепотом, чтобы не услыхала хозяйка, обсуждали, о чем будут писать в листовке. О том, что настало время борьбы. Никто не освободит от рабства рабочего. Никто. Только он сам. Не кулаками надо бороться, а организацией. Товарищи рабочие, объединяйтесь, требуйте свои права у хозяев! - призывала листовка. Была поздняя ночь. Опершись щекой на кулак, Бабушкин следил за быстрым пером Владимира Ильича. И вдруг клюнул носом: - Я ничего, ничего, просто так. - Просто так, сидя уснул! - засмеялся Владимир Ильич. - Ложитесь-ка, ведь завтра чуть свет на работу. Бабушкин послушался, лег, а Владимир Ильич стал переписывать листовку. Надо переписывать крупными буквами, печатными буквами, чтобы рабочие могли легко разобрать. Владимир Ильич усердно выписывал каждую букву. Одна листовка, вторая, третья, четвертая. Внезапно загудел фабричный гудок, заполнил небо, улицы и бился в замороженное оконце Бабушкина. Это Семянниковский завод звал рабочих к утренней смене. Загудели заводы и фабрики. Невская застава проснулась. - Бабушкин, вставайте, - будил Владимир Ильич. Бабушкин вскочил. - Что? А? Где? Почему? - не понимал он со сна. Тер глаза. Никак сообразить не мог: откуда в его комнатушке раным-рано Владимир Ильич? Как он здесь очутился? Но увидел на столе переписанные печатными буквами четыре листовки и все вспомнил. - Надо распространить их среди рабочих, - сказал Владимир Ильич. - Жалко, больше не успел переписать. А как надо бы, эх, жаль, не успели... Они вышли из дому. В небе еще не погасли ночные звезды. Тихо мерцали голубоватыми лучиками. Белые столбы дыма поднимались из труб. Улица была залита темными толпами рабочего люда. Владимир Ильич и Бабушкин смешались с народом. Бабушкин нащупал в кармане четыре листовки. Сейчас потихоньку раздаст их знакомым рабочим. Те прочитают и передадут дальше. И много рабочих узнают о том, как надо лучше устраивать стачки. - Наш первый агитационный листок. В добрый час, Бабушкин! - сказал Владимир Ильич. "МИНОГА" Узкая длинная рыба. Непонятно, почему Надежде Константиновне Крупской, такой привлекательной девушке, дали кличку "Минога". Впрочем, членам "Союза борьбы" сплошь и рядом давали самые странные клички. Например, кличка Глеба Кржижановского - "Суслик". Чем он на суслика похож? Да ничем. Невысокий, живой, глаза яркие, черные. Он был близким другом Владимира Ильича. Учился на инженера и был хорошим марксистом. Великолепно вел кружки на рабочих окраинах. Очень его Владимир Ильич за это ценил! А вот нижегородцев Анатолия Ванеева и Михаила Сильвина звали "Мининым" и "Пожарским". Вроде подходит. Что касается Владимира Ильича, прозвище у него было "Старик". За ум и образованность его так прозвали. В один ноябрьский день, когда деревья Александринского сквера стояли уже по-зимнему белые, как в сказке о деде-морозе, "Минога", то есть Надежда Константиновна Крупская, не спеша прогуливалась по скверу против Публичной библиотеки. На ней была короткая шубка. Меховая шапочка не закрывала косы. В маленькой муфте пальцы крепко сжимали тетрадку. Тетрадка содержала сведения об ужасающей жизни рабочих. Надежда Константиновна служила в Управлении железных дорог, а еще была учительницей вечерне-воскресной школы рабочих за Невской заставой. Эту тетрадку Надежде Константиновне принес рабочий фабрики, ее ученик. Сведения были нужны для листовки. Год прошел, как Владимир Ильич сочинял вместе с Бабушкиным первую листовку и четыре раза переписывал ночью. Теперь петербургский "Союз борьбы" выпускал сотни экземпляров листовок, тайно перепечатывал их на мимеографах и распространял по всему Петербургу. ...Вот наконец он, Владимир Ильич! Он появился в подъезде Публичной библиотеки. Надежда Константиновна, увидев его, заспешила на Невский. Они встретились на Невском и пошли вниз к Неве. Владимир. Ильич взял ее под руку. - Успешно работалось в библиотеке? - спросила Надежда Константиновна, а сама всунула в рукав ему из муфты тетрадку. - Отлично! - ответил Владимир Ильич, глубже засовывая тетрадку в рукав. - Точные сведения? - Да. - Спасибо! - сказал Владимир Ильич. Она обернула к нему розовое от мороза лицо. У нее сияли глаза. Как хорошо было Владимиру Ильичу с этой простой и серьезной девушкой! Они познакомились вскоре после приезда Владимира Ильича в Петербург. Неужели только тогда? Владимиру Ильичу казалось, он всю жизнь ее знал. Он любил делиться с ней мыслями. Она охотно и радостно помогала ему. У них были общие взгляды, общая цель. Вдруг Надежда Константиновна почувствовала, Владимир Ильич предостерегающе сжал ее локоть. Сзади следовал за ними человек. Неприятнейший тип, с поднятым воротником. Плечи сгорблены, руки в карманах. Владимир Ильич мгновенно перевел разговор. Громко стал толковать о самых житейских вопросах. О том, что на Лиговке, слышал, есть магазинчик, где дешевы зимние шапки. Надо бы съездить купить... А сам все быстрее вел Надежду Константиновну по Невскому проспекту. Пересекли, свернули на какую-то улицу. Шпик, не отступая, шел по пятам. - Разойдемся, - шепнул Владимир Ильич. Они простились. Надежда Константиновна вернулась назад, на Невский, ждать конку. Владимир Ильич пошагал дальше случайной улицей. Шпик увязался за ним. Несколько минут Владимир Ильич быстро шел вперед. Вдруг круто повернул в переулок. Шпик не рассчитал, проскочил дальше по улице. А Владимир Ильич увидел в переулке роскошный подъезд богатого дома. С коврами и пальмами. И пустое кресло швейцара в подъезде. Мигом вошел, сел в кресло, схватил газету со столика, загородился. Шпик прибежал в переулок. "Где человек, за которым шпионил? Сквозь землю, что ли, провалился?" Шпик рот от удивления разинул. Побегал по переулку и побрел восвояси ни с чем. Такой у него жалкий был вид, что невольно Владимир Ильич не удержался от смеха. Но скорей домой, нельзя тянуть время - как бы не явился швейцар! Владимир Ильич пощупал в рукаве тетрадку. Здесь. Опасность позади. Скорей домой, за работу. НЕ УБЬПШЬ НАШЕ ДЕЛО Восьмого декабря 1895 года в квартире Надежды Константиновны Крупской было собрание членов "Союза борьбы". "Союз борьбы" решил выпускать нелегальную газету "Рабочее Дело". И вот собрались обсудить статьи для первого номера. Четыре статьи написал Владимир Ильич. Боевые и смелые, они всем очень понравились! Печатать газету "Рабочее Дело" решили в подпольной типографии. Была такая типография на берегу Финского залива в питерском пригороде. - Там и будем печатать, - договорились члены "Союза борьбы". Передали статьи Анатолию Ванееву. Анатолий Ванеев, двадцатитрехлетний студент, был стойким человеком. Всей душой предан был революционной работе. Владимир Ильич ему поручал самые ответственные и опасные дела. Завтра Анатолий Ванеев отвезет статьи в типографию, и скоро рабочие будут читать свою первую газету. Расходились члены "Союза борьбы" с собрания поздно, довольные сделанным делом. Владимир Ильич задержался. Они говорили с Надеждой Константиновной и не могли наговориться. О товарищах. Владимир Ильич откопает в человеке интересную черточку и пойдет хвалить - не нахвалится. Любил он людей! Надежде Константиновне очень было дорого это. Говорили о рабочих. Как рвутся рабочие к знаниям! Возьмите Бабушкина, яркий, талантливый... - До свидания, Надя, - сказал Владимир Ильич. - Завтра прибегу к вам сломя голову... Улицы были пусты. Горели редкие фонари. Тусклый свет фонарей не заглушал света звезд. Владимир Ильич дошел до Публичной библиотеки. Здесь тоже было пусто. Он был один. Липы Александринского сада наклонили сучья под тяжестью снега. Треснул сучок. С ветки хлынул снежный дождь. Хорошо было у Владимира Ильича на душе! Он пришел домой на Гороховую улицу, где недавно снял комнату. Слишком уж за ним охотились шпики: из осторожности приходилось часто менять адреса. Вошел на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку. Спать не хотелось. Решил почитать. Владимир Ильич подбирал материал для своей новой будущей книги. И сейчас, только сел, зачитался, увлекся. Взглянул на часы: скоро два. - Надо ложиться, - сказал он себе и еще зачитался. В два часа позвонили. Владимир Ильич не сразу понял, удивленно прислушиваясь. Звонок повторился, резко, грубо. Зашлепали в коридоре ночные туфли хозяйки. - Кто там? Кто там? - слышен был голос хозяйки у двери. Вошел дворник, в дубленом полушубке и фартуке. За ним бесшумно прошмыгнули в комнату Владимира Ильича двое штатских. Позади жандармский офицер. - Предписание на арест. Двое штатских бросились делать обыск. Рылись в книгах, ощупывали постель, осматривали печь и печную отдушину. Владимир Ильич без слов стоял у стены. Он думал о товарищах. Что с ними? Один он взят или товарищи тоже? А Надя? Что с Надей? Неужели наше дело пропало? "Нет. Нас уже не погубишь, - думал Владимир Ильич. - Не убьешь наше дело. Встанут новые сотни тысяч рабочих. Поднимется на Руси весь рабочий народ". КАМЕРА Э 193 Узенькое решетчатое окошко под потолком. Сквозь грязное стекло слабо льется серый свет. Железный откидной стол у стены. Железный стул. В углу прямо на пол свалены книги. Читать разрешается. Сестра Аня и Надя натаскали Владимиру Ильичу уйму нужных книг. Надю не арестовали в ту ночь. А сестра Аня с мамой приехали из Москвы, как только Владимира Ильича посадили в тюрьму. Сегодня четверг - день свиданий. Владимир Ильич отложил в сторону книги. Надо заняться другими делами. Пошагал для разминки и стал у стола спиной к двери. В двери круглый глазок, надзиратель поминутно глядит. Стоя спиной к глазку, Владимир Ильич скатал из хлебного мякиша катышек, продавил пальцем углубление. Зачем? Вот зачем. Такая у Владимира Ильича из хлеба чернильница. Вместо чернил молоко. Он взял книгу и принялся выводить между строк молочными чернилами слова. Напишет слово, молоко просохнет - слова не видно. Сегодня передаст книгу домой. Надя или Аня нагреют страницу над лампой, и вот чудеса-то: медленно, постепенно слова начнут оживать, проявляться, как негатив на пластинке. Пожалуйста, читайте письмо. Владимир Ильич писал на волю не письмо, а листовку. В ту ночь с 8 на 9 декабря вместе с ним арестовали сто шестьдесят членов "Союза борьбы". Но "Союз" не распался. Там, на воле, поднятые "Союзом", продолжались забастовки и стачки. Владимир Ильич посылал листовки для стачечников. За дверью громыхнули ключи, взвизгнул замок. Дверь отворилась. Вошел надзиратель. Владимир Ильич вмиг схватил хлебную чернильницу с молоком. И в рот. Проглотил. Надзиратель приблизился. Ничего не увидал подозрительного: заключенный читает. Бренча ключами на железном кольце, надзиратель удалился из камеры. А Владимир Ильич слепил новую чернильницу и продолжал писать дальше. Потом и эту чернильницу съел. Так надзиратель и остался с носом, не узнал ничего. Через час снова загремели ключи - Ульянова повели на свидание с невестой. Надежда Константиновна дожидалась по ту сторону двойной решетки. Руки нельзя пожать. Можно только кивнуть. Улыбнуться. Надежда Константиновна улыбнулась, хотя горько ей было видеть Владимира Ильича за решеткой. Молодец он! Нисколько не падает духом. Даже в тюрьме бодрый, веселый. Надежда Константиновна передала приветы от мамы и сестры. Здоровы. Помнят. Любят. - Любят очень! - повторила она, и Владимир Ильич увидел: лицо ее вспыхнуло, милое, такое родное... Потом перешли к делам. Как говорить о делах, когда жандарм разгуливает между двойной решеткой и прислушивается к каждому слову? - Сегодня отослал Анюте прочитанные библиотечные книги, - сказал Владимир Ильич. - Да еще Маняшину книгу, - добавил он после коротенькой паузы. И очень внимательно поглядел на Надежду Константиновну. "Маняшину, - отметила про себя Надежда Константиновна. - Он выделил: Маняшину. Что он хочет сказать? Никак не догадаюсь... А! Догадалась! Письмо или листовку надо искать в Маняшиной книге. Ему прислали какую-то Маняшину книгу, там и надо искать". Надежда Константиновна закивала, раскраснелась от радости, что поняла. А Владимир Ильич продолжал дальше загадывать ребусы. - Номер моей камеры знаете? - Еще бы не знать! Конечно. Сто девяносто три! "Зачем он спрашивает? Не зря же он спрашивает. Ах вот что! - сообразила она. - Листовка на странице сто девяносто три. Ну, разумеется, он намекает на это!" - Вы в театрах, Надюша, бываете? - вдруг спросил Владимир Ильич. Она подумала и ответила: - Да. - И со знакомыми видитесь? - Частенько, - лукаво улыбнулась она. - Со всеми знакомыми вижусь. Ловко же они обводили вокруг пальца жандарма! Владимир Ильич получал важнейшие сведения. Надя посещает театры. Это значит, держит связь с рабочими. Со всеми знакомыми видится. Значит, "Союз борьбы" действует. Новых арестов нет. Жандарм поглядел на стенные часы. - Свидание окончено. Как быстро пролетел час! Не хочется расставаться. - Скорее расскажите что-нибудь о себе!.. - торопил Владимир Ильич. - Свидание окончено, - перебил жандарм. - До встречи, Володя! Не скучайте. Будьте здоровы. Владимира Ильича уводили. Он шел и оглядывался. Она стояла, пока его не увели. Повернулся в замочной скважине ключ. Снова он в камере. Все в нем было полно впечатлением встречи. Он представил, вот Надя выходит из тюрьмы. Вот, может быть, сейчас направляется к Летнему саду. Владимир Ильич долго шагал в полумраке и с нежностью думал о ней. ЗЕЛПНАЯ ЛАМПА Ровно год Владимир Ильич жил в далекой ссылке, в неведомом никому селе Шушенском. Да в тюрьме отсидел перед ссылкой четырнадцать месяцев. Да осталось еще ссылки почти два года. Далеко затерялось сибирское глухое село! Шестьсот верст от железной дороги. Железную дорогу недавно провели по Сибири, ехать поездом из Москвы в Красноярск десять суток. Потом пароходом суток пять вверх по реке Енисею. Потом лошадьми. Тогда уж и Шушенское. В этот день 7 мая 1898 года Владимир Ильич нарушил обыкновение, не сел писать книгу "Развитие капитализма в России". Книгу о том, что в русских деревнях и городах все больше силы набирают капиталисты и кулаки и все беднее и тяжелее жить под властью капитала народу. После обеда постучал в окошко крестьянин, бедняк Сосипатыч, щуплый, проворный, в треухе и худеньком зипунишке, с ружьем через плечо: - Слышь, Владимир Ильич, идем, однако, уток стрелять. Сосипатыч опасался, не стал бы Владимир Ильич отказываться, а он тотчас согласился. Владимир Ильич был неспокоен. Пора Надежде Константиновне приехать из Питера, а она все не едет. Надежда Константиновна за революционную работу позднее товарищей тоже отсидела в петербургской тюрьме. После тюрьмы присудили ссылку. Выхлопотала, чтобы в Шушенское, к Владимиру Ильичу. Теперь вот добиралась, да что-то долго уж очень. Может, в Красноярске ждет парохода?.. Чтобы заглушить неспокойные мысли, Владимир Ильич снял с гвоздя берданку - и вон из избы. - Сапоги подходящи, однако, - одобрил Сосипатыч. Сапоги у Владимира Ильича и верно подходили для лазанья по топям за утками. Болотные сапоги, выше колен. Старенькая берданка заряжена утиной дробью. Они отправлялись верст за десять, на Перово озеро. Уток там водилась такая масса, что берега были усыпаны утиным пером. Оттого и называлось озеро Перовым. А денек удался чудесный. Солнце грело нежарко, и каждый листик и травка насквозь светились под веселым лучом. Как умытые, свежо зеленели луга. Синие и лиловые ирисы пышно раскрылись в траве. И вдали, по всему горизонту, на голубом небе, высилось громадное, слепящее, яркое. Это были одетые снегом Саяны. Версты три отшагали, и Владимир Ильич почувствовал бодрость и свежесть во всем теле. Хоть двадцать, хоть сорок верст готов так идти. Да слушать истории Сосипатыча. Сосипатыч знал, чего Владимиру Ильичу надо. Рассказывай ему о деревне, о своей жизни бедняцкой. Описывай ему всю деревню подряд. В том дворе такой-то хозяин. В этом такой-то. Сколько едоков? Скотины? Земли? В том дворе, в третьем и в пятом, по всему селу Шушенскому. Да не приври ни полслова... - Стой. Вон и озеро. Гляди не промажь, Владимир Ильич. Первый-то выстрел не промажь, постарайся, примета такая, - захлопотал Сосипатыч, когда подошли к месту охоты. - Ты уж первым-то выстрелом не подпорти, Владимир Ильич! Владимир Ильич стал с ружьем. Удивительная радость стоять с ружьем и внимать жизни леса! Птичьему свисту и трелям. Озорному кукованию кукушки. Шелесту ветра в ветвях. В густых камышах Перова озера что-то зашевелилось, шумнуло: большая сизо-темная кряква поднялась и тяжело пролетела в десяти шагах от Владимира Ильича. Он выстрелил. Мимо! Засмотрелся, опоздал спустить курок. - Эхма, Владимир Ильич, воронишь, однако! - рассердился Сосипатыч. Впрочем, несмотря на примету, дальше охота пошла удачно. Настреляли уток. Развели костерик. Вскипятили в закопченном чайнике чай. Сосипатыч в счастливом расположении духа принялся подзадоривать Владимира Ильича остаться на ночь. К ночи утки поднимутся из камышей на жировку, что тут будет! Тучи неоглядные! Сильно задорил, но Владимира Ильича какое-то предчувствие звало домой. Стемнело. Пригнали стадо в село. Во дворах доили коров, слышалось дзеньканье молока о подойник. Да журавли колодцев скрипели, поднимая воду. Где-то блеяла заблудившаяся овца. - Гляди, Владимир Ильич, свет у тебя, - заметил Сосипатыч. Владимир Ильич и сам видел. В его двух оконцах в избе, крайней по проулку, горел свет. Зеленый. Горячее, радостное поднялось в груди Владимира Ильича. На крыльце, в темном платье, тоненькая и легкая, держась за перила, стояла Надежда Константиновна. Владимир Ильич взбежал на крыльцо. - Здравствуй, Надя! - Володя, - отозвалась она. - Идите-ка, идите показывайтесь, какой вы здесь стали? - весело звала из комнаты Надина мать, Елизавета Васильевна. - Невеста приехала, а он, гуляка, на охоту закатился до ночи! В комнате горела лампа под зеленым абажуром. - Тебе для работы. От зеленого света спокойней глазам, - сказала Надежда Константиновна. Она везла эту лампу из Москвы десять суток в поезде. Потом на пароходе. Потом на тряской телеге. Крепко держала в руках. Боялась, не довезет зеленую лампу до Шушенского! Вот, довезла. УВАЖЬ, ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ Надежда Константиновна приехала в Шушенское невестой Владимира Ильича. Назначили венчание, а для венчания нужны были кольца. Где их добыть? В Шушенском кроме Владимира Ильича жили ссыльные: поляк Ян Проминский с семьей и финн Оскар Энгберг. До ссылки Оскар работал на Путиловском заводе в Петербурге. Да еще знал ювелирное дело. Когда Надежда Константиновна собралась в ссылку, Владимир Ильич написал в письме: привези, пожалуйста, Оскару инструменты, а то заскучал без работы парень. И на жизнь зарабатывать надо. Надежда Константиновна привезла Оскару целую корзину инструментов. Оскар Энгберг и выковал Владимиру Ильичу с Надеждой Константиновной из медных пятаков кольца. Надежда Константиновна всю жизнь их берегла. Зажили по-семейному. Переехали на квартиру в новый дом на самом берегу реки Шуши. Дом отличался ото всех. С высокими окнами. И особенно выделялся двумя деревянными колоннами на парадном крыльце. Откуда он такой, необычный, взялся? Вот откуда. Власти издавна ссылали в Шушенское, дальнее сибирское село, политических. В сороковых годах здесь в ссылке жили два декабриста. Один декабрист знал архитектурное дело. Он и сочинил проект дома с колоннами, в котором теперь поселились Ульяновы и Елизавета Васильевна. Соорудили Владимиру Ильичу рабочий уголок в новой квартире. Поставили полку с книгами. И конторку. Конторка была высокая, с покатой, как у парты, крышкой и перильцами. Лампа на конторке с зеленым абажуром. Зимними вечерами рано гаснут в Шушенском окна, а зеленый огонек Владимира Ильича все горит... Он любил писать стоя. Книгу "Развитие капитализма в России", очень большую книгу, почти всю написал, стоя у конторки. Много работал Владимир Ильич! И книга, и статьи, и переводы с английского! Переводы с английского они делали вместе с Надеждой Константиновной для заработка и отсылали в Петербург в редакцию. Надежда Константиновна была усердной помощницей Владимира Ильича. Было у нее и свое дело - писала брошюру о женщине-работнице. Ведь она хорошо знала рабочую жизнь. Им нравилось вместе трудиться: он за конторкой, она за столом. И отдыхали неразлучно. В лесу и на Шуше или далеко уйдут к Енисею. Хоть и трудно в ссылке, а хорошо было им, молодым и влюбленным. Полдень. Елизавета Васильевна стукнула в дверь: пришел посетитель. Очень занят Владимир Ильич, не хочется отрываться от рукописи, так уж не хочется! Но если пришел за советом бедный крестьянин - все дела в сторону! Елизавета Васильевна впустила крестьянина. Он был весь выцветший, со впалыми щеками, в морщинах, хотя и не очень глубокий старик. Поискал икону в углу, не нашел, покрестился на окно. - Садитесь, пожалуйста, - пригласил Владимир Ильич. Крестьянин сел, поставил у ног кринку, завязанную в кумачовый платок. - С бедой я, уважь, Владимир Ильич, дай совет. - Говорите, говорите, пожалуйста, - живо отозвался Владимир Ильич и приготовился слушать, заложив пальцы за проймы жилета. Крестьянин был дальний, долго рассказывал, кто таков да откуда, пока, наконец, добрался до беды. Вот какая случилась у него беда. От нужды послал старшую дочь в работницы к богатому мужику на год за двадцать целковых. Отработала девка одиннадцать месяцев, а тут заболела мать, да шибко, с печки от хворобы не слазит. А изба малых детишек полна. Пришлось старшей дочери домой ворочаться, за хворой матерью и ребятишками ходить. А хозяин за работу платить отказался, говорит, договор нарушен, месяц до года не дожила, не стану платить! - Неужто задаром почти полный год девка работала? - сокрушался мужик. - Так и оставить? - Нет, так оставить нельзя! - решительно воскликнул Владимир Ильич. Зашагал по комнате, быстро, гневно. Мужик следил за ним слезящимися глазами. Вздыхал. И Надежда Константиновна, кутая плечи в платок, ждала, что решит Владимир Ильич. - Вот что, напишем в волостное правление, потребуем закона, а кулака судом припугнем, - сказал Владимир Ильич. Остановился у конторки, минуту подумал, а через полчаса бумага готова. Убедительная получилась бумага. Подробно объяснил Владимир Ильич мужику, куда отнести бумагу, что говорить, с кем говорить. - Правда за вами, - втолковывал Владимир Ильич. - Не сдавайтесь. Откажут по первому прошению, еще приходите. Дальше будем писать. Правда за вами. Мужик теребил и мял шапку в руках, качал головой, благодарил. Поднял с пола кринку в кумачовом платке и Надежде Константиновне: - Прими маслица в благодарность, хозяюшка. - Что вы! Что вы! - воскликнула Надежда Константиновна. - Да разве можно! Да что вы надумали-то? - Нет уж, масла не надо, - решительно отказался Владимир Ильич. Никак было мужику невдомек, почему они отказываются от благодарности, чудные люди! Ведь бумагу-то писал Владимир Ильич? За спасибо, выходит? Ушел. Унес в сердце добрую память о политическом ссыльном Ульянове. Во многих крестьянских сердцах за свою жизнь в Шушенском оставил Владимир Ильич по себе добрую память. ЧТО БЫЛО В МАЕ В прошлом году Владимир Ильич встретил Первое мая без семьи. Настал новый май, теперь Надежда Константиновна с ним. Надумали шушенские ссыльные по-революционному отпраздновать Первое мая. Утром позавтракали, принарядились - в дверь Проминский. Тоже нарядный, в галстуке. - С Первым маем вас! Владимир Ильич завел охотничью собаку, совсем еще молоденькую и резвую, назвал Женькой. Женька с веселым лаем кинулась навстречу Проминскому, думает, пришел звать на охоту. Все собрались. И отправились к Энгбергу. И Женьку с собой взяли. Весна в этом году была поздняя. По реке Шуше шел лед. Льдины толкались, спешили и уходили в Енисей. Над рекой слышалось шуршание льда. Хоть и прохладный был день, а праздничный, яркий. И настроение у всех было праздничное. Пришли к Энгбергу, уселись на лавке, запели: День настал веселый мая, Прочь с дороги, горя тень! Песнь раздайся удалая! Забастуем в этот день! Полицейские до пота Правят подлую работу, Нас хотят изловить, За решетку посадить. Мы плюем на это дело, Май отпразднуем мы смело, Вместе разом, Гоп-га! Гоп-га! Спели одну песню, принялись за другую. Весь этот день полон был пения. Попраздновали у Энгберга, пошли на луг. Там, вдали от села, под синим шатром неба, загремела "Варшавянка": Вихри враждебные веют над нами, Темные силы нас грозно гнетут, В бой роковой мы вступили с врагами, Нас еще судьбы безвестные ждут. Революционную гордую песню "Варшавянка" привез из Польши Проминский. Когда его гнали в сибирскую ссылку, попал в московской пересыльной тюрьме в одну камеру с русскими марксистами, членами "Союза борьбы". Там был Глеб Кржижановский. А Глеб Кржижановский был не только инженер и марксист. Он еще и стихи сочинял. Проминский в тюрьме тихонько пел "Варшавянку" по-польски. Глеб Кржижановский переводил на русский. На бой кровавый, Святой и правый, Марш, марш вперед, Рабочий народ! Неслись зажигающие слова над шушенским лугом в этот день Первого мая. Счастливый был день! Вечером Владимир Ильич и Надежда Константиновна долго не могли заснуть. Говорили, мечтали о будущем. Придет ли время, когда в свободной России рабочие и весь народ свободно будут праздновать Первое мая с красными флагами? А назавтра... Пыль по дороге столбом. Топот копыт. В Шушенское прискакали жандармы. Тарантас подкатил под окошко Владимира Ильича. Тпрру-у! Лошади стали. Спрыгнули с тарантаса двое жандармов при шашках. С заднего сиденья сошел жандармский офицер, коротенький, плотный, перехваченный поясом, с револьверной кобурой. - Обыск! - бросил офицер. И прямо в рабочую комнату Владимира Ильича, к книжному шкафу. А там на нижней полке запрещенная литература, нелегальная переписка, химические средства для шифрованных писем. Найдут жандармы - годы ссылки набавятся. Много, может быть, лет. - Пожалуйста! - сказал Владимир Ильич, подставляя стул к книжному шкафу. Поразилась Надежда Константиновна его выдержке. - Пожалуйста. Отсюда начнете? Владимир Ильич, спрашивая, кивнул на верхнюю полку. Коротенький офицер, поддержанный жандармами под локти, пыхтя забрался на стул. Начал обыск сверху. А книг масса. Сотни книг! И научные тут были книги. И Пушкин был. И Тургенев. Офицер полистал полчаса, час. Уморился. Велел жандармам продолжать обыск. Сам сел. Глаза скучные. Попробуй перелистай сотни страниц. Жандармскому офицеру и смотреть-то на эту уймищу книг было скучно. Медленно ползло время. Владимир Ильич изредка давал объяснения, какие, где расположены книги. Спокойно, уверенным тоном. И вот добрались до нижней полки. И вот судьба ссыльных Ульяновых висит на волоске. Надежда Константиновна выступила вперед и улыбнулась: - А здесь моя педагогическая литература о школах. Я ведь учительница. - Довольно! - махнул рукой жандарм. Он хотел есть. Рюмочку водки выпить хотел. Умаялся он. "Ну их, этих ссыльных! Учены уж больно". И обыск закончился. Как раз перед нижней полкой закончился. А там нелегальная литература, химические средства... Жандармы уехали. Елизавета Васильевна вошла. Все время обыска она просидела в соседней комнате, нервно куря папироски, одну за другой. - Пронесло? - спросила Елизавета Васильевна. - Пронесло! - засмеялся Владимир Ильич и добавил сибирское словечко: - Однако... У ПОСТЕЛИ ВАНЕЕВА Два раза в неделю почтарь приносил почту. Иногда чуть не полмешка притащит писем и книг. Шмякнет об пол: - Читайте! Писали родные, писали товарищи. На пятьдесят и сто верст в округе жили ссыльные члены "Союза борьбы". Жили и дальше, совсем далеко, в самых гиблых ледовых местах. Один раз Владимир Ильич получил из дома пакет - от Анны Ильиничны. Секретный, это он распознал по условной крохотной метке. Значит, в пакете есть что-то важное. Так и было. Проявил тайнопись: перед ним сочинение. Сестра писала в письме: вот, мол, познакомься, какие в Питере пошли взгляды вместо марксизма. Владимир Ильич стал читать. Сдвинул брови, нахмурился. Не понравилось ему сочинение, какое прислала Анна Ильинична. Сестра назвала его нерусским названием: "Кредо". На русский перевести - значит: верование, взгляды. Анна Ильинична писала в письме, что собралась группа людей и стала высказываться против марксизма. Небольшая группка, а бойкая. Что же она проповедует? Вот что. Рабочим неинтересна политика. Рабочим не нужна революция. Рабочие хотят одного: чтобы повыше был заработок. А для этого надо мирно жить с хозяевами и фабрикантами. Такие взгляды назывались "экономизмом". Владимир Ильич и его товарищи-революционеры были марксистами. А то появились "экономисты". - Что делать? - вслух раздумывал Владимир Ильич, шагая по комнате. - Ведь они уводят рабочих от революционных задач! Надежда Константиновна знала привычку Владимира Ильича иногда думать вслух. Не надо мешать. Сейчас он найдет решение. И верно. Пошагал-пошагал, подумал и нашел: - Созовем товарищей. Обсудим "Кредо". Напишем "Протест". Подпишемся под "Протестом" и разошлем тайно по заводам и фабрикам. Тут же они с Надеждой Константиновной принялись писать письма всем ссыльным друзьям, чтобы придумали причину, отпросились бы у властей и приезжали на сбор. А где назначить сбор? Самое подходящее - в Шушенском. Но Владимир Ильич выбрал село Ермаковское, шестьдесят верст за Шушенским. Там жил в ссылке друг и помощник Владимира Ильича по "Союзу борьбы" Анатолий Ванеев. В тюрьме он тяжело заболел. Вцепилась чахотка и грызла. Грызла все злее. С постели подняться не мог. Вот почему Владимир Ильич назначил сбор в селе Ермаковском. Политические ссыльные собрались из разных мест. Ванеев лежал на белых подушках. Сам белее подушки, исхудалый, с лихорадочным блеском в огромных глазах. И счастливый. Как он был рад! Он участвовал в общем деле. Хочется жить! Работать! Приносить людям пользу. Обсудили "Кредо". Подписали "Протест". Полетит в рабочие кружки по всем городам революционный призыв из далекой Сибири: "Товарищи, не слушайте "экономистов". У нас один путь - революция!" После обсуждения Владимир Ильич не ушел, сел у постели Ванеева. Ванеев устал. Холодный пот крупными каплями выступил на лбу. Глаза провалились, как в ямы. - Не уходи, - слабо выговорили бледные губы. Владимир Ильич не уходил. Бедный Ванеев, замученный царской тюрьмой и неволей! Владимир Ильич поправил на нем одеяло, погладил плечо. И говорил, делился планами. Скоро ссылке конец. Владимир Ильич рассказывал, что будет после ссылки. Создадим рабочую марксистскую партию. Будем выпускать газету, нашу, пролетарскую газету. Будем бороться с царизмом. Ванеев слушал жадно, восторженно. Августовский вечер за окном потемнел. Издалека долетали щемящие грустные звуки гармоники. А Ванеев шептал пересохшими от жара губами: - Спасибо, Владимир. Ты вдохнул в меня жизнь. Я верю... Это был последний счастливый вечер Ванеева. Не прошло и трех недель, Владимир Ильич и Надежда Константиновна снова приехали в село Ермаковское хоронить Анатолия. - Прощай, Анатолий, - говорил над гробом Владимир Ильич. - Клянемся тебе, мы будем верны революционному делу. Летели первые снежинки, падали и не таяли на мертвом лице Анатолия. Владимир Ильич заказал чугунную плиту на могилу. "Анатолий Александрович Ванеев. Политический ссыльный. Умер 8 сентября 1899 г. 27 лет от роду. Мир праху твоему, товарищ". НА ВОЛЮ! Непонятное происходило в доме. Непривычное. Чемоданы, узлы, связки книг во всех комнатах. Обычный порядок был странно нарушен. - Женьку с каждым часом все больше разбирало беспокойство. Она ходила по дому, открывая носом двери. Всюду сваленные на пол книги, клочки бумаг, обрывки веревок. Женька тыкалась в плечо Владимира Ильича, присевшего на корточки перед кипами книг. Владимир Ильич связывал книги, а Женька, жалобно ласкаясь, поскуливала: да объясните же, что тут у вас? - Время пришло расставаться, - сказал Владимир Ильич. Потрепал Женьку. С каким восторгом сопровождала она его на охоту! - Настала, Женька, пора расставания. Передадим тебя в надежные руки. Помощница Елизаветы Васильевны по хозяйству, синеглазая Паша, проливала горючие слезы, утираясь фартуком. Уезжают из Сибири Ульяновы, кончилась ссылка, отжили срок. - Скучно будет Паше, однако, без них! А Минька, шестилетний соседский мальчонка, азартно подбирал брошенные в суматохе тетрадку, карандаш, коробку из-под монпансье и тому подобные ценности: - Тетенька Надежда Константиновна, можно? Пришел Оскар Энгберг. Надежда Конста