нтиновна с ним занималась - читали "Капитал" Карла Маркса. Оскар на прощание принес подарок. Из крышки часов сделал брошку в виде книжечки, старательно вырезал надпись: "Капитал" Маркса, том I - на память о наших занятиях". - До свидания, дорогой товарищ Энгберг! - простились Надежда Константиновна и Владимир Ильич. - Придется ли встретиться? - Вот революцию сделаем... - ответил Оскар. Двадцать девятого января до рассвета, когда в Шушенском еще сонно глядели темные окна, дымы еще не поднимались над трубами и за околицей склонилось к земле предутреннее мглистое небо, у крыльца остановились двое саней. Утирая фартуком слезы, забегала туда-сюда Паша. Владимир Ильич принялся грузить книги и вещи. Все помогали, суетились. - Сядьте, да сядьте же, посидеть перед дорогой надо, - уговаривала Елизавета Васильевна. Посидели молча. - Едем! В путь! - вскочил Владимир Ильич. Мороз стоял основательный. Владимир Ильич помог женщинам надеть в дорогу дохи. Укутал, подоткнул с боков сено, чтобы не дуло. - Владимир Ильич, а вы-то без дохи, обморозитесь! - забеспокоилась Елизавета Васильевна. - Меня радость греет, что едем на волю, никакой мороз не прошибет, - ответил Владимир Ильич. - Ну хоть муфту мою возьмите, руки-то спрятать! Он засмеялся, взял муфту, залез в сани. И кони рванулись. Вот и Шушенское позади, навсегда. Вот и небо заяснелось. Вспыхнуло облачко. Полился на востоке из-за края земли розовый свет. И торжественно поднялось дневное светило. И на душе у Владимира Ильича было торжественно. Первое утро свободы! За последние месяцы он похудел в ожидании конца ссылки, опасался все, не придрались бы власти, не прибавили бы срок. Владимир Ильич думал, думал. Все об одном. О возобновлении партии. Когда Владимир Ильич был в ссылке, в Минске созвали I съезд, в 1898 году. Но тут же власти арестовали почти всех организаторов партии. Надо восстанавливать партию. Газета - первый для этого шаг. Нелегальная, марксистская газета. Она соберет и объединит все передовые силы России. Вот о чем думал Владимир Ильич. А дорога бежала. Останавливались на почтовых станциях только затем, чтобы поменять лошадей да поесть. Эх, позабыли пельмени! Вкусны мороженые, стукающие в мешке, как орехи, пельмени, с луком и перцем, особенно в дальней дороге, когда надышишься досыта чистейшим воздухом, нажжет щеки колючий мороз! Досадно, забыли! Далеко ехать до города Минусинска. Да от Минусинска больше трехсот верст до станции Ачинск. День и ночь ехали. Дни стояли яркие, солнечные, с синевой небес, разрисованными жемчужным инеем ветками, блистанием снега. Ночи лунные. Огромная луна в просторном небе плыла как корабль между редкими звездами. В ночи звонче перекликались бубенчики. Прискакали на станцию Ачинск на пятый день, на рассвете. Станционный колокол пробил: близится поезд. Громко дыша, черный, в саже и масле, паровоз подтащил пассажирский состав. Минута остановки. Колокол пробил отправление. Долгожданное сбывалось. Впереди новая жизнь. ИЗ ИСКРЫ - ПЛАМЯ! Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье, Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье. Так писал Пушкин декабристам в Нерчинские рудники. Поэт-декабрист Одоевский ответил Пушкину: Наш скорбный труд не пропадет! Из искры возгорится пламя! Владимир Ильич решил дать газете название "Искра". В Шушенском он обдумал газету от первой до последней строки. Теперь надо было ее создавать. Вернувшись из Сибири, Владимир Ильич поселился в Пскове. Один. Без Надежды Константиновны. У Надежды Константиновны не кончилась ссылка - ведь она позднее попала в тюрьму и Сибирь, - поэтому теперь ей назначено было доживать срок в Уфе. А Владимиру Ильичу разрешили жить в Пскове. Трудно расставаться с Надюшей. Но даже в мыслях ни ему, ни ей не пришло, что можно бы подождать, помедлить, пока кончится срок ее ссылки. А тогда уж... Нет, Владимир Ильич не мог медлить и ждать. Революционная работа неотложна. Самое главное дело, смысл жизни. "До свиданья, Надюша. До встречи". В Пскове Владимир Ильич развернул подготовку "Искры" вовсю. Выезжал в разные города. Всюду искал товарищей для работы в "Искре". Надо было подготовить авторов, которые писали бы в газету статьи. Надо найти агентов-распространителей. Ведь "Искру" нельзя обыкновенным способом продавать в газетных киосках. Живо засадят в тюрьму. Значит, распространять надо будет тайно. Надо раздобыть денег на выпуск газеты. И денег Владимир Ильич раздобыл. На первое время деньги для "Искры" дала учительница вечерней рабочей школы Александра Михайловна Калмыкова. Она хоть и была владелицей петербургского книжного склада, а дружила с марксистами, особенно с Владимиром Ильичом. Все подготовлено. За четыре месяца Владимир Ильич, как говорится, гору своротил. Но где же выпускать "Искру"? Разве можно было в России печатать такую газету? Против царя. Против помещиков и фабрикантов. Против полицейских чиновников. Конечно, нельзя выпускать в России такую газету! Где же? Владимир Ильич посоветовался с товарищами. Обсудили со всех сторон и решили выпускать газету за границей. Конечно, и там выпускать такую газету можно было только в глубокой тайне. Но там все же не так много было русских полицейских ищеек, не сразу угодишь за решетку. Решено. Владимир Ильич съездил попрощаться с Надеждой Константиновной - у нее только через девять месяцев кончится ссылка, - и поезд помчал его в далекие чужие края. Надолго ли? Оказалось, надолго. В немецком городе Лейпциге, с узкими улицами, островерхими домами и кирками, было много фабрик и еще больше типографий и всевозможных книжных лавочек. Жил в Лейпциге один немец, лет тридцати пяти, по имени Герман Рау, веселый, усатый, подстриженный бобриком. Он был хозяином маленькой типографии в деревушке Пробстхейд, неподалеку от Лейпцига. В типографии Германа Рау всего-то и стоял один-единственный станок. Правда, большущий. На этом большущем допотопном станке печаталась спортивная рабочая газета, разные объявления и брошюрки. Герман Рау был социал-демократом и состоял членом немецкой социал-демократической партии. Однажды лейпцигские социал-демократы сказали Герману Рау, что приехал из России марксист. Приехал в Женеву. Затем поселился в Мюнхене. Задача у русских марксистов: выпускать революционную газету. С этим делом обратился приезжий к русским эмигрантам и немецким социал-демократам. Решили: первый номер "Искры" выпустить в немецком городе Лейпциге. - Надо помочь русским товарищам, - сказали Герману Рау лейпцигские социал-демократы, когда получили из Мюнхена весть о приезжем. Герман Рау рад помочь, да вот беда: в типографии и в помине не было русского шрифта. Был немецкий шрифт, а русского не было. Думали день, думали два, на третий надумали, вернее, договорились с надежным товарищем. В одной лейпцигской типографии печатались для России на русском языке церковные книги. К этой-то типографии и подкатил однажды наборщик, помощник Германа Рау, ручную тележку. Подкатил, стал в сторонке, закурил сигарету. Стоит. Люди мимо идут, ничего не видят особенного. Через некоторое время кто-то махнул рукой из окна. А еще погодя вышел товарищ, рабочий с подвязанным фартуком. Видно, в фартуке тяжесть. Да, там был русский шрифт, свинцовые русские буковки. Товарищ ссыпал шрифт в тележку. Наборщик прикрыл старой курткой и повез. Теперь скоро будет печататься "Искра"! Приехал из Мюнхена Владимир Ильич. Привез статьи для газеты, свои и товарищей. Владимир Ильич снял комнатенку на окраине Лейпцига. Каждое утро вставал до рассвета. И нынче рано проснулся. За окном темнота. Тихо. Даже фабричных гудков еще не слыхать. В комнате зябко. На улице стоял сырой холодный декабрь. Владимир Ильич вскипятил на спиртовке чай. Выпил, обжигаясь, из жестяной кружки и, как обычно, вышел из дома. Идти далеко - до деревни Пробстхейд, до типографии Германа Рау. Наверное, километров пять-шесть надо идти. Конки туда не было, шагай на своих на двоих. Навстречу шли пешие или ехали на велосипедах рабочие. Тарахтели повозки: крестьяне везли продукты на рынок. Вот город кончился. Началось снежное поле. Вдалеке чернел лес. Засветились огоньки окрестных селений. И в типографии Германа Рау, в деревне Пробстхейд, светились окошки. Горела керосиновая лампа. Вся типография состояла всего из одной большой комнаты. Половину комнаты занимал громоздкий старый станок. Были еще две наборные кассы. В чугунной печке жарко трещали дрова, качалось пламя, качались тени на стенах. В типографии был хозяин Герман Рау, да наборщик, да один ученик. И никого больше. - Сегодня важный день, - сказал Владимиру Ильичу по-немецки Герман Рау. Владимир Ильич кивнул. Да, сегодня был важный день. Владимир Ильич волновался. До сих пор все велась подготовка, а сегодня... Наборщик тяжело поднял раму с набором. Перенес к станку. Герман Рау встал за станок. Взялся за ручку. Станок зашумел. Валик завертелся. И газетный лист сполз с машины, еще влажный лист! Первый номер "Искры" был напечатан. Владимир Ильич взял газету. Как долго и страстно мечтал он об этой минуте! "У нас есть газета, наша, рабочая, революционная газета! Лети же, наша газета, на родину. Буди мысли и сердца, зови к революции". Владимир Ильич вслух прочитал заголовок: - "Искра". В правом верхнем углу было напечатано крупно: "Из искры возгорится пламя!" ЛЕНИН Пассажирский поезд шел по Германии к Кенигсбергу. В вагоне третьего класса в уголке у окна сидел молодой человек. Он ехал из Мюнхена и всю дорогу дремал. Во всяком случае, ни с кем не промолвил ни слова. Довольно большой чемодан стоял у его ног. Приехали в Кенигсберг, старинный город, с каменной крепостью, кирками, красными черепичными крышами. Там шумливое Балтийское море и порт. В порту стояли пароходы. Среди них один под названием "Святая Маргарита". Немец из Мюнхена довольно свистнул и не стал толкаться в порту, а отправился в ближний пивной погребок. В погребке было людно, воздух был сизый и горький от табачного дыма. Немец из Мюнхена занял свободное место, а чемодан запихнул под столик. Спросил сосисок с капустой и стал медленно есть, запивая пивком. Очень медленно. Можно подумать, времени свободного у него было пропасть. А может быть, он кого-нибудь ждал? Да, именно так. Он ждал матроса с парохода "Святая Маргарита". Для встречи с ним немец и приехал из Мюнхена, хотя ни разу до сих пор его не видал. Когда новый посетитель входил в погребок, мюнхенец в упор глядел на него, энергично приглаживая волосы к правому уху правой рукой. Конечно, никто не обращал на это внимания. В самом деле, что такого особенного, что человек приглаживает волосы? Между тем это был условный знак. Вот вошел матрос, крепкий, невысокий, коричневый от морского загара. С порога оглядел людей, заметил человека, приглаживающего волосы, направился прямо к нему. Сел за столик, нащупал ногой чемодан: - Дьявольский ветер. - Не беда, если попутный, - ответил немец из Мюнхена. - Угадал, братишка, попутный. Это был пароль. После пароля они сразу почувствовали друг друга товарищами. У них было общее опасное дело, для которого они сошлись в пивном погребке. Скоро они кончили разговор, поднялись и вышли из пивной. Теперь не приезжий нес чемодан, а матрос. Никто не заметил перемены. Кому какое дело? Идут два приятеля, о чем-то толкуют. На перекрестке попрощались. И немец из Мюнхена, засунув руки в карманы, довольный, что сделано дело, посвистывая, направился к поезду, обратно домой. А чемодан поехал через Балтийское море на пароходе "Святая Маргарита" в шведскую столицу Стокгольм. К ночи разревелся ветер, забушевали волны, налетел страшный шторм. Буря трепала "Святую Маргариту", обшивка бортов трещала, гнулась мачта, волны окатывали палубу, темь была на море, хоть выколи глаз. В Стокгольм опоздали на шесть часов. Наверное, финское судно "Суоми" давно на пути в Гельсингфорс. По расписанию часа уже четыре в пути. А матросу как раз "Суоми" и надо. "Не поспел! - с досадой думал матрос. - Как теперь быть? Подвел шторм проклятый!" Вдруг он увидел "Суоми". Финское судно стояло в стокгольмском порту и разводило пары. Должно быть, шторм его задержал, и только теперь оно собиралось отчаливать. А "Святая Маргарита" почти рядом причаливала. К счастью, наш матрос сменился с вахты. Тут же схватил чемодан - и опрометью на берег. "Суоми" близко, но "Суоми" отходит. - Тихий вперед! - скомандовал капитан. Закипела вода под винтом. Тронулся пароход. Поздно. - Господин помощник капитана! - кричал матрос, таща чемодан. - Вам посылка из Кенигсберга от тетушки. Матрос запыхался от бега. Чемодан был тяжелый. А "Суоми" уходит. Напрасны усилия. Но нет, не напрасны. Случилось чудо. Капитан услыхал и... - Тихий задний, - раздалась на "Суоми" команда. - Стоп. Спускай трап. - Господин помощник капитана! - во все горло кричал матрос. - Вам теплые фуфайки тетушка посылает. Да новый костюм. В кучке людей, стоявших у причала, послышался смех. Все почему-то были довольны, что "Суоми" вернулась за посылкой для помощника капитана. А он, молодой, с розовыми щеками, подхватил чемодан, благодарно махнул матросу и потащил посылку в каюту. Запер каюту на ключ. Ключ спрятал в карман. - Показывайте подарки, тетушкин баловень, - пошутил капитан, когда вышли в море. - Поглядим, какие ему наряды прислали. - Боюсь, они старомодны, как сама моя тетушка, - отшутился помощник. И чемодан продолжал долгий путь. В финском городе Гельсингфорсе шел дождь. Проливной. Из водосточных труб, с крыш хлестала вода. Бурные потоки неслись вдоль тротуаров. Крупными пузырями надувались лужи, предвещая ненастье. Люди попрятались по домам. Улицы были пустынны. Помощник капитана с парохода "Суоми", в черном плаще, торопливо шагал по направлению к конке. Он был озабочен. Что за ливень! Не промок бы чемодан под таким ливнем. Настоящий потоп. Даже для дождливой Финляндии слишком. Помощник капитана поглядывал по сторонам, ища того рабочего, который должен был встречать его у остановки. Но "Суоми" опоздала на несколько часов. И этот потоп! Улицы пусты. Неужели рабочий из Питера не дождался? Ах какая досада! Вон и конка... А питерца нет. Но в эту минуту из-под арки дома напротив вынырнул человек лет сорока, ничем не приметный. Огляделся, подошел. Это был петербуржец. - Чертовски не повезло, - проворчал он. - Пять часов болтаюсь здесь под дождем. Весь иззяб... - Шторм задержал. Когда едете? - спросил помощник капитана. - Сегодня. - Зер гут, немедля извещу телеграммой. Рабочий кивнул, взял чемодан и взобрался на подошедшую конку. Через несколько часов чемодан ехал поездом по Финляндской железной дороге в Петербург. Поезд шел мимо голых весенних полей. Мимо мокрых деревенек и нарядных, но еще необжитых, заколоченных дач. Питерец хорошо знал эти места и в окно не глядел. Читал газету, ждал Белоостров. От станции Белоостров начиналась Россия. Там всегда бывал таможенный осмотр. В вагоне появился чиновник: - Пра-ашу открыть чемоданы. Питерец не спеша открыл. Пара белья, старенький клетчатый плед, коробка дешевых конфет. А фуфайки, о которых кричал кенигсбергский матрос? Фуфаек не было. Впрочем, чиновник о фуфайках не слышал. Постукал по стенкам чемодана, ничего не нашел подозрительного. В тот же день рабочий был в Петербурге и поднимался по лестнице на второй этаж каменного, украшенного скульптурами дома на Васильевском острове. Над дверью медная дощечка: "Зубной врач". Приезжий позвонил: два долгих звонка, третий короткий. Это значило: пришел свой человек. Зубной врач открыл: - Проходите, вас ждут. Дело в том, что тут была явка. Так называлась квартира для тайных встреч революционеров. В зубном кабинете рабочего дожидалась девушка. - Давайте, - сказала она. И взялась за чемодан. Чего только он, бедняга, не натерпелся в дороге! Были и шторм, и ливень, и обыск. Девушка живо выкинула из чемодана клетчатый плед, другие вещички. И что это? Приезжий хитрым движением нажал на дно. Дно открылось, как крышка. Чемодан был с двойным дном. Плотно-плотно там были набиты газеты. Девушка взяла одну. "Искра"! Так вот что с таким трудом, в такой тайне везли из Мюнхена разные люди! Через Кенигсберг, Стокгольм, Гельсингфорс в Петербург... Девушка принялась перекладывать газеты "Искра" из чемодана в деревянную коробку для шляп - тогда дамы носили большие широченные шляпы. И коробка для шляп была пребольшущей! Девушка полным-полно напихала в нее газет, перевязала ремнями. Подняла - тяжело: - Ничего, донесу. И понесла рабочим, в рабочие кружки, на окраины Питера. Она была агентом "Искры". Во всех больших городах России тайно работали агенты "Искры". "Искру" везли по морям. Везли на поездах. Тайно переправляли в разных местах через границу. "Искра" раскрывала рабочим и крестьянам глаза на их жизнь. "Искра" учила: "Боритесь с царизмом! Боритесь с хозяевами!" "Искра" звала к созданию партии. Звала к революции. К борьбе против царя. Поднималось в России могучее рабочее движение, разбуженное "Искрой". Во главе всего этого большого движения, руководителем его и основным редактором "Искры" был Владимир Ильич. Много писем получал Владимир Ильич из России от рабочих и агентов "Искры". Сотни шифрованных писем шли из России. Шли из России с заводов и фабрик статьи и заметки. Владимир Ильич печатал их в "Искре". Писал рабочим в Россию ответы. Писал статьи для "Искры". Писал книги о политике и революционной борьбе. Свои статьи и книги с декабря 1901 года Владимир Ильич стал подписывать: Ленин. Почему Владимир Ильич взял такую фамилию? Может быть, назвался именем суровой и мощной сибирской реки? Может быть. Появилось новое имя: Ленин. О нем узнает весь мир. БОЛЬШЕВИКИ В горной Швейцарии, у берегов синего-синего Женевского озера, раскинулся красивый город Женева. В предместье Женевы, неподалеку от озера, в рабочем поселке Сешерон был один дом. Двухэтажный, но совсем небольшой. Как у всех домов, черепичная крыша. На окнах голубые ставни. В домике жили "Ильичи". Так ласково называли товарищи Владимира Ильича с Надеждой Константиновной. Сначала Ильичи жили в Мюнхене. Мюнхенская полиция пронюхала про "Искру", пришлось уезжать. Перебрались в столицу Англии - Лондон, на много верст протянувшийся город, дождливый, туманный. Целый год выпускали в Лондоне "Искру". И там стало опасно. Надо новое пристанище искать для "Искры". Так Ильичи очутились в Женеве, в рабочем поселке Сешерон. - Отлично! - сказал Владимир Ильич, в минуту обежав двухэтажный домик: внизу довольно просторная кухня, наверху небольшие светлые комнатки. - Отлично. Тихо. Спокойно будет работать. Работы у Владимира Ильича уйма, но тишина скоро кончилась. Жители поселка заметили: к русским и вообще-то приходило много людей, а в июле 1903 года посетителям вовсе не стало счета. Приезжали по одному, по двое, по трое. Нездешние люди - это не трудно было понять: от местных отличались и одеждой и речью. Речь была русская. Приезжали русские люди. Видно, в Женеву они попадали впервые, все было им внове. Солнечное небо им нравилось, и веселенькие ставни у окон, и цветы в палисадниках. Может быть, жители поселка Сешерон удивлялись, что летом 1903 года так много понаехало русских в Женеву. Никто, конечно, не знал, что это из разных местностей России съезжались делегаты на II съезд партии. Все непременно заходили к Ильичам, а некоторые так прямо с поезда к ним, в Сешерон. На кухне с утра до ночи кипел и фырчал эмалированный чайник. Со стола не убиралась посуда. Каждого встречали приветом и горячим чаем с мягкой булкой. Ведь были некоторые делегаты, что в России жили в ссылке. Смельчаки! Выбрали делегатами, так они из ссылки бежали на съезд. У иных на еду даже не было денег. Но все полны были жизни и веры. Все были веселы. Иногда вечерами соседи Ильичей примолкали, слушая пение из домика русских, где в эти дни так много толпилось приезжих. Удивительное пение, такого еще не слыхивали в рабочем поселке Сешерон. Широкие, вольные, то заунывные, трогающие душу печалью, то залихватские и удалые мотивы лились из окон. - Видно, хорошие люди эти русские. Только хорошие люди могут петь так задушевно! - говорили соседи. Делегаты приезжали к Ленину поговорить о вопросах съезда, поделиться мыслями. Делегаты знали, он больше всех подготавливал съезд. Владимира Ильича очень ценили и уважали все делегаты. Ведь зто он писал в "Искру" так много статей. Это он написал замечательную книгу "Что делать?" о том, как строить партию. Подготавливал для партии Устав и боевую Программу. "Мы хотим добиться нового, лучшего устройства общества: в этом новом, лучшем обществе не должно быть ни богатых, ни бедных, - объяснял Ленин, - все должны принимать участие в работе". Владимир Ильич еще в ссылке обдумывал Программу. И хотел договориться на съезде, как правильнее бороться за новое общество. Как к нему скорее прийти. Из Женевы делегаты поехали в столицу Бельгии - Брюссель. В Брюсселе открылся II съезд. Не в просторном, светлом зале проходил съезд, как теперь бывает у нас. Нет, никакого не было зала, а был огромный мучной склад, неуютный и темный. Пахло сыростью. Ночью, наверное, в темноте бегали крысы. Склад проветрили, подмели. Сколотили деревянную трибуну. Большое окно завесили красной материей. Поставили лавки. И делегаты заняли места. На трибуну поднялся Плеханов. Плеханов был первым русским марксистом. Он был ученым. Еще до Ленина написал много книг, объясняющих революционное учение Маркса. Плеханов торжественно открыл II съезд партии, сказал хорошую речь. Все слушали с замиранием сердца. Как волновался Владимир Ильич! Даже побледнел. Только ярко горели глаза. Давно мечтал он о партийном съезде, о восстановлении партии. Наконец-то сбылось! Началась работа съезда. И почти с первых же дней началась на съезде борьба. Что же это была за борьба? Кто против кого боролся? Дело в том, что нашлись делегаты, которые не соглашались с боевой Программой Ленина. Слишком она казалась им новой и смелой. Новизна их пугала. И эти делегаты стали спорить с Лениным. Но Ленин был прав и так страстно и горячо защищал свою правоту, что большинство делегатов стало на его сторону. На съезде обсуждали Программу и Устав партии. Были выборы в Центральный Комитет и редакцию газеты "Искра". И по всем вопросам разгоралась борьба. Ленин сделал на съезде доклад, очень ясный и убедительный, все слушали с необыкновенным вниманием. На съезде было тридцать семь заседаний. Ленин выступил сто двадцать раз с речами и репликами. Захватывающе он говорил! Большинство делегатов было за Ленина. Их стали называть большевиками. Кто за рабочую революцию, за счастье народа, за ленинскую Программу, за Ленина - тот большевик. А тех, кто на II съезде откололся от Ленина, назвали меньшевиками, их было меньше. Меньшевики отошли от революционной борьбы. Большевики, напротив, теснее собрались вокруг Ленина. Съезд работал, заседания шли одно за другим, а возле мучного склада стали появляться подозрительные личности. Шныряли, подсматривали. Оказывается, бельгийская полиция распознала, что съехались русские революционеры, целую толпу шпиков подослала следить. Надвигалась опасность. Пришлось всему съезду перекочевать в новое место. Переехали в Лондон. Там продолжалась работа. Тоже тайно. Каждый день приходилось менять адрес, искать для заседаний пристанище. Вот в каких трудных и опасных условиях шел второй съезд. Ленин победил. Большевики были с ним, неустрашимые и пламенные соратники Ленина! ...В Лондоне часты дожди. И тут долго сеял меленький дождичек, лондонцы ходили под большими зонтами. Прямо-таки запружены были улицы зонтиками. На час прилетит ветер с Ла-Манша, разметет в небе плотные тучи, блеснет голубизна, засветит солнце. И снова дождь. В один такой сырой день после съезда, когда сверкнул ненадолго луч солнца и скрылся за тучами, Ленин сказал: - Товарищи! Двадцать лет назад здесь, в Лондоне, умер Карл Маркс. Поедем поклониться могиле великого Маркса. - Поедем, - согласились большевики. И они отправились все вместе на кладбище. Кладбище было в парке, расположенном в северной части Лондона на высоком холме. С холма далеко виден был Лондон. Темные от копоти здания, темные крыши, дымные трубы заводов. На могиле Маркса лежала плита из белого мрамора, словно в раме из ярко-зеленой травы. Куст роз в изголовье. Лепестки печально поникли. Сеял дождь. Черные зонтики медленно двигались улицами. - Товарищи, - негромко сказал Ленин, сняв шляпу. - Великий Маркс - наш учитель. Поклянемся над могилой Маркса, что будем верны его учению. - И добавил: - Никогда не оставим борьбы. Вперед, товарищи. Только вперед. ЗЛОДЕЙСТВО В Петербурге на Путиловском заводе уволили троих рабочих. Ни за что. Не понравились мастеру - и все тут, уволены. Буря поднялась на заводе. - Нет у нас прав. Давайте нам права. Долой мастеров-живодеров! - требовали путиловцы. Вспыхнула стачка. Все путиловцы, все до единого, отказались работать. Завод стал. В тот же день остановились еще два завода. А через день бастовало уже 360 заводов и фабрик. Затихли станки. Петербург оцепенел, притаился. Все ждали, что будет. В воскресенье 9 января 1905 года тысячи рабочих вышли на улицы. - Идем к царю милости просить, - говорили рабочие. - Царь-батюшка, заступись за правду, не дай пропасть с голоду. Большевики отговаривали: не ходите, не послушает вас царь. Рабочие шли: царь не знает, как бедует народ. Узнает, так вступится. Припугнет лихих мастеров и хозяев. А то уж совсем житья не стало рабочим. Рабочие несли царю петицию со своими просьбами. Утром в воскресенье со всех концов Петербурга двигались, двигались к Зимнему дворцу рабочие шествия. Текли вдоль улиц, выливались на площади. Качались над головами церковные хоругви, поблескивая золоченым шитьем. Плыли на вышитых полотенцах иконы. Шли и дети и женщины. С верой, мольбой. Но что это? На перекрестках построены отряды солдат. Ружья у ноги. Офицеры перед строем в белых перчатках. В это время на Дальнем Востоке шла война. На суше и на море были жестокие бои. Почти год назад напали на Россию японцы. Русские генералы оказались совсем не готовы. Русские войска терпели изо дня в день поражения. Тысячи солдат погибали где-то далеко... А здесь, в Питере, царские офицеры вывели солдат против своих безоружных рабочих. Расставили по всей столице. Зачем? - Для порядку, - объяснял один рабочий, держа у груди икону пресвятой божьей матери. - Толчеи, стало быть, опасаются. Рабочий этот вышел на улицы вместе с женой. Огромные, как черные ямы, глаза мрачно блестели на ее истомленном лице. - Воротилась бы домой, - поглядев на жену, сказал рабочий. - Лица нет на тебе. Ребятишки одни в каморе заперты. Не сотворили бы чего... Вернись, Татьяна, домой. - Нет, нет! - исступленно заговорила она. - Выйдет к народу царь, кинусь в ноги. Царь-батюшка, пожалей ребятишек! Сердце-то царское и помягчеет. У самого, чай, дети. Каменная громада Зимнего дворца неприступно высилась в глубине площади. Сотни окон немо глядели. Снег перед дворцом был нетоптаный, белый. Плотная цепь солдат с угрюмыми лицами охраняла дворец. При виде толпы офицер поднял руку в перчатке. Ружья вскинулись к плечу. - Братцы, не стращайте, солдатики! - закричали рабочие. - Свои ведь идем. С добрым словом к царю. - Неужто он один в таком дворце громадном живет? - изумлялась Татьяна, дивясь величественному, как крепость, дворцу. - Стой! Не ходи дальше! - прокричал офицер. - Нельзя. Не сметь дальше! Рабочие смешались. На минуту произошла заминка. Но задние, не видя солдат, напирали. - Боже, царя храпи! - разносилось по площади. Рабочие в передних рядах подняли белые платки и махали ими. - Мы - мирные! Царю просьбу несем! - кричали рабочие и шли с хоругвями, иконами, белыми платками. - Пли! - приказал офицер. Раздался треск. Непонятный, негромкий. Вспышка. Человек двадцать из толпы рабочих рухнули наземь. Татьяна охнула, схватилась за мужа и медленно сползла к его ногам. - Татьяна!.. - не веря, крикнул он. Она лежала на боку, уткнувшись в снег мертвым лицом. - Пли! - повторилась команда. - Пли! Пли! Пли! - Убили нас! - страшно охнул рабочий. Дикими глазами он глядел на жену. Обезумел. Замахнулся иконой, швырнул в солдата, кинулся пулям навстречу: - Злодеи! Проклятые... Ребятишки-то. Трое. В каморе запертые... Люди бежали с площади. Прятались в подъездах домов. Падали замертво. Снежная площадь перед Зимним дворцом почернела от тел убитых. Выскакал конный отряд, с шашками наголо. - Бра-атцы! Пропали! - поднялся над толпой страшный вопль. - Проклятые, проклятые! - Вот он, ваш царь! - яростно агитировал молодой большевик. - Вот в кого вы верили. В зверя жестокого верили! Рабочие поняли. Царь их расстрелял. Навсегда была расстреляна народная вера в царя. В это Кровавое воскресенье 9 января 1905 года в Петербурге было убито больше тысячи рабочих. Пять тысяч ранено. К вечеру на петербургских улицах валились фонарные столбы, строились баррикады. Рабочие поднимали против царской власти бои. На окраине Женевы, вблизи реки Арвы, была улица Каруж. Русские эмигранты называли ее Каружкой. На Каружке преимущественно они и селились. Здесь была столовая мужа и жены Лепешинских, товарищей Владимира Ильича по сибирской ссылке. Столовую Лепешинских знали все русские эмигранты. Просторная комната на первом этаже, две витрины вместо окон. Длинные дощатые столы, очень чистые. И пианино. Это была не только столовая, а вроде бы клуб большевиков. Здесь читали лекции, играли в шахматы, обсуждали политику... Когда телеграф принес в Женеву весть о Кровавом воскресенье, все эмигранты без зова собрались в столовой Лепешинских. Говорили мало. Было тихо. Лица были серьезны и строги. Большевики понимали: в России начиналось большое, небывалое. "Домой, домой, на родину!" - думал Владимир Ильич. Чей-то голос скорбно запел: Вы жертвою пали в борьбе роковой... Все поднялись и подхватили: Любви беззаветной к народу. Вы отдали все, что могли, за него, За жизнь его, честь и свободу. У многих на глазах были слезы. - В России революция, - сказал Владимир Ильич. Горячо прозвучало это великое слово. В тот же вечер Ленин написал призывную статью для газеты "Вперед". Это была новая газета большевиков. "Искру" захватили меньшевики. А большевики теперь выпускали газету "Вперед". Ленин писал: "Начинается восстание. Сила против силы. Кипит уличный бой, воздвигаются баррикады, трещат залпы, и грохочут пушки. Льются ручьи крови, разгорается гражданская война за свободу... Да здравствует революция! Да здравствует восставший пролетариат!" КРАСНЫЙ ФЛАГ В МОРЕ Однажды в конце лета у двери женевской квартиры Ульяновых зазвенел колокольчик. - Володя, к тебе, - сказала Надежда Константиновна, впуская в дом незнакомого молодого человека. У него было круглое, открытое мальчишечье лицо. Ясные, светлые глаза любопытно и чуть удивленно глядели из-под черных бровей. - Проходите, очень рады вам, - сказала Надежда Константиновна. "Экий славный паренек. Так на лице и написано, что прямой да хороший. Должно быть, приезжий". В России шли непрерывные забастовки и стачки, к Владимиру Ильичу часто приезжали с родины большевики за советом. Молодой человек вошел вслед за Надеждой Константиновной к Ленину. Вытянулся у порога, слегка выкатив грудь, - чувствовалась военная выправка. - Откуда вы? - улыбнулся Владимир Ильич. - Матрос Афанасий Матюшенко с броненосца "Потемкин", - отрапортовал незнакомец. И стоял как на службе - руки по швам. Владимир Ильич стремительно к нему шагнул. Схватил руку. Пожал. - Руководитель команды революционного броненосца "Потемкин"! Надюша, взгляни, совсем молодой... Через полчаса кипел на спиртовке эмалированный чайник. На столе высилась горка ломтей пышного хлеба. Аппетитно желтело свежее масло в масленке. - Ну, рассказывайте, милый Матюшенко, пожалуйста! - нетерпеливо сказал Владимир Ильич, когда тот умял несколько ломтей хлеба с чаем. И матрос Афанасий Матюшенко рассказал историю эскадренного броненосца "Потемкин". Это был недавно отстроенный, самый мощный военный корабль. Он стоял в Севастополе. Какие огромные орудия были на нем! Семьсот сорок матросов составляли команду. В России бушевали восстания. В деревне крестьяне бунтовали против помещиков. Не утихала русско-японская война. Японцы побеждали, страшные потери несли русские войска. Погибла целая наша эскадра в Цусимском проливе. Все было гнило и плохо у царских правителей. Народ презирал и ненавидел царя Николая II. Командир броненосца, лютый и безжалостный человек, боялся, как бы революционный дух не проник на броненосец "Потемкин", и увел броненосец из Севастополя на военные учения в море. Подальше ох родных берегов, от рабочих забастовок и стачек. Рано утром в открытом море матросы поднялись по сигналу. Назначены были наряды. Большой группе матросов велели мыть палубу. Ветер доносил какой-то противный запах с верхней палубы. Матросы-мойщики поднялись наверх. И что же? Там на крюках было подвешено мясо. Жирные белые черви ползали в нем, червей было так много, что казалось, мясо шевелится. Мерзко стало матросам от этого зрелища. - Вот чем запасли нас кормить! - Не будем есть червей, пусть офицеры сами лопают! - Так офицеры и станут. У них свой харч, офицерский. Им что до нас. Подошло время обеда. Дали сигнал. Матросы спустились в камбуз. Кок собрался раздавать борщ, а в нем черви. - Не будем есть, - отказались матросы. Настала тишина. Что-то страшное наступило. Кок испугался. Позвал офицера. Офицер прибежал, набросился на команду с бранью и... осекся. Увидел бледные, суровые лица. Офицер пошел к командиру с докладом. Скоро послышалась барабанная дробь - барабанщик играл сбор. Матросы сбежались на палубу, выстроились по бортам броненосца, застыли. Синее море было вокруг, лучезарное небо. Невысокие волны ходили по морю. Стая дельфинов резвилась в волнах. - Бунтовщики! - топая сапогами, орал командир. - Черви им привиделись! Бунтовать вздумали? Я вам покажу, как на военном корабле бунтовать! Говори, кто зачинщики? Матросы молчали. Стояли как вкопанные. Офицеры вывели на палубу караул с винтовками. Выстроили против матросов. - Кто зачинщики? Матросы молчали. - Принести брезент! - отдал приказание командир. Что это значило? Это значило, командир выбрал жертвы на казнь. Ткнет пальцем: вы зачинщики. И конец. Брезент принесли, раскатали на палубе. Сейчас им накроют матросов. Кого накроют - под расстрел без суда. Все замерли. Сейчас, сейчас смерть... Спасения нет. А вокруг синее море, небо, полное горячего света, веет вольный ветер. Вдруг один круглолицый, ясноглазый матрос выскочил из строя: - Братцы! Доколе будем терпеть? Издеваются над нами. К оружию, братцы! И кинулся за ружьем в батареи. Это был Афанасий Матюшенко. Неугомонной душой называли его товарищи. - Долой командира-дракона! - призывал Матюшенко. - Долой царя! Да здравствует свобода, товарищи! Строй сломался, тишина сломалась. Матросы расхватали винтовки. Старший офицер отступил за башню, в упор прицелился, спустил курок револьвера. Насмерть раненный, рухнул матрос, вожак команды, стойкий, смелый большевик, товарищ Вакулинчук. - Вот вы как? Получайте же! - бешено закричал Матюшенко и наповал убил офицера. Ярость обуяла команду. Еще нескольких, особенно ненавистных, офицеров застрелили и выкинули в море. Командир-дракон спрятался. Матросы нашли, выволокли из каюты - туда же, за борт. И броненосец "Потемкин" свободен. Броненосец "Потемкин" во власти команды. А дальше что? Кому управлять кораблем? Куда идти кораблю? Выбрали судовую комиссию, главным Афанасия Матюшенко. Идти решили в Одессу. И на мачту, где до того дня висел царский флаг, подняли свой, революционный. Это было 14 июня 1905 года. Броненосец "Потемкин" на всех парах шел под красным флагом в Одессу. Флаг полоскался на ветру. Горел как огонь. Светил как маяк. Звал и вел матросов на борьбу за свободу. Пришли к Одессе, стали на рейд. Спустилась ночь. Прожекторы броненосца щупали тьму. Слепящие пучки света обшаривали Черное море и затаившиеся ночные улицы города. Дула орудий нацелились на Одессу. А там полыхали рабочие стачки, там рабочие бастовали против хозяев. Что бы броненосцу "Потемкин" сразу, без промедлений, выступить на помощь рабочим! Открыть огонь, разбить дворцы вельмож и начальников. Но вожак команды, большевик, раненный офицером, скончался. А остальные были так молоды и неопытны! Между тем царь слал из Петербурга в Севастополь приказы командиру Черноморского флота: "Немедля подавить восстание!" Всю Севастопольскую эскадру двинули в Одессу против мятежного броненосца "Потемкин". И вот на четвертый день утром часовые "Потемкина" увидали на горизонте мачты и трубы. Один корабль, второй, третий. А за ними еще корабли двигались на окружение броненосца "Потемкин". Тринадцать против одного. На "Потемкине" сыграли боевую тревогу. Матросы заняли места на постах. Что будет? Броненосец молча пошел навстречу эскадре. В гробовой тишине, только медленно поворачивая башни, нацеливая дула орудий. Сигнальщик, по приказу Матюшенко, сигналил: "Команда "Потемкина" просит комендоров не стрелять". И вдруг тысячное "ура" разнеслось по морю со всех тринадцати кораблей, приведенных усмирять броненосец "Потемкин". С одного корабля просигналили: "Присоединяемся к вам". И корабль понесся, как птица, на сближение с "Потемкиным". - Ура! - гремело над морем. Начальник эскадры испугался: вдруг взбунтуются все? И отдал приказ: - Эскадре уходить в Севастополь. Теперь два мятежных корабля под красными флагами стояли у тревожных берегов Одессы. Стояли и... не брали Одессу. Ждали чего-то. Колебались. Не знали, как поступить. А на "Потемкине" шло к концу топливо. Была на исходе пресная вода. Скоро без пресной воды станут машины. Матросы волновались. Надо действовать. Как? Соседнему кораблю ненадолго хватило мужества. Скорбно пополз вниз по мачте красный флаг революции. Корабль сдался властям. Потемкинцы снялись с якоря и ушли из Одессы в открытое море. А в это время посланец Ленина спешил из Женевы на помощь восставшим потемкинцам. Ленин наказывал: "Убедить матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтоб немедленно был послан десант... Город надо захватить в наши руки..." Посланец Ленина приехал в Одессу, а красного флага на рейде нет. Красный флаг далеко. Совсем мало на броненосце оставалось пресной воды. Скорее, скорее надо найти выход. Пришли в Феодосию: - Дайте воды. Власти отказали! - Не желаем снабжать бунтовщиков. Снова красный флаг в море. Непобежденный и бесприютный. Неспокойно было на корабле, неуверенно. Дни и ночи Матюшенко не спал. Где выход? На одиннадцатый день вечером броненосец стал на рейд в румынском порту. Чужие берега, чужие дома, чужие огни. - Дайте воды. Румынские власти не дали. Нет больше сил у броненосца "Потемкин". Нет воды, нет угля, нет хлеба. Румынское правительство предложило: - Сдавайте нам броненосец, а мы дадим вам приют. Не выдадим вас царю. И наступила последняя ночь для матросов на броненосце "Потемкин". Свободный броненосец "Потемкин", прощай! Одиннадцать дней ты наводил трепет на генералов и офицеров, на царя и всех богачей. Ты верен был революционному знамени. Слава тебе! ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ С Николаевского вокзала из Москвы уходил в Петербург скорый поезд. До отправления оставалось четыре минуты. Пассажиры заняли места. Небольшие группки провожающих толпились у подножек вагонов. Возле последнего вагона стояли два шпика. - Нет и нет... - со вздохом сказал один, у которого русые усики закручивались крутыми колечками. - В последний момент, должно, прибежит, углядим, - ответил другой. Они зорко глядели из-под низко нахлобученных шапок. На платформе появились еще пассажиры. Один, довольно коренастый, в круглых синих очках, с чемоданом и дорожной желтой коробкой - такие коробки модны были в Финляндии. Второй - щеголь, в клетчатом пальто. - Чудесно сегодня утром пробежались на лыжах! - проходя мимо шпиков, оживленно говорил щеголь в клетчатом пальто. - Весь день силушка по жилушкам так и играет, а день-то снежный, морозный! Пассажир в синих очках что-то ответил. Шпики не расслышали. Шпики нервничали: тот, кого они ловили, не показывался. А этот, в синих очках, кто такой? Должно, не тот, кого они поджидали, а подозрительно... не упустить бы. Шпики кинулись вслед за пассажиром в синих очках. Но поезд тронулся. Пассажир в синих очках, с чемоданом и желтой коробкой, вскочил на подножку. Щеголь остался. Оказалось, был провожающим. - Так и нет, - огорченно сказал один шпик. - Начальству донесли, что нынче в Петербург собирался. Ан нет. Вот его карточка, вроде никого на вокзале похожего не было. Он вынул из кармана фотографию. Лицо, чуть скуластое, с громадным лбом и резко сломанными бровями, насмешливо щурясь, глядело с фотографии. - Ленин-Ульянов. Из Женевы в Россию на рабочие восстания прибыл. Главнейший у них. Непременно поймать его велено. Завтра опять придем сторожить, - сказал шпик, пряча карточку. А скорый поезд мчался сквозь звездную ночь, раскидывая по макушкам деревьев хлопья едкого дыма. Лес, заваленный снегом, безмолвный и глухой, тянулся вдоль рельсов. Поезд мчался. Горели глаза паровоза. Громыхали на стыках колеса... Рано утром в Петербурге человек в синих очках взял извозчика и довольно скоро был дома - на углу Бассейной и Надеждинской улиц, почти в центре столицы. Был ли это его дом? Небольшая комнатенка. Необжито, пусто. Стол дощатый, без скатерти, да табурет, как на кухне. Человек снял очки, сунул в чемодан. Вынул из желтой коробки бумагу, без промедления сел за стол и, не поднимая головы, стал писать. Через час за дверью что-то тихо заскреблось. Повернулся снаружи в скважине ключ. Дверь отворилась. Вошла Надежда Константиновна, с муфтой, в шапочке, отороченной мехом. Владимир Ильич вскочил: - Надюша, родная! - Охотились в Москве за тобой? - в тревоге спросила Надежда Константиновна. - Еще как! - усмехнулся Владимир Ильич. Пряча беспокойство, Надежда Константиновна стала разбирать чемодан. Синие очки! Зачем? - Маскарад! - ответил Владимир Ильич. - При помощи этих синих очков оставили господ сыщиков с носом, Надюша! Владимир Ильич и Надежда Константиновна нелегально вернулись из Женевы на родину. Жили в Петербурге врозь, по чужим паспортам. Виделись тайно. Свидания были кратки и спешны. Сейчас Владимир Ильич торопился рассказать о московских небывалых событиях! Он ездил в Москву обсудить их с товарищами. События начались в октябре. Забастовал Московский железнодорожный узел. Забастовали московские фабрики. Остановились трамваи и конки. Погасло электричество. Выключили водопровод. Вся рабочая Москва бастовала. Перекинулось на другие города. Охватило деревни. Вспыхнула Всероссийская всеобщая политическая стачка. Чтобы притушить революцию, царь выпустил манифест. Обещал в манифесте рабочим свободу. Но это было обманом. Рабочие знали: нельзя верить царю. Рабочие помнили январский расстрел у Зимнего дворца в Петербурге. И вот 7 декабря 1905 года днем, в 12 часов, вновь объявлена была в Москве забастовка. Правительство послало войска усмирять забастовщиков. И тогда вступили в действие рабочие боевые дружины. На улицах, площадях и бульварах, у заводов и фабрик поднялись баррикады. Главные силы восставших рабочих обосновались на Пресне. Это рабочий район. Там много фабрик и заводов. Образовался Совет рабочих депутатов. Установилась рабочая власть. А царское правительство спешно сгоняло к Москве пехотные, кавалерийские, артиллерийские полки и батареи, казацкие части. Царские пушки палили по Пресне. Как спичечные коробки, вспыхивали деревянные рабочие дома и бараки. Десять дней длились бои. Рабочие и большевики сражались геройски. Но царские пушки жестоко подавили восстание. Нужно ли было браться за оружие рабочим? - Нет! - говорили меньшевики. - Не надо, - утверждал Плеханов. Он был первым русским марксистом, а когда в России забушевали революционные битвы, Плеханов ушел от Ленина и все дальше уходил от большевиков. - Нужно было восстание, - твердо заявил Ленин. - Надо было рабочим браться за оружие. Рабочий класс получил боевое крещение. Сейчас, запершись в бедной, пустой комнатенке, Владимир Ильич шепотом рассказывал обо всем этом Надежде Константиновне. Ведь Надежда Константиновна была секретарем Центрального Комитета партии, ведала явками, партийными связями, большевистскими встречами, была самым близким помощником Ленина. И вспомнился им, горько вспомнился дорогой их товарищ Николай Бауман. Вместе с Лениным Бауман подготавливал выпуск "Искры". Переправлял "Искру" из-за границы в Россию. Жандармы ловили его, сажали в тюрьму. Он бежал. И снова, и снова неустрашимо и вдохновенно работал для партии. И снова его сажали в тюрьму. В октябре 1905 года Баумана выпустили из заключения. А через несколько дней, во время демонстрации, наемный убийца обломком чугунной трубы ударил Баумана. Насмерть. Тысячи московских рабочих провожали гроб большевика. Мужественного, красивого... - Такими людьми сильна наша партия, - сказал Владимир Ильич. Встал, подошел к окну. Надежда Константиновна стала с ним рядом. - Погляди, Володя. Против окна, на той стороне улицы, виднелся человек в меховой шапке, в пестром кашне, приличный по внешности, но странно неподвижный. Другой частыми шажками ходил по тротуару. Некоторое время Владимир Ильич с Надеждой Константиновной наблюдали за ними. - Придется менять адрес, - сказал Владимир Ильич. Взял со стола только что написанную статью, отдал Надежде Константиновне. Она молча спрятала в сумочку. Владимир Ильич затолкнул желтую коробку под кровать. - Унести бы ноги, - проговорила Надежда Константиновна. Болела у нее душа за Владимира Ильича! Каждый день, каждый час, каждую минуту подстерегала опасность. Схватят, запрут под тюремный замок. Сошлют на вечную каторгу. Но она не сказала о своем беспокойстве ни слова, а сказала, что товарищи ждут Владимира Ильича в условленном месте. Что за этим она и пришла к нему на Бассейную. И что надо отсюда поскорей уезжать, а то вон каких молодчиков выставили... Они вышли из дома под руку и пошли не налево, как было им нужно, а в обратную сторону. Владимир Ильич с любезным видом завел разговор о концерте. Хорошо бы сегодня послушать концерт. Надежда Константиновна кивала, соглашаясь. А сама косилась: что шпики? Один, в пестром кашне, как раньше, стоял неподвижно. Другой от нетерпеливости характера бегал. - Извозчик! - подозвал Владимир Ильич. Проезжавший мимо извозчик остановился. В нескольких шагах от шпиков Владимир Ильич подсадил в санки свою спутницу, сел сам. - Садовая! - велел наобум. А Надежде Константиновне по-немецки вполголоса: - Желал бы я хорошего морозца этим олухам, да с вьюгой, пускай бы померзли. Не доезжая Садовой, они отпустили извозчика, нырнули в проходной двор, знакомый Владимиру Ильичу по старым питерским годам. И поехали на Васильевский остров. Если за ними следят, надо запутать следы, сбить с толку. Они ехали куда глаза глядят. Январский день, необычно для Петербурга, был ясный и солнечный. Все было бело. Искрился снег. Мороз щипал щеки. - Соскучился я по этой снежной белизне! - с чувством вырвалось у Владимира Ильича. - Зимушка наша. Зимушка русская! - отозвалась Надежда Константиновна. Они были счастливы хоть нечаянно побыть немного вдвоем. А под вечер в точно назначенный час, уверившись, что шпик за ним не крадется, Владимир Ильич шагал по указанному Надеждой Константиновной адресу. Собрались питерские большевики и передовые рабочие, дожидались выступления товарища Ленина. СНОВА ЧУЖБИНА Два года вспыхивали и горели по всей России костры рабочих и крестьянских восстаний. Два года царские правители душили революцию в России. И началась расправа. Аресты. Ссылки. Казни, казни... Владимир Ильич жил недалеко от Петербурга, в Финляндии. Здесь редактировал и выпускал большевистскую нелегальную газету "Пролетарий". Отсюда держал постоянную связь с Петербургским большевистским центром. А Надежда Константиновна почти ежедневно ездила в Петербург с партийными поручениями Ленина. Однажды вернулась из Петербурга сильно расстроенная. Уж очень злобствовали против Владимира Ильича царские власти! Одну книжку его запретили, постановили отдать Ленина за эту книжку под суд. Другую книжку конфисковали. Разослали по всем жандармским управлениям приказ: "Разыскать большевистского вождя Ленина!" - Доберутся они до тебя, вся полиция на ноги поставлена, - с грустью сказала Надежда Константиновна. В те времена Финляндия была под властью русского царя, царские полицейские без препятствий шныряли по княжеству Финскому. Вот-вот выследят Ленина. Большевистский центр постановил: Ленину надо эмигрировать за границу. Газету "Пролетарий" издавать за границей. - До свидания, родной мой, - простилась Надежда Константиновна. - Встретимся в Швеции. Надежда Константиновна в Стокгольм, столицу Швеции, приедет позднее. Сейчас Владимир Ильич поехал один. Был декабрь 1907 года. Поезд шел из Гельсингфорса в портовый финляндский город Або. В купе ехали финны. Финны - народ молчаливый. Да Владимиру Ильичу и не хотелось разговаривать. Снова покидает он родину! Много пережито за два революционных года на родине. Революцию подавили. Но рабочий класс закалился, научился опыту революционной борьбы... Занятый мыслями, Владимир Ильич не сразу заметил сквозь стеклянную дверь купе в коридорчике человека. А когда заметил, по виду и шныряющему взгляду моментально определил полицейского шпика. Владимир Ильич научился их узнавать. Шпик за ним наблюдал, и давно, - это ясно. Наверное, на вокзале в Або Владимира Ильича ожидают жандармы. Конечно, шпик известил телеграммой жандармов: мол, встречайте добычу. Плохи дела. Последнюю остановку перед Або проехали. Больше остановок не будет. Сойти не удастся. Поезд вез Владимира Ильича прямо в лапы жандармов. Положение создавалось пренеприятное. Владимир Ильич взглянул на стеклянную дверь. Шпика не видно. Очевидно, уверен, что добыча надежно в руках. Ушел в свое купе отдохнуть. Скверны дела: через час Владимира Ильича посадят в тюрьму. Он поднялся. Чемоданчик у него был небольшой. С чемоданчиком в руке Владимир Ильич не спеша направился в тамбур. Только бы не выскочил шпик! Упаси бог! Владимир Ильич отворил дверь из тамбура. Ледяной ветер хлестнул в лицо. Как быстро несется поезд! Вагон качает: не устоишь на ногах. Владимир Ильич несколько минут выжидал. Не решался. Слушал торопливый перестук колес. Может, ему показалось, а может, и верно поезд замедлил на повороте - все равно другого выхода не было. Владимир Ильич прыгнул. Дух захватило. Невольно он зажмурил глаза и провалился во что-то пушистое. Он упал в глубокий сугроб, удивительно удачно упал! Снег насыпался за воротник и в ботинки, залепил лицо, но кости были целы. Цел, жив! Поезд прогромыхал мимо сугроба. Помигал красный фонарь на площадке последнего вагона и исчез. Вдалеке замерли звуки. Тишина. Ночь. Мохнатые звезды в холодком небе. Владимир Ильич выбрался из сугроба. Отряхнулся от снега. И пешком зашагал вдоль рельсов по направлению к Або. Далеко ли идти? Двенадцать верст, по чужой дороге, в зимнюю ночь, - далеко! Зато спасся от жандармов. А шпик? Владимир Ильич представил, как ошарашенно мечется перепуганный шпик, разыскивая его по вагонам, и засмеялся: "Проворонил, голубчик, намылят тебе голову!" Теперь оставалось дошагать по рельсам до Або, сесть на шведский пароход - и опасности позади. Но на пароход Владимир Ильич опоздал. И опасности были не позади, а рядом. И слева, и справа, и всюду. Порт набит русскими жандармами и сыщиками, туда и носу нельзя показать. Город полон жандармами. Так сказал один финский товарищ. Этому товарищу большевистский центр поручил устроить Владимиру Ильичу переезд из Або в Стокгольм. Что делать? Уезжать из чужого города Або - вот что надо делать. И скорее, немедленно. Финский товарищ переправил Владимира Ильича в рыбацкий поселок на скалистом берегу моря. Здесь были шхеры, то есть сотни островов, полуостровов, бухт и заливов. Острова, большие и маленькие, далеко уходили в глубь моря, и все это было покрыто снегом и льдом. Ведь стоял декабрь, стояла зима. Двое рыбаков согласились проводить Владимира Ильича на один островок. Шведские пароходы приставали к этому острову в шхерах. Как?! Разве пассажирские пароходы ходили по льду? Да, ходили. Ледоколы разрезали льды, образуя фарватер. Мимо того острова, к которому рыбаки повели Владимира Ильича, как раз и был проложен фарватер. Была темная, немного вьюжная ночь. Вышли ночью, чтобы не заметили люди. Всякому показалось бы странным, куда и зачем отправляются путники по такому ненадежному льду. Лед был ненадежен. Кое-где змеились по нему коварные трещины. Иногда поднималась поверху вода. Рыбаки знали, что русский, которого они согласились вести к пароходу по шхерам, борется против царя. Финны ненавидели царя. Если русский против царя, они сделают для него все, что надо. Путники молча шли, нащупывая длинными шестами дорогу. Тихо шли. Шаг, еще шаг. Колючий снег резал щеки. Ветер усилился. Вздымал тучами снег. С моря долетали гудки. Там пароходы пробивались сквозь снежную вьюгу и мглу. "Спасибо рыбакам, в такую непогожую ночь взялись меня проводить, - думал Владимир Ильич. - Спасибо, товарищи". Он не знал, как рискованно, почти невозможно было идти в эту непогожую ночь. Шагал, проверял на ощупь дорогу шестом, старался не упускать из виду рыбаков впереди. Вдруг... лед пошатнулся. Раздался треск, будто выстрел. Льдина накренилась и плавно стала уходить из-под ног. Из трещины хлынула вода. Шест Владимира Ильича шарил, дна не было. Конец. Все. Он не помнил точно, как удалось ему выбраться. Кто-то протянул руку. Он схватился, прыгнул. Проводники хлопали его по спине, говорили по-фински. И по немецки: - Геноссе, геноссе, товарищ. Они радовались. Как они радовались, что русский гэноссе, товарищ, который борется против царя за народную долю, не утонул подо льдом! Владимир Ильич добрался до острова. Шведский пароход его захватил и доставил в Стокгольм. Там Владимир Ильич дождался Надежду Константиновну. И вот они снова в Женеве. Снова чужбина. Неприглядна была Женева в тот декабрьский день, когда Владимир Ильич со своим верным другом, родной и любимой Надюшей, очутились там после революционной России. Зима, а снега нет. Только ветер, резкий и жесткий, несет вдоль тротуаров холодную пыль. Женевцы попрятались по домам. Не видно людей на улицах. Одиноко, неприютно в Женеве. СВИДАНИЕ В СТОКГОЛЬМЕ Владимир Ильич вышел из библиотеки. В каких только библиотеках не приходилось ему работать! В мюнхенской, женевской, цюрихской, и лондонской, и парижской, и копенгагенской! Теперь вот в этой, стокгольмской. Шел 1910 год, и опять Владимир Ильич в столице Швеции - Стокгольме. Он жил во Франции, а сюда приехал на время. По особому, совершенно особому поводу. Быстрый и радостный, он шагал осенними стокгольмскими улицами. Куда же он шел? Предстояло выступить с докладом в шведском Народном доме. Он шел на доклад. Десятки раз приходилось Владимиру Ильичу делать доклады в самых различных городах перед рабочими и членами партии. Отчего же он сегодня так весел? Он кидал вокруг дружелюбные взгляды, всматриваясь на ходу в чужую, шведскую жизнь. Негромкий, чистый и прибранный город, с кривыми узкими улицами. Королевские дворцы, мосты через каналы, скверы, клумбы, стаи галок вокруг колоколен, медлительные экипажи на площадях - все это Владимиру Ильичу давно знакомо. А сегодня вызывало улыбку. Он увидел продавщицу цветов. Корзина красных, желтых и розовых роз стояла у ног молоденькой девушки. - Пожалуйста, вот эти красные розы. Мерси. Благодарю вас. Владимир Ильич шел на партийный доклад с цветами. Не странно ли? Однако вот и Народный дом. Сегодня здесь, в одной из комнат, собрались русские большевики-эмигранты. - Ленин! Ленин! - встретили Владимира Ильича дружные возгласы. Его обступили, жали руку. Это были политические эмигранты из России. Все знали Ленина. По книгам и статьям. По большевистским газетам: сначала "Искра", потом "Вперед", "Новая жизнь", "Пролетарий". Знали по съездам партии. В глубине комнаты сидели две женщины. Одна совсем пожилая. На ней было черное платье с глухим воротничком и кружевная наколка на белых, совершенно белых как снег волосах. Черты лица ее были тонки. Она вся помолодела и оживилась, когда раздались одобрительные возгласы: - Ленин! Рядом с ней молодая, темноглазая, чуть скуластая, строгая. Она тоже расцвела при появлении Ленина. Владимир Ильич к ним подошел, положил на колени старой женщины розы. - Мама и сестра приехали из России меня навестить, - просто объяснил он окружающим. - Спасибо, что приехали, - сказал матери один большевик. - Вы можете гордиться таким сыном. А Ленин стал за небольшой, вместо кафедры, столик и начал доклад. Необычный доклад. Впервые его слушала мать. Он говорил товарищам, большевикам. И матери, маме. Мать была другом своих детей. А ведь все ее дети были революционерами. Она навещала их в тюрьмах. Носила передачи. Когда в 1895 году Владимира Ильича заключили в тюрьму, мама приехала в Петербург. "Мамочка, помню, как ты глядела на меня через решетку. Губы дрожали у тебя, а ты улыбалась". Владимир Ильич говорил в своем докладе о положении в партии. О том, что надо бороться со всеми неверными течениями. Революция 1905 года потерпела поражение, но надо не падать духом. Надо смело идти вперед. Одна у нас дорога... Владимир Ильич говорил о дороге революционной борьбы. После доклада опять его окружили. Насилу Владимир Ильич выбрался из Народного дома. Был вечер. Из окон домов лился мягкий свет, оранжевый и голубой от абажуров. Тянуло морской прохладой из порта. Где-то звучала музыка. Мама и Маняша ждали Владимира Ильича на улице. - Мама, Маняша, как я рад, что вы здесь! - воскликнул он. Ему хотелось услышать, что думает мать о сегодняшнем вечере. Вспомнилось Владимиру Ильичу детство и мама из его счастливого детства. Она всегда была непоспешна. Ровна. Справедлива. За всю жизнь Владимир Ильич не знал ни единого случая, когда в чем-нибудь не согласился бы с матерью. - Ты знаешь, Володя, - сказала она, - я читала многие твои книги и статьи и очень ценю твой ум и твои задачи. А сегодня я убедилась, как горячо тебя любят люди. Десять дней прожили в Стокгольме Мария Александровна и Маняша. Владимир Ильич приехал из Парижа увидеться с ними. Быстро промелькнули дни! Русский пароход уходил из Стокгольма утром. Осень сумрачно надвинулась на город, завесила плотными тучами небо. Ветер срывал листья с деревьев. Беспорядочно гнал по заливу мелкие волны. Лодки громко плюхали днищами по воде. Было неспокойно, нерадостно. Владимир Ильич обнял мать. Они мало говорили. У Владимира Ильича сердце разрывалось от горечи, когда мать, обняв его еще и еще, пошла по трапу на пароход. И все оборачивалась и махала платком. Пароход довольно долго стоял, а Владимир Ильич не мог туда подняться. На пароходе - русская территория, русские законы. Только Владимир Ильич туда ступит ногой, в тот же миг его арестуют. Мама махала платком. Низкий гудок протяжно разнесся над заливом. Пронзительно прокричала чайка. Пароход отошел. Прощай, мама! Он больше ее не увидел... В ДЕРЕВНЕ ЛОНЖЮМО Тысячи русских революционеров-эмигрантов жили во Франции. Владимир Ильич тоже жил и работал в Париже. А весной 1911 года они с Надеждой Константиновной выехали на все лето в деревню Лонжюмо. Лонжюмо недалеко от Парижа, километрах в пятнадцати. Длинная улица протянулась больше чем на километр вдоль деревни. Ночами по улице тарахтели колеса возов, крестьяне везли на парижский рынок продукты. Дома в Лонжюмо были каменные, невзрачные, насквозь прокопченные. Копоть валила из трубы небольшого кожевенного заводика. Даже листья и трава были от копоти тусклые и скучные в этой деревне. Правда, вокруг зеленели поля. Но Владимир Ильич с Надеждой Константиновной приехали сюда не для отдыха. Напротив, для трудной работы. Был ранний час. На дворе во все горло запел петух. Владимир Ильич проснулся. Комната была темной и сырой даже в это яркое летнее утро. Казалось, и солнце еще не взошло - так было сумрачно в комнате. Между тем Надежда Константиновна уже несла завтрак, состряпанный на керосинке. - Изволили проспать, милостивый государь? За поведение - кол. Такую отметку выставил себе Владимир Ильич, живо поднимаясь с постели. И скорей помогать по хозяйству. Чашки, тарелки на стол. Сахарница... - Ой! - вскрикнула Надежда Константиновна. Сахарница вырвалась у него из руки. Владимир Ильич изловчился, подхватил: - Чем не жонглер? - На троечку, - ответила Надежда Константиновна. Что-то колы да тройки у них на языке! Уж не заделались ли учителями Владимир Ильич с Надеждой Константиновной? Нестерпимая жарища стояла в то лето во Франции! С утра нещадно пекло и жгло солнце. Лохматая дворняга лежала в тени под забором на улице. Высунула язык и часто-часто дышала. - Жарко, псина? - дружески потрепал дворнягу Владимир Ильич. - Доброе утро! - поздоровался с рабочим-кожевником. Ильичи снимали у него две темные комнаты в сумрачном доме с черепичной крышей. Было воскресенье. Рабочий сидел в тени забора, положив на колени жилистые руки. У него было узкое, худое лицо. Пепельного цвета усы опускались вниз. Таким усталым он казался и изможденным! Мимо по улице проезжал экипаж на рессорах, с лакированными крыльями. Под кружевным зонтиком ехала дама с миловидными, нарядными детьми. Рабочий торопливо вскочил, низко поклонился. Дама кивнула. - Супруга хозяина, - почтительно сказал кожевник. - Вот у кого отдых в полное удовольствие, - с насмешкой заметил Владимир Ильич. Рабочий помолчал, погладил опущенные усы и смиренно ответил: - Бог создал богатых и бедных. Значит, так надо. Через улицу, наискосок, зазвонили колокола. Отворились для воскресной службы двери храма. Рабочий перекрестился и направился в храм, бормоча: - Господь создал мир, нам ли судить? - Да-а... - в раздумье протянул Владимир Ильич. - Мосье, - спросил соседский французский мальчишка, - вы, наверное, на Сену купаться? - Нет, дружок, не купаться. - А, знаю, знаю, - закивал французский мальчишка, - вы в свою школу. Вы и в праздники учите. Школа Ленина на другом краю длинной улицы в Лонжюмо была необычной школой. И по виду она не походила на школу. Раньше когда-то тут был постоялый двор. В глубине двора стоял просторный сарай. На пути в Париж останавливались в нем дилижансы. Кучера отдыхали, курили. Кормили лошадей. Но это было давно... Весной 1911 года Владимир Ильич снял сарай под школу. Ученики выгребли мусор. Сколотили из досок стол на восемнадцать человек. Раздобыли у соседей старенькие табуретки и стулья - и школа открыта. Какие же ученики в ней учились? Учениками были русские рабочие. Тайно от царских жандармов они приехали сюда из разных городов России учиться. А учителями были Владимир Ильич, Надежда Константиновна и некоторые другие товарищи. Ученики сидели за столом, когда Владимир Ильич пришел на урок. Честь по чести встали при входе учителя. Но вот что смешно: все босые. Жара в Лонжюмо была нестерпимая, вот они и ходили босые. Это были молодые ребята, любопытные и способные. Они любили уроки и лекции Владимира Ильича! Всегда он умел заинтересовать с первого слова. - Бог создал богатых и бедных. Значит, так надо, - начал неожиданно Владимир Ильич сегодня урок. Лукавая улыбка играла у него на губах, смеялись глаза. Все в удивлении молчали. Прямо-таки мертвая тишина воцарилась в ответ. - Так мне сказал один французский рабочий-кожевник, - после паузы объяснил Владимир Ильич. Ученики зашумели: - А! Вон оно что! Э! Это какой-то слизняк проповедует, это не борец. - Отсталый ваш француз, Владимир Ильич! Ведите его в нашу школу, живо проветрим мозги. А один ученик поднялся и сказал: - Я тоже рабочий-кожевник, только, думаю, божьи законы нам не подходят. Надавать надо богатеям по шее да и строить новое общество. - Правильно! - закричали вокруг. Шумный получился урок. Но Владимиру Ильичу это и нравилось. - Значит, не обязательно, чтобы были богатые и и бедные, - подхватил Владимир Ильич. И незаметно и просто перешел к уроку по политической экономии. Так называется очень важная наука о развитии общественного производства. Владимир Ильич учил рабочих марксизму. Рабочий должен быть образованным, умным и сведущим. И превосходно должен разбираться в политике. Разве будет бороться за революцию такой человек, как тот французский кожевник, который бормочет: "Господи помилуй!" - и знать ничего больше не знает? И у нас в России немало таких отсталых рабочих. Отсталость - не подмога революционной борьбе. - Учиться надо рабочим! - говорил Владимир Ильич. Потому и организовал он в Лонжюмо партийную школу. Ученики проучились в ней четыре месяца и поехали домой, понесли русскому рабочему классу свою революционную веру и знания. А французская деревня Лонжюмо, обыкновенная деревня, не очень казистая, сейчас известна стала всем людям оттого, что там была первая партийная школа Ленина. ВОЙНА ВОЙНЕ - Батюшки мои, не верится, что из такой беды страшной вырвались! Надежда Константиновна глядела на Владимира Ильича. Здесь, с ней, не в тюрьме! Живой, в глазах искры, морщинки смеха у губ. Беда миновала, а в глубине души было ей все еще страшно. - Дурное сновидение. Вон из головы! - ответил Владимир Ильич. - Полюбуйся, Надюша, на осенний Берн. И распахнул окно. Оранжевый свет осенних листьев полился в окно. Они были в столице Швейцарии Берне. На свободе. А совсем недавно Владимир Ильич сидел за тюремной решеткой. Случилось это в Поронине. Поронин, польский городок, или, скорее, поселок, находился в то время под властью австрийцев. 1 августа 1914 года Германия объявила России войну. И ее союзница Австро-Венгрия объявила России войну. А Франция и Англия объявили войну Австро-Венгрии и Германии. Началась мировая война. Тысячи женщин - русских, немецких, французских, английских, австрийских, венгерских - с плачем обнимали сыновей и мужей. В последний, может быть, раз. По железным дорогам России везли орудия и мужиков из Рязанской, Тульской, Ярославской губерний. На позиции, в бой. Зачем, для чего эта война? Никому не известно. Известно правителям. Но сынков правителей не гнали в теплушках на убой, как скотину. Гнали крестьян и рабочих. В первые же дни войны австрийские жандармы в Поронине арестовали Ленина. Русский. Все что-то пишет. Что-то посылает в Россию. Значит, шпион. Доказательства? Какие там доказательства! Жандармы постановили - значит, шпион. За это грозила смертная казнь. Сколько муки, отчаяния пережила Надежда Константиновна! Был Владимир Ильич две недели на волосок от смерти. Нашлись товарищи. Хлопотали, боролись за Ленина. Удалось вырвать из тюрьмы. Надежда Константиновна, словно не веря, что он на свободе, трогала его плечи и грудь. Пронесло напасть. - И забудем, - сказал Владимир Ильич. И отрезал рукой. Всего лишь вчера они приехали из Поронина в Берн, столицу нейтральной Швейцарии. Швейцария не воевала. Здесь шла обычная жизнь. Не плакали матери, не ломали в ужасе рук. - Быстрее, Надюша, дружок! - торопил утром Владимир Ильич. Они наспех позавтракали, убрали посуду и вышли из дому. В кирках еще служили обедню, когда они вышли. Колокольный звон мелодично разносился над Берном. Берн - просторный, неторопливый город, с древними зданиями, мостами через реку Аару и памятниками. На гербе Берна изображен медведь. И на многих домах нарисован добродушный коричневый зверь, вставший на задние лапы. Мало того - в Берне есть ров, так там и вовсе живые медведи. Вечно там толпится народ. В Берне Владимир Ильич и Надежда Константиновна поселились, как всегда, на самой окраинной, короткой и узкой улочке под названием Дистельвег. Что значит по-русски: дорога в чертополохе. Ясно, не роскошная улица. Минут десять Владимир Ильич и Надежда Константиновна прошагали по улице Дистельвег, и город окончился. И начался лес, золотистый и пестрый, сентябрьский лес, сразу за городом. Привольно шагать извилистой горной тропой среди могучих буков и лиственниц, с холма на холм, все выше и круче. Стоп. Владимир Ильич остановился. - Здесь, Надюша? - спросил он, узнавая приметы, по которым в этом месте нужно было с тропки свернуть. Перепрыгнуть канавку. Еще два десятка шагов. Развести рукой кусты - и перед глазами поляна. Несколько человек расположились на поляне, подстелив пиджаки и плащи. - Здравствуйте, товарищи! - сказал Владимир Ильич. Позади треснул сучок. Закачались еловые ветки. Высунулась голова. Из чащи вышел человек с плетеной корзиночкой, в каких бернцы носят завтраки, идя на пикник. Может, эти люди собрались на пикник? День чудесен. Ясное небо нежарко. Лес так покоен и тих! Но на поляне был не пикник. Вчера, приехав в Берн, прямо с поезда, Владимир Ильич дал весть знакомому русскому большевику-эмигранту. Тот сообщил другому. В один вечер передалось по цепочке: - Товарищи, завтра утром в Бернском лесу. Большевики сошлись точно в назначенный час. Все хотели слышать, что скажет Ленин. - На русский народ и на другие народы обрушилась война, - сказал Владимир Ильич. - Кому выгодна война? Капиталистам. Капиталисты наживают на войне миллиарды. Рвутся захватить все новые рынки, чтобы больше и больше получать прибылей. А солдат и рабочих обманывают: мол, защищайте отечество. На самом деле это не защита отечества, а защита капиталистической выгоды. Надо объяснить солдатам, рабочим, крестьянам: к вам в руки попало оружие. Солдаты и пролетарии всех стран, обратите оружие против своих царей и капиталистов. Делайте революцию. Долой несправедливую войну. Война войне! Вот о чем говорил Ленин в Бернском лесу. И писал об этом статьи и заметки. И посылал их в Россию, большевикам. А большевики тайно распространяли на фронте среди солдат и рабочих. Война войне. Солдаты читали, задумывались: "А не пальнуть ли из этих винтовок по своим фабрикантам да помещикам? Сбросить царя. Да и начать жить по-новому". ДОМОЙ НАВСЕГДА В Берне Ленин писал книгу об империализме. О том, что капиталисты не могут жить без грабительских войн. Захватывают чужие страны. Превращают в колонии. Все больше за чужой счет богатеют. И уже не могут остановиться. Рвутся весь мир разделить меж собой. Отхватить покрупнее кусок. Чем дальше, тем больше будет таких захватнических войн. Тем хуже будет при империализме народу. Но силы и разум рабочего класса растут. Время социалистической революции близится. Надо знать всю жизнь, всю историю, чтобы написать эту книгу. Владимиру Ильичу много приходилось читать. И они поехали с Надеждой Константиновной в город Цюрих. Думали недельки две пожить в Цюрихе, а задержались на целый год. Работа задержала Владимира Ильича. Библиотеки для работы были там богатейшие. Да и город неплох. Большой, оживленный. Много заводов, рабочих. Ильичи сняли комнатенку у одного сапожника. Окошко выходило во двор, там была колбасная фабрика. Тяжелый, жирный запах стоял во дворе, приходилось весь день держать окошко закрытым. Но Владимиру Ильичу нравилось жить у сапожника. Сапожник был революционно настроен и вообще хороший был человек. Владимир Ильич до вечера пропадал в библиотеке. Прибежит домой пообедать - и снова за работу. Узкий тротуар под каштанами вел к библиотеке. Круглый год четыре раза в день шагал Владимир Ильич под каштанами, мимо ратуши с башенкой, древнего собора, старых домов. На стенах домов написаны изображения разных ремесел: часовщик чинит часы величиною с колесо или башмачник шьет башмаки по ноге великану. А недалеко прелестное переменчивое Цюрихское озеро. Разбушуются сердитые волны, озеро с громом бьется о набережную, тогда не подступись. Утихнет, засинеет, засияет на солнце - и не оторвешь глаз, не наглядишься! Владимир Ильич восхищался швейцарской природой. Но как тосковал он о родине! Все сильнее тосковал о России. Однажды после обеда Владимир Ильич только собрался в обычный путь - в библиотеку, в дверь застучали. Громко, резко. Вошел знакомый эмигрант. Не вошел, а ворвался. На лице и испуг и восторг: - Слышали? Нет? Не слыхали? В России революция. Владимир Ильич схватил шляпу. Надежда Константиновна пальто надевала на ходу. Помчались к озеру. Озеро все серебрилось и сияло на солнце. Белые лебеди, горделиво выгнув шеи, плавно плыли по озеру. Владимир Ильич подбежал к навесу. Здесь, на берегу озера, под навесом, всегда вывешивались свежие газеты. Владимир Ильич жадно читал телеграммы в газетах. 1917 год. Февраль. В России революция. - Наконец! - воскликнул Владимир Ильич. Он был тесно связан с Россией, руководил нарастающей революционной борьбой, знал, что революция близка. И все же весть, прилетевшая с родины, взволновала необычайно. Нет сомнений: дома совершается что-то огромное. Скорее на родину! Нельзя дольше здесь оставаться. Скорее в Россию! Вся его жизнь была отдана тому, что там сейчас совершается. Весь его труд! "Союз борьбы за освобождение рабочего класса", газета "Искра", партия - все звало к свержению царизма. Но как уехать? Продолжалась война. Английские и французские власти не желали кончать войну. А большевики агитировали против войны. Все пути из Швейцарии в Россию были в руках английских и французских властей. Разве они пропустят большевиков в Россию? Владимир Ильич потерял покой. Перестал спать. Похудел. Глаза ввалились, горели упрямым огнем. Наконец после долгих хлопот и тревог пришло разрешение. Швейцарские товарищи выхлопотали для русских революционеров-эмигрантов пропуска домой. Поезд отходил через два часа. Ни одной лишней минуты не хотел жить Владимир Ильич на чужбине. За два часа собраться? Уложить вещи, сдать в библиотеку книги, расплатиться с хозяевами? Бегом, бегом. Успели. Через два часа выезжали из Цюриха в Берн. Из Берна домой. Тридцать русских эмигрантов вместе с Лениным возвращались в Россию. "Спасибо за доброту и приют!" - послал Ленин прощальное письмо швейцарским товарищам. А поезд шел. Громыхали колеса. Мчались мимо ослепительные озера и величественные горы Швейцарии. Потом потянулись аккуратные немецкие города и поля. Пересекли Германию, глазам открылось Балтийское море. По усеянному минами Балтийскому морю на грузовом пароходе добирались до Швеции. Оттуда в Финляндию. Долгая, опасная дорога! Но вот скоро и Петроград. В окно виднелся низкорослый лесок из тонкоствольных сосен и елей. Белел недотаявший снег. Черными лужами разлились торфяные болота, уставленные мшистыми кочками. Был поздний вечер, наступала ночь. - Ночью в Петроград приедем, спят, наверное, все, - сказала Надежда Константиновна. В тусклом свете фонарей неясно выступили громады каменных зданий. Склады, депо... Поезд замедлил ход, приближаясь к Финляндскому вокзалу. Мощный паровозный гудок разорвал ночное безмолвие. Поезд подходил к перрону. Шумно дышал паровоз... Но что это? На перроне играли "Марсельезу". - На караул! - донеслась команда. Перрон был битком набит народом. Рабочие. Отряды Красной гвардии. Как вылитые из бронзы, плечом к плечу, кронштадтские матросы. - На караул! Все замерло, стихло. Красногвардейцы, матросы взяли на караул. Ленин вышел на площадку вагона. Он был потрясен этой встречей. - Товарищи!.. - Да здравствует Ленин! Долой войну! Да здравствует революция! - загремело в ответ. Там, за вокзалом, на площади тысячи голосов подхватили. Море людей на площади. Как языки пламени, пылали освещенные прожекторами знамена. Человек кинулся к Ленину. Ученик из школы Лонжюмо. Через шесть лет повстречались на родине. - Владимир Ильич, приветствую вас от имени большевиков Петрограда. У вокзала стоял броневик. Башня была неподвижна, пулеметы молчали. Броневик тоже встречал вождя партии и рабочего класса. Рабочие и солдаты подняли Ленина на броневик. Руки дружески тянулись к нему. Улыбались глаза. Светились истомленные лица. Ленину хотелось обнять их всех, родных рабочих людей, измученных войной и разрухой. - Товарищи! - сказал Ленин. - Вы сделали революцию, свергли царя. Но власть захватили капиталисты и хотят править нами. А нам нужна власть трудящихся. Восьмичасовой рабочий день нужен нам. Земля крестьянам. Хлеб голодным. Мир народу. Социалистическая революция нам нужна! - Ура! Да здравствует Ленин! - кричала площадь. Как будто не ночь была, а радостное, весеннее утро. Броневик тронулся. Торжественно тронулся броневик. Ленин возвратился домой навсегда. РАССТАННАЯ УЛИЦА Владимир Ильич приподнял голову от подушки. Огляделся с улыбкой. Чистенькая скромная комната со светлыми обоями. Небольшой письменный стол. На столе газеты. Цветочный горшок на окне. В углу кресло, обитое темно-красным вышитым шелком. "Где я? Снится мне?" Нет, Владимиру Ильичу не снилось. Он был у сестры Анны Ильиничны и ее мужа Марка Тимофеевича Елизарова, на их петроградской квартире. В памяти вспыхнул весь вчерашний день, полный счастья и удивительных встреч! С вокзала броневик повез Владимира Ильича в бывший дворец балерины Кшесинской, фаворитки царя Николая II. Теперь там располагались Центральный Комитет и городской комитет партии большевиков. Медленно двигался броневик прямыми, стройными петроградскими улицами. Была поздняя ночь, но во многих окнах горел свет. На улицах толпился народ. - Ленин! - кричали люди. Броневик останавливался. Владимир Ильич видел, как народ ждет его слов. Он старался просто и ясно говорить о социалистической революции, нашей, рабочей. Сердце его полно было пламенных слов. А рабочие все прибывали. Сотни людей окружили дворец Кшесинской, недалеко от Невы и Петропавловской крепости. - Пусть Ленин выйдет! Пусть Ленин скажет! Да здравствует Ленин! Владимир Ильич несколько раз выходил на балкон. Если бы не ночь, с балкона был бы виден позолоченный шпиль Петропавловской крепости и тяжелые неприступные стены. Много лучших светлых людей загублено в ее казематах, сырых и ледяных, как колодцы! Ты не страшна нам больше, проклятая крепость. Не грозись, не пугай. "Старое не вернется, - говорил Владимир Ильич. - Вперед, товарищи! Да здравствует социалистическая революция!" Во дворце собрались большевики со всего Петрограда. Не расходились. Не отпускали Ленина. Необыкновенная была эта ночь! Только утром, в пять часов, Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, усталые и счастливые, добрались домой. Наконец-то на родине. Сколько всего пережито! Великий в жизни России произошел перелом... От волнений, переживаний Владимир Ильич почти не спал. Может, какой-нибудь час. Тихо в квартире, ни звука. Квартира похожа на плывущий корабль. Так подумал Владимир Ильич, бесшумно идя вдоль коридора. По сторонам комнаты, будто каюты. В конце треугольная столовая и треугольник балкончика, как нос корабля. В столовой пианино. Во всех квартирах Ульяновых всегда бывало пианино, всегда была музыка. Владимир Ильич взял ноты. Мамины ноты. Семь месяцев не дожила мама до этого дня. И Надина мама не дожила. Владимир Ильич с грустью оглядывал комнату, похожую на нос корабля. В этой качалке мама сидела с книжкой, куталась в шаль. Старенькая, было ей зябко, и вечно болела душа за детей. Кто-то в ссылке. Кто-то в тюрьме. Мамочка! В какие только тюрьмы не носила ты передачи! Петербургскую, московскую, киевскую, саратовскую... По каким городам не мотала тебя судьба! Митя выслан в Подольск. Ты в Подольске. Маняшу выслали в Вологду. Без жалобы, без слова упрека, немедля начинаешь собирать чемодан, и поезд увозит тебя в незнакомую Вологду. А дальше где будет твой дом? Где надо детям. Владимир Ильич положил ноты на пианино и тихо вернулся в комнату, в которой сестра поселила их с Надей. Раньше здесь жила мама. Последнее мамино жилье. Мамино темно-красное кресло. Вышила своими руками: разбросала по шелку цветы... Мама! Хоть на мгновение увидать бы тебя, поцеловать твои нежные, терпеливые, твои материнские руки! Скоро в доме проснулись. Но сегодняшнее утро было не то, что вчера. Вчера были все радостны, оживлены. Сегодня говорили негромко. Сестра Анюта спросила: - Сразу поедем туда? Всю дорогу Владимир Ильич молчал. От Лиговки к Волкову кладбищу вела Расстанная улица. Скорбная улица. Последний путь. Расстаемся. На кладбище еще лежал снег. Там и тут между могилами белели сугробы. Сосновая ветка на могиле у мамы. Рядом холмик поменьше, Олин холмик. Понуро свесили неодетые ветви осины. Ленин снял шапку. Низко опустил голову. Долго стоял над могилой. Картины детства пронеслись перед глазами. Симбирский дом. Уютная лампа зажжена в столовой. Дети уселись за стол. Мама раскрыла книгу. Что-то интересное, необыкновенное ожидает детей. Какой хороший у мамы голос, звучный и легкий! Или вот совсем другое. Громыхает на двери камеры тюремный замок: "Заключенный Ульянов, на свидание с матерью!" Он спешит тюремным коридором, боясь упустить хоть одну минуту свидания. Сумрачный зал с низкими сводами. Двойная решетка. К решетке прильнуло мамино светлое от ласки лицо. "Здоров ли? Володя! Молока тебе принесла, гостинцы. Книжки, какие просил..." Милая мама! Не дожила ты до нашей новой жизни, не увидишь. Как горько, как больно! Мама, родная, не забуду твой ум, твою доброту. ВЛАСТЬ СОВЕТАМ Ленин поклонился могиле матери и с Волкова кладбища поехал на собрание большевиков делать доклад. Было 4 апреля 1917 года, поэтому доклад Ленина после назвали "Апрельские тезисы". Он писал их в вагоне, когда возвращался на родину. Кратко нарисовал точный план, как после свержения царя действовать в России большевикам и народу. Временное правительство взяло власть. А кто во Временное правительство входит? Помещики да капиталисты, богач к богачу. Охота ли богачам заботиться о рабочих и крестьянах? Совсем неохота. Они о своих богатствах заботятся. Для чего же тогда большевикам поддерживать Временное правительство? Не будем. Будем Советы поддерживать. Советы рабочих и крестьянских депутатов в ту пору уже создались, да не очень еще были сильны. Много меньшевиков в них засело и других несогласных с большевиками людей. - Усиливать надо Советы! - говорил Ленин. Что это значит? Значит, сделать их большевистскими. И тогда с помощью Советов отобрать у помещиков землю, у капиталистов заводы. Земли и заводы станут народными. И кончим войну. Вот к чему звал Ленин большевиков и рабочих. Он был тверд. Великая задача была перед ним. Ленин был верен великой задаче. Рабочие понимали, что путь их с большевиками. Но не все. И крестьяне не все понимали. Меньшевики и буржуи всячески сбивали крестьян и рабочих. Писали в своих газетах разные небылицы про большевиков. Агитировали за войну. За буржуйскую власть. А у большевиков была своя газета под названием "Правда". Помещалась она в одном большом доме на набережной реки Мойки, занимала три комнаты. Газета действительно открывала народу правду. Ленин сразу приехал в свою большевистскую газету. Написал статью. На другой день еще. Каждый день одну или две, даже три статьи писал в "Правду". Выступал на заводах и фабриках по всему Петрограду. И так понятно объяснял народу борьбу большевиков за счастье трудящихся, что все больше и больше склонялось рабочих и крестьян на сторону Ленина. Солдаты писали с фронта: "Товарищ, друг Ленин. Помни, что мы, солдаты... все, как один, готовы идти за тобой". Только три месяца, как Ленин приехал в Россию, и как все переменилось! Ленин был не один. У него были товарищи. Вместе добивались нового. Солдаты не хотят воевать. Рабочие не хотят работать на капиталистов. Крестьяне требуют землю. В один летний день рабочие и солдаты Петрограда вышли сами на улицы. Слишком тяжко им было. Большевики не призывали их к этому, но, уж раз так случилось, возглавили демонстрацию и старались, чтобы она была мирной. Шли по городу с лозунгами: "Вся власть Советам!", "Долой министров-капиталистов!", "Хлеба, мира, свободы!". Шли уверенно, строго - могучие силы чувствовались в этом народном движении. И министры Временного правительства струсили. Что делать? Как остановить демонстрацию? Хоть называли они себя революционным правительством, а поступили подло, как царь. Открыли по демонстрантам огонь. Приказали войскам стрелять в безоружных людей. Это было 4 июля 1917 года. На другой день утром Владимир Ильич поехал на набережную реки Мойки в редакцию "Правды". Проверить, как идет выпуск газеты, дать советы товарищам. Владимир Ильич понимал: наступает опасное время. ...Военный автомобиль с визгом затормозил у здания "Правды". Послышался топот сапог. Рывком распахнулась дверь. Несколько юнкеров со штыками наперевес ворвались в редакцию "Правды": - Где Ленин? К счастью, Ленина не было. Владимир Ильич в это время благополучно возвращался из "Правды" домой. Надежда Константиновна и сестра дожидались его в коридоре, прислушивались у двери, безмолвные и застывшие. Надежда Константиновна, несмотря на жару, нервно кутала плечи шарфом. - Володя! Временное правительство объявило тебя вне закона. И тут зазвенел длинный звонок. Все вздрогнули, затаили дыхание. - Неужели за тобой? - шепотом спросила Надежда Константиновна. Владимир Ильич неслышно шагнул к своей комнате. Порвать адреса и документы. Быстро! Не дать сыщикам в руки. - Откройте! - раздался за дверью приглушенный голос. - Свердлов! - узнала Анна Ильинична. - Да, это Свердлов! Отлегло от сердца: не арестовывать пришли, не с обыском. Все обнимать готовы были Свердлова. - Яков Михайлович, голубчик, входите! - наперебой звали сестра и Надежда Константиновна худощавого, темноглазого человека в пенсне. Он был совсем еще молодой. С юных лет вся его жизнь отдана была партии. Царское правительство сослало революционера Свердлова в далекий Нарымский край. Четыре раза Свердлов пытался бежать, и все неудачно. И снова бежал... Но недолго побыл на воле. Опять схватили жандармы. Теперь ссылку назначили в дикие, гибельные места Туруханского края. Зимами там выше крыш наметает сугробы. Беснуются вьюги. Мчатся снежные вихри вдоль Енисея. Долгие месяцы не видно румяных утренних зорь. Дня нет. Полярная ночь. Только революция освободила из тяжелой ссылки Свердлова. Умный, талантливый, он был страстным большевиком и помощником Ленина. Вот какой человек утром 5 июля пришел к Елизаровым. - Юнкера разгромили редакцию "Правды". Выбили стекла. Все искололи штыками. По городу аресты, обыски. Юнкера бесчинствуют. С минуты на минуту могут нагрянуть сюда. Надо уходить, Владимир Ильич! Владимир Ильич в раздумье молчал. Снова охота за революционерами. Слежка, тюрьмы. Снова скрываться. Как при царизме. Владимир Ильич колебался. Но слишком серьезна угроза. Человека, объявленного вне закона, может всякий убить без суда. Временное правительство решило его уничтожить. - Надо уходить, Владимир Ильич! - твердо повторил Свердлов. Снял пальто, накинул Владимиру Ильичу на плечи: - Наденьте. В чужом не сразу узнают. Поднимите воротник. Владимир Ильич поднял воротник. Обнял сестру и жену. Прощальным взглядом окинул свой трехмесячный приют, квартиру сестры, похожую на плывущий корабль. И ушел неизвестно куда. У революционеров называлось это: в подполье. ЛЕСНОЙ КАБИНЕТ Под Петроградом, недалеко от финской границы, в поселке Сестрорецке был большой оружейный завод. Рабочий Николай Александрович Емельянов работал на Сестрорецком заводе лет тридцать. А жил на станции Разлив, оттуда до завода пешком всего полчаса. Станция называлась по озеру Разливом. Озеро здесь начиналось и тянулось верст семь; в солнечные дни голубое, как небо. По берегам - ольха, да кусты, да болота. Однажды к Емельянову приехал человек. Емельянов его знал: это был доверенный ЦК. По важному делу приехал доверенный. Центральный Комитет партии большевиков постановил: скорее укрыть вождя партии Ленина от преследований контрреволюционного Временного правительства. - Поручено тебе, товарищ Емельянов. Сумеешь ли? - Затем я и большевик, чтоб суметь, - ответил Емельянов. На первое время он решил спрятать Владимира Ильича на сеновале у себя во дворе. Но скоро понял: нет, не годится, опасно. Кругом соседи. Чужие ребятишки забегают во двор. У Емельянова своих детей семеро - по товарищу на каждого, считайте: малая ли команда составится? Нет, другое надо искать убежище. Ранним утром Емельянов разбудил Владимира Ильича. Солнце еще не взошло. Над прудом висел сизый тонкий туман. Пруд был сразу за домом. Емельянов отвязал лодку. Тихо плеснулась вода под веслом. Сонные дома бесшумно стояли вдоль пруда. Мимо сонных домов вывел Емельянов лодку по пруду в озеро Разлив. Озеро светлое, большое, безлюдное. Ночь только ушла. Люди спят. Птицы спят. Чуть заалела заря на востоке. Емельянов торопился переправить Ленина на другой берег Разлива. Версты четыре туда. Волновался: не увидел бы кто из соседей, что раным-рано везет чужого человека неизвестно куда, неизвестно зачем. Во всех газетах было напечатано, что власти ищут Ленина. Разные люди встречаются... Поэтому Емельянов спешил. Владимир Ильич сидел за рулем. Утренний ветерок налетел, и седые туманы тронулись над Разливом. Яснее стали видны берега. Розового света зари прибывало. В этот тихий час вспомнились Владимиру Ильичу давние годы, дорогие друзья. Вспомнился питерский рабочий Бабушкин. Вместе с Бабушкиным написал Владимир Ильич первую листовку "Союза борьбы". Твердым революционером и большевиком стал питерский пролетарий Иван Васильевич Бабушкин. Власти казнили его без суда в 1906 году. И матрос Афанасий Матюшенко с броненосца "Потемкин", который приезжал к Владимиру Ильичу в Женеву рассказать о восстании! После вернулся на родину, власти казнили его. Еще один товарищ вспомнился Владимиру Ильичу - молодой уфимский рабочий Иван Якутов. В революцию 1905 года Иван Якутов образовал в Уфе рабочую республику. Революцию подавили, Ивана Якутова казнили на тюремном дворе. Тысячи павших за революцию рабочих бойцов! Вечная память вам. Владимир Ильич подумал, что сестрорецкий рабочий Емельянов тоже сильно рискует, укрывая его от буржуазных властей. Попадется - не помилуют. А ведь семеро ребятишек останутся. - Спасибо, Николай Александрович, - сказал Владимир Ильич. Емельянов быстро взглянул на него, понял: - Чего там, Владимир Ильич! Это честь для меня. И повел лодку к берегу. В осоку. Осока шуршала, раздвигаясь под лодкой. Прямо у берега стоял лес. Не лес, а лесок из голенастых осинок, ольхи, тонкоствольных берез. Невысокий, частый лесок. Разгрузили лодку, оттащили провизию да одеяла с подушками в глубь леска, с полверсты. Да еще Владимир Ильич нес под мышкой кипу бумаг и синюю тетрадь. Почти год работал в Цюрихе, в библиотеке, делал разные необходимые записи. Сейчас была кладом для Владимира Ильича эта синяя тетрадь с записями. Однако куда же Емельянов ведет? А вот куда. Прошагали леском, и открылась поляна. Большая зеленая поляна. На поляне шалаш. Возле шалаша врыты колышки в землю, подвешен на колышках котелок. Понимайте, что кухня. - Ба! - воскликнул Владимир Ильич. - Знатное жилье, Николай Александрович! Лучше и вообразить невозможно. - Это видали? - спросил Емельянов. И показал косу, приставленную к шалашу. И брусок... - Владимир Ильич, я в косцы вас нанял. Поляну эту заарендовал, скосить, стало быть, надо. В случае, если ягодники или грибники на шалаш набредут, вы, Владимир Ильич, ни полслова. Финна я в косцы подыскал. Ничегошеньки по-русски финн не кумекает. Ни словечка не смыслит. - А похож я на финна? - спросил Владимир Ильич. Емельянов внимательно, в который уж раз, Владимира Ильича с ног до головы оглядел. Владимир Ильич бороду сбрил, подстриг усы. В косоворотке, поношенном пиджачке - рабочий, да и только. - Здорово на финна-рабочего смахиваете, - одобрил Емельянов. И дальше: - Провизию будем возить на заре или ночью. - Непременно газеты, все, какие выходят! - сказал Владимир Ильич. - Будет исполнено. Мальчишек своих мобилизую. Одного-то нельзя. Заметят, что больно много один газет набирает. Распределю, какие кому доставать. Да на лодку. Да к вам. Солнце поднялось. На траве засверкала роса. Казалось, вся поляна обрызнута была драгоценными камушками. - Вот что еще, - сказал Владимир Ильич. - Косцу вашему необходимо много писать. Где бы пристроиться? - Гляньте, - с удовольствием заявил Емельянов. Раздвинул вблизи шалаша густые кусты, развел в сторону ветви, и Владимир Ильич увидал вырубленную в кустах уютную площадку. И два чурбана. Один пониже, другой повыше. Пониже табурет, а это будет стол. - Лесной кабинет ваш, - сказал Емельянов. - И не видно. И тишь, чтобы мысли не спугивать. Через некоторое время, наладив в шалаше порядок, Емельянов уехал. Владимир Ильич пошел к озеру проводить. Постоял, пока лодка скрылась в голубом просторе Разлива. Где-то вдали запоздалая кукушка вздохнула: "ку-ку". Смолкла. Лето шло к середине, птицы не пели - кормили птенцов. Владимир Ильич помахал невидной уже лодке и быстрым шагом направился в свой "кабинет". Раскрыл синюю тетрадь. Он писал книгу о том, как надо рабочим бороться за диктатуру пролетариата - как строить свое государство. КОЧЕГАР ПАРОВОЗА Э 293 Хорошо, что Центральный Комитет партии постановил укрыть Ленина. На другой день, как он ушел из дому, прискакали юнкера с обыском. Перерыли все вещи. Штыками шарили под кроватями. Искали Ленина. А Ленин жил в шалаше у Разлива. Ничего бы, да комары не давали покоя. Тучи комаров. День и ночь грызли. - От Временного правительства спасся, а от комаров спасения нет, - говорил, весь искусанный, Владимир Ильич. Или припустят дожди. Тогда сиди в шалаше. Костер зальет - не разожжешь, и чаю вскипятить негде, не погреешься горяченьким. Трудновато приходилось. Но Владимир Ильич голову не вешал. Работы у Владимира Ильича было без краю. Писал статьи, обдумывал книгу. Руководил съездом большевиков. В Петрограде собрался VI съезд большевистской партии. К Владимиру Ильичу тайно приезжали товарищи. С ними Владимир Ильич посылал свои советы и указания съезду. Владимир Ильич говорил: надо готовить вооруженное восстание и пролетариату с беднейшим крестьянством брать власть. Вот какую грандиозную задачу поставил Владимир Ильич перед съездом! Съезд согласился с Лениным и принял решение готовить восстание. "В эту схватку наша партия идет с развернутыми знаменами... настает смертный час старого мира" - так было написано в воззвании съезда. Буржуазное Временное правительство боялось и ненавидело Ленина. Оно понимало, что вождь партии - Ленин. Это Ленин ведет так смело и решительно партию. В погоне за Лениным буржуазное правительство поставило на ноги сотни сыщиков. Была у полиции знаменитая собака-ищейка по имени Треф, так и ее пустили по следу за Лениным. Стало рискованно жить в шалаше. Да и лето шло к осени. Ночи стали студеные, длинные. Зарядили дожди. Угрюмо супился насквозь вымокший лес. И ЦК партии постановил перевести Ленина из шалаша в другое, более отдаленное место. Во что бы то ни стало уберечь вождя партии! ...Однажды Емельянов чуть свет явился на Оружейный завод. Прямо к начальству. Но разве сыщется такое начальство, чтобы с зарей поднялось на работу? Конечно, и в помине начальника не было. Емельянову того и надо. Знакомый караульный разрешил войти в кабинет. Для караульного Емельянов придумал причину, на самом же деле ему нужно было раздобыть пропуск для перехода границы Финляндии. Некоторые заводские рабочие жили тогда в финских местностях, так им начальник выдавал такие пропуска на проезд. Пропуска у него на столе валялись кое-как, в беспорядке. Емельянов, что под руку попалось, загреб - и в карман. И к Ленину в шалаш. Превратился Владимир Ильич в Константина Петровича Иванова. Начисто обриты усы и бородка, подрисованы брови. Надет парик. Из-под надвинутой кепки упали на лоб пряди волнистых волос. Совершенно на себя не похож сделался Ленин - Надежда Кон