ает убитых в Гадес (Аид) и там безраздельно правит ими. В более позднем, уже частично христианизированном, предании он описывается как "Гвин ап Нудд, которого бог поставил повелевать демонским племенем в Аннвне, чтобы они не погубили род людской". Еще позднее, когда влияние языческих культов совсем ослабло, Гвин стал выступать в роли короля Тилвит Тег, этих валлийских фей, а его имя до сих пор не изгладилось из названия места его последнего приюта, романтичной и живописной долины Нит. Он считайся королем охотников Уэльса и Западной Англии, и это его спутников иной раз можно услышать по ночам, охотятся в пустынных и глухих местах. В своей древней ипостаси - ипостаси бога войны и смерти - он представлен в старинной поэме в диалогах, сохранившейся в составе Черной Кармартенской книги. Поэма эта, туманная и загадочная, как и большинство памятников ранневаллийской поэзии, тем не менее являет собой произведение, проникнутое своеобразной духовностью, и по праву считается замечательным образом поэзии древних кимров [1]. В этом персонаже нашел свое отражение, пожалуй, самый прозрачный образ пантеона древних бриттов, "великий охотник", охотящийся не за оленями, а за человеческими душами, носясь на своем демонском скакуне вместе с демоном-псом и преследуя добычу, которой нет от него спасения. Так, он заранее знал, где и когда суждено погибнуть великим воинам, и рыскал по полю боя, забирая их души и повелевая ими в Аиде или на "туманной вершине горы" (по преданию, излюбленным пристанищем Гвина были вершины холмов). Поэма рассказывает о мифическом принце Гвиднее Гаранире, известном в валлийских эпических преданиях как повелитель затерянной страны, земли которой теперь скрыты под волнами залива Кардиган Бэй. Принц этот ищет покровительства у бога, который соглашается помочь ему. Далее поэма излагает историю его подвигов: [1] Кимры (англ., валл. Cymri) - древнее название валлийцев, жителей Уэльса (прим. перев.) Гвидней: Ты - Бык, способный воинство врага рассеять Правитель ты без гнева и упрека, Всегда стремящийся помочь или спасти. Гвин: О, слава мчится впереди героя Владыка, щедрый на дары и доблесть, Я помогу тебе, раз ты об этом просишь. Гвидней: О, раз ты обещаешь мне поддержку, Как сладостно мне слышать твой привет! Откуда ты, о повелитель храбрых? Гвидней Знай, я явился прямо с поля боя, Щита из рук не выпуская; Гляди: мой шлем разбит копьем врага. Гвидней: Я рад приветствовать тебя, С щитом расколотым в руках. Скажи, отважный воин, кто ты родом? Гвин: Мой крутобокий конь - гроза сраженья; Зовусь я чародеем, сыном Нудда; Возлюбленный Кройрдилад, дщери Ллуда. Гвидней: Ну, раз уж это ты, достойный Гвин, То от тебя таиться я не стану: Я - Гвидней Гаранир. Гвин: Спеши ж ко мне, жилец Таве, Хотя Таве не близко от меня, Сказать по правде - даже далеко. Вот - золотом седло мое сверкает: Но, к сожаленью, Я вижу битву у Кер Вандви. [1] О да, я вижу битву у Кер Вандви: Щиты разбиты, ребра переломаны, И в славе тот, кто это зло содеял. [1] Кер Вандви - одно из названий Гадеса (Аида). Происхождение его не ясно. Гвидней: О Гвин, сын Нудда, армии надежда! Скорее под копытами коней Погибнут легионы, чем сдадутся Гвинн: Мой славный крутобокий пес, Тебе не сыщешь равных в целом свете; Недаром ты - Дормарт [1], пес Мелгуина. [1] Дормарт - "Дверь смерти". Гвидней: Дормарт твой красноносый! Как я рад Повсюду следовать за ним, Тебя к Гвибир Винид сопровождая! [2] [2] Другой вариант этой строфы звучит так: Дормарт! О красноносый! Быстроногий! Его всегда мы ищем взором, Спеша с тобою к Облачной Вершине! Гвин: Я оказался там, где умер Гвендолей, Сын Кейдава, столп славных песен, Чуть вороны закаркали над кровью. Я оказался там, где умер Бран, Ивериаддов сын, покрытый славой, Чуть вороны закаркали над трупом. Успел я и туда, где пал Ллахей, Артуров сын, воспетый в сагах, Едва лишь ворон прокричал над кровью. Поспел я и туда, где был сражен сам Мейринг, Сын Каррейана, достославный муж, Едва ли вороны на труп слетелись. И там я побывал, где умер Гваллаг, Сын Кохолета именитый, Соперник Ллогира, Ллейнавгова сынка.. И там я был, где пали бритты славные С востока и из северных краев: Я провожал их до могилы [1]. [1] Или: "Я жив, они ж лежат в могиле!" О, я был там, где пали бритты славные С востока и из северных краев: И вот я жив, они ж лежат в могиле! Одна из строк этой поэмы показывает нам Гвина в совсем ином, отнюдь не столь мрачном свете. В ней он называет самого себя "возлюбленным Кройрдилад, дщери Ллудда". Один из эпизодов мифологического романа "Куллвх и Олвен", сохранившегося в составе Красной Гергестской книги, подробно описывает детали этой любовной интриги. Мы узнаем, что у Гвина был соперник, божество по имени Гвитир ап Гврейдавл, что означает "Победитель, сын Отважного". Эти два кавалера вели непрерывную войну за руку Кройрдилад, или Кройддилад. Они по очереди похищали ее друг у друга, до тех пор пока их спор не был представлен на суд самого Артура, и тот решил, что Кройддилад следует отослать обратно к ее отцу, а Гвин и Гвитир "должны отныне и вплоть до Судного дня сражаться за нее каждый год, первого мая, и тот из них, кто окажется победителем, получит деву в жены". Правда, в таком случае не вполне ясно, когда же победитель сможет воспользоваться плодами этой, без преувеличения, самой долгой "дуэли" в истории, но мифологическая интерпретация этой коллизии представляется вполне очевидной. В образах Гвина, бога смерти и подземного царства, и солнечного божества Гвинхира мы вправе видеть борьбу сил тьмы и света, зимы и лета, в ходе которой соперники поочередно овладевают невестой, по всей видимости, олицетворяющей собою весну со всеми ее цветами и всходами, и вновь теряют ее. Кройддилад, которую "Куллвх и Олвен" называет "самой прекрасной девой на трех главных и трех соседних островах", представляет собой Персефону древних бриттов. Будучи дочерью Ллудда, она является дщерью сияющего неба. Однако в другом предании она именуется дочерью Ллира, бога моря, и ее имя, благодаря Гальфриду Монмутскому, перешло в творения Шекспира, под вдохновенным пером которого она превратилась в Корделию из "Короля Лира". При этом нелишне заметить, что в одних древнегреческих мифах Персефона предстает дочерью Зевса, тогда как в других - Посейдона. Впрочем, возможно, это всего лишь совпадение. У Гвин ап Нудда был брат по имени Эдейрн, о котором нам почти ничего не известно, ибо он всегда остается где-то на заднем плане. Он вообще не упоминается в наиболее ранних валлийских легендах, появляясь лишь в качестве одного из рыцарей двора Артура в новеллах "Куллвх и Олвен", "Сон Ронабви" и "Герайнт, сын Эрбина", входящих в состав Красной книги. Эдейрн сопровождает Артура во время его поездки в Рим и, как гласит предание, убивает "трех самых отвратительных великанов" в Брентеноле (Брент Кнолл), что неподалеку от Гластонбери. Его имя встречается в календаре валлийских святых, где он предстает бардом, и в Бодедерне, что возле Холихеда, до сих пор сохранилась капелла в его честь. Наибольшую известность его имени принесла знаменитая идиллия Теннисона "Герайнт и Энид", которая очень близко воспроизводит сюжет старинной валлийской новеллы "Герайнт, сын Эрбина". Оставив на время бога неба и его сына, мы без труда можем убедиться, что и другие дети богини Дон являются своего рода олицетворениями различных сторон жизни и материальной культуры, которые, по мнению архаических народов, были дарованы людям самими богами. У самой Дон был брат, Мэт фаб Мэтонви, сын таинственного Мэтонви, считавшийся всемогущим повелителем подземного царства, родственником знаменитого Бели, а может быть - и другой ипостасью этого бога, представленной другим именем-титулом, ибо само имя Мэт, означающее "монеты, деньги, сокровища", заставляет вспомнить Плутона, греческого владыку Аида, в ипостаси бога-владетеля и дарителя драгоценных металлов. Согласно представлениям, бытовавшим у всех арийских народов, мудрость и материальные богатства первоначально возникли из подземного, потустороннего мира, и мы видим, что Мэт - в частности, в интерпретации его имени в "Мабиноги" - предстает богом, вручающим свои волшебные дары собственному племяннику и ученику Гвидиону, который, как у нас eсть все основания полагать, является тем же самым сакральным персонажем, коего многочисленные германские племена почитали под именем Уодина, или Одина. Вооруженный этими познаниями, Гвидион фаб Дон становится дpуидом богов, "повелителем чародейства и фантазии" и, более того, учителем и наставником во всех добрых и полезных делах, другом и покровителем рода человеческого, вечным неутомимым борцом против злых сил подземного мира, не желающих выпускать из рук те благие сокровища, обладателями которых они считались. Плечом к плечу с ним в этой "священной войне" культуры с невежеством и света с тьмой сражались его родные братья Амаэтон, бог земледелия, и Гофаннон, бог кузнечного ремесла, отождествляемый с гэльским Гоибниу. Кроме них, у него была и сестра по имени Аранрод, то есть "Серебряный Круг", которая, как это нередко имеет место в мифологиях разных народов мира, приходилась ему не только сестрой, но и женой. Так, Зевс взял себе в жены Геру, и поистине трудно представить, кто еще мог стать супругой столь высокого бога. От брака Гвидиона с Аранрод родились двое сыновей-близнецов - Дилан и Ллеу, которые считаются своего рода олицетворением парных сил, сил света и тьмы. Море у кельтов неизменно ассоциировалось с тьмой, мраком, смертью, и, как только теневой близнец появился на свет и обрел имя, он тотчас нырнул вниз головой в свою родную стихию - море. "И как только он оказался в море, - сказано в "Мабиноги Мэта фаб Мэтонви", - он тотчас принял свой истинный образ и начал плавать как самые быстрые рыбы в морской пучине". Именно по этой причине он и получил имя Дилан, что означает Сын Волны. Под ним никогда не бушевали волны. В конце концов он был убит ударом копья своим собственным дядей, Гофанноном, и, по словам знаменитого барда Талесина, его гибель оплакивали волны Британии, Ирландии, Шотландии и острова Мэн. Его смерть окружена множеством поэтичных легенд. Волны, обрушившиеся на берег, стали зримым воплощением их жажды отомстить за своего сына. Грохот морского прибоя в устье реки Конвэй местные жители до сих пор именуют "Сетованием о смерти Дилана". А в названии небольшого мыса на Кернарфонской стороне пролива Менай Стрэйтс, именуемого Пвинт Мэн Тилен, или Пвинт Мэн Дилан, увековечено его имя. Второй сын Гвидиона и Аранрод вырос и стал богом Солнца бриттов. Это был знаменитый Ллеу Ллоу Гиффес, почти точный аналог гэльского бога Луга Ламфады, Света Длинные Руки. Как и все солярные божества, рос он невероятно быстро. Когда ему исполнился год, он выглядел как двухгодовалые дети. В возрасте двух лет он уже разгуливал без присмотра взрослых, в возрасте четырех лет казался восьмилетним отроком и стал неизменным спутником своего отца во всех делах. Однажды Гвидион взял его с собой в замок Аранрод - разумеется, не в небесные чертоги жены, а в ее вполне материальный, земной замок, память о котором до сих пор запечатлена в затейливой формы скалах на побережье пролива Менай Стрэйтс, до которых при особенно сильных отливах в отдельные дни весной и осенью можно добраться посуху, без лодки. Аранрод забыла о своем сыне и даже не узнала его. Увидев мальчика рядом с мужем, Гвидионом, она тотчас спросила, кто это с ним, и была ужасно разочарована, услышав его ответ. Она захотела узнать, имя, и, когда Гвидион заметил, что имени у мальчика пока что нет, она "наложила на него заклятье" (излюбленный обычай кельтов), состоявшее в том, что мальчик останется безымянным до тех пор, пока она, как мать, не захочет дать ему какое-нибудь имя. Для кельтов остаться без имени означало оказаться в чрезвычайно опасной ситуации, ибо по примитивным верованиям той эпохи, имя и душа представляли собой как бы единое целое. Гвидион задумался, как же ему лучше заставить Аранрод сказать о сыне хоть что-нибудь, что могло бы стать его именем. На следующий день он отправился вместе с мальчиком на берег моря, причем оба они приняли облик башмачников. Там они сделали себе лодку из водорослей и красиво выделанной кожи, растянув ее особыми распорками. Затем они с сыном подплыли на лодке к самому замку Аранрод и, бросив якорь на том месте, откуда их было хорошо видно, начали деловито скрести по коже. Разумеется, их скоро заметили, и Аранрод тотчас послала узнать, кто они и чем занимаются. Узнав, что ее гости - башмачники, Аранрод вспомнила, что давно собиралась сшить себе новые башмачки. И тогда Гвидион, хотя он и знал размер ножки своей жены, нарочно сшил ей такие башмачки, которые сперва оказались ей велики, а затем малы. И тогда Аранрод пришлось самой выйти из замка и спуститься к лодке. Пока Гвидион снимал мерку с ножки Аранрод, откуда ни возьмись прилетел крапивник и сел на палубу. Мальчик поспешно схватил лук и стрелу и подстрелил птицу прямо в лапку - излюбленный выстрел кельтских лучников, по крайней мере если верить старинным романам. Богиня была приятно удивлена и рассыпалась в комплиментах. "Поистине, - проговорила она, - это сделал лев с твердой рукой". А именно после таких подвигов герои примитивных народов во всем мире и получали свои имена. Получил имя и мальчик. - Итак, хоть и не по твоей милости, - обратился Гвидион к Аранрод, - но имя он все-таки получил. И хорошее имя, надо признать. Теперь его будут звать Ллеу Ллоу Гиффес, что значит "Лев Твердая Рука". Само имя бога Солнца служит показательным примером того, насколько устаревшими воспринимались архаические языческие предания в те времена, когда они была впервые записаны учеными монахами. Дело в том, что старинное кельтское слово Ллеу (Lleu), означающее "свет", тогда уже явно забылось и вышло из употребления, и писец-переписчик попросту вставил вместо этого слова, показавшегося ему несуразной ошибкой, слово Ллоу (Llew), что значит "лев". Слово Гиффеc также подверглось искажающей трансформации, ибо первоначально оно означало вовсе не "твердый", а "длинный". Как бы там ни было, Аранрод, желавшая оставить собственного сына без имени, потерпела неудачу. Не удалось ей получить назад и свои собственные башмачки, ибо, как только они попали в руки к Гвидиону, он мигом превратил лодку обратно в морские водоросли, и прекрасно выделанная кожа тотчас соскользнула с них. Тогда, вне себя от гнева, богиня-мать наложила на мальчика новое заклятие, на этот раз заключавшееся в том, что он не сможет взять в руки оружие до тех пор, пока она сама не вручит его ему. Однако Гвидион увез сына в свой замок, Динас Динллев, и ныне высящийся на берегу пролива Менай Стрэйтс, и стал воспитывать его как будущего воина. Как только юноша оказался достаточно крепким, чтобы держать в руках оружие, Гвидион опять повез его в Кэр Аранрод. На этот раз оба бога приняли облик бардов. Аранрод с радостью приняла их, выслушала саги и песни, которые исполнил Гвидион, устроила в их честь пир и отвела им для сна пышный покой. На следующее утро Гвидион поднялся чуть свет и приготовился прочесть самые действенные свои заклинания. Посредством своих друидических чар он создал видимость того, будто вся страна наполнилась воинственными возгласами и звуками боевых труб, а затем прочел заклинания, так что всем стало казаться, что в гавани перед замком откуда ни возьмись появилось множество вражеских кораблей. Аранрод в ужасе прибежала к нему, спрашивая, что же ей делать, чтобы спасти замок. "Дай нам оружие, - отвечал мнимый бард, - и мы сделаем все, что в наших силах" Тогда служанки Аранрод поспешно вручили оружие Гвидиону, а Ллеу подала меч сама Аранрод. Как только она сделала, шум и лязг доспехов смолкли, а корабли исчезли, словно их и не бывало. "Ну вот, нам пора снимать доспехи, - заметил Гвидион. - Они нам больше не понадобятся". - Но ведь замок со всех сторон окружен врагами! - в испуге воскликнула Аранрод. - Да нет там никаких врагов, - отвечал Гвидион - Это было всего лишь колдовское наваждение, которое я подстроил нарочно, чтобы ты сама сняла собственное заклятие и вручила оружие нашему сыну. И вот теперь получил его - от тебя, но помимо твоей воли! - В таком случае я наложу на него еще более страшное заклятие! - в ярости завопила обманутая богиня. - У него никогда не будет жены из числа простых смертных, обитающих на земле! - Можешь не беспокоиться, жена у него будет, - возразил Гвидион. Затем Гвидион отправился к Мэту, своему дядюшке и одновременно наставнику в магии и колдовстве, и они совместными усилиями, с помощью своих волшебных чар создали из цветов прекрасную девушку. "И взяли они цветки дуба, цветки ракитника, а еще - цветки благородного лавра и сделали из них девушку, самую прекрасную и грациозную из всех, каких только доводилось видеть мужчине". Затем они назвали ее Блодуэдд (Цветочный Лик) и отдали красавицу в жены Ллеу. А еще они подарили Ллеу дворец под названием Мур-и-Кастелл неподалеку от озера Бала Лейк. И все шло как нельзя лучше, пока однажды не явился Гронви Пибир, один из богов тьмы, и, начав охоту в здешних местах, убил на закате роскошного оленя неподалеку от замка Ллеу. Самого бога Солнца в этот момент в замке не оказалось, ибо он отправился в гости к Мэту, но Блодуэдд пригласила лихого охотника разделить с ней кров. Ночью они стали любовниками и условились попытаться как-нибудь избавиться от Ллеу. И когда ничего не подозревавший Ллеу вернулся в свой замок из дворца Мэта, коварная Блодуэдд, уподобившись кельтской Далиле, выпытала у супруга тайну о том, как можно лишить его жизни. Ллеу поведал ей, что он может умереть лишь в одном-единственном случае. Он не может быть убит ни внутри дома, ни за его порогом, ни сидя верхом на коне, ни в пешем строю; однако он может принять смерть только от копья, которое мастер делал целый год, не притрагиваясь к нему в дни воскресных жертвоприношений, и только в том случае, если он, Ллеу, будет находиться под камышовой кровлей, только что выйдя из бассейна и стоя одной ногой на краю бассейна, а другой - на спине козла. Лишь тогда его может настигнуть смерть. Блодуэдд с притворной набожностью возблагодарила небеса за то, что ее супруг столь надежно защищен от случайной гибели, и тотчас послала гонца к своему любовнику, сообщив тому все, что только что выведала у мужа. Гронви сразу же начал делать копье, и спустя год оно было готово. Узнав об этом, Блодуэдд попросила Ллеу показать ей, как именно он может быть убит. Ллеу согласился, и Блодуэдд приготовила ему ванну под камышовой кровлей и привязала возле нее козла. Ллеу вымылся и, выбираясь из ванны, встал одной ногой на ее край, а другую на какой-то миг поставил на спину козла. В этот момент Гронви, давно сидевший в засаде, метнул копье и поразил Ллеу, и тот, испустив ужасный вопль, превратился в орла, взмыл в небо и улетел прочь. Больше он никогда не возвращался, и Гронви Пибиру достались и Дворец Ллеу, и его жена. Однако Гвидион не прекращал попыток отыскать своего пропавшего сына. Наконец однажды он оказался в доме в Северном Уэльсе, где увидел некоего мужа, страшно беспокоившегося о своей свинье. Дело в том, что каждое утро, как только он отпирал хлев, она стремглав убегала в лес и не возвращалась домой до позднего вечера. Гвидион предложил пойти за ней, и на следующее утро хозяин проводил его к хлеву и отпер дверь. Свинья тотчас распахнула ее и опрометью выбежала на двор. Гвидион поспешил за ней. Он преследовал ее до самого ручья между Сноудоном и морем, доныне носящим название Нант-и-Ллеу, и наконец увидел беглянку: она кормилась под раскидистым дубом. На вершине дуба сидел орел, и всякий раз, как только он потряхивал крыльями, с них падали куски гниющего мяса, которые свинья с жадностью поедала. Гвидион сразу заподозрил, что этот волшебный орел и есть Ллеу. И тогда он запел песню: Дуб ветви раскинул меж двух берегов, Тьма на холме и на небе! И разве же я не узнаю но ранам, Что это и есть мой Ллеу?! Услышав эти слова, орел спустился на середину. А Гвидион тем временем продолжал: Дуб корни в землю пустил глубоко, Но ложь не смочил ли его И не обсушили ли делить бурь? На ветвях его - сам Ллеу Ллоу! Орел спустился еще пониже, так что оказался на самой нижней ветке. А Гвидион пел дальше: Дуб, что pacтет на склоне холма, Статен, могуч, величав! И разве не знаю я, что мой Ллеу Слетит ко мне на колени?! Тогда орел слетел с дуба и уселся прямо на колено Гвидиона. Гвидион тотчас прикоснулся к нему своей волшебной палочкой, и тот вновь стал прежним Ллеу, от которого после удара отравленного копья остались одна кожа да кости. Гвидион, не теряя ни минуты, отвез сына к Мэту, что бы тот исцелил его, а затем велел Ллеу вернуться в его замок, Мур-и-Кастелл, где по-прежнему жила коварная Блодуэдд. Услышав, что муж ее жив и даже вернулся, она попыталась было улететь, но Гвидион разгадал ее намерения и превратил злую невестку в сову - птицу, которая ненавидит день. Более ранняя версия этого, по всей видимости, очень и очень древнего, мифа о боге Солнца - резко экспрессивные и нарочито грубые детали которого свидетельствуют о его архаическом происхождении - переносит эпизод превращения Гвидионом Блодуэдд в сову на небеса, где ее следы превратились в звезды, рассеянные вокруг Млечного Пути. Как бы дополняя рассказ мифа, "Мабиноги Мэн фаб Мэтонви" повествует о том, что Ллеу не пожелал принять от Гронви никакого выкупа за содеянное им преступление, кроме того, что они должны были поменяться ролями, чтобы Гронви точно так же встал на краю бассейна. Тот был вынужден согласиться, и Ллеу убил его. Кроме этих персонажей, у Бели и Дон было еще два сына, о которых мало что известно, так что о них вообще не стоило бы упоминать, если бы не первозданная поэтичность легенды о них, сохранившейся в Манускрипте Йоло и носящей название "История о Ритта Гавре". История эта, записанная книжниками уже в те времена, когда все древние божества давным-давно превратились в простых смертных, гласит, что братья были двумя королями Британии. И вот однажды звездной ночью они вышли прогуляться. - Посмотри, - обратился Нинниау к Пейбоу, - какой ослепительно прекрасный луг перед нами. - Где же он? - спросил Пейбоу. - Да вон там, видишь? - махнул рукой Нинниау. - Вон та яркая полоса на небе, протянувшаяся насколько хватает глаз. - Ну, тогда погляди вон туда, - отозвался Пейбоу. - Подумать только, сколько я насчитал своих коров, пасущихся на твоем лугу! - Да где же они? - в свою очередь спросил Нинниау. - Разве не видишь? Да это же все звезды, которые только может заметить твой взгляд! - отвечал Пейбоу. - И каждая из них - из огненного золота, а луна, словно пастух, присматривает за ними. - Я не желаю, чтобы они паслись на моем лугу! - воскликнул Нинниау. - А они будут, - возразил его брат. - Нет, не будут! - опять воскликнул Нинниау. - Нет, все равно будут, - стоял на своем Пейбоу. - Нет и еще раз нет, - заявил Нинниау. Братья повздорили, слово за слово - поссорились, между ними вспыхнула вражда, разгорелась настоящая война, в которой погибли войска обеих сторон, а спорщиков, как зачинателей всякого зла, бог за их грехи превратил в бессмысленных быков. Последней из детей Дон была богиня по имени Пенардун, о которой мало что известно, за исключением того, что она была супругой морского бога Ллира. Этот эпизод весьма любопытен, поскольку он служит параллелью к гэльской легенде, повествующей о браках между богами Туатха Де Данаан и фоморами (см. главу 7 "Возвышение бога Солнца"). Бригит, дочь Дагды, была замужем за Бресом, сыном Элатхана, а Киан, сын Диан Кехта, был отцом Луга от Этлин, дочери Балора. Таким образом, в этих близкородственных мифологиях боги неба связаны с богами моря множеством самых разнообразных контактов. Имя Ллира, как и имя его ирландского аналога, Лира, предположительно означает "море". Бог моря у бриттов - это тот же самый персонаж, что и его гэльский коллега. В самом деле, два весьма показательных аспекта, а именно то, что он постоянно именуется в валлийской литературе как Ллир Ледиат, то есть "Ллир Чужеземец", а его жену зовут Ивериадд (Ирландия), свидетельствуют о том, что этот образ мог быть заимствован бриттами у гэлов в более поздние времена, когда формирование основного корпуса мифов у обоих народов уже было завершено. В качестве бога бриттов он послужил отдаленным прототипом для шекспировского короля Лира. Город, бывший в древности центром его культа, до сих пор в его честь носит название Лейчестер, то есть Ллир-честер, а в более давние времена - Кэр Лир. У Ллира, как мы знаем, было две жены: Пенардун и Ивериадд. От дочери Дон, то есть от Пенардун, у него родился сын, получивший имя Манавидан фаб Лир, что полностью идентично гэльскому Мананнан Мак Лир [1]. Правда о его характере и атрибутах нам известно значительно меньше, чем о нраве его ирландского коллеги, однако и он, как и нам известно, был правителем Аида, или Элизиума, которые в представлении древних кельтов неизменно ассоциировались с морем. Как и прочие обитатели Подземного мира, Ллир был властелином магии и колдовства, а заодно и всевозможных полезных знаний и ремесел, которым он охотно обучал своих друзей и учеников. Что же касалось врагов, то им он представал в совершенно ином качестве и обличье. Трехстишие из Манускрипта Йоло, сложенное Азуром, придворным бардом, говорит о том, что: Заслуга главная Манавидана Мудрого - Конечно, в том, что из костей и слез Построил крепость он - Оэт и Аноэг. [1] В старинном ирландском трактате под названием "Койр Анманн" ("Выбор имен") сказано, что "Мананнан Мак Лир... бритты и люди Эрина почитали его как бога моря". Считается, что так бард описывает построенную Манавиданом тюрьму, имевшую форму улья и выложенную из человеческих костей. Кости были скреплены известковым раствором и образовывали бесчисленное множество камер-клетушек, из которых был устроен целый лабиринт. В эту мрачную темницу он бросал тех, кого считал достойными отправки в Аид, и среди его пленников одно время был даже не кто иной, как сам Артур (см. главу 24 "Сокровища Британии"). "Ирландия" родила Ллиру двоих детей: дочь по имени Бранвен и сына, названного Браном. То немногое, что нам известно о Бранвен Прекрасная Грудь, свидетельствует, что она была богиней любви, была, как и греческая Афродита, дитя моря. Бран, напротив, в еще большей степени, чем Манавидан, являл собою воплощение темного божества из мрачного Аида. Его обычно изображают существом колоссального роста, настолько громадным, что "Мабиноги Бранвен, дочери Ллира" повествует о том, что он не мог вместиться ни в каком дому и ни на одном корабле. Он страшно любил всевозможные битвы и сражения, словно волшебный серый ворон, от которого, по всей вероятности, и происходит его имя. В то же время он считался особенным патроном бардов, менестрелей и вообще всяких музыкантов, и мы встречаемся с ним в одной из поэм, приписываемых знаменитому Талесину. В ней бог предстает бардом, арфистом, музыкантом, искусно играющим на волынке и семи других инструментах. Его сын носил имя Карадавк Сильные Руки; у него, по свидетельству мифологии бриттов, был исторический прототип - некий Каратакус, bменуемый в фольклоре Карактакусом. Как Бран, так и его сестра, Бранвен, в особенности ассоциировались с полуостровом Свэнси (Лебединое Море). Местоположением легендарной крепости из костей Оэт и Аноэт предания по традиции считали Гоуэр. То, что Бран был дома и в этих местах, ясно видно из текста "Morte d'Arthur" [1], являющим собой своеобразное древлехранилище забытых и непонятых мифологических сюжетов. В нем Бран из Гоуэра предстает как король Брандегор. [1] "Morte d'Arthur" (франц.) - "Смерть Артура" (прим. перев.) Такое отождествление заурядной земной страны с Подземным, или, лучше сказать, Потусторонним, миром представляется достаточно странной, но для наших предков-кельтов эта мысль, по-видимому, была вполне естественной. Все острова, а также и полуострова, которые, если смотреть на них с противоположного берега, считались обиталищем темных сил Аида (Гадеса). Попасть на эти острова, окруженные со всех сторон бурным и опасным морем, часто окутанные коварными туманами и мглой, а в другое время представавшие этакими призраками на горизонте, всегда было довольно нелегко, и они считались прибежищем некой древней, более низкой расы, и были окутаны ореолом тайны и святости - в полном соответствии с законами архаического мышления, склонного видеть в неведомом нечто ужасное и пугающее. Так, бритты из Корнниша, глядевшие со своего берега, в ясную погоду могли видеть Гоуэр и Ланди, казавшиеся им своего рода аванпостами Потустороннего мира, выступающими над поверхностью моря. В то же время для бриттов Уэльса обиталищем неких сверхчеловеческих сил казалась Ирландия. Прямо противоположной представлялась картина мира гэлам, считавшим, что Аид находится как раз на о. Британия, а остров Мэн казался им обоим этаким филиалом Аида, малым Потусторонним миром. Однако далеко не всегда обиталищем странных существ, "людей без тени", или потусторонних духов, объявлялось именно море и острова на нем. Таким же иномирным местом считалось Гластобери Тор, окруженное со всех сторон непроходимыми топями, объявленное излюбленным местом Гвинн ап Нудд. Бритты севера считали, что Потусторонний мир находится за Адриановым валом [1], а в необъятных лесах Каледонии обитают не люди, а призраки. Даже римская провинция Демеция, название которой происходит от валлийского слова Дифед и приблизительно соответствующая землям нынешнего графства Пемброкшир, довольно долго, по крайней мере - в глазах местных аборигенов, отождествлялась с мифическим подземным миром. [1] Адрианов вал (англ. Hadrian или Roman Wall) - стена, возведенная в 122-127 гг. н.э. на о. Британии, на территории нынешней Шотландии, при римском императоре Адриане (117-138 гг. н.э.) для защиты римских владений от набегов непокорных горцев. В древности пересекала весь север о. Британия, выполняя роль оборонительного рубежа и границы римских владений (прим. перев.) Итак, согласно древним верованиям, Дифедом правило местное племя богов, наиболее заметными фигурами из которых были Пвилл Голова Аннвна (валлийское название Аида), а также его супруга Рианнон и сын Придери. Эти персонажи считались враждебными по отношению к детям богини Дон, но в то же время они имели дружеские связи с потомством бога Ллира. По свидетельству "Мабиноги Манавидана фаб Лира", после смерти или таинственного исчезновения Пвилла его вдова, Рианнон, стала женой Манавидана. В одной из небольших поэм Талесина сказано, что Манавидан и Придери совместно были правителями Аида и одновременно стражами волшебного котла вдохновения, который пытались похитить или выкрасть боги света и который получил впоследствии широкую известность под названием "Святого Грааля". Среди прочих их сокровищ были так называемые "Три птички Рианнон", которые, как говорится в старинных манускриптах, были способны своим пением вернуть умерших к жизни, а живых, наоборот, погрузить в смертный сон. К счастью для людей и богов, птички эти пели очень и очень редко. "На свете есть три вещи - гласит одно староваллийское трехстишие, - которые нечасто можно услышать: это - пение птичек Рианнон, глас мудрости из уст саксонца и приглашение на пир к нищему". Однако этот перечень богов древних бриттов был бы неполным без упоминания имени Артура, хотя большинство читателей будут весьма и весьма удивлены, увидев его в этой компании. Гений поэта Теннисона, черпавшего материалы и сюжеты для своих творений по большей части из норманно-франкских сказаний и новелл, наложил неизгладимый отпечаток на стереотипы популярных представлений об Артуре как короле раннего королевства бриттов, сражавшегося за родину и христианскую веру с захватчиками. Что ж, вполне возможно, что в старину действительно существовал некий исторический персонаж - могущественный вождь, носивший типично кельтское имя. Он упоминается в древнеирландских легендах: так, Артуром звали одного из сыновей Немхеда, сражавшегося с пресловутыми фоморами, а на континенте был известен Артайус (или Артай), галльское божество, которого римляне отождествляли со своим Меркурием и который почитался покровителем земледелия и вообще сельского хозяйства. Первоначально Артур имел точно такой же сакральный статус, как и Кухулин и Финн. Подвиги его носят мифический характер, будучи деяниями явно сверхчеловеческого порядка. Его окружение предстает состоящим исключительно из богов. Некоторые из них, насколько нам известно, пользовались особым почитанием в Галлии. Другие были сынами Дон, Лира и Пвилла, то есть происходили из династий более древних богов, главой которых Артур стал уже после того, как их культы угасли и забылись. Утратив свой божественный статус и ореол, и претерпев странные трансформации, эти сакральные персонажи замелькали на страницах романов, превратившись в рыцарей Круглого стола. Эти божества были родными богами бриттов. Впрочем многие из них упоминаются в архаических надписях, сооруженных на нашем острове (т.е. о. Британия. - Прим. перев.), однако почти все они носят экзотический и, так сказать, иноземный характер. Дело в том, что императорский Рим собирал в свои легионы людей самых разных рас и национальностей и у всех их имелись свои собственные боги. По всей Британии и в особенности на землях вокруг Адрианова вала мы находим упоминания о божествах многих и многих племен - от Германии до Африки, от Галлии до Персии, культы которых спорадически возникали в разных местах. Большинство из этих иноземных богов были римскими, однако в наши дни обнаружены развалины храма Эборакуме (нынешний Йорк), посвященного Серапиcy [1]; там же отправлялся и культ Митры, древнеперсидского бога Солнца; а в Корбридже, что в Нортумберленде (древний Корспициум), были найдены алтари, посвященные тирским божествам - Геркулесу и Астарте. Культ бога войны отправлялся под разными именами: Кокидий в колонии даков в Каберленде, а также Тоутат, Камул, Корициак, Белатукатор, Алатор, Лоуцетий, Кондат и Ризигамос: так именовали его римские граждане - выходцы из дальних окраин имперской ойкумены. В Бате существовал культ богини войны, известной под именем Неметона. Сернистые источники в этом городе находились под покровительством божества по имени Сулис, отождествлявшегося римлянами с Минервой; ее помощником считался бог врачевания, упоминаемый на посвятительной плите как "Сол Аполлон Аницет". Однако лишь немногим из этих "странных богов" удалось привлечь к себе внимание туземных жителей - бриттов. Дело в том, что их истинные поклонники прозелитизмом не занимались, а реальное их влияние, по-видимому, было вполне сопоставимо с влиянием какой-нибудь церковки евангелистических христиан в большом турецком городе. Единственное исключение из этого правила - случаи, когда такие иноземные боги были выходцами из Галлии; кроме того, иногда культы отдельных римских богов в самом Риме были не столь заметны, как эти же культы в "импортном варианте" у кельтов. Так, небесный бог-воитель Камул выступает в гэльских героических мифах под именем Кумалла, отца Финна, а в мифологии бриттов - в качестве Кела, герцога Кэр Келвина (в древности известного под названием Камулодунум, а в наши дни - Колчестер), который сумел захватить корону Британии и все свое короткое правление провел в постоянных войнах и сражениях. Есть мнение, что "старый король Коул" из старинных баллад, предстающий в них этаким "стариком-весельчаком", являет собой наиболее поздний вариант бытования этого кельтского бога. [1] Серапис - древнеегипетское божество, обычно изображаемое виде быка (прим. перев.) Имя бога Солнца Мапоноса (Мапона) обнаружено на алтарных плитах на территории Галлии и Британии; в валлийской литературе он упоминается под именем Мабона, последователя Артура, тогда как другой галльский бог Солнца, Белен, которому некогда был посвящен величественный храм в Байокассосе (современный Байоз), хотя и не упоминается в наиболее ранних памятниках мифологии бриттов, однако, насколько мы можем судить по упоминаниям в других источниках, был связан с Браном, поскольку в исторических хрониках Гальфрида Монмутского "король Беленус" выступает в роли брата "короля Бренния", а в той же "Morte d'Arthur" "Балэн" считается братом "Балана". Греческий автор II века н. э. сообщает о культе бoга красноречия, существовавшем в Галлии. Имя этого бoга было Огмиос; его атрибуты заставляют вспомнить Геракла, а описание весьма точно соответствует сакральным атрибутам и функции гэльского бога Огмы, считавшегося покровителем литературы и вообще всякой письменности и вместе с тем - профессиональным атлетом-богатырем клана Туатха Де Данаан. Неметона, богиня-воительница, культовый центр которой находился в древности в Бате, по всей вероятности, может быть отождествлена с Нимэйн, одной из жен Нуады Валькирии. Дело в том, что одна из древних надписей (вероятно, испорченных) читается как атубодва, что представляет собой искаженное Катубодва, а это смело можно считать галльским аналогом Бадб Ката, то есть "фурия войны". Лул, или Ллеу, пользовался на континенте широкой известностью под именем Лугус. Три крупных города - Лаон, Лейден и Лион - в древности носили в его честь одинаковое название Лугудунум (что означает "город Луга"), а в последнем и наиболее крупном из них в римскую эпоху регулярно устраивались празднества и день бога Солнца (1 августа), соответствовавшие празднику Лугнасад (празднества в честь Луга), устраивавшемуся и древней Ирландии. Бригит, гэльская Минерва, перебралась на о. Британия под именем Бригантии, богини-покровительницы бригантов, одного из северных племен, а в Восточной Франции ее почитали как Бригиндо, которой Иккавос, сын Оппианоса, принес особые посвятительные дары. Впрочем, о них будет сказано ниже. Можно привести немало других, не столь впечатляющих, примеров сходства между мифическими именами древних божеств у островных и континентальных кельтов. Однако и приведенных здесь данных вполне достаточно, чтобы доказать, что галлы, гэлы и бритты обладали общим наследием прототипов имен мифологических персонажей, из которого впоследствии развились три достаточно самодеятельные, но в то же время весьма и весьма близкие культовые системы. Глава 19. ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОГОВ АННВНА Наиболее древние мифы и легенды о богах бриттов посвящены божествам из семейства Пвилла, ассоциируемым с юго-западным районом Уэльса, который римляне именовали Демецией, а бритты - Дифедом. Первая из "Четырех Ветвей Мабиноги" рассказывает о том, как "Пвилл, князь Дифеда", получил право именоваться Пенн Аннвн, то есть "Владыка Аида". По правде сказать, не так-то просто объяснить, почему один и тот же персонаж мог быть и смертным князем, пускай даже и легендарным, и правителем таинственного Потустороннего мира, совмещая в своем лице две противоречащие друг другу древние традиции. Однако для эпохи более архаической, чем эпоха кодификации и литературной обработки этих легенд, никакого насильственного совмещения и не требовалось, ибо обе легенды не воспринимались как нечто противоречивое. Когда Пвилл, владыка Аннвна, выступал в роли персонажа мифов, эти предания были еще живы, и неведомая и загадочная страна Дифед, населенная туземцами-иберами, которых этнографическая фантазия древних кельтов забросила в столь дальние края, представлялась племенам, жившим на восточном берегу пограничной реки Тиви, находящейся во власти Аннвна и даже пребывающей в некой теневой реальности. Но со временем здешние кельты становились все смелее и часто наведывались на другой берег Тиви; они-то и убедились, что Дифед ничем не отличается от прочих земель. Хотя тамошние жители и не принадлежали к племени кельтов, они были такими же существами из плоти и крови. И хотя эта провинция и в позднейшие времена сохранила свое название, означающее "Земля Иллюзий" и "Край Очарования", она перестала казаться средневековым авторам, в частности, валлийскому поэту XIV века Даридд аб Гвилиму, Аидом (Гадесом), то есть Потусторонним миром. Отныне призрачный Аид сложил свои шатры и навсегда ушел за море или даже под волны морские. История о Пвилле, князе Дифеда, как переводится название "Мабиноги Пвилла, князя Дифеда", повествует о том, что некогда в Аннвне вспыхнула война между двумя его королями - или, что более вероятно, двумя наиболее влиятельными из тамошних вождей. Во время этой войны Арван Серебряный Язык и Хафган Ясный как Лето одновременно напали на владения друг друга. В долгой борьбе Арван потерпел явную неудачу и вынужден был отправиться в земной мир, чтобы заручиться поддержкой славных смертных воинов. В те времена двор Пвилла, князя Дифеда, находился в Арбете. Однако сам князь отправился на охоту в Глин Кух - район, известный в наши дни как долина на границе двух графств - Пемброкшир и Кармартеншир. Подобно многим и многим владыкам средневековых европейских и восточных романов, в момент начала сюжетной интриги он оказался вдали от своей свиты и заблудился. Некоторое время он еще слышал вдалеке лай собак и даже узнавал их, но затем внезапно услышал голоса другой стаи, приближавшейся к нему. Не успел он толком понять, кто это, как прямо перед ним показался прекрасный благородный олень, за которым буквально по пятам гналась свора странного вида собак. Поначалу Пвилл не обратил на оленя особого внимания, поскольку во все глаза уставился на собак. Он "повидал на своем веку немало разных псов, но таких удивительных ему довелось видеть впервые. Их шерсть сверкала ослепительной белизной, уши были красными, как кровь, а глаза - огненно-красными; так что красный цвет ушей еще более подчеркивал белизну их тел". Да, это были - хотя Пвиллу и не доводилось видеть их прежде - собаки знаменитой аидской породы, с белой шерстью и красными ушами, с которыми мы не раз встречались на страницах гэльских легенд и которых, по преданию, и сегодня иногда еще можно увидеть по ночам на холмах Уэльса. Убедившись, что за сворой не видно всадника-хозяина, Пвилл отогнал псов от уже мертвого оленя и позвал свою собственную свору. Не успел он это сделать, как прямо перед ним возник "некий муж верхом на огромном светло-сером скакуне; на шее у него висел охотничий рог, а сам он был одет в серый шерстяной наряд, покрой которого выдавал охотника" и принялся упрекать Пвилла за нечестное поведение. "Мне никогда еще не доводилось видеть большего бесчестья проговорил он. - Ты нагло отогнал моих собак, которые затравили оленя, и спустил на него своих собственных. И хотя я не вправе требовать с тебя выкуп за это, клянусь, что сам причиню тебе столько вреда, что это обойдется тебе дороже целой сотни оленей!" Пвилл назвал свои имя и титул и, узнав имя и ранг незнакомца, предложил ему выплатить виру за свою вину. Незнакомец тоже представился - это оказался Аравн, король Аннвна, - и заявил, что Пвилл может заслужить прощение одним-единственным способом: отправиться в бой вместо него, Аравна, и сразиться с самим Хафганом. Пвилл согласился на такое условие, и Аравн тотчас передал свой облик князю, и тот стал как две капли воды похож на владыку Аида, так что никто, в том числе и жена самого Apавна, не смог бы узнать, что перед ними не король, а всего лишь смертный князь. Затем он тайной тропой проводил Пвилла в Аннвн и поставил перед воротами своего собственного замка, приказав тому каждый год в один и тот же день возвращаться на то самое место, на котором они встретились. Сам же Аравн принял облик Пвилла и возвратился вместо него в Арбет. Никто во всем Аннвне даже не заподозрил, что Пвилл поступает не совсем так, как подобает королю. Он провел целый год, управляя своим новым королевством, выезжая на охоту, устраивая пиры и праздники менестрелей. Жена Аравна, самая прекрасная женщина из всех, каких ему только доводилось видеть, ни днем, ни ночью не разлучались с ним, но он вел себя благородно и не желал обмануть доверие, оказанное ему настоящим королем. Наконец настал день, когда он смог встретиться с Хафганом в поединке на поле боя. Последовал страшный удар, и Пвилл, роковой соперник Хафгана, поразил своего противника копьем, да так, что оно прошло сквозь круп его коня, в щепы раскололо его щит и смертельно ранило одного из властелинов Аида. Умирающего Хафгана унесли с поля боя, а Пвилл, в облике Аравна, принял под свою власть прежних вассалов павшего короля и простер свой скипетр над его владениями. Затем в назначенный день он отправился в Глин Кух, чтобы встретиться с Аравном. Они вновь поменялись обликами, и каждый возвратился в свои законные владения. Вернувшись, Пвилл обнаружил, что никто еще не правил Дифедом так хорошо и край никогда еще не знал такого процветания, как в минувшем году. Что же касается Аравна, он узнал, что его главный враг погиб, а владения значительно расширились. А когда он поцеловал свою жену, она удивленно спросила его, что с ним случилось: ведь он целый год даже не прикасался к ней. Тогда он поведал ей всю правду, и они согласились, что приобрели в лице Аравна верного и благородного друга. После этого короли Аннвна и Дифеда еще более укрепили взаимную дружбу. Впредь Пвилл стал время от времени именоваться не князем Дифеда, а Пен Аннвном, то есть "Владыкой Аннвна". Второй вполне мифологический эпизод из "Мабиноги Пвилла, князя Дифеда" повествует о том, как Пвиллу удалось взять в жены Рианнон, хотя та была не ровней ему, будучи богиней - то ли рассвета, то ли луны. Неподалеку от дворца Пвилла в Арбете был некий курган, обладавший магическими свойствами. С тем, кто садился на него, случалось одно из двух: либо он вскоре бывал ранен или получал удар, либо с ним случалось какое-нибудь чудо. И вот однажды Пвилл решил проверить, как подействует на него курган. И он отправился к кургану и уселся на него. Никакого удара с ним не случилось, но вскоре, сидя у подножия кургана, Пвилл увидел направлявшуюся к нему "леди в сверкающем золотом одеянии на огромном белоснежном коне". Она медленно приближалась. Пвилл послал к ней гонца-скорохода спросить, кто она, но та, по вернувшись, двинулась прочь. И хотя казалось, что она едет совсем медленно, скороходу никак не удавалось догнать ее. В конце концов тот прекратил бесполезное преследование, и леди вскоре скрылась из виду. На следующий день Пвилл вновь отправился к кургану. Леди вновь показалась вдали, и на этот раз Пвилл послал к ней верхового гонца. Поначалу гонец скакал такой же рысью, как и леди, но затем, поняв, что так он никогда не нагонит ее, пустил коня в галоп. Но с какой бы скоростью он ни скакал, ему так и не удалось ни на шаг приблизиться к леди, хотя она, казалось, находилась всего в нескольких шагах от Пвилла и его гонца. На третий день Пвилл решил сам отправиться к леди. Она двигалась медленно и плавно, и поначалу Пвилл ехал не спеша, а затем пустил своего коня вскачь. Но, увы, его усилия закончились тем же результатом, вернее - оказались безрезультатными. Наконец, отчаявшись приблизиться к таинственной леди, он взмолился к ней и попросил о остановиться. - Я с радостью сделаю это для тебя, - отвечала та, право, для твоего коня было бы куда лучше, если бы ты давно попросил меня об этом. - Затем прекрасная леди поведала Пвиллу, что ее зовут Рианнон и что она - дочь Хефейдд Хена. Знатные сановники ее страны решили выдать ее замуж против ее воли, и она прибыла сюда на поиски Пвилла, ибо он, и только он ей по сердцу. Пвилл с радостным трепетом услышал эти слова, ибо Рианнон в его глазах была самой прекрасной девой на свете. Прежде чем расстаться, они поклялись друг другу в верности, и Пвилл и обещал ей в тот же день, спустя двенадцать месяцев, прибыть во дворец ее отца. После этого леди исчезла, а Пвилл возвратился к себе Арбет. В назначенный день Пвилл, в сопровождении сотни воинов, отправился в гости к Хейфедд Хену. Во дворце его ожидал радушный прием; в его честь был устроен торжественный пир, распоряжаться которым было предложено ему самому, что кельты предлагали только самым высоким и дорогим гостям. И когда все уселись за стол, а самого Пвилла усадили между Рианнон и ее отцом, в зал неожиданно вошел высокий, стройный юноша с золотисто-каштановыми кудрями, почтительно приветствовал Пвилла и попросил подарить ему что-нибудь. - О, будь только моя воля, - в раздумье протянул Пвилл, - я охотно подарил бы тебе все, чего бы ты ни пожелал. Тогда незнакомец сбросил притворную личину просителя и, обратившись к гостям, призвал их быть свидетелями, что Пвилл пообещал ему дать все, что тот ни попросит, и потребовал отдать Рианнон ему в жены. Пвилл вконец растерялся. - Помолчи и ничего не отвечай, - шепнула ему мудрая Рианнон. - Не рождался еще человек, который обращал бы шутки во зло так нагло, как этот. - Прости, госпожа, - отвечал Пвилл, - я даже не знаю, кто это. - Это тот самый нелюбимый жених, за которого они хотели выдать меня против моей воли, - отвечала дева. - Это Гвавл, сын Клад [1]. Тебе придется отдать меня ему, не то твое имя будет покрыто позором. - Ни за что и никогда, - возразил Пвилл.- Отдай ему меня, - настаивала Рианнон, - а я сумею устроить так, что никогда не буду принадлежать ему. [1] Клад - по всей вероятности, кельтская богиня р. Клайд. В конце концов Пвилл обещал Гвавлу, что ровно через год устроит пир, на котором и отдаст ему прекрасную Рианнон. Пролетел год, настал назначенный день, отец устроил пир, и Рианнон покорно села рядом с нелюбимым женихом. Но под окнами дворца Пвилл поджидал свою возлюбленную с верными слугами. Когда пир был в самом разгаре, он вошел в зал, облачившись в самые грубые, рваные одежды, гремя стоптанными башмаками и перебросив через плечо старую кожаную суму. Сума эта была поистине волшебной; ее вручила своему возлюбленному сама Рианнон, научив его пользоваться ею. Волшебное свойство сумы заключалось в том, что, сколько бы всякого добра в нее ни клали, она никогда не наполнялась доверху. - Прошу тебя, подай мне что-нибудь, - обратился Пвилл к Гвавлу. - Чего же ты хочешь? - возразил Гвавл. - Я человек бедный, и, если на то будет твоя милость и я хотел бы наполнить эту суму мясом. Гвавл заявил, что "просьба вполне резонная", и приказал своим слугам наполнить суму мясом, но чем больше те кидали в нее кусков ветчины и окороков, тем больше места в ней оставалось. Гвавл был донельзя удивлен и спросил, что же это за сума такая. Пвилл отвечал, что его сума ни когда не сможет наполниться доверху до тех пор, пока кто-нибудь из лордов или владельцев земель не заберется в нее и не примется уминать добро ногами. - Что ж, помоги нищему, - обратилась Рианнон к Гвавлу. С большой охотой, - отвечал тот, поставил обе ноги в суму, но, как только он оказался в ней, Пвилл мигом закрыл суму над головой Гвавла и крепко затянул на ней петлю. Затем он протрубил в рог, и его слуги тотчас вбежали в зал. - Что это там ворочается у тебя в суме? - переглядываясь, спрашивали один за другим. - Барсук, да еще какой! - отвечал Пвилл. Услышав слова Пвилла, слуги накинулись на мешок и принялись пинать и бить его. Так, гласит история, и появилась игра "Барсук в мешке". Однако для Гвавла все закончилось куда лучше, чем обычно это кончается для "барсука", поскольку за него заступился сам Нейфедд Хен. Пвилл охотно согласился вы пустить его при условии, что тот никогда больше не будет добиваться руки Рианнон и поклянется впредь не мстить ему. Гвавл поспешно согласился, принес все требуемые клятвы и тотчас, ворча и стеная, удалился в свои владения залечивать раны и синяки. Владения Гвавла, вне всякого сомнения, находились на небесах, ибо он был не кто иной, как бог Солнца. Его явно выдает его имя, поскольку Гвавл означает "свет". Таким образом, здесь речь идет о победе сил тьмы, продолжавшейся всего несколько часов. В честь этой победы в календаре древних кельтов существовал особый праздник Самхейн, или Конец Лета. После этого ничто более не препятствовало браку Пвилл и Рианнон. Она стала его женой и отправилась вместе с ним в Дифед. После свадьбы у них целых три года не появлялось наследника, так что аристократы Дифеда были очень недовольны. Они обратились к Пвиллу с обращением, требуя, чтобы он взял себе другую жену вместо Рианнон. Он попросил знать подождать еще год. Те согласились, и к концу назначенного срока у князя наконец родился долгожданный сын. Однако в самую ночь его рождения шесть бывалых женщин-повитух, призванных следить за Рианнон, как одна уснули крепким сном, а когда проснулись, то обнаружили, что новорожденный мальчик исчез. Насмерть перепугавшись и опасаясь лишиться головы за свою нерадивость, они условились поклясться перед князем, будто Рианнон сразу же после родов... съела собственное дитя. Затем они поспешно умертвили нескольких щенков, выпачкали их кровью лицо и руки спящей Рианнон, а рядом с ней положили несколько окровавленных косточек. После этого они подняли ужасный крик, разбудили измученную госпожу и обвинили ее во всем случившемся. Она клялась, что ничего не знала о мнимой смерти сына, но коварные повитухи настаивали, будто видели, как Рианнон пожирала младенца, но не смогли ей помешать. Друиды в те дни были недостаточно искушенными знатоками анатомии и не смогли отличить кости ребенка от костей щенка и на основании клятв повитух обвинили Рианнон в убийстве сына. Но Пвилл и после этого не захотел прогнать ее, наложив на нее необычную епитимью. Целых семь лет она должна была сидеть возле конской привязи у ворот дворца и предлагать гостям отвезти их во дворец... на собственной спине. "Однако ей это редко удавалось, - говорится в "Мабиноги", - ибо мало кто соглашался проехаться верхом на такой преступнице". Все происшедшее потом с сыном Рианнон окутано для автора "Мабиноги" покровом глубокой тайны. И тем не менее оно явно связано со столь же таинственным исчезновением жеребят волшебной кобылицы, принадлежавшей Тернион Тврив Влианту, одному из вассалов Пвилла. Более этого, жеребята исчезали каждый раз в ночь под Первое мая - то есть на Белтейн, кельтский праздник в честь бога Солнца. По легенде, каждый год в ночь под Первое мая волшебная кобылица приносит жеребят, но никто во всем свете не знает, куда они потом исчезают. Наконец Тернион решил все разузнать. Он заманил кобылицу в свой дом и запер ее, а затем схватил оружие и принялся наблюдать за ней. Ровно в полночь у нее родился жеребенок. Едва он появился на свет, как послышался оглушительный шум сквозь окно в дом проникла громадная рука с ужасными когтями и схватила жеребенка. Тернион тотчас ударил по руке своим мечом и отрубил ее. После этого он услышал жалобный плач и, распахнув дверь, увидел ребенка в пеленках, завернутого в дорогую атласную мантию. Взяв ребенка на руки, Тернион позвал жену, и они решили усыновить малыша. Они дали новорожденному имя Гври Bаллт Эйрин, то есть Гври Золотые Кудри. Ребенок быстро подрастал, и чем старше становился, тем сильнее, как сразу же догадался Тернион, делался похож на Пвилла. И тогда Тернион вспомнил, что нашел единственного подкидыша в ту самую ночь, когда у Рианнон пропал новорожденный ребенок. Он опять посоветовался с женой, и они решили, что их приемный сын, коего они обрели столь таинственным образом, и есть тот самый загадочно исчезнувший младенец Рианнон. Супруги посчитали, что нехорошо им прятать у себя чужого ребенка, когда его настоящая мать, добрая Рианнон, вынуждена безвинно терпеть унижения. В тот же день Тернион поспешил в Арбет, взяв с собою своего воспитанника. Прибыв ко дворцу, они увидели, что Рианнон, как обычно, сидит у ворот, и, как и прочие гости не позволили ей отвезти их на спине прямо к Пвиллу. Пвилл дружелюбно приветствовал их, и в тот же вечер Тернион за ужином рассказал князю и его жене всю эту историю с начала до конца, а затем подвел к Рианнон ее собственного сына. Как только все присутствовавшие во дворце увидели мальчика, они сразу же признали его сыном Пвилла и радостно приветствовали его, и Пендаран Дифед, верховный друид королевства, дал ему новое имя. Он назвал его "Придери", что значит "страдания", по первому слову, произнесенному матерью мальчика, едва она увидела сына. Ибо она сказала: "Страдания мои окончены, если все это - правда". Глава 20. СВАТОВСТВО К БРАНВЕН И ГОЛОВА БРАНА В "Мабиноги Бранвен, дочери Ллира", второй из "Четырех Ветвей", рассказывается, что Придери, достигнув зрелости и женившись на вдове по имени Кигфа, однажды, в качестве гостя или вассала, явился ко двору верховного бога Аида - самого Брана, сына бога моря Ллира. Двор детей Ллира, Брана и его сестры Бранвен, по прозвищу "Прекрасная Грудь", его единокровного брата Манавидана, а также двоих сыновей матери Манавидана, Пенардун, от ее первого брака, находился тогда в так называемой Твр Бранвен, то есть "Башне Бранвен", сегодня именуемой Харлех. Усевшись на край скалы и устремив взоры в морскую даль, они вскоре увидели тринадцать кораблей, приближающихся под всеми парусами со стороны Ирландии. Флотилия тем временем подошла к самому берегу, и Бран послал гонца узнать, кто эти незнакомцы, откуда они прибыли и что им надо в здешних краях. В ответ гонец услышал, что это - корабли Матолвха, короля Ирландии, и что тот прибыл просить у Брана отдать ему в жены свою сестру, прекрасную Бранвен. Бран согласился, и они условились, что местом пышного свадебного пира будет Эйберфроу в Англси. Матолвх со своим флотом должен будет прибыть туда по морю, а Бран со своей свитой - сухопутным путем. Прибыв в назначенное место, они соорудили временные палаты, ибо "никакой дом не был достойным принять Брана Блаженного". Так Бранвен стала женой короля Ирландии [1]. [1] Матолвх бриттов, по-видимому, представляет собой аналог гэльского Мэта, а его история, несомненно, перекликается с греческим мифом о Персефоне. Однако их отношениям недолго суждено было оставаться такими дружескими. Из двух сыновей жены Ллира, Пенардун, матери Манавидана, первого звали Нисен, а второго - Эфнисен. Нисен более всего на свете любил мир и покой и всегда мог "примирить между собой своих братьев, даже если между ними вспыхнула ссора". Эфнисен же, наоборот, "мог мигом поссорить между собой братьев, даже когда те мирно беседовали". И вот теперь Эфнисен был вне себя от ярости: с ним ведь не посоветовались, решив выдать Бранвен замуж. В отместку за это он коварно отрезал губы, уши, брови и хвосты всем коням Матолвха и его свиты. Когда король Ирландии узнал о случившемся, он был буквально взбешен нанесенным ему оскорблением, но Бран дважды посылал к нему послов, объяснив, что все это было сделано без его ведома, чтобы поссорить их. Он обещал в качестве возмещения отдать Матолвху здорового скакуна за каждого коня, покалеченного Эфнисеном, а в придачу - поставец из серебра, ростом с самого Матолвха, и золотое блюдо величиной с лицо короля Ирландии. Помимо всех этих даров, он преподнес Матолвху волшебный котел, некогда украденный из Ирландии. Магическое свойство этого котла заключалось в том, что, если в него положить любого смертельно раненного воина, тот выздоравливал как ни в чем не бывало, правда при условии, что он не лишился дара речи. Король Ирландии с готовностью принял все эти дары, предал забвению нанесенное ему оскорбление, возобновил самые добрые, дружеские отношения с детьми Ллира и наконец отплыл вместе с Бранвен в Ирландию. Не успел миновать год со дня их свадьбы, как Бранвен родила сына. Родители нарекли ему имя Гверн и отдали его на воспитание самым достойным мужам Ирландии. Но на второй год до Ирландии докатились слухи об оскорблении. нанесенном Матолвху в Британии. Единокровные братья и родственники короля настаивали, что он должен жестоко отомстить и начать с самой Бранвен. И прекрасную королеву сослали мыть посуду и прислуживать на кухне, и каждый день повар отвешивал ей крепкую затрещину по уху. Однако Бран даже не подозревал об этом, ибо всякое сообщение между Ирландией и Британией было прекращено. Так продолжалось долгих три года. Тем временем Бранвен потихоньку от других приручила певчего скворца, выучила его говорить, привязала к его крылу письмо, в котором рассказывала о своих бедах, и отослала птичку в Британию. В конце концов скворец нашел Брана, как и приказывала ему хозяйка, и, усевшись ему на плечо, опустил крылышки. Письмо соскользнуло наземь, и Бран тотчас прочел его. Вне себя от гнева он разослал гонцов в сорок четыре королевства, созывая войско в поход против ирландского короля. Поручив Британию попечению своего сына, Карадавка, и шести других сыновей, он поспешил к берегам Ирландии. Сам он шел по воде, как посуху, а его спутники плыли на кораблях. В самой Ирландии никто и не подозревал об их прибытии. Только пастухи-свинопасы, поившие стадо свиней у берега моря, заметили невероятное чудо. Прямо на поверхности моря возник лес - возник на том самом месте, где его никогда не бывало. Возле него поднялась в небо гора с остроконечным гребнем, а по сторонам ее раскинулись озера. И лес, и гора медленно приближались к берегам Ирландии. Свинопасы поспешно рассказали обо всем Матолвху, который никак не мог понять, что же там происходит, и послал к Бранвен спросить, что бы это могло быть. "Это идут мужи с острова Славы [2]", - отвечала та, - они явились сюда, потому что услышали, как вы мучаете и унижаете меня. Лес, который вы видите, - это мачты их кораблей. Гора, которую видят ваши глаза, - это мой брат Бран, идущий по воде словно посуху. Острый гребень - это его нос, а озера по сторонам от него - это глаза моего брата". [2] Остров Славы - поэтическое имя Британии, данное ей бардами. Мужи Ирландии пришли в смятение. Они бросились к Шэннону и поспешно разрушили мост через него. Но Бран, как ни в чем не бывало улегся поперек реки, и воины преспокойно перешли по нему, как по мосту, на другой берег. Тогда Матолвх решил прислать парламентеров с предложением заключить мир. Во искупление своей вины он предлагал уступить трон Ирландии Гверну, сыну Бранвен и племяннику Брана. - А разве я сам не могу быть королем? - заявил Бран и не пожелал более вступать ни в какие переговоры. Тогда советники Матолвха посоветовали ему умилостивить разгневанного Брана тем, что предложить воздвигнуть для него дворец, способный вместить и выдержать его, и добровольно отдать ему королевство. Бран согласился принять такой дар, и вскоре громадное здание было построено. Однако строители оказались людьми коварными. По сторонам каждого из доброй сотни опорных столбов дома висели огромные кожаные мешки, в каждом из которых сидело по вооруженному до зубов воину, которые должны были в нужную минуту по условному сигналу разрезать мешок и выскочить наружу. Но Эфнисен, войдя в дом и заметив странные мешки, тотчас заподозрил неладное. - Что это там за мешки? Что в них? - спросил он первого же ирландца, попавшегося ему на глаза. - Мука, - отвечал ирландец. Тогда Эфнисен крепко ударил по мешку кулаком, как если бы в нем действительно была мука, и принялся колотить по нему до тех пор, пока не убил воина, сидевшего внутри. Точно так же он поступил и со всеми остальными мешками. Через некоторое время оба войска встретились в огромном дворце. Мужи Ирландии вошли через одни ворота, а воины Британии - через противоположные. Встретившись в самом центре громадного зала, они уселись друг против друга. Ирландский двор принял Брана с королевскими почестями, а затем состоялось коронование Гверн, сына Бранвен. Гверн был провозглашен королем Ирландии вместо Матолвха. Затем, когда торжественная церемония была окончена, мальчик подошел к каждому из своих дядей, чтобы поближе познакомиться с ними. Бран улыбнулся ему и погладил его по головке; точно так же поступили и Манавидан с Нисеном. Но когда очередь дошла до Эфнисена, коварный сын Пенардун схватил доверчивого ребенка за ноги и швырнул его головой в жарко пылавши очаг. Увидев своего сына мертвым, Бранвен попыталась было сама броситься в огонь вслед за ним, но Бран удержал ее. Тогда воины враждующих армий схватились за оружие, и началась такая сеча, которой никогда еще не бывало ни н одном дворце на свете. Битва продолжалась несколько дней подряд, но у ирландцев было явное преимущество, ибо они поскорее опускали своих убитых в тот самый волшебный котел, и те выходили из него целыми и невредимыми. Узнав об этом, Эфнисен решил найти способ как-нибудь искупить все те несчастья, которые его злобная натура навлекла на Британию. Он принял облик одного из убитых ирландских воинов, и его вместе со всеми остальными тоже положили в котел. Тогда он магическим путем раздулся, став настоящим великаном. Котел лопнул, а вместе с ним лопнуло и сердце самого Эфнисена. После этого силы сторон вновь уравнялись, и в следующем сражении мужи Британии перебили ирландцев всех до единого. Но и из них целыми и невредимыми остались лишь семеро: Придери, Манавидан, Глюней, сын Тарана [1], Талиесин Бард, Инаваг, Грудиен, сын Муриела, и Хейлин, сын Гвинна Старого. [1] Этого персонажа, по-видимому, можно отождествить с галльским богом Таранисом. Указание на это есть в старинной ирландской книге "Этирун, идол бриттов". Сам Бран был ранен в ступню отравленным дротиком и умирал в ужасных муках. Он приказал семерым своим друзьям, оставшимся в живых, отрубить ему голову, отвезли ее на Белый Холм в Лондоне [1] и похоронить ее там, положив в могиле лицом в сторону Франции. Далее он пророчествовал о том, каким будет их путешествие. Им придется провести целых семь лет в Харлехе, где они будут непрерывно пировать, а птицы Рианнон будут не умолкая петь для них, и его, Брана, голова тоже будет веселиться с ними, словно она и не думала отделяться от его тела. Затем они проведут еще дважды сорок лет в Гвэлсе [2]. Все это Время на голове Брана не появится ни малейших следов тления, а беседы их будут настолько увлекательными, что они и не заметят, как пролетят эти годы. Но в назначенный час сама собой откроется дверь, ведущая в сторону Корнуолла, и после этого они должны, не медля ни минуты, поспешить в Лондон предать земле его голову. [1] Это место, названное одним валлийским поэтом XII века "Белой Вершиной Лондона, обителью немеркнущей славы", по всей вероятности, можно отождествить с холмом, на котором сегодня высится знаменитый лондонский Тауэр. [2] Остров Грассхолм у побережья графства Пемброкшир. Выслушав это пророчество, семеро уцелевших мужей обезглавили Брана и отправились в путь, забрав с собой Бранвен. Через некоторое время они высадились в устье реки Элоу в Англси. Бранвен сперва поглядела в сторону Ирландии, а затем бросила взгляд на берег Британии. "Увы, - воскликнула она, - и зачем я только родилась на свет! Из-за меня погибли целых два острова!" Ее сердце разбилось от скорби, и она умерла. Старинный валлийский поэт, "Гододин Ануэринский", повествует об этом с подлинно трагическим пафосом: Смягчились даже голоса У перелетных птах небесных, Узревших столь прекрасный труп. Ужели не осталось никого Из родичей у этого алмаза, Разбитого у струй текучих Амлвха? "Они вырыли ей четырехстороннюю могилу, - говорит "Мабиноги", - и предали ее земле на берегах Элоу". В старинных легендах это место неизменно именуется Инис Бранвен. Затем семеро героев отправились в сторону Харлеха и на пути туда повстречали мужчин и женщин, сообщивших им самые свежие новости. Касваллавн, сын Бели, супруг богини Дон, разбил и прогнал наместников, которым Бран поручил править Британией в его отсутствие. Затем он, завладев волшебным покрывалом, сделался невидимым, перебил их всех, кроме Пендарана Дифеда, приемного отца Придери, которому удалось бежать в густые леса, и Карадавка, сына самого Брана, сердце которого разбилось от горя. Таким образом, Касваллавн сделался королем целого острова, отняв трон у Манавидана, законного наследника британской короны после гибели Брана. Однако судьба повлекла семерых героев дальше, к месту погребения головы их вождя. Они, как и пророчествовал Бран, прибыли в Харлех и пропировали там целых семь лет, и все это время три птицы Рианнон распевали для них волшебные песни, по сравнению с которыми все прочие мелодии казались дикими и грубыми. Затем они провели еще дважды сорок лет на острове Гвэлс, пируя и упиваясь сладким вином и слушая приятные беседы, в которых участвовала и голова Брана. Впоследствии этот пир, продолжавшийся целых восемьдесят лет, получил название "Забавы Благородной Головы". В самом деле, любопытно, что голова Брана играет в мифологии бриттов куда более заметную роль, чем сам Бран до того момента, как его обезглавили. Талиесин и другие барды неизменно величают ее Урддавл Бен ("Достопочтенная Голова") и Утер Бен ("Дивная Голова"). Но однажды приятным забавам витязей пришел конец: Хейлин, сын Гвина, распахнул запретную дверь, пожелав, как и жена Синей Бороды, "узнать, верно ли все то, что о ней говорят". Как только они поглядели в сторону Корнуолла, магические чары, лежавшие на них целых восемьдесят семь лет, мигом слетели, и герои обнаружили себя оплакивающими смерть вождя, как если бы он погиб в этот же день. Однако они решили не предаваться скорби и поспешили в Лондон, где и опустили гниющую и разлагающуюся голову в могилу на Тауэр Хилл, обратив голову своего бывшего господина лицом к Франции, чтобы тот еще издали заметил приближение врага к берегам Британии. Там голова и пребывала до тех пор, пока ее с гордостью не выкопал из могилы Артур, "ибо он почитал ниже своего достоинства удерживать власть над островом силой оружия, а не доблестью и благородством". Однако, по словам Теннисона, писавшего в "Королевских идиллиях", что беда явилась в образе язычников безбожных, приплывших из-за Северного моря, неся с собой гибель и разрушение, и с тех пор это событие именуется одним из "Трех коварных захватов Британии". Глава 21. ВОЙНА МАГИЧЕСКИХ ЧАР Как сказано в "Мабиноги Манавидана, сына Ллира", следующим законным главой семейства потомков Ллира стал Манавидан. Правда, у него не было ни замка, ни земельных владений, но Придери предложил ему отдать во владение Дифед и выдать за него замуж свою собственную мать, Рианнон. Госпожа, как объяснил ее сын, еще сохранила черты былой красоты, а ее речь нисколько не утратила прежнее очарование. По всей вероятности, Манавидан счел ее достаточно привлекательной, а Рианнон со своей стороны тоже была очарована мужественным обликом сына Ллира. Они вскоре поженились, и между Придери и Кигфой, Манавиданом и Рианнон возникли настолько теплые отношения, что они отныне почти не разлучались. Как-то раз, отпраздновав пышным пиром какой-то праздник в Арбете, они отправились к тому самому волшебному кургану, у которого Рианнон впервые встретила Пвилла. Как только они расселись на холме, раздался оглушительный удар грома, и с неба тотчас спустился густой, непроглядный туман, окутавший гостей холма, так что они не могли видеть друг друга. Когда же туман наконец рассеялся, потомки Ллира обнаружили, что они оказались в некой необитаемой стране. Земли вокруг, если не считать их родового дворца, который тоже был перенесен на новое место, были пустынны и бесплодны; кругом не было никаких признаков растительности, живых существ и тем более людей. Легкого дуновения неких волшебных сил оказалось вполне достаточно, чтобы полностью изменить облик Дифеда, превратив его из богатого края в дикую пустыню. Манавидан и Рианнон, Придери и Кигфа исходили тот край из конца в конец, но так и не встретили ничего, кроме мерзости запустения да диких зверей. Целых два года они прожили под открытым небом, питаясь дичью и медом. На третий год они порядком устали от этой первобытной жизни и решили отправиться в Ллогир [1], чтобы прокормиться там каким-нибудь ремеслом. Манавидан умел делать отличные седла, и они были настолько хороши, что вскоре во всем Херефорде люди перестали покупать седла у других седельщиков, кроме него самого. Это навлекло на него зависть и вражду других седельщиков, и те условились убить непрошеных чужеземных гостей. Так нашей четверке пришлось перебраться в другой город. [1] Ллогир - Саксонская Британия, т. е. Англия. Здесь они начали делать щиты, и вскоре покупатели и видеть не желали ничьих щитов, кроме тех, что были сделаны руками Манавидана и Придери. Мастера-щитоделы пришли в ярость, и скитальцам опять пришлось уносить ноги. Не лучший прием ожидал их и в третьем городе, где они занялись было сапожным ремеслом. Манавидан ловко и быстро кроил башмаки, а Придери не менее ловко шил их. Местные сапожники, естественно, невзлюбили гостей, и тем не оставалось ничего иного, как возвратиться в свой неласковый Дифед и заняться охотой. Однажды охотничьи собаки Манавидана и Придери вспугнули белого дикого вепря. Охотники погнались за странным зверем, и тот вскоре привел их в глухое место к загадочному замку, которого, как хорошо знали охотники, еще вчера здесь не было. Вепрь поспешно вбежал в замок; собаки последовали за ним. Манавидан и Придери некоторое время ждали, что те вернутся, но напрасно. Тогда Придери заявил, что он отправится в замок и разузнает, что же стряслось с собаками. Манавидан попытался было отговорить его, убеждая друга, что этот замок магическими чарами возвели те же самые незримые враги, которые превратили в пустыню их добрый Дифед. Однако Придери все же решил идти в замок. Войдя в странный замок, он не обнаружил ни вепря, ни собак и вообще никаких следов человека. В нем не было ничего, кроме родника, бившего посреди внутреннего двора, а возле родника стояла красивая золотая чаша, прикованная толстой цепью к массивной мраморной плите. Придери настолько понравилась эта чаша, что он протянул руки и хотел было взять ее. Но его руки тотчас прилипли к ней, так что он не мог двинуться с места. Манавидан ждал его до позднего вечера, а затем возвратился во дворец и рассказал Рианнон о случившемся. Она, будучи более решительной, чем ее супруг, принялась упрекать его за трусость и тотчас поспешила в волшебный замок. Вбежав в него, она увидела во дворе бедного Придери, руки которого по-прежнему были приклеены к чаше, а ноги - к мраморной плите. Рианнон попыталась было освободить его, но сама прилипла к нему и тоже стала узницей замка. И тут раздался оглушительный удар грома, с небес опустился волшебный туман, и замок вместе со своими пленниками исчез. Теперь Манавидан и Кигфа, жена Придери, остались одни. Манавидан успокоил бедную женщину и обещал защитить ее. В довершение всех бед их собаки пропали в замке, так что они не могли более охотиться. Им пришлось возвращаться в Ллогир, чтобы Манавидан вновь попробовал там заработать на жизнь своим старым ремеслом - ремеслом сапожника. Но тамошние сапожники опять сговорились убить чужеземцев, и те были вынуждены вернуться в свой Дифед. Однако на этот раз Манавидан успел захватить с собой в Арбет мешок зерна и, засеяв им три надела земли, получил богатые всходы. Когда настало время убирать урожай, Манавидан отправился на первое поле и увидел, что колосья созрели. "Сейчас уже поздно, и я уберу урожай завтра", - решил он; но когда наутро он вернулся на поле, то увидел на нем лишь солому. На всем наделе не нашлось ни единого колоска. Он поспешил на второе поле; и на нем зерно тоже созрело. Когда же на следующий день Манавидан пришел собирать урожай, оказалось, что все колосья, как и на первом поле, исчезли. И тогда он догадался, что зерно у него крадет та же самая колдовская сила, которая так ужасно опустошила Дифед и похитила Рианнон и Придери. Зерно созрело и на третьем поле, и на этот раз Манавидан решил выследить коварного похитителя. Вечером он захватил с собой оружие и уселся в засаду. В полночь он услышал странный шум и, выглянув из засады, увидел целые полчища мышей. Каждая мышка срезала колосок и спешила наутек. Манавидан бросился в погоню за ними, но ему удалось схватить одну-единственную мышку, оказавшуюся менее проворной, чем остальные. Он посадил ее в рукавицу, принес домой и показал Кигфе. - Завтра утром я ее повешу, - проговорил он. - Подумай как следует: ведь вешать мышей - ниже твоего достоинства, - возразила та. - И все-таки я ее повешу, - отвечал Манавидан. На следующее утро он отправился на волшебный холм и воткнул в землю двое вил, чтобы устроить виселицу. Едва он покончил с этим, как к нему приблизился странный человек в одеянии бедного ученого и почтительно приветствовал его. - Что это ты делаешь, достопочтенный господин? - спросил он. - Да вот, собираюсь повесить вора, - отозвался Манавидан. - И что же это за вор? Я вижу в руках у тебя всего лишь жалкого зверька, мышку. Но ведь человеку твоего ранга не подобает прикасаться к столь низменным тварям. Отпусти ее. - Я поймал ее в тот миг, когда она грабила мое поле, - возразил Манавидан. - И кто бы она ни была, она должна умереть смертью вора.- Никогда не думал, что мне доведется увидеть столь почтенного мужа, занимающегося подобными делами, - вздохнул ученый. - Я дам тебе целый фунт [1], только отпусти ее. [1] Фунт - имеется в виду фунт стерлингов - самая крупная денежная единица Англии. Название его восходит к латинскому libra (фунт), и первоначально он соответствовал стоимости фунта серебра. Начиная с эпохи Средневековья и вплоть до XX века фунт - крупная золотая монета. По старинному счету 1 фунт стерлингов = 20 шиллингам, 1 шиллинг = 12 пенсам, 1 пенс = 4 фартингам. Фунт стерлингов был и остается самой дорогой (по курсу в пересчете на золото) валютой мира. В XVII - начале XVIII века доход лорда в среднем составлял 50-70 фунтов в год (прим. перев.) - Я же сказал, - стоял на своем Манавидан, - что не желаю ни отпускать, ни продавать ее. - Как тебе будет угодно, достопочтенный господин. Это не мое дело, - пошел на попятный ученый. Затем он молча удалился прочь. Манавидан тем временем положил на вилы перекладину. Едва он покончил с этим, как откуда ни возьмись появился другой незнакомец, на этот раз - священник верхом на коне. Он тоже спросил Манавидана, чем это он занят, и услышал тот же ответ. - Господин мой, - произнес священник, - столь низкая тварь не стоит никаких денег, но, чтобы ты больше не унижал свое достоинство, притрагиваясь к ней, я готов дать тебе за нее целых три фунта. Подумай, это большие деньги. - Я не возьму за нее никаких денег, - возразил Манавидан. - Я решил повесить ее - и повешу. - Что ж, воля твоя - вешай, - вздохнул священник и ускакал прочь. Манавидан накинул мышке на шейку петлю и собрался было затянуть веревку, как вдруг перед ним предстал епископ в сопровождении свиты. - Благослови, святейший владыка, - проговорил изумленный Манавидан. - Всевышний да благословит тебя, сын мой, - отвечал епископ. - Что это ты делаешь? - Да вот, вора вешаю, - отозвался Манавидан. - Эта мышь коварно обокрала меня. - Так мне довелось присутствовать на ее казни, я готов дать за нее выкуп, - заявил епископ. - Вот тебе семь фунтов. Возьми их и отпусти мышку. - Нет, не отпущу, - возразил Манавидан. - Хорошо, я выплачу тебе целых двадцать четыре фунта наличными, только отпусти ее. - Не отпущу ни за какие деньги, - стоял на своем упрямый лорд. - Ну, раз ты не хочешь отпустить ее за деньги, - заметил епископ, - я отдам тебе за нее всех моих коней со всей поклажей в придачу. - Не хочу, - отозвался Манавидан. - Тогда назови свою цену, - вздохнул почтенный прелат. - На это я согласен, - удовлетворенно отвечал Манавидан. - Моя цена такова: Рианнон и Придери должны получить свободу. - Они получат ее, - поспешно согласился епископ. - Но это еще не все; за них одних я не отпущу проклятую мышь, - заявил Манавидан. - Чего еще ты просишь? - спросил епископ. - Чтобы с моего Дифеда были сняты колдовские чары, - проговорил несговорчивый лорд. - Они будут сняты, - пообещал епископ. - А теперь отпусти мышь. - И не подумаю, - отвечал Манавидан, - пока не узнаю, кто она на самом деле. - Это моя жена, - признался епископ. - А меня самого зовут Ллвид, сын Килкоэда; это я напустил волшебные чары на твой Дифед, на Рианнон и Придери, чтобы отомстить за Гвавла фаб Клуда, который в игре "барсук в мешке" проиграл самому Пвиллу, владыке Аннвна. Это мои слуги под видом мышей приходили по ночам на твои поля и уносили зерно. Но поскольку моя жена оказалась твоей пленницей, я тотчас отпущу Рианнон и Придери и сниму все чары с Дифеда, как только ты отпустишь ее. - Я не отпущу ее до тех пор, - возразил Манавидан, - пока ты не поклянешься, что опять не напустишь колдовские чары на Дифед. - Клянусь, что никогда этого не сделаю, - заяви.! Ллвид. - Ну а теперь отпусти ее. - Я не отпущу ее до тех пор, - продолжал упорствовать владелец Дифеда, - пока ты не поклянешься никогда не мстить мне. - Ты поступил мудро, потребовав этой клятвы, - со вздохом отозвался Ллвид. - Если бы ты этого не сделал, на твою голову обрушилось бы немало бед. Что ж, клянусь. Отпусти же теперь мою жену. - И не подумаю, - стоял на своем Манавидан, - пока не увижу собственными глазами Рианнон и Придери. Не успел он договорить эти слова, как увидел, что Рианнон и Придери приближаются к нему, радостно приветствуя его.- Как видишь, они свободны, - пробурчал епископ. - Вижу и радуюсь, - отозвался Манавидан. Затем он отпустил мышку, и Ллвид, прикоснувшись к ней своей волшебной палочкой, превратил ее в "молодую женщину, самую прекрасную, которую только можно себе вообразить". Оглядевшись вокруг, Манавидан обнаружил, что его Дифед опять стал таким, как и прежде, - цветущим и ухоженным краем. На этот раз силы света одержали победу. Мало-помалу они все увеличивали и увеличивали свои владения в царстве тьмы, и в следующий раз мы встречаем уцелевших потомков Ллира и Пвилла уже в качестве вассалов Артура. Глава 22. ПОБЕДЫ СИЛ СВЕТА НАД ТЬМОЙ Однако силы света далеко не всегда одерживали столь блистательные победы над исчадиями тьмы. Даже сам Гвидион фаб Дон был вынужден заплатить изрядную дань неудаче. Напав на Кэр Сиди - одно из многочисленных метонимических титулов Потустороннего мира, - он был захвачен в плен Пвиллом и Придери и надолго попал в темницу (см. описание ограбления Аннвна, приведенное в главе 23, "Явление Артура в мифологии"). Страдания, перенесенные им в темнице, сделали его великим бардом. В этом веровании нашла свое отражение излюбленная мысль древних кельтов (сохранившаяся, кстати сказать, в популярных преданиях) о том, что тот, кто проведет хотя бы одну ночь либо в кресле гиганта Идриса [1] (вершина Кадайр Идрис в Гвинедде) либо под населенным духами и призраками Черным Камнем в Ардду на Лланберисской стороне Сноудона, наутро станет одержимым или просто потеряет рассудок. Как именно Гвидиону удалось вырваться из темницы, предание не говорит, однако этот эпизод явно не убавил его ненависти к исконным врагам его рода - силам тьмы. [1] Ср. Шайтан Идрис - повелитель царства демонов и злых духов в исламской мифологии (прим. перев.). С помощью своего брата Амаэтона, бога земледелия, и своего собственного сына, Ллеу, он одержал победу в битве при Годеу, что означает "Деревья". Этот подвиг занимает весьма любопытное место в кельтской мифологии. Сражение это известно также под названием битвы при Ахрене или Охрене, что опять-таки представляет собой одно из названий Аида, значение которого неизвестно. Оно встречается в одной широко известной валлийской поэме, повествующей об "Ограблении Аннвна" самим легендарным Артуром. Королем Ахрена тогда был Аравн, и ему активно помогал Бран, который, надо полагать, тогда еще не успел совершить свое роковое плавание в Ирландию. Война велась ради того, чтобы закрепить за людьми право на три божьи твари - собаку, оленя и чибиса. Дело в том, что все эти животные по той или иной причине считались посвященными богам подземного царства. На этот раз Гвидион вступил в бой не в одиночестве, как во время своей первой неудачной попытки вторгнуться в Аид. Кроме брата и сына, в его распоряжении теперь всегда было огромное войско. Дело в том, что особые магические чары, коими овладел Гвидион, позволяли ему обойтись без постоянной армии. В нужный момент он мог, так сказать, материализовать с помощью своих чар целые отряды воинов, а когда надобность в них отпадала, - вернуть в небытие. Само название битвы показывает, что именно так он и поступил на этот раз. Бард Талиесин воспевает это сражение в таких строках: Я тоже был при Годеу и зрел Гвидиона и Ллеу: они превращали в воинов деревья, осоку, кусты. В поэме, посвященной этой битве, бард во всех подробностях описывает ход сражения. Деревья и травы, по его словам, так и рвались в бой. Кусты ольхи успели первыми, ивы и рябины немного отстали, а береза, хотя и была храбрым воином, замешкалась, слишком долго собираясь в битву. Вяз стойко держался в самой гуще битвы, не отступая ни на шаг. Когда же в бой двинулся могучий дуб, расшвыривая врагов, то от его поступи задрожали небеса и земля. Отважные боярышник и падуб стойко держали оборону, разя врагов своими шипами. Верески теснили противника с обоих флангов, а ракитник наступал по всему фронту. А вот папоротник был повержен, и дрок тоже не устоял. Стройная сосна, раскидистая груша, сумрачный ясень, тенистый орешник, развеситый бук, стойкий тополь, скудная плодами слива, ищущие укромного уголка бирючина и жимолость, дикий чужеземец золотой дождь, "боб, собирающий в своей тени целое войско призраков", розовый куст, малина, плющ, вишня и мушмула - все стояли на своих местах. Не менее странные бойцы были и в рядах воинов Аида. Так, в поэме говорится о некоем стоглавом чудовище, под языком которого помещался немалый отряд воинов, а другой такой же отряд восседал у него на затылке. Рядом с ним скакала отвратительная черная жаба с доброй сотней челюстей и извивалась крестовая змея, переливавшаяся всеми цветами. Тело ее состояло из сотен душ грешников, несущих столь ужасное наказание за бесчисленные грехи. Поистине, чтобы во всем блеске живописать эту ужасную битву между порождениями магов неба и земли, потребовалось бы резец Доре или перо Данте. Именно магия и решила исход битвы. В рядах сторонников Аида был один боец, которого никто не мог победить до тех пор, пока противник не узнавал его имя, - забавная черта земных божеств, сохранившаяся, кстати сказать, и у фей. И вот Гвидион сумел выпытать его имя и спел такие строфы: Копыта этого коня узнаю по следам; Сверкают на твоем щите три веточки ольхи; По этим избранным ветвям ты и зовешься Бран! Копыта этого коня в день битвы так тверды: Три верхних веточки ольхи сжимаешь ты в руке. Над той избранной ветвью, Бран, твоею ветвью, Бран, Амаэтон наш Добрый сам победу одержал! После этого магические чары богов тьмы потеряли свою силу, и сыны Дон смогли добыть для людей оленя, собаку и чибиса, похищенных, как и все благие дары, из подземного царства. Кстати сказать, боги света всегда извлекали какую-нибудь практическую пользу из своих побед над богами тьмы и мрака. Но самый славный набег Гвидиона в Аид был предпринят ради похищения поистине бесценной добычи - свиней! Как сказано в "Мабиноги Мэта фаб Матонви", Гвидион слышал, что в Дифеде стали появляться некие странные твари, которых люди никогда прежде не видели. Тварей этих называли "поросятами" или "свиньями", и Аравн, король Аннвна, прислал их в дар Придери, сыну Пвилла. Они оказались животными не слишком крупными, зато мясо их, как говорили, было куда вкусней, чем мясо коров и быков. Гвидион подумал, что неплохо было бы раздобыть этих самых свиней, силой или хитростью отобрав их у сил тьмы. Мэт фаб Матонви, правивший кланом детей богини Дон со своего Олимпа - Кэр Датил [1], держал совет об этом походе, и Гвидион вместе с одиннадцатью спутниками отправился во дворец Придери [2]. Они притворились странствующими бардами, и Придери охотно принял их. Оказавшись во дворце, Гвидион, "самый лучший рассказчик историй на свете", доставил своими рассказами князю Дифеда и его двору такое огромное удовольствие, какого до того дня еще никто и никогда не доставлял им. Видя, что хозяин предоволен, Гвидион попросил Придери в награду за труды одно из животных, обитающих в Аннвне. Однако Придери, как оказалось, дал Аравну слово, что больше не станет ни продавать, ни просто дарить тому никаких животных из Аида до тех пор, пока численность уже присланных не увеличится вдвое. Об этом он и поведал мнимому барду, то есть Гвидиону. [1] В наши дни носит название Пен-и-Гэр. Это вершина холма на полпути между Лланврстом и Конви. [2] По преданию, дворец этот находился в Руддлан Тейви, который, по-видимому, можно отождествить с нынешним Глан Тейви возле Гардиан Бридж. - Господин мой, - отвечал Гвидион. - В таком случае я могу освободить тебя от твоего обещания. Не давай мне сегодня никаких свиней и не отказывай в них, а завтра я тебе все объясню. Затем мнимый бард направился в покои, которые при готовил для него Придери, и принялся колдовать и насылать волшебные чары. Так, он сделал из древесной губки двенадцать позолоченных щитов и двенадцать коней с золотой упряжью, а также двенадцать черных борзых с белой грудью, у каждого из которых был золотой ошейник и золотой поводок. Затем он показал их всех Придери. - Господин мой, - вкрадчиво проговорил он. - Это освободит тебя от слова, которое ты дал вчера вечером, пообещав никому не продавать свиней и не дарить их. Но ты вполне можешь поменять их на что-нибудь более ценное. Вот, я предлагаю тебе за них двенадцать прекрасных скакунов с золотой упряжью, двенадцать быстроногих борзых с золотыми ошейниками и поводками, а в придачу - целых двенадцать позолоченных боевых щитов. Придери посоветовался со своими приближенными и согласился на такой выгодный обмен. Тогда Гвидион и его спутники забрали свиней и, не мешкая ни минуты, поспешили домой, ибо они знали, что колдовские чары способны сохранять свою власть не дольше одного дня. Память об их поспешном бегстве надолго осталась в преданиях. Каждое место, где они делали привал для отдыха на обратном пути из Кэр Датил в Дифед, получило особое название, так или иначе связанное со свиньями. В числе этих забавных топонимов - Мохдре ("Свиной город") в графствах Повис и Конви и Кастелл-и-Мох ("Свиной замок") неподалеку от урочища Мохнант ("Свиной ручей"). Возвратившись домой, они спрятали свиней в безопасном месте, а затем поспешно собрали все воинство Мэта, ибо прекрасно понимали, что все роскошные кони, борзые и щиты давным-давно превратились обратно в кусочки древесной губки и Придери, так ловко обманутый Гвидионом, наверняка уже в гневе спешит со своей армией на север, в Дифед. Так и оказалось. Состоялись две битвы: одна - при Менор Пинардд неподалеку от Конви, а другая - при Менор Алун, что возле Кэрнарфона. Будучи разбит в обоих сражениях, Придери попытался найти укрытие у Нант Колл, примерно в девяти милях от Кэрнарфона. Там он опять потерпел поражение и, понеся огромные потери, послал гонцов, предлагая заключить мир и прося отпустить его. Мэт согласился на это, но войско сынов богини Дон настаивало на продолжении войны, требуя преследовать и полностью уничтожить противника. Тогда Придери обратился лично к Мэту, говоря, что раз уж эту войну затеял Гвидион, то пусть им будет позволено решить ее исход в поединке между собой. Гвидион с готовностью согласился на поединок, и богатыри сил света и тьмы сошлись лицом к лицу. Однако силы Придери явно были на исходе, и он был повержен силой и магическими чарами Гвидиона. "И был он предан земле в Мэн Тириавк, над Меленрид, и там и ныне его могила", - сказано в "Мабиноги", хотя в одной староваллийской поэме, называемой "Надгробные стихи воинам" и входящей в состав Черной Кармартенской книги, местом его вечного упокоения названо совсем другое урочище: Могила Придери - там, в Эйбер Гвеноли, Где бьются в берег волны океана. Эта решающая победа над силами Аида и их королем надолго положила конец войне, и перемирие длилось до тех пор, пока силы света не добились окончательного успеха под предводительством героя еще более славного, чем Гвидион. Имя этого героя - непобедимый Артур. Глава 23. ЯВЛЕНИЕ АРТУРА В МИФОЛОГИИ "Явление" Артура, его внезапное вторжение в ход мифологической истории, представляет собой одну из много численных загадок кельтской мифологии. Он никак не упоминается ни в одной из "Четырех Ветвей Мабиноги", повествующей о клане богов древних бриттов, сопоставимых с гэльскими богами Туатха Де Данаан. Наиболее ранние упоминания его имени в староваллийской литературе изображают его одним из военных вождей, ничуть не лучше, если не хуже других, таких, как "Герайнт, князь Девона", чье имя обессмертили и старинные барды [1], и вдохновенное перо Теннисона. Однако вскоре после этого мы видим Артура вознесенным на небывалую высоту, ибо он именуется королем богов, которому подобострастно воздают почести боги старых кланов небожителей - потомки Дон, Ллира и Пвилла. В старинных поэмах говорится о том, что сам Ллуд - этот Зевс старого пантеона - на самом деле был всего лишь одним из "Трех Старших Рыцарей Войны" Артура, а Аравн, король Аннвна, одним из его "Трех Старших Рыцарей Совета". В истории под названием "Сон Ронабви", входящей в состав Красной Гергестской книги, он предстает авторитетным сюзереном, вассалами которого считаются многие персонажи, имевшие в старину статус богов, - сыны Нудда, Ллира, Брана, Гофанона и Аранрода. В другой истории из той же Красной книги, озаглавленной "Куллвх и Олвен", его вассалами объявляются еще более высокие божества. Так, Амаэтон, сын Дон, пашет для него землю, а Гофаннон, сын Дон, кует железо; двое сыновей Бели, Нинниау и Пейбоу, "превращенные им в быков во искупление грехов", впряжены в одну упряжку и заняты тем, что сравнивают с землей гору, чтобы урожай мог созреть за один день. Именно Артур созывает витязей на поиски "сокровищ Британии", и на его зов спешат Манавидан, сын Ллира, Гвин, сын Нудда, и Придери, сын Пвилла. [1] Старинная поэма, воспевающая Герайнта, "храброго мужа из земли Дивнайнт [Девон]... врага всяческой тирании и насилия", входит в состав Черной Кармартенской и Красной Гергестской книг. "Когда Герайнт родился, отверзлись врата небес" - так начинается последняя глава этой поэмы. Наиболее вероятное объяснение этого феномена, по всей видимости, заключается в том, что в этом образе отразилась случайная контаминация славных деяний двух разных Артуров, что привело к появлению единого полуреального-полумифического персонажа, сохраняющего, однако, черты обоих своих прототипов. Одним из них явно был бог по имени Артур, почитание которого было в большей или меньшей степени распространено на землях кельтов, - вне всякого сомнения, тот самый Артур, которого надпись ex voto, обнаруженная в развалинах на юго-востоке Франции, именует Меркуриус Артайус (Mercurius Artaius). Другой - вполне земной Артур, вождь, носивший особый титул, который в эпоху римского владычества именовался Koмec Британнаэ (Соmес Britannae). Этот "граф Британии" выполнял функции верховного военного вождя. Главной его задачей было обеспечить защиту страны от возможных вторжений иноземцев. В его подчинении находились два офицера, один из которых, Дукс Британниарум (Dux Britanniarum), то есть "герцог Британии", наблюдал за порядком в районе Адрианова вала, а другой, Комес Литторис Саксоники (Comes Littoris Saxonici), то есть "граф Саксонского берега" обеспечивал оборону юго-восточного побережья Британии. После изгнания римлян бритты еще долго сохраняли структуру военно-административных органов, созданную их бывшими завоевателями, и вполне резонно предположить, что этот пост военного лидера в ранней валлийской литературе соответствует титулу "императора", который из всех знаменитых героев мифологии бриттов был прерогативой одного только Артура. Слава Артура-короля объединилась со славой Артура-бога, и общий синкретический образ получил широкое распространение на землях, на которых уже в наше время были обнаружены следы древних поселений бриттов в Великобритании. Это создало почву для многочисленных диспутов относительно местонахождения "Артуровых владений", а также таких городов, как легендарный Камелот, и локусов двенадцати знаменитых сражений Артура. Преданиям и историям об Артуре и его рыцарях, вне всякого сомнения, присущ подлинный исторический колорит, но они имеют и столь же бесспорно мифический характер, как и истории об их гэльских коллегах - богатырях Красной Ветви Ольстера и пресловутых фианах. Из этих двух циклов к кругу артуровских легенд наиболее близок последний. Ранг Артура в качестве верховного военного вождя Британии являет собой весьма показательную параллель роли Финна как предводителя "местного ирландского ополчения". А знаменитые артуровские рыцари Круглого стола весьма и весьма напоминают фианов из окружения Финна, так и ищущих всевозможных приключений. И те и другие с равным успехом вступают в бой как с людьми, так и со сверхъестественными существами. Оба совершают набеги на земли Европы, вплоть до самых стен Рима. Перипетии любовной интриги Артура, его жены Гвенвивар (Гиневры) и племянника Медравда (Мордреда) в некоторых отношениях напоминают историю Финна, его супруги Грайне и племянника Диармайда. В описаниях последних битв Артура и фианов чувствуется дыхание глубокой архаики первобытных мифов, хотя их реальное содержание несколько отличается. В битве при Камлуане в последнем поединке сходятся Артур и Медравд, а в последнем бою фианов при Габре первоначальные протагонисты поневоле вынуждены уступить место своим потомкам и вассалам. Дело в том, что сам Финн и Кормак уже успели погибнуть, и вместо них сражаются Оскар, внук Фиана, и Кэйрбр, сын Кормака, которые поражают один другого и тоже умирают. И, подобно тому, как Артур, по мнению многих и многих его приверженцев, на самом деле не погиб, а просто скрылся в "островной долине Авильона", шотла