Александр Исаакович Мирер. Субмарина "Голубой кит" --------------------------------------------------------------- Текст подготовил Еpшов В. Г. ? http://vgershov.lib.ru --------------------------------------------------------------- Повесть (для среднего возраста) Рисунки Е. Бачурина ________________________________________________________________ ОГЛАВЛЕНИЕ: 1. Двадцать семь двоек 2. Негр с этикетки 3. Явь или сон? 4. Второе перемещение 5. "Леонардо да Винчи" 6. Секрет погиб 7. Квадратик 8. "Бэтискэйфбритн" 9. Чего не знает Катя 10. Вот это фокус! 11. Катя-радиограмма 12. Темно и страшно 13. Как шла депеша 14. Не понимают! 15. Лепесток 16. Лекция Квадратика 17. Четвертое перемещение 18. Столкновение в океане 19. Беспокоить нельзя 20. Тайна корабля 21. Нахожу и настигаю 22. Бабушка Таня 23. Обвал 24. Кусачки 25. Два предупреждения 26. Капитан и старший помощник 27. Очная ставка 28. Все готово 29. Погружение 30. Где Мак? 31. Эриберто Солана 32. Бунт 33. В лаборатории 34. Друзья, прощайте! 35. Свой! 36. Сейф поднят 37. Чай-кофей 38. Нет контакта 39. Благополучное возвращение 40. Игрушки для взрослых 41. Что будет потом 42. Послесловие о кирпичах ________________________________________________________________ 1. ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ДВОЕК После уроков к Кате подошла Тося Матвеева и загнала ее в угол между бюстом Ушинского и глянцевитым фикусом. Тося была решительная, рыжая и легко краснела. Когда она краснела у доски, физичка Дора Абрамовна говорила: "Пожар!.." Загнав Катю в угол, Тося покраснела и выпалила: -- Гайдученко, ты получила пятерку! Возражать было трудно. Катя действительно получила пятерку у новой физички Доры Абрамовны, не считая пятерки по химии, и все это за один день. Возражать было очень трудно. Прежний учитель физики уехал, и целых четыре недели физики не было совсем. На пятой неделе, когда седьмой "Б" опять приготовился со вкусом провести пустой урок, пришел завуч. Класс встал в печальной тишине. Завуч привел с собой Дору Абрамовну, и приятная жизнь кончилась навсегда. Кругленькая седоватая учительница неторопливо и вежливо проводила завуча до двери, сказала: -- Прекрасно! -- и неторопливо уселась за свой стол. Она говорила тихо. Так тихо, что никто не решался разговаривать -- даже шепотом. Она смотрела на каждого такими спокойными глазами, что многие поняли сразу: с ней шутки будут плохи. А кто не понял сразу, тот понял через пятнадцать минут. Сначала Дора Абрамовна сделала перекличку. Закрыла журнал, а сверху положила очки. Без очков ее глаза стали меньше, но остались пристальными и такими, будто она видит, что у каждого за спиной. -- Березовский, что было задано на прошлом уроке? Березовский встал с ужасным грохотом, а Тося Матвеева пискнула синичьим голосом, потому что новая учительница вызывала Березовского, глядя прямо на Березовского, а не на Баландину или на кого-нибудь еще на букву "б" или другую букву алфавита! Конечно, Березовский не помнил, что было задано на прошлом уроке -- пять недель назад то есть. И Дора Абрамовна посадила его и сказала очень тихо: -- Прекрасно... -- а потом: -- Тогда вы, Матвеева. Тося даже не покраснела, так она была изумлена странным поведением новой учительницы. Вы только подумайте, последний урок был, когда еще о ледоходе не думал никто, а сейчас все без пальто бегают! И надо помнить, что было задано на то-о-ом уроке! -- Садитесь, Матвеева... -- сказала Дора Абрамовна. -- Может быть, Садов помнит? Так она спросила человек десять, и все не открывая журнала, и никто не помнил, естественно, что было задано на том уроке. Зато все запомнили, что Дора уже знает их всех в лицо и по фамилии. Но саму Дору Абрамовну ничто не могло пронять. Даже общее восхищение ее памятью. Она подняла очки с журнала и вызвала по алфавиту всех. От Аленького до Яковлевой. Тихим голосом. И всем поставила д в а. Кроме Кати Гайдученко. Поначалу никто не испугался. Все думали, что новая учительница только делает вид, что ставит в журнал двойки. Но после повторения пройденного, перед самым звонком, Дора Абрамовна предупредила, обводя класс выпуклыми глазами: -- Предупреждаю... Тем, кто получил двойку, не приходится рассчитывать на хорошую оценку за четверть. Тройка, не более. Получалось так, что весь седьмой "Б" получит за четверть тройку по физике! Правда, кроме Гайдученко. Затиснутая в угол, между Ушинским и фикусом, Катя в тысячный раз вспомнила этот несчастный день, когда она совершила две ошибки. Первая -- сдуру призналась, что помнит заданное бывшим физиком Иван Иванычем, уехавшим в Новосибирск. Вторая -- что она обещала перед всем классом получить двойку по физике и сравняться со всеми: чтоб у всех было по двойке. И тогда Доре придется эти двойки аннулировать. Так выразился Толя Шведов, классный умник и стратег. Витька Аленький утверждал, что Катя влюблена в Тольку. Неправда! Но болтовня Аленького не имела отношения к Катиным мукам. Дора появилась месяц назад. Прошло с тех пор целых восемь уроков физики и еще три дополнительных. Она получила еще две пятерки, а двойки получить не удалось ни одной. -- Ну, Гайдученко? -- спросила Тося голосом завуча Шахназарова. -- Ну, Гайдученко, что будем делать? Гай-ду-чен-ко! Катя невольно засмеялась. Тося стала красной, как снегирь. -- Так я и знала, что ты забоишься, Катька! -- Неправда! -- сказала Катя. Обычно этого хватало. Если Катя говорила свое "неправда", никто обычно возразить не смел, чтобы не схлопотать леща или тычка. Но чаша терпения класса переполнилась, как сказал тот же Шведов. А Тося Матвеева всегда первой показывала, в каком состоянии находится эта самая чаша. Тося не отступила ни на шаг и только пожала плечами. -- Неправда? Не боишься? А почему ты сегодня не сказала, что вот урока не знаю и ставьте мне двойку? Почему? Зубрила! Приходилось вступать в переговоры. Под фикусом, каучуконосным деревом, доставленным на Урал неведомо откуда. Кажется, из Южной Америки. -- Ну хорошо, -- сказала Катя, -- побоялась. А ты бы не побоялась Доре соврать, когда она смотрит? -- Катя показала, как Дора смотрит настойчивыми неблестящими глазами. -- Говори, так или не так? Тося поймала свой рыжий локон, пожевала веснушчатыми губами. -- Ну, предположим. А зачем ты зубрила? Обещала физику не учить? Обещала? -- Антонинушка, -- сказала Катя проникновенно, -- физику-то я не учила вот ни настолечко. Я так запомнила, на уроке. -- Зако-о-он Кирхгофа? Запомнила? Ну уж нет... Согласись, что врешь! -- Тоське очень нравилось слово "согласись", и она совала его ни к селу ни к городу. -- А ты согласись, что Дора отлично объясняет. -- Ну, соглашусь. Она же доцент! -- сказала Тося и с уважением посмотрела вверх, на третий этаж -- в учительскую. -- Но все равно закон Кирхгофа запомнить без зубрежки невозможно. Катя тоже не знала хорошенько, кто такой "доцент". Помладше профессора, кажется. Всех в школе прямо потрясло, что доцент Салтанова, преподаватель института, начала еще учить и в школе. "Говорит, что невыносимо скучает по детям, удивительно!" Это Катя подслушала, когда относила в учительскую сумку, забытую географичкой. -- Она замечательно объясняет! -- оправдывалась Катя. -- Невольно запоминаешь, совершенно невольно! Помнишь, как она сказала про фикус? Что он -- каучуконос и из него делают резину для изоляции? Тося потрогала крепкий лист и сказала плаксиво: -- Да-а, мне бы твою па-амять... -- но тут же справилась со своей минутной слабостью. -- Вот что, Гайдученко. На следующем разе -- контрольная. (Катя сдержалась, не поправила "в следующий раз".) Контрольная!.. Ты ее напишешь на двойку. Понятно? -- Понятно, -- мрачно сказала Катя. Возразить было нечего. Из школы Катя пошла одна-одинешенька. Она прошла через школьный участок и, постепенно прибавляя шагу, миновала новые дома -- высокие, вкусного кремового цвета -- и побежала вниз, к оврагу, по деревянным тротуарам. Здесь начинался старый город, строенный из кедра и ели, с крытыми дворами и сарайчиками на столбах. Во дворах, под щелястыми крышами, задыхались от злости собаки. Катя говорила всем собакам по очереди: "Ну, песик, что ты!.." Собаки словам не верили и грозились поймать и разорвать на части. Почти такими же несговорчивыми были здешние мальчишки. Уборщица тетя Паня называла их непонятно, зато выразительно -- "оторвыши". Этих белоголовых сероглазых мальчишек со странным окающим говором влекло к институтскому городку так сильно, будто они -- железные светленькие опилочки, а институт -- постоянный магнит. И тем сильнее и ревнивее они отстаивали свои права старожилов-уральцев против всех понаехавших из Москвы, Киева и других столичных городов. Мальчишкам из Катиной школы не стоило показываться в старом городе -- не стоило, и все. Девчонок здесь не трогали. Но и друзей здесь у Кати не было. И шла она не в гости, а к речке, протекавшей через старый город, по Зимнему оврагу и дальше, в тайгу, мимо бетонного забора института. Там берег обрывался отвесно и лежали большие камни прямо посреди речушки. Большие светлые каменья, глыбы песчаника, твердого, если об него стукнуться, и мягкого, если поцарапать его железом. Бабушка Таня называла их "скельки", то есть скалы, по-украински. Катя про себя говорила: "Пойдем-ка мы на скельки". Это было хорошее место. Мальчишки сюда не забредали. Рыбачить они ходили вверх по реке, на Верхние Камни. А тут были Нижние Камни, и прямо к обрыву выходили квадратные столбы институтского забора, и желтоватая глинистая вода журчала между скельками. Сиди и думай. Или прыгай с глыбы на глыбу. Сегодня не было настроения прыгать, а было настроение думать. Катя пробралась на середину реки. Залезла на Полудыньку -- глыбу, похожую на половину дыни, -- уселась на портфель. Не только для удобства. Весной был случай: она задумалась и уронила портфель в воду. Теперь можно было подумать о физике, о контрольной и о делах вообще. Дела были грустные. Двойки за контрольную Катя не боялась, если брать двойку как самостоятельное явление. Она с удовольствием повторила про себя: "Двойка как самостоятельное явление". Значит, сама по себе плохая оценка -- чепуха. Но мама и бабушка Таня в особенности не привыкли к тому, чтобы их дочь и внучка получала плохие оценки. К пятеркам они привыкли, а не к двойкам. -- И зачем я их так избаловала? -- спросила Катя. 2. НЕГР С ЭТИКЕТКИ Вздохнув, Катя посмотрела на камни. Они были светлые поверху и темные в воде. Под самой Полудынькой неподвижно стоял, работая хвостом против течения, щуренок. Солнце еще светило в овраг, и горячий воздух дрожал, поднимаясь от камней. За забором простучали крепкие шаги -- сменялась охрана. И вдруг... И вдруг дрожащий воздух побелел, как молоко, и задрожал еще сильнее. Неприятно заныло под ложечкой и стало совсем ничего не видно -- ни камней, ни солнца, ничего, совсем-совсем ничего: светло, и ничего не видно. "Ну и туман!" -- пробормотала Катя, таращась в светлую темноту. Ей показалось, что туман приподнял ее над камнем. Она схватилась за портфель. Портфеля не было. Катя пискнула: "Мама!" Туман ответил гулким вздохом. И она очутилась в комнате. В чужой комнате. Она стояла посреди комнаты, закрыв глаза. Огляделась и поскорее опять зажмурилась. Но так оказалось еще страшнее: стоять и ждать. "Я просто заснула. Странный сон! Так можно и в воду упасть", -- подумала Катя и приоткрыла один глаз. Прямо перед глазом сверкнуло что-то блестящее, золотисто-коричневое, с цветными пятнами. Похожее на огромную коробку шоколадных конфет. Ресницы мешали смотреть, и она открыла второй глаз. Перед ней было сложное сооружение из коричневого дерева, блестящих латунных труб и зеркал. Высокий деревянный барьер, весь полированный, как гардероб, отгораживал трубы и зеркала от комнаты, а перед барьером стояли в ряд высокие табуретки. Круглые, выпукло обшитые красной кожей с черным узором. "Это винный магазин", -- подумала Катя, потому что по всей высоте стены за барьером, на фоне зеркал, стояли бутылки. Сотни бутылок! Длинные и узкие, пузатенькие, квадратные и многогранные, черные и прозрачные, но все с яркими этикетками и иностранными надписями. Кроме того, на самом барьере стояла квадратная большая бутылка -- отдельно, как генерал перед строем войск. На пламенно-розовой этикетке был изображен толстый белозубый негр, а под негром была английская надпись. Катя прочла: "Rum Jamaika". Непонятный сон с бутылками, смеющимся негром и "Рам Джамайка". Катя знала, что все люди в подобных случаях щипали себя за руку. Чтобы убедиться, сон или не сон. А ну... Щипок вышел крепкий, но сон продолжался. Толстый негр смотрел на Катю насмешливо. Она поскулила: "Ой-ой-ой-о-о-ой-й!" Затем топнула ногой и подергала себя за косичку. Все было напрасно. Никакие меры не действовали. Тогда Катя решила, что глупо стоять и смотреть на бутылочное войско, и решительно повернулась к нему спиной. Комната была отличная. Мама сказала бы: "Мечта!" Папа, конечно, не обратил бы внимания, а просто уселся в кресло с "Нейчер" или другим ученым журналом в руках. А Кате очень понравилось длинное низкое окошко во всю стену, и низкие кресла, и столики с большими фарфоровыми чашками на каждом. На серых -- нет, на серебристо-серых стенах висели яркие картины, изображавшие неизвестно что. А на полу лежал огромнейший ковер, мягкий, как подушка, и шагов не было слышно. Как во сне. Она бродила от стены к стене, рассматривая картины. Кругом все было тихо. Воздух теплый, свежий, с запахом табака и хвои. Перед окном по траве гулял важный скворец. Катя подошла и стукнула ногтем по стеклу. Скворец не обратил на нее внимания. Он гулял с большим достоинством. Она постучала еще. Скворец как бы невзначай повернулся спиной к окну. "Какой задавака!" -- проговорила Катя и вдруг поняла, что в комнате кто-то есть, кроме нее. Она повернулась так быстро, что коса ударилась о стекло. Ой! Негр с этикетки стоял перед барьером. Толстенный -- здоровенный негр в белом костюме и синем фартуке смотрел на Катю. Улыбку он оставил там, на этикетке. Катя прижалась спиной к стеклу. Крик застрял в ее горле -- так стало страшно! Страшнее всего -- бутылка с тем негром исчезла с барьера, а стакан, стоявший рядом, остался! Негр покачал головой и заговорил по-английски. Катя ничего не поняла с перепугу и еще потому, что он говорил быстро, сливая слова. Но приходилось отвечать. -- Good morning, sir. Repeat, please, what have you said, -- сказала она, что значило: "Здравствуйте, сэр. Пожалуйста, повторите, что вы сказали". -- Как сюда попала юная леди? -- переспросил негр с этикетки. Правую руку он прятал за спину. -- Мне тоже хотелось бы знать об этом, -- ответила Катя с отчаянием. -- Я очень сильно удивлена. -- О-а! -- сказал Негр, покачивая огромной круглой головой. -- Маленькая мисс не похожа на воровку, но мне придется вызвать полицию. Тогда Катя наконец заплакала. Она презирала плакс, и все равно из глаз посыпались слезы. Этого никто бы не вынес! Согласитесь -- никто! Ведь только что она сидела на Полудыньке! Что случилось, что же такое случилось? И еще -- полиция!.. Она постыдно ревела, прикрываясь рукавом. Негр заметно растерялся -- Катя следила за ним поверх рукава -- и вытащил правую руку, спрятанную за спиной. От изумления Катя перестала реветь. Вот куда пропала бутылка "Рам Джамайка" -- негр прятал ее, а сейчас вытащил и отхлебнул прямо из горлышка, закатил глаза и причмокнул. Он мастерски закатывал глаза, как кукла, если отломить грузик, подвешенный к ее закрывающимся глазам... Глаза закатывает! А она стоит здесь, и ее хотят сдать в полицию! Негр присел перед ней на корточки, обтянул фартук вокруг колен. Маленький его двойник смеялся на розовом квадрате этикетки. -- Как попала мисс в такую нехорошую компанию? -- задумчиво спросил Негр. -- Не знаю! -- всхлипывала Катя. -- Я не знала, что вы -- плохая компания, я сюда не хотела абсолютно! -- Мисс говорит по-английски, как иностранка. -- Это вы -- иностранец, сэр, а я советская... -- О-а! Мисс живет в русском посольстве? В Лондоне? "Какой дуралей! -- подумала Катя. -- Он пьяный, наверное, от своего рома с Ямайки и все путает". Но в то же время снизу, по ногам, на нее пополз новый страх. Раньше был удивленный страх, а теперь -- холодный, как вода в речке. -- Это... это Англия? -- Конечно! -- сказал негр. -- Англия?.. Негр сложил губы трубкой и покачал головой, подозрительно рассматривая Катино школьное платье, фартук и красный галстук, едва заметный над высоким фартучным нагрудником. Неизвестно, кто из двоих удивлялся больше. -- Как называется это место? -- Лучше бы мисс не притворялась и рассказала Джошуа все как есть. -- Я абсолютно не притворяюсь! Даю вам честное слово, я не знаю, как здесь очутилась! -- Мисс, -- строго сказал Джошуа, -- лгать грешно. -- Я не лгу! Негр опять закатил глаза. У него было доброе лицо, и губы совсем не такие толстые, как на картинках. Он, кряхтя, разогнулся во весь рост и сверху посмотрел на Катю, расправляя синий фартук. -- Хотелось бы мне знать, кто заманил такую хорошенькую юную леди в шайку. Он так и сказал "gang" -- шайка, банда! Катя вдруг догадалась, какого признания он добивался. Он подумал, что Катя влезла через форточку, как Оливер Твист или Маленький оборвыш. У них в Англии так принято среди воров, прочтите какую угодно книжку... -- Неправда! У нее прыгали губы. Как теперь объяснить и кто ей поверит? Разве она хотела пробираться в их Англию? Она пришла в такое отчаяние, что негр сам испугался, поставил бутылку и начал уговаривать: -- Сядьте вот сюда, мисс, пожалуйста, я очень вас прошу... Катя мотала головой и твердила: -- Нет! Я не воровка!.. -- Как зовут маленькую леди? -- хлопотал негр с этикетки. -- Успокойтесь, мисс. Джошуа не даст вас в обиду. Как вас зовут? -- Катя, Кэтрин... -- Расскажите Джошуа все, мисс Кэтрин. Вот платок, он чистый. Катя отказалась от платка и попробовала рассказать все по порядку. Она всхлипывала, сбивалась и сама себе не верила, так получалось диковинно. Камни -- белый туман -- Англия... Какой дурень поверит? Джошуа слушал, держась ручищами за пластмассовое древко щетки, и, конечно, не верил даже вот настолько. Выслушав, он проворчал: -- О-а, Урал очень далеко отсюда, -- и направился к телефону. Наверное, звонить в полицию. Кате все равно было -- пускай звонит в полицию. Джошуа сказал в трубку: -- Миссис Гарнет, это говорит Джошуа. Очень вас прошу, миссис Гарнет, огромная просьба, наведайтесь и маленькую гостиную... Благодарю вас... А Катя, глядя на телефон, внезапно поняла, что ей надо делать: потребовать, чтобы позвонили в Лондон, в посольство! -- Сейчас она придет, -- сообщил Джошуа. -- Откуда русская леди так хорошо знает английский язык? Это очень удивляет. Но Катя уже не боялась его. -- Позвоните в посольство! Слышите? Позво... Ее будто ударило под ложечку. Лоснящееся лицо Джошуа задрожало, и в светлой темноте раздался низкий гудящий вой и бормочущие, хриплые голоса: "Прроходит... накал дерржите... пять, четыре... лепессток... перегррружженнн..." И Катя увидела солнце, речку, и она опять была на Полудыньке, и щуренок светился в тени, быстро поводя хвостиком. Белый туман уходил вверх клочьями, по спирали. Катя стояла на своем портфеле, журчала вода, а во дворе института бухал волейбольный мяч. -- Неправда, -- сказала Катя и крепко схватилась обеими руками за теплый шершавый камень. Сползая с Полудыньки, окунула ботинок в воду и тут уже, не разбирая дороги, вылетела на берег и помчалась домой без оглядки. 3. ЯВЬ ИЛИ СОН? Конечно, у нее поднялась температура. Бабушка Таня засунула ее, горячую, в постель, как в холодильник, накормила кислым аспирином и села, горестно сложив руки на груди. Катя лежала, закрыв глаза, и вспоминала. Бутылочное войско, Джошуа -- негра с этикетки, важного скворца и неизвестную миссис Гарнет. Кресла, которые понравились бы папе. Вспоминая, она задремала, но ей приснился неприятный сон. Большой черный скворец ругался по-английски. "Все время английские сны", -- подумала она и поскорее проснулась. Или сначала проснулась, а после уже подумала. Ей очень хотелось рассказать обо всем бабушке Тане или папе. Наверное, у нее и температура поднялась от невысказанных слов. Не поверят! Катя ненавидела, когда ей не верили. Как хорошо бы сказать маме: "Мам, а мам, я хочу с тобой поделиться". К маме приходила соседка со смешным именем -- Марианна Ивановна -- делиться, то есть рассказывать о всякой чепухе, смешно! Амебы делятся, а не люди. Из прихожей послышался папин кашель: "Кхы-кхы", басом. Чем-то он доволен, если так кашляет. Ага, бросил портфель через всю комнату, в угол дивана. Катя услышала -- шмяк! Бабушка Таня, конечно, кричит из кухни: -- На место положите, на место, Яков Иванович! А отец рокочет, как бульдозер: -- На месте сем он радует мой взор-р-р! Катя едва успела сообразить, что бы такое спросить, как он вошел и стал смотреть -- спит она или не спит. Он был очень большой, но Джошуа, негр с этикетки, был еще больше. Присмотревшись, отец увидел, что она притворяется. Катя здорово умела притворяться спящей. И он всегда немного сомневался: а вдруг она спит на самом деле? Он засмеялся, но позвал шепотом, на всякий случай: -- Эй! Катя, подпрыгнув на матрасе, перевернулась на спину и сказала: -- Эй! -- Как вы поживаете? -- спросил отец по-английски. -- Очень хорошо. Пап, а пап, давай сегодня поговорим по-русски? -- Так уж и быть. Бабушка говорит, ты по воде бегаешь? -- Бр-р-р... Несчастный случай, -- сказала Катя. -- Я не цапля. -- Предположим, не цапля. Тогда зачем ты лезешь в воду? -- Это все случайно, пап. Оступилась в лужу, -- соврала Катя. -- Знаешь, это хорошо, что вы научили меня английскому. -- Ты мне зубы не заговаривай. Английский-французский, а бегаешь по лужам, как дошколенок, -- сказал Яков Иванович. "Взрослых легко обмануть, -- думала его дочь. -- Рассказать или нет? А если он скажет -- тебе показалось, больное воображение, и надо лечиться?" -- Нелепое поведение... Подожди лета и бегай по лужам босиком... -- выговаривал отец. "А может, рассказать? Опять получится -- зубы заговариваю..." -- ...Босиком. А язык -- это хорошо! Я бы на работе пропал, если бы не знал английского. -- М-м. -- Вызывали тебя сегодня? -- Сегодня я отвечала закон Кирхгофа и галогены, пап. -- Пятерки? -- М-м. Яков Иванович кивнул. Он всегда остерегался ее хвалить и старался взвешивать каждый кивок. Очень легко зазнаться круглой отличнице, ведь в школе ее хвалят для примера остальным ученикам. Допустим, через день учитель нет-нет да скажет: "Молодец Катя Гайдученко!" Проходит месяц, потом год, и уже кончается седьмой класс -- значит, семь лет Катьку хвалят. Он посчитал в уме, сколько раз ей говорили "молодец". Наверное, раз семьсот, если через день. Тем временем Катя смотрела на его желтые табачные пальцы и придумывала заход. Чтобы выспросить побольше, а самой не проболтаться. Она уже твердо решила -- не рассказывать. По части разных выдумок они с отцом друг друга стоили вполне. -- Пап, а пап, ты сегодня довольный? -- Доволен и ублажен, дочь! -- "Ублажен?" -- Ублажен, то есть доведен до блаженного состояния. Поняла? -- Поняла, корень -- "блажь". -- Э, нет... Корень, по-видимому, "благ". Благо, благодарю, блаженство. -- Митька говорит "блажь". А про мать говорит "она блажная". -- Митька Садов? По-видимому, он прав. Скверная баба, -- сказал папа и покосился на дверь. Услышит такие слова мама... Ой! Но мама была в клубе, на репетиции. -- Пап, а пап, люди могут перемещаться? -- не удержавшись, спросила Катя. Отец поднял брови. -- Ну, пап, ну как ты не понимаешь! Вот сидит-сидит человек на своем месте и вдруг перемещается. Совсем в другое место. -- Где ты об этом слышала? -- спросил отец как бы безразлично. -- Нигде не слышала, я сама подумала... Вот хорошо бы сидеть-сидеть, а потом -- хлоп! Гуляешь по Киеву или по Гавайским островам. -- Пожалуйста! -- сказал папа неискренним голосом. -- Садись в самолет и валяй в Киев или на Гавайские острова. Х-м... перемещайся. -- Фантастика-романтика, -- сказала Катя. -- Хоть бы на каникулы в Киев попасть. Тебе хорошо так говорить: "Садись в самолет!" Ты и в Англии побывал, и в Бельгии... -- Терпение, мой друг, терпение, -- сказал Яков Иванович. -- Терпение! Еще миллион лет надо терпеть! Нет, я бы просто так, чтобы зажмуриться, и все... Гавайские острова. -- Пока это невозможно, дочь. Пока невозможно. Скажи, почему тебе всякая фантастика лезет в голову? Катя посмотрела на своего грозного родителя кругленькими глазками -- карась-карасем. Между прочим, она его побаивалась, хотя никто бы этого не заподозрил. Даже бабушка Таня. -- Почему-у? В Киев очень хочется. Пап, давай поедем на каникулы в Киев? -- Все возможно. Удастся -- поедем. Отец рассеянно полез за папиросами, позабыв, что в этой комнате курить не полагалось. Дунул в мундштук. Прошелся по коврику особой, "профессорской" походкой -- сутулясь и наклоняя голову. Несомненно, он что-то заподозрил. -- Странные фантазии... Х-м. Чьи это выдумки, твои? Или слышала от кого-нибудь? -- Он быстро, прямо посмотрел на Катю. "Ого! -- подумала Катя. -- Сейчас начнется... Услышит бабушка, взовьется, поведут к невропатологу". То есть к врачу, который лечит нервных. -- Плохо быть единственной дочерью! -- дерзко сказала Катя. Яков Иванович усмехнулся и щелкнул ее по животу. -- Пап, неужели тебе никогда не хотелось путешествовать просто так, без всяких самолетов, пароходов? Пап, ну серьезно -- не хочется? -- Эх, как еще хочется! -- ответил отец с полной искренностью. -- Ты и представить себе не можешь, как мне этого хочется! Он прошелся по комнате с ясной, веселой улыбкой. Хотел еще что-то сказать, но в прихожей хлопнула дверь. Вернулась из клуба мама. И отец заторопился -- помочь ей снять пальто. Разговор сам собой кончился. Катя еще немного повертелась, не зная, довольна она своей хитростью или недовольна. Отец, по-видимому, успокоился насчет ее "выдумок", а с другой стороны, она о перемещениях ничего не узнала. Так она и заснула. А утром ей и вовсе вчерашние события показались ненастоящими. Будто она их вправду выдумала. 4. ВТОРОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ День в школе прошел спокойно. Насчет завтрашней контрольной по физике разговора не было, лишь Тося бросала на Катю многозначительные взгляды. После уроков они вдвоем занимались с беднягой Садовым, объясняя ему все тот же закон Кирхгофа. Тося сказала: "Уф, как горох об стенку", но Митька не обиделся. Он действительно не мог взять в толк, зачем, кроме сопротивления, выдумали еще какую-то проводимость. Уходя, Тося назвала его "удивительной тупицей". Похоже, она была права, хотя папа недавно и объяснял Кате, что мозг у всех людей одинаковый, только не все умеют им пользоваться. С такими мыслями Катя незаметно пришла на скельки и уже на берегу вспомнила: "Ой, а вчера-то..." Так же висело вчера солнце над откосом и вокруг не было ни души. Полудынька под солнцем желтела, как огромная дыня, заброшенная в речку. Водоворот у острого ее конца был виден прямо с берега. Как узнать теперь, приснилось Кате вчерашнее перемещение или нет? Спокойнее было думать, что приснилось. Почему? Потому что так не бывает. -- Не бывает! -- сказала Катя, стоя на берегу. И вспомнила про щипок. Портфель чуть не скатился в речку -- Катя поспешно задрала рукав. Есть! Остался синяк. Значит, бывает. Если только она себя не ущипнула во сне... В прошлом году она так расчесывала комариные укусы, что бабушка повела ее к доктору. Во сне расчесывала! Она стояла и смотрела на камни, будто видела их первый раз в жизни. Если один раз могло случиться перемещение, то и в другой раз тоже? А почему тогда в понедельник ничего не случилось? Теперь даже страшно было забираться на камни. Она вздохнула и, сама не зная, что делает, запрыгала на Полудыньку. Как вчера, приладила портфель на верхушку камня. И как раз, когда она положила портфель, по речке прокатилось: "Смиррна-а!" Это сменялась охрана. И, как вчера, когда шаги караула застучали за забором, воздух побелел и сгустился вокруг Кати. Начиналось оно! Пятнадцатью минутами раньше, в тот самый момент, когда Катя прощалась с Тосей, из кормового отсека подводной лодки "Голубой кит" вышел офицер. Он перешагнул через комингс -- высокий корабельный порог -- я неторопливо двинулся по центральному коридору. На нем были мягкие тапочки с толстой пористой подметкой, и он шел неслышно, заглядывая по дороге в отсеки. Длинный коридор тянулся туннелем по всей лодке. Он членился переборками с овальными отверстиями -- проходами и высокими комингсами. Каждый раз, перешагивая через комингс, офицер заглядывал в темную щель справа от прохода. Там прятались тяжелые листы водонепроницаемых дверей. Если лодке угрожает опасность, эти двери захлопываются. Отсекают одно помещение корабля от другого. Поэтому пространство от переборки до переборки и называется отсеком. На "Голубом ките" было семь таких переборок, восемь отсеков, а на больших надводных кораблях устанавливают еще больше. Пусть вода зальет один отсек, остальные уцелеют. Над второй дверью от кормы была надпись: "Проходи, не задерживаясь. Радиация". Но Бен Ферри, старший офицер субмарины, задержался именно в этой части коридора. Старший офицер -- правая рука капитана. Он отвечает за все механизмы, за все приборы, большие и маленькие. Сейчас он шел над самым главным отделением в лодке -- над отсеком, в котором стоял реактор. Атомный реактор. Он занимал отдельное большое помещение. Под пластиковыми ковриками были окошки, чтобы смотреть на атомное хозяйство. Бен Ферри нагнулся, приподнял коврик. За толстым свинцовым стеклом блеснули поручни реактора. Отсек был освещен ярким мертвенным светом. Когда яркий свет заливает пустое помещение, он обязательно кажется белесоватым, мертвенным. Возможно, Бену так казалось -- он знал, что даже сейчас, когда реактор работает на холостом ходу, в отсеке живет смерть. -- Будь здоров, сосед! -- проворчал Бен, переходя к следующему окошку. Внизу все было в порядке, через какой иллюминатор ни смотри. Выходя из отсека, Бен Ферри повстречался со старшиной рулевых Бигнапалли, индийцем. Остановил его и шепотом приказал: -- Побриться! Ходите как дикобраз. -- Есть! -- ответил Бигнапалли. -- Разрешите доложить, я никогда не бреюсь, я мусульманин. К счастью, у меня борода не растет. И верно, на коричневом подбородке индийца торчал десяток-другой волосков, не более. -- Ладно, Биг. Отставить бритье!.. Конечно, Бен Ферри видел старшину уже раз сто иди двести и ни разу не обратил внимание на его подбородок. Теперь было другое дело. Старший офицер придирался к каждой неисправности в одежде, к невычищенным пуговицам, к небритым щекам. "Голубой кит" лежал на дне. Шестые сутки на океанском дне, на глубине пятисот метров, в полной тишине. Слабо гудели насосы, охлаждающие атомный реактор -- других звуков не было. Молчал телевизор в столовой экипажа. Коки не гремели кастрюлями в камбузе. Все, от капитана до младшего матроса из боцманской команды, ходили в мягких туфлях и говорили шепотом, и всеми овладевало уныние. Бен Ферри считал, что бритый человек меньше поддается унынию, чем небритый. Возможно, он был прав. Корабельный врач больше полагался на успокоительные таблетки. По-своему, он тоже был прав. Команда считала всю затею вполне идиотской. Зачем невоенной подводной лодке военные учения? Какого противника они поджидают, соблюдая все правила звуковой маскировки? Команда была права несомненно. Что думает обо всем капитан, никто не знал. Пожалуй, он был единственным в мире капитаном невоенной атомной подводной лодки. А лодка, пожалуй, единственная в мире могла пролежать неделю на полукилометровой глубине. Все это пахло пиратством. В двадцатом веке тоже пиратствуют, хоть и реже, чем в семнадцатом. Бен Ферри вошел в отсек инерциальных навигаторов, отослал дежурного техника "промяться" и уселся на его место. Отсек был велик, а его оборудование весило тонн тридцать. И Ферри задумался: зачем любой лодке, кроме подводного ракетоносца, тридцать тонн ламп, транзисторов и прочего электронного барахла? Инерциальные навигаторы стоят теперь на многих кораблях, но два навигатора одновременно нужны только подводным ракетоносцам. Они очень точно показывают место, где находится корабль, -- точно, и без всяких измерений высоты звезд. Зачем их поставили на частной субмарине... О господи! Прямо на белоснежной панели навигатора стояла девочка. Вода стекала с ее платья и туфель на драгоценный аппарат. Бен действовал быстро. Еще не успев удивиться, он сдернул девчонку с панели и опустил на палубу. Машинально стряхнул воду с ладоней. Холодная струйка затекла в левую манжету. Катю подхватил на руки приземистый человек в синем берете с большой золотой кокардой. Поставил на пол и попятился. Низко над головой был полукруглый потолок, а кругом жужжали белые ящики, мигали разноцветные огни. Почему-то Катя была вся мокрая -- с бантов и из кармана текли ручейки. Человек смотрел на нее с грозным выражением -- сердился. Бежать было некуда, и она шагнула к человеку с кокардой. Он проворно отскочил за ящик, бормоча с подвыванием: -- Бу-у-бу-бу-буб-в-в! -- Я очень сожалею! -- пробормотала Катя по-английски, на всякий случай. Вода затекала в рот и мешала извиняться. Бен Ферри лизнул свою руку -- пресная вода! О господи! На палубе натекла целая лужа. -- Кто вы? -- бессмысленно спросил Бен. -- Я девочка. Меня зовут Кэтрин, -- с трусливой любезностью ответила Катя. -- Англичанка? -- Да, англичанка, -- соврала Катя для простоты отношений. Коротышка говорил по-английски хуже, чем она, и потому не смог бы уличить ее во лжи. -- Англичанка! -- шепотом воззвал Бен. -- Как попала сюда девочка-англичанка? Нет-нет... Бу-бу-бу!.. -- Челюсть у него опять запрыгала, как на резинке. "Положительно, он боится", -- сообразила Катя и начала действовать, как бабушка Таня. "Отвлекать и развлекать" -- так называлась бабушкина система. Прекрасная система. И Катя принялась отвлекать Коротышку от неприятных мыслей, связанных с ее собственным появлением. Если он ее боится, то чего бояться ей? -- Скажите мне, пожалуйста, не могу ли я быстро высушить одежду? -- Тсс, -- прошипел Бен, верный своему долгу. На корабле должна быть тишина, что бы ни случилось. Катя продолжала гнуть свое: -- Не будет ли нескромным спросить, почему вы говорите шепотом? -- Вот, так лучше, -- прошипел Бен. -- На судне запрещены громкие разговоры... мисс... -- ...Кэтрин. Странный обычай, корабль не библиотека... А платье я могу высушить? Вы -- моряк? Никогда бы не подумала. Можно, я вылью воду из туфель? Бен Ферри, укрывшись за инерциальным навигатором номер два, пытался вспомнить какую-нибудь молитву, но безуспешно. Молитва не вспоминалась, девочка не исчезала. Она выкручивала подол платья, стоя посреди отсека. Палуба стала мокрой и грязной, как после аварии. Пожалуй, этот вполне реальный и неслыханный факт -- грязь в навигационном отсеке -- успокоил Бена. Старший офицер принялся быстро соображать, каким путем девочка могла проникнуть на корабль. Немедленно выяснилось, что в голове у него, старшего офицера, каша. Нелепые предположения лезли в голову. Девочка поднырнула к субмарине? Бред! На пятисотметровую глубину нырнуть нельзя, тем более в платье и туфлях. Бен громко застонал. Катя сочувственно посмотрела на него, поправляя бант. Платье, туфли! Какая разница -- платье или купальный костюм? Ведь на полкилометра нырнуть нельзя! Бен попытался лизнуть свою ладонь еще раз и смущенно спрятал руку за спину. Он едва удержался от идиотского поступка: его тянуло попробовать на язык воду из лужи на палубе. Пресная вода... пресная... Субмарина оказалась на мелководье, в устье реки, и девчонка нырнула в пресную речную воду? Бред, бред! Люки закрыты изнутри. "Голубой кит" находится в Атлантическом океане. Над лодкой -- соленая вода, пятьсот метров. Люки закрыты. Дверь в помещение навигаторов тоже закрыта... Вот оно что! Бен Ферри понял все и с облегчением выкатил грудь. -- Где вы прятались, плутовка? Отвечайте, и живо! Кто вас кормил? -- Простите, сэр! -- Кто вас кормил?! -- бушевал старший офицер. -- Кто облил вас водой, чтобы замести следы? Кто он?! "Начинается, -- подумала Катя. -- Вчера был большой и черный, сегодня бледнолицый коротышка, и оба про то же. Подавай им шайку!" -- Я одна, сэр, -- кротко ответила она. -- Пять минут назад я была дома. Уверяю вас, я сама не знаю, как это вышло. Только что я была дома. Коротышка обмер и открыл рот. Девчонку невозможно укрывать целый месяц на атомной подводной лодке. Он знал бы все на третий день -- команда его любит. Приходилось считать появление девочки чудом. И действовать соответственно. Прежде всего, ей надо высушить одежду -- пресная вода... Действуй, Бен Ферри, иначе с ума сойдешь! -- Идите вон туда, к решетке, -- скомандовал Бен. -- Обсушите платье, там теплый воздух дует... Алло, рубка, это вы, Галан?.. Старик в своей каюте? Хорошо! Я в навигационном, да-да... Штурман Галан! Прикажите в отсеках осмотреться, результаты доложите. Пришлите ко мне Дювивье и Понсека, старика не будите. Коротышка положил трубку внутреннего телефона и пристроился около двери. Отсюда он видел Катю. Она поворачивалась перед решеткой, придерживая одной рукой платье, другой -- косички, и старательно обсыхала под теплым ветром, дувшим из решетки. Если все будет, как вчера, то обратное перемещение начнется скоро. Времени оставалось немного. -- Значит, сэр, я на корабле? (Бен проворчал: "Где ж еще?") Правда? Я никогда не была на корабле! Он большой? Солидный?.. Военный?.. Не военный? Очень жаль. Может быть, у вас есть хоть одна пушечка, я никогда не видела морских пушек... Явились Понсека и Дювивье -- старые сослуживцы и земляки Бена Ферри. Дювивье был хозяином отсека инерциальных навигаторов и в судовой роли* значился, как шеф-радиоинженер, а Понсека был матросом, радистом, однако они дружили. Оба невысокие, чуть побольше коротышки Бена, черноволосые. Катя сразу поняла, что они -- французы. Ее немного обидело то, что "два Жана" -- и Дювивье и Понсека звали "Жан" -- почти не удивились ее появлению. _______________ * С у д о в а я р о л ь -- список членов команды. -- Девочка-англичанка? -- только и сказал Понсека. -- Очень хорошо, теперь команда укомплектована. Два грека, индиец, три бразильца, голландцы и французы, а теперь еще девочка-англичанка. Спроси ее, Бен, не возьмет ли она с собой меня, когда соберется обратно в Англию. Понсека почти не знал английского. Дювивье внимательно выслушал рассказ старшего офицера, ловко поклонился Кате и промолвил: -- Парадоксально! Тем не менее факт налицо. Как вы себя чувствуете, мисс Кэтрин? -- О, прекрасно! -- обрадовалась Катя. Ей надоело стоять у решетки и помалкивать. -- Прекрасно! Мне очень скоро уходить. Объясните, пожалуйста, зачем эти белые ящики, и нельзя ли выйти на палубу и посмотреть море... если вас не затруднит? Новые знакомые понравились Кате. Понсека улыбался ей, и никто не заводил речи о полиции. Неожиданно Дювивье нахмурился и ответил: -- Вы не англичанка, не правда ли? Кроме того у вас очень странный шейный платочек... Катя сушила перед решеткой красный галстук. Испугавшись сурового голоса Дювивье, она быстро повязала галстук. Так было спокойнее почему-то. -- Нет, ребята, -- продолжал Дювивье по-французски, -- эта девочка из России. У них все дети ходят в таких галстуках. Посмотрите на ее одежду -- разве это английская школьная одежда? -- Похоже, что нет, -- сказал Бен. -- Не знаю, я в России не бывал, -- сказал Понсека и подмигнул Кате. -- Я был в России два раза! -- отрезал Дювивье. -- Она русская. Поняв слово "русская", Катя покраснела в своем углу и попробовала зареветь. Ничего не вышло. -- Заметьте, ребята, она собирается уходить. Бен, надо воспользоваться случаем. Ты что молчишь? Хочешь доложить капитану? Старший офицер пожал плечами, а Жан Понсека быстро сказал: -- Не надо, земляк! Утрем нос старикашке! Катя мало что поняла из этого спора. Три француза жестикулировали и спорили громким, хриплым шепотом и, по-видимому, решали: выдавать ее капитану или нет. Капитан представлялся ей большим черным пауком в темной норе. Поспорив, французы вздохнули, одинаковым движением поправили береты. И Дювивье обратился к Кате: -- Мисс, я не совсем представляю себе, как вы сюда попали. Это великий триумф науки... Катя поклонилась от имени науки. -- ...Я не буду задавать лишних вопросов. Но мы трое здесь присутствующие будем рады подтвердить это достижение. Минутку! Когда вы вернетесь домой, передайте тем, кто вас... послал, что район океана с координатами сорок северной и семьдесят западной опасен для плавания. Минутку! Повторите, пожалуйста. Катя повторила добросовестно: -- Район океана с координатами... -- и так далее. -- Вы не забудете? -- У меня память самая хорошая в классе! -- обиделась Катя. Она, правда, не могла взять в толк, кому надо передать эти координаты и что все это обозначает. Но звучало прекрасно: "Район океана опасен для плавания!" -- Теперь, мисс, если это не секрет. Откуда вы родом? -- Я -- советская, -- призналась Катя, не смея взглянуть на Коротышку. -- Отлично! А как вы передвигаетесь, если не секрет? -- Они смотрели на Катю, как первоклашки на учителя. Даже -- как на директора школы, вот как! Но объяснять было уже поздно -- наступила светлая темнота. Золотые кокарды задрожали, исчезли. Катя привычно зажмурилась, очутилась в воде и вынырнула, продувая нос. Речка несла ее от института в тайгу, а вдоль берега семенила бабушка и кричала: -- Рятуйте!.. Десятком взмахов Катя выплыла к берегу, выскочила на траву, отплевываясь, как мокрый верблюд. Бабушка Таня бежала к институту, вскрикивала: -- Рятуйте!.. -- и прижимала к груди Катин портфель. Увидав внучку, она сказала только: -- Лышенько мое! -- и села в прошлогодний бурьян под институтским забором. 5. "ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ" Такой грозы еще не бывало. Даже памятный случай в Киеве, когда Катя и соседский мальчишка Жорка влезли на лестницу маляра и упали вместе с лестницей и ведерком для краски -- даже тот случай не шел в сравнение с сегодняшним. Бабушка Таня бушевала. Катя -- еще бы! -- лежала в постели, по всей улице разносился запах горелого молока, сбежавшего от бабушкиного гнева. Кате бежать было некуда. Мама примчалась с работы и, виновато мигая, стерегла дочь, а бабушка гремела, как камнедробилка, и поносила "всю семейку, которую она кормит и обстирывает без намека на благодарность". Она требовала, чтобы Катя созналась, что нарочно прыгнула в воду, желая бабушкиной немедленной смерти. Она кричала, что дети завезли ее к медведям и волкам и "привязали к плите". Мама вздыхала, не пытаясь спорить. Катя упорно стояла на своем: она прыгнула в воду, чтобы спасти котенка. Пока бабушка волокла ее домой, она сообразила, что, во-первых, бабушка Таня обожает кошек; во-вторых, если Катя сознается, что упала в воду, то ей запретят ходить на скельки. На вопрос, почему же Катя не откликнулась, когда бабушка взывала к ней с берега, а "плыла в воде, как той труп", тоже нашелся ответ. Она плыла не как труп, а кролем. При этом уши должны быть в воде, и, как всем известно, пловец кролем ничего не слышит. -- Где же тот котенок? -- с едкостью вопросила бабушка. -- Который тебе дороже, чем родная бабка? Утонул? Она протопала на кухню и поддала ногой коту Тарасику, впрочем не сильно. Тарасик мяукнул и продолжал подлизывать сбежавшее молоко. Катя попросила у мамы учебник алгебры, прикрылась им, как крышей, и принялась думать. Это было нелегко -- к маме уже явилась соседка Марианна Ивановна, и ей описывали в красках ужасные события и вспоминали Катины проступки за все двенадцать лет, прожитых ею на свете. Хорошо еще -- отец позвонил по телефону и предупредил, что вернется очень поздно. Хоть с ним разговора не будет... Катя со злостью откинула одеяло. Терпеть она этого не может -- лежать в постели. "Сделай то, сделай это!.." Она посмотрела на закрытую дверь, показала ей язык и стала одеваться. Командуйте, распоряжайтесь, взрослые! Зато у нее теперь есть свой секрет. Тайна. Получше ваших секретов. Вот Марианна Ивановна уже начала шептаться с мамой. Толкует, наверное, о "чудных мгновениях, память о которых уйдет с ней в могилу". Тоже мне, секреты! Катя села за письменный стол и нарисовала на промокашке надгробный памятник с пропеллером. Она будет летчицей, как Герои Советского Союза из полка Бершадской. Катя знала об этом полке все, что можно узнать из книг. Она станет летчицей сначала, а потом подаст рапорт и перейдет в космонавты. Когда на промокашке появились последовательно: самолет, ракета, и женская головка в шлеме, похожем на банку из-под болгарского варенья, и собака Уголек, Катя поняла, что отвлеклась от темы. И стала раздумывать о перемещениях. Теперь уже не годилось объяснение, что она заснула на скельках и перемещение ей приснилось. Она перестала спать днем еще три года назад. Кроме того, свалившись в воду, любой человек бы проснулся! Она вынырнула довольно далеко от камней, много ниже по реке. Катя попробовала сообразить, сколько метров она проплыла "во сне", -- вышло столько, сколько от дома до булочной. Надо при случае смерить шагами расстояние от ворот до булочной. Правда, длину шага они измеряли еще в пятом классе на уроке географии, а с тех пор она выросла втрое. Катя засмеялась -- вот дурочка! Зачем же мерить до булочной, если можно прямо на месте -- от камней до тропинки, по которой она вылезла на берег? -- Она смеется! -- трагически воскликнула бабушка, заглядывая в дверь. -- Смеется, бисова дытына! Марш в постель! -- Ну, ба-аб Таня, -- угрюмо заныла Катя, -- ну ба-аб Танечка, у меня же завтра контрольная по физике... -- А температура? -- Не-ет у меня температуры... Бабушка пощупала ей лоб и отступилась. Контрольная по физике -- важное дело, считают взрослые. Еще вчера Катя тоже волновалась из-за этой контрольной, из-за двойки, которую она должна получить. Сегодня ей было все равно. Двойка так двойка. У нее есть секрет. По-тря-са-ю-щий! Но скажите, пожалуйста, как это получается? Волшебник, что ли, сидит в камнях и перебрасывает ее в разные места? Всех он перемещает или ее одну? Потеха! Персональный волшебник Кати Гайдученко! И совсем чудная мысль пришла ей в голову. Такой секрет держат про себя все люди. Раз с ней произошли перемещения, то и со всеми они могли случиться. Значит, все таятся друг от друга? Подумав, Катя решила: нет, хоть один бы, да проболтался. Тоська, например, давным-давно бы всем растрезвонила. Взрослые, несомненно, печатали бы толстые книги и журналы на разных языках -- "делились" бы изо всех сил. Значит, у нее свой волшебник? Чепуха какая-то! Если он персональный, тогда почему он устраивает перемещение только с камней? Скорее всего, место... волшебное. Катя со стыдом проговорила про себя это слово. Другого названия она просто не могла придумать. О причине перемещений лучше было не задумываться. Она стала вспоминать оба перемещения по порядку. Оказалось, что запомнила очень мало. Папа не зря говорит: "Наблюдательность у тебя никудышная, тренируй". И тут она вспомнила! "Сообщите тем, кто вас послал, что район сорок северной и семьдесят западной опасен для плавания". Катя подскочила к полке и с натугой вытащила большой атлас. Он был здоровенный, почти что ей до пояса, если поставить его на пол. Развернуть его можно только на полу -- на письменном столе он закрывал чернильный прибор и вазочку. Она раскрыла атлас прямо у полки. Африка, еще Африка -- другого цвета, -- теперь Африка кусками... Сколько же ее здесь? Катя перебросила сразу десяток страниц: Европа. Потом Антарктида, Азия! Терпения не хватало у Кати -- отыскивать Атлантический океан. Она распахнула дверь, перебив грустное повествование Мариан-Иванны: -- Мам, где такое место, сорок северной и семьдесят западной? -- Простите, -- извинилась мама перед соседкой, а та сладко улыбнулась. -- Сорок градусов северной широты, семьдесят западной долготы... Атлантика. Где-то у берегов Соединенных Штатов... Да, в районе главного хода. -- А как его найти в атласе? -- Не его, а ее. Это точка, условная точка в океане. -- Я знаю, знаю! -- торопилась Катя. -- Пересечение воображаемых линий. Мам, а мам, покажи мне в атласе! -- Что за спешка такая? -- Мама показала глазами на Марианну Ивановну, но та сама догадалась, что разговоров про чудные мгновения больше не будет. Катя взгромоздила атлас на обеденный стол, и получилась скатерть. Полстола занимала Азия, и полстола -- изнанка Европы. От атласа пахло краской, мелованной бумагой и переплетным клеем. -- Всегда, всегда вам рады! -- вежливым голосом говорила мама из прихожей. ...Европа -- тоже на половину стола. Салатно-зеленая, с палевыми тенями возвышенностей. Вот Урал. Они живут вот здесь, но даже на этой карте их дом казался бы... чем? "Ничем", -- поняла Катя. Весь большой девятиэтажный дом с лифтами, мусоропроводом, светлыми окнами -- весь огромный дом стал бы незаметным, как микроб, если смотреть на него без микроскопа. А вот Англия. Катя легла животом на Европу. Почему-то раньше ей было невдомек, что Земля такая громадина. Англия! Она за Средне-Русской возвышенностью, за Арденнами, за реками Рейном и Сеной и за проливом Ламанш. Неужели правда, что вчера Катя побывала там, на западном конце Европы, а сейчас она вот здесь, на западном конце Азии? -- Не может быть!.. -- в сотый раз сказала Катя. -- Не может быть? Ты о чем? -- Я так, ни о чем, сорок северной, семьдесят западной, мам. Это место мама нашла на синей "карте течений", где материки были белыми, а моря и океаны -- синими и голубыми, а течения обозначались черными стрелочками, тоненькими и толстыми. Мама только раскрыла эту карту, а Катя уже сама нашла место пересечения воображаемых линий. На карте они выглядели вовсе не воображаемыми. Они тянулись через белые материки и синие океаны и пересекались под боком Северной Америки. У самого берега, к востоку. -- Нашла? Теперь открой Северную Америку. Таинственное место находилось как раз напротив Нью-Йорка, чуть правее и ниже. На крупной карте кривые координат стали прямыми. Их пересечение лежало на бледно-голубом фоне, как перекрестие пулеметного прицела. Катя видела в кино: летчик ловил в прицел вражескую машину, крошечную серебряную бабочку и насаживал ее на перекрещенные булавки прицела. Это было страшно. Именно так немецкие летчики сбивали машины девушек из полка Бершадской. Она зажмурилась. Ей очень понравился горбоносый французский моряк. Он говорил с ней, как с большой. Почти как с космонавтом. И он был на прицеле. Это его поймали меридианы и параллели в крестовину. Катя отчетливо вспомнила синий берет, с проломом, золотую кокарду, тоненькие усики и горбатый нос, как у попугая. "Передайте тем, кто вас послал..." Легко сказать! А если меня никто не посылал? Катя взвалила на плечо ненужный атлас и поплелась к себе. На ходу поблагодарила маму: -- Спасибо, мам... Но мать остановила ее: -- Екатерина! Иди-ка сюда! Немедля на пороге кухни утвердилась бабушка Таня и стала наблюдать за событиями. Считалось, что она балует внучку. Как бы не так... Катя с небывалой аккуратностью установила атлас на место и вернулась в столовую. -- Что с тобой, Екатерина? -- спросила мама. -- Что с тобой творится? Сначала ты лезешь за котенком и до полусмерти пугаешь бабушку... -- А зачем она за мной следит? Бабушка в сердцах хлопнула дверью. -- Пугаешь бабушку, -- продолжала мама каменным голосом, -- потом вмешиваешься в разговоры взрослых, а потом уходишь, едва поблагодарив? -- Я сказала: "Спасибо"! -- Еще бы! -- ответила мама и тут же спросила безо всякой логики: -- Какое отношение к контрольной по физике имеет гибель "Леонардо да Винчи"? -- Леонардо да Винчи? -- Катя прикусила язык от удивления и на всякий случай придумала: -- Это, мам, Дора Абрамовна говорила на уроке. Она всегда, знаешь... отвлекается... -- Изум-мительная женщина! -- сказала мама. -- Вы должны быть счастливы, просто счастливы, что вам достался такой педагог! "Сплошные сны, -- пробормотала Катя про себя. -- Я же и не думала об этом Леонардо да Винчи!" Здесь бабушка подала голос из кухни: "Великий до нэба, та дурний, як трэба". Непонятно, к кому это относилось. Возможно, к Леонардо да Винчи, но скорее к маме. Катя поежилась -- баба Таня не верила ни одному ее слову. К счастью, мать не уловила яда в бабушкином голосе. Наверное, Катины чувства были обострены, как у любого зверя, преследуемого охотником, а матери явно не хватало охотничьего чутья. -- Правда, мам, -- вдохновенно сказала Катя, -- она изумительная и все такое! Разве я говорила о гибели Леонарда? -- и с деланной рассеянностью уставилась в окно. -- Фу, Катюша, имя "Леонардо" не склоняется... -- М-м. -- О гибели ты не говорила. Ты назвала координаты того места, где корабль затонул. Катя покивала головой, раздумывая: спрашивать дальше или не стоит? И все же любопытство пересилило разумные опасения. -- Мам, а как это вышло? Дора Абрамовна совсем чуть-чуть нам рассказывала, полминуточки... -- спросила и замерла. Но мать спокойно переспросила: -- Как они столкнулись? Преступная халатность, по-видимому. -- Халатность? Что это? Мама объяснила: халатность -- небрежное отношение к своим обязанностям. Потом рассказала о столкновении в океане итальянского лайнера "Леонардо да Винчи" и шведского лайнера "Конунг Олуф". Лайнер -- большой пассажирский корабль, а "Леонардо" был очень большим кораблем и даже флагманом итальянского пассажирского флота. Он шел из Генуи в Нью-Йорк. Навстречу ему шел "Конунг Олуф", из Нью-Йорка в Стокгольм, и оба шли на большой скорости и столкнулись на всем ходу, хотя... Здесь мама совсем разгорячилась, как будто в столкновении был виноват кто-нибудь из ее знакомых. Впрочем, Катя тоже разволновалась. В самом деле! Штурманы видели все на экранах радиолокаторов за много километров и, конечно же, могли предупредить столкновение! Мало того, минут за десять до катастрофы с мостиков обоих кораблей были ясно видны огни -- топовые и ходовые огни, как выразилась мама, -- и все-таки корабли столкнулись! К счастью, "Конунг Олуф" удержался на плаву, но "Леонардо да Винчи", гордость итальянского флота, перевернулся и пошел ко дну... -- Со всем экипажем? -- воскликнула Катя. Она представила себе, как огромный-огромный корабль переворачивается от удара и тонет, вроде пустой консервной банки, пущенной в лужу. Но мать улыбнулась: нет, корабли так легко не гибнут. Оказывается, "Леонардо" не должен был потонуть, несмотря на столкновение и несмотря даже на особое обстоятельство: форштевень, нос "Конунга Олуфа", был ледорезный, то есть особенно острый и прочный. Швеция -- северная страна, поэтому шведские корабли всегда готовы ко встрече со льдами. И вот даже после удара ледорезного форштевня итальянский корабль должен был удержаться на плаву, потому что он был разделен на отсеки водонепроницаемыми переборками. Почему же он перевернулся? Переборки оказались прорезанными, вот в чем дело! Вода хлестала через них, как через сито, и затопила весь корабль. Катя снова вспомнила про экипаж и со страху заткнула себе рот кулаком, и еще страшнее ей стало, когда она ощутила корабельный запах, въевшийся в кожу... Тогда мама рассказала о всех кораблях, устремившихся на спасение пассажиров и экипажа. Там был французский лайнер "Иль де Франс", тоже флагман, только французского флота. Там было еще два английских корабля. Ведь столкновение произошло на главном ходе, на большой морской дороге из Европы в Америку. Так что экипаж спасся и пассажиры тоже, кроме тех, что были в носовых каютах и погибли при столкновении... Последним сошел в шлюпку капитан. Его вели под руки два офицера, он не хотел оставлять свой корабль! И только через два часа после этого "Леонардо да Винчи" перевернулся, море сорвало и подбросило высоко вверх оставшиеся спасательные шлюпки, и все было кончено. Катя слушала с восхищением и ужасом, ведь мама тоже обошла вокруг света на корабле "Витязь". Она -- географ. Катя подумала, что ей все-таки повезло с родителями. Лучше, конечно, чтоб они были летчиками, но физик и географ тоже годятся. -- Ну ступай заниматься, -- сказала мать, очень довольная любознательностью дочери. Катя пошла к себе и спряталась за учебником физики. Ох, пришлось ей подумать! Она чувствовала, что корабль, на котором она побывала, как-то связан с гибелью "Леонардо". Но как? Ведь столкновение произошло десять лет назад. Невероятно давно, по ее понятиям. Как Пунические войны. Могут ли эти события быть связаны между собой? Но самое главное -- Катя не знала, что делать ей самой. Как "сообщить тем, кто ее послал". Она сидела за своим столом и тоскливо разглядывала стены комнаты, в которой они жили с бабушкой Таней уже два года. Разглядывала заново, потому что увидела за ними всю Землю. Светлые обои, наклеенные прямо на бетонные стены, -- желтенькие, с бесформенным рисунком, струящимся сверху вниз, как вялые водоросли. Слева за стенкой была квартира Мариан-Иванны, справа -- улица, скверик, магазин кулинарии и булочная, потом шоссе к институту, а дальше -- речка и тайга. Это все лежало за стеной, уходило к западу, становясь маленьким, как отпечаток на кинопленке восемь на восемь... К западу. Там -- Англия, "главный ход" из Европы в Америку и итальянский лайнер, лежащий на морском дне, под целым километром соленой воды. Так было обозначено на карте -- светлая синева, цвета весеннего неба, глубина свыше тысячи метров. Лайнер лежит на дне между зыбкими полосками водорослей, в воде светло-синей и одновременно желтоватой, как обои. Что же делать? Горбоносый Жан не шутил. Он серьезно говорил. Смотрел серьезно. И остальные смотрели убедительными глазами. Как быть? Остаток дня и весь вечер Катя думала об одном и том же. Изрисовала тетрадку для черновиков цифрами "40" и "70". Принималась писать в "Пионерскую правду" и бросала. Начатые письма рвала на мелкие клочки и ссыпала в мусорное ведро. Не поверят! Никто и нигде не поверит! Может быть, сегодня она и рассказала бы всю историю отцу. Но поздно вечером он позвонил и сказал, что вернется из института часа в три ночи. Работает на большой электронной машине. Катя уснула, не дождавшись Якова Ивановича. И ночью ей приснился жирный паук в огромной капитанской фуражке, бегущий прямо по воде на волосатых лапах. 6. СЕКРЕТ ПОГИБ Контрольную писали в новом, втором физическом кабинете, открытом "иждивением доцента Салтановой". Так говорил -- для ехидства -- молодой литератор Владимир Федорович. Еще он говорил, что занятия литературой тоже требуют отдельного кабинета. Все это пересказала Кате ее соседка, Аня Масленникова. Она сидела за новым столом, брезгливо оглядывая физический кабинет. Как кошка посреди большой, очень мокрой лужи. Катя написала на промокашке: "40 x 70" и добавила для развлечения: "АМ + ВФ = Л!". Это обозначало: "Аня Масленникова плюс Владимир Федорович равно любовь". Анечка сейчас же ответила на своей промокашке: "Идиотка". Катя великодушно удержалась от ядовитого ответа: "Очень рада, будем знакомы!" И тут же ее вызвали -- получать билет. Дора Абрамовна устроила контрольную с билетами, как в институте. Разложила на столе листочки с условиями задач, чистой стороной вверх, и все по очереди подходили и тянули на выбор любой. Текст был аккуратно отпечатан на пишущей машинке, а латинские буквы вписаны круглым, аккуратным почерком. Вытянув листок, каждый называл номер. И Дора Абрамовна отмечала его в специальном списке, отпечатанном на той же машинке. Все, как в институте! Говорят, что на школьных экзаменах тоже тянут билеты, но это ведь на экзаменах. У Доры Абрамовны никогда урок не обходился без новых затей. На той неделе, например, она принесла моток латунной проволоки и спросила: кто возьмется сделать щетку вроде сапожной, но с латунными волосками? Витька-Газик сначала вызвался, а после уж спросил: зачем нужна щетка? Оказалось, для вывески с бегущими огненными буквами к Первому мая. Три класса будут оформлять иллюминацию школы, "чтобы вышло не хуже, чем на Центральном телеграфе в Москве". Позавчера все ребята принесли из дому по лампочке для иллюминации, а бригада радиолюбителей давно готовит машинку для бегущих букв. ...Катя подошла к столу, получила и прочла свой билет. Две задачи, совсем несложные. За полчаса она бы решила эти задачки. Решить, а? Ведь пустячные, легкие, если разобраться... Не поверит ей Дора, что она эти задачки не решила. Поймет, что нарочно... как это называется?.. Симулирует. Нет, симулирует -- значит, притворяется больной. Ага, саботирует. Катя сделала вид, что думает изо всех сил. Начала грызть колпачок авторучки. Невкусно. Деревянные ручки были много приятней. И пусть невкусно! Она сидела и грызла, сглатывая горькую слюну. Кругом уже скрипели перья. Двадцать пять человек (двое больны) торопливо списывали условия задач с билетов. В классе стояла особая тишина, которая бывает только на контрольных. Одна Катя Гайдученко грызла ручку и исподтишка оглядывалась. Даже Садов пишет. Тоська вся раскраснелась -- дело идет, значит. Если не получается, она бледнеет. Шведов строчит, покачивается от усердия. Он-то получит пятерку... Катя начала вертеться. Дора Абрамовна мельком взглянула на нее, неторопливо поднялась и отошла к окошку. Невыносимо! Рука сама тянулась -- написать решение. Написать, и будь что будет. И в этот момент сзади просунулась рука с запиской. Катя так и выхватила бумажку. Вовремя она подоспела... Еще минута, Катя начала бы решать свои задачки. Записка была от Мити Садова. "К. Гайдученко. Погибаю, но не сдаюсь", а дальше условие. Конечно, задача была Митьке не под силу. Садов приписал еще что-то, наверное, обещания и клятвы в вечной дружбе, но Катя не читала дальше. Перевернула записку чистой стороной и быстренько начала решать. Дора Абрамовна все равно поймет, что Митя списал, но где доказательства? Катя потихоньку хихикнула, подумав, что рыбак попался в свои собственные сети. У других учителей каждый ряд пишет свой вариант. Значит, всегда можно списать через плечо сидящего спереди. При этой институтской системе не спишешь, казалось бы. А все равно ухитряемся. Но где доказательства? Нету. Только бы записку не увидела Дора Абрамовна. ...Задачка была хитрая, но пустяковая. В четыре вопроса. Катя аккуратно написала текст вопросов: Митя и в этом напутает, если за него не сделать! Выписала действия, знаки жирно, чтобы не ляпнул плюс вместо минуса... Ответ. Посмотрела на часы. Хватит ему времени, чтобы переписать. Все в порядке. Дора Абрамовна снова пошла к окошку... Но, уже складывая записку, Катя решила прочесть Митькины льстивые слова. И у нее запершило в горле от злости. "Кать, с каким аквалангом ты ныряла? Я было вчера со страха помер. Спасибо заранее". Все пропало... Общительный толстячок Садов растрезвонит по всему городу про Катины приключения. Секрет погиб. И за контрольную будет двойка. В неподдельном отчаянии она опустила голову на локоть. Дора Абрамовна от окошка глянула на нее с тенью тревоги в глазах. Пусть смотрит. Она сунула записку на задний стол и невеликодушно подумала: "На, подавись!" Опять опустила голову и замерла в горестной неподвижности, и уже не видела, как Митя, пыхтя, списывал с бумажки. Как Шведов проплыл к кафедре и положил свои листки. Наконец, как в глазах Доры Абрамовны промелькнула усмешка, похожая на солнечный блик в стеклах сильного бинокля... Многого мы не знаем друг о друге! Никто из седьмого класса и вообразить не мог, что Дора давно разгадала их хитрость и знает, почему Катя сидит над пустым листком. Усмехается Дора Абрамовна про себя и в общем не сердится. Катя не знала, что Толя Шведов сейчас, в коридоре, укрылся за фикусом и бюстом Ушинского и, глядя на свое отражение в оконном стекле, пробормотал: "Мерзавец!" Он простоял там всю перемену, чтобы не встретиться с Катей -- Толя н е в ы н о с и л женских слез. А Катя не плакала, наоборот -- ей стало все безразлично. Она спустилась в буфет, лениво сжевала две сосиски. Все испортил этот шпион Садов. Выследил ее, как собака-ищейка. Вот чего никто не знал о Кате. Ей хотелось завести собаку -- большого рыжего пса, и чтобы хвост у него был баранкой, а уши торчком, а зубы -- длинные и белые под черными бахромчатыми губами и чтобы он провожал ее в школу, и носил портфель, и дожидался ее после конца уроков. 7. КВАДРАТИК Митя вовсе не ходил за Катей, как собака-ищейка. (Нам придется теперь вернуться ко вчерашнему дню, когда Тося и Катя объясняли Садову закон Кирхгофа.) Сражение с непонятной "проводимостью" не очень утомило Митю. Девочки устали куда больше, чем он, -- у него был веселый и беспечный характер. Он спрятал свои тетрадки, вытер доску и бодро выбежал на улицу. И увидел понурую Катину спину. Это его огорчило. И он решил догнать Гайдученко и развлечь. Может быть, спеть веселую песню или показать несколько фокусов с монетами. Он неплохо умел показывать фокусы, но стеснялся выступать на сборах и утренниках. Приятели -- другое дело. Пока Митя составлял программу действий, Катя скрылась из виду. Митя побежал тяжеловатой рысцой вдогонку. Приготовленные для фокусов монетки он держал в левой руке -- два пятака и одну трехкопеечную. Он бежал, погромыхивая всякими нужными вещами в портфеле, и раздумывал -- завязать шнурок на правом ботинке или так обойдется. Наступил на шнурок, чуть не шлепнулся. Пришлось завязывать, не выпуская монет из кулака. Хитрое занятие! Но Митя недаром был фокусником. Он ловко завязал бантик, поднял голову и увидел трех мальчиков из старого города. Они стояли на мостовой и смотрели вдаль с недружелюбным интересом. Каждый мальчишка умеет молча выразить свое недружелюбие, для чего имеются три основных способа. Можно действовать грубо: наклонить голову, пронзая противника взглядом, и угрожающе сопеть. Можно действовать тоньше: спокойно стоять, руки в карманы и небрежно оглядывать врага с головы до ног. Разрешается при этом сплевывать сквозь зубы. Но самый тонкий способ: смотреть мимо и делать вид, что противник тебя совершенно не интересует. Сопеть или сплевывать нельзя ни в коем случае, а врага надо держать в уголке глаза таким образом, чтобы он догадывался о положении дел, но придраться ему было не к чему. Тут главное, чтобы противник растерялся, задрожал, и бери его тогда голыми руками. Три уральских мальчика отменно владели последним способом. Они смотрели вдоль улицы, поверх Митиной головы, и ждали, когда он встанет на ноги. Митя встал. Драться он вообще не любил, хотя привык дома к колотушкам. Кроме того, что за драка -- одному против троих? Мальчишки были довольно симпатичные. И он сразу заговорил с ними: -- Привет, парни! Там что -- солдаты идут? -- И Митя посмотрел в ту же сторону, что и они. Белоголовые мальчики удивились. Переглянулись. Тот, что стоял слева, засопел и с угрозой набычился. Митя простодушно улыбался. В середине стоял крепкий мальчишка с квадратными плечами. Главарь -- это было ясно. Он вдруг ответил Мите улыбкой и шагнул к нему, сверкнув новенькими белыми кедами. -- Хорошие кеды! -- деловито сказал Митя. -- Где покупал? -- Мамка брала, -- ответил Квадратик и неожиданно добавил: -- Таких на все лето хватает. Дело пошло на лад. Но левый возмущенно засопел и спросил: -- Может, купишь? -- Алле, гоп! -- Митя показал свои три монетки. -- Получите... -- и, увидев в глазах Квадратика презрение, вспыхнул и заторопился: -- Держи, чудила, покажу фокус! Держи на ладони! Квадратик покраснел и принял монетки в ладонь. Р-раз! Митя ударил сверху по ладони неплотно свернутым кулаком, так что рука Квадратика отскочила вниз, а монеты вернулись в Митин кулак. -- Алле! Второй фокус -- прирученная монетка! Левый перестал сопеть. Митя вручил ему портфель -- подержи! -- и показал второй фокус. Он кидал монеты из правой руки в поднятую левую. И они послушно сбегали с ладони, прокатывались по рукаву, сворачивали на плечо и попадали в нагрудный карманчик! -- Алле! В следующий раз покажу еще, а нынче тороплюсь, -- сказал Митя. Неукротимый левый медлил отдавать портфель. И главарь сказал ему небрежно: -- Ну-у... Портфель вернулся к Мите. -- До свиданья, парни! -- сказал Митя и побежал. Квадратик крикнул вслед: -- Э-эй! Завтра приходи! -- Ла-адно! Таким образом, Митя здорово отстал от Кати и выбежал на берег в ту секунду, когда она усаживалась на гребне Полудыньки. Запыхавшийся Митя побрел к камням по тропинке вдоль берега, на ходу утираясь рукавом. Подойдя ближе, он снова посмотрел на камни: как раз в ту секунду, когда Катя ссыпалась с Полудыньки в воду. Вот почему на корабле она оказалась мокрой до нитки: в момент перемещения она случайно упала в воду. Митя успел заметить ее бант, мелькнувший за камнем и свистнул от восторга -- отчаянная девчонка, купается! Он улегся на плоскую глыбу над обрывом, разумно полагая, что в таком предприятии может понадобиться спасатель. Со вздохом развязал шнурки на ботинках, снял курточку -- приготовился спасать, если будет у Кати судорога в холодной воде. Сверху ему была видна вся речушка с песчаным дном и прошлогодними водорослями. Кати нигде не было. И Митя немного встревожился. Не очень сильно -- Гайдученко здорово плавает, как дельфин. Уплыла за поворот речки, пока он поднимался... Но портфель сиротливо лежал на большом камне: так сиротливо, что Митя заволновался. И одежды нигде не было. Ни Кати, ни одежды. "Под портфель положила", -- решил Митя, но все-таки кубарем скатился с обрыва и наскочил на Катину бабушку. К счастью, она его не узнала. Она придержала его за плечо. -- Портфель видишь на камне? Принеси. Митя в ужасе шарахнулся к воде. В голосе Катиной бабушки он услышал что-то, напугавшее его очень сильно. Он прыгал по камням, задыхался и, прежде чем взять портфель, заглянул под него. Одежды не было. Он схватил портфель и помчался обратно. И старуха взяла его дрожащими руками, а Митя бросился наверх и направо -- осмотреть речку за поворотом. Промчался метров пятьдесят. Пусто. Одна вода. Катя утонула! Митя ринулся вперед, к тайге, к следующему повороту. Нет-нет, Гайдученко здорово плавает, сейчас он ее увидит за поворотом... Пусто! Он побежал дальше и слышал, как бабушка кричала: -- Рятуйте!.. И тут Катя всплыла неизвестно из каких глубин, много ниже камней. Всплыла спиной вверх, в юбке, надувшейся пузырем! Митя увидел это издали, когда оглянулся. Катя поплыла к берегу -- не кролем, как говорила дома, а саженками. А Митя тут же скрылся. Он очень хорошо знал, что взрослые не разбираются в таких случаях -- ему тоже достанется заодно с Катей. Митя отправился домой, но... Домой он попал поздно вечером: по дороге он второй раз встретился с Квадратиком, день был богат приключениями. И Митя забыл о Катином "купании". Вспомнил только сегодня, на контрольной, когда писал Кате записку. Толком он ничего не знал, конечно. О перемещениях даже не догадывался. Кому такое придет в голову, сами посудите? Так что Митя вовсе не следил за Катей Гайдученко вчера. Но сегодня, после контрольной, он все вспомнил и тут уж решил последить на всякий случай. Странное купание затевает девчонка! И Митя, пригибаясь и выглядывая из-за поворотов, побежал за Катей, когда она снова отправилась на камни. Честно говоря, она едва дождалась конца уроков, чтобы последний раз... Что -- последний раз? Побывать в перемещениях? Она сама толком не знала, чего ей хочется. Очень уж все было странно и непонятно. 8. "БЭТИСКЭЙФБРИТН" Был пасмурный день, похожий на осенний. Весь мир казался серым и унылым, лишь бархатно-зеленая стена тайги за поворотом русла оставалась сама собой, и ярко желтели песчаные осыпи на обрыве. Вода зло бурлила между камнями, волокла с гор глинистую муть -- это в верховьях прошли весенние дожди, сбили с кедров прошлогодние шишки, смыли зимнюю хвою-падалицу, растопили последние пласты снега, схоронившиеся на южных склонах оврагов... Катя ждала. Руками, потными от ожидания, она держалась за портфель. Перемещение запаздывало. Сменился караул, волейболисты начали игру -- белый мяч, вращаясь, взлетел над забором, и засвистел невидимый судья. Мимо угла забора, откуда могла появиться бабушка Таня, прошел рабочий в пластмассовой каске, с ржавой трубой на плече. От груза его походка была важной. Он с натугой перекинул трубу через забор, в институт, и налегке пошел обратно, глядя на Катю. Прошел, скрылся за обрывом, а перемещения все не было. Катя подпрыгивала на Полудыньке вместе с портфелем. Ведь в т о м мире, где ее никто не знает и не может посягнуть на ее самостоятельность, она вольна рассказать взрослым о координатах! Убедительно рассказать, так, чтобы ей поверили, а затем исчезнуть. Это она сообразила, уже сидя на камнях. Но все оставалось на своих местах, по речке несло всякую ерунду -- пустые шишки, дохлых мышей, щепки. А еще через минуту на высоком берегу появился Митька Садов и замахал руками. -- Убирайся прочь! -- прокричала Катя. -- Шпион! Митька приложил ладони к ушам. -- Убирайся, шпион чертов! Митька исчез. Катя прикусила губу побольнее и поднялась. Перепрыгнула на соседний камень, балансируя портфелем, -- все, пора домой. Вон Садов прячется на берегу, шпионит, как и вчера. Она выпрямилась на камне, чтобы перепрыгнуть на следующий, ближе к берегу, взмахнула руками и... Началось! Надвигалась светлая темнота. Катя быстренько присела, обхватила колени руками, не выпуская портфеля. Темнота сгущалась медленнее, чем раньше, зато боли и замирания духа не было -- легко-легко она летела сквозь пульсирующую пустоту, и кругом звучали пульсирующие голоса: "Оопяять пооле... леепесстоок... пеерегрууженн...", и один голос был очень знакомый: "Моощноость... вышш..." И все смолкло. В той же позе, прижимая портфель к коленям, она оказалась в узкой щели между двумя деревянными стенками. Где-то рядом играла музыка. "Тру! Ту-ту, тру!" -- гнусаво трубила музыка. Над головой что-то жужжало. Портфель упирался в полированную деревянную стенку. Катя подняла глаза и пискнула от удивления: над ее портфелем до самого потолка вздымалось бутылочное войско из первого перемещения! Деревянная стенка за спиной оказалась тем самым барьером, на котором стоял "Рам Джамайка". Джошуа, негр с этикетки, остолбенело торчал над Катиной головой. Высоко, как столетняя сосна. Катя сидела рядом с его огромным лакированным ботинком... Первым опомнился Джошуа. Он опустил толстую руку, черную, в твердой белоснежной манжете, нащупал Катину голову и легонько пригнул к полу. Катя поняла -- надо сидеть тихо и не высовываться. Потом Джошуа начал топтаться рядом с ней, чем-то звякал над ее головой, снимал и ставил на место разные бутылки и вдруг... шагнул прямо через Катю. Она пригнула голову. Джошуа как ни в чем не бывало удалился по проходу между бутылками и барьером, держа перед собой длинный серебряный поднос. Негр был одет в странный, но красивый черный костюм с двумя хвостами сзади. Такой костюм Катя несколько раз видела по телевизору на скрипачах и дирижерах. Музыка смолкла, и лишь тогда Катя поняла, что за механизм помещается перед ней, в углублении стены. Автоматический проигрыватель! Кончилась пластинка, лапка с иголкой судорожно подпрыгнула и отъехала в сторону, затем вторая лапка, тоненькая, подхватила пластинку и унесла в другую сторону, а новая пластинка просто упала сверху, из приготовленной стопки! А лапка с иголкой, как ждала, -- раз! -- опустилась на пластинку, и опять началась музыка. Катя разглядела на пластинке рисунок, изображающий собаку перед широкой изогнутой воронкой. Свою собаку она брала бы в перемещения. Интересно, действуют ли таинственные силы и на собак. Тем времнем Джошуа что-то делал за барьером. Донесся его рокочущий бас, звон стекла -- что-то случилось. Катя это почувствовала, хоть не могла разобрать слов. Ведь проигрыватель гремел рядом, а Джошуа говорил довольно далеко. Что-то случилось! Деревянный пол снова затрясся под грузными шагами. Джошуа почти подбежал к проигрывателю и нажал кнопку. Игла поднялась, пластинка перестала крутиться. Стало тихо. И в тишине резко раздался повелительный тонкий голос: -- Подайте баккарди, Виллис! Включите одиннадцатую программу! -- Да, сэр, -- ответил Джошуа. Катя замерла -- пол скрипел при малейшем движении. Джошуа опустил глаза и розовыми ладонями сделал огорченный жест: ничего, мол, не получается. Катя в недоумении тоже развела руками: дескать, не понимаю, что у вас не получается. Негр в испуге косился то на нее, то на тех, что были за барьером. Взял плоскую бутылку на поднос. Ушел. Сидеть было неудобно. И скучно. И страшновато! Когда рядом с тобой человеку страшно, то сам начинаешь бояться. За барьером щелкнуло и заговорило радио. Катя прислушалась. Диктор быстро, тихо говорил по-английски, можно было разобрать слово "шип" -- корабль. "Да это телевизор, что в углу, рядом с окошком", -- вспомнила Катя и повернулась лицом к барьеру. Резко скрипнули доски под каблуками, запахло пылью. Сейчас же тонкий голос спросил: -- Крыса за ковром? -- Простите, сэр? -- пробасил Джошуа. -- Можете идти, Виллис. Я позвоню. Сквозь щелку в барьере Катя видела, что негр уходит, волоча ноги и оглядываясь. Вот он еще раз сверкнул глазами, закрывая дверь. Это справа от окна. Слева было видно хуже -- щелка перекашивалась направо. Ага, двое сидят за столиком, а дальше, в глубине комнаты, экран телевизора. Цветной телевизор, смотри-ка! -- Да, лакомый кусок этот корабль! -- проговорил хозяин. -- Велик для любой глотки, -- сказал второй. У него был тихий, ленивый, сиплый голос. -- Баккарди у вас отличный, мистер Уоррен, -- сипло сказал второй. -- Настоящая "белая этикетка", редкость в наши дни... -- Рад доставить вам удовольствие, Майкл. Значит, на бирже застой? -- Ску-учища, мистер Уоррен. На бирже скучища, в конторе мухи засыпают на лету. -- Преувеличиваете, Майкл. Я слышал, у вас были интересные дела. -- А-а, ничего интересного для вас. Вы теперь помещик... Хозяин засмеялся. -- Выкладывайте, Майкл! "Морским драконом" вы занимались? -- А нечего выкладывать, -- лениво засипел Майкл. -- "Дракона" купило неизвестное лицо. Ну, я узнал фамилию. Солана. Бразильский подданный. -- Частное лицо все-таки? -- Я бы сказал -- даже слишком частное. Известно только имя, других сведений получить не удалось. -- Как же вы так... -- Дал маху, хотите сказать? Он законспирирован намертво. Я покрутился, покрутился и плюнул. -- Надеюсь, субмарина разоружена? -- Начисто, в том и дело! Я сначала решил, что бразильские вояки приобретают "Дракона" через подставное лицо. Нет... Частное судно, не застраховано, новое название -- "Голубой кит". -- Не застраховано? Интересно! -- сказал хозяин. Кате было скучно и неудобно сидеть. Она старалась не шевелиться, чтобы не подвести Джошуа, и скучала. От нечего делать она попробовала вспомнить -- кто из литературных героев кричал; "Крыса за ковром!" Вспомнила: Гамлет, принц датский, когда Полоний прятался за ковром, как она сейчас за барьером. -- Интересно, -- согласился Майкл. -- Для меня. Я -- сыщик на службе страховой компании. Но тысяча извинений, мистер Уоррен, вы теперь помещик. Какой вам интерес в делах? Вы и телепередачи смотрите, и читаете газеты, и слушаете мою болтовню. Зачем вам эта скучища? Разводили бы лошадей. -- Я тридцать лет страховал корабли, -- мягко сказал Уоррен. -- Тридцать лет! Это накладывает клеймо, знак рабства, Майкл. Вы тоже занимались "Драконом" из чистой любознательности. -- Да я шучу, сэр. Мы все меченые, как атомы. Тридцать лет назад я ходил в коротких штанишках... О, начинают спуск! Катя оживилась -- щуплая фигура хозяина поднялась из кресла. Телевизор заговорил громче: -- ..."Бродкастинг систем". Оптические устройства поставлены фирмой Стоун... Телевизор говорил громко, но экрана Катя не видела совсем, потому что и гость и хозяин подошли к приемнику. -- Вы сегодня вылетаете на место? -- спросил хозяин. -- Да, сэр. Надо посмотреть, что они поднимут. -- ...Вы видите, как главный специалист фирмы подходит к лебедке. Прежде чем "бэтискэйфбритн" опустится на дно, туда будет послана телевизионная камера. Внимание! Вы будете первыми. В глубинах океана вы первыми увидите корпус прекраснейшего корабля столетия -- "Леонардо да Винчи". Лишь завтра "бэтискэйфбритн" погрузится в пучину, сегодня же на разведку выходит телевидение! Внимание! Лебедка пошла! Спуск будет продолжаться около часа. Сейчас камера коснется воды... Катя схватилась за лакированные стойки барьера и вертела головой, чуть ли не визжа от возбуждения. "Леонардо да Винчи"! Ничего, ничего не видно! Она лихорадочно соображала -- как ей поступать теперь? Выйти к этим людям и повторить слова Дювивье? Раз они страхуют корабли, то им невыгодно, чтобы корабли тонули. Они платят деньги владельцам утонувших кораблей, а сыщики страховых компаний выслеживают -- не утопили ли хозяева свои корабли нарочно, чтобы получить страховую премию. Об этом Катя читала много раз... Но что делать? "Вставай, трусиха!" -- сказала себе Катя. И встала. Тощий Уоррен и грузный Майкл, повернувшись к ней спинами, глядели на экран. Между их плечами была видна полоска экрана -- сине-зеленые лучи веером. Катя осторожно кашлянула -- не слышат... Ее голова еле высовывалась над барьером, как Петрушка в кукольном театре. Пришлось приподняться на цыпочках. -- М-хм! Не слышат. "Глубина -- сто футов*", -- провозгласил диктор. И вдруг послышался тихий вибрирующий голос. Он говорил по-русски: "Береза, береза, возврат через тридцать секунд, прием..." _______________ * Ф у т -- английская и американская мера длины, равная 30,4 сантиметра. Катя обомлела. Майкл повернулся рывком -- стакан в толстой руке, сигарета в углу рта... -- А, мисс Элизабет! -- сказал Майкл. -- Где она? -- недовольно обернулся хозяин. -- Я не мисс Элизабет... -- начала Катя. -- Прошу прощения... Окно, телевизор, белые рубашки и удивленные лица мужчин заволокло туманом. -- Ой, погодите! -- закричала Катя. -- Погодите! Первый раз она не хотела перемещаться: не успела ничего, не успела предупредить, не досмотрела передачу с того места, на котором была вчера! Но поздно, поздно... Серебристая мгла сомкнулась над головой. Смолк телевизор -- знакомые уже голоса переливались кругом, как вода на стенках стеклянного шара, и снова говорили, что лепесток перегружен, перегружен!.. Катя стояла на плоском камне у самого берега. Едва переместившись, она вскочила и бегом бросилась к институту по сыпучему пыльному откосу. В институтском клубе стоял прекрасный телевизор. А вдруг наши принимают от англичан эту программу? "Ну что вам стоит, голубчики, -- молила Катя на бегу, -- это же интереснее, чем ваш глупый футбол, ну что вам стоит?!" "Бэтискэйфбритн"... -- шептала она про себя. -- Какое странное слово -- "бэтискэйфбритн". Конечно, передавали таблицу, нелепую выдумку, по Катиному мнению. Свердловское телевидение передавало ее часами. За всеми волнениями Катя проглядела нечто важное. Когда она появилась на камне, то на берегу, из-за бетонной сваи, поднялось бледное лицо Мити Садова. Потом он побежал за ней к клубу. Потом провожал до самого дома, прячась за соснами. В этом городе сосны росли прямо на тротуарах между шестигранными бетонными плитами. За домами по горизонту шли плавные волны уральских гор. Это был отличный город, но он не мог ничем помочь Кате. 9. ЧЕГО НЕ ЗНАЕТ КАТЯ Прошло трое суток после начала Катиных перемещений. Пока она сидит за письменным столом и делает вид, что решает задачи по алгебре, посмотрим, что происходит вокруг нее и что толкуют об ее приключениях. В Англии слуга из богатого дома подозревает, что русская девочка -- колдунья. Так он и рассказывает своей начальнице, экономке. Наивное мнение, особенно в век кибернетики. Но подумайте сами, разве мало наивных людей поклоняются особо могущественному колдуну -- богу? Хозяин дома и его гость, сыщик, не знают, что и подумать. Девочка исчезла из-за барьера самым таинственным образом -- в облачке тумана. Гость высказал мнение, что девочка пришла в гости к кому-нибудь из слуг, и до правды теперь не доберешься, потому что слуги всегда горой стоят друг за друга. А туман... О, после хорошего "баккарди" чего только не померещится! Шепчутся о Кате еще в одном месте -- посреди Атлантического океана, на сорока градусах северной широты и семидесяти градусах западной долготы. На подводной лодке "Голубой кит", бывший "Морской дракон", инженер-радист Дювивье в десятый раз объясняет своим друзьям, что в радиотехнике чудес не бывает. И вообще чудес не бывает. Девочка появилась и исчезла, следовательно, русские научились перебрасывать людей на большие расстояния. Бен Ферри и Жан Понсека верят радиоинженеру, но в конечном счете тоже не знают, что думать. На "Голубом ките" сохраняется режим полной тишины. Субмарина по-прежнему лежит на склоне подводного хребта, на глубине пятисот метров. Поблизости, под обрывом хребта, покоится мертвый корпус лайнера "Леонардо да Винчи". Глубина -- полторы тысячи метров, так глубоко подводная лодка нырнуть не может. Заметим, что Катя этого не знает. Она думает, что побывала на надводном корабле, с которого велась телепередача, и удивляется: почему бы Дювивье не предупредить корреспондентов об опасности? Те бы всему миру сообщили по радио и телевидению... Разговор мистера Уоррена и Майкла -- о странной истории субмарины "Голубой кит", об ее таинственном покупателе -- она пропустила мимо ушей. "Два Жана" и Бен Ферри как-то упустили из виду, что девочке надо назвать корабль, на котором она побывала. Чего еще не знает Катя? Что такое "бэтискэйфбритн". Почему вдруг начались перемещения. Почему Яков Иванович с каждым днем все позже возвращается из института. И что делает Митя Садов, тоже неизвестно Кате. А он вот что делает. Сидит на полосатой скамье напротив Катиного дома и ждет, а для сокращения времени репетирует новый фокус. 10. ВОТ ЭТО ФОКУС! Митя ждал довольно долго. Он был очень спокойным и благодушным человеком, так как пошел не в мать, а в отца, тоже благодушного пухлого добряка. Отец был шофером на дальних перевозках, на линии Киев -- Одесса. Он водил огромный серебряный фургон-холодильник. Австрийский. Иногда, вернувшись из рейса, отец подруливал прямо к школе, чтобы поскорее повидаться с Митькой. Тогда фургон торжественно трубил своим иностранным сигналом на всю улицу, и учительница отпускала Митю вниз, поздороваться. Так было много лет, с первого класса до шестого, но в конце учебного года фургон не вернулся из рейса. Митя так и не узнал, что случилось на дороге, в ста километрах от Киева -- перебегал ли кто дорогу, или навстречу попался пьяный водитель. Но отец не вернулся из этого рейса. Его привезли товарищи, и гроб не открыли даже на похоронах. А мать стала совсем невыносимой. Говорили, что на работе она тоже совсем невыносимая, что из жалости к сиротам ее взяли в Дровню, когда переводили лаборатории из Киева на Урал. Так Митя и попал на Урал. Тоську, младшую сестру, устроили в интернат, а он жил при матери и терпел. Одного он не выносил -- холодильных фургонов... Чего же он ждал на улице, Митя Садов? Почему он пренебрег такими приятными занятиями, как рыбная ловля или разговоры с друзьями? Он ждал, чтобы Катя избавила его от мучительного ощущения любопытства. Он ведь не ушел, когда Катя прогнала его, обозвав чертовым шпионом. Добродушный Митя притаился за прошлогодним бурьяном и все видел. Как исчезла Катя вместе с коричневым портфелем. Как появилась на том же месте, но в другой позе. Пока ее не было, Митя в страшном волнении то метался по берегу, то прятался в разных местах, но так, чтобы видеть камни. На его счастье, Катя появилась к нему спиной, и он успел рухнуть лицом вниз и укрыться за бетонной сваей. Теперь он храбро ждал объяснений, хотя знал, что у Гайдученко рука тяжелая. Митя не считался с пустяками, когда его разбирало всерьез. Мать перед поркой предупреждала его: "Дмитро, опять тебя разбирает? Выдеру!.." Обычно Митя не внимал этому честному предупреждению, и его драли. Митю Садова разобрало всерьез. Он ждал, взволнованно ерзая, как будто сидел на парте. Он ждал, как на выступлении известного фокусника -- второй половины, когда маэстро повторяет свои номера, великодушно открывая всем их изнанку, и секреты перестают быть секретами, и назавтра можно начать репетировать перед зеркалом, а потом показать друзьям и услышать от них: "Силен, Садов, силен!.." И вот "маэстро" появился на сцене. Екатерина Гайдученко выскользнула из-за стеклянной двери, как из-за кулис, и независимым шагом двинулась в сторону булочной. Митя сообразил: Лену Пирогову пошла навестить -- Ленка вернулась из больницы. Поспешно спрятал кроличью лапку, которая заменяла ему белую мышь (он очень любил фокусы с белыми мышами). -- Гайдученко, погоди! Катя оглянулась с недоброй улыбкой. -- Ты опять здесь? -- Ну... -- сказал Митя, подражая Квадратику. Мужественный тон не подействовал на Катю. Почти не поворачивая головы, она проговорила: -- Ты бы шел своей дорогой, Садов. -- Не пойду, -- сказал Митя. -- Ты чудеса фокусничаешь, а я своей дорогой должный ходить, да? Катя повернулась кругом. Лицо у нее было такое, что Митя поежился, не ожидая хорошего. -- Должен ходить, должен!.. -- приговаривала Катя, надвигаясь на мальчишку, как танк. Митя живо отбежал на десять шагов, к углу дома. -- Шпионишь?! -- грозно спросила Катя. -- Выслеживаешь?! Все равно поймаю! Садов потряс щеками. Нет, мол, не шпионю и не выслеживаю. -- Значит, просто так -- прогуливаешься? -- Она бросилась на Митю. Он увернулся, забежал за будку с телефоном-автоматом. Катя -- за ним. Он опять увернулся, вскочил в будку и стал держать дверь. Катя молча яростно дергала гремящую дверь. Когда она просунула ботинок в щель, Митя сдался и завопил: -- Я не шпионил! Я фокус хотел узнать, иллюзион! Погоди-и! Тут Катя вроде бы очнулась. Злые рыжие глаза стали опять серыми. Она рассмеялась. Громким, оскорбительным смехом. Садов утирал лоб и щеки, соображая, над чем она смеется? Он был уверен, что Катя на камнях репетировала иллюзионный номер, как он репетировал свои фокусы с монетами, картами и белыми мышами... Он не знал, что Катя вспомнила свои страхи: "Садов все видел, Садов все знает и растреплет по всей Дровне... Фокусник! Везде ему чудятся фокусы". -- Нет! -- отрезала Катя. -- Фирма секретов не выдает. Она выдернула ботинок из-под двери и пошла было прочь, но нет! Катя не знала, что такое душа артиста. Настоящий артист должен быть готов на все ради искусства -- вот как! И артист Садов загородил дорогу Кате и воскликнул: -- Ты поступаешь, как человек из капиталистического мира, Гайдученко! Это не по-советски... -- Неправда! -- Правда! Зажимаешь. Разве не правда?! Обвинение было очень серьезное. Приходилось объясняться, иначе получалось действительно не по-советски. Но к а к ему объяснишь? -- Пойми ты, чудак человек, это не мой секрет, -- выкручивалась Катя. -- Я дала слово никому не объяснять про этот... фокус. Иллюзион этот самый... А что ты называешь иллюзионом? Митя, заискивая, объяснил, что фокусы можно показывать "чистые" -- без приспособлений, ловкостью рук. А можно и при помощи приспособлений. -- Видела, как кролика вынимают из цилиндра с двойным дном?.. Не видела? Эх, ты!.. Вот цилиндр с двойным дном и есть приспособление для фокусов. Артист, который работает с таким цилиндром и прочими штуками, называется иллюзионистом, а фокусы с приспособлениями называют иллюзионом. Но секреты таких приспособлений берегут только капиталисты, так что если Катя не объяснит про свой фокус, то будет это не по-советски. -- Отстань! -- мрачно перебила Катя. -- Иллюзионщик... Митя улыбался добродушно и растерянно. Ему казалось: вот он решится и приступит к Гайдученко с вопросом, и все получится замечательно. Она покажет "приспособление для исчезания", а он помчится домой и сделает себе такое же и даже еще лучше. Много лучше! У него есть друзья в ремесленном училище -- помогут. Митя уже представлял себе покрывало, которого не видно на фоне речной воды. Серебристое, вроде палатки-серебрянки. Серебристое, отливающее, как спинка плотвички... Эх! Где только взять такой материал? -- Ну привет, Садов! Расстроенный Митя не стал прощаться, а заложил руки в карманы и пошел рядом с Катей. А вдруг она применяла черный бархат или систему зеркал -- испытанные приспособления иллюзионистов? Нет... Черный бархат годится только на фоне черного же бархата. Зеркало посреди реки не поставишь. Нет, нет! Конечно, серебрянка... Но какая? Вот вопрос. -- Ладно, -- сказал Митя, -- отстану. Сам попробую. Привет! -- Перемещаться? Вот чудак смешной! -- вырвалось у Кати. Вырвалось навязчивое слово. А слово-то не воробей. Действительно, раз вырвалось -- не поймаешь! Садов схватил ее за рукав. -- Куда перемещаться?! -- Ну пошли, расскажу, -- сдалась Катя. Так секрет наконец перестал быть секретом. Катя рассказала Мите о перемещениях. К Лене Пироговой она, конечно, не попала -- добрый час они с Митей бродили по городку. Потрясенный Митя даже не задумался, почему доверили ему такую захватывающую тайну. Пожалуй, и сама рассказчица этого не знала. Может быть, надоело ей выкручиваться и изворачиваться -- она была по натуре правдивым человеком и врала без удовольствия, по необходимости только. Может быть, замучила ее неизвестность -- как быть с предупреждением Дювивье? Что она, Скупой рыцарь? -- Ну вот, -- закончила Катя, -- два дня прошло даром. Что делать -- неизвестно. Митя раскраснелся и шел, взволнованно посапывая. Затем надвинул фуражку на брови и заявил решительно: -- Брешешь! То есть сочиняешь. -- От дурной! Завтра же сам посмотришь! -- Это мысль, точно! -- оживился Митя. -- Точно! А Игоря с собой возьмем? -- Ка-ко-го Игоря? Что еще за Игорь? Трепло ты, Митька! -- Ой, он отличный парень! Местный парень, из третьей школы. Я вчера с ним познакомился. Катя посмотрела на него с сожалением -- никакой логики, никакой выдержки, трепло и трепло... -- Слушай, Митька! Слушай внимательно. Если хоть кому, если хоть одно слово без моего разрешения, мы враги на всю жизнь! Кровные враги, можешь это понять? -- Могу, -- сказал Митя. -- Ты пока не можешь. Вот протреплешься, тогда поймешь. Нет, в тебе что-нибудь есть мужское?! -- Катя шипела, как сердитая кошка. -- Кровная вражда! Понял? Не на жизнь, а на смерть! Митя ответил с некоторым испугом, что обещает не протрепаться никому, но Игорь-Квадратик в самом деле отличный парень, собирается быть морским радистом, и они вчера до полуночи сидели за Игоревым ка-вэ-передатчиком и имели даже связь с Югославией... -- А что это -- ка-вэ-передатчик? -- спросила заинтересованная Катя. -- Эге, я сам не знал до вчерашнего! Настоящая радиостанция! Там и передатчик, и приемник, и можно со всей Землей беседовать сколько влезет, а за каждую связь присылают открытку. У Игоря этих открыток -- во! Целая стопка. И за вчерашнюю Югославию ему пришлют открытку... -- Здорово! -- восхитилась Катя. Ни о чем подобном она и не слыхивала, ни один из ее знакомых мальчишек не занимался таким интересным делом. Хотя среди них и были умники вроде Шведова, и лихие техники-радиолюбители, как, например, Жора Кошкин, сосед по киевской квартире. Жорка строил модели самолетов, управляемые по радио, и они летали довольно исправно, только иногда врезались прямо в землю. Эта особенность Жоркиных творений была неприятной. Самолеты "гробились", как настоящие. -- А почему "ка-вэ" передатчик называется? -- Потому что короткие волны, -- важно пояснил Митя. До следующего угла они прошагали молча, раздумывая, но каждый о своем. Митя косился на чистенькую, аккуратненькую девочку в желтых ботинках и думал, что девчонки -- удивительно скрытные люди и в самых волнующих и опасных историях умеют оставаться невозмутимыми. Тут же он усомнился -- Тося Матвеева визжала бы в голос на месте Гайдученко, так что невозмутимость приходилось отнести на Катин счет, а не на общий девчоночный. На углу Митя отвлекся и стал воображать, как бы он себя вел в Англии. Наверное, никак бы не вел -- языка-то он не знает никакого, кроме украинского, и то плохо. А Катя думала-думала и вдруг сказала: -- Идем к твоему Игорю... Митя отозвался сдержанно: -- Ну-у... -- и никак больше своего восторга