не обнаружил. Он уже сделал выводы из Катиной справедливой критики. -- Но смотри, о перемещениях молчок! -- грозно сказала Катя. Такое условие Мите даже и понравилось. В конце концов они с Гайдученко друзья и земляки, а Квадратик хотя и отличный парень, но чужой пока что. И они побежали к Игорю. 11. КАТЯ-РАДИОГРАММА Непривычно и странно было подходить к калитке, прорезанной в глухом кедровом заборе. Непривычно было смотреть на маленькие окошки в больших наличниках и знать при том, что за бревенчатыми древними стенами живет мальчишка, умеющий говорить со всей Землей. Странно было видеть два высоких столба над крытым двором -- два столба, и между ними провода, высоко-высоко над крышей. -- Видишь -- антенна, -- сказал Митя. -- Длина двадцать метров, подъем -- пятнадцать. Он сам построил!.. Давай стучать -- там у него Барс. Свирепый. Но Катя нажала на кованую щеколду и прямо вошла под крышу двора. Не родилась еще та собака, которая на нее бросится! -- Назад! -- крикнул Митя, но было уже поздно. Катя шагнула через доску под калиткой, и хрипящая буря налетела на нее из темноты. Р-ррр! Катя лежала на земле, а пес стоял над ней и устрашающе рычал, а его цепь еще звенела, укладываясь после броска. Митя кричал: "Свои!", из дома тоже закричали и кто-то выскочил и оттащил мохнатого Барса. И Катя смогла подняться. Пес оказался рыжим. Как раз о такой собаке мечтала Катя, но сейчас ей расхотелось иметь собаку. -- Он слишком неожиданно бросился! -- оправдывалась она. -- Я и слова сказать не успела. Квадратик промолчал. Он оттащил собаку и приказал: "Сидеть!" Потом провел их в дом, где странно пахло гарью, а откуда-то сверху вопрошал тонкий старушечий голос: -- Иго-орь, внуче-ек, не за лекстричество платить? Оказалось, что бабушка Игоря лежала на печи! Катя только читала о таких диковинах. "Несу косу на плечи, хочу лису посечи, -- слезай, лиса, с печи!" Диковина! Но еще диковинней показалось, что в комнате Игоря над верстаком висела настоящая икона с лампадкой. Тонкий темный лик казался живым от тепленького огонька и неодобрительным глазом смотрел на верстак, занимающий полкомнаты. Этот верстак был построен так же добротно, как и весь дом. Он служил верстаком, книжной полкой, письменным столом, и -- главное! -- на нем была установлена радиостанция. Разноцветные провода, как лианы, обвивали крошечные стволики, отливающие медью. В этом конце дома запах печки и лампадного масла перебивался хвойным духом канифоли и особым радиотехническим запахом старинных ламп, покрытых изнутри зеркальным налетом. Где только их выкопал молчаливый хозяин? Таинственный прибор -- черный, блестящий, с массивными медными винтами -- красовался посреди верстака. Он выглядел настолько внушительно, что Катя все время таращилась на него. Прибор был иностранный, с жирной надписью: "Siemens Halske". Игорь наблюдал за Катей, помаргивая, немного сонно, голубыми глазами. Когда она заинтересовалась прибором, он сообщил: -- Генератор стандарт-сигнала, немецкий... -- Здорово! -- сказала Катя. -- Откуда он у тебя? -- Отец с фронта привез, -- ответил Игорь. Затем наступило неловкое молчание. Квадратик вовсе не смущался. Любой другой мальчишка на его месте принялся бы суетиться или грубить -- Катя уже привыкла к тому, что знакомые мальчишки смущаются, когда девочка приходит к ним в гости. Этот и не подумал даже объяснить, что, мол, икона не его, а бабкина, а сам он, ясное дело, неверующий. Он спокойно сидел на высокой самодельной табуретке и ждал, что скажет гостья. На этот раз смущалась Катя. От неловкости стала смотреть книги. Мама и бабушка Таня тысячу раз ей втолковывали, что невежливо, придя в гости, сразу соваться к книжной полке. Ладно, Катя влезла на верстак животом и рассмотрела книги Квадратика. Здесь она могла взять реванш за непонятный "генератор стандарт-сигнала" и всю прочую радиотехнику. По крайней мере, ей так казалось, но... Игорь был особенным человеком. Его библиотека четко делилась на две части. На нижней полке стояли книги по радиотехнике -- не меньше сотни томов с непонятными названиями, и среди них огромный каталог радиоламп, чуть поменьше маминого атласа. Зато на верхней полке стояли морские книги. Чего здесь не было! Пузатая книжечка "Силуэты военно-морских кораблей", потом "История великих открытий", потом военные мемуары, два тома учебника навигации -- всего и не перечислишь. Потрясенная, Катя слезла на пол. Митька улыбался с непробиваемым благодушием. Игорь спокойно посматривал, как будто книги были вовсе не его. Он был очень спокойный и надежный на вид, без щегольства и зазнайства, не то что Шведов. И все-таки, не доверяя своим глазам, Катя спросила: -- Это все твои книги? -- Эти братнины, -- окая, ответил Игорь, -- а вот мои. Сам покупал. Старые у соседа на чердаке нашел. Новые купил. -- Ого! -- Митя был поражен. -- Тебе мать дает денег на книги? -- Попросил бы -- дала. Я не прошу. Зарабатываю. -- Зарабатываешь? Ты же маленький! -- сказала Катя. Наконец-то Квадратик удивился, но ответил Кате без надменности: -- Белку бить каждый может. У нас младший, Олежка, двадцать белок принес за зиму. -- Двадцать? А ты сколько? -- По нынешней зиме свыше сотни. Прошлую -- тоже, и волчиху с выводком. -- Настоящую волчиху? Квадратик неторопливо объяснил, что с Барсом каждый может взять и белку и волка. Медведя тоже. Только на медведя с дробовиком идти плохо -- собаку погубишь и сам не спасешься. Нужен штуцер*. _______________ * Ш т у ц е р -- охотничья винтовка для охоты на крупного зверя. Катя не знала, что такое штуцер, и вообще была принципиальной противницей всякого убийства. Даже волков и тем более белок. Но Игорь-Квадратик, несмотря на свое кровожадное увлечение охотой, ей понравился. Больше, чем все знакомые мальчишки. Она решительно уселась, решительно поправила платье и сказала: -- Игорь, ты человек понимающий! Дай нам, пожалуйста, совет. -- Совет... -- сказал Игорь. -- Представь себе, пожалуйста, что... ну я узнала одну тайну... Митька, молчи! Я не могу сказать, как я это узнала, вот... но меня просили передать, что район с координатами сорок градусов северной широты и семьдесят градусов западной долготы опасен для плавания. Нечаянно у Кати произнеслось по-английски: "Swimming is dangerous". И Квадратик посмотрел на нее внимательно и осведомился: -- Просили м н е передать? -- Конечно, не тебе. -- Не мне. Кому просили передать? Катя развела руками. -- Получается, просили передать и не сказали кому? От недоверчивости Квадратик окал сильнее обычного. Лицо же его оставалось совершенно невозмутимым. Он вытащил с верхней полки маленький атлас, несколько секунд помедлил и сразу открыл его на Северной Америке. Катя смотрела на карту со странным чувством. Будто она ожидала других координат на этом месте. Нет, все правильно. Линии перекрещивались там же, рядом с Нью-Йорком, на самой границе прибрежного мелководья. Игорь поставил атлас на место и приготовился слушать дальше. Он прочно сидел на прочном табурете, а широкие руки с короткими пальцами спокойно держал на коленях, одна около одной. -- Ну вот посоветуй, кому это можно сообщить. Вот если бы ты принял такое сообщение по радио, без подписи? -- произнесла Катя фразу, приготовленную еще на улице. -- Я такого не принимал. -- Но если бы принял? -- Если бы да кабы. Не принимал я такого. -- А если бы принял? -- Передал бы в Москву через других любителей. Как о сигнале бедствия. Если бы с а м принял! Безвыходное положение! Этот мальчишка ни за что не пойдет против совести. Напрасно, значит, Катя рассчитывала на его помощь. Но где найдешь другого помощника? Этот -- радист и целую морскую библиотеку собрал. Просто чудо, как вовремя Митя с ним познакомился... Вот он сидит, Митенька, легкомысленное существо, и жестами показывает: "Да расскажи ты все Квадратику, он свой парень!" Свой-то свой, да чересчур суровый... Но дело, в общем, было ясное. Приходилось рассказывать. ...Это было непросто -- рассказывать Игорю Ергину о перемещениях. Катя уже рассказывала дважды. Один раз Джошуа Виллису, который не поверил ни одному слову (правда, он поверил потом, но это не считается). Только что она рассказала более полный вариант Мите, который поверил в ее рассказ, как в волшебную сказку. Интересно, мол, спору нет, а в жизни так не бывает... Игорь слушал по-другому. Один раз он выслушал все подряд, не перебивая. Только нос еще больше вздергивался и на обветренном лице проступали веснушки. Потом он промолвил: -- Повезло... Это было сказано вполголоса, но Катя поняла, как он ей завидует. -- Определенно повезло, Катерина!.. Рассказывай по новой. -- Опять рассказывать? Ты что, не слушал? -- Слушал. Повторяй, будем разбираться. Катя начала с того момента, когда перед ней оказались бутылки. Игорь перебил: -- Давай с самого начала. Где ты сидела? Нарисуй камни, где сидела первый раз... Понятно. Теперь рисуй, где третий раз сидела, перед второй Англией... Понятно. Метров на пять ближе к берегу?.. Что про лепесток голоса толковали? Перегружен? Катя повторила, что голоса доносятся дрожащие, смутные, и каждый раз действительно жалуются, что лепесток перегружен. Игорь даже руки потер от удовольствия и повторил особо важные вещи. С Полудыньки Катя попала в малую гостиную английского дома. А с плоского камня ее перенесло за барьер, к ногам Джошуа Виллиса. Лепесток был перегружен. Таинственный голос вызывал "березу". Катя прибывала на новое место в той же позе, в которой была на старом месте... -- Понятно! -- заключил Игорь, сильно окая. -- Теперь понимаю. По радио тебя передавали, Катерина. Катя вытянулась на стуле и побледнела, а Митя Садов засмеялся неудержимо. Честное слово, Кате было не до смеха! Но Митька хохотал и сквозь смех выдавливал: -- У-хи-хи... ой... Передаем пионерскую зорьку... Ух-х... и с добрым... утром! -- Дурачок! -- сказала Катя с достоинством. -- Полный дурачок! Игорь вовсе не обратил внимания на глупый смех Садова. Он больше Катиного имел дела с мальчишками и спокойно повторил: -- Передавали, как радиограмму. Вот до чего наука дошла! -- Не может быть! -- сказала Катя. -- Ни за что! Я вовсе не радиограмма и не пионерская зорька. Треплешься ты, Игорь! Тогда Квадратик чуть нахмурился и спросил, как же она объясняет перемещения? Может, вот этим способом? Он кивнул на икону с лампадкой. -- Конечно, нет, -- отмежевалась Катя. Но ведь она -- человек, а не радиограмма... Она понимает, что можно передать изображение по телевидению. Это другое дело. Изображение не человек, понимаете? Она-то, она-то живая! В Англии и на корабле она была сама, не изображение, сама, такая же, как здесь! Как можно так говорить, будто она, Катя, радиограмма?! От возмущения она стала заикаться и брызгать слюной. Но Игорь сказал безжалостно: -- Совсем темная!.. Как моя бабка. Она про телевизор говорит: "Соблазн диавольский, сатанинское наваждение". -- Ну знаешь! -- возмутилась Катя еще пуще. -- Нет, постой... Ты вообрази, что двести лет назад увидели телевизор. Что бы они сказали? Не может быть? Ага! -- Квадратик покачал головой. -- Соблазн диавольский! -- повторил он назидательно. -- Радиотехника все может, понятно? Поначалу смогли передавать звук, потом изображение. Потом -- цветное изображение. Сейчас, видишь, научились прямо человека передавать. Катя молчала, подавленная. У Игоря была железная логика, и получалось все так просто -- сначала звук, потом изображение, потом весь человек сразу. Просто, понятно, если бы речь шла о ком-то еще. А передавали ее, понимаете? Как телеграмму "поздравляем с праздником"... -- Ну хорошо, -- прошептала она, -- пусть передавали, как радиограмму! Но почему же меня, а не тебя или еще кого-нибудь? -- Ты приходила на камни во время передачи. -- Да-да, я и хотела спросить: почему передают камни? Они что -- антенна? Разве бывают каменные антенны? В этот момент Митя с шумом спрыгнул со стола и потребовал, чтобы они перестали валять дурака и обсуждать глупые фокусы. Он знает, что было с Гайдученко. Гипноз! Шутник какой-то прятался в камнях, в скельках этих знаменитых, и гипнотизировал Катю. -- Будто она путеше-ествовала, -- передразнил Митя, -- видела А-англию, Аме-ерику... Подумаешь! Каждый настоящий иллюзионист умеет гипнотизировать. Вот один такой и засел в камнях, и все. Легкомысленный Митя забыл, что он сам наблюдал Катины исчезновения и появления. Катя возмутилась окончательно. Ее гипнотизировали?! Врешь! Никому не удастся ее загипнотизировать! И вообще... Что "вообще", Катя не знала. Гипнотизера выдумал, фокусник! -- Ладно, -- сказал Игорь, -- откуда возьмется твой гипнотизер?.. -- А передача откуда возьмется?! -- крикнул Митя. -- Из института. Откуда еще?.. Замолчали. Действительно, все происходило прямо под институтским забором, в ста метрах от нового корпуса. -- Боюсь судить, -- солидно сказал Игорь. -- Боюсь судить, а наверное, тебя зацепило лепестком. Вот они и толковали про лепесток. -- Лепестком? Зацепило?.. Лепестки же у цветов, а не у радио. -- Есть и у радио, потом расскажу. Поздно сейчас. Пришли-то вы за делом. Про координаты что они говорили? Правда, в споре они забыли, что пришли к Игорю за помощью. Катя повторила про французских моряков и про опасные координаты. Рассказала еще раз о телевизионной передаче в Англии. Игорь снова переспрашивал и уточнял подробности. -- "Леонардо да Винчи"? Читал я, как он погиб. Поднимать его собираются, что ли? Не знаешь? Как они передавали, говоришь? Катя повторила: -- "Бэтискэйфбритн опустится в пучину завтра". -- Она перевела с английского "опустится в пучину завтра", а непонятное слово так и произнесла: "бэтискэйфбритн". -- Слышала ты сегодня? -- уточнил Игорь. -- Значит, опустится он завтра. Хорошо. Ты "бэтискэйфбритн" в словаре не посмотрела? Катя не искала этого слова в папином словаре, не догадалась. -- Эх, нерасторопная! -- сказал Квадратик. -- Постой. Как по-английски "батискаф" произнесется? -- Бэтискэйф, наверное. А что это за слово? -- Слово и слово. Батискаф по-русски. Значит, завтра они будут опускаться в новом батискафе. "Бретань" называется. Понятно? Вместо батискаф "Бретань" -- бэтискейфбритн, так? Тут Митя выступил с новым предположением. Тем людям -- в институте -- нужен был кто-то маленький, но хорошо знающий английский язык. Вот они и взяли Катю. Она еще и французский знает, правда? Эту мысль Игорь отбросил с презрением и больше не стал распространяться, как да почему. Сказал, что надо действовать, а не болтать. Потому что Катя при втором перемещении побывала на подводной лодке. Возможно, на атомной лодке. Катя спросила тут же -- почему на подводной лодке? Там был корабль, не военный. Откуда Игорь взял, что на подводной лодке? Квадратик уклонился от ответа. Он объяснит потом, когда будет разговор про лепесток. Пока что он согласен пойти на почту и отбить депешу в Центральный радиоклуб. О координатах. В принципе согласен, однако... -- Я с тобой, Квадратик! -- загорелся Митя. -- На почту! Игорь взглянул на него и слегка улыбнулся. Почему-то ему нравился толстый трусоватый Митенька, который осмелился прилепить ему, вожаку Зимнего оврага, довольно обидную кличку. Возможно, Игорю нравилось, что Митя смотрит на него с восторгом, -- кто из людей равнодушен к славе и поклонению? -- Не пойдет, Митяй. Надо одному, дело государственное... А ты, Катерина, подумай. Никому из ребят больше не рассказывай и подумай. Отец у тебя профессор, начальник. Лучше, чем нам, ты ему бы рассказала... Катя энергично замотала головой. -- Это не дело, Катерина! От атомных подлодок добра не ожидается. Я готов депешу дать. Но сначала поговори с отцом. Катя еще раз помотала косичками и еще раз уступила. Третий раз за день. Страшно ей стало чего-то. Очень сложные сходились загадки: и атомные подводные лодки, и лепесток непонятный, и какой-то батискаф "Бретань"... Пожалуй, на Катю больше всего повлиял батискаф. Как быстро Игорь разобрался в непонятном английском слове! Такого человека трудно было не слушаться. Но тут они едва не поссорились. Катя сказала, что отец сегодня домой не придет -- он днем еще предупредил. Игорь возразил, что ему можно позвонить, и неожиданно добавил: "Если он в институте, а не..." -- и щелкнул себя по шее, намекая, если он не пьет где-нибудь. Ох, как Катя взвилась! -- Как ты смеешь... про папу! Он работает! Митя обидно хихикнул, а Игорь очень серьезно попросил прощения. -- Ты не сердись, Катерина. Другие-то пьют. Прости, если не так. Митрий вот знает -- пьют... Пошли звонить, здесь будка рядом. -- Все равно не смей! -- сказала Катя. -- А две копейки у тебя есть? И они пошли звонить. Выбрались на улицу мимо рыжего сторожа. Теперь он знал, что Катя своя, и дружелюбно хрипел и гремел цепью, пока они закрывали калитку. Потом они обогнули двор. И Катя, волнуясь, зашла в будку и назвала в телефон номер института. Дозвониться папе в институт было совершенно невозможно даже днем: то он совещается, то заперся в лаборатории и велел себя не беспокоить, то в машинном зале, а то и вообще телефон не отвечает. Так было и сейчас. Сонная телефонистка отозвалась: -- Гранит слушает! Потом долго гудели гудочки. И телефонистка злорадно доложила: -- Не отвечает два-три-три! Только две копейки пропали, сколько ни пытались их выколотить из автомата. Митя еще возился в будке, пыхтел и колотил по рычагу, а Катя с Игорем советовались, что делать. Неизвестно, удастся ли найти профессора Гайдученко и завтра -- когда он принимается считать свою физику, то не ест, не спит, только считает. Правда, бабушка тогда понесет обед в институт: "Бо цей отравой только собак травить, что в столовой подают". Пойти завтра с бабушкой? За проходную института посторонних не пускают. А еще, честно говоря, Кате не хотелось раскрывать секрет. -- Добро! -- сказал Игорь. -- Отобью депешу. По телеграфу. С Москвой сегодня не проходит связь... И они распрощались. Киевляне пошли по домам, а квадратный уральский мальчик -- на телеграф. Деньги он вынул из жестяной коробочки "монпансье Ландринъ", которую держал за иконой в углу. 12. ТЕМНО И СТРАШНО Катя Гайдученко и Митя Садов бежали домой по пустынному шоссе. Резкие синие тени вытягивались на асфальте под их ногами. Гулко шумели сосны. Далеко позади урчал одинокий автомобиль. Было темно и страшно. Катя ежилась в легком пальтишке. Длинные тени легли на шоссе. Бесшумно, выключив двигатель на длинном уклоне, ребят обогнала черная машина. Унеслись вперед красные огоньки. Исчезли. Катя смотрела на пустую длинную дорогу, и сами собой, от усталости и боязни, пришли на память пугающие строчки: ...И мчится там скачками резкими Корабль Летучего Голландца. Ни риф, ни мель ему не встретятся, Но -- знак печали и несчастья -- Огни Святого Эльма светятся, Усеяв борт его и снасти. Она живо представила себе, как бесшумными длинными скачками летит по волнам черный корабль. Возникает из тумана и уходит в туман, принося беду всем, кто его увидит... Ей было стыдно трусить и думать всякие глупости. Но здесь, на темном ночном шоссе, ей казалось -- нет, она была не на подводной лодке! На корабле-призраке, страшном "Летучем Голландце", который вечно бродит по морям и колдовской силой заманивает честных моряков на свои мертвые палубы. Заманивает и губит... А впереди уже засветились витрины магазинов и неоновая реклама Дворца культуры. Вот и булочная. В сквере Марианна Ивановна гуляет с собакой. Катя вздохнула и подумала, что завтра все покажется простым и нестрашным. Поскорей бы уж наступило утро! 13. КАК ШЛА ДЕПЕША Телеграмма, посланная Игорем Ергиным, вызвала много беспокойства, и ее прочло множество разных людей. Дежурный по Центральному радиоклубу прочел ее очень внимательно и убедился, что депеша составлена по всем правилам. Был указан условный адрес клуба, известный зарегистрированным любителям. Вместо подписи стояли позывные, и дежурный проверил их по регистрационной книге, где записаны позывные всех радиолюбителей Советского Союза. Правильно -- под этими позывными работал любитель-коротковолновик из Дровни, Свердловской области, Ергин Ростислав Евгеньевич, беспартийный, год рождения такой-то. Двадцать лет -- возраст вполне сознательный. Дежурный стал заново вчитываться в текст телеграммы: "25 апреля 14 -- 15 на такой-то частоте принято открытым текстом Морзе язык английский двоеточие всем всем район океана координатами 40 градусов северной 70 западной опасен для плавания". Текст был составлен толково. Сообщение было важное -- ничего не скажешь. Привлекала внимание лишь одна подробность. Каждый грамотный радист знает, что сигналы бедствия и приравненные к ним сообщения передаются на определенных волнах, специально выделенных международным договором. Эти волны разрешается занимать только сигналами бедствия. Таким сигналом как бы зеленую улицу в эфире устраивают. Почему же неизвестный радист работал не на этих волнах, а в любительском диапазоне? Но дежурный знал, что обстоятельства бывают самые разнообразные. Радиолюбители довольно часто принимают сигналы бедствия. Любители всегда в эфире. Их много. И профессиональные радисты охотно прибегают к их помощи. Дежурный посмотрел на часы -- девятый час. Начальство давно разошлось по домам, а случай неожиданный... Когда получаешь просьбу о медицинской помощи -- дело другое. Есть Министерство здравоохранения, есть Институт скорой помощи -- звони хоть утром, хоть в полночь, медицина всегда наготове! А тут неизвестно, кому передать сообщение. Поразмыслив, он соединился с Министерством торгового флота. Там знают, где находится к а ж д ы й корабль торгового флота, где бы он ни плавал, как бы далеко ни забрался от родных берегов. Там сообразят, о какой опасности идет речь. Дежурный оператор Министерства торгового флота записал телефонограмму на бланк и отнес ее старшему диспетчеру со словами: -- Вот, Николай Михайлович, опять радиолюбители чудят. Полюбуйтесь! -- и отошел к своему столу. Старший диспетчер Сполуденный, отставной капитан дальнего плавания, выключил микрофон и взял голубой бланк телефонограммы, отставив его на вытянутой руке -- носить очки капитан не соглашался. Прочитав сообщение Центрального радиоклуба, он долго вертел бланк в татуированной ручище и фыркал. Что-то почудилось ему неясное и неприятное в самой возможности такого сообщения. Неизвестно кто, непонятно каким путем сообщает неизвестно о какой опасности, а гигантские корабли должны сворачивать со своих маршрутов. Стальные, тысячетонные громадины, такие могучие и такие хрупкие -- старик знал лучше любого другого, какими хрупкими бывают океанские суда. Он стоял на мостиках многих судов и видел в зеленой волне пузыристые следы торпед, и это о н терял винты во льдах, это е г о пускали ко дну черные бомбы с "юнкерсов". А потом он последним скатывался по накренившейся палубе в последнюю шлюпку, или прямо в ледяное море, или, налегая грудью на рукоятки машинного телеграфа, выбрасывался на берег... Так и говорили: "Слышал? Сполуденного торпедировал немец", или "Сполуденный в сорочке родился, на остатках плавучести выбросился у Новороссийска". Капитан поправил усы и выбрался из-за диспетчерского пульта, все еще надеясь, что неприятность минует. Юнец мог ошибиться. Его просто могли "взять на пушку". Он подошел к оперативной карте, раздернул занавес и установил указку на пересечении сороковой параллели с семидесятым меридианом. Надежда на благополучный конец исчезла, К северу от конца указки проходила линия главного хода, то есть морского пути из Европы в Соединенные Штаты. Хотя советских кораблей здесь не было и в ближайшие двое суток не предвиделось, успокаиваться было нельзя. Морская этика предписывала капитану дальнейшие действия... -- О всех дальнейших сообщениях из Центрального Радиоклуба срочно докладывайте мне, -- распорядился капитан. Дежурный оператор вместо обычного: "Хорошо, Николай Михайлович" -- подтянулся и четко ответил по-уставному: "Есть!" Связь с Министерством иностранных дел капитан оставил до утра. Он решил даже задержаться после смены, чтобы доложить заместителю министра о происшествии... Над Москвой пылало, как фейерверк, ослепительное апрельское утро. Исчезли с улиц медлительные машины-поливальщики. Далеко на шоссе грохотали танки, возвращавшиеся с репетиции первомайского парада. Ровно в девять часов старший диспетчер вошел в кабинет заместителя министра и зажмурился -- солнце било в глаза через большое окно. Пока начальник просматривал телефонограмму и короткий доклад диспетчера (бисерным почерком на полях), старый капитан удобно устроился в кресле. Закурил, вытянул гудящие ноги. И подумал, что в западной Атлантике сейчас ночь. Глубокая ночь -- два часа по местному времени... Он привычно проконтролировал себя: три часа разницы между Москвой и Гринвичем -- нулевым меридианом. И пять часов разницы между Гринвичем и Нью-Йорком, итого восемь. -- Добро! -- начальник взялся за перо. -- Я пишу: "Старшему диспетчеру Сполуденному Н. М. Срочно связаться с Министерством иностранных дел". Не затруднит вас -- задержаться еще на часок, Николай Михайлович? -- Само собой, Иван Егорович, -- ответил капитан, очень довольный, что начальник без дальних разговоров поручил ему выполнять то, что он сам наметил. -- Добро! -- повторил заместитель министра и уже в частном порядке спросил: -- Как здоровье, Николай Михайлович? Он спрашивал несколько рассеянно. Не дожидаясь ответа, поднялся и подошел к большой карте на стене. Посмотрел и вдруг свистнул, как мальчишка. -- Э-ге! Сорок и семьдесят западной -- здесь же французы работают! Не знали? Адмирал Перрен. Это же место гибели "Леонардо да Винчи". -- Точно так! -- подтвердил капитан. -- Место гибели "Леонардо". А что затевает Клод Перрен? Поднять его хочет? -- Кто его знает! Флаг он держит... Погодите... Вот их информация. Флаг вице-адмирала на легком крейсере "Жанна д'Арк", при нем океанографическое судно-база, новый батискаф "Бретань", ну и корабли охранения, разумеется. Наших там трое, по именным приглашениям. От Академии наук... Николай Михайлович, все это в корне меняет дело. Я сам займусь контактами с военными и с Мининделом. Благодарю вас за оперативный доклад. Спасибо. Так депеша Игоря-Квадратика продвигалась все дальше, затрагивала все больше разных людей. Уже стучали телеграфные аппараты в Париже, отозвалась база военного флота Франции в Тулоне. Радисты вызывали крейсер "Жанна д'Арк". Так телеграмма Игоря нашла, наконец, адресата. Эскадра кораблей французского военного флота была как раз на перекрестии сороковой параллели и семидесятого меридиана. И телеграмма пришла вовремя, когда оставалось несколько часов до начала подводных работ. ...Вице-адмирал Перрен в эту ночь не ложился спать. Завтра предстояло погружение, и адмирала мучила бессонница. Он ходил, пристукивая каблуками, с одного крыла мостика на другое. Легкий крейсер "Жанна д'Арк" лежал в дрейфе, находясь мористее остальных судов эскадры. Их силуэты чернели на фоне светлого западного неба. Горели опознавательные огни, редкими звездами мигая по горизонту. Совсем уже поздней ночью вспыхнули яркие лампы на палубе океанографического судна "Марианна". Началась перекачка бензина в поплавок батискафа. Над морем поднялся столб голубого света -- "Марианна" скрестила свои прожектора на палубе "Бретани". В этот момент вестовой пригласил адмирала в радиорубку. 14. НЕ ПОНИМАЮТ! На следующий день, в субботу, Катя неохотно шла на занятия. Раньше она думала, что плохое настроение бывает лишь тогда, когда живот болит или грипп начинается. Но теперь со всей этой кутерьмой убедилась -- плохое настроение бывает, оказывается, из-за переживаний. Нет, с о г л а с и т е с ь! Столько переживаний сразу -- кто бы мог это вынести? Об этом она размышляла по дороге в школу. В школе ожидались новые переживания. Предстояло неприятное свидание с Дорой Абрамовной: у нее ведь такой обычай -- она приносит результаты контрольной на следующий день. Все равно есть у нее урок или нет -- приходит на переменке и отдает листки дежурному, чтобы роздал, а к уроку чтобы все могли разобрать свои ошибки. Ночью она контрольные проверяет, что ли? Катя тяжело, со вкусом, вздохнула. Еще она обманула вчера Ленку Пирогову. Четыре месяца не виделись, и вот пошла к ней и не дошла... ...Катя миновала толпу первоклашек-второклашек, мелюзги. Обошла двух крошечных девочек в белых фартучках -- утренник у мелюзги намечается. Девочки держались друг за дружку пухлыми, младенческими ручками, подпрыгивали и пели: "Какие мы ха-аро-ошии!" -- Хорошие-хорошие! -- неожиданно для себя сказала Катя. Младенцы оторопело посмотрели на нее -- такая большая, а разговаривает ласково! Нет ли подвоха? Катя выдала им по конфете "Барбарис". Это была ее вторая мечта -- когда она вырастет и будет сама зарабатывать, у нее в карманах всегда будут конфеты. Угощать она любила. Она себе так представляла, что в карманы летного кителя конфеты можно укладывать незаметно. Ладно! Стоит ли будущей летчице огорчаться из-за житейских мелочей? Подумаешь, двойка... Лена Пирогова как раз подходила к химическому кабинету. Катя решительно догнала ее. -- Ленка, я взаправдашняя свинья! Честное слово, я вчера уж из дому вышла... И вот... Понимаешь? Не дошла. Ты не сердись, Ленка! -- Вообще-то я сержусь, Катька. Ждала-ждала, шоколад берегла... -- "Так ждала, так ждала"! -- передразнила Катя. В прошлом году они с Ленкой много смеялись над Мариан-Иванной, которая приходила жаловаться, что "она его так ждала, так ждала, а он пошел в кинотеатр с этой толстухой, заведующей почтой". Посмеялись. Они с Ленкой друг на дружку не сердились подолгу. -- Как она, Мариан-Иванна? Все страдает? -- Страда-ает, ох, страдает! -- сказала Катя. -- Никто не поймет ее превосходных качеств. -- Вот и моих тоже! -- сказала Лена. Шутили они немного натянуто, как бы по обязанности. И Катя сознавала свою вину. Сегодня уже нельзя рассказать Ленке о перемещениях. Вчера она еще не понимала, что "дело государственное". Игорь так вчера глянул на Садова, что Митька съежился весь, будто воздушный шар на третий день после праздников. Нет, он болтать не станет, побоится Квадратика. В класс они вошли самыми последними. Кое-кто зашумел: -- У-у! Пирогова явилась! Ленка, привет! Пирожок, привет! Как там в Свердловске?.. Анечка Масленникова присела бочком на задней парте -- смотрела в сторону. С задней парты плохо видно ее обожаемого вэ-эф. Нечего смотреть тоскливо!.. Предупреждали тебя -- место свободно, пока Пирожок не вернется. А вон Шведов тоже смотрит грустными глазами, думает, что Катя не видит. Спохватился, сделал Ленке ручкой... Неужели он раскаивается, красиво подумала Катя и сейчас же запрезирала себя за эту красивость... В общем, голова у нее шла кругом, вроде бы она два часа крутилась на "гигантских шагах" -- не голова, конечно, а ее хозяйка. И тут вошла химичка, классный руководитель седьмого "Б", Анна Серафимовна. К ней в общем относились неплохо. Звали Ванной Керосиновной, без злости, но с некоторым сожалением. Она не п о н и м а л а. Дора Абрамовна понимала все, Владимир Федорович -- кое-что. Завуч Шахназаров, историк, тоже понимал все, но притворялся, что не понимает. Катя не могла бы объяснить взрослому человеку, что значит "понимать". Например, выпал снег в конце сентября или, наоборот, весной, а дверь на улицу закрыть забыли. И вали, ребята! Кто хлипкий -- берегись! Снежки идут разные: и рыхлые, и льдистые -- и летят отовсюду, заполняют воздух, как будто дышишь снежками. Дежурные бросают классы и коридоры, в общем, праздник, а звонок-то не ждет... Уже учитель в классе, а мы еще вбегаем, влетаем, гремим партами, и тут начинается понимание. Дора в таком случае сидит за своим столиком и поглядывает, пока все не соберутся. Потом скажет: "Каков снег выпал!", и все заорут, заорут, а она чуток нажмет: "Прекрасно... Яковлева, Гайдученко, Титов, -- рекомендую вытереть руки... грязь в тетрадях... лишние неприятности". И все. В классе тихо. Ванна же Керосиновна в таком случае стучит по столу, старается перекричать: "Ти-ихо, тихо! Мол-чать! Садов, сядь немедленно" и так далее. Не понимает! Каждому ясно, что человек не может остановиться сразу, то есть каждому невзрослому. Вот и сейчас. Анна Серафимовна поздоровалась: -- Здравствуйте, дети!.. -- и увидела Лену. -- О, Лена Пирогова вернулась в класс? Поздравляю, Леночка! -- Это все как человек, но сейчас же портит свои хорошие слова, добавив неизвестно зачем: -- Между прочим, Пирогова, прежде чем являться в класс, надо было зайти ко мне в учительскую. Ты пропустила почти две четверти! Ленка сидит изжелта-бледная, всем неловко и стыдно. Может, Ленка все глаза изревела, что отстала и придется быть второгодницей... Шведов говорит вполголоса: -- Ничего, Анн Фимовна, подтянем Пирогову! Химичка смутно чувствует, что-то не так, и переводит разговор: -- Титов, иди отвечать, что было задано из повторения пройденного. Титов идет "париться". Они с Садовым действительно кандидаты во второгодники. Пока он вытирает доску, Катя показывает Пирожку в учебнике -- повторять было задано соли азотной и соляной кислот. -- Ты в больнице занималась, Ленка? Ленка кивает. -- Кислоты помнишь? Вызовись отвечать, покажи ей керосин-бензин! -- Гайдученко, не разговаривай! -- реагирует Ванна Керосиновна, и возмездие обрушивается на Катину бедную голову: -- Садись, Титов. Два! Опять придется вызывать родителей... Гайдученко, к доске! Катя начинает бойко: -- Главная соль азотной кислоты -- селитра, она встречается только в одном месте на земном шаре, в Чили. Ванна Керосиновна кивает, довольная, и назидательно смотрит на Титова. -- Хорошо растворяется в воде. Удобрение. -- Четче, четче, Гайдученко! -- Удобрение! -- повторяет Катя и закрывает рот -- формулу она забыла. -- Селитра белая, кристаллическая... -- "Господи, как же пишется эта формула?! Забыла, как дура последняя". -- Надо четче, Гайдученко! Напиши формулу. Катя стоит у доски и переминается, как Садов. Не помнит она формулу, и все... -- Я не помню, Анна Серафимовна. Химичка растерянно моргает -- Гайдученко не помнит формулу селитры! Неизвестно, кто растерян больше: она или ученица. -- Х-м... А скажи, Гайдученко, какую селитру добывают в Чили? Катя пожимает плечами -- не помнит и этого. -- Калиевая или натриевая? -- Натриевая, -- вспоминает Катя, -- натриевая! И тут же перед ее глазами рисуется формула: натрий-эн-о-три, и она пишет ее на доске. Еще два вопроса... Пятерка! Собственно, все уже привыкли, что Ванна Керосиновна ставит отличникам пятерки не за дело. На то они и отличники. Вот с какой глупой истории начался этот день, последняя суббота апреля. Катя внезапно встала, дергая себя за косу от ярости, и заявила: -- Я не согласна на пятерку. Я плавала! Садов за такой ответ получил бы три... Наступила жуткая тишина, на секунду всего, а через секунду Тося Матвеева выкрикнула: -- Правильно! Молодец Гайдученко! И началось! Садов корчил рожи и пустил по парте белую мышь. Тося, не умолкая, кричала: -- Правильно! Близнецы Поверманы стучали ногами. Шведов аплодировал, бахая ладонями над ухом Иры Яковлевой, а Ира затыкала уши и визжала, как центробежная пила. Лена Пирогова сидела как кролик -- отвыкла в больнице от крика -- и только смотрела, как бушует класс и мечется перепуганная химичка. Она открывала рот, как диктор в телевизоре, если выключишь звук, а ребята грохотали и грохотали, пока не прихромал завуч Шахназаров. Он долго стучал своей палкой по доске и все добивался, кто зачинщик, но никто Катю не выдал, конечно, и даже Анна Серафимовна ничего не сказала. Но от волнений и шума Кате стало нехорошо. Кисловатый запах химкабинета, казавшийся раньше приятным, вызывал тошноту, и очень хотелось спать. Нынешней ночью она заснула поздно, много позже бабушки Тани, -- впервые в жизни, наверное. А день предстоял еще такой длинный! Так еле-еле она дотянула до большой перемены. Если кто подходил посочувствовать, вздергивала нос. В сочувствиях не нуждаемся. Подумаешь! Пусть Ванна меня возненавидела, мне все равно... Наконец после звонка на большую перемену в класс вошла Дора Абрамовна. Она вошла, как всегда, неторопливо и обвела глазами парты. Все были на местах, кроме Титова и отчаянных братьев Поверманов. Тося Матвеева стояла в проходе, держась за пунцовые щеки. Дора Абрамовна посмотрела на эту картину с неуловимой усмешкой, и загадочно изрекла: -- Полный сбор, как на концерте Пантофель-Нечецкой... Представление не состоится. Я была занята в институте... Контрольные раздам в понедельник. Кто-то с передней парты оглянулся на Катю. Почти неслышимый, но определенно недоверчивый вздох пронесся по партам. Занята была? Как бы не так! Отличница написала на двойку, вот и тянет резину Дора Абрамовна... Катя с внезапным равнодушием смотрела, как Дора поднимает тяжелый портфель и поворачивается к выходу. Взрослые! Что они сегодня -- сговорились не понимать? А может, будет лучше, если Дора выдумает какую-нибудь штуку и спасет ее от тройки за четверть. Может, так будет и справедливо -- она знает физику на крепкую пятерку... Справедливо?! Тогда зачем Катя валяла дурака на контрольной? -- В понедельник после уроков... д е т к и, -- ядовито сказала Дора Абрамовна и вышла из класса, не попрощавшись. Никто и оглянуться не успел толком. За дверью уже рычала, как тигр, большая перемена, а седьмой "Б" потихоньку, с недоумением выбирался в проходы между партами. Лишь Тося заявила: -- Подумаешь! Да Витя Аленький гнусавил: -- Хе-хе-хе... Удобнее всего было не замечать этого словечка Доры. Ну оговорился человек... Возможно, такое молчаливое соглашение и было бы принято, если бы не хулиганы Поверманы. Они, оказывается, подслушивали за дверью и теперь с хохотом втиснулись в класс, толкая друг друга, как известные конферансье-близнецы. Катя забыла фамилию этих конферансье. Поверманы вечно им подражали. -- Детки! -- хохотал Мотька. -- Де-е-е-тки! -- блеял Борька. -- Доберман-пинчеры у ковра! -- пробасил Шведов. На следующем уроке в классе висела угрюмая, как история средневековья, тишина. Историк, завуч Шахназаров, пилил их минут двадцать. Он сказал: -- Вы оскорбительно, с детской жестокостью, третируете* Анну Серафимовну! _______________ * Т р е т и р о в а т ь -- обходиться с кем-либо пренебрежительно. "С детской жестокостью"? Кто им сказал, что дети жестоки? Неправда! И этот тяжелый школьный день закончился еще одним неприятным разговором. Катя рассказала Пирожку историю с Дорой, а потом, покраснев не хуже Тоськи, отбарабанила: -- Ленк, ты меня прости, я побегу, у меня свидание... И убежала. Митька Садов потрусил за ней. На приличном расстоянии. Белую мышь он держал в кисетике за пазухой. 15. ЛЕПЕСТОК Аккуратист Квадратик пришел к мостику в двенадцать пятьдесят пять. Катя, обычно не отличавшаяся точностью, пришла в то же время. Они столкнулись на шатучем мостике и покраснели оба. Оказывается, и Квадратик был в задумчивости, и тоже не заметил Катю, пока мост не закачался под ногами. -- Соблюдаешь уговор, Катерина! -- А ты как думал? Игорь пожал плечами. Не сговариваясь, ребята повернули к Верхним Камням. На ходу их портфели раскачивались и стукали друг друга. Игорь лез по краю откоса, молча посвистывал, пока не добрались до камней. Уже стоя на берегу, он предложил: -- Садись, Катерина. Поговорить надо, с рисованием. Он был у ж а с н о забавный парень! Поговорить с рисованием? -- Ты с моим батей не познакомилась, -- пояснил Квадратик, открывая портфель. -- Как он с флота вернулся, всегда говорит: с рисованием... Что означает? Технический разговор надо пояснять чертежом. Вот что означает -- поговорить с рисованием... Он уложил портфель на откосе, подпер кусками песчаника -- получился стол. На портфеле разместилась папка для черчения, два листа бумаги и шариковая ручка "Союз". -- Значит, послал я депешу, -- ровным тенорком говорил Игорь. -- Предупреждение будто есть... текст по правилам, поймут они текст. Теперь будет вопрос другой. Поскольку дело государственное, надо в институте предупредить. Насчет Верхних Камней. Вот так, Катерина. -- Ты не мог бы звать меня Катей? -- Могу. Теперь будет так... Надо твоего батю достать хотя бы из-под земли. Предупредить. Мало ли кто на камни заберется... Катя с горечью осмотрела скельки -- все, прощайте перемещения! Этот мальчишка сам был, как кремешок. Квадратик! И он был прав. Кате захотелось сказать ему что-нибудь обидное и неприятное. Тоже по-взрослому. Что у него ботинки все извохренные или другую гадость, -- с трудом пересилила себя, смолчала. К тому же явился Митька и вытащил из-за пазухи полуживого мышонка. -- Все я обдумал. Полночи обдумывал. От института все исходит, это точно. Вот смотри... -- говорил Квадратик. Он щелкнул ручкой "Союз" и вычертил на листке что-то вроде листа клевера, но сильно вытянутого. Вот так: Рис. 1.* _______________ * Рисунки 1 -- 6 смотр. в прилагаемых файлах. (Ред.) Посреди сооружения он провел пунктирную линию и надписал над ней: "Ос передачи". Затем продолжил пояснения: -- Ежели человека передавать как радиограмму, нужна антенна. Как при радиолокации. Понимаешь ли, не знаю... Антенна -- ясное дело! Какая же передача без антенны? -- Антенна должна быть остронаправленная, чтобы волны шли пучком. Как луч прожектора. Вот луч я нарисовал, по оси передачи. -- Так это о с ь, -- догадалась Катя, -- а я-то думаю, каких "ос передачи"! -- У меня с грамматикой слабо, -- твердо признался Игорь. -- Борюсь. Ты слушай, однако. Вот луч по оси передачи. Однако по бокам обязательно есть боковые лучи. Лепестки, вроде как отростки. От них избавиться невозможно, понимаешь? Ты, однако, должна помнить, как они жаловались, что лепесток... -- ...перегружен, -- подтвердила Катя. -- Так вот какой лепесток! -- Догадалась? -- сказал Игорь, но для верности надписал на рисунке: "Лепесток". -- Почему же он перегружен, -- восхищенно закричала Катя, -- почему?! -- А ты в нем сидела. -- Я?! -- Конечно, ты, -- невозмутимо окал Квадратик, -- конечно! По оси передачи отправлялся этот... б е р е з а, а ты была вроде довеска. На боковом лепестке. Катя осела, как тесто. Она смутно воображала, что ее передавали, так сказать, персонально -- ради ее прекрасных качеств. И -- нате вам. Довесок! Игорь сказал с суровостью в голосе: -- А вот точка отправления. Смотри! -- и поставил кончик ручки на хвостик, из которого расходились все три лепестка. -- Это институт. Они все разом посмотрели на бетонный забор -- на простой бетонный забор, не слишком даже высокий. Виднелся оранжево-красный хобот подъемного крана и стеклянный угол нового корпуса. -- Точно? -- Иного быть не может! -- отрезал Игорь, произнося "иного" не так, как читается, -- "иново", -- а так, как пишется. -- Не больно ли ты много знаешь? -- недоверчиво сказала Катя. Садов заглянул себе за пазуху -- к мышонку, пощекотал его пальцем и спросил: -- Почему? -- Потому что потому, по ботве да по кочану, -- ответил всезнающий Игорь. -- Чтобы тебя показали по телевизору, ты пойдешь на студию или будешь на печке сидеть? Думаю, в институте есть какой-то передатчик. Думаю, Верхние Камни под него подпадают. Поняли? Был бы передатчик в Свердловске, цеплял бы свердловчан. В Дровне поставили -- цепляет дровненских... Однако поздно уже. Пошли в институт. Катя пошла неохотно. Лишь авторитет Игоря заставил ее пойти. Митя сочувственно пыхтел и пытался ее утешить своим мышонком. Безуспешно. Катя едва переставляла ноги и думала, что институт подводить нельзя. Что он -- свой, почти как дом или школа. Из-за него сюда понаехало столько людей. Что надо пойти и все рассказать. Другое поведение -- предательское поведение... Думала-то думала, но все надеялась, что хоть по дороге случится нечто и избавит ее от необходимости выдавать секрет взрослым. По дороге не случилось ничего. Никто даже не встретился до самой проходной. Там уж послышались голоса и шаги. К элегантному бетонному козырьку спешили разные люди -- прошла, например, группа десятиклассников. Зачем -- неизвестно. Втроем они вступили под козырек, нависший над стеклянными дверьми проходной. Почтительно посмотрели вверх -- вся внутренняя поверхность козырька была в застекленных круглых окошечках, как речной откос бывает в ласточкиных гнездах. За стеклами можно было рассмотреть небольшие лампочки. Так необычно и модно освещалась проходная по вечерам! А в вестибюле проходной была еще стена из толстых переливчатых стеклянных блоков. Подтянутые вахтерши в полувоенных кителях стояли за никелированными турникетами-вертушками. Все проходящие небрежно показывали вахтершам коричневые плотные книжечки -- пропуска. Здесь было гулко и чисто и пахло на свой особый манер: масляной краской, бетоном, пластмассой и щами с томатом из столовой. Катя уже бывала здесь, встречала отца несколько раз. Справа, на стеклянной стенке, были специальные телефоны, внутренние. По ним можно было разговаривать с другими институтскими телефонами, а чтобы звонить в город, тут же висел телефон-автомат. Катя важно подошла к внутреннему телефону и сказала: -- Два-три-три, пожалуйста. Телефонистка ответила: -- Соединяю. И запищал длинный гудок вызова, а после двух гудков ответил веселый голос: -- Теплякова слушает! Тогда Катя произнесла второе заклинание: -- Будьте любезны пригласить Яков Иваныча. На что последовало встречное заклинание: -- А кто его спрашивает? -- Дочь его спрашивает. Голос стал опять веселым и ответил: -- Ваш отец, Катюша, в лаборатории, а звонить туда из города нельзя, а нам крепко-накрепко запрещено туда звонить. А что ему передать, когда он освободится? -- Спасибо, ничего. Он скоро освободится? -- Неизвестно никому, Катюша. -- Я звоню не из города, из проходной. Можно ему позвонить из проходной? -- Все равно нельзя, -- сочувственно сказала Теплякова. -- Что-нибудь дома случилось, что вы пришли? -- Ничего не случилось... Катя не удержалась и спросила, откуда товарищ Теплякова знает, как ее звать. -- А мы тут все знаем! -- весело возразила товарищ Теплякова. И они распрощались -- одна весело, вторая довольно угрюмо. -- Ну что делать? -- спросила Катя у Игоря. Он поправил фуражку и сделал глаза щелочками. Скулы у него стали такими же квадратными, как плечи. -- Дай-ко мне трубочку... Девушка, пожалуйста, начальника института... Ну, директора, хорошо. Х-м... Пожалуйста, директора... Постой! -- Он растерянно посмотрел на зеленую телефонную трубку. -- Торопыга! Говорит: "Ушел на территорию", и трубку -- хлысть! Митя, про которого Игорь с Катей совсем забыли, подступил к ним и застенчиво промолвил: -- Хлопцы, если Квадратик догадался правильно... Хотя я не знаю... -- Он замялся. -- Да говори, чего хотел! -- зашипела Катя. -- Ничего я не хотел! -- обиделся Митя. Катя дернула себя за косу. Проклятый характер! Вечно кого-нибудь обидит нехотя! -- Ну, Митенька, -- сказала она заискивающим голосом, -- что ты, в самом деле? -- Хлопцы, -- начал Митя заново и засмеялся, посмотрев на Катю. -- Хлопцы та девчата, если они опять готовят радиопередачу? Они, наверное, все собрались там и смотрят, а? -- Точно! -- вскрикнул Игорь. И-у-у-х! -- будто вихрь закрутился на кафельном полу вестибюля, взвизгнули и закачались на петлях тяжелые стеклянные двери! Вся тройка мчалась на речку, размахивая портфелями. Еще сверху, еще с асфальтовой дорожки, они услышали команду к разводу караула и увидели тот же белый мяч над забором. А выбежав к камням, они услыхали уже: "Мяч направо! Два-два!" -- Опоздали, лешаки! -- сказал Квадратик. -- Ничего! -- крикнула Катя. -- Вчера они позже начинали! -- Много позже! -- пискнул запыхавшийся Митя. И еще через полминуты компания сидела на Полудыньке, держась за руки, чтобы не скатиться в воду. Сидела и смотрела с надеждой на стеклянные стены нового корпуса. С тщетной надеждой -- перемещения не было. Пять минут, десять, нет -- все напрасно. Было уже пятнадцать минут третьего -- ничего... Первому надоело сидеть Мите. Он освободил мышонка из кисета, заглянул ему в мордочку и сообщил: -- Проголодался мыш-мышович, а звать его Панькой. Алле! Мыш-мышович Панька исчез неведомо куда, и фокусник, опасливо посмотрев на Катю, прошептал: -- Перемещение... алле! Панька появился, как исчезал, неведомо откуда. Никто не засмеялся, к Митиному огорчению, и он полез на берег, так как по беспечности бросил там портфель, а в портфеле у него был сыр для Паньки. Катя немного позавидовала Митеньке. Груз ответственности нисколько не уменьшил его жизнерадостности. -- Ладно, -- сказала она Игорю. -- Пока объясни мне про батискаф и про атомные подводные лодки. А то я дура-дурой, ничего не знаю. Квадратик еще вчера удивился. Профессорская дочка не знает про батискафы и подводные лодки! Но объяснять было вдвойне приятно. Игорь ни за что не признался бы, что Катя ему нравится. А может, и не нравится, а просто... Тут он запутался. Хорошая девчонка, в общем. Даже не очень задается. Мало ли кто не задается! Ему было приятно, что Катя запросто говорит: "Расскажи, я не знаю". Хотя и профессорская дочь. Он снова устроил из портфеля стол, пощелкал шариковой ручкой и приступил к лекции. Они с Катей примостились на двух узких концах Полудыньки, а на желтом шероховатом ее горбе лежал портфель... Но вот что, дорогой читатель. Следующая глава будет вся целиком занята "лекцией Квадратика" и его же рисунками к этой лекции о батискафах и атомных подводных лодках. Кому неинтересно -- может пропустить главу. Ведь читателю лучше (или хуже), чем герою повести. Возможно, читатель н и к о г д а не побывает на атомной субмарине -- знания ему не понадобятся. 16. ЛЕКЦИЯ КВАДРАТИКА Игорь нахмурился, поиграл скулами и оглядел чистый лист бумаги, как шахматист оглядывает доску перед первым ходом. И начал с хода конем, с вопроса: -- Знаешь, почему подводная лодка ныряет на триста -- четыреста метров, а глубже не может? -- Игорь, ты рассказывай по порядку. Я же совсем ничего не знаю, правда! -- Дивно... какое давление на глубине четыреста метров -- знаешь? -- Это знаю, сейчас. Четыреста разделить на десять -- сорок атмосфер. А что? -- А вот что: какое давление на глубине океана в двенадцать километров? Раздели глубину на десять. Будет тысяча двести атмосфер. Плюс -- вода соленая тяжелее пресной, получается все полторы тысячи. Понимаешь? -- Нет еще. -- Если лодку построить с такими толстыми стенками, чтобы они выдерживали полторы тыщи атмосфер, то лодка -- фью-ить! Потопнет. -- Не понимаю и не понимаю! -- горячо сказала Катя. -- Я читала, что на линкорах броня по полметра толщиной, так ведь не тонут линкоры! -- Теперь линкоров не строят, -- отозвался Игорь и посмотрел на Катю подозрительно. Профессорской дочке полагалось быть пограмотнее, а Квадратик никому не прощал розыгрышей. Но Катя его не разыгрывала, смотрела вполне правдивыми глазами. Успокоенный Игорь отчеркнул двумя линиями четвертушку листа и надписал: "Рис. 2". Катя немедленно спросила, почему рисунок второй, если он первый. Игорь резонно напомнил о первом рисунке с лепестком. Пришлось согласиться. И на четвертушке появились два двойных кружочка, заштрихованных по-разному. Игорь додумал немного и внутри обоих кружочков нарисовал по человечку. То, что они вышли похожими на кривые столбики, его смутило, но Катя сказала -- сойдет. Понятно, что люди нарисованы для масштаба. Тогда Квадратик объяснил, что кружочек номер один -- современная подводная лодка, ныряющая на глубину четыреста метров. В разрезе. То есть лодка, похожая на колбасу, разрезана поперек. -- Однако лодка больше похожа на яйцо! -- вдохновился Игорь. -- Глянь! Где я заштриховал -- скорлупа. Поняла? У первого номера скорлупа выдерживает сорок атмосфер, а у второго -- полторы тыщи атмосфер... Он так радовался, что нашел хорошее сравнение. Но Катя поправила его, чтоб не зазнавался: -- Атмосфер. -- Атмосфер. Смотри теперь. Поплывет вторая лодка? Катя согласилась, что, пожалуй, не поплывет. Почему? Потому, потому... что по закону Архимеда тело плавает лишь тогда, когда весит меньше, чем вытесненная им вода. А такие толстые стальные стенки -- ого! Они весят куда больше, чем вытесненная вода. Так много, что лодка упадет на дно подобно свинцовому грузилу. Игорь одобрительно кивал, пока его ученица показывала, как лодка потонет. Но объяснением ее остался недоволен и сказал: -- Отец говорит: надо понять, а не поверить. Ты, сдается мне, поверила... Правильное объяснение вот какое. Внутри обеих лодок воздушный пузырь одинаковый. Видишь? Однако стенки разные. Плавучесть же задает воздушный пузырь. Тонкие стенки он удержит на плаву, а толстые потонут. Пока Игорь объяснял то, что Катя уже поняла, она уговорила себя не перечить и не вякать: "Что стараешься, я уж поняла давно". -- Значит, поняла? -- удовлетворенно закончил Игорь. -- Воздушный пузырь получается маленький против веса. -- Поняла, поняла! А что такое батискаф? -- К тому и подвожу. Батискаф есть подводная лодка, у которой плавательный пузырь нарочно увеличили. Только не внутри корпуса пузырь, а снаружи. Нарочно прицепленный снаружи. Смотри! Так появился третий рисунок. Над человечком, стоящим внутри скорлупы, Игорь нарисовал еще одну двойную окружность с надписью: "Паплавок". Катя немедленно спросила: почему же тонкостенный поплавок не раздавливается водяным давлением? Игорь ответил удовлетворенно: "Соображаешь!" -- и проштриховал внутри поплавка редкими черточками и надписал дополнительно: "Бензин". -- Ну и что бензин? Пузыря теперь не получается! -- Потому и написано -- поплавок, а не пузырь. Бензин-то легче воды. Вроде как водород легче воздуха, получается воздушный шар, только для плавания в воде. Вместо водорода -- бензин. -- Хорошо, -- не очень уверенно согласилась Катя. -- Каждое тело, погруженное в воду, теряет в весе столько, сколько весит вытесненная им вода. Хорошо... Бензин весит меньше воды, значит, у него как бы отрицательный вес получается, так? -- Во! -- подхватил Игорь. -- Отрицательный вес и называют плавучестью. Зато у кабины -- положительный вес, недостаток плавучести, значит. Вместе с поплавком получается так на так. Не всплывает и не тонет батискаф. Плавает на той глубине, на которой нужно. Катя некоторое время обдумывала эти сведения. Так лучше запоминается и лучше понимается. Как после сытного обеда -- лучше всего посидеть неподвижно, пока еда не уляжется. Раздумывая, она замурлыкала свою любимую песенку про кораблик, который сначала сам себя, говорят, построил и снарядил, а потом делал выводы сам и все на мачты мотал. Как на усы! Но песенка мешала думать. Катя стала смотреть в воду. Через пять дней Первомай, а вода уже совсем летняя -- тучки мальков под камнями, и водорослей много. Вот вам и студеный Урал! Правда, эта весна самая ранняя за последние семьдесят дет. Так писала газета "Уральский рабочий". Речка тоже мешала думать. Пришлось оглянуться на высокий берег. Волейбол в институте уже кончился. Солнце больше не сверкало на стеклах нового корпуса. Левее забора на плоском камне возлежал Митя. Он задремал, по-видимому, опустив буйну головушку на свой изодранный портфель. Прямо под ним, у самой линии тихой воды, суетился мышонок Панька. Что-то он выискивал на берегу, среди мусора. Игорь сказал: -- Почто молчишь? -- Сейчас, -- лениво ответила Катя и поскакала на берег. Панька выискивал в мусоре мелких белых личинок и пожирал их, блестя красными глазками. -- Своих жрешь, белых! -- сказала ему девочка. -- Пошли со мной. Мышонку пришлось подчиниться. Они вдвоем вернулись на Полудыньку, чтобы слушать лекцию. Впрочем, Панька был в хозяина -- он заснул почти сразу в Катиной ладони. Что он понимает в законе Архимеда? -- Ну, Игорек, мы слушаем дальше... Нет, погоди! -- спохватилась Катя. -- А как этот батискаф заставляют погружаться и всплывать, если он сам не тонет и не всплывает? Игорь кивнул и принялся за четвертый рисунок. Вот он: Рис. 4. Квадратик трудился над ним порядочное время -- примерялся, как лучше нарисовать "гандолу". Катя поправила его. И он перечеркнул, как видите, "а" и надписал сверху "о". Нарисовав, он вздохнул и посмотрел на ученицу со смущением. -- Отличный рисунок, по-моему, -- сказала ученица. Спящий Панька своего мнения не высказывал. -- Отличный так отличный! -- согласился Игорь. -- Посмотрела бы, как отец чертит! У него человечки будто живые получаются, а у меня -- будто корешки кривые. Научусь еще. -- Конечно, научишься!.. Только "балласт" пишется с двумя "л". Квадратик вставил второе "л". Теперь было все в порядке. -- Смотри, Катерина, то есть, Катя. Поплавок большой. У батискафа поплавок забирает сто кубометров бензина, даже больше. Так что он держит на плаву гондолу с двумя людьми, оборудование разное и еще два бункера с грузом. По-морскому -- с балластом. -- Что такое бункер? -- Эх... это бочка такая, а внизу -- дыра с заслонкой. Закрытая заслонкой. Чтобы из бочки можно было высыпать балласт, когда понадобится. Для балласта дробь насыпают, стальную. -- А зачем это может понадобиться? -- А не лезь попэрэк батьки в пэкло! -- сказал Квадратик, бездарно имитируя ее украинский акцент. Катя только усмехнулась -- Квадратик дразнился ни капельки не обидно. Чудной парень, окалка! Знал бы, как он смешно говорит... -- Поплавок, говорю, большой. Пока он весь наполнен бензином, батискаф плавает на поверхности. Как лодка. Чтобы он стал погружаться, из одного отсека выпускают бензин. Через клапан -- видишь? Туда входит морская вода, и батискаф погружается. -- Совсем? -- Понятно, совсем. Пока до дна не утонет. -- А люди как же? -- Люди? Они в кабине сидят. В гондоле. А сама гондола круглая, как бомба. Шар лучше всего давление выдерживает. Люди сидят внутри и смотрят наружу через иллюминаторы. Научные наблюдения наблюда-ат. Потом открывают заслонки на бункерах с балластом, дробь высыпается, и батискаф всплыва-ат. Заметьте! Катя и тут удержалась, не передразнила Квадратика в отместку. Такое благородство было исключительным явлением, как сказала бы мама. Но Игорь тоже был исключительным явлением. -- А если дробь застрянет? -- спросила Катя. -- Тогда люди на дне... бр-р-р! Подумать ужасно, согласись! Игорь важно оттопырил губы и произнес явно не свою фразу: -- Изобретатель батискафа Огюст Пиккар был Великим Инженером! Он предусмотрел все! Первое дело -- бункеров две штуки. Застрянет в одном дробь -- из второго высыплется. Другое дело -- можно бункера и вовсе сбросить. Поняла? Всю бочку можно выбросить. Всплыве-ет! И Катя, увлеченная, подхватила: -- Всплывет! Лекция о батискафе была почти закончена. Игорь еще рассказал про окна-иллюминаторы в гондоле и про маленький электромоторчик с винтом -- батискаф может немного поплавать над дном. И тогда наконец Катя вспомнила про "Леонардо да Винчи". Как будто она все время пряталась от мысли о затонувшем корабле и о предупреждении трех моряков. И лишь сейчас вспомнила. -- Игорек, Игорек! Постой... Зачем батискаф будет погружаться к "Леонардо да Винчи"? Посмотреть хотят? -- Навряд ли, Катерина. Батискаф "Бретань" оборудован механическими руками. Может, поднять хотят корабль -- не знаю. Хотя... корабль-то огромнейший, не поднять его с такой глуботы. -- Большая там глубина? -- Не знаю. Поскольку батискаф привлекли, должна быть большая. -- Игорек, наверное, сейчас они уже опускаются на дно! Безобразие. Почему по английскому телевидению показывают, а по нашему нет? Квадратик посмотрел на Катю и про себя повторил: "по английскому телевидению..." Вдруг он ощутил, что румяная Катя с ее косичками, кружевным воротничком и круглыми зелеными глазами б ы л а с а м а над утонувшим кораблем... Чудеса техники, это вам не фунт изюму... Помолчав, он промолвил: -- Почто сидеть-то? Подводную лодку рисовать будем. Право же, у Квадратика была поразительная память! Он нарисовал "из головы" схему атомной подводной лодки и ничего не забыл. Только на правописание у него была плохая память, зато Катя могла ему подсказать, как написать "перископ". -- Корпус ее круглый, подобен китовому, -- приговаривал Игорь за работой. -- Вот, командир находится тут, под перископом -- главный пост. Надстройка высовывается над водой, когда лодка всплывает, а наверху у нее мостик. Командир там, когда идут они в надводном положении. На мостике. Вот смотри, ракетный отсек. Это рисунок маленький, лодка ог-ромнейшая! Скажем, ракеты "Поларис" -- метров по восемь в длину! -- Такие длинные! -- удивилась Катя. -- А ты что думала! Для точной наводки ракет ставят инерциальные... навигаторы, -- выговорил Квадратик и честно признался: -- Я, однако, не в курсе насчет их устройства. -- Инерциальные навигаторы? Дай-ка я надпишу... Вот так... инер-циальные на-ви-га-торы. Так? Значит, тут ракеты. Тут навигаторы... Игорь, а почему ты говорил, что потолок круглый? Катя будто хотела что-то припомнить и не могла. Она даже сунула в рот обе косички, а глаза у нее стали совсем круглыми, желтыми. Игорь заторопился -- рисовать. Подводную лодку, но уже не в продольном, а в поперечном разрезе. Этот шестой рисунок был простой. И Катя поняла его сразу и закричала так, что Митя проснулся на берегу. -- Игорь! В навигационном отсеке почему потолок плоский? Вот же он -- навигационный отсек! А там был круглый потолок! Она выхватила у Игоря ручку и сама надписала на шестом рисунке: "Навигационный отсек". Надо отметить: Квадратик говорил медленно, а соображал быстро. И он спросил тут же: -- Почему ты, Катерина, полагаешь, что была в навигационном отсеке? -- "Алло, рубка, -- сказала Катя по-английски. -- Старик в своей каюте? Хорошо. Я -- в навигационном". Квадратик медленно хлопал белыми ресницами. Пришлось перевести слова Бена на русский язык и объяснить, что они всплыли в Катиной голове внезапно, будто проявились на фотопленке. Это открытие привело их сразу к трем выводам. Во-первых, Катя действительно была на подводной лодке, притом на атомной (Игорь сказал, что инерциальные навигаторы появились позже, чем атомная энергия). Во-вторых, подводная лодка была другой конструкции, чем американские подводные ракетоносцы типа "Джордж Вашингтон" (Игорь нарисовал схему именно этой субмарины). В-третьих, можно было считать, что лодка не французская -- Бен говорил с рубкой по-английски. Тогда с какой радости там служит тройка французов? -- Чья же она есть? -- растерянно вопросил Квадратик. -- Княжества Монако? Катерина, почто сидим? Там плавают пираты, а мы сидим. -- Почему пираты княжества Монако? -- тоже растерянно спрашивала Катя. Однако Игорь ее не слушал. Выставив скулы пуще обычного, он защелкнул свой портфель и, размахнувшись, шмякнул его на берег, тут же подхватил Катин портфель и запрыгал с ним по камням. Митя в это время шарил у себя за пазухой, разыскивая мышонка Паньку. Лекция внезапно оборвалась, а сам лектор бросил аудиторию, так и не объяснив, чем отличается атомная подводная лодка от обычной. Не объяснив, что атомная субмарина может хоть три месяца провести под водой. А Кате узнать об этом было бы очень и очень важно. 17. ЧЕТВЕРТОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ -- Квадратик, Панька пропал! -- хныкал Митя Садов, тряся кисетиком. Игорь мрачно оглядывался, дожидаясь Катю. Катя в этот момент обнаружила, что шустрый Панька сидит под крутым боком Полудыньки и принюхивается к воде, балансируя розовым голым хвостом. Пришлось лечь на живот, перегнуться вниз и подтягиваться к Паньке левой рукой, цепляясь правой за шероховатый теплый песчаник. Мышонок доверчиво пошел в руку. Катя выгнулась, напрягая спину, перевернулась. Села. Теперь надо было подобрать ноги и встать. Часы показывали три, ровно. Секундная стрелка как раз перевалила через цифру двенадцать. В эту секунду Катя ощутила начало перемещения и в страхе рванулась на берег. Нет, ей уже не хотелось перемещаться одной без Игоря! В ниспадающем светлом тумане она прыгала к берегу, к ближнему берегу, не понимая, что удаляется от Игоря с Митей... "...Пыралала-а-а..." -- стеклянно проныли голоса, и -- ох! Она плавно, как вертолет, опустилась на зеленую лужайку. В густую, плотную, короткую травку. И села, отдуваясь. Она была одна, если не считать мышонка. Панька полез по рукаву наверх, усердно шевеля носиком. Перед Катей были деревья, знакомые по первому перемещению, -- сине-зеленые, подстриженные ровными конусами, с ветвями, начинавшимися прямо от земли. Она сидела на том месте, где два дня назад разгуливал скворец, надутый, как английский лорд... Обидно! Если уж перемещаться одной, без Игоря, то интересней на таинственную лодку, чем сюда, в Англию! Правда, здесь неподалеку наше посольство. В Лондоне. Катя не знала, как далеко Лондон, столица Англии, но, по-видимому, близко. Англия ведь маленькая -- два зеленых острова на карте. Катя поднялась с травы, кубариком прокатилась к дому и укрылась за низкой, широкой изгородью из кустарника. Стриженый мелколистный кустарник тянулся вдоль всего фасада здания. За ним был плотный, как шерстяной, газон, а потом уже аллея стриженых деревьев -- длинная зеленая колоннада. Солнце светило с бледного неба теплым, рассеянным светом. Воздух был влажный, легкий, солоноватый. Длинные тени падали наискось, и аллея, уходящая вдаль, была похожа на уличный переход "зебра": тени косые, черные, а песок на дорожке белоснежный. Каменная стена дома на ощупь казалась сырой. Звонко, протяжно пропела птица в саду. Делать было нечего -- прячься за изгородью и жди обратного перемещения. Катя еще раз осмотрелась, высунув голову над линией кустарника. Сад был пуст. Катя посмотрела вверх, на стену дома. Вся стена была темно-серая, в грязных подтеках, а прямо над головой находилось широкое окно, окаймленное новым светлым камнем. Остальные окна обоих этажей были узкие... "Эге! -- подумала Катя. -- Это же окно малой гостиной! А вдруг телевизор снова показывает что-нибудь интересное?" Показывает или нет, ей все это безразлично. В дом она не пойдет, в окно заглядывать не станет -- изнутри ее сразу заметят... Кроме того, телевизор повернут от окна. Экран виден от барьера, -- думала Катя, сидя на каменном выступе под стеной. Было очень скучно и жарко в шерстяном платье. -- Кто вы? -- спросили сзади. Катя вскочила -- над изгородью торчало розовое щекастое лицо. -- Кто я? Лицо кивнуло и скрылось. И сквозь проход в изгороди пролезла толстая девчонка в серых шортах. Каштановые ее волосы торчали во все стороны, как ежиные колючки. -- Это вы -- колдунья? -- спросила девчонка. -- Глупости! -- сказала Катя. -- Кто вам сказал, что я колдунья? -- Виллис, дворецкий. -- Джошуа? -- О-а, он из Нового Орлеана. Но вы русская? -- Русская. -- У-у-у! -- обрадовалась новая знакомая. -- Я думала, старый Джошуа врет. Он очень любит ром. Вы теперь будете приходить часто, правда? Я вас не боюсь. -- Кто же меня станет бояться? -- Виллис. Он говорил: вы -- колдунья. -- Безобразие! -- возмутилась наконец Катя. -- Зачем он учит вас всякой чепухе? -- О нет! Виллис говорил миссис Гарнет, экономке. Я подслушивала. -- Как вас зовут? -- спросила Катя, чтобы переменить тему разговора. -- Бесс Уоррен. Я не люблю, когда меня зовут Элизабет или Бетси. Лучше Бесс. А вас? -- Кэтрин. Значит, у вас много слуг? -- До черта, Кэт! Прямо-таки до чертиков. Нет спасения -- кругом слуги. -- Они вам мешают? -- Конечно, везде суются, шпионят, подслушивают! Наврали, что вы -- колдунья. -- Но вы тоже подслушиваете? -- Я -- маленькая. А они -- большие. -- По-моему, все взрослые на один лад... Сколько вам лет, Бесс? -- Скоро восемь. А вам? -- Почти тринадцать, -- сказала Катя, немного оторопевшая от этой малявки. Вот так чудо-ребеночек! -- Показать вам дом? -- светски спросила Элизабет. -- Отец заплатил за него кучу денег. Раньше мы жили в Ливерпуле, потом отец заработал кучу денег, и мы стали жить здесь. Скучища! Отец -- настоящий богач, как в книжках! -- Она неодобрительно покачала головой. -- В самом деле? -- неуверенно отозвалась Катя. Богатые дети, по ее представлениям (тоже по книгам, конечно), должны себя вести по-другому. -- Скучища, уверяю вас! А ваш отец тоже русский? -- Украинец. -- Украинец?.. А, знаю, славянин... Что он делает? -- Он физик, ученый. -- Шикарно! -- с завистью сказала Бесс. -- Шикарно... Показать вам дом? Вам не жарко в платье? У-у-у! Белая мышка! А у меня есть пони. У вас есть лошадка? Можно потрогать мышку? -- Можно, пожалуйста... -- Катя сообразила, какую пользу она извлечет из этого забавного знакомства. -- Послушайте, Бесс. В вашей маленькой гостиной стоит телевизор... -- Во-от такой! А откуда вы знаете? -- Я бы хотела послушать передачу. Не посмотреть, а послушать, отсюда, понимаете? -- Идет! Какую передачу? -- Морскую. Вчера передавали по одиннадцатой программе, а сегодня будет продолжение. -- Морскую? Здорово! Я не знала, и еще -- с продолжением... -- Вы включите погромче, а я отсюда буду слушать. -- Пойдемте вместе, Кэт? -- Девочка отдала Кате мышонка. -- Его надо вымыть. Пойдемте вместе, а? -- Пожалуйста, Бесс! Мне неловко идти в дом. Я посижу вот здесь, хорошо? -- Так и быть, -- сердито сказала Бесс и полезла в окно. Катя подсадила ее. Толстая девочка задумчиво оглянулась с подоконника и проворчала: -- Хотела бы я знать, откуда вы взялись... с белой мышкой... И скрылась. Тут же она споткнулась и упала. Катя услышала энергичное: "Чертов ковер!" Защелкал переключатель телевизора. Звякнуло что-то неизвестное, и лохматая голова высунулась из окошка. -- Он должен нагреться. Кэт, вы умеете водить автомобиль?.. Не умеете, ни капельки? Ой! Голова скрылась. И донесся резкий женский голос: -- Мисс Элизабет, кто разрешил вам включить телевизионный приемник?! -- Никто, никто, никто! Нет, я хочу слушать, то есть смотреть! Миссис Гарнет, я хочу смотреть!.. -- Мисс Элизабет!.. Над лужайкой, как порыв ветра, загудел уже знакомый русский голос: "Ясень, ясень, к точке прибытия, ясень, к точке прибытия. Начинаем перекидку, прием..." В окошке показались две головы: вздыбленная шевелюра Бесс и седые кудряшки миссис Гарнет. А Катя стремглав бросилась через изгородь на середину газона, сжимая Паньку в кулаке. Мельком она увидела, что Бесс лезет на подоконник, а старая дама пытается ее удержать. -- Кэт, подождите меня! Кэ-эт!.. Катя едва успела помахать девочке -- туман закрыл все. Катю мягко повернуло, приподняло над травой, и началось перемещение... В окне замерла толстая девочка. Старуха держала ее за пояс. Одинаково открыв рот, они смотрели, как скрывалось в тумане коричневое платье, как расплылось вместе с туманом в мерцающее пятно и исчезло, растворилось, сгинуло! 18. СТОЛКНОВЕНИЕ В ОКЕАНЕ Если бы Катя знала, что передаст английское телевидение! Ни за что не побежала бы перемещаться. Когда миссис Гарнет закрыла рот и помчалась советоваться с хозяйкой, а после их разговора слуги начали обыскивать сад... Итак, когда миссис Гарнет умчалась, на экране телевизора появился диктор. Он объявил, что телезрители увидят, как морской комментатор английской радиокомпании "Би-Би-Си" беседует с французским вице-адмиралом Клодом Перреном. Вчера вечером беседу засняли на пленку. Морской комментатор, бывший моряк и военно-морской летчик, искусно вел передачу. Так, чтобы она была понятна зрителям -- моряки употребляют слишком много непонятных слов. Комментатор объяснил, кто такой адмирал Перрен, -- начальник научной части, французского флота. Затем камера показала закат солнца в море и на фоне заката эффектную фигуру адмирала. Элегантный плащ, нарядная фуражка, морской бинокль у глаз. -- Адмирал Перрен, -- начал корреспондент, -- нашим зрителям интересно узнать, почему для испытаний нового батискафа выбран злосчастный итальянский лайнер? Я уже рассказал зрителям, что задача весьма сложная... На экране появилось лицо адмирала. Крупным планом. Темная, обветренная кожа, светлые усики, светлые глаза. -- Хорошо, месье, я отвечу. Вы знаете, что наш лайнер "Иль де Франс" сыграл блестящую роль в спасательной операции. Случилось так, что я был пассажиром на "Иль де Франс" в ту страшную ночь, когда итальянский капитан потерял свой великолепный корабль... Трагедия "Леонардо да Винчи" навсегда запечатлелась в моем сердце. Через полгода я был свидетелем тяжбы между владельцами "Леонардо да Винчи" и "Конунга Олуфа", и потому мне известна вся трагедия, с начала до конца... Корабли столкнулись ночью в тумане из-за небрежности судоводителей. Да, месье. Все разговоры о намеренном столкновении, о какой-то выгоде для владельцев "Леонардо" -- сущая болтовня, чепуха, чепуха! Страховые компании не заплатили ни одного франка владельцам, ибо суд признал, что кораблем плохо управляли. Он шел в тумане с полной скоростью, с полной своей скоростью, а с мостика не видно было носа корабля. Вы еще не забыли Правила судовождения? Корреспондент процитировал пункт 16 Правил: -- "Каждое судно... во время тумана должно идти умеренным ходом, сообразуясь... нет, тщательно сообразуясь с условиями плавания". -- Изумительная память, месье! Хорошая морская практика велит торговым морякам о с т а н а в л и в а т ь машины, когда не видно носа корабля в тумане, не так ли? А итальянец шел полным ходом и столкнулся со шведом на границе тумана. Вы понимаете? "Конунг Олуф" еще не достиг края тумана и мчался тоже полным ходом... Встречная скорость -- сорок пять узлов!* Рассказывали, что сноп искр при столкновении поднялся высоко над мачтами кораблей... _______________ * У з е л -- морская единица скорости, 1 морская миля (1852 метра) в час. Корреспондент проговорил: -- Какое несчастье!.. Он был искренне взволнован -- моряка всегда волнуют рассказы о морских катастрофах. Он объяснил зрителям, что радиолокаторы не могли помочь капитану "Леонардо". На такой скорости нельзя вести корабль по радиолокатору, это не слишком точный прибор. -- Какая беспечность! -- сказал корреспондент. -- Непростительная беспечность... -- Итальянец потерял корабль! -- возразил Перрен. -- Он понес самое тяжкое наказание для моряка! -- Как он объяснил свое поведение на суде? -- Не хотел нарушить расписание, -- желчно сказал Перрен. -- Убытки! В порту его, видите ли, ждали грузчики. Убытки! Но дальше -- больше, месье... "Леонардо" не потерял плавучести, а перевернулся. Он шел с пустыми цистернами. Капитан просто не знал инструкции по непотопляемости для своей коробки! -- Невероятно! -- После болтали, что водонепроницаемые переборки были прорезаны, -- болтовня, чепуха! Халатность, которая обычно сходит с рук, а на этот раз не сошла... -- Одну минуту, адмирал!.. -- перебил его корреспондент. -- Боюсь, что наши радиослушатели не знают, что такое "инструкция по непотопляемости". -- А! Вы объясните это лучше, чем я, месье. Корреспондент поклонился и толково, коротко рассказал, что инструкцию по непотопляемости получает каждый корабль при выходе с верфи. В ней записывают, как надо поступать судоводителю, чтобы его корабль не перевернулся, получив пробоину в корпусе. При точном соблюдении инструкции "Леонардо да Винчи" не перевернулся бы после столкновения. Например, капитан должен был заполнять морской водой цистерны, освобождающиеся от жидкого топлива. Полные цистерны левого борта уравновесили бы ту воду, которая хлынула в протараненные отсеки правого борта. А на "Леонардо" цистерны обоих бортов были пусты, и неповрежденный левый борт начал задираться, как поплавок, когда через пробоину заполнились цистерны и каюты правого борта. Это продолжалось мучительно долго, целых девять часов, но спасти корабль было невозможно... -- Да, неслыханная халатность! -- подхватил адмирал. -- Классика беспечности, месье! Но я продолжаю -- тысяча извинений... Через три часа после столкновения "Иль де Франс" примчался сюда. О, как мы шли! Полным ходом, в тумане, корабль рассекал волны -- тифон* ревел, как все штормы у мыса Горн, палубы были залиты светом, команду охватило воодушевление. Мы легли в дрейф почти вплотную к гибнувшему кораблю. Там закричали, заплакали! Они были спасены. Мы спустили свои шлюпки, и вся посуда с других кораблей тоже устремилась к нам, мы стояли ближе всех. Значительно ближе, чем сейчас стоит "Марианна"... Месье, в ту ночь, глядя в бинокль на плачущих, растерянных людей, я дивился беспечности итальянцев. Порядка не было, посадка на шлюпки была хаотической, члены команды оставляли корабль раньше пассажиров... Позор! А затем, на суде, я уже не удивился, когда узнал, что пассажирам не роздали их деньги и драгоценности. На "Леонардо" шли богатые люди, они сдавали ценности помощнику капитана -- для хранения в его сейфе. "Италиен Лайн" выплатила пассажирам пять миллионов долларов -- таков был приговор морского суда. Столько хранилось в сейфе. Представьте себе, помощник за девять часов не успел взять из сейфа ценности, и они пошли на дно вместе с кораблем! Его каюта находилась в носовой надстройке, по левому борту. Сегодня телевизор показал мне иллюминаторы его каюты! _______________ * Т и ф о н -- сигнальный звуковой прибор на кораблях, включаемый при тумане. Название его происходит от Тифона -- стоглавого чудовища древнегреческой мифологии. Я не побоюсь заявить перед всем миром: для нас, морских исследователей, жалеют денег. Бомбы -- да, исследования моря -- зачем? "Господа, вы стоите нам так дорого!.." Я подумал: "На дне моря лежат и ждут пять миллионов". Я решил воспользоваться морским правом. То, что наш батискаф поднимет со дна, будет принадлежать нам, исследователям. Пять миллионов долларов позволят нам работать. У нас есть замыслы, месье, широкие замыслы! Завтра мы попробуем поднять этот сейф и заглянуть в него, да, завтра... Корреспондент радиокомпании незаметно посмотрел на часы. Время еще оставалось. Разговорившийся адмирал пока что вспомнил о малоизвестной истории, промелькнувшей в газетах. Один из погибших в носовой каюте "Леонардо да Винчи" был известным ученым. Ледорезный нос "Конунга Олуфа" ударил как раз в его каюту... О, десятки трагедий! После столкновения на "Конунге" обнаружили мальчишку -- прелестный крошка в пижамке... Он плакал, он сильно ушибся при катастрофе, его понесли к врачу. Он лепетал, оглядываясь: "Я был на "Леонардо", а где я теперь?" Родители бедняжки погибли в своей каюте, а его перебросило на палубу шведа... О, газеты были полны всякой всячины! Утверждали, что ученый вез в Соединенные Штаты какое-то великое изобретение. Запечатанный пакет он передал на хранение в корабельный сейф. Кто знает? Хорошее изобретение может стоить миллионы франков! -- Адмирал воодушевленно взмахнул биноклем. Корреспондент задал вопрос: уверен ли адмирал, что морская вода сохранит хотя бы пенни от его миллионов? Последовал ответ: да, уверен. Предусмотрено абсолютно все! Сейф помощника капитана был герметический, водонепроницаемый. Прежде чем начать подготовку к операции, адмирал велел купить такой сейф -- в той же фирме, где их приобретает "Италиен Лайн". Затем сейф опустили с борта "Марианны" на глубину две тысячи метров и держали сколько возможно. Ни капли воды не проникло внутрь сейфа, изготовленного из нержавеющей стали! Перрен победительно посмотрел на телезрителей. Первый раз за всю передачу. Теперь можно было посмотреть в камеру и улыбнуться -- передача кончалась. -- Мы встретимся с вице-адмиралом при начале погружения... -- сказал корреспондент. ...Элизабет слезла с высокого табурета и поплелась в парк, оставив телевизор включенным. В доме раздавались возбужденные голоса -- взрослые обсуждали таинственные события. Долго-долго будут вспоминать здесь Катины перемещения! И напрасно будет ждать Бесс -- русская девочка больше не появится в усадьбе! 19. БЕСПОКОИТЬ НЕЛЬЗЯ Пока все это происходило, мальчишки не теряли времени зря. Деловитый Игорь, не попавший, увы, в перемещение, начал командовать: -- Сядь тут вот, Митрий! Что случится, поможешь. Не спи, однако. -- Ты что, Игорь! -- обиделся Митя. -- Я ж не маленький! -- Ты поспать любишь, а спать нельзя. Болтать с кем-либо тоже не вздумай. Сиди карауль, пока не вернется. С этими словами Игорь побежал наверх, к институту. Митя смотрел, как он бежит, пока было видно. Потом вздохнул и принялся караулить. Ему очень хотелось есть. И он беспокоился вдвойне: за Катю и за Паньку. Игорь хотел прорваться к директору института. Он прибежал в проходную, стал звонить. Безуспешно уговаривал секретаршу позвать директора к телефону -- на третий раз секретарша бросила трубку, узнав его голос. Но Игорь был упрям. Кто бы ни входил в проходную, Игорь пересекал ему дорогу и спрашивал: -- Простите, пожалуйста, вы к директору не пойдете? Никто не собирался идти к директору. Один лишь пожилой дяденька (сотрудник Егоров, двадцати восьми лет) ответил: -- Возможно, зайду, юноша. -- Очень прошу, записочку ему... Но Игорь говорил медленно, как всегда, а сотрудник Егоров торопился. -- Вы шутник, юноша! -- сказал Егоров и удалился, помахав пропуском вахтерше -- аккуратной толстенькой хохотушке. Она улыбнулась Квадратику и отсоветовала ждать директора: -- Эх, малек! Понапрасну ты стараешься, таких малых на работу не берем. Иди домой, к мамке. Разговор поддержала другая вахтерша: -- Как им медом намазано -- в институт! Почто школу бросил? -- Не бросал я школу! -- угрюмо отвечал Игорь. -- Не бросал! Исключили? -- Я учусь. -- Почто тебе директор? Тут директор -- академик! Игорь отошел в сторонку, но было уже поздно. Третья вахтерша высунулась из своей стеклянной будки и сообщила, что паренька она знает -- Ергинов паренек, с Зимнего оврага. Учится хорошо, но хулиганистый паренек... Квадратик в отчаянии направился было к телефону, однако снова опоздал. Трубку подняла рослая, плотная старуха в белом платочке, нагруженная объемистой кошелкой, и рявкнула: -- Два-три-три, гарнесенькая... Отдел Гайдученки отвечает?.. Здравствуйте! А где у вас Яков Иванович?.. В лаборатории? Выдьте, будьте ласковы. Да-да, Татьяна Григорьевна говорит. Здравствуйте, Любаша. Обед принесла, что делать! Последнюю фразу старуха произнесла без малейшего украинского акцента, чем сильно удивила Игоря. Бабушка Таня пускала в ход украинские словечки в двух случаях: когда отчитывала кого-нибудь и когда хотела понравиться или улестить. В других случаях она говорила по-русски не хуже, "чем Николай Васильевич Гоголь, земляк наш Миргородский". Игорь подошел вплотную к Катиной бабушке. Конечно, это была Катина бабушка! Кто другой мог принести обед Якову Ивановичу? Кроме того, Катя и бабушка Таня были очень похожи. Как маленький тощий зайчонок бывает до смешного похож на большую толстую зайчиху -- сам в десять раз меньше, но такие же уши, лапки и мордочка. Татьяна Григорьевна решительно взглянула на Игоря и спросила: -- Что стоишь? Кавалер какой! Отца дожидаешься? -- По делам я пришел, -- осторожно ответил Квадратик. -- Хотел Якова Ивановича повидать. Татьяна Григорьевна посмотрела на него Катиными глазами -- серыми, с рыжими пятнами и поставила кошелку. -- Яков Иванович? Зачем он тебе? Игорь не успел ответить. Бабушка схватила его за руку и спросила севшим, сиплым голосом: -- С Катей случилось что-нибудь? Говори!.. Игорь отскочил от нее как мог подальше, выдернув руку, и поскорее ответил, что с Катей ничего не произошло. Но Татьяна Григорьевна догнала его и опять схватила за руку. -- Она где? Говори скорее! -- Гуляет она! -- закричал Игорь. -- Она с Митрием гулять пошла! Мне к Якову Ивановичу нужно по важному делу... -- С Ми-итрием? -- угрожающе спросила бабушка. -- Ще Дмитро объявився! Де он? Взрослый хлопец? Квадратик наскоро ответил, что Митя Садов -- из Катерининого класса парень и что они гуляют, а ему нужен Катин отец для важного разговора, действительно связанного с Катей. Какой разговор? Он может объяснить все только самому профессору, нет, нет, самому профессору, не иначе. Что тут началось! Татьяна Григорьевна, пережившая три войны и гибель четырех сыновей, любила внучку, единственную, безоглядно. Она почувствовала, что Кате угрожает опасность, и кинулась в бой. Когда веселая Любаша прибежала за обедом, она увидела бабушку -- серую, как пересохшая земля, -- и закричала, схватившись за румяные щеки: -- Татьяна Григорьевна, голубчик, что случилось? -- Я должна увидеть Якова немедленно! -- сказала бабушка. -- Немедленно, понимаете, Любаша? С Катенькой... несчастье. Бегите, бегите! И Любаша умчалась, будто ее несло отчаяние Татьяны Григорьевны. Теперь нам, чтобы не запутаться в происходящем, придется то и дело посматривать на часы. Перемещение началось ровно в три часа. Очень скоро, через полминуты, не больше, Катя была в Англии -- перед старым домом. А в Дровне Игорь Ергин уже поднимался по крутому берегу к институту. Дальше события развивались не так согласованно. Квадратик мыкался в проходной минут пятьдесят до прихода Катиной бабушки. И Любаша пробежала к Якову Ивановичу через лабораторный двор под часами, показывающими четыре часа десять минут. В это время Кати уже не было в Англии и по телевидению передавали беседу с французским адмиралом. ...Перед широкой дверью Проблемной лаборатории толпились разные люди. Усатый желтолицый вахтер снисходительно поглядывал на них и временами приговаривал: "К сторон-кесь!" От двустворчатой двери в толпе проходила узкая свободная улочка. Любаша, запыхавшись, подбежала к вахтеру -- на нее посмотрели неодобрительно. Там, за дверью, собрался весь цвет института, а здесь, перед дверью, волновались все свободные сотрудники и даже некоторые занятые сотрудники. Например, сотрудник Егоров. Немногим было известно, какой именно опыт проводит Проблемная лаборатория. Знали только, что больше часа все остальные лаборатории сидят без электроэнергии и что за дверь прошел сам Ю. А. -- директор, и его заместитель по научной части, и начальник Проблемного отдела -- академик, и начальник отдела теоретической физики профессор Гайдученко, и офицер пожарной охраны. В толпе перед дверью шептались, что директор прошел быстрым шагом, приподнято, и с ним были два незнакомых товарища начальственного вида. Приезжие товарищи. -- К сторон-кесь! Вы куда, девушка? -- Вызовите профессора Гайдученко, -- попросила Любаша. -- Не положено, -- флегматично произнес вахтер и поинтересовался уже по-свойски: -- Беда произошла иль что? -- Беда. С дочерью его случилось что-то, из дому пришли... -- А-а... И обратно не положено. Сам приказал лично -- никого и ни под каким видом. Начальник караула тоже, Евграф Семенович... А вы кто будете? -- вдруг заинтересовался вахтер. -- Не Пашки Теплякова дочка, инженерша? Любовь Павловна? -- Любовь Павловна! -- с надеждой согласилась девушка. -- А вы кто? -- Вы меня не помните по малолетству... Пашки дочка -- ну-у... К сторон-кесь! Вахтер надавил белую кнопку у двери -- сейчас же приоткрылась щелочка и показалось сизое лицо начальника пожарной охраны. Несколько слов на ухо -- дверь закрылась. Сотрудник Егоров произнес с негодованием: -- Подумаешь, профессора Гайдученко! Может, я самого Ю. А. дожидаюсь! Дверь открылась снова -- на этот раз показался молодой физик-теоретик Черненко, ученик и правая рука Якова Ивановича. -- Любаша, что случилось? -- Бабушка Таня прилетела, смотреть страшно, с Катюшей что-то приключилось... -- О-о! Попробуй его оторвать, он считает! -- Черненко с сомнением потряс рано седеющей шевелюрой. -- Но что именно случилось? -- Не знаю. Попробуйте, ради бога! На старушку смотреть страшно! -- Тихо, тихо! -- прошелестел Черненко и исчез. Прошло еще две-три минуты -- часы показывали семнадцать минут пятого. Пробежал главный энергетик института -- оглядывал шины под потолком. Все, кроме Любаши, посмотрели вверх -- от шин струйками тянулись серые дымки. -- Что делается! -- пробормотал главный энергетик и умчался, сопровождаемый двумя инженерами из своего отдела. В толпе пояснили: -- Шины горят, понятно? Вспомогательные шины горят. А основные, верно, плавиться начали... -- Ты нытик и маловер! -- возразил специалисту по шинам веселый тенорок. -- Горят шины, значит, так надо. Кругом засмеялись. Любаша тревожно оглянулась -- прошли еще две минуты. Наконец показался Черненко. -- Считает. Беспокоить нельзя. Так и скажи... -- Черненко был сильно встревожен и даже не посмотрел на Любашу. Девушка повернулась уходить, сотрудник Егоров ухмыльнулся, но дверь опять отворилась и выбежал Черненко: -- Теплякова! Иди к ней. Директор сказал: "Освободится Гайдученко -- пошлю домой". Машина будет ждать, иди! И метнулся за дверь. Любаша покорно побежала в проходную. Было четыре часа двадцать пять минут местного времени. Что же происходило в это время с Катей? Мы оставили ее в три часа тридцать минут при начале обратного перемещения, или "перекидки", как назвал его голос-из-воздуха. 20. ТАЙНА КОРАБЛЯ Туман закрыл окно малой гостиной. Тоненько пискнул мышонок и зазвучали отдаленные голоса: "Ноль!.. перекидка взята... вз-зята... пер-регр-ружено...", еще ужасно длинное мгновение, и открылись в летящем тумане серые стены. Знакомый запах! Прежде всего она узнала запах, а потом уже упала на пол и заплакала. Она снова была на корабле. Теплый воздух шумел, выходя из белых вентиляционных решеток, а Катя лежала на полу и всхлипывала. Она ведь была так уверена, что вернется на скельки и увидит мальчишек! Мышонок Панька выбрался из ее ослабевшей руки, расправил шерстку и суетливо побежал, стуча лапками по фанерному полу. Катя неохотно потянулась поймать мышонка. Он юркнул в щель под фанерой и затаился. Надоело ему сидеть в кулаке. Не вставая, девочка приподняла угол фанеры и удивилась сквозь слезы. Под фанерными листами лежали обыкновенные рыжие кирпичи, плотным слоем, один к другому. Панька нашел узкую клиновидную щелку и засел в ней с упрямым видом. Пришлось выколупывать его из щелки, как ядро ореха из плохо расколотой скорлупы. За делом Катя перестала плакать, но, поймав мышонка, начала сызнова. Помещение было скупо освещено лампами дневного света. Шерсть Паньки выглядела синей, а Катины руки коричневатыми, с грубыми фиолетовыми прожилками. Стены казались серо-голубыми. Длинные стены были плоскими, как любые домашние перегородки, а короткие -- изогнутыми, наклонными, как на чердаке, только сходились они не вверх, а вниз. В общем, потолок был длиннее пола. Катя вспомнила шестой рисунок Игоря и решила, что помещение находится в нижней части подводной лодки. По наклонным стенам тянулись трубы с циферблатами и медными начищенными частями, в одной прямой стене имелась овальная дверь с крестообразным затвором. Катя подошла, потрогала дверь -- заперто. Тогда она подошла к стене напротив. Вдоль всей стены размещались приборы. Катю никогда не занимали современные приборы, упрятанные в глухие, красиво отделанные ящики. Ей казалось, что у настоящего электрического прибора должны быть "все кишочки наружу", как в школьном классе радиотехники или в радиостанции Игоря. Здесь, на длинном пластмассовом столе, красовались самые причудливые комбинации из проводов, медных и иных трубочек, маленьких трансформаторов и прочих любопытных вещей. Катя даже улыбнулась, так был похож этот беспорядок на радиостанцию Квадратика. "Что-то он теперь делает?" -- подумала девочка, рассматривая причудливые приборы и фасонные медные краники. На свободном куске стола лежал окурок сигареты и кусок шоколадной плитки -- в золотой тисненой бумаге. Край шоколада торчал наружу. В плитке оставалось довольно много, больше половины, и она была толстая. Время обеда уже давно прошло. Катя, подумав, взяла шоколадку и разломила, уделив Паньке довольно большую дольку. Если сравнить с человеческими пропорциями, то мышонку достался кусок размером с портфель. Шоколад был тонкого вкуса, недаром его заворачивали не в серебряную, а в золотую бумажку, -- так решила Катя. Она жевала шоколад и бродила вдоль стола. Задержалась около интересного прибора. На экране, вроде телевизионного, только маленького, подрагивала ярко-зеленая отчетливая линия. Будто чей-то пульс. Пульсировала. Другая линия над ней мелко дрожала, трепеща, как стрекозиное крыло. По соседству стоял прибор еще поинтереснее. Рядок окошечек со светящимися оранжевыми цифрами, последняя цифра все время менялась -- то восьмерка, то девятка. Долизывая шоколад, Катя полюбовалась этим зрелищем: восемь-девять, восемь-девять. На панельке прибора была малопонятная надпись: что-то насчет кислорода и крови. Панька еще доедал свою порцию, а Катя уже скомкала бумажку и опустила ее в карман. Стало много веселее. Она подумала, что хозяин не должен обижаться на нее за съеденный шоколад -- ведь, по морским обычаям, на кораблях кормят потерпевших кораблекрушение. В некотором роде Катя и есть потерпевшая. Стало веселее и по другой причине. Приборы, цветные провода, шоколад -- ни капельки не похоже на мрачный корабль "Летучего Голландца". Как она воображала себе этот корабль, конечно... О будущем она мало беспокоилась -- в конце концов состоится же обратное перемещение, заберут ее отсюда. Над экраном с пульсирующей зеленой линией она увидела круглую ставенку на петлях. Похоже на печную дверцу, привешенную к стене. Она была неплотно закрыта -- в щели блестело толстое стекло. Пониже имелась решеточка с выключателем и английской надписью "микрофон". Глупо было бы не заглянуть в это окошко! Катя приподнялась на носках и заглянула, открыв дверцу. Как только дверца откинулась, стекло засветилось густым синим светом. Сначала ничего не было видно -- сочная синяя пустота открылась за стеной. Окно оказалось с секретом. Перед глазом -- маленькая дырочка, а видно широко. Как в визире фотоаппарата. Синяя краска переливалась в широком пространстве. Может быть, это окошко наружу, в воду, в глубины океана? Может быть, эти глубины синие? Но через минуту Катя уже привыкла смотреть и увидела, что перед ней корабельное помещение, заполненное водой и освещенное синими лампами, -- с трех сторон свет вырывался размытыми пучками, играл в воде. И там были рыбы! Они стремительно крутились, мелькали перед глазами, то есть перед глазом -- для двух глаз места было маловато. Кроме того, Катя устала стоять на цыпочках. Пришлось оторваться от диковинного зрелища и подтащить к столу невысокий табурет. К удивлению Кати, он не был привинчен к полу, а в книгах пишут, что на кораблях вся мебель привинчивается. Устроившись ногами на табурете, а рукой опираясь о стену, она стала смотреть как следует. Рыбы перестали носиться и спокойно стояли в синей воде. Они были длиной с палец, или чуть поменьше -- с детский палец, -- но зато стремительной формы. Обтекаемое длинное тельце, сильно сужающееся к хвосту, почти сходящее на нет, а сам хвост как полумесяц. Круглые глаза отражали свет, как бисеринки, ой! Катя изогнулась, чтобы рассмотреть совсем маленьких рыб слева, и чуть не упала. Спас ее выключатель с надписью "микрофон". Он щелкнул под рукой, когда девочка уцепилась за него. Катя хотела поскорее перещелкнуть его на место, но свет в окошке стал меркнуть. Снизу поднималось что-то крупное, литое, тускло отблескивающее синим. Рыба! Но какая огромная! Перед окошечком была только ее морда и один глаз величиной с автомобильный подфарник... Стало жутко. Катя слезла на пол и отошла подальше. Вернулась, подобрала Паньку, чтоб не залез куда не надо. Выключатель оставался перещелкнутым, из решетки рядом с ним ритмично похрипывало. А ниже подмигивала в такт зеленая линия на экране. Катя постояла, послушала -- хрипит. Снова подобралась к синему окошку. Не каждый день можно видеть такую громадную рыбу! Куда там -- знаменитый сом, которого бабушка купила к папиному тридцатипятилетию! Так был велик этот сом, что не поместился на кухонном столе -- хвост спадал до половины высоты. Разделывали сома на доске, только Катю бабушка выгнала из кухни, когда его резала... А рыба висела перед окошком и блестела своим подфарником. Нос ее переходил в длинную толстую палку. Плоскую. Конец палки тонул во мраке где-то вверху. "Это рыба-меч", -- подумала Катя. В какой-то книжке было про меч-рыбу и рыбу-молот. Кажется, рыба-меч может своим мечом пропороть двухдюймовую дубовую доску, обшитую медью. Да-да, в той книге еще было написано, как она пропорола оба борта шлюпки. Рыбаки не утонули, потому что меч застрял в досках и дыры не получилось. То есть дыра была, только она оказалась заткнутой рыбьим мечом. -- Кто там дышит, -- хрипло проговорил кто-то по-английски. Катя придержала дыхание. Дверь как была, так и оставалась закрытой. -- Кто там дышит, -- повторил голос без всякого выражения. Без малейшего выражения! По-русски это звучало бы не так пугающе, по-русски можно произносить слова раздельно, а по-английски нельзя. Но голос произносил слова раздельно. -- Кто там д