ышит, -- в третий раз произнес голос. Катя решилась ответить. Что же ей, не дышать теперь? -- Это я, с вашего разрешения! -- Я... вас... не... знаю... говорите... ближе... к... микрофону, -- последовал ответ. Другого микрофона нигде не было, и Катя приблизилась к окошечку. Рыба по-прежнему висела перед ним, слабо поводя круглыми жабрами... Не может быть! Во второй раз Катя шатнулась на табурете -- рыба поводила жабрами в такт с пульсацией зеленой линии и в такт похрипыванию из решеточки. И оттуда же послышался голос: -- Командир, какие приказания. -- А вы кто?! -- вскрикнула Катя. -- Я Мак, чудо инженерной биологии. -- Вы... вы -- рыба? -- Я Мак. Какие приказания. -- Никаких приказаний! -- испуганно ответила Катя. -- Вы живете в воде, мистер Мак? -- Все живут в воде. Я Мак. -- Голос умолк, как бы сомневаясь, все ли сказано. Катя молчала, похолодев от испуга. -- Какие приказания. Могу повернуться. Могу съесть маленькую рыбу. Приказания. -- Повернитесь, пожалуйста! -- боязливо попросила девочка и прижалась носом к холодной стенке. А вдруг кто-нибудь шутит с ней, притворяясь "Маком, чудом инженерной биологии"? Тогда рыба и не подумает поворачиваться... -- Не поворачивайся, пожалуйста! -- шептала Катя по-русски. -- Ну зачем тебе поворачиваться? Но рыба повернулась, показав по-акульи белесое брюхо. Прежде был виден левый бок с грудным плавником, а после поворота показался правый бок и спина. Катя уже присмотрелась к синему свету в рыбьем помещении и разглядела на спине Мака два странных предмета, прикрепленных впереди спинного плавника. Два плоских бачка: ближе к голове -- круглый, вроде литровой кастрюльки, а за ним -- другой, побольше, как небольшой бидон для керосина. 21. НАХОЖУ И НАСТИГАЮ Сомнений больше не было -- перед Катей плавала говорящая рыба! И не просто так говорящая, а по-английски. С другой стороны, почему рыба должна знать именно русский язык, а не английский? Подумав об этом, Катя немножко развеселилась. Вот будет здорово, если Мак умеет исполнять желания, как говорящие рыбы в сказках! Будет она приплывать в Дровню и спрашивать по-английски: "Чего тебе надобно, старче", как золотая рыбка у Пушкина. Пожалуй, в речке Ирге эта рыба не поместится -- слишком она велика. -- Какие приказания? -- прогудел Мак. -- Могу съесть маленькую рыбу. Наверное, ему очень хотелось съесть маленькую рыбу. И Катя сказала в решеточку: -- Съешьте, если вам так хочется. Хрипы стали чаще, сильнее. Мак изогнулся дугой, мелькнул острый серп хвоста, брюхо и опять вынырнула морда -- с тем же бессмысленно-хищным выражением и синим немигающим глазом. -- Выполнено, -- доложил автоматический голос. -- Могу съесть еще одну маленькую рыбу. -- Благодарю вас. Можно потом? Скажите, почему вы называетесь "чудом инженерной биологии"? -- Я карающий меч судьбы, -- сообщил Мак. Над этим пришлось подумать. "Меч" -- ясное дело, ведь Мак -- рыба-меч. Почему же "карающий" и зачем он судьбу припутал? -- Скажите, Мак, почему вас зовут "карающим мечом"? -- Я выйду отсюда. Я найду и настигну того, кто хочет всплыть. Найду и настигну. Все живут в воде. Никто не должен всплыть. Я карающий меч судьбы, -- болтал Мак. -- Того, кто хочет всплыть. Кто я. -- Чудо инженерной биологии, -- сказала доброжелательная Катя. "Карающий меч" ей почему-то не нравился. -- Кто я, -- настаивала рыба. Девочка промолчала. Тогда Мак заявил: -- Я молодец, -- и повторил: -- Кто я. Вот хвальбуша! Подумаешь разве, что рыба способна так болтать и хвастаться, и требовать, чтоб ее похвалили? -- Вы молодец! -- сказала Катя. -- Жуткий молодец! -- Ж-у-ттт-к-ий, ж-уткий, жуткий, -- повторил Мак. -- Я подплыву сверху, перевернусь, пр-роизнесу. Никто не должен всплыть. -- Почему никто не должен всплыть? Что за глупости! -- возмутилась девочка. -- Все живут в воде, -- решительно пояснил Мак. -- Я нахожу, настигаю, пр-роизношу, командир взрывает. Живая торпеда! Этот Мак -- живая говорящая торпеда! Он находит кого-то в воде, подплывает, а командир взрывает торпеду. Вот вам и "молодец"! Бедная, глупая рыба! Она ведь ничего не понимает, повторяет, как магнитофон... Мало им ракет! Катя стояла и смотрела на бессмысленную рыбью морду. Мак самодовольно покачивал своим мечом, как мальчишка -- игрушечной саблей. -- Что у вас на спине? -- Не понимаю, -- ответил Мак и захрипел: -- Что у меня на с-п-ин-е. Чтоуменянаспинечтоуменянаспине... Кто я. -- Замолчите! Рыба мгновенно смолкла. Катя с отчаянием стукнула кулаками по стенке. Что толку? Отшибла косточки. Что делать? У Мака на спине прикреплена мина, или торпеда, или как там называется. Потом его выпустят -- взрывать. Был бы здесь Игорь, он бы знал, что делать. А она, Катя, ничего не может. Неправда! Она должна что-то предпринять, умная она или глупая! Что она, Катя Гайдученко, не перехитрит этого Мака? Может быть, внушить рыбе, что она не должна "находить и настигать"? "Спокойствие, Екатерина Гайдученко! Спокойствие. Ты обдумай все как следует, но быстро. Как в воздушном бою. А кого он должен взорвать, этот дуралей? Знает он заранее -- кого?" -- Скажите, Мак... Что вы будете находить и настигать, когда выйдете отсюда? -- Объект, -- прохрипела рыба, -- объект нахожу, настигаю... -- Какой объект? Как вы его узнаете? -- Как я его у-з-н-а-ю. Какяегоузнаюкакяегоузнаю... Кто я. -- Молчать! Похоже, Мак заводился говорить без остановки, когда запоминал новое слово. Запомнит и просит, чтоб его похвалили за усердие. Бедняга!.. Совсем как Панька, тоже страдает ни за что ни про что мышонок. Она посмотрела -- Панька мирно спал в кармане ее фартука. Не так уж ему плохо, по-видимому... -- Вы молодец, Мак. Скажите, как вы найдете объект? -- По контуру и звуку нахожу, настигаю, я молодец, -- захрипело из решетки. -- По какому контуру и звуку? -- допытывалась Катя. -- Контур объекта... тр-ренировка... нахожу... -- скандировал Мак, переворачиваясь на спину и ныряя. Перед окном стало свободно. Левый глаз у Кати уже слезился от напряжения, зато привык смотреть в синюю глубину. Довольно далеко впереди помещение Мака закруглялось как бы лежачим куполом. Катя знала, что в воде все кажется ближе, чем на самом деле. Метрах в четырех впереди на куполе белел причудливый рисунок вроде плоской вазы. С круглой ножкой... Что это? Рыба вымахнула снизу к рисунку, закрыв его от глаз. Перевернулась, замерла. -- Пр-роизношу. Пр-роизношу... Катя захлебнулась догадкой! Этот рисунок -- батискаф: поплавок -- ваза, а ножка -- гондола... Ужас какой! Что теперь делать? Ведь батискаф "Бретань" сегодня должен спуститься к затонувшему кораблю... -- Кто я. -- Проклятый глупец! -- рассвирепела Катя. -- Глупец! Мак затарахтел, осваивая "проклятого глупца". По временам он спрашивал "кто я". Девочка его не слушала. Кому может помешать батискаф? Зачем взрывать его? Чтобы погибли ученые? Значит, вот о чем предупреждали ее три моряка. А сами они, сами-то они -- почему они, взрослые, боятся и молчат? Ох, это было трудно понять! Катя хорошо помнила, как они шепотом совещались, и оглядывались, и явно боялись капитана. Она читала где-то: капитан в море имеет право застрелить любого своего матроса, вот они и боятся. Она присела на приступочку, чтобы лучше думалось. Но предупреждение, предупреждение! Игорь ведь послал телеграмму куда следует. Может быть, спуск батискафа уже отменен. Довольно много времени прошло. Сейчас -- она посмотрела на свои часики, -- сейчас четыре часа пятнадцать минут по местному времени. По дровненскому. Значит, по-московски на два часа меньше. Успели предупредить или не успели? Что же делать, если вдруг не успели? По-видимому, только один путь оставался. Уговорить Мака не взрывать батискаф. И поскорее, пока не явился кто-нибудь и не помешал. Катя приступила к делу немедленно. Она произнесла как могла солидно: -- Слушайте меня, Мак! -- Слушаю, -- охотно отозвалась рыба.. -- Объект искать нельзя, я запрещаю! Повторите! Что тут началось! Мак стал метаться по своему аквариуму, а из решетки быстро-быстро затарахтело: -- Не понимаю-непонимаю-маюнепони-нимаюнепо-понимаюне... В отчаянии она щелкнула выключателем -- голоса Мака не стало слышно, он метнулся вниз и пропал. В глазке был виден только "контур объекта", белый контур батискафа, так похожий на тот, что любовно вырисовывал Квадратик. Плакать Катя не могла. Оставалось одно -- сидеть и ждать обратного перемещения. Сидеть и ждать, сидеть и ждать -- что бывает труднее на свете? Катя н е н а в и д е л а это занятие: сидеть и ждать. Через пять минут она уже вскочила на ноги и прильнула к глазку -- не видать проклятой рыбы. В сердцах она захлопнула дверцу. При этом у Мака погас свет. Так и надо, сиди в темноте, а мы еще раз посмотрим приборы. Вдруг найдется такой прибор, чтобы выпустить Мака. Пусть уплывает! Далеко, куда ему захочется. Чтобы никто не смог его взорвать. Катя пошла вдоль стола с приборами, присматриваясь к ним заново. Должны быть надписи. Под прибором со скачущими цифрами -- есть. Значит, и на других должны быть... Ага! Вот еще табличка. Написано: "Температура тела". Не годится. Собственно, что должно быть написано? Она пошуршала бумажкой от шоколада в кармане. Завязала бант на правой косе. Уныло заглянула под последний прибор -- ничего нет. Что делать? Она подняла глаза и увидела на столе, у самой стенки, большую книгу в кожаном переплете. Пухлую. Книга стояла, прислоненная к стенке. Рука не доставала так далеко. Пришлось подтащить табурет, чтобы взять книгу. Наполовину она была написана цифрами, наполовину -- чистая. Катя потянулась поставить ее на место и увидела на стене белый квадрат, в нем черный череп и кости. Надпись: "Смерть!" Раньше этот плакат закрывала книга. Катя сползла на пол. Огляделась. Зеленая линия зловеще подмигивала ей. Звенело в ушах. Язык стал сухой и шершавый. Все страхи сразу припомнились Кате: и огни Святого Эльма, и паруса, изодранные ураганами за тысячу лет, и сам "Летучий Голландец", мертвый капитан с мертвой командой. И еще -- говорящая рыба за стенкой... подмигивает... Запертая дверь ухмыляется затвором, как перекошенное лицо. Нет! Этого не может быть! Катя бросилась к двери и повисла на затворе. Она уже набрала воздуха, чтобы заорать, заплакать, и вдруг услышала шум. Крестовина затвора зашевелилась в руках как живая, -- кто-то открывал дверь с той стороны, звякал металлом. Этого Катя не могла выдержать. Она метнулась от двери в угол и втиснулась, как ящерица, между стеной и железным шкафом. Замерла. Дверь с шорохом отворилась. Густой тихий голос произнес несколько слов. С перепугу Катя не разобрала, что было сказано. Потом звякнул затвор. Дверь запирали за вошедшим. Катя чувствовала, он был здесь... Через несколько секунд застучала фанера под мягкими шагами. Еще мгновение, и из своей щелки девочка увидела спину вошедшего. Он был худой, высокий, в синем морском костюме и берете. Он полуобернулся -- безусый, с длинным подбородком и прищуренными глазами. Катя неслышно задвинулась поглубже. Длиннолицый не торопясь подошел к стене с окошечком. Нагнулся к приборам, посмотрел. У зеленой линии покачал головой -- наверное, взволнованная рыба дышала чаще обычного... Пощелкал по окошечкам, посвистел. Оглянулся, подобрал табурет. Поставил на место, пожимая плечами. Погасил сигарету о подошву, окурок положил на стол. Открыл глазок и щелкнул выключателем. -- ...пони-нимаюнепо-понимаюне-аюнепониим-онимаюне-онимаюне... -- Мак, замолчи! -- густым басом проговорил длиннолицый. Мак замолчал, отчаянно хрипя дыханием. -- Ты -- карающий меч судьбы! -- сказал длиннолицый. -- Ты -- чудо инженерной биологии! Право же, в его голосе была нежность. Катя подсматривала из угла, стараясь не дышать. -- Какие приказания, -- послышался металлический голос рыбы. Она успокаивалась, хрипы становились все реже. -- Атакуй изображение! -- коротко приказал человек и через секунду добавил: -- Ты молодец, карающий меч судьбы! -- Жуткий молодец, -- отозвался Мак. Длиннолицый еще раз покачал головой, раскрыл кожаную книгу, сверился с ней, хмыкнул. Выключил микрофон и принялся рассматривать зеленую линию, бормоча: -- Возможно, возможно... Не могу поручиться, с какой стати я скажу "жуткий молодец"? Возможно, он теряет устойчивость. Проверим... -- Послышались щелчки переключателей и снова бас: -- Устойчивость в норме... Спросить у него? Он слишком взволнован... Не-ет, я так не говорю, не-ет... Стоп! Где шоколад? Крысы не едят обертку. Печать на двери была цела... Стоп, капитан!.. Ганс не мог говорить с рыбой, зато молодцы могли подделать печать... Молодцы! Капитан медленно покачал пальцем у себя перед носом, бормоча: -- Жу-уткие молодцы, жуткие... -- И внезапно он подобрался, шагнул вперед и присмотрелся к чему-то на столе. На проводах висел Панька! Катя бессознательно рванулась -- схватить мышонка -- и задела локтем за гулкое железо. И еще быстрее капитан обернулся и направил на нее пистолет. 22. БАБУШКА ТАНЯ В эту самую минуту Любаша Теплякова бежала в проходную. К теще начальника, Татьяне Григорьевне. А бабушка Таня не умела ждать. Точь-в-точь, как ее внучка. Пока Любаша бегала, Татьяна Григорьевна металась по вестибюлю, как рысь по клетке. Игорь стоял у кошелки, упрямо наклонив голову. Увидав гонца, Татьяна Григорьевна подхватила кошелку. Игорь не шелохнулся. -- Де он? Идет?! -- не своим голосом крикнула бабушка и тут же погрозила Игорю: -- Молчит! Деревянный ты. Где ж у тебя сердце? -- Он скоро, -- залепетала девушка, -- скоро освободится. А директор, сам директор... -- Ско-оро? Дире-ектор?! Бабушка разжала руку -- кошелка брякнулась об пол. Горестно звякнул термос. Со стремительностью ястреба Татьяна Григорьевна ринулась на прорыв -- мимо смешливой вахтерши. -- Мамаша, нельзя! -- выкрикнула вахтерша и в растерянности нажала кнопку вызова начальника караула. Он был на посту, бравый Евграф Семенович, и попытался задержать Татьяну Григорьевну. Куда там! Бабушка отпихнула его могучей рукой и широким шагом пошла по двору. Люба застучала каблучками следом, отругиваясь от Евграфа Семеновича: -- Поймите, дядя Евграф, у Гайдученко с дочерью несчастье!.. Мало что не положено! Поймите, некогда пропуск оформлять. Ну я сейчас выпишу -- задним числом, Яков Иванович подпишет... Про Игоря в горячке забыли, хотя без него, собственно, все предприятие лишалось смысла -- он один знал, в чем дело. И, конечно, первой спохватилась бабушка Таня. -- Де хлопчик? Геть! Ступай за хлопчиком! -- Она закричала на самого начальника караула, так что он засомневался даже и сделал шаг назад. -- Я сбегаю, сбегаю! -- заторопилась Любаша. -- А вы, дядь Евграф, проведите их в лабораторный корпус. Ну пожалуйста! И -- чудо! -- начальник караула махнул рукой и произнес: -- Пройдемте! Об этом чуде будут долго вспоминать в институте. Как теща Гайдученки заставила самого Евграфа Семеновича, служаку, провести ее к зятю. Как всегда, лавры будут отданы победителю, и все забудут о Любашиной миротворческой роли. Между тем охрана института -- дровненские пенсионеры -- очень гордилась Любкой Тепляковой, дочерью покойного Павла Теплякова. Из дровненской молодежи одна Люба была физиком-теоретиком, и уже была объявлена защита ее кандидатской диссертации. И караульный начальник махнул рукой, поправил орденские колодки и произнес: -- Пройдемте!.. Скажи вахтеру там... я разрешил пропустить мальца. Вчетвером они подошли к дверям Проблемной лаборатории. Бабушка решительно отодвинула сотрудника Егорова, а Игорь посмотрел на него злорадно: не хотел помочь, на вот тебе! Увидав начальство, желтолицый вахтер сделал шаг вправо, освобождая проход, но тут уж Евграф Семенович решил, что старуха заходит слишком далеко, и уперся: -- Не положено и не положено, не могу. С удовольствием... назад! Не положено? Тяжелой ладонью она пришлепнула звонок. Тррр! -- зазвенело внутри лаборатории. И лишь дверь приоткрылась, бабушка крикнула зычно и жалобно: -- Яков, сынок!.. Профессор Гайдученко работал, как хирург при операции на сердце, с рассчитанным самозабвением. Время. Время. Время! Он сжимал время, как резиновую губку. Он работал с такой скоростью, что с выхода электронной машины непрерывно текла бумажная лента. Яков Иванович упрямо вводил в машину новые данные и вместе с ней терзался неразрешимой задачей -- боковой лепесток был перегружен. Перегружен! Что его перегружало? Не хватало мощности для связи с испытателем. От высоковольтных кабелей и шин тянуло угарным запахом. Бодрый голос испытателя Панина доносился до лаборатории чуть слышным, искаженным. Все потому, что лепесток был перегружен. В лаборатории стояла благоговейная тишина -- Саша Панин волей науки был переброшен из Дровни на специальный полигон под Самаркандом. Затем сделали "перекидку", перебросив его на такой же полигон в Бухару. Все шло отлично, великолепно, исчезли болевые ощущения, от которых прежде страдал испытатель! Но лепесток был перегружен. Поэтому не хватало энергии. Поэтому постоянную связь держали с испытателем только по обычному радио. Из-за перегрузки опыт отложили на час -- надеялись найти ошибку в настройке антенны. Не нашли ничего. На всем протяжении опыта работала большая электронная машина, управляемая самим Гайдученко, -- бесполезно... Машина выдала последние расчеты. В шестнадцать часов тридцать минут, полтора часа спустя после начала опыта, Яков Иванович оттолкнул стол. Поднялся. -- Бесполезно далее тянуть время! Я настаиваю -- антенна перегружена тридцатью -- сорока килограммами ж и в о г о груза. Дальше решайте сами. Установка -- ваша. Я бы прервал опыт. Он сделал символический жест -- умываю, мол, руки -- и снова потащил к себе бумажную ленту. Радист-оператор из глубины зала прокричал: -- Бухара передает! "Ясень" жалуется на жару, просит послать холодного пива! Кто-то засмеялся. На него цыкнули. Директор института утирал пот, как будто ему тоже было жарко. Тогда начальник Проблемного отдела, молодой академик, решительно вышел к пульту управления. -- Гайдученко прав, товарищи... Прерываю опыт. "Ясеня" предупредить о досрочном возврате через... Вот здесь и затрещал звонок. Академик сердито обернулся. И раздался отчаянный голос бабушки Тани: -- Яков, сынок!.. Странная наступила тишина. Испуганная. Резко застучал секундомер в затихшем зале. Яков Иванович пролетел к двери, на ходу спросив у директора: -- Разрешите? Директор замахал на него платком: "Иди, иди". И все смотрели, как Гайдученко вынесся за порог. Академик первым отвел глаза, кашлянул и открыл было рот, но дверь опять распахнулась и, пятясь, вошел Яков Иванович. Он вел за плечо Квадратика. Все так и подались вперед со своих мест и вытянули шеи. Яков Иванович наклонился к Игорю. -- Говори толком, хлопец! Что случилось? -- Вы Яков Иванович? -- неторопливо спросил Игорь. От любопытства у него разбегались глаза -- он старался смотреть на собеседника, а глаза косили. -- Ну говори поскорее! -- Катерина ваша... п е р е м е с т и л а с ь! -- решился Игорь. Его поняли сразу. Академик подскочил к нему, теряя булавку из галстука. -- Откуда переместилась, живее?! -- С Верхних Камней в пятнадцать ровно, как раз запищало по радио, -- обстоятельно ответил Квадратик. И снова стало тихо. В тишине Яков Иванович подошел к расчетному столу, поднял бумажку за уголок и проговорил: -- Ну вот, видите? Тридцать пять килограммов! И сейчас же резко, звонко крикнул академик: -- Операторы, связь! Срочный возврат! Передать "Ясеню" -- он остается в Бухаре, пусть немедленно выйдет из зоны! Немедленно! Всю мощность на возврат из лепестка, всю мощность, вы меня поняли, Зимин?! Стянуть лепесток сюда, сюда! -- Он потопал сверкающим ботинком по полу. -- Все по местам! Внимание! Лаборатория замерла. Директор замер с платком в толстой руке. Гости приподнялись на стульях. Оператор кричал в микрофон: -- "Ясень", "Ясень"! Немедленно покиньте зону, повторяю -- немедленно покиньте зону! Для вас -- все, вы остаетесь в Бухаре, повторите, как поняли. Прием!.. С потолка зала на пол опустился толстый резиновый ковер. Тоскливо, бархатно взвыла сирена. -- "Ясень" покинул зону, -- доложил оператор. -- Отсчет от десяти до нуля! Десять!.. Девять!.. Кто-то взял Игоря за руку и повел к выходу. Он подчинился. По дороге подобрал булавку из галстука сердитого ученого, положил на стул. -- Пять!.. Четыре!.. Три!.. -- звенел голосом академик. Дверь закрылась. Было шестнадцать часов тридцать восемь минут по местному времени. 23. ОБВАЛ Капитан выхватил пистолет, повернулся и шагнул -- одним движением. Пистолет черной дырой уставился Кате в лицо. Она крепко зажмурилась. Капитан тихо свистнул, зашевелился. Катя приоткрыла один глаз. Капитан прятал пистолет в карман, отогнув полу тужурки, и рассматривал Катю -- даже голову наклонил к плечу. Спереди его длинное лицо не казалось таким узким и щучьим, как сбоку. Глаза были темно-синие, вполне человеческие и смотрели даже с сочувствием. -- Добрый вечер, сэр! -- прошептала Катя. -- Гм, доброе утро... Капитан прошелся от стены к стене, постукивая фанерой. Катя ждала, не вылезая из угла, крепко закусив кулак. -- Как вас зовут? Катя молчала. -- Вы любите шоколад? -- Он вынул из бокового кармана плитку. -- Не бойтесь, берите! Катя пробормотала: -- Огромное спасибо! Не хочется. -- Понимаю вас. Послушайте, юная леди... Послушайте-ка меня внимательно. Отведаете шоколада, может быть?.. Как вам угодно... -- Он подошел и присел на корточки. -- Я вас пальцем не трону. Буду кормить шоколадом до отвала. А вы мне скажете, кто вас сюда привел. Я -- капитан "Голубого кита", Эриберто Солана. ...Серо-голубой квадрат отсека, дрожащий синий свет, циферблаты приборов -- все это качнулось и поплыло перед Катиными глазами. Сухой корабельный запах сменился спиртовым духом "бутылочного войска", и послышался ленивый сиплый голос: "Морского дракона" купило неизвестное лицо... Хотите знать фамилию? Солана... бразильский подданный. Я думал, что бразильские вояки обзаводятся атомной субмариной..." Значит, вот оно как... Значит, она попала на атомную подводную лодку. Игорь был прав: на ту самую подводную лодку, о которой говорили англичане. Ой, неужели ей все это не снится? Капитан Солана спрятал шоколад в карман таким жестом, каким только что прятал пистолет. Катя почему-то заметила, что указательный палец на его правой руке блестит, как позолоченный. От золотых мундштуков сигарет. -- Молчите? Совсем, совсем напрасно. Понимаю, вы боитесь своего приятеля. Да, правда? Не следует его бояться, на корабле все -- мои подчиненные. Я защищу вас. Он прошелся еще раз от угла до угла, легко поднимая длинные паучьи ноги. Ох, не зря Катя заочно прозвала его Пауком! Таких людей она еще не видывала. Она могла поспорить, что он не врет. Честно собирается кормить шоколадом. Как Мака -- живой рыбешкой. Чтобы слушалась. -- О, вы непростая девочка!.. Это внушает уважение. Мне жаль даже, что вы видели рыбу... Ведь видели?.. Опять молчите? "Жуткий молодец", а? Нет, серьезно, мне жаль, что вы с ней говорили. За это придется продержать вас взаперти до конца рейса. Он вдруг приблизил свое лицо к Катиному и спросил: -- Вы обрадовались? Чему это вы обрадовались? -- Он трагически заломил брови. -- Какой вы интересный экземплярчик! Катя упрямо молчала. Пусть взаперти, лишь бы остаться на месте до перемещения. Потому она и обрадовалась. Сообразила, что ее здесь и оставят, только запрут. -- Лю-бо-пытный экземпляр... -- бормотал Солана, разыскивая что-то в ящиках. -- Будет очень-очень жаль, м-да... Я поклясться могу -- здесь был моток провода... целый моток! Провод вы не съели? Опять его длинные глаза остановились на Катином лице. И она еще немного подалась назад. -- Совсем, совсем напрасно вы меня боитесь, мисс. Если вы мисс, а? Напрасно, напрасно... Без нужды я никого, гм, не обижаю... -- Он бормотал это, выуживая из ящика тонкий ярко-синий провод. -- Например, если вы расскажете, кто вас привел на субмарину, обращение с вами будет хорошее. А так -- неважное... мисс. Пожалуй, провода мало. Где-то был еще, потолще... Я должен кое-что подключить... подключить... Катя молчала. Пусть запирает. Отстать от перемещения -- вот что ей казалось хуже смерти... Пол качнулся. Гулко булькнуло за стеной, прошуршала фанера. Капитан, еле устояв на ногах, пробежал налево и схватился за какой-то прибор -- вытянул цилиндрик на железной гармошке. Тихий, отчетливый голос проговорил: -- Тревога! По местам стоять, по местам стоять. В отсеках осмотреться. Пол наклонился довольно сильно, ноги заскользили по фанере. Катя схватилась за железный шкаф и машинально заметила время. Четыре часа сорок минут. -- Говорит капитан. -- Паук шептал в цилиндрик. -- Говорит капитан. Старшему помощнику доложить обстановку. Я в носовом отсеке. -- Есть доложить обстановку... -- начал голос. Капитан перебил его вопросом: -- Глубина, глубина? -- Пятьсот, капитан. Глубина не увеличилась, дифферент одиннадцать градусов, сэр. Очевидно, донный оползень, сэр. Вы придете в центральный пост? Следовало бы продуться. Катя вспомнила: "продуть" подводную лодку -- значит выдавить сжатым воздухом воду из специальных цистерн. После продувки лодка всплывает. Так объяснял Игорь. Разговаривая, Солана косился на Катю. Он был сильно встревожен неожиданным оползнем, ведь лодку могло засыпать сверху, могло засосать илом -- это понимал каждый моряк в команде. Но тревога не мешала капитану все видеть и запоминать. -- На какое расстояние мы съехали, Ферри? -- Не более десяти метров на корму, мой капитан. На приборах почти не видимо. Катя едва улыбнулась, узнав ломаную английскую речь Коротышки, но капитан и это заметил. -- Пока движение не повторится, продувку запрещаю! -- приказал он. -- Распорядитесь трюмным быть повнимательнее. Я иду в пост. Тычком задвинув цилиндрик на место, он перебежал к Кате. Теперь, на наклоненном полу, его движения стали вовсе паучьими. Капитан Солана был хорошим моряком. Вернее сказать, он стал хорошим подводником, когда это понадобилось. Он был талантливым человеком и умел все делать хорошо, за что ни брался. Ему не везло -- так он считал. Лишь один раз ему повезло. Но сегодня, в решительный день, ему опять не везет. На его корабле -- чрезвычайное происшествие! Тайная пассажирка в его "святая святых", в запретном отсеке! Он мгновенно перебрал в голове все варианты возможных действий. Провести девчонку через центральный пост и запереть в кладовой? Она добром не пойдет. Придется заткнуть ей рот, чтобы не визжала. Этот вариант он отбросил именно потому, что был хорошим подводником. Сейчас, когда лодке угрожает смертельная опасность, не следует поступать опрометчиво. Нельзя пройти мимо всех, собравшихся в центральном посту, с извивающейся девчонкой под мышкой. В минуту опасности нельзя отвлекать людей. Они должны быть готовы к мгновенному, точному действию, от их спокойствия и уверенности зависит спасение. Вызвать боцмана для охраны? Тоже не годится. По авральному расписанию, его место в машинном отсеке. Рискованно, рискованно... На это он пойти не может. Но оставлять девчонку одну также рискованно, и время не ждет. Быстрее, быстрее, капитан Солана! Катя так и не узнала, что несколько секунд капитан раздумывал -- не пристукнуть ли ее? -- Хорошо, мисс. Попробую с вами поладить. Вы останетесь здесь -- на время... Но! Смотрите, мисс, смотрите! Тронете пальцем хоть что-нибудь, -- он сделал движение, как бы выкручивая белье после стирки -- я сверну вам шею! Неуловимым движением он ткнул Катю под ребро -- она тихо ойкнула. -- Запомните! Зверя своего заберите, он устроит короткое замыкание. Живо! Катя стояла на месте. Капитан швырнул мышонка ей на фартук. Раз-раз! -- выдернул несколько проводов и исчез за дверью. Протяжно проскрипел затвор. Катя стояла за шкафом, дрожа от ненависти, боли и страха. Панька висел на ее фартуке. Стенка шкафа была холодная, как лед, а Катя пылала ненавистью, как раскаленное железо. Разве она знала прежде, что такое ненависть? Думала, что ненавидит Витьку Аленького за дразнилки. Валю Зуеву -- за пренебрежительность. Наверняка ненавидит фашистов, тех, кто убивает негров в Америке, но куда там! Сейчас она поняла, что значит слово "ненавидеть"!.. Угрюмо сопя, она приподняла тяжелую фанерину, отодрала проволочные скрепы и вытянула кирпич. Плотный, тяжелый, с острыми гранями. Пускай теперь приходит! Дверь здесь низкая -- Паук нагнется при входе. Она его кирпичом! Если раньше не состоится перемещение. Наверное, перемещение будет совсем скоро... Что это? Пол еще раз качнулся и тут же встал на место с прежним наклоном. Даже сидеть на корточках было неудобно -- пол скатывался, как горка, в сторону рыбьего помещения. "Наверное, такой наклон и называется "дифферентом в одиннадцать градусов", -- подумала Катя и поднялась на ноги. Кирпич был слишком тяжелый. Она добралась до двери и положила кирпич на шкафик слева -- низенький, в ее рост. Можно будет прямо схватить кирпич и сверху -- Пауку на голову. Ее вдруг снова заколотило от ненависти -- нет, вы подумайте! Свернет ей шею, говорит, пальцем тычет! Мы еще посмотрим, кто кого, Паук, болтун длиннолицый!.. И Паньку швырнул, чуть не убился Панька, бедненький мыш-мышович. Она взяла Паньку в ладони и присела на табурет. Мышонок ласково щекотал руки, поводил тончайшими беленькими усами. Бедный, бедный мыш-мышович! Катя вдруг заплакала по-настоящему и закрыла глаза, чтобы не видеть эту серую тюрьму, и дверь с тюремным затвором, и кирпич, приготовленный у двери. Она утиралась подолом и ревела: где же вы все? Где ты, бабушка Таня, и мам-папа, и школа, и весь мир? Почему вы бросили ее здесь, в паучьей тюрьме? 24. КУСАЧКИ Катя плакала долго, но зато, отревевшись, приобрела некоторое спокойствие. Конечно, перемещение будет! Просто оно запаздывает сегодня. "Те, кто ее послал", сегодня затеяли новшества, ведь раньше она перемещалась только в одно место, а не в два кряду. Постойте... "Те, кто ее послал"? А как же будет с батискафом? Вот он, Мак, карающий меч судьбы, за стенкой. Он ждет! -- У, идиот паучий! -- сказала Катя. Примерилась к табурету. Тяжелый железный табурет, так бы и прошлась им по приборам... Вздохнула, поставила его на пол. Придет Паук, увидит перебитые приборы -- впрямь убьет, взаправду. Теперь она уже не была так уверена, что сама пристукнет его кирпичом, -- ее запал вытек со слезами. Лучше на это не рассчитывать. Что же делать? Как испортить приборы незаметно? Для вдохновения Катя приоткрыла заслонку на глазке. Свет не загорелся. Вообще на столе многое изменилось -- цифры не горели, зеленая линия тоже. Наверное, капитан специально выдернул провода, чтобы Катя не могла видеть рыбу. Опоздал, Паучище! Она все знает! Знает-то знает, а сделать ничего не может... Нет, может. Раз должна -- значит, сможет. Например, она выдернет еще провода... годится? Нет, не годится. Солана найдет провода и вставит на место. Вот если бы перерезать незаметно, чтобы искал и не мог найти, долго, целый день! Но чем их перережешь? Ножницы бы найти. Конечно, здесь ножниц не найдешь... Катя вскочила и пробежала к столу справа. Оттуда капитан доставал провода, из ящиков. Вот они, как в письменном столе, маленькие... не заперты. Что там? В первом ящичке были радиолампы, аккуратно размещенные в круглых гнездах. Небольшие, как виноградинки. Сверху набросаны провода. Во втором ящике хранилась всякая мелочь -- сопротивления, конденсаторы... В третьем ящике то же самое. Четвертый ящик был наверху и сбоку, как средний в письменном столе. Открыв его, Катя подпрыгнула -- инструменты! Отличные, блестящие от никеля инструменты лежали в гнездах из зеленого бархата, как в готовальне. Изогнутые ручки были покрыты прозрачной пластмассой -- это Катя понимала. Отец объяснял ей, что с электричеством работают осторожно, инструмент изолируют, чтобы током не ударило. Прекрасно! Какой инструмент выбрать? Она прислушалась -- за дверью было тихо. Взяла тонкие кусачки с боковыми лезвиями вроде маминых для ногтей. Ящик задвинула на место. Кусачки опустила в левый карманчик, Паньку -- в правый. Придерживаясь за край стола, перебралась к приборам у рыбьей стенки. Вот подходящее место. Толстый плоский жгут из разноцветных проводничков -- штук двести или еще больше. Здесь удобно работать, и будет незаметно. С чего начать? Один раз отец принялся менять кусок проводки, а она смотрела. Он приговаривал за работой, он любит приговаривать. Влез на стол, чтобы снять старые провода, и приговаривал: если надо обрезать провода, даже выключенные, то перерезаем их по одному, на всякий случай. Вдруг они случайно под напряжением -- искра вспыхнет и может обжечь лицо и руки. Надо по одному... Вспомнив отца, Катя увидела его пальцы, желтые от табака, и доброе сосредоточенное лицо. Ей снова захотелось плакать. Хватит! Делом надо заниматься, пока есть время. Она еще прислушалась -- тишина. Пригнулась, чтобы видеть жгут снизу, и ухватила концами кусачек белый провод. Он перекусился мягко, как нитка. Концы остались на месте, в жгуте. Ищи, Паук! Теперь -- синий, через один от белого. Еще синий. Зеленый с черным. Вот просвет в жгуте, виден внутренний слой -- туда кусачки! В азарте она хватанула сразу три провода -- ничего, сошло. Еще пару, теперь опять наружные. Она считала провода и остановилась, перекусив двадцать штук. Нашла еще жгут, вылезающий из плотной колонны радиоламп, -- перерезала всю сердцевинку. Еще штук двадцать. Превосходно! Вот эту зеленую кругляшку она может откусить так, что следа не останется. И эту. И еще эту... Вот это мысль! Катя выдвинула нижний ящик, бросила туда три кругляшки и перемешала всю кучу. Отыскивай теперь! Может, еще сменить радиолампы? Потом. Сначала покусаем еще. После сотого провода она устала так, что руки затряслись. Пришлось прервать работу. Отдыхая, она услышала шум в коридоре и бросилась к своему кирпичу -- сердце заколотилось как сумасшедшее. Но там пошумели немного и стихли, а Катя отругала себя трусихой, неженкой и еще по-всякому, для храбрости. Будущей летчице стыдно бояться. А она боялась, очень боялась. Раньше она считала себя довольно храбрым человеком, но сейчас поняла, что заблуждалась. Она несомненно трусиха. Перемещения ей теперь нипочем, это правда, но капитан... Скорей бы уж перемещение! Катя посмотрела на часы и ахнула -- был уже шестой час. Хотелось пить. Снова хотелось плакать. Она присела на фанерный пол около самой двери и попробовала сама с собой отвлекаться и развлекаться. Сначала она подумала о доме и о бабушке Тане. Почему-то она раньше не думала, что бабушка -- главная в их доме. Главнее папы. Но тут ей стало совсем тоскливо, и она решила отвлекаться по-другому. Вот, если она сейчас -- на "опасных" координатах. Какое здесь время, если по дровненскому сейчас семнадцать часов? Значит, так... На каждые пятнадцать градусов широты... Нет, долготы. На каждые пятнадцать градусов долготы разница во времени один час. Здесь семьдесят градусов западной долготы. Москва на сорока градусах восточной долготы, значит, складываем сорок и семьдесят, получаем сто десять. Если разделить сто десять на пятнадцать, получим... получим семь -- почти ровно. Пятерка в остатке. Значит, разница в семь часов между Москвой и опасными координатами. Но в Дровне не московское, а свердловское время, между ними разница в два часа. А вместе будет уже д е в я т ь часов... Из семнадцати вычесть девять, получается, что здесь еще утро -- восемь часов утра*. _______________ * Катя не знала, что в СССР время на один час отличается от астрономического. Разница составляла не девять, а десять часов. Для верности Катя пересчитала еще раз. Снова получилось, что здесь утро. "Наверное, батискаф еще не п о г р у ж а л с я", -- подумала Катя, употребив новое слово, услышанное от Игоря. Пока они там встанут, позавтракают, попрощаются -- ведь спуск на дно океана опасен! Интересно, долго ли опускается батискаф до дна? В этот момент Катя поняла, что ей совсем неинтересно, быстро или медленно ныряет батискаф "Бретань". Не удалось ей отвлечься... Она все яснее понимала, что никакого перемещения уже не будет и она осталась в паучьей норе одна-одинешенька. Какое уж перемещение! Целых два часа она здесь -- надежды не оставалось больше... Минута шла за минутой. Девочка уже не смотрела на часы. Она привалилась спиной к шкафику, натянула платье на колени. Белый мышонок мирно спал в ее кармане. 25. ДВА ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ Отряд французских кораблей, сопровождавших батискаф "Бретань", был довольно велик. Прежде всего, научное судно, океанографический корабль-база "Марианна". Тихоходный, но устойчивый корабль, битком набитый океанографами, биологами и прочим веселым людом. Адмирал Перрен любил приглашать ученых к обеду на "Жанну д'Арк", но уклонялся от иного общения. Горластая молодежь его утомляла. Итак, "Марианна" была основным кораблем флотилии. В ее широком трюме покоился на стойках виновник торжества -- батискаф "Бретань". На "Марианне" были установлены специальные подъемные краны (лебедки -- по-морскому) для спуска в глубину исследовательских приборов, термометров разных конструкций, измерителей давления, острых трубок, чтобы поднимать образцы грунта со дна океана, и многого другого. Все это оборудование опускалось визжащими лебедками на такую глубину, что и подумать страшно. За "Марианной" волочился глубоководный трал -- хитроумная сеть для улавливания жителей глубин. Наконец, днище корабля было истыкано приборами для измерения глубины -- эхолотами, и еще приборами для определения скорости течений, и гидрофонами. "Водяной звук" -- по-латыни -- гидрофон. Он слышит все звуки в воде на много километров. Обыкновенные гидрофоны ставят на боевых кораблях, чтобы подводная лодка не могла подкрасться незаметно к кораблю и выстрелить в него торпедой. Это очень важно для военных кораблей -- ведь небольшая торпеда может пустить на дно огромный крейсер или авианосец. Конечно, "Марианна" имела гидрофоны для совсем других целей. Прежде всего, для переговоров с экипажем батискафа -- ведь в воде радио не действует. Специальные гидрофоны были для подслушивания дельфиньих и рыбьих разговоров -- эти назывались ультразвуковыми гидрофонами. В общем, "Марианна" была отлично приспособлена для беседы с великим молчальником -- океаном. "Марианну" окружала целая свита военных кораблей. На легком крейсере "Жанна д'Арк" развевался вице-адмиральский флаг начальника экспедиции. Эсминец, посыльное судно-фрегат и военный танкер "Дижон" следовали за красоткой "Марианной", как верные кавалеры. Марианна! Это имя издавна было символом прекрасной Франции. Марианну изображали красивой женщиной в красном колпаке -- головном уборе времен Великой Французской революции... Адмирал Перрен был придирчив и взыскателен при выборе имен для кораблей. Он настоял, чтобы океанографическое судно назвали "Марианной" в знак возрождения былой славы французского военного флота. Когда ему возразили, что "Марианна" не военное, а исследовательское судно, Перрен ответил сурово: -- Месье, в наши дни наука -- основа всего! С рассветом адмирал уже был на мостике крейсера. Заранее обдумав церемониал первого погружения, он решил не появляться на "Марианне" вплоть до прощания с экипажем батискафа. Он стоял на мостике в своем старом, привычном дождевике и посматривал в бинокль, как дела с подготовкой "Бретани". Все было продумано, подсчитано, подготовлено. Пользуясь тихой погодой, батискаф спустили на воду еще вечером. Ночью с "Дижона" перекачали в поплавок сто двадцать кубических метров лучшего авиационного бензина. Теперь на зыби виднелась лишь полосатая палуба батискафа. Она покачивалась посреди совсем тихой лагуны, образованной корпусами "Марианны", крейсера и танкера. От каждого корабля до батискафа было около кабельтова*. По лагуне сновали белые шлюпки "Марианны". Одна была пришвартована к кормовой части батискафа -- инженеры проверяли и регулировали палубные устройства. С высоты мостика адмирал хорошо видел, как инженеры, пригнувшись, пробегают по палубе, -- шустрые ребята. На борту "Марианны" блестели объективы кинокамер, для корреспондентов наступало горячее времечко. Один из них забрался в "воронье гнездо" на мачте и оттуда что-то, по-видимому, кричал, размахивал руками, чуть ли не падая. _______________ * К а б е л ь т о в -- морская мера расстояний, равная 1/10 морской мили -- 185,2 метра. Прочие корабли эскадры также занимались делом по расписанию. Фрегат ходил кругами вокруг места работ -- его мачты изредка показывались над горизонтом. Эсминец находился дальше к северо-западу, вне пределов видимости. На северо-западе проходили морские пути через Атлантический океан: Нью-Йорк -- Ливерпуль, Нью-Йорк -- Лондон и еще в Скандинавию, в Гибралтар и дальше, в Средиземное море. Оттуда, из Генуи, шел десять лет назад "Леонардо да Винчи"... -- Сегодня ребята увидят его, -- сказал Перрен. -- Да, мой адмирал! -- отозвался вахтенный офицер. Флагман вздернул плечом, не продолжая разговора. Он не выспался и устал. Предупреждение русских, переданное глухой ночью, повлекло за собой множество хлопот. До утра работала радиостанция -- вице-адмирал опрашивал свое министерство, агентства Ллойда*, капитанов проходящих кораблей. Все отвечали в один голос: ни о каких опасностях для работ в вашем районе не знаем. Точка. _______________ * А г е н т с т в а Л л о й д а ("Ллойд") -- английская страховая компания. Его конторы -- агентства -- находятся в крупнейших портах мира. Все корабли эскадры имели усиленную вахту у радиолокаторов и гидрофонов, но в глубинах Атлантики было тихо. На круглых экранах радиолокаторов мирно ползли светящиеся точки -- пассажирские и торговые корабли густо шли на путях к Америке. Адмирал приказал еще запрашивать по радио каждый самолет, приближающийся к эскадре. Все благополучно было и в воздухе. Регулярно проходили патрульные самолеты спасательной службы, прибыл вертолет американского телевидения, -- больше ничего. Так прошла у адмирала ночь перед погружением. Что ж, для моряка бессонная ночь не в новинку. Зато ничего не было упущено. В восемь ноль-ноль начнем! Адмирал шагал по мостику. Двадцать пять лет он служил подводником. Перед каждым серьезным делом -- бессонная ночь... Двадцать пять лет, о, это очень много! -- Сколько вам лет? -- спросил вице-адмирал у вахтенного лейтенанта. -- Двадцать пять, мой адмирал. -- Благодарю. Лейтенант потихоньку фыркнул. С "Марианны" начали передачу флажками. Прежде чем вахтенный сигнальщик на крейсере доложил об этом на мостик, адмирал уже поднес бинокль к глазам. Двенадцать тридцать Гринвича* -- время конца подготовки, по его приказу. Действительно, с "Марианны" передавали рапорт: "Подготовка закончена полностью", как и следовало ожидать. Семь тридцать по местному времени. Отлично, отлично!.. _______________ * В р е м я п о Г р и н в и ч у -- время на нулевом меридиане Земли. С ударом склянок на мостик поднялся командир легкого крейсера. Все действительно шло, как в хорошо срепетированном спектакле. Адмирал сказал вполголоса несколько слов. И командир распорядился: -- Поднять сигнал "Адмирал изъявляет удовольствие"! Катер к парадному трапу! На мачту, над антеннами радиолокаторов, поползли флажки. Ветра как раз хватало, чтобы раздуть их и показать молодцам с "Марианны". Начальник экспедиции сдержанным шагом направился в свою каюту. Все было рассчитано. Он снимет дождевик и поправит фуражку перед зеркалом. За это время вертолет с телевизионными камерами подойдет к крейсеру и покажет зрителям трап и катер, приготовленный для адмирала Перрена. Терпение, друзья! Через минуту актеры выступят на сцену. Главные герои выйдут потом, а сейчас вы увидите режиссера... Но такова жизнь! Едва адмирал вошел в каюту, как загудел телефон. Командир крейсера просил прощения, что беспокоит командующего, но Тулон предупреждает о начале срочной передачи. Радиограмма зашифрована личным кодом командующего эскадрой. -- Отмените парад! -- Адмирал бросил трубку. Это жизнь морского начальника! Ни минуты покоя, ни одного часа спокойного сна! На корабле тебя могут разбудить лишь для того, чтобы доложить о встрече с паршивой рыбацкой шхуной -- в пяти милях по курсу. Он добился идеального порядка в этом исследовательском курятнике, теперь господа из министерства должны отвлечь его в минуту торжества... -- В отставку, в отставку! -- рычал Перрен, бегая по каюте. Наконец ему принесли радиограмму. Ломая карандаши от ярости, он расшифровал ее и брякнул последний карандаш на середину ковра. Этого еще не хватало! По н е п р о в е р е н н ы м сведениям, неизвестная подводная лодка находится в районе работ. По этим же сведениям, советская подданная Екатерина Гайдученко может находиться на поверхности океана в зоне действия его кораблей. Есть подозрения, что субмарина имеет намерения воспрепятствовать подводным работам... Предписывается... и так далее. Непроверенные сведения! Подозрения! Сплетни парижских привратниц! Что еще придумают министерские чиновники? Тем не менее, бегая по просторной адмиральской каюте и ломая карандаши, Перрен знал, что нельзя пренебречь даже сомнительным предупреждением. Слишком многие капитаны теряли свои корабли из-за пустяковых оплошностей. А на его попечении было п я т ь кораблей, не считая батискафа. Кроме того, он получил сигнал бедствия -- женщина за бортом. Пусть так. Он отложит погружение. На два часа. До десяти по местному времени, и ни секундой позже. И так остается мало светлого времени суток. Сопровождаемый командиром крейсера, он проследовал в радиорубку и на месте продиктовал приказ. Кораблям дозора обследовать море. Танкеру лежать в дрейфе. Командирам кораблей быть готовыми -- по радиосигналу стопорить машины на пять минут -- вести поиск гидрофонами. "Марианне" вести непрерывный поиск всеми гидрофонами. Подпись. Конец. "Жанна д'Арк" плавно тронулась с места и пошла, заворачивая к западу. Свежий ходовой ветер задул по палубам. Оба гидросамолета поднялись с катапульты на поиск. Скандал! Миллионы телезрителей услышали бодрый голос диктора: "По техническим причинам погружение батискафа "Бретань" отложено". Вертолет телевизионной компании по приказу адмирала включился в поиски -- затарахтел зигзагами над синим махровым морем. Инженеры, честя военное начальство, полезли в шлюпку и взялись за весла -- на "Марианне" коки готовили настоящий кофе по-арабски. Поплывем, братцы, не то репортеры вылакают все до капли... Члены экипажа "Бретани" -- капитан Турвилль и лейтенант Морилло -- вернулись в каюты, чтобы снять толстые шерстяные костюмы. Солнце поднялось высоко, на палубах было жарко. Наблюдатели с "летающих лодок" напряженно осматривали море. Тщетно. Они видели только дымки проходящих кораблей, острые корпуса эсминца и "Жанны д'Арк" с бурунами за кормой. Синеву и зелень моря, белый ромбик "Марианны", полосатое тельце батискафа. Серую тень облака. Отражение солнца на воде. Больше ничего не видели бинокли и радиолокаторы. Командиры "летающих лодок" начали уже посматривать на часы -- поиск продолжался почти сто минут. Так же впустую работали гидрофонисты. На "Марианне" -- все время, на других кораблях -- по команде флагмана, в минуты тишины. Повторялась история с первым, ночным предупреждением. Ни малейших признаков опасности. Адмирал уже поднялся на мостик и нетерпеливо мерил его широкими шагами. В бинокль он видел, что дежурный инженер дремлет на палубе батискафа, а на юте* "Марианны" стоят, облокотясь на фальшборт, трое штатских -- русские наблюдатели. _______________ * Ю т -- кормовая часть верхней палубы на корабле. Оба предупреждения исходили от русских, а они -- надежный народ. Странный и надежный. В этом случае они, по всей вероятности, ошиблись... Прозвучал сигнал телефона -- адмирал выхватил трубку у флаг-офицера*. Донесение гидрофонного поста "Марианны"? Давайте... _______________ * Ф л а г- о ф и ц е р -- офицер для поручений при командире эскадры. "В полумиле к норду единичный звук, напоминающий удар металлом о металл. Точное направление и глубину засечь не удалось". Адмирал прищурился, соображая расстановку кораблей эскадры. К норду от "Марианны" патрулировал эсминец. Наверное, дурак матрос обронил молоток в трюме -- вот вам и металл о металл... Ладно! Добросовестности ради он прикажет эскадре застопорить машины. Полную тишину, и всем слушать море. Ни звука до десяти часов! А затем -- погружение... Корабли покачивались на зыби. Умолкли машины. Прекратились все работы. Поиск советской подданной Екатерины Гайдученко продолжали "летающие лодки" и вертолет. Но все понимали, что поиск не даст результатов. 26. КАПИТАН И СТАРШИЙ ПОМОЩНИК Мы оставили Катю Гайдученко на подводной лодке "Голубой кит" полтора часа назад -- около семи утра по ньюйоркскому времени. Что делала Катя в секретном отсеке, мы знаем. А вот чем занимался капитан "Голубого кита"? Придя в центральный пост, он попытался выяснить без шума -- завалило субмарину при оползне или она свободно лежит на дне. Команда угрюмо ждала его распоряжений. Чтобы вырваться из-под обвала, надо продуть цистерны аварийного всплытия, рвануться вверх что есть силы! Слабые, неуверенные движения могут вызвать новый обвал, и тогда положение субмарины станет безнадежным, если оно уже сейчас не безнадежное. Вверх, вверх! Все смотрели вверх, и все думали об одном. Самое страшное для подводника -- остаться погребенным на дне моря. Кончится воздух рано или поздно, но еще раньше кончится пища -- запасов в кладовых оставалось на месяц от силы, а дальше, если лодка не выберется, их ждет голодная смерть. Старший помощник смотрел на капитана и незаметно кусал губы. Ждал команды начальник поста погружения и всплытия. Его подчиненные -- трюмные старшины -- держали руки на маховичках, открывающих сжатому воздуху путь в аварийные цистерны. В машинном отделении замерли электрики, готовые запустить атомный реактор на рабочий ход. "Голубому киту" понадобится вся мощность турбин, чтобы раскачаться в вязком иле и вырваться из него на свободу. Старшина рулевых Бигнапалли сам встал за горизонтальные рули. В центральном посту собрались лучшие специалисты. Без команды, сами, они пришли и сменили менее опытных людей. Они ждали от капитана решительных действий -- морская практика предписывает быстрые и решительные действия перед лицом опасности. Но капитан не торопился. Прежде всего он потребовал доклада от "слухачей", сидящих с наушниками у своих гидрофонов. В море стояла мертвая тишина. Если вы помните, корабли французской эскадры в это время стояли вокруг батискафа. Эсминец и посыльное судно патрулировали далеко за горизонтом, едва доносился шум их винтов... Капитан Солана шепотом обругал проклятого француза и его неожиданную предусмотрительность. Распорядился -- поднять перископ, и снова выругался. Перископ не хотел подниматься из корпуса лодки в воду, на него давила морская толща -- пятьдесят атмосфер! Обычно перископы поднимают у самой поверхности, чтобы, не всплывая, скрытно наблюдать за надводными кораблями. -- Нажать воздухом высокого давления! -- приказал капитан. Медленно-медленно полезла вверх толстая стальная колонна. По ее блестящей поверхности покатились капли воды, из шахты в полу вылезла нижняя часть перископа с мягкой резиновой рамкой для глаз. Капитан откинул рукоятки по бокам колонны и распорядился: -- Прожектор включить! Теперь все смотрели на подволоку -- потолок центрального поста. Там, наверху, над корпусом лодки, вспыхнул прожектор, освещая темную толщу воды. Если там вода, а не ил... Так подумал каждый. Солана решительно ухватил рукоятки перископа и прижался лицом к рамке. Все затаили дыхание. Капитан пытался при свете палубного прожектора осмотреть корпус субмарины. Его длинные белые пальцы шевелились на рукоятках, поворачивая вниз объектив перископа. Потом капитан стал с усилием поворачивать колонну, чтобы осмотреть самое опасное место -- корму. Перископ снова не поддавался. -- Помогите мне, Ферри! Вдвоем они едва-едва смогли развернуть перископ. И наконец капитан проговорил с облегчением: -- Корпус чист. Все зашевелились в главном посту, вздохнули. Корпус чист, значит, ил не обрушился сверху на лодку, обвал прошел под ней. Опасность еще не миновала, правда -- иногда ил засасывает корпус только до половины, а вырваться нельзя. -- Шум винтов на поверхности, -- доложил "слухач". -- Наконец-то! -- Солана опять бросился к перископу. -- Подвсплыть на пять -- десять футов, не больше! Трюмные старшины переглянулись -- командир требовал невозможного. Очень легко выбросить лодку прямо на поверхность (если она пойдет из ила, конечно). Труднее поднять ее на два десятка метров. Капитан требовал приподняться на три метра, не больше! Старшины шепотом совещались с командиром своего поста. Капитан от перископа зашипел: -- Вы что, заснули? Лодку тряхнуло и поставило на ровный киль -- трюмные сделали невозможное. По всем отсекам прокатился шепот: -- Подвсплыли... Катя в своем заключении услышала толчок. Бигнапалли наставительно сказал, ни к кому не обращаясь: -- Аллах велик и всемогущ! Перископ одним рывком опустился в шахту. Капитан стоял возле нее и презрительно улыбался. -- Старший офицер! Наведите порядок в команде! "Проклятый сухарь!" -- подумал Бен, послушно наклоняясь к микрофону. Пока он успокаивал команду, капитан жестом приказал: положить лодку на грунт. -- Под корпусом твердый грунт, месье Ферри, -- пояснил он, глядя на Коротышку ледяными глазами. -- Попрошу вас в мою каюту. Бен Ферри удивился до крайности. Впервые за полгода капитан назвал его "месье Ферри" взамен обычного обращения -- по фамилии без всякого "месье". Старик не церемонился со своими офицерами. -- Есть, сэр. Я должен сделать некоторые распоряжения, затем явлюсь в вашу каюту. -- Попрошу вас пойти немедля! -- отрезал капитан, прикоснувшись к заднему карману. Этот жест, скорее всего бессознательный, вывел Бена из равновесия. Зачем этот тип таскает при себе пистолет? Зачем он играет в солдатики? При наборе команды всем было объявлено: они нанимаются на частное исследовательское судно -- отлично! Жалованье очень высокое и страховка тоже -- замечательно! Но я вас спрашиваю, зачем у капитана частной субмарины пистолет? Зачем он пятые сутки лежит на дне? Дожидается вражеского корабля, чтобы угостить его торпедой? Старший помощник клокотал, как перегретый паровой котел. Вздыхая от злости, он проследовал за капитаном в его каюту. Как всегда, она была тщательно заперта -- еще один штрих к капитанскому портрету! Даже на атомных подводных лодках места маловато. Дверь в каюту командира находилась в офицерской кают-компании, за буфетной стойкой. Солана возился с замком каюты, а Коротышка ждал позади стойки. И здесь на него наскочил земляк Понсека. Жуликовато оглянувшись, он прошептал: -- В носовом отсеке был слышен второй голос. -- Вас понял, -- прошептал Коротышка и решительно направился в каюту. Повинуясь его жесту, Понсека удобно устроился за стойкой, на месте стюарда, который -- о, святая простота! -- не запер погребец с бутылками. Жан хватанул из первой попавшейся бутылочки, подышал округленным ртом и подмигнул надписи "Капитан" на двери каюты. А за дверью начинался серьезный разговор. Капитан торопился и потому не пригласил старшего офицера сесть. Они стояли в узком промежутке между койкой, вертящимся креслом и столиком и смотрели друг на друга, как боксеры перед схваткой. Капитан был выше на целую голову, он смотрел сверху вниз, наклонив длинное белое лицо. Старший офицер был румян, и его черные усы воинственно топорщились над красными губами. Вместе с тем в их внешности было и что-то общее, придаваемое людям одинаковой формой. Наглаженные брюки и тужурки, твердые воротнички крахмальных рубашек, аккуратные полоски манжет. И синие войлочные туфли, надетые поверх ботинок. Одинаковым жестом они приподняли манжеты, чтобы посмотреть на часы, -- щегольские плоские у Коротышки и старинные золотые у капитана, -- и разговор начался. -- Месье Ферри, откуда взялась девчонка? -- П-простите, сэр? Бен прямо-таки зашатался от неожиданности. Ого! Русская девочка опять появилась на субмарине? Вот вам и голос в носовом отсеке... Нечего сказать, выбрала место! -- Месье Ферри, я был о вас лучшего мнения, -- флегматично продолжал капитан. -- Вы отвечаете за порядок в команде. Бен уже взял себя в руки и решил, как он будет себя вести. Притворяться дурачком, пока дело не прояснится. -- Да, сэр, виноват. Девушек на "Кита" мы не приглашали, хо-хо! -- Балагурите? Напрасно, Ферри, напрасно... Она вас знает. Докладывайте: почему на корабле находится пассажирка? "Прием второй, -- подумал Бен. -- Начали". -- Сэр, неужели вы... боже мой!.. неужели вы серьезно? Д е в у ш к а? -- Девчонка! -- рявкнул капитан громким шепотом, который после пятисуточной молчанки прозвучал полноценным криком. -- Девчонка, девчонка, месье Ферри! И она знает вас! -- Но я не знаю никакой девчонки! Боюсь, что она вам приснилась, сэр. Бен плохо владел английским языком. Он хотел сказать: "привиделась", а сказал: "приснилась". Это прозвучало нагло. Капитан Солана глядел на своего помощника, медленно краснея от ярости. Коротышка отвечал ему серьезным, взволнованным взглядом. Прием второй: он делает вид, что принимает командира за сумасшедшего. -- "Приснилась"! -- повторил капитан. -- Хо-ороший сон! Приснилась, чтобы сказать мне, что знакома с вами? -- Командир, разрешите вызвать врача, -- с наглостью отвечал Коротышка. И Солана заколебался. Старший офицер чересчур уверен в себе и непозволительно дерзок. Неужели он ничего не знает о девчонке? -- Сэр, вы нездоровы! -- гнул свое Коротышка. -- Это бывает у подводников. Я знаю, я служу двенадцать лет, сэр... Как это по-английски... галлюцинации? Люди появляются, потом исчезают. Моему другу приснился дьявол в оранжевых купальных трусиках. -- К дьяволу трусики! Девица в носовом отсеке, Ферри! Перестаньте паясничать и следуйте за мной! Теперь Коротышка владел положением. Он сбил капитана с толку. Оставалось лишь протянуть время, пока девчонка не исчезнет с субмарины: он хорошо помнил, что позавчера русская девочка пробыла на "Ките" семнадцать минут, и ни секундой больше. -- Простите, сэр, двери охраняют снаружи. Без врача я вас не выпущу, -- заявил старший офицер. Он ждал вспышки -- стрельбы, возможно, -- и рассчитывал на свою ловкость и тесноту каюты. И ошибся -- капитан усмехнулся, сунул в рот сигарету. -- Следовательно, бунт? -- О, сэр! Я ваш первый помощник, я должен заботиться о вашем здоровье. -- Поэтому вы приставили охрану к моей каюте? -- Точно так, сэр. Я вынужден доложить, что ваши действия... э-э... вызывают удивление. Ваши помощники не осведомлены о цели ваших действий... но простите, сэр. Вам лучше самому вызвать врача. -- Нет, продолжайте, я весь внимание, -- с удивительной кротостью пригласил капитан, вертя в руках литую пепельницу. -- Как угодно, сэр! Я заметил, что ваши действия угрожают жизни команды. Только что вы рисковали собой и нами, не желая нарушить звукомаскировку. Такие действия нормальны на войне, мы же -- частный корабль, и война пока не объявлена. Вызывает удивление, что никто, кроме боцмана и стюарда, не имеет доступа в носовой отсек. Наконец... Солана прикинул расстояние для удара -- пепельницей в висок, насмерть. Точный расчет: если старший офицер знает о Рыбе, то проболтается именно сейчас... -- Наконец, девчонка, сэр! Теперь я понял -- вы нездоровы... -- А Рыба? -- перебил его капитан. -- Какая рыба, сэр? "Не знает", -- подумал Солана и отставил пепельницу, погасив заодно окурок. "Он и в самом деле тронутый", -- подумал Ферри. -- Рыбы, месье Ферри, рыбы, изучением которых я занимаюсь. Я не говорил, что звукомаскировка необходима, чтобы не распугивать рыб? -- Кажется, нет, сэр. Вы говорили, что изучаете их психологию. -- Бен пожал плечами. -- Психологию! Лежать под обвалами из-за рыбьей психологии... -- А за что я гарантирую вам огромную страховую выплату? -- возразил капитан. -- Именно за риск, господин старший офицер. Я -- ученый, а не яхтсмен. И что вы плели о носовом отсеке? Боцман -- мой лабораторный служитель, вы это прекрасно знаете. Я не терплю посторонних в своей лаборатории и хотел бы выяснить, кто подсунул туда девчонку... Молчать! Бен сделал вид, что неохотно повинуется приказу. -- Пойдете со мной в отсек, месье Ферри. Посмотрим, кому из нас требуется врачебная помощь. "А птичка-то улетела!" -- подумал Бен. Понсека стоял навытяжку в буфетной. Капитан прошел мимо него, как мимо неодушевленного предмета. Бен сделал знак -- все в порядке. И Понсека, строя рожи, двинулся за командирами. Они прошли через кают-компанию. Дювивье и третий помощник, штурман Галан, прихлебывали кофе за большим столом. Весельчак Понсека упрямо шел за старшим помощником, но дальше носового тамбура ему проникнуть не удалось. Ферри буркнул: -- Не крутись под ногами! Понсека пришлось остаться со стюардом, охранявшим дверь в отсек. Стюард немедленно начал принюхиваться к Понсека -- от матроса пахло яблочной водкой из офицерского буфета. Капитан Солана осмотрел печать на двери, вставил в замок длинный ключ, дважды повернул его, потянул на себя и еще раз повернул. Взялся за дверной затвор -- он отворился со слабым скрипом. Придерживая дверь, Солана оглянулся на Бена. -- Гостю -- дорога! Входите, месье Ферри... Дверь открылась. Коротышка перенес ногу через комингс и шагнул в носовой отсек. 27. ОЧНАЯ СТАВКА Дверь отворялась наружу, в тамбур. Едва скрипнул затвор. Катя очнулась от дремы и метнулась к своему кирпичу -- занесла над головой. И увидела вытянутое от изумления лицо Коротышки. Ему не пришлось наклоняться при входе, поэтому Катя узнала его сразу. Коротышка поднес к губам два пальца и совершенно искренне прохрипел: -- В самом деле, она здесь! Поворачивая за собой овальную дверь, в отсек входил капитан Солана. Он засмеялся, увидев кирпич, и проговорил рокочущим шепотом: -- Мисс вооружилась как могла. Не вздумайте метать в меня камнями, мисс. Здесь нельзя шуметь. Нельзя?! Катя засадила кирпичом в стенку -- громко, с гулом. Вот тебе! (Этот удар и услышал гидрофонист "Марианны".) Ферри схватил ее за локти, опередив капитана. Он тряхнул ее -- не слишком крепко, прошептал: -- Мисс! Так нельзя! -- и потихоньку добавил: -- Терпайте... -- Не буду терпеть! Я что, в тюрьме? Что вы меня трясете? Бен выпустил ее и незаметно для капитана еще раз сделал знак: молчи, положись на меня. Теми же двумя пальцами он сдвинул берет на затылок и расправил усы. Выкатил глаза, как краб на отмели. -- Кто бы мог подумать, сэр! Ведь отдельные каюты имеем только мы двое. Неслыханно, сэр, неслыханно! А я думал -- вы повредились в уме... Кто вас прятал, негодница? -- болтал Коротышка, вовсю калеча английские слова. -- Посмотрите, сэр, какая она румяная! Невозможно подумать, что три недели она не видела света... Ферри не стал притворяться, будто забыл про тайны носового отсека. Он болтал, и осматривался, и не находил ничего подозрительного. Отсек нормально оборудован для судовой лаборатории: приборы, столы, аккуратно заделанные отверстия от торпедных аппаратов. Бен заметил и маленький иллюминатор, снабженный задрайкой -- ученый-океанограф должен смотреть в море. Капитан молча ждал, шевеля тонкими губами. Паук проклятый! Катя сунула в рот косичку, чтобы не проболтаться. Не пройдет твой номер, Паук! Сто двадцать два провода, три кругляшки -- где они? Катя старалась даже не смотреть на капитана. А часики, бабушкин подарок, громко тикали на ее руке, торопились-торопились... Она решилась искоса взглянуть на часы -- скоро семь. Подняла глаза: капитан шевелил губами, наблюдая за ней и за Коротышкой. Она опустила глаза в пол. Неясным ходом мысли Катя догадалась -- не смотреть на Коротышку, иначе Паук прочтет по глазам все ее надежды. На кого теперь надеяться, кроме доброго Коротышки Бена? -- Неслыханная дерзость! -- трещал старший помощник. -- С вашего позволения, сэр, я разыщу негодяя... -- Ж у т к о г о м о л о д ц а, -- ехидно вставил Солана. -- Да, сэр, я покажу ему жуткого молодца, -- подхватил Бен, полагая, что научился новому бранному слову по-английски, вроде "бандита" или "хулигана". -- Жу-уткого молодца, сэр! Простите, один вопрос: ваша печать была цела на двери? (Капитан кивнул.) Кто бы мог подумать?.. Подделка печати -- серьезное преступление! Я займусь этим делом, сэр. Это дело порочит меня как старшего офицера! -- Хорошо, -- безразличным тоном сказал капитан. -- Займитесь, Ферри. Он понял, что старший помощник не прятал Катю на субмарине. Девчонка не ждала Коротышку -- нетрудно было догадаться по кирпичу. "Угрюмая маленькая дрянь! -- подумал Солана. -- Похоже, что Ферри не виноват". Хорошо. Не время сейчас ссориться с любимцем команды Беном Ферри. Его самого команда не слишком любит. Капитан это знал. Не любит и боится. -- Пойдемте, мисс! -- Бен вдохновенно продолжал свою игру. -- Пойдемте... Могу поздравить, командир, вы имеете комфортабельную лабораторию. Ведь я не профан, я знаком с океанографией... Прекрасная лаборатория! -- Вы удовлетворены, Ферри? -- Вполне, сэр. Если вы не возражаете, я займусь делами... Пойдемте, мисс! -- Коротышка отлично совместил в голосе суровую и покровительственную интонации. -- Пойдемте со мной... Кто бы мог подумать! В игру вступила Катя. Она помотала головой и ответила: -- Нет! Наполовину, чтобы помочь Коротышке Бену играть в незнакомых людей. Наполовину... Ох, она так надеялась на перемещение! -- Пойдемте, мисс! -- почти умолял Бен. -- Мне придется применить силу, пойдемте!.. Катя трясла головой. -- Теперь вы понимаете меня, Ферри? Я совершенно потерял голову от возмущения! "Проклятый Паук! -- подумала Катя и чуть не выдала себя, с таким злорадством посмотрела на Солану. -- Думаешь, заткнешь мне рот и спустишь своего Мака, как пса с цепи? Выпусти его теперь, попробуй!" -- Мисс, перестаньте дурачиться! -- прошипел Коротышка. У него даже губы задрожали -- он совершенно не знал, что ему делать. Но Катя опомнилась и кивнула. Капитан вышел первым. Ферри беспокоился, не выдаст ли их Понсека? Какое там! Старый матрос пропустил их через тамбур и пошел следом. С обычной своей лукаво-бесстрастной физиономией. Так же бесстрастно смотрел из кают-компании Дювивье. Они времени не теряли: рядом с Дювивье сидели еще два офицера. -- Господа, по местам! -- распорядился старший офицер. -- Месье Дювивье, вы свободны от вахты?.. Возьмите юную даму под караул в моей каюте... Да, сэр? Капитан холодной рукой тронул его за плечо. -- Отставить! Стюард! Живо! Откроете малую кладовую, запрете девчонку... Охранять будете сами, чтобы никто близко не подошел... Уважаемая мисс, -- он приблизил свое лицо к Катиному -- девочка крепко зажмурилась, -- помните, что с вами будет, если начнете орать!.. Помните, мисс, крепко помните!.. Чужая рука выпустила ее плечо, мелькнуло лицо человека в белой куртке. Ее втолкнули в темную комнатку. Она споткнулась о ящики на полу, взмахнула руками и упала. Сколько она пролежала с закрытыми глазами -- неизвестно. Она очнулась, почувствовав легкие толчки в подошву. Открыла глаза. В тусклом желтом свете громоздились по стенам картонные коробки. Над головой был маленький фонарик -- на косо падающем потолке. Ей опять постучали по ботинку. У входа стоял человек в белой куртке, с подносом в руках. Увидев, что девочка открыла глаза, он поставил поднос на пустую коробку и вышел. Лица его Катя не увидела, будто у него совсем не было лица. Запахло едой. Сначала Кате показалось, что пахнет противно, ее затошнило. Потом она различила запах жареного мяса, ванили и огурца. И поняла, что ее тошнит от голода. Слюна побежала в рот, как у собаки. Она ведь не ела с утра ничего, даже на большой перемене не поела из-за Доры Абрамовны... Дора Абрамовна! Неужели на свете есть Дора и Ванна Керосиновна, как все далеко-далеко, будто смотришь с высокой башни в перевернутый бинокль. А в парте она забыла новую кисточку для клея... Слезы капали в металлическую тарелку. Почему-то ей не дали вилки и ножа, одну ложку. Она съела пухлое жареное мясо, жесткий картофель, выпила томатный сок из алюминиевого стакана. Приподняла крышку с маленькой блестящей миски -- что-то белое, сметана?.. Ванильный запах, мороженое! Настоящее мороженое!.. Катя улыбнулась -- это Коротышка прислал ей мороженое, вот что! И она съела его большой ложкой, облизав ее после мяса. Поудобнее устроилась на коробках, поджала ноги. И почти сразу уснула от сытости, носом в сгиб локтя. Была бы здесь бабушка Таня, сказала бы: "Мов пьяный пан у канави". 28. ВСЕ ГОТОВО Стюард с каменным лицом стерег дверь в малую кладовую. Команда шепталась. Капитан шагал по центральному посту. На него поглядывали осторожно. Судовой врач, иронически ухмыляясь, раздавал обычные таблетки. Атомщики попросили разрешения включить резервный насос -- капитан спокойно отказал. В лодке слышались только редкие доклады "слухача". Он докладывал для порядка. Через пять минут после удара кирпичом шум винтов по всем направлениям смолк. Старшего помощника нигде не было. Он словно сквозь палубы провалился в грунт. Казалось, что капитана это нисколько не интересует. По диагонали он отмеривал шаги от поста управления движением до двери в кают-компанию и обратно; изредка поглядывал на часы. В одиннадцать часов по местному времени гидрофонист доложил капитану -- на поверхности разговаривают. Экипаж батискафа пробует гидрофоны. Капитан круто повернулся, подошел к микрофону судовой радиосети. -- Говорит капитан, -- услышала команда. -- Через несколько часов мы ложимся на обратный курс. Всей команде за отличную службу будет выдана премия -- три недельных оклада, внимание! Соблюдать режим полной тишины! Нарушителей режима лишу премии. Легким шагом Солана направился к рыбе. Пусть шепчутся! Этой премией он заткнул им рты, мерзавцам. Наступает его час. Слышите вы, наверху? Нет, они ничего не слышат, ничего... Он был уверен в себе настолько, что его не беспокоило отсутствие старшего офицера. Французский петушок наконец получил доступ в носовой отсек и очень доволен. Теперь он вынужден опрашивать команду -- восемьдесят человек! О-ля-ля, как говорят французы... Все-таки капитан наведался к каюте Ферри. Навстречу ему, опустив глаза, прошмыгнул штурманский электрик, голландец. Превосходно, месье Ферри занимается следствием! Пусть себе занимается. Никто не заметит, как Рыба выскользнет из отсека и устремится к батискафу, никто во всем мире не будет знать, почему батискаф "Бретань" взорвался, поднимаясь от "Леонардо да Винчи". Лишь одно беспокоило капитана. Французы несомненно мастера подводных работ, но механические руки "Бретани" могут и не добраться до сейфа. Тогда... Ну что ж, тогда он продаст "Голубого кита", построит батискаф и сам поднимет сейф. 29. ПОГРУЖЕНИЕ Туманное солнце медленно катилось от берегов Европы к берегам Америки. На палубе "Марианны" собрался весь научный состав экспедиции, гости, офицеры. Десятки репортеров затаптывали надраенную палубу, спотыкались о кабели телевидения, лезли на мачты и надстройки. Сам адмирал спустился в катер, чтобы проводить экипаж "Бретани" к суденышку. Он обнял храбрецов за плечи, и так, втроем, стоя в катере, они удалялись от "Марианны". Адмиральский флаг раздувало ходовым ветром. Телевизионные камеры вертолета следили за тем, как оба подводника перепрыгнули с катера на палубу "Бретани". Обменялись несколькими словами с дежурными инженерами. Вот командир батискафа капитан Турвилль принял у инженера заглушки от балластных бункеров. Спрятал, похлопал по карману. Вот, подобно морскому черту, из-под поплавка вынырнул аквалангист в резиновом костюме -- поднимает руки. Все в порядке. Инженеры подтягивают к борту шлюпку, чтобы перейти на нее. Адмирал делает приглашающий жест. Инженеры прыгают в адмиральский катер, рулевой берет шлюпку на буксир. Катер отваливает от батискафа. На палубе остались двое храбрецов. Они отдают честь, сам адмирал прикладывает руку к козырьку фуражки, еще минута... Но что это? На батискафе остался еще один человек. Вот он неторопливо пробирается с носа к маленькой, совсем игрушечной рубке "Бретани". Комментатор поясняет -- это "хозяин батискафа", главный инженер. Он последним пожимает руки подводникам, помогает им спуститься в шахту. Оказывается, внутри поплавка проходит шахта до самого входа в гондолу... Экипаж скрылся в шахте. Инженер берет телефонную трубку, что-то делает на палубе, все! Шахта заполнена водой. Инженер прыгает в последнюю шлюпку. Телефонная трубка еще в его руке. Погружение началось! Бесшумно, медленно батискаф исчезает в воде. Двадцать метров его сопровождают пловцы, но вот и они вернулись на поверхность. Теперь все сосредоточилось у гидрофонистов. Они поддерживают непрерывную связь с "Бретанью". Они помогают капитану Турвиллю найти в глубине мертвый корпус корабля: мощные эхолоты "Марианны" как бы видят на дне "Леонардо да Винчи" и приближающийся к нему батискаф. Громкоговорители разносят по палубам "Марианны": "Все благополучно, скорость погружения шесть десятых метра в секунду. Все благополучно, внимание, внимание! Сейчас будете слушать передачу с батискафа". "Марианна", я -- "Бретань", слышу вас хорошо. Скорость -- шесть десятых, глубина восемьсот метров. Наружного света не видим. Сильное течение. Все благополучно, конец". На корме два океанолога затеяли спор об океанских течениях. Общее волнение не помешало еще десятку ученых присоединиться к спору, и он кипел вокруг кормовой лебедки, прерываемый только сообщениями радио. Прошло сорок минут. Батискаф заканчивал спуск и включил электромоторы, приближаясь к погибшему кораблю. "Марианна", я -- "Бретань", слышу вас удовлетворительно. -- Гидрофон батискафа гудел под морем. -- Глубина тысяча пятьсот двадцать, вертикальная скорость -- ноль. Вижу корабль, иду к нему. Надстройки проходят в десяти метрах под гондолой..." "Бретань", у гидрофона начальник экспедиции. Вы над корпусом "Леонардо да Винчи". Приступайте!" Все прожекторы батискафа были включены. Яркий белый конус света покачивался в черной воде. Играл расплывчатым пятном на носовой надстройке "Леонардо да Винчи", когда-то белой и глянцевой. Сейчас она была покрыта неровным коричневатым налетом. Стекла иллюминаторов были целы, но не отражали света, как прежде. Корабль лежал на боку, пробоиной вниз, и казался совершенно целым. Носовая часть прогулочной палубы отвесно скатывалась ко дну океана и высоко надо дном тонула во мраке. Слева от батискафа оставалась огромная мачта "Леонардо", еще дальше -- зев дымовой трубы, в которую батискаф мог бы проплыть, как в туннель... "Приступаем", -- доложил на поверхность командир Турвилль. Второй пилот, лейтенант Морилло, уже шевелил суставами механических "рук". Сам командир управлял "Бретанью", поддерживая ее, как воздушный шар, над мертвыми палубами корабля. Подводники сидели, скрючившись в тесной кабине. Правая лопатка Турвилля касалась левой лопатки Морилло. Они смотрели наружу -- каждый в свой иллюминатор. -- Пятое окно, -- сказал лейтенант. -- Приступаю. С "Бретани" не вели телевизионных передач -- экономили запасы электроэнергии. Поэтому никто не видел, как механическая "рука" взяла электрорезак, поднесла его к обшивке корабля и начала прорезать окно в каюту -- в бывшую каюту помощника капитана "Леонардо да Винчи". О, это была сложная операция! Резак медленно скользил по обшивке, оставляя за собой черную, немного извилистую линию. Несколько раз приходилось останавливать работу -- в воде расползалось облако ржавой мути, скрывая резак от глаз лейтенанта. Если бы в глубинах океана были зрители, они увидели бы пугающее зрелище! Корабль лежал, подобный мертвому чудовищу, а над ним висел маленький продолговатый хищник -- батискаф -- и светил тремя огненными глазами во тьме. Одной длинной суставчатой "рукой" он держался за бок своей жертвы, а в другой сжимал синий, блистающий огонь резака. Как узкий, короткий кинжал. Он полз, описывая четырехугольник. Наконец обшивка была прорезана, четырехугольник замкнулся. Механическая "рука" оставила резак и попыталась поднять обшивку -- металл не поддавался. Турвилль чувствовал спиной, как шевелятся лопатки Морилло -- лейтенант тащил рукоятку на себя, сгибая локоть механической "руки" -- весь батискаф раскачивался, как язык колокола... Есть! Обшивка поднялась и соскользнула вдоль палубы вниз, планируя наискось в воде, как лист картона планирует в воздухе. Из внутренности корабля поднялся столб ржавчины и окутал гондолу, расплылся в облако, скрыл за собой все. Опять пришлось ждать -- ржавая пыль оседала медленно. Капитан Турвилль коротко доложил на поверхность: "Удалили обшивку, видимости нет, отдыхаем". Адмирал, все еще улыбаясь, оттолкнул "слухача" и сам сел за гидрофон. Эту улыбку и непривычную грубость адмирала, наверное, никто не заметил -- теперь всех охватила настоящая тревога. Опасное дело -- спуск в глубины океана, но еще стократ опаснее работа на затонувшем корабле. Опасно каждое движение, каждая лишняя секунда, ведь батискаф висит в окружении десятков канатов, трапов и поручней корабля, в двух метрах от проломленной шлюпки и в пяти метрах от грузовой стрелы! Стоит ему зацепиться за канат или поручень -- никакие усилия не спасут "Бретань". Она останется на дне вместе с экипажем... Муть наконец рассеялась, и Морилло увидел сейф. Стальной шкаф стоял в каюте у самого борта, между двумя иллюминаторами. Теперь обшивка вместе с иллюминаторами зарылась в ил на дне, а светлый прямоугольник сейфа блестел под прожекторами. Морилло и Турвилль десяток раз репетировали эту часть операции. Левая механическая "рука" изогнулась, ее кривой палец искал грузовое кольцо-рым на крышке стального шкафа. После пятой попытки палец вошел в кольцо. Морилло сжал оба пальца и запер рукоятку. Получился грузовой крюк -- батискаф и сейф были связаны намертво. Разминая уставшую левую руку, лейтенант Морилло принялся опять работать правой: поймал резак, поднес его к подставке и начал срезать ее с корпуса корабля. Тем временем командир батискафа уже открыл балластные бункера -- в гидрофонах услышали глухой грохот железной дроби по борту "Леонардо". Турвилль сбросил столько дроби по весу, сколько весил большой сейф -- полторы тонны, -- и добавил еще пятьсот килограммов. Один поток дроби он видел сам, в свой иллюминатор. Второй поток, из носового бункера, был виден Морилло -- дробь мягко ложилась на уцелевший борт, позади прорезанного им отверстия. Они оба следили, как сбрасывается балласт. Если отверстие хоть в одном бункере засорится, беда! Добавочный груз сейфа рванет батискаф вниз, к корпусу корабля, ударит хрупкий поплавок о мощные ребра корпуса... Лучше не думать, что тогда будет, они этого не допустят все равно. Если засорится бункер, капитан попросту сбросит сами бункера, и "Бретань" вылетит на поверхность, как мяч. Впрочем, с бункерами ничего не случилось. Две тонны дроби двумя темными пятнами легли на борт "Леонардо". Резак прошел правую сторону подставки под сейфом и принялся за левую. Голубой кинжал электрического пламени приближался к углу сейфа, паровые пузыри поднимались в лучах прожектора и таяли, как шарики льда в кипятке... -- Внимание! -- проговорил Морилло. -- Кон... -- Лейтенант не успел закончить. Сейф оказался слишком тяжелым. Он сорвался с подставки и потянул за собой батискаф -- лениво прогрохотало, послышался скрежет, гондола нижней частью погрузилась в отверстие, покачнулась, и все стихло. -- Попались! -- сказал Морилло. -- Только не спеши, командир... Кто мог знать, какой из десятков проводов зацепился или еще зацепится за рваные края отверстия? На батискафе болтается так много разных проводов, трубок и прочего... Самое умное было бы -- бросить нелепый железный ящик и вырваться сразу, одним махом! -- Бросить успеем, -- сказал Турвилль. -- Скажи, Морилло, неужто в копилке полтонны лишних драгоценностей? Оба нашли силы рассмеяться. Главное, самое главное -- не падать духом! Турвилль проговорил в гидрофон: "Марианна", я -- "Бретань". Встретился с трудностями, прошу увести корабли от места погружения. Конец". Это было необходимо, чтобы не удариться о корабль при быстром подъеме. Поверхность не ответила. При ударе повредились гидрофоны "Бретани". В наушниках была мертвая тишина. И капитан Турвилль прошептал: -- Ну и что, мы-то еще живы! -- Он еще и еще раз вызвал "Марианну". Молчание. -- Сбрасываю балласт, -- сказал командир. Теперь лейтенант не видел носового бункера -- передний иллюминатор батискафа уткнулся в борт "Леонардо". Дробь с шорохом падала на мертвый корабль. Офицеры ждали. Турвилль шепотом отсчитывал сброшенный балласт: -- Двести, триста, четыреста килограммов... И вдруг борт шевельнулся перед глазами лейтенанта -- "Бретань" всплывала! Медленно с грохотом и скрежетом гондола приподнималась над раной в борту корабля, вот уже стальные "руки" показались до "локтей", еще немного -- что это? Батискаф покачивался, как привязной воздушный шар. Зацепились!.. Вот теперь действительно зацепились. Балласт стучал по обшивке, батискаф висел неподвижно. -- Бросим его, командир! -- крикнул Морилло. -- Из-за министерских скупердяев... -- Тихо, сынок! -- Капитан взял его за плечи. -- Тихо, сынок, тихо!.. Покажи руки -- не дрожат? Молодец!.. Стоп балласт, попробуй пошевелить резаком, немножко, капельку... Хорошо. Правая лапа не цепляет. Резак не бросай, мы связаны с ним проводом! Покачай копилку в левой лапе... Вот оно! Левая держит. Слышишь, как мы закачались? Придется бросить копилку. Бросай, чего же ты ждешь? Лейтенанту было стыдно. Какой позор, он, лейтенант Морилло, испугался и закричал на командира... Но сейчас он уже в форме -- клянусь честью! -- Командир, -- сказал Морилло, -- посмотри, как мы качаемся. Вот, вот -- видишь? Нас водит на коротком плече. Мы зацепились локтем, левым локтем, а не... копилкой. -- Добро! -- ответил Турвилль. -- Попробуй разогнуть левую. Они у с л ы ш а л и то место, в котором застрял левый локоть. Морилло закрыл глаза, казалось, он весь переселился в свою левую руку. Он распрямлял локоть, и в нем скрежетало рваное железо и впивалось в сустав. Гондола раскачивалась, окруженная оранжевым облаком ржавчины... Лейтенант застонал, рванул сильнее -- поддалось! Они поднимались! Поднимались! Без шума, как во сне, ржавое облако кануло вниз, световое пятно понеслось, прочерчивая полосу по безмолвному кораблю, и сжалось, исчезло! -- Выпускаю бензин, -- сказал Турвилль. -- Мы поднимаемся слишком быстро. 30. ГДЕ МАК? Капитан "Голубого кита" вернулся в носовой отсек за десять минут до начала погружения батискафа. Он знал, что экипаж батискафа будет держать связь с "Марианной" через гидрофоны. Поэтому, войдя в отсек, Солана удостоверился, что его гидрофон работает. На поверхности тарахтел моторный катер. С батискафа спрашивали, заполнена ли шахта водой. Потирая пальцы, Солана направился к рабочему столу, достал отвертку. Малые кусачки отсутствовали в гнезде. Капитан поискал глазами, обнаружил их на полу. "Девчонка занималась маникюром", -- подумал капитан, но внутри, у желудка, стало холодновато. Он быстро и внимательно осмотрел приборы. Ничего не заметив, успокоился, аккуратно поставил на место провода, выдернутые перед уходом. Включил приборы. И понял -- катастрофа... Одинокая сигнальная лампочка загорелась в углу, и только. Не гудели трансформаторы, все было мертвое! Капитан Солана наотмашь рукояткой отвертки ударил себя по голове, бормоча: -- Кретин, кретин, безмозглый кретин! Метнулся к выходу -- расправиться с девчонкой. Остановился. Нельзя, нельзя! О, потом он задушит ее своими руками! Вот так, так, так... Задыхаясь, он огляделся: шуршала бумага на столе. А-а, мышонок, красноглазая тварь!.. Белый мышонок сослужил последнюю службу: помог успокоиться капитану. Солана поймал его за хвостик и, содрогаясь от наслаждения, швырнул о переборку. Панька откатился за телефон, упал на спину, дергая лапками. Не посмотрев на него, Солана бросился к ящику с инструментами. Время еще не потеряно. Нет, нет! Он включил паяльник. Несколько секунд мычал, раскачиваясь. Взял себя в руки. Время еще не потеряно! Слышите? Стремительно, бегающими пальцами он принялся ощупывать соединения и провода. Он сам, он один собирал всю систему приборов, он сам их регулировал, паял и перепаивал. Что бы девчонка ни натворила, он найдет! Очень скоро капитан понял, что девчонка резала кусачками наобум -- еще бы! -- и в основном испортила измерительные цепи. Не работали приборы, измеряющие температуру тела Рыбы, кровяное давление, количество кислорода в крови и тому подобное. Они капитана и не интересовали теперь. Считанные минуты жизни оставались у его любимого детища... Давление, температура -- зачем они теперь? Ему нужна связь, связь, нужно позвать Рыбу и услышать ее ответ, нужно открыть Рыбе люк на волю и отдать ей приказ. Вот они, цепи связи... ха! Пять-шесть проводов, три конденсатора... Через десять минут все будет о'кэй. Он зачищал концы проводов, паял, отдувая канифоль. Он действовал быстро, сноровисто, как профессиональный монтер, и все громче слышал внутри себя горестный голос: "Прощай, Рыба". Захватывая пинцетом зеленый цилиндрик конденсатора, Солана спросил себя: "Старина, ты жалеешь Рыбу? Ты взаправду состарился". Он отбросил идиотские мысли, нет, к дьяволу жалость! Мина плавает вместе с Маком. Рыба погибнет вместе с миной. Под стеллажами спрятана торпеда, на случай, если Мак промахнется. "Надутый петушок", -- подумал Солана о своем помощнике. Где ему было найти торпеду! Догадаться, что она лежит п о п е р е к субмарины, а не вдоль, как обычно. Но торпеда будет послана в самом крайнем случае -- торпеда шумит, продвигаясь в воде, и гидрофоны адмирала засекут его лодку. Из охотника он превратится в дичь, в преследуемого зверя... Работа была кончена. Тихо захрипел динамик: обычный шум, шорохи, потрескивание. Солана слушал их, перикосив рот от напряжения. Что-то было не так. Динамик передавал электрический шум, бессмысленный, пустой. Дыхания рыбы не слышно... Он стремительно сунул отвертку между двумя контактами -- раздался треск. Система исправна! Тогда он решился и окликнул рыбу в микрофон. Раз, другой, третий. Рыба молчала. Солана не мог больше ждать. Он приник к иллюминатору и отстучал согнутым пальцем условный сигнал, позывные Мака. Рыба не отзывалась и на стук по переборке. "Тук, тук; тук-тук-тук", -- отбивал Солана, прижимаясь лбом к холодной оправе глазка. Напрасно... Мак не поднялся к глазку. На задней стенке белело изображение батискафа. Метались сардины -- корм Рыбы. Рыба погибла -- понял Солана. Дьяволенок замкнул цепи, подключенные к сердцу Мака, и Рыба погибла! Какая чудовищная случайность, какое несчастье! Он в отчаянии стоял у переборки и вызывал Рыбу, Рыбу, Рыбу! Потом он полез под стол, где находился еще один иллюминатор, жадно осмотрел нижнюю часть аквариума и едва не рухнул лицом на палубу. Аквариум был пуст. Стоя на четвереньках, в унизительной позе, он чувствовал, что сходит с ума. Произошло невероятное, невозможное! Девчонка открыла люк и приказала Маку уйти. Девчонка -- орудие в руках кого-то из команды. Разве она нашла бы выключатель, открывающий люк? Разве она догадалась бы приказать Маку выплыть наружу? Неизвестный трус подставил девчонку вместо себя! Капитан Солана доберется до него! Он вылез из-под стола и мучительным усилием воли заставил себя не делать глупостей. Месть он отложит до конца операции -- ведь они все здесь, заперты в субмарине. Девчонка и весь экипаж в его власти. Старший офицер -- надутый дурак. Они в его руках. Между тем погружение давно началось. Гидрофон доносил уже слова адмирала: "Вы над корпусом "Леонардо да Винчи". Приступайте!" У Соланы оставалось еще время. Полчаса -- сорок минут, не больше. Столько времени займут подводные работы. Затем следовало атаковать. Солана увеличил мощность своего гидрофона и принялся отчаянно вызывать Мака. Рыба не могла далеко уплыть от субмарины. Куда ей плыть от своего командира? Солана звал и прислушивался, звал и прислушивался. Он знал, что сигнал его гидрофона не услышат на "Марианне". Он призывал Мака до того момента, когда капитан Турвилль доложил на поверхность: "Режем обшивку". Тогда Солана лихорадочно принялся готовить торпеду к выстрелу. О, теперь он готов был молиться, чтобы сейф не попал в руки французам! Чтобы батискаф запутался в снастях, потерял управление, чтобы экипаж струсил и поднялся! Послав торпеду, "Голубой кит" подвергнется атаке военных кораблей, быстроходных кораблей адмирала Перрена, вооруженных глубинными бомбами и управляемыми торпедами. Одна надежда -- послать им подарочек и уходить на полной скорости и на предельной глубине. Ничего, ничего! Французы не знают еще, что "Голубой кит" пойдет на глубине в полкилометра... Но отрываясь от работы, Солана передал приказ электрикам: подготовить атомный реактор к запуску на полную мощность. Через пятнадцать минут можно будет запустить, главную турбину... готово! Торпеда была подготовлена к выстрелу. Она устремится к "Бретани" по ультразвуковому лучу, направленному из носового отсека. Ультразвуковой наводчик стоял на правом столе. Капитан проверил его и убедился, что девчонка его не тронула. Осторожно, забыв обо всем на свете, Солана поймал лучом наводчика батискаф. Это было нетрудно. Гидрофон "Бретани" работал непрерывно. Капитан Турвилль с подробностями рассказывал о работе. -- Трепачи, петухи!.. -- бормотал Солана. На экране наводчика была резкая точка: "Бретань". Торпеда пойдет по лучу, как по шоссе, надо лишь подождать начала подъема. Торпеда должна перехватить батискаф на глубине в триста морских саженей. Лишь бы не упустить его из луча. Прошло пятнадцать минут. Начальник электромеханической части доложил командиру, что реактор взял полную мощность. Солана нетерпеливо пробормотал: "Хорошо". Батискаф добрался до сейфа! Глухой голос Турвилля был хорошо слышен в отсеке: "Зафиксировали левую руку на рыме, подрезаем подставку". Болтуны! Он им покажет, как воровать чужое имущество... -- Болтуны! Я даже рад, что не могу послать к вам Рыбу. Вы недостойны ее смерти! Весь ваш батискаф стоит меньше, чем Рыба! 31. ЭРИБЕРТО СОЛАНА Десять лет назад ясным весенним вечером в носовую каюту правого борта лайнера "Леонардо да Винчи" прошел итальянец среднего возраста -- пассажир Луиджи Буоно. Он лег спать в своей каюте. Через час лайнер вошел в полосу тумана, не сбавляя скорости. Еще через час вскрикнул вахтенный штурман: -- Синьор капитан, огни прямо на носу! -- Лево руля! -- приказал капитан. Поздно! Стальной нос "Конунга Олуфа" прорезал борт "Леонардо". Каюта, в которой спал итальянец, была сплющена в гармошку. На ее месте осталась зияющая пробоина. В корабль хлынула вода. В ту ночь Эриберто Солана, доктор медицины и наследник богатейшего торгового дома, стал единственным хозяином великого изобретения. Итальянец, погибший в носовой каюте, был его другом и компаньоном по работе. Они работали вместе семь лет. Первые опыты они поставили, когда были еще студентами. И все семь лет они регулярно спорили об одном и том же: стоит ли публиковать сообщение об открытии или ждать еще? Спор начинал Луиджи Буоно. -- Надо публиковать, Берто! Публиковать, печатать, т-р-р-р! -- Он вертел рукой, изображая печатную машину. (Солана пожимал плечами.) -- Берто, -- настаивал Луиджи, -- мы сделали большое открытие, может быть, великое!.. Подумай! Надо публиковать, Берто!.. -- Он приводил последний аргумент: -- Выдающиеся открытия принадлежат всему человечеству. -- Подожди еще немного, -- каждый раз отвечал ему Солана. -- Подожди. Еще рано. Обождем, пока рыбы не научатся говорить. Луиджи соглашался нехотя. Да, работы впереди было еще много. Меч-рыбы растут медленно. Они выращивали живых подводных роботов -- говорящих рыб, покорных человеческой воле. Главная мысль, само открытие принадлежало Луиджи Буоно. Второму компаньону, Солане, принадлежало все остальное: лаборатория, бассейны с морской водой, универсальный технический талант. Он обладал бешеной энергией и был очень богат. Он работал как дьявол и тратил деньги, не считая. Поэтому добрый, мягкий Буоно не слишком настаивал на своем. Он привык доверять Эриберто в практических делах. Шутка ли, они дружили еще в школе! Бессчетное множество раз Эриберто выручал его деньгами и дружеским советом... -- Ладно, подождем, -- соглашался Буоно. Работа продолжалась в глубокой тайне. Друзья вырастили первую рыбу, затем вторую. Третьей был Мак. Десять лет назад Мак был шустрым мальком -- всего локоть в длину, но уже обещал многое. К годовалому возрасту он начал выполнять довольно сложные команды и знал несколько слов. Тогда и произошла окончательная ссора. Буоно заявил, что не примет никаких возражений -- работа дала свои плоды, и теперь уж необходимо открыть ее всему миру. Чтобы в каждой стране люди научились выращивать рыб. Чтобы море покорилось человеку. Луиджи принес статью для журнала -- она давно готова. И Эриберто должен ее подписать вместе с ним. Солана отказался наотрез. Рано, все еще рано! Прежде надо вырастить взрослых рыб, чтобы никто уже не сумел догнать их лабораторию. Буоно спросил: -- Зачем? Мы не фабриканты оружия, мы -- ученые. Берто, признайся: ты хочешь выращивать рыб как живое оружие, для военных? Это мерзко! Солана ответил: нет. Этого он не хочет. Он просто не в состоянии отдать свое добро. Неужели друг не понимает его? -- Я понимаю, Берто. Умом, но не сердцем. Ты -- богач, а я -- бедняк. Ты вложил деньги в дело и хочешь их получить обратно с прибылью. Я вложил только мысли и ничего не хочу взамен. -- И ты, ты попрекаешь меня богатством?! -- закричал Солана. -- Не богатством, Берто. Логикой богатея. Образом мыслей. Богатство ослепляет, Берто! Так, или почти так, говорили они в последний раз. Прошло десять лет с той весны, и многое забылось. -- Я уезжаю в Америку, -- сказал Буоно на прощание. -- Меня приглашали в Принстон, ты знаешь... -- Знаю, -- ответил Солана. -- Но ты одумаешься. Буоно не одумался. Через день он отплыл в Америку на лайнере "Леонардо да Винчи", увозя с собой рукопись статьи и старый цейссовский микроскоп. Солана забыл подробности последнего разговора с Луиджи, но хорошо помнил тихую толпу у здания "Италиен Лайн", черные пиджаки и черные шали под белыми лучами солнца. Истерически рыдающих женщин в приемной управляющего. Жирную кайму вокруг списка погибших -- имя Луиджи было напечатано седьмым. Еще он помнил, как вышел из здания, опять прошел через толпу и сел в машину, потрясенный, растерянный. Несчастный. Но тогда уже мелькнула мысль: "Теперь я настоящий хозяин!" Статья с описанием открытия оставалась в корабельном сейфе. Очень скоро Солана узнал об этом как единственный наследник Буоно, круглого сироты. Он мог даже получить деньги -- компенсацию за погибший документ и страховую премию за гибель друга. Он отказался от денег, отказался благородно, в пользу семей погибших моряков, и это принесло ему облегчение. Ночью, наедине с самим собой, он подумал: как это все страшно и трагично. Но такова жизнь... Сейчас я, Эриберто Солана, нужнее для дела, и я жив. Лучший памятник он воздвигнет Луиджи, продолжив его дело! Он расширил лабораторию. С жаром и вдохновением он выполнял двойную работу: за себя и за Луиджи. Кое-чего он не знал и не умел. Пришлось учиться на ходу -- он был способным человеком. Два года назад он получил наконец устойчивые результаты. Все сто мальков уже умели понимать устные приказы. Они выплывали в море из бассейна и догоняли рыбачьи лодки. Находили под водой скатов и приносили их нанизанными на мечи. Солана проводил долгие часы у гидрофона, натаскивая рыбешек. Его любимец Мак знал уже пятьсот слов! Не хуже иного человека. И все чаще Солана думал: что же будет потом? Не только для бессмысленной охоты на скатов годятся рыбы. Мальки вырастут и смогут нести мины. И тогда Эриберто Солана станет владыкой морей. Он сможет пустить на дно любой флот мира! Незаметно, бесшумно. Гигантские авианосцы -- на поверхности. Подводные ракетоносцы -- в глубине океана. Сотня рыб становилась самым могучим морским оружием в истории. Обыкновенные рыбы с круглыми, бессмысленными глазами. И за каждую из них Солане заплатят. Много заплатят. Рыба не оставляет следа в воде, как прежние торпеды. Рыба не подает тревожного сигнала гидрофонисту, как любая торпеда на свете, -- у рыбы нет мотора и винта. Но самое ценное то, что его рыбы сами будут находить цель. По рисунку, например. Солана не торопился. Рыбы вырастут, и тогда он покажет товар лицом. Неожиданные события заставили Солану выйти в море, укрепив на спине Мака боевую мину -- прежде рыбы выходили в море с маленьким зарядом. Нескольких мальков Солана взорвал, когда они попадали в сети к рыбакам. События были угрожающие. Подводники французского флота решили поднять сейф вместе с пакетом Луиджи Буоно. Они знать не знали, что написано в бумагах Буоно, -- их интересовали миллионы дол