ава шестая. ХРУСТАЛЬНАЯ СТРАНА, ИЛИ ПОГРЕБАТЬ - ТАК ВЕСЕЛО

     Рано  поутру мы отправились в путь,  и как это ни казалось невероятным,
дорога  сделалась  совсем  негодной.  Натыкаясь на  огромные  камни, намытые
дождем,  мы  залетали прямо в ямы,  которых пытались  избегать. Дождь  довел
грязь до консистенции густого теста, и, плывя по пояс в этой скользкой жиже,
мы неожиданно налетали на  скрытые под ней скалы. Мои бедра и  спина до того
разболелись, что я уже клял себя за то, что не послушался совета Ли полететь
самолетом  и не подвергать себя  костоломной тряске. Единственным  утешением
было то,  что небосвод был голубым, солнце вовсю сияло и от всего вокруг шел
белый пар.
     К  нашему удивлению, нам попалось мало  птиц,  зато много прочей фауны.
Пара переходивших дорогу  чванливой походкой мангустов с хвостами колесом  и
шоколадными  мордами  предусмотрительно  пропустили  наш  кортеж  вперед,  с
интересом  взирая на нас золотистыми глазами и вытянув хвосты трубой, словно
восклицательные  знаки,  и только  потом  медленно  и  беззаботно  закончили
переход.  Однажды  дорогу  нам  переполз удав;  медленно выписывая петли, он
пробивал  себе  дорогу сквозь  грязь.  Достигнув противоположной стороны, он
ненадолго задержался отдохнуть - хотя, по-видимому, обратил внимание на наше
присутствие - и после этого исчез, сверкая чешуей, будто смазанной маслом. В
общем, как я  заметил,  на Мадагаскаре все млекопитающие и рептилии были  до
того ручными, что  легко могли  стать мишенью точно  нацеленного мачете  или
пули даже самого плохого стрелка.
     Проехав  мимо одной из деревень, спрятавшейся за холмами и оттого почти
невидимой,  мы  догнали  по  дороге группу  местных  жителей, несущих  нечто
странное.  Поравнявшись,  мы  увидели,  что  группа  состояла  из  мужчин  и
подростков, и все - в соломенных шляпах, столь популярных  у малагасийцев. В
середине четверо  мужчин несли на грубо  сколоченных  носилках  труп старца,
частично  закрытый  ламба.  Погребальное  шествие  выглядело,  однако, очень
весело - все болтали, курили сигареты, махали нам,  когда мы проезжали мимо,
тогда как покойник подпрыгивал  и трясся на  носилках, словно был еще живой.
Старца несли в первый раз в последний путь.
     Судя по всему,  мальгаши весело и задорно воспринимают смерть. У многих
племен на Мадагаскаре существует обычай извлекать из могил  кости предков; в
честь этого  устраивают хорошую пирушку,  а кости  потом вновь погребают  со
всей  пышностью.  Не  знаю, так ли  это на самом деле, но слышал,  будто  на
стоянках такси на Мадагаскаре вывешены такие вот прейскуранты:
     ПО ГОРОДУ: 7000 франков.
     СВАДЬБЫ, ПОХОРОНЫ
     И ПЕРЕМЫВАНИЕ КОСТОЧЕК -
     ТАКСА ПО СОГЛАШЕНИЮ.
     Церемония  перезахоронения называется  "фамадиана" и нередко происходит
тогда,  когда привезенные из дру-гой местности останки погребаются в  могилу
предков; пользуясь этим, живые устраивают обряды и в честь ранее погребенных
предков (например,  перемывание косточек, которые потом заворачивают в новую
шелковую пелену). Обрядами может сопровождаться и "церемония открытия" новой
могилы,   когда   останки  умерших   переносятся   сюда  из  временных  мест
захоронения. Фамадиана происходит очень пышно, при  изобилии музыки, пения и
танцев (в том  числе  танцев с костями предков!).  Рассказывали, что однажды
такая церемония происходила под музыку "Бездельник,  кто с  нами  не  пьет".
Потомки  выносят  из могилы останки предка, "беседуют"  с ним, а то и просто
носят усопшего,  "показывая", что нового произошло со времени его отсутствия
в родном  доме,  городе или  деревне.  И всему этому сопутствует грандиозное
веселье  и  смех<sup>[7]</sup> - назвать, что ли,  словом "хохороны",  не  в
пример нашему мрачному обряду, где заливаются слезами.
     Ближе  к  вечеру мы, к своему  облегчению, все-таки достигли  Мананары.
Сдается, что именно здесь родилось выражение "однолошадный городишко" (если,
конечно, и  одна-то лошадь  тут найдется). Горстка полуразвалившихся домиков
разбежалась  по  трем  улицам, проложенным, вероятно,  пьяным  строителем  и
изрытым  дырами, как  сыр грюйер.  Впрочем,  для  местной  домашней  скотины
лучшего  места,  чем  эта теплая, изрытая  ямами  земля,  не  нашлось.  Зебу
возлежали на дороге, меланхолично пережевывая жвачку и  не  обращая внимания
на  механический  транспорт. Два  крупных  петуха,  как заправские  бойцы, в
радостном возбуждении взлетали  в  воздух  и  старались  поразить друг друга
длинными  кривыми  желтыми шпорами. Солнце  сияло на  бронзовом,  золотом  и
желтом оперении бойцов.  В  одной  из ям  курица  с пятью  цыплятами  искала
съестного,  но безуспешно; зато в другой,  радостно крякая, купались в  пыли
четверо утят. В соседней яме на боку лежала до крайности истощенная собака с
тремя  щенками,  настойчиво  пытавшимися  выдоить  немного  жидкости  из  ее
ссохшихся сосков.
     По улицам городка  расхаживали обитатели,  нося корзины с провиантом на
голове;  у  них  не  было  привычки  смотреть  влево,  вправо,  а  некоторые
останавливались  поболтать  прямо  посреди  проезжей  части.  Даже когда  мы
клаксонили изо всех  сил, они часто не обращали на нас внимания или в лучшем
случае лениво оглядывались и нехотя сходили с дороги.
     Здешний отельчик,  как это  вообще свойственно "однолошадному"  городу,
смутно напоминает  ковбойский  салун  на Диком Западе.  Это  конструкция  из
столбов  и досок, снаружи окруженная верандой,  с большим баром и рестораном
внутри  и  помещением  для  кухни  сзади,  снаружи. Выйдя из  этой  основной
структуры,  можно  увидеть  кучку  небольших  шале  в  глубине сада. Кровати
деревянные, а  о таких  штуках,  как  пружинные матрацы,  здесь и слыхом  не
слыхивали. Банька, размером чуть побольше, чем гроб для умершего от водянки,
была оборудована ведрами с водой; закончив омовения, следовало просто вылить
воду  в щель  между  досками пола.  Освещалось  сие  пользительное заведение
единственной электрической  лампочкой размером чуть побольше грецкого ореха,
свешивавшейся с конца  провода  со стершейся  изоляцией. Поскольку помещение
было рассчитано на низкорослых мальгашей, всякий раз, когда я открывал дверь
в баньку, лампочка норовила стукнуть мне прямо в глаз. Когда же я исхитрялся
вымыть  голову,  провод  норовил  так  впутаться  в  волосы,  что,  если  бы
подаваемое  здешней  динамо-машиной напряжение было  хоть  чуть  выше,  меня
неминуемо сразило бы  током. Шале для  приезжающих  соединялись  между собой
узкими  тропинками из камня-ракушечника, который  хрустел под ногами, и если
ты опаздывал ко сну, от этого хруста просыпались все постояльцы.
     Владельцем отельчика был стройный, но чем-то похожий на кулачного бойца
мальгаш, который  в  своей прошлой земной жизни был,  вероятно, каким-нибудь
янычаром из воинства  турецкого  султана.  Заправляла же делами его  жена  -
высокая,  стройная, по-настоящему красивая китаянка, с черными, как маслины,
глазами,  инкрустированными в  нежную,  белую,  словно  сливки, кожу. Всегда
безупречно одетая, она держала небольшой штат  отельчика в ежовых рукавицах:
под ястребиным взором хозяйки гостиницы самые деликатесные и роскошные блюда
подавались в  любое  время  дня  и  ночи  без  задержки  (что  вообще-то  не
характерно для местных привычек), а в баре,  также открытом двадцать  четыре
часа  в сутки,  всегда имелся большой выбор напитков - от  пива до  местного
рома, от  которого гарантированно  вырастут  волосы  на груди  даже  у самой
женственной рубенсовской модели.
     В тот день мне открылась еще  вот какая  тайна: отельчик,  оказывается,
был центром торговли хрусталем. Мадагаскар  и Бразилия  - две ведущие страны
по добыче хрусталя,  причем  Мадагаскар в этом даже  опережает Новый Свет. Я
наивно  предполагал, что где-то есть какие-то хрустальные копи и мускулистые
шахтеры,  подобно  семи гномам  Белоснежки,  извлекают  кирками  эти дорогие
камни.  Оказывается, ничего  подобного.  Хрусталь, тщательно маскируясь  под
обычные  камни, пробивается из-под почвенного слоя  в лесу, а предприимчивые
местные жители  ходят и собирают  его, а затем  сдают  местным  экспортерам,
одним из каковых и являлся владелец отельчика.
     Тайна мне  открылась поутру,  когда  я услышал странные  звуки.  Что-то
похожее не  то на монотонный  крик африканской птицы,  чей голос  напоминает
молоточек  медника,  не  то  и в  самом  деле кто-то  стучит  молоточком  по
крошечной  наковальне,  а впрочем,  это походило и на хор  лягушек в брачный
период. Направив свои стопы туда, откуда раздавался звук, я обнаружил группу
девушек,  сидевших в тени  сделанного на  скорую руку  навеса из  тростника;
каждая   разбивала  малюсеньким  молоточком  большие  кристаллы  на  кусочки
размером с бразильский  орех или чуть покрупнее.  Сначала от кристалла-сырца
откалывали порядочный кусок, каковой затем и обрабатывали молоточком, удаляя
с него примеси. Подвергнутый такой обработке кристалл сияет  белыми и серыми
оттенками,  словно сосулька. Постепенно куча обработанных кристаллов растет;
их  пакуют и отправляют  в Европу, где используют,  помимо  всего прочего, в
производстве лазеров.
     Когда я поведал  о своем открытии членам нашей команды, выяснилось, что
я  задел  за  живое   Фрэнка,  который  оказался  страстным   коллекционером
минералов.  Вскоре,  после  долгой  торговли  с  владельцем отельчика, Фрэнк
приобрел у него  темный кристалл величиной с  хороший кирпич, но значительно
толще. Эту разновидность  неправильно называют  черным  хрусталем,  хотя  на
самом  деле  он  играет оттенками  дымчато-серого, словно  персидская кошка.
Позже, в ходе этой же поездки, я приобрел большой кристалл, показавшийся мне
несравненно лучшим:  он  играл  всеми  оттенками  лиловато-розового,  словно
хорошо  разбавленное  красное  вино; он  был  похож  на  гигантский  розовый
лепесток и столь хорош, что не нуждался ни в какой шлифовке.
     Расположившись   в   отельчике,   мы   пребывали   в   состоянии  некой
неуверенности. Прежде всего мы  предались размышлениям, где основать базовый
лагерь: ведь раз основал - так  там и  сиди; туда притаскивай всех пойманных
животных, оттуда отправляйся на ловлю. Во-вторых, мы точно не знали, в каких
участках   леса  отлов  будет  удачливее,-  как  бы  нам  пригодился   совет
неуловимого профессора Ролана Альбиньяка, советника  заповедника  "Человек и
биосфера", который начинался сразу за  городом. Ожидалось, что мы встретимся
с профессором по дороге, а его советы были нужны срочно.
     Общая концепция заповедника представляется очень  интересной  и  крайне
важной,  тем более в условиях такой страны,  как  Мадагаскар,  где  почти не
осталось  лесов.  Под  заповедник отведена обширная по  площади  территория,
разделенная  концентрическими кольцами, подобно мишени лучника.  "Яблочко" в
центре -  участок  неприкосновенного леса, куда заказан  вход  даже  ученым,
разве что с очень важными целями. Разумеется, там не разрешены ни охота,  ни
рубка  деревьев. Следующее  кольцо также представляет собой девственный лес,
но там  разрешены под строгим надзором охота и рубка. Лес используется как и
должно - разумно и щадяще, с выгодой для человека, но и с заботой о мириадах
других  форм  жизни, населяющих  его. Третья зона  -  внешняя  окружность  -
предназначена для занятия  земледелием, но под наблюдением, чтобы  земля  не
истощалась,  а продолжала  кормить  людей.  Если  эта  необыкновенно  тонкая
концепция сработает,  она  реально  поможет  Мадагаскару. Для нас же  весьма
существенным  было знать,  где  начинаются и где кончаются  различные  зоны,
чтобы можно было начать охоту за неуловимым ай-ай. Следовательно, прежде чем
определять   место  для  лагеря,   необходимо   было   разузнать  координаты
Альбиньяка.
     Но  самым скверным являлось  то,  что после чудовищной тряски по жуткой
дороге мои бедра совсем отказались слушаться  и я  передвигался примерно как
восьмидесятилетний старец,  зачем-то решивший принять участие в соревновании
по бегу  в мешках. Однако в  самом беспомощном  состоянии я оказался,  когда
настало время  познакомиться со  здешними  удобствами  во дворе. Двигаясь по
дорожке  из  камня-ракушечника  словно черепаха,  неохотно  пробудившаяся от
спячки, я заперся в сооружении из кровельного железа, в котором на цементном
полу  отпечатались  чьи-то  следы,  а  дыра  была  размером  с  туннель  под
Ла-Маншем. Хуже всего то, что, уже сидя на корточках,  я обнаружил,  что мне
не  на  что опереться,  чтобы разогнуться. К счастью, я смог  докричаться до
своей благоверной  Ли,  которая самоотверженно бросилась мне на выручку. Так
потом  и ходили в туалет  вместе, и я представляю,  как остальные постояльцы
гадали, чем мы там занимаемся,- ведь, прямо скажем, не  самое удачное  место
для блаженства лобзаний, безумных желаний.
     Я поставил проблему перед  Кью, который как раз договаривался с местным
плотником  об изготовлении ящиков,  в которых мы надеялись  поселить  ай-ай,
когда они наконец будут отловлены.
     - А у тебя хороший плотник? - спросил я Кью.
     - Отличный, если проследишь за ним,- ответил тот.
     - Я имею в  виду - у него не торчат гвозди? Насколько я знаю,  плотники
чаще всего этим грешат.
     - Нет, он очень аккуратен. А что?
     - Так вот. Как только он  закончит изготовление  ящиков, пусть соорудит
то, что я в юные годы называл словом "громотрон".
     - Громотрон?  А  это еще  что за хреновина?  - спросил  Кью, ошарашенно
глядя на меня.
     - О... громотрон -  это... прекрасная вещь! Это ящик с двумя  стенками,
без дна и с отверстием в крышке. Водружаешь над расщелиной или ямой в земле,
садишься  поудобнее  -  и  делаешь  свое  дело  с  комфортом,  с  толком,  с
расстановкой...  Как-то,  будучи  в  Парагвае,  я соорудил  его из  розового
дерева, но здесь, боюсь, такой роскоши не будет.
     - Ну, это для него пара пустяков. Однако почему ты называешь его гро...
А! Все ясно! Только ставить надо над самой гулкой расщелиной.
     - Ну и слава Богу, что до тебя  дошло,- строго сказал я. У меня не было
ни малейшего желания разжевывать ему этимологию этого слова.
     Громотрон был  закончен  в сжатые  сроки.  Он оказался  сработанным  на
совесть, и благодаря ему странствия даже по  самым  глухим закоулкам природы
стали легче.
     На   пути  в  Мананару  мы   конечно   же   останавливались  в   каждой
сколько-нибудь прилично выглядящей деревушке,  где сохранился хоть небольшой
участок  леса,  и расспрашивали про ай-ай. Результаты разочаровывали. Многие
обитатели  никогда  в глаза его не  видели.  Даже  самый  почтенный  старец,
которому  явно  перевалило  за  восемьдесят,  упорно  отрицал  наличие столь
опасного  создания  в  здешних краях. В одной из деревень сознались, что лет
десять назад имелся  такой, который разорял их плантации и был за то убит. В
общем, пусто, ни намека на изобилие ай-ай. Настроение у нас совсем упало.
     В ожидании Ролана Альбиньяка, который  помог бы развеять наши сомнения,
мы решили  исследовать  местность - выбрать  наиболее подходящий  уголок для
базового лагеря и порасспросить  жителей о загадочном животном. Джон наудачу
поехал  на  "тойоте"  в  северном  направлении,  а  Кью   решил  обследовать
окрестности  Мананары.  Мы были  в известной степени  уверены, что  Зверь  с
Магическим Пальцем  существует в данном  регионе, потому что некоторое время
назад именно здесь было отловлено несколько особей для Венсеннского зоопарка
и Дьюкского университета с целью  разведения в  неволе.  Самый маленький  из
пойманных ими  ай-ай,  которому дали странное имя  Хэмпри, был вообще первым
ай-ай, которого я когда-либо видел. Он и позвал нашу экспедицию в дорогу.
     К нашей компании добавился стройный простоватый юноша по имени Жулиан -
в  прошлом  он показал  себя  прекрасным  ловцом  ай-ай  и отловил несколько
экземпляров  для зоопарков. Он был настолько бесшабашен, что  лазил за ай-ай
по деревьям и хватал их руками, не боясь огромных зубов, которыми те могли в
два-три  приема разгрызть  кокосовый орех. Доказательством  кусачести  ай-ай
служили впечатляющие  царапины на руках  Жулиана. Было решено, что вместе  с
Кью он выедет в  ночную  разведку в окрестности  Мананары  на поиски  следов
этого  странного  создания.  Ли  взялась исследовать окраины  города, а  мне
пришлось остаться в отельчике: как ни хотелось поучаствовать в ночной охоте,
но боли не отпускали.
     В  одной из своих прогулок по окрестностям Ли выведала, что через реку,
протекавшую на самой окраине города, перекинут внушительный железный мост, а
тамошняя  дорога замощена  щебнем  и находится  в  прекрасном состоянии. Она
тянулась  на  тридцать  пять  миль  и непостижимым  образом заканчивалась  в
деревушке под названием Савдракатси. Путем расспросов нам  удалось выяснить,
чем была вызвана постройка  этого участка хорошей дороги в  столь,  казалось
бы, глухом месте.  Жена бывшего президента являлась уроженкой Сандракатси, и
ее  предки  родились здесь и  покоятся здесь.  Как все добрые мальгаши,  она
должна была время от времени поклоняться могилам предков, но не таскаться же
ей по  разбитой  дороге!  Ее благоверный,  как  и подобает  хорошим  мужьям,
проникся  сочувствием  к  проблемам  жены   и  повелел   замостить   дорогу.
Разумеется,  жена   была  обрадована,  равно  как   и  обитатели   деревень,
расположенных вдоль этой  дороги:  теперь им стало куда проще  добираться до
Мананары и продавать  там продукты. Двигаясь по  этой  дороге, Ли набрела на
деревушку близ обширных  песчаных  пляжей  реки Мананара.  Лучшего места для
базового лагеря не найти! Но  прежде чем решиться, мы  все-таки  постановили
дождаться неуловимого Ролана.
     Тем временем  из разведки вернулся Джон.  Он  отыскал  район,  где,  по
словам местных жителей, водились ай-ай, а также подходящее место для лагеря.
Но  загвоздка была в  том,  что  дорога туда была разбита, как нигде, и, что
хуже всего, сгнили мосты. Если хотя бы один из них рухнет, то вся экспедиция
(и, естественно, ай-ай, если мы добудем таковых) окажется в ловушке. Но даже
если бы дорога оказалась проезжей, все равно без советов Ролана крылья у нас
были подрезаны.
     Кью неоднократно  выходил на ночную  охоту вместе  с Жулианом. и всякий
раз  наши  герои возвращались ни  с  чем. Но однажды утром, когда я сидел на
веранде и завтракал, вошел сияющий Кью.
     - Ты не поверишь,- сказал он, по-хозяйски развалившись в кресле.
     - Во что? - спросил я.
     -  Ай-ай!  Полно ай-ай! Так и  скачут по деревьям! Это было... Нет, это
неописуемо!  Это... баснословно!  Ну,  словом, просто  невероятно.  Я  хотел
сказать... Они повсюду!
     - Вот ты сперва  отдышись, а потом говори. Медленно, четко, чтобы можно
было понять,- сказал я, наливая ему кофе.
     Кью проглотил бодрящую жидкость и поведал, как все было.
     Около половины восьмого вечера он с Жулианом зашли в нетронутый участок
леса. Вдруг они обнаружили, что  окружены ай-ай. Они видели восемь -  десять
животных,  и Кью подумал,  уж  не брачное  ли у них торжество. Известно, что
текущая самка привлекает сразу  нескольких самцов. Он сказал, что было много
грохочущих звуков,  как  будто самцы, отвергнутые самкой,  прощались со всей
компанией.  Крики  самцов  напоминают продолжительное  "а-а-а", почти  как у
кошачьего  лемура; тогда  как у самок пронзительный крик похож на "э-й-й-э".
Было  и  немало  звуков  явно агрессивного  характера: фырканье  с шипением.
Очевидно,   это  или   предупредительный  сигнал   у   самцов,   или   звук,
сопровождающий их брачные драки. Он  видел, как ловко, словно белки, зверьки
взбираются вверх и соскакивают  вниз  по  ползучим растениям;  как они лижут
только  что  распустившиеся  цветы пальмы  равенала  -  очевидно,  в поисках
нектара;  как они  жуют на деревьях что-то вроде чернильных орешков, а затем
выплевывают  - по-видимому, их интересуют не  сами  орешки, а таящиеся в них
личинки  или жуки. Кью рассказывал, как ловко они лазят по деревьям, слезают
головой вниз, кормятся, свесившись на задних лапах с веток.
     Новости, что и  говорить,  замечательные. Итак,  место  выбрано  верно,
осталась только самая малость: поймать. Но легко сказать, а вот поди поймай!
Мы умно сделали, что распространили по всем окрестным деревням  новость, что
ищем ай-ай: два дня назад из соседней деревни пришла тревожная весть.
     Зверолов со стажем привык к  тому, что сюрпризы могут поджидать  его  в
любую  минуту. Вот  он отправляется  в  далекий  и опасный  путь  за редкими
животными,   а   когда   наконец  прибывает  к  месту  назначения   и   всех
расспрашивает,  отовсюду  слышит  что-нибудь в  таком  роде:  "Что ж  вы  не
приехали  на прошлой неделе, сейчас их и след простыл. Я вот видел двадцать,
а Чарли... Чарли, сколько их тебе попалось на глаза? Вот видите, сорок. Сами
виноваты,  что явились  не в сезон.  Где  вы  раньше  были?"  И понятно, что
две-три недели  подобных расспросов загонят в сумасшедший дом даже зверолова
со стальными нервами. На нашу же долю  выпало нечто похуже. В одной  деревне
сообщили, что выследили  гнездо  ай-ай.  Туда мы  и  отправились. И  что же?
Прибыв на место,  обнаружили, что это гнездо  крысы,  но жители уверяли, что
видели там ай-ай и что десять дней назад одного поймали.
     -  И что  с ним сделали? - с  замиранием сердца спросили мы и услышали,
что животное было убито за то, что поедало кокосовые орехи.
     -А вы не слышали, что это животное охраняется? - спросили мы.
     Местные  жители смущенно переглянулись. Да, что-то  такое слышали краем
уха, но  не верили этому,  потому что в деревне  в  нескольких  милях отсюда
пойманного  ай-ай просто-напросто съели. У нас замерло сердце. Мы знали, что
во многих местах ай-ай подпадает под запрет -фад и, и даже если его убивают,
то  не  едят.  Если  же  на  вкус  местных  жителей  ай-ай  окажется  еще  и
деликатесным  блюдом, то вскоре он будет истреблен по всей  округе. Позже мы
узнали,  что  обе  деревни  находились  в  пределах заповедника  "Человек  и
биосфера", что конечно же не добавило нам оптимизма.
     В этот день хозяйка гостиницы  отмечала  день своего рождения и в честь
этого  вечером  устроила для  нас всех  пирушку. Мы надели  чистые рубахи  и
чистые шорты, а я написал  ей поздравление на открытке с изображением ай-ай,
задним числом подумав, стоило  ли так поступать: вдруг она разделяла  мнение
местных жителей о злокозненности этого существа?  Но, судя по всему, хозяйка
наша была  польщена.  По  случаю  праздника она вырядилась  щеголихой, а  ее
волосы  цвета вранового крыла были причесаны всем на зависть.  Да, был в ней
некий необъяснимый изыск, окружающий иных женщин, словно аура.
     Ужин  удался   на  славу.  Хотите  верьте,  хотите  нет,  но  подали  и
шампанское.  Редко  кому  посчастливится столь  роскошно отужинать  с  таким
прекрасным  вином  в  подобной  экстраординарной обстановке.  Но и  на  этом
сюрпризы не  кончились - в конце вечеринки  именинница объявила,  что  утром
повезет  нас  на  пикник  на остров посреди  протекавшей неподалеку реки. Мы
знали,  что неутомимый Ролан выпустил именно туда пойманного им ай-ай, и, по
словам виновницы торжества, у нас были большие шансы увидеть его. Коль скоро
мы  все  равно не  могли  приступать  к  решительным действиям до  появления
Ролана, идея  пикника  на острове посреди реки  пришлась нам по душе, а если
еще удастся хоть одним глазком взглянуть на ай-ай, будет совсем здорово.
     На следующее утро мы отправились. Именинница выехала вперед в небольшом
фургоне,  набитом съестными  припасами;  ее  сопровождал почти весь штат. Мы
последовали  за  ней примерно часом позже. Река в месте переправы была очень
узкой; вода цвета крепкого  кофе лениво текла меж берегов.  Мы переправились
на остров на внушительной  пироге, чьи мореходные качества  оставляли, мягко
говоря,  желать лучшего.  Когда  высадились на  остров, выяснилось,  что  он
порядка тридцати пяти акров площади, окружен зарослями тростника и папируса;
на острове росли малопригодные для ботанических садов  кофейные и гвоздичные
деревья, кокосовые пальмы и масса бананов. Повсюду бегали цыплята и хрюшки.
     Под одной  из  кокосовых пальм  приютилось  несколько  хижин. Поскольку
мальгаши вообще низкорослые и строят соразмерно своему росту, в наших глазах
эти  жилища выглядели  детскими  шалашиками  для  игры.  Возле  хижин стояло
несколько  удобных мальгашских  стульев  с  гнутыми спинками, сплетенных  из
тростника.  Я  нахожу их самыми удобными из такого рода  мебели, но  уж если
комфортабельно устроился, не делай резких движений. Это все равно что сидеть
в уэльской  тростниковой  лодке, когда от  резкого или  неосторожного  жеста
катишься вправо,  влево  или назад. Впрочем,  мы подносили  ко рту кушанья и
напитки с величайшей осторожностью,  так что  сидеть  на  этих  стульях  нам
показалось наслаждением.
     Когда  мы расселись поудобнее, виновница  торжества властно,  как некая
азиатская  Клеопатра,  отдала  распоряжения  - и  праздник  начался.  Подали
цыпленка  под острым соусом  с помидорами, жареную рыбу с овощным гарниром и
как  коронное блюдо - изысканно  приготовленный холодец из  свиных  ножек  в
огромных мисках. Едва мы успели воздать должное великому разнообразию  яств,
как со  стороны  реки жизнерадостной походкой явился Человек-невидимка -  не
кто  иной, как Ролан  собственной персоной, с сияющими голубыми  глазами,  с
лицом и лысиной, румяными как яблочко, одетый в чистую рубаху и шорты.
     <b>-</b> Привет, Джерри,- радостно сказал он.- А вот и я. Как дела?
     Он протянул мне  руку, а я, расцеловав его в обе щеки, подал ему зыбкий
мальгашский стул и налил вина.
     - Так где тебя черт носил? - спросил я Ролана.-  По слухам, тебя кидало
по всему Мадагаскару от Ну-си-Бе до Фо-Дофена.
     - Так  оно и было,-  сказал  он.- Я  ведь теперь  советник заповедников
биосферы и ношусь  то туда, то сюда,  ни минуты покоя.  Ужасно! Я совершенно
измотан.
     "Что-то верится с трудом, судя по твоей пышущей здоровьем физиономии",-
подумал я, когда он наливал себе второй стакан.
     - Ну,- спросил Ролан,- а как у вас дела?
     - Да ничего, потихоньку,- ответил я.-  На озере Алаотра добыли лемуров,
а в Мурундаве - черепах и прыгающих крыс. Сейчас они в целости и сохранности
в зоопарке Цимбазаза. Теперь бы нам еще достать этого треклятого ай-ай.
     - Нет проблем,- молвил Ролан, допивая стакан. У нас  отлегло от сердца,
когда мы услышали эту его любимую фразу. В нашей предыдущей поездке его "нет
проблем" было  ответом  на  самые, казалось  бы, неразрешимые  ситуации,  из
которых он неизменно находил выход. Это было его  излюбленное выражение, так
что мы прозвали  его Профессор Нет Проблем; так я и назвал его, посвятив ему
книгу,  которую  написал за  ту  поездку.  Рядом  с этой  страстной  натурой
чувствуешь,  что  любое   затруднение,  разрешить  которое  под   силу  лишь
Геркулесу, Ролан снимет одним мановением руки и возгласом: "Нет проблем!"
     -  Сейчас  наша главная  задача - найти, где  основать базовый лагерь,-
произнес я.
     - Здесь,- отрезал Ролан.
     - Как, прямо тут, на острове? - удивился я.
     - Да нет же, нет,- нетерпеливо сказал Ролан.- Я имею в виду здесь, близ
Мананары, и  вы  сможете  охотиться  у границ заповедника. Если не добьетесь
успеха, я выпишу вам разрешение на ловлю в пределах внешнего кольца. Я знаю,
что там водятся ай-ай  и что люди убивают их, хоть и  осведомлены, что этого
делать нельзя.
     - Они еще едят их,- угрюмо добавил я.
     - Едят? - воскликнул Ролан, как громом пораженный.-  Это  ужасно. Когда
люди убивают их за то, что те пожирают у них кокосовые орехи, это одно дело,
но если ай-ай стали убивать ради еды, это чудовищно.
     -  Мы подумали, не основать  ли  лагерь в  какой-нибудь деревне  у  той
мощеной дороги,- сказал я.- Так, по крайней мере, легче будет ездить в город
за провиантом.
     - Прекрасно,- согласился Ролан.- Лучше не придумаешь.
     - Да вот беда - у телевизионной группы слишком мало времени,- продолжал
я.- Нам нужно добыть ай-ай, пока им не настало время ехать.
     - Нет проблем,- мягко сказал Ролан.- У меня один уже есть.
     - Как?! - вскрикнул я и неосторожно дернулся. Стул опрокинулся, увлекая
меня за собой, и я оказался на земле вверх ногами.
     -  Джерри,  будь  поосторожнее  и  побереги  бедра,- проговорил  Ролан,
помогая мне  подняться. Он  произнес  это  с  еще  большим придыханием,  чем
обычно.
     - Так у  тебя действительно  есть ай-ай?  -  переспросил  я. Я был  так
потрясен, что позабыл о боли в бедрах.
     -  Да,  да, есть. Вы можете  взять его  для  съемок,  но  потом попрошу
вернуть: я хочу выпустить его на остров к тому, которого уже там поселил.
     Я передал новость  телевизионщикам,  и не нужно говорить,  как  это  их
обрадовало.  Представьте, что было бы, если бы нам не удалось поймать ай-ай!
Тащиться в такую даль и возвратиться ни  с чем! Тут  дело даже не столько  в
огромных деньгах, выброшенных на ветер.  Как было бы досадно, если бы так  и
не удалось снять фильм об этом редчайшем и необычнейшем существе на земле!
     - Так поедем скорей! - выпалил я.- Так хочется на него посмотреть!
     - Предупреждаю, он вовсе не ручной,- сказал Ролан.-  Тот, прежний,  был
куда послушнее.
     - Да хоть бы и людоед! Не важно, лишь бы снять фильм.
     - Сказать по совести, я не запасся страховым  полисом на случай встречи
с ай-ай-людоедом,- подумав, заявил Фрэнк.
     - Так-то оно так,- возразил я.- Ну, а у него, по-твоему, есть страховка
на случай встречи с человеком?
     - Я  не  трус,- сказал  Фрэнк.-  Просто  я пообещал  своей  новой  жене
вернуться  домой как  огурчик. А  если  оно  поотгрызает  мне руки-ноги, что
тогда?
     -  А  ничего!  Пусть поотгрызает тебе руки, ноги  и...  кое-что еще, но
фильм должен быть!  - изрек Боб Эванс,  которого Фрэнк по  одним  только ему
ведомым соображениям  нарек Капитаном  Бобом - видимо, чтобы  польстить  его
проворной, энергичной натуре.
     - Давайте не будем об интимной жизни Фрэнка. Лучше отправимся в город и
посмотрим на зверя,- сказал я.
     - А зверь попался крупный,- заметил Ролан.
     - Вот и  прекрасно,- продолжал я.- Значит, не ускользнет даже от такого
оператора, что нам достался.
     Тим обиженно взглянул на меня.
     - Бросьте трепаться! Болтушки! - сказала Ли.- В путь!
     Мы забрались в пирогу и отправились на тот берег.


        Глава седьмая. ВЕРИТИ ВЕЧЕРНИЙ

     Недалеко от отельчика на главной улице расположилась дощатая постройка.
В  ней разместилась контора  заповедника "Человек  и  биосфера".  Здесь, под
крышей, в  тени и  прохладе,  стояла коробка, откуда высовывались  усы.  Там
находилась  самая  крупная самка  ай-ай, которую мне  когда-либо  доводилось
видеть.  Она  смотрела  на  нас  мягким любопытным  взором,  словно  любимая
хозяйская кошка, сидящая  на подоконнике.  Можно  было подумать,  что она  и
родилась в неволе.
     - По-моему, она  старая,- сказал Ролан.- Если не старая, то уж в зрелом
возрасте точно.
     - Ну, для фильма это не имеет значения,- заявил  я.- Спасибо, Ролан, мы
перед тобой в неоплатном долгу.
     - Нет проблем,- ответил тот.
     - Как мы назовем ее? - спросила Ли.
     - Верити! - твердо сказал я.
     - Почему Верити? - заинтересовался Джон.
     - А почему бы нет? Старинное красивое викторианское имя. И потом, Фрэнк
снискал себе славу своими "правдивыми фильмами".
     - Хм,- пробурчал Фрэнк.- Надеюсь, вы не имеете в  виду эпизод,  когда я
пытался усадить Джина Отри на лошадь?
     - Ничего, пусть называется Верити,- настоял я.
     Быть посему - и мы сохранили за животным новое имя, даже когда открыли,
что это самец.
     * * *
     Теперь, когда у нас на  вооружении был Профессор Нет Проблем,  мы могли
приступать к более активным действиям. Как  и всегда на Мадагаскаре, первое,
с  чего мы  начали,- нанесли  визит президенту округа Мананара.  Он оказался
милым   и  спокойным  малым,  однако  под  маской   свойственного  мальгашам
добродушия  с  трудом  скрывалось его  отношение  к нам как  к  неисправимым
чудакам, сбежавшим  неизвестно из какого сумасшедшего дома. Но  поскольку мы
выглядели скорее блаженными, чем буйными,  президент выразил свое восхищение
тем,  что  мы  будем  работать  на подвластной  ему  территории,  и  радушно
приветствовал нас.
     Оказав своим визитом честь главе местной администрации, мы двинулись по
мощеной "дороге предков" и доехали до деревни Антанамбаобе, где Ли приметила
место  для  базового лагеря. Понятно, вдоль  дороги не осталось  и намека на
настоящий  лес, зато можно было попытаться порадоваться  плодам человеческой
деятельности. Вот  уголки буйной растительности, над  которыми  распростерли
свои веера пальмы равенала; вот небольшие поля риса в овражках, куда эрозией
нанесло   немного   плодородной   грязи;   они   были    похожи   на   пятна
изумрудно-зеленой  акварели  из  детского набора  красок.  Деревенские  дома
утопали  в ухоженных  садах,  где  росли  личи  с ярко-оранжевыми  плодами и
гвоздичные  деревья столь  аккуратных удлиненных яйцеобразных  форм,  что их
можно было принять за чудо искусства стрижки деревьев.
     Подвигаясь вперед, мы вдыхали  самые  разнообразные ароматы листьев, на
которых играло солнце,  чудесный запах земли  и прелой листвы,  напоминавший
запах  сливового  пирога.  Но  вот  въехали  в  деревню  -  и были очарованы
ароматами кофе, гвоздики, ванили, разложенных  для  просушки на тростниковых
подстилках. Высыхая на солнце, они наполняли воздух волшебными благовониями.
     Антанамбаобе оказалась  большой  деревней  в несколько тысяч  душ;  а с
первого  взгляда  не подумаешь  - домики так  разбросаны  среди кокосовых  и
гвоздичных  плантаций, что, если бы не череда домов вдоль дороги, можно и не
узнать о таком  скоплении  населения. Здесь мы  встретились с уполномоченным
провинции.  Назначенные  правительством  чиновники,  зачастую  не  из  числа
исконных  жителей, обычно  (как  мы  скоро  в  этом  убедились)  находятся в
натянутых  отношениях  с  местным  населением. А как  же иначе:  назначенные
правительством, да к тому же не местные - целых два черных клейма!
     "Уполномоченного"  звали Жером.  Его  улыбка  заставляла  непроизвольно
хвататься  за карман, чтобы убедиться, цел ли бумажник. Очевидно, Жером  был
польщен, что мы выбрали для своей работы подвластную ему деревню, а на  наши
перегруженные машины он смотрел восторженно, даже с восхищением.
     Он  широко улыбнулся, обнажив множество разрушенных,  как у большинства
мальгашей, зубов.  Любой  дантист,  который  заглянет в этот  благословенный
уголок, или навсегда потеряет покой и сон, потому что столько гниющих клыков
он не увидит даже  в самом страшном кошмаре, или же решит обосноваться здесь
и  сколотить состояние. По  сравнению  с крепкими, белыми зубами африканцев,
блестящими как надгробия из итальянского мрамора, во рту  у мальгашей обычно
сталактиты и сталагмиты всех оттенков черного, желтого и зеленого, способные
вызвать шок. Впрочем, у  Жерома среди останков выкрошившихся передних зубов,
словно  солнце меж  несущихся  по  небу  грозовых  облачков, сиял  аккуратно
вставленный золотой зуб.  Правда, автор сего блестящего  украшения  был  или
дилетант, или так  волновался за  порученное ему ответственное  дело, что  в
итоге коронка зуба оказалась ненавязчиво нависающей над нижней губой Жерома.
     Хотя  в лицо мы называли его "месье Жером" (похоже, его самого удивляла
такая  почтительность),  за глаза он именовался не иначе как  Гнилозубом. Мы
сказали ему, что не собираемся вмешиваться в жизнь деревни - просто разобьем
лагерь  на песчаном пляже вниз по реке,  а все, что нам надо,- немного  тени
для  себя  и  тех  живых  существ,  что мы  надеялись  отловить.  Ну  а  все
необходимое  для  самообеспечения  у нас есть. Расставшись  с месье Жеромом,
наша команда отправилась осматривать окрестности.
     Тут произошло радостное событие: пока мы обсуждали все "за" и "против",
из кустов выползла большая блестящая змея и медленно и соблазнительно, точно
танцовщица с  острова Бали, проскользила как  раз  через тот участок, где мы
собирались стать  лагерем. Кью поймал ее, и мы ощутили в своих ладонях тепло
длинного,  мягкого  как  шелк тела зеленой  и коричневой  с золотым  отливом
раскраски, текшего меж пальцев  словно вода. Мы отпустили ее, пожелав  всего
самого доброго. Не будучи  людьми суеверными, мы все  же восприняли это  как
доброе предзнаменование.
     Местность  и в самом деле радовала глаз. Широкая  река  медленно  несла
свои  бурые  воды  среди  скал  и песчаных  дюн.  С  первого  взгляда  могло
показаться, что на противоположном берегу сохранился девственный лес, но это
впечатление создавали лишь несколько каким-то чудом уцелевших больших старых
деревьев. Вокруг их  массивных  стволов бурно расцвела молодая поросль футов
двадцать высотой, а из нее выстреливали группы кокосовых пальм  и неизменных
пальм равенала.
     Мы осторожно ступили на песок и расчертили площадку под будущий лагерь.
Вот здесь у  нас будет столовая-гостиная,  а вот тут построим помещение  для
животных... Тем  временем  Гнилозуба  окружила  толпа сельчан. Все  лезли  с
советами, как делать то,  как делать это.  И  бедняга  окончательно вышел из
себя - ведь если все будут приставать с советами, того и гляди, забудут, кто
здесь начальник. По мере того как  он выходил из терпения, все ярче сиял  на
солнце его  золотой зуб, словно кинжал. Еще бы, ведь событие могло оказаться
судьбоносным  в жизни деревни! Когда еще такое  случится,  чтобы  в  деревне
Антанамбаобе остановилось  сразу  девять вазаха, да еще  на четырех машинах,
напичканных  несметными сокровищами! Тем более все знают, какие простаки эти
вазаха,- стоит их хорошенько потрясти,  как денежки посыплются, БУДТО листья
с дерева! Тут местные жители хором принялись заверять  нас,  что бамбук  для
опор и пальмовые листья  для крыш  будут заготовлены уже к утру, а постройка
начнется сию же минуту. Я сказал, что надо бы понаблюдать  за началом работы
и  убедиться,  что  вместо   заказанного  прямоугольного  сооружения  нам  с
энтузиазмом не построят треугольного. Такое  случается не только в тропиках,
но и в матушке-Европе:  я сам убедился в этом. У  меня были  друзья, которые
строили  дом в  Греции  и  все доверили вкусу и  опыту  строителя. Когда  же
вернулись,  то с ужасом  обнаружили,  что фасад  выходит не  туда, куда  они
заказывали.  Строитель  пытался  оправдываться  тем,   что  зимой   в   этом
направлении дуют ветры, но мои друзья-то не собирались жить там зимой; тогда
строитель упал  духом и разразился  слезами,  и моим друзьям  стоило немалых
усилий его  утешить. Наученный горьким опытом, я не хотел повторения того же
в Антанамбаобе.
     Я также  расспросил о местных перемещениях стад зебу, потому что  выйти
рано поутру из  палатки и увязнуть в коровьей лепешке никак не входило в мои
планы.  Разузнав  обо  всем,  мы решили  отправиться в  путь, предварительно
повторив  все  наши  инструкции  от начала до конца. Жером слушал с  большим
вниманием, кивал в знак согласия и в то же время самозабвенно ковырял в носу
- вероятно, чтобы внимательнее слушать. Наконец нам настало время двигаться,
и  он соизволил прекратить  развернутые  археологические изыскания  у себя в
носу и вынуть оттуда палец. Пожелав с сияющей улыбкой доброго пути, он пожал
всем руки. Я заметил, что  был не единственным членом экспедиции,  кто после
такого прощания тщательно вытер руки о штаны.
     * * *
     Когда мы выехали, небо было еще чистым - бледным, мягко-голубого цвета.
Но неожиданно  налетели  полчища грозных темно-серых  туч, похожих на кочаны
цветной  капусты. Они заслонили  солнце,  словно задули свечу;  их  набухшие
сосцы  готовы были пролиться дождем. Тот, кто не был  в тропиках, не может и
вообразить  ту  внезапность  и  ярость,  с  которой обрушивается на  путника
тропический ливень. Когда мы добрались до отельчика,  из-за грохога ливня по
крыше и по кронам пальм было невозможно разговаривать. Я видел, как от дождя
укрылась под листом красивая, алая с черным, бабочка; когда же ливень достиг
такой силы,  что лист начал  сгибаться и качаться,  она  сделала  неразумную
попытку  вылететь и поискать  более надежное  убежище  и тут же была прибита
струями ливня к земле. Прежде чем я смог спасти ее, капли дождя вмазали ее в
почву. Когда  такие капли  бьют по голове и лицу, это довольно ощутимо.  Шум
воды, стекающей с  пальмовых  листьев,  напоминал шум гигантского  водопада.
Дорога  в  считанные  секунды превратилась в полосу  жидкой  грязи,  изменив
окраску с цвета  розовой карамели на почти алый; с крыши из рифленого железа
сыпались  капли  размером  с  алмазы  в двадцать  девять  карат,  но гораздо
красивее. Температура упала  до десяти  градусов  Цельсия. Вдруг  неожиданно
облака  милостиво очистили небо, солнце  застенчиво  выглянуло, и от каждого
предмета повалил пар, как из чайника.
     Этим вечером  Ли накормила Верити согласно разработанной нами необычной
диете. Во-первых, в меню были включены личинки  жуков длиной в три  дюйма  и
весом почти в унцию каждая. Они были чем-то похожи  на дородных пожилых леди
в  ночных халатах  из бледного шелка и, вероятно,  могли  бы  превратиться в
больших жуков, подобных тем, что нам доводилось видеть,- каждый  размером со
спичечную коробку, с коричневым и черным отливом, будто  отлакированный, и с
огромным, как у носорога, рогом на голове. Впрочем,  Верити оказался начисто
лишенным  воображения и  набросился на угощение с таким энтузиазмом, с каким
ребенок накидывается на стаканчик мороженого. Излюбленным блюдом Верити были
также хлебные шарики, намазанные  сырым яйцом и  медом. Кроме  того, чтобы у
него  не слишком-то росли  зубы,  мы давали ему палки сахарного тростника, а
иногда  и кокос. Словом, на  этой диете  наш  питомец  жил как  у  Христа за
пазухой и в несколько дней приучился брать пищу из рук Ли.
     * * *
     Когда  мы  вернулись с места будущего лагеря, Жулиан сказал, что  хочет
выйти на ночную охоту, чтобы  своими глазами убедиться,  стоит ли  возлагать
такие  надежды на  район вокруг Антанамбаобе. Мы  отпустили его, уповая, что
поутру он расскажет о  самом крупном  из известных науке скоплений ай-ай как
раз в том месте, где мы заложили  лагерь;  правда, были  некоторые сомнения.
Штука  в  том,  что  ай-ай как  цыгане:  нынче здесь,  а завтра там.  Найдут
подходящую ферму, устроят  набег и, насытившись, соорудят гнездо для спанья.
Гнезда же представляют  собой объемистые  сооружения  из  листьев и ползучих
растений с мягкой подстилкой  внутри. В таких "коттеджах" они  днем спят,  а
ночью, словно пираты,  отправляются на поиски другой фермы для разграбления.
Таким  образом, добыть  ай-ай можно, только застигнув его в гнезде в дневное
время. На нашу беду,  сходные по внешнему  виду  и  размерам  гнезда строили
местные крысы, и определить, кому принадлежит гнездо, можно было,  слазив на
самую верхотуру. Но взбираться  на высоту  пятидесяти  -  шестидесяти  футов
(дело  само  по себе  рискованное)  только  ради того, чтобы убедиться,  что
гнездо принадлежит крысе,- занятие крайне раздражающее, не говоря уже о том,
что и бесполезная трата времени. Судя по всему (хотя мы и не были совершенно
уверены), ай-ай строили себе  гнезда, спали там, а на следующий день строили
гнездо  на  новом  месте.  Следовательно, даже  если ты  с  таким  трудом  и
добирался  до  гнезда, всегда  был риск обнаружить  его  пустым.  Еще  одним
удручающим фактором  служило  то, что  приехали мы,  как  полагали, в разгар
сезона размножения, но поскольку знания наши  об ай-ай были скудны, нам было
неизвестно, остается ли самка в том же гнезде после рождения детеныша,  пока
он не  станет  достаточно большим, чтобы следовать за нею, или же продолжает
прежний  кочевой  образ жизни,  строя каждый день новое гнездо  и таская  за
собой беспомощного несмышленыша.
     Приходилось  жалеть о том, что мы так  мало знаем  об  этом невероятном
животном.  (А впрочем,  много  ли  мы  знаем  о  большинстве  других  Божьих
созданий?!) И все же у нас появилась надежда. Пару лет назад удалось поймать
несколько  особей ай-ай (считавшихся тогда вообще последними) и перевезти их
на остров Нуси-Мангабе,  где был  устроен заповедник. Там для этих  животных
оказался  рай земной,  и  туда прибыла  доблестная  леди  по  имени Элеонора
Стирлинг. Она уже  два года  изучает живущих на этом острове ай-ай, и, когда
наконец опубликует  свою докторскую диссертацию, посвященную  этим животным,
мы надеемся, что большинство их секретов перестанут быть секретами.
     На следующее утро возвратился беззаботный Жулиан и  с радостной улыбкой
сообщил,  что  его  миссия   кончилась  ничем.  Хотя  новость   не   явилась
неожиданной,  она  все-таки покоробила нас,  и  члены экспедиции  в  угрюмом
настроении отправились посмотреть, как идут дела на стройплощадке.  Впрочем,
то, что  мы  там увидели,  несколько придало  нам  бодрости. Работы на  всех
заказанных объектах шли  полным ходом - чудо, какое вряд ли еще где увидишь.
Гигантские стволы бамбука,  каждый с блюдечко  в диаметре, зеленые и желтые,
как  старая  слоновая кость, с черными  штрихами, будто нанесенными  кистью,
срезались  на  противоположном берегу реки и сплавлялись к месту  стройки. В
связках они  выглядели как  огромные леденцы.  Что и говорить, бамбук вообще
одно из самых удивительных и полезных творений природы. Срежьте одно  только
звено, примерно в три фута длиной,  удалите один конец - и вот вам прочный и
изящный сосуд: хотите - называйте кувшином, хотите - вазой.  Разрежьте звено
пополам и удалите лишнее - и вот вам две отличные чаши; разрежьте в  длину -
вот вам большая пепельница,  а если  угодно,  карандашница, закладочница или
что хотите.
     Мы осмотрели место, где  сооружались  кухня  и жилые помещения.  Работы
здесь  начались  в  первую  очередь,  и мы пленились этим зрелищем.  Сначала
лопатами выкапывались  ямы  для  установки  столбов.  Вообще  же лопата была
единственным применявшимся на  этой  стройке инструментом,  если не  считать
мачете. Этот последний  - родня абордажной сабли, паранга, кри и  ятагана, а
также  старший  брат опасной бритвы  - в руках умелого  воина  или работника
становится едва ли не частью его тела, продолжением его руки. Он может легко
отрубить человеческую руку или  расколоть надвое  череп, а может и разрезать
надвое травинку.
     Скорость  и  аккуратность, с  которой  местные  жители  работали  этими
смертоносными  орудиями,  казалась невероятной. Следующим шагом за рытьем ям
являлась установка опорных столбов из бамбука, которые  сначала очищались от
листьев и мелких веток. А вот  за этим процессом нужен был  глаз да глаз: мы
опасались,  что малорослые мальгаши построят такой дом, в котором поместятся
разве что семь Белоснежкиных гномов,- ходить,  постоянно  стукаясь головой о
потолок, как в елизаветинском  коттедже,  нам совсем не  хотелось. Определив
высоту конструкции, верхний  конец бамбука расщепляли надвое, в виде римской
цифры  пять,   устанавливали  в  яму  и   засыпали,   а   землю   хорошенько
утрамбовывали.  Между тем другие  рабочие тщательно  сдирали прочную  кору с
гигантского бамбука  -  из  нее делалась  надежная  веревка  для  связывания
потолочных  балок. Как только балки водрузили,  началась заготовка пальмовых
листьев для крыши. Пальмовый лист  надрезался вдоль, чтобы  его  можно  было
сложить, как палатку. Потом, укладывали поверх балок и закрепляли на месте.
     К обеду была готова базовая структура и половина крыши. Скорость работы
представлялась  немыслимой. Когда мы  вернулись с  обеда,  конструкция  была
готова полностью.  Ко  времени  же чаепития были  установлены и палатки.  Мы
разместили свою  под  хлебным  деревом,  телевизионщики  же  поставили  свои
роскошные зеленые палатки в ряд, как в военном лагере,  а Фрэнк воздвиг свой
расписанный оранжевыми и белыми полосами шатер прямо на песчаном берегу. Это
совершенно испортило вид из нашей палатки,  но кто мы такие, чтобы спорить с
директором?  Теперь  осталась  самая  малость   -  "кабинеты  задумчивости",
мусорная  яма и  прочие  подобные  мелочи.  Мы  выгрузили  наше разномастное
оборудование и покидали в только что  возведенный дом для сортировки. Что же
касается обитателей самой деревни,  то  настроение у них было такое, будто к
ним приехал цирк.
     Пока в лихорадочном темпе велись работы, на холме чуть выше лагеря, где
строился  домик для животных, собралась, кажется, вся детвора  Антанамбаобе.
Осмелев, они спустились и обступили нас плотным кольцом человек в двенадцать
толщиной.  Здешние дети, правда,  спокойны и послушны, но  по мере  того как
распространялась  весть  о нашем  появлении, детей  сбегалось  все больше  и
больше  и кольцо становилось все теснее и теснее. Даже при самом отличном их
поведении нам становилось все труднее сортировать  поклажу и обустраиваться.
Кроме того,  из-за  присутствия  такой  массы  человеческих  тел температура
поднялась на целых пять градусов.
     Детей,  конечно,  можно было  понять -  в  их  глазах  мы  были  чем-то
совершенно  не  от  мира  сего.  Даже  пришельцы с  летающей  тарелки и  те,
наверное,  не  произвели бы такого впечатления. Мы были  одновременно цирком
Барнума  и Бейли,  выступлением  лорд-мэра,  сменой  караула у  королевского
дворца и  фестивалем  диснеевских  фильмов, вместе взятыми.  Было  интересно
вглядываться  в  их  изумленные лица, пытливые глаза,  следившие  за нами  с
жадностью телемана, которого  часами  не оттащишь  от голубого  экрана. Наше
непостижимое оборудование было  в их глазах примерно тем же, чем для  нашего
брата  является  оснащение  агента-007.  Только  когда мы  начали  доставать
понятные  для них вещи -  одежду, ламба,  банки сардин и  тушенку, блестящие
золотистые бутылки растительного масла, рис и  печенье, по их рядам пронесся
шепот:  мол, эти вещи  нам знакомы. Дети следили  за каждым нашим движением,
точно  детективы  из Скотланд-Ярда. От  их сияющих глаз, похожих на  тутовые
ягоды, не  ускользнуло  ничто  -  и все  это  конечно  же  будет  рассказано
родителям  сегодня  же  вечером.  В  свою очередь, я сам наблюдал за детьми,
порой невзначай наступая им на ноги.
     - По правде, я не хотел бы лишать  этих детишек удовольствия,- сказал я
Ли.-  Это явно самое большое  событие в их коротких жизнях. Но  лучше будет,
если они  отойдут на  несколько шагов, а то  мы тут задохнемся.  А еще лучше
будет, если  они  сейчас  отправятся по домам, а придут завтра.  Надо, чтобы
кто-нибудь сказал им, что мы пробудем  здесь несколько недель и не испаримся
к ночи.  Ты можешь пойти  к месье Жерому и посоветоваться с ним, что делать?
Дай ему понять, что мы <i>любим</i> детей, но всему же есть предел.
     ...Мы  сидели за  чаепитием  -  с  плохо  скрываемым  отвращением  пили
пахнущий  дымом  очень  горький  чай,  чуть  подслащенный  сгущенкой,  когда
вернулась радостная Ли.
     - Ну как? - спросят я.- Повидала месье Жерома?
     -  Да,-  сказала  Ли.-  И он  нас  понял. Он  посоветовал учредить часы
посещений.
     - Что? - недоверчиво вопросил Джон.
     - Часы посещений.
     - Это что, как в зоопарке? - полюбопытствовал я.
     - Что-то вроде этого,- хмыкнула Ли.
     - Ну вот, круг и замкнулся,-  с  облегчением сказал Фрэнк.- О чем бы ни
зашел разговор - мы все сведем к теме зоопарка.
     - Я все-таки не совсем понимаю,- молвил я.
     - А чего тут  понимать?  Мы  отведем несколько часов,  чтобы  они могли
прийти  и  поглазеть  на  нас,-  объяснила Ли.-  Я  предложила:  с  половины
одиннадцатого до половины двенадцатого. У нас как раз в это время завтрак, и
думаю, в это время они не будут нам так досаждать.
     - А он что ответил?
     - Он сказал, что  дети в это время в школе. Договорились - с четырех до
половины шестого,- сказала Ли.- Так, по-моему, будет лучше всего.
     -  Значит,  устроим им что-то  вроде утренника? - спросил Капитан Боб с
тоской во взоре.- Помню, я так любил выступать на утренниках в юные годы!
     - И что, по-вашему, нужно для них делать? - поинтересовался я.
     - А  зачем  для них еще что-то делать? - сказала Ли.- Будем  вести себя
естественно, и все.
     - Ну нельзя же ничего  не  делать на глазах  у  аудитории  в  восемьсот
человек! - запротестовал я.- Что-то нам надо все-таки делать!
     -  Согласен,-  сказал Микки,  чьи  рыжие  волосы встопорщились  во  все
стороны,  а усы яростно ощетинились.- Что-то надо делать.  Я  могу спеть для
них несколько старых песен. "Три поросенка" - пойдет?
     - А я могу аккомпанировать на гребенке с папиросной бумагой, только вот
гребенку еще надо найти,- подхватил Тим.
     - Я могу представить сцену с кинжалом из "Макбета",- сказал я.- Из меня
получится милый страшный Макбет.
     - Тебе не надо быть Макбетом, чтобы быть страшным,- заметил Фрэнк.
     -  Ли  может спеть что-нибудь по-французски,- продолжал  я, сделав вид,
что пропустил его замечание мимо ушей.- У нее такой приятный голос!
     -А я на что? - вмешался Джон.- Я тоже умею петь.
     - Нет уж, извини,- решительно  возразил  я.- Я знаю тебя тридцать лет и
слышал, как ты поешь. Ни слов не помнишь, ни мелодии  не выдерживаешь.  Нет,
петь ты не умеешь.
     - Правда? -  заинтересованно  спросил Грэм.- Я тоже  не умею. Попробуем
дуэтом?
     - Не дай Бог! Они от  вашего пения  как мухи передохнут. Помнишь, Джон,
как называли тебя детишки в Сьерра-Леоне?  "Белый человек, у которого  болит
живот".
     Увы,  все  наши  споры оказались напрасны.  Мы  честно ждали  гостей  к
четырем  часам, но никто не пришел.  Позже выяснилось, что родители устроили
детям  такую головомойку,  что напугали их  до смерти. Более того, когда  мы
подошли к месту, где стояли наши машины,  то увидели пригвожденный  к столбу
щит с надписью большими  неровными буквами  на  мальгашском  языке.  Надпись
гласила:
     <i>"ВАЗАХА - НАШИ ПОЧЕТНЫЕ  ГОСТИ. НЕ БЕСПОКОЙТЕ ИХ. ПРИХОДИТЕ СМОТРЕТЬ НА
НИХ ПО ВЕЧЕРАМ ПО НЕСКОЛЬКУ ЧЕЛОВЕК".</i>
     Было  ясно,  что местные  жители  готовы уважать  наше право на  личную
жизнь. А что касается актерских  амбиций, то я не  вижу ничего  страшного  в
том, что наши таланты оказались невостребованными.
     Несмотря на это, около  лагеря  было  довольно оживленно, потому что он
лежал между двух тропок, что вели от деревни к реке. Одна тропинка шла туда,
где стояла  большая,  но  малоустойчивая  пирога для  переправы  людей с  их
товарами  и  пожитками  через воды шоколадного  цвета.  По другой, петляющей
тропке дважды в день совершали паломничество к реке женщины - за водой и для
мытья посуды. К несчастью, из-за своих болячек я принужден был большую часть
времени проводить в лагере, но зато  эти две тропки  исправно поставляли мне
"антропологический"  материал,  за которым  я  наблюдал  с  удовольствием  и
интересом.
     Любопытной  фигурой  являлся,   например,  худощавый  молодой  человек,
который   жил  где-то   на   противоположном   берегу.  Он  имел   красивого
откормленного  зебу  цвета  орехового  дерева.  Большое богатство для такого
молодого человека и, без сомнения, гордость семьи. Дважды в день он приходил
купать животное,  а заодно и потрепаться  с паромщиком. Если паромщик был на
нашем  берегу, парень  отвязывал свою  пирогу, переплывал на  нашу сторону и
накрепко привязывал  пирогу к мощному  корню. Вслед за ним, по  шею в  воде,
переправлялось  и животное. Здесь  хозяин тщательно очищал его пучком  травы
или плоским  камнем, что явно  доставляло быку наслаждение. Убедившись,  что
каждый квадратный  дюйм кожи питомца очищен от блох, клещей, пиявок, перхоти
и  прочей нечисти, парень слушал  рассказ паромщика о  последних новостях из
лагеря  этих сумасшедших вазах  а. Нынешней ночью мы опробовали генератор  и
залили лагерь непривычным для местных жителей светом; пытаясь  на  следующий
день  разъяснить   происшедшее  скептически  настроенному   владельцу  зебу,
паромщик  так  отчаянно  жестикулировал, что  опрокинул  пирогу и,  взметнув
фонтан  брызг, оказался в воде. К моей радости, находившееся в воде животное
встретило нового купальщика благосклонно.
     Случалось,  хозяин  зебу так  заслушивался  рассказами  паромщика,  что
совершенно забывал о своем подопечном. Пока он жадно расспрашивал паромщика,
зебу становилось  скучно.  Сверкая  лоснящимися боками на  солнце,  животное
выходило из воды  и слонялось по берегу. Однажды оно исчезло за деревьями, и
через  минуту оттуда  раздался страшный  крик: это  кричал крестьянин, в чьи
посевы забрался бык.  Владелец зебу тотчас  же побежал туда,  схватил своего
питомца и, обменявшись со взбешенным крестьянином полным перечнем непечатных
выражений,  помчался  назад  к  другу-паромщику  -  восхитительному  мастеру
сказок...
     По  другой тропке к  реке  спускались  женщины - яркие, как  попугаи, в
своих веселых ламба, с целыми  столбами посуды на  головах. У некоторых были
кастрюли из  жести с почти стершейся эмалью, у других - посуда из пластмассы
с такими  ободранными стенками, будто по ним  водили шкуркой. Чтобы  понять,
чем вызвана такая изношенность, нужно посмотреть  на метод чистки, которому,
впрочем, не откажешь в оригинальности.  Посудину погружают в реку и насыпают
в  нее  порядочную горсть  песка,  после чего  девушка  ставит в  нее  ногу,
удерживая  посудину, чтобы  ее не унесло течением.  Второй  ступней  девушка
поворачивает посудину вокруг  своей оси, между  тем как пальцы первой ступни
растирают по внутренней  поверхности  посудины  песок, очищая  ее. Результат
известен, зато руки  остаются свободными.  Хочешь - жестикулируй,  хочешь  -
держи необыкновенной длины палку сахарного тростника; девушки  расправляются
с  ними  с такой  ловкостью, какой позавидует любой ай-ай. Каждый раз, когда
юные особы дефилировали  в ту или другую сторону,  они бросали  нам скромный
взгляд  из-под  пизанской  башни  горшков,   стоящих  у  них  на  голове,  и
приветствовали нас мягкими и нежными, как у воркующих голубей, голосами. Они
были восхитительны, и  я до смерти жалел, что не знаю мальгашского,- как  бы
хотелось спуститься вниз  к  реке  да поболтать  с  ними,  пока  они  чистят
кастрюли пальчиками ног, с мягким шипящим звуком, как будто едет лилипутский
паровозик,- прямо скажем, приятнее на слух, чем посудомоечная машина.
     Был  еще один человек, чье поведение озадачивало нас. Мы долго спорили,
что   все  это  могло  бы  значить,  но  стеснялись  спросить   у  него.  Он
переправлялся  через  реку на  пироге,  а  затем  шел через песчаные  дюны к
тропке,  по  которой девушки спускались мыть посуду. Миниатюрный и стройный,
он  одевался  в  шорты  и  чистую  рубаху,  а  на  голове   его  красовалась
традиционная для мальгашей соломенная шляпа.  Через плечо у него всегда была
перекинута  палка,  с конца которой свисала  небольшая сумка из соломы  - по
всей видимости,  его завтрак. Всякий раз, когда этот мальгаш  проходил  мимо
наших палаток, он останавливался, снимал шляпу, склонял голову (в этом своем
поклоне  он напоминал эмбрион  в  утробе  матери)  и, лопоча что-то  в  знак
приветствия,  ждал, чтобы мы ответили тем же. Когда церемония заканчивалась,
он  надевал  шляпу и  шел к домику  для животных. (Чем  он  там занимался, я
заметил   только  после  того,  как   он   проделал  это   несколько   раз.)
Поприветствовав снятием шляпы нас, он еще раз снимал ее, проходя мимо домика
для ай-ай,  единственным обитателем  которого  пока  был Верити.  Может,  он
считал животное  зловещим и молил не насылать на него горестей и бед?  Этого
мы никогда не узнаем, но факт тот, что он снимал шляпу и перед нами, и перед
нашим пленником.
     Еще  одним колоритным персонажем была девушка с ведром. Полненькая и  в
то же время грациозная, с широкой яркой улыбкой и соблазнительными глазами с
поволокой,  она  дважды  в  день  приходила  за  водой   с  огромным  желтым
пластмассовым  ведром.  Мы  слышали,  как  она, приближаясь, что-то напевала
милым и щебечущим, как у черного дрозда, голосом. Наконец она показывалась с
надетым на  голову,  словно шляпа, ведром. Ведро  было  столь  огромно,  что
полностью накрывало ей голову, и видеть из-под него она могла разве что свои
ступни; но тем не менее девушка грациозно, словно серна, ступала по тропинке
со  всеми  ее  камнями  и  корягами.  Естественно,  ведро  служило  отличным
резонатором,  так  что ее пение  отзывалось всюду звонким эхом.  Возвращаясь
назад с полным  ведром на голове, она  посылала  нам  ослепительную  улыбку,
желала всего самого доброго  и продолжала  свой путь по взбирающейся на холм
тропинке,  по-прежнему  оглашая  округу  счастливой   песней.  Мы  всегда  с
нетерпением ждали ее серенад и цирковых трюков с ведром и каждый раз жалели,
что все это длится так недолго.
     * * *
     К  этому  времени  Верити стал совсем  ручным, и каждый вечер Ли ходила
кормить  его  с  рук.  Вообще-то  в  кормлении  с  рук   не   было   строгой
необходимости,  но  оно  дает представление о  том,  сколько  пищи требуется
животному. Если  животному просто оставить пищу, оно часто разгрызает ее, не
съедая, и  разбрасывает  по всей  клетке,  так что,  когда  утром  приходишь
убирать, трудно понять, сколько же пищи было  съедено фактически.  Верити  с
удовольствием поедал хлебные шарики с медом и сырым яйцом, каждый размером с
мячик для пинг-понга. Потом наставал черед его любимых жирных личинок жуков,
которые он  поглощал  с  великим наслаждением. Поскольку  мощные  зубы ай-ай
постоянно растут,  ему  нужно  грызть  что-нибудь твердое, иначе зубы грозят
превратиться в клыки. Ну а уж грызть-то было что: тут  и подгнившие палки, и
кокосовые орехи в кожуре, и сахарный тростник. Тростник, равно как и личинок
жуков,  исправно  поставлял  Марк  -  маленький  коренастый  бодрый мальгаш,
который  был у  нас на  стройке за  прораба. Он  был глубоко  предан Ли,  но
досаждал ей тем, что упорно называл ее Мама.
     Забавно было  наблюдать, как  по-разному Верити обходился с  различными
блюдами. Мягкие  шарики с медом он  подносил  ко рту средним пальцем,  точно
вилкой. Так же он поступал  и с жирными  личинками жуков, но начинал с того,
что отгрызал им  головы, отчего  те судорожно корчились и  сплющивались, как
проколотые воздушные  шарики,  а потом с наслаждением принимался за остатки.
Палки  сахарного  тростника  он  раскусывал своими огромными зубами,  сдирая
внешнюю грубую кору и добираясь до сладкой сочной мякоти. Сахарный тростник,
по которому прогулялись зубы ай-ай, выглядел  как некий древний  музыкальный
инструмент вроде архаической флейты.
     С кокосовым орехом (часто величиной почти с самого ай-ай) дело обстояло
посложнее. Сначала ай-ай должен был срезать толстую блестящую зеленую кожу -
понятно, здесь  не обходилось без мощных зубов, похожих на  резцы. Когда  он
решал, что путь  к  ядру открыт, то принимался за ядро. Работая  зубами  как
циркулярной  пилой, ай-ай прогрызал  в ядре  дыру диаметром два  с половиной
дюйма. Речь идет конечно же о молодых орехах,  в  которых еще есть кокосовое
молоко,-  Верити  снова  пользовался  средним   пальцем,  с   необыкновенной
ловкостью  и проворством окуная его  в жидкость и поднося  ко рту.  На  этой
стадии  развития  мякоть кокоса  не  застывает,  как  в тех  орехах, что  мы
получаем  в Европе. Она скорее  напоминает  полупрозрачное беловатое  желе с
едва  сладковатым вкусом и запахом  кокоса. Добравшись до  этого  лакомства,
Верити  вновь  орудовал  средним  пальцем,  доставая  желе  с  поразительной
скоростью. Добыв все, что  мог, он делал паузу, затем расширял  отверстие  и
снова пускал в дело свой магический палец. Палец-то на самом деле не намного
длинней, чем остальные, но кажется таковым, потому что тоньше и костистее.
     Когда животному  дают подгнившую  палку, оно тщательно прислушивается к
ней,  стараясь поймать  малейший  шорох  скрывающейся  там  жирной  личинки,
прогрызающей дерево изнутри.  Затем зверек разгрызает палку зубами, стараясь
добраться до проделанного личинкой хода, втыкает туда свой палец с точностью
хирурга, запускающего зонд во внутреннюю полость больного, накалывает ногтем
личинку  и извлекает  из укрытия.  На  Мадагаскаре, как  это ни странно, нет
дятлов, и существует предположение, что ай-ай играют их роль в экологическом
балансе леса.
     Единственным  звуком,  который  издавал наш  пленник,  если  кто-то его
неожиданно тревожил, было громкое сопение.  Кью блестяще описал этот  звук -
точно кому-то приспичило очень  сильно  чихнуть, но чих  пришлось заглушить.
Однажды  ночью  Микки  услышал,  что  Верити орет,  как  мартовский  кот, и,
преисполненный   чувства  долга,  достал   звукозаписывающее   оборудование,
пробрался к домику ай-ай и записал его голос, не обращая внимания на полчища
голодных комаров. Наблюдая за  Верити, а позже и за другими ему подобными, я
пришел  к выводу,  что ай-ай - стойкие животные,  как  и  подобает  немногим
уцелевшим, и  что  они гораздо умнее, чем всякие там лемуры, с  которыми мне
приходилось иметь дело.
     * * *
     Заселение  лагеря  оказалось столь же хлопотным  делом, как и переезд в
новый  дом.  То один,  то  другой член экспедиции  отчаянно  выкрикивал: где
отвертка?!  где сардинки?! где  компас?! где пиво?! И  неизменно  на  каждый
вопрос мягким голосом  отвечал Грэм.  Он отыскивал все, где бы то ни лежало,
каким-то  шестым  чувством,   подобным   научно  не  объясненному   феномену
лозоходца, отыскивающего  с помощью волшебного  прута подземную воду.  Можно
было подумать, что у  него в голове, как в  компьютере, запечатлелась  карта
размещения  наших  пожитков. Однажды  я  спросил  между  делом,  куда  могла
деваться Ли. Не отрывая глаз от книги, которую он читал, Грэм быстро доложил
мне, что она  делала с самого утра, и  закончил  сообщением о  том,  что  Ли
только  что ненадолго отправилась в  деревню, по всей видимости за  сахарным
тростником.  Грэм  был  нашим  Шерлоком  Холмсом,  и  без  него  мы  были бы
дезориентированы, как собака Павлова без звонка.
     Между тем охотничий  сезон продолжался. Джон, Кью  и Жулиан выходили на
ловлю каждую ночь и всякий  раз возвращались  с  пустыми руками. Однажды они
выследили-таки  ай-ай,  и Жулиан,  с  необыкновенной  ловкостью  и скоростью
взобравшись на дерево, схватил животное за  хвост. Неудивительно, что ай-ай,
оскорбленный  таким  непочтением,  обернулся  и  впился своими  невероятными
зубами  Жулиану в  руку. К  счастью, бедняга отпустил ай-ай прежде,  чем тот
откусил ее совсем, но следы зубов остались навсегда. И долго еще после этого
в  лагере  раздавались  крики:  "Грэм,  где  пластырь?", "Грэм, где тюбик  с
обеззараживающей  мазью?".  Своим  мягким   голосом  Грэм  руководил  нашими
действиями по  спасению  незадачливого  охотника,  как  заправский хирург  с
Харли-стрит.
     * * *
     Жизнь  в  лагере входила  в свою обычную колею. Марк ежедневно приносил
для ай-ай кокосовые орехи и  сахарный  тростник. Приходили  и  дети, принося
личинки жуков,  хотя  по-прежнему  таращили на нас  испуганные  глазенки. Мы
наняли  двух  полногрудых  деревенских  девиц  таскать  воду,  мыть посуду и
стирать нашу  одежду, но  как-то  так  получилось, что  готовить себе решили
сами. Мы открыли, что  Капитан  Боб  блестяще  варит  рис,  просто  пальчики
оближешь; за  это он получил  еще  один титул  -  Рисовый  Король.  Мы также
посылали нашего продюсера в Мананару за покупками, поскольку обнаружили, что
в нем развит необыкновенный  инстинкт выискивать, как по мановению волшебной
палочки,  в этом "однолошадном"  городе самые  экстраординарные  продукты  в
самых  крошечных  магазинчиках. Мы  изощрялись, составляя список покупок,  и
каждый раз  поражались, когда ему  удавалось  все достать. Однажды Фрэнк и я
решили  сыграть  с Бобом шутку:  вписать  в список черную икру и перепелиные
яйца и  посмотреть, что будет. Правда, потом мы все  же  отказались  от этой
затеи  - вероятно,  из-за смутного  страха, что он  таки принесет.  В  нашей
команде высказывалось предположение, что  под именем Капитана Боба скрывался
не  кто  иной, как мистер  Фортнум Мейсон,  но  от  этой  идеи  Капитан  Боб
категорически открещивался.
     Что касается Тима, то, прежде чем  взяться  за  свое  исконное  ремесло
кинооператора,  он  решил  стать  у   нас  шеф-поваром  и  снимать  пробы  с
приготовляемых блюд.  В какой-то злосчастный момент он объявил себя  главным
спецом  по десертным  блюдам. Тут же со  всех  сторон  раздались  требования
экзотических десертов -  от паточного торта до булок с начинкой. Тим же, как
умелый матадор,  ловко увертывался  от наших алчных требований, уверяя,  что
он-де может все - от яблочного пирога до  пудинга с  вареньем,  дайте только
необходимые  продукты.  Ах, у вас  только бананы  да сгущенка? Так  каких же
деликатесов  вы  от  меня хотите, оставьте меня  в  покое!  В  итоге  у  нас
закралось в  душу подозрение, что Тим никогда и не переступал порога кухни и
что  даже вскипятить  воду будет для  него  неразрешимой проблемой. Каким-то
чутьем  догадавшись  о наших  мыслях, он взял бананы,  сахар,  сгущенку и, к
нашему  удивлению,  изготовил  из   этих  самых  заурядных  продуктов  такие
изысканные и притом разнообразные десерты, что я никогда не подумал бы,  что
такое возможно.
     Однажды (видимо  поймав  нас на слове, что мы любим  готовить) Фрэнку и
мне было поручено  сочинить  коронное  блюдо  к обеду. Тушенка  и сардины  с
гарниром из риса  не  вызвали того энтузиазма, на  который  мы рассчитывали.
Сардины  на  поджаренных  ломтях  хлеба,  за которыми  последовали  оладьи с
тушенкой,  были встречены более чем прохладно.  Также с  треском провалилась
тушенка, приправленная кэрри. А ведь до сего  случая приготовленная кем-либо
из  нашей  компании  еда  неизменно  встречалась  криками радости!  Пришлось
согласиться с мнением Фрэнка, что  мы только  зря расточаем наши  кулинарные
таланты  на  потребу  тупой,  неотесанной  черни,  которой  все  равно,  что
страсбургский пирог, что кормовая репа.
     Фрэнк  втайне от  меня  пожелал исправить  положение и  сгонял  в город
купить на рынке свежего мяса зебу. Обычно сей деликатес отличался не большим
изыском,  чем сапог  наполеоновского  солдата при  отступлении из России; но
Фрэнк,  вероятно  обратившись  к  опыту  своих   среднеевропейских  предков,
каким-то чудом  приготовил из этого мяса  нежный гуляш. Желая не  остаться в
долгу, я  отправился  на рынок  раздобыть  чего-нибудь  такого,  от чего вся
команда языками бы зацокала.  В одном из уголков рынка на  земле (а  на этом
рынке вся торговля велась с земли) я приметил нечто любопытное. Эти предметы
напоминали  викторианские  пасхальные чепчики  розового  и зеленого цвета  с
привязанными к  ним  ленточками.  Впрочем,  "пасхальные  чепчики"  -  сильно
сказано: эти штуковины  не ведали  ни мыла, ни воды  - очевидно, по  ним раз
десять  проехали  тяжелым  асфальтовым  катком,  потом на несколько  месяцев
закопали в ароматный компост и лишь после этого выставили на продажу в рядах
съестного на рынке. Близко и пристально изучив странные творения, я пришел к
выводу, что это осьминоги, с которыми случилось  что-то страшное,- они ничем
не  напоминали тех глазастых, лоснящихся  моллюсков, которых мне приходилось
видеть в детстве. Короче, если кого ударить этой  штукой по голове, можно не
только проломить череп, но и вызвать смертельное заболевание  мозга.  Тем не
менее, поддавшись порыву, любопытству и  принципу,  что  хоть  раз нужно все
попробовать,  я купил парочку  этих мумифицированных головоногих и  принес в
лагерь.
     Здесь, в обстановке строжайшей  секретности, я показал их Фрэнку. Когда
он пришел в себя после шока, я спросил его, как,  по его мнению, их  следует
готовить.
     - Сначала их надо оживить,- изрек он после некоторого раздумья.
     - То  есть как? - изумился  я.- Ты хочешь,  чтобы я делал искусственное
дыхание осьминогам, издохшим двести лет назад? Нет уж, уволь!
     - Да нет, конечно. Я имел в виду напитать их водой,- сказал Фрэнк.- Они
высушены, пусть вымокнут.
     Мы  положили  тушки  в  миску с  водой;  в результате  осьминоги  стали
выглядеть еще  более зловеще. Мы оставили их на  пару часов,  а затем пришли
взглянуть, что  с ними стало. К нашему удивлению, поглотив  много воды,  они
сделались немного похожими на  тех осьминогов, которых  мы знали и любили. К
вечеру они выглядели уже совсем  пухлыми, скользкими  и  приятными. Мы мелко
покрошили их, сдобрили растительным маслом, добавили все, какие только у нас
были,  специи да еще  горсть горячего как огонь, деликатесного и  ароматного
малагасийского  черного  перца  и  поставили все  это  на  медленный  огонь,
полагая, что  члены нашей команды, измотавшись и проголодавшись  за  тяжелый
день, накинутся  на  нашу стряпню с жадностью. Не  то чтобы мы ошиблись,  но
есть  было  можно  -  правда,  приходилось прилагать немалые  усилия,  чтобы
разжевать. Я сказал,  что  грубая  пища полезна  для  пищеварения,  а работа
челюстей способствует укреплению зубов.
     - Точнее,  так,-  сказал  Фрэнк,-  сперва  ломаешь себе  зубы, а  потом
мучишься запором.
     * * *
     Однажды Капитан Боб вернулся  из города  со связкой петухов,  чему наша
команда несказанно обрадовалась. Какое же разочарование постигло всех, когда
петухи  были  ощипаны. Эти странные малагасийские  птицы  чем-то  напоминают
длинноногих бойцовых петухов,  которыми славилась старая добрая Англия,- так
же пышно раскрашены, и глаза свирепые, как у василиска.  А поди разоблачи их
от богатого оперения - и  тут  же  обнаружишь,  что  птички  эти практически
лишены  груди,  а  бедра  у них  как  у танцовщика, страдающего  отсутствием
аппетита.  Как  мы  ни колдовали над ними, результат был один: чем дольше их
варишь, тем они жестче.
     Один такой  большущий расфуфыренный  представитель семейства куриных, с
походкой  как  у короля  бойцовых  петухов, каждое утро  спускался к нам  из
деревни в  сопровождении целого гарема драных кур. Оказывается, мы поставили
палатку как раз посреди  его территории, что вызвало явное  его неодобрение.
Когда  над  рекой  рассеивался  туман  и  кукушки начинали свой  мелодичный,
протяжный, бормочущий  зов, этот петух  подходил вразвалочку к нашей палатке
и,  поворачивая  голову,  устремлял  на  нас  яростный  взор  сначала  одним
золотистым  глазом,  потом  другим,  желая  показать,  что  мы  для  него не
заслуживающая внимания мелюзга, с какой  точки зрения ни  посмотри. Затем он
запрокидывал голову  назад и издавал  хриплый,  протяжный и  очень противный
крик.  Предполагая, что этим  он запугал нас до смерти и теперь мы у него  в
подчинении,  он  входил  в  палатку  и  начинал  скрести наши пожитки своими
мощными ногами, вероятно  считая, что все,  что  здесь лежит,  можно съесть.
Впрочем, меткий удар сапогом мгновенно убавлял ему спеси, и он вываливался с
чувством оскорбленного достоинства, вымещая злобу на одной из своих покорных
жен, как бы давая понять, что молодец он тот еще.
     Визит петуха и его громогласное приветствие окончательно прогоняли сон.
Кукушки продолжали свой утренний хор. С хлебного дерева, укрывавшего палатку
своей  тенью, с шумом  падали на крышу листья и затем с таинственным шорохом
соскальзывали вниз,  на землю.  Высохшие  листья напоминали огромные пятерни
человека, страдающего артритом. Они  хрупали, словно хрустящее печенье,  под
ногами,  когда я выходил  из палатки выпить первую в  этот день  чашку  чаю,
раздумывая,  сумеем  ли   мы  наконец  поймать  этого  неуловимого  ай-ай  с
"магическим пальцем".

        Глава восьмая. УЧЕНИКИ ЧАРОДЕЯ

     Мадагаскар  изобилует  колдунами,  магами и  чародеями  всех  сортов  и
мастей, и  Фрэнк высказал мысль, что неплохо бы задействовать одного в нашем
фильме. Марку доходчиво растолковали, что  нужен колдун, который за скромную
плату  предсказал бы, каковы наши шансы  поймать  ай-ай и  на верном  ли  мы
находимся пути  в достижении  этой цели. Марк  сказал,  что у него  есть  на
примете превосходный колдун и что он не замедлит связаться с ним. Я заметил,
что  нам требуется не какой-нибудь завалящий шаман, а потомственный колдун с
родословной не  хуже,  чем у троицы  ведьм из "Макбета". Марк заверил, что у
этого  колдуна самые что ни на есть  блистательные рекомендации и его услуги
повсюду пользуются спросом. Марк тут же  послал весточку своему знакомцу, и,
естественно, ответа не последовало.
     Поиски  ай-ай  продолжались  днем  и  ночью;  Кью  и  Джон  все  больше
напоминали заезженных кляч и окончательно пали духом. Время работало  против
нас. Мы  вели  поиски уже без малого  четыре недели, и скоро телевизионщикам
предстояло  возвращаться  назад на Джерси. Правда, в нашем распоряжении  был
Верити,  но нам-то хотелось заснять все перипетии  поимки животного  в дикой
природе   -   то,  ради  чего   телегруппа  и  затеяла  эту  многотрудную  и
дорогостоящую  поездку. Если  со мной  и  с Ли возможно  заключить контракт,
обязывавший  нас  делать то,  что  от  нас требуют,  то  заключить такой  же
контракт с ай-ай  невозможно.  (Всем было тошно  слушать это от меня в сотый
раз.) Так-то  так, но  нам от этого  было не легче. Мы все ходили как в воду
опущенные - не только потому, что у нас пропадал фильм (как бы ни было важно
его  снять),  но  и  потому,  что  поимка  ай-ай  была  главной  целью  всей
экспедиции,  на которую не только Трест, но и я сам  выложил из собственного
кармана огромную сумму. Чем дальше, тем  грустнее проходили  наши  завтраки,
обеды и ужины.
     - Ну как, слышно что-нибудь о колдуне? - спросил Фрэнк.
     -  Да,- сказала Ли.-  То есть я сама ничего не слышала,  но  Марк-то уж
точно знает.
     - Так надо же расспросить его! - оживился я.- Хоть колдуна снимем.
     - А может, мне самому выступить в роли колдуна? - предложил Фрэнк.
     -  Прекрасная мысль,-  сердечно  сказал я.- Как  у  тебя с  мальгашским
языком? Он сам по себе такой таинственный, что все, что от тебя  требуется,-
пробормотать несколько слов вроде "Амбатондразака" или "мисаотра томпоко". А
давай-ка сначала вырядим тебя в местную одежду!
     Фрэнк призадумался.
     - От-ли-чно,- врастяжку произнес он.
     Слава Богу,  до таких крайностей дело не дошло, потому что на следующее
утро торжествующий Марк объявил, что колдун прибудет уже сегодня вечером.
     * * *
     Он появился,  как  раз  когда  стемнело.  Хорошо сложенный, высокий  по
мальгашским   стандартам  мужчина,  с  интересным,  в  какой-то  мере   даже
импозантным лицом. Нас несколько удивило, что он притащил с собой мать, жену
и четырехмесячного младенца,- вот, мол, мои ассистенты.
     - Как, и младенец? - спросили мы.
     - Да  нет, конечно, только жена  и мать. Младенец пока  только зритель.
Впрочем, и в этом возрасте он способен усвоить кое-какие сведения.
     Публика  расселась  на земле, улыбаясь  и  тихо  переговариваясь.  Жена
колдуна передала ребенка бабушке, на руках у которой  он мирно лежал, словно
шоколадный  человечек,   а   затем  уселась,   подбоченясь,   позади  своего
благоверного. Колдун лег на спину и велел накрыть себя с ног до головы белой
ламба. Засим последовала мелодраматическая пауза,  после  чего колдун сделал
глубокий вдох  и все его тело,  особенно ноги, затряслось  так, будто  через
него  пропускали  сильный  электрический разряд. Как  нам объяснили, в  этот
момент его устами могут говорить предки. Но вот он снял накидку, сел и очень
вежливо попросил пива  и сигарету. Его  жена объяснила,  что  сам колдун  не
курит и не пьет, но предок, который собирается дать  нам совет,  баловался и
тем и другим. Очевидно, эти шалости недоступны в местах,  где ныне пребывала
его душа. Колдун глотнул пива, затем,  сделав первую затяжку, вдохнул в свои
легкие колоссальный объем дыма, и сеанс связи начался.
     Естественно, первое, о чем мы спросили,- ждет ли нас, по мнению предка,
удача на охоте. Предок (то бишь колдун) сделал еще один глоток пива, еще раз
затянулся  и  медленно, самым высокопарным тоном, какому позавидовал  бы сам
сэр  Генри Ирвинг<sup>[8]</sup>,  играя  в  "Колоколах",  заявил,  что  нас,
безусловно, ждет удача, если наши мотивы чисты и мы не будем действовать как
грабители-колонизаторы.
     Сказанное поначалу показалось мне смешным, да и, прямо скажем, странно,
чтобы духи предков выступали  с политическими заявлениями. Но нам объяснили,
что  жители  Мадагаскара  по-прежнему  боятся,  что вазаха  вернутся и вновь
начнут  разграблять  их  страну. Мы  заверили  предка,  что нам менее  всего
хотелось бы  захватывать Мадагаскар силой, а все, что нам нужно - приобрести
нескольких замечательных мадагаскарских животных,  чтобы отвезти их  домой и
показать   другим  вазаха,   сколь   прекрасен  остров  Мадагаскар  и  какие
замечательные существа там обитают.
     Похоже,  предок  был удовлетворен ответом и  на  какое-то время замолк,
наслаждаясь  пивом  и затягиваясь сигаретой. Затем он изрек, что наши мотивы
чисты  и  что  мы  наверняка  обретем  успех.  Произнесение  этого  краткого
пророчества  заняло,  однако, большой промежуток времени - оно было изречено
на  самом  красноречивом мальгашском, а мальгаши  любят  длинные  напыщенные
речи, сопровождаемые театральными жестами и конечно же с длительными паузами
для подкрепления.
     Наконец,  когда  пиво было допито  и сигарета выкурена, предок забрался
под  покрывало и вынырнул  оттуда  уже  в  обличье  колдуна.  Мы  выдали ему
запрошенную  символическую сумму  за  услуги, и, к нашему  удивлению, колдун
настоял,  чтобы  мы  получили с него деньги за пиво.  После этого он со всей
свитой ушел во тьму ночи.
     Не знаю, был ли наш последующий успех обусловлен вмешательством предка,
но факт  в том,  что успех пришел вскоре после  того, как дух предка посетил
нас.  Я не собираюсь  фарисейски рассказывать  об этом,  потому что мальгаши
крайне серьезно относятся к подобным  контактам. Кто верит в Магомета, кто -
в Будду, кто - в Иисуса, кто - в души предков; не нам судить - кто прав, кто
не прав.  На  мой взгляд,  большинство мировых религий  слишком категоричны;
однако, проповедуя философию  "живи и  давай жить другим", на деле редко так
поступают.
     На  следующий  вечер  нас посетил  местный  школьный  учитель  и, выпив
несколько банок пива,  поведал о  представителях странной мифической  фауны,
которой мальгаши  населили свою землю.  Вы скажете, у  них и  без того много
дивных существ, чтобы выдумывать еще какие-то? Тем не менее то,  что поведал
нам  местный  учитель,  напоминало  средневековый  бестиарий. Одно из  таких
существ, например, напоминало гигантскую кошку, которая вдобавок к пугающему
внешнему облику и способности убивать человека одним лишь взглядом имела еще
одно необычное свойство: у  нее  было семь печеней. Поскольку тварь эта была
столь агрессивна,  трудновато было понять,  каким образом  было  сделано это
открытие;  но факт  остается фактом  -  у  нее было семь печеней. Существует
поверье, что у  кошки  девять жизней, но семь  печеней - это,  по-моему, уже
слишком.  Я не  стал  выяснять,  является ли причиной  тому страсть кошки  к
спиртному и, следовательно,  стоит  ли  записывать  ее в  Общество анонимных
алкоголиков.
     Другим  волшебным  созданием   было  огромное  крысоподобное  существо,
которое при встрече  немедленно  принималось заниматься онанизмом. Человеку,
увидевшему такое, следовало ускорить шаг и продолжить свой  путь. Если же вы
остановитесь  и  начнете  смеяться  (а  я думаю, многие, увидев  онанирующую
крысу, животики бы от  смеха надорвали), зверюга разразится гневом и вызовет
такую бурю,  после которой насмешник если  и уцелеет,  то не узнает  леса  и
неминуемо заблудится и погибнет.
     Следующий  рассказ  касался  реального  существа мунго  -  грациозного,
красивого животного,  похожего  на мангуста,  именуемого  по-латыни галидия.
Больше всего на  свете эти мелкие твари любят кур и,  к раздражению сельчан,
убивают и  едят их,  где бы ни встретили.  Как  бы хорошо  ни  был  построен
курятник, где  содержатся  столь  желанные птицы,  мунго идет на все,  чтобы
проникнуть внутрь.  Если же  надежность  конструкции становится препятствием
для его  дерзновенных планов,  то он, разочаровавшись, являет всю  низменную
сущность своей натуры. Отчаянно работая лапами, он затыкает доступ воздуха в
курятник. Наутро крестьянин обнаруживает кур задохнувшимися. Так мунго мстит
за то,  что  от него  ушел лакомый  кусок. Я,  к  сожалению,  забыл спросить
учителя,  нельзя  ли оборудовать  курятники  кондиционерами  для  пресечения
подобных случаев.
     Между тем охота по-прежнему не  приносила  результатов,  а  день, когда
телекоманда должна была нас  покинуть,  приближался с неумолимой  быстротой.
Разумеется,  все время мы снимали и засняли немало сцен кормления Верити  из
рук  Ли. Поскольку  снимался  фильм  на видеоленту,  а  у  нас с  собой  был
небольшой телевизор  для  просмотра отснятого,  то мы  решили,  что  было бы
неплохо показать сюжеты с Верити местным школьникам.  Мы рассчитывали, таким
образом, убить трех зайцев. Во-первых, было бы забавно заснять реакцию детей
на такой просмотр,  поскольку большинство  из  них никогда прежде  не видели
телевизора. Во-вторых, это продемонстрировало бы им на примере Верити, каким
кротким и безобидным может быть ай-ай. И наконец, был расчет  на то, что они
поделятся увиденным  с  родителями  и воодушевят их  помогать нам  в  охоте.
Впрочем, события развивались не совсем по намеченному сценарию.
     Школа располагалась примерно в миле по дороге, и спускаться к ней нужно
было  по  очень  крутой, размытой  дождями  тропинке  из красного  латерита.
Проделывать такое крайне трудно даже в сухую погоду, и я удивляюсь, как дети
ходят  по  ней  в  сезон дождей,  когда  тропинка,  должно быть,  становится
опаснее, чем самая сложная трасса для слалома.
     Впрочем,  школьные  здания  из  дерева  и  кирпича  выглядели  довольно
солидно, а наша аудитория - примерно полтораста детишек  от шести  до десяти
лет  - сидела по рядам, являя  собой образец послушания. Когда мы появились,
кто-то испуганно перешептывался, кто-то раз или два кашлянул, кто-то шаркнул
босыми ногами  по деревянному  полу  -  вот  и все. Детвора смотрела  на нас
огромными,  черными, изумленными  глазами.  Перед  ними  была  целая  группа
великанов-вазаха,  которые, если их разозлить,  могут и слопать  мальгашских
детей - и за  завтраком, и за обедом,  и даже за чаем, так  что нужно сидеть
тише воды, ниже травы и смотреть чудеса, которые мы для них приготовили.
     Мы установили телевизор, чтобы было  видно  всем, а я произнес короткую
доходчивую речь, что,  мол, ай-ай не такое уж плохое создание и что если оно
и поедает кокосы и сахарный тростник,  так только потому, что вырубается его
среда обитания - лес, а это не сулит ничего хорошего ни мальгашам, ни ай-ай,
которые  принуждены  воровать  у людей  урожай. Затем мы пустили фильм - и в
одно мгновение  дети  затихли.  По  рядам  пронесся  вздох,  когда на экране
появился  Верити  и  приблизился к  дверце  клетки;  и раздались  удивленные
возгласы (впрочем, тотчас же стихшие),  когда на экране показалась рука Ли с
медовым  шариком и зазвучали  ласковые  слова,  которые Ли  говорила Верити.
Верити взял у нее из рук пищу, и, когда расправился  с нею, на экране  вновь
возникла рука Ли, в  которой на этот раз была жирная личинка жука. По  рядам
снова  пронесся вздох -  так вот, оказывается, для чего дети  собирали такое
множество личинок, за которые им  платили настоящие деньги, да  еще  угощали
диковинными и  вкуснейшими  конфетами! На  корм ай-ай! Глаза детворы  сияли,
зубы  блестели;  ребятишки  хихикали,  глядя,  как  Верити  расправляется  с
личинкой, сначала  отгрызая  ей  голову,  а затем  доставая  своим волшебным
пальцем внутренности из еще корчащегося тела.
     Фильм закончился, и по лицам детей было видно, что они готовы  смотреть
его  без устали хоть  целый день. Учитель попросил ребятню на прощанье спеть
нам песню в благодарность за  визит,  что они с энтузиазмом и исполнили.  Но
наши  сюрпризы  на  этом  не  кончились,  Мы засняли,  как они  с  интересом
наблюдали за кормлением Верити и как они пели. Эту кассету мы и поставили.
     На  мгновение  воцарилась  ошеломляющая тишина,  пока  кто-то  не узнал
своего  друга. Новость,  словно  пламя  лесного пожара, распространилась  по
рядам, и  вскоре  детишки,  смеясь и показывая пальцем, стали узнавать своих
друзей и - чудо из  чудес! - самих себя. Разумеется, это было  куда веселее,
чем фильм о старом ай-ай. Сказать, что сюрприз имел успех,- значит ничего не
сказать. "Мэри Поппинс"  и "Белоснежка", вместе  взятые,  не удостоились  бы
такого восторженного приема. Это был тот успех, о котором мечтают и которого
так  редко   достигают  голливудские  звезды.  Естественно,  сеанс  пришлось
повторить,  потом еще  раз. Мы начали понимать,  что этот  фильм не сойдет с
экрана дольше, чем самая кассовая лента, если мы позволим  детям крутить его
сколько влезет.
     А потом  мы  показали им  еще один трюк. Тим наводил на детей камеру, а
изображение  проецировалось  на экраны.  Теперь  ребята  могли  видеть  себя
крупным  планом,  в окружении друзей. Разумеется,  они махали себе  руками и
падали  от хохота, глядя,  как изображение на  экране махало им  в ответ.  Я
думаю, дети охотно провели бы с нами целый день и  даже месяц  - до того  им
понравились  наши  чудеса. Но, увы, настала  пора  возвращаться в  лагерь  и
уносить колдовские штуковины с собой.
     Еще  в  бытность  нашу  в  отельчике близ  озера Алаотра  меня поначалу
удивляло, почему хозяева держат телевизор включенным,  даже когда в баре нет
ни  одного человека, а потом сообразил, что это делается для идущих с базара
зевак. Аудитория  человек в пятьдесят, стоя у двух окон, наблюдала красочную
и   до  слова  понятную   французскую  мыльную  оперу  и   горячо  обсуждала
происходящее  на экране.  Да,  конечно, великая  вещь - телевидение, но  оно
может  оказывать  и разлагающее воздействие. Боюсь,  что  после нашего ухода
бедняге  учителю  призвать свой  класс  к  порядку  было  куда труднее,  чем
укротить Кошку с Семью Печенями.
     Возвращаясь  в лагерь, мы  проехали мимо стада зебу - крупных,  с  виду
безмятежных  животных с  бархатными  шкурами  и  горбами,  как  у  маленьких
верблюдов. Сцена, конечно, самая обычная на Мадагаскаре, где зебу почитаются
как символ  социального престижа.  На  похоронах  богатого  человека  многие
животные из  его  стада забиваются,  а могилы нередко  украшают  их  рогами.
Данное  же  стадо отличалось  тем,  что  насчитывало  около  десяти  крупных
животных  и  управлялось  мальчуганом   лет  шести  с  испуганными  глазами,
вооруженным хворостиной ростом с себя. Не  будет преувеличением сказать, что
зебу не обращали на своего пастуха  никакого внимания. Видимо, эти  животные
вбили себе в  голову, что не только  дороги, но и все на свете существует во
имя их блага.
     Зебу  плелись,  вздыхали, качая  головами,  а  то  вдруг  задерживались
пожевать жвачку или щипнуть травки с края дороги. Время от времени то  одно,
то другое животное останавливалось и неуклюжей походкой  поворачивало назад;
когда  же  мальчонка  брался  за  хворостину и лупил животину  по  носу, это
воспринималось как  личное  оскорбление. Но  едва бедняге  удалось повернуть
одного  такого  обратно,  как обнаружилось, что  другая скотина  свернула  с
дороги и, забредя  на небольшую ферму, с наслаждением поедает первые в  этом
году нежные побеги спаржи. Так бы и продолжался этот грабеж  средь бела дня,
если бы ребенку, к величайшему неудовольствию животного, не удалось  выгнать
его обратно на дорогу.
     Мальчонка  плясал  вокруг  своего  стада,  словно  маленький коричневый
мотылек вокруг яркого, но сонного и потенциально погибельного пламени свечи.
При виде приближающихся "тойот" и ребенок, и зебу ударились в общую  панику.
Мы нажали  на  все  тормоза,  но животные продолжали носиться  в смятении  и
тревоге; мы испугались,  что  какое-нибудь  из  них  раздавит  пастушонка  в
лепешку, даже  не  заметив  того, что  натворило. К  счастью, в этот  момент
подбежал  отец пастушонка (который,  остановившись потрепаться  с приятелем,
оставил  парнишку  одного).  Суровый,  как  капрал  на  плацу  перед  толпой
необученных  новобранцев,  он  принялся   орать  на  животных  и  лупить  их
хворостиной. Кое-как  сбив их  в стадо,  он дал нам  проехать, снял  шляпу и
улыбнулся широкой улыбкой. Мальчуган  был, как видно, огорчен вмешательством
отца, но я-то видел, что два-три раза он  только  чудом избежал  смерти, так
что ему следовало благодарить судьбу, что все так кончилось.
     * * *
     Тут  пора  завести  речь  об  утятах  Джона,  доставивших  мне  столько
неприятностей. Доныне  они  были  слишком  маленькими, чтобы уходить  из-под
материнского  крыла, а посему безвылазно жили в деревне;  теперь  же  пташки
подросли  и  могли  самостоятельно добывать  себе  корм.  В  первый  день их
появления мы услышали взволнованное кряканье задолго до того, как увидели их
самих, спускающихся  по  тропинке из  деревни; они были взволнованны, словно
дети,  бегущие  купаться  к  морю.  Утят  было  трое  -  большой  и  средний
коричневые, малыш  -  белый. Они двигались величавой  походкой, вразвалочку,
при этом беспрестанно крякая. Сойдя вниз, они направились  к  реке и исчезли
за песчаными дюнами.
     - Для  жаркого мелковаты,- с сожалением заметил Фрэнк,- а вот супчик из
них был бы неплох.
     Джона словно громом поразило.
     - Они <i>не</i>  для еды! - запротестовал он.- Это мои любимчики! Я  так люблю
уток!
     - И я тоже,- сказал Фрэнк.- Особенно за ужином.
     Полчаса спустя, всласть наплававшись, утята вновь появились на песчаном
берегу  и  открыли  совещание.  Очевидно,  их  чрезвычайно  заинтриговал наш
лагерь,  и,  посоветовавшись,  как  к  нам   лучше  подступиться,   птенчики
выстроились в  колонну и, отчаянно  крякая, зашагали прямо на нас, по дороге
ущипнув  Тима,  который  нес  чашку  чаю  прихворнувшему  Микки. Бедняга Тим
распластался на земле, расплескав содержимое чашки.
     - Черт вас  задери,- пробурчал он.- Мало того что  этот проклятый петух
орет над ухом в четыре утра, так теперь еще утки будут путаться под ногами?!
     - Да  ты  посмотри,  какие  лапочки,- мягко  проворковал  Джон.-  Какие
славненькие утяточки-ребяточки!
     - Ладно,- сказал Фрэнк,-  посижу-ка я лучше в палатке. Когда обед будет
готов, скажете.
     Между тем утятушки-ребятушки пялили глаза  на наше житье-бытье примерно
так же, как мальгашские детишки. Больше всего их заинтересовала куча пустых,
тщательно вымытых банок  из-под сардин. Они медленно подошли к этой  свалке,
как  бы  спрашивая  друг  друга, с чем это  едят. Тут  самый храбрый  утенок
наклонился к куче и отважно попробовал банку на вкус.
     - Бедняжечки,  они  же голодные,- заволновался Джон и,  вынув  буханку,
раскрошил ее.
     - Нечего их приучать! - сказал я, но было уже поздно.
     Утятушки-ребятушки, никогда прежде  не видавшие  хлеба,  были в  полном
восторге.  Одному  из  них так понравилось новое  лакомство,  что  он,  едва
кончился хлеб, подхватил клювом валявшийся длинный окурок. С окурком в клюве
он стал похож на Утенка Дональда.
     - Нельзя, нельзя. Дядюшка Джон сказал "нельзя",- строгим тоном произнес
Джон, вытащив окурок из клюва утенка.
     - Правильно,- кивнул я.- Им еще рано курить.
     - Ничего, сейчас дядюшка  Джон отрежет вам еще хлебушка,- сказал утиный
благодетель.
     С этого момента надежду  на  то,  что утят удастся отвадить, можно было
считать похороненной. Утята появлялись каждое утро - сначала бежали  к реке,
а  потом, выныривая из-за песчаных  дюн,  устраивали  набег  на наш  лагерь,
словно  американская  конница  на  мятежную  индейскую  деревню.  Они  всюду
путались  под  ногами  и все пробовали  на  вкус.  Поминутно мы натыкались и
наступали на них - как только не раздавили? Они настолько прочно вписались в
нашу   жизнь,  что  даже  отдыхали  одновременно  с  нами.  И  вот  наступил
злосчастный день, когда они решили дать бой моему знаменитому громотрону...
     * * *
     Когда мы жили в отельчике в Мананаре, нас навещали наши старые друзья -
чета Рене и Дэвид Уинн. Еще в Париже Рене помогала мне изучать первых трех в
моей жизни ай-ай и ухаживать за ними, а Дэвид представил мне крошку ай-ай по
имени Хэмпри, который и вдохновил нас на эту экспедицию. Перед отъездом Рене
подарила мне полезнейшую вещь: черную пластмассовую сумку с приспособлениями
для  душа. Стоило наполнить сумку водой и выставить на солнце, как уже через
час  можно  было  принимать душ.  Стало быть, нужно  только найти подходящее
дерево, куда ее вешать,- и вот вам готовый душ.
     Мы  расчистили среди  кустов место, которое назвали  "банькой". В одном
углу, с  глубокой ямой  в  земле, мы соорудили небольшую хижину из пальмовых
листьев  и установили там  громотрон; а рядом  на  дереве  повесили  душевое
устройство  и положили кусок пластмассы,  чтобы вставать на него  ногами. Но
вот беда: вскоре обнаружилось, что если я повешу сумку достаточно высоко для
себя,  то крошка  Ли просто не сможет дотянуться до крана. Дня два мы ломали
голову, как разрешить эту задачу, покуда Ли не подала блестящую идею.
     - А громотрон на что? - торжествующе изрекла она.- Ставь его под душем,
сиди и мойся.
     Я был в восторге от этой дерзновенной идеи; но если б знал заранее, чем
все это кончится, ни за что бы не решился на подобный эксперимент.
     На следующий день  я установил громотрон  под  душем, уселся и принялся
намыливаться. Как  раз в этот момент  утятушки-ребятушки пришли с  утреннего
купании к нам в лагерь и, к своему удивлению, никого там не застали. Все эти
добрейшие человеческие существа,  которые натыкались  на них, топали ногами,
кричали, иногда скармливали им по целой буханке хлеба, куда-то испарились. В
то  же время я, придя в  восторг от нагретой  на солнце воды и мыльной пены,
затянул песнь "Правь, Британия!".
     Мое пение немедленно придало уткам  бодрости. Наконец-то  нашелся  хоть
один  добрый человек!  Выбежав  из-за палатки,  они помчались на мой  голос,
натыкаясь  друг  на  друга,  и остановились в нерешительности перед входом в
баньку.  Они  никогда раньше там не бывали  и вот теперь были ошарашены тем,
что одно  из милейших  человеческих  существ сидит посреди лужи воды, словно
утка.  Да,  впрочем, от утки его  теперь отличали  лишь  две  вещи: ящик, на
котором восседал человек, да белая пена, покрывавшая воду.
     - Привет, утяточки,- ласково сказал я, прервав пение.- Ну что, пойдемте
поплаваем?
     Утята о чем-то  пошептались. Придя к выводу, что  пена может  оказаться
съедобной  (чем-то вроде сдобного  хлеба),  они решили попробовать. Все, как
один,  приблизились к воде и окунули в  нее клювы, но самое интересное,  что
они <i>признали</i> пену  съедобной,  чем-то вроде шербета,  пахнущего лавандой.  Я
испугался: вдруг пена содержит  некие  ядовитые субстанции, бросился  искать
свою палку и обнаружил, что, по дурости оставил ее висеть на дереве примерно
в  двадцати  футах.  Пока  я  бегал  за  ней,  утята  забрались  под  крышку
громотрона, и выгнать их оттуда было невозможно.
     Следующее  мгновение   заставило   меня   задуматься  уже  не   об   их
безопасности, а  о моей  собственной.  Сквозь отверстие  в крышке громотрона
утята увидели те части моего тела, которые неприлично показывать на публике,
и, естественно, они открылись им впервые. Старшенький утенок крякнул: что бы
это могло  быть?  Два  других  тоже заинтригованно  закрякали.  А  вдруг это
невиданные лакомые плоды? Отчего бы не попробовать?
     ...Если бы в этот момент ветер дул на Антананариву, то мой дикий  вопль
был бы, без  сомнения, там услышан. На  крик  прибежала Ли, но,  увидев, что
произошло,  залилась  истерическим смехом и наверняка  упала бы,  если бы не
прислонилась  к дереву. Иные жены самоотверженно несутся на выручку мужьям в
экстренных  случаях, но есть и такие, которые столь равнодушно взирают на их
горе, что позавидовал бы сам маркиз де Сад.
     - Что  ты, дуреха, стоишь веселишься?! Гони к черту этих уток, пока они
не защипали меня до крови! - прорычал я.
     В конце концов  Ли взяла  себя  в руки и прогнала утят. Но с этого  дня
всякий раз, отправляясь в душ, я сначала убеждался,  со мной ли моя палка. Я
и  раньше  относился к семейству утиных с известным предубеждением, но после
этого случая окончательно возненавидел их.
     Выше я как-то упомянул, что утятушки-ребятушки  рискнули попробовать на
вкус банку из-под сардин.  Мы не выбрасывали, а мыли и тщательно собирали их
у себя в лагере,  потому что в такой бедной стране, как Мадагаскар, подобные
вещи в огромной цене. К  бутылкам почтение, как к старинным бутылям, из коих
пил  Шекспир; к картонным коробкам -  как к шкатулкам из сандалового дерева,
инкрустированным янтарем  и золотом;  пустая  банка из-под сардин или  лучше
из-под тушенки ценилась  дороже, чем редкостная китайская ваза династии Мин.
Мы  решили  разделить все  это  богатство  между  двумя скромными  и  милыми
девицами - Вероникой и Армадиной, и они взирали на все растущую кучу алчными
глазами.
     Однажды нам открылось, что вскоре Веронике исполняется двадцать лет, и,
в  очередной раз  отправившись  на рынок,  мы решили купить ей  подарок,  но
тщетно: как выяснилось, в городе нет ничего, что могло бы порадовать женское
сердце. Не  нашлось  даже  сережек и  ожерелий, тех,  что на  вид из  литого
золота, а на деле -  грош  им цена.  Наконец,  к нашему удивлению, мы  нашли
флакончик какого-то  благовония,  запах  которого  свалил  бы  с  ног слона.
Вероника была польщена. но я чувствую за собой вину: боюсь, что, если она им
воспользуется, ее шансы выйти замуж снизятся,  по крайней мере, наполовину -
разве что у ее ухажера окажется хронический насморк.
     Между   тем  приближался  конец  срока   пребывания   в  нашем   лагере
телевизионной группы,  а  удача  все  обходила  нас  стороной.  Конечно,  мы
выслушивали тьму историй о полчищах  ай-ай где-то чуть дальше по дороге, но,
прибывая  на место,  обнаруживали в  лучшем  случае  старые  гнезда, которые
непонятно кому  принадлежали -  ай-ай  или  крысе, и в  любом  случае  мы не
заставали хозяев дома. Но нашей  главной  заботой стал Микки.  Бедняга,  как
говорится,  сдал. Изо дня в день работая на износ, он все меньше походил  на
того Майка,  которого мы  знали и любили.  Мы пригласили  местного  доктора,
который сделал  ему  (нашим шприцем  и нашими иглами) несколько инъекций, но
они  не  принесли ожидаемого  облегчения.  Майк  исправно  глотал  пилюли  и
порошки, которые медицинские светила  советуют всем, кто едет на Мадагаскар,
так  что болезнь его оставалась  для  нас загадкой. У него  резко подскочила
температура, что крайне нас взволновало. К счастью, Мананара была связана со
столицей тремя авиарейсами в неделю, и мы решили  отправить больного в Тану,
где,  по  крайней мере,  имелись условия  для надлежащего  ухода. Обеспечить
таковые  в палатке  высотой три фута и шириной  семь, да еще такому крупному
мужчине, было  крайне  сложно.  Но едва  мы  собрались  эвакуировать беднягу
самолетом,  разверзлись хляби небесные. В  моем дневнике появилась следующая
запись:
     "Льет как и