о, - дружно ответили мы с Мартином. В таком отдаленном поселении, как Мамфе, когда прибывало высокопоставленное лицо вроде губернатора, само собой полагалось приглашать на обед всех белых жителей. - И я думаю, Мэри тут проявит себя в полном блеске, - продолжил я. - Конечно, конечно, - отозвалась Мэри. - Можете положиться на меня. Сколько блюд должно быть - четыре, пять? - Не желая останавливаться на оскорбительном выпаде этого католика, - сказал Робин, - выскажусь по существу. Должен признаться, поскольку река сильно обмелела и пароход не пришел, у меня с запасами не густо. Но если предвидится участие Макгрэйда в этом обеде, предлагаю выделить ему тарелку сладкого картофеля. Насколько я понимаю, это основная пища большинства ирландских католиков. - Уж не хочешь ли ты сказать, что я страдаю ожирением? - спросил Макгрэйд. - Нет, - ответил Робин, - ты страдаешь словоблудием. Я стукнул по столу бутылкой. - Призываю к порядку! Мы собрались здесь не затем, чтобы обсуждать физические и духовные изъяны друг друга, нам нужно разработать меню. - Ну так, -сказала Мэри, -думаю, нам следует начать с закуски. Что-нибудь аппетитное, возбуждающее вкусовые сосочки. - Господи, - произнес Макгрэйд, - я живу здесь уже три года и за все это время ничто не возбуждало меня и мои сосочки. - Но если у нас будут канделябры и все такое прочее, то и пища должна быть соответствующая, - настаивала Мэри. - Сердце мое, - сказал Макгрэйд, - я всецело согласен с тобой. Но поскольку здесь нет продуктов, я просто не представляю себе, как ты приготовишь пять блюд, если этот ублюдок из "Объединенной Африканской компании" посадил свой пароход на мель и может предложить нам разве что пару банок консервированных бобов. Чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, я опять стукнул по столу бутылкой. Тотчас из кухни донеслось дружное "да, сэр", и появились новые порции пива. - Давайте остановимся на трех блюдах, - предложил я, - и пусть они будут возможно более простыми. - Тогда на первое, - горячо произнесла Мэри, - подадим суфле. - Иисус не умеет готовить суфле, - возразил Мартин. - Кто? - удивилась Мэри. - Иисус, мой повар. - Впервые слышу, что твоего повара звать Иисус, - заявил Макгрэйд. - Почему ты не возвестил на весь мир, что он воскрес? - Понимаешь, он воскрес в весьма своеобразном облике, - сообщил Робин. - Трехметрового роста африканец из племени хауса с глубокими племенными клеймами на щеках, выглядит так, словно вот-вот отдаст концы, и готовит отвратительно. - Вот-вот, - подхватил Мартин. - Так что суфле не будет. - Как насчет кусочка оленины? - вопросительно посмотрел на меня Робин. - Как бы мне ни хотелось выручить Мартина, - сказал я. - не ждите, чтобы я по случаю приезда губернатора пустил под нож моих телят дукера. - Что вы скажете о гренках с яйцом пашот? - спросил Макгрэйд, который допивал пятую бутылку пива и с трудом соображал, какую важную тему мы обсуждаем. - Боюсь, все это недостаточно изысканно, - посчитала Мэри. - Сами знаете, губернатор любит, чтобы его обихаживали. - Вот что, - вступил я, - вы когда-нибудь ели копченого дикобраза? - Нет, - последовал дружный ответ. - Так вот, это дивное блюдо, если как следует приготовить. Один охотник постоянно приносит мне дикобразов на продажу, но он ловит их этими ужасными петлями из стального тросика, которые калечат животных, а потому я покупаю их и избавляю от страданий, после чего скармливаю мясо моим животным. Однако иногда я отдаю дикобразов одному старику по имени Иосиф, - кажется, наш военный совет скоро уподобится духовному синклиту, - и он коптит мясо, используя какие-то особые, неизвестные травы и дрова. Получается нечто восхитительное. - И ты, протестантская свинья, - возмутился Макгрэйд, - держал это в тайне от нас. - Только потому, что на всех все равно не хватит дикобразов, - парировал я. - Но как раз сегодня мне принесли двух, которые были так сильно искалечены, что пришлось пустить их под нож. Я думал скормить моим подопечным, однако, учитывая чрезвычайные обстоятельства, мог бы передать их для обработки Иосифу, и у нас будет, что положить на гренки. - Я все больше убеждаюсь, - объявил Макгрэйд, - что в твоих жилах есть ирландская кровь. Идея блестящая. - Но разве можно кормить губернатора мясом дикобраза, - ужаснулась Мэри. - Мэри, дорогая, - сказал я, - а ты не говори ему, что это дикобраз. Скажи, что это оленина. Это копчение придает мясу такой изысканный вкус, что даже губернатор не отличит его от оленины. Мартин снова заглянул в свой блокнот. - Хорошо, а что будет у нас напоследок? - Могу я попросить тебя выражаться более литературным языком? - спросил Робин. - А то я сразу вспоминаю Уэртинг, где мне, к несчастью, довелось расти. Очевидно, ты хотел сказать: "Что у нас будет на второе и на третье?" - Пожалуйста, перестаньте критиковать Мартина, - взмолилась Мэри. - Мы собрались, чтобы помочь ему. Робин поднял стакан, салютуя ей. - Пресвятая Мэри, я преклоняюсь перед тобой по ряду причин, но главная заключается в том, что я желал бы, прежде чем мы разойдемся, измерить глубины твоего неведения. - До чего же вы, мужчины, глупы, - сердито сказала Мэри. - Я думала, нам надлежит обсудить, что еще подавать на стол. - Давайте исходить из предположения, - вступил Макгрэйд, - что он отдаст концы после копченого дикобраза и никакие другие блюда не понадобятся. - Ты что, - воскликнул Мартин, приняв его слова за чистую монету, - такой вариант исключается. - Поминки, - не унимался Макгрэйд. - Ничто так не облегчает душу, как добрые ирландские поминки. - Ну хватит, - сказал я. - Помолчите и послушайте меня. Итак, мы начинаем копченым дикобразом. Затем - тушеное мясо с арахисовым соусом. Общий стон. - Но мы только и едим, что арахис, - заявил Робин. Это наша основная пища. - Да нет же, - горячо возразил Мартин. - Я недаром купил Иисусу поварской колпак. Мясо с арахисовым соусом в чем-то похоже на ирландскую тушеную баранину с луком и картофелем. Тушите любое мясо, каким располагаете, поливаете густым соусом из дробленых земляных орехов и подаете вместе с маленькими порциями различного гарнира. Может получиться очень вкусно, а может и так, что в рот не возьмешь. - Что ж, - заключил я, - если Иисус мастер готовить мясо с арахисом, то Пайес бесподобно делает гарниры. Стало быть, проблема главного блюда решена. - Ну а на сладкое чем мы богаты? - осведомился Робин. Мы подумали, посмотрели друг на друга. - Придется, пожалуй, обратиться к испытанной, старой палочке-выручалочке, - безнадежно молвила Мэри. - Ясно, - сказал Макгрэйд. - Фруктовый салат. Это блюдо тоже было непременной частью нашего стада. - Да, пожалуй, ничего другого не остается, - уныло протянул Робин. - Как раз сейчас поспело много чудесных фруктов, - сказала Мэри. - Постараемся придумать что-нибудь совсем особенное. - Отлично, - подвел я итог. - Значит, с этим вопросом мы разобрались. - Дальше - чай и кофе на веранде, после чего постараемся возможно раньше уложить старую перечницу в постель, -добавил Макгрэйд. - Надеюсь, - сурово произнес Мартин, - ты не станешь слишком напиваться, не позволишь твоей ирландской натуре проявиться во всей красе. Это может весь вечер испортить. - Я буду образцом пристойности, - заверил Макгрэйд. - Вы сможете невооруженным глазом наблюдать нимб вокруг моей головы, когда, я стану рассказывать ему о всех развалившихся мостах и о дорогах, нуждающихся в ремонте. - Не смей говорить ничего такого, - забеспокоился Мартин. - Мой долг убедить его, что в нашем округе царит образцовый порядок. - Подумаешь, какой дурью мы маялись тут сегодня вечером, - меланхолично заметил Робин, - невольно спросишь себя - и как только Англия ухитрялась править своей империей, если все англичане вели себя в таком духе. Тем не менее я пошел к себе готовить канделябры. Он поднялся на ноги и вышел, однако тут же снова возник. - Кстати, - сказал он, - у меня нет белой бабочки и фрака. Это очень важно? - Да нет, - отозвался Мартин, - ничего страшного. Приходи в пиджаке и при галстуке, и через каких-нибудь пять минут жара все равно заставит всех рассупониться. Главное прийти одетым по форме. "Господи", - подумал я. Единственный галстук, которым я успел обзавестись к тому времени, лежал в чемодане в пятистах километрах от Мамфе. Впрочем, эта проблема была не такая уж сложная, и я справился с ней на следующий день. После того как Пайес принес мне утреннюю чашку чаю и я освободил свою постель от одной белки, четырех мангустов и шимпанзенка, которые разделяли ложе со мной, как им казалось, из нежной привязанности к ним, тогда как я просто оберегал их от простуды, итак, после всего этого я велел Пайесу сходить на базар и купить мне галстук. - Есть, сэр, - ответил он и, отдав необходимые распоряжения прочей обслуге, важно зашагал в город, чтобы вернуться через некоторое время с таким психоделическим галстуком, что это изделие, по моему мнению, могло произвести пагубное воздействие на органы зрения губернатора. Хотя Пайес уверял меня, что выбрал самый тусклый экземпляр, и я вынужден был поверить ему на слово. Надо ли говорить, что последующие два дня все мы жутко нервничали. Макгрэйд, который так гордился своими дорогами и мостами, обнаружил, что дорожка, ведущая к дому Мартина, изобилует рытвинами. Пришлось ему мобилизовать всех заключенных местной тюрьмы, чтобы они засыпали выбоины и обновили гравийный покров, после чего жилище Мартина вполне можно было сравнить с небольшой, но весьма шикарной загородной усадьбой. Я сходил к моему знакомому старику Иосифу и уговорил его закоптить для меня двух дикобразов, поговорил также с моим охотником, который пообещал накануне приезда губернатора сходить в лес за цветами. Робин обшарил склады "Объединенной Африканской компании" и пришел в отчаяние, не найдя ничего заслуживающего внимания; пароход так и не смог подняться вверх по реке, и негде было взять изысканные деликатесы, которые было бы не стыдно предложить губернатору. И как же он гордился, обнаружив под конец оставшиеся после его предшественника и невесть как вообще попавшие в наши края три баночки икры. - Не знаю даже, что из этого выйдет, - заметил он, мрачно созерцая свою находку. - Эти банки пролежали здесь не меньше трех лет. Как бы нам не отравиться насмерть трупным ядом, но все-таки - икра. Мэри, выяснив, что в доме Мартина нет ни одной вазы для цветов, догадалась сходить на базар и купить пять довольно изящных сосудов из тыквы-горлянки. Кроме того, она в сотрудничестве с Иисусом испытала полтора десятка разных способов приготовления суфле; результаты были самые плачевные, и мы безжалостно забраковали их. Поскольку Пайес почти все время трудился у Мартина, я не сомневался, что он отлично справится со своей задачей, пусть даже Иисус воспримет это как личное оскорбление. Вечером накануне прибытия губернатора мы снова устроили военный совет, чтобы проверить состояние наших дел, и убедились, что все идет как по маслу. Сырокопченые дикобразы пахли восхитительно. Мой друг-охотник принес из леса целую охапку орхидей и прочих растений; Мэри держала их у себя в уборной - самом прохладном смещении в доме. Отважившись на эксперимент, мы открыли одну баночку с икрой и с удивлением обнаружили, что она вполне съедобна; сверх того, Робин где-то откопал пачку мелкого печенья, которое, посчитали мы, вместе с арахисом годилось вприкуску к напиткам перед обедом. Начищенные до блеска бронзовые канделябры Робина украсили бы любую, самую роскошную столовую. Я даже позавидовал ему. Нашлись у него и свечи, притом в таком количестве, что их, как проницательно заметил Макгрэйд, хватило бы для освещения всего государства-города Ватикан. Мы с такой страстью занялись всеми этими приготовлениями отчасти из любви к Мартину, но в такой же мере обуреваемые чувством, какое владеет детьми перед Рождеством. Изо всей нашей компании, пожалуй, я один ежедневно был занят чем-то увлекательным, поскольку мог только гадать, какими еще странными повадками удивят меня мои звери. Остальные влачили весьма тусклое существование в краю с крайне неблагоприятным климатом. А потому, хотя мы делали вид, что с ужасом думаем о предстоящем визите, и всячески проклинали высокого гостя, на самом деле все получали удовольствие от наших хлопот. Все, кроме Мартина, который с каждым часом выглядел все более несчастным. Когда наступил решающий день, все мы как бы случайно собрались под фруктовым деревом, откуда открывался вид на подходы к резиденции Мартина. Мы нервно толковали о поведении разных животных, о росте цен на мануфактуру, о том, как непросто строить мосты, а Мэри прочла нам длинную лекцию об искусстве приготовления пищи. При этом мы совсем не слушали друг друга, так как ждали затаив дыхание появления начальства. Наконец, к великому нашему облегчению, вдали показалась его большая роскошная машина и стремительно поднялась по дорожке к дому нашего друга. - Слава Богу, - вымолвил Макгрэвд, - не зря я потрудился над дорожкой, эти выбоины не давали мне покоя. Мы увидели, как выходит из дома Мартин, как выбирается из машины губернатор. Издали он походил на маленького жучка, вылезающего из большого черного кокона. Мартин выглядел безупречно. Вот он ввел губернатора в дом, и мы облегченно вздохнули. - Я уверена, что ему понравятся авокадо, - сказала Мэри. - Представьте себе, мне пришлось перебрать сорок три штуки, отбирая самые хорошие плоды. - И мои выбоины не подвели, - гордо повторил Макгрэвд. - Только ирландцу по плечу такая задача. - Подожди, когда настанет очередь икры, - вступил Робин. - На мой взгляд, это будет кульминация сегодняшнего вечера. - А как насчет копченого дикобраза? - не выдержал я. - А мои цветы? - сказала Мэри. - Послушать тебя, Робин, так можно подумать, ты один все сделал. - А что, - отозвался Робин, - так оно и есть, мой ум сыграл не последнюю роль. После чего мы разошлись по домам, где нас ожидал поздний завтрак. До самого вечера мы ничем не могли помочь Мартину, однако, зная его добросовестность, не сомневались, что губернатор вряд ли найдет к чему придраться в деятельности начальника окружной администрации. В пять часов (меня только что укусила за палец негодующая сумчатая крыса, которую я осматривал, проверяя - не беременна ли она) у самого моего локтя материализовался Пайес. - Сэр, - сказал он. - Ну что там еще, - отозвался я, облизывая кровоточащий палец. - Ванна готова, сэр. - Какая, к черту, может быть ванна в это время дня? Я совершенно забыл, какое важное событие ждет меня. Пайес удивленно посмотрел на меня. - В шесть часов вам надо быть в доме начальника окружной администрации, сэр, - сказал он. - Черт возьми, совсем из головы вылетело. Ты приготовил мне одежду? - Да, сэр. Младший бой погладить ваш брюки. Чистая рубашка, сэр. Пиджак готов и галстук тоже. - Силы небесные, - выдохнул я, поймав себя на оплошности. - Кажется, я не привез с собой носков. - Я купить вам носки, сэр, на базар, сэр, - ответил Пайес. - Я почистить ваш ботинки. Неохотно оторвавшись от своих исследований, я отправился принимать ванну в этаком парусиновом гробу, наполненном теплой водой. Несмотря на это омовение и на близость вечера, после ванны я продолжал обливаться потом. Шлепнулся на стул, надеясь хотя бы немного остыть и поразмыслить о том, что мне предстояло. От ужасающей перспективы, открывшейся мысленному взору, меня бросило в дрожь. - Пайес! - крикнул я. - Сэр, - отозвался он. - Принеси чего-нибудь выпить. - Пива, сэр? - Нет, - сказал я, - хорошую порцию виски с водой. Подкрепившись, я малость повеселел. Тщательно оделся; правда, из-за жары и пота прекрасно выстиранная жемчужно-белая рубашка почти сразу стала серой и влажной. Купленные Пайесом цветастые носки образовали чудовищное сочетание с галстуком. Пиджак я не стал надевать, только накинул на одно плечо, зная, что в конце подъема к дому Мартина буду выглядеть, словно тюлень, поднявшийся из глубины вод. Пайес сопровождал меня. - Ты уверен, что все в порядке? - осведомился я. - Да, сэр, - ответил он. - Но бои наш администратор совсем плохой бои. - Знаю. Потому и поручил тебе заняться этим делом. - Да, сэр. Пожалуйста, сэр. Иисус помешаться. "Господи, - подумал я, - что там еще приключилось?" - Что ты хочешь этим сказать? - спросил я. - Он хороший человек, - серьезно сказал Пайес. - Но он старый человек, и, когда нужно делать такой вещи, он помешаться. - Ты хочешь сказать, он чего-то боится? - Да, сэр. - И ты думаешь, он может приготовить плохую еду? - Да, сэр. - И как же ты предлагаешь нам поступить? - Я послать туда наш повар, сэр, - сказал Пайес. - Он помогать Иисусу, и тогда Иисус быть в порядке. - Отлично, - отозвался я. - Прекрасная идея. Пайес гордо улыбнулся. С минуту мы шли молча. - Пожалуйста, сэр. - Что тебе? - раздраженно спросил я. - Еще я послать наш младший бой, сэр. Тот младший бой хороший, но Амос его не учить. - Замечательно. Я предложу премьер-министру включить тебя в список кандидатов на награды по случаю Нового года. - Спасибо, сэр. Конечно, он ничего не понял из моей тирады, однако воспринял ее как полное одобрение решений, принятых им по собственному почину. Когда мы дошли до резиденции Мартина, Пайес, облаченный в нарядную униформу с латунными пуговицами, за которую я уплатил непомерную цену и которой ему так редко доводилось похвастаться, покинул меня и удалился в сторону кухни. Парадная дверь была открыта, и рядом с ней стоял мой младший бой в тщательно выстиранных и выглаженных шортах и жакете, способных поспорить белизной с девственной швейцарской лыжной трассой. - Здравствуйте, сэр, - приветствовал он меня с лучезарной улыбкой. - Здравствуй, Бен, и постарайся как следует поработать сегодня вечером, не то я убью тебя завтра. - Да, сэр, - продолжал он улыбаться. Я обнаружил, что по причине медлительности, с которой я принимал ванну, подкреплялся виски и облачался в совершенно не подходящую к местному климату одежду, остальные опередили меня и успели разместиться на веранде. - О, - воскликнул Мартин, живо вставая со стула и устремляясь мне навстречу, - я уже думал, ты не придешь. - Дружище, - прошептал я, - разве мог я бросить тебя в беде. - Позволь представить тебя. - Он подвел меня к собравшейся компании: - Мистер Федэстэн Хью, губернатор. Мистер Федэстэн был мелковатый мужчина с лицом, напоминающим скверно приготовленный мясной пирог, редеющей седой шевелюрой и светло-голубыми острыми глазами. Поднявшись со стула, он поздоровался со мной, и сила его рукопожатия поразила меня, потому что с первого взгляда он показался мне бесцветным субъектом из тех, что отличаются скорее политическим нюхом, чем глубокой интуицией. - А, Даррелл, - сказал он, - рад познакомиться. - Простите, сэр, за опоздание, - ответил я. - Ничего, ничего. Садитесь. Я уверен, что у Баглера здесь припасено для вас что-нибудь выпить, верно, Баглер? - Да-да, сэр, конечно. - Мартин хлопнул в ладони, и с кухни донеслось дружное "да, сэр". Вслед за чем, сверкая латунными пуговицами, на веранде появился Пайес. - Сэр? - обратился он ко мне таким тоном, точно впервые увидел меня. - Виски с водой, - сухо распорядился я, как это принято в обращении к слугам, полагая, что прибывший из Нигерии губернатор оценит мою верность британским обычаям. Затем я быстро обвел взглядом лица собравшихся. Мэри, с широко раскрытыми глазами, ловила каждое слово губернатора. Казалось, над головой ее светятся неоновые буквы: "Уповаю на повышение моего мужа". Робин глянул на меня, подняв брови, после чего погрузился в характерное для него состояние, подобное трансу. Исполненный самодовольства Макгрэйд доброжелательно улыбнулся мне. На длинной кушетке лежали в беспорядке галстуки и пиджаки, и от реки тянуло подобием прохладного ветерка. - Простите, сэр, - обратился я к губернатору, - вы не станете возражать, если я, по местному обычаю, сниму пиджак и галстук? - Конечно, конечно, - отозвался губернатор. - Забудьте об условностях. Я только что говорил Баглеру - это чисто рутинное мероприятие. Я выезжаю раз-другой в году, чтобы быть в курсе, чем тут занимаются мои парни. Проследить, чтобы они не набедокурили. С великим облегчением я освободился от пиджака и от галстука всех цветов радуги и швырнул их на кушетку. Пайес подал мне заказанное виски и удалился, не дожидаясь слов благодарности. В Западной Африке не было принято говорить "спасибо" слугам. А также звать их по имени. Вы просто хлопали в ладони и кричали: "Бой!" Мое появление временно нарушило течение беседы. Было очевидно, что первенство принадлежит губернатору и никто не смеет проявлять инициативу. Задумчиво потягивая виски с водой, я спрашивал себя: какие общие интересы могут быть у меня с губернатором? И дотяну ли я до конца этого вечера без ущерба для моих умственных способностей? - Будем здоровы, - сказал губернатор, глядя на мой стаканчик. - Ваше здоровье, сэр, - откликнулся я. Губернатор уселся поудобнее, утвердил свой стаканчик на ручке кресла и обвел аудиторию взглядом, убеждаясь, что все внимают его речам. - Как я уже говорил тут, Даррелл, перед тем как вы появились, я чрезвычайно доволен тем, что наш Баглер содержит округ в отличном порядке. Сами знаете, нам, боссам, приходится иногда выбираться из дома, чтобы удостовериться, что в округах действительно все в порядке. Сопроводив эти слова далеко не привлекательным смешком, он сделал большой глоток. - Вы страшно добры, сэр, - сказал Мартин. И, увидев направленный на него полный страдания, умоляющий взгляд Мэри, поспешил добавить: - Но разумеется, я не смог бы ничего добиться без помощи моего превосходного помощника. - Не надо скромничать, Баглер, - возразил губернатор. - Что ни говори, от этих помощников не только польза, бывают и помехи. - О, что вы, заверяю вас: Стэндиш просто молодец, - заверил Мартин и лихо взмахнул рукой, опрокидывая на колени босса миску с жареными орешками. - Виноват, сэр, - дружно воскликнули Пайес, Амос и два младших боя, которые стояли в тени наготове, словно охотничьи псы. Окружив губернатора и приговаривая: "Виноват, сэр. Виноват, сэр", они сгребли обратно в миску жирные орешки с чистых брюк губернатора и поспешно унесли на кухню. - Извините, ради Бога, извините, сэр, - вымолвил Мартин. - Пустяки, несчастный случай, - сказал губернатор, созерцая пятна на своих брюках. - С кем не бывает. А вообще-то с тобой это не первый раз, верно? Как называется то селение, где я навещал тебя? - Верно, верно, - поспешно перебил его Мартин. - И я страшно сожалею о том случае, но то было сплошное недоразумение, понимаете. Заверяю вас, здесь уборная в полном порядке. Макгрэйд, Робин и Мэри озадаченно переглядывались, им явно было невдомек, о чем идет речь. - Ну ладно, - губернатор еще раз посмотрел на жирные пятна на брюках, - как я уже говорил - сдается мне, что Баглер отлично потрудился. Он сделал паузу, отхлебнул еще джина. - И конечно же, - обратился он к Мэри с нарочитым поклоном, - при вашей помощи и помощи вашего супруга. Да, Баглер просто молодец. Дороги и мосты, судя по всему, в превосходном состоянии. Он поглядел на Макгрэйда. - Спасибо, сэр, - отозвался тот с притворной учтивостью. - И насколько я понимаю, - губернатор повернулся к Робину, - хотя вы, снабженцы, не подчиняетесь нам, боссам, именно вам мы обязаны этой изумительной икрой. Великая редкость здесь в Мамфе. Робин кивком поблагодарил его. - Глубоко ценю вашу высокую оценку, сэр, - сказал он. - Поскольку, как вам отлично известно, эту икру получают от неоплодотворенных осетров. - По-моему, здесь все отлично, - объявил губернатор. - По правде говоря, эта поездка - одна из самых лучших на моей памяти, но смотрите, не перестарайтесь, как бы кто-нибудь не обиделся на вас. Ха-ха! Мы все почтительно рассмеялись. Я внимательно следил за уровнем джина в стаканчике губернатора, ибо заранее рассчитал все с Пайесом, зная, что мы рискуем свихнуться, если такого рода беседа затянется чересчур долго. И как только босс допил последние капли, появился, блестя своими пуговицами, Пайес и доложил Мартину: - Иисус говорит - обед готов, сэр. - Ага, обед. - Губернатор погладил себя по животу. - Как раз то, что надо нам, вы согласны, моя леди? Он игриво посмотрел на Мэри. - О, конечно, - отозвалась она, волнуясь. - Я считаю, что еда играет очень важную роль, особенно в здешнем климате. - По правде говоря, - заявил Робин, направляясь вместе со всеми в столовую, - я всегда полагал, с биологической точки зрения, что еда играет важную роль в любом климате. К счастью, губернатор не слышал это его утверждение. Мартин схватил меня за плечо и лихорадочно прошептал на ухо: - Как их рассадить? - Посади Мэри у одного конца стола, губернатора у другого. - Хорошо, - сказал он. - И мне пришла в голову отличная мысль. - Господи, - выдохнул я. - Что еще ты придумал? - Не беспокойся, все в полном порядке. Просто вы все так здорово помогли мне, и я захотел сам хоть что-то придумать. Я наладил опахало, и сын Амоса на кухне будет дергать за веревочку, чтобы воздух в столовой был посвежее. - А мы явно хорошо действуем на тебя, Мартин. Глядишь, в конце концов ты станешь мастак по части проведения приемов. Ладно, ступай проследи, чтобы все заняли положенные места. - Беда в том, что нас нечетное число, - сказал Мартин. - Ничего. Главное - посадить Мэри у одного конца, а губернатора у другого, остальных рассаживай так, чтобы казалось, будто нас целая куча. Ничего не скажешь - столовая выглядела великолепно. Стол и стулья при свечах поблескивали, точно свежие каштаны. Три канделябра выстроились по центру стола, четвертый стоял на массивном буфете. Пайес славно потрудился. Приборы и фарфор сверкали. "Если губернатор не придет в восторг, - подумал я, - значит, его вообще ничем не поразишь". Мы заняли места, и Пайес, который явно верховодил Амосом и младшим боем Иоанном, разнес всем напитки. - Видит Бог, - произнес губернатор, глядя на поблескивающие канделябры, полированный стол и плавно покачивающееся опахало, - ты здесь недурно устроился, Баглер, а? Не дом, а правительственная резиденция, а? - Ну что вы, сэр, - поспешно отозвался Мартин, явно испугавшись, что губернатор подозревает его в чрезмерной расточительности. - Мы совсем не каждый день обедаем вот так. Обычно едим в обстановке, которую я назвал бы походной, если это вам что-то говорит. Но сегодня особый случай. - Совершенно верно, - сказал губернатор. - Я тебя отлично понимаю. Пайес, с почтительными манерами, не хуже старшего официанта какого-нибудь роскошного лондонского ресторана, подал квадратные ломтики копченого дикобраза на гренках. - Силы небесные, - воскликнул губернатор, - что это такое? С языка Мартина, чьи нервы явно были на пределе, едва не сорвалось "дикобраз", но Мэри опередила его. - А вот вы отведайте и попробуйте угадать, - произнесла она спокойным, безмятежным голосом. Дикобраз был, в чем я не сомневался, великолепен. Губернатор уписывал его с явным удовольствием. - Ха! - вымолвил он, управившись со своей порцией. - Меня не проведешь! Оленина - точно? Облегчение, написанное на лице Мартина, чуть все не испортило, но Мэри снова пришла на выручку. - Надо же - в самую точку попали. Мы-то думали, вам ни за что не угадать, ведь она приготовлена особым способом. - Меня такими штуками не проведешь, - приосанился губернатор. - Не забывайте, когда-то и я был помощником начальника окружной администрации, ел в походной обстановке и вел самый простой образ жизни. Чего только не приходилось есть. Мясо здешних антилоп ни с чем не спутаешь, но должен признать, что это замечательно приготовлено. - Могу вам сообщить, - вступил я, - что мы иногда воздаем должное этому блюду, и Мартин молодец - он отыскал тут одного человечка, который знает специальный рецепт и умеет отлично коптить мясо. Так что в тех редких случаях, когда удается добыть оленину, Мартин любезно делится с нами, чтобы все могли насладиться. Пока длилась эта довольно хитрая беседа, на столе перед Мэри появилось огромное блюдо с тушеным мясом под ореховым соусом, а на всем протяжении сверкающего стола возникло два десятка тарелочек с различным гарниром. Картина была великолепная. - К сожалению, сэр, мы не смогли придумать ничего, кроме этого мяса с соусом, - заявил Мартин, с присущей ему склонностью извиняться авансом, открывая тем самым дверь для выражений недовольства противной стороне. - Но обычно мой повар превосходно готовит это блюдо. - Знаю, знаю, есть склонность чересчур налегать на него, -отозвался губернатор. -Хотя по правде говоря, считаю это блюдо очень хорошим, весьма питательным. Мэри разложила тушеное мясо с рисом по тарелкам, которые Амос и Пайес торжественно расставили перед нами. Затем началась этакая игра в шахматы, когда мы сами стали выбирать себе гарниры. Губернатор добавил к горке мяса на своей тарелке четыре больших куска розовой папайи и удовлетворенно посмотрел на этот натюрморт. - Замечательно, - заключил он. - Просто замечательно. Лицо Мартина малость просветлело, так как он знал, что мой повар помогал Иисусу готовить это блюдо, а потому можно было надеяться на отличный результат. Мэри, соблюдая этикет, посмотрела на губернатора, тот важно кивнул, и она взялась за ложку и вилку. Босс следовал ее примеру, тут и мы вооружились и атаковали тарелки. Опахало над нами покачивалось, тихо поскрипывая и обдавая нас жарким дуновением. - В жизни не ел такого вкусного мяса под ореховым соусом, - заметил губернатор, проглотив изрядный кусок. Сидящий напротив меня Мартин сиял. - Мартин - прекрасный организатор, - сказал Макгрэйд. - Это точно, - подхватил Робин. - Я согласен с тобой. Боюсь, на этот раз я всех подвел. - Подвел? - спросил губернатор. - В каком смысле подвел? - Дело в том, что мы могли бы приготовить для вас куда более роскошную трапезу. К сожалению, река сильно обмелела, и пароход с продуктами не дошел до нас. Так что бедняга Мартин сделал все, что только мог при таких обстоятельствах. - Да-да, - сказала Мэри. - Мы так надеялись, что сможем предложить вам действительно хорошую трапезу. - Ерунда, - протестующе взмахнул, руками губернатор. - Ерунда - обед превосходный. Мартин окончательно расслабился. - Скажите-ка, Даррелл, - обратился ко мне губернатор, - вы зверолов, насколько мне известно. - Да, сэр, - ответил я. - Но вряд ли здесь водится много разной живности? Пока мы выпивали на веранде, я заметят, как Пайес тихо и незаметно снял с кресла губернатора одного богомола и одного геккона. - Когда я был помощником администратора и бродил по лесу, - продолжал губернатор, - ни черта не видел. - О, здесь поразительно много животных, если знать, где искать, сэр, - сказал я. - Вот на днях я прямо в саду Мартина поймал диковинный экземпляр. Здесь богатейший животный мир, только не ленись искать. - Удивительно, - пробурчал губернатор, заталкивая в рот очередной кусок мяса с ореховым соусом, - Никогда бы не подумал, учитывая такую близость этих мест к цивилизации, так сказать. В эту минуту послышался такой звук, будто кто-то сломают хребтину кита, сопровождаемый шумом, подобным шелесту миллионов сухих листьев под ураганным ветром, и опахало шлепнулось прямо на стол, совершенно накрыв одним концом высокого гостя. К счастью, опахало погасило свечи, так что обошлось без пожара, однако в гуще напоминающих балетные пачки пальмовых листьев обосновались чрезвычайно интересные образчики местной фауны, обитающей вблизи от цивилизации. Эффект происшедшего был весьма впечатляющим. - О Боже мой, Боже мой! - вскричала Мэри и вскочила на ноги, изменяя своему обычно спокойному нраву и опрокидывая свой джин с тоником. - Почему ты не дал мне проверить его, ублюдок несчастный! - взревел Макгрэйд. - Бывают времена, когда я начинаю сомневаться в твоих способностях, Мартин, - сурово заметил Робин. - Извините, ради Бога, извините, сэр, - взмолился Мартин, обращаясь к скрытому под листьями боссу. - Просто не знаю, как мне оправдаться перед вами. Беднягу Мартина била дрожь. Сухие пальмовые листья снова зашуршали, и показалась голова губернатора. Это можно было сравнить с тем, как африканский альбинос вылезает из своей хижины. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут глаза его остановились на громадном, шоколадного цвета волосатом пауке, который ковылял к нему по опахалу. Многоликая маленькая община, не один год счастливо, без помех населявшая опахало, уже пришла в движение. Губернатор оттолкнул свой стул назад и вскочил на ноги. Я понимал, что, с точки зрения Мартина, худшей катастрофы нельзя было придумать, однако жизнь научила меня не упускать ни одной благоприятной возможности. Похоже было, что сейчас мне предоставляется случай пополнить свою коллекцию кое-какими интересными образцами. - Предлагаю всем перейти в соседнее помещение, - возвестил я, наблюдая, как из гущи пальмовых листьев появляется незнакомый мне представитель племени гекконов. - Я наведу здесь порядок. Видимые части стола стремительно занимали негодующие жуки и прочая мелюзга, причем даже самые безобидные выглядели крайне агрессивно. Мэри взяла себя в руки и грациозно удалилась на веранду; остальные последовали за ней. Слуги стояли неподвижно; пока мы еще сидели на своих местах, все равно им было бы чрезвычайно трудно убрать опахало, делая вид, что обед продолжается, как положено. Никто из них не попадал прежде в такую ситуацию, и даже Пайесу было не под силу справиться с ней. - Пайес! - крикнул я, чтобы вывести моего испуганного буфетчика из оцепенения. - Ступай за бутылками, банками, будем ловить добычу. Добычей в Западной Африке называют все, что ходит, летает или ползает. Пайес схватил за шиворот Амоса и двух младших боев и исчез вместе с ними. К этому времени из опахала стали появляться другие интересные обитатели, желая выяснить, что могло нарушить их безмятежное существование. Первой на стол выскользнула молодая, крайне возмущенная зеленая мамба, одна из самых ядовитых африканских змей. Длиной около полуметра, она напоминала кусок желто-зеленого каната, и по всему ее поведению было видно, как пагубно происходящее подействовало на ее настроение. Я попытался вилкой прижать мамбу к столешнице, но она высвободилась и упала на пол. Только тут я обнаружил, что не все бежали на веранду, предоставив мне устранять последствия катастрофы, - губернатор остался со мной. Зеленая мамба, верная отвратительным навыкам всех змей, при том, что в ее распоряжении была вся площадь столовой, направилась прямо к нему, а он стоял как истукан, и лицо его приобрело довольно интересный голубой оттенок. Повторная атака позволила мне крепко прижать мамбу вилкой к полу и схватить рукой позади головы. Тем временем вернулся с кухни Пайес, неся банки, бутылки, коробки и прочую тару. Я сунул змею в бутылку и прочно закупорил. Губернатор по-прежнему таращился на меня выпученными глазами. Следовало сказать что-нибудь, чтобы придать случившемуся вид пустячного происшествия и защитить Мартина. - Что я говорил, сэр? - сказал я, мило улыбаясь и извлекая из орехового соуса крупного жука, который лежал на спине, беспомощно перебирая ножками и издавая пронзительные скрипучие звуки. - Тут кругом животные. Все дело в том, чтобы выяснить, где они обосновались. Он еще раз посмотрел на меня, потом заговорил: - Ну да, конечно, теперь вижу. И добавил: - Мне бы чего-нибудь выпить... - Вы очень умно поступили, сэр, что не стали двигаться, - сообщил я. - Это почему же? - подозрительно осведомился губернатор. - Понимаете, большинство людей в такой ситуации перепугалось бы насмерть, вы же сохранили присутствие духа. Если бы не ваша замечательная выдержка, вряд ли мне удалось бы поймать эту змею. Губернатор опять подозрительно посмотрел на меня, но я сохранял самое невинное выражение лица. - Хха! - выдохнул он. - Ладно, пошли, выпьем по стаканчику. - Понимаете, мне бы хотелось поймать тут еще два-три экземпляра, и хорошо, если бы Мартин вернулся и навел здесь порядок. А я присоединюсь к вам через минуту, если не возражаете, сэр. - Конечно, конечно. Я пришлю Мартина. Мартин вошел, шатаясь, в столовую, словно последний уцелевший пассажир "Титаника". - Господи Иисусе, - сказал он, - вот уж не думал... - Ну вот что, - твердо произнес я. - Кончай думать. Делай, что я скажу. - Это похуже того случая с уборной! - Хуже того случая быть не может. А теперь успокойся. Разговаривая, я продолжают вместе с Пайесом собирать обитателей опахала. Тут были множество гекконов, восемь квакш, истеричная соня с ее гнездом и потомством, три летучих мыши, парочка вспыльчивых скорпионов и несметные полчища жуков. - Что делать, что делать? - отчаянно вопрошал Мартин. Повернувшись к Пайесу, я по лицу его понял, что он не меньше Мартина потрясен ужасной катастрофой. Что до меня, то я, увы, с величайшим трудом сдерживают неодолимое желание расхохотаться; мне помогало в этом только опасение задеть чьи-нибудь чувства. - Слушай, - сказал я Пайесу, - ступай в дом к масса Макгрэйду и найди там еду. Потом зайди в дом масса Гэртона и там найди еду. Потом пойди в дом помощника администратора и там найди еду. Потом спустись в наш шатер и там найди еду. Через час чтобы еда была здесь, слышишь? - Слышу, сэр, - ответил Пайес и исчез. - Господи, меня переведут обратно в Умчичи, - сказал Мартин. - Не исключено, - отозвался я, хотя, судя по реакции губернатора, маловероятно. - Но ему вряд ли понравилось случившееся. - А кому это могло понравиться? Разве что мне заполучил несколько отличных экземпляров - Но что мы теперь станем делать? - спросил Мартин, созерцая беспорядок на обеденном столе. Я посадил его на стул. - Я послал губернатора за тобой, заверив его, что ты сумеешь навести порядок, - объяснил я. - Пайес отправился за продуктами. Что он там сможет собрать, одному Богу известно, но во всяком случае, что-то мы сможем поставить на стоя. А ты пока постарайся хорошенько накачать губернатора джином. - У меня хороший запас джина, - серьезно сообщил Мартин. - Ну вот, видишь, - успокоительно произнес я. - Проблема почитай решена. - Но я не вижу как... - возразил он. - Слушай, выкинь ты все из головы. Предоставь мне действовать. Главное, держись так, будто ты контролируешь ситуацию. - О, да-да, я понимаю. Я вызвал с кухни Амоса и Иоанна. - Уберите все со стола, отполируйте его и расставьте тарелки, - распорядился я. - Да, сэр, - дружно ответили они. - Пайес пошел за едой. - Скажите Иисусу и моему повару, пусть приготовят новую еду. - Да, сэр. - А вы постарайтесь сделать так, чтобы стол выглядел не хуже прежнего, слышите? - Пожалуйста, сэр, - сказал Амос. - Что тебе? - Масса собрать весь змея оттуда? - Он показал на обломки опахала. - Собрал, не бойтесь. Я собрал всю добычу. - Мне бы твое умение все так здорово организовать, - вздохнул Мартин. - Послушай, - ответил я. - Губернатор должен думать, что это ты все организовал. И когда мы теперь присоединимся к ним, держи хвост пистолетом. Потрудись создать впечатление, будто я был по горло занят живностью, ты же полностью владел ситуацией. И не извиняйся каждые пять минут! Мы накачаем его джином, а Пайес проследит, чтобы была приготовлена новая трапеза, об этом можешь не беспокоиться. От тебя требуется только вести себя так, словно речь идет о пустяковом происшествии и ты не сомневаешься, что губернатор, поразмыслив, найдет в нем даже что-то забавное. - Что-то забавное? - еле слышно молвил Мартин. - Да, - твердо произнес я. - Ты давно служишь в Министерстве по делам колоний? - Начал, когда мне исполнился двадцать один год. - И ты не понимаешь, что типы вроде этого надутого осла упиваются подобными историями? Думаю, тебе от случившегося будет больше пользы, чем вреда. - Ты уверен? - усомнился Мартин. - Сам сообрази, - ответил я. - А теперь пошли на веранду. Выйдя на веранду, мы обнаружили, что остальные члены нашей компании доблестно исполняли свою повинность. Мэри прочитала губернатору длинную лекцию про орхидеи и искусство аранжировки цветов. Макгрэйд прочел такой мудреный трактат о строительстве мостов и ремонте дорог, что вряд ли губернатор что-либо понял. А Робин вовремя затеял дискуссию о литературе и искусстве - предметах, в которых высокий гость вовсе ничего не смыслил. Я толкнул Мартина в бок, и он приосанятся. -Весьма сожалею, сэр, -сказал он, -надо же было такому случиться. Боюсь, мой бой не проверил крючки в потолке. Однако я... э... все организовал, и примерно через час будет готова новая трапеза. Весьма сожалею, что вам придется подождать. Он плюхнулся в кресло и вытер лицо носовым платком. Губернатор задумчиво посмотрел на него и опрокинул десятый стаканчик джина. - Я как-то не привык, - едко произнес он, - чтобы во время моих служебных поездок мне на голову обрушивались опахала. Наступила короткая, но зловещая тишина. Чувствуя, что Мартин не способен что-либо ответить, я поспешил ему на выручку. - Должен признаться, сэр, я жутко рад, что вы там оказались. - Я повернулся к остальным. - Вы этого, конечно, не видели, но в опахале находилась мамба. И если бы не наш гость, вряд ли мне удалось бы поймать ее. - Мамба! - пропищала Мэри. - Вот именно, и весьма агрессивно настроенная, поверьте мне. К счастью, наш гость сохранил присутствие духа, так что мы сумели ее поймать. - Ну-ну, - заговорят губернатор, - не берусь утверждать, чтобы от меня при этом был какой-то прок. - Не надо скромничать, сэр, - возразил я. - Большинство людей перепугались бы насмерть. Как-никак мамба считается одной из самых ядовитых африканских змей. - Мамба! - повторила Мэри. - Надо же. Подумать только - висела там у нас над головой, готовая атаковать! По мне, так вы оба проявили огромное мужество. - Клянусь небом. - произнес Робин льстивым голосом, - лично я пустился бы наутек, словно заяц. - Я тоже, - подхватил крепыш Макгрэйд, который не боялся ничего на свете. - Что ж, - сурово молвил губернатор, внезапно ощутив себя героем, - а ведь вы должны бы свыкнуться с ситуациями такого рода. столько бродите по здешним .лесам. И он принялся не очень связно рассказывать, как однажды чуть не застрелил леопарда, и мы все облегченно вздохнули, когда из тьмы появился Пайес и доложил, что второй обед готов. Холодные бобы и консервированный лосось - не самое лакомое блюдо, но они исполнили свое предназначение, и под конец трапезы налакавшийся джина губернатор излагал нам самые невероятные истории про змей. К счастью, фруктовый салат остался вне пределов досягаемости для опахала, его удалось спасти, и после десерта мы все согласились, что Мэри, вложившая всю душу в его приготовление, заслужила нашу благодарность и что салат был просто превосходен. Когда мы встали из-за стола, я еще раз поблагодарил губернатора за то, как отважно он помог мне поймать мамбу. - Не за что, приятель, - отозвался он, небрежно взмахнув рукой. - Право, не за что. Рад, что оказался вам полезен. На другой день Мартин, сколько мы ни успокаивали его, был безутешен. Сказал, что губернатор весьма сухо простился с ним, что он уверен - не миновать ему перевода в эту чертову дыру Умчичи. Нам оставалось только направить губернатору учтивые письма, благодаря его за участие в злополучном обеде. Я не преминул подчеркнуть при этом, как я благодарен начальнику окружной администрации за огромное содействие в выполнении моих задач. Дескать, Мартин - один из лучших и самых дельных администраторов, с какими мне доводилось иметь дело в Западной Африке. Вскоре после того пришло время перевозить моих животных к побережью, чтобы захватить пароход, идущий в Англию, и случай в Мамфе изгладился из моей памяти. А спустя полгода я получил от Мартина коротенькое письмецо. Он сообщал: "Ты был совершенно прав, старина, говоря о склонности некоторых людей упиваться историями. Губернатор теперь только и делает, что рассказывает всем, как он поймал для тебя в столовой зеленую мамбу, тогда как ты стоял как пень, потеряв голову от страха. Меня повысили, в следующем месяце перебираюсь в Энугу. Нет слов, чтобы сказать, как я благодарен тебе за успешное завершение того приема". Глава пятая. КАК СТАТЬ УЧЕНЫМ Семейный врач покачал головой скорее сочувственно, чем сердито. - Стресс, - повторил он. - Ты перетрудился и перенервничал. Три недели в Абботсфорде, вот что тебе нужно. - Ты говоришь о психушке? - Никакая это не психушка. Это весьма почтенный санаторий, специализирующийся на нервных заболеваниях. - Другими словами - психушка, - сказал я. - Будто ты не понимаешь разницу, - печально произнес наш семейный врач. - Так их называют в народе, - ответил я. - Ты говоришь об этом размашистом сооружении готического вида по пути к Сербитону на юго-западе Лондона, напоминающем замок Дракулы в голливудском исполнении? - Совершенно верно. - Что ж, пожалуй, это не так уж и плохо, - рассудительно произнес я. - Смогу наведываться в город, навещать друзей, посещать различные шоу... - Исключено, - твердо перебил меня семейный врач. - Полный покой и отдых - вот что тебе сейчас нужно. - А можно, я устрою напутственную вечеринку? - взмолился я. - Напутственную вечеринку? - Ну да. Приглашу избранный круг друзей, чтобы пожелали мне успеха в продвижении к палате, обитой войлоком. Семейный врач поморщился и вздохнул. - Ты ведь все равно не послушаешься, если я отвечу отрицательно, - сдался он. - Так что давай, устраивай. Маленькая вечеринка состоялась в отличном ресторане в Сохо. В разгар сего мероприятия я ощутил, как что-то стекает мне на подбородок, и, вытерев это салфеткой, с удивлением узрел пятна крови. У меня явно пошла кровь носом. К счастью, освещение и декор ресторана способствовали сокрытию маленького происшествия, и обошлось без неуместных комментариев. На другой день все сложилось куда хуже. Шла предрождественская неделя, посему мне - по пути в Абботсфорд - понадобилось заехать на Кингз-роуд, чтобы вручить игрушечного медвежонка чуть ли не в натуральную величину, важно восседающего в прозрачном пластиковом мешке и облаченного только в красивый галстук темно-бордового цвета. Я вышел из такси, сжимая в объятиях тучного медвежонка, позвонил в дверь, и тут у меня из носа хлынула кровь. Убедившись, что остановить кровотечение, освободив одну руку и держа медвежонка под мышкой, абсолютно невозможно, я зажал его между коленями. - Что ты делаешь? - осведомилась моя супруга, сидя в машине. - У бедя опять кровь носом пошла, - пробурчал я сквозь окровавленный носовой платок. С зажатым между ног медвежонком и стекающей по лицу кровью я даже на Кингз-роуд являл собой не совсем обычное зрелище. Вокруг меня собралась небольшая толпа. - Оставь медвежонка рядом в кондитерской и попроси _их_ передать его Питеру, - прошипела жена. - Не стоять же тебе тут в таком виде. Поначалу толпа молча переваривала жутковатое зрелище. Но вот к ней присоединилась еще одна любопытствующая особа. - Что тут происходит? - осведомилась она, адресуя свой вопрос всему миру. - Его укусил этот игрушечный медведь, - ответил один мужчина, и толпа громко расхохоталась. Я юркнул в кондитерскую, оставил там медвежонка и подбежал, запыхавшись, к такси. - Напрасно ты так носишься, - заметила жена, когда машина тронулась с места. - Тебе предписан покой. - О какоб покое божет идти речь? - огрызнулся я. - Когда бой нос кровоточит, а руки заняты огробныб бед-вежонкоб? - Откинь назад голову и расслабься, - постаралась успокоить меня жена. - Расслабиться, - подумал я, - вот именно. Впереди у меня три чудесные недели, меня будут обслуживать чуткие медицинские сестры, и все решения, какие придется принимать, сведутся к пожеланиям, чего я хотел бы съесть на завтрак и какой температуры должна быть вода в ванне. Расслабиться, конечно же. Полный мир и покой. Твердо настроенный отдыхать прибыл я в Абботсфорд. Не успел я толком осмотреться (заметил только, что обстановка и декор моей комнаты напоминают дешевые гостиницы двадцатых годов и что сестры весьма хорошенькие), как меня облекли, так сказать, в золотой кокон из разных снадобий, и на сутки я погрузился в сладостную спячку, лишь изредка поворачиваясь с одного бока на другой. Проснувшись бодрый и живой, как белка, я принялся обозревать окружающий меня новый мир. Пришел к выводу, что мое первое впечатление от сестер не было ошибочным. Каждая по-своему, они были очень привлекательны. Казалось, меня окружают участницы конкурса на звание "Мисс Вселенная". Днем дежурили - мисс Лорейн, шведская блондинка, цвет глаз которой менялся, точно поверхность фьорда в солнечных лучах; Зинэ, наполовину немка, наполовину англичанка, с оранжевыми волосами и совершенно круглыми, вечно удивленными голубыми глазами; Нелли - очаровашка из Басутоленда, отлитая из молочного шоколада, с круглым носиком, напоминающим коричневую шляпку молодого белого гриба. Ночную смену составляли - Брида, заботливая коротышка с волосами медового цвета, и Пимми (происхождение этого прозвища одному Богу известно), без сомнения, самая симпатичная из них, высокая, стройная, похожая на фею, с огромными зеленоватыми глазами цвета весеннего горного ручья. Все сестры были молоды и жизнерадостны, напоминая своей веселостью и стремлением доставить пациентам удовольствие милых щенят. Надзирали за резвушками две старшие сестры, обе француженки, с акцентом, какой был бы у Мориса Шевалье, если бы он учился в Оксфорде и несколько лет проработал на Би-би-си. Звали их сестра Луиза и сестра Рене, наблюдать их французскую категоричность в поступках и слушать энергичную речь было одно удовольствие. На второй день я, все еще малость сонный, отчасти по нужде, отчасти из желания сменить обстановку, направился по коридору в сортир. Дойдя до цели, присел, погружаясь в глубокое раздумье, и вдруг мое внимание привлекло пятно крови на полу. "Ишь ты, - тупо сообразил я, как и следовало человеку, оглушенному наркотическими средствами, - кто-то порезался... до крови. Брился, что ли? Здесь в уборной? Маловероятно". В эту минуту к первому пятну присоединилось второе, и до меня вдруг дошло, что эта кровь - опять из моего носа. Пока я осмысливал этот факт, кровотечение усилилось. Прижав к лицу несколько метров туалетной бумаги, я поспешил обратно в свою комнату и нажал кнопку звонка. Кровотечение было таким сильным, что сменившее туалетную бумагу бумажное полотенце тотчас промокло насквозь. Мой сигнал бедствия возымел действие - дверь распахнулась, и появилась шоколадка Нелли, одетая в пальто. Она явно только что сдала дежурство. - Господи, - выпалила Нелли, впитывая округлившимися глазами кровавое зрелище. - Господи, вы истекаете кровью. - Мне тоже так кажется, - отозвался я. - Ты не могла бы помочь мне, милая Нелли? - Погодите... только не двигайтесь, - распорядилась Нелли и выбежала в коридор. Вскоре она вернулась, и лицо ее выражало крайнее отчаяние. - Я не могу найти их. Не могу найти. - Что ты не можешь найти? - Ключи, ключи, - простонала Нелли. "Видимо, речь идет о ключах от какого-то шкафа, где хранятся кровоостанавливающие снадобья", - сказал я себе. - Ничего, - попытался я утешить ее, - может быть, найдется что-нибудь еще? - Нет-нет, - ответила Нелли, - только ключи, чтобы приложить вам к спине. Ее слова сильно поколебали мою веру в будущее европейской медицины в Африке. На шум явились Лорейн и Зинэ. - У вас идет кровь носом, - удивленно заметила Зинэ. - Ага, - подтвердил я. - Я не могу найти ключи, Зинэ, - не унималась Нелли. - Ты не видела их, Лорейн? - Ключи? Нет, не видела, - ответила Лорейн. - Какие ключи? - Чтобы приложить к его спине. - Может, следует жечь перья перед ноздрями? - осведомилась Лорейн. - Нет-нет, перья жгут от обморока, - сообщила Нелли, знаток современной медицины. - Как насчет того, чтобы нарисовать мелом на полу белый круг и принести в жертву черного петуха? - весело справился я. - Государственная служба здравоохранения не признает таких средств, - совершенно серьезно сказала рассудительная Зинэ. В эту минуту пришли заступать на ночное дежурство Брида и Пимми. Последняя повела прожекторами своих огромных влажных глаз и мигом оценила ситуацию. - Живо в постель, - распорядилась она. - В постель, и ложитесь возможно ровнее. - Но... я... я... - Кончайте лепетать и ложитесь. Брида, ступай принеси узкий бинт и адреналин. Побыстрее. Я послушно лег и немедленно обнаружил, что кровь, которая до той поры вытекала из носа, теперь потекла в обратную сторону, грозя задушить меня. Я поспешил сесть - Лежать, было сказано, - угрожающе произнесла Пимми. - Пимми, дорогая, я не могу лежать, - объяснил я. - Я захлебнусь своей собственной кровью. Пимми привычными движениями подсунула мне под голову пару подушек. - Так лучше? - осведомилась она. - Да. Вернулась Брида, неся на подносе то, что было велено. Моя кровать была усеяна окровавленными бумажными полотенцами, вокруг кровати с моим телом сгрудились пять медицинских сестер. - Поцелуй меня, Неустрашимая, - взмолился я, протянув руки к Пимми. - Бросьте дурачиться, - сурово сказала она, - и подставляйте нос, чтобы я его закупорила. И она живо затолкала мне в правую ноздрю около метра марли, смоченной адреналином, действуя так ловко и бесстрастно, словно фаршировала кролика. Затем она крепко сжала мою переносицу двумя пальцами, одновременно прикладывая лед к вискам. Струйки крови с водой намочили мою пижаму, не помогла и марля, кровь брызнула на простыни и наволочки. Пимми засунула мне в нос свежий кусок бинта. Кровать и комната теперь напоминали нечто среднее между скотобойней и салоном маркиза де Сада после званого вечера. Сколько ни манипулировала Пимми марлей, кровь не желала останавливаться. Сестры дневной смены ушли, остались только Пимми и Брида. - Плохо дело. - Пимми грозно нахмурилась. - Придется мне позвать врача. Лежите тихо. Брида, следи за тем, чтобы он лежал тихо. С этими словами она вышла. - Надеюсь, она не за доктором Граббинсом пошла, - забеспокоился я. - Он обаятельный человек, но как врачу я ему не очень доверяю. - Я тоже надеюсь, - спокойно произнесла Брида. - Почему? - тревожно осведомился я. - Ну, не такой уж он хороший врач. По правде говоря, я не пригласила бы его к серьезному больному. В два счета может угробить. - Вот и у меня осталось такое впечатление, - признался я. - Есть в нем что-то такое, из-за чего мне кажется, что он застрял на уровне коновала, заливающего культю кипящей смолой. - Невежда, - мрачно молвила Брида. - Думает, что пастеризация - способ обработки лугов, где пасутся коровы. - И что Листер - фамилия известного композитора, - включился я в игру. - Наверно, - согласилась Брида. - А Гарвей - фамилия изобретателя хереса. - И что ангина - нехорошее женское имя? - Я уж не говорю про пенициллин, - продолжала Брида. - Магазин, где торгуют пенобетоном? - Вот именно. Когда-нибудь... Однако что собиралась изречь Брида, останется неизвестным, ибо в эту минуту в комнате вновь появилась Пимми. - Поднимайтесь, - распорядилась она. - Доктор Граббинс велел отвезти вас в больницу Ватерлоо, там вам сделают прижигание. - Господи, - произнес я. - То, чего я боялся. Мне затолкают в правую ноздрю раскаленную кочергу. - Не говорите ерунду, - сказала Пимми, подавая мне пальто. - Для этого есть особая палочка. - _Палочка? Горячая лучина_? Кажется, я пришел к вам за миром и покоем? - Не будет мира и покоя, пока мы не остановим ваше кровотечение, - деловито возвестила Пимми. - А теперь надевайте пальто. Я еду с вами. Так предписал врач. - Единственное толковое предписание, выданное им после того, как он получил диплом, - тепло откликнулся я. - И как мы туда поедем? - Такси, - коротко ответила Пимми. - Машина ждет. Водитель, как мы выяснили вскоре, был ирландец, коротыш с лицом, напоминающим грецкий орех. - Куда поедем? - справился он. - Больница Ватерлоо, - внятно произнесла Пимми. - Ватерлоо... Ватерлоо... - задумался водитель. - Это где же будет? - У Вестминстерского моста, - пояснила Пимми. - Ну да, конечно, конечно. - Водитель хлопнул себя по лбу. - Доставлю вас в два счета. Мы забрались в машину и укрылись одеялом, ибо вечер выдался очень холодный. Некоторое время ехали молча. - А я-то собиралась сегодня вечером вымыть голову, - вдруг сообщила Пимми с укоризной. - Весьма сожалею, - ответил я покаянно. - А, не берите в голову, - успокоила меня Пимми и добавила нечто загадочное: - Я могу сидеть на них. - Сидеть на волосах? - спросил я, полагая, что речь идет о каком-то новом способе приводить в порядок шевелюру. - Ну да, - гордо возвестила Пимми. - У меня длинные волосы. Недавно мне предлагали за них семьдесят фунтов. - Но с лысой головой вы будете выглядеть отнюдь не привлекательно, - заметил я. - Я так и подумала, - сказала Пимми, и снова воцарилась тишина. Машина остановилась перед светофором, и водитель повернулся, чтобы посмотреть на нас. Бело-голубое уличное освещение придавало не совсем обычный вид моему окровавленному лицу. - Слушайте, у вас там все в порядке? - тревожно осведомился водитель. - Я смотрю, кровища так и хлещет. Может, лучше остановиться, чтобы вы могли прилечь, а? Я поглядел на осыпаемую крупой гололедицу на тротуаре. - Нет, спасибо, пожалуй, не стоит, - ответил я. - Вы не пробовали запихать что-нибудь в нос? - внезапно осенило водителя. Я объяснил, что моя правая ноздря и без того уже напоминает забитый мусоропровод. И что в больнице мне сделают прижигание. - Это как делали в старину? - живо заинтересовался водитель. - В каком смысле? - не понял я. - Ну как же, человека подвешивали за руки, распинали и жгли. - Нет-нет, это нечто совсем другое, - заверил я. И добавил: - Надеюсь. Поднявшись по пандусу (мимо знака, на котором, как мне тогда показалось, должно быть из-за общения с ирландским шофером, было написано: "Не для протестантов"), на самом же деле значилось: "Не для пешеходов") к входу в больницу, мы живо вошли внутрь и не увидели ни накурившихся хиппи, ни пьяниц, хлебнувших метилового спирта, ни маленьких мальчиков с головой, застрявшей в оловянной миске. Даже в амбулаторном отделении не было никого, кроме дежурной сестры. Она завела нас в какую-то палату и осторожно уложила меня на некое подобие операционного стола. - Врач придет сию минуту, - сообщила она с таким благоговением в голосе, точно провозвещала второе пришествие. Вскоре явился некий подросток в белом халате. - Добрый вечер, сэр, добрый вечер, - радушно приветствовал меня, потирая руки, юный практикант. - Насколько я понимаю, у вас кровотечение из носа, сэр. Если учесть, что мои борода и усы затвердели от запекшейся крови, что из правой ноздри продолжала капать кровь и вся моя одежда была покрыта красными пятнами, я не был склонен называть его диагноз особенно блестящим и проницательным. - Да, - произнес я. - Ну так, - сказал врач, вооружаясь двумя хирургическими щипцами, - давайте-ка посмотрим, что там у вас происходит, сэр. Одними щипцами он расширил мою ноздрю до африканских размеров, другими извлек несколько десятков сантиметров пропитанного кровью бинта. - Так-так, - глубокомысленно заметил он, заглядывая в кровоточащую полость. - Похоже, сэр, у вас там есть кое-что еще. - Они затолкали мне в нос все, что попалось под руку, - сообщил я. - Не удивлюсь, если в лабиринтах пазух вы обнаружите слоняющихся без дела двух дежурных и одну старшую сестру. Врач нервно усмехнулся и вытащил из моей ноздри шматок ваты. - Ага, - произнес он, направив в ноздрю луч маленького осветительного прибора, - вижу, точно. Я нашел место, откуда сочится кровь. Понимаете, сэр, у вас там есть парочка крупных сосудов, за которыми стоит присматривать. - Спасибо, - сказал я, пытаясь сообразить, как это можно присматривать за сосудом, таящимся где-то в темных закоулках моего носа. - А теперь, - продолжал врач, - немного кокаина для обезболивания. Вооружась подобием баллончика с дезодорантом, он прыснул мне в нос кокаином. - Вот так, - приговаривал он. - А теперь, сестра, подайте термокаутер. Вот так. Не бойтесь, больно не будет, сэр. Как ни странно, я и впрямь не почувствовал боли. - Вот так, - повторил врач, выпрямляясь с видом фокусника, выполнившего сложнейший трюк. - Как, это все? - удивился я. - Да, - сказал врач, еще раз направив лучик света в мою ноздрю. - Это все. Больше не должно быть никаких проблем, сэр. - Я вам чрезвычайно благодарен, - молвил я, проворно освобождая операционный стол. Мы с Пимми вышли из больницы туда, где ожидало наше такси. - Ух ты, как скоро, - восхищенно заметил водитель. - Я думал, вас продержат там час, а то и два. - Да нет, они быстро управились, - сообщил я, с наслаждением глубоко, без помех дыша носом. Машина скатилась по пандусу на улицу. - Пресвятая Дева, Матерь Божья! - воскликнула вдруг Пимми. - В чем дело? - испуганно осведомились мы с шофером. - Мы попали не в ту больницу, - пролепетала Пимми. - Не в ту больницу? Как это понимать? - Не в ту больницу? Но ведь вы именно эту назвали, - обиженно заявил водитель. - Ничего подобного, - возразила Пимми. - На стене написано "Больница Св. Фомы". А нам надо было попасть в больницу Ватерлоо. - Но ведь вот он - мост. - Водитель показал в окошко. - Вы сказали - мост. Видите, вот он. Он явно полагал, что в жизни хватает проблем без таких пассажиров, которые запросто меняют местами все лондонские больницы. - Мне все равно, где мост, - настаивала Пимми. - Больница не та. Это не Ватерлоо. - Это так важно? - спросил я. - Главное - мне помогли. - Конечно, но я предупредила Ватерлоо, - объяснила Пимми. - Ночные дежурные ждали нас. - Между прочим, - задумчиво произнес водитель, - на слух Ватерлоо вполне можно спутать со Святым Фомой, особенно когда сидишь за рулем. У меня не нашлось адекватного ответа на эту реплику. Мы возвратились в Абботсфорд, и пока я литр за литром поглощал теплый чай, Пимми пошла объясняться по телефону с больницей Ватерлоо. - Я сказала им, что это случилось по вашей вине, - торжествующе доложила она мне. - Сказала, что вы малость помешались, что мы усадили вас в такси и вы назвали водителю не тот адрес. - Большое спасибо, - сказал я. Ночь и последующий день прошли без приключений, если не считать, что один пациент пытался продать мне стоящий в холле стол якобы в стиле Луи XV, а другой упорно выстукивал азбуку Морзе по моей двери. Но это все были пустяки, и мой нос вел себя замечательно. Придя вечером на дежурство, Пимми уставилась на меня взором василиска. - Ну, - осведомилась она, - ваш нос вас больше не беспокоил? - Ни капли, - гордо сообщил я и не успел договорить, как кровотечение возобновилось. - Господи! Обязательно надо было ждать, когда начнется мое дежурство? - спросила Пимми. - Почему было не доставить удовольствие дневной смене? - Это все ваша красота, Пимми. При виде вас у меня поднимается давление и сосуды не выдерживают. - Как вы говорили, из какой части Ирландии вы родом? - допытывалась Пимми, запихивая мне в нос марлю с адреналином. - Гоморра, на границе Содома, - незамедлительно ответил я. - Не верю я вам, - сказала Пимми, - хотя трепаться вы мастер за пятерых ирландцев. Тем временем ее манипуляции с бинтами не дали никакого результата. Кровь продолжала сочиться из носа, как из неисправного крана. В конце концов Пимми сдалась и пошла звонить доктору Граббинсу. - Доктор Граббинс велел вам ехать в больницу Ватерлоо, - доложила она мне. - Говорит, что постарается, чтобы на этот раз вы не ошиблись адресом. - А разве ты не поедешь? - Нет. - Это почему же? - Не имею понятия, - ответила Пимми. - Вас отвезет шофер нашей служебной машины. Шофер служебной машины был полон решимости отвлечь внимание своего пассажира от мрачных мыслей. - Паршивая штука - носовое кровотечение, - с ходу начал он рассуждать. - У нас хватало этой печали, когда я играл в регби, но теперь-то я слишком стар. - Стар для кровотечения? - осведомился я. - Нет, для регби. А вы, сэр, играете в регби? - Нет, изо всех командных игр я признаю только одну. - Это какую же, сэр? - заинтересовался водитель. Было очевидно: какую игру ни назови, он будет продолжать докучать мне болтовней. Во что бы то ни стало надо было заставить его замолчать. - Секс, - грубо отрезал я. Остаток пути мы ехали молча. В больнице симпатичная дежурная сестра провела меня в палату, которую можно было назвать пустой, если не считать лежавшего у стены, одержимого кашлем и предсмертными судорогами старика и семейства в составе матери, отца, дочери и сына, которые играли в "Монополию" за столом метрах в двух от моей койки. Устраиваясь на койке, как мне было велено, я слушал вполуха их болтовню. - Ты уверена, мама, что это не больно? - спросил мальчик, энергично перемешивая кости. - Конечно, не больно, мой драгоценный, - заверила мать. - Ты же слышал, что сказал врач. - Конечно, не больно, - подхватил отец. - Это же всего-навсего гланды и аденоиды. Ничего серьезного. - Конечно, пустяковая операция, - продолжала мать. - Ты ничего не почувствуешь. - Я покупаю "Пиккадилли", - пронзительным голосом объявила девочка. - Ты же видел это по телевизору, верно? - спросил отец. - Человек ничего не чувствует. Даже когда аборт делают. - Генри! - укоризненно воскликнула мать. - "Пиккадилли", "Пиккадилли", хочу "Пиккадилли", - талдычила девочка. - Ну а потом, - сказал мальчик. - Потом, когда пройдет заморозка. Все равно ведь будет больно. - Нет, - возразил отец. - Ничего подобного. Тебе дадут успокаивающее. - А это что такое? - Наркотики и все такое, - успокоила его мать. - Честное слово, ничего не чувствуешь. А сейчас давай ходи, твоя очередь. "Бедняга, - подумал я. - Смертельно боится, а тут еще я весь в запекшейся крови, эта картина смелости ему не? прибавит. Ничего, я сам поговорю еще с ним после того, как меня приведут в порядок". Тут возвратилась сестра. - Сейчас придет врач и займется вашим носом, - сообщила она, задергивая занавески перед моей кроватью. - Ага, - довольно заметил я, - опять будет прижигание? - Не думаю, - ответила она. - Доктор Верасвами предпочитает тампонаду. Тампонада, подумал я. Какое дивное слово. Сродни тампонажу. Я тампонирую, вы тампонируете, он тампонирует... Мы тампонируем, ты тампонируешь, они тампонируют... Я набиваю, вы набиваете, он набивает... Мои глагольные вариации нарушило появление доктора Верасвами, созерцающего мир через огромные линзы из горного хрусталя. Мне понравились его руки - тонкие, как у девушки, средние пальцы чуть толще обычной сигареты. Изящные руки, чем-то напоминающие бабочек. Легкие, нежные, трепетные, неспособные причинить боль. Руки целителя. Доктор Верасвами исследовал мой нос, выражая тихими вибрирующими звуками тревогу по поводу увиденного. - Придется нам тампонировать нос, - произнес он наконец, улыбаясь. - Валяйте, - радушно отозвался я. - Что угодно, только остановите кровь. - Сестра, будьте любезны, принесите все необходимое, - распорядился врач, - и приступим. Сестра удалилась, и врач застыл в ожидании, стоя у изножья моей кровати. - Из какой части Индии вы родом? - непринужденно справился я. - Я не из Индии, я с Цейлона, - ответил он. "Неуд, - сказал я себе. - Будь осторожнее". - Чудесный край - Цейлон, - молвил я с жаром. - Вы хорошо его знаете? - Как сказать. Мне довелось однажды провести неделю в Тринкомали. Конечно, это вовсе не значит, что я знаю Цейлон хорошо. Но полагаю, что это дивная страна. Врач заглотал наживку и принялся вещать, точно рекламный путеводитель: - Чудесная. Побережье изобилует пальмами, песчаными пляжами, там дует свежий морской ветерок. Внутри страны водится много дичи. Еще у нас есть предгорья, банановые плантации и все такое прочее. Очень богатый, очень зеленый край. Много дичи. Есть горы. Очень высокие, очень зеленые, свежий воздух. Фантастические виды. Изобилие дичи. - Да, замечательно, - неуверенно произнес я. От дальнейших панегириков Цейлону меня избавило появление сестры, которая принесла необходимое снаряжение для тампонирования моего носа. - А теперь, сестра, - деловито сказал врач, - попрошу вас крепко держать голову джентльмена. Вот так. С этими словами он длинными острыми щипцами захватил конец бинта длиной не меньше пяти километров, потом надел себе на голову обруч с фонариком и подошел ко мне вплотную. Я спрашивал себя, почему сестра так крепко стискивает мой череп. Когда Пимми заталкивала мне марлю в нос, это было совсем не больно. Врач воткнул мне в ноздрю щипцы с марлей и заталкивал их до тех пор, пока острые концы не уперлись, как мне показалось, в основание черепа, пробив все пазухи и проложив по пути трассу жгучей боли, до того сильной, что она парализовала мои голосовые связки и я не был в состоянии протестовать. Вытащив щипцы, врач намотал на них с полметра марли и затолкал мне в нос с решимостью дуэлянта, прочищающего шомполом ствол своего пистолета. При этом он настолько увлекся процедурой, что острые концы щипцов царапали нежную слизистую оболочку пазух. У меня было такое ощущение, будто ноздрю набили раскаленными углями. Хотя голосовые связки вернулись к норме, я по-прежнему не мог протестовать, однако по иной причине. Игроки в "Монополию" притихли и жадно прислушивались к доносящимся через занавеску слабым звукам. Если бы я, подчиняясь голосу разума, дико заорал, пнул Верасвами в пах ногой и сорвался с кровати, волоча за собой несколько метров марли, это могло бы пагубно повлиять на мальчугана, нервно ожидающего своей очереди. Оставалось только терпеть. Сестра, послушная воле Верасвами, сжимала мою голову словно в тисках. Сжимала так сильно, что ее большие пальцы оставили у меня над бровями круглые синяки, которые потом не проходили несколько дней. А Верасвами продолжал запихивать метры марли в строптивую ноздрю; его усердие напоминало черного дрозда, ранним утром очищающего газон от червей. Когда мне показалось, что половина бинта уже перекочевала в мои пазухи, я хрипло попросил прервать на время истязание. - Вам больно? - осведомился Верасвами не столько даже с академическим интересом в голосе, сколько, как мне показалось, с удовольствием. - Да, - ответил я. Вся правая сторона черепа, лица и шеи болели так, словно по ним били кувалдой, а пазухи горели так, что в них, наверно, можно было бы поджарить яйцо. - Добро должно быть с кулаками, - объяснил Верасвами, явно довольный тем, что ему известна эта избитая фраза. Остатки бинта (три с лишним метра, как я после установил) он решительно затолкал в ноздрю большими пальцами, которые давно перестали казаться мне нежными и хрупкими, как крылья бабочки. Мне доводилось читать, как у людей, когда от боли, когда от горя, слезы брызгали из глаз, и я всегда считал это поэтической вольностью. Пришлось убедиться, что это не так. Под действием больших пальцев Верасвами слезы брызнули пулями из моих зажмуренных глаз. Он еще раз для верности нажал на марлю и отступил назад с довольной улыбкой. - Ну так, - сказал он. - Теперь порядок. Я оторвал от подушки раскалывающуюся от боли голову и посмотрел на Верасвами. - Доктор, вам никто не предлагал сменить профессию врача на ремесло чучельника? - Нет, - удивился доктор Верасвами. Я слез с кровати и стал одеваться. - Советую попробовать, - сказал я. - Вы будете избавлены от жалоб пациентов. Верасвами с тревогой следил, как я одеваюсь. - Постойте, куда вы? - спросил он. - Вам нельзя уходить. Еще нельзя. Вдруг опять начнется кровотечение, и выйдет, что я зря старался. - Пойдите со своими щипцами в какой-нибудь тихий уголок и сядьте на них, - устало предложил я. - А я поехал в Абботсфорд. Найдя такси, я направился обратно в санаторий, мысленно проклиная медицинскую профессию вообще и доктора Верасвами в частности. Мне вспомнилось, как в двадцатых годах во Франции выпускникам медучилищ выдавали дипломы: "Действительно для стран Востока"; в самой Франции практиковать им не разрешалось. Уж не месть ли Востока обратилась на меня?.. Еще мне вспомнилась история, вероятно вымышленная, про индийца, величайшей мечтой которого было получить звание бакалавра наук. Он год за годом сдавал экзамены и каждый раз проваливался. Доведенное до отчаяния начальство посоветовало ему оставить тщетные попытки и заняться чем-нибудь другим. И стал индиец консультантом по вопросам, как получить звание бакалавра наук, а в подтверждение своей квалификации заказал визитные карточки, где значилось: "Мистер Рам Синг, Б.Н. (провал.)". "Без сомнения, - сказал я себе, поглаживая ноющую голову, - Верасвами в медицинских кругах известен как Чипати Верасвами, доктор медицины (провал.)". В Абботсфорде меня встретила Пимми. - Ну как, - спросила она. - Все в порядке? - Не прикасайся ко мне, - ответил я. - Они подвергли меня пыткам, и я теперь один сплошной обнаженный нерв. Предложи мне эвтаназию, и я твой друг до гроба. - В постель, - скомандовала Пимми. - Я сейчас приду. Я устало разделся и плюхнулся на кровать. "Все что угодно, даже смерть лучше этих мучений, - говорил я себе. - Кажется, меня направили в Абботсфорд, чтобы я здесь обрел мир и покой?" Возвратилась Пимми, держа в руке шприц. - Повернитесь спиной, - велела она. - Морфий. Предписание врача. Проворно исполнив предписанную процедуру, она озабоченно посмотрела на меня. Мое лицо являло отнюдь не располагающее зрелище. Правый глаз опух и наполовину закрылся, ноздря из-за напичканной в нее марли напоминала расплющенный нос боксера, усы и борода казались сплетенными из красных нитей с матовым отливом. Пимми глубоко вздохнула и нахмурилась. - Будь я там с вами, они услышали бы, что я о них думаю, - молвила она с внезапной яростью. - Спасибо тебе за заботу, - пробормотал я сонно. - Не знал, что ты так беспокоишься обо мне. Пимми резко выпрямилась. - Беспокоюсь о вас? - сердито спросила она. - Я не о вас беспокоюсь, я думаю о том, сколько хлопот они мне прибавили. Вот что меня беспокоит. А теперь кончайте трепаться и спите. Пимми направилась к двери. - Я скоро вернусь, - добавила она на ходу, - и чтобы вы к тому времени крепко спали. "Чипати Верасвами, - думал я, убаюканный морфием, - доктор медицины (провал.), Пимми могла бы его кое-чему научить. Она не провал." Глава шестая. УРСУЛА  Когда мне было двадцать с небольшим, жизнь сводила и разводила меня с немалым числом привлекательных молодых особ, но ни одна не произвела на меня очень глубокого впечатления. Ни одна, кроме Урсулы Пендрагон Уайт. Несколько лет она регулярно возникала и вновь исчезала, точно кукушка в стенных часах, и я обнаружил, что изо всех моих подруг только ей было дано будить во мне широчайший спектр чувств - от тревоги и уныния до безудержного восхищения и сущего ужаса. Впервые она возникла в моем поле зрения на втором ярусе автобуса номер 27, который величественно катил по улицам целебнейшего среди морских курортов Борнмута, где я тогда жил. Я сидел в автобусе сзади, Урсула со своим спутником занимала сиденье передо мной. Возможно, я не обратил бы на нее внимания, если бы не голос Урсулы, такой же мелодичный и пронзительный, как голос певчей канарейки. Вращая головой в поисках источника сладкозвучного родосского акцента, я увидел профиль Урсулы и уже не мог оторвать глаз от нее. Короткие темные кудри словно нимбом обрамляли ее головку, оттеняя красоту необыкновенного лица. Огромные глаза были сочного синего цвета - так выглядят на солнце незабудки, их обрамляли длинные темные ресницы под очень темными, неизменно поднятыми бровями. Губы ее по форме и складу были предназначены отнюдь не для потребления копченой сельди, или лягушачьих лапок, или кровяной колбасы, ровные зубы отличались совершенной белизной. Но самой изумительной чертой ее лица был нос. Я в жизни не видел ничего подобного. В меру длинный, он сочетал три различных стиля. В основе прямой, классический, греческий, он у кончика странно преображался, задираясь кверху, точно у китайского мопса, а самый кончик был совсем плоский, словно его кто-то аккуратно сточил. При таком описании он покажется вам скорее безобразным, но могу заверить вас, что это был просто очаровательный нос. Молодые люди при первом же взгляде на этот нос безнадежно и слепо влюблялись в него. Он был такой чарующий, такой уникальный, что вас немедленно обуревало желание познакомиться с ним поближе. Меня он так обворожил, что я не сразу смог сосредоточиться на подслушивании. Зато, прислушавшись к беседе Урсулы с ее спутником, я открыл еще одну прелестную черту обладательницы необыкновенного носа - беспрестанную, суровую, решительную расправу с английским языком. Если другие люди покорно изъясняются на родном языке так, как их учили с детства, то в обращении Урсулы с ним просматривались черты древней кельтской воительницы. Она, если можно так выразиться, хватала английскую речь за загривок, основательно встряхивала ее и выворачивала наизнанку, заставляя слова и обороты покорно выражать понятия, отнюдь не свойственные им. Сейчас, наклонясь к своему спутнику, она продолжала дискуссию, которая началась до того, как я вошел в автобус. - И папочка говорит: "Что в лоб, то на лбу", но я не согласна. Тут явно огонь без дыма, и, _по-моему_, кто-то обязан сказать ей об этом. А ты как считаешь? Молодой человек, похожий на ищейку, страдающую несварением желудка, явно был не меньше моего озадачен ее утверждением. - Не знаю, - ответил он. - Щекотливая ситуация, верно? - Это совсем не смешно, дорогуша, это серьезно. - У некоторых людей, - сказал молодой человек с видом греческого философа, рассыпающего жемчуг мудрости, - у некоторых людей так уж заведено, чтобы правая рука не знала, что делает левая. - Боже! - воскликнула Урсула. - Мои руки никогда не знают, что я делаю, но суть не в этом. Я хочу сказать... О-о-о! Нам здесь сходить. Дорогуша, пошевеливайся. Я провожал взглядом ее движение по проходу. Высокая, одетая небрежно, но элегантно, гибкая, подвижная фигура из тех, при виде которых у молодых людей роятся в голове распутные мысли, длинные ноги дивной формы. Я смотрел, как она спускается на тротуар и, все так же оживленно беседуя со своим спутником, исчезает в толпе праздных гуляк и посетителей торговых точек. Я вздохнул. Такая прелестная девушка, и как же жестоко поступила судьба, подразнив меня этим видением, чтобы тут же разлучить с ним. Однако я ошибался - не прошло и трех дней, как Урсула вновь возникла на моем жизненном пути, чтобы оставаться там с перерывами следующие пять лет. Один друг пригласил меня к себе на день рождения, и, входя в гостиную, я услышал похожий на флейту, звонкий голос девушки из автобуса. - Я прирожденный беспутник, - серьезно объясняла она высокому молодому человеку. - Страсть к путешествиям у меня в крови. Папочка говорит, что я настоящая недоседа. - С днем рождения, - поздравил я хозяина. - И за то, что я принес тебе такой драгоценный подарок, прошу представить меня тому поразительному носу. - Ты говоришь про Урсулу? - удивился он. - В самом деле хочешь познакомиться с _ней_? - Превыше всего на свете, - заверил я его. - Ладно, только я ни за что не отвечаю. Если она за тебя возьмется, быть тебе в сумасшедшем доме. Местная психушка уже битком набита ее приятелями. Мы подошли к девушке с восхитительным носом. - Урсула, - обратился к ней мой друг, стараясь говорить безучастно, - позволь познакомить тебя. Джерри Даррелл... Урсула Пендрагон Уайт. Урсула обернулась, обвела меня пристальным взглядом синих очей и одарила дивной улыбкой. В анфас ее нос выглядел еще очаровательнее, чем в профиль. И я был сражен наповал. - Привет, - сказала она. - Это ведь ты слывешь жуковедом? - Я предпочел бы славу элегантного, симпатичного, остроумного, бесшабашного прожигателя жизни, - печально ответил я. - Но если ты предпочитаешь, чтобы я был жуковедом, так тому и быть. Она рассмеялась, и смех ее был подобен звону бубенчиков. - Прости, я грубо выразилась. Но ведь это ты человек, который любит животных, верно? - Да, - признался я. - Тогда ты как раз тот, кто мне нужен. Я уже несколько дней спорю с Седриком. Он жутко упрямый, но я уверена в своей правоте. Собаки ведь могут предсказывать, верно? - Ну... - рассудительно произнес я, - если битьем научить их говорить... - Да нет же, нет! - нетерпеливо отрезала Урсула, точно разговаривала с несмышленым ребенком. - _Предсказывать_, понимаешь? Они видят призраков, могут предупредить тебя о близости смерти и так далее. - Ты хочешь сказать - они _предчувствуют_? - осторожно справился я. - Ничего подобного, - отрезала Урсула. - Я подразумеваю именно то, что сказала. После того как мы основательно обсудили благородные свойства и пророческий дар собак, я ловко перевел разговор на музыку. Мне удалось добыть билеты в концертный зал, и я подумал, что вот достойный и культурный способ завязать дружбу с Урсулой. Итак, я спросил, любит ли она музыку. - Просто _обожаю_. - Она восторженно закатила глаза. - Если музыка, как говорят, язык любви, давай закусим. Она с улыбкой посмотрела на меня. - Ты хочешь сказать... - неосторожно начал я. Теплый, отуманенный любовью взгляд Урсулы разом преобразился, глаза ее уподобились подернутым льдом цветкам барвинка. - Только не объясняй мне, что я хочу сказать, - взбунтовалась она. - Все мои приятели этим занимаются, меня это приводит в бешенство. Без конца исправляют и исправляют меня, точно я... какая-нибудь контрольная работа. - Ты не дала мне договорить, - мягко ответил я, - я собирался спросить: "Не хочешь ли ты сказать, что твоя любовь к музыке так велика, что ты с удовольствием примешь приглашение пойти со мной в концертный зал завтра вечером?" - О-о-о! - просияла Урсула. - У тебя что - и билеты есть? - Так уж заведено - на концерты ходить с билетами, - заметил я. - Ты молодец. На прошлой неделе я хотела купить билеты, но они уже были распроданы. Я буду счастлива! Когда я, весьма довольный собой, собрался уходить, хозяин полюбопытствовал, как я поладил с Урсулой. - Отлично, - ответил я, окрыленный своим успехом. - Завтра она идет со мной в ресторан, оттуда - на концерт. - Что? - с ужасом воскликнул хозяин. - Ревность тебе не поможет, - сказал я. - Конечно, ты достаточно мил, этакий неотесанный, скромный парень, но для успеха у такой прелестной девушки, как Урсула, тебе недостает чуточки шарма, живости ума, чего-то этакого. - Я не могу этого допустить, - всколыхнулся он. - Несмотря на твою возмутительную заносчивость, не могу в час, когда ты, мой друг, готов очертя голову ринуться в зияющие бездны преисподней, не протянуть руку помощи, чтобы остановить тебя. - О чем ты? - спросил я с искренним интересом, настолько серьезно он говорил. - Слушай и не говори потом, что тебя не предупреждали. Лучше всего, если бы ты позвонил ей сегодня вечером и сказал, что заболел гриппом, или тебя укусила бешеная собака, или еще что-нибудь. Однако я знаю, что ты этого не сделаешь, ты одурманен. Но ради Бога, послушай мой совет. Если пойдешь с ней в ресторан, ни за что не давай ей в руки меню, разве что тебе сейчас досталось по наследству несколько сот фунтов стерлингов. У нее аппетит как у самого прожорливого удава, и она ничего не смыслит в деньгах. Что же касается концерта... так вот, дружище, тебе не известно, что администрацию концертного зала бросает в дрожь при одном упоминании ее имени? Что они не один год изыскивают возможность по закону запретить ей посещать концерты? - Но она заверила, что очень любит музыку, - неловко произнес я. - Это чистая правда, и музыка действует на нее самым ужасным образом. Однако еще ужаснее она действует на музыку. Мне довелось видеть, как музыкант, дирижировавший "Волшебной флейтой", весь в слезах, припал к флакону с нюхательной солью, словно младенец к соске. Рассказывают также, и я готов в это поверить, что другой дирижер проснулся наутро седой, после того как накануне Урсула присутствовала на представлении "Весны священной" Стравинского. Разве тебе не известно, что когда здесь гастролировала Айлин Джойс, то Урсула, явившись на концерт, так пагубно воздействовала на несчастную пианистку, что та _забывала переодеваться_ в паузах? - Может быть... может быть, виной был просто какой-то недосмотр? - Недосмотр? Недосмотр! Ты когда-нибудь слышал, чтобы у Айлин Джойс недоставало _платьев_? Пришлось признать, что он меня убедил. Хозяин проводил меня до дверей с учтивостью мягкосердечного палача. - Помни, - тихо сказал он, сочувственно сжимая мою руку, - я твой друг. Звони, если я тебе понадоблюсь. Звони в любое время дня и ночи. С этими словами он решительно захлопнул дверь у меня перед носом, и я отправился домой, полный тревожных предчувствий. Однако на другой день я проснулся утром в бодром расположении духа. "Как-никак, - говорил я себе, - Урсула восхитительная девушка, такое очаровательное создание просто не может вести себя так невоспитанно, как это изображал мой друг. Скорее всего, он попытался назначить ей свидание, и она с рассудительностью, равной ее красоте, отшила его". Утешив себя таким образом, я оделся особенно тщательно и отправился на вокзал встречать Урсулу. С ее слов мне было известно, что она живет в Нью-Форест и в Борнмут едет поездом, потому что: "Когда мне нужен наш "роллс-ройс", папочка непременно куда-нибудь уезжает на нем". Выйдя на платформу, я стал нетерпеливо ждать прибытия поезда. Когда я в двадцатый раз поправлял свой галстук, ко мне вдруг обратилась пожилая леди, одна из столпов местной церкви, каким-то образом подружившаяся с моей матерью. Я стоял, переминаясь с ноги на ногу и всей душой желая, чтобы старая карга поскорей испарилась, потому что, когда впервые встречаешься с девушкой, которой ты назначил свидание, меньше всего желаешь, чтобы при сем присутствовала критическая благочестивая аудитория. Однако она пристала ко мне как клещ и все еще продолжала рассказывать о последнем благотворительном базаре, когда на станции появился, чуфыкая, чумазый паровоз. Нетерпеливо обводя взглядом вагоны в поисках Урсулы, я не слишком внимательно прислушивался к рассказу о том, что говорил приходской священник. - И священник сказал: "Я лично, миссис Дарлинг-херст, сообщу епископу, как самоотверженно вы трудились во время сбора средств на орган". Конечно, он вовсе не обязан это делать, но он поступил как истинный христианин, правда? - О, конечно... конечно... весьма... э... мудрый человек. - И я так думаю. И я сказала ему: "Господин священник, я всего лишь скромная вдовица..." Мне не пришлось узнать, какими еще секретами своей личной жизни она поделилась со священником, потому что откуда-то сзади до моих ушей донесся звонкий радостный голос Урсулы: - Дорогой! _Дорогуша_! Я здесь! Я развернулся кругом, и сделал это как раз вовремя, потому что Урсула бросилась в мои объятия и впилась своими губами в мои с алчностью шмеля, завидевшего первый в сезоне цветок клевера. Вырвавшись наконец из осьминожьей хватки Урсулы, я попытался найти взглядом миссис Дарлингхерст и обнаружил, что она пятится вдоль платформы с видом пустынника, который стал вдруг свидетелем римской оргии самого дурного пошиба. Я робко улыбнулся, помахал рукой, после чего схватил Урсулу за руку и повлек за собой, на ходу пытаясь стереть с губ около килограмма помады. На Урсуле было эффектное синее платье, превосходно сочетающееся с ее огромными глазами, и элегантные белые замшевые перчатки. На одной руке висела на ремне необычная корзиночка, похожая на те, в которые кладут припасы, отправляясь на пикник. Должно быть, в этой таре она держала запас косметики, рассчитанный не на один год. - Дорогой, - сказала Урсула, устремив на меня восторженный взгляд, - я _предвкушаю_ все это. Такой чудесный день! Ленч наедине с тобой, потом концерт... О-о-о-о! _Райское наслаждение_! В это время мы проходили мимо билетных касс, и несколько мужчин, уловив игриво-страстную интонацию, с которой были произнесены слова "райское наслаждение", посмотрели на меня с такой завистью, что я сразу приосанился. - Я заказал столик... - начал я. - Дорогой, - поспешно перебила меня Урсула. - Мне позарез нужно в уборную. В поезде не было туалета. Купи мне газету. С разных сторон на нее устремились удивленные взгляды. - Потише! - сказал я. - Не надо так громко. Зачем тебе газета? Там есть туалетная бумага. - Конечно, дорогой, но она слишком _тонкая_. Я предпочитаю подстелить бумагу потолще, - объяснила Урсула, и голос ее разносился кругом, как звон колоколов в морозной ночи. - Подстелить? - спросил я. - Ну да. Я никогда _не сажусь_ прямо на сиденье. Потому что одна моя знакомая, посидев вот так, схватила скарабея. - Ты хочешь сказать - скарлатину? - Да нет же, _нет_! - нетерпеливо возразила она. - Скарабея. Вся так и пошла отвратительными красными пятнами. Прошу тебя, дорогой, скорее купи мне газету, я просто _умираю_. Я исполнил просьбу Урсулы, и она направилась в женскую уборную, размахивая газетой так, словно разгоняла бактерий. "Интересно, - спросил я себя, - от кого из своих друзей могла она слышать слово "скарабей" и по какому поводу?" Через несколько минут она возникла вновь с улыбкой на лице и, очевидно, без бактерий, я затолкал ее в такси и отвез в ресторан. Мы быстро нашли свободный столик, и официант разложил перед нами огромные меню. Памятуя советы моего друга, я живо выхватил меню из рук Урсулы. - Я сам выберу для тебя блюдо, - объяснил я. - Я гурман. - Правда? - удивилась Урсула. - Разве ты индиец? - При чем тут Индия? - Ну, я думала, что они приезжают оттуда. - Кто? Гурманы? - все больше удивлялся я. - Ну да. Разве это не те люди, которые проводят время, созерцая свой живот? - Совсем не те. Ты подразумеваешь нечто совершенно другое. Ладно, не ломай себе голову, лучше давай я закажу, что нам есть. Я заказал недорогой, но плотный ленч и к нему бутылку вина. Урсула тараторила без перерыва. У нее было несметное количество друзей, которых, считала она, я должен был знать и дела которых чрезвычайно ее интересовали. Судя по рассказам Урсулы, большую часть своего времени она тратила на то, чтобы перекраивать их жизнь, невзирая на их собственное мнение на этот счет. Голос ее журчал как ручей, и я слушал как завороженный. - Меня страшно беспокоит Тоби, - доверительно сообщила она мне, уписывая креветки. - Честное слово, беспокоит. Похоже, его гложет тайная страсть к кому-то. Но папочка не согласен со мной. Папочка говорит, что Тоби склонен к алогизму. - Алогизму? - Ну да. Понимаешь, он слишком много пьет. "Что ж, - сказал я себе, - пьяницы и впрямь не слишком логично мыслят..." - Ему следует обратиться в Общество анонимных алогистов, - ляпнул я. - Это кто же такие? - живо заинтересовалась Урсула. - Ну, это такое тайное общество... э... э... алогистов, они стараются помочь друг другу... э... избавиться от дурной привычки и стать... э... стать... - Стать логистами! - радостно воскликнула Урсула. Должен сознаться, что такая мысль не пришла мне в голову. Когда нам подали котлету из филе, Урсула наклонилась над тарелкой и пристально посмотрела на меня своими синими глазищами. - Ты слышал про Сьюзен? - прошептала она, причем шепот ее прозвучал куда явственнее, чем если бы она говорила полным голосом. - Э-э... нет, не слышал, - признался я. - Так вот, она забеременела. У нее должен был родиться неграмотный ребенок. Я поразмыслил над этой новостью. - Что ж, при нынешнем уровне просвещения... - Не говори глупости! Она _ничего_ не применяла, - продолжала шептать Урсула. - Дуреха такая. А ее отец, естественно, заявил, что не желает, чтобы его существование омрачала ватага неграмотных. - Еще бы, - сказал я. - Кому же захочется, чтобы его дом превратился в убежище обманутых девиц. - Вот-вот! И отец велел ей сделать абордаж. - Напасть на отца ребенка? - спросил я. - Да нет же, дурачок! Избавиться от младенца. - Ну и как? Она послушалась? - Послушалась. Он послал ее в Лондон. Это обошлось страшно дорого, и бедняжка вернулась домой в жутком состоянии. По-моему, ее отец был не прав. К этому времени большинство других посетителей ресторана слушали нашу беседу затаив дыхание. За кофе Урсула принялась рассказывать мне длинную и весьма замысловатую историю про одного своего друга, который попал в беду и которому она жаждала помочь. Я слушал вполуха, пока она вдруг не сказала: - Как раз тогда я не могла ничего поделать, потому что мама лежала в постели с гриппом, а папочка попросил меня пораньше приготовить завтрак, потому что собирался отвезти быка к ветеринару, чтобы хлестать его. Поэтому... - Что собирался сделать твой папа? - спросил я. - Отвезти к ветеринару быка, чтобы хлестать его. Он стал совсем буйный и опасный. Я тщетно пытался сообразить, зачем надо хлестать опасного и буйного быка, однако у меня достало ума не расспрашивать об этом Урсулу. - Послушай, - сказал я, - давай-ка допивай поскорей кофе. Не то мы можем опоздать на концерт. - О, конечно, - отозвалась она. - Нам нельзя опаздывать. Урсула поспешно допила кофе, я рассчитался с официантом и вывел ее из ресторана. Мы проследовали через так называемый Борнмутский увеселительный сад, мимо чахлых рододендронов и прудов к концертному залу. Когда мы взяли курс на свои места, Урсула настояла на том, чтобы нести с собой свою корзинку. - Почему бы тебе не оставить ее в гардеробе? - спросил я, уж больно громоздкой казалась мне эта корзина. - Я не доверяю гардеробам, - загадочно ответила Урсула. - Там происходят странные вещи. Чтобы не усложнять себе жизнь, я не стал выяснять, что за странные вещи происходят в гардеробах. Мы заняли свои кресла и втиснули корзинку между ногами. Постепенно зал заполнили серьезные любители музыки. И когда вышел концертмейстер, Урсула с жаром присоединилась к аплодисментам, потом наклонилась ко мне и прошептала: - Правда, дирижер очень симпатичный? Я посчитал, что сейчас не время поправлять ее. Наконец появился дирижер, и Урсула снова принялась бить в ладоши, потом откинулась в кресле и глубоко вздохнула. Посмотрела на меня с очаровательной улыбкой: - Я предвкушаю, как это будет чудесно, дорогой. Программа концерта состояла из произведений Моцарта, моего любимого композитора, и мне быстро стало понятно, что подразумевали мои друзья, говоря о пагубном воздействии Урсулы на музыку. Стоило инструментам смолкнуть на секунду, как она тотчас принималась аплодировать. Со всех сторон на нас шикали, и я быстро наловчился вовремя хватать ее за руки. Каждый раз она обращала на меня страдальческий взгляд и шептала: - _Прости_, дорогой. Я думала, он уже закончил. Кажется, после четвертого номера программы я почувствовал, что корзинка шевелится. Подумал сперва, что ошибся, но, придавив ее ногой, убедился, что там происходит какое-то шевеление. Посмотрел на Урсулу, она сидела с закрытыми глазами, покачивая в такт музыке указательным пальцем. - Урсула! - прошептал я. - Да, дорогой, - отозвалась она, не открывая глаз. - Что у тебя там в корзине? Она озадаченно уставилась на меня. - Ты о чем это? - В твоей корзинке что-то шевелится. - Тс-с-с! - донесся сзади сердитый хор. - Не может быть, - сказала Урсула. - Разве что кончилось действие таблеток. - _Что_ у тебя в корзине? - спросил я. - Ничего особенного, просто подарок для одного человека. Она наклонилась, подняла крышку и извлекла из корзинки крохотного мопса с огромными черными глазами. Я был потрясен. Борнмутские любители музыки очень серьезно относились к концертам, меньше всего на свете они желали и допускали, чтобы в священные покои вторгались собаки. - Черт возьми! - сказала Урсула, глядя на очаровательную мордочку мопса. - Действие таблеток кончилось. - Слышишь, немедленно посади его обратно в корзину, - прошипел я. - Тс-с-с! - шикали на нас со всех сторон. Урсула наклонилась, чтобы вернуть щенка в корзину, он широко зевнул, потом вдруг дернулся, и она выпустила его. - О-о-о! - пропищала Урсула. - Я уронила его! Уронила! - Замолчи! - рявкнул я. Шиканье продолжалось. Я нагнулся, пытаясь нащупать щенка, однако мопсик, явно ободренный тем, что вырвался из заточения, уже трусил мимо кресел, сквозь лес из чужих ног. - Что мы теперь будем _делать_? - спросила Урсула. - Вот что, ты лучше помалкивай, - ответил я. - Заткнись и предоставь действовать мне. Шиканье не прекращалось. Мы помолчали, я лихорадочно соображал. Как отыскать щенка мопса среди всех этих кресел и ног, не срывая концерт? - Придется оставить его в покое, - заключил я. - Я поищу после концерта, когда все разойдутся. - Ты что! - всколыхнулась Урсула. - Разве можно бросить вот так этого крошку, на него могут наступить, могут его покалечить. - Хорошо, а что ты сейчас предлагаешь мне делать? - Тс-с-с! - неслось отовсюду. - Пойди отыщи его среди этой чащи кресел и ног, - продолжал я. - Но дорогой, ты обязан его найти. Ему так страшно, страшно одиноко. "Одиноко среди семи сотен людей в зале", - подумал я. - Ладно, сделаю вид, что мне понадобилось пойти в уборную. - Чудесная идея, - просияла Урсула. - Наверно, он как раз в ту сторону направился. Встав на ноги, я прошел сквозь строй негодующих лиц и произносимых вполголоса проклятий. Очутившись в проходе, прямо перед собой увидел мопсика, который, присел, как приседают щенята до того, как научатся поднимать ножку, и по