ть замечательный красавец - мужчина. Звали его Мочалка, и был он - вдовец. НЕ ЛЕТИТ ЛИ КУРИЦА? Люди!!! У меня было видение!! Иисус сошел ко мне прямо с картинки, висящей у меня в ванной комнате! Он сказал: СЫН МОЙ!!! ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ЗАНЯТОЙ ЧЕЛОВЕК!!! И исчез!!! Том Уэйтс в переводе Билли. Мочалка был добрый и прекрасный. Похож на моего американского мужа, из князей. И оба они смахивали на Керка Дугласа в кинофильме "Спартак". В общем, - настоящая мечта любой Бедной девушки. Никто и никогда не мог меня лучше Мочалки рассмешить - он умел рассказывать удивительные истории. Кроме того, Мочалка был художником и рисовал очень красивые картины - красно-сине-золотые - огромные! Жил он прямо возле "Самовара" - все в той же "Адовой кухне", на углу Пятидесятой и Десятой в огромном доме в дешевой муниципальной квартире. Поскольку он был вдовец - я сразу взялась жалеть и ухаживать. Я варила борщ и делала салат. Конешно, я сразу возмечтала выйти за Мочалку замуж - и САМОЙ СЕБЕ я казалась - просто идеальной невестой. Мы с ним по-настоящему подружились - гуляли по городу, слушали джаз. Он привел меня в крошечный подвальчик под названием "Смолс" - там прокатывали свои новые вещи все лучшие джазовые группы Нью-Йорка. Начинали они в одиннадцать вечера и играли чуть ли не до восьми утра. Иногда на сцене было пятнадцать человек, а в зале - трое! Все равно считалось - что там, в "Смолс" - эти трое слушателей - ТАКИЕ, что перед ними незападло играть весь вечер целому оркестру. Мочалины родственники меня тоже полюбили. Я часто оставалась ночевать в его квартире после "Самовара", но просто как сестра - в другой комнате. Время шло, но ничего между нами не происходило. Правда, мы целовались на улице, но как только входили в дом, Мочалка мрачнел, прекращал рассказывать истории и начинал молиться. Он был дико верующий! И меня уговаривал креститься. Говорил, что спать с женщиной он может только после женитьбы, а женится ему надо обязательно церковным браком. Молитвы он читал в моем присутствии, чтобы Бог укрепил его, и он бы как-нибудь нечаянно меня - некрещеную и невенчанную - не трахнул. Сядет, бывало напротив - и молиться. А потом идет спать в свою комнату. А я не хотела креститься. Замуж за Мочалку - очень хотела. И хотела в церковь ходить, в одну - маленькую. Потому что там был такой веселый батюшка - отец Михаил. Мне иногда приходилось с ним встречаться в гостях - я все думала - на кого же он похож? На батюшку не похож и на раввина - тоже, а похож он на Веселого Фриара Тука из "Робин Гуда" - вот на кого! Там в Нью-Йорке, в Манхэттене - три русские церкви. Одна - Московско-Патриаршья. Туда ходят дипломаты и всякое правительство, если приезжает, и Митьки туда ходят, и Мочалка туда ходил. И сейчас ходит. В общем, - там Совок и Гэбуха. Вторая - злоебучая Русская зарубежная церковь. Там - казаки, всякие нацистские преступники, "Ди.Пи", вторая волна, дивизия "Галичина" - ну понятно. Третья - с веселым еврейским батюшкой, учеником отца Александра Меня - в просторечии называется просто "жидовская", а на самом деле - очень длинно: Американская русская автокефальная церковь. Это - церковь первых русских поселенцев на Аляске. Можно сказать церковь ПЕРВОЙ ЗИМЫ. Там, на Аляске - они поставили церковь и отпросили себе у московского патриарха вот эту самую автокефалию. Не знаю что это, но, скорее всего - самоуправление. Служба там на двух языках и вообще очень много экуменизма. Туда ходят крещеные жиды, прощеные воры и все прочие леченые кони, наш брат - богема. Мне давно хотелось туда ходить - но там, в Нью-Йорке - все время конфликт крещеных евреев с некрещеными и мне хотелось от всего этого держаться подальше. Я вот хожу себе в кабак и горя не знаю. Хотя по мере затягивания души злобностью, как грязью, меня все больше и больше тянуло в церковь - как в прачешную. Там в России я в первый раз пришла в церковь одна в 7 лет - у меня был важный вопрос. Церковь была близко от дома - я пришла и сказала бабкам, что мне надо поговорить с батюшкой. И настаивала на этом, пока они куда-то за батюшкой не сбегали. Я уже бывала в церкви до этого - с папой, он меня водил показывать иконы. И про Бога я знала, что он есть - дома у нас было огромное Евангелие - то самое из "Тома Сойера" - с рисунками Гюстава Доре. Я его часто разглядывала и всю эту историю хорошо к семи годам уже хорошо знала, в отличие от многих своих сверстников, впервые узнавших, как дело было, из оперы "Чизус Крайст- Супер стар". И еще от дедушки я знала, что молиться надо Святому Николе - он за нас, за моряков. Батюшка вышел - лицо у него было прекрасное, это я помню. Я ему сразу объяснила, что не крещусь - потому что некрещеная, а некрещеная потому что мы - евреи и нам этого нельзя. А еще я знаю, что Бог есть. Нам евреям вообще-то полагается ходить в синагогу - вот и бабушке каждый раз кричат в магазине: "Шла бы ты в свою синагогу!" - она потом смеется - потому что она - армянка и ей-то как раз надо в церковь ходить. Но она в Бога не очень верит. А я - верю очень. Я бы пошла в синагогу, но она далеко, а церковь рядом, и я думаю, что Бог везде одинаковый. У меня вот - важный вопрос: - Я прочла поэму Веры Инбер - про Блокаду, и там описано как у маленького шестилетнего мальчика бомбой оторвало руки, и больше он не мог играть в мяч, а только смотрел, как другие дети играют. Когда дети умирают - это понятно - Бог просто берет их к себе, и они там, на небе гуляют по саду - им хорошо и весело. А тут что? Ведь этому мальчику очень плохо! Он же долго еще маленький. Разве Бог может быть такой злой? Вы знаете, зачем он так поступил? - Нет, не знаю. Я тоже все время спрашиваю, и жду, что Он мне ответит, а Он не отвечает. Самое главное - это то, что ты пришла сюда. И не важно крещенная ты или нет. Приходи сюда сколько хочешь. - Они меня ругают, что я некрещеная, старушки эти ваши! Я им говорю, что нам нельзя, а они ругают еще больше. - Не бойся, я им всем скажу, больше не заругают. Если всю жизнь спрашивать Его - рано или поздно Он ответит... главное, не переставай спрашивать... - Ладно. Ой, еще покажите мне, пожалуйста, Святого Николу - дедушка сказал, что Никола МОРСКОЙ внучку русского матроса никогда не бросит в беде. Мне надо обязательно молиться Святому Николе. Христу, Богородице и Николе Морскому. А я не узнаю - который тут Никола. Они все бородатые... - Дедушка твой русский, крещеный? - Дедушка--РУССКИЙ МАТРОС. Царского торгового флота. Он убежал из Парголова в тринадцать лет. Спрятался в трюме, в море его нашли - а что делать - поздно было. Пришлось его в юнги взять! (Это я уже вдохновенно вру и во дворе всем вру - про трюм, на самом деле просто приписал себе лишний год - (в четырнадцать уже брали в юнги ) и записался во флот вполне официально. - В общем, он - русский матрос, но все равно еврей, как и я. У нас все евреи - кроме бабушки. В Библии тоже ведь - все евреи. И Христос... поэтому мы можем не креститься, а просто ходить в церковь сколько захотим, да? А кто не еврей - тому креститься надо, да? Батюшка засмеялся. Я сейчас понимаю, что он был тоже - питерский ЮНОША - лет ему было - около сорока. - Не совсем так... Ты главное приходи сюда почаще... и скажи родителям и дедушке своему, что они молодцы... Я потом уже выросла и узнала, что это была знаменитая в то время церковь, к батюшке этому ездили со всего Питера - он был свой - интеллигентский. А я так туда и ходила иногда, пока мы не переехали в центр. И спрашивать я не перестаю... Потом религия окончательно вошла в моду - и модные еврейские мальчики начали креститься - ни к чему этому мне присоединяться не хотелось. Это все был тот самый кундеровский "кич" - какие то черные носатые люди, непонятно по какой причине, раздвигают сердитых церковных бабок и в первых рядах исступленно бьются лбами об пол - несерьезно все это выглядело. Особенно в ТЕ годы, когда по Москве уже в открытую ходили увешанные крадеными крестами-иконами сытые люди, вовсю разъясняющие народу, кто же тут во всем виноват, и было уже ясно - что все это - можно. Можно и модно. А тут - все наоборот. И я никуда не ходила - меня пугала вся эта разборка. Но от этих Мочалкиных молитв, я сама впала в полную экзальтацию, и у меня произошли две встречи, которые указали мне дорогу к дальнейшему Светлому Будущему. Первая встреча была с котом. У Мочалки жил огромный толстый черный кот с дико-желтыми глазами. Я боялась его как огня - он еще и царапался к тому же. А мне - С КОТАМИ НЕЛЬЗЯ! У меня на них аллергия. Это - ужасно, потому что почти все хорошие люди на свете - имеют котов. Кот - удобный объект любви - лучше собаки, потому что с ним гулять не нужно. И все способные к любви люди - если нет сил, или возможностей на ребенка и собаку, заводят котов - чтоб любить. Да и у меня конешно сто раз был бы кот, если бы не жуткая аллергия. Мочалка кота на ночь запирал в ванной, но иногда он вырывался. И вот просыпаюсь я однажды утром, Мочалка уже на работу ушел, а у меня прямо на спинке дивана сидит этот его котище - страшный - сил нет! Скалиться и глазами сверкает. А я понимаю, что если его не унести в ванную и не запереть, то начнется чихание, кашель и весь этот ужас. Надо его как-то прогнать и в ванну загнать. А я - боюсь - потому что если его схватить - он будет царапаться. Лежу, смотрю на него. И он на меня смотрит. И вдруг в моем экзальтированном мозгу рождается страшная догадка - НИКАКОЙ ЭТО НЕ КОТ. А..... ЯСНО КТО. И вот как только я так подумала, то сразу его бояться перестала, ну то есть, я так испугалась, что немедленно вскочила, схватила его в охапку, отнесла в ванную и заперла там. Потому что я подумала: Знаешь что? Это если ты - кот, то я боюсь, что ты начнешь царапаться, а если ты... вот тут уж мне совершенно все равно - поцарапаешь ты меня или нет, потому что тебя надо победить - ну хотя бы из страха. Вторая встреча - не знаю можно ли назвать ее встречей... эта очень неприличная история, я даже не уверена - если вы, например, читаете эту книгу детям перед сном - не лучше ли эту историю пропустить. У детей могут возникнуть разные странные идеи. Говорят, что когда-то негласным распоряжением "есть мнение..." - во всех детских садах сняли портреты маленького Ильича - потому что некоторые дети считали, что, революцию сделал вот этот мальчик их возраста, и это могло привести к возникновению у них разных странных идей. В данном случае - дети тоже могут что-нибудь неверно понять. Не говоря уж о бабушках. Мне много раз говорили "Не рассказывай это никогда и никому!". Нет, расскажу. Мочалка молился все больше и больше, но дух его слабел - я все-таки очень ему нравилась. Трезвый он еще как-то держался, а в пьяном виде - ему было совсем трудно. Тут нужно опять лирически отступить и пересказать самую чудесную из всех Мочалкиных историй - про смерть председателя. Смерть председателя. Там было про каких-то важных шишек из Москвы, у которых было такое развлечение - они ездили к одному своему знакомому на конзавод. Он кем-то работал на конзаводе. Конюхом, наверное - нет, вспомнила - КОНОВОДОМ! В общем, они приезжали к нему и садились там, прямо на конзаводе, бухать. И вот однажды им захотелось поглядеть, как ебутся кони - это ведь здорово, когда кони ебутся. А с ними пил председатель - Тихон Петрович. Вот привели коней, а конь - породистый и он сам в кобылу залазить не может. Тогда эти ответственные работники и говорят: - Ну-ка, Тихон Петрович, помоги ему. Председатель встает. Все они пьяные уже в стельку, и одет он в исподнее - штаны и длинную рубаху. На груди у него (даром, что председатель - коммунист) - нательный крест на гайтане - это такой кожаный шнурок. И вот берет он коня и начинает вставлять его в кобылу, вставляет и случайно конский хуй продевает сквозь этот самый гайтан, и в тот момент, когда конь вошел и - пошла у них ебля коромыслом, люди видят - Тихон Петрович задергался, как сумасшедший на своем шнурке, как на удавке и через несколько секунд - помер. Удушился. Никто ничего сделать и не успел. Вот такая история и странным образом она переплетается с той, которая случилась со мной. С появлением в моей жизни Мочалки, мелкие бесы невероятно активизировались - ведь им не с кем так весело не играется, как вот с такими, которые исступленно молятся - вспомните, "Вий" например. Мочалка был для них - настоящий праздник. И вот однажды, выпив лишнего, он полностью не выдержал и поплыл. В мою сторону. Начал меня обнимать, целовать... ну опять дело было на мази - и я даже с интересом ждала - чего ж в этот то раз случится... но ТАКОГО - уж никак не предполагала. Мочалка решил меня, как следует приласкать, наклонился над моими чреслами... а на груди у него все на том же гайтане висел крест. Он, шатаясь от пьянства, наклонился надо мной совсем низко, раздвинул мои колени ... и вдруг я почувствовала, что внутри у меня что-то твердое и острое! Я испугалась и захлопнула колени, и тут голова Мочалки дернулась... ужас какой! Я поняла, что это захлопнулось у меня внутри. В общем, тут уж я совсем расстроилась, заплакала и велела ему уходить немедленно в другую комнату. Он довольно быстро уснул, да и вообще по пьяной лавочке не придал этому событию особого значения, а я все лежала и думала: К чему бы это? Коты на диванах... кресты в ... что все это значит? У меня никогда не бывает долгого стояния в раздумье перед камнем "Налево пойдешь... Направо пойдешь..." - если внимательно поглядеть на эти дорожки - всегда заметишь, что на одной из них валяется, ну, например твой детский ботиночек или что-нибудь в таком духе и ясно, что идти надо туда и только туда. В общем, я решила креститься, но только, как-нибудь минуя именно ту церковь и того батюшку, которые были так милы моему сердцу. Там нужно было заниматься Православием, и все крещеные русские евреи страдали повышенной экзальтацией. Они полностью ощущали себя теми - первыми христианами, которых вот сейчас схватят и выпустят на манеж с дикими зверями, или начнут колесовать. А их вместо этого всего лишь отлучали от повышенной пайки - делов-то! Кроме того, многие из них произносили с надрывом: "Я, как христианин!..." - а это звучит, таким уж кундеровским кичем - ну, невозможно себе представить, Иисуса, который так говорит. А зато легко себе представить Великого Инквизитора - он завинчивает испанский сапожок и повторяет: "Я как христианин, обязан...". Поэтому я пошла в Русскую зарубежную церковь, где меня никто не знал. По блату. Блат был Жорка-Конокрад - молодой расстрига (тоже наследство Кузьминского), выгнанный из семинарии за соблазнение казенных сирот. Это был мой крестный отец. Он сильно прилепился к Русской Зарубежной и устроил мне там по дружбе - чтоб можно было не заниматься. Крестную мать я выбрала по красоте - высокую украинскую девушку Олю, лицом она была вылитая старинная икона. При этом она была некрещеная и дико агрессивная - пошла однажды со мной в мою церковь на исповедь и потом долго возмущалась, что батюшка не велел ей жить с чужим мужем - утверждая, что это грех. - Наглость, какая! Сам бы попробовал жить один как перст в этой подлой Америке! Батюшка был очень старый дедушка - отец Дмитрий. Он выдал мне длинную белую рубаху и велел лечь в ванну - настоящую, большую старую ванну, которая стояла в крестильной комнате. Прямо в рубахе. Потом он окунул меня туда с головой - на секунду. И читал всякие молитвы. Еще водил моих крестных родителей вокруг ванны кругами. Там в этой Русской зарубежной все было очень капитально и вообще как положено. Но зато бабки отличались такой злобностью, что однажды мне даже пришлось сказать одной из них строгим голосом, что я, собственно говоря, пришла в гости вовсе не к ней. Все равно я иногда туда заходила - только там была наша главная питерская Бедная девушка - Ксения Блаженная. В Московскую церковь я тоже приходила - на Рождество - там был огромный зал и пел настоящий хор, и все-все наши разбойники, блудницы и мытари собирались в этот день - торжественные и нарядные. Работницы топлессов надевали белые платочки, а бандюги - черные рубашечки. И все мирились - ну кто-кого недострелял. Но стоять там среди этих Бедных девушек было так хорошо. Вообще - в любой церкви хорошо. Но я стала ходить в ту, что давно мне приглянулась, в Автокефальную. Там снаружи не было никакого здания - просто дверь с крестом, а внутри - крошечная церковь. И хор - человек пять - шесть. Регентша была ливанская христианка. Я приходила каждую субботу и стояла всю вечерню. Стояла и молилась. Я знаю только одну молитву "Отче наш", читаю ее всю жизнь, каждый вечер и даже сочинила о ней сказку "Курица". У меня везде - курица. (Ну там, где не яблоко или Пушкин). Но в этот раз я молилась не "Отче нашем", а просто строчкой из Галича, потому что у меня была особая просьба, и эта строчка как нельзя лучше отражала суть дела: Все я, Боже, получил сполна Где, в которой расписаться ведомости? Об одном прошу, спаси тот ненависти. Мне не причитается она. Ничего такого "сполна" я, слава Богу, не получала, но для рифмы и красоты молилась именно так. Я старательно молилась целых полгода, и постепенно меня стало потихоньку отпускать. Не чувство одиночества, оно не ушло - я не вписалась в их церковно-общинную жизнь с чаями и пирогами - очень светлую, но совсем для меня чужую. Так и осталась в "Самоваре". Но злобное отчаянье стало отступать. Ничего не изменилось - вокруг меня, но что-то стало меняться внутри. Прачешная сработала. Во-первых, ты стоишь там и думаешь - под это пение и глядя на все эти иконы. Там в той церкви была фреска - высоко под потолком - я все пыталась ее разглядеть, и сослепу, мне казалось, что там изображен какой-то трамвай - вот такие два красных вагончика, и в них люди. Почему? В Нью-Йорке трамвая нет, а есть в Бостоне. Самый что ни на есть настоящий красный - НАШ РУССКИЙ ТРАМВАЙ (не хуже березки). Из Бостона как раз приезжал каждую субботу наш батюшка - отец Михаил. Там в церкви работала его мама - Валентина Петровна. Я стояла и думала, что Бог - каждую субботу приезжает из Бостона на трамвае с мамашей и сотоварищи. И потом объезжает всю землю на трамвае. И тут я подумала, что ему видно очень трудно и за всем не уследить - на трамвае далеко не уедешь. Да и на раздаче тяжело стоять, если руки проткнуты гвоздями. Ему нужно много, много, много помощников. И, наверное, мои мелкие бесы - это вовсе ангелы, ну такие ангелы - дворняжки, и они кусают за ноги, они давно уже пытаются заставить меня перестать стоять в очереди и ныть, что мне горбушку недодали, а начать самой как-то приводить жизнь в порядок. Сначала внутри себя, потом понемножку вокруг, ну сколько смогу. В общем, то если бы каждый так поступил - наверное, стало бы Царство Божье на земле. Но каждому - некогда, а мне это явно подходило, просто раньше как-то не догадалась. Потом служба кончилась, я подошла и разглядела эту фреску - конешно, никакой не трамвай - просто домики такие специальные - с обратной перспективой. Пострадать за свое крещение, мне так и не пришлось, хотя как только наступило лето - всем стало очевидно, что я хожу с крестом - в то лето носили индийские платья с огромными декольте, и как бы низко он не висел (нельзя же совсем на пупе носить, как покойный председатель Тихон Петрович - вот он и допрыгался!), все равно был виден и желающие схватиться за него лапой, с каким-нибудь упреком, не переводились. Но я тут же бойко отвечала, что мать моей матери - армянка - христианка и по еврейским законам - я никакая не еврейка. Это - чистая правда, но зато по армянским законам - я никакая не армянка - так как у них все считается по отцу. Но никаких армян вокруг не было, а были, как обычно только евреи и русские. Евреи были крещеные и некрещеные, а русские, как обычно, делились на антисемитов и юдофилов - и никого в середине - так что им всем было, что сказать по моему поводу. Но я, обозначив себя, как жертву религиозного парадокса, от всех этих бесед отбоярилась. А между тем, у меня собственное мнение по этому вопросу - но я не люблю спорить с людьми на всякие серьезные темы. Я не люблю латинизмов, да и владею ими плохо - и в результате, меня может кто угодно переспорить - а хули ж не переспорить - когда сыпешь непонятными словами. Поэтому я не люблю споры и даже вообще простые разговоры недолюбливаю, а предпочитаю, чтобы беседа со мной носила характер моего монолога. Для этого нужно читать проповеди или, на худой конец, писать философские трактаты. Насчет евреев и России мне как раз пришлось записать все свои мысли на бумажку - записала я их прошлым летом в Захар Михалычевой квартире, потому что он все время уходил и оставлял меня одну. И было много времени, для приведения в порядок разных разрозненных мыслей, которые давно уж брезжили тут и там. Я уже писала, что, по моему мнению, слово "выкрест" - в современном мире являет собою не еврея, нацепившего на себя крест, а любого россиянина отцепившего от себя Русскую идею. А Русская идея для меня на сегодняшний день полностью совпадает с той, которую когда-то принято было называть Еврейской. Все это звучит сложно и запутанно, но для этого я навела порядок, и вышел трактат, а название - не мое! Его придумал Володя Мандельсман - тот самый человек, который всем запомнился на похоронах Иосифа Бродского - лохматый красавец, похожий на статую Зевса, он заламывал шапку и горестно восклицал: Умер! Не успел мне справку, что я гений подписать! Кто теперь поверит без его подписи! Если вам никогда не приходилось делать себе в Америке грин-карту по гениальности - то вы конешно, не поймете всю глубину Володиной утраты, но вот там у нас в Джерси-Сити, в доме где живут художники со всего мира - и почти все они проходили эту сложнейшею процедуру, собирания бумажек (оказывается доказать, что ты - гений, все же труднее, чем доказать, что ты - еврей), никто бы Володиному поведению не удивился. В результате, все как-то утряслось - справка, оказывается, уже была готова, она просто затерялась в гардеробе "Русского Самовара". Во всяком случае, я Володе выдаю личную справку, что он гений - от имени Джульетты (и Духов!) - потому, что он придумал чудное название для моего философского трактата: "Евреи и Россия. Двести - вместе!" ЕВРЕИ И РОССИЯ. ДВЕСТИ - ВМЕСТЕ! Мы не сеем Мы не пашем Мы валяем дурака- С колокольни Хуем машем, Разгоняем облака! Частушка. ЕВРЕИ - это программа, внутри программы ЧЕЛОВЕК, рассчитанная на энное колличество лет. Цель ее - дальнейшее созидание человека, отрывания его от животного в сторону БОГА. Евреи - БЫЛИ ЗАДУМАНЫ как носители совести, высокой духовности и особой способности к сопереживанию. Вышеперечисленные качества усиливаются через боль и страдания. Не испытавший боли вряд ли сможет ей до конца сопереживать. Отсюда - БОГОИЗБРАННЫЙ народ, отсюда - ЗАВЕТ, т.е. договор о сотрудничестве, договор о ЛЮБВИ как о высшей точке человеческого бытия, договор, который окончательно перестал выполняться одной из сторон в прошедшем веке. Всякая программа имеет конец. Иудаизм утверждает, что в конце ВСЕГО, последними на земле останутся евреи, и поразительным образом, христианство - с этим соглашается. Это кажется странным, но если принять мою теорию - все становится на свои места - может уйти племя, раствориться этнос, но программа "ЕВРЕИ" - останется до конца программы "ЧЕЛОВЕК". Этнос, к которому я имею счастье принадлежать, долгие века и годы являлся основным носителем этой программы, но на сегодняшний день он устал. Он ветшает, и я чувствую, как старая кровь тянет к земле - прочь от неба, к телу - прочь от духа. Слишком долго евреи тащили возок. ОСЛИК УСТАЛ. ВОЗНИЦА понимает это и вот уже несколько веков ищет место, куда можно "влить" - "слить", евреев. Он пробовал в Испании, там ПОЧТИ вышло, но - не вышло, а вышло только ФЛАМЕНКО - самая сильная музыка боли и любви, которая есть на земле. И эта смесь еврейской, цыганской и мавританской боли, теперь называется испанской душой. Пробовал с немцами, с поляками, все это брожение по Европе, короткое, (мы не осознаем, насколько короткое - насколько ничтожный промежуток времени - вся НАША эра). Все это были "ПРИМЕРКИ", куда бы, в кого бы нас поместить. Двести лет назад с Польшей попали сюда. Польшу сдали Екатерине с евреями. Нащупывание очередного места. История тут была ПОДХОДЯЩАЯ. Ненависть и сквозь нее - любовь. Рабство, пригнувшее чувство собственного достоинства, но пригнувшее и гордыню. Трусость, но если храбрость - то отчаянная. Покорность, но если желание воли - то смертельное, неостановимое. Зависть, повсеместно разъедающая народ, как болезнь, и жалость, необдуманная и нерациональная, но, повсеместно врачующая. Пьянство и лень. Необязательность и долготерпение. Неумение совершать завершенные действия - следствие не столько лени, сколько самого определяющего качества данной местности - мечтательства. Мечтательство российское сильнее и зависти и жалости. От него и лень, для него и пьянство... МЕЧТАТЕЛЬСТВО - суть пребывание не вполне на земле этой грешной. Это - уже в сторону неба. Это - подходило. И вот двести лет назад приблизились к друг другу: РОССИЯ и ЕВРЕИ. Для реализации задуманной идеи, евреи должны были приблизиться к России ФИЗИЧЕСКИ, чтобы влить себя, свою силу, свою выживаемость, свое первобытное чувство роду-племени, не снизу - от люмпена, не сверху - из отдела кадров, а изнутри - из женского лона, из веками проверенного еврейского-цыганского правила: если ты лег с НАШЕЙ женщиной, дитя - НАШЕ. Россия практиковала это правило и прежде, хоть никогда прежде не декларировала. Так входили в нее и навеки оставляли в ней себя - и половцы, и татары. В 20-м веке наступил черед евреев - Бог нашел, наконец, место, куда их можно влить и начал эту тяжелую и кровавую операцию. Сначала - Революция. Она уничтожила сословный и религиозный запрет. Она уничтожила значительную часть населения России. Голод на Украине - при этом некоторое количество евреев уцелело, потому что до всеобщего голодного мора ушло из местечек в города, ушло в центр России - вслед за СВОЕЙ революцией. Конешно, ушли те, кто посильнее, кого решено было оставить "на развод". Ушедшие в центральную Россию с Украины, из Белоруссии, Литвы, Молдавии, многие из них спаслись от дальнейшей своей "еврейской" судьбы. По большому счету - ТОЛЬКО они и спаслись. Это случилось в середине прошлого века. Евреям пришел конец. Они больше не годились ЕМУ - для любви. Нищие хасиды погрязли в фарисействе, богатые лавошники - в золоте, ученые ассимилянты в науках и искусствах, но никто из них больше не думал о любви. Любовь ушла вместе с болью. И тогда ОН сдал их. Убрал. 80% европейского еврейства убрал смертию. Сожженными младенцами. Мне кажется кощунством обвинять в этом немцев. Молодые немцы - посажены на "гилти трип" - это несправедливо. И у России, и у евреев всегда были сложно-родственные отношения с Германией. Для меня Германия началась не с Гитлера и фашистов, а с дедушкиной фразы: Русский моряк всегда знал - в Гамбурге - уже дома. И всю жизнь - уже ПОСЛЕ ВСЕГО, он все хотел хоть на часок очутиться ДОМА - в Гамбурге. Не с Гитлера началась для меня Германия, и не Гитлером кончились евреи. Все, что происходило в прошедшем веке и с Россией и с евреями носит характер такого апокалипсического кошмара, что трудно приписать это людской воле. Легче представить себе, что все это было задумано и организовано свыше и для некоей высшей идеи. Ради которой Достоевский не согласен пролить слезу ребенка и я - НЕ СОГЛАСНА! Я лишь только осмеливаюсь утверждать, что нашего с Федор Михалычем согласия как обычно - не спрашивали. Там разбирались - СВОИ. Хоть по нашему неразумному разумению - после Иисуса, Бог не может быть - ТАКОЙ, но вся история человечества учит нас, что Он часто бывает ТАКОЙ. Стало быть, убрал смертию - почти всех. А там, в Америке - убрал сытостью и покоем. Там длиннополые хасиды - они теперь герои кинокомедий, и цветущий, переливающийся Аппер Ист-сайд, молодое поколение которого, из всех богов более всего тяготеет к Микки-Маусу, но все еще помнит, что надо возбуждаться и прихлопывать при звуках не "Янки Дудль", но "Хавы Нагила". За всех младенцев немецкому правительству по-деловому выставили счет, и все пронумерованные запястья подлежат не ПРОЩЕНИЮ, но ОПЛАТЕ. Как в "Русской правде" ...надцатого века: "Кто убьет смерда, платит пять гривен..." Все это может быть правильно и разумно - но это больше не ЕВРЕИ. Это - ряженые. И даже на оперу не тянет - оперетта. Есть еще одно место с евреями. Сразу после "уборки", главы европейских государств стали думать, куда бы деть остатки евреев, порядком всем надоевших, за время своего блуждания по Европе, с нытьем о любви и совести. Подумали и придумали карточный домик в пустыне. В надежде, что арабы добьют всех, кого Гитлер не добил. Конешно, евреи поехали туда, им ведь дали понять, что спасшихся, назад НЕ ПУСТЯТ. Все места заняты. Коренным населением. Поехали. И арабы - добили бы. Если б не Америка - она стала платить за карточный домик. ИЗ СВОИХ СООБРАЖЕНИЙ. Финансово - политических, как положено Америке. Никоим образом не сентиментальных. Во всех случаях, Европа вздохнула спокойно, решив, что евреи частично сброшены в Америку и частично в Израиль, а она - Европа, (о чем и мечтал Гитлер) - ЮДЕНФРАЙ. Святой Никола, я знаю, там у тебя, в раю хранится Гитлер - не усатый, а тот маленький, у мамы на руках - ты, как только он подрастет и начнет понимать по-русски, передай ему от меня вот что: ХУЙ ТЕБЕ, А НЕ ЮДЕНФРАЙ! Это не только от меня, а от всех евреев, которые живут сейчас в Германии и говорят по-русски. Потому что на самом деле вышло вот что: ЕВРЕИ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ОСТАЛИСЬ. Там, в России. Прикрытые Россией. Спрятанные от Гитлера. Дети местечек - наши бабушки и дедушки. Бабушки - кто в блокаде, кто в эвакуации - распускали над своими носатыми птенцами посиневшие куриные крылья. Дедушки - почти все воевали. Но это тоже был шанс на жизнь. Мои, оба вытянули счастливый билет. Дедушке столяру еще в финскую влетела в голову такая пуля, что сначала его год держали в госпитале, а потом отправили на военный завод, на фронт больше было нельзя - он стал глухим на одно ухо. Тот дед был - ПЕХОТА. Пехота - это часть населения, которая всегда по фигу всем остальным. Шанс ее - невелик. И повыбивало русскую пехоту в ту войну, наверное, так же, как европейских евреев - на 80%. А второй - военкор, которые " с лейкой и с блокнотом, а то и с пулеметом первыми врывались в города" - он воевал до конца и по большей части - с пулеметом. Этот дед был отчаянно храбрый, но все же шанс выжить у него - военкора был чуть больше, чем у пехоты. Но зато именно ему и светил верный шанс сгинуть в СВОИХ-НАШИХ лагерях. У столярного дедушки - ЭТОТ шанс был меньше. Он однажды получил партбилет году в двадцать четвертом, но вскоре его потерял, и бабушка уговорила его не пытаться его восстановить и никому не рассказывать, о том, что был в партии. В двадцать четвертом еще многим казалось, что и революция, и партия, и власть - еврейские. Но - не моей бабушке. Она считала, что еврейской власти НЕ БЫВАЕТ, и порядошному еврею надо держаться подальше от любой власти... Дед был столяр краснодеревщик и всю жизнь провел в реставрационных мастерских Русского музея. Наверное, он и был первый художник в нашем роду. А первый писатель - тот второй революционный дедушка. В тридцать седьмом он был редактором главной газеты Красноярского края. Тогда он убежал в первый раз. Ночью, за час до того как за ним пришли. Убежал в Москву к брату, за справедливостью. Справедливость по поводу, отдельно взятого, явившегося из невнятной местности "величиной с шестнадцать Франций", дедушки - восторжествовала. ( Остальные братья и сестры в ту пору жили в Москве - их всех повязали). А в сорок седьмом он второй раз убежал - уже из Питера, из "Вечерки" - штурманом в Мурманск на селедошный флот. Окажись пуля первого деда не умница, а, как положено, дура - отец все равно бы жил - он к началу войны уже родился. Но если бы другого деда забрали тогда, в Красноярском крае - мать моя могла бы запросто сгинуть в детдоме для детей врагов народа. Так что я живу на этом свете, благодаря могучему инстинкту самосохранения революционного дедушки. Живу - ОСТАТКОМ, ошметком ашкеназского племени и ощущаю себя - отвечающей ЗА ВСЕХ. За тех, у кого этот инстинкт вовремя не сработал. Но выходит, что не сработал почти у всех - там в Европе. Не одна я спрашиваю - отчего так случилось? Это не могло случиться само собой. Все они ушли, потому что им нужно было УЙТИ. А нам - нужно было остаться. Многие, которые из евреев, выжили и в СВОЕЙ-НАШЕЙ мясорубке. Взять хотя бы секцию переводчиков. В разоблачительных статьях сорок седьмого года неоднократно указывалось, что подлые "космополиты" ОКОПАЛИСЬ именно там. И этот ОКОП действительно помог, в отличие от другого - детской литературы, в которой, по наивности, тоже ОКОПАЛИСЬ многие, в том числе и несчастные обэриуты. В детском окопе удалось создать великую школу детской литературы, (так же как в переводном - продолжить великую школу перевода), но выжить - не удалось. Сталин заметил, что эти ребята ПОРТЯТ ДЕТОК, а это все равно, что, в прежние времена, девок портить - грех, караемый смертью. И вместо реквиема - ДЕТСКИМ поэтам, ДЕТСКАЯ песенка Вероники Долиной: Их вывели во двор поодиночке, И не было с тех пор от них ни строчки... Это - про Хармса в блокадном Ленинграде. А расстрел Еврейского антифашисткого комитета и вовсе носит странное название "НОЧЬ ПОЭТОВ" - потому что именно в эту ночь - в чистом поле была расстреляна "Книга бессмыслиц" нашего детства про "...оставил на столе деревянный пистолет..." и про "...Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят..." А из переводчиков многие выжили. Маленькая книжечка тридцать седьмого года: Киплинг - "певец апологии империалистического хищничества", НАШ Киплинг - Оношкович-Яцына, Гутнер, Фроман, Фиш... Кто они? Что с ними стало? Из фамилий даже неясно - кто мужчина, а кто женщина. Фиш почему-то снабжен полным именем - Геннадий. А мое любимое всегда БЫЛО - Оношкович-Яцына. И Костя Кузьминский рассказал: Это - женщина. И как раз жена Геннадия Фиша! Из девочек гумилевского семинара поэзии. Помните, Ирина Одоевцева рассказывает, как он учил их, ни в коем случае не становится грибами, которые называются "подАХМАТОВки. (Кто бы моим ровесникам рассказал про грибы "подоОСИновики"!) Наш "Киплинг" Гумилев - успел выучить своих девочек - мальчиков, хватило на НАШЕГО Киплинга. Жива ли Оношкович-Яцына? В шестидесятые была жива, и это уже великое счастье... Вокруг переводной поэзии остроумные евреи придумали целую систему выживания: Один переводил какого-нибудь французского поэта шестнадцатого века, другой, в качестве литературоведа писал статьи об этом поэте, третий же писал о великолепном искусстве переводчика. При этом французский поэт был лирик, воспевающий какую-нибудь даму или наоборот яростный любитель каких-нибудь НАШИХ ФРАНЦУЗСКИХ БЕРЕЗОК. ( Или что там у них полагается? Можжевельник?) Таким образом, на одной французской могилке шестнадцатого века могли выжить и выкормить потомство целых "ТРИ ЖИДА В ДВА РЯДА". При этом я думаю, что некоторые французские могилки были фальшивыми - поэтов никогда не существовало, и их сочинили сами переводчики. Так эти хитрые ребята дотянули до сорок седьмого года в полном ладу одновременно, и с собственной совестью художника, и с окружающей бессовестной идеологией. В сорок седьмом, поняв, что брать их НЕ ЗА ЧТО, начали брать - за то, что еврей. Но это опять давало - чуть больший шанс на жизнь, из севших в сорок седьмом, многим удалось дотянуть живыми до пятьдесят третьего, когда смерть начала отступать от лагерей. Шесть лет - не двадцать пять и не семнадцать. Сквозь все пытки, допросы и столыпинские вагоны, все равно - шанс был. Многие выжили и вернулись. Они то и завезли в Питер мат, в качестве разговорного языка литературной интеллигенции. Они, городской народ, узнали его там - на лесоповале и влюбились. Ну, как было не влюбиться, им, повенчанным с русским языком в семнадцатом году, (брачная простыня была красная, как положено). И с тех пор благоговейно вслушивающимся в каждый его закоулок. Я не утверждаю, что юных питерских барышень надо обучать мату. Конешно нет, пусть вырастают новые "смолянки" или Достоевские Настеньки. Но сама я от мата не откажусь, хотя бы в память о тех, из чьих рук я его получила, от "наших Киплингов на языке идиш". Они то и бросились тогда - после ПЕРВОЙ НОЧИ в крови, в пожаре - спасать добро. То, что они называли "добром" - бросились не к сундукам - к стишкам. К языку - главному трофею. И тряслись над ним все эти годы. НАШ Киплинг. Потом были НАШ Лорка, НАШ Селинджер... Все эти переводчики, редакторы, корректоры, Риты Райт, Норы Галь, потом уже из их рук мы получили всю свою Америку. Мы их застали уже старушками. Старушек как всегда больше, чем старичков. Секция переводчиков... Там спрятался и отец Алеши Хвостенко, рожденный в Лондоне, в семье левых эсеров. Туда вернулся и Старик Лихачев, не академик, но воспитатель целой плеяды питерских юношей. Я недавно видела всю эту компанию - "Секцию переводчиков", как нарицательное, в "Звезде", на семинаре. Смотрела на эти лица стариков и старух, кто-то еще жив - из ТЕХ лет. Они и не заметили, что вместе с языком взяли еще что-то неясное, как радиация. То ли русского Бога, то ли русскую душу... Про "Секцию переводчиков" я сочинила песню. Песню лебедям - от своего от вороньего имени. И мотивчик у нее блатной - "Нина-дочь прокурора". Воронья песня. ... Где лебеди? А лебеди ушли. А вороны? А вороны остались. Куда ушли? Куда и журавли. Зачем ушли? Чтоб крылья не достались. Марина Цветаева. "Лебединый стан" Надо что-то отвечать. Раз уж я взялась отвечать, то и отвечаю... от нас - воронов. Когда райские птицы свои перья уронят И простуженной глоткой захрипит соловей Я спою тебе милый, эту песню Воронью, Она горше отравы, а не хочешь, не пей! Гуси-лебеди жили по Лебяжьей канаве, Улетали навеки - обронили птенца, Эта песня - Воронья, она горше отравы, Но уж если разлили - допивай до конца. Говорят, мы не вправе, мы - из грязи, из пыли, Из прохожего места, из густого вранья... По Лебяжьей канаве - прежде - лебеди жили, А теперь наступили времена воронья. Наливай по еще, не грусти, малолетка, Не пришлося тебе на чужбине пропасть, Все ж Воронья Слободка - не заморская клетка, Да и голосом вышел ты в жидовскую масть... Допивай до конца - закуси, чем попало. Мухомором слоеным, черно-белым крылом, Этой песней вороньей - чердаков и подвалов, Да Лебяжьей канавкой, да соленым локтем. Этой песней лебяжьей - чердаков и подвалов, Да Вороньей канавкой, да соленым локтем. Получилось не только о евреях, но и обо всех остальных, кого революцией выплеснуло из конюхов и кухарок, в младшие научные сотрудники. Все хотели стать чем-то другим: Евреи - русскими. Крестьяне - господами. Казаки - приват-доцентами. Самое интересное, что у всех все вышло! Иногда, даже забавно - СОВЕТСКОЙ, объявляется почти вся недворянская культура - крестьянская. Ее и при Совке гнобили и теперь гоняют. А я, по старой еврейской традиции, решила побыть пока при этом сундуке... В общем, Россию гоняли сквозь строй - как обычно, в нормальном режиме времен, скажем, Ивана Грозного. Евреев - тоже, по старинке - той, еще библейской, с разбиванием младенцев об стену. Но, уже с Гражданской войны вся эта кровавая купель была общая. Заваливали друг друга по очереди - то казаки разбойников, то разбойники казаков. Кузьминский кричит, что я все сочиняю, и что после групповых изнасилований дети не родятся. Да, но это, если узнавать о том времени только из хорошей прозы. Там сплошные групповые изнасилованья. Писателям - про групповые то, всяко интересней писать. А если просто послушать мертвецов, то выходит, что в этой страшной каше шла жизнь, и пышным цветом цвела совсем другая статья: "принуждение к сожительству с использованьем..." - тут уж по-разному, кто смертью грозил, а кто и просто сулил мешок картошки. От казаков рожали евреев, а от дворян - тоже. И кто-то помешивал и помешивал большой деревянной ложкой Россию и евреев. И опять война, и опять лагеря, и опять голод... А потом вдруг странная попытка маленького Сталина, тронуть евреев - тех, что хранились у него под крылом. Он их не трогал до поры, до времени. Как всякая персона, ангажированная мелким бесом, он как-то смутно осознавал свою функцию - по сохранению остатков этого племени. И по сохранению России - вот таким, вполне моисейским способом - во тьме, в крови, не подпуская к остальному миру, и только венчая с еврейством все больше и больше. Не знаю, почему он решил их все же тронуть - одно ясно, в ту же минуту его смахнули со стола, как маленького усатого таракана. Того самого, из Чуковского. Прилетел воробышек и склевал. Тут мы как раз и родились. А вокруг стало непривычно тихо. Ни войны, ни голода, ни "черных марусь" - один только Гагарин с Белкой и Стрелкой. Кончилась репетиция Страшного Суда, с участием наших бабушек и дедушек. По Питеру прошлись так, что тут и вовсе не осталось местного населения, все чесали да чесали кровавой расческой. - Вы же и чесали! Мы и чесали - но "МЫ" уже были "ВЫ". Мы ВСЕ уже были "МЫ" и чесали "НАС". Если бы я была настоящий Исаич, я бы написала об этом книгу - с документальными свидетельствами и статистическими выкладками. Но я - Исаич-Бедная девушка. И особенно меня смущает всемирный успех его "Красного колеса". Так что я ограничусь голословными утверждениями. Вокруг нас был мир - в миру все женились уж по любви - а особенно по этой дурацкой юношеской тяге к экзотике - хоть и ясно сказано: - Не любите черный глаз, Черный глаз опасный, А любите голубой, Голубой - прекрасный! Все любились уж вовсе вперемешку - и уж вовсе по доброму согласию. В очередной раз Питер опустел в конце 70-х - и Америка получила свою первую порцию России. Тогда она еще не заметила что это - Россия. Думала, так - евреи, привычная уже напасть. Тогда в семидесятые полицейские еще не освоили выражение: "РУССКИЕ СВИНЬИ", при битье ногами по почкам. Позже это придет на смену: "ГРЯЗНЫМ ИРЛАНДЦАМ", "ГНУСНЫМ МАКАРОННИКАМ", "ЖЕЛТЫМ ОБЕЗЬЯНАМ", " КАЙКАМ" И "НИГГЕРАМ" Про русских - это уже из моих лет в Америке. Тогда, в семидесятые, из Питера отъехало много народу... Оставшиеся - опять чего-то там воевали, довоевывали свою СВОБОДУ. А потом наступила эта ПОТОМ МАЛЕНЬКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ - такая маленькая, что ее даже назвали другим словом, но все двери открылись, и мир стал ОБЩИМ. И вот тут-то, наконец, "ВЫ" стали "МЫ". Россия потянулась с котомкой на запад, не вполне осознав - чего это она бредет? НА ЗАРАБОТКИ ЧТО ЛИ? Ленивая мечтательная Россия - бессребреница, всегда довольная трешкой в кармане - на заработки - с чего бы это вдруг? А никто не догадался, что свадьба кончена и РОССИЯ теперь - ЕВРЕЙ. Ей теперь идти по свету с несносным нытьем о Боге, любви, совести, жалости... Идти с протянутой рукой, как положено блаженному юроду, навстречу миру, в котором Бога стараются заменить различными тотемами. Не важно, компьютер это, колбаса, или голливудская мелодрама - все это вещи ХОРОШИЕ, все это имеет полное право на существование, но не на ГЛАВНОМ месте, а в отсутствие Бога - немедленно выползает на ГЛАВНОЕ. Это - неправильно. Но ЕВРЕИ - они конешно этого не допустят, то есть программа, которая теперь называется не именем народа, но именем места - РОССИЯ. Когда-то русских детей унесли американские гуси-лебеди имени шестьдесят восьмого года. Тогда Америка была для нас - Великая школа свободы. Но теперь своей свободы - хоть отбавляй, а там - поражение Еврейской идеи. И пусть мелкий бес говорит, что - победа, что Еврейская идея это: КАЖДОМУ ПО КУРИЦЕ! И еще: КТО НЕ РАБОТАЕТ - ТОМУ КУРИЦУ ПОМЕНЬШЕ! Все это уже проходили, и я доподлинно утверждаю, что никогда это не было еврейской идеей. Еврейская идея говорит вот что: ОТПУСТИ ЭТУ КУРИЦУ В НЕБО - ВДРУГ ОНА ПОЛЕТИТ? ЕВРЕИ - это теперь МЫ - РОССИЯ, мы все теперь - РУССКИЕ, один общий народ. Наша кровь и плоть смешались. Мы стали сильнее. Наверное, мы теперь способны к свершению завершенных действий. Но в нас по прежнему остались жалость и мечтательство. Совесть и божеверие. Страшных мук нам, наверное, больше не положено, страшней, чем было в том веке все равно не сделаешь. Но программа - продолжается. А я евреями - с этим словом, жаль прощаться. Это было - ХОРОШЕЕ СЛОВО. Его сейчас часто можно услышать тут в Питере. Вообще в России. ЕВРЕИ - это уже не жиды и не комиссары, и не смуглые жители государства Израиль - это опять что-то безусловно СВОЕ - НАШЕ, русское, но пугающее, что-то что надо прокричать, пробить в колокол, как когда-то: ТАТАРЫ!!! И бежать! Но звонить - поздно и бежать поздно. Они вошли и надо теперь - ЭТИМ быть. Любить раскрашенного деревенского Бога. Брести с котомкой по свету. И по-прежнему, внезапно замирать посреди свершения завершенного действия, с надеждой, глядя в небо: НЕ ЛЕТИТ ЛИ КУРИЦА? МЫ ИЗ КРОНШТАДТА. Обдумавши все эти многочисленные мысли и рассортировавши их в голове, я конешно захотела их как-то донести до неразумного народа. В общем, это был уже не первый случай, кода Бедная девушка чувствует, что ей открылась высшая истина, и надо по этому поводу что-то делать. Была уже одна чудная девица, которой под деревом что-то там сообщили голоса. - Пойдем, Поля петь. По-хорошему - бутылкой по голове они не понимают. Надо пойти и рассказать им про Русскую идею. И вообще, что козлы они. Я, конешно очень храбрая, но петь-то я не умею, так что пойдем - будешь петь со мной хором. - Говорить тоже? - Только петь. Говорить, не бойся, я сама буду. Ты только стой рядом со мной, а то страшно. - Пошли! Поля почти все мои песни знала. Я договорилась с сербом Витей на какой-то неходовой будний день. Никаких гитаристов тогда не было. Я и Поля. Ну, Поля хоть - меццо-сопрано. А я - отродясь, дальше своей кухни не пела. Ладно, думаю, чего мне терять-то? У меня устоявшаяся репутация Городской Сумасшедшей, не хуже Чацкого. Нечего бояться - пора скакать к осажденному Орлеану. В это время, Костя Кузьминский выпустил мою первую книгу. Она называлась "Питерский романс", и включала в себя все мои песни о Бедных девушках и несчастной любви. Будучи еврейской Жанной Д,Арк, я решила погибнуть во имя идеи, но и одновременно как-то подзаработать. В общем, устроить презентацию этой книги. И поставить маленький спектакль. Кроме нас с Полей должны были выступить еще три человека - я хотела их показать публике. Все они должны были выйти передо мной (в роке это назвали бы "разогрев") и прочесть совершенно определенные свои вещи, которые я выбрала. Эти трое были - сам вечно опальный мэтр Кузьминский и двое людей, связанных с ним в ту пору - Володя Брук и Слава Могутин. Володя был мой близкий друг, а Славка тогда только появился в Нью-Йорке и радостно использовал любой плацдарм для выступлений. Его направил к Кузьминскому Лимон и отрадно видеть, что Славка никогда от Кузьмы не отрекся - везде его поминает как друга, и по-прежнему, сотрудничает с бруклинско-киевской компанией Костиных "деток". В общем, все эти три человека, которых трудно себе представить участниками чужого спектакля, тем не менее, согласились на этот раз пойти "под меня". Но в программке я никого из них не указала - мне хотелось посмотреть - придут ли послушать одну меня. Программку я напечатала на ксероксе и положила во всех русских местах, где прежде приходилось крушить народ бутылками. Все знали, что помимо Городской Сумасшедшей, я еще и художница. Но в программке была вовсе не выставка, а книга и концерт - что-то странное. Всем стало интересно посмотреть - что же такое Городская сумасшедшая может спеть, и в назначенный день в "Медведь" явилось человек примерно триста. Никогда больше, кроме того случая, когда ребята из "В нашу гавань приходили корабли" затащили меня в Бруклин, в театр "Миллениум", мне не приходилось выступать перед таким количеством народа. Сначала шел мой спектакль: великолепный Кузьма читал про Лысую гору, потом Брук - про "Русский Самовар", потом Славка - про бедных деток Кальвина Кляйна... А потом пришел наш с Полей черед. Мы вышли на сцену в огромных шляпах с цветами. Поля, учась в Ля Гвардии на факультете пения - на сцене бывала и прежде, а я - никогда. Непонятно было на кого смотреть. Я хотела увидеть родителей и не смогла. Там где-то были бывшие друзья - все они теперь считали, что я спятила, и сторонились меня. Но вот "старики" - родительские друзья, они меня хотя бы жалеют и пришли поддержать. Но я их никого не вижу и поэтому думаю, что все тут передо мной - козлы. Они предали нашу Русскую идею, и теперь я скажу им все. Расскажу им, какие они козлы. Сейчас я вам расскажу, что такое быть евреем. И с чего начинается разрушение личности. Это когда ты выходишь во двор на проспекте Обуховской Обороны. Тебе три года, и ты там спокойно гуляешь с другими детьми, но однажды они вдруг тебе говорят: Баба Катя не велела нам с тобой играть. Потому что ты еврей. Ты бежишь, конешно, в слезах домой и спрашиваешь - что это за такое "еврей" и нельзя ли тебе этим НЕ БЫТЬ? И вот тут все решается впервые. В три года. Что тебе твоя мама ответит? Мне ответили: -Можешь этим не быть. Но тогда тебе придется не быть нашей дочкой. Вот такой первый урок - верности СВОИМ. СВОЕМУ-НАШЕМУ. Дальше было много разного. И преодоление, и победа и вечный комплекс - если уж вписался ЭТИМ быть - без комплекса не обойдешься. Но об этом - неинтересно. Интереснее, про другую маму, которая ответила: Выйди и скажи им, что Баба Катя перепутала. Ты - русский. Особенно часто такое говорили детям от смешанных браков. Особенно мальчикам - им ведь иначе - драться! Разбитые носы и очки. На хрен это нужно. Обучение отречению. Потом мы росли и, СВОЕ-НАШЕ становилось все шире, и вот оно уже выросло из Яблока и Курицы и доросло до Пушкина. Вместило в себя Россию. Там в Питере - в 89-м году произошло ОТЛУЧЕНИЕ. Это было горько и обидно, и мы уехали. Но здесь-то никто никого не отлучает. Тут другое слово - ОТРЕЧЕНИЕ. Во имя чего? Какой такой идеи? Что сказала американская Баба Катя? Кем, кем, теперь надо быть? Ага, евреями еще можно, тогда - пробиваемся на Аппер Ист-сайд. Но самое то главное - быть АМЕРИКАНЦАМИ. ИНАЧЕ ОНИ НЕ БУДУТ С ТОБОЙ ИГРАТЬ. А слово "русский" надобно позабыть, потому что нет такого слова и вовсе, а есть "совок". Вот такое движение и в первых рядах - те мальчики, которых мамы пожалели когда-то... ДА все нормально, но только потом не пеняйте, что дети вырастут посторонними вам уродами - такая ВАША линия. Зато все без комплексов. Ладно, будьте американцами, а я вот побуду русской, потому что меня научили в три года быть евреем - ТО ЕСТЬ не отрекаться и терпеть за СВОЕ-НАШЕ, все, что причитается. Но зато дочь моя стоит рядом и петь мы сегодня будем вместе. Как старый моряк и его сын - юнга в кинофильме "Мы из Кронштадта. Говорила я еще много всего. Минут двадцать. Время от времени мне кричали из зала: Не пизди! Пой, давай! А я отвечала: -Кто там пасть разевает? Подите-ка, дайте ему в ухо! Это я делала вид, что у нас с Полей тут много единомышленников, в этой толпе. Чтоб не так страшно было. Типа, у нас тут целая шайка Борцов за Идею. Наверное, к концу моей речи - шайка уже и сделалась. В основном из Бедных девушек, которые давно уже и сами так думали, но сказать вслух не решались. А на призыв, дать в ухо, откликнулся только мой интеллигентный папа и пошел искать - кому там надо в ухо давать? Нашел кого-то, тот сразу извинился и выставил папе пиво, как пострадавшему отцу. В общем, я призывала народ к верности и преданности, а потом сказала, что лучше всего верности и преданности учат народные баллады и городские романсы - наше русское ФЛАМЕНКО. Моя двоюродная сестра Аня - вместо того, чтобы считать себя русским, евреем или американцем, плюнула на все и объиспанилась - это не трудно сделать, живя в Квинсе - рядом с колумбийским комьюнити. Она стала танцовщицей Фламенко и отвалила в Мадрид, но перед этим успела объяснить мне, что весь текст фламенко, В общем, сводится к фразе: " Она мне падла изменила, а я ей суке - нож под ребро!". Так что все эти "Поедем, красотка, кататься" и "Шумел камыш" - самое что ни на есть РУССКОЕ ФЛАМЕНКО. И суть его одна - ЗА ИЗМЕНУ - ПЛОТЮТ КРОВЬЮ! Вот я и сочиняю такие песни. И сейчас мы с Полей будем их петь. Народ к этому времени уже частично подразошелся, но и оставшийся народ подразошелся частично, потому что все уже приняли, как следует. Стало весело и мне тоже - уже не страшно. Мы с Полей, наконец, запели: Завяли в вазочке - цветы бумажные Ругалась верная твоя жена. Она сказала мне, что я - продажная, Что я - гулящая, мне грош цена. Она красивая, она высокая, Подушки мужнины пойдет взбивать, А я - напьюсь сейчас, стану веселая И вдоль по Шкиперской, пойду гулять. А мне, кто встретится, тот станет барином Видать пропащая судьба моя, Я хоть с жидом пойду, да хоть с татарином, Да хоть с извозчиком за три рубля! Пускай жена твоя - конфекты кушает Бока широкия свои растит. Быть может Бог один - меня послушает. Быть может Бог один ее простит. Вообще то там можно менять - кто кого послушает и простит. Теперь штук десять - пятнадцать моих песен все время гоняют в передаче "В нашу гавань приходили корабли" - под видом народных, и даже напечатали их в сборнике народных песен - безо всякого автора. хотя отлично знают, кто их автор, и в тот вечер, как раз и была презентация книги, где все эти тексты напечатаны. В НАСТОЯЩЕМ издательстве "Подвал" - у Кости и с НАСТОЯЩИМ копирайтом. Все равно скоро уже все скажут, что я вру, и вовсе их не сочинила, а где-то услышала. Где, интересно, я такое могла услышать? Вот такое, например, на мотив "Вывели казаки сорок тысяч лошадей...": Ой, меня убили, Ой, меня сгубили, Ой, не пожалели меня, девку молоду А я водки выпью, стану я веселой, Да разденусь голой, Да по улице пойду... А соседа встречу, Так ему отвечу: Не в моем заводе нынче глазки опускать Хочешь, чтоб любила, Пойдем со мной, милый, Будет нам могилой - моя девичья кровать Не ругайте, мама, Что иду не прямо И куда девала я свой свадебный наряд... А мне нынче, мама, нету стыда-срама, Обо мне, что хочут, Пускай люди говорят. Свадьбу мне играли - Десять дней гуляли, С нашего местечку - жид на скрипочке играл... Он меня увидел - ничем не обидел. Только душу вынул, А тело не забрал. Волос его - красный, Глаз его - опасный, Да в его картузе - звенят царские рубли. Ты Мария-Дева, тож жида любила, Расскажи, как было, а после смерть пошли... У всех народов есть баллады о том, как женщина полюбила иноверца. Но русские песни - о татарах и половцах. О татарах написана такая важная песня - первый раз я ее услышала лет в пять: на кухне шла гулянка, я засыпала, забравшись в родительскую постель, и тут пришла Жанна Ковенчук - огромная красавица - полукитаянка. Она легла рядом со мной и стала мне петь колыбельную: - Как за речкою да за Дарьею, Злы татарове дуван дуванили На дуваньице доставалася, Доставалася теща зятюшке... Дальше было про то, что он привез тещу, посадил ее качать люльку, а она поет: ...Ты по батюшке злой татарченочек, А по матушке ты русеночек, А по роду ты мне внученочек. Ведь твоя-то мать мне родная дочь Семи лет она во полон взята... Дальше дочка - ее узнает, дает ей ключи и коня, велит ей брать золота, сколько нужно хватать этого сына из люльки и бежать в Святую Русь. Маманя отвечает, что без нее не побежит. А дочка говорит, что мужа своего, татарина - не бросит и родит ему еще детей. Этого - первенца - надо везти в Россию и вырастить русским. А остальные дети - пусть будут татарами и сама она - своему "чучмеку" (так сказали бы сейчас) - верная жена. Сколько всего поместилось в эту песню. Вот она "еврейская идея" - первенца от русской матери - отдать России. Вот она идея верности - самой остаться с мужем - татарином. Вот такое СВОЕ-НАШЕ. Никто эту песню больше не помнит. Не нужна. Когда ж она стала не нужна? Может во время советской дружбы народов? Когда было все просто: стреляют в друг друга чеченец и ингуш на меже, вдруг прямо из земли вырастает товарищ Киров, берет их обоих за руки и вместе идут они строить новую жизнь. А как только товарища Кирова и Ко отменили, все немедленно бросились обратно на ту же межу, с той же винтовкой, но освобожденные от Необщего Бога, бабы, успели уже так запутать своими пездами СВОЕ-НАШЕ, что вполне пришло время для таких песен. Один вид этих, заполонивших Израиль старушек в ситцевых платочках, чего стоит... А наутро теща из Иванова, Ксенья Павловна - вела дознание... - Он откуда родом? - Да из Рыбинска... - Что рисует? - Все натуру разную. - Сам еврей? - А что? - Сиди, не рыпайся! Вот у Тоньки - без ноги да с язвою... (Вряд ли Черчилль мог предположить ЭТУ тещу - в Иерусалиме, в противогазе.) Это - Галич и вовсе не про любовь к иноверцу, а "Вальс об абстракционизме", про любовь к абстракции. О любви христианки к еврею - много баллад фламенко. Есть песни у грузин, у поляков. А по-русски еще никто не написал. Время не пришло. Не отстоялось. То есть - вот пришло и отстоялось - во мне. Я и написала. И другую - про еврейскую девушку. Ту можно спутать с "настоящей", но эту - вряд ли спутаешь - видно, что она написана кем-то, кто родился уже ПОСЛЕ ВСЕГО. -Ты бери коня, коня лучшего, Ты беги, беги мать, во Святую Русь! - Не поеду я во Святую Русь, Я с тобой дитя, не расстануся... Над зыбкой. С выцветшими синими глазами. В противогазе. Под артобстрелом. Поют смуглым детям ... Много где... СВОЕ-НАШЕ. Вот и мы с Полей пели и пели... И про Черную уточку. Это была моя последняя душевная травма - Мочалка то меня бросил! Бросил, так и не подобрав. Ушел к Нинке. Нинка - конешно апофеоз Бедной Девушки, но когда-то, брошенная мужем с двумя детьми, она от полного ужаса выучилась на компьютерщицу, и в наше время у нее уже был дом и машина. А Мочалка - говорил Гоге Ломинадзе: "Запомни, Ося, баба, должна быть устроенная!". Я то его отбила от - вообще - немолодой еврейской миллионерши. А прибила все же к своей - Нинке-компьютерщице. Нинка - очень классная, а мне все равно было обидно, и я сочинила "Уточку". Уточка черная, уточка белая, Ходит по бережку, да не плывет. Ты ж неученая, девушка бедная, Кто ж тебя, девушка замуж возьмет? Сваха не ходит, мамаша волнуется, Девушка бедная спала с лица. Вышла однажды под вечер на улицу Встала одна у резного крыльца. Только узка деревенская улочка - Не разминешься - заденешь плечом. Бедная девушка, белая уточка, Ты виновата, а он не причем. Мимо прошел, никому не просватанный, Алый жилет, за душой не гроша, Кабы не бедной была, а богатою - Всем бы красавица ты хороша. Если такого - судьбой нареченного И до утра удержать не смогла... Девушка бедная, уточка черная, В речку нырнула - да не поплыла! А Мочалка в эту Нинку по-честному влюбился. А все равно написала - от обиды. Теперь песня есть и назад ее не засунешь. Я видела, как ее поют в телевизоре, и всякие Бедные девушки по-настоящему плачут. Мочалка бросил, а я уже крещенная была. Тут уж в меня конешно РАВВИН влюбился. И главное - устроенный, вот что обидно. С домом и с машиной. Чудный красивый питерский человек Марик Гракх. Он когда в Америку приехал - давно в конце 70-х, родня стала думать - куда бы его такого - после Студии Горошевского и прочей питерской хрени - пристроить. Надо что-то артистическое. Хучь в раввины отдавай. В общем, решили в раввины отдать. А жену - в канторы. Это до добра не довело - жену в результате увел оперный тенор. А Марик выучился и стал работать в тюрьме в городе Филадельфия. Он рассказывал, что русский еврей ему там попался только один раз. Но - надолго. Это был еврейский старичок - фронтовик, он зарезал свою жену - старушку. Она его всю жизнь пилила - вот однажды нервы и не выдержали. Марик говорит, что дети на него обиделись и не хотели его навещать. Только он - раввин и навещал. Потом он переехал в Нью-Йорк и стал главным раввином знаменитого похоронного дома "Ладога". Там есть еще знаменитый "Яблоков-Кингсвей" со знаменитой рекламой, занимающей всю первую страницу "Нового Русского Слова": НИКОГДА!!! ПОХОРОННЫЙ ДОМ "ЯБЛОКОВ-КИНГСВЕЙ" НЕ ОТКАЖЕТ ЕВРЕЮ ИЗ РОССИИ! Вот так. Это поначалу пугает всех приезжих, но потом привыкаешь. Отдельно стоит какой-то православный "Безенчук" - и чувствуется укоризна в его скромном объявлении: Кресты и православные памятники. Тихон Хренов. А Мариков похоронный дом "Ладога" прославился, благодаря Марику. Он был замечательный. И сколько раз говорил, что лучшей жены, чем я ему не найти - поступай назад в иудаизм - и под хупу! Правда, после того, как я ему честно призналась, что это надо не назад, а вовсе заново и вообще ради замужества - нельзя, потому что, нечестно, он на меня все виды потерял. Только и осталась нам, что дружить и вести богословские споры, В которых он всегда побеждал - по причине своей всесторонней учености. Раньше, когда Марик еще работал в Филадельфии в тюрьме, а в Нью-Йорке хоронил "парт-тайм", он всегда у меня останавливался. Приедет и сразу к телефону: Извини, завтра похороны с утра - надо поговорить с родственниками усопшей - что-то узнать о ней. Дальше начинался разговор на час примерно, а я сидела и слушала, каждый раз примерно одно и то же: - Значит, она была человеком, имеющим талант сопереживания... Это и тянуло к ней людей... как вы сказали? С неиссякаемым чувством юмора?... Всегда готова помочь... Мне все время казалось, что это я умерла, и он беседует с моей дочерью. Так я САМА СЕБЯ себе представляю - человеком, имеющим талант сопереживания, с неиссякаемым чувством юмора и всегда готовым помочь... Чувство юмора особенно ярко проявилось впоследствии, когда я вернулась в Нью-Йорк из Парижа, по причине - не особенно смешной, и Марик взял надо мной шефство на некоторое время. Я часто оказывалась у него на работе и пока ждала его - названивала разным знакомым, сказать, что я снова в Нью-Йорке. Я говорила: Привет. А я вот вернулась. У меня - рак. Правда! Сейчас-то я звоню из похоронного дома "Ладога". Дальше раздавался дикий хохот. -Уже? А к доктору сначала - не хочешь? Ну так, на всякий случай? Тут уже - совместный хохот. А потом все говорили, что я удивительно мужественная. Конешно, прослывешь мужественной, если, что бы в твоей жизни не происходило - вокруг непрерывно декорация кинокомедии, и ты вставлена в нее и - играешь. А что делать - контракт под названием "жизнь" подписан, и прерывать его, похоже, пока не собираются. Страшное слово обернулось шестью месяцами разнообразных физических пыток с голливудским хэппи-эндом. Правда, у меня теперь так же, как и у любимейшего Хвоста, неполный набор внутренностей, но зато я теперь герой, не хуже моих ровесников - которых ранило на войне. Можно говорить: -Ну да, иногда в жизни бывает ОЧЕНЬ СТРАШНО И ОЧЕНЬ БОЛЬНО. Очень больно иногда бывает ОЧЕНЬ ДОЛГО. Что ты делаешь при этом? Молчишь. Иногда орешь. Иногда плачешь. Терпишь, в общем. Война не страшней больницы - там весело, там азарт. А в больнице - ТИХО... А мы все пели и пели. Потом и еврейские тоже - я сочинила слова на все знаменитые еврейские музыки и "Фрейлехс", который в просторечии называется "Семь сорок" и "Тум Балалайка" и "Офен припечек"... Все эти еврейские мелодии - никуда не исчезли. Людей этих, говорящих на языке "идиш", которые бродили вдоль границ - поубивали, а музыка сохранилась. Кто-то бросился и к этим сундукам. Не я, но нашлись люди. Эту музыку - "клейзмир" - все любят. Ее невозможно не любить, ну вот как русскую литературу. И сейчас ее впервые начали играть - просто музыканты. За то, что они музыканты. Не за то, что евреи. Только сейчас. Клейзмир входит в мир, как когда-то фламенко, а потом джаз. Он будет входить все больше и больше. Как и джаз, музыка, настоянная на крови. Там в Америке - сделали клейзмир-джаз и клейзмир-рок, а тут у нас Инна Желанная и Сергей Старостин соединили его с русской архаической деревенской музыкой. И опять НАШЕ-ВАШЕ-СВОЕ. Но у меня все люди говорят по-русски. И все про любовь, да про измену. ... Тумбала, тумбала, тумбалала Рано поутру из дома ушла Злая старуха - сводня и шлюха... Девушкой бедной когда-то была. А если про войну - то про любовь и верность. ... Не жди письма, любезная Матрена, Писать я письма, знаешь, не мастак Идет война, осталось два патрона, Ты извини, коль что-нибудь не так. Когда мы кончили петь - никаких уже козлов я не увидела. Все стали Серенькие Козлики и Библейские Козочки - выяснилось, что если истины, вбиваемые бутылкой в голову, люди почему-то воспринимают плохо, то вот так - пропетые простые слова - все наоборот сразу понимают и верят им. Все сразу исправились, полюбили Русскую Идею и раскупили у меня все книжки. Это было очень важно, потому что, как раз за день до этого, уже пришло письмо от лендлорда, чтоб платили немедленно. В тот день со мной случилось настоящее чудо - я не успела оглянуться, как в кармане у меня оказалась тысяча баксов. На 800 у меня раскупили кассет и книжек, а еще 200 дал мне серб Витя. Он бы потрясен таким количеством людей в своем баре, и особенно количеством ими выпитого. Кассеты у меня взялись вот откуда. Я однажды заманила к себе в дом знаменитого украинского кинорежиссера Сашу Игнатушу, которому негде было жить, и уговорила сыграть мне на гитаре. Купила микрофон, и мы все эти песни записали. Половину с Игнатушей, а еще половину с Алешей Слепаком - тоже случайно пойманным и хитростью заманенным в дом, гитаристом. Игнатуша попал в Америку случайно, на какой-то фестиваль. И обнаружил, что его знаменитый фильм, его же братья- украинцы распечатали пиратским методом и крутят вовсю. Он поклялся не уезжать, пока не выведет их на чистую воду - три года он прожил среди нас. Без ни хуя документов, денег и английского. То копал какие-то огороды, то долбил асфальт. Иногда жил с какой-нибудь красавицей. У меня он жил последние две недели. Ничего он толком не победил. А уж домой ехать боялся - через три года, начинает полностью казаться, что Старого света - не было и нет, а есть только Америка. Он сидел в моем роскошном красном кресле (вещи, найденные на помойке в Квинсе или в Бруклине - они всегда роскошные - бархатные, позолоченные, потому что только роскошные люди, позволяют себе менять мебель и выкидывать ее на помойку), и говорил: Боюсь ехать. Все уж забыли про меня. Про кино мое. Кто ж меня теперь впустит обратно в режиссеры? Ладно. Пойду в трактористы... Отец был пастухом - и ничего. А мать - почтальоном. А я - в трактористы пойду. С ним было легче, чем с Лешей Слепаком, у которого родители - московская интеллигенция, а дядя и вовсе знаменитый правозащитник. А все равно - трудно. Их обоих заносило, то в рок, то в попсу. А я точно знала - КАК НЕ НАДО. Вообще - точно знать, КАК НЕ НАДО- это очень важно. Потому что - КАК НЕ НАДО - еще можно узнать. А уж КАК НАДО - сдохнешь, не разберешься. Про то, как не надо, я точно знала, благодаря одному ужасному случаю: Мы с Юзом Алешковским очень друг другу симпатизируем. И хорошо друг друга понимаем. Однажды он даже спас меня от мамы. Она требовала, чтоб я устроилась на работу, перестала забивать детям голову всякой хуйней и под видом мифической Русской идеи протаскивать идею безделья и лени. Из-за детей она сильно переживала. Особенно когда Лизочка отказалась посещать компьютерные курсы, а вместо этого пошла изучать реставрацию, и на мамино замечание, что этим много не заработаешь, ответила, ( нет, не с еврейским акцентом из анекдота - так разговаривают почти все эмигрантские дети - это "английский" акцент!): -Мама, ты не родила детей, которые интересуются зарабатывать деньги. Ты родила детей, которые интересуются совсем другими вещами. Я понимаю, как ужасно услышать такое от собственного ребенка в Нью-Йорк-городе 1998-го года. Это настоящая ЕРЕСЬ. Ересь и сектантство. Причем, они меня вырастили в этой секте - питерской интеллигенции, они же меня приучили с трех лет не предавать и не отрекаться, а там, в Америке - ужаснулись тому, что сделали, а было уже поздно. И с детьми - было уже поздно. Я панически "держала" в этой ереси свою дочь, а заодно и сестру. И сразу нашла всяких подходящих американцев - Селинджера, Бредбери, Леонарда Коэна и Тома Уэйтса, Кустурицу и Роберта Альтмана, а потом уж и сами дети подтянули живую "человечью фасоль" - таких же потерянных эмигрантских деток - всех цветов и народов. А все равно их компания считается "русская". Говорят по-английски - это единственный общий язык. Значит "русская" - за Русскую Идею. Селинджера и Бредбери мама мне как раз и принесла в клюве - лет в тринадцать. С этого возраста мы с ней уже читали одни и те же книжки. Алешковского - немного позже - с пятнадцати. По крайней мере - он был серьезный авторитет. И вот когда он однажды позвонил и, ничтоже сумняшись, объявил маме, что от всей русской литературы 20-го века останутся только три книжки: первая - его "Николай Николаевич" вторая - "Москва-Петушки" и третья - моя "Мечта о лошади" Это произвело сильное впечатление. Особенно если учесть, что мама в ту пору уже была дважды номинирована на "Букера" и даже вышла в финал, и по-честному, получила из России тыщу баксов. Она, конешно, работая на складе комиссионного магазина, не особо поняла, чего такое случилось и откуда деньги, но все же какое -то смутное осознание себя не только в качестве кладовщицы, к ней постепенно стало возвращаться и, ясное дело, я ей казалась ничем другим, кроме как злостной саботажницей. И к моменту, когда Алешковский позвонил - она со мной уже пару месяцев не разговаривала. А ему - поверила! Простила меня. Сразу легше жить стало. И главное дети-то вышли хорошие. А случай то с Алешковским вышел вовсе нехороший. Был его вечер в "Самоваре" - но сам он не пел, а только рассказывал, а когда надо петь, включал запись. Я знала, что его кассету записал Макаревич. Слушая это унылое правильное пение, я решила, что сам Макаревич и поет. Вот такое свое обычное, не хуже чем "Унтер-апельсины" - "недовложение мясного продукта". Как поет Юз - я несколько раз слышала. Да и пару раз и вместе пели в гостях. Он пел здорово. И вот в "Самоваре" я подошла к нему и сказала: - Одного я не понимаю, как ты мог разрешить петь твои песни этому человеку, который никакого отношения не имеет ни к тебе, ни к этим песням, ни к их героям... Ты совсем, что ли ебнулась, старуха? Какой на хуй, человек? Макаревич. Это ж он поет? Это я пою! Какой на хуй Макаревич? Он запись делал. Я пою. Да, я первый раз в жизни пою - НОРМАЛЬНО. Трезвый, с НОРМАЛЬНЫМИ музыкантами. Стараюсь слушать музыку. НОРМАЛЬНО, в общем, пою. ПРОФЕССИОНАЛЬНО. Андрюша сделал наконец ПРОФЕССИОНАЛЬНУЮ запись. И я ему страшно благодарен. От Юза конешно не убудет - найдутся люди, которые по-прежнему будут петь его НЕПРОФЕССИОНАЛЬНО. Я же первая. Я не всегда пою свои - у меня есть еще две другие программы "Любимые песни" одна - про Любовь и войну, другая про Тюрьму и суму, там всегда "Окурочек" и "Лесбийская". А тогда я, конешно, расстроилась - распереживалась, но он-то спьяну не особо прочувствовал, как я невпопад выступила. В общем, КАК НЕ НАДО, я точно знала и мучила своих музыкантов. В результате, кассету мы записали, но уж ни о каком романе, нечего было и мечтать - оба они сказали, что ни одна баба их отродясь так не дрочила, и без содрогания они смотреть на меня больше не могут. При этом Игнатуша со своими пастухами и почтальонами все же врубился в то, что мы сделали, полюбил эти песни и признал, что все мы правильно сделали, а уж Слепак, так до сих пор и прибывает в твердой уверенности, что я - буйно помешанная. А оба они пришли в мой дом, думая, что все это, ну такая форма ухаживанья (моего за ними!) - типа, пойдем ко мне, посидим, песни попоем. Вот они и пошли, потому что СОГЛАСНЫЕ БЫЛИ. А после этих песен, они уже были заебанные мною, до такой степени, что ни на что уж не согласные! А может даже и не способные уже... от усталости. Тем не менее, кассеты были, мы с Полей их тоже продали и спокойно себе заплатили рент. И на счета еще хватило. Я с тех пор всегда говорю, что русской поэзией в Нью-Йорк- городе можно заработать неплохие бабки - штуку за вечер. Ну не так чтобы очень, но все же... Не всем это конешно удается - в общем, то только мне и Бродскому, но смело можно сказать, что русский поэт - в Нью-Йорке - хлебная профессия. Вот такой черный юмор. А жизнь продолжалась, и на следующий месяц пришел новый рент... Но сейчас мы не будем о грустном. Все равно моя жизнь с того дня переменилась. Выяснилось, что люди перевоспитываются в сущих ангелов - ужасно быстро. Они все согласились! С этой моей Русской идеей. И перевели меня из Городских сумасшедших - в Матушку-Пророчицу и в настоящую Нашу Ахматову. Я стала тогда дальше всюду выступать - уже без Поли, которая отвалила в свою Онианту, но зато со Слепаком, или с какими-нибудь другими, достаточно случайными гитаристами. Триста человек уже не приходили, но приходило иногда человек сто пятьдесят. Это очень много для такой Бедной Девушки, как я. И для Русской идеи - тоже много. Детей стали приводить. Я говорю: Вы что? У меня мат-перемат! А они отвечают: Насчет мата - у тебя мания величия. Ну, есть пару раз. Ничего, пой, не обращай на детей внимания. Все равно никакого другого места, кроме твоих концертов, где дети могут учиться хорошему русскому языку - тут нету. Вот так люди начали мне доверять, и уже не надо было им ничего рассказывать про измену и отречение, потому как никто отрекаться больше не хотел. Все теперь хотели Любви и России. Любовь и Россию лучше всего было организовать в ресторане "Русский Самовар". Чем я и занялась. ДАВАЙТЕ ВСЕ ВМЕСТЕ, ВЫПЬЕМ СТАКАНЧИК ВИНЦА. "Самовар" место недешевое. Но мне по-прежнему хотелось именно туда. Так уж сложилось за годы работы в Гармент-дистрикте, что именно это было мое место. Когда-то была работа, были деньги на "Самовар", потом все изменилось, а кошачья привязанность к этому месту, и собачья, к идее этого места, остались. И в церковь я перестала ходить по субботам. Я научилась там - как исправить все внутри себя, вся злоба из меня улетучилась, а потом и мир вокруг немного получшал. И мне хотелось какой-то смеси церкви и кабака. Я все вспоминала этих стариков в синагоге с буквой "М", как они пьют лимонад с селедкой и поют: Давайте все вместе, выпьем стаканчик винца! Прямо там, в синагоге они так пели. За большим длинным столом. Молились и пели. И на свадьбах пели эту же. Тогда они вставали - много стариков - и пели изо всех сил - не хуже казачьего хора. В общем, я решила как-то подтянуть к любимому "Самовару" свою новорожденную паству. Опять же Бедных девушек. Чтобы там, не отрываясь от стаканчика винца, продолжать свои проповеди. Для этого первым делом требовалось научить богатых и бедных осуществлять вот это самое ДВЕСТИ - ВМЕСТЕ! Теперь уже на своих концертах я не рассказывала про абстрактную Русскую идею, а все больше про суп и бутерброды. Ну, о том, что бедные могут встречаться с богатыми в "Самоваре", но тогда не надо там брать суп или бифштекс. Потому что это неловко и неправильно что-то жевать, когда напротив сидит человек и ничего не жует. И нельзя ему протягивать свою тарелку, со словами: - Хочешь супу отхлебнуть? И не надо говорить: -Пойдем, я тебя угощаю. Потому что есть очень много людей, которые не хотят, чтобы их угощали. По крайней мере, вот в такой форме. Они тогда чувствуют себя "приживалами". А Бедные девушки - "интересантками". Об этом столько всего написано в русской литературе. И в нерусской тоже. Но никто не дает советов - чего делать- то? А я - знаю: Бедному - вообще лучше всюду ходить с фляжечкой. И потихоньку из нее наливать. А богатому лучше взять себе такую еду, из которой легко получается много бутербродов - тарелку с разными кусочками, или паштет, или всякие "соленья". (Подобно тому, как знаменитые Десять заповедей, на самом деле, сочинялись для жителей маленькой деревни, и оттого иногда звучат странно и даже непонятно в нашем большом мире, все мои рекомендации касались исключительно "Русского Самовара" и его меню). Взявши тарелку с чем-нибудь, легко разделяемым на несколько порций, богатый человек может сказать невзначай: - Давайте - закусывать. А то без закуски - опьянеем. Невзначай! Закусывать спиртное - это очень важно. Особенно важно, чтобы Бедные девушки закусывали - иначе они напьются. Натощак, да еще и с недосыпу - можно сильно опьянеть, а кому нужна пьяная девушка? Нужна - ВЫПИВШАЯ, а это совсем другое слово и состояние. Еще бедные могут не стесняться и сами брать себе это Сырье для бутербродов - в складчину - одну тарелку на пятерых. Так не разоришься. Я не сама все это придумала. Мои родители были первые стиляги. Художники и их чувихи. И они ходили в ресторан "Восток". Денег у них не было. Сначала они шли в столовую напротив и там плотно обедали. Потом в уже шли в "Восток". Брали там бутылку водки на всю компанию. А закусывать все равно надо. И они брали самое дешевое, что там было - гречневую кашу - большую порцию на всех! И никаких комплексов. Однажды, мама рассказывала, официантка вдруг принесла им вместо гречневой каши целую тарелку разных закусок. Мальчики занервничали, но не решились говорить: "Уноси - денег нет" - неудобно им было перед Бедными девушками. Прикинули - у кого-то часы с собой есть, оставим в залог, потом как-нибудь да отдадим, и все съели. А потом говорят: - Роза, сколько мы тебе должны? А она отвечает: -Только за водку. А закуска - это я вам принесла, чего другие не докушали! С официантками все они дружили. Это даже я помню - родители приводили меня маленькую в "Крышу", и официантка кричала повару: -Сень, клади ПОЛНЫЕ порции. МОИ ГОСТИ пришли! И все люди с других столиков начинали внимательно глядеть в наши тарелки - какие такие ПОЛНЫЕ порции? Вот так они жили. А теперь этот поезд ушел - он мчится в Чаттанугу-Чучу.... "Чучу" я потом специально сочинила так, чтобы это выглядела, текстом тех лет, когда вся эта "Чуча" - печаталась на рентгеновских снимках. ...Но пускай твердят, что ты нелеп и смешон И пускай хохочет нам вослед саксофон Брось, себя не мучай, Вспомни, МАМБУ - ЧУЧУ Я танцую только с тобой!... Вот такие истории я рассказывала на своих концертах, и все смеялись. А потом точно так и поступали. И богатые и бедные. От этого в "Самоваре" началось уже совсем невообразимое веселье, и полное братание всех социальных групп. А уж Бедные девушки начали ходить толпами. Первым эту мою идею воспринял сам Каплан, и теперь в красивой зале наверху по вторникам читали стихи, а потом все выпивали, и он нас угощал всякими кусочками на тарелочках. Потом люди шли вниз и еще выпивали по моему методу. В результате, "Самовар" не разорился, а начал расцветать все больше и больше. Стихи и Бедные девушки, Любовь и Россия - вдруг оказались невероятно притягательными для народа вещами. И народ - повалил валом... Не знаю, насколько актуальна эта проблема для нынешней России - как бедным людям посещать рестораны? Может пока еще и не актуальна. Но зато я видела вчера - как молодой человек - дал нищему хабарик - он бросил его на землю. А дядька этот бомж - кричал: -Да не бросай! Да что ж ты на землю-то бросаешь... И ясно совершенно, что ему не за себя обидно - он то из помойки есть может, а как раз именно - за Державу. Вот как надо давать хабарик. Или вообще не давай, или дай человеку хабарик, прямо в руку и скажи: - Возьмите, пожалуйста. Или скажи: - Курите на здоровье, дяденька. Или: - Курите на здоровье, дедушка. А говорить: - Кури, дед, Это - тоже не совсем правильно. Я этому научилась из книжки "Братья Карамазовы" - там Алеша все носит и носит деньги - капитану Снегиреву. А если не читать "Братья Карамазовы" - кто этому научит? Раньше люди, откуда- то узнавали об этом. А сейчас дети - дикие. Их только на балет водят и на фигурное катание. Или обучают английскому языку. Покажите мне человека, который стал лучше от просмотра "Лебединого озера"? А в Мариинке - идет игра в Казаки-Разбойники - вот по какому поводу: Там разная цена за билеты для, наших, и для иностранцев. Ну, это нормально - и деньги надо собирать с туристов, и Бедной Девушке надо попадать на это самое озеро - особенно если ей уж лет 70, и она интеллигентная питерская старушка. Но так сложилось, что мир становится все больше и больше общим, и у многих питерских детей есть друзья - заграничные дети. И они все - сильно небогатые. Ну и конешно русские детки пытаются своих друзей проводить по русским билетам. Или хотя бы брать два - один подешевле - плохой иностранный, и второй, русский - хороший. И вот все тетки и бабки в театре - СТРАСТНО этих ребят отлавливают. Требуют для проверки правильно произносить русские слова. Почти как казачий разъезд, который говорил жиду: - Скажи "кукуруза"! Они азартно вылавливают этих бедных студентов, чтоб те не сели на место получше. Они вообще - нашли наконец свое место - все эти вохровки - растерявшиеся на некоторое время: - Кого ж теперь "Держать и не пущать"? Теперь они все в Мариинке снова при деле. В лучших традициях советского времени. В общем, непонятно - откуда узнавать про то, как давать хабарик. И вообще, как давать? Это важный вопрос, а никто не учит. А мне про хабарик как-то неловко. Вот если бы наши мужские герои - ну которые стоят перед стадионами - Шевчук, Кинчев что-нибудь такое сказали. Но они что-то все время выкрикивают про Родину. Вообще про высокое. Получается то же "Лебединое озеро" - только не в пачках, а в "ирокезах" - но тоже - красочное зрелище, много звуков - и ничего о душе. Все это "Кимвал, попусту бряцающий". Крик в небо и полное нежелание подмести под ногами. И очень грустно наблюдать, как все эти люди потом огорчаются, что крик их - там, в небе - не слышат. Вот с такими классными усилителями - самой лучшей системы - и... не слышат. Лучше бы они хоть раз шепотом про хабарик рассказали... Конешно - легше призывать бедных пойти и у богатых попросту все отобрать. Как там у Лимона? - Шахтерам винтовки, банкиров - повесить! И - антитеза, что-нибудь такое из старой жизни: - А мы - черной кости, кухаркиным детям, скажем - в рыло! Тоже - легше. И никогда сумасшедшим не прослывешь. И про Русскую идею - хорошо - меня вот за это из Городских Сумасшедших перевели на повышение в Матушки Пророчицы. А про ресторан и о том, как совместно выпивать - с таким разговором можно конешно нарваться на многие нарекания. Но я продолжала вести все эти разговоры, и все вокруг возмечтали выпить совместно стаканчик винца. Россия к этому времени окончательно сконцентрировалась на территории "Русского Самовара", и Любовь тоже стала туда подтягиваться. В этом важную роль сыграл сам Каплан. Во-первых, он - настоящий РОСКОШНЫЙ МУЖЧИНА. Не хуже моего Захар Михалыча. И по-англицки говорит с оксфордским акцентом. Во- вторых, будучи типичным питерским шестидесятником, он сильно далек от идеи женского равноправия и потому всех женщин, находящихся в его ресторане, считал своим личным имуществом. И по этой причине - он их защищал от любых притязаний со стороны. Там в "Самоваре" - никогда мужчинам кадрить дам, не разрешалось. Выведут и все. Поэтому там развелось столько самостоятельных Бедных девушек - девушкам как раз можно было все что угодно. И этот вариант многих устраивал. То есть - сначала ты ведешь, себя как полная... ФЕМИНИСТКА, флиртуешь, с кем твоей душеньке заблагорассудится, поешь и отплясываешь, а в случае чего - Роман Аркадьич - тебя завсегда прикроет. Хулиганов он не терпел - сам-то был страшный матершинник, но всегда говорил: Здесь достаточно одного человека с тяжелым характером. Было очевидно, что хозяин "Самовара" любит в этой жизни три вещи: РОССИЮ, БЕДНЫХ ДЕВУШЕК, и стишки. В результате этих любовей, и моих проповедей, там постепенно расцвела полная Феденькопротасовщина, Невечерняя Заря и Загадошная Славянская Душа. Работницы топлессов и эскорт-сервисов из "Дяди Вани" частично перекочевали в "Самовар", некоторое колличество набриолиненной молодежи из "Рюмки"- тоже. Саша Журбин молотил по клавишам белого рояля, и все пели хором: Черный ворон, Черный ворон, Черный ворон, Переехал мою маленькую жисть! Иногда он давал мне микрофон, и я одна пела что-нибудь задушевное: "С одесского кичмана, бежали два уркана...", или "Ваше величество, женщина, вы неужели ко мне?" А то еще бывало: "Я милого узнаю по походочке...", или "Перестаньте летать надо мной, журавли!" Петь я, с его помощью, все же немножко научилась. Вот такое ЗАБУБЕННОЕ веселье журбинских дней, сменялось НУТРЯНОЮ Русскою Тоскою - когда работал Саша Избицер. С Сашей никто не пел хором, но сам он пел так - что невозможно было слушать без слез. ...Девушку из маленькой таверны Полюбил угрюмый капитан За глаза пугливой серой серны За улыбку и за тонкий стан... И еще Вертинского и про "Товарищ, мы едем далеко..." пел Саша Избицер - потомок древнего раввинского рода, пианист из Малого Оперного. Саша расцвел в Америке - там, в Питере, он прожил бы жизнь - так никогда и не узнав, что может быть, вот таким потрясающим шансонье. Поначалу он был в ужасе оттого, что надо не только играть на рояле, а еще и ПЕТЬ. Перед пьяными купчиками! Ему - серьезному пианисту из Малигота. И вообще приличному еврейскому дитяти, жизнь которого шла строго по определенному маршруту - Школа при Консерве, Консерва, Малый оперный. Шаг влево, шаг вправо - считается побег. Если бы Саша нашел в Нью-Йорке более академическую работу - ну, например сразу сел бы куда-нибудь преподавать или даже играть в балетной школе, жизнь его наверное не слишком бы изменилась. Но в "Самоваре" с ним, конешно, случилось чудо. Сначала он пел Вертинского "под Вертинского", а все остальное и вовсе не понимал, как надо петь и зачем. Однажды я пришла, а Саша в истерике: - Что делать? Там пьяные гуляют, они мне дали СТО долларов и велели петь о Сталине! А я больше не знаю! - Ну а, сколько ты уже спел? Десять спел? - Восемь! Больше не знаю. - "Карась" - он всегда "карась" - песня - десять баксов. Значит надо еще две. "Товарищ Сталин, вы большой ученый" ты им пел? - Но им надо сталинские, а не антисталинские! - А кто это оговаривал? Пой спокойно, а последнюю я сама спою. Саша спел Алешковского, а потом я попросила его играть "Семеновну", и Оратория о великом вожде была закончена, на достаточно сильной ноте: Семеновна - баба русская Жопа толстая - юбка узкая! Семеновна - баба хитрая Была за Сталина - теперь за Гитлера! Была за Сталина, за конституцию Теперь за Гитлера, за проституцию! А кто скажет, что эта песня не про Сталина? Хорошая песня. Мама научила. Саша в ужасе был. Ему казалось, что он герой повести Куприна "Гамбринус". Тот самый Сашка. - Они пьяные! ПЬЯНЫЕ СТАЛИНИСТЫ! Они сейчас поймут, что мы над ними смеемся... - Саша, они ничего тебе не смеют сказать. Они дали стольник, ты сыграл им 10 песен. Тут не Одесса 1914-го, тут Нью-Йорк 89-го. Демократия и вообще ... еврейский город. Чего ты боишься? Ты свой "карась" отпел. Теперь пой, то, что хочется. Пой Вертинского спокойно. ...Не знаю, может в начале вечера они и были сталинисты, но к этому моменту они были уже обыкновенные, просто в жопу пьяные русские люди, и родная "Семеновна" привела их в такой восторг, что, уходя, они положили ему еще двадцатку. Саша ее трогательно презентовал мне на такси, и это было как всегда кстати. Но бояться он после этого вечера перестал. А потом сам запел и русские народные и цыганские - как будто выдохнул однажды все свои страхи и комплексы... А слава "Самовара" все росла и росла. И с любовью дело наладилось - она прочно поселилась в этом месте и то тут, то там вспыхивали ее очаги, разного вида - от банальных интрижек до матримониальных намерений. Постепенно Большой нерусский Нью-Йорк тоже заинтересовался "Самоваром". Бродвейские актеры захаживали туда по ночам и, конешно, полюбили все, что там происходило. В Нью-Йорке к тому времени подобное веселье бывало только в гейских барах (там и покруче бывало, как вы помните из предыдущих глав). А тут - гляди-ка, так оттягиваются разнополыя, разнополовоориентированныя, да еще и разноцветныя! Бармен Боря - через своих балетных друзей, приучил ходить в "Самовар" негритянских актеров и певцов. Это окончательно дополнило охуительный иммидж Русской идеи и Славянской души. Очень знаменитый черный бродвейский бас пел "Подмосковные вечера". Поля не сразу поверила мне, что "Самовар" это классное место. Она считала, что это что-то вроде бруклинских русских ресторанов - эдакая смесь Мюзик-Холла с привокзальным буфетом. Но однажды, я ее все же туда заманила, и на мое счастье, как раз пришел Джонни Депп. Джонни Депп - актер всяких молодежных культовых фильмов: "Бойцовской рыбки" и "Аризонской мечты". Поля говорит: - Гляди как этот русский парень за баром, на Джонни Деппа похож. - Да это настоящий Джонни Дэпп, дурища. И пока ты тут ушами хлопаешь, его уже проститучья "мамка" Сабина благополучно схватила за ручку и ведет к своему столику. Все же Поле удалось с ним немного поболтать - от Сабины он сбежал и снова оказался за баром. Но актеры - не так часто оказываются интересными собеседниками. Чаще всего они или - павлины, занятые собой или наоборот, люди крайне застенчивые, и с трудом вписывающиеся, в непринужденный разговор. Но то, что "Самовар" - " в законе", Поля после этого случая признала безоговорочно. В "Самоваре" иногда пел Посол Серега - человек, в течение всех этих смутных лет, представлявший человеческое лицо России в ООН. И за его живую, обаятельную и по-честному, человеческую физиономию, наверное и давали всякие займы. В такого Серегу - трудно не поверить - из-за него знаменитые нью-йоркские красавицы пили кислоту, а обманутые мужья стрелялись. Голос у него могучий, а любимая песня: "Есть только миг, между прошлым и будущим..." Еще - "Тетя Надя на параде". Время от времени он нас покидал - ездил в Москву - орден получать. Получит орден и никогда не пропивает его! Носить, правда, тоже не носил... Один миллиардер - главный по якутским брильянтам, изумительно пел джаз - всякого Армстронга по- английски. Все эти "Золотые московские мальчики" - из которых потом получились капиталисты - всегда любили Америку. Да и знали ее немного получше других. Пораньше. Из девушек - я пела больше всех. Я была запевала. А уж потом девичий хор подтягивал. Была еще ослепительная красавица Лилька - она тоже пела и всегда приходила с мамой. У меня там постепенно сделался настоящий фан-клуб из некоторого количества Бедных девушек. Все они были в возрасте от 30 до 40 лет и почти настоящие красавицы. Когда в "Самовар" явились наконец корреспонденты из "Нью-Йорк Таймс" - не за деньги, а по зову сердца - написать о модном нью-йоркском месте, где выдают модные в этом сезоне - Любовь и Славянскую Душу, они сфотографировали две вещи: Казачий Ансамбль Песни и Пляски, который случайно выступал там в тот вечер и мой Фан- клуб - трех Бедных девушек с коктейльными трубочками - Белку, Катьку и Юльку-Маленькую. (Это она из-за меня - Маленькая, а так - здоровая скульпторша. В рассыпанных светлых кудрях... все они были красавицы - НЕЗЕМНОЙ КРАСОТЫ...) Совсем настоящие красавицы то есть те, которые, НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КРАСОТЫ тоже захаживали в "Самовар". Их становилось в Нью-Йорке все больше и больше. Еще недавно город этот не блистал женской красотой, а теперь можно было встретить в простом сабвее что-нибудь ТАКОЕ! Метра под два. Волоокое и надменное. С русым пробором посередине. Появлению их в городе сильно способствовала слава "Русского Самовара". Она все росла, а вместе с ней и популярность Любви - как Русской идеи, русские вот догадались, что это - в кайф, и вроде как, запатентовали. По крайней мере, организованные американцы твердо усвоили, что есть такое давно забытое охуительное блюдо - ЛЮБОВЬ, и подают его только в русском ресторане. Всем стало ясно, что для получения любви требуется русская женщина и никакая другая. Их стали толпами выписывать из России. Для производства любви - на всех уровнях. Через брачные агенства - для жизни "долго и счастливо" и умирания "в один день", через мафию для работы в топлессах и эскорт-сервисах - от Манхэттена до Монтиселло - маленького хасидского курорта под Нью-Йорком. Специальные люди занимались поставой Бедных девушек для разорения американских миллионеров. Эти - девушки - они как бы неоткуда, случайно попадали в Нью-Йорк, но никогда их случайно не заносило в "Самовар" - из чего можно сделать вывод, что эти бедняжки, фотографиями которых были заполнены все таблоиды, были на Секретной Государственной Службе и отсуживали все это несметное количество заводов, газет и пароходов не просто себе - на булавки - а для Светлого Будущего Родины. Но таких все же было в Нью-Йорке не больше пары сотен, они то и были - главные Русские Красавицы. Остальные девушки, желающие худо-бедно да что-нибудь скроить на пизде, были попроще - впахивали себе по топлессам и ходили в "Самовар". Кроме "Самовара", в свободное от работы время, они ходили в церковь. Стояли там в белых платочках... У большинства из них были дети. И чаще всего дочки. Они были отнюдь не самые плохие матери. Изобретение сотового телефона, конешно, сильно продвинуло их педагогическую деятельность. Вообще функция сотового телефона в "Самоваре" была забавной. Бизнесмены его чаще всего выключали, а загулявшие мамаши - включали, и посреди забубенного веселья непрерывно раздавались всякие детские вопросы и предложения: - Он дерется! - Она не хочет есть йогурт! - Что такое "метафизический"? - Я пришла к выводу, что мне нужно НЕМЕДЛЕННОЕ выщипыванье бровей! Приезжай сейчас же! Вот такие дети после тринадцати, которых можно по американским законам оставлять дома одних. Иногда Бедные девушки - умирали - нелепо и не вовремя, как любимые рокеры или актеры. И такими же "профессиональными" смертями: пьяная езда на машине, цирроз печени или передозняк. И это происходило с самыми веселыми, добрыми и красивыми. Видно они оказываются и самыми непутевыми. Умерли Инка, Зойка, Мелана... Инка иногда покупала у меня картины. В какой-то Старый Новый Год, она заехала ко мне со своим сомнительным итальянцем, похожим на красивую черную ворону и показала кольцо: Глянь, мой-то, брюликов мне подсыпал к Новому Году! Потом они у меня купили какую-то "красоту", мы сели выпивать и она подняла тост: - За то, чтобы наша пирамидка складывалась и никогда не падала! И глаза - зеленые. У Зойки - тоже. Она шла по Брайтону - в рыжих своих кудрях и с пластмассовой коробочкой нарезанных арбузов. Лицо сияет - непонятно с какого хера - рядом с ней какой-то хрыч испанский. Просто - от жизни сияет. -Ты куда? В какой книжный магазин? Поехали с нами! Фабриццио, это Джульетта, пусть она с нами поедет! Да не убежит от тебя этот книжный! Когда-то я вернулась из Горького с практики, гляжу, а Илюха мой меня бросил. И живет с этой Зойкой прекрасной - прямо в Зойкиной квартире! Сама была виновата - первая изменила... А Мелана была большая голубоглазая кошка. Там все время печатали в журналах фотки какой-то сумасшедшей миллионерши, которая хотела быть "Женщиной-Кошкой" и все делала себе пластические операции. В результате она и вправду превратилась в довольно мерзкого урода, и никакой врачебный и дизайнерский гений не смог этого предотвратить. Но в Мелане по-настоящему от кошки было больше, чем от женщины. А я ее называла - просто Малаша... Все это солдаты в Армии Любви - павшие на поле брани. Смертью... Бедных девушек - то героин нечищеный, то водка паленая, то жопа холодная, то радиатор горячий.... А главная проблема - это конешно ПЛОХИЕ ТОРМОЗА... Умерли бедные голубки. Надеюсь, их отправили куда-нибудь, не во всем открытый протестантский прибранный рай ... там они бы заскучали. Я думаю Валгалла - где можно целыми днями выпивать с героями - это бы им подошло. Я сторонница утверждения, что каждому воздастся по вере его - но это удобная вещь, для умирающих в больнице - лежишь себе и придумываешь дальнейшую среду обитания. А когда - мокрая дорога и плохие тормоза - все так мгновенно - кто успеет сочинить себе подходящий рай? Святой Никола, ты, который входит к Богу без доклада, пожалуйста, прими это заявление. Устрой Бедных девушек в Валга