ло замешательство и основательное помрачение ума. Пациент погружался в пучину личностных проблем, неведомых ему доселе. О их существовании он никогда прежде и не догадывался. Алхимики приравнивали нигредо к черной меланхолии, используя и поэтические ассоциации понятного рода. Например, "черное, чернее, чем черное" - это был образ ночи или неожиданно прилетевшего черного ворона. Наверняка Эдгар По позаимствовал своего "Ворона" из этой копилки, находясь в состоянии прилива черной меланхолии. Таким образом, черный образ мира в средневековой алхимии представлялся загадочным нигредо. Его символической парадигмой был металл свинец. Пришлепнутый увесистой печаткой из такого металла к плоскости жизни человек ощущал себя лишенным своего "Я", отброшенным на самое дно, в преисподнюю, отринутым на произвол судьбы. Мир окружающей нас жизни, особенно если поменять ночь со днем, становился камерой обскуры, в которой темно, мрачно, жутко, страшно, тоскливо, уныло и отвратительно, прежде всего из-за того, что все перевернуто наоборот. Алхимики-то считали, что нигредо - начало всех начал, потому что все должно сперва перегнить, как компост, а сознание распасться на составные частицы, превратившись в исходный материал для свободного творчества природы. Они замечали, что всякая достойная деятельность вначале имеет привкус горечи и гнили. Будущее для них видится смутным и беспросветным, лишенным надежды на избавление от пустоты и одиночества. Отсюда возникает огромная тяга к смерти. На таком обструкционном поприще самооценок возникает "негативная инфляция", часто не имеющая никаких реальных оснований, однако захватывающая горло человека, как "ледяная рука старухи с косой" и уводящая в сад страшных теней после моментального и безболезненного удушения. Димыч пояснил, что "obscure" в переводе с латинского означает "темно, неясно, непонятно". Иначе говоря, быть в камере обскуры - значит пребывать у негра в жопе. Древний мифологический образ ночного плавания по морю тоже является архитипичным свидетельством утраты энергии, развития депрессии, ухода в невроз. Зыбкость морской пучины под тобой - это тихая поступь ощущения приближения катастрофы, готовности к беспрекословному спуску в Ад, путешествию в Гадес навстречу с духами, уволакивающими тебя еще дальше - в сферу бессознательного. Ну, а когда, путешественника еще и заглатывает дракон, то, слов нет, либидо оформляется в отвратительный психологический трансвестизм - происходит переодевание "самости" в "антисамость". Победа над драконом, морским чудищем - свидетельство достижения адаптации и выхода из невроза. Димыч так увлекательно развивал всю эту мутотень из психоанализа, что мы все слушали новоиспеченного оракула, раскрыв рот. Очарование разрушил Василий неуместными рыданиями и судорогами: его увлечение метафорическими образами привело к тому, что он обоссался, и теперь плавал в больничной постельке, словно человекообразное чудище в море-океане. Димыч таким образом добился своеобразного инсайта! Когда откачали Васю, умыли его, отправили сушиться матрас и полностью перестелили постельку, то Димыч во всеуслышанье заявил: - Мой рассказ, господа, - это только детские сказки. Нам бы пригласить сюда доктора медицинских наук Федорова Александра Георгиевича - странного, но интересного человека - он бы нам мозги-то быстро поправил своими фантазиями. Я полагаю, что лучшего романиста нет в современной эпохе! Старик владеет редким даром экзистенциализма в литературе, повернутого на медицинское болото. Одно меня сдерживает: пожалуй, в нем давно поселилась шизофрения с более толстой жопой, чем у нас у всех вместе взятых. Вовик быстро поднял голову, и Димыч это заметил первым. Сдается мне, что он весь тот спектакль разыгрывал "под Вовчика". Он куражился для того, чтобы подготовить его к откровенной беседе. И Вовик раскололся без сопротивления: - Димыч, ты о каком Федорове говоришь? У меня брат есть Александр. Правда, я его никогда не видел, а только слышал кое-что. Мой папаня имел двух сыновей от первого брака: один - Володя - умер во время войны, а вот Александр выжил в той страшной кутерьме. От второго брака отца с моей матерью появился на свет я. В честь своего первенца и меня отец назвал Владимиром. Мать моя - татаркой из Казани - была второй женой у отца. То был, можно сказать, в некотором роде брак по расчету. Во время войны отец имел бронь, как классный специалист - конструктор по двигателям кораблей, да и туберкулез его поедал изнутри, не позволял служить в армии. Его КБ специализировалось на военном кораблестроении, а потому сотрудники с семьями были эвакуированы из Ленинграда в Казань практически в самом начале войны. Отец женился на моей матери, по существу, пройдя через предательство по отношению к прежней семье - оставил больную жену с ребенком. Они застряли в эвакуации и могли погибнуть, но спасли их родственники, вывезя оттуда. Так что мы с братом единые по отцу, но разные по матерям. Но грех отца тянется и за мной, потому я не пытался искать встречи с братом. Не удосужился при жизни и отец нас представить друг другу, хотя оба мы жили в Ленинграде и бродили по одним и тем же улицам. Отец, видимо, трусил, все опасался чего-то, малодушничал. По-моему, он боялся смотреть в глаза прежней жене. Чего греха-то таить теперь: первенца своего он угробил, заразив туберкулезом, а уж как брат-Александр выкарабкался, одному Богу известно. Мы наматывали информацию на ус, становясь невольно свидетелями "психологического прорыва", а потому молчали, затаившись, не произнося ни звука. Особое внимание демонстрировал Димыч - у него, видимо, был какой-то особый кураж на счет благополучной концовки всей этой непростой истории. - Володя, - вдруг серьезным тоном он обратился к нашему коллеге, - ты не кексуй, а давай-ка подумаем, как нам устроить встречу с братом. Помни, он отличный специалист по твоим медицинским делам, да и писатель к тому же неплохой. Во всяком случае, его творческие темы никто так любопытно не разбирает. Полагаю, что он эту "суку пушистую" - Клару я имею ввиду - поставит на место и избавит нас от мучений разбушевавшейся ведьмы! - Но у меня нет никаких координат брата. - отвечал Владимир. - Да и не известно, захочет ли он со мной встречаться. Получается, как "жареный петух клюнул" - меня клюнул, так засуетился, встречи стал искать. - Ну, это ты, Вовчик, не по делу барабанишь. - бросились мы возражать сообща. - Он же человек, писатель, душевед, демиург, можно сказать. Кончай рефлексировать, давай думать, как ему сообщить о том, что ты попал в беду. Димыч хлопнул себя по лбу, чтобы обозначить наплыв просветления: - Ребята, все в порядке: я вспомнил о существовании одного общего знакомого, который выведет нас на Федорова. Его-то мы и подключим. Сегодня же буду звонить Коле Слизовскому - моему приятелю. Он близко и хорошо знает Александра Георгиевича - зимовал как-то с ним у него на даче. Был у них такой кураж: решили пожить "бичами" - купались, идиоты, в проруби всю осень и зиму пока яйца не отморозили. Но были веселы, независимы и много занимались писанием какого-то научного трактата. Полагаю, что обогревались они не только печкой и алкоголем, но были у них там горячие пассии, которые и скрашивали и утепляли поганую жизнь. Припоминаю даже их имена - Люси и Света. Только не помню: у кого была какая, а, может быть, у них было полное коммунальное хозяйство? Кто знает - ведь шизофрения и научное творчество - это такие две закадычные подруги, что их ни ледяной водой, ни кипятком не разольешь. Зачем же тогда разделять подруг по ночам. Стали ждать вечерней смены медицинских сестер. У Димыча наметился альянс, обещавший перейти в нечто сексуально-осязаемое с одной из медицинских сестер. Назревшая симпатия должна была открыть путь к телефону в ординаторской. Именно этим телефоном и собирался воспользоваться сердцеед. От жизни, наполненной томительным ожиданием, родились фальшивые и реальные сомнения. Как водится у шизиков, они переливались и выстраивались в забавно расцвеченный калейдоскоп - прямо, по монограмме теста Люшера. Димыч озвучивал свои видения. Ему приходилось гасить выпады товарищей научными пояснениями - особенно много бурчал Василий. Объяснения доктора подкупали утилитарный ум своей классической серьезностью, из чего следовал вывод: Димыч - талантливый преподаватель, а мы - достойные ученики. Логика педагога-мастера покоряла и обуздывала даже вспышки эпилепсии у Василия - пролетарий становился, как шелковый. Оказывается, бушевала в нас "трансцендентная функция" (Transcendent function). Я заметил у Димыча страсть к двойной транскрипции, он обязательно любой термин приводил на русский, тут же сопровождая его переводом на латынь или английский. Потом я узнал от него же, что это симптом специфического раздвоения личности, в котором никто не может разобраться: вроде бы ты и умный человек, но, скорее всего, дурак. Иначе от чего же задавать мозгу двойную работу? Странно, но Димыча нисколько не угнетала перспектива прослыть дураком - он только смеялся над этой угрозой. Обычно людям льстит великомудрость, но для него словно бы и не существовала тяга к славе. Так вот: "трансцендентная функция" возникает в результате немыслимого напряжения между сознательным и бессознательным. Она поддерживает их объединение, являясь как бы функцией связи между противоположностями. Дальше Димыч плел что-то вовсе несуразное и заумное: "о свидетельстве безусловной причастности "Эго" и к тезису, и к антитезису"... Охраняя свой зыбкий ум, я старался многое пропускать мимо ушей. Удалось понять только одно, что сама жизнь совершенно не выносит застоя. А потому природа скопившуюся энергию всегда стремится перевести в разряд новой объединяющей функции. Та, в свою очередь, выводит психику за пределы конфликтующих противоположностей. Иначе все могло войти в невыносимую психическую фазу, подобную взрыву нейтронной бомбы. Такой взрыв возможен в индивидуальном и общественном сознании. Кабалистика, чистейшей воды! Только один Василий, по-моему, из всего прослушанного сделал правильный вывод. Он вдруг серьезно произнес: - Да, с вашими рассуждениями путь один - к негру в жопу! Его ученой реплике вторил дружный хохот, потрясший своды нашего пристанища - стены и потолки дома скорби. Вбежала медсестра с заряженными шприцами, но мы уже угомонились и имитировали крепкий сон. Опытный медперсонал обмануть невозможно: мгновение - взмах руки мастера и правая ягодица Васиной "совести" насытилась приятным "эликсиром здоровья". Нам не была известна концентрация медицинских препаратов. Может быть, то было плацебо - простой дистиллят. Сестричка обвела палату внимательным взглядом и громко, но ласково спросила: - Ну, соколики, кому еще успокоительного? Ответом на бестактность было гробовое молчание. Мы насыщали атмосферу презрением к отвратительным пыткам. Собравшись с силами, мы издали объединенный громкий звук, потрясший стены: толстушка-сестра пулей вылетела в коридор. Василий от обиды и скорби по потерянному медицинскими работниками милосердию зверски терзал примятый угол подушки. Но скоро лекарство подействовало: силы оставили Василия, и он заснул. Стены палаты мелко вибрировали, наполняя эфир святыми звуками. Мы, способные слышать, повторяли их барабанными перепонками, формировавшими вибрацию в стройное предложение: "Восстань, Господи, предупреди их, низложи их. Избавь душу мою от нечестивого мечем Твоим, от людей - рукою Твоею, Господи, от людей мира, которых удел в этой жизни, которых чрево Ты наполняешь из сокровищниц Твоих: сыновья их сыты, и оставят остаток детям своим" (Псалом 16: 13-14). Все лежащие на больничных койках услышали мудрые слова, поняли их правильно и восприняли, как команду к добропорядочной жизни. "Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы" (От Иоанна 3: 19). 1.6 Шло время, телефонный контакт состоялся и мы ждали явление "спасителя" истомленному народу. А пока, суть да дело, Клара Николаевна продолжала терзать Вовчика разными дополнительными психологическими тестами. Следующим после Люшер-теста была методика Германа Роршаха. Вовчик - кандидат физико-математических наук - воспринял новые испытания, как ярко выраженное оскорбление его развитой личности. Напряжение снял своевременным объяснением Димыч: методика была направлена только на изучение личности, ее структуры и неосознаваемой мотивации поступков. Ничего оскорбительного в ней не было. Для такой сложной диагностики использовался набор чернильных пятен различной конфигурации и цвета. Иначе говоря, по кляксам исследовался ум кандидата наук. Вовчик считал всю эту затею шарлатанством, потому как скрытые установки пациента, тайные побуждения, свойства характера интерпретировал разум врача, который в личностном, моральном плане и в подошвы не годится пациенту. Получалось так, словно яйца пытались учить даже не курицу, а петуха! Чьи же тогда это были яйца?! Вовчик вернулся из ординаторской "ниже травы, тише воды", губы у него тряслись, он был на грани глубочайшего срыва. Всем показалось, что и руки на себя наложить Математик мог даже очень просто. С математической точностью, вычислив предварительно угол наклона и силу нажима на кровеносный сосуд, он мог полоснуть себя лезвием бритвы по запястью. Клара, оказывается, опять лютовала, всячески пытаясь выставить Алевтину в дурном свете. Подрывная работа велась с одной лишь целью - дабы на фоне несостоятельности подруги жизни открыть в затуманенном сознании Вовчика понимание собственной значительности. Клара мечтала предстать полнейшей королевой. Все мы, крещеные и нехристи, практически одномоментно, поняли, что Вовчика требуется спасать самым решительным образом. Но как же ты его будешь спасать, если он сам искал для себя Голгофу, томимый запутанными интимными переживаниями. Он никак не желала отнестись к ухищрениям Клары с юмором. Он, видимо, с детства застряв, сперва в математической школе для одаренных детей, затем с шестнадцати лет в университете, на сложных, сугубо абстрактных видениях, никак не хотел спускаться с облаков на землю. Он был склонен к глубочайшему уходу в себя. А это, надо сказать, по теории Эрика Берне, страшнейшая психологическая ошибка - ошибка выбора поведенческого репертуара, ведущая в никуда. Спасительная мысль первой посетила кондовый разум Иванова Василия Сергеевича, охранника-расстригу, он брякнул, не таясь, не утомляя аудиторию подготовительными словопрениями: - Владимир Георгиевич, мать вашу так! Извините, конечно, за простоту выражений, но сколько можно распухать бестолку, мучиться по поводу козней врачей-сатрапов. - ляпнул он, отжавшись на локтях от поверхности постели. - Пусть пьют кровь из ваших шейных сосудов, если вы их сделали доступными для врага. Но зачем же лакать кровушку еще и из нас. Мы желаем знать, когда пойдет вторая серия фильмы про Лобачевского? Наши мысли в глубоком застое - а у вас все разговоры только о бабах и бабах! Димыч и я по достоинству оценили психотерапевтический пассаж Василия - это было что-то среднее между аверсивной и рациональной психотерапией, с работой "на отвлечение", с большим подмесом "народной мудрости". И поняв, что Вася установил события на рельсы пути, ведущего к победе, мы дружно подхватили раскрутку психологического нажима. - Да, правда, слов нет, какое свинство, уважаемый Владимир Георгиевич, - попер, как на буфет, Димыч, - при всем нашем к вам добром отношении мы вынуждены будем ходатайствовать перед администрацией больницы, чтобы вас сняли с довольствия. В конце-то концов, должны мы расширять свой кругозор, или вы напрочь отняли у нас это право. Вовчик не понял подвоха, но почувствовал трагизм ситуации - когда к его привычному горю примешается еще и отвержение товарищей по классу, то жизнь покажется в копеечку! Мы были настолько искренними, что заподозрить игру было невозможно. А мы вошли в роль и теперь уже не хотели останавливаться на полпути: обида просто хлестала, фонтанировала из нас из всех. От фонтанов можно было захлебнуться. Ясно дело, что у психов капельки эмоций быстро переходят в Ниагарский водопад - нам просто был необходим громоотвод для канализации притаившейся в больном разуме энергии. Думаю, еще немного, и мы бы взялись колотить Вовчика. Он это почувствовал, кожей, черепом, задницей! - Господа, но у меня имеются смягчающие обстоятельства. - пробовал снять напряжение Вовчик. - Какие, к херам, еще "смягчающие"? А потом, что это еще за "господа"? - всех господ отменили в 17-ом году! - влепил ему практически без подготовки Василий. Ох, как любят у нас в народе резать правду-матку в глаза - хлебом не корми! Мы дружно поддержали вопль, переведя его в стадию "волны народного возмущения". Нам понравился этот вариант игры, называемой "коллективные санкции". Кое-кто уже стал подумывать и об исправительно-трудовых лагерях - но это, слов нет, был бы уже явный перехлест. Мы не желали возвращение к большевизму. Все чувствовали себя коммунистами христианского толка - что-то вроде собрания четырех апостолов грезилось нам. Вот мы все - единоверцы, единомышленники, святые, убеленные сединами, - сидим на берегу прохладной реки, на опушке кокосовой рощицы и едим почему-то сладкие финики. А обезьянки свешивают с веток хвосты и удивляются, завидуют, почему у нас финики, а у них только надоевшие кокосы. Я почему-то вспомнил забавную теорию доктора Уильяма Эдвардса Деминга, называемую "Вирусная теория менеджмента". Этот чудак вошел в историю как человек предсказавший невообразимые успехи японской экономике, стучавшиеся, по его мнению, в дверь чудного островного государства. Я уж и не помню, как наскочил в публичной библиотеке в зале новых поступлений на маленькую книжечку, поразившую меня. Автор начинал изложение своей теории словами из Макиавелли: "Нет ничего более трудного, более опасного и более неопределенного, чем пытаться установить новый порядок вещей". Сейчас мы распекали Вовика как раз для того, чтобы установить в его голове "новый порядок вещей". Нам казалось, что так мы можем спасти нужного для математики человека и полноценного гражданина для общества. Вспомнились некоторые практические параллели из книги: врачи многих эпох, делая ошибочное предположение о природе малярии (malaria), сводили все к тому, что заболевание происходит из-за вдыхания плохого воздуха (mal-aria), ночных испарений. Такая ошибка была своеобразным вирусом, разъедающим клетки теоретических представлений и практических посылок. Необходимо было убить вирус, а не больного. Последователи теории считали, что любая проблема на 85% определяется дефектностью системы, а на 15% - работающими в ней. Отсюда вытекал "принцип вредности", гласивший: "Если пытаться усовершенствовать систему, состоящую из людей, машин и методов, устанавливая количественные целевые показатели для повышения эффективности отдельных ее подсистем, то вся система подведет там, где этого меньше всего ожидают, тогда придется платить сполна!" Дело все в том, что в системе, включающей людей, обязательно будут на нескольких уровнях "безголовые менеджеры", ибо их задача - слепо трансформировать команды. Глупость превращается в вирус, способный поглотить все успехи функционирования системы. Получалось так, что умный по своей сущности человек - я имею ввиду математика - будучи закованным в систему психиатрического мониторинга, превратился в "безголового менеджера", не способного руководить собственным поведением. Наша задача состояла в том, чтобы вернуть ему голову! - Вовик, ты не шути с огнем, - включился я в атаку, - не доводи аудиторию, твоих преданных слушателей до греха! Все твои беды от вирусов, которых нужно душить на корню, в зачатке, еще в чашках Петри. Я лихо блеснул своими знаниями в области микробиологии, сохраненные еще со школьных лет. Тогда я занимался в биологическом кружке при университете. Сейчас я старался говорить на том языке, который, по моему разумению, был наиболее близок Вовчику-педагогу - "аудитория", "слушатели", "вирусы". И наступил долгожданный инсайт: - Коллеги, - взмолился атакуемый, - я все понял и все осознал, только не выбрасывайте меня из машины на повороте, ибо я ваш и с вами до конца! - Ну, а если с нами, так толкуй про свои математические интерпретации геометрии Лобачевского и кончай сучить ножками перед Кларой! - выплеснул оставшуюся помойку Василий на голову ученого, чуть было не ставшего вероотступником. Димыч, почесав пятку, буркнул свою сентенцию, украденную из Вещей Книги: "День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание" (Псалом 18: 3). 1.7 Вовик приосанился, окрыленный доверием масс, жаждущих знаний, уселся поудобнее на больничной койке и повел неспешную речь: - Коллеги по несчастью, геометрия Лобачевского прежде всего изучает свойства, так называемой, "плоскости Лобачевского", имеющей отношение к планиметрии. Затем перебирается в стереометрию, описывая "пространство Лобачевского". Та и другая геометрическая сущность подразумевает множество точек, через которые проходят прямые линии, движутся фигуры, реализуются расстояния, углы и прочее. Все эти геометрические взаимоотношения подчиняются аксиомам Евклида, за исключением пятой - о параллельных линиях. В 1868 году Эудженио Бельтрами заметил, что геометрия на куске плоскости Лобачевского совпадает с геометрией на поверхности постоянной отрицательной кривизны. Простейший ее пример - это псевдосфера. - Стой, математик, - перебил лектора Василий, - давай пояснения: что такое "псевдосфера", как ее представить зрительно? - Вася, дорогой, здесь все просто - видел ты ушную воронку, конусно расширяющуюся, которую тебе вставлял в ухо врач-отоляринголог при осмотре слухового прохода? Василий собрал лоб в морщины, напряг память: на лице его заиграла радостная улыбка - свидетельство успеха поиска образа псевдосферы. - Да, да, вспомнил! Эврика - так, кажется, кричал Архимед, выпрыгивая из горячей ванны, где ему чуть не сварили вкрутую яйца!? - залепетал с азартом Василий очередную скабрезность. - Василий Сергеевич, вы несколько спутали мотивы прозрения Архимеда, но историю все же оцениваете абсолютно верно! - внес некоторые коррективы Владимир Георгиевич и продолжил. - Таким образом у Бельтрами геометрия Лобачевского приобрела простой и реальный смысл. Как из рога изобилия посыпались другие модели, иные интерпретации - Давида Гильберта, Феликса Клейна, Анри Пуанкаре, Бернхарда Римана. Вовик обвел всех ищущим взглядом, дабы удостовериться в том, что рассказ понятен слушателям. И тут его взгляд скользнул по входной двери - в проеме высилась фигура Клары Николаевны. Она ела глазами Математика так, словно откусывала большими кусками сладкий торт, торопилась прожевать и не успевала. Она все равно глотала, задыхаясь от спешки и темперамента. Кадык под кожей шеи ходил ходуном, выдавая бурю чувств и разбушевавшуюся похоть. Я понял, что у каждого свое сумасшествие. Все двуногие - шизики в той или иной степени. Но области приложения интереса у нас разные, да и активность реализации у одних обгоняет, у других - запаздывает. Весь мир состоит из безумных! Клара словно в гипнотическом трансе приблизилась к постели Математика - черт ее знает, может быть, она скрытый вампир. Хватит сейчас Математика за горло и вопьется в шейную артерию. Математик пытался сползти под кровать, но ему это не удалось - кровать правым бортом была прижата к стене, а времени вскакивать и оттаскивать ее от стены уже не оставалось. Клара застыла рядом с левым бортом постели, как бы в приступе каталепсии или, проще говоря, в состоянии восковой двигательной скованности. Похоже, что ее интересовало не горло пациента и даже не мозг, вдруг съежившийся в черепной коробке. Ее, нет сомнения, все же интересовали половые органы - глаза полу-восточной женщины молили об откровении. Математик затих, молчали и все остальные, молчание нарушила сама Клара: - Владимир Георгиевич, - даванула она из себя слова с силой, словно остатки крема для ног из давно до предела отжатого тюбика, - разрешите мне послушать ваш рассказ о геометрии Лобачевского. У всех отлегло от сердца. Надо же,.. так любить математику! Из Клары, думается, мог бы вырасти большой ученый-цифровед, да только судьба сплоховала - не подстелила под страстное влечение коврик из разноцветных способностей с выраженным математическим уклоном. Все, как один сопереживали лечащему врачу. Однако каверзный ум подсказывал: Клара, сильно переживая свое собственное математическое фиаско, задумала рассчитаться с природой женскими методами. Она явно задумала забеременеть и родить от выдающегося математика ребеночка. Мы - пациенты мужчины - шкурой, хребтом, тестикулами ощущали нависающую опасность. Но, ясное дело, больше всех должен страдать математик. Вовчик словно бы чувствовал осиновый кол, вбиваемый ему в промежность, а потому ежился и пытался спрятаться за пустые слова: - Во-первых, в геометрии Лобачевского не существует подобных, но неравных треугольников, поскольку треугольники равны, если их углы равны. Как не крутись, но существует абсолютная единица длины - это отрезок, выделенный по своим свойствам, подобно прямому углу, выделенному своими свойствами тоже. Принято считать таким отрезком сторону треугольника с данной суммой углов. Клара следила за речью математика, как завороженная, а правильнее сказать, как помешанная. Она внимала словам Вовика, не закрывая рта, покоряя всех остальных белизной своих зубов. Язык хищника свешивался через нижнюю губу, с него, как у змеи, находящейся в охотничьем экстазе, капала ядовитая слюна. Явно лицо женщины чем-то напоминало и физиономию доберман-пинчера, застывшего в ожидании бросковой команды хозяина. Но хозяин поступков Клары пока еще сидел в ее собственной голове, и это было опасно! Я почему-то вспомнил годы своей военной юности, когда проходил службу в морской пехоте в Североморске: молодой лейтенант вел наш взвод из бани, где мы только что хорошо отмылись, попарились и успели пошалить - связали штанины кальсон лейтенанта. Теперь он вел нас по лужам заставляя печатать шаг. Выбрав озерцо поглубже и погрязнее, он подавал зычным голосом неотвратимую команду: "Вспышка справа!". Каждый боец проходит долгую школу наработки условного рефлекса на такую команду: он обязан, чтобы спасти жизнь под минометным обстрелом, молниеносным броском плюхаться наземь. Брызги летели в стороны огромными грязными снопами. Баня давно была выбита из нас, чистота тела и формы заплыла отвратительной грязью! Сейчас, наблюдая жадный взгляд Клары Николаевны, я всеми фибрами души чувствовал с каким темпераментом, азартом она бы выполнила команду математика - "Вспышка справа! Вспышка слева! Лечь!" Однако Вовик ежился, но команд не подавал, а продолжал лекцию: - Известно, что сумма всякого треугольника меньше "" и может быть сколь угодно близкой к нулю. Модель Пуанкаре подтверждает сказанное: разность  - (+  + ), где , ,  - углы треугольника, пропорциональна его площади. Клара опять сглотнула что-то важное и интимное, и облизнулась, словно она не запоминала, а ассимилировала через органы пищеварения - не пережевывая, не измельчая, потребляя большими порциями. В работу шли формулы и постулаты, выдаваемые математиком. А его уже понесло от ощущения восторга слушателей. Понятно, что теперь он читал лекцию не всем нам, а только своей самой главной почитательнице: - Через точку "О", не лежащую на данной прямой "а", проходит бесконечно много прямых, не пересекающих "а" и находящихся с ней в одной плоскости... Вовчик вел речь в экспрессивной манере - четко, ясно, благозвучно. У него был хорошо поставленный голос. Хороший лектор завораживает, успокаивает, вселяет надежду на то, что даже сонный воспримет всю необходимую информацию. Мы - Димыч, Вася и я - поддались очарованию голоса Владимира, вняли стройности постулирования геометрических начал фантазий Лобачевского. Никто не заметил, как заснул, придавленный животворным потоком информации. Так происходит с доверчивыми, хорошо накормленными и удобно запеленованными грудными детьми. Особенно, если они уверенны, что грудь матери всегда будет рядом. Грудь Вдадимира по понятным причинам нас не интересовала. Но соски Клары - красные, нежные, отточенные, стоящие прочно и надежно, словно часовые перед мавзолеем по бокам от входа, ведущего к вождю и вожделению мирового пролетариата. Вовчик теперь учил только одну Клару Николаевну, растроганную таким доверием до слез, до полной самоотдачи. А мы, под действием вещего слова, воспринимаемого в гипнотическом автоматизме, рисовали в убаюканном сном воображении неистощимые картины виртуального секса. Чтобы делал человек, лиши его Бог этой одной трети обязательного времяпровождения, сплошь сотканного из незабываемых грез и отдохновения? Полагаю, что тогда человек превратился бы в заурядный комбайн для переработки пищевых продуктов в говно! Не более того. Как слезы восторга и благодарности Творцу, навернулась сура 103 "Предвечернее время", и я затараторил ее с Божественным чувством: "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Клянусь предвечерним временем, поистине, человек ведь в убытке, кроме тех, которые уверовали, и творили добрые дела, и заповедали между собой истину, и заповедали между собой терпение!" Святая сура всколыхнула грезы: немеет горло - тучи, буря, слезы. Я верую, ищу Великое Творенье, Твои слова прямые - во спасенье. Ответит хулитель - поноситель, не принимает золота Спаситель. Богом будет греховник спрошен, нагим к сокрушилищу сброшен! Я сбивался с эпического на арифметическое, геометрическое и алгебраическое. Даже во сне до меня долетали обрывки фраз: ..."приложение геометрии Лобачевского",.. "равенство, выражающее закон распространения света: x2 + y2 + z2 = c2 t2 ",.. "метод Лобачевского" и другое малопонятное для сонного человека. Честно признаюсь, что проснулся я в то время, когда Вовик исследовал геометрию Римана и телесные прелести Клары. Надо сказать, что такое совмещение интересов и объектов у него великолепно получалось: Клара была уже довольно основательно помята, а из одежды на ней оставались - сущие пустяки. Присутствие при эротических сценах всегда впечатляет. Коллективный секс - это вообще несравненное завоевание культуры. В нем главное - хорошие бытовые условия. Ясно дело, как профилактика перекрестных заражений венерическими и другими, более приличными, инфекциями. Такие картинки даже самого последнего импотента могут мигом вознести на холм! Чувствовалось, что внештатный сеанс просмотра порнофильма увлек и всех остальных пациентов нашей палаты. Полагаю, что к замочной скважине и щелям в двери уже давно припаялась ни одна пара глаз отечественных психов. Иными словами, процесс наблюдался как бы изнутри и снаружи, то есть были задействованы внутренний и внешний контуры. Все знали сакраментальный тезис вождя: "Из всех искусств важнейшим для нас является кино"! Лечащий врач, уже вся до нитки вымокшая от пролитых слез восторга, лежала на больничной койке рядом с математиком. Он обнимал ее за дальнее от него плечо, свободной рукой лаская ближайшую грудную железу. Оба были с закрытыми глазами - видимо, для того чтобы четче представлять Римана пространство. Сложная лекция читалась на автопилоте. Еще немного и могло случиться непоправимое. Но первым обо всем догадался Димыч - он деликатно покашлял. Математик был очевидным невротиком, поэтому подпрыгнул, как ужаленный. Клара вовремя прихватила его скользкое от пота тело и властно уложила на себя. Но момент истины уже прошел, вернее, его спугнули. Ждать подъема конструктива теперь было бесполезно. Однако преподавательские функции Владимир продолжал исправно исполнять, правда, несколько заикаясь. Я уловил этапный тезис: - Короче говоря, свойства расположения элементов на плоскости Римана и в пространстве Римана совпадают со свойствами расположения элементов на проективной плоскости и в проективном пространстве. - зудел Вовик, а рука его оглаживала крутые бока и бедра Клары. Издалека такая сцена напоминала выбор лошади на ярмарке в Нижнем Новгороде - там, откуда начинал свой эпохальный заезд Боря Немцов, прекрасный парень и отъявленный балагур. Но меня-то терзала неукротимая печаль, и мысленно я летел на каком-то бронепоезде революции мимо полустанков десятилетий, моя Родина дышала тяжело, с надрывом. Недалеко от железнодорожной насыпи, стоя раскорячась у косолапой будки, одетая в какую-то нелепую форму, размахивала замызганным флажком неопрятная стрелочница - моя судьба, Machtwille: Из больной тишины сочится голос мой. Теряю разум, истинность, сущее, покой. Мимо амбразур летит полустанок твой. Ты не шути, ободри, образумь, успокой. Небо нахмурилось, разрыдалось вдрызг. Не стоит жать радость из мутных брызг. Метнулся из тьмы ужаса крик: нет грез! Бог всемогущ - Machtwille бьет без слез! К тому моменту, когда математик дошел до разговора о том, что "число К = 1/R2 называется кривизной плоскости Римана и чем меньше "К", тем ближе свойства фигур этой плоскости к евклидовой", то властная рука не на шутку разыгравшегося самца уже лежала на лобке у Клары. Отзывчивая женщина замерла, надежно закатив глаза за надбровные дуги, чтобы не спугнуть мгновенье. Лицо ее выражала муку ожидания прикосновения к самой сладкой теме. Оказывается, мы все окончательно очнулись от гипнотического сна одновременно и наблюдали картину второй волны (девятого вала) подготовки разврата. Ни у кого не было и намека на смущение в глазах. Просто сознание всех озадачивал вопрос: "Трахнет он ее или нет"? На фразе - "Римана дзета-функция"... - мы тихо встали и молча, на цыпочках вышли из палаты в коридор. Мы решительно оттерли любопытных психов от дверных щелей, загородив своими монолитными корпусами вход в палату. Теперь нас мог сломить только отчаянный, хорошо подготовленный Петербургский ОМОН. Мужская солидарность подталкивала нас к тому, чтобы преграждать путь любопытным, не щадя живота. Я еще раз вспомнил, что в переводе с немецкого Machtwille, кажется, означает "судьба". Сейчас мы измеряли судьбу своего друга и его неожиданной подруги мгновениями, сладко отдающими и в наши сердца, и значительно ниже! Врать не буду - не знаю, что происходило в палате. Но когда, примерно через пятьдесят минут, Клара вышла в коридор, одергивая халатик и поправляя прическу, глаза ее сияли восторгом и счастьем. Она подпрыгнула пружинисто к потолку, взвизгнула что-то на непонятном языке из геометрии Лобачевского и Римана. Свободная женщина гордо зашагала по коридору, свободно покачивая упругими бедрами и ягодицами. Как все же красива женщина в откровенном, а не продажном разврате! Время близилось к обеду, а одна победа уже была за нами, за Вовиком, за геометрией Лобачевского!.. Когда мы вернулись в палату, то Вовик спал крепким сном праведника. Димыч взял с прикроватной тумбочки Евангелие, раскрыл наугад и прочитал ликуя: "Господи! Ты слышишь желания смиренных; укрепи сердце их; открой ухо Твое, чтобы дать суд сироте и угнетенному, да не устрашает более человек на земле" (Псалом 9: 38-39). 1.8 Проснулся Вовик в состоянии полнейшей ретроградной амнезии, но с особой легкостью и благодушием: он практически ни черта не помнил, но это его не заботило. Кто кого гипнотизировал во время лекции, так и осталось непонятым. Каков был финал учебного часа - тоже осталось тайной. Клара была не из тех особ, которые раскалываются на допросах, да и допрашивать-то ее мы не имели право. Оставалась надежда только на брата Вовика - Федорова Александра Георгиевича. Его-то мы и ждали с большим нетерпением. Пожалуй, даже древние евреи так не алкали манну небесную во время знаменитого путешествия по раскаленной, голодной пустыне. Александр Георгиевич явился неожиданно, не в день официальных свиданий, а в обычный будний денек. Причем, явился он не один, а в составе маленькой свиты. Помнится, в палату вошли пятеро, как потом оказалось, то были профессор Дмитрий Николаевич Исаев, Модест Архарович Микертумов, Виктор Ермолович Каган и баба в белом халате - в ней мы сразу признали Клару - и еще один тип. Профессора многозначительно сдвигали бровки к переносице, покачивались в такт непонятным речам с пятки на носок и обратно, складывали руки высоко на груди, поправляли тяжелые роговые очки старинного образца, чмокали губами и все говорили, говорили, говорили, практически, не слушая друг друга и не обращая внимания на больных. Трудно было решить сразу: "Кто же здесь больше больной?" В том была какая-то неповторимая магия. Профессор Исаев был старше и, может потому, его слова производили на меня наибольшее впечатление. Отпугивала только исключительная задумчивость maitre (по-французски это!), и манера останавливать взгляд подолгу на второстепенных предметах - например, на спинках кроватей, форточке, утке и прочем. Создавалось впечатление, что именно от этих предметов шла к его интеллекту необходимая энергетика, дававшая возможность абсолютно точно ставить диагноз. Виктор Ермолович был приятно велеречив, но слишком округл и осторожен в терминологии. Он вроде бы опасался сказать всем правду, его руки постоянно искали что-то: видимо, сигарету, спички, может быть спешили полапать чью-то промежность. Да, кто его знает, чего они искали в нашем доме скорби. Однако, как-то сразу, без недомолвок, мы признали в Викторе Ермоловиче "своего парня", словно только что поднявшегося с больничной койки и переодевшегося во все цивильное лишь для участия в обходе. Чувствовалось, что в нем стучал, скакал, резвился нерв сумасшедшего, или хотя бы человека, очень близко расположенного к такому особому состоянию. Микертумов был моложе, суше, подвижнее и раскованнее, как "чертик", выскакивающий на пружинке из волшебной коробочки, или клоун Никулин, появлявшийся в молодые годы на манеже, заполняя собой полностью перерывы между основными номерами. Правда, совсем в другом образе видели мы Никулина, восседавшим на вечерах Белого попугая - то был уже великий артист. Тогда роль "болванчиков-чертиков" выполняли другие - Аркадий Арканов, Горин-душка, и прочая остепененная и неостепененная актерская братия, пытающаяся зарабатывать деньги на пустячках. Но, чего греха таить, всем известно, что сейчас на телевиденье многие стараются "срубить по легкому" капусту, грузя зрителя всякой отсебятиной, пустой болтовней, чушью. Такой уж, видимо, век настал! Так вот, Микиртумов в той компании делал что-то похожее. Слов нет, профессора порадовали нас своим появлением, многое они нам поведали, изумили классикой "разговорного жанра". Меня они поразили не столько содержанием бесед - в том я ничего не смыслил - сколько стержневым фактором, то есть непонятной логикой. В докладчиках у профессоров, естественно, была наша неотразимая, волевая, решительная и в меру обаятельная Николаева Клара Николаевна. У первых трех названных и у Клары вид был вполне респектабельный - чувствовалась ученая осанистость, затаенная профессорская спесь и большие знания, валившаяся словно бы даже из ушей. Пятый из присутствующих тоже был в белом халате, но сильно помятом. Лицо - загорелое, но плохо бритое, а голова лысая и неправильной формы - череп долехоцефалического типа, слегка подпорченный стремительными родами и ранним рахитом, косившим всех детей военного периода. Анатомию потом пояснил нам Димыч. У этого типа повадки были такие занятные, что вызывали ассоциации с ситуацией, когда в комнату вползает змея. Но то был не суетный ужик, а, скорее всего, анаконда средних размеров - сытая, усталая, желающая побыстрее отоспаться. Иногда кровь леденило и предположение - а не кровопивец ли он? Все вело к тому мысль - и узкое лицо, и правильно, но несколько хищно сложенные губы, и длинная шея, открывавшая острый кадык разрезом бесцеремонно распахнутой рубашки. Привлекали внимание глаза: близко поставленные, пронзительно-проницательные, голубые, почти неподвижные, гипнотизирующие. Они уж слишком активно обезоруживали и прижимали собеседника к "стене плача". Мы быстро почувствовали что-то общее в чертах и фигуре этого человека и нашего Владимира. Но, при всем томи, от гостя веяло каким-то манящим трагизмом - чужим свойством. Так бывает с теми, кого бес уже неоднократно уговаривал прыгнуть с высокого утеса. И они соглашались на это, поскольку их манит перспектива полета. Они дают согласие на безумное испытание. Их не останавливает то, что падающий обязательно сталкивается с реальностью приземления. Владимир тоже насторожился и внимательно следил за незнакомцем. Мы все, как один, напряглись. Тот тип спокойно слушал профессорскую разборку. Нас препарировали по косточкам, но он молчал, не озирался и не перемещался по палате вместе со всей компанией. Незнакомец как вошел, так и "завис" у двери, словно споткнувшийся в программе компьютер. Вся группа врачей заметно играла, тешилась - выражала подобие истинной внимательности к нуждам пациента. Этот же таил в глазах холодность и некоторую отчужденность. Взгляд его словно бы говорил: кончайте базар, братцы, опускайте занавес и мотайте отсюда - у меня ноги устали. Когда закончился спектакль под названием обмен клиническими суждениями, и все двинули на выход, пятый тип отстал от всей компании и, ни слова не говоря, подсел к койке Вовика. Смотрел на Вовика этот удав не очень долго, но пристально, потом взгляд его потеплел, и мы услышали приятный мягкий голос: - Володя, я ваш брат - Федоров Александр Георгиевич. Вы не возражаете, если мы немного поболтаем? В нашей палате все проблемы были общими: мы слышали обращение старшего брата к младшему брату, и тишина изумления, любопытства нависла огромной зыбкой тучей, как перед грозой. Но одна гроза смывает посевы, вызывает наводнения, обвалы, оползни, другая - спасает поля и пастбища от засухи. Было над чем задуматься и от чего недоумевать: встретились братья, не знавшие и не видевшие друг друга в течение всей предыдущей жизни - сомкнулись две родные генетические линии, но оформлено такое торжественное событие было слишком буднично, заурядно. Мы все ждали этой встречи, предполагали обилие слез восторга, горячие объятия, бессвязные речи очумевших от счастья родственников. Но в небосводе эмоций образовалась дыра, через которую потихоньку стравливался пар зачаточного очарованья. Наверняка, я, будучи художником, что-то не так, как требовал того темперамент братьев, воспринимал в этой жизни. Но уйти от своих ощущений мне не удавалось: я понимал, что меня обокрали, у меня похитили возможность наблюдать, пусть из-за ограды, пусть чужой, но Большой праздник. По лицам остальных соучастников "торжества", отжавшихся на локтях от покрывал своих постелей и наблюдавших с вытянутыми шеями эмоциональное святотатство, было видно подобное же разочарование и недоумение. Но старший брат, по всей вероятности, плевать хотел на нашу "остолбенелость". Он спокойно взирал на младшенького, не собираясь бросаться ему на шею или подставлять свою под ручные клещи. У Владимира постепенно тоже притух взгляд, и как бы опустились руки. Он тихо лежал на спине, намек на улыбку искривил губы, но глаза спокойно ждали дальнейшего развития событий. Он полностью отрядил старшему брату эмоциональную инициативу. - Володя, я несказанно рад нашей встречи. - продолжил заунывную речь Александр Георгиевич. - Жаль, что мы встречаемся в скорбном месте, но согласись, это вообщем-то не имеет большого значения. Главное - что мы наконец-то встретились. Он по-мужски нежно похлопал по руке Володю, и тот ответил ему нерешительным жестом признательности. Оба брата медленно входили в контакт - скорее всего, разная биология их матерей выстраивала преграды. Но я был уверен, что единение отцовских генов все равно прорвется сквозь женскую ревность и заданную генетически отчужденность. - Я внимательно слушал профессоров-психиатров, - продолжил брат Александр, - у меня создалось впечатление, что все вы пассивные симулянты, вяло косящие под шизофреников. Будь моя воля, то я вас всех оптом, даже не разбирая по фамилиям, вытолкал в шею на волю. При этих словах Александр обратился лицом к остальной живности палаты и продемонстрировал улыбку, отличающуюся, как не странно, детской мягкостью, откровенностью и теплотой. Как часто характер людей, скрываемый под броней поведенческого ритуала, разоружает именно добрая улыбка. Сердца наши оттаяли, и мы не удержались от ответных знаков внимания и доверия. - Ребята, вы уж извините меня за простоту, но я, по российскому обычаю, приволок бутылку водки и пяток соленых огурцов, копченой колбаски, белый пшеничный кругляш - свежайший, с хрустящей корочкой. Так, может быть, без лишних слов отметим счастливое событие - когда еще разыщешь брата? Вот это уже было по-нашенски, по-отечественному, по-русски, по-мужски. Мы здесь просто истомились без водки - до чертиков надоели транквилизаторы, релаксанты, снотворные и прочая дрянь - изобретение немчуры поганой! Всю эту химию великолепно заменяет водка, просто ее надо уметь пить. Неистовствовали все, но особенно ликовал Василий - он сделал стойку на голове прямо на кровати. Ликовали и радовались мы, естественно, не как больные, а как заурядные алкоголики. Кто не знает, что к тридцати пяти годам у каждого россиянина уже сформирован алкоголизм: по классификации Джеллинека, вторая-третья стадия. Тогда уже сильно давит психологическая или даже физическая зависимость от спиртных напитков. Длительное воздержание знаменуется поганым "синдромом отмены", когда мучает настроение шаткое, какие-то хвори, цепляющиеся за разные органы. В это время жена превращается в стерву, погода, работа, транспорт - в говно, на каждом шагу подстерегают неурядицы. Мы со знанием дела взялись за пиршество. Правда, проявляя восторги, мы старались особо не шуметь, иначе количество желающих на халяву разделить наши восторги моментально увеличится во сто крат. Быстро разобрали стаканы, откупорили родимую, настрогали колбасики. И вот вздернули "на товсь": в правой руке - доза, в левой - огурчик! Но к первой был необходим тост, и Александр, скромно мазнув теплеющим взглядом довольные рыла нашей компании, произнес: - Собратья по несчастью, будем в горе и радости всегда вместе! За Родину-мать! За братьев и общее братство! - "Яви светлое лице Твое рабу Твоему, спаси меня милостию Твоею"! - закончил тост Александр словами из 30-го Псалма. И все мы торжественно, преисполненные мужского долга, обернули взволнованные реальной выпивкой рыла к Красному углу палаты - к Иконе Казанской Божьей Матери. Лик Святой был спокоен, Она не подмигнула нам - этого и не должно было произойти, ни практически, ни теоретически, - но каждый почувствовал, что Святой, а не водочный, Дух спослал на нас свою благодать! Такой вкуснятины и незабываемого, трепетного вкуса лекарства, мы еще никогда не встречали. Когда запрокинутые головы вернулись в исходное положение, то гусары увидели перед собой образ Клары Николаевны - как она проскользнула в палату незамеченной, одному только Богу известно. Первым нашелся Александр: он, нимало не смущаясь, быстро наполнил все пять и еще один дополнительный стакан эликсиром жизни, отрубил половину своего огурца. Все, что требуется для торжественной встречи светской женщины, было с поклоном передано в руки Кларе Николаевне. Несколько смущающуюся обилием выпивки и породистых самцов, женщину усадили рядом с братом Владимиром. Лечащий врач - бесспорно умная женщина - правильно оценила проявленное к ней внимание, мужской такт и доверие. Она, словно под гипнозом, вняла немому приказу, вцепившемуся в ее сознание ненавязчиво, незаметно, но прочно. Мне даже показалось, что мышцы брюшного пресса у нее несколько отмякли, разомлели, однако, сейчас было время не для тех утех. - Господа, мы все здесь почти что свои люди, - поднял голос главный гипнотизер, словно знамя бескрайней России, - так выпьем первую за прекрасных дам! При этих словах всем показалось, что в голосе тамады зазвенела нежная, хрустальная, скупая мужская слеза. Тожественность момента запала всем присутствующим глубоко в душу. Но, пожалуй, больше всех она поразила единственную женщину среди нас. И та единственная давила в себе рыдание восторга. Так давят верные жены сок из красной смороды прежде, чем приготовить прекрасное желе для мужа. Так месят, трамбуют и раскатывают тесто для выпечки вкуснейшего пирога специально для любимого мужа. Так, наконец, в неповторимом азарте отзывчивые особы давят собственной жопой матрасы и простыни, млея под ласками желанного любовника. Клара явно была под воздействием трансцендентальных лучей, вовремя выпущенных прямо в ее бесстыжие глаза еще более бесстыжим и коварным взглядом стареющего сердцееда, все еще не растерявшего свои боевые качества. "Старый конь борозды не портит!" Мы внимательно и с пониманием следили за Кларой Николаевной: она не рыпалась, а вовлекалась под действием чар, излучаемых опытным алкоголиком - Федоровым Александром Георгиевичем. Потому, стараясь не разочаровывать профессионалов, Клара лихо тяпнула полстакана водки. Мы следили за глотательными движениями, совершаемыми мышцами глотки, затем за дернувшимся кадыком. Далее - смелая волна бодрящей жидкости вызвала ответную перестальтику пищевода. Шея у Клары была красивая, как у лебедушки, и водочка только добавила вдохновения в игру вазомоторов, волнительную фибрилляцию кольцевых и продольных мышц начала кишечной трубки. Женскую шею приятно ласкать, да и душить тоже, видимо, приятно - любой палач, убийца тянется к красивому, к эстетике, если, конечно, Бог подарил ему при рождении чувство прекрасного. А дары Бога - не исчезают ни при каких обстоятельствах и даже после нашей смерти они остаются на Земле, только передаются во владение другим достойным людям. Все мы, словно лучи объективного рентгеновского аппарата, приспустив взгляд, не теряя при этом фокуса биологической оптики, моделировали события. Мысленно каждый проследил за тем, как пищевод заставил разомкнуться кардиальный жом и пропустить огненную воду в желудок. Желудок всколыхнулся от ощущения неожиданной благодати и стал с пониманием и аппетитом распределять по бороздкам слизистой малой и большой кривизны волшебное пламя: расступилась слизь, защищающая от кислотной активности нежные клетки железистого эпителия, а заодно и притаившиеся под ней микробы. Особо зловредный Helicobacter pylori - получили по заслугам удар санирующего эффекта спиртного! Клара Николаевна затихла на минуточку, прикрыв глаза заворожено, как курица на насесте в отведенные ей недолгие минуты ночного сна. Картина была трогательной: я попытался даже себе представить, как будет рождаться большое куриное яйцо из-под Клары. Но у нее ни черта не получилось Да и слава Богу! Честно говоря, неприятный это процесс - роды, как у женщины, так и у курицы. Наша солидарность помогала Кларе сосредоточиться на первой фазе всасывания алкоголя. Закусанный, не спеша разжеванный и проглоченный, соленый огурчик тоже делал свое приятное дело. Он нежно шептался о чем-то с пилорическим отделом желудка, призывая этот, властно действующий сфинктер, разжать свои железные тиски и пропустить пищевую кашицу дальше по нисходящей магистрали. Мне пришлось изучать анатомию и физиологию человека в Академии художеств, да и из средней школы я кое-что вынес. Ясно, что уже сейчас поджелудочная железа всколыхнула свои железистые клетки, печень сама себя подтянула за шиворот, словно не вовремя задремавшего пьянчугу. Функциональные структуры - ацинусы начали просыпаться и активизировать свою деятельность. Но уже порядком глубоко всосавшийся алкоголь дурманил клеточную анатомию. Звездчатые макрофаги, иначе говоря, клетки Купфера, расширили от удивления глаза, все еще не очень хорошо понимая задачу, неожиданно поставленную в такой форме. Перед верными организму макрофагами открылся выбор: войти прочно в алкогольный наркоз или взяться, засучив рукава, за его разрушение. Цикл Кребса тоже несколько зазбоил от неожиданности и святого наркотика, не ведая, что же расщеплять в первую очередь - белки, жиры, углеводы или С2Н5ОН? Когда подана в изобилии святая вода с соленым огурчиком, то организму следует выкликать строительный материал из депо - из биологических глубин, дабы в топке было достаточно горящего материала. Ну, а алкоголь в это время активно городит заборы из опиатных конструкций - отсюда идет кайф, ради которого так много выпивает народонаселение спиртных напитков на всей земле. Чем выше такая индивидуальная способность человека, чем более выражен у него опиатный эффект, тем труднее его убедить не потреблять спиртные напитки, лечиться от алкоголизма. У нашей группы все было на своих законных местах от самого рождения - потому-то мы лакали спиртное с большим удовольствием. Излечиться от этого порока мы не имели никакой возможности. Но наше братство и не собиралось лишать себя удовольствия со вкусом переваривать отраву! Мы давно поставили на себе крест и гордились своей порочностью. Клара оказалась в одной связке с нами, а женщину, как известно, такой порок доводит до ручки быстрее и разрушительнее. Ура эксперименту! Пока шли лихорадочные разборки на этих этажах, несколько напряглись почки, откликнулись сосуды и сердце. Мозг почувствовал, как алкоголь отбирает у нейронов внутриклеточную воду, и они от того сжимаются и дуреют. Вообщем, все шло своим чередом - безостановочным порядком: из наших смелых и сильных рук Клара Николаевна уже не сможет вырваться никогда! Алкоголизм непобедим также, как и вся мафия! От удовольствия, замешанного на сострадании, я вспомнил, что только, примерно, пять процентов населения планеты получило при рождении подарок от Бога в виде особых ферментативных систем, способных при расщеплении алкоголя вызывать особый опиатный эффект, то есть наркотическое действие. Это-то качество расщепления спиртных напитков и привораживает на всю оставшуюся жизнь Божьих избранников - если они объединятся, то это будет огромная армия. Только разум той армии будет ущербным. А отсюда недалеко и до греха! Кое-кто из присутствующих продолжил миграцию взгляда до нижележащих органов, имеющих исключительно женское предназначение. Но, засовестившись вовремя, вспомнив о своем прямом предназначении, вырвал внимание из пут похоти и снова обратился к наполненным стаканам. Чары секса и алкоголя останутся навечно сильнейшими конкурентами! Почему-то всем шизофреникам стало грустно. Сами собой родились стихи и повисли в наспиртованном продуктами выдоха воздухе. Рифмы смотрели на мир почти сумасшедшими, широко раззявленными глазищами, слепнущими от яркого света интеллектуального прозрения: Небосвод омочил все дождем: волшебство, отдохни, мы тебя подождем! Похмелья рана, Кребсов плен, телец Маллори бунт, фиброза тлен! Алкоголь - это новое счастье: все восторги любви застилает ненастье! Смыты томные будни и ночи, для общенья с женой нет уже мочи! В микроскоп зри, хоть ночью: нейропат Корсакова-Вернике пялит очи! Навеянную стихами грусть мы стряхнули решительно и быстро. Все любовно поморщились и дружно крякнули, выпив, не закусывая: простата у мужчин сморщилась и напряглась. А та единственная среди нас, наделенная яичниками, передернула Фаллопиевы трубы, словно затвор автомата Калашникова. Но боевой патрон ни той, ни другой стороне не удалось дослать в патронник - выстрела не получилось! Не отреагировали даже Куперовы или Бартолиниевы железы, лишь вялая струйка мочи пощекотала наружное окончание уретры. Мужики, почувствовав, что musculus cremaster даже не попытался подтянуть яички. Все многозначительно почесали репу, но вовремя себя одернули, остепенили - ведь здесь присутствовала женщина. Тогда мы обратили на нее более пристальное внимание и почувствовали аналогичное смятение и в глазах дамы. Складывалось впечатление, что общение с алкоголем уже подвело честную компанию к тому пункту социального развития, когда нарушается кроссгендерная идентичность. Иначе говоря, алкоголики - это практически бесполые существа, переполненные удивлением и счастьем настолько, что места для строго дифференцированных гендерных ролей в психике не остается. Однако не стоит спешить: даже сами ученые до сих пор еще окончательно не разобрались в хитросплетениях генетического, биологического и психологического в сексуальных отправлениях - скорее всего, имели место транзиторные, то есть проходящие, сшибки. Но, анализировать процесс глубже и печалиться по этому поводу, уже не было сил. Практически, без заметной экспозиции стала наплывать благодать и муки особого творчества - всех отбросило в детство или ранние юношеские годы, когда жизнь казалась такой приятной и свободной. Примерно, такой, как свободное падение человеческого тела из самолета при нераскрывшемся парашюте. Хотелось перейти к хоровому пению, но это было бы уже злостное нарушение больничного режима. Все как-то разом нашли успокоение в святых словах: "Избавит Господь душу рабов Своих, и никто из уповающих на Него не погибнет" (Псалом 33: 23). "Кто сказал, что любовь умерла"?.. У Александра Георгиевича, конечно же, оказалась и вторая, и третья бутылка водки: мы пили дружной, тесной компанией - пациенты и лечащий врач, совместивший свои функции врача с колдовством опытного и коварного алкоголика-психотерапевта, доктора медицинских наук Федорова. Но мы, безусловно, пили не ради только выпивки, даже не ради торжественного момента - встречи братьев. Мы утверждали своими действиями начало широчайшей акции осуществления лечебных мероприятий по спасению нации, замордованной стрессами, от вымирания. Если хотите, то было комплексное психотерапевтическое воздействие методом "полного включения". Когда алкоголь закончился, Клара Николаевна под ручку с Вовиком проследовала в ординаторскую, а Александр Георгиевич, сильно намаявшись за день и настрадавшись от эмоциональных всплесков, связанных с братской встречей, прилег на койку младшего Федорова, не снимая ботинок, и задремал тихо и безмятежно, как ребенок, на совести которого нет рокового греха! "Да будет милость Твоя, Господи, над нами, как мы уповаем на Тебя" (Псалом 32: 22). 1.9. Никто в нашей палате не помнил, как прошел день, вечер и ночь - очнулись все только поздним утром. Вовика все еще не было на месте - его замещал тихо посапывающий брат Александр. Он спал самозабвенно вентилируя легкие, но при этом не издавая ни единого храпа. Он был подобен святому апостолу, только что раздавшему массу благодеяний. Давно замечено, что дети и безгрешные взрослые спят с большим аппетитом, и на лицах их не отражаются даже намеки на пагубные поступки. Александр именно так и спал. И, если бы даже я сильно захотел не верить в реальность, то все равно не смог бы отказаться от справедливого утверждения: вот он, спит сейчас передо мной, совершенно безгрешный человек. "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи: "Прибегаю к Господу людей, царю людей, Богу людей, от зла наущателя скрывающегося, который наущает груди людей, от джиннов и людей!" Так утверждал Коран, сура 114, и никто из смертных не смел спорить с тем. Под новым углом зрения я взирал на спящего, уверяя себя в том, что чистотой своих помыслов, их наивностью он давно отделил себя от скверны. Во всяком случае, с большой долей достоверности можно утверждать, что наш новый компаньон искупил грехи, и ему открылся иной взгляд на мирозданье. Правда, когда он открыл ясные очи, то несколько смутил меня прозаическим вопросом: - А где здесь у вас туалет? Ребята, вот, вот гайка с винта сорвется! Старею - мочевой пузырь теряет эластичность. А раньше мог ведро пива выпить на ночь. Однако, жизнь есть жизнь, и никуда от нее не денешься. Я объяснил брату Александру, где размещается туалет. "И вновь продолжается жизнь"! Само собой, как-то так и складывалось, что новому другу, члену нашего прайда, не имело никакого смысла уходить из больницы на волю. Еще длилось дежурство по больнице Клары Николаевны. Никого не удивило, что к завтраку от нее поступило указание: вдвинуть пятую койку в восьмую палату. Ночью поступил как бы новый пациент - Федоров Александр Георгиевич, пятидесятилетнего возраста, давно разведенного, имеющего четверых детей. Пациент имел ученую степень доктора медицинских наук, а потому немножечко страдал шизофренией. Объем ее симптоматики, вариации поведения, перспективы клинической динамики и надлежало уточнить самыми совершенными методами. "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Когда пришла помощь Аллаха и победа, и ты увидел, как люди входят в религию Аллаха толпами, то восславь хвалой Господа твоего и проси у Него прощения! Поистине, Он - обращающий!" Эти слова я почерпнул из Корана, из суры 110. И никто меня не мог сбить теперь с пути истинного. Вовик вернулся позднее, завтракал он без друзей, в ординаторской в обществе Клары Николаевны. Когда он явился к нам, то на лице его гуляла безвольная улыбка - свидетельство крайнего переутомления и полнейшей психологической зависимости от женщины. Он поменял свои сдержанные "левые" на совершенно откровенные "центристские" представления о Вселенной и Женщине, Человечестве и Математике, о Лобачевском. Мы сильно боялись за сохранность его разума. Наука, скорее всего, потеряла сегодня ночью одного из своих самых верных адептов. Он бухнулся подкошенным снопом - сплетенным и иссушенным - на освободившуюся кровать. Нам он подари только блуждающий взгляд и тихий лепет - лепет крепко наказанного за доверчивость ребенка. Не знаю, что с ним стало бы, окажись он без моральной поддержки. На помощь пришел опять-таки Коран, сура 112: "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи: "Он - Аллах - един, Аллах, вечный; не родил и не был рожден, и не был Ему равным ни один!" Он так и сказал, произнес многократно и маразм медленно отступил! - Вот, суки пушистые, что с человеком сделали, садисты, варвары, гестапо. - выпалил совершенно верное предположение Василий. - Не больница, а Освенцим какой-то! Буду жаловаться министру здравоохранения. Теперь там серьезный человек - военный, генерал-полковник: он им всем башку-то на место поставит, или открутит вовсе... Дальше шли непарламентские, непечатные выражения! И на то были серьезные основания. Мы тоже присоединили к Везувию свою боль и стон. Коллектив мычал, как стадо одуревших от возмущения бизонов. Именно под эту музыку, под такой стих и вошла к нам незаметная и неслышная Клара Николаевна. А поскольку мы реализовывали боль и стон, как молитву, с закрытыми глазами, то лечащему врачу пришлось выслушать длиннейшее аппассионато - символ высоких чувств и откровений - довольно долго. Клара Николаевна, не прерывая музыки шепотом дала распоряжение медицинской сестре всадить нам каждому в ягодицу по бизоней дозе аминазина - и увертюра погасла сама собой. Так в здешних местах боролись с синдромом похмелья. Очнулись от дурмана искусственного сна мы только к вечеру. И тут же, не приняв даже маковой росинки, отказавшись от грубой больничной пищи, мы впали в суету высокого творчества. Перво-наперво взяли за бока математика и потребовали продолжения специального лекционного курса. Вовик пробовал кочевряжиться, ссылаясь на провалы в памяти после сильнейших доз психотропных медикаментов. Но мы такие возражения тут же опротестовали, даже не приняв к рассмотрению и не дав высказать пострадавшей стороне свои аргументы. Кстати, сильнее всех наседал брат Александр. И опять, кстати, именно он внес в этот момент предложения впредь именовать друг друга только, как брат Василий, брат Дмитрий, брат Николай и так далее по всему списку восьмой палаты. Это, по его просвещенному мнению, должно было цементировать наше больничное братство, придавать нам силы, мобилизовать внутренние резервы. А силы нам были необходимы громадные, дабы если не излечить неизлечимое, то хотя бы замедлить процесс разрушения наших мозгов всесильной шизофренией. Брат Владимир наконец сдался под общим натиском и возвысил голос, взойдя на мифическую лекторскую трибуну: - Братья, как я уже имел честь вам сообщить, - начал он возвышенно, медленно ища выходы из лабиринта явно путающихся мыслей. Он долго еще спотыкался. Откровенно говоря, встал он твердо на ноги математической логики только к исходу третьего дня. Тогда голос его окреп, а мысль вытянулась в струнку. - Пуассоновский поток, или иначе Пуассоновский процесс, есть случайный процесс, описывающий момент наступления каких-либо случайных событий, в котором число событий, происходящих в течение любого фиксированного интервала времени, имеет распределение Пуассона. - четко свидетельствовал Владимир. - Числа событий, происходящих в непересекающиеся промежутки времени, независимы. Все мы вдруг ясно и вполне очевидно почувствовали, что с нашими головами наступает полнейший абзац. Первым взвился брат Василий, мы не успели вовремя обуздать его темперамент: - Брат Владимир, елки-палки, - забился он в поисках печатного слова, - ты хоть выбирай выражения, понятные массам! Разве допустимо вводить окончательно полные логические выводы, не подведя предварительно вводный формульный алгоритм. Так красиво не мог бы обобщить наше туманное впечатление от услышанного даже академик Андрей Николаевич Колмогоров, Герой Социалистического труда. А уж про мальчишку Даниеля Куиллена - американского математика, автора гомологической алгебры - и говорить нечего. Достаточно просто посмотреть ему в бесстыжие глаза, губами, естественно, нервно собирая в комок твердеющую от негодования слюну, чтобы в сердцах сплюнуть на пол. - Да, брат Владимир, - добавил, растягивая время и впечатление, брат Александр, - не качественно ты к нам относишься. - Так, что я такого сделал, что пасквильного сказал? - залепетал брат Владимир, обращая к нам полные слез глаза. Мы видели, что он искренне переживает и сожалеет о случившемся. По молодости лет и ученому остракизму, изгонявшему из своего мира всех непосвященных, он оказался неспособным понять логику наших требований. К нему от дверей бросилась на помощь лепечущая Клара. Удивительная, черт возьми, у нее была способность появляться в нужное время и в нужном месте совершенно неожиданно! Я уже стал опасаться ходить в туалет в одиночку! Клара была полностью на стороне избранника: - Что вы все привязались к больному гению?! Необходимо самим расширять свой кругозор, готовить домашние уроки, читать специальную литературу, в конце-то концов! А вы все хотите взвалить на одного преподавателя. В словах нашего лечащего врача, безусловно, содержалась толика правды, но нас возмутила форма высказанной мысли. Получалась так, что брат Владимир - гений, а мы - кучи дерьма, да еще и не очень простывшего. Кто не знает, так пусть узнает из первоисточника - мы все, здесь находящиеся, - Гении! Нет в том сомнения! И выскочек-индивидуалистов мы не терпим! Коран стукнул молотом по наковальне сознания. Сура 109 возопила: "Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Скажи: "О вы неверные! Я не стану поклоняться тому, чему вы будете поклоняться, и вы не поклоняйтесь тому, чему я буду поклоняться, и я не поклоняюсь тому, чему вы поклонялись, и вы не поклоняетесь тому, чему я буду поклоняться! У вас - ваша вера, и у меня - моя вера!" Первым оправился от потрясения, вызванного эскападой вздорной и плохо воспитанной советской женщины, брат Дмитрий. Он сделал правильные пояснения: - Брат Владимир, когда намедни ты рассказывал о сфере Римана, то мы тебя не перебивали, ибо любая сфера находится в плоскости наших интересов. Но сейчас ты произнес длинный монолог, не применив ни одного символа, - где же здесь абстрактное мышление, я уж не говорю об интуитивном?! Допустим, мы решили представить себе эллиптический цилиндр, тогда все понятно: незамкнутая центральная поверхность второго порядка характеризуется каноническим, известным даже ребенку дошкольного возраста, уравнением: (x2 / a2) + (y2 / b2) = 1. Уравнение Пуассона, я полагаю, тоже имеет некоторое формульное отражение. Ты должен был начать хотя бы с уравнения с частными производными вида:  u = f, где " - оператор Лапласа. Все восприняли отповедь, как само собой разумеющееся, а Василий, подбоченившись, ехидным тоном сделал собственное заявление: - Брат Владимир, не худо было бы расшифровать и представления об операторе Лапласа, напомнить, что он рассчитывается для функции (х) по формуле: "  = d2 / dx2. Конечно, такое замечание Василия, имеющего образование восемь классов обычной советской школы и никогда не участвовавшего в математических олимпиадах, выглядело интеллектуальным подвигом. Он как-то однажды признался, что восьмилетку шаловливый мальчик в основном проходил в школьных коридорах да в туалете за курением чинариков. В палате номер восемь нависло гробовое молчание. Клара быстро поняла, что ей со своей степенью кандидата медицинских наук соваться в возвышенные мужские разговоры просто неприлично. Она, безусловно, не была светской дамой в полной мере, но чувствовать хоть что-то маткой могла. Женщина быстро поняла, что выглядит идиоткой, и у нее на лбу, как гнусное тавро, выступает слово "дура". Разоблачение Клары, которая пыталась украсть кораллы, весьма положительно отразилось на общем взаимопонимании лечащего врача и пациентов, а также невольно изменило характер и стиль поведения приятной во всех отношениях женщины: Клара Николаевна стала еще мягче и нежнее с Владимиром, предупредительнее со всеми остальными. Брат Владимир все понял сразу - интеллектуал не мог простить надвигающуюся измену - а потому, властной рукой он отстранив Клару. Математик с головой ушел только в работу, он начал серьезную повесть, печальнее которой нет на свете: - Георг Фридрих Бернхард Риман ввел, во-первых, общее понятие о пространстве как о непрерывной совокупности любого рода однотипных объектов, которые служат точками этого пространства. Во-вторых, он перенес на эти абстрактные пространства представление об измерении длин бесконечно малыми шагами, то есть дал общее понятие о метрике, определяемой простенькой формулой: ds = f (x1,..., xn; dx1,..., dxn). Было ясно, что теперь уже не имеет смысла застревать на мелочах, да и некоторая скачка мыслей, свойственная шизофреникам, стала позволительной. А потому брат Владимир кое-что из обоснования позиции Римана пропускал. Однако, дабы не вызвать нового негативного всплеска эмоций, математик заметил, понизив голос до уровня подтверждения органической скромности: - Господа, полагаю, будет совершенно лишним в столь просвещенной компании специалистов застревать на пустяках - всем, конечно, знаком формульный алгоритм, действующий при преобразовании координат от xi . Здесь важно только помнить о геометрическом смысле, как квадрате элемента длины пути, тогда все становится на свои места. И никого не должно смущать то, что одно и тоже римановское пространство в разных координатах имеет разные выражения этой метрической формы, однако ее величина при преобразовании должна оставаться неизменной. Ясное дело, что пускаться в такие элементарные подробности не имело смысла - это было очевидно по лицам слушателей. Все они во время лекции лежали на спине и словно бы невидимой авторучкой выписывали формулы на потолке, основательно зачерненном испарениями, миазмами, исходящими десятилетиями от тел прежних пациентов. Последний ремонт в больнице проводили еще в прошлом веке. Да, славные ребята все великолепно понимали, одобряли и только в шутку, ради куража гениев, иногда обгоняли своими формульными росписями плавное течение лекции математика. Так легко, играючи, пациенты проскочили и очень важную формулу Риманова пространства, с помощью которой пространство можно еще определить как поле дважды ковариантного симметричного (gij = gji) тензора gij, или другими словами - метрического тензора. Мы, как говорится, хорошо посидели, однако после выпитого накануне сильно ломило голову. Сообща было решено разговор об остальных премудростях отложит на завтра. Клара Николаевна оторвалась от груди математика с большой неохотой, но с ясным ощущением того, что новые события, иная интеллектуальная динамика потребует и других лечебных воздействий - было необходимо подумать о "Ко-терапевте". И она обратила свой взор на Федорова Александра Георгиевича. Он принял эту мольбу о помощи и ответил возвратным пассом положительно. Союз слабой женщины и демиурга был заключен. "Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих"... Брат Александр посмотрел вослед Кларе Николаевне: очертил взглядом мастера линию покачивания ее тазовых сочленений, игру ягодичных мышц, мышц бедер, переход пластики движения в коленный сустав и дальше на голень. Выведя простую формулу того движения и той непонятной силы, которая заставляет глаза мужчины следить за казалось бы банальным процессом, мэтр продолжил мысль сущую: "Но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал; ибо, если бы познали, то не распяли бы Господа славы" (Первое Коринфянам 2: 6-8). 1.10 Надо быть круглым идиотом, чтобы не понять: вдруг выскочившее из-за скалы абсолютной профанации математическое прозрение нашей компании было чем-то сверхестественным. Небесные силы решили озарить нас своими особыми свойствами, либо мы попали в гущу каких-то особых земных закономерностей. Вася от осознания своей исключительности лежал на больничной койке с заведенными под потолок глазами, с открытым ртом, через нижнюю губу которого переползала вялая гусеница кроваво-красной слюны, опалесцирующей при слабом дневном освещении. Но то была не игра преломляющегося света в коллоидном растворе, что часто у эпилептиков. Нет сомнения, то был особый эффект, связанный с перенасыщением мыслью всей плоти - головного, спинного, костного мозга и даже слюны. Полагаю, что с мочой и другими экскрементами творилось то же самое. Он уже давно офурился и теперь затих, чтобы, не дай Бог, от восторга не наполнить палату дальнейшим разнообразием "благовоний" за счет кишечной трубки. Кольцо мышц анального выхода Вася сжимал неимоверным усилием, тратя на "подвиг" весь свой физический ресурс. Интеллект же был сплошь забит формулами, которые простой человек теперь лелеял, как своих малых, горячо любимых детей. Но незнакомые формулы вытеснили из коры головного мозга, из подкорки все сдерживающие физиологические отправления команды - от того могло произойти с Василием не весть что! Дима тоже впал в транс от осознания всесильной продвинутости, снизошедшей на него - простого человека, заурядного кандидата медицинских наук. Он понимал и пугался, пугался и понимал, что свалившаяся на его голову необыкновенная пантовость была свидетельством необычайных процессов, которые пока еще оставались не понятыми классической наукой. Только большой специалист телепатии академик Васильев из Ленинградского университета мог бы понять его, но корифей науки, к несчастью, уже давно умер. А из современников посоветоваться было не с кем: отойдя от марксизма, многие впали в заурядный декаданс или в разнузданный практицизм. Математик не мог, как ни старался, выправить ералаш, вызванный в его голове сотоварищами. Он-то для того, чтобы постигнуть геометрию Лобачевского, потратил большую часть скучной жизни, проходившей за учебниками, статьями в передовых научных журналах, в тягомотных семинарах и лекциях, симпозиумах, коллоквиумах. Он разучился интересно жить, не умел полноценно отдыхать, от души болеть - он все время находился в творческом напряжении, боясь что-то пропустить, опоздать с получением и обработкой информации, с опубликованием очередной научной статьи, казавшейся ему откровением, новым весомым словом в науке. А на поверку - все была повторением, но в ином понятийном ключе, мыслей древних философов и математиков. И вдруг его коллеги по несчастью поднимаются на один уровень вхождения в математику с самим Лобачевским, Пуассоном, Риманом без всякой предварительной подготовки - это уже было за гранью понимаемого! Может быть, и большевики были правы, решив поставить на карту свою отчизну ради мифических гениев из пролетариев? Но такого не может быть, как не может быть обезьяны, осознанно выводящей, например, формулу Томаса Бейеса. Тот же слон не может восхищаться двумерным многообразием, являющимся топологическим пространством, каждая точка которого обладает окрестностью, равной гомеоморфной плоскости или полуплоскости, например, таких, как сфера, круг, лист Мебиуса или бутылка Клейна. Я был когда-то художником, а потому во мне остались некоторые задатки особой творческой личности. Правда, мои художественные способности остались столь приземленными, не поддающимися развитию, что мне пришлось переключиться на преподавание заурядного предмета - черчения. Нет, я пытался творить - даже написал картину: на ней была изображена знаменная группа, участвующая в параде на Красной Площади. Центром притяжения был мичман Буденков - высокий, дородный хохол с пышными лейб-гвардейскими усами. Он нес само знамя, а сопровождали его ассистенты - два рослых нахимовца с морскими палашами. Острым морским оружием, может быть, еще при Петре Первом орудовали морские гренадеры, бравшие на абордаж шведские фрегаты в устье Невы. Ребята были, что называется, "кровь с молоком". То была как бы картина из летописи - фотография настоящего и будущего нашего отечественного флота. Какой там адмирал Курваедов - маленький, щуплый чиновник от военно-морских сил. Современные-то мореплаватели не способны взять на себя ответственность для того, чтобы дать команду топить без предупреждения эти сраные подводные лодки англичан, американцев или каких других мудаков, решивших, что наши территориальные воды являются маршрутами для туристских прогулок зажравшихся интервентов. Логика жизни и профессии морского офицера говорила о том, что главкомами ВМФ должны быть только выпускники Нахимовского училища. А Министрами обороны и начальниками Генерального штаба имеют право быть только суворовцы, ибо понятие профессиональной армии неотделимо от воспитания военного с детских лет, с пеленок. Все должно в этой части быть, как у древних спартанцев, ибо традиции создаются седыми веками. Спартанцев понимали и в царские времена, помнят их приемы воспитания молодежи и нынешние военные. Ребята с пиратскими палашами были символом военной агрессии и острия морской атаки, способной задушить иностранный милитаризм еще в колыбели, пока он не подрос, и у него не окрепли кавернозные тела. Милитаризм подлежит уничтожению еще до того, как будущий интервент поменяет детскую соску на баллистическую ракету. Тем более, надо спешить с достойным воспитанием будущих военных, если потенциальный враг тянется к созданию комплексов, называемых СОИ. Великий Наполеон говорил, что самые лучшие солдаты - мальчишки четырнадцати, пятнадцати лет. Такую идею я лелеял в голове, пока писал картину "Знаменная группа". Но идея-то была хорошая, а вот художником я все же был плохоньким. Откуда у меня - сугубо гражданского человека с гуманитарными рельсами интеллекта - появились математические откровения. Какое, вообще, мне дело до воображаемой геометрии Лобачевского, до всех этих сложнейших формул - понять я так и не смог. На коне оставался лишь один брат Александр: его змеиный имидж - "питон" - это лексика идущая от Нахимовского училища. И в эту страницу биографии врачевателя стоит внимательно вчитаться - она свидетельствовала о многом. Многие из наших современников являются такой же тайной, как и ГРУ Советских Вооруженных Сил, сменившее сейчас лишь окрас, оставив внутреннее содержание. Оно осталось тайной за семью печатью, способной вспороть жирное брюхо секретам любых иностранных армий. Просто для того необходимо проявление политической воли и наступление времени "Х", когда снимаются все запреты и очевидное показывает свое жестокое лицо. Этот монстр, скорее всего, и знал математику достаточно хорошо, чтобы рассуждать квалифицированно о геометрии Лобачевского, но он молчал, как сфинкс и только наблюдал за нашими заморочками. За размышлениями общего плана я не заметил, как пробежало время. Брат Александр уже успел сходить в ординаторскую, побеседовать, как говорится, по душам, с Кларой. Он вернулся с клеше методик психологической раскупорки наших затаенных душ, предназначенных для действий "Ко-терапевта". Именно за такую роль решил взяться Александр Георгиевич, ведомый какими-то своими тайными интересами. Брат Александр имел особое, просвещенное мнение о цветовом тесте Люшера. И, чтобы переложить его в наши головы, он организовал познавательный поиск капитально. Сперва, была дана краткая вводная справка, заинтриговавшая всех пациентов палаты номер восемь. Оказалось, что Макс Люшер родился в 1923 году в Базеле, то есть в Швейцарии. В тех краях он изучал социологию, философию права, религии и, между делом, клиническую психиатрию. В 1949 году пытливый ум позволил молодому исследователю защитить диссертацию по философии и психологии. Вот с такого аэродрома подскока и начался взлет карьеры медицинского светила. Он занимался новыми психотерапевтическими методами в Стокгольме и Париже, доцентствовал в Швейцарском антропологическом институте, читал лекции в Базеле, Цюрихе, Париже, профессорствовал в Амстердамском институте, проводил обширные научные исследования в Гамбурге, Берлине, Мюнхене. Его хватало почти на все. Сообщение, естественно, повысило интерес к методу, да и к науке вообще. Мы включились в исследовательскую работу с азартом. Первым на плаху повели брата Владимира. Подозреваю, что Александра сильно волновал ответ на вопрос - "на чем же Клара так сильно подломила волю Владимира"? Брат Александр разложил карточки цветного теста Люшера на листе белой бумаги. Я наблюдал за экзекуцией с близкого расстояния, стараясь постичь тайны этой методики, чтобы сложить свое досужее мнение об ее эффективности. Надо сказать, что Люшер, как потом пояснил Александр, не оставил подробного описания своих представлений о собственной методике. Он лишь заметил, что организм человека не только на психологическом, но и глубинном физиологическом уровне - может быть, даже на клеточном - индивидуально реагирует на цвет, демонстрируя свои обобщенные предпочтения. Люшер считал, что основные реакции проявляются на четыре цвета - красный, синий, зеленый, желтый. Впутываются сюда еще и некоторые модификации цвета - фиолетовый, коричневый, серый, черный, белый. Люшеру удалось разгадать секрет такого реагирования. Главным феноменом в нем является предпочтение не чистого цвета, а несколько смещенного по цветовой радуге. Известная формула - "каждый охотник желает знать, где видит фазан" - работает в смешанном виде. Например, если к красному цвету примешать немного желтого, получая таким образом оранжевый оттенок, то усиливается эффект восприятия. Тогда у большинства людей резко повышаются вегетативные реакции - амплитуда и частота сердцебиений, дыхания, давления крови. Темно синий цвет ведет реакции организма в обратную сторону. Оказывается, что язык цветов интернационален. Даже на животных цвета оказывали аналогичное действие: селезни на черный цвет реагировали снижением сексуальной потенции, а на оранжево-красный ее восстанавливали и повышали. Мне по этому случаю вспомнился анекдот времен юности, когда особенно влекла информация о сексуальном творчестве. В еврейской семье выдавали единственную дочь замуж. Когда закончилось застолье, то в спальне мама с дочерью вели совещание на тему - какой пеньюар одеть для первой брачной ночи? Пьяный вдупель папа в это время рисовал грязным пальцем на створках трельяжа замысловатые фигуры и очень краткие слова. Он стремился убедиться в конгруентности искомых понятий, отражая их в трехстворчатой проекции. Мама советовала надеть красный пеньюар - для возбуждения мужа. Дочь склонялась к светло-зеленому - для успокоения. Папа остановил совещание замечанием: "Доченька, цвет сегодня не будут иметь никакого значения. Сегодня - особый день! Тебя все равно уебут! Потому, правильнее, вообще ничего не надевать". Все мы здесь присутствующие вдруг поняли, что не надо бояться Люшера с его цветовыми происками - если уж суждено, то обязательно осчастливят - не так, так эдак! По такому случаю брат Александр привел рассказ Ван-Гога о том, как тот писал свою знаменитую картину "Ночное кафе". Великий художник и глубоко заблуждающийся человек, оказывается, стремился красками выразить мысль о том, что кафе является тем местом, где можно разорить себя, сойти с ума, совершить преступление. Картина заполнена цветовыми контрастами: нежно-розовым, кроваво-красным, дрожжевым. Все это была палитра художника-гурмана, использованная для передачи ощущения огненного ада, притягательного мрака пивного заведения. Другой художник - Арнольд Беклин - пытался создать такой своеобразный замес красителей, чтобы получить страстно пылающий оранжево-красный цвет. Он подходил для передачи особенностей характера обольстительной Калипсо. Той древнегреческой нимфы, владеющей островом Огигия, пожелавшей истощить Одиссея множественными оргазмами. Она скрывала от остального мира и пользовала его только для себя в течение семи лет. Еще один чудак - Франц Марк изобразил своих знаменитых красных коней только для того, чтобы преподать миру урок истинного темперамента, импульсивности, граничащей с неутомимой стихией. Сдавалось мне, что Клара Николаевна шла по проторенному пути, пугая брата Владимира особой подборкой цветов, предложенных Люшером. Она пыталась превратить пациента в красного, неутомимого коня, а дом скорби - в ночное кафе, прообраз вертепа. Себя же, Клара рядила в цветные одежды непристойной Калипсы. Она демонстрировала откровенно оголенные соблазнительно-розовые деталями женского тела. Она вываливала, как на прилавок дикого базара, запредельную женскую страсть, возлежавшую на фоне пурпурных тонов кровавой подстилки. Она так изъездила нашего математика, что теперь он выбирал только черный цвет, сочетая его для контраста еще и с чисто белым. Первый вариант можно было трактовать, как окончательное отчаянье - что-то похожее на вскрик "пиши пропал"! Во втором случае, демонстрировалась готовность к побегу на край света - лишь бы остаться одиноким, нетронутым, умиротворенным. Видимо, по такому случаю говорят: "В белый свет - как в копеечку!" Брат Александр собирался выправлять застывшее положение перекошенных чаш душевных весов. Но задача эта была практически не выполнима, ибо математик находился в глубочайшем неврозе. Сексуальные домогательства Клары и реальная установка на единоначалие во владении телом избранника - вот те реальные оплеухи судьбы. О них думал Александр, ибо они актуализировались в ближайший день посещения избранника Алевтиной. Двойственность положения, трагизм выбора способны выбить земную твердь из-под ног брата Владимира. Существо его дела выглядело кошмаром, избавление от которого зависело вовсе не от него самого, а только от самого Бога. Наш Ко-терапевт прекрасно понимал, что брат Владимир никогда не найдет в себе силы заявить: "А я хожу в моей непорочности; избавь меня и помилуй меня. Моя нога стоит на прямом пути; в собраниях благословлю Господа" (Псалом 25: 11-12). Ему необходимо было помочь - решительно, властно, однозначно! Александр Георгиевич, не удержав эмоций клинического отчаянья, воскликнул в сердцах почти по Горькому: "Если женщина не сдается - ее уничтожают"! Пока было не понятно, какую именно женщину собирался уничтожить этот змей подколодный, но то, что путь его следования по жизни был усеян трупами таких низвергнутых женщин не оставляло никакого сомнения. У него, спору нет, был богатый опыт борьбы с заразой! По всему чувствовалось, что брат Владимир наконец-то попал в надежные мужские руки, способные вытрясти из него душу, если на то будет воля Господа. "Кто сей Царь славы? - Господь сил, Он - Царь славы" (Псалом 23: 10). Дмитрия Ко-терапевт основательно подловил на фиолетовом цвете в сочетании с зеленым. А это означало, что у пациента преобладает сфера душевности, наслоенная на тягу к самоотдаче. Это хорошая позиция для врача, но не всегда удобная для самого человека, волокущего на горбе тяжелый крест обязанностей, свойственных такой профессии. Все дополнялось еще и тем, что зеленый цвет привносит заметную напряженность, жажду самоутверждения, часто блокирующие бескорыстие самоотверженности. В предпочтении темного зелено-синего цвета видится затаенная гордыня, как правило, переходящая в конце концов в замкнутость и упрямое самовозвеличивание. Здесь просматривался и стойкий оборонительный эгоцентризм, способный смягчиться только при заметном просветлении жизненного небосвода, а значит и продвижении предпочтений в сторону светлых зелено-синих тонов. Надо помнить, и мне как художнику это было понятно, что фиолетовый цвет является сочетанием красного и синего. Отсюда - в поведении неоднозначность, динамичность, шараханье к различным ипостасям. Движение здесь не всегда абсолютно точно предсказуемо: красный путь - мужской, патриархальный; синий путь - женский, матриархальный. До наступления половой зрелости почти 75% детей выбирают именно такой цвет, как соответствующий более размытой половой ориентации. Видимо, гомосексуалисты сохраняют такую размытость на всю жизнь. Среди умственно отсталых детей такой цвет выбирают до 85% обследуемых. Сильно выражено подобное предпочтение и у беременных женщин, но многие из них сразу же после родов его отвергают. Психолог Вильгельм Вундт приписывал роковое значение этому цвету. Его избирают личности со склонностями к мрачно-меланхолической серьезности или возвышенно-тоскливому настроению. Брат Дмитрий, прорюхав все эти особенности, сразу же затосковал и свесил свой греко-славянский шнобель. Перспективы для себя он рисовал весьма остуженные. Ясно, что такая резкая смена настроения лишь подтверждала успех выводов Вильгельма Вундта. Однако Ко-терапевт безапелляционно утверждал, что разумная рациональная и групповая психотерапия способна выправить положение. "Правда пойдет пред Ним и поставит на путь стопы свои" (Псалом 84: 14). Брат Василий сходу вляпался в желтый цвет, да столь основательно, что никакими уговорами и подстройками его не удалось из него выволочь. Наш Ко-терапевт, между тем, никак не хотел верить, что у Василия исключительно солнечная душа. И он продолжал расставлять свои цветовые капканы. К концу дня умелому провокатору кое-что удалось. Однако доминанта характера и настроения оставалась прежней - легкость, возбудимость, склонность к плотскому греху. Желтый цвет, как цвет поверхности блестящего золота, не скрывает тайн. Но, волей-неволей, приходится считаться с замечаниями такого авторитета, как Гете, заявлявшего, что этот цвет наиболее близок к дневному свету. В своей высшей чистоте он всегда несет с собой природу светлого, ему присущи радость, бодрость, нежное возбуждение. Да, мы все - постояльцы палаты номер восемь - были очевидцами наступления неукротимого бурления, возникавшего при появлении в комнате свиданий пассии Василия - его несравненной по габаритам Сони. В самом имени, если в него хорошо вслушаться, зафиксировать фонетическую гармонию, зазвучит солнце! Ко-терапевт решил ограничить уроки на выживаемость для Василия лишь методикой релаксации, самоуспокоения, некоторого сдерживания буйных вегетативных и кобелиных страстей. Настала моя очередь, но я решил покуражиться. Напряг знания и навыки художника и на этом оселке стал натачивать свой хирургический нож. Мне очень хотелось прилюдно оскопить гармонию универсальных психологических тестов. Победа должна была принести мне личные, тайные дивиденды, не более того. Но хитрый змей был мастером своего дела, и в том мне пришлось скоро убедиться: сел на крючок я при общении с коричнево-зеленым цветом. Моя соображаловка дала сбой при повышенном темпе обследования: Александр Георгиевич схватывал все на лету, его исследовательские комбинации были быстротечными. Короче говоря, он меня раскусил и быстро запутал. При коричнево-зеленом мысленно осуществляется подмешивание к чисто зеленому желтого и черного, но только не синего. Оливково-зеленый раскрывается благодаря желтому. У меня была первая модель "Жигулей" оливкового цвета - как же я мог относиться к такому окрасу без выраженной симпатии? Я любил свой автомобиль дружил с ним, как с женщиной, неоднократно совершал в нем и скоротечные половые акты где-нибудь при выезде на природу. Влюблена была в мой старенький автомобиль и основная пассия Светочка - оливковый цвет и свет очей моих великолепно сочетались в образе автомобиля. Мигрируя, как бывшие дворянские отпрыски, между Тверью и Санкт-Петербургом, мы нет-нет и вынуждены были бороться с зовом молодости, быстро ныряя в лес и там превращая наш автомобиль в альков. С такой взаимной любовью не могли конкурировать другие мои увлечения, похотливые выкрутасы. Я, видимо, зациклился на воспоминаниях в момент обследования - всегда же приятно провести промежуточную ревизию, как бы пересчитать свое "стадо" по головам, бюстам, ногам, попам, отмечая наиболее привлекательные элементы, имеющие исключительно индивидуальное притяжение. Когда стадо накопилось большое, то я начал сбиваться со счета, поскакали на красных конях сбои памяти. Да это и понятно: такие счетные операции выполняешь без калькулятора, в уме. Иначе это было бы уже кощунством, святотатством! А какая может быть сила ума, когда думаешь о бабах! Сплошное затмение и тяжесть греха сжимает скротум. Я никак не мог согласиться с тем, что желтый при одновременном затемнении другой гаммой приобретает эффект чувственной пассивности. В хороших руках любая конечность может стать достойным членом - активным участником разыгрываемой партии. Всем известно - кому не известно, пусть спросят у ближайшего специалиста сексопатолога (хотя бы у Щеглова), - что коричнево-зеленый цвет выражает ощущение собственного тела и, вообще, богатое чувственное восприятие с некоторыми элементами нарциссомании. Нет ничего удивительного в том, что в таком контексте выбора, человек, предпочитающий коричнево-зеленый цвет, выступает большим охотником насладиться состоянием, благотворно влияющим на порочные чувства, сопряженные с разнообразием форм сексуального отдыха. Себя обследовать брат Александр не стал, заявив, что все про себя он давно знает. Он, оказывается, достаточно подробно описал свои мытарства в научной и художественной литературе. Мне показалось, что наш вездесущий специалист не очень доверял современной науке, относился к ней с прохладцем, считая ее, видимо, продажной женщиной. Тем не менее, как я уяснил для себя, к продажным женщинам он относился с должным уважением, считая их регуляторами общественного темперамента. Так наша беседа незаметно перекинулась на эпистолярное творчество. Он смело заявил - и нет сомнения в праве его на такие заявления: "Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня" (Псалом 22: 4). 1.11 Да, я могу свидетельствовать, что наша жизнь с появлением Ко-терапевта из скучного, тягомотного пребывания на больничной койке приобрела особый, интригующий смысл. С его помощью мы стали понимать себя больше, в нас поселился сенекс. Да, да, этот древний алхимический термин мы стали использовать именно с тех времен. В переводе с латинского, Senex обозначает "старый человек". Но только не тот, который разваливается на ходу, и из него постоянно что-то сыпется - песок, экскременты, отчужденность, злоба. Имелся ввиду тот субъект, который от больших знаний и выверенного жизненного опыта приобретает особую персонификацию черт характера. Мы прямо на глазах друг у друга превращались в уравновешенных, контролирующих свои поступки, дисциплинированных, ответственных, рациональных, мудрых и дальновидных людей. В нас появлялся консерватизм, свойственный стремлению к порядку - мы стали тщательно заправлять койки, без особой нужды не валяться на них днем, тщательно чистили зубы и мыли уши, постоянно просились в душ или баню. Иначе говоря, мы преображались почти-что в светских людей, разве только продвинутых на хороший английский манер в сторону деликатного своеобразия. Занятный процесс, происходивший в нас, настраивал мозги на исследовательскую работу. И мы старались приложить ее к любой области человеческой деятельности. Но раскрытие новой страсти, как потом объяснил нам брат Александр, шло в контексте сизигии (Syzygy) - это тоже особый, диковинный термин, примененный в свое время Карлом Юнгом для обозначения любых комплементарных противоположностей. Неважно объединяются они или находятся в оппозиции. То были весомые парные связи, выводившие наши мысли и поступки из сферы неосознанного в познаваемую реальность. Кудесник психоанализа Юнг, оказывается, считал, что психологическая связь в парных случаях определялась тремя основными элементами: женственностью, присущей и мужчине, но и мужественностью, свойственной в той или иной мере любой женщине; сюда внедрились переживания, которыми сопровождаются отношения мужчины и женщины, в особенности исходящие из событий раннего детства. Вся эта "каша-малаша" пропаривается еще и природой мужского и женского архетипа. Парная сизигия по принципу "мужское - женское", или в китайском варианте "Инь - Ян", всегда остается универсальной, как, собственно, само существование мужчины и женщины. Так было задумано Богом, и нам простым смертным никуда от этого не деться. Даже наше общее увлечение геометрией Лобачевского имело под собой сизигию объединяющего и конфронтирующего свойства одновременно. Теперь мы вытаскивали из теплой постели нашего математика ранним утром и заставляли его усердно вещать о неевк