уже в сторону бреда. У меня в голове затеялась скачка мыслей - это были обычные и привычные симптомы моего основного заболевания. "Но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет" (Псалом 138: 12). Со святым словом, да с чаркой водки мы еще способны натворить бед, если нас слишком раззадорить! Брат Василий молча улегся на свою койку, успев все же уточнить у метущейся по палате санитарки: - Белье, Галочка, давно меняли? - Нынче утром, как только Клара Николаевна приказала, я все и сменила. - был ответ суетящейся бес всякого толку, сильно испуганной санитарки. Мы понимали, что бестолковая суета - это тоже святая особенность персонала этой больницы. Мы наблюдали торжественный въезд на белом коне, вступление в свои владения Шахин-Шаха Василия с большим трепетом. Но нам был не понятен настрой повелителя: было ясно, что палачи готовятся сечь головы, - но за что, однако? Прояснил ситуацию сам повелитель: - Сволочи вы, а не братья! - молвил он треснутым от прочувствованности голосом. - Я столько дней и ночей ждал торжественного открытия работы Балинтовской группы, лелеял надежду даже под наркозом, во время тяжелейшей операции. Подгонял радость вхождения в психотерапевтическое сообщество, выстраданное плотью и кровью, растерзанной болезнью душой. А вы, паскуды, все решили сварганить втихаря, отдельно от одного из основателей подпольного движения! Кто, кто, - а я-то мог бы ожидать от товарищей по партии признания заслуг в организации антимарксистского движения! Василий перекинул пылающий взгляд на Клару, скромно топчущуюся у кровати Василия, и резким голосом отдал команду: - Ты, Кларочка, садись в ногах, не стесняйся, при мне тебя никто не обидит - не те теперь времена, власть мы уже вернули. Взяли ее опять в крепкие, надежные пролетарские руки. Мы там ни какие-нибудь отщепенцы Зюгановы! Мы и трахнуть по башке можем в случае явного неповиновения признанному лидеру международного движения. Вася явно заглублялся в клиническом отношении, пытаясь навязать нам политическую дискуссию. Мы-то не раз слышали от него утверждение о том, что коммуняги - говнюки, хотя бы потому, что, устроив такую кровавую резню в стране, долгую тяжкую пытку для народа, не сумели сотворить ничего путного для пролетариата, да еще и власть не удержали. Им не хватило мудрости китайцев. В Поднебесной-то партия вовремя взяла в свои руки бразды правления перестройкой и все пошло по правильному пути! Наши же идиоты занялись пустяковыми интригами и прочими глупостями! Клара плюхнулась в ногах у Василия, пожирая его подобострастным взглядом. Она быстро поправила простынку и одеяльце, вздыбившиеся по случаю солидарного возбуждения. Клара затихла, не спуская глаз с повелителя. Чувствовалось, что мы являемся свидетелями особых отношений между мужчиной и женщиной. Но самое главное: мы, вся остальная братия, во-первых, действительно осознали свою вину; во-вторых, нас стало разъедать любопытство. Затем, у каждого в больной голове появились версии по поводу лихих преобразований сознания Василия. Я, например, подумал: может быть, в отделении хирургии психушки Вася встретился с лидерами нынешней КПСС и вошел в состав Цека. Кто и кому так лихо перелицевал мировоззрение? - было трудно понять. Но, скорее всего, такое преобразование - следствие не идеологических разночтений, а новой психологической травмы, связанной перенесенной операцией. К тому же Мишка Королев, оперировавший брата Василия, когда-то, помнится, был деканом и секретарем партийной организации младших курсов института и может быть, он занес во время операции идеологическую инфекцию. Вот где, скорее всего, собака зарыта. Флюиды красного разврата сильнее всего действуют под наркозом, оседая на распахнутые интимные ткани, въедаясь в ослабленный организм на всех этажах сознательного и бессознательного. Но мои фантазии быстро поправил брат Александр заявлением о том, что эксплозивность и эмоционально-интеллектуальная неустойчивость - коронный симптом шизофрении. Стоп машина! Я вперил ищущий истины взгляд в Василия: "сознательное" и "бессознательное" - вот в чем вопрос? И когда я выпустил на волю свою, не сакраментальную, загадку, то правильный ответ сам собой и выплыл из темноты. Он должен был пролить яркий свет на все происходящее сейчас, в данном месте всемирного пространства - пространства Лобачевского: - Василий Сергеевич, не будите ли вы так любезны, пояснить нашей дикой толпе, кто были ваши предки - мама, папа, хотя бы? - Мои предки были людьми с большой буквы! - сказал Василий, как отрезал. - Но если вас интересует социальное лицо моих предков, то должен заметить следующее: мой отец происходил из слоев беднейшего крестьянства. Долгое время после пролетарской революции он работал председателем поселкового совета, затем стал секретарем райкома партии в Усть-Устюге. Моя матушка была из батрачек, но, выйдя замуж за моего отца, уже до смерти оставалась домохозяйкой. У меня, естественно, возник второй вопрос: - Василий, а как же вы стали ленинградцем? - Очень просто, - был его ответ, - по путевке комсомола я приехал поступать в ремесленное училище, получив классную специальность фрезеровщика, осел на заводе "Большевик", так и прижился в Ленинграде. Мои непраздные вопросы совершали тонкую терапевтическую работу. Это поняли все, в том числе, и Клара Николаевна. Было ясно: у Василия в результате потрясения - послеоперационного психологического шока - проснулось "бессознательное". Проще говоря, он услышал "зов" - лучше сказать - "рев предков"! Наша страна всегда была большой мастерицей на бунты, на "пугачевщину". Что-то подобное теперь совершалось на наших глазах. Не было нужды ходить далеко за примерами. Скажем, в Чечне - совершается заурядный бунт на азиатско-кавказский манер. Там дикость возведена в ранг религиозно-сектантской добродетели. И те, кому это выгодно, приправили крутое варево соответствующей идеологической подливкой. Теперь чеченцев будут перемалывать до тех пор, пока в местной популяции максимально сократиться число дураков с повышенной агрессивностью! Те, что останутся, будут ближе стоять к цивилизованному обществу, чем к крысиной стае. Льстя себе, бандиты называют себя "волками", но они в действительности пока еще только крысы. Волк - это слишком умное существо, руководствующееся тоже принципами цивилизованного прайда! Процесс подобной селекции уже было в Средней Азии в период басмачества. Понятно, что законы евгеники в похожих популяциях действуют медленнее, чем хотелось бы миру, живущему на основе разумного права. Чеченцы и им подобные все еще не могут понять, что не стоит гордиться дикостью! Посыпались с разных сторон некоторые уточнения: - Василий, - спросил брат Дмитрий, - а как вы узнали о начале работы нового терапевтического сообщества. Ведь вы были на другом конце больничного парка, в хирургическом павильоне? Его ответ нас потряс еще сильнее, чем все предыдущее - оказывается, это была только прелюдия к подлой драме. - Вы, ребята, просто, как дети: полагаете, что шалости пациентов остаются без контроля в психиатрической лечебнице. Здесь контроль организован еще тщательнее, чем в тюряге. Ведь у нас его осуществляют умнейшие люди с кандидатскими и докторскими степенями. А в тюрьме контролируют заключенных недоумки, не очень далеко ушедшие в развитие от своих подопечных. Вы только посмотрите, сколько кафедр психиатрии разных медицинских институтов сосредоточено в нашем Доме скорби, а сколько врачей с высшими категориями служит в штате самой больницы. Вы хоть знаете, что ваши деяния транслировали по внутренней радио- и теле-сети. У нас с Кларой, вестимо, был доступ к одному из таких каналов, и мы с трепетом следили за вашей клинической клоунадой. Василий за время болезни резко изменился, у него отшлифовался даже лексикон. Видимо, Клара постаралась, да и обстоятельства, потрясения сделали свое дело. Василий явно пробился в новый расширенный локус Вселенского информационного поля - оттуда он теперь и черпал безграничную духовность. Мы это отметили, но сейчас нас сильнее взволновало коварство администрации больницы. Между тем, Василий продолжал: - Мы не могли стерпеть вашего откровенного плагиата - вы бездарно и беззастенчиво воровали у нас с Кларой приоритет открытия. Вы нас подло бортанули или, говоря современным языком, опустили по черному, просто макнули не в пиво, а в заурядный квас. Так не поступают в цивилизованном обществе. Да, конечно, нам было от чего опустить головы и закручиниться - обвинения били не в бровь, а прямо в глаз! Мы чувствовали себя кругом виноватыми. Бессознательное победило осознаваемое, и мы принесли извинения, покаялись - тогда и засиял тихий, не обжигающий до боли, а только приятно согревающий, вечный огонь истинной дружбы! Все было, как на Марсовом поле в Санкт-Петербурге - у Вечного огня, подаваемого тихой струйкой газа, транспортируемого по трубопроводу от самого Уренгоя. Ах, просторы нашей родины - необъятны! Так стоит ли мелочиться и входить в обвинения друг друга! Нам требовалось разобраться во многом. Во-первых, Васю необходимо срочно обращать в свою веру. Иначе говоря, из поля бессознательного переводить заблудшую овечку в стойло осознанного. Во-вторых, от пошлой реальности никуда не деться, а потому Клару требовалось присовокупить к нашему терапевтическому сообществу, ибо она стала теперь дорогим Василию существом. В-третьих, матримониальные страдания брата Владимира теперь, по всей вероятности, закончились, и его проблемы, таким образом, переходили на второй план. Надо было только избежать его запоздалой ревности. В-четвертых, нам ни в коем случае было нельзя ослаблять накал творчества, связанный с новой гипотезой строения вселенной, выдвинутой современным Коперником геометрии - братом Владимиром. В-пятых, нужно срочно решать, как относиться к своеобразному виду конфиденциальности, подаренной нам администрацией: бунт или покаяние? Администрация показала нам свою неумытую, волосатую жопу уже даже по телевизору. В-шестых, требовалось сделать точный вывод по поводу того, как классифицировать предателя Эйдемиллера. А ведь мы, доверчивые, его уже почти полюбили! Вставал сам собой, как член сообщества меньшинств, вопрос о теоретическом обеспечении всех новых гениальных версий. Эта проблема, подпираемая изнутри раздутой воздержанием простатой, нажимала на не опорожненный из-за служебного рвения кишечник. Откладывать акт священнодействия было невозможно уже даже по санитарно-гигиеническим соображениям. Все звучало традиционно, то есть: Кто вы, доктор Зорге? Надо было добиться от профессора Эйдемиллера прямого ответа по пунктам: Сука ли? Стукач ли? Оборотень ли? Ученый ли? Мы повернули свои рыла к датчикам пожарной сигнализации, устроенным на потолке. Именно в них, по нашему разумению, были спрятаны телекамеры и микрофоны. Мы грянули хорошо знакомое всему Миру утверждение из Блока: "Да, скифы - мы. Да, азиаты - мы, с раскосыми и жадными глазами. Для вас - века, для нас - единый час"... А дальше мы продолжили свою боль, свой вопль, свой гимн презрения: "Да, суки - вы! С паскудными, очкастыми глазами. Мы - знать вас больше не хотим. Мы рожу вам заклеим плюмажами!" На откровенный мат у нас больше не хватило сил - мы захлебнулись слезами! Наша страсть разгорелась величиной в поэму: мы лихорадочно сортировали новые рифмы. Но мы не успели закончить обличительный, как приговор инквизиции, и острый, как меч палача, стих. В комнату ворвался Эйдемиллер - на нем не было лица, а была маска из слез, горя и простокваши. Профессор бухнулся посередке на колени - он был страшен в своем горе, подвигавшем его к самоистязанию. Если сказать, что профессор рвал на себе одежды и бился головой об пол, - то это значило бы ничего не сказать. Его лицо превратилось в кровоточащий горем, без кожи ритуальных уловок, шматок фарша неопределенного цвета. Перед нами распахнулась перспектива души, ограниченная черной рамой самобичевания. Перед глазами удивленных зрителей открылось что-то, равное "Последнему дню Помпеи". Куда там тянуться до этой экспрессии кособоким творениям умирающего от рака желудка Малевича. Тем более что главное свое творение он так и не успел закончить. Перед нами билось, кололось в муках осознания предательства Иисуса Христа не лицо, а обнаженное яйцо страуса, величиною в мирозданье, имя которому - КИШКА! То было новое творение геометрии Лобачевского, ярыми последователями которой мы все оставались. Было ясно, что в нашем полку прибыло - можно было смело расширять границы нашего терапевтического сообщества еще на одного пациента с перевернутыми мозгами. "И свет светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже слышно в тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим введены в заблуждение все народы. И в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле" (Откровение 18: 23-24). Эйдемиллер рухнул на пол плашмя и потянул трясущиеся в мольбе руки к голым, плохо помытым ногам нашего терапевтического сообщества - он походил сейчас на подкошенную былинку!.. Его блуждающий по изгибам Кишки взгляд говорил нам - всевидящим эскулапам - о многом. Тантры и сутры, мантры и чакры, тантрические пуджи и паньчамакара на фоне стриджи-пуджи нам были не нужны. Мы забили болт с крутой резьбой на Сахасрара-чакру, Аджна-чакру, Вишуддха-чакру, Анахата-чакру, Манипура-чакру, Свадхиштхана-чакру, Муладхара-чакру и прочие индийские откровения. Мы все, как один, любили истины православия! Не скрою, изредка мы любовались мысленно воспроизводимыми символическими изображениями всех чакр на потолке, давно приспособленном под классную доску, ибо изображения эти были с эстетической точки зрения прекрасны. Кто не знает, то пусть узнает: практически, все больные шизофренией имеют замечательный вкус к рисованию и поэзии, а также к математике. Но мы, при всем при том, оставались верными лишь одному - Православию! Убитый горем Эйдемиллер вынужден был обратиться в нашу веру тоже, отказавшись предварительно от иудаизма. Только на таких условиях мы согласились принять его в наше терапевтическое братство. Да и то сказать, стоит ли предохраняться, если сказано: "Неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях? Аллилуия!" (Псалом 112: 9) Профессор Эйдемиллер почувствовал, даже не головным мозгом, а, скорее всего, становым хребтом и помещающимся в нем спинным мозгом, что в этой палате рождается великое открытие. Оно было таких размеров, какие еще не фиксировались в ученом мире планеты. Можно прожить долгую жизнь и оставить о себе след в виде только незначительных научных поделок - с тем и уйдешь в мир иной. И под вашей фамилией не удосужатся записать на святых скрижалях никаких достойных и основательных откровений. Но ученые честолюбивы, как депутаты Кнессета, - они от рождения застревают на маниакальных страстях. И вот теперь, прямо у тебя под носом с горбинкой развивается событие - равного ему еще не оглашалось на Земле. Надо только протянуть руку бескорыстной помощи этим пяти дурашкам, погруженным в шизофрению, и ты приобщаешься к великому таинству, открывающему, почти как страничку в Интернете, свой совершенно новый сегмент в планетарном информационном поле. Но не стоит путать Божий дар с яичницей: Эйдемиллер, конечно, не понимал математическую и философскую сущность творимого членами великолепной пятерки. Он не был способен, как они, вычерчивать взглядом на потолке сложные формулы и иные знаки. Он даже не пытался осуществлять безуспешную попытку представить себе всю Вселенную сразу. Для того была необходима особая форма галлюциноза или сумасшедшей гениальности. Он-то, профессор психиатрии, знал, что шизофренией награждается только 191 человек из 100 тысяч, живущих на земле. А в России и того меньше, потому что светлые личности в этой стране еще до рождения, через плаценту матери и сперматозоиды отца, да трясущиеся руки акушеров, моментально перевоплощаются в алкоголиков. Профессор Эйдемиллер, великолепно отточенным умом, прошедшим генетическую шлифовку через многие десятки поколений ашкенази, быстро сообразил, что в его карьере необходимо делать ставку не на перемывание костей и жонглирование фантастическими идеями Фрейда, Юнга, Берна, Бюлера, Вертгеймера, Келли, Левина, Лоренца, Морено, Мюнстерберга. Список гениев психологии был страшно длинным - профессор начал сбиваться, но его визави, составляющие великолепную пятерку, помогали по мере сил, подсыпая фамилии ученых: Нюттен, Пиаже, Роджерс, Роршах, Салливен, Селье, Стернберг. Они делали это, лежа на спине и без напряжения читая волшебные надписи на потолке: Термен, Толмен, Торндайк, Тэджфел, Уотсон. Убедившись, что корифей отечественной науки еще не затих, они продолжали шевелить губами, озвучивая надписи, запечатленными на только им виденном экране: Фромм, Франкл, Фрейм, Фехнер, Халл, Холл, Хорни, Эриксон, Эббингауз. И настал момент, когда российская наука в лице Эйдемиллера пала ниц, не в силах удержать всхлипывания. Эти ученые уже давно умерли, унеся с собой в могилу искрящийся талант. С них ничего не возьмешь, кроме искр бенгальского огня, рассыпаемых волнующейся психикой. По матушке земле еще гуляли малоприметные астральные тела. Но вступать в контакт с ними могли только посвященные - способные галлюцинировать, тешиться возможностью игры с природой на уровне "бессознательного". Эйдемиллер не обладал такими счастливыми способностями. Он был в известной мере лишь начетчиком, книжным червем, и все его богатые знания шли не от полета мысли, не от разговора с Богом, а от усидчивости - он был "чугунной жопой". Когда гипнотический раппорт у Эйдемиллера закончился, он продолжал ощущать амбивалентность, то есть в душе у него просыпались и гуляли под руку как бы противоположные эмоции - скажем, он испытывал сильнейшую симпатию и одновременно вялую ненависть к пациентам восьмой палаты, куда занесла его нелегкая. Говорить членораздельно профессору было трудно, потому что выявилась контаминация - ошибочное конструирование и воспроизведение, казалось бы, обычных слов. Это явление, широко распространенное в научной среде, угодно ее представителям, борющимся за личные приоритеты, идя на смерть, не гнушаясь никаких приемов, заимствованных из арсенала подлости, авантюризма, подлога, вседозволенности. Их не волнует то, что потом придется смотреть в глаза и пытаться пожать руку тому, кого оболгал, ошельмовал или подставил. Мера их стыда настолько принижена, что им ничего не стоит дать согласие на общение с Дьяволом или примитивной сплетней. Они любят себя в науке, а не науку в себе! Вот и наш профессор, понимая, что угодить в плеяду лучших зарубежных умов ему не светит, мечтал лишь о том, чтобы войти хотя бы в ряд отечественных корифеев. Перед затуманенным взором профессора прошли рядком: И.М.Сеченов, И.П.Павлов, Л.А.Орбели, Л.С.Выгодский, В.Н.Мясищев, Б.В.Зейгарник. и другие. Сильно оттолкнув ногой, так называемых, ученых-марксистов, умом и статью похожих на оберточную бумагу, Эйдемиллер поискал себе подходящее место среди более-менее чистых. Он прискакал в палату номер восемь с надеждой на то, что, сблизивший теснее с шизухой, можно оформить сногсшибательную монографию страниц эдак на 250, с описанием развернутой симптоматики и клинической динамики "шизофрении гениев". Но профессор просчитался: он, грешник, в горячке, в спешке забыл о существовании эффекта бумеранга. Любому психиатру хорошо известно, что шизофрения - это психическое расстройство, отличающееся коварством, ибо характеризуется психотическими симптомами с не установленной органической природой. От такой болезни надо бежать быстро и далеко, а не сближаться. Эйдемиллер же тянулся к ее носителям, практически, как горячий любовник к любовнице. Информация, запущенная вовне имеет обратную связь - она бьет по черепушке тому, кто ее выпустил. Все это - законы информационного поля, но профессор упустил их из виду. Он так же забыл, что информация, эмоция, установка и, наконец, собственно поступок возвращаются к тому, кто их запустил в оборот. Эйдемиллер же к тому же прицелил ее в чужую голову. Ему бы вспомнить: "Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожне; сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление; а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную" (К Галатам 6: 7-8). Вообщем, мольбы Эйдемиллера сводились к тому, чтобы мы приняли его в терапевтическое сообщество палаты номер восемь. И мы удовлетворили его просьбу. Было приказано притащить еще одну койку, для чего остальные кровати сблизили потеснее - и началась новая жизнь! Да и не могло быть иначе, просил же Святой Апостол Павел: "Умоляем также вас, братия, вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло; но всегда ищите добра и друг другу и всем" (1-е Фессалоникийцам 5: 14-15). Итак, профессор психиатрии Эйдемиллер превратился в элитарного пациента, как и остальные пятеро. Беда заключалась лишь в том, что Клара тоже вошла полностью умом и остальными компонентами плоти в то же сообщество. Но неудобно же создавать смешанную женско-мужскую палату. Правда, у шизиков половой рефлекс, либидозное влечение сильно отклонено от обычных ворот секса. Но кто знает, какие галлюцинации под покровом ночи могут спуститься на умы пациентов палаты номер восемь, находящихся в тесноте, да не в обиде. Брат Василий к тому же прочно встал на путь властелина-сатрапа и за измену мог запросто отвинтить голову кому угодно. Клару пришлось поместить в соседнюю палату, провести туда двухстороннюю телефонную связь и разрешить в минуты творческого оргазма перестукиваться через стену. На сеансы же Балинтовских посиделок ее приводили к нам - к мужикам. Эйдемиллер, по первости, попытался прорваться в руководители, в директора или, как еще говорят, в режиссеры группы - но он же не знал элементарного из нашей новой концепции Мирозданья. А потому мы засунули профессора-выскочку прямо негру в жопу, чтобы он там лучше прочувствовал соль земли. Мы быстро познакомили его с тем, от чего питаются наши представления о Галактической кишке. Эйдемиллер оказался вполне обучаемым человеком, к тому же вовсе необидчивым. Власть в группе прочно держал в своих руках брат Александр. Нам было достаточно его честного и принципиального руководства групповой динамикой, а самозванцы на свадьбе, как известно, - хуже татарина! Неожиданно возникли новые осложнения в творческой жизни, практически, у всех одновременно: настал день посещений и наши домашние хиври явились с продуктами и со святыми заверениями в верности. Но мы-то уже стали совершенно другими людьми - мы как бы приподнялись над земным пространством и отдельных людей уже не видели, не замечали. Мы не ощущали излучаемое ими тепло и электромагнитные колебания, действующие в ином режиме. Мы превратились в особых интеллектуалов, в своеобразных летучих мышей - ночных странников и мыслителей! Мы выходили на задание только ночью, воспринимая мир через магнитные и тепловые поля. Днем же мы лежали с зажмуренными глазами, потому что боялись их открыть, дабы не замелькали на потолке опять и опять треклятые формулы и символы. Одним словом: маразм крепчал! Продукты, естественно, мы поручили санитарке забрать и доставить в палату - научное творчество требует больших трат энергии, ведь мозг необходимо питать. Но к хиврям мы не вышли. К следующему визиту мы наказали женам объединиться и приволочь мешок сахара. Таким требованием мы ввели их в глубокое недоумение. Ну, что удивляться: какие, однако, у женщин мысли? - их явно украшает только заурядность. Вот как-нибудь напаскудничать втихую, скажем, изменить с коллегой по работе, и слова-то доброго не стоящего, - это вам пожалуйста, тут у них не заржавеет. Но чтобы постигнуть феномен Галактической кишки, у них собственная кишка тонка. А та неглубокая пещера, которая чуть ли не обожествляется самцами, есть вариант биологической аггравации, а не истинная кишечная трубка. Спуститься к женам мы не могли, потому что не считали возможным отвлекаться на пустые разговоры, да и до женской верности нам теперь было мало дела. Сказано же: "Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе" (К Колоссянам 3: 18). Сегодня вечером мы дуэлировали с нашим всегдашним научным оппонентом - с Сомнением! Ко-терапевт собрал нас ровно в двадцать часов, сразу же после ужина. Пригласили и Клару - ее привели в усмирительной рубашке - с рукавами, повязанными за спиной - ну, да это обычное дело в науке! Клара, оказывается, принялась в прямом смысле вбивать нашу идею в головы своим глупым соседкам. А рука у нее была тяжелая. До психиатрической больницы, в студенческие годы, она занималась метанием копья и достигла в этом виде спорта огромных результатов, выступала даже на международной арене. Но в нашей компании Клара была тише воды и ниже травы, так что мы ее скоро и развязали. Брат Александр сказал несколько вводных слов, а при попытке Эйдемиллера вставить свои замечания, мы вогнали их гнетущим взглядом ему обратно в пасть. Ко-терапевт очень толково объяснил, что наше терапевтическое сообщество организовано для обмена мнениями, основная задача - выработка идеальной позиции пациента по отношению к врачу-психиатру. Брат Александр прямо так и сказал: - Мы как бы делимся собственным опытом, повышая тем самым уровень коллективной и индивидуальной мысли. При этом мы разгружаем себя эмоционально, отдаляя кризисные ситуации. Кто, как не сам больной, лучше знает проблему взаимоотношений "пациент-врач". Значит, и учиться, лечиться мы должны друг у друга - вот в чем состояла научная новизна нашего метода! Брат Александр, нет сомнения, отдавал себе отчет в весомости каждого слова, произносимого сейчас. Он как бы говорил от лица мировой науки и, вместе с тем, выступал как правозащитник. Сотни тысяч людей сейчас заочно вручили ему особые права - права, позволяющие ему доносить боль и скорбь людей, имеющих особую Божественную отметину - шизофрению. Его слова, безусловно, были, прежде всего, адресованы будущим поколениям самых передовых ученых. - Братья, мы с вами хорошо знаем, что наша болезнь особая - ей нет равной среди всего перечня Международной классификации болезней и причин смерти. Мы приближены к Богу, потому что только Он один нас понимает по-настоящему, и мы от того находимся под Его покровительством. Отсталые, костные люди считают нас душевно больными, но как раз душа-то у нас исключительно здоровая и чистая. Наша беда заключается лишь в том, что мы наделены особыми качествами проникновения в планетарное информационное поле, мы дружим со всей Вселенной, как никто. Мы являемся первопроходцами и жертвенниками одновременно! Нельзя было не откликнуться на эти трогательные слова соответствующими эмоциями - да, мы тихо утирали слезы, бегущие по щекам. Эйдемиллер с непривычки так просто захлебывался ими. А Клара в припадке жертвенности обнажила грудь и кусала самою себя за сосок. Как ей это удавалось - трудно понять. Одним словом - спортсменка! Нельзя было заходить так далеко - оставался только один маленький шаг до самосожжения! И Александр, смахнув решительно скупую мужскую слезу, произнес: - Наши идейные враги, я в том уверен, не дождутся от нас малодушия. Мы сделаем все, чтобы выздороветь и сделаем это своими собственными мозолистыми руками. Все, как по команде, взглянули на свои руки - мозолей на них не было, но были стигматы больших размышлений в виде удлиненной линии жизни! - Братья, наша главная задача состоит в том, чтобы повернуться лицом к своим проблемам, увидеть их, понять, осознать и выкорчевать. - продолжал разгневанный Александр. - Никто не даст нам избавленья: ни Бог, ни Царь и не Герой! Мы и только мы виноваты в наших несчастьях, выданных нам, как облигации Золотого Займа, в обмен на наши грехи. И Бог не будет возжаться с нашими глупостями. Но нам этого и не требуется, ибо у нас самих достаточно ума и воли, чтобы осилить дистанцию, разделяющую нас от людей обычного - точнее, третьего сорта, высокомерно называющих себя "здоровыми". Нам необходимо прибегнуть к социальной мимикрии - втиснуться в доверие к серой массе, сохранив при этом и тайну избранности. Вот к чему я вас призываю, браться. Итак, за работу товарищи! При этих ленинских словах мы встали и пропели слаженным хором Интернационал трижды. Далее мы расслабились и стройно поддакивали Ко-терапевту, потому что это было наше общее мнение. Только опять Эйдемиллер попробовал убежать в кусты и оттуда показывать нам фигуру из трех пальцев, сильно походящую на символику оппортунизма. Но мы дали ему резкую отповедь. Не стоило обижаться на профессора - ведь он только начинал осваивать сложную науку, называемую "умение быть больным". Ко-терапевт продолжал доверительно: - Присмотритесь внимательнее: когда собираются алкоголики вместе и обсуждают свои специфические проблемы, то они, не кривя душой, так прямо и заявляют: "Тут без бутылки не разберешься!" По аналогии с такой формулой, когда собирается элитарная группа больных, то, естественно, должно звучать заявление: "Без решения глобальной научной проблемы не обойтись"! Брат Александр по-отечески ласково заглянул каждому в душу и увидел, конечно, там только согласие с данным тезисом, а потому продолжил: - Брат Владимир подарил нам гениальную идею о Галактической кишке, суть ее я не буду повторять, она всем понятна. Напомню только, что самый главный вывод заключается в априорном восприятии, как вселенной или отдельной галактики, так и жизни каждого индивида, исключительно с позиции всепоглощающего поступательного движения по кишечной трубке. Причем, в силу анатомического феномена, движение по Галактической кишке безгранично и безостановочно! Брат Александр проявлял изумительный такт и предупредительность - он обратил свой понимающий взор сперва на брата Василия и позволил себе уточнить: - Полагаю, брат Василий, как наиболее авторитетный специалист в области космографии и, вообще, исторических наук, порадует нас своим отзывом об общих и наиболее сложных подходах? Многие из этих проблем математически уже обосновал брат Владимир. Далее брат Александр передал ищущий пасс брату Дмитрию и уточнил: - Математикой очерчен перед нами функционально-геометрический контур проблемы, но вы, брат Дмитрий, как специалист высочайшего класса в области инфекционных болезней, знаток микромира, заселяющего человека изнутри, должны будете - мы все надеемся на это! - прояснить миру аналогии взаимоотношений по формулам "человек - микроб", "микробный биоценоз - социология общества". Брат Александр перевел взгляд на меня, втиснувшегося в матрац больничной койки в лихорадке ожидания соприкосновения с "большим, чистым и белым": - Никто не будет забыт! Наш брат Николай, от вас мы ждем проникновенных пояснений по поводу всех уровней психологи - индивидуальной, групповой, исходящей от толпы, сообщества и общества, населения всей планеты, наконец! Вам, как художнику, такие тонкие краски знакомы, так стоит ли топтаться в мелкотемье! - Никто и не собирается топтаться в этом дерьме, в мелкотемья! - был мой ответ, разящий оппортунизм насмерть. - Готов идти в опасную разведку хоть сейчас! Профессор Эйдемиллер начинал подвывать от нетерпения, но брат Александр, насколько я смог уже понять, всегда был исключительно галантным кавалером. И он обратился, прежде, к Кларе Николаевне - единственной женщине среди нас. Так, во всяком случае, нам казалось с первого взгляда! Но Эйдемиллер словно бы почувствовал "недремлющее око" и зарделся, как девушка. Такой поворот событий кое-что прояснял: так вот почему он все время лез вперед - будь-то вход в туалет или начало дежурного разговора. Кларе Николаевне было поручено адаптировать профессора к требованиям настоящих мужчин, не лишая его девственности, естественно. Все было поставлено на последнюю карту - мы готовились к свершению научного подвига: все мы понимали, что одна из самых ответственейших задач работы нашего терапевтического сообщества - это вскрытие психиатрических коррелят со всеми возможными признаками из любой области социума - права, смерти и жизни, преступления и наказания, любви и ненависти! Клара от осознания величия научной задачи так смачно шлепнула ладошечкой профессора по ляжке, что он застонал, словно шибко раненый олень! Мы были уверены, что эта пара найдет путь к взаимопониманию. И они - Николаева и Эйдемиллер - обязательно проложат новый и весьма необычный маршрут в науке. "Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двигнулись в сердце морей. Пусть шумят, воздымаются воды их, трясутся горы от волнения их" (Псалом 45: 3-4). Да, мы, естественно, понимали, что наше заседание транслируют по телевиденью. В тайных и явных, научных и административных кабинетах больницы сидели люди с отвисшими от любопытства и удивления челюстями! Нас пишут на пленку, чтобы оставить потомкам архивы нашей ископаемой жизни в России. Мы сейчас были подобны великому романисту Федору Достоевскому или, того хуже, - Александру Солженицыну. Оба сильно споткнулись на ненависти к "исправительным режимам". Такая ненависть проникает глубоко в печень и оттуда возбуждает страсть к особому литературному стилю. Но вместо того, чтобы радоваться такому подарку судьбы, позволившему прослыть "великими трибунами" и тянуться к светлому, чистому, они городят "огород" с помощью хорошо запомнившейся колючей проволоки и роют "волчьи ямы" для читателей с неустойчивой психикой и "курчавыми мозгами". Наш путь был несколько иным, но мы, как и они, стригли купоны от общения с реальной действительностью - мы запечатляли "сермяжную правду" на память будущим поколениям читателей, не стеснясь масштабов своего эпоса! Нас не пугала роль "буревестников", мы ничего не собирались скрывать от Родины, от Народа. Мы забыли в то время свою обиду - за плохой корм, низкую зарплату, неуважение к медицине и науке. Мы ничего не требовали от строгих государственных учреждений, давно иссушивших свободную мысль. Мы шли с поднятым забралом, гордо закинув голову с ветвистыми рогами - это уже заслуга наших жен, совершенно разболтавшихся без "железной руки" и строгой христианской морали. Мы кричали затхлому миру: "Иду на вы!" Но мы знали, были уверены, что будущие поколения посветят нам гимны, и мы легендой войдем в народный эпос и разухабистые молодежные шлягеры. Мы видели, что Светлая Заря Преобразований последний раз встает над отчизной именно потому, что больше ошибок в ее курсе не будет! Мы чувствовали, что победа венчает и нас вместе с вождями, потому что остановить движение общества к истине невозможно, можно только спутать истину с истинным говном! Сказано же свыше: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными" (От Иоанна 8: 32). И еще необходимо добавить, обратясь с поклоном и молитвой к Мудрейшему мира сего: "Освяти их истиною Твоею: слово Твое есть истина" (Там же 17: 17). Глава вторая: Микробник Вторая книга Моисея - "Исход" оказалась у меня в руках рано утором. В ней, прямо спросонья, я наткнулся на сакраментальную фразу, пожалуй, злободневную не только для нашей компании, но и для всех живущих на земле: "Блюди себя перед лицем Его, и слушай гласа Его; не упорствуй против Него, потому что Он не простит греха вашего; ибо имя Мое в Нем" (23: 21). Слова предупреждения заставили меня глубоко задуматься, и пришла мысль-сомнение: стоит ли спешить делиться своим ночным открытием с братьями по палате больничной? Может, разумнее будет прежде хорошо обмозговать все, а доложить всему обществу уж потом, после окончательного просветления. Всем же потребна истина, как говорится, в первой инстанции, а досужие фантазии, рождающиеся с бухты-барахты, только мутят разум и продвигают нас к вероятности греха. Чтобы не возникла путаница в персонажах, необходимы некоторые уточнения: мы, коллеги по несчастью и научному бдению, давно поняли, что наш брат Николай, по кличке Чертежник, ведет за всей компанией тайное наблюдение. Естественно, делал он это не по злобе или ради доклада компетентным органам, а только из-за творческих побуждений - художник он и есть художник. Можно отсечь ему руки - все одно он будет писать свои картины ногами, а лишив его и ног, заставишь творить по мере сил и таланта виртуальные полотна. Последние дни Чертежник, видимо, сделал большой прорыв в неведомое, и кумпол, естественно, у него не выдержал, треснул. В нем и без того было ресурса только на два раза помочиться с великой задумчивостью. Да и то, не уверен, что он точно сумеет попасть в очко унитаза, а тут такие грандиозные творческие муки. Даже здоровый не выдержит! Короче, Чертежник свихнулся и забуянил, но я-то уже успел изучить его метод активного наблюдения, а потому быстро подхватил эстафету, выпавшую из рук товарища по несчастью. Собрата же нашего, туго перепеленованного усмирительной рубашкой, предварительно намоченной в холодной воде, на время отправили в буйное отделение - в фильтр для непокорных для вразумления. Там, чуть что, и электрошок назначат в ударном режиме, так что не забалуешь! Чем смелая инициатива для меня кончится - неизвестно!.. Однако: "Волков бояться - в лес не ходить!" Короче говоря, я принял эстафету рассказчика от окончательно свихнувшегося Чертежника. А кто такой "я"? - я есмь Дмитрий Александрович Сергеев. Тот самый, который - большой любитель тихо посапывать, плотно укрывшись одеялом с головой: в таком положении меньше спишь, а больше втихаря наблюдаешь за развивающимися событиями, попутно размышляя над увиденным. Раздумья мои родились, конечно, не на пустом месте. Последние дни мы всей честной компанией читали книгу Карла Ясперса - психолога и философа - одарившего цивилизованный мир "Введением в философию". Мы заглатывали слова философа, как рыба глотает золотую блесну для того, чтобы потом быть вытащенной прямо за раскатанную губу на солнечный бережок. Все получилось прямо по книге. "Мы высказали философские основоположения веры: существует Бог; имеется безусловное требование; человек конечен и несовершенен; человек может жить, направляемый Богом; бытие мировой реальности имеет характер исчерпывающего существования между Богом и экзистенцией". Естественно, что после такого горячего компресса на темя, мы все немного сдвинулись умом по не очень точной параболе. И было от чего! Просвещение придавило нас своей тяжестью, как гора Арарат, если бы она в ходе неожиданного землетрясения вдруг опрокинулась навзничь, накрыв при этом все народонаселение. Хотя, по словам Канта, "просвещение - это выход человека из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине", мы грустили без меры, столкнувшись с философским просвещением, как таковым. Контакт с Ясперсом, видимо, не прошел для нас даром. Про общение с Кантом и говорить не приходится. Старик-философ был отменным чудаком. Помнится, для своего любимого кота, чтобы не стеснять свободу его передвижения, Кант отпилил кусок входной двери. Сознательно идя на мучение от сквозняков, старик утверждал геройским поступком приоритеты малых человеческих привязанностей, то есть совершал "критику чистого разума". Да и в финале жизни, когда великий философ уже отошел от науки, он больше говорил о необходимости совершенствования средств борьбы с клопами, чем о построении новых философских систем. Однако повышение информированности и духовности не всегда благополучно сказывается на народных массах, на общественном самосознании. В такой грех втягиваются и одаренные люди. Генрих Гейне с высокомерием отмечал: "Изложить историю жизни Иммануила Канта трудно. Ибо не было у него ни жизни, ни истории". Когда мы с возмущением заявили нашему Ко-терапевту о том, что не разделяем наглости высказываний поэта относительно жизни великого философа, то брат Александр сразил нас странностью своих аргументов. Он заявил, что это обычное дело: "Каждый еврей метит в гении, при этом активно пинает ногами любого, но особенно того, в ком подозревает наличие частицы еврея". Еврейство Гейне неоспоримо, Кант же по отцу считал себя шотландцем, а по матери - немцем. Однако умный биограф не даст голову на отсечение за то, что оба родителя не были немного сефардами. Брат Александр в качестве понятийной модели привел рассказ Гумилева о поведение людей разных национальностей, едущих в трамвае с пьяным пассажиром. Русский настроится жалеть пьяненького, горец моментально взорвется и примется вышвыривать пьяного на ходу, татарин тихо отойдет в сторонку, еврей станет насмехаться, даже если в результате схлопочет по мурсалам. При этом представитель Богом избранного народа, как правило, хорохорится, задирается и всячески старается не ударить лицом в грязь. По этому поводу брат Александр рассказал безобидную притчу. Холмогорская корова гуляет по лугу, срывает траву пучками, заглатывает, отрыгивает, пережевывает. Попалась с травой в пасть корове и лягушка - скользкая, холодная, мерзкая. Корову передернула судорога, и она с отвращением выплюнула земноводное. Лягушка шмякнулась на траву вся в соплях и слюне, но, не потеряв самообладание, широко разбросав лапы, с радостным смехом заявила: "Вся в засосах валяюсь на траве и кайфую! Прелесть!" Подозревалась, что лягушка была еврейских кровей. Эйдемиллер заявил, что у брата Александра дурацкие шутки и извращенные понятия о евреях. Но все остальные и особенно Василий хохотали до упада. Брат Александр считал, что, кроме особенностей поведения, имеются и национальные виды болезней. Вот по такому-то признаку он и вычленял у Канта частицы еврейского генофонда. Интересно, что в университете Кант питал серьезную привязанность к студенту Труммеру, доверяя ему настолько, что соглашался принимать прописанные им слабительные пилюли. А это, надо сказать, было единственное лекарственное снадобье, которым Иммануил соглашался лечиться от всех болезней, водившихся у него в изобилии от самого раннего детства. Не зря, наверное, первый печатный труд Канта назывался многозначительно: "Мысли об истинной оценке живых сил в природе". В нем он в частности пишет: "Наша метафизика, подобно многим другим наукам, стоит лишь на пороге вполне основательного познания. Бог знает, когда она перешагнет этот порог. Нетрудно видеть ее слабость во многих ее предприятиях. Весьма часто мы видим, что сильнейшей опорой ее доказательств служит предрассудок. Виною в этом чаще всего является господствующая склонность тех, кто стремится расширить человеческое познание. Они предпочитают весьма обширную мудрость основательному знанию". Брат Александр, несмотря на первичное медицинское образование, был основательно повернут к философии. Но его философия не имела никакого системного фундамента. Потому-то он часто уводил нашу дискуссию в просторы эфимерности, приводящей к вспышкам томления духа. Однако он считал, что у нашей маразматической шайки имеются все основания считать Иммануила Канта своим парнем, то есть близким по духу человеком. В доказательство он сообщал, что Кант в возрасте сорока шести лет защитил докторскую диссертацию по философии на тему "О форме и принципах чувственного и умственного мира". Таким образом, со слов Александра Георгиевича, Канта смело можно было забирать в психушку и включать в наше терапевтическое сообщество. Кстати, о татарах: брат Николай, по мнению Ко-терапевта, несет в себе достаточно много мусульманского генофонда, хотя и маскируется под прибалта, скандинава или поляка. Словно специально по заказу, он нас замучил экскурсами в суфизм и чтением Корана. И делал он это с мягкой, деликатной настойчивостью. Поражаюсь тому, как же татары и монголы в свое время натворили столько бед в Азии и Европе, основательно потрепали славян. Скорее всего, ассимиляция татарского славянским генофондом способствовала выведению новой породы азиатов. Известно, например, отменное трудолюбие, порядочность, верность слову у большинства современных татар. Петр I привлекал на строительство Петербурга, на царскую службу массу иноверцев, правда, делал он это, скорее всего, от того, что и в его крови было достаточно татарских вкраплений - от матери он унаследовал генофонд татарского князя Нарышко. Любой коренной петербуржец скажет, что, например, касимовских татар всегда с большой охотой столичные рестораны и трактиры брали в официанты. Они отличались абсолютной трезвостью, честностью и работоспособностью. Большинство дворников в Санкт-Петербурге тоже было из татар, и все они, наверняка, состояли тайными осведомителями охранки, а затем и Чека. Скорее всего, по их доносам расселяли отдельные квартиры в верхних этажах - революционная столица освобождалась от чуждого элемента. При том при всем сохранялась скромность, деликатность, трудолюбие, верность слову. Но такие позиции уже имеют отношение к Afterphilosophie (лжефилософии)! Кант умирал тихо, не чувствуя никаких серьезных грехов за собой, потому-то его последними словами было тихое утверждение: "Это хорошо". Брат Александр, повествуя о философах, часто приводил стихи другого гениального мыслителя Гегеля: "Glеklich, wer auf seinem Pfad einen Freund zur Seite hat; dreimel glеcklicher aber ist, wen sein Mdchen feurig kеsst". Он читал их сперва по-немецки, предлагая нам вслушаться в музыку чужого языка, затем переводил на русский: "Счастлив, кто в жизни имеет верного друга; но втрое счастливее тот, кого горячо целует подруга". Любвеобильность философского рода хорошо сочетались у Гегеля с выкриком - "Tod dem Gefsindel" (Смерть мерзавцам), когда дело доходило до изучения диалектики французской революции. Естественно, Гегель полностью стоял на ее позициях, видя, скорее всего, в особом историческом развороте проявление принципа постоянного развития. И опять-таки виною всему было Просвещение! Никто из нас не сомневался в том, что Просвещение должно понимать "как путь человека, приходящего к самому себе". Но мы-то уже были коллективистами. А потому, как и во всех человеческих делах, в нас спаялся конгломерат глупости и мудрости общественного уровня, пронизывающий все индивидуалистские устремления. Нам мешали некоторые социальные инстинкты, проснувшиеся и взращенные прежней жизнью при социализме. Каждый почему-то тянулся к мифической Власти, забывая о том, что она прочно удерживается руками Всесильной Судьбы. "А воля к власти (Machtwille) рассчитывает тем больше подчинить себе людей, чем больше они в слепом послушании следуют авторитету, становящемуся инструментом этой власти". В нашем случае, носителями атавистического социального рефлекса, безусловно, являлась администрация больницы, лечащий врач и в некотором роде наш Ко-терапевт. Последние мои слова к тебе, Отечество! Ко всем друзьям, к тебе, немое Человечество! Моя комета догорела - хвост отпал. Иной религии слова - крутой обвал. Чужая злоба победила, зажгла запал. Я к совести больной - к кресту припал. Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих, чтобы у нуждающихся в покое крик затих! На такой почве утверждений можно было поскользнуться и сильно ляпнуться затылком о земную твердь. Сомнения могли привести к кончине коллектива, как такового, - как социальной ячейки с уютно расположившимися в ней слабаками, дегенератами, трусами и подлецами. На потолке еще раз появились строки стиха, в них содержался намек на правый помысел, указание пути к спасителю от бед, имеющему только один ответ для алкающих правды масс. А дальше пошла справка медицинского характера, и мы ее всей палатой прочли внимательно. Не могу воспроизвести важную информацию дословно, но сообщу близкий к подлиннику текст послания: большая часть тканей зубов имеет мезенхимальное и лишь эмаль - эктодермальное происхождение. Образование зубных зачатков происходит из слизистой оболочки ротовой полости у зародыша на 6-7 неделе. Эпителий, покрывающий край ротовой ямки у малютки зародыша, начинает врастать в подлежащую мезенхиму. Но боли он при этом не чувствует, а помышляет о мировой славе. Возникающая в результате этого эпителиальная пластинка разделяется затем на две - переднюю, или щечно-губную, и расположенную к ней под прямым углом зубную. Читая эту информацию, я никак не мог взять в толк: кто бредит - информатор или я грешник? Щечно-губная пластинка вскоре расщепляется и превращается в открытую щечно-губную бороздку, от нее следует преддверие полости рта. Пластинка отделяет губы и щеки от десен. Может быть, в это время и появляется гримаса первой улыбки у зародыша, имеющая агрессивное, демоническое свойство или совершенно глупое - каждому свое! Это есть свидетельство того, что Мать-Природа воспроизвела на свет еще одного уникального и самого жестокого хищника! Вдоль свободного края зубных пластинок на их щечно-губной поверхности образуются затем колбовидные разрастания эпителия, дающие начало эмалевым органам - 10-ти молочным зубам на каждой челюсти. Вскоре в каждый эмалевый орган начинает снизу врастать мезенхима, дающая начало зубным сосочкам. Зубной зачаток охватывается уплотняющейся мезенхимой - зубным мешочком. Главная масса зубов - дентин - состоит из основного вещества, пропитанного солями извести. Большое количество ветвящихся дентиновых канальцев, пронизывает всю толщу дентина и содержат в своих полостях отростки одонтобластов - волокна Томса. Тот Томсон никакого отношения к американскому парню с однотипным именем не имеет. Но аппетиты все же у маленького владельца зубов рождаются по масштабам американские. Тогда, видимо, и сконструировали филологи и идеологи вещий термин - "акулы американского империализма"! Опять я ловлю себя на ощущении явного бреда, но никак не могу разобрать его источник, его автора. Однако, если рассказ от первого лица веду я, то значит это мой бред. Я являюсь его родоначальником, творцом! Следует новый наплыв информации. Эмбрион растет и мужает, а вместе с ним определяются и разворачиваются до величин глобальности социологические доминанты. Все они направляются по жизни в длинный путь через славное анатомическое образование, называемое Глотка. Это та часть пищеварительного тракта, которая расположена между ротовой полостью и пищеводом, в ней размещается небольшое число желез и пищеварительных образований, плавно переходящих в податливое и эластичное на первый взгляд образования, оказывающееся на поверку таким же безобидным, как, скажем, чрево огромной змеи анаконды. Пищевод у зародыша человека, имеющего длину 4-5 мм, выглядит широкой короткой трубкой, состоящей из двух рядов эпителиальных клеток. Эпителий пищевода происходит из материала прехордальной пластинки. Из однослойного призматического он развивается в плоский многослойный, клетки которого располагаются концентрическими рядами. В дальнейшем и жизнь будет душить человека такими же концентрическими усилиями, да и сам человек при необходимости примется успокаивать своих конкурентов с помощью тех же традиционных движений. Опускание сердца и становление диафрагмы сопровождается ускорением роста пищевода в длину и относительным уменьшением ширины просвета. На восьмой неделе в эпителии пищевода появляются вакуоли, что приводит к формированию складчатости слизистой оболочки. У эмбриона 12,5 мм появляется циркулярный мышечный слой, позже (от 17-ти мм длины) - продольный, а так же межмышечные и подслизистые сплетения, различаются сосудистые сплетения. К моменту рождения ребенка пищевод имеет вид трубки, сплющенной в дорсо-вентральном направлении. Тот, кто победит в борьбе за место под солнцем и, ведомый любопытством, препарирует человеческий пищевод, увидит, что в нем у новорожденного имеется нежная слизистая оболочка (tunica mucosa), покрытая многослойным плоским эпителием, продолжающаяся из глотки. У взрослых нежная слизистая уже нарастит 20-25 клеточных слоев и будет легко восполняться при травмах от грубой пищи. Эпителий лежит на тонкой фибрилярной ткани, отделяющейся от подслизистого слоя прослойкой мышечной ткани (tunica muscularis mucosae). В слизистой оболочке рассеяно множество слизистых желез, в каудальном ее отделе имеются железы, вырабатывающие пепсин. Подслизистый слой (tela submucosa) состоит из рыхлой наименее растяжимой соединительной ткани, пронизанной сосудами, нервами, лимфатическими образованиями. Наружная соединительнотканная оболочка (tunica adventitia) состоит из переплетающихся пучков коллагеновых и эластических волокон и клеточных элементов, проникая между мышечными пучками, в другие слои. Она образует каркас пищевода. Мышечная оболочка (tunica muscularis) составляет наиболее массивный слой пищевода. Она состоит из наружного слоя продольных волокон и внутреннего - циркулярного. Слои разделены тонкой соединительнотканной прослойкой, сцепленной с межмышечным вегетативным нервным сплетением пищевода. Очевидно, что внутреннее ложе живого организма сотворено с большим мастерством и предусмотрительностью. Появление внутри его без должной защиты чревато страшными катаклизмами. Вот так выглядит первая анатомическая фига (фигура из трех пальцев), которую Господь Бог, все, безусловно, хорошо предвидя, заложил в человека, живущего на земле! Вспомнив, как бы от нечего делать, анатомию человека, я вдруг вполне реально оценил предсказание Математика о существовании Галактической кишки - главного тракта нашей жизни, жизни и развития Вселенной! Вспомнились лекции брата Александра о категориях буддийской культуры. Индусы считают, что космология имеет стройную систему: в основе ее лежит стереометрическая форма - цилиндр! Первый уровень - это круг ветра, возникающий благодаря совокупной карме живых существ. Круг ветра - это, если угодно, материализованное страдание всего живущего во Вселенной. Он покоится на акаша,не имеющей опоры, поскольку она - суть пространство психического опыта. Выше круга ветра располагается круг воды. Ветер и вода - результат кармической деятельности живых существ. Большинство буддистов прямо заявляет, что круг воды удерживается подобно пище, последовательно попадаемой в различные отделы желудочно-кишечного тракта. Сюда присовокупляется еще и круг золота - золотая земля. Но во всех тех космогонических схемах присутствовала стереометрическая версия - версия цилиндра, неизмеримого по окружности. Иначе говоря, выдуманная Математиком Галактическая Кишка существует, по мнению носителей одной из древнейших культур - буддистов. Самое забавное заключалось в том, что мы все, осознавая такой жизненный парадокс, все же мирились с ним, не расшифровывая его раньше до конца. Сейчас же мы как бы исключили очевидное, осознав абсолютно точно, что "в философии всегда будет сохраняться напряжение между кажущейся нерешительностью неопределенного высказывания и решительностью, с которой философ ведет себя в действительности". Брат Александр очень любил цитировать это высказывание Ясперса. А наш Математик, вместе со своим Лобачевским, - нет слов, был, есть и будет Философом с большой буквы! Подозреваю. что и Чертежник вдруг так неожиданно сбрендил только потому, что проникся не абстрактно, а чувственно идеей вселенского счастья, предрекаемого гуманитарными науками. Именно через такую систему всех нас грешных и безгрешных - а безгрешных нет ни одного! - жизнь, пересчитывая и отсортировывая поколения, протискивает через Кишку, ведя к счастью. "И сказал Господь: Я проведу пред тобою всю славу Мою, и провозглашу имя Иеговы пред тобою; и, кого помиловать, помилую, кого пожалеть, пожалею" (Исход 33: 19). 2.1 Не стоит думать, что наша группа была совершенным сообществом. В нашей работе тоже случались большие огрехи - мы путали, к примеру, мужчин и женщин, единицы и множества. А ведь индивидуальность, личность - явление первостепенное и требует совершенно определенного, нестандартного подхода. Мы мечтали о светлой правде, но только для себя одних, оставляя при этом за бортом нашего ковчега все множества множеств грешных и безгрешных, одинаково сильно нуждающихся в просветлении. Наш-то ковчег плыл себе к горе Арарат, вселяя в нас все большую и большую надежду на то, что нам удастся спастись от Всемирного Потопа, но при этом мы нимало не беспокоились обо всем остальном населении Планеты. Наш Ковчег - эта наша палата дорогого, спасительного Дома скорби, что располагается в старинных кущах Удельного парка, на окраине Санкт-Петербурга. Здесь Петр Великий, решительно отпихнув ногою, обутой в высокий военный ботфорт, чухонскую и шведскую рожи, заложил Великий город - свой Святой Оракул. Но какой же Великий Город без сумасшедшего дома, где же будут проживать избранные? Бред сумасшедших всегда растекался по земле, правильнее сказать, он стелился по ней, как туман ранним утром, вдруг распахнувшим свои глаза после холодной осенней ночи. Бред основательно терзал и наш разум. Все мы - члены терапевтического сообщества - были весьма неблагополучны, мы были сильно тронутые умом! Карл Ясперс (1883-1969) в своей примечательной книге, переведенной на семнадцать иностранных языков, помнится, на тринадцатой странице так и замечает: "Изначальное философствование обнаруживается как у детей, так и у душевнобольных. Иногда - очень редко - путы общей зашоренности как бы развязываются и начинает говорить захватывающая истина". Нет слов, Карл Ясперс, безусловно, был наш человек, близкий по духу и философским откровениям нашему братству, и мы с удовольствием приняли бы его в нарождавшееся терапевтическое сообщество. Однако тот же философ предупреждал, что "мы тем более не должны принимать шифр (символ) действительности за живую реальность подобно реальности вещей, с которыми мы имеем дело, постигая и потребляя их" (с. 37). Отсюда следовало, во-первых, то, что Карл, отойдя в 1969 году в лучший мир, конечно же, не мог являться очным участником нашего сообщества. Он мог только издалека, заочно, наблюдать за нашей неустанной, плодотворной деятельностью, подавая особыми знаками (шифрами) дорогостоящие советы. Во-вторых, было ясно, что нашему братству следовало быть крайне осторожными с выбором для себя попутчиков из числа посвященных особ. Иначе говоря, мы обязаны установить тщательный отбор компаньонов среди душевнобольных, а также среди непосвященных - лечащего и административного персонала. И вот рано утром, словно в пику словам популярной песни - "на заре ты меня не буди", - я уловил правым ухом из верхнего угла, там, где смыкаются две стены и потолок, "шифр". Быстро преобразовав вещий знак, идущий от недремлющего Карла, я получил наводку: "Суть всякой догматики в том и заключается, что объект как таковой принимается за собственное бытие". Я оглянулся, ища "объект", мастерски маскирующийся в тумане нашего "собственного бытия", а на самом деле по уши погрязшего во всякой догматике. Глаз-алмаз сходу нарвался на койку Эйдемиллера: профессор почему-то накрылся одеялом с головой, было слышно, что он всхлипывает и что-то шепчет сбивчиво, но ритмично. Первым желанием было поднять братьев громким криком "в ружье". Требовалось арестовать лазутчика, ибо было понятно, "по ком звенят колокола"! Утреннее прозрение без обиняков указывало на тех, кто "расплодился, и размножился, повзрослел и усилился чрезвычайно, и наполнил собой землю ту"! Похоже, что Эйдемиллер пользовался под одеялом передатчиком, если, конечно, не общался тесно с одним из своих предков - Онаном. С тем самым! Завещавшим человечеству не покоряться браку без любви, а решительно, ручным способом, разбрасывать драгоценное семя по долинам и по взгорьям. Но противник был один, а один, как известно, "в поле не воин"! В молодости я прошел многое, в том числе и разные спортивные единоборства, так что справиться с диверсантом-одиночкой мне не составляло труда. И опять из своего угла Карл-заочник вкрадчиво и почти шепотом подсказал: "Если же символы как материальное воплощение реального принимаются за само реальное, то именно в этом и состоит, прежде всего, сущность суеверия, ибо суеверие - это прикованность к объекту, тогда как вера уходит своим основанием в Объемлющее". В этой фазе смятения моего духа, я ясно услышал голос Ко-терапевта: - Дмитрий, не суетись, оставь человека в покое, предоставь возможность свободной личности забыться в делах рукотворных. Он не враг наш, а друг и последователь, только он из отстающих! Брат Александр развернул передо мной целую философскую повесть, очаровавшую и всех остальных. - Именно в соленом Великом Океане улеглись четыре заветных континента, ориентированных по сторонам горы Сумеру. В центре континента, на земле из золота стоит алмазный трон, и на нем восседают в абсолютном трансе сбросившие последние оковы, достигшие Просветления. Всем слушателям стало понятно, что сосредоточение, подобно алмазу, - практика йоги, имеющая отношение к продвинутым буддистам. Она маркирует смысловую целостность священного мирозданья. Александр Георгиевич продолжал бред наяву: - Известно, что солнце и луна могут стимулировать, либо нарушать телесную жизнедеятельность живой материи - людей, зверей, растительности, функции зрения. Но то - лишь экологический аспект. Но только сознание, его кармическая мобилизация, продуцирующие жизнедеятельность, в конечном счете ответственны за благоприятность или вредоносность влияния даже небесных светил. Не надо забывать, что благие формы существования включают богов и людей первой космической сферы - чувственного мира и существ мира не-форм. Боги делятся на шесть классов: Четырех хранителей мира, Тридцати трех, богов Яма, Пребывающих в состоянии блаженства, Наслаждающиеся магическими творениями, Контролирующие наслаждения, магически созданными другими. Все они способны наслаждаться, предаваясь разным формам любви. Александр Георгиевич помолчал, как бы мобилизуя наше внимание, предавая дополнительную весомость и значительность паузой своим умозаключениям, и заявил: - Эйдемиллер, без всяких сомнений, может относиться к Богам какого-либо класса. А потому не надо ему мешать наслаждаться так, как он умеет, как хочет, наконец, к чему его призывает его личная карма! К сожалению, если верить буддистам, и Боги смертны. Правда, век их измеряется иными интервалами времени. Ко-терапевт опять помолчал со значительностью, затем принялся расшифровывать и уточнять детали: - Боги группы Ямы, например, придаются любви посредством только объятий, но какие зато те объятия жаркие, горячие, незабываемые! Боги неба - Тушита достигают кайф путем соприкосновения рук! Наслаждающиеся магическими творениями удовлетворяются только улыбками. Другим Богам оказывается довольно лишь взгляда. Присмотритесь, братья, к окружающим вас людям: наверняка кто-то напомнит вам этих Богов. Каждый впился взглядом в своего визави, гипнотизируя не только его самого, но и стену, от чего красочное покрытие задымилось, и в воздухе запахло копотью. Александр Георгиевич тем временем спокойно поскреб в паху и заявил сокрушенно: - Но нас-то с вами, пожалуй, в большей мере должны интересовать Боги из компании Четырех хранителей мира, ибо среди них имеются уникумы - Держащие в руках чашу, Носящие гирлянду, Всегда пьяные. Да и вообще, Боги чувственного мира имеют почти сходную с людьми типологию сознания, их просто тянет к лакомым объектам. В местах их обитания присутствует аура только чувственно-эмоционального восторга, что дается за счет различных видов наслаждения. По той же тропе должны следовать и люди! И я поймался на эту приманку, стал по-новому понимать смысл жизни. Сами собой родились нетвердые строки: В себя понемногу внедряю йогу: и радости блики мерцали на лике, момент отражали, меня обнажали, мечту увлекали, восторг утишали. Четыре Великих Правителя Мира, застряли на подвиге деспота Кира. Меня ж, бедолагу, терзали наветы, не смогут решить их йоги ответы! Последняя ремарка Ко-терапевта, да и мои стихи, сняли напряжение в коллективе полностью. Все члены терапевтического сообщества страстно зачмокали губами и заприцыкивали языками. Лишь один Эйдемиллер никак не хотел выбираться из-под одеяла, пытаясь создать ауру восторга в одиночку. Но в том была его ошибка - карма действует на мирозданье только после всеполнейшего объединения. Тут, в угоду восторженным обывателям, зазвучала сказка в исполнении Александра Георгиевича: - Возле основания лестницы, ведущей в Светлое пристанище, поселились божественные гаруды, а в середине боги из группы Носящие гирлянды, наверху - Сияющие счастьем. И, как водится, на четырех террасах по четырем сторонам горы Сумеру обитают Четыре великих правителя, а вот уж дворцы богов группы Тридцати трех расположены на самой вершине горы Сумеру. Птицы обитают на всех уровнях небожительства - они-то и маркируют, а проще говоря, метят экскрементами самые верхние пределы чувственного мира. Образ лестницы всегда свидетельствует о возможности проникновения в более высокие сферы мирозданья. Я отвлекся от сказок о мирозданье, поскольку самое интересное у нас всегда вышибает какая-нибудь пошлая, малозначительная реальность. Передо мной стоял выбор: то ли молниеносно прекратить акт непонятного суеверия, творимый Эйдемиллером, то ли "уйти основанием в Объемлющее" - а это уже означало необходимость дождаться полной расшифровки "объекта", то есть раскрыть до конца тайные замыслы профессора-психиатра, прячущегося под личину психического больного. Я прикрыл глаза, оставив лишь узкие щелки, как у татаро-монгола, для скрытного наблюдения и затих, затаился. Ждать пришлось не очень долго. Резким рывком профессор сбросил одеяло на пол, глаза у него сияли карим пламенем. Ох, красивы же породистые евреи в фазе духовного подъема, близкого к гениальному проникновению: волосы превратились в копну Эйнштейна, или Эйзенштейна, или Эпштейна, усы торчали, как длинношерстная швабра уборщика кремлевских палат. Сам же Эйдемиллер, словно орел, вспорхнул на краешек унитаза, крепко зацепившись ступнями, моментально превратившимися в когтистые лапы хищника. Одним словом - картина живописная и не поддающаяся описанию только словами - здесь были необходимы стихи и кисти известных художников. Но с поэтами и владеющими кистью в тот момент случился затор. И тут я ясно понял смысл замечания Карла Ясперса о том, что "Объемлющее - это сознание разлома (Gebrochenheit) нашего философского мышления". В глазах и движениях профессора Эйдемиллера ясно был виден "разлом", то есть, иными словами, сто процентный Gebrochenheit! Вот что значит - отрываться от коллектива! Он поднялся, как лунатик, и направился к чистой, как "лист" нашей жизни вначале большого пути, к противоположной стене. В правой руке замечался баллончик с красящим аэрозолем. Я помнил, что именно такой баллончик на днях принесла ему Нина Викторовна - наш новый лечащий врач. На миг в мою взлохмаченную голову пришло сомнение, скорее, простая гипотеза: баллончик наполнен освежителем воздуха. Дело в том, что брат Василий после варварской операции на брюшной полости, проведенной в качестве экстренного потрошения профессором Мишей Королевым, сильно и настойчиво портил воздух в палате. Он пукал с таким чревовещательным смаком, что мы каждый раз ошибались. Мы бросались выносить вещи, думая, что прогремел взрыв террориста, а надо было только вешать в воздухе заурядный топор. Причем, ложную тревогу чаще всего он создавал за завтраком, обедом, ужином и вечерним чаем. Ночью почему-то пуканье замирало и злые газы накапливались в кишечнике про запас. В такой ситуации освежитель воздуха рано утром - совсем не предмет роскоши, а первая необходимость. Но действия Эйдемиллера меня насторожили - не освежать же стену он решил. Если бы это было так, то ее для начала нужно испачкать чем-нибудь зловонным - но это уже не по части интеллигента, профессора кислых щей! Профессор все греб и греб лунатически негнущимися ногами к белой стене, и вот он достигает ее. Шипение из баллончика, и густая красная краска пишет на стене строки, понятные только истинному поэту, способному писать кровью: Круг математики замкнут, но пуст - метод познанья рождает лишь хруст. Всю логику в формулу не запряжешь, таинство мысли в костре не сожжешь. Евклидовы поверья - простое суеверье. Лобачевского взгляд грохнул в набат: пятый постулат - зануда, враг, ренегат, плоскость скривилась, мечта отелилась, время с пространством совокупилось - перпендикуляр с точкой, а луч с дочкой. Современники не верили откровеньям, тешились, козлы, гения вдохновеньем. Только потомки да Энгель разобрались, душою приняли, поверили, отозвались: если не дюж - брось виртуальности гуж. Мысль Gebrochenheit пошлет в офсайд! Я понимал, что стал невольным свидетелем поэтического таинства, и на моих глазах только что родился, может быть, самый великий поэт современности. Мы, вся братия, терзали душу поэта, не давали вымолвить даже одинокого слова, затыкали ему рот, как только он намеривался высказать что-либо, рвавшееся из взволнованной души. Мы были склонны заподозрить Эйдемиллера в пошлости и предрассудках. А у него в душе, оказывается, кипели поэтические страсти, желавшие подарить нашему сообществу квинтэссенцию наших общих творческих страданий. Только один беспокойный интеллигент с неуравновешенной психикой сумел в лаконичной поэтической форме, шифром, можно сказать, передать плоды наших многодневных размышлений. От моих переживаний я был отвлечен громкой репликой: - Блин! Я-то думал, что был Ко-терапевтом, на самом деле являлся Ку-Ку-терапевтом. Проглядеть гениального поэта в нашей компании, затыкал ему рот столько дней и ночей!.. Сплошной облом! - это проснулась совесть у брата Александра, заговорившая на разных языках. Один из них был хорошо знаком каждому русскому, поэтому, когда расцвела гирлянда матершины, никто не удивился и не потребовал переводчика. Я обернулся: вся честная компания, оказывается, уже давно, открыв белоснежные ноги, поджав их по-турецки, сидела на койках и наблюдала бурное фонтанирование таланта. Но странными были даже не белоснежные ноги, открытые для всеобщего обозрения. Не истошный вой из-за двери Клары Николаевны, силившейся прорваться на родительский утренник, понимая, что бывают моменты в жизни, пропустив которые, потом будешь очень жалеть, - не это озадачивало нас. Белую даму с правой куриной ногой удерживали санитары и медицинская сестра, силясь объяснить ищущей женщине, что спозаранку рваться в мужскую палату неприлично - "ребята еще не почистили зубы и не опорожнили мочевые пузыри". Странность мы видели в том, что Эйдемиллер произнес вещий шифр - "Объемлющего" и "Gebrochenheit"! Буквально все остальные братья - в том числе, и брат Василий, осознающий величие события, а потому зажавший анальное отверстие так прочно, что прекратилась порча воздуха, - сейчас искали ответ только на один сигнал мистического откровения. Откуда в стихе Эйдемиллера появились такие откровения? Как бы для разрешения сомнений, для ответа на поставленный вопрос, на нашем потолке-экране засияли слова известнейшего и признанного на Западе философа-мистика Плотина: "Часто, когда я из дремоты тела пробуждаюсь к самому себе, я вижу поразительную красоту и тогда совершенно твердо верю в свою принадлежность к лучшему и высшему миру, во мне с силой действует прекраснейшая жизнь, и я становлюсь единым с Божественным". Неужели же Эйдемиллер приблизился к православию, отойдя от древнейшего иудаизма? Да, да мы все, вся братия - наше терапевтическое сообщество, очнулись от дремоты. Присутствовало ощущение единения с Божественным. Отсюда и открытие родства наших душ - через общие слова и мысли, зашифрованные особыми знаками, понятными только Богу, да нам многогрешным! Мы, бесспорно, уже перешагнули через мистику мусульманских суфиев, через сказки буддизма - мы, скорее всего, совершив диалектическую спираль, приблизились к истокам православия! И Карл Ясперс-заочник теперь уже всем подсказал из своего угла: "В мистическом опыте не может быть никакого сомнения, так же как нет сомнения в том, что у каждого мистика в языке, посредством которого он хотел бы сообщить себе, сущностное не высказывается". Вестимо, вестимо... - мы принимали единую мысль, не озвучивая ее, а наслаждаясь ее чувственным наполнением, резонирующим в нашей душе, плоти, в мозгу. И прав, конечно, Ясперс, посчитавший необходимым вовремя напомнить, что "мистик погружается в Объемлющее". Карл-заочник быстро, быстро залепетал из своего угла, пытаясь нас обогнать, чтобы предупредить о возможной опасности, связанной с банальными ошибками интеллекта современного человека. Его скороговорка шептала всем нам одно и тоже - общее: "То, что высказывается, вступает в субъект-объективное разделение, это значит, вступает на путь бесконечного прояснения в сознании, никогда не достигая полноты первоистока". Однако, как красиво оформлено! Хотя, может быть, глупому эта фраза покажется пустым звуком, возникающим от удара по порожней бочке. Вот в чем, оказывается, состоит весь фокус: нельзя пытаться разобраться в том, в чем не возможно разобраться. Это только большевики-головотяпы считали, что для пролетарского разума нет преград и все в Природе, в Мирозданье им подвластно и покорно. Кто-то даже пытался заявить всерьез, что "мы не будем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача". Вой сумасшедшего, да и только! Так может думать только отсталый колхозник. Но мы-то не были до такой степени сумасшедшими. Мы-то понимали, что главный принцип цивилизации гласит: "Живи так, чтобы не мешать жить другим"! Общее волнение молнией распространилось по Дому скорби: мы стали получать телефонограммы даже из других, весьма далеких, отделений больницы - их принимала дежурная медицинская сестра по внутреннему телефону. Многие просто перестукивались с нами, используя старинную азбуку Морзе, от чего помещения клиники наполнились различными ритмами, и мы стали опасаться эффекта резонанса! Но шли сигналы и по компьютерной сети - через Интернет. Несли телеграммы, письма и посылки замученные почтальоны и больничные курьеры: одна телеграмма, забрызгана кровью, другая - испражнениями. Их прислали из морга больницы. Не знаю, кто мог ее сочинить - по тексту не понять - то ли перепившиеся санитары и врачи морга, то ли сами встряхнутые экстраординарными событиями покойники? Мы даже и не подозревали, что в нашей больнице находится на лечении так много образованных людей! Однако, что-то таилось в атмосфере ответственных событий, какая-то тайна присутствовала во всем том, что творилось сейчас вокруг. Мне даже показалось, что в какой-то далекой и очень богатой стране готовятся страшные события - возможно, террористический акт. Они обязательно должны будут потрясти сознание всего прогрессивного человечества. И вот мне уже виделись картины рушащихся небоскребов, хоронящих под обломками невинные тела и выпускающие сквозь пудру строительной пыли метущиеся души. Печенью, селезенкой, лимфатическим аппаратом своего организма я уже чувствовал приближение страшных инфекций. Они были придуманы сверх-человеком как раз для того, чтобы убивать жителей других стран. А теперь смертоносные споры начали свою работу в стране избранных! Страшные видения моментально оборвались, как только к нам в палату постучались. Доставили необычную депешу - она наделала много шума в нашем маленьком мирке. Она была сконструирована в форме стиха: Коллеги! Ваш друг наелся овощей и обосрался, как кощей! Решили: падлу придушить - зачем вонючке дальше жить! Все: петлю на шею и вилку в бок: конец мученью - всем урок! В палате: звон, теперь мы бьем окно - газону в дар пошлем говно! P.S. Поэт Витя. О поэте Викторе нам доселе было ничего не известно. Может быть, это был и псевдоним. Но нотки трагизма и большой талант, читаемый по твердости рифмы, музыке слов, а, самое главное, по понятийному фактору, были очевидны. Кто был "вонючкой" - не трудно догадаться. То - наш бывший сотоварищ по палате: Науманов опять опростоволосился. Надо было срочно спасать необузданную вонючую плоть. Первым очнулся Эйдемиллер: он нажал кнопку прикроватной сигнализации - по коридорам и палатам ударили колокола громкого боя! Аврал! Свистать всех наверх! Санитары в ружье! Воспользовавшись всеобщим смятением, мы ворвались в палату номер шесть, где был заключен Вячеслав Германович Науманов, и практически в последний момент вырвали его из рук разгневанных палачей. Предводителем у них был Виктор Ермолович Каган - профессор от психиатрии, посетивший как-то нас на обходе. Слов нет, Витя являлся настолько скромным человеком, что посчитал лишним уведомить нас и администрацию больницы о своей срочной госпитализации на отделение по поводу сезонного обострения шизофрении. Витя был выдающимся поэтом от рождения. Он еще в пионерской организации был фанфаристом (горнистом) и барабанщиком, урывками пишущим стихи на политические темы. На музыку, творимую на пару с дружком Севой Морозовым, Витя еще в те далекие годы, умело маскируясь под атеиста, сочинял недетские стихи, идеологически выдержанные, но всегда с некой затаенной, как все эротическое в детстве, лиричностью. Теперь талант Виктора вышел на свободу, освобожденный досрочно за хорошее поведение! В полной мере талант Виктора, как поэта, естественно, развернулся только в медицинском институте. Здесь он много экспериментировал с "натурой" из-за чего его чуть не вышибли из института. Спасло положение только то, что растлил он совершеннолетнюю, а не подростка. К тому же секретарь комитета комсомола института оказался и сам скрытым развратником, как-то сразу понявшим боль и зов души рядового комсомольца. Короче говоря, он, как мог, заступился за Виктора, и комсомольца взяли на поруки. Витя продолжал умело находил интимное даже в занятиях нормальной и патологической анатомией. Но стал делать это более скрытно. Словно специально, Виктор для активной сублимации накопленной веками эротической экспрессии тешил плоть. Он как бы отрабатывал социальный заказ - выполнял миссию необходимую элитному народу для выживания. Витя не посещал синагогу, но много думал о ней, и его Бог помог комсомольцу! Витя создал в институте студенческое литературной сообщество. Из его богатых закромов он и черпал телесный и поэтический материал. За чуткое отношение к рифме девочки боготворили Виктора. Богатый жизненный опыт подвигнул молодого поэта и лекаря к занятиям психиатрией. Но, как и должно быть для непростой личности, Витя шел до конца - стал прежде кандидатом, а потом и доктором медицинских наук, выпустил ряд научных трудов и сборник стихов камерного звучания. Его хватало на все, в том числе и на алкоголизм, сексопатологию и шизофрению! Можно было критиковать Виктора Ермоловича за излишнюю агрессивность, привлекать же к уголовной ответственности в силу принадлежности к святому клану шизофреников, было нельзя. Это понимали все, в том числе, и сам вонючка. Но в психике и личностной позиции Науманова присутствовали несовместимые генетические катаклизмы - они, как острые локти у еврея-холерика, или скулы у татарина, выпирали из всей поведенческой схемы. Он был до безобразия труслив, но его постоянно заносило. Его спасало лишь то, что не каждому здравомыслящему человеку, столкнувшемуся с наумановским пересолом, захочется бить забияке морду - хотя бы из милосердия, или лени. Но вонючка относил это на счет своего демонизма. Он постоянно требовал признания несуществующих у него талантов и при это страшно портил воздух в помещении. Последний феномен, собственно, и был практически единственным талантом, выделявшим его среди прочих больных. Не обнаруживая действительных дарований, Вячеслав Германович старался выставить напоказ не рыцарский, а "быдловский шлем". По нему хоть сапогом лупи - будет стоять только глухой звон! Истерика валила из него, как из рога изобилия, засыпая головы окружающих градом крупных камней. Но этот вонючий пригорок эмоций и действий могла родить только мышь - мелочевкой заканчивались эскапады Науманова на самом деле. Кто может сомневаться в том, что политический кастрат, стремящийся изображать из себя "гиганта мысли", всегда будет расшифрован и изобличен. Наговорив кучу глупостей и грубости, затем он попытается влезть в жопу начальству без мыла, унижаясь при этом до идиотизма. Вот так и проходил Науманов в прежней жизни, а теперь двигался по отделению. Но здесь-то ему многое прощалось за счет шизофрении и откровенностей идиота! Недавно в вялом умопомрачении я прогуливался по отделению и случайно нос к носу столкнулся с одним таким же деятелем со скучной фамилией Егоров. Лучше бы он имел фамилию Гогенцоллер - но не повезло, однако. Егоров мечтал быть монархом, но судьба заставила его быть политическим кастратом, то есть простым Егоровым. И он страшно тосковал от того, сердился, пузырился и мелко пакостил коллегам. Когда-то у нас в институте этот жалкий тип пытался и мне подкинуть дохлую крысу, но просчитался - основательно сел в лужу. Нет бы дураку извиниться и покаяться - дать слова в дальнейшем избегать остросюжетных детективов на работе. Но этот невзрачненький тип с рыженькими усишками молчал и дулся. Сейчас он проплыл мимо меня, как пароход "Титаник" перед потоплением, гордо задрав трубы. Но мы-то знаем историю кораблекрушений - именно от гордости, от больших амбиций "Титаник" столкнулся с подводной частью айсберга, якобы не весть откуда приплывшего. Откройте "Энциклопедию предсказаний", и вы получите все необходимые доказательства того, что айсберги не весть откуда не приплывают, они всегда плывут точно в срок и по особому заданию свыше. Поэт Витя решил поставить жирную точку в судьбе загадочного больного. Спасение пришло не от стражей закона, не от медицинских сил, а от нас - от сотоварищей по несчастью. Виктора Ермоловича мы все великолепно знали, ценили его принципиальность, профессиональные знания и поэтический дар. Мы тут же предложили ему наплевать на Науманова, растереть и забыть. А, поостыв немного, принять наше предложение - перейти на постоянное место жительство в палату номер восемь, то есть в нашу палату. Мы соблизнули Виктора несложной парадигмой: допустим информационное поле принадлежит Вселенной, тогда строить отношения с ним - из-за дальности расстояния хотя бы - куда проще сообща. Иначе говоря, действовать необходимо вкупе с себе подобными - с нами. Мы - сплошь творческие личности, как в науке, так и в поэзии. Витя был компанейский парень и явился к нам с постельными принадлежностями и "бутылкой", незнамо как утаенной от строго медицинского персонала. Очень скоро койки уплотнили, пьянку закрутили и лети ты наша "птица-тройка"!.. 2.2 Только дня через три мы протрезвели окончательно, потому что на Витину бутылку наслоилась еще четверть спирта и что-то красненькое. Мы не могли вспомнить, что с чем мешали. Скорее всего мы действовали методом наслаивания: это прием истинных эстетов, а не простолюдинов! В сочетании с таблетированными транквилизаторами такой прием дает поразительный эффект - мы витали в облаках три дня и три ночи! Витя приволок с собой замечательную книгу - "Энциклопедия сверхъестественных существ" и, видимо, по пьянке зачитывал нам из нее некоторые выдержки. Литература всегда добавляет шарма в полеты во сне и наяву. Мы во многом разобрались, да и вообще другими глазами взглянули на мир, на окружающих, на себя, наконец! Мы заглянули в зазеркалье, открывшееся нам через "Энциклопедию", и вот, что увидели там. Прежде о дамах: Клара, без всяких бытовых принижающих заморочек, явно тянула на "Белую Даму". Поясню, что это значит: оказывается в фольклоре германских народов существует понятие об особом роде сверхъестественных существ женского пола. Их нередко отождествляют с призраками - может быть, городскими, но чаще все же лесными духами. Белые Дамы - искренние существа и по главной сути к людям они относятся терпимо. Они срываются в штопор только тогда, когда хамы пытаются мять им сиськи, оглаживать попы и бедра, пристраиваться с глубоко входящими глупостями. Белые дамы настраивают свой альтруизм главным образом на заплутавших путников - выводят их из лесу, указывают дорогу в степи или пустыне. Они превращают обычные придорожные камни в амулеты или верстовые указатели. Тот самый рыцарь, читавший по складам на камне надпись - "направо пойдешь - смерть найдешь"... - был сильно пьян, потому и не мог разобраться в очень понятном указателе, подготовленном как раз сердобольной Белой Дамой. Но если путник способен читать только надписи на заборах, состоящие из трех или пяти букв, то он, конечно, не поймет самый точный дорожный знак. Образованных и благодарных людей Белые Дамы наводят даже на месторождения золота, платины, серебра и драгоценных камней. Одному чудаку в русской народной сказке несказанно повезло, и Белая Дама в образе Хозяйки Медной Горы помогла ему разбогатеть. Но тот пролетарий-камнетес неправильно оценил доброе колдовство. В современной истории нашей страны тоже отмечены случаи экстраординарной финансовой помощи добрых фей - например, Чубайсу, Березовскому, Абрамовичу, Гусинскому, возможно и Явлинскому. Чаще всего такая помощь адресуется представителям Богом избранного народа. Помощь такую можно рассматривать как компенсацию за издержки, имевшие место при недавней советской власти. Предприимчивые люди тогда были вынуждены взять на вооружение поведенческую мимикрию и слегка подретушировать свои родовые корни, внести "поправочки" в фамилию. Все они нежданно и негаданно русифицировались, но сохранили про "черный день" право получить израильское гражданство. Но на тот же черный день страстотерпцы лихо умыкнули значительную толику славянского капитала, естественно, в конвертируемой валюте. Без добродетельной Белой Дамы здесь не обошлось. Русским такие подарки даже и не предлагались - они никогда не умели ценить доброе, все готовы перевернуть "сраным наверх"! Возьмем, к примеру, Козленка, ему же с детства в соответствующей сказке повторяли: "Не пей водицу из копытца - козленочком (читай - ЗЭКом) станешь". Но если бы участвовала в том Белая Дама, то, слов нет, и русский козел превратился бы в заморского принца. Белые Дамы очень даже просто предсказывают будущее и утихомиривают самые крупные бури и штормы. Однако они, как и любые женщины, очень требовательны к политесу: попробуйте проявить знаки неблагодарности, жестокости, своенравия, высокомерия. Тут же последует карающая реакция, обидчики будут наказаны сурово и бескомпромиссно. Большинство серых людей не способны увидеть Белую Даму, ибо не рождены для того. Только те, кому Бог позволил родиться в воскресенье, да еще с эльфийским талисманом, сможет предстать перед молодой женщиной ослепительной красоты с длинными светлыми волосами, в исключительно белом платье с кружевами. Любовь и дружба такой Дамы и будет легендой. И ничего страшного нет в том, что правая нога у нее по ночам превращается в куриную когтистую лапу. Именно на такой лапе она скачет по пятам своего избранника - человека, спеша ему на помощь, на выручку. Той же когтистой лапочкой она насмерть располосует брюхо недоумку, возмечтавшему перечить Белой Даме или покушаться на ее любовника. У Белой Дамы изумительная память на события и людей. Известна, например, такая поучительная история: мальчик из хорошей семьи, замкнутый и склонный к дальним прогулкам в горы в мечтательном одиночестве, встретил в высотных альпийских лесах скорбящую белокурую девочку - в белоснежно-белых одеяниях, с глазами изумительной голубизны и такой чистоты, что с ними может сравниться разве только бескрайнее безоблачное небо. Головка девочки была украшена веночком из генциан и эдельвейса. Все в девочке подчеркивало избранность, и нет ничего удивительного в том, что мальчик втрескался в нее по уши. Божественное создание тоже, видимо, осталось неравнодушным к маленькому проказнику - к одинокому бродяге. Загадочная девочка одарила на прощанье повесу несколькими камешками, ослепительно сверкавшими на солнце. Но, когда путешественник спустился с гор, то камешки потускнели и превратились в банальное золото. Стоимость подарка обеспечила безбедную жизнь мальчику, юноше, молодому мужчине. На всех этапах он с легкостью проматывал дарованное состояние: утопал в развлечениях, безделье, вине, наслаждался пустыми женщинами. Стоя на пороге нищеты, повеса привел однажды одну из своих проходных дамочек на то место в горном лесу, где когда-то он повстречал прекрасную фею. А она словно ждала его там: неверного мужчину повзрослевшая Белая Дама столкнула с кручи, а легкомысленной женщине, посягнувшей на мифический плод увлечения, отвесила пощечину. След пятерни остался на всю оставшуюся жизнь. То была отметина строго судьи и палача, не терпящего никакой формы воровства! Примечательно, что свой приговор - свою отметину - Белая Дама прочно забила в генетическую память куртизанке: ее дети, внуки и правнуки носили от самого рождения тот же знак физической кары. А в семье неверного мужчины Белая Дама уморила в течение года всех мужчин. Нежная Клара - Белая Дама с когтистой куриной ногой - мужчин завлекала - лаская, бодрила мятежность рукой. Мир накренился однажды - мудрость забыта от жажды. Белая Дама на спину упала: меня обнимала и лобызала, когти убрала, не возражала. Властно - в меже половой - Хобот блуждал роковой! Оргазм вливал и отпускал: терпкий состав - неземной. Боже-опора! Еще повтори: не уставай, дверь не запри! Клара, да наша Клара, скакала сейчас по палате на правой когтистой куриной ноге, словно взбешенная колдунья, только что снесшая очередное благодеяние - золотое яйцо ненависти и кары, похоти и отчаянья. Но яйцо то никто не желал замечать - все были погружены в собственные мысли и переживания. А жизнь проходила, неслась со скорость курьерского поезда, не оставляя место подвигу, героической жертве, бескрайней любви. Все было заурядно, а от того - плохо и пошло! Но, несмотря на это, Клару, с легкой руки Виктора Ермоловича Кагана, мы будем воспринимать только, как Белую Даму. И пусть она, неповторимая, скачет без толку на правой куриной ноге! Только, кто сказал, что без толку? Кто вообще может судить о потребностях женщины справедливо и со знанием сути? Видимо, такое право принадлежит только Богу одному! Да, может быть, еще Его наместнику на земле - поэту! Поэт Витя иначе и не мог: в наших лучших традициях, он был просто обязан сходу засветить простенький стишок. Он даже не охнул предварительно. Что говорить о мелочах, когда встречаешься с мастером, соседствующим с богами из группы Тридцати трех. Он свободно, играючи, спустился по лестнице с горы Сумеру, окруженный птицами, и продемонстрировал свое мастерство. Равняться с ним - не дано ни кому. Великое подвластно только гению или психу! Так, что же говорить о существе, объединяющем в себе оба качества! Сцена дикого танца Белой Дамы настолько поразила меня, что я долго не мог унять тахикардию - сердце словно бы собиралось выскочить из груди. У сердца было только два пути - через рот или анальное отверстие. Но голова была ближе, и потому теплилась надежда, что все обойдется без конфуза - без порочных звуков, без запаха и экскрементов. Тут же на потолке, прямо из Вселенского информационного поля - пожалуй, на файловом сервере, принадлежавшему великому анатому, профессору Привесу, - появился хорошо пропечатанный текст. Из-за близорукости я стал воспроизводить текст с некоторыми отступлениями и мелкими ошибками. Мои огрехи были безобидными - прощаемыми на государственных экзаменах даже самыми строгими и придирчивыми педагогами. Текст вел меня в глубины нормальной анатомии и гистологии. Желудок начинает формироваться в виде веретенообразного расширения передней кишки на 4-й неделе внутриутробного развития. Эпителий желудка развивается из эндодермы кишечной трубки, мышечный слой из мезенхимы формируется на 6-й неделе. В норме желудок подразделяют на переднюю (paries anterior) и заднюю (paries posterior) стенки, соединяющиеся друг с другом в виде большой (curvatura ventriculi major) и малой (curvatura ventriculi minor) кривизны. Все живущие на Земле хорошо знают, что пища поступает в желудок из пищевода через входное отверстие (ostium cardiacum) и, пройдя переработку, эвакуируется через выходное отверстие (ostium pyloricum). Емкость желудка достигает трех литров. Стенка желудка состоит из трех слоев: слизистого, мышечного и серозного. Слизистая оболочка желудка состоит из эпителиального покрова, собственного слоя слизистой оболочки и мышечного слоя слизистой оболочки. Эпителиальный покров представляет собой однослойный цилиндрический железистый пласт, вырабатывающий мукоидный секрет (слизь) и участвующий во всасывании из желудка некоторых полезных веществ. Однако самое главное предназначение мукоидного секрета - это образование защитного слоя слизи на поверхности эпителия. На глазах исследователя, сумевшего забраться в желудок, не нарушив его деятельности, разворачивается картина отчаянного самоедства: вырабатываются активные, агрессивные ферменты, способные заживо переварить собственный орган, но на стражу встает слизь, прикрывающая беззащитную плоть от самопереваривания. Собственный слой слизистой образован рыхлой, неоформленной соединительной тканью с большим количеством фибробластов, лейкоцитов и плазматических клеток. В ней расположены железы желудка. Железы желудка разделяются на железы дна и тела, области входа и выхода. Железы содержат четыре вида клеток: главные, добавочные, обкладочные и промежуточные. Главные клетки располагаются в дне и теле желез. Наша Белая Дама, а проще говоря, Клара чем-то напоминала эволюционную стезю желудка: она выделяла агрессивные ферменты, ела себя поедом, пытаясь защититься от такого кошмара. Иногда ресурса на поддержание заковыристого процесса не хватало, тогда начинался крах - психические срывы, доходящие до самоистязания, самоагрессии, то есть - до суицида! Появление в нашей палате истинного поэта взбодрило всех - самой первой стала готовиться к прорыву на новые рубежи Клара - наша Белая Дама. Она сияла милосердием, альтруизмом, какой-то по-особому аппетитной похотливостью, везде расставила таблички с пояснениями, развесила маршрутники. Она перестала сквернословить! Клара находила повод для того, чтобы являться к нам в гости, уже без приглашения, как бы по-свойски и очень часто. Больничный халат ей удалось подтянуть значительно выше колен, туго охватив шикарные бедра и осиную талию, грудь была высажена колдовским маневром и тайными подпругами, практически, наружу. Свою правую куриную когтистую ногу она обула в высокий сапог - один из тех, что носят теперь портовые проститутки зимой и летом, на улице и в помещении. Можно было без особого труда и длительной подготовительной работы, без тренировок открывать в нашей палате филиал секс-клуба с выступлением знаменитой стриптизерши. Витя тоже заходил ершистым кобельком и как-то вымолвил, перекрестясь: Соблазна плен - плюс форма тела - в любви начало - не полдела! Мы были почти все опытные сексопаты и потому на назревающую исподволь проблему взглянули холодно и профессионально. Было нетрудно догадаться, откуда дует ветер и по кому звонят колокола! Только, пожалуй, Математик оставался человеком - не от мира сего. Иначе, зачем ему было демонстрировать показательную грусть. Он даже слегка осунулся из-за того, что дня на три объявил очистительную голодовку. Его протест мы не хотели замечать в упор, и страдалец-фальшивомонетчик, быстро просравшись, сменил гнев на милость, а переживание на равнодушие. Математик отбросил мерную кружку Эсмарха, до краев наполненную собственными слезами, тем самым положив конец политическим козням. Поумнев, он перешел к обычному вегетативному образу жизни, то есть стал по-прежнему довольствоваться только законной супругой - аспиранткой Алевтиной. Брат Василий смотрел на метаморфозы женских привязанностей глазами философа и поэта. К исходу второго дня он одарил коллег новой элегией, более грустной и исповедальной, чем писал раньше: Похоть легла животом на живот, нервы ласкает томный фокстрот. Скинем прикид, трусы и рубашку, точно прицелим разящую шашку. Прошлое давит в загривок меня: детка, не ерзай! - прибавим огня! Блуда восторги тебя подожгут - ритм обозначит точный мой кнут. Бремя легло пустотой в пустоту: кто отзовется - взорвет глухоту?! В стихах Василия была заметна некоторая отрешенность, там метались ошметки грусти и недосказанность. Было ясно, что его рука готовит кару - возможно убийство - но виновник был не определен еще окончательно. То был особый феномен социальной опасности и половой непредсказуемости, всегда идущими по жизни с сумасшедшими идеями рука об руку. Именно потому таких агрессоров испокон веку и старались изолировать, усмирить, повязать. Для них была изобретена усмирительная рубашка с длинными рукавами, холодные обертывания, электрошок. Но ведь логика любого убийства - это атавизм, это реакция хищного, тупого зверя, элементами своеобразного самоедства тоже. Такое поведение подстать функции желудка. Ну, если написано в Библии - "око за око", то это и означает, что убийца все одно получит от Бога возмездие смертью или более ужастной пыткой. На Василия, слов нет, нашло временное умопомрачение. Мы - его товарищи - были обязаны помочь ему избавиться от наваждения. В мою, практически пустую от переживаний, голову вдруг юркнула каверзная мыслишка. Я совершенно ясно вспомнил, как Николаева Клара Николаевна, теперь рядившаяся в одежды то Белой Дамы, то стриптизерши, то вялой психической больной, когда-то возглавляла отборочную медицинскую комиссию абитуриентов в Ленинградскую семинарию и духовную ака