уться обжигающим душу тезисом: "Промедление - смерти подобно!" Я шаровой молнией влетел в свой кабинет, медицинская сестра Валюша уже ждала - в ее растопыренных руках хрустел белоснежный халат, который она по собственной инициативе (скрытая симпатия - явление обычное для врача и его помощницы!) напяливала на меня собственноручно почти каждый приемный день. Мне оставалось только сбросить пиджак и, повернувшись спиной к очаровательной Валюше, пихнуть руки в рукава халата и, как бы случайно, прижаться своими руками к великолепным женским бедрам. Трудно сказать, чего больше ждала Валюша - меня в целом или только одного этого вульгарно-нежного жеста, реакция на который уже вошла в приятную привычку. Оба понимали, что в том прячется абортивная форма секса, а на основательные отношения перейти нам, скорее всего, не хватало времени. Да не сочетались - как-то не складывались - соответствующие вспомогательные обстоятельства. Это только в стационаре, да на скорой помощи совместные ночные дежурства, в поликлинике их нет. А тащиться после работы на конспиративные квартиры было недосуг. Итак, обменявшись скромными любезностями, мы уже хотели начинать прием больных, как в кабинет довольно толстым задом вмазался мой коллега по диспансеру - врач со сложной фамилией, которая сама по себе ничего плохого о его личности не говорила. Но обо всем свидетельствовало лицо и те недолгие вероломные беседы, которые в исполнении Германа Вячеславовича обязательно превращались в бурные восторги по поводу своей незаменимо-гениальной личности. В беседах-монологах доктор все сводил к тому, что наше отделение, да, скорее всего, и вся профессия, обязательно рухнули бы, не появись вовремя мой коллега. Существует такая порода людей, с определенными генетическими вкраплениями, которым обязательно необходимо взгромоздиться на пьедестал, изобразить из себя памятник, отлитый из золота, заставить всех окружающих признать значительность своей фигуры. Такие посулы не корректируются никаким воспитанием, потому что в плоти и крови таких людей живет космогоническая уверенность в исключительности их предназначении. Ну, а в простой жизни это свойство выражается в тягучих формах самоутверждения за любой счет, при использовании в виде главного оружия безапелляционных утверждений о их незаменимости, исключительности, гениальности. Особенно нелепо такие персоны выглядят, когда представляют собой образ маленького, пузатенького, истерически заикающегося, облезло-лысыватенького плейбоя. Плюгавость и малообразованность лишь усиливают впечатление, но нисколько не тормозят восторженность таких субъектов. С такими людьми можно успешно строить отношения только в том случае, если их вообще не заводить и держаться на дистанции. Но, не тут-то было, эти люди готовы без мыла влезть вам в самое интимное место, нарушив при этом девственную плеву любой тайны. Я всегда с ужасом представлял, сколько хлопот они могут доставлять своим близким, например, законной супруге. Ну, когда мужчина выступает гоголем перед пассией, рассчитывающей только на скоротечную связь, то такой водевиль еще как-то может сойти за половую эксцентрику. Но если многие годы жена наблюдает твою истерическую заурядность, то попытки и при ней взобраться на пьедестал нет-нет да и превращаются в серьезный повод для семейной драмы. Герман гоготал и прыгал, прыгал и гоготал, и все вещал и сыпал восторгами по поводу своих вчерашних подвигов: речь шла о его беседе с главным врачом и спонсорами, которых он якобы сразил наповал аргументацией, не вызывающей никакого сомнения. "Все эти глупцы, тупицы, бездари у меня просто опупели - я их так ловко прижал к стене фактами, что у них языки отнялись! Теперь "зелень", "капуста" повалит на нас, как манна с небес! Мы спасены,.. спасены,.. спасены, только благодаря мне!" Вот лейтмотив всей его повести. Честно говоря, я не вникал в смысл победного клича: кого он вчера?.. и за что?.. победил?.. поверг?.. Меня "вихри враждебные" не интересовали, мою сестру, тем более, - но шум сильно мешал, а, самое главное, мучились ожиданием приема больные. Однако ясно было, что речь шла о каких-то мифических вливаниях, о деньгах. Но, как это было уже не единожды, дары небесные от Германа шли мимо кармана, в том числе, и кармана самого восхитительного бойца. Но приходилось слушать восторги до конца и поддакивать. Это был своеобразный сеанс Балентовской психотерапии - эмоциональная разгрузка моего коллеги, иначе его нервная система могла пойти в разнос! А допустить такое - значит забыть о милосердии, о первой заповеди эскулапа. Больные уже многократно просовывали головы в щель двери, но каждый раз разгневанный Герман захлопывал ее, рискуя прищемить то, что осталось от сифилитика или носителя лобковых вшей. Ужас застывал на лицах пострадавших - в коридоре густел стон многоликой толпы обиженных, сгорающих от нетерпения быть принятыми эскулапом. "Как написано: "кто собрал много, не имел лишнего; и кто - мало, не имел недостатка" (2-е Коринфянам 8: 15). Герман мог бы продолжать до вечера, и я, верно, не решился бы напомнить ему: "Хвалящийся хвались о Господе" (Там же 10; 17). Но врезала ему почему-то, сильно нарушив дисциплину, медицинская сестра Валя. Но Бог ей в помощь! - она, без всяких сомнений, была права: "Ибо не тот достоин, кто сам себя хвалит, но кого хвалит Господь" (Там же 10: 18). У Германа вытянулось лицо, он затих: однако бури не последовало - эскулап скромно склонил голову перед разгневанной женщиной и вышел из кабинета. "Тщеславные люди глухи ко всему, кроме похвал" - моментально всплыл этот тезис в моей голове. Так вот где собака зарыта! - Герман был тайно влюблен в Валюшу, она прекрасно знала об этом. Все бурные сцены он адресовал именно ей - своей возлюбленной, а она пренебрегла откровениями хлопающего крыльями петуха! "Но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас" (К Ефесянам 4: 32). Если уж Валюша забыла о простой заповеди, то я-то должен был помнить о ней всегда. Однако и Валюша, если она действительно российская женщина, могла бы вспомнить близкую сердцу песню: "Должна же я стерпеть двух-трех гусениц, если хочу познакомиться с бабочками. Они, должно быть, прелестны". Еще не успели растаять в воздухе сильные глаголы, выстрелянные, как из пулемета, разгневанной в сокрушенного, как в дверную щель уже сунулась голова первого, видимо, основательно перегретого ожиданием пациента. Молодой человек (не более 30 лет отроду) не находил себе места. Он и на предложенный ему стул долго не решался садиться. Полагаю, что то не было правилом скромного человека, - его, скорее всего, сильно беспокоили боли в генитальной области, мешавшие спокойно сидеть. Парень был электриком с сухогруза, недавно ошвартовавшегося в порту Санкт-Петербурга. Швартовые еще не были хорошо закреплены, не началась разгрузка, а страдалец уже занял очередь к врачу и метался по коридору венерологического отделения. Похвальная и многозначащая оперативность. Такой тип молодых людей, практически, по прямым и безошибочным признакам, я всегда отношу к "половым меньшинствам". Замечательное выражение, наполненной поэзией и неожиданностью. Мужчина с крашенными почти в желтый цвет волосами, изящно исхудавший, с подрисованными глазами и накрашенными губами, с массой сережек в ушах, приталенный и отутюженный, но с неопрятным маникюром - всегда заставляет вспоминать о сексуальной революции, повернувшей его голову и головку в сторону порока. Нет, нет - я не осуждаю искателей приключений, просто, как врач, я принимаю такие факты на учет, когда ко мне обращаются за медицинской помощью. Нечего было тянуть кота за хвост - вместо анамнеза напуганному проблемами со здоровьем пациенту было предложено снять штаны и показать Его! Вспомнился анекдот, почему-то про грузина. Он вскакивает в кабинет хирурга, расстегивает ширинку своих брюк, выкладывает на стол массивный член прекрасной формы и размера и требует: "Доктор, режь здесь!" Доктор опешил, потом возражает: "За чем же уродовать такого красавца?" Грузин: "Режь говорю - Он здесь согнулся!" В нашей истории все было иначе: то, что больной посчитал возможным представить в качестве полового члена, оказалось на свету маленькой сморщенной пиявицей, головка которой была покрыта сливающимися язвами с краями обширно переходящими в рыхлую гранулирующую ткань с избыточной пролиферацией клеток кожного эпителия. Припуциум, то бишь крайняя плоть, прокис у страдальца окончательно. Кровоточили множественные очаги мацерации, сочившийся экссудат излучал отвратительно зловонный душок, нагонявший тоску не только на самого хозяина, но и на присутствующих. Валюша так просто сморщилась от брезгливости и сопереживания. Ей, видимо, представился, как в страшном сне, коитус с таким объектом - все это виделось, возможно, в темных картинах средневековых пыток - отсюда возникла естественная реакция. Валюша, не скрывая раздражения, передернула плечами и красивым станом, произнесла уничижительное "Бррр" и вышла из кабинета, от души хлопнув дверью! Больной от такой сцены скуксился еще больше, чем его пиявица. Дальнейший осмотр показал, что аналогичные элементы находятся в районе анального отверстия и на слизистой полости рта. В паховой области по лимфатическим путям уже протащились псевдобубоны, являвшие собой на этой стадии развития болезни очаги внутрикожных и подкожных припухлостей, часть из которых уже нагнаивалась. Подтверждений диссеминированной формы процесса я не отметил, все, бесспорно, пока сводилось к нескольким локальным деструктивным поражениям. Вот теперь я и приступил к тщательному сбору анамнеза. Отсутствие в кабинете Валюши только способствовало установлению доверительности, откровенности пациента. Кстати, эффектный уход со сцены раздосадованной медицинской сестры - это наша с Валюшей "домашняя заготовка". Больной таким образом начинает понимать, что он стоит у края могилы, краха и мобилизует свое откровение максимальным образом. Пациент раскололся моментально: из глаз лились слезы, а из горла фонтанировала бурная исповедь. Оказалось, что судно, на котором плыл злополучный моряк, обогнуло Африканский континент. Был заход в порты, тяготеющие к эпизоотии Новой Гвинеи. Моряк-электрик был четко запрограммированным гомосексуалистом, не сумевшим удержаться от соблазна совокупления по полной раскрутке с черненьким сластолюбцем. Оказывается и среди них имеются "профессионалы", умещающие, как в одном флаконе, душевную приверженность к своеобразному "любительству". Но на жаре микробы растут интенсивно, и задатки у них формируются, как у коварных агрессоров. Короче говоря, у меня возникли очень серьезные подозрения в том, что электрик возбудил в себе этиопатогенетические токи неприятнейшей венерической болезни, называемой Донованозом. Ясно, что к основной инфекции присоединилась еще и сопутствующая зараза - можно было подозревать даже сифилис. Бог шельму метит! Требовалось срочное, тщательное, комплексное обследование, ибо тянуть с лечением было нельзя. Больной, безусловно, страдал физически и морально, да и финал мог быть смертельным. Явилась Валентина - моя помощница. Она быстро выписала направление на стационарное лечение и заполнила все сопровождающие документы. Больной уходил от нас, как в воду опущенный. Может быть впервые в жизни он задумался серьезно над тем, как правильно и безопасно следует строить свои сексуальные отношения. Но не успел простыть след интересного пациента, как в дверь, предварительно вежливо постучавшись, стали просачиваться частями две любопытствующие дамы в белых халатах: сперва показалась изящная ручонка с длинными пальцами одной, обвешанная кольцами и перстнями (по-моему, по два на каждом пальце), затем въехала абсолютно стройная нога (нога парижской манекенщицы). Вот только затем вдвинулся стройный корпус (ну, на мой вкус, грудь немного подкачала - маловата, низковата, плосковата, да и сосок вяло реагирует на призывы гормонов!). Личико впрыгнуло в комнату неожиданно на довольно высоком для женщины расстоянии от пола - на меня глянули большие, округлые и дохлые, как у рыбы, выволоченной на берег ловким рыбаком, глазищи. Глядя в "серые брызги", ощущаешь дорогу почему-то в пустыню, в никуда, или, того хуже, в ад. Путь тот обязательно выстлан острыми камнями. Зашмыгал бойкий носик, одинаково успешно подходящий и вертлявой куртизанке, и вялой библиотекарше, приоткрылся рот (о, лучше бы он никогда не открывался!) с губами, идеально очерченными контурным карандашом (видимо, итальянской фирмы). Видение обрисовалось психологией, способной приладиться к образу буфетчицы бара гостиницы "Астория", из сознания которой никогда не вылетали полноценные звуки, не лилась достойная высокому разуму речь. Лоб манекена был низковат для думающего человека, но к чему споры и чрезмерные ожидания - ведь женщину всегда украшает заурядность! Правда, многие особы, зараженные честолюбием, почему-то забывают об этом феномене и норовят обязательно выпрыгнуть из собственных трусов. Однако речь пока о внешности, а не о темпераменте. Волосики приятного, но трудно определяемого по альбому колеров, цвета были ловко подстрижены, взбиты и уложены рукой не просто парикмахера, а мастера-визажиста. От общения с такого рода искусством лицо-головная архитектура приобретала качество национальной гордости - скажем, как стены Русского музея. Кстати, о "национальной гордости": когда даже самая красивая женщина, несколько истощенная с детства глистами и аденоидами, перебирается в Санкт-Петербург, скажем, "из-под Урала" (ее собственный термин), из глухой провинции, то все равно на ее лике прочно гнездится, как неопрятное строения на обшарпанном дереве, слепленное на скорую руку журавлями для высиживания яиц, штамп "региональных особенностей". Это чувствуется во всем - в говоре, в манере одеваться и раздеваться, в игре в деловитость, наконец, в погоне за тем мужиком, которого необходимо вычислить и прибрать к рукам на предмет долгосрочного замужества. Но, самое главное, - остается прочный стереотип мысли, впрочем, правильнее сказать - отсутствия мысли. Такие дамы пытаются что-нибудь заканчивать - и они с трудом, но все же выползают на уровень вечерне-заочного высшего образования, стоически перенося провалы на экзаменах и многократную пересдачу зачетов. В такой сложной борьбе у них вырабатывается навык не верить в приземленность своей натуры, наоборот, в них рождается тупая уверенность в свою непогрешимость. Это именно те люди, про которых говорят: "Ему ссы в глаза - он считает - Божья роса!" Я помнил, что звали неотразимую женщину - украшение коридора верхнего этажа нашего учреждения - почти также, как мою зазнобу. Но все же мой развращенный поэзией ум плохо соотносил имя с отчеством, а потому я часто путал правильное именное сочленение, приданное документами этой особы. При обращении на людях я называл ее просто - "коллега", а для себя, для внутреннего употребления, придумал псевдоним - Жанна. Та французская Жанна тоже из провинции и была, конечно, бесноватая - скакала куда-то на коне, кого-то покоряла, увещевала, убивала, и ее тоже в конце концов сожгли на костре. Мои ассоциации были, нет слов, слишком странные. Больше того, говоря откровенно, я пробовал стимулировать память попытками относиться к даме, как к женщине, а не как к коллеге. Но тут же залетал еще глубже и дальше на свалку ужасных метафор: я начинал себя чувствовать монахом того ордена, члены которого по доброй воле, добравшись до совершеннолетия, при взгляде на первую "светскую" женщину приходили к решению оскопить свою плоть. Короче говоря, в ее присутствии я чувствовал себя кастратом и опасался, что вожделение к женщине уже никогда не вернется ко мне. Вот именно за такие "женские штучки", колдунью необходимо без суда и следствия посылать на костер, разводя его тут же - во дворе учреждения. Беспомощность моей памяти клинически объяснялась просто - когда встречаешь бесцветную личность то, как бы она не пыжилась, картина впечатления настолько смазывается, что мозг отказывается ее идентифицировать по формальному признаку - по имени, отчеству, фамилии. Инстинкт же самосохранения заставляет подключать интуитивное мышление - вооружаться метафорами трагического смысла, чтобы не забыть природные реакции окончательно. Честно говоря, я всегда несколько пренебрежительно относился к мигрантам, заполонившим в настоящее время столичный город Санкт-Петербург (Москву я не принимаю в расчет - там всегда был вокзальный табор!). Нет слов, подпитка "панельной жизни" города нуждается в приезжих простушках, но когда откровенные шлюхи начинают рваться в начальницы, то возникает ощущение того, что мирозданье готово рухнуть, а пассажирские поезда и трамваи уже договорились одновременно сойти с рельсов! Меня всегда поражала напористость, с которой тупые и порочные бабенки устраивали свою жизнь в славном городе. Они, нет слов, в прямом смысле "ложатся костьми", чтобы завоевать статус добропорядочности и комфорта в городе на Неве. Доступность и матримониальный напор приятен неженатому мужчине только до определенной степени. Но верность поставленной задаче и неустанный труд решают, например, для Жанны и на этом фронте практически все! Второй сегодняшний подарок моей судьбе была особа, которой я тоже по той же причине давно присвоил псевдоним - Тина. Ну,.. в ней просматривались более округлые, мягкие линии. Однако, если что не по ней, то из хищного многозубого рта (подозреваю, что у этой породы людей не 32, а минимум 40 зубов, причем, растут они и в самом неподходящем для доверчивого мужчины месте!) и взбалмошного характера моментально выстреливалась, как из кулацкого обреза, пуля в виде такой прямоты суждений, от которой первыми обязательно мрут мухи, затем дохнут люди. Пример ее разговорного трафарета универсален - "нет, все не так!", "я вам сейчас объясню!", "вы меня не поняли!" Аллегория многозубого рта и нечто, видимо, не на шутку испугала меня - сознание возопило, как испуганный страшной сказкой, поведанной на ночь ребенку нянькой-садисткой. Я попытался защитить "маленького мужчинку", моментально обрушившегося в пятки, Псалмом 57: "Боже! сокруши зубы их в устах их; разбей, Господи, челюсти львов!" Здесь необходимо подразумевать - львицы! Потом запричитало и абстрактное мышление, ища защиты у Псалма 93: "Образумьтесь бессмысленные люди! Когда вы будете умны, невежды?" Мне несколько полегчало и душа стала медленно выбираться из пяток. Некоторая, бодрящая "охотника" дикость, вообще-то, свойственна большинству женщин Вятской глубинки, с раннего детства ведущих борьбу с суровой северной, болотисто-лесистой природой. Я же был избалован статусом коренного петербуржца, не знакомого с законами тайги. Что мог я противопоставить напору, скажем, чумы, воплотившейся в женский облик: "Толпою устремляются они на душу праведника, и осуждают кровь неповинную". Язычество так сильно в них развито, что они даже Вучетича путают с вятичем, однако постоянно стремятся что-то объяснять окружающим, вместо того, чтобы самим учиться прилежно. Из них происходят добросовестные государственные служащие, если руководство учреждения не ставит перед ними слишком "высокие задачи", для решения которых необходимы, во-первых, мозги, а, во-вторых, знания хотя бы элементарных вещей. Лучше всего такие особы работают "осветителями". Причем, все равно, что освещать - истину или арену цирка! Многим из них уже при рождении, как бы загодя, присваивают имя Света. Словно оправдывая свое предназначение, они с детства любят играть спичками и способны шутя организовать большой пожар - спалить родную деревню дотла! Но при дистанционном рассмотрении такие "девушки" выглядят покладистыми и скромными, многие из них заканчивают ветеринарные, санитарно-гигиенические или фармацевтические средние и высшие учебные заведения, однако по прямой специальности, как правило, не работают. Это и понятно: демонизм прет из них, как кое-что у быка-производителя в момент случки. Таких "ветеринаров" сильно боятся животные, "санитарных инспекторов" дичатся милиционеры и дворники, у "фармацевтов" постоянно происходит передозировка ядовитых веществ. Неотразимая Жанна и кондовая Тина грешили ортодоксальностью выше меры, отсюда общение с ними граничило с длительным полетом в пустоту, в никуда! Но не обязательно любить всех, кого видишь и слышишь, - просто такую разновидность агрессоров не надо трогать руками, а для полной гарантии безопасности - лучше отводить и пытливый мужской взгляд. Тогда можно избежать разрядов электричества, слепящих мгновенно. Посему, когда я встречал Жанну и Тину на врачебных конференциях, то скромно опускал глаза и отсаживался подальше. Человек, не утративший инстинкт самосохранения обязан постоянно помнить верную мысль Петра Чаадаева: "Первое наше право должно быть не избегать беды, а не заслуживать ее". Само появление таких интересных особ в любом помещении, словно бы заявляло во всеуслышанье: "Нет, господа, я обязан сейчас же заняться делом практическим - иначе я сойду с ума! Вот именно с таких слов Жанна и всегда вторящая ей Тина начали вежливый разговор: - Александр Александрович, прошло сообщение по этажам, что вы выявили странную болезнь, которой мы интересуемся очень давно, поэтому хотелось бы все увидеть собственными глазами. Валюша не удержалась и прыснула ядреным смехом. Жанна даже не повела бровью на медицинскую сестру - это было ниже ее достоинства, но Тина, по простоте вятской, отреагировала моментально, как "конь с яйцами", постоянно бьющий копытом неосторожных прохожих. Она пробурчала какое-то назидание. Валюша знала, что за моей спиной она, как за каменной стеной, а потому наглела все больше и больше. Она хохотала им прямо в глаза, видимо, вспоминая ту жалкую "пиявицу", которую вместо члена продемонстрировал нам больной. Я-то понимал причину такого поведения - неуемный снобизм всегда раздражает! А потом, кто не знал в нашей поликлинике этих двух лихих барышень, лично у меня в голове сразу выстроилась четкая метафора, украденная у Венедикта Ерофеева: "Ну да, собственно, есть жар; никто не отрицает, что жар действительно имеет место, - но не будете же вы мне возражать, если я замечу, что ваш пресловутый жар вызывается движением бешено несущихся курьеров - от разума к половому органу и от полового органа к разуму!.." Если быть до конца честным, то эти две особы в моем воображении представлялись всегда "наездницами без головы" - имеется в виду не определенный вариант сексуальной техники, а недостатки мышления. Оговорюсь: я исключал анатомическую аналогию замечательно-романтическому произведению "Всадник без головы". Нет, нет, здесь было нечто иное, более популярное, идущее от очевидного, сугубо женского "внутреннего содержания", за которое не надо казнить, нужно миловать. Но для того необходимо женщине научиться вести себя скромно, понимать разницу, скажем, между содержанием головы доктора наук от медицины и наивной кухарки, пусть даже умеющей мастерски готовить пельмени. Я сдержал себя, согнал улыбку с лица и втиснул ее в самый дальний угол моей поведенческой казармы: "Я - человек относительно нравственный". И у меня с первым постулатом бойко перекликается второй: "Я - человек дурного вкуса и животного обоняния"! Опять кстати, у Жанны были изумительные французские духи, вызывающие даже на почтительном расстоянии страстное желание душить всех клопов и тараканов обязательно газом - лучше из группы фосфорилтиохолинов или, на крайний случай, из трихлортриэтиламинов. Так они меньше будут мучаться - я всегда оставался поборником гуманных методов, в том числе, и в искусстве подбирать парфюм. Конечно, ищущие мелких радостей дамы сейчас будут изображать из себя давно признанных гениев, но с одной женщиной-гением я, может быть, еще и поговорил бы, но выдержать разговор с двумя гениями мне явно не под силу - это совершенно точно! Вовремя пришел на помощь тот же острослов Ерофеев, и в мозгу провернулась успокаивающая формула: "Если мои убеждения - логически верные, я торжествую! В противном случае - без промедления отрицаю логику"! Теперь требовалось максимально безболезненно уйти в отрыв от всезнаек, на лбу которых природа и нечеткое вечерне-заочное образование начертили яркое тавро - "Осторожно, пустота!" Кстати, вездесущее клеймо "дуры" хорошо рифмуется с ласковым - "шкуры", а "пустота" с понятием "немота", "темнота" и, как не странно, "прямота". Надо будет использовать рифму при составлении отчета главному врачу о проделанной работе отделения за год. Бой вести мне не пришлось, в кабинет впорхнула, как дуновение весеннего ветра, но обожгла нежное сердце пиита почти суровой, редакторской, отзывчивостью моя тайная и безответная любовь - Олечка. Была она стройна, умна, красива, владела массой филологических и кулинарных секретов, действие которых я имел возможность испытать на себе, оставаясь при этом в числе все еще живущих на Земле. Олечка, видимо, имела некоторое абортивное влечение к моим литературным подвигам, но не спешила трансформировать свои осторожные чувства в плотский грех. В этой хрупкой, тонкой и удивительно звонкой женщине, таилось милосердие, и потому она сберегала меня для большой литературы, как могла. Она часто, жертвуя своей безупречной репутацией, отодвигала происки коллег по терапевтическому блоку от моей, слов нет, многогрешной головы. Она-то, мудрая, прекрасно представляла, какие тектонические бури в сложном организме литератора могут вызвать неаккуратные расспросы. Для нее не являлось тайной и то, в какие сатирические образы выльется потом вся эта несуразица отношений - ума с безумием, наивности с изощренностью, простоты с простатой и пустоты с искушенностью. Кстати, неожиданно всплыли занятные рифмы: "организм - онанизм", "большевизм - ботулизм", "оргазм - маразм". О,.. последняя пара выпадает, к сожалению, из континуума предыдущих словосочетаний! Видимо, эта партия из другой оперы. Надо будет запомнить занятные рифмы для застольного Новогоднего тоста. Все же общение с редактором-распорядителем всегда дисциплинирует сознание по-особому: не дай Бог, собьешься с орфоэпической программы, запутаешься в редакторско-авторских задачах - не сменишь вовремя дефис на длинное тире, покажет оно нечаянно свою чувствительную головку из запасников, а двоеточие лягнет многоточие, допустишь грубую орфографическую ошибку, например, в словах "влечение", "увлечение" или "ухищрение". Конечно, дуэт всегда приятнее соло, но его необходимо правильно формировать. Под ногами у нас с Олечкой все время путалась маленькая особочка с вечной, всенародной, российской страстью к подколодному ренегатству, исходящему от чрезмерного эгоизма. Она была в общем-то неплохим человеком, но дух индивидуального потребительства, как важнейший способ выживания, подсекал это тепличное растение под корень. Ее хитрые, любопытные глазики словно выглядывали из дверной щели индивидуального каземата с арочными потолками под старину. Ее нервно бьющий по полу генетический хвост дотягивался аж до греко-мариупольской границы. Она могла задушить любого, даже самого терпеливого врача, своей патологической концентрацией на собственном здоровье. У психотерапевта разговоры с ней отбивали охоту лечить. Казалось, что ее аккуратная головка вынашивает жестокий план - естественно, научного поиска ради - подмешать вам в стакан яду только для того, чтобы проверить действие рецепта сперва на вас, но только не на себе! В таких условиях приходилось быть осторожным и благоразумным. В самый ответственный момент сексуального сыска невольно возникали кошмарные ассоциации, далекие от обычной техники взаимоотношений: а вдруг что перепутаешь, или природа неожиданно наградит встречей не с поэзией, а с острыми акульими зубами, расположенными в тех анатомических кладовых, которые, как отзывчивые ножны, должны принимать верный клинок. Анатомия и гинекология - ведь штуки серьезные, с ними шутить нельзя! Здесь необходимы не теоретические изыскания, а сугубо практические действия. Но нельзя приближать себя к логике острого опыта, смертельного номера под куполом цирка. Остановили мои слишком смелые размышления слова поэта: "Все мы хамы и негодяи!" - правильно определил себя Прохор Абрамович, и от этой правильности ему полегчало". Кто лучше Андрея Платонова способен подытожить события? Олечка уже придумала деликатный предлог - всех, дескать, созывал на совещание заведующий отделением: она просто выволокла назойливых Дульциней из моего кабинета. Я, оставшись один на один с верной медицинской сестрой, вздохнул с облегчением - начинали сбываться слова поэта: "Отбросив стыд и дальнейшие заботы, мы жили исключительно духовной жизнью". И особенно прекрасно, когда нет нужды расширять чей-либо кругозор, а можно заниматься только своим. Я еще раз почувствовал правоту Наполеона, заявлявшего: "Нет ничего безнравственнее, чем браться за дело, которое не умеешь делать!" Сколько же в России рассажено бездарей по чужим местам! "Короче, они совсем засрали мне мозги. Так что я плюнул, сжег свои рукописи вместе с мансардой и антресолями - и через Верден попер к Ламаншу". Виват Венедикту Ерофееву! Когда дамы ушли, то я перекрестился, потому что понимал: еще хорошо отделался, там в их стае есть еще одна маленькая, желтенькая мангуста. Мордашка и телесная стать у нее - привлекательны, особенно для малорослого мужчины; скорый на выводы ум порой рождал броские ассоциации, с помощью которых она могла глубоко забраться кочергой в печень своему врагу. Она была великолепно бешеной, когда наступала пора защиты чести своих родственников. Это качество напоминало мне один еврейский анекдот, который я все порывался ей рассказать, но не находил предлога для уединения. Суть анекдота в следующем: встречаются три мужика разных национальностей и обсуждают, как это и должно быть, женский вопрос. Француз говорит, что у него есть жена и любовница, и он любит ту и другую. Немец заявляет, что у него тоже есть жена и любовница, но любит он, конечно, только жену. Еврей поведал свою историю: у него есть и жена и любовница, но любит он только маму! Привязка к родителям в определенном возрасте должна отпадать, как ненужная пуповина, иначе возникает невроз. Томящая болезнь возникает из-за неправильной установки. Святой Апостол Павел в Послании К Ефесянам заметил: "Но, как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем". Ступор воли вызывает прилив агрессии, достигающей таких объемов, каких никогда не бывало даже у дюжины самых ядовитых скорпионих. Эти твари даже своих законных самцов, только что доставивших им естественное удовольствие, стараются на отходе настичь и ужалить насмерть. Кто-то из мудрых утверждал, что маленькие человечьи существа могут быть злыми из-за анатомических причин - у них слишком близко расположено "говно к сердцу". Кишечная флора, как известно, при хроническом дисбактериозе, может вызвать не только микробиологический, но и психологический сепсис. Но как можно винить женское племя государственных служащих во всех грехах, когда в их бедах виноваты, конечно, прежде всего мужчины. Вот сейчас "теплая семейка" отправилась на совещание к своему руководителю - к еще одному брату-акробату! У него великолепная седая шевелюра, форма тела, делающая похожим мужчину на крупное яйцо, перевернутое широким основанием книзу. Но все же, как не смотри на "властелина маленького прайда", не выглядит он львом, представляется, скорее, всем "сивым мерином". Да у него и фамилия, кажется, фонетически созвучна с внешними данными? "Лидер" так много занят устройством в нашем учреждении карьеры своей супруги, что создается впечатление: идут они после работы вместе - она впереди с хозяйственными сумками в обеих руках, а он, несколько отставая, спотыкаясь от усталости, и, чтобы не упасть, крепко держится за юбку своей благоверной. Ну, как тут можно возбудить женский коллектив на ратные подвиги. Вот потому, вместо ласки, начинают включаться пошлые угрозы! А такие методы имеют обратный эффект: "Ибо какою мерою мерите, такою же отмерится и вам" (От Луки 6: 38). А самый главный в нашем "курятнике": сломал лодыжку недавно во время занятий бальными танцами - копыта его уже не держат! Сломал бы лучше кому-нибудь, что-нибудь в постели, если уж не способен выйти на татами! Нет, память в сердцах народа от общения с такими персонами не остается на века. Другой деятель: маленький, невзрачный Анатолий Владимирович - если не ошибаюсь, из врачей-педиатров, - когда выступает с "трибунным словом", то так мямлит, что бабцы из нашей отрасли во всем городе засыпают и перестают видеть остальных мужчин даже в упор. Этого "петуха" возведи хоть дважды в ранг вице-премьера городского правительства - все одно толку не будет. Никого он не разбудит, не позовет, не возглавит, не осчастливит, не обсеменит! Вот и получается, что никто из наших дам нести яйца "всухую" не соглашается! Между тем, демографическая ситуация в регионе - страшно плохая, и положение спасать должны, прежде всего те, кто хорошо это понимает! По общественной линии у нас тоже провал: обобщенные интересы коллектива представляет парень, вроде бы видный, - Семеном зовут, волосы красит, бороду отпустил, говорит много и складно. Но тянется он за одной "трехрублевой шкурой" с ошалело вытащенными глазами, изображающей из себя крутого администратора. Но о каком администрировании может идти речь, если она весь рабочий день просиживает у стола секретарши, курит, как паровоз со сломанной трубой, да по уши погрязла в "говенных сплетнях", в убогих интрижках. На такую Божья благодать сойти не может, на нее только воробьи "капают", да и то - исключительно перед дождем! Вот так, от безысходности и при переполнении атмосферы рифмами, бешеными ассоциациями, и рождаются строки, писанные почти белым стихом, но красной кровью: Ночь расстелила В обрез электричества тумана вату: в стране свободной: где ваши груди, тьму посвящай где ваши пяты? любви фривольной. Правой обнял "Хватит!" - хрипела - рукой властно "Уже довольно!" то, что кричало: Но: "Я" проскользнуло - "Пусти, опасно!" и ей не больно... Но не о себе я думал! Я часто искренне опасался за жизнь заведующего того отделения поликлиники, в котором поселились злые духи - Жанна и Тина: был то человек довольно младых лет и приятной наружности, не без основания гордившийся своей элегантной, как бы нарочитой небритостью, которая ему очень шла, но дорого обходилась. Приходилось в дорогом парикмахерском салоне регулярно подравнивать отдельные пучочки волосиков на бороде, а часть наиболее непослушных эпилировал, платя за искусство немереные деньги. Фамилию тот прекрасный мужчина носил звучную и емкую, как полет могучей птицы, а звали его еще краше - благородно, точь-в-точь по Святому Писанию. Но как-то не вовремя, скорее, не к месту, впрыгнула в мою голову поэтическая весточка от Андрея Платонова - великого писателя современной эпохи: "Это он сейчас такой, а дай возмужает - как почнет жрать да штаны трепать - не наготовишься!" Весь трагизм ситуации заключался в том, что то должностное лицо было слишком доверчиво к лести - она ему кружила голову настолько, что не оставалось места в извилинах для реализма. Из-за похвальной коммерческой активности не хватало времени, чтобы внимательно вглядеться в лица и понять, что ты делаешь ставку на неизлечимых дурех, от разговора с которыми остаются только мозоли на языке, но никакой работы не было и в помине. "Слезы лились на тротуар, брызгали на продовольственные витрины. Перламутрово-чистые слезы... слезы человека, заронившего искру гуманности в зачерствелое сердце... слезы, избавившие от слез миллиарды материнских глаз". На фоне его бурной деятельности по созданию действительно нужного технического сооружения - компьютерной сети поликлиники - мелкие оторвы выглядели нелепо. Они путались под его стройными ногами, обутыми в модные полуботинки, пытаясь втихую откусывать от его "масштабности" лакомые кусочки, как крысы, покушающиеся ночью на головку свежего сыра. Ко всему добавлялось то, что они еще и закулисно, исподтишка стаскивали покрывало секретности с его маленьких мирских грешков, которые, как голые посиневшие от холода ноги торчали из-под одеяла и уже были заметны контролирующим органам. "Так бывает под старость со многими мастеровыми: твердые вещества, с которыми они имеют дело целые десятилетия, тайно обучают их непреложности всеобщей гибельной судьбы" - кто знает, может быть Андрей Платонов и не ошибался? Я вдруг все и про себя понял: конечно, во мне дремлет страсть моего деда к поэзии. Именно потому меня сильно волнуют "судьбы народов" в отдельно взятом женском коллективе. Я с болью переживаю то, что остальные мужики не "метят", как порядочные коты, всех и вся подряд, а слишком долго "нависают" над только одним женским телом. А в мужских делах, как и в поэзии, необходима раскованность, всеядность и "дурной глаз"! Мой предок в некоторых экзистенциях был не теоретик, а большой практик! Он мог посмотреть на женщину даже не очень пристально, и она мгновенно все понимала, только спрашивала, несколько робея от ласковости, возникшей вдруг неожиданно в зачерствелой душе: "Когда и где?" Во мне жила душа откровенного гетеросексуала, а потому я поддерживал стремление свободных людей к тому, чтобы и на службе мужчины с женщинами распределялись только парами - "по интересам"! Пары при этом должны периодически тасовать свои составы, обмениваться ими, не "залеживаться" в однообразии, не впадая в скуку. Некоторых среди них я очень уважал: например, я преклонял голову перед одним знатоком Word, Excel, Access и того макроса, для которого требуется активный Power Point, а не половая тряпка между ног! Для такой активности требуется аскетическая худоба, безупречная элегантность в одежде и высокая переносимость алкоголя, что само по себе уже благородно! Наши же "неповоротливые бегемоты" все время боялись чего-то, они, если и заболевали случайно, то не благородным сифилисом, а только лобковыми вшами! "Я вам скажу, почему. Потому что человек этот стал жертвой своих шести или семи служебных часов. Надо уметь выбирать себе работу, плохих работ нет. Дурных профессий нет, надо уважать всякое призвание". Надо же, как хорошо рифмуется: "профессионализм - дешевизм", "плюрализм - пуританизм" - стоит запомним для поздравительной открытки ко Дню медицинского работника. Я поймал себя на том, что от сердца отлегло, и появилась полнейшая солидарность с мужской частью нашего ведомства - мы все в ней заложники нашего нетвердого быта и слабой материальной обеспеченности. Обстоятельства, за благопристойность которых в ответе крупные государственные деятели нашей страны, секут наше племя под корень, не дают нам развернуться, ограничивают маневр светской жизни! Отсюда идут многие общественные несчастья. Стены домов, горы и леса отчизны вопиют голосом Венедикта-душеведа: "О, эфимерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа - время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов! Весь остальной прием шла банальная шелудивая текучка: появлялись больные с дерматитами разной этиологии; посетила нас дама с мандовошками. Подумалось сходу: свежая рифма "манда - поезда". Надо будет использовать в праздничных стихах ко Дню железнодорожника или для акции протеста против повышения налога с оборота женщин свободного поведения. Один забулдыга притащил на осмотр застарелый триппер, решив с ним прорваться на торговое судно для работы коком. "Триппер - спикер" - совсем не плохо! Все же в медицине много поэзии. Вот, например, совсем юноша из школы мотористов представил "свежак", иначе говоря, первичный сифилис. Он пытался убедить меня в том, что заработал сифилис в бассейне: бледная спирохета, видите ли, наплыла на него в хлорированной воде незамеченной. Шутник, однако! Явилась одна семейка в полном составе (мать, отец, прародители, сынок и дочка) с распространенной чесоткой. Милиционер привел на принудительное лечение "девочку" 14-лет с гонореей и хламидиозом, успевшую заразить восьмерых зрелых оболтусов. Было еще много чего, о чем и вспоминать было тошно. Все это - рутина амбулаторного приема, она утомляет и озадачивает. И для того, чтобы переварить, не стошнив, прозу жизни, требуется много нервов и выдержки. Так надо ли удивляться тому, что медики давно опустили руки и никак не хотят работать с азартом и полной отдачей. А какой дурак, позвольте вас спросить, будет ковыряться в дерьме за мизерную зарплату? Работники городских свалок и то получают в несколько раз больше. Все страждущие получили лечение и доброе слово, да легкое назидание - одни остались полностью удовлетворенными общением с современной медициной, другие утащили камень за пазухой в виде скрытой агрессии на советскую науку, крайне медленно разрабатывающую эффективные средства профилактики и лечения. Все, даже абсолютно тупые, с соответствующей печатью на челе, хорошо затвердили расхожее слова "профилактика", и теперь, избоченясь, с удовольствием хлестали им нас, своих бесплатных духовников-спасителей, по ланитам. Но мы с Валюшей и не претендовали на иное отношение, нам было бы это непривычно. Мы терпели и твердили в душе: "Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон" ( К Римлянам 13: 8). Прием больных подошел к концу. В кабинет зашел прекрасный человек - мой коллега и старший товарищ, работавший еще с моим дедом Сергеевым. То был многоопытный доктор - Агеев Владимир Николаевич. И мы потрепались минут пять обо всяких поликлинических проблемках. Владимир Николаевич недавно перенес сложную операцию, и это было заметно по его самочувствию, однако искренняя доброжелательность и мягкость не ушли от него. Он был вынужден пока не перегружать себя текучкой приема, а потому только консультировал сложных больных, демонстрируя возможности точного дифференциального диагноза, постановка которого требовала большого клинического опыта. Агеева заинтересовали мои подозрения на счет Донованоза у морячка-электрика, и он, испытывая дружеские чувства ко мне, храня старую память о своем давнем приятеле Сергееве, решил еще раз не спеша "провентилировать" редкую находку. Обсуждали мы с ним этот случай, естественно, заочно, но подробно. Все свелось к тому, что мои решения были правильными. Однако Агеев предупредил, что скоро больной явится к нам обратно. Надо учитывать те безобразия, которые сейчас творятся повсеместно в больницах - от страшнейшего финансового голода медики по-звериному трясут карманы пациентов, не стесняясь примитивного надувательства. Чтобы жить - необходимо питаться, а значит приходиться вертеться. Вот стационары и отбирают последние крохи у больных, прижатых штыком боли или лезвием страха к стене операционной или морга. Владимир Николаевич заметил, что нашему больному в профильном стационаре, хотя он вроде бы и на бюджете, выставят неподъемный счет. Больной не сможет его оплатить, и горемычный вернется в поликлинику, где лечение ему, безусловно, обойдется дешевле. Я не решился спорить по частностям с многоопытным Агеевым, но все же было трудно сразу погасить душевный протест. Набравшись неблагоразумия, я высказал лишь сомнение по поводу того, что больница наберется наглости нарушать Конституцию, где прописана гарантия бесплатной медицинской помощи. А главный гарант соблюдения Основного Закона находится в добром здравии, на посту - пребывает в самом сердце нашей страны - в Кремле! Агеев ничего не ответил, а только завел глаза под потолок, как бы приглашая меня к встрече с Вещим Разумом. И тогда я понял смысл слов давно умершего поэта: "Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышу про него, а сам ни разу не видел. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало - и ни разу не видел Кремля". Ясно, что эти слова - аллегория, метафора, напоминающая о простых маршрутах нашей жизни, которые, к сожалению, не очень часто плодотворно контролируются Кремлем! Опять диссидентские капризы стучатся в стену: легкие прокладки, спроектированные неудачливыми "поэтами", пропускают в эфир базарную драму. Некоторые дамы, так хорошо когда-то начинавшие, превращаются в жалких паскудниц с патлатыми шевелюрами, а мужики - в тетю Соню с Перевоза. По телевизору демонстрируют ШОУ, аттракцион: НТВ организовало сабантуй на Пушкинской площади, чтобы прославить свободу "иноземного слова". "Кровавые мальчики" и волоокие от дури "девочки" с характерными шнобелями мечут громы и молнии с подиума, забывая, что с их помощью уже однажды просрали эту страну. В "благодарность" за это им поменяли разумный порядок на террор и большевистскую бестолковщину. И на стене замаячили строки вольных стихов, перемешанные с некоторыми откровениями Венедикта Ерофеева: Не надо пукать, вольницы до дна. что тебя не любят. Уймись, Евгений, Тебе, Гусинский, вытри сопли, слезы. отдано сполна. Ну, что с того: Тебе Моя страна жена изменит. "поэтов" не забудет: Пусть будет она вольет им Родине верна! Мои поэтические развороты никогда не подлежали руководству социологическим разумом. Я давно заметил, что это свойство унаследовал от деда - Сергеева-старшего. Методы дрессировки для дисциплинирования шустрых идей, выскакивающих из меня, как блохи при пожаре, не приемлемы. Это все равно, что строить взаимоотношения с кошками: они живут своей самостоятельной жизнью, и надо просто научиться понимать их логику, а не лезть в душу животному с "разумными" представлениями. Ито сказать, как только я попробовал уточнить генезис своих ассоциаций, то все моментально распределилось по нужным местам: заморочки на НТВ всплыли в моей голове потому, что общественность и администрация в нашем учреждении находятся примерно в таких же контрах. Семен со своей морщинистой Троекурихой проектирует и разворачивает очередную интригу, замешанную на личных амбициях, а тупая администрация втягивается в кавардак, тоже идя на поводу у "сермяжного форса", только противоположного толка. "Балласт" начинает колотиться мордой об один единственный "острый угол" этой всей галиматьи - текут слезы, пухнут разбитые хари, но о насущных интересах никто и не собирается думать. Потому что участники "торжества демократии" - истинно "российский материал" - а значит думать и не умеют вовсе! У "вождей" очень плохо развито такое понятие, как совесть, а потому ради примитивнейшего "шкурного фактора" они готовы поставить на уши любые отечественные или коллективные интересы. В пылу утверждения "трехкопеечных радостей" все скопом совершенно забывают главный принцип цивилизованного поведения - "Живи так, чтобы не мешать жить другим"! До следующего принципа - "Живи и помогай жить другим" - у них уже не дотягиваются мозговые извилины ни при каких обстоятельствах! Я уже было собрался вовсе распушить хвост, поднять рога для того, чтобы бодаться страстью к обличению, размотать энергию противодействия на полную катушку, да вспомнил: "Будем внимательны друг ко другу, поощряя к любви и добрым делам; не будем оставлять собрания своего, как есть у некоторых обычай; но будем увещавать друг друга, и тем более, чем более усматриваете приближение дня оного" (К Евреям 10: 24-25). Нашу беседу и мои "глубокие размышления" прервал стук в дверь - и показалась голова Нинон. Она была, как всегда, решительна и безумно мила: даже Агеев расплылся в улыбке и отчалил от представлений о невозможном. Он знал Нинон еще со времен моих первых лет работы в Бассейновой больнице, ведал и о том, как лихо мы с ней расстались. Рождалась интрига-перевертышь - уж слишком был хорошо известен ее супружеский статус. Насторожилась и Валюша: она еще не ушла и копошилась с медикаментами, с выпиской лекарств. Слов нет, ей не очень нравилось явление Девы народу! Но неловкой тишины не получилось: Агеев подхватил инициативу излияния радостей встречи в свои многоопытные руки. Я же сидел, как сидел, еще не представляя себе, какой тон беседы больше подойдет для Нинон. Мне казалось, что мы будем соблюдать инкогнито (она все же была замужняя женщина!), и я настроился играть соответствующие роли. Но у Нинон были свои планы: она явилась сюда как раз для того, чтобы начать приучать пока еще только узкий круг общественности к своему праву выбора. Властная женщина собиралась только в одиночку владеть моими душой и телом. И это был сигнал Валюше! Ее решение было экстравагантным, но логичным - видимо, и в этой части она владела информацией, а за меня взялась основательно. Не скажу, что мне это не понравилось - гордыня из меня поперла, как из наполовину ручного осла! Я даже ощутил явное желание прокричать громко, радостно и совершенно глупо бурные ослиные рулады - "И-а, и-а, и-а!". Но Нинон прервала мои восторги бойким замечанием: - Сашенька, ты что забыл? - заговорила она елейным голосом, из которого просто текла любви патока. - Нас же ждут дома! Быстро собирайся - у машины стынет двигатель. Агеев от неожиданности широко распахнул рот, Валюша, как бы случайно, грохнула на пол бикс со стерильным перевязочным материалом - на кафельном полу его катания зазвучали, словно призыв к атаке против неописуемой наглости чужаков. "Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать". Не хватает еще открытого кулачного боя - борьбы без правил! В моей душе разливалось теплое нежное счастье, близкое в восторгу идиота, которого королева согласилась впустить в теплую постель. Какие же все-таки слабые и безвольные мы существа - гордые мужчины! Но от того никуда не деться: "Ибо всякая плоть - как трава, и всякая слава человеческая - как цвет на траве, засохла трава, и цвет ее опал; но слово Господне пребывает в век. А это есть то слово, которое нам проповедано" (1-е Петра 1: 24-25). Не было спору - пришлось сдаваться на милость победителя! 8.5 Вышли из поликлиники, сели в машину, она чмокнула меня в щеку, я ее в кончик носа - и вот я уже пластилин! Вспомнил и тут же забыл, как сухо - враждебным кивком, не поднимая глаз, - прощалась с нами Валюша. Зафиксировал и откровенную радость на лице Агеева, когда тот на прощанье пожимал руку Нинон и ободряюще хлопал меня по спине, подталкивая к выходу - так, видимо, по-доброму и по-отечески, Дьявол принимал участие в судьбе мирянина, подводя его к шатким перилам высокого моста. Вспомнилось: "Это был абсолютный монарх. Но он был добр, а потому отдавал только разумные приказания". Конечно, для совершения прыжка в реку теплой, но темной летней ночью оставалось немного - и это уже будет мой собственный выбор: "Главное, не надо этим делом нарочно заниматься - это самая обманчивая вещь: нет ничего, а что-то тебя будто куда-то тянет, чего-то хочется... У всякого человека в нижнем месте целый империализм сидит"... Андрей Платонов знал, о чем и как говорить, но я-то еще кое в чем сомневался. Когда вошли в нашу старенькую квартиру, то заметили следы домашнего переполоха. Хотя я и предупредил по телефону бабушку и мать, что вернусь после работы, может быть не один, сейчас лица у всех были напряженные. Чувствовалось, что в доме проведена особо тщательная уборка, как перед визитом важных гостей, которых принимают на всякий случай с предосторожностью. Кто знает, как все обернется и какие будут последствия, - так лучше прибраться на всякий случай, как перед длительной командировкой или похоронами. В этом доме раньше Нину очень любили, скажу больше, в ней души не чаяли, но то было давно - десять лет тому назад. Сейчас же бабушка и мать не знали, как ее встречать - будет она невестой или только ревизором? Муза тоже была здесь, она хорошо знала мою первую любовь еще по давним временам, но сейчас, видимо, она появилась не из-за любопытства, а по какому-то делу. Визиты Музы всегда приходились кстати и приносили счастье, и я был рад такому экспромту. Напряжение необычной встречи трудно скрывать, а потому все одновременно пришли к разумному решению - не стесняться правды. Бабушка обнимая Нину, как давнюю знакомую, которую она воспринимала когда-то как дочь, прослезилась. Мама была настороже, что, вообщем-то, естественно для потенциальной свекрови. Но она нашла в себе силы тепло приветствовать "заблудшую овечку". Муза вела себя так, словно никогда не сомневалась, что все вернется на круги своя. Труднее всего было объясняться, конечно, Нине, но все старались помочь ей выбраться из пикантного положения. Сцена возвращения "блудной дочери" обыгрывалось так, как должно быть в единой семье, когда ее члены возвращаются домой после затянувшегося утомительного рабочего дня. Ситуацию из ряда обыденной выделяло, может быть, лишь то, что стол для ужина был накрыт не в кухне, а в парадной комнате - нашей небольшой столовой-гостиной. Философская позиция родителей - бабушки и мамы - была предельно проста и формулировалась не иначе, как тезисом: "Не дай Бог, приведет Сашенька в дом молодую стерву, которая будет кровь ему портить и вертеть хвостом!" Возвращение Нинон "под крышу дома своего" - так, кажется, пелось в давней песне Юрия Антонова - устраивало всех больше, чем возможное мое первопроходство в браке. Нинон, хитрюга, нет сомнения, давно нащупала болевые точки и потому не теряла уверенности. Она без обиняков, после первого же глотка вина, когда все еще не успели одинаково хорошо успокоить нервную систему, заявила: "Мы с Сашей решили все возвратить на законное место, конечно, если родители не возражают". Но категоричный тезис формулировался, практически, без моего участия. Нинон явно превысила свои полномочия, забыв о такте. Мама слегка поджала губы, бабушка одобряюще улыбнулась, Муза незатейливо хмыкнула. Все собравшиеся за столом прекрасно понимали, что формально последнее слово в этой ситуации остается за мной. Нависла тишина-вопрос?! Даже давно не беленные потолки в квартире сосредоточились и порозовели от напряжения. Все ждали моего ответа! Но любой врач - немного артист (таковы законы профессии): я сидел глубокомысленно погруженный не знамо во что, отвлеченно барабаня пальцами правой руки по столу. Разбираемая ответственная тема как бы и не касалась меня. Я вроде бы медленно плыл в заоблачных, поэтических далях, обозревая Мир поверх людских голов. Паузу, если уж взял, то должен держать до точки максимального накала страстей. На лицах зрителей скользило напряжение - недоумение - сомнение! Адреналина было выделено не менее литра от каждого. Пора было включаться в торги! Конечно, если крутить спектакль до конца, по всем правилам жанра, то следовало бы процитировать Платонова, что-нибудь вроде этого: "Паровоз ни-ка-кой пылинки не любит: машина, брат, - это барышня... Женщина уж не годится - с лишним отверстием машина не пойдет"... Но стоит ли так зарываться, когда тебе уже стукнуло тридцать пять, а грудь твою сейчас распирает счастье? Однако в этом спектакле паузу еще надо было дожать - до самого решительного момента, за которым разверзается пропасть. Мне, видимо, не к месту почему-то вспомнилось: "Мрачный партийный человек еще более нахмурился: он представил себе все великое невежество масс и то, сколько для партии будет в дальнейшем возни с этим невежеством". Можно было бы поговорить о смысле жизни, о женской верности, о возрастающих обязанностях любого мужчины, если он решил вступить в брак, об ошибках молодости, да просто о бытовых сомнениях, свойственных, например, молодому возрасту. Опять всплыли строки из Андрея Платонова: "В семнадцать лет Дванов еще не имел брони над сердцем - ни веры в бога, ни другого умственного покоя; он не давал чужого имени открывающейся перед ним безыменной жизни. Однако он не хотел, чтобы мир остался ненареченным, - он только ожидал услышать его собственное имя из его же уст, вместо нарочно выдуманных прозваний". Я не удержался и прыснул смехом: никто, кроме Музы, не знал, как трактовать мои реакции. Больше всех насторожилась Нинон - ее гинекологический разум, без сомненья, уже рисовал схему "силового задержания" - того, который был уже запланирован в тайных кабинетах женской прокуратуры. В душе Нинон уже подписала ордер на мой арест. В буйной женской голове формулировалась казнь: "Вот забеременею, рожу от тебя ребенка - тогда пошлю тебя к черту. Одна выращу и воспитаю - будешь в ногах валяться, прощения просить, неблагодарный!" Сила женской логики как раз в ее нестандартности! В ней все строится от обратного и невероятного. По этому пути, по горячности, могла разворачиваться и акушерская тактика Нинон. Я оборвал роль мучителя и протянул Нинон свою верную, надежную, крепкую мужскую руку: - Господа, - провозгласил я торжественно, - кто же будет сомневаться в правильности таких решений. Разве вы, бабушка, мама, Муза, против того, чтобы я, наконец-то, обрел радость тихого семейного Рая? Все, словно сбросив с плеч тяжелую ношу затянувшегося ожидания, наперебой залопотали: - Нет, нет! Никто не сомневается, Сашенька, деточка. Мы очень рады видеть тебя успокоенным и счастливым! Потом,.. и для врача, в твоем возрасте не солидно безбрачие! Да, мы же все знаем, как ты любишь Ниночку, а она такая прекрасная!.. Можно было, конечно, для острастки возразить по поводу заявления о "прекрасной Ниночке!". Можно было припомнить кое-что из ее биографии, но настоящий мужчина, перед прыжком с высоченной скалы в холодную воду, не должен мелочиться, ему необходимо сосредоточиться на самом прыжке! Потом вместе хохотали, трепались языками, пили вино и чай - застолье закончили довольно поздно. Муза попросила меня проводить ее до дома. Мои женщины (о, как это божественно звучит: "Мои Женщины!") остались дома о чем-то договаривать и к чему-то готовиться, а мы с Музой вышли на улицу. Была та пора, когда петербургское небо уже отодвигает тьму и зимнюю хмурость дальше к югу и северу, западу и востоку, оставаясь в центре просветления. Все в городе готовилось к празднику Белых ночей. Не было ветра, тишину слегка насиловали шумы автомобильных моторов, да неуместные вскрики глупых подростков. Муза взяла меня под руку и это, как всегда, доставило мне большое удовольствие, ибо что может быть приятнее, чем особая тяжесть руки зрелой, неотразимой женщины, идущей рядом с тобой. Наверное, примерно об этом, писал Михаил Булгаков в "Мастере и Маргарите": "Так шли молча некоторое время, пока она не вынула у меня из рук цветы, не бросила их на мостовую, затем продела свою руку в черной перчатке с раструбом в мою, и мы пошли рядом". Нудная, занозящая боль защемила сердце: я вспомнил некоторые исторические подробности относительно того реального женского прототипа главной героини романа Булгакова - Елены Сергеевны. Она все же не удержалась от греха, от измены памяти. Правда, может быть, это была всего лишь попытка использовать средства, доступные только женщине. Возможно она и тогда воскликнула, задыхаясь от отчаянья: "Еду!.. Еду куда угодно!.. только из-за того, что вы поманили меня словами о нем!" Тогда она была готова идти даже на встречу с Дьяволом. В реальной жизни она могла попытаться протоптать через сердце Александра Фадеева тропинку к издателю для литературного романа ее покойного мужа, да на всякий случай оградить себя от когтей Лаврентия Берия. Кто знает?! Но не нам судить! Михаил Булгаков и сам подсказывал заурядный путь к победе потерявшей голову от переживаний женщине, остающейся на Земле: "Лезу я в какую-то странную историю, но, клянусь, только из-за того, что вы поманили меня словами о нем!.. Согласна на все, согласна проделать эту комедию с натиранием мазью, согласна идти к черту на куличики". Жаль, что программным грехом не удалось решить главного. Фадеев - председатель Союза советских писателей - был лишь относительно весомой фигурой, а на "победу" свою над сердцем запуганной женщины он в то время мог смотреть лишь глазами заурядного, самодовольного алкоголика, бессильного сделать что-либо путное. Для Елены Сергеевны, скорее всего, измена истинному таланту была не победой, а проигрышем. Полагаю, что в подобной ситуации Муза вела бы себя более осмотрительно, а потому и более достойно. Правда, нынешние обстоятельства жизни в нашей стране заметно отличались от времен былых. А сейчас она распространяла на меня свои женские чары, совершенно не задумываясь об этом. Она рассказала мне о несчастье Дмитрия (мне не было известно о его болезни), и я пообещал навестить его завтра же. Затем Муза передала мне послание от моей, практически, близко по крови, но дальней по месту жительства, родственницы из Австралии. Письмо я положил в карман - его нужно читать дома, в спокойной обстановке. Прогулка была недолгой - мы были почти соседями - и я быстро возвратился домой. В квартире насторожилось маскируемое тишиной ожидание моего возвращения: родительницы пытались быстрее заснуть, чтобы не быть нечаянными свидетелями любовных оргий, но при чрезмерном волнении это им не удавалось. Нинон была уже чиста, как все банные дни вместе взятые. Глаза ее блистали в темноте моей комнаты заждавшейся похотью: да, жизнь с именитым стариком, видимо, ее особо не баловала сексуальными откровениями. Мой марш-бросок в ванную был молниеносен - гигиена в половых играх имеет огромное значение. Ведь мы с Нинон, как я полагал, нацелились на продолжение рода, а в таких случаях необходимо основательно отмыться от микрофлоры, которую мы десять лет собирали в бестолковом, безрадостном - в "чужом сексе". Действуя по всем правилам, нелишне в таких случаях сперва огреть бактерии, накопившиеся в наших организмах и вышедшие из-под контроля совместно налаженного иммунитета, приличными дозами антибиотиков и сульфаниламидов, хорошо бы взбодрить и противовирусные атаки специальными средствами. Как не вертись, но мы оба так долго были в опасной зоне, и накопили в себе несовместимых с чистотой и святостью врагов. Впрочем, я уверен, что Нинон давно уже разобралась с бактериальным хламом, да и я уже предпринял некоторые меры: все надо начинать, как в первый раз в жизни, когда стартуешь от девственности и мужской непорочности - браки ведь совершаются на Небесах, а соитие на Земле, в безопасной постели. Когда я вернулся в мою скромную спальню-кабинет, Нинон уже трясла мелкая дрожь - против темперамента и ожогов от длительного воздержания никуда не попрешь. Но мы были профи, а потому не стали спешить и комкать приятное: стандартную модель веселых отношений мы основательно подгоняли под долгую совместную жизнь. Мимолетно я зафиксировал время начала и окончания каждой фазы полета в "стратосферу". Возможно, мы летали на луну, если небесным телом можно считать округлую, теплую, нежную и отзывчивую плоть своей долгожданной подруги, от которой всегда был, есть и буду без ума. Мы, каждый по своему, успокаивали свою резвость мыслью о том, что решаем очень ответственную задачу детозачатия, но порой не удерживались и срывались в штопор. Начиналась бешенная погоня за теми ощущениями, которые относятся всего лишь к комплексу сопровождения, дарованному Богом исключительно для того, чтобы приблизить миссию продолжения рода человеческого как бы к Райской жизни. Мои оценки временных параметров наших увлечений свидетельствовали, скорее всего, о том, что нас ждет, как минимум, рождение пятерых ребеночков, а заодно и большая кара от Бога за пересортицу эмоций. Дьявол, вестимо, ликовал, наблюдая наше безумие. Особенно яркой была функция Нинон - я-то ведь более религиозен, а потому меня распирает деловитость, но она, родимая, как большинство акушерок и гинекологинь была неотразима. И то сказать: "Царем над собою имела она ангела бездны; имя ему по-Еврейски Аваддон, а по-Гречески Аполлон" (Откровение 9: 11). Аполлон, как известно даже детям, общающимся с компьютером, переводится с греческого, как Губитель! И я, простой Александр, как и мой дед в свое время, губил пружины старенькой тахты, практически не нанося никакого материального урона нежным тканям соответствующих органов моей прелестницы. Полагаю, что бабушка - тоже в прошлом врач акушер-гинеколог - по-деловому пыталась исследовать гром, исходящий из-за стены. Она, естественно, напрягала старческий слух, пытаясь отгадывать фазы восторгов: наверное, переживала за мое сердце и сопереживала активности Нинон, тут же выстраивая "проекции", дабы немного потешить и свой дряхлеющий организм. Мама - библиотекарь до мозга костей, конечно, негодовала - обсуждала с любимыми книгами странное поведение де-факто своей невестки. Ее взвешенному классической литературой уму было трудно понять, для чего необходимо устраивать так много шума, растрачивать энергию, чтобы зачать только одного наследника. Маме одного внука было вполне достаточно. Ее интеллигентский атавизм всегда был непонятен и моему отцу, который не стал бороться с недостатками своей супруги, а однажды сложил нехитрые пожитки в дорожную сумку, оставил все объемное барахло и квартиру семье, да отбыл в далекую Карелию. Там он честно зарабатывал деньги мне на алименты и подарки, да плодил детишек с азартной хохлушкой, не весть как затерявшейся в сплошных северных лесах и валунах. У нас с ним не было лирических отношений, но я уважал его за мужскую прямоту и последовательность, за отеческую обязательность по отношению ко мне и с удовольствием встречался с ним в период его нечастых наездов в Санкт-Петербург. Папа наделил меня братьями и сестрами - и это было приятно. Мой родитель всегда жил по законам своей совести, а это уже немало само по себе. Сказано же Евангелистом: "Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей, одними и теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приходящих с ним" (Откровение 10: 1). Так и не стоит обижаться на родителей, братьев и сестер, на себя самого, на тех, с кем сводит тебя жизнь, но которые свято чтят и исполняют Законы жизни. Нинон - исполняла Закон свято, как хотела и могла, как позволял ей Господь Бог, отмерив ей нехитрую судьбу землянина. Когда мы притомились, то пришла и пора обсуждений простых домашних вещей: Нинон требовала от меня прямого ответа - быть или не быть нашему союзу, ребенка-то она все равно решила рожать. Наконец, она раскололась и слова полились, как слезы - горячие, страстные и убедительные: - Понимаешь, Саша, дите уже в утробе должно знать своего Оракула - это его крыша над головой на всю жизнь, если угодно. Так, между прочим, твой дед заклинал - я-то хорошо помню его мысли по тем рукописям и книгам, которые удалось прочитать после его кончины. Мои клинические взгляды последовательно мигрируют тоже в эту сторону. Нинон устроилась на подушках, прижавшись мокрой от слез щекой к моему плечу - такой прием действует на нашего брата неотразимо. У мужчин, вообще, имеется тяготение к местам влажным, теплым, податливым и мягким. Моя актриса устроилась поудобнее и развернула долгую, обстоятельную беседу. Мордашка ее была очень серьезной, а замечания вескими и многообещающими. Приходилось все внимательно слушать, да поддакивать. Я-то прекрасно помнил утверждение древнейшего философа Фалеса: все есть вода и из воды происходит. Кстати с такой фразой на устах умерла и родная тетка Владимира Набокова, всю жизнь упорно прозанимавшаяся химией. Но Нинон-то, чувствовалось, входила в диалектический раж. Она, скорее всего, была марксисткой, а может быть и бойцом ленинской закалки. - Биология плода настолько сложна, что всего не поймешь и не объяснишь. - продолжала Нинон трудную повесть. - Но мне, например, ясно, что период зачатия и беременности должен протекать в тех же условиях, в которых будет протекать и детство и вся остальная жизнь. Любую идеологическую диверсию нужно обставлять мастерски, иначе победы не будет. Здесь гинекологи имеют массу преимуществ по сравнению с венерологами, ибо центр притяжения их мысли выглядит соблазнительнее и заряжен более выраженным смыслом жизни. Венеролог же может противопоставить гинекологическому соблазну только "отпадающий" под действием патологической флоры орган - а это уже не аргумент для спора, это просто жалкое несчастье, достойное брезгливого сожаления! Посему всю теорию, надиктованную Нинон, я сознательно пропускал мимо ушей. А она дышала научным словом, как раззадоренный паровой молот: - Такая стабильность обеспечивает стойкую корреляцию с той составляющей множественных воздействий, которые вынужден испытывать человек, попадая в сложный мир. Кроме обоюдных воздействий микро- и макромира, существует и универсальное давление природы, космоса на все живые организмы. Но в каждом локусе Земли они различны, так стоит ли организовывать трудности суетой для себя, для нашей родной микрофлоры, для наших детей. Хитрюга зыркнула на меня победно, взъерошила мне волосы и заявила: - Понимаешь, чудак, почему я так хотела сегодня ночью встретиться именно у тебя дома: сегодня будет зачатие, а вчера была только биологическая подготовка. Так пусть наше дите возьмет все, что должно, из твоего - теперь нашего общего - мира, в том числе, и всех микробов - но только наших микробов! Я чувствовал, что она по главной сути права, но помогать ей "формулировать" детородный вздор нет смысла. Бог обо всем подумал заранее, вместо нас. Все так устроено, что когда тянешься к женщине, то о детях и не думаешь, - они проявляются потом, неожиданно и не всегда ко времени. Мои воззрения были иными: я больше доверял поэту Василию Федорову. А он предупреждал: "По главной сути жизнь проста: ее уста - его уста. И только грудь прильнет ко груди..."! Но не было никакой охоты спорить - я уже сильно хотел спать. Тянулась ночь с пятницы на субботу, второе боевое стрельбище для меня - ясно, что мы отоспимся за выходные и, если уж должно произойти зачатию, то я постараюсь, но только после глубокого и освежающего сна. Спи моя ломовая лошадка, прекращай топать копытцами и сотрясать воздух ржанием. Все одно: никто и ничего абсолютно точно не знает - абсолютная истина недосягаема, а сверхчеловек не существует. Итог всему прост, как все гениальное: "Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех" (1-е Коринфянам 12: 4-6). 8.6 Утро пришло незаметно, но его ясный свет удачно сочетался с настроением двух отменно выспавшихся, сравнительно сохранных в отношении здоровья субъектов - то были я и Нинон. Тишину утра оберегали две самых родных мне женщины - мама и бабушка - они давно встали и ходили на цыпочках, переговариваясь только шепотом. Жизнь снова распахивала свои объятья нам всем, вносила умиротворение в наши сердца и благополучие в наш дом. Но вдруг мелькнуло сомненье и начало длинного хвоста вездесущей тревожности - я попытался определить, от куда дует ветер? Ясно: Муза сказала вчера вечером, что случилась беда с Дмитрием. Надо скорее вставать, завтракать, да двигаться к пострадавшему, но сперва позвоню ему, чтобы не быть тем гостем, который хуже татарина. На другом конце провода звучал голос Клавы: - Слушаю вас... Ничто не вещало о трагедиях - голос был, как обычно, в меру по-женски любопытный, приветливый и, одновременно, отчужденный, настороженный: кто знает, может быть, розыгрыш? Задаст тебе какой-нибудь мудак вопрос о Зоосаде. А когда ты скажешь вежливо, что вы, дескать, ошиблись, он с глупым хохотом отыграется: "Так почему же мне приходится говорить с ослом или жирафом"? Живя в России, мы все постоянно ждем нелепостей - от погоды, правительства, политических деятелей, от никчемных людишек. Я представился и задал вопрос о Дмитрие: - Клава, как чувствует себя твой благоверный? Сможет ли подойти к телефону? В доме были параллельные аппараты и моментально зазвучал немного хрипловатый голос моего дядюшки: - Сашок, племяш (это он так беззлобно подтрунивал надо мной), давно тебя не слышал, куда ты запропастился? Я бурчал в ответ всякие пустяковые оправдания, пытаясь между делом выяснить по голосу, по стройности ответов все ли у Дмитрия в порядке с головой. Он-то был врачом и дышал со мной одним профессиональным воздухом, которым обычно активно раздувают ребра нашего ремесла - создают кураж, романтику врачебного дела. На самом деле все у нас намного проще: ну, если только в мозгах побольше биологической конкретики, да анатомического цинизма, а прочие позиции, функции и органы мы имеем очень похожие на то, что спрятано в голове и брюхе у среднего жителя российской бестолковой и разухабистой державы. Дима чувствовал на расстоянии причину моих опасений и легонечко косил под прогрессирующую дебильность. Я же некоторое время был вынужден заниматься спешной дифференциальной диагностикой, но, раскусив смысл театра, начал тоже подыгрывать. Очень скоро наш разговор плотно приклеился к эстрадному штампу беседы двух законченных идиотов. Так, поразвлекавшись вместо физзарядки, мы расхохотались и договорились встретиться у Дмитрия дома через час, но вести разговор без бутылки! В тайне я предвкушал продолжение маленького психологического эксперимента: Дима и Клава не знали о возвращении блудной дочери на круги своя. Я, безусловно, собирался нанести визит только совместно с Нинон. Ребята были в курсе моих любовных переживаний десятилетней давности. Интересно посмотреть, во что выльется прежнее всеобщее осуждение и семейная солидарность? Получится почти что острый опыт для обеих сторон, а именно в таких случаях, по непроизвольным реакциям судят о базовых величинах - об истинном отношении друг к другу. Завтрак на кухне (хороший признак приживаемости и одомашнивания - переход из столовой на кухню, от формальности к душевности) занял немного времени. Лица моих родительниц были помяты более, чем обычно - видимо, мы с Нинон дали "шороха". Ночью было достаточно основательного шума, обозначившего прелюдию к деторождению! Мы все же еще слишком загорались взаимными восторгами и спешили наверстать упущенное за все эти годы раздельного житья. Родительницы прекрасно понимали остроту момента, но старость все же щадить надо. До дома Дмитрия было рукой подать, и вот распахивается дверь его квартиры: первой я вталкиваю в прихожую Нинон. Замешательство, если и было, то практически мгновенное - дальше поплыли искренне радостные улыбки. Никто не стал уточнять детали. Но я заметил, что, словно исподволь, не контролируя себя полностью, Нинон стала выставляться: несколько выпячивать живот, прогибаясь и отводя плечи, запрокидывая голову назад. Видимо, в критических ситуациях защитные рефлексы работают автоматически, а, может быть, она от природы актриса. Ее игра была настолько тонкая, что Дима, улучив момент, спросил меня шепотом: - Старик, вы что ждете ребенка - пошли на укрепление семейного статуса? Мне кажется, что Нинон на четвертом-пятом месяце беременности. Мне понравилась актерская удача моей женщины, но я все же решил прояснить положение - мало ли что! Еще начнут собирать подарки, "приданое" готовить раньше времени. - Димыч, ты как маленький. - поправил я заинтересованного родственника. - Ты, что не знаешь теток - Нинон еще только репетирует будущее, входит в роль, прикидывает, какие одежды ей будут больше к лицу, когда она войдет в интересное положение. Она же гинеколог, акушер - хотя бы потому должна носить живот с особым достоинством! Врач должен на личном примере обучать пациентов нормам правильной жизни. "Лекарь, вылечи сперва себя"! Димыч словно бы разочаровался и быстро зашептал, пользуясь случаем - Клава с Нинон переплыли на кухню (у них тоже открылись особые тайны!). Из шепота-скороговорки Дмитрия мне стало ясно, что он сильно подозревает Клавочку в заговоре против его свободы - она, видимо, собирается подарить ему дите тоже, не поставив автора заранее в известность. Самое главное, что, щадя больную головушку, благоверная пока все держит в тайне - но он-то не дурак окончательный, туман болезни уже давно слетел с внутренних проводов. Дима, безусловно, приветствует супружнено решение обзавестись дитем, но держит в секрете свою позицию. А про нее давно написано у Святых Апостолов: "Ибо всякое творение Божие хорошо и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением, потому что освещается словом Божиим и молитвою" (1-е Тимофею 4: 4-5). Однако, кто из смертных в такой ситуации не поспешит покуражится, воспитнуть, как говорится, любимую, чтобы не очень зарывалась и крепче любила своего "властелина". Решили принять по чашечке чая и вмести совершить прогулку по городу-музею. Когда вышли на улицу, то бойкая беседа затихла как-то сама собой - уж слишком много предметов приковывало разумный взгляд и требовало осмысления и восторгов. Никогда, даже старожилы, не перестают удивляться эстетике этого города. Мне показалось, что мы все, почти одновременно, ощутили в себе биение мысли и восторгов наших предков, в том числе и Сергеева-старшего. Как само собой разумеющееся, возникло решение пригласить на прогулку Музу: позвонили по телефону-автомату, получили ее согласие и направились, пока она собирается, к ней навстречу - на Гороховую 30. Мы подходили от Каменного моста уже к желанному дому, шагали где-то на уровне небольшой, но всегда вкусно пахнущей кафешки: калитка в железных воротах дома номер 30 распахнулись и на "панель" шагнула элегантная Муза, а за ней явился нашему взору стройный мужчина огромных размеров. В головах закружились нелепости! Но тут мы все разом узнали Владимира - у него была агентурная кличка "202". Цифра шла от роста - два метра и два сантиметра. Но в том прятался не только псевдоним, притягивающий к себе забавным сочетание цифр, скорее в нем заключалось уважение к отменному "боевому стандарту". Я однажды видел его в форме морского пехотинца и обратил внимание с каким балдежем во взгляде облизывали его женщины - некоторые так прямо останавливались и, открыв рот, глядели в след, наверняка моделируя в уме приватные картинки. Муза улыбалась - что не говори, умные женщины отличаются умением готовить качественные сюрпризы. Ну, а глупые тоже усердствуют, но их сюрпризы, близки к детской неожиданности, от которой потом не знаешь как и отмыться, и отстираться. Мы не виделись с Владимиром целую вечность. Служба у молодого офицера была какая-то странная - я видел его в форме только раз, выходящим из машины - и это кое о чем говорило! Володя тоже был рад встрече - он пошел к нам навстречу распахнув объятья, счастливо улыбаясь. Вдруг я обратил внимание на наших дам. О, ужас! Дымы моментально, словно перековались с зимних на летние подковки: Нинон подобрала живот, перестав симулировать раннюю беременность, а Клавочка так даже отцепилась от руки своего благоверного, давая понять, что с больным, да еще с дураком, ей не по пути. Вот тебе раз! Занятная мимикрия! Я почему-то сразу же вспомнил старый простенький анекдот: добрый, воспитанный ребенок пристает к маме на кухне с разговорами - "Мама, мама, а я знаю хорошее слова на три буквы!" Догадливая мама мрачнеет и дает детю хлесткий подзатыльник. Ребенок в слезах бросается к отцу в гостиную с жалобой: "Папа, я хотел назвать маме слово на три буквы - "дом", но она не дослушала и ударила меня!" Отец проанализировал ситуацию моментально: отбросив газету, распрямился, как стальная пружина, бросился к жене и врезал ей плюху со словами: "О доме надо больше думать, дорогая!" Володя был галантен: с высоты своего роста он рассыпал восторги от встречи со столь неотразимыми особами, приклонил шею и корпус и по дружбе чмокнул обеих в щеки. Я обратил внимание на его затылок идеальной формы и крепкую шею, про мощные плечи и торс - говорить не приходится. Безусловно, есть от чего замлеть ищущим беременности женщинам. Но наши-то "святые лахудры" вроде бы собирались готовиться к материнству от законных мужей, а туда же - готовы броситься в поход за впечатлениями, зажмурив бесстыжие глаза! Муза поняла меня без слов и приободрила взглядом, а в нем я прочел: "Такова суть всех этих верных особ. Держи ухо востро, парень!" Но все же она явно гордилась Владимиром - своим воспитанником. Муза гордилась им, как крутая женщина гордится своим породистым догом, выводя его по утрам на прогулку, напоказ всем собачникам. Любовью светится взгляд у таких неотразимых женщин: трудно определить даже специалисту сексопатологу подтекст этой гордости и восторга - находится ли здесь выражение только стиля жизни, поведения, требующего экзотического "дополнения к туалету", либо в том скрывается редкий женский порок. Володя разорвал все подозрения и настороженность циничного врачебного ума одним жестом: он тепло и по-мужски, со значением, обнял меня и Дмитрия. Красивые, высокие, сильные и обязательно умные люди привыкают к тому, что сама природа заложила в них вызов остальным двуногим. Они умеют отстранять головокружение от ощущения собственной экстраординарности и быстро научаются элегантно снимать конфликт выбора, являющегося поводом для зависти, часто переходящей в ненависть окружающих. Они щадят обделенных природой, стараются не вставать им поперек пути, проявляют сдержанность и предупредительность. Ну, а дураки не в состоянии правильно распорядиться таким подарком, идущим от Бога. Вспомнилось: "Великое приобретение - быть благочестивым и довольным. Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынесть из него" (1-е Тимофею 6: 6-7). Владимир всем своим поведением как бы подтверждал, что в его сердце и мозгу глубоко сидит желание "быть благочестивым и довольным". Этим качеством он заражал и всех тех, с кем ему приходилось сталкиваться по жизни. Остыли со своими подозрениями, не успев загореться, и мы с Дмитрием, приутихли и наши дамы, теперь уже, как банные листики, прочно прилипнув к нам, преданно повиснув на наших согнутых предплечьях. По улицам шли парами: впереди - Дмитрий с Клавой, вторыми - я и Нинон, замыкали шествие - Муза с Володей. Но как-то так сложилось, что продвигались, выбирая маршрут по психологическому компасу Музы. Выходя на Николаевский мост, вдруг ощутили (по памяти о прочитанном, переговоренном неоднажды), что движемся тем же маршрутом, которым гуляла Муза с Сабриной. Снова несколько притормозили в той части моста, с которой верная женщина когда-то, уже теперь ни один десяток лет тому назад, сбросила в Неву пепел Михаила, выполняя его волю, куда, тогда в молодости, приходила плакать и молиться, где, стоя на холодном ветру, частила себя на чем свет за то, что не родила ребенка от своего избранника. Задержались у статуй сфинксов, улегшихся у водной ряби загадочной реки Невы, способной, как сфинксы, замышлять неожиданные невзгоды - наводнения, или приносить неописуемую радость умеренностью своих разливов и блеском тишайшей воды. Река могла принять утопленника, а могла его и выбросить сильным течением на ступени гранитных набережных. Сейчас сфинксы спокойно взирали, как и многие десятилетия, на мирскую суету. Проницательность их взглядов, устремленных в бескрайность, в космические дали, настораживала своей нечеловечностью и несколько пугала особенно тех, у кого было слишком много грехов на душе. Муза тоже испытывала всплеск тревожности, если долго вглядывалась в лица загадочных фигур. Но все равно ее тянуло к этим гранитным звероженщинам, умевшим с заметным презрением и холодом смотреть мимо людей. Музе никогда не удавалось встретиться с ними взглядом, какую бы она точку осмотра на набережной не выбирала. Создавалось впечатление, что такая встреча взглядами обозначала бы смерть человека. Сами собой у меня в голове сложились пока еще очень сырые стихи - то была лишь заявка на будущее откровение, но в них уже открывалось особое настроение и то поэтическое решение, которое явится скоро в форме точного предсказания - коварного, решительного, неотвратимого: Не стоит опасаться кому грозит далекая комета? рифмы сложной Без сложностей больших краснеть, стесняться ответ наверняка: мысли ложной. Свет сияет на праведника! Ну, ты ошибся - снизойдет Его повеление: пустяки все это: И на правых сердцем - веселие! Муза шла вместе со всеми, но, присмотревшись к ней, я понял, что она идет своим маршрутом: он прочерчивал свой особый путь через ее судьбу и судьбу своих близких, любимой и единственной настоящей подруги. Да, потеря Сабрины была ударом, от которого Муза могла и вовсе не оправиться. Но теперь она, пожалуй, почти полностью компенсировалась во Владимире. Однако даже, в глубокой тайне от себя самой, Муза хранила уверенность, что Господь Бог, услышав ее мольбы, не мешал Дьяволу устранить настоящую мать Владимира - Сабрину, чтобы переложить полностью материнство на Музу. Это была кровавая тайна, от которой Музу бросало в дрожь, укладывало в каталепсию, и она запрещала себе думать об этом. Но так складывался круг ее и Владимира жизни, и от такой реальности никуда не уйдешь: иногда грешная мечта превращается в реальность. Муза вложила в воспитание Владимира душу: под ее педагогическим прессингом Владимир успешно закончил факультет иностранных языков Санкт-Петербургского университета, выбрав в качестве базового языка испанский. Но она дополнила его знания еще и приватными занятиями - изучением английского, немецкого, французского языков. Природный дар Владимира развили еще и в консерватории - у него оказались значительные вокальные таланты, он обладал замечательным драматическим баритоном. Но дальше контроль за развитием и поворотами жизни Владимира ушел из сферы влияния Музы. Решительность такого маневра была настолько жесткой и безвозвратной, что женщина быстро поняла - за тем фактором стоит слишком сильная рука, рука спецслужб, но каких - оставалось загадкой. И в сердце названной матери появилась тревога, не отпускавшая ее ни на минуту! Но никто не мог лишить ее права быть заряженной на переживание, на ожидание чего-то страшного и непоправимого: "Ибо написано: "будьте святы, потому, что Я свят"(1-е Петра 1: 16). А кто знает: всегда ли святыми делами нам поручают заниматься в реальной жизни! 8.7. Выходные пролетели, как один час, - всегда так происходит с тем, что дорого и приятно: счастье - все же явление призрачное, моментальное, только искрящееся, а не тлеющее долго или, тем более, постоянно. Вот и настал хмурый, тягомотный понедельник - начало трудовой недели. Я отправился в поликлинику на утренний прием страждущих лечения, выздоровления. Они, наивные, даже и не ведают о том, что излечимых болезней не существует, что успехи, так называемые, победы медицины, - это миф, выдуманный глупцами, либо сознательно действующими авантюристами. Врачи лишь помощники Бога в вынесении и отбывании наказания грешниками, на судьбу которых Бог уже изначально наложил печать искупления. Наша обязанность - смягчать осуждение болезнью: объяснять, успокаивать, снижать накал патологической симптоматики. Но болезнь возникает тогда, когда приходит ее время, и она есть неустранимая кара - микробы мстят с помощью своего оружия, полного противоядия против которого не существует. Медики, как адвокаты на суде, лишь следят за тем, чтобы вынесенный приговор не был чрезмерным, ибо всегда рядом крутится Дьявол или начинающий дьяволенок, страсть как желающие добавить в копилку Закона жизни и смерти толику дерьма. Нечистая сила пытается превратить процесс отбывания наказания в средневековую пытку, выходящую за рамки разумного и цивилизованного. Дьявольщина ведь в своем развитие страшно запаздывает, застревает в прошлых жестоких веках, стремится навести тень на плетень - не учитывать динамику развития сознания и совести людей. Но последнее можно понять: уж слишком медленно преобразуют такие категории сами люди, от того они и собирают громы и молнии на свои головы. А дьявольщина тоже ведь ленится - стремится работать на потоке, по среднестатистическим стандартам, на один раз заведенном и настроенном конвейере, не учитывая отдельные редкие отклонения в лучшую сторону. Тогда медики, знающие кое-что о биологии человека, с помощью жалких лекарств устанавливают видимость справедливости - помогают на время вытащить некоторых больных с того света. Ну, а если все же ловкий дьяволенок подтолкнет невзначай, скажем хирурга, под локоток, то и свершится непоправимое - однако, такова жизнь! Я хорошо запомнил слова моего деда: "Медицина - это не наука, а только искусство"! Войдя в поликлинику, поднявшись на свой этаж, я убедился в том, что старик Агеев был прав: у моего кабинета сидел тот самый больной донованозом, которого мы давеча направили на стационарное лечение - физиономия его была кислее кислого. Грех и его переживания отпечатались на всем облике пациента. Страдалец даже не дал мне дойти до дверей кабинета, а набросился на меня с мольбами о помощи, как только я впорхнул из-за поворота в узкую часть аппендикса нашего отделения. Все было понятно с полуслова - хотя бы по отчаянной жестикуляции. Естественно, я пообещал помочь, требовалось только дождаться, когда я экипируюсь должным образом и усядусь за свой рабочий стол. На входе в кабинет, я встретил изучающий взгляд медицинской сестры Валюши - личико ее было хмурым, под глазам тени переживаний и круги бессонницы. Что ж, надо было красавице думать хорошо раньше и не тянуть кота за хвост. Она потеряла слишком много времени на то, чтобы вымогать у меня решительного признания в любви. Надо было быстрее и решительнее переводить желания из сферы бессознательного в осознанное. Внебрачные отношения порой тоже бывают счастливыми - становятся через несложные постельные испытания прямой дорогой в ЗАГС. Мужчины ведь крайне податливы на ласку и устроенный быт. Но это их неотъемлемое право проводить эксперимент - так сказать, стендовые испытания техники секса и способности женщины превращать быт не в каторгу, а в райское наслаждение, как баунти. Реклама - двигатель прогресса не только в еде, но и в ... Не сложно догадаться, в чем именно! Подошел Владимир Николаевич Агеев, мы позвали нашего пациента, и началась долгая беседа "за жизнь". Больной, после тех масштабных запросов стационара, которые совершенно бесцеремонно были развернуты перед ним, находился в состоянии грога. Ито сказать, в стационаре так раскатали губу, что попытались решить все свои финансовые проблемы за счет попавшегося на крючок страдальца: предлагали оплатить кучу дополнительных дорогих исследований сомнительной перспективы, а экономическую планку самого лечения подняли до почти американских аппетитов. Мы с Агеевым объясняли пациенту истинные затраты - на покупку антибиотиков и контрольные анализы после лечения. Цена мучений по нашей версии, прямо на глазах у пациента, резко поползла вниз, но больной, напуганный стационарными акулами, уже ничему не верил, он был склонен наложить на себя руки. Я вдруг ясно вспомнил нашу последнюю совместную прогулку по городу всей семейной компанией. Тогда, поймав испытующий взгляд Музы на всей шайке, я вдруг ощутил, что она обобщает свои наблюдения за молодежью, вообще. Наш пример для нее - модель. Я не удержался и спросил ее о мыслях, сопровождающих такие наблюдения. Она позабавила меня своим ответом. Теперь, наблюдая за мимическими переливами у больного, я почувствовал заметное прояснение. Муза говорила, что все мужчины, в той или иной мере, Маленькие принцы: но у кого-то из нас больше от образов, подаренных читателю Сент-Экзюпери, у других - от Венедикта Ерофеева и Андрея Платонова. Эпоха откладывает свой след на внутренней позиции. Один видит себя или мечтает быть таким, как сказочный герой, иной человек никуда не может уйти от сермяжности и кандовости. Она даже процитировала строки из соответствующих произведений, более адекватно отражающие нашу, по ее мнению, чисто российскую суть. Я был солидарен с ее высказываниями, кто может возражать против того, что все наши отечественные принцы - только нищие, а те, кто богат, не являются принцами - они акулы! Но самое страшное, что условные принцы, и беспечные нищие, и богатые акулы забывают, что планета наша - хрупкое создание и ее необходимо беречь. Мой пациент оказывается таким же заложником своих ошибок: "Так я сделал еще одно важное открытие: его родная планета вся-то величиной с дом!" (Сент-Экзюпери). Размышления о трансцендентном, как это бывало многократно, сложились неожиданно в простенькие стихи сугубо планетарного значения, из которых выпирали острые локотки экологических метафор: Планета наша побойтесь Бога - удивительно нежная, нет пустоты! не подходит к ней слово - безбрежная. Наш ресурс на Земле слишком мал - Не поганьте Душу, не терзайте так! Славьте Господа, Ибо Он благ. не стоит доброе Не робей в молитве - превращать в кал! Ибо вовек милость Его. Закройте краны грязной воды - Безгрешных принцев нет на Земле ни одного! Сейчас, наблюдая ущербность больного, втиснутую в него самой жизнью и авантюристами-грабителями из стационара больницы, я откопал у себя в памяти подходящую цитату из Андрея Платонова: "Ребенок повернул голову к людям, испугался чужих и жалобно заплакал, ухватив рубашку отца в складки, как свою защиту; его горе было безмолвным, лишенным сознания остальной жизни и потому неутешным; он так грустил по мертвому отцу, что мертвый мог бы быть счастливым". От этих платоновских откровений мне стало больно и обидно: прежде всего, за то, что придурковатые, с позволения сказать, организаторы отечественного здравоохранения, так раскорячили сознание врачей, что те, вместо решительной защиты своих пациентов, посягнули на основной принцип медицины - милосердие. За это необходимо лишать диплома без суда и следствия - только по одному подозрению, по ответу на простой вопрос - "С кем ты, доктор, с Богом или с Дьяволом?" Моментально вспомнились слова Святого Апостола Павла в известном Послании к Титу (1: 15): "Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть". От того же Андрея Платонова, вдоволь намыкавшегося в сталинские времена и нахлебавшегося ядовитым молоком от родины-мачехи, пришло новое воспоминание - приговор одного мастера-наставника, вынесенный своему заблудшему ученику по другой, не медицинской, профессии: "Я, - говорит, - серьезно допустил, что ты отродье старинных мастеров, а ты так себе - чернорабочая сила, шлак из-под бабы!" Вот она суть, если угодно, момент истины, исходящие от тех, кто получил путевку в профессию по классовому, а не душевному принципу: "Яблоко от яблони не далеко падает!" Нечему и удивляться: мочиться под себя будет тот, кто должен мочиться, а "мочить в сортире" необходимо тех, кто заслужил этого, кто не желает, по скудоумию своему, исповедывать главный принцип цивилизованности: "Живи так, чтобы не мешать жить другим, если уж не умеешь помогать ближнему!" Общими усилиями удалось вернуть пациенту уверенность в то, что мир населяют не одни только поганцы, да продажные шкуры, готовые на чужом горе строить свои успехи, свой бизнес - "и которые прикасались, исцелялись" (От Матфея 14: 36).. Многие из них просто путают истинные рыночные отношения с рынком, на котором торгуют совестью и цветами. Еще Долан и Линдсей - известные зарубежные экономисты, специалисты "рынка" предупреждали: "Человеческие нужды должны удовлетворяться прежде любых других нужд". Истинные рыночные отношения предполагают, прежде всего, наличие платежеспособного населения, имеющего материальные возможности для удовлетворения своих разнообразных потребностей. Только тогда и возможна достойная "купля - продажа". Именно поэтому никто из серьезных зарубежных специалистов не считает нашу страну "рыночной". Сейчас в нашем отечестве даже в области здравоохранения идет обычный грабеж в темной подворотне. Подавляющая часть населения не является в экономическом плане дееспособной. Жирует же только маленькая кучка проходимцев, вдруг моментально забывших, что их капитал украден у остального населения. Страдает в таких условиях больше всего истина, от горя повернувшаяся к медикам спиной: "Много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние" (От Марка 5: 26). Когда директор медицинской страховой компании наглеет до того, что вместо организации качественной медицинской помощи покупает иномарку, якобы для нужд страховой компании, взвинчивает собственные доходы, обвешивается, как пошлая кокотка, золотыми перстнями, слишком много внимания уделяет роскоши интерьера и масштабам своего рабочего кабинета, то это означает, что он всего лишь забыл уроки истории. Диктатура пролетариата - страшная сила! А вернуться к ней очень легко! В дверь постучались: вошли знакомые лица - Жанна и Тина. Они вербовали страдальцев к себе в дневной стационар, в котором работали, - но чудаки появлялись редко. Уж слишком хорошо наши подопечные знали эту "сладкую парочку". Началось покушение на больного с донованозом: я, как всегда, слегка потворствовал женщинам, особенно, если они в белых халатах и все еще представляют некоторый соблазн для половозрелого мужчины. Агеев стоял насмерть и решительно протестовал против передачи серьезного больного в руки коновалов. И все складывалось по Библии: "Он сказал им: вы от нижних, Я от высших; вы от мира сего, Я не от сего мира" (От Иоанна 8: 23). Хорошо, что спешно явилась Олечка, после воскресного отдыха она была неотразима. Стихи и пошлость из меня посыпались неожиданным летним градом: Стройная, гибкая, Но прячем глаза: как счастья улыбка, я - остолоп, явилась она - ты - егоза ! весной заражена! Не могу остановить Моих восторгов суть восторгов прыть: прет из трусов - Быть или не Быть? аж, жуть! Пора обсудить! Олечка расправила плечи, сжала длиннущие, как у скрипачки, пальцы в острокостные кул