дуют  за мною, потому что хотят следовать сами за собой - и туда,
куда я хочу". Да тогда мы были одна волчья стая, и сейчас я действую в новой
волчьей стае,  масштабы  которой  намного  больше,  но и  ответственность  у
каждого  участника  неизмеримо  возросла.  Кто  знает,  может  быть,  те  же
удачливые ребята  сейчас  вместе  со  мной  сдают трудный экзамен  на  право
оставаться в живых.
     Ко мне  вновь явилось то психологическое состояние, которое я переживал
во  время  экзамена  на  "ликвидатора". Тогда  казалось  мне,  совершенно  в
открытую,   среди   бела  дня,  приближающемуся   к  перекрестку   проспекта
Вознесенского и Казанской улицы, - в самом центре города, вблизи Мариинского
дворца, где шевелится, пузырится речами скопище политических деятелей, - что
лечу  я на  крылья восторга.  Восторг тот питался  ощущением того,  что  все
хорошо   спланировано,   отработано   и  доброкачественно  выполнено.   Меня
совершенно не заботила  участь расстрелянных - я их не знал и знать не хотел
-  я  переживал  великое,  неповторимое действо -  боевую  акцию.  Мои мышцы
работали  на  рефлексах, на команды  к ним  не требовалось тратить  мозговую
энергию.  Это была  победная поступь пантеры, уверенной в своей  безусловной
победе  -  не было даже намека  на  боязнь,  на  сомнение  в  справедливости
выполняемой миссии. Я боец и меня наняли, чтобы уничтожать врага, не  моего,
так другого человека  - "заказчика",  "распорядителя", "режиссера". Это была
моя работа и я умел выполнять ее на "отлично".
     Тогда  мне  была  дана  команда  - "на  поражение",  и  сгусток вековой
энергии,  накопленной в душе мужчины-воина, рвался наружу, требуя принесение
жертвы на алтарь  воинской агрессии! Полагаю, что подобное чувство испытывал
мой учитель  Буданов, когда в далекие  годы влетел  в  спящее  селение, дыбы
вырвать из теплой  постели  и покарать снайпершу,  позволившую себе  поднять
руку на наших "братьев по оружию". Это она унесла жизни наших неказистых, но
верных долгу ребят, и кара ее должна состояться. И другие учителя по ратному
делу  рассказывали  нам,  не  обстрелянным  морским  пехотинцам, о  том, как
расправлялись с "белыми  колготками" во  время чеченской смуты. Этих тварей,
наехавших в горы  Кавказа  из разных  мест бывшего союза, чтобы  излить гной
своих порочных душ, да напиться славянской  кровушки,  уничтожали без суда и
следствия, не задумываясь о том, надо или не надо их насиловать. Этих блядей
привязывали  разгоряченные солдаты  за ноги к БТР или  танкам и разрывали на
части.  Предателям,  врагам -  поганая  смерть!  Только  такой  закон должен
действовать на войне.
     Однако,     я    услышал,     словно    издалека,    разумное    слово,
слово-предостережение: "Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых,
и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное" (1-е Коринфянам 1: 27).
     С  тем я и заснул довольно крепко, а  когда проснулся,  то был  славный
день  -  солнце  проникало  в мою  каюту  через  зашторенные  иллюминаторы и
облизывало все  блестящие предметы: ствол  винчестера,  баллоны дыхательного
аппарата, посуду  и остатки  лака на обшивке каюты.  Через закрытую дверцу я
поздоровался  с моим провожатым - естественно, на испанском. Я почему-то был
уверен, что он не говорит на языке гуарани, хотя, по всей вероятности, долго
проживал на территории Парагвая.
     - Buenos tardes! (Добрый день!)
     - Que hora es? (Сколько времени?) - продолжил я скрытый допрос.
     -  Hola! Es la una de la  tarde.  (Привет!  Сейчас час  дня.) - был его
ответ.
     Мне  хотелось навязать  попутчику  маленький  диалог, чтобы  по  манере
разговора, по произношению попытаться определить его родословную. За свой же
испанский  я был  спокоен -  если мой  визави крутой специалист,  то  сможет
понять лишь то, что я из Венесуэлы, но только не из России.
     - Que tal? (Как дела?) - продолжалась фонетическая разведка.
     - Muy bien. (Хорошо.) - отвечал мне капитан.
     Судя  по произношению  - попутчик  вполне мог  быть по званию капитаном
соответствующего ведомства,  которое не брезгует  набирать (или  вердовать!)
для работы граждан любой национальности,  в том числе и доморощенных хохлов.
Можно было  смело переходить на украинский. Человек протрудился всю ночь, да
и накануне моего  появления, видимо, у  него было достаточно хлопот, так что
нелишне было спросить о его самочуствии:
     - Como se siente Ud.? (Как вы себя чувствуете?)
     - Gracias, me siento bien. (Спасибо, я чувствую себя хорошо). - отвечал
попутчик, ни сколько не смущаясь лапидарности своих ответов.
     Но  меня  больше  интересовали  фонетические уточнения - именно в  ходе
такого  беглого,  ничего  не значащего  разговора,  и  уточняется  специфика
фонетических предпочтений  собеседника.  А от  маленьких зацепок  начинается
размотка всего клубка взаимосвязей. Я стал проникать в  специфику его  речи.
Мне показалось, что мой "капитан" был, скоре всего,  только  "сержантом", но
мощным бойцом. Может быть он прошел "горячие точки". Конкретность мышления и
четкость  ответов  на  военный манер, особенность  дикции, речевых  акцентов
достигали  моего  сознания.  В  них   не   было   ничего  от   размазанности
интеллигента.
     - Donde esta el barco? (Где находится катер?) - уточнил я.
     -  Voy a Resistensia.  (Иду  на  Ресистенсию). - был его немногосложный
ответ,   произнесенный  настолько  специфически,   что   он  мог  бы   смело
раскрываться: "Soy ciudadano de Ucrania. (Я гражданин Украины)".
     - Buen viaje! (Счастливого пути!) - только и  оставалось пожелать моему
капитану.
     За этими неожиданностями, безусловно, прячется какая-то загадка. Что-то
особенное  связано с этой личностью.  Скорее всего,  он  пользуется каким-то
заметным авторитетом в здешних краях - именно под  такой "надежной крышей" и
решили отцы-командиры спрятать мой вояж.
     Через  несколько минут наш  катер  сбавил  ход  и  вильнул  в  одну  из
бухточек,   замаскированную   от    посторонних   глаз   буйной   прибрежной
растительностью - я по началу не заметил входа в маленький и тихий затончик,
так хорошо он отсекался  разлапистыми кустами  и  высоким тростником.  Катер
продрался  сквозь  живую  изгородь  и  ткнулся носом в  илистый  берег.  Мой
проводник сошел на берег и тщательно обследовал его  - его задача состояла в
том, чтобы не  допустить  слежку, а  тем более неожиданный  захват. Проверив
ближайшие и  дальние  кусты, он  дал мне команду на выход из  каюты,  а  сам
сместился к горловине бухты, блокировав вход в нее. В руках  у него была все
та же  бамбуковая удочка, но какое оружие спрятано в  удилище было  известно
только ему одному. Мне следовало  справить  свои "вонючие дела", не сходя на
берег,  с  борта  катера,  ибо  экскременты  -  самый  хороший  материал для
судебного   эксперта:  по  белковым  ошметкам,  микрофлоре,  ферментативному
представительству   можно   успешно  идентифицировать   владельца  "кишечной
фабрики".  Топтаться  по  берегу, оставляя следы, тоже  не  следует. В нашем
деле, как в медицине,  необходимо выработать  определенный стиль  поведения.
Врач может оказывать  медицинскую помощь больному чумой и не заразиться  при
этом,  шпион имеет возможность курить, но  так,  чтобы  не оставлять окурков
или,  наоборот, так сомнет его, что  совершенно исказит  типичные для  этого
курящего человека признаки. Но  куда деть другие следы  -  например, остатки
слюны на мундштуке папиросы или на  чинарике сигареты? По таким особенностям
можно определить многие биологические признаки курильщика. Просто существует
специфический - "охранный" - стиль поведения у того и другого профессионала.
Однако в отдельных случаях  шпиона ловят именно на профессионализме, поэтому
все  должно  быть  естественно,  как  у  обычного  человека  -  лучше загодя
исключить  "вредные  привычки", да  научиться прятать  свои  физиологические
отправления. В центре подготовки "космонавтов" нас учили даже трахаться так,
чтобы  не оставлять следов спермы!  "Vos  non  vobis" -  Вы,  но не для вас.
Вот,.. даже думать я постепенно научился на латинском языке.
     Потом  я  завтракал, не выходя из каюты,  а  мой  капитан  завернулся в
брезент  и крепко спал на корме катера теперь уже под моей скрытной охраной.
Наша  жизнь в основном  была ночной, а день отпускался для  отдыха  - сейчас
была моя  смена  "дневалить", как  это  водится на корабле в  военно-морском
флоте. Я наблюдал особо пристально  за  входом в бухту и при появлении чужих
должен был подать знак капитану. Но думать, подключая воображение, мне никто
не запрещал, и  я пользовался такой возможность на все сто.  Так  легче было
коротать время и  уводить себя от самоедства,  иначе  говоря, не  впадать  в
рефлексию по поводу перспектив выполнения главного задания.  Шпион не должен
вляпываться в "невроз ожидания", иначе никаких нервов не хватит.
     Делать  было  нечего, и  я  ударился в воспоминания, причем, провидение
поволокло меня в сторону лирики: "Cedant arma togae,  concedat laurea laudi"
- "Пусть оружие уступит место тоге", или, если угодно, то можно использовать
другой  перевод  с  латинского  -  "Сменим  воинские  лавры  на  гражданские
заслуги". Обращение  к языку  древнейших классиков всегда  наводило  меня на
приятные    размышления.    Припомнилась   последняя   встреча    с   милыми
родственниками. Тогда мой племянник (он же мой ровесник по возрасту) подарил
мне стихотворение, как говорится, на злобу дня. Все же  у  поэтов колдовское
чутье - он как бы предчувствовал мою скорую, непростую поездку за кордон.
     Бои ведут - по правилам
     и без правил.
     Но если ты ногу на горло
     поставил,
     то "правильно" это или
     "без правил"?..
     Не имеет значения тогда
     для войны,
     когда нервы солдатские
     напряжены.
     Оружие верное к глазу
     приставил,
     поправил прицел и пулю
     отправил!
     В полете она разберется
     умело -
     где пустяковая жизнь, где
     ратное дело?
     "Мочи" падлу наверняка -
     не жалей мертвому синяка.
     Тело врага потом зароют,
     волю победную успокоят!

     Censura morum (цензура нравов), нет слов, в стихах невысокого пошиба не
нашла  применения. Но они  написаны для  профи, для  диверсанта, а потому не
забывай предупреждения латинян:  "Cave  canem" - "Берегись  собаки"! Тогда в
Петербурге,  во  время нашей  прогулки, мы задержались у сфинксов  - женщины
отошли, обсуждая  какие-то  свои  дела,  - а Дмитрий  повернул  разговор  на
воспоминания о Сергееве-старшем. Вот  тогда Александр-младший  и сделал свое
литературное заявление, сильно поразившее  меня. Он не считал деда настоящим
поэтом, относил его к  "балагурам". Он приравнивал  его к "интеллектуальному
хулигану" с  комплексом разных  способностей,  которыми он  разбрасывался  с
широтою  "русской души". После его смерти,  тот дар  Божий был  раздроблен и
унаследован нами - его потомками, но не комплексно, а фрагментарно.
     Теперь наша задача заключалась в том, чтобы развить эти таланты, подняв
их   до   верхнего   уровня  человеческих   возможностей.  Так,  видимо,   и
осуществляется, по замыслу Бога, селекция качеств души и тела в определенной
генетической  цепочке.  Она   происходит  через   последовательности  этапов
интеграции  и дезинтеграции.  Сергеев-старший  слишком многое собрал в  себе
одном,  но  затем  распределил  все  это между  нами.  Саша  утверждал,  что
способности  даруются Богом или Дьяволом под исполнение определенной миссии,
поручаемой избраннику.
     Сергеев-старший, конечно, не был злым человеком, но обладал беспощадным
на выявление "голой правды" зрением. Он умел и любил наблюдать  за жизнью, с
благодарностью   воспринимал   импульсы  откровений,   которые  дарили   ему
окружающие.  Творческое  восприятие  и  воображение  дорабатывали  структуру
цельного образа, но первый  "выстрел" делали, конечно, сами люди, попадающие
в  поле  зрения творческой личности.  Тем питалась его проза и  незатейливая
поэзия.
     Безусловно,  как  и  всякий  мужчина, он  с  любопытством  и  восторгом
наблюдал за тем,  как некоторые дамочки с явной переоценкой своих достоинств
"спешили выпрыгнуть из собственных трусов" на глазах у восторженного народа.
Тут  он  ликовал,  спеша  запечатлеть  такой  "процесс".  Больше  всего  его
забавляло то, что кондовая тупость  человека проявлялась, главным образом, в
совершенной неспособности критически  оценивать свои недостатки. Откровенная
дура  имела  своеобразную  "защиту"  от  критики,  от  внутренней  и внешней
цензуры, что  усугубляло  ее примитивность.  Она же  не ведала,  над  чем ей
необходимо работать - она была уверена, что представляется окружающим "самим
совершенством! А над  ней в действительности откровенно потешались, славя ее
за спиной  колкостями и пародиями. Никто и ничего в глаза не говорил, потому
что это был бы "vox clamantis in deserto" - глас вопиющего в пустыне!
     Александр-младший,   видимо,   лучше  меня  и  Дмитрия   разбирался   в
"творческом  процессе",   а  потому   с   уверенностью  утверждал:  его  дед
ориентировался на "Инь" и  "Янь"  (на мужское и  женское),  заложенное в его
душу и плоть. Отсюда исходила "рисовка" образов - их сущности и формы. Через
такое сито он фильтровал сложный и простой жизненный выбор. Так он определял
достойную для  его  привязанности  женщину или верного  друга-мужчину.  Саша
привел для примера один стишок "старика-учителя", своего деда-балагура:
     Женское тело
     ужасно потело
     от ожиданий
     плотского дела!
     Ты же, соколик,
     муж-алкоголик,
     мечту разбиваешь,
     себя отвращаешь
     от вещего дела,
     от липкого тела,
     которое долго
     и верно "хотело"
     взяться рукою
     за прочное тело!

     Художественное  воплощение деда  по  смелости было близко к  тому,  что
выделывал   Генри  Миллер  с  героями  своих  романов.  Естественно,  что  в
рассуждениях мужчин "за женщину" всегда кроется казус,  творимый собственным
"Инь"  и "Янь". В дикой городской  и сельской природе женщина питается  иной
логикой. Но мужчине-писателю удобнее оперировать фантазиями своей внутренней
женщины.  Вот почему,  например, Миллер позволял  себе, может быть,  слишком
жестокие  скабрезности.  Он  вкладывал  в уста  героинь метафоричность своей
вымышленной женщины, воспитанной  на "панели" мужской  души:  "Мне  плевать,
сколько  женщин ты драл, я хочу,  чтобы  ты драл меня, драл спереди и сзади,
драл,  драл  и драл. Мне это  в  охотку, слышишь  ты?" Ну, и  совсем мужская
логика  выпирает из  таких афоризмов: "Я хочу, чтоб ты оторвал его, пусть он
останется  во  мне".  Все  женщины   по  Миллеру  -  а  я  подозреваю  и  по
Сергееву-старшему  - "в охотку" приближались по  темпераменту похотливости к
Великой и Неповторимой Мессалине - Королеве Проституции! Такие уж у их "Инь"
и  "Янь"  были  представления  о   темпераменте,  о   сексе,  о  животных  и
человеческих чувствах. Древние  латиняне говорили  со знанием дела: "Lassata
viris necdum satiata recessit  -  Ушла,  утомленная мужчинами, но все еще не
удовлетворенная". Этим  двум чудакам хотелось встретить именно такую женщину
для того, чтобы постичь  и удовольствие и  позор своих "Инь" и "Янь". Только
так и должны уживаться в мужчине, вместе - садизм, выставляющий свой жесткий
член от маскулинности, от Дьявольщины, и мазохизм, протягивающий нежную руку
к "горлу" мужской эротики, вдохновленный Божьим Словом о любви к ближнему.
     Однако Саша утверждал, что Сергеев-старший,  разделяя  по  главной сути
взгляды Генри Миллера, все  же оставался индивидуумом и  творческих  копий с
него  не  писал. Он  был уникален хотя бы потому,  что  мало людей с особым,
высоким врачебным откровением  (уровня доктора  медицинских наук) бралось за
художественное воплощение очень специфического научного поиска. А только так
и  надо  понимать  творчество  Сергеева-старшего: он  же всегда  и  во  всем
оставался экспериментатором. Конечно,  врачей-литераторов было много  (можно
вспомнить для примера Антошу Чехонте!), но то все были неучи в медицине,  не
владевшие  культурой  научного  поиска.  Они  через "черный  ход" литературы
убегали из своей, как принято  теперь говорить,  основной  профессии, потому
что были случайными  людьми  в  ней. Саша считал, что  сам Бог  или  Дьявол,
находя себе  адептов среди землян,  поручали  им определенную миссию "вещего
слова".  Писатель  должен уметь слушать голос  своего Властелина, записывать
его  слова,  не  внося  отсебятины,  скрупулезно  претворяя  в  жизнь логику
"Верховного  Цензора"!  Итак:  "Vivat  academia,  vivant  professores"  - Да
здравствует университет, да здравствуют профессора"!
     Мое воображение повело в сторону путаных генетических тропинок: я вдруг
вспомнил о  нескольких своих предках, о которых мне было известно кое-что по
запискам, оставленным отцом  в богатом литературном  архиве. Бабка по отцу в
первом браке была за морским  офицеров  царского флота  - Сергеем Голинским,
служившим  на  Балтике, в 14-м экипаже.  Его  старший брат - Павел Голинский
служил  сперва в Ревельском полуэкипаже, затем был  произведен из мичманов в
лейтенанты  и  проходил  службу последовательно в 18-ом,  17-ом  и Сибирском
экипажах. Оба  брата  были артиллеристами. Сергей  Галинский  какое-то время
сотрудничал  с  изобретателем   радио  знаменитым  Александром  Степановичем
Поповым, когда тот с 1883 по 1901 годы преподавал в Минном офицерском классе
в Кронштадте. Но с этой биологической полочки  моему отцу  не достались гены
морских  офицеров,  ибо рожден  он  был  уже  во  втором  браке его  матушки
Александры с  инженером  завода,  выпускавшего телефоны  и  радиоаппаратуру.
Однако смычка с радио все же оставалась. Вся семья жила сперва в Кронштадте,
а потом на  Васильевском острове в Санкт-Петербурге. Но ведь бабка  моя была
дочерью  морского офицера - хотим мы  этого или  не хотим,  но специфическая
психологическая аура действовала на меня и впрямую и косвенно.
     Новый  генетический  подзатыльник  пришелся  на  мою  буйную  головушку
рикошетом еще  на одном витке  родословной:  уже после переворота 17-го года
дядей  моего  отца  оказался  довольно  известный  советский  адмирал  Павел
Сергеевич Абанькин.  Меня озадачивало, прежде всего, переплетение  имен этих
трех моих предков - везде фигурировали единые позывные - Сергей и Павел. А у
Бога ничего попусту не происходит! Известно ведь каждому еще из Евангелия от
Иоанна: "Вначале было Слово,  и Слово было у Бога,  и  Слово было Бог".  Эта
формула   -   всего   лишь   свидетельство    единой   поведенческой   ауры,
распространенной на  мою семью, на меня лично. Сомнений в том  нет  никаких!
"За  то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал
имя Мое" (Псалом 90: 14).
     Еще одно  прорицание - единое покровительство Петербургского Оракула. К
примеру, Глеб Евгеньевич Котельников (1872-1944) родился в Санкт-Петербурге,
затем семья  переехала в Полтаву. Но в 1910 году, уже уйдя в запас из Армии,
Котельников   возвращается    под   покровительствующий   "зонтик"   Оракула
Петербургского, работает здесь профессиональным актером. Но Бог сподобил его
и,  став свидетелем гибели  авиатора Л.М.Мациевича,  он создает свой зонтик,
называемый теперь парашютом,  запатентованный 3 января 1912 года во Франции.
В Петербурге Котельников долгое время жил на 14 линии Васильевского  острова
в доме 31-33.
     Адмирал Абанькин происходил из Донских  казаков,  родился он 5 сентября
1902 года в селе  Лочково Рязанской  области, умер  15 августа  1965  года в
Ленинграде. Как не странно, становление  его морское крепко-накрепко связано
с  Санкт-Петербургом (Ленинградом),  где он учился и закончил  в  1927  году
Военно-морское училище  имени  М.В.Фрунзе  и Военно-морскую академию в  1937
году. Но  прежде он низко поклонился далекому  Северному сиянию.  В возрасте
восемнадцати лет  Абанькина включают в состав  Ямальской полярной экспедиции
по изысканию возможности соединения Обской  губы с  Байдарацкой губой  через
полуостров  Ямал в его  средней  части  по озерам и рекам,  впадающим в ту и
другую губу. Кстати, выбрал его кандидатуру Микоян, бывший тогда  секретарем
крайкома на юге республики. И  выволок он его на свет Божий, как молодого, а
значит здорового в политическом и медицинском плане коммуниста, обучающегося
еще  к  тому  же  морским  наукам  на втором  курсе Ростовского  мореходного
училища.  Уже по  этой причине нельзя считать  действия  большевиков  сплошь
неразумными, непрагматичными. Прорытие канала через Ямал могло дать заметное
продление  навигации   по  Северному   пути.  Такой   проект  выдвинули  еще
специалисты   гидрографы   в   царские  времена,   приложил   к  нему   руку
Ю.М.Шокальский  -  известный  ученый  географ,  исследователь  Севера.   Его
"Справочной книжкой для путешественника", вышедшей в свет из под пера группы
авторов, будут пользоваться и члены памятной экспедиции.
     Значение освоения  Севера было настолько  важным делом для  республики,
зажатой  в тиски  военной  блокады,  что  сам  Ленин  пристально  следил  за
организацией экспедиций. Удостоился и молодой комиссар  зимовья  -  Абанькин
П.С. беседой с вождем  мирового пролетариата.  Ленин для начала устроил  ему
разнос  за  то,  что  комиссар  не  изучил  досконально личные  дела  членов
экспедиции - "сплошь  царских ученых". Поостыв несколько (головные  боли уже
начали  мучить  вождя  -  болезнь,  а  за  ней  и смерть, скреблись  в двери
Кремлевского кабинета!), Ленин дал четкие указания, как  организовывать дело
и   кого   в  первую   очередь   расстреливать,   окажись  поблизости  банды
белогвардейцев, прячущиеся в Северных поселениях, в тундре. Слава Богу,  что
не пришлось 18-летнему парню поганить душу расстрелами.
     Потом, уже  под финал  жизни,  когда  звезда  его  карьеры основательно
закатилась, - полный адмирал после  напряженной работы  в должности  первого
заместителя Министра  Военно-морского  флота  СССР был опущен до  начальника
Управления  гидрографии   -  Абанькин  напишет  статью  о  Ю.М.Шокальском  в
Географическом сборнике  (Х11  номер за 1957 год), в которой,  безусловно, с
трепетом в сердце немного вспомнит о годах молодых. Однако память  в большей
мере будет тянуть  адмирала к летописи  о  работе  иного масштаба,  накала и
напряжения  - к  работе  в течение  семи  лет  в  Наркомате  ВМФ.  Этот этап
ответственной службы проходил для него  намного интереснее и в  большей мере
соответствовал его  истинным способностям и знаниям.  Тогда трудился  он под
руководством  министра  Военно-морского  флота СССР, Героя Советского Союза,
адмирала Ивана  Степановича Юмашева, с которым был  связан прочной  и доброй
дружбой еще по службе Тихоокеанского флоте.
     На Дальнем Востоке Абанькин в звании контр-адмирала командовал Амурской
военной  флотилией  в  трудные  предвоенные   годы,  когда  было  необходимо
создавать ответственное боевое подразделение, преграждавшее дорогу аппетитам
японцев.  Во время войны  молодому  адмиралу  придется  командовать Онежской
военной  флотилией,  где решались уже исключительно  боевые,  наступательные
задачи  в  тесном   взаимодействии   с  сухопутными  войсками.  Здесь  будет
осуществлено много интересных операций, об одной из них Сергееву рассказывал
капитан  первого ранга Р.Митурич,  командовавший тогда канонерской лодкой No
11 - речь шла  о лихих делах по прорыву сильно укрепленной обороны  финнов в
районе Важерокса во взаимодействии с 368-й стрелковой дивизией 7-й отдельной
армии.
     Адмиралу Абанькину  был свойственен академизм, его даже иногда называли
адмирал-инженер, потому что любое  свое командное  решение  он  соотносил  с
тщательным расчетом  сил и средств. Такие  качества,  наверное, определялись
его личностными качествами -  например,  способностью к напряженной  учебе и
творческому  осмыслению  преподаваемых  дисциплин,  уроков жизни, боевого  и
управленческого  опыта. Недаром училище  Фрунзе и  академию  он  закончил на
"отлично", за  что  был  награжден именным  кортиком офицера  и командирским
биноклем.  Эти  качества  помогали ему  успешно решать  задачи  кропотливого
обучения личного состава морской  науке, выполнения огромной организаторской
работы Амурской и Онежской флотилий, обеспечившей им высокую боеготовность в
ответственные периоды.
     Те  же  качества  пригодились  и  на  посту  начальника  Военно-морской
академии  им.  К.Е.Ворошилова.  Но  плодами  его  трудов  в  известной  мере
пользовались  его  последователи,  сменившие адмирала на  командных  постах.
Командующие Амурской и Онежской флотилий стали Героями Советского Союза, и в
том была заслуга и  прежнего командира. Абанькина же очень  скоро забрали на
работу в  Наркомат военно-морского  флота.  У  молодого адмирала  были  свои
протеже -  начальник Генерального штаба ВМФ, Адмирал флота, Герой Советского
Союза,  член корреспондент Академии Наук Иван  Степанович  Исаков, оценивший
таланты  молодого адмирала.  Благосклонен к нему был и Нарком ВМФ  - Адмирал
флота Николай Герасимович Кузнецов. Правда, звания Героев Советского Союза и
большие звезды на погоны придут к ним позднее -  после войны. Но у Кузнецова
будут взлеты  и падения  такого масштаба,  от которого  у обычной, заурядной
личности отлетела  бы  напрочь голова. У Абанькина с  Кузнецовым пересеклись
пути еще в Училище имени Фрунзе: только  Кузнецов  был курсантом  последнего
курса  и командовал взводом, в котором служил Абанькин, но  это не мешало им
строить добрые отношения,  тем более, что Абанькин был бессменным секретарем
партийной организации факультета.
     Сам   Павел  Сергеевич  с  огромной  долей   юмора  рассказывал  своему
племяннику Сергееву,  как  он  явился после экспедиции на  Ямал поступать  в
Морскую  академию   по  рекомендации  Краевого  Комитета  партии.  Комиссар,
"опаленный студеными северными ветрами", приехал помогать военному ведомству
решать  государственные   задачи   подготовки  командиров,   преданных  делу
большевистской партии.  Примерно с такими откровениями  неотесанный  болван,
имеющий  за  плечами   церковно-приходскую  школу,   да  два  курса  средней
Ростовской   мореходки,  явился   к   кастовому  адмиралу   царского  флота,
перековавшемуся  в  годы  Гражданской  войны  и  командовавшему  в  то время
Военно-морской  академией.  Адмирал  не  упал  в  обморок  от  пролетарского
нахальства даже тогда, когда комиссар  присел на край  его  рабочего стола и
раскурил трубку, но задал только один вопрос - "Какое военно-морское училище
комиссар до  того закончил  и  каким кораблем  командовал"? Финал беседы был
прост -  комиссару, преданному партии большевиков,  было  предложено  прежде
попытать  счастье в поступлении в  Военно-морское училище, а уж потом, через
десяток - другой лет, приходить в академию.
     Бог благоволил комиссару, хотя тот и был заряжен  красной дьявольщиной:
через   подготовительные   курсы,   куда   с   большим   напрягом   попадали
большевистские  выскочки  тех лет,  он оперился  -  затем  с  блеском прошел
обучение  на морского офицера. Годы учебы в Ленинграде много дали выходцу из
ростовских казаков,  смело игравших в морские игрушки там у себя - на Дону и
Черном  море. Будучи  уже курсантом первого основного курса Павел  Сергеевич
сумел  прихватить  толику  знаний  вольнослушателем   Первого   медицинского
института. К  медицине лицом его повернула судьба еще  в период комиссарских
будней в Ямайской  экспедиции. Местные народы верили в русского  человека, и
тем более в комиссара, как  в верховного шамана. Однажды  ночью его разбудил
вопль аборигена, примчавшегося из тундры на оленьей упряжке за  комиссаром -
в стойбище трудно рожала его жена. Комиссар оказывается по его представлению
был единственным  человеком, который мог  и  должен  был  спасти страдалицу.
Пришлось ехать!
     Истошные  крики  женщины  во время  родов  выдерживает даже  не  каждый
профессионал, врач, но в данном случае отступать было нельзя. Комиссар - это
последняя инстанция, а дальше  путь  шел только  к  Богу! Восемнадцатилетний
неуч с пламенем  большевика в  груди нашел правильное решение: стойбище было
мобилизовано на решение  сложной  задачи -  одни накаливали  камни в костре,
другие таскали воду  и заполняли ею большую бочку,  затем раскаленные  камни
погрузили  в  воду  и таким образом довели  ее  до приятного тепла. Роженица
взирала  на  подготовительные  манипуляции  с  нескрываемым  ужасом,  но  ни
комиссара, ни мужа нельзя было ослушаться. Женщину погрузили в теплую воду -
может быть, она  впервые  в  жизни помылась и обеззаразила  кожные  покровы,
расширились сосуды, успокоилась вегетатика. Процедура принесла поразительный
эффект:  роды прошли благополучно, малыш  остался жив, получив в награду имя
комиссара  - Павел. Слава  о великом  лекаре  распространилась  моментально:
местные женщины  стали считать за великую честь рожать под предводительством
комиссара Павла.  Часть женщин  и девушек,  естественно,  с согласия мужей и
родителей, копила желание и забеременеть от комиссара, но эта страница жизни
на севере осталась за семью печатями.  Даже своему племяннику Сергееву Павел
Сергеевич не исповедовался на счет амурных дел.
     Я прервал свои  воспоминания, поскольку меня остановила простая  мысль:
отец говорил мне, что у Павла Сергеевича была жена из ростовских казачек, но
она утонула, купаясь в Дону, погубив  и дитя, которое носила под сердцем уже
восьмой месяц. Наверное такая  психологическая травма оставила свой след - в
дальнейшем он вовсе не  захочет иметь детей,  но с  большим вниманием  будет
относиться к своим племянникам,  выделяя среди них почему-то моего  будущего
отца. Но  развитие загадки заключалась в том,  что и Сергеева-старшего  тоже
примет  в свои объятия водная  стихия, только не Дон-злюка,  а могучий Тихий
океан!
     Павел Сергеевич прослушал  два  курса  наук  в медицинском институте, и
Сергеев  отмечал, что знания его по  анатомии даже через двадцать лет  будут
достаточно прочными для  любителя,  а не профессионала, разумеется.  Но даже
первичными знаниями он умел пользоваться по назначению и, со слов отца, спас
его  от  верной  гибели  от  туберкулеза   в  детском   возрасте.  Бесспорно
справедливы слова Святого Иоанна Богослова: "Блаженны те,  которые соблюдают
заповеди Его, чтобы иметь им право на дерево жизни и войти в город воротами.
А вне - псы и чародеи, и любодеи и убийцы, и идолослужители и всякий любящий
и делающий неправду" (Откровение 22: 14-15).
     Первым  местом  его службы был линкор  "Червона Украина",  где  молодой
лейтенант  командовал одной  из башен  главного калибра.  Но  развлечения со
стрельбами  из главного калибра продлились недолго -  помешал Нарком обороны
К.Е.Ворошилов. Он  издал приказ, обязывающий собирать всех молодых, здоровых
офицеров под знамена создаваемой морской авиации. Абанькину и здесь помогали
недюжинный характер  и  отменные  умственные  способности - скоро  он станет
военкомом  Военно-морского  авиационного  училища,  что  равнялось  примерно
званию генерал-майора.
     Однако  море  звало,  и воспользовавшись товарищескими  связями военком
авиационного  училища  в виде исключения  получает  возможность поступить  в
Военно-морскую академию, которую заканчивает с отличием в 1937 году, правда,
при этом титулярные ранги оказались сниженными  до капитана третьего  ранга.
Но уже  в  1939  году он  становится  членом Военного  совета Тихоокеанского
флота, которым командует адмирал И.С.Юмашев...
     Но стоп, воспоминания! Вдруг мое внимание приковал подозрительный шум -
словно  кто-то  пытался  продраться  через  заросли  и  изучить нашу  тайную
стоянку. Шумы борьбы с растительностью надвигались слева. На всякий случай я
перезарядил  и  проверил винчестер, словно специально оставленный на крайний
случай  в  каюте  разумным  человеком,  привыкшим  к  двойной  подстраховке.
Безусловно, в  наших  интересах  было бы  обойтись  без канонады,  но всякое
бывает - порой обстоятельства  навязывают  "решительные  действия".  Капитан
тоже приподнял  голову  -  оказывается, у  него  был  сон  профессионального
охотника-волка. Из кустов дружной стаей выпорхнули огромные туканы и большие
гокко - это они пытались поживиться отходами нашей  стоянки, но, может быть,
как раз гробовая тишина, наша затаенность их испугала, и мудрые птицы решили
улететь по добру -  по здорову. Через некоторое время шум повторился, но был
он белее нежным: по специфическим звукам, почти  одновременно с капитаном, я
распознал  вторжение ошейникового пекари. Он кому-то с большим удовольствием
подавал специфические кабаньи сигналы. Видимо, на бережок явилась влюбленная
парочка  местных кабанов, а может быть и  обширное поросячье  семейство. Вот
кто, оказывается спугнул  любопытных птиц.  Но мог нарушить тишину и  другой
хищник  - прекрасный ягуарунди, местные  его называют эйра, а  по  латыни он
обзывается Felis yaguarundi. Итак,  тревога  оказалась ложной,  и напряжение
спало... Можно было вновь окунуться в воспоминания.
     В Санкт-Петербурге в архиве Сергеева-старшего я нашел много  записок об
адмирале:   вездесущий   племянник  словно   пытался   быстрее  и   побольше
зафиксировать воспоминаний своего  славного  родственника  о тех  временах и
нравах. Он  понимал,  что общественная память не  всех  награждает долгой  и
прочной лаской. Его  и  меня сильно озадачивал тот восторг,  с котором  даже
серьезные  специалисты муссируют  тему - "роль  Н.Г.Кузнецова  в становлении
отечественного   флота".  Слов  нет,  Николай  Герасимович  был  незаурядной
личностью,  но не  в одиночку же он  собирал флот,  а тем более, насыщал его
современными  кораблями,  оружием.  В  таком  сложном  процессе  действовали
"винтики"  и "шпунтики", да, пожалуй,  и "мощные шестеренки", без которых не
было бы  положительного  результата. Такое  же  отношение должно  быть  и  к
ошибкам и просчетам этой замечательной личности.
     Лично мне, еще в  годы  обучения в  различных  школах морской пехоты, а
затем  при освоении специальности боевого пловца, все  уши прожужжали о том,
как классно - комар носа не подточит -  грохнули итальянцы в 1955 году прямо
на  главном  рейде  Севастополя,   линкор  "Новороссийск".  Это  была  месть
итальянских  боевых пловцов  русским  за  победу  во Второй мировой войне  -
итальянцы не  хотели, чтобы их бывший  линкор достался большевикам. Командир
итальянских боевых  пловцов  князь  Боргезе поклялся  исполнить месть, и  он
справился с задачей. Самое страшное, что действия нашего командования, в том
числе,  и  героического  наркома  Н.Г.Кузнецова,  были  до  отвратительности
бездарными. Вместо того,  чтобы  дать полный вперед  и высадить  корабль  на
мель, тем  самым спасти сотни молодых жизней, большие командиры теряли время
и дождались того момента, когда судно совершило переворот оверкиль. Выполняя
бездарные  команды,  матросы стояли  по  боевым  постам,  задраив переборки.
Долгое время раздавалось перестукивание людей, заживо погребенных под водой.
Это было позором флоту  России - подтверждением самомнения и организационной
бездарности крупных  морских начальников,  во  главе  которых  стоял адмирал
флота, Герой  Советского  союза  Кузнецов.  Теперь уже  Н.С.Хрущев снимал  с
должности  Кузнецова. Сталин,  без сомненья, выбрал бы иную меру наказания -
расстрел,  причем, массовый!  А  так прославленный  нарком был разжалован до
вице-адмирала.
     Весной 1956  года Министр обороны  маршал Г.К.Жуков (тогда Министерство
военно-морского  флота  было  упразднено и соответствующие  службы  вошли  в
состав Министерства обороны  на правах Главного управления ВМФ) издал приказ
об организации специальных сил  военно-морского флота, способных бороться  с
диверсантами-подводниками и выполнять  самостоятельно диверсионные задачи во
вражеском  тылу.  Но  до таких  решений мог, обязан  был, додуматься главком
военно-морского флота и самостоятельно.
     Я вспоминал ряд  художественных  зарисовок тех лет, в которых  мой отец
вполне  доходчиво  описывал  жизнь  больших  начальников.  Он был  очевидцем
служебных  и душевных терзаний некоторых из  них.  Я  раскопал  в  памяти  и
обобщающие замечания на  сей счет.  Страсть  к препарированию  тела  событий
реализовывалась с помощью чувственного восприятия наблюдателя, а последующее
восстановление  целостности  образа происходящего наверное  осуществлялось в
большей мере за счет воображения. Вот вам и экзистенциализм чистейшей воды -
использование  двух его  ипостасей.  Но  в  обоих  случаях все  же  работало
интуитивное  мышление, загруженное  личностными  особенностями  наблюдателя,
причем, полет мысли, скорее  всего, был сродни методу Фридриха Ницше, нежели
Гуссерля  или Сартра. Но действовали и  их замечания  относительно того, что
образы всегда лишь суть копии - более или менее точные дубликаты явлений, но
не сами явления в чистом виде.
     Мой  отец,  скорее,  выступал в  таких  делах  в  роли слишком заумного
патологоанатома,  терзающего  большим  и  малым  хирургическим  ножом  плоть
покойника  ради  установления,  так называемого,  объективного  диагноза. Но
диагноз-то,  даже  посмертный,  даже на секционным столе и в гистологическом
срезе,  -  лишь "дубликат"  внешней  стороны дела. Слабость проникновения  в
Божественное   становится   наиболее   очевидной   тогда,   пожалуй,   когда
патологоанатом,   насладившись  экзекуцией  тела  покойного,  зашивает   его
наглухо, предварительно  побросав в алчущую подобия грудную клетку и брюшную
полость "истерзанный ливер". Упакованный саквояж содержит только былое, а не
настоящее  и, тем  более, не  будущее  -  все это так далеко  от  абсолютной
истины! Душа же  уже отправилась в далекое путешествие, плоть будет  дотошно
усваиваться червями и микробами, а  затем трансформироваться в новые  тела -
животных и человеков!
     Но  вернемся,  однако,  к  нашим  баранам:  трех  адмиралов  пристально
рассматривал  мой  отец.  Первый  -  легендарный   Н.Г.Кузнецов:   "успешно"
командовал  соединением испанских повстанцев, но  все восстание провалилось!
Командовал Черноморским и Тихоокеанским флотами, но лично не участвовал ни в
каких  сражениях.  Это вам  не  адмирал Ушаков,  добывавший  победы, стоя на
мостике  под  градом  пуль, картечи  и  крупных  ядер.  Это  не  легендарный
подводник Александр Иванович Маринеско, которого Гитлер возвел в ранг своего
личного  врага и  врага всей нации  после того,  как  строптивый  для своего
начальства подводник уложил на дно Балтийского моря чванливого "Вильгельма".
За одно с кораблем нашли здесь себе могилу многие асы германского подводного
флота. Только одной такой  удачной торпедной атакой Маринеско вывел из строя
десятки подводных лодок,  выбив  из боевых рубок  этих  грозных акул  лучших
командиров. Тем не менее, Главком родного флота не сумел защитить от нападок
истинного  героя-подводника. Он отдал  его на  растерзания  замполитам  ВМФ.
Николай Герасимович Кузнецов  получил "горячие  аплодисменты" и звезду Героя
при жизни,  а  А.И.Маринеско  только  после  смерти!  Последние  годы  жизни
знаменитого подводника  были  адом,  насыщенном нищетой и несправедливостью.
Главком  же,  даже  будучи  в глубокой  опале, все  же не был  лишен  самого
необходимого для сносной жизни.
     Снимая первый раз Кузнецова с должности Министра Военно-морского флота,
Сталин  в  большей  мере  руководствовался  желанием  задать обычную  трепку
слишком загордившемуся  красавцу адмиралу, который, по мнению  вождя,  забыл
кто  здесь "пахан", а  кто  "мальчишка", "шестерка". А он действительно  был
красавец, игравший под аристократа, он даже стал успешно изучать французский
язык, что  добавляло  адмиралу  шарма.  А  Сталин был маленьким,  тщедушным,
конопатым упырем, плохо говорившим даже по-русски. Как же не отыграться хотя
бы в  малом  -  Сталин  должен  был остаться Сталиным  -  вождем, отцом всех
народов, спасителем! Да, кроме того, приспело слияние морского и сухопутного
ведомств, а  Кузнецов  сопротивлялся, бурчал, надувал  эффектные губы - надо
поставить на место "флотоводца"!
     После смерти Сталина, уже будучи главкомом ВМФ Н.Г.Кузнецов по старинке
будет отыгрывать роль  аристократа, а не флотоводца -  его  будет  тянуть на
"скользкий  паркет", а  не на шаткую  палубу  кораблей. К сожалению, в таких
условиях  быстро  пропадает качества  бойца,  хищника, морского пирата,  как
Маринеско,  Ушаков,  Нахимов,  Нельсон. Вот  тогда  и  начинается разложение
боевого  стратегического  и  тактического  мышления,  но  появляется  талант
приспособленца-царедворца.   Начинают  отметаться  талантливые  личности   и
перспективные идеи.  Пропускается  мимо ушей  информация разведки  о быстром
развитии за рубежом специальных подразделений, маленьких субмарин, способных
эффективно  топить  зазнавшихся  акул.  Тогда и возникает неожиданный  взрыв
флагманского линейного корабля прямо на глазах у раскрывшей от изумления рот
Отчизны, да у злорадствующего потенциального противника.
     Мой  отец  делал  неожиданный  вывод:  Флотоводец  должен  быть  боевым
командиром,  а   не  зазнавшимся  царедворцем;   личностью,   находящейся  в
безусловных ладах  с  Оракулом Отечества,  если  уж  не  с самим Богом;  его
невестой и женой должна быть "жажда и привычка победы".
     Иван  Степанович  Юмашев имел  грузинские корни и судьбу успешного юнги
еще  царского  флота,  сумевшего  за  счет природного  дара  достичь  уровня
Командующего Тихоокеанским флотом. Естественно, его выдвижению помогли тоько
революционные  преобразования,  да  еще  та чистка,  которую устроил военным
кадрам большевик Иосиф. Большинство  времени он проводил на боевом посту, на
корабельном  мостике,   норовившем  выскользнуть  из-под   ног  под  ударами
штормовой стихии.  От  боевого одиночества  и штормового холода он отмазывал
себя  коньяком, но при этом продолжал  верно нести службу  на  море, а не на
паркетах.
     Я пытался прочувствовать личность этого человека уже после его смерти -
долго  рассматривая   бюст  адмирала,   воздвигнутый  над  его  могилой   на
Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге. Мощное, мясистое лицо  (при жизни
Иван  Степанович  весил  более ста двадцати  пяти  килограмм, с ним  пытался
соревноваться Абанькин - но  ему удавалось  дотягивать  только до  ста  пяти
килограмов), чуть приопущенное лицо со взглядом, направленным, скорее всего,
себе под ноги  (вещая задумка  скульптора!), тугой стоячий воротник  мундира
старого образца  и Звезда Героя Советского  Союза,  расположенная  на  груди
очень  близко  к  шее,  -  это  была  поведенческая  метафора,  втиснутая  в
скульптурную эпитафию, оставленную на память потомкам. Да он всегда выглядел
атлантом, подпирающим тяжелый портал государственного здания. Но его  участь
-  быть  снаружи этого  здания,  охранять  его Тихоокеанские  границы,  а не
мельтешить на кремлевских банкетах, не участвовать в дворцовых интригах, для
которых  необходимо  знание  французского  языка  и умение подстилать "шкуру
убитого  льва" под  ноги  своего покровителя с сочной,  но  глупой  кличкой,
скажем, Молотов!  Адмирал  должен плавать  на кораблях,  защищая свою Родину
грудью.  А содержимое  грудной  клетки при этом можно защищать  от  простуды
коньяком или ромом - это  уже никого  не  касается! Но:  "Homo proponit, sed
Deus disponit -  Человек предполагает, а Бог  располагает". Белых  и черных,
красных и зеленых,  правых  и неправых месила  стихия, тасовала, выдвигала и
задвигала. Такова была воля Божья!
     Дядя  рассказывал, что  ему приходилась довольно долго катать  Министра
ВМФ вокруг Кремля, при открытом окне автомобиля для того, чтобы хоть  как-то
выветрить дурман алкоголя, сковывающий разум  адмирала  из народа,  которому
надлежало докладывать ЦК Партии о военном строительстве. Когда Сталин снимал
его с высокого поста, то так и сказал: "Извини,  адмирал, ты  хоть и грузин,
хоть и друг мне, но я должен тебя снять!" Адмирал и  не думал сопротивляться
- хотя он не ведал, что существует "Lex talionis - Закон равного возмездия",
оставалась  надежда  на новое прикосновение к родной  стихии -  появится под
ногами капитанский  мостик, нагрянет шторм, риск.  Но  то была ностальгия по
прошлому  -  командующий флотом  должен идти в  ногу со временем.  Юность не
возвращается!  И.С.Юмашева  перевели в  Ленинград на  почетную  должность  -
начальник Военно-морской академии имени К.Е.Ворошилова.
     Оторвал  меня  от посторонних мыслей  отдаленный,  чуть слышный  звук -
свидетельство   риска!  Звук  приближался,  над   зарослями  заворчал  мотор
вертолета -  но вертолет не  завис и не  спикировал. Он показал  свое  брюхо
совсем низко над зарослями: вертолет был военный, и совершала  боевая машина
облет почему-то именно этого района. Что это значило? Могло быть совпадение,
мог быть  прицельный поиск, возможна  подстраховка "своих"? Голову  поднял и
насторожился  мой  капитан  - его тоже  беспокоил прилет "вертушки". Здорово
будет, если сейчас начнется десантирование группы захвата!
     Но  ничего страшного не произошло: вертолет так же  неожиданно и быстро
скрылся,  как  и  прилетел.  "Береженого  -  Бог  бережет!"  Наш  катер  был
основательно   запрятан  под   нависающими  кустами  и   другой  тропической
растительностью - мы вели жизнь мудрого змея. Мозг вытолкнул пинками под зад
из темниц  памяти  еще один  латинский афоризм, очень  подходящий к  данному
моменту:  "In  pace  leones? in proelio  cervi  - Во  время  мира -  львы, в
сражении - олени".
     Я мог продолжить свои размышления, с ними время бежало гораздо быстрее,
а до кромешной  южной ночной тьмы оставалось уже и не так долго... На чем же
я  остановился?..  Ах,  да,  вспомнил...  Адмирал  Юмашев обладал  идеальной
способностью выбирать верных помощников, не по делам питейным, не в качестве
собутыльников,  а  по основным, воинским,  обязанностям.  Адмирала Абанькина
Павла Сергеевича он хорошо знал еще по Тихоокеанскому флоту. Знал, что Павел
- это кифа, камень, на который можно громоздить  любую нагрузку.  Вот почему
он назначил  его своим  первым  заместителем, и тот  волок  тяжелейшую  ношу
стоически - он отвечал и за кораблестроение и за вооружение и еще за многое,
что  потом  стали  тянуть восемь заместителей Главкома. Абанькин был намного
моложе Юмашева,  а потому работоспособнее, и,  самое главное, он представлял
собой  уже  иную  генерацию  военных - более образованных. К  нему подходили
мудрые слова: "Mutantur  tempora et nos mutamur in illis - Меняются времена,
и мы  меняемся вместе с ними". Именно в эти послевоенные годы,  когда страна
несколько оклемалась от  разрухи были заложены  перспективные типы кораблей,
разработано,  опробовано  и  поставлено  на поток  перспективное вооружение.
Задел  был  основательным,  но  результатов  плеяда  работников  того  этапа
руководства флотом, не успела дождаться - грянули новые кадровые передвижки.
     Сняв  Юмашева,   Сталин  вернул  на   прежнее   место   Кузнецова  -  с
психологической  точки  зрения, это была  ошибка.  Но  сатрапа  судит только
время, эпоха,  а не  отдельные человеки.  Любая  власть - от Бога, только  в
одних случаях, она  во славу человеку,  а в других  - ему на горе. Кузнецов,
при всех  его  достоинствах, был "подранком", человеком, участь  которого  -
теперь весь остаток жизни переживать невроз "крушения". А во времена Сталина
"крушение карьеры"  ассоциировало  с  понятием  "физической  смерти". Боязнь
повторения  краха  делает человека трусом, превращает его в  приспособленца.
Кузнецов начал сводить счеты с "личными врагами": убирались те,  кто, по его
искаженному  мнению,  отступились от корпоративных связей,  и тащить под бок
команду  верных  холуев.  Известно:  "Parva leves  capiunt animos  -  Мелочи
прельщают  легкомысленных".  Трусость ведет  прямы  путями к  легкомыслию  и
авантюрам.  Когда  на рейде в Севастополе грохнули линкор, то оказалось, что
не было выставлено  заграждение, не  обеспечено  достойное охранение гавани,
где  толпились боевые  корабли, напичканные грозным  оружием и боеприпасами.
Хорошо, что  итальянские лягушки  решили отомстить только за  интернирование
своего  флагмана  -  они имели  возможность  заварить  страшно крутую  кашу,
угробить бессчетное число жизней моряков.
     Когда  первый  раз  Сталин  надумал "учить"  Кузнецова,  то он приказал
судить его офицерским судом за допущенные просчеты:  председателем того суда
был назначен Маршал,  Герой Советского  Союза  Леонид  Александрович Говоров
(1897-1955),  а   в  качестве  обвинителя  пришлось  выступать  и  секретарю
парторганизации наркомата адмиралу П.С.Абанькину.  Отказаться  от выполнения
поручения Сталина никто не мог, да этого и не надо было делать. Главное, как
представлял любой  разумный  человек, было говорить  правду, а  уж с участью
своей каждый  мужественный царедворец должен  мириться  самостоятельно,  без
рефлексии и обид,  не впадая в невротические реакции. Последнее у  Кузнецова
не  получилось:  можно считать, что  Сталин  был  талантливым  психологом  и
вовремя  заметил  потребность  в использовании  лечебной аверсивной терапии,
только  распорядился  он  ею  на  свой  азиатский  манер.  Однако:  "Не имея
гербовой, пишем на меловой"!
     Кузнецов своей "больной корпоративностью" одним махом угробил достойную
"команду"  - ближайших заместителей,  отвечавших  за вопросы вооружения. Они
тащили с ним и под его командованием ответственность за соблюдение воинского
долга:  всей честной компании  инкриминирован бездарный  обмен  секретами  с
англичанами. Ошибки могут быть у всех, но надо уметь их  признавать и, самое
главное, не считать себя светее папы римского.  Надо служить Родине, делу, а
не  своим амбициям. Любой развитый  психоневролог  скажет по такому поводу -
государственных мужей  подвела эпилептоидность,  незаметно соскользнувшая  к
очевидному  тормозному,  избирательному   и  локальному  очагу   возбуждения
интеллекта.   Личная   трагедия   группы   адмиралов   была   подтверждением
справедливости святой  истины: "Любящий душу  свою погубит ее; а ненавидящий
душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную" ( От Иоанна 12: 25).
     Так адмирал Абанькин оказался снова в Ленинграде в должности начальника
управления гидрографии ВМФ. Он не тосковал по карьере, но молодого адмирала,
безусловно, томило относительное безделье, ибо после былых нагрузок нынешняя
работа   казалась  ему  игрушкой.   Когда   же   Кузнецов   продолжил   свой
компенсационный  прессинг, Абанькин в  возрасте пятидесяти восьми  лет  и  в
звании полного адмирала ушел в отставку.  Он часто  говорил,  что его ошибка
заключалась в том,  что он  слишком спешил быть полезным флоту, а  надо было
немного  думать  и о  превратностях судьбы. Адмирал сожалел, что  вовремя не
защитил  диссертацию и  тем не обеспечил себе  возможность  на старости  лет
преподавать военные дисциплины в Академии.
     Сергеев-старший хорошо запомнил назидания близкого ему по духу человека
- в течение всей жизни он свято руководствовался принципом - каждый свой шаг
в   профессиональном   восхождении   подкреплять   не   только   позитивными
практическими  делами,  приносящими общую  пользу,  но и  успехами  научного
плана. Потому-то он так рано и стал доктором наук. Умер адмирал П.С.Абанькин
рано  -  в  возрасте  63-х  лет  -  скорее  всего,  от  ощущения  пустоты  и
вынужденного безделья, от созерцания  того  бардака, какой стал твориться на
флоте. Но впрямую его добил острый сердечный приступ, возникший неожиданно в
машине, по пути с дачи в Ленинград. Патологоанатомы разыскали в его миокарде
следы нескольких микроинфарктов, как  раз той давности,  которая приходилась
на период его работы в наркомате ВМФ.
     Такие люди были иной закалки - они  по-другому взирали на  земные дела,
по-своему  оценивали радость  и  горе, счастье  и несчастье! Их убивала либо
пуля  несправедливого  палача,  либо  сердечные болезни  -  профессиональные
убийцы тех, кто умеет трудиться с полной отдачей,  не взирая на самочувствие
и личные  интересы. "И если кто услышит  Мои слова и  не  поверит, Я не сужу
его: ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир" (От Иоанна 12: 47). Наверное
в их сознании слова - жизнь и служба - сочетались с понятиями Родина и Флот.
Отсюда берет начало  из  жизненная  позиция: "Nos  nobis cjnfligimus?  nobis
perimus?  tibi vincimus  - Сражаемся  и гибнем мы  для  себя, побеждаем  для
тебя".
     Мои  размышления   тянулись   дальше  и  дальше  -   по   тропам  чужих
воспоминаний, по закоулкам  жизни давно покинувших  бренный мир - теперь они
уже были не способны исправить что-либо в представлениях современных людей о
событиях минувшей  эпохи. Всю  правду  проглотили  архивы, но  когда  еще их
раскопают  и выведут обессиленную, ослепшую и  оглохшую  Быль, как  немощную
старуху подышать свежий воздухом перемен, на всеобщее честное рассмотрение!
     Биографическая  и  историческая  информация  шла  в  моей  голове,  как
телетайпная  лента,  с  которой  я считывал то, что мне было  интересным. Но
вдруг она  оборвалась на  каком-то факте,  точном по  форме, но неведомом по
чувству,   душевному    содержанию.   И    я    снова    вспомнил   исповедь
Александра-младшего. Он говорил,  что для написания романа  - естественно, в
духе  экзистенциализма   -   необходимо   основательно   "вогнать"  себя   в
определенное творческое  настроение.  Смергеев-старший  был,  без  сомнения,
человеком  настроения, но он умел руководить его протяженностью и качеством.
Эта  способность  помогала  ему  в  науке, но  еще  больше в  художественном
творчестве. Проверялось такое  свойство отношением Сергеева к женщинам: чего
греха таить, он был не постоянен в своих привязанностях, сильно огорчая этим
некоторых пассий.
     Саша заверил нас, что здесь  коварная цепочка тянется к первоисточнику.
А для того, чтобы понять  особенности этого "источника" необходимо взглянуть
хотя  бы  на копию статуи Матери всех Богов - богини Артемиды. Еще в  ???-??
????? ?о новой эры ее подлинная статуя помещалась в Храме Артемиды в Ефессе.
То  была богиня с семью молочными железами - изящными, цилиндрической формы,
с  прекрасно  оформленными сосками.  Все  это  удовольствие располагалось  у
богини на груди, там где у обычных женщин присутствовало только две молочных
железы.   Полагаю,   что   Сергееву-старшему  было  мало  двух,  пусть  даже
великолепно  оформленных,  сисек.  Ему,  видимо, не хватало  и  семи  -  ему
хотелось владеть восемнадцатью  сосцами! Отсюда  и перла, как на  буфет, его
мужская  похоть.  Вот  такой  эталон  у  него  был  -  что  тут   поделаешь!
Сергеев-старший  и от  Сабрины  сбежал  в  небытие  только ради  возможности
встретиться  в зазеркалье с многогрудой Артемидой.  Здесь,  нет  слов, Сашка
хватил через край,  хотя что-то справедливое  было  в его словах. Мой отец и
Сашин дед явно руководствовался простым латинизмом: "Interpone tuis interdum
gaudia curis - Перемежай иногда серьезный труд развлеченьем". Но, вообще-то,
говоря по правде, отменная женская грудь - это великое достояние республики.
Если сейчас  японские  умельцы вывели  квадратные арбузы, то им по  силам  и
женщину вывести с восемнадцатью  сосками!  А я бы первый записался в очередь
на приобретение уникума.
     Саша   поведал   нам,   что   метод   Сергеева-старшего  при   создании
художественного произведение был прост  "сюжет в сюжете".  Иначе  говоря, он
сперва  как  бы очерчивал почти тезисно  стратегическую  канву,  а уж  потом
тщательно ее детализировал  с помощью художественных  приемов,  показывающих
настроение, впечатление, воображение.  Можно сказать, что он  сперва обнажал
мысль, затем ее укутывал в обвертки из разноплановых чувств.
     Ночь накрыла нас  своим покрывалом  очень  быстро: в этих  местах закат
солнца на  финише всегда очень проворный, как только огненный  шар ныряет за
горизонт, рушится день и ночь наступает почти мгновенно. Южной яркой природе
надоедает  длинный, жаркий день,  и  ей  хочется  скорее  прилечь отдохнуть.
Поднялся мой капитан  и стал готовиться к отплытию, теперь  у меня появилось
некоторое  время  для отдыха,  для  короткого, но  эффективного  сна.  Катер
поведет  уверенная рука  хозяина. А  я  смогу поспать  или  подумать  еще, о
чем-нибудь важном для меня.
     Но рассудок не хотел утихать, бурлил и пенился картинами из моей жизни.
Память выхватила  из  ночной мглы  частые  споры  Сабрины и  Музы по  поводу
литературной  деятельности моего отца. Дело  в  том, что Сабрина,  будучи по
образованию и  призванию  филологом,  занялась исследованием рукописей моего
отца, который,  как  оказалось,  мало опубликовал, а больше  писал  "в  ящик
письменного стола". Сабрина  задалась  целью проследить динамику становления
его  писательской  техники,  считая, что  этот феномен  -  "дело  наживное",
совершенствуемое.
     Муза категорически с ней не соглашалась.  Она была  уверена в  том, что
при  рождении  каждому  человеку  все  способности  оптом.  Сергеев,  по  ее
представлениям, уже имел дар Божий.  Она от него самого  слышала  о том, что
писать он начал  рано  - в районе семи  - восьми лет. Расцвет же творческого
потенциала  он ощутил в возрасте  семнадцати - восемнадцати лет.  Под ним он
подразумевал особое чувство слова,  дающее возможность  передавать тончайшие
нюансы психологических поворотов, всегда резонирующие в восприятии изменений
в природе. Он был экзистенциалистом до мозга костей, и для него было  важным
ощущать "настроение", уметь передавать его "краски".
     Сабрина пыталась  доказать с помощью исследований  архива Сергеева, что
эти  его таланты были делом  наживным -  их развивало  "занятие  словом", от
которого он не уходил и  вовремя научных исследований. Муза считала, что как
раз занятия наукой "сушили"  его дар общения с живым словом, и только, когда
Сергеев закончил серьезные  занятия наукой,  он  раскрепостил этот свой  дар
снова. Он вернулся  памятью  в возраст семнадцать - восемнадцать  лет. Тогда
слово  зазвучало  в его произведениях, обретая прежний художественный смысл.
Муза  стремилась  развернуть  исследовательскую   концепцию  Сабрины  в  эту
сторону,  предлагая исследовать подавленные  "художественные  рефлексы". Для
того  она   предлагала   сравнить  стиль  письма,  литературную   технику  в
кандидатской и докторской диссертацииях, в его научных работах.
     Сабрина мало-помалу загорелась таким решением, но не успела осуществить
новые планы - моя мать трагически погибла!  Каждый раз вспоминая об этом,  я
ощущаю   комок   в   горле,  бурлящий   слезами.   Мы,   россияне,   страшно
сентиментальный народ. Лучше нам  и  не  вспоминать о  горе, а носить его за
пазухой, как камень, которым можно  ляпнуть  себя  по черепу, когда поймешь,
что борзеешь,  переоцениваешь  свои достоинства или перебираешь в  правах на
особые  блага.   Смерть   матери   и   ее  друга  Магазанника   была   явным
предупреждением и мне,  тогда  еще  очень  желторотому парню, решившему, что
оседлать того дикого  скакуна, который называется  судьба, так легко. Трудно
сказать: может  Дьявол  просто не  захотел  позволить моей  матери разгадать
"вещие тайны" творчества моего отца. Не известно, чьим адептом на самом деле
был Сергеев-старший и какими возможностями он обладал.
     Ночью нам предстояло  пересекать  границу Аргентины с  Парагваем -  вот
тогда потребуется мое мастерство,  ибо я должен  буду, вцепившись в загубник
автономного дыхательного аппарата, нырнуть под днища катера и спрятаться под
водой на сравнительно продолжительное время. Была надежда на то, что в таком
положении  меня  не обнаружат  собаки  пограничников,  сыскари таможни, коль
скоро буду  я не  заметен взгляду добровольных и заказных стукачей. Но время
маневра  наступит позже,  через  пару  часов, а пока  я даю себе команду  на
срочное  погружение  в  короткий, но плодотворный,  оживляющий все  защитные
рефлексы сон!
     Катер бежал по реке  тихой, малоприметной  тенью - форсаж не включался,
мотору  не  позволялось демонстрировать  всю  тайную мощь  спрятанных  в нем
лошадиных сил. Нас  прикрывал полой черного,  ночного халата Бог  Пачакамак,
прочно поселившийся в многовековом сознании народа кечуа. Он виделся простым
людям, как творец Вселенной, верховный Бог,  творец Мира  и Света. На  языке
того же народа, представляющего цивилизацию, никем еще до конца не понятую и
не  оцененную,  другое божество  - Пача-Мама означает Мать-Земля, а точнее -
Мать-Вселенная. Местные  ученые,  чтобы  ответить на вопросы,  копившиеся  в
течение многих веков, кое-что сумели раскопать  в Перу, однако таких находок
не достаточно  для окончательных  выводов. Никто  не  знает, что спрятано  в
природных  хранилищах девственных  лесов  и остальных  территорий  Латинской
Америки. Мы пересекали сейчас Аргентину, стремясь вонзить свое любопытство в
самое подбрюшье загадочного материка, в его лакомый пупочек - в Парагвай.
     На  языке  гуарани  название  этой  части  суши  загадочного материка -
"Paraguay" - обозначает емкое понятие - "Источник моря". Живительную влагу и
силу этих мест быстро почувствовали испанские колонизаторы, ворвавшиеся сюда
на  крыльях  джинсовых  парусов кораблей  смелых  мореплавателей - А.Гарсии,
С.Кабота, Хуан де Айолас, Доминго Мартинеса де Ирал.  Конкистадоры в спешном
порядке  создавали  форпост  для  дальнейшего   завоевания  всего  материка.
Национальную культуру и религию стали  интенсивно перестраивать на свой  лад
иезуиты:   уже   с   1607  года   здесь   были  основаны  поселения-редукции
представителей   всесильного   ордена.  Отдельные  "редукции",   в   которых
эксплуатировался  труд  более, чем 100  тысяч  индейцев, были  объединены  в
своеобразное Иезуитское государство,  успешно существовавшее и развивавшееся
с 1610 по 1767 годы. Оно подчинялось Испанской Короне. Но  даже  иезуитам не
удалось шагать в ногу со временем,  они, проще  говоря, зажрались и оборзели
до  нельзя  -  тогда  и  грянул  гром!  Отступничество иезуитов  от  символа
"короны",  проявившееся в  ходе  Гуаранийской войны 1753-56  годов,  явилось
прецедентом   для   политического,  военного   и  экономического  разрушения
Иезуитского государства:  по декрету  испанского короля иезуиты были изгнаны
из  Парагвая, а  принадлежавшие  им земли перешли полностью  в собственность
Испанской Короны.
     Да, в  этой стране свои авторитеты, свои идолы - и это нормально, иначе
и быть не могло.  Но я-то был истинно русским человеком (если не принимать в
расчет загадки генофонда предков). И мысли мои  прыгали по  нашестам русской
символики: я вспомнил  разговор  с Дмитрием  - с моим названным  в некотором
роде братом -  обсуждали  мы с ним чисто психологические  темы. Мне хотелось
узнать  мнение специалиста-медика по поводу того,  как мой отец  писал  свои
литературные произведения, почему в них он подвергал  жесточайшей критике  и
осмеянию многих, но особенно доставалось представительницам женского пола?
     Дима, вообщем-то, не открыл Америки (примерно такие же песни пели и все
остальные мои  родственники),  но  все  же  он  оттенил  некоторые  занятные
особенности  восприятия  нашего  предка,   суть  которых  тоже  сводилась  к
сложности взаимоотношений "Инь" и  "Янь", то есть женского и мужского начал,
заложенных,  согласно представлениям китайских мудрецов,  в каждом человеке.
Так вот: в нашем  с ним отце собственное  "Инь" протестовало против глупости
тех  женщин, с которыми ему приходилось встречаться,  хотя внутреннее "Янь",
то  есть  мужское  начало,  было  готово  переспать  с  каждой  мало-мальски
смазливой дамочкой. Его внутреннее женское начало - его "Инь" - было слишком
щепетильно.  Так  происходит, когда эталоны  формируются на основе  исходных
элитных душевных качеств (возможно в него  вселилась  душа бабушки - строгой
дворянки), а также благодаря наблюдениям скажем за вполне порядочной мамашей
или другой близкой  родственницей,  или какой-либо знаменательной  женщиной.
Тут же Дима вплел биологическое понятие "ксенийность", заявив, что общение с
первой  женщиной, ощущение  ее  эталонности, имеет большое значение для всей
последующей сексуальной жизни мужчины.
     По диминой версии  получалось,  что  Сергеев-старший как бы  всю  жизнь
искал свой эталон, отвергая тех, кто не проходил тестирование у его дорогого
"Инь". А  вот  с его кобелиным "Ян" было намного  проще: мужской сексуальный
демократизм  основательно  выпирал из его  штанов, вытворяя  с  казалось  бы
серьезным   ученым   всяческие  коллизии.  Веские  доводы  всегда  убеждают,
особенно, когда они оформлены в элегантную теорию. С Дмитрием трудно было не
согласиться, хотя я и понимал,  что любая  научная концепция - лишь  одна из
возможных  абстракций, далеко отстоящих  от абсолютной истины.  Надо помнить
старую латинскую поговорку:  "Latet anguis  in herba" - "В траве  скрывается
змея".  У  моего  отца,  хотел он  этого  или не  хотел, всегда  в  сознании
скрывалась  каверза,  только  и  ждавшая  момента  для  того, чтобы  ужалить
какую-либо   его   увлеченность,   подпалить  ядком  какое-нибудь  отчаянное
пристрастие.
     А сейчас, отстранившись, как говаривал  Чехов, от "кровавых проблем", я
устремил  свой  любопытный  взгляд  в  сторону  того  материка,  на  котором
находился.  Население  и  нравы  настолько перемешались  в Парагвае,  что  к
настоящему времени здесь можно встретить "всякой твари по  паре". Во  Второй
мировой  войне Парагвай через Аргентину оказывал помощь фашистской Германии.
Поколоченная  немчура  в  изобилии хлынула после войны  на  южноамериканский
континент. Кто знает какие личности спрятались в лесах Парагвая. Много осело
на  благодатных нивах Аргентины, Бразилии, Парагвая и других стран  русских,
украинцев,  поляков,  итальянцев,  испанцев.  На  чем-то  эти  разные  нации
сошлись,  научились  взаимодействовать,  вплели  в сети деловых  отношений и
аборигенов - тупи-гуарани, самуко, матако-матагуайо, маскои, гуайкуру, а так
же массу креолов, метисов. Кто-то из них торгует, другие выращивают, сушат и
пакуют   парагвайский   чай   йерба-мате,   кто-то   варварскими   способами
заготавливает, доставляет  к океану  и  продает  ценное  дерево кебрачо,  из
которого  получают дубильный экстракт. Но находятся и такие,  кто с  головой
ушел в наркобизнес, получая от такого промысла огромные доходы. Даже один из
бывших  диктаров-генералов Парагвая почти  в  открытую  занимался  запретным
промыслом.  Он  надеялся,  что  от кары,  от  правосудия его  защитит  армия
Парагвая, насчитывающая 17  тысяч  человек.  В  ее  составе  действуют  ВВС,
насчитывающие 12 боевых самолетов, ВМС, имеющие два сторожевых  корабля и 16
катеров, войска  безопасности численностью 4 тысячи  человек.  Но  что стоит
такой громаде,  как  США, цыкнуть  на  500  человек морской  пехоты или один
воздушно-десантный     батальон,      подчиненные      "напрямую"     своему
главнокомандующему,  когда весь  офицерский состав армии проходил учебу  или
стажировку  в сильнейшей военной державе -  там они уже все были завербованы
"на сухую" или куплены специальными  службами. Они и пальцем не  успели (или
не захотели) пошевелить, когда спецназ США арестовывал диктатора.
     Сон почему-то не брал меня - возможно, действовала экзотика. Но одна из
особенностей военного -  это  постоянное желание наконец-то выспаться. А для
диверсанта  такая надежда  превращается во всемогущую идею  - поэтому многие
следователи,  допрашивающие иностранного шпиона, прежде  всего, пытаются его
сломать на  вежливой пытке - лишении  сна. У  каждого маргинала  свои приемы
борьбы  с  сонливостью и, наоборот, ухода в  глубокий  сон,  можно поставить
задачу  пробавляться  и  поверхностным  сном. По  молодости  я  долго не мог
справиться  с любой из  таких задач - сон  валил меня, как  оленя  сражает в
прыжке точная картечь. Ничего я не мог поделать  с собой - засыпал и стоя, и
сидя, и лежа, и в  подвешенном  состоянии.  Врачи говорили,  что  я  слишком
быстро росту  - но  кому от  таких  диагнозов легче.  Меня  спасла Муза: она
откопала  в  архиве  отца  забавную репродукцию - скорее,  сборную картинку,
составленную из романтических символов. Это  был титульный  лист из памятной
книги-еженедельника моряка.  Удивительная  это  была  картинка:  укрупненная
виньетка содержала по углам силуэты четырех парусников, а в центре, как бы в
большом  полукруглом  зеркале  отражались:   глобус,   подсвечник  с   тремя
зажженными  свечами,  чучело  загадочной  рыбы  на  простенькой   подставке,
цилиндрическая  металлическая баночка с табаком, рядом  -  дымящаяся трубка,
книга, гигантская морская раковина и распахнутые карманные часы со стрелками
на  девяти часах, обозначенных римскими цифрами.  Три гирлянды свечных огней
венчали  вершину зеркала, за ними стелился  мрак, а в  нижней части  зеркала
отражалась  поверхность стола, - видимо,  стола капитана, -  в  его каюте  и
громоздился загадочный натюрморт. Предметы  "мертвой природы", скорее всего,
принадлежали  старому,  видавшему  виды,  моряку,   упивавшемуся  ежедневным
обзором всей этой каютной роскоши.
     Сергеев-старший выработал у себя  навык дозирования сна и бодрствования
с  помощью  визуального гипноза:  он  знал  какой сегмент  зрительного шарма
действует  на него должным образом. Именно  в такое поле мнимых событий он и
нацеливал  свой пристальный  взгляд,  вживаясь  в  заданную  фантазию.  Муза
преподала  мне несколько уроков самопсихотерапии, и  я очень скоро  научился
руководить сном и бодорствованием.  Сейчас  я мысленно  воспроизвел знакомую
картинку,  приковав  внимание  к  раковине  и  стал  укутывать  сознание  ее
створками,   как  мягким,  легким,  приятным  одеялом,  дым,  сочившийся  из
раскуренной трубки, обволакивал меня  мягчайшей пеленой,  и я стал засыпать,
ощущая покачивание на волнах  того старинного парусника, который заплывал за
горизонт из левого нижнего угла панорамы.
     Стоило  повнимательнее приглядеться  к старинному паруснику -  я  узнал
его. Сотни раз, еще в Нахимовском училище, я любовался этим морским "Деткой"
("Нинья"), бороздившим моря под флагом королевства Кастилии  и  Леона  еще в
1492  году.  Это было полотнище  из  четырех  цветных сегментов  -  на  двух
изображены  царапающий пространство  лев, на двух других - силуэты замка. На
фоке,  естественно,  значился  католический крест красного цвета.  Каравелла
"Нинья" была небольшая  - только 23 метра в длину и восемь  в ширину, осадка
2,5  метра, водоизмещение достигало 110 тонн, а грузовместимость 60 тонн. На
вооружении  каравеллы были  две  пушки-бомбарды и  несколько  фальконетов. С
судном  справлялся экипаж  в  40 человек. Трехмачтовое скоростное  судно при
попутном ветре - фордевинде (на голландском -  voordewind) - поднимало косые
паруса, и весь  такелаж  натягивался  в струнку, передавая повышенное усилие
рывка,  прежде  всего, на  фок-мачту, ибо  парусная  поверхность здесь  была
наибольшая.  Но  поддавало  ветрового  напряга, преобразующегося в  скорость
судна, и парусное вооружение грот-мачты и маленькой помощницы ее  на корме -
бизань-мачты. Упиваясь ветровыми преобразованиями, я последовательно включал
их  в  виде скорости  погружения  в сон.  Я чисто физически чувствовал нажим
окружающей каравеллу воды на  большой скорости, изгиб  всех  трех  мачт  под
напором ветра. Мне даже  казалось, что мой  позвоночник напрягался,  как вся
конструкция, являющаяся основой  деревянного  парусника - форштевень,  киль,
ахтерштевень  -  во  время  сумасшедшего  и  увлекательного  бега   судна  в
пружинящей воде. Скрипел бархоут,  фендерсы,  словно мои ребра и кости таза,
забывая  о том, что им надлежит держаться  молодцом, ибо они  выполняют роль
пояса усиления обшивки. Фальконет грозился  лопнуть  и  помочь вырваться  на
свободу  парусному  одеянию.  Я мобилизовывал внимание,  невольно  индуцируя
утомление  в  клетки мозга. Риф-сезни  мельтешили  на ветру,  слегка  снимая
напряжение  с   сердечно-сосудистой   и   гонадотропной   систем.  Последним
подсрачником,  основательно  закрепляющим   мое  погружение  в   сон,   было
лицезрение,  так  называемой,  гальюнной  фигуры  -  того самого  украшения,
которым оформляется морда корабля - его передний вид, с позволения сказать.
     Кто  знает морскую  практику,  тот ведает, что  там устанавливалось  не
только   носовое   украшение   корабля,   но  на  древних  парусниках  здесь
располагалось   и  отхожее  место  для  экипажа.  Нет  оснований  удивляться
эпической   картине,  запечатлевшей,   скажем,   несравненный  женский   лик
какой-нибудь  известной  богини,  высеченной из дерева. Далее величественное
личико плавно переходило в гротескно оформленные груди с нахально и призывно
торчащими сосками, в руки, отведенные далеко  назад,  словно крылья  парящей
птицы,  и  нижнюю  пикантную часть,  собранную в  хвост  русалки. Но  как бы
поправляя дефекты строения богини, рядом могут маячить аж две костлявые жопы
матросов  каравеллы,   напрягающиеся   от  конвульсий,   являющихся  обычным
компонентом   профузного  поноса,  вызванного  некачественным  питанием   и,
практически,  полнейшими  антисанитарными  условиями.  На  их  месте   могут
оказаться два или больше фонтана,  выпускаемые из  мочевых пузырей мореманов
перебродивший  в  нездоровом  организме  алкоголь.  Но  эти  парни  не будут
походить на нежных амуров, писающих  "розовой струей" - это будут  владельцы
колоритных  мужских  образований, которые  не  очень  успешно  сочетаются  с
миловидным женским лицом носового украшения судна.
     Понятно, что богиня от такой компоновки жизненного пространства на носу
судна  морщится и  воротит  нос.  Вместе с  богиней  и мое сознание начинало
мутиться -видимо, приближалась  фаза засыпания, я начинал плохо соображать -
"О чем  думаю,  о ком пишу,  с кем сплю"?.. Мне почему-то начинало казаться,
что  имя богини  звучит, как натянутая,  нудно звучащая,  струна - "Ни-на...
Ири-на...  Нина... Ири-на!"  Моя фантазия  расширяла  панораму:  где-то там,
рядом с Ниной, путается в собственных ошибках мужчина, имеющий древнеримское
имя  - Сергей, и оба они  празднуют святой день свой - 14  января. Однако от
такого  союза  женщина  постоянно  приобретает,  зато  мужчина  окончательно
теряет.
     Что-то  страшно пошлое и глупое  всегда мерещилось мне в сочетании этих
звуков.  Я вспомнил афоризм: "Окончательный глупец, даже  не способен понять
самостоятельно, что он глуп". "Интересно, -  думал  я, уже плохо контролируя
течение времени,  -  к кому это относится: ко  мне,  пытающемуся  заснуть  и
избежать  суеты и лишних тревог?  Или  к той богине,  у которой все внутри и
снаружи деревянное, неестественное?" Вильнуло  хвостом зыбкое предположение:
"Наверняка, акушерка,  принимавшая  роды была пьяна и уронила ненароком Нину
на  кафельный пол!" Засыпающий и основательно путающийся  в коридорах памяти
латинянин грохнул афоризм, как в  лужу пернул: "Ille crucem sceleris pretium
tulit,  hic diadema -  Тому был возмездием за преступление  крест, а этому -
диадема".
     Но ужас! Я  вспомнил,  что мои  пути  в молодости  пересекались с одной
коллегой, носившей это славное имя. Коллега, может быть, была умом калека от
рождения, а потому все время спешила  поучать  кого-то, вставить собственные
три  копейки в прорезь телефона автомата,  чтобы  потом  поговорить с  самой
собой и послушать только самою себя.
     Нина,  вообще-то,  по  Святому  Писанию  имя  исключительно  еврейского
происхождения.  И  та великомученица подвязалась  на  роль  просветительницы
Грузии. Может быть, как раз из этой  страсти -  страсти к просветительству -
растут ноги  у  нашей  Нины. Но  ведь не стоит ровнять  еврейский генофонд и
псковско-славянский   или   уральско-вятский:   дистанция,   как  говорится,
огромного размера!
     Опять усиливалось  помутнение  моего  рассудка  -  это  сон  отвоевывал
нейроны,  консервируя торможением  серое и  белое вещество мозга. А  в  ушах
продолжали беситься отдаленные звуки.  Имя Нина  такое  же  бестолковое, как
звон  корабельной  рынды,  раскачивающейся на штормовом  ветру. Этот  звук -
непроизвольный, независимый от логики  обстоятельств,  он вызывается  качкой
корабля,  на  палубе  которого поселилась в  подвешенном  состоянии  Нина. А
потому  такой  процесс неуправляем разумом тех,  кто  находится рядом,  даже
самым  близким человеком,  -  он, этот  процесс,  сам по себе  -  стихия! Но
сказано  умным человеком:  "Ignorantia  non est  argumentum -  Незнание - не
довод!"
     Поймал себя на мысли, вложенной в меня еще в разведшколе: интеллект  не
знает покоя,  мысль не прекращает свою работу даже во сне.  Но и эмоции тоже
постоянно   переливаются,   действуют,  меняются,  пытаясь   соответствовать
каким-то особым биологическим  ритмам. "Инь" и  "Янь"  никак не успокоятся -
они  находятся в  постоянном корректирующем  себя самих взвешивании.  Бойкая
динамика   рождает   в   сознании   неожиданные  воспоминания,   раскачивают
воображение  - вот  почему  так неожиданно  всплывают  в  памяти  отдельные,
например,  женские  имена.  Нет  в том личного, корыстного интереса -  всему
виной биологические ритмы, и только. Да, безусловно: Незнание -  не довод! Я
пытался  понять, почему вдруг всплыло это женское  имя:  может быть?..  нет,
нет,  здесь  что-то не так. И тут  прозрение, все  становится на свои места:
оживилась картина - я навестил племянника  Александра в его  поликлинике, он
беседовал с несколькими женщинами - калеками или  коллегами, тогда  это было
трудно разобрать.  Одна  худосочная лярва  особенно  сильно  доставала  Сашу
какими-то просьбами, вопросами, а он отмалчивался - "не мычал и не телился".
Я-то понимал, что он просто нырнул в  творческий  процесс. Оставалось только
немного  подождать   разрешения  кризисного   момента  -  Сашка  обязательно
разразится  пошлым стишком и мы все будем  ухохатываться. Делал  он это  без
злобы, но слово из песни,  как говорится, не  выкинешь. Лярвы  ушли, потупив
взоры,  потому что расценили Сашино молчание, как акт неповиновения женскому
обаянию. И Александр разразился традиционным для таких случаев стихом:
     <b>Крутит Нинку, как пластинку,
     глупый гонор, бабья стать.
     Но пролетарскую смекалку
     не на конкурс предлагать.
     Надо счастье обретать -
     из провинции линять.
     С под Урала подпирала
     Нинку скучная судьба.
     В Петербурге у причала
     свое счастье повстречала.
     Подождала для начала
     и в парткоме настучала.
     Нет реакции, ответа -
     ни подарков, ни привета.
     Поскучала, помычала.
     Отдалась и повенчала.
     Закрепила страсть дитем -
     нет отказа ей ни в чем.
     За квартирку зацепилась -
     с коммуналкой распростилась.
     Диплом заочника слепила,
     заграницу навестила:
     карьера весело пошла -
     Нинка губит все дела!</b>
     Жало же смерти - грех;
     <b>равняет бездарей он всех!</b>

     Я не  стал  докапываться  до тайных  пружин выброшенной  из  Александра
эмоции, заметил  только, что Валюша -  его  медицинская сестра одарила поэта
взглядом отчаянья. Видимо, временами она  сильно кусала  себе  локти -  Саша
остался  ее  неразделенной  страстью.  Последняя метафора  напрочь  вышибала
сознание из моего утомленного видениями "чердака". Я проваливался в глубокий
сон, летя  словно  на скоростном лифте в  высотной  гостинице вниз. Затем  -
полный абзац!..
     Я  дал себе команду  уснуть на два  часа, переведя  стрелки на  часах с
картинки на цифру XXIII, - так, собственно, и произошло. В назначенный час я
открыл глаза, почувствовав себя бодрым и сильным, умным и решительным. Я был
готов к выполнению боевой задачи!
     Мы подплывали к манящему рубежу  - к границе двух  государств, а затем,
если пересечение "нитки" произойдет благополучно,  рванем к столице Парагвая
- Асунсьон. Дальше, за  этой развилкой река  Парагвай  будет гнать свои воды
навстречу нашему утлому судну из болотисто-лесистой местности, принадлежащей
исключительно тем парагвайцам,  которые  населяют  глубинку этой  страны.  Я
методично, проверяя все застежки, одевал гидрокостюм, загружал за плечи АДА,
вооружался, размещал  на груди контейнер с некоторой шпионской  атрибутикой.
Из каюты я  вышел уже  в  маске  и  ластах,  получив от  капитана  добро  на
погружение, я свесился через  левый борт  - катер не сбавлял хода. Я нащупал
первую стропу-ручку  под днищем и медленно перевалился через борт. Встречный
поток и течение подхватили  меня, потащили назад - к винту катера.  Но я уже
перехватил  и другой рукой вторую спасительную  стропу. Затем, нащупав петли
для  ног, я закрепился  под днищем  катера  крепко-накрепко,  теперь  только
оставалось застегнуть лямки на животе  и запахнуть полу маскировочного тента
с  помощью  молнии  по  килевой  линии.  Таким  образом  я  был задрапирован
полностью, и  мое  тело  слилось в единое целое с катером, обозначив килевой
выступ, формируемый уплотнителем, зашитым в полах прячущего меня  "рюкзака".
Я  чувствовал себя  относительно уютно в  тайнике.  Но  больше  воодушевляла
надежность  камуфляжа:  даже если аквалангист под водой осматривал  бы днище
катера с расстояния трех-четырех метров, то он принял  бы мое запеленованное
тело за особенности конфигурации корпуса катера. В таком положении, если все
пойдет  по  плану,  мне  придется  провисеть  сорок  минут.  Я был  готов  к
исполнению смертельного номера! Главное, чтобы  капитан  не протаранил  меня
пузом на  полном ходу по какому-нибудь  придонному выступу - коряге,  камню,
затонувшей  лодке. Вся надежда была на то,  что  мой  эмансипированный хохол
великолепно знает все придонные каверзы рек Парана и Парагвай.
     "Нитку рвали" мы с капитаном два раза: первый раз - в месте слияния рек
Парагвай и Парана, чуть повыше  города Корриентес, второй раз - в Асунсьоне.
Клановость по национальному  признаку присутствует везде, а  для проживающих
среди  иных  многочисленных  национальностей  такое  качество   обостряется:
капитан выбрал  то  время,  когда  на  обеих  таможнях и пограничных  постах
дежурили  "братья-хохлы". Я  даже не  заметил длительных остановок в опасных
точках - капитан, видимо,  ограничился переброской несколькими ключевыми, да
обыденными фразами со своими приятелями, и катер без швартовки снова набирал
скорость.  А о досмотре судна аквалангистами даже не могло быть  и речи. Для
проверки  мы  еще  покурсировали  немного  выше  Асунсьона   в  спокойной  и
относительно  безлюдной части реки  Парагвай,  и  условным  стуком мне  было
приказано выбираться из тайника. Все и так ясно: "А где прощение грехов, там
не нужно приношение за них" (К Евреям 10: 18).

     <b>9.4.</b>

     Дальнейшее  наше  восхождение к верховьям  реки Парагвай проходило  без
сучка и задоринки. Чувствуется, что у моего временного покровителя в здешних
местах  был  прочный  авторитет  серьезного  человека, с  которым  лучше  не
связываться даже тем,  кто имеет некоторое  административное влияние. Что же
говорить  о  простых  рыбаках - каждый из них готов  был прийти капитану  на
помощь  по  первому  зову. Но  мы  не  нуждались  в  помощи, нам  лишь  было
необходимо отсветиться:  пусть больше останется свидетелей того,  что  хохол
плыл один  и занимался исключительно ловлей  рыбы. На сей счет у  него  была
своя   отработанная  методика:  днем  он  "показывался"  десяти,  пятнадцати
знакомым рыбакам, затем мы затаивались в только ему известном месте лесистой
части берегов Парагвая.  Теперь мы отсыпались ночью, а днем разыгрывали свой
театр.  Я  по-прежнему скрывался в  каюте,  а  на  виду был  только капитан.
Отсыпались  мы теперь ночью, но посменно. Конечно, большую часть сумеречного
периода я был "на стреме", поскольку мог прихватить  сна и в  дневное время.
Только  финальную  ночь  мы  оставили  для  совершения   последнего,  самого
ответственного рывка.  За все время путешествия мы с капитаном, практически,
не разговаривали, как говорится, долго  и по душам,  и ни разу  я не показал
ему своего лица.
     У  меня было  достаточно  времени  поразмышлять  о  возможных поворотах
событий при  выполнении  задания. Ясное дело:  моя  группа выполняла задачу,
имеющую  отношение  к,  так называемому,  организационному  оружию  - скорее
всего, кому-то необходимо "переплестись" с сетью континентальной наркомафии,
с ее, так называемым,  человеческим фактором. Всех тонкостей  общей задачи я
не  знал,  а трудился  только  "в своем сегменте".  С большой натяжкой можно
предположить,  что  еще   выплывет  вероятность  сопливенькой  экономической
диверсии. Нет  слов, окончательное приложение нашей акции на этом континенте
ориентировалось  на  рикошет,  касающийся   интересов  США.  Но  для   такой
богатейшей страны наша затея была бы комариным укусом. Но, если такая мощная
военная  держава узнала бы,  что  под  ее  носом  возится  кучка говнюков из
далекой России, то она наказала бы исполнителей акции решительно и жестоко -
от меня и хохла не осталось бы даже пепла!
     Сейчас  для интересов дела  большое значение имели  связи,  которые  мы
могли  установить в  сердце Южной Америки,  распространив постепенно  их  на
сеть, захватывающую и  другие  государства этого  континента. Конечно,  если
зарываться на выполнение полной программы, то суть организационного оружия в
нашем  деле  сводилась  к  тому,  чтобы  направлять  политику  противника  в
стратегический тупик, измотать его экономику неэффективными преобразованиями
-   задергать   революциями,   реорганизациями,  выборами  и   перевыборами,
митингами,  забастовками  и  прочей  ерундой,   которой  занимаются  и  наши
доморощенные  деятели  псевдодемократического  толка,  в   том  числе,  и  в
средствах массовой информации. Это  как бы и  незаметные действия, но лавина
накапливает  силы  и  в  определенный  момент  обрушивается  всей  массой на
заинтересованные государства, подтаскивая  их  за уши к пропасти, называемой
безысходностью.
     Такой метод, кстати, был применен к нам в 80-90 годы: тогда США активно
помогали "инакомыслящим" в нашей  стране  сковырнуть коммунистов, перед этим
основательно заведя нас в дебри экономических просчетов. Поклон им низкий за
такую  помощь! Но было и так ясно,  что  все противоестественное, надуманное
должно обязательно погибать,  америкашки лишь простимулировали этот процесс.
А Горбачев сумел сделать его относительно безболезненным - во всяком случае,
все  обошлось без  гражданской войны, без большой  крови. Конечно, если бы у
остолопов-коммунистов  хватило  ума,  то  процесс  можно  было  повернуть  в
плановое  русло,  примерно,  так  как  это  выполнили  китайцы.  Но  китайцы
представляют собой цивилизацию с такими древними и  разумными традициями, до
которых нам ни руками, ни  языком не дотянуться. Вот потому на русской земле
все, как  всегда,  делалось,  как говорят  моряки, через позывные линкора  -
"ЖЖ", иначе говоря, через жопу!
     Я лежал на рундуке в каюте катера, направив на себя освежающий поток от
вентилятора, мне можно было спать, но не глубоким  сном, то есть разрешалось
дремать. Установка на такой  сон  - тоже дело довольно  сложное. Тут я снова
прибегал к отработанной методике.  На стеночке  каюты, прямо перед  собой, я
мысленно  проецировал  излюбленную  картину.  Только  теперь  компоненты  ее
распределялись  иначе:  я  фиксировался на первом в  мире дизель-электроходе
"Вандал",   переоборудованном   в   1903  году  на  Сормовском   заводе   из
нефтеналивной баржи.
     Даже приглядываясь к  образу корабля  на  моей картинке,  я  чувствовал
остатний  запах  нефти,  и  звук  работы  его  трех  нереверсивных  дизелей,
приводящих в действие тугой генератор, - это и возбуждали только дремоту, но
не глубокий  сон. Первобытные корабли с дизельным двигателем могли возбудить
только идею  отвержения всех богов и богинь. Носовое украшения "Вандала" уже
было освобождено от соседства  с  гальюнами  - они были перенесены на нижнюю
палубу - и это  позволило расширить округлые очертания лица и всего  мощного
тела морской богини.
     Сейчас  мой взгляд скользил, переключаясь с  корабля  на художественный
образ в виде круглой приземистой банки из-под табака, и это  имело очевидный
подтекст. Табак или богиня - уже не помню, да,  собственно, это и  неважно -
имел  имя  "Светлана".  Хорошее  имя  в  миру,  но  на  море оно  не  всегда
благополучное. Имя  Света,  в  данном контексте,  представлялось мне  чем-то
большим  и круглым. Словно полная луна,  выкатившаяся на небосвод и зависшая
над  крышей  непритязательной,  спокойной белорусской  деревенской  избенки.
Скорее всего, видение имело отношение к языческой ночи на Ивана Купалу.
     Та луна, естественно, не была способна осветить всю проблему или пейзаж
полностью,  потому  что, по  природной своей заданности, не тяготела к ярким
краскам, а лишь  создавала настроение, называемое в народе -  "ни шатко - ни
валко". Она вызывала эффект томной  подсветки, неплохо смотревшейся  при еще
более вялом сотоварище. Заведомая блеклость женских и общих интеллектуальных
откровений не  жгла,  а  тихо радовала  утомленное сердце  мужчины.  Она  не
возбуждала достаточно сильно, чтобы начинать совершать подвиги, -  хотя бы и
трудовые, если  не половые. Я чувствовал,  что  против  союза с  такой дамой
протестовало мое "Инь", но "Янь" соглашалось,  правда,  на некоторых  особых
условиях.
     Иначе говоря, именно в  таком режиме нутации  (от латинского  nutatio -
колебание) я  легко добивался поверхностного сна. Это видение как бы ласково
индуцировало  мне  поверхностные  мысли, оно было  подобно  свету  фонаря на
клотике, дающего сигнал лишь  отдаленному встречному фрегату, чтобы избежать
столкновения.  Но  на палубе собственного брига, то  есть у себя под  носом,
ничто не  менялось,  не освещалось и не способно  было вызвать даже аморфные
мужские реакции.  Снова  показалось лицо моего племянника Александра: видимо
он посылал мне телепатические сигналы,  но я пока не мог разгадать их смысл,
однако  вместе  с  родным  человеком  решать даже  самые  многотрудные  дела
значительно легче. Старые Сашины стихи появились перед моими глазами:
     Светлана Владимировна
     вляпалась в черную масть -
     не отведешь рукою напасть!
     Но Бог один шельму метит:
     болезнью мужа или брата,
     короче, тем, что свято!
     Скромность для женщины
     будет достойной сестрой -
     <b>Возрадуйся Господи,
     защити, успокой!</b>

     Видимо,   Александр  одаривал  меня  своими  эмоциями,   а  хвосты  его
собственных проблем  тянулись через  океан  тоже ко мне. Я  не ошибся: новое
стихотворение в преддверье моего сознания топнуло  легкой  женской  ножкой и
встряхнуло желтенькой головой -  все это выглядело  безумно  мило,  а  самое
главное, очень своевременно:
     Мангустой был я поражен,
     сражен, распластан, обнажен.
     Ее завет - крушить врага:
     выстрел жжет, дрожит рука!
     А пока: будет трудиться и ждать.
     Важно для нее, что скажет
     мать, святая мать... - ее мать!
     Замрем до лучших времен,
     потом хищный курок взведем!
     Мангуста не пропустит горло-
     зубки сомкнет проворно!

     В  режиме  полу-дремы  я и продолжал размышлять о делах:  наркобизнес и
коррупцию  -  новые социальные  явления,  которые, к  сожалению,  не  смогла
избежать ни одна страна. В последние два десятилетия наркобизнес превратился
в опаснейший дестабилизирующий  фактор, создающий  реальную угрозу не только
здоровью и жизням  миллионов  людей, но  и  гражданскому  миру, национальной
безопасности. До  недавнего  времени парагвайский  диктатор являлся  главным
действующим  лицом  в  наркобизнесе   Южной  Америки.  Боливийский  социолог
Х.Симпсон  заметил, что в комплексе причин массового участия населения Южной
Америки  в   наркобизнесе  занимают  определяющее   место  масштабы   вывоза
наркотиков для потребления на  Западе и количество (качество) знаний по всем
аспектам проблемы, засевших в головах участников преступного бизнеса. Тут он
определял  некую  корреляцию,  с  представительностью  которой  было  трудно
спорить.
     Безусловно,  всем заправляет Бог, а у  него из-под руки жареные каштаны
пытается таскать Дьявол.  Бог не  всегда бьет  Дьявола по  рукам, кое-что Он
отдает  ему на  откуп.  Дж.Даннинг,  живший  еще в  далекие 1799-1873  годы,
предупреждал:  "Капитал  боится  отсутствия прибыли  или  слишком  маленькой
прибыли, как  природа  боится пустоты.  Но раз имеется в наличии достаточная
прибыль, капитал становится смелым". Вот она логика поведения  наркобизнеса.
Наркотики  предельно оживляют деятельность капитала, особенно при наличии не
сужающегося, а безразмерного до  сего времени рынка  сбыта. Южная Америка  в
этом отношении прочно встала на лыжи и бросилась со снеговой кручи в Европу.
     Еще  раньше  ей показала пример  действия Азия,  куда тянулись щупальца
разведки   США.   Вспомним   историю.   В   декабре   1949  года   Китайская
народноосвободительная  армия  вошла  в  провинцию  Юннань,  под  ее напором
гоминдановские части 93-ей дивизии принялись просачиваться в Бирму. К  марту
1950  года  они   оккупировали  район  городов   Ченгтун  и  Тлачек.   Тогда
гоминдановцы стали получать помощь от правительства Трумэна  дабы, как тогда
выражались  политические  круги, блокировать  коммунистическую  экспансию  в
Азии. В начале 1951 года ЦРУ проявило завидную резвость и продемонстрировало
полнейшее  отсутствие брезгливости - оно вступило в непосредственный контакт
с  генералом Ли  Ми.  В  результате  взаимовыгодных договоренностей,  в стан
гоминдановцев  потекли  сочные потоки  денег, современного оружия, появились
заокеанские  военные  инструкторы,  созданы  тренировочные лагеря для  вновь
завербованных повстанцев. Под зонтиком  новых военно-политических  отношений
развернулась  бурная  коммерция  опием,  поступающим из Бирмы.  Всем потоком
дешевого  товара  распоряжался  начальник Таиландской  полиции  генерал  Пао
Сианон.   ЦРУ  поощряло  такие  преступные  действия,   ибо   они  приносили
дополнительные   средства,   необходимые    на   поддержание   сопротивления
"коммунистической агрессии".  "Золотой треугольник" - Бирма, Лаос, Таиланд -
действовал все с возрастающей агрессивностью.
     Очень скоро кокаиновая  лихорадка охватила Колумбию и  Боливию, то есть
под  самым носом у США  и это  взволновало  "хозяина  мира"  не  на шутку: в
Медельине -  втором по  величине  городе Колумбии - основался  "Медельинский
картель", поставляющий  в США 80% кокаина на сумму 100  миллиардов  долларов
ежегодно. В глубине  цивилизованного  государства  доминирующее положение  в
наркобизнесе оставалось за пятью  сицилийскими кланами Нью-Йорка:  "семьями"
Дженовезе,  Гамбино, Бонанно, Пуккезе, Коломбо.  Свалить такую компанию было
очень непросто.
     Пока ЦРУ плело интриги в  Азии, главными мишенями которых были  Китай и
СССР, латиноамериканский наркобизнес вырос до масштабов гигантского спрута -
США  превратилось  в  мирового  лидера  наркомафии. "Грязных  денег"  в  США
крутится в объеме,  превышающим  100  миллиардов  долларов  в год.  Ущерб от
экономических преступлений  на этом фланге  достигает в  США  3-10% валового
национального продукта, а в развивающихся странах он превышает 15% ВНП.
     По данным  многих экспертов, в мире  ежегодно наркомафия получает более
одного миллиарда  долларов прибыли, 60%  которой  инвестируется в  легальный
бизнес,  а  остальные  сорок  процентов  приходятся   на,  так   называемые,
производственные расходы и составляют, кроме того, личный капитал.
     Специалисты-эксперты из США П.Андреас и К.Шарп отмечали,  что  кокаин -
один из новейших в современной экономике экспортных  сырьевых товаров, столь
же важный, как и в свое время серебро, каучук, хлопок, олово. По данным этих
специалистов, годовой  объем  торговли  наркотиками превысил 500  миллиардов
долларов.  Признается, что это одна из наиболее  динамичных отраслей мировой
экономики, не знающая  спада. Спрос  на  наркотики  в высокоразвитых странах
положительно влияет  на  экономические  структуры  в  слаборазвитых странах.
Отсюда  и  вывод:  наркоиндустрия,  например, в Боливии  -  это  всего  лишь
симптомы реакции на зависимость  страны  от внешнего  рынка.  Боливия  очень
быстро  перестроилась из  поставщика минерального  сырья  на производство  и
поставку наркотиков, как наиболее эффективную отрасль. К сожалению, кокаин -
единственный  боливийский товар,  пользующийся сегодня  спросом  на  мировом
рынке.  Особенно  это  становится очевидным в связи с тем,  что запасы олова
здесь практически исчерпаны.
     В  странах  Латинской Америки  утвердилась  некая специализация  нового
выгодного вида производства. А бывший президент Перу - А.Гарсия - попробовал
создать  первую многонациональную  корпорацию  торговли  кокаином.  Исходный
тезис был весьма простым: спрос в США и странах Европы на кокаин - это всего
лишь  "изысканное  развлечение",  не вступающее  в  противоречие  с  моралью
цивилизованных  стран.  Зато  для  развивающихся  стран  -  это  вексель  на
относительное экономическое благополучие.
     Так  уж сложилось, что  Боливия и Перу  - основные  производители коки;
Колумбия  занимается переработкой;  Мексика  обеспечивает  транзит;  Уругвай
отмывает  грязные  деньги.  Примечательно,  что  любые  массированные   меры
вызывают  лишь  переориентацию  функций.  Контрмеры,  например,  в Колумбии,
вызвали  повышение производства листьев  коки в  Бразилии;  в Боливии и Перу
оживилась переработка;  Венесуэла  и Чили втянулись  в  обеспечение транзита
товара.
     Интересно,  что  потрясения  или  стабильность   быстро  отражаются  на
экономико-функциональных   соотношениях:  например,  соотношение  доходов  в
Боливии   у  категорий  населения   "выращивающих"  и  "продающих"  коку   -
оптимальный при стабильных  отношениях на рынке  -  в районе пропорции  1:5,
стимулирование  конъюнктуры  приводит  к изменению  показателя  -  до  1:10.
Производство  коки  создает  мультипликационный  эффект  -  уплата "военного
налога"  партизанам,  защищающим наркобизнес, закупка оборудования для ферм,
приобретение  химикатов  и  прочее.  Небольшой Перуанский городок  Токаче  в
джунглях Альта Уальяга имеет роскошную инфраструктуру: 6 банков, 6 телексов,
несколько магазинов только со стереоаппаратурой фирмы "Ниссан". Однако здесь
ни копейки не тратится на водопровод, канализацию, асфальтирование дорог.
     Наркодельцам  вполне  легально  дают  льготы  при  вложении  средств  в
национальную экономику. Многие страны  Латинской Америки (особенно Колумбия)
имеют  особую  географическую  притягательность:  в  глухих  лесах  строятся
аэродромы, создаются  производственные  мощности.  Предпринимательская жилка
колумбийцев делает их главными участниками континентального наркобизнеса.
     Очевидно то, что в  наркобизнесе  существует  и  своя особая  стратегия
самозащиты:  крупные  средства вкладываются  в покупку  самого  современного
оружия,  в создание сил безопасности, в эффективную малозатратную транзитную
и   производственную  структуры.  Много  внимания   и  средств  тратится  на
ослабление  деятельности  государственных  силовых   структур,  создается  и
поддерживается  густая сеть  информаторов.  Используются методы "приручения"
судебной  системы, средств обработки  общественного мнения, ведется активная
борьба за власть на  всех уровнях. Универсальный,  никогда не стареющий и не
ослабевающий прием  самоутверждения - это  тотальное насилие, как "тотальный
футбол" на мировых чемпионатах.
     Беда  состоит  в  том, что  "соблазн велик"! Даже  столь  благополучная
стран,  как  Чили,  по  мнению специалистов, постепенно дрейфует  в  сторону
"колумбинизации", и  о том свидетельствуют неопровержимые данные: увеличился
объем конфиската кокаина в два раза, марихуаны - в пять раз, на 50% возросло
число задержанных за торговлю и использование наркотиков. Латинская мудрость
просверлила  и в  этой  крыше  небольшое отверстие:"Ignoti nulla  cupido - К
неизвестному нет влечения". Даже в России хорошо известно, что дурной пример
заразителен!
     Предмет  нашего внимания - Парагвай прославился особым покровительством
наркобизнеса в период диктатуры генерала  А.  Стресснера, когда даже научное
изучение этой проблемы было опасно для жизни. Тем не менее, мои руководители
поставили  передо мной  задачу, наладить  всесторонний поток  информации  по
проблемам наркобизнеса в Парагвае. Загадки выбора предмета внимания до конца
мною не разгаданы, да это и не столь важно. Я солдат и обязан больше  думать
о  том, как реализовать выполнение  задания, а не  докапываться до "секретов
фирмы",  в которые меня не  считают необходимым  посвящать. Направление моих
поисков  командованием определено довольно четко. Это отслеживание масштабов
производства  и  торговли коки  и  кокаина. Задачка  не  из простых, ибо для
ответа на такие вопросы  необходимо  залезть в секретные сейфы организаторов
процесса,  либо  кропотливо  собирать  детальные сведения.  Другая задача  -
изучение  экономических и социальных факторов, побуждающий местное население
мигрировать в районы выращивания и производства кокаина. Здесь, оказывается,
неплохо было  бы и  наметить  контрдействия таким процессам.  Мне предложено
уточнить  размеры  и  географию  земельных  угодий,  используемых  для коки.
Придется  основательно  покопаться  в  тех  данных,   которые  характеризуют
специфику   воздействия  наркодолларов  на  общий  экономический  климат   и
финансовую  стабильность  Парагвая.  Руководство  интересует  инвестиционная
политика  производителей кокаина  - в какие  отрасли народного хозяйства они
предпочитают вкладывать свои доходы.
     Естественно, что особый интерес вызывают масштабы политического влияния
наркодельцов на все уровни власти. В этой  связи  неплохо заполучить данные,
компрометирующие  отдельные персоны, дабы потом иметь  возможность влиять на
них  с  помощью компромата.  Рядом с этой проблемой лежит и задача выяснения
связи наркобизнеса и партизанского движения.  Особая статья  - это ответы на
вопросы  о   системе  централизации   наркокартелей,   о  методике  принятия
организационных и экономических решений на уровне главного  координационного
центра  такой  сети. Интересно побольше  узнать, собрать примеры  того,  как
исполняются такие решения на местах.
     Я, безусловно, догадывался, что другие мои коллеги раскапывают подобные
огромные навозные кучи в  Боливии, Колумбии, Перу и других странах Латинской
Америки.  Особые  группы  ищут  ответы  на  обобщенные  вопросы:  "кокаин  и
экономика США", "опыт борьбы США с наркобизнесом". Трудно сказать, что лучше
- быть здесь, на моем месте, или  штудировать  тему, находясь на нелегальном
положении в США. Там ведь контрразведка работает лучше, а  суды судят жестче
и справедливее!  Почему-то  вспомнились  строки из Святого Послания Павла  к
Евреям: "Верою Моисей, пришед в возраст, отказался  называться сыном  дочери
фараоновой,  и  лучше  захотел  страдать  с  народом  Божиим,  нежели  иметь
временное, греховное наслаждение" (11: 24-25).

     <b>9.5.</b>

     Скрытный поиск - это универсальное рейдовое действие диверсанта. Во мне
охотник  такого  рода  сидит глубоко,  а  тяга  к ведению подобных  действий
неизлечима. Особенность моего задания состоит в том, что в