Игорь Гергенредер. Грация и Абсолют --------------------------------------------------------------- © Copyright Игорь Гергенредер Email: igor.hergenroether@gmx.net Date: 17 Oct 2011 --------------------------------------------------------------- Роман 1 Первая роль принадлежала Алику. Так в компании звали Аллочку Батанову, склоняя е? имя, будто она парень. О е? фигурке однажды было сказано - "восточного типа!" Выразительная женственность форм, покатые плечики, округл?нность линий... Этим удачно украшалась загадка - или сама загадка была украшением? Не она ли делала походку томно-скользящей, движения - покоряюще-пластичными? Девушка представала тщеславной, так как в ней таилась неприручаемая колкая застенчивость. С ранних лет Алика охватывала робость, когда она начинала думать, чего нужно ей от любви. Уже в двенадцать лет она чувствовала непомерность требований и смущалась перед собой. Из страха за себя она научилась хорошо играть изменчивую и заносчивую, лукавую и упрямую играющую девочку. Стеснительный дух должен был питаться восхищ?нными взглядами, чтобы не нудили маленькие неудовольствия: личико хорошенькое, но несколько широковатое, глаза не изумрудно-зел?ные, а серо-зел?ные, нос не прямой и чуть взд?рнутый, а с горбинкой. Алик была талантлива, и е? щепетильный вкус оставался неподкупным для не?. Ах, если бы она была заурядностью, восклицая: "Нет яблока розовее Аллочки Батановой!" Кто знал, как боязливо давалась девушке независимая непринужд?нность? Придумывать себя, влиянием на зрителей кормить уверенность - и лишь тогда сердце произнес?т не запинаясь: "Блондинка раффинэ". "Волосы цвета южного солнца" ниспадают на спину, одна прядь переброшена через плечо и скользит по правой груди. Губы обворожительны: выпуклые, дразнящие. Она подразнивала себя как бы готовностью без стыда раздеться, что, на деле, было неотъемлемо от превосходного умения переодеваться. Алик - художник-модельер, получила в это лето 1974 года диплом с отличием. Е? компания собралась насладиться истомой полуденного леса, миндально-праздного от солнечного жара. В отяжелевшей лени сочилась смола из трещин сосновой коры, но хвоя не вяла, а маслянисто блестела, обильно испуская тягучий аромат. Быть может, зной уже не расщедрится столь рьяно: глядишь, завтра выпадет холодная роса, что обычно для этой поры на Южном Урале. Конец сенокосу, отцветают розы, отлетают стрижи. Пасечники подрезают соты, чтобы, как предостерегает поверье, чужие пч?лы не повытаскали м?д. Пятеро расположились метрах в полуста от грунтовой дороги: Боб и Дэн сладили большой кост?р, запылавший почти бездымно. Перед ним раскинут брезент, а поверх постланы одеяла: на них полулежат Алик, Галя и малознакомая ещ? им девушка Енбаева. Боб, футболист областной команды, крепко сбитый, с мощными икрами, молниеносно бросил руку наземь, смотря на Алика. - Убил? - болезненно вырвалось у не?. Он хохотнул: - Я знаю, ты не любишь. - Поднял впечатляющий кулак и осторожно разжал: с ладони невредимо снялся кузнечик. - Молодец! - порадовалась Алик вслед скакуну, и Боб с полным правом присвоил поощрение. Просительно-жарко ухмыльнулся: - Кобылка! - Что-что-о? - навострилась Галя. - В деревне так этих зовут, - объяснил он, имея в виду кузнечиков и стараясь заглянуть в глаза Алику. Она же прошептала мысленно: "Голубоватый кон?к ускакал в мураву. Кому я могла бы послать с ним бисерную весточку?" Она думала, какая у Боба короткая шея, а на груди - довольно-таки ужасная мышья ш?рстка. Второй молодой человек, высокий и привлекательный, правда, сырого сложения, подсовывал в кост?р веточки и подумал об Алике: "Как ид?т ей эта ненавязчивая меланхолия!" Он, как и она, - художник-модельер. - Я завидую Бориному натурализму, - сказал Дэн и слегка повернулся к футболисту. - Ты - сама стихия, Боря! Боб в таких случаях затруднялся и в манере, которую зав?л для подобного, бросил самоуверенно и небрежно: - А ты думал! На того и на другого неутешно досадовала Галя, яркая шатенка, не лиш?нная пикантности, с холодноватыми колючими глазками и себе на уме. - Ты молчала про эти шароварчики, - обратилась она к Алику. - А почему не те брюки, которые были почти готовы? - Надену в другой раз, - ответила подруга, а Дэн пояснил за не?: - Это не шароварчики, а "шальвары" - так называют на Кавказе и вообще на Востоке. Они и блузка - самое удачное для воскресного выезда на шашлык. - Ну да, - вяло сказала Галя. Она работала кассиром Аэрофлота, и каждый день кому-то удавался пол?т, который без не? бы не удался. Поэтому она могла носить то, что хотели бы носить многие и многие девушки. Сейчас на ней были модные дорогие брючки и рубашка: но Алик в своих небесно-голубых шальварах и бледно-розовой блузке похитила эффект. Она воистину заявила стиль. Подкупающе-женственная нега представала как бы стыдливой: при том, что шальвары были воздушными и коротковатыми, а блузка - куцей. Тесный же наряд Гали впечатления целомудрия не производил. Е? задевала эта несправедливость, девушка едва удерживала возмущение: "Я, конечно, обтянулась! А она не оголилась? У кого пуп на обозрении? Любуйтесь! И как пол?живает изнеженно - принцессой-недотрогой..." Тем временем молодые люди извлекали из уксуса со специями и нарезанным луком куски мяса и нанизывали на шампуры. Во взгляде Гали мешались обида, тоска и сожаление. У не? выплеснулось: - Пятунчик! - нервно обратилась она к Дэну, чь? имя было Денис Пятунин: - Почему твой Вано нас на косогор не отв?з? Их доставил сюда на микроавтобусе человек с грузинской кровью Вано, шоф?р овощной базы и приятель Дениса. Тот терпеливо ответил: - Туда проезда нет. Газопровод ведут, траншею прорыли. - И вс? равно проезжают! Другие могут, а твой Вано - нет? Дэн взглянул на Алика, чтобы она увидела: ему понятно, отчего девушка размахалась пл?ткой. Затем снисходительно укорил Галю: - Я не комсорг, Галенька. "За вс? в ответе!" - не мой девиз. Та перевела дух и смолчала, а Алик подумала и уже не в первый раз, как кипуча е? подруга. Они росли в одном дворе, вместе ходили в детский сад. Что будет со сладкой привычкой чувствовать себя то голубкой, то ястребком, если прогнать горластую галку? Алик могла бы сказать себе: "Она ревнует ко мне мужчин - потому что дотошно и цепко ревнует к ним меня. И оттого не хочет отвернуться в сторону, где нашлись бы готовые и подходящие". 2 Не понимала Галю и понимать не собиралась девушка Енбаева. Это была недурненькая завитая брюнетка, дальняя сельская родственница Боба - Бориса Чугунова. Она приехала в город поступать в пединститут, на втором экзамене срезалась и сейчас гостила у родителей Боба, не решаясь открыть, что никак не дожд?тся грусти по дому. Наивно, вяжуще-ласково упросила взять е? в лес, и, когда Боб представлял е? друзьям, широко улыбаясь, протягивала руку: - Енбаева. Больше всего она боялась, что судьба и дальше будет кормить е? крупами и картофелем, от которых спокойно дыхание. А ей так недоставало мясного коричневого переперч?нного соуса, чтобы дышать запально - задыхаясь. Полупрозрачные шальвары Алика вызывали в ней сосредоточение: она не знала, завидовать - восхищаясь? или она вправе облегчить зависть осуждением? Вс? это время девушка молчала, но вдруг, встав, стянула платье через голову: - Кончик лета остался - позагорать напоследок! - и вышла из тени на солнцеп?к. В купальных трусиках и лифчике, она тряхнула обильными вороными кудельками, зажмурилась, раскинула руки и потянулась. Развитое гладкое чувственно-влекущее тело не смущалось мечты. Боб пренебрегал невзрачно одетой простушкой и теперь напомнил сласт?ну, который в хлебнице обнаружил эклер. - Людка... - сказал он и мысленно договорил: "Какая ты гладкая да титястая колхозница!" А Дэн напоминал крадущегося полуночника, что заглянул в незанавешенное окно. Из-за присутствия Алика он опустил глаза, воровски поводя ими. - Чтобы на тебя дым не ш?л, - проговорил заискивающе и осторожно тронул несгоревшую ветку, - какое-то от меня не зависящее бессистемное движение воздуха... Отодвинем вот этот сучочек и направим дымок левее... - На меня не ид?т, - голос у Алика оказался неожиданно грубоватым. А Галя в эти минуты смотрела на Енбаеву, как на казнокрадку, обнаружившую свои намерения. "И ведь удастся!" - с этой волнующей мыслью, скосив глаза на Дэна, она проговорила проникновенно: - Пятунчик, разденемся наперегонки? На спор? Дэн деланно рассмеялся. А Енбаева инстинктивно выбрала самое удачное - поддержала с прямодушием: - Ага, давайте! Так приятно! - и повела плечами. Боб, которому пришла некая мысль, позвал: - Людка, сбегаем искупаемся? Тут недалеко. Озеро находилось в километре и для купания подходило плохо, имея топкие заросшие берега. Люда знать этого не могла, но она понимала другое: на подобные радости и деревня щедра и не только в купальный сезон. - Если все вместе! - воскликнула она с обезоруживающим подъ?мом. Галя ослепительно улыбнулась ей, а Бобу проворковала понимающе-интимно: - Тут родственное... сбегайте вдво?м... Люда увидела, что ей подставили ножку, и не нашла ничего иного, как схватиться в открытую: - Каждый понимает в меру своей испорченности! Галя подалась к Бобу: - А ну - как я понимаю? Он, словно озорной мальчуган, пойманный девочкой на пустячной шалости, с ухмылкой показал кулак, чьи размеры, правда, нарушали впечатление невинности. И тут Алик вкрадчиво шевельнулась на одеяле. Глубоко запрятанная робость, которая делала е? тщеславной, заговорила о себе дурно. Душа домогалась, чтобы некто редкостный вместил непорочную греховодницу. И оттого, что его не было вблизи, она тем злее показывала себя негодницей. Она положила одну ножку на другую и подвигала пальчиками, чьи ноготки блестели малиновым лаком: босоножка соскользнула с изящной ступни, зацепившись ремешком за мизинец... Боба взвило р?вом сирены. Перед ним бушевало багровое пламя. На него опрокидывалось море. То есть это было нечто более важное, чем пламя и море. Он выбросил ручищу и завладел туфл?й, сумев каким-то чудом не полапать ножку. Алик видела возбужд?нного пса с мокрым носом и высунутым языком, невыразимо-блистающий взгляд впился в не?, щекоча кожу. Алик с внезапной для е? вида страстной грубостью приказала: - Отдай! - Не-е! Она лениво привстала на одеяле, схватила босоножку и попыталась выдернуть е? из пятерни спортсмена. Краем глаза видела приготовленный для костра обломок толстого сука. Кто спорит, что поцелуи сладки? С какой усладой поцеловала бы она Боба в переносицу этим обломком! Галя, перегорая в переживаниях, швырнула в них травинкой: - Кончайте, футболист и Цирцея! Незвано прин?сся откуда-то звук мотора и властно навязал себя. Боб нехотя, вслед за остальными, повернул голову и выпустил туфлю. - Вано? - предположила Галя. Дэн неуверенно кивнул. Приятель, занятый каким-то коммерческим делом, обещал развезти их по домам, но было ещ? рано. Разве что он освободился... Боба отягощал темперамент, и он с л?гкостью вскочил, ища просветы между ветвями: - Нет - ч?рная "волга", старая модель. - Подпрыгивал на месте, топча жилистыми ногами валежник и всматриваясь в сторону машины. Хлопнула дверца, между деревьями замелькала фигура, забирая в сторону, и скрылась среди теснящегося мелколесья. - Мужчина... - вырвалось у Енбаевой. - Да? - тонко усмехнулась Галя, напряж?нная, ехидная, теряющаяся от эмоций и интереса. 3 Он шагнул из гущи ветвей, и ни одна не шелохнулась. Какое умение ходить окольными путями по лесу! Он сумел незаметно обогнуть их уголок, появившись со стороны, противоположной дороге. У малого была стать, подобающая орлу на скале над всеми, кто не в силах не бегать. Он сказал, словно никого не видя и спрашивая самого себя: - Малина тут есть? Дух Боба захотел схватки. Любя силу своих мышц, спортсмен испытывал удовольствие от жестокости желаний. - Не искали! - ответил он сумрачно и похвалил себя за бесстрашие задиры. - Ясно, - сказал незнакомец как терпеливый бедняк и, не глядя на Боба, едва не задев его, прош?л мимо как повелитель. Безотрывные взгляды провожали его, пока он не пропал за деревьями. Галя, пытаясь скрыть то, что закипало в ней, произнесла тоном неохотно соглашающейся покупательницы: - Цвет волос оригинальный. Вроде альбиноса, но брови, ресницы... - Я подумала - он седой, а - нет! - с честной радостью призналась Енбаева. Алик отвернулась от трогательно занятной полуголой девушки, оценив предательскую естественность е? чувства: "Для меня! для меня! для меня!" Алик чувствовала себя нелегальной собственницей всего самого драгоценного и, л?жа на одеяле, полузакрыв глаза, произнесла немного громче, чем хотела: - Я - золотая блондинка, а он - платиновый! Сидевшая подле Галя как-то и мило, и некрасиво искривила губы: - Как же... Алик, стоически преодолевая себя, сказала заносчиво: - Что? - Лишь то, что ты - золотая блондинка, а он - платиновый, - проговорила Галя неровным от натяжения нервов голосом. Вс? понимающий Дэн глянул на не? и пристально посмотрел на Алика. - Симпатичный парень, а одет банально, - сказал нарочито отстран?нно. - И, скорее всего, эта неброскость не от ума, а весьма объяснима. - А приехал на ч?рной "волге"! - высказала Енбаева то, что почти уже полчаса бередило всех. Она добавила лучезарно: - Он выше Бори! - Метр восемьдесят... - сказала Галя выжидательно. Алик благосклонно согласилась: - Да. Боб стоял подбоченившись и заботливо бросил родственнице: - Ну ты, голая, не обгори до температуры! - а от других потребовал: - Скиньте три сантиметра! Девушки молчали, и тогда Дэн изр?к: - Взяли лишку. Алику жгуче желалось, чтобы стало жарче-жарче! Она поднялась, извлекла из рюкзака портативный катушечный магнитофон. Музыка возникла плавно крепнущим проникновенным натиском. Медлительный блюз затопил уголок леса детской влюбл?нностью. Алик стояла пренебрежительно расслабленная, слегка запрокинув голову с тонким мозаичным обручем на волосах, прикрыв глаза, и выглядело кричащим то, как чувственно падки к ритму е? возбужд?нные ноги. Они будто вняли соизволяющему кивку - девушка затанцевала... И другая, в богатой шапке вороных куделек, подставляя солнцу застоявшееся тело, безыскусно поведала: - Как раз и он поспеет обратно - машина-то вон. Танцуя, Алик переживала укус, в то время как белые зубки продолжали скалиться, а потускневшие глазки - буравить е? из-под свесившихся ч?рных завитков. Галя изумл?нно и злорадно поставила Енбаевой огромный плюс, меж тем как в телодвижениях Алика изнывало искание неотразимого лунного блика, нежно-молочная полоска живота сияла, в ритме колебались округлые ягодицы, над локтем покачивался серебряный браслет с подвесками. Близ не? родилось неистовство: пятки Боба покинули землю - он приземлился на носки перед Аликом и вильнул низом туловища. Она едва не отпрянула, но стерпела и в самый миг - иначе он схватил бы е?. Теснился к ней и танцующий Дэн, изгибаясь искусно, женственно и несколько приторно... Точно оголтелый буян смял зазевавшуюся Галю: трепеща и без желания опомниться, она извивно двигалась в танце. Уже и Енбаева оказалась в согласном упоительном движении со всеми: неумелая, угловатая и оттого избыточно вольная. Капризный блюз разъярял упругость тел, и не пальцы ли чьих-то ножек, переступавших на цыпочках, вслушивались во что-то сквозь музыку? Алика вело, ею владело приближение скрытого лесом незнакомца. Она столь осторожно переместилась в танце, куда было нужно, что их увидели уже друг против друга, раздел?нных какими-то двумя шагами. Мгновение-второе, третье - ей вс? ещ? уда?тся очаровательная беззастенчивость... У него славное лицо, неломкий взгляд умных т?мно-синих глаз; при платиново-светлых волосах броско выделяются густые темноватые брови и ресницы. Она ощущала себя нагой и всем телом круто покрасневшей как рак. Внутренняя безжалостная дрожь душила в сердце отчаянный лепет: о, ей необходимо это свершение! Кому было по силам догадаться о е? пронзительной стыдливости? Кто мог оценить е? мужество? Она вдруг резко ступила в сторону, странно неуклюже и криво поставив стопу, и упала на колено. - Это шутка? - он смотрел на не?, словно размышляя над законом тяготения. - Не могу встать... - она улыбнулась ему загнанно, - каблук по корню скользнул - нога подвернулась. - Играется! - сказала за спиной Енбаева. Он глядел на полуголую взволнованно подтянувшуюся девушку, и Алик произнесла виновато: - Я, кажется, вывихнула ногу... Она оперлась на его локоть и встала на левую стопу, но, попытавшись шагнуть, взмыкнула и закусила губу. Боб и Дэн уже топтались возле, она оттолкнула Боба: - Твои шутки - заст?жку порвал: нога с колодки соскользнула! на вывихнутой ковылять? - слова хлестали злостью, но в душе Алика горячела вес?лая снисходительность. - Я отвезу вас в город, - предложил незнакомец так, будто ему и самому не нравилось, как мало он предлагает. А ей не много ли было того, что она сейчас шагн?т в безрассудство? Даль окажется близкой до беспощадно вульгарного. "Куда? К кому? Что - произойд?т?" Боком к нему, в независимой позе стояла Галя. Она чуть прищурилась: - Без малины остались? - Тут уже прошли и вс? собрали, - сказал он неожиданно по-приятельски, словно отдавая должное юмору Гали, которая-то и собрала малину. Алик обхватила за шеи его и Дэна, и они понесли е? к машине. Боб, забегая впер?д, отводил перед ними ветви, и было видно, как ненавидит он тот миг, когда ухватил босоножку. А Галя и Енбаева смотрели в глаза друг другу, почувствовав острую необходимость в этом. Им было легче от того, что Алик - безнравственная нахалка, и они выцарапали бы глаза любому, кто неопровержимо бы доказал глубину е? скромности. 4 На переднем сиденье "волги" она видела немолодого широкоплечего мужчину в п?строй рубашке с короткими рукавами. Зеркало отражало его т?мные очки, продолговатое лицо, выступающий ребром как бы сжатый с боков нос. Блондин, садясь за руль, сказал ему с той обходительностью, когда не ожидают возражений: - Забросим девушку в город? Она ногу повредила. - Забросим? - переспросил пожилой словно бы в брюзгливом полусне, что выражало подтрунивающую игривость. Губы Алика слегка тронула улыбка. - Забросим, закинем, запулим... - проговорил мужчина так, будто начинал читать стихотворение. Молодой словно обиделся: - Извиняюсь, мы е? не будем забрасывать. Мы отвез?м е? в город, как положено, - и включил зажигание. Она положила обнаж?нные руки на спинку переднего сиденья и смущ?нно пот?рлась носиком о сво? запястье: - Мне неловко... помешала вам искать ягоды... Человек в т?мных очках сказал серь?зно и веско, будто осаживая с трибуны: - Не много ли извинений с обеих сторон? - Вс? это время он не двинул шеей, и, поглядывая на его лицо в зеркале, Алик подумала, что очки что-то чересчур темны. Блондин, аккуратно ведя машину по тряской грунтовке, на миг обернулся. Кожа у него была чистая, смугловатая, а во взгляде удлин?нных глаз отсутствовала неопредел?нность. "Ты вспоминаешь, считаешь, сравниваешь, зада?шься вопросами, - понимала Алик, - и благосклонно глядишь на луговую дорогу. Но зря не опасаешься заблудиться". Пожилой, ни на сантиметр не повернув голову, спросил: - Вывих в каком месте? - Где щиколотка. - Опухоль? - спросил он, не шелохнувшись, и ей стало ясно, что уже не легкомыслие говорит его устами. Говорила пасмурная тяжесть, и Алика всколыхнуло: "Ведь он же слепой!" - Опухоли нет... извините... - е? тут же покоробило: он понял, за что она извиняется. Как бы устраивая поудобнее больную ногу, пересела, чтобы не видеть в зеркале непроницаемые очки. Молодой за рул?м адресовал ей: - Пропал ваш ден?к на природе! Жалко? - Жалко. Мне так жалко... - сказала она кротко. "Волга" выкатила из леса, водитель притормозил перед перегруженным шоссе и, обернувшись, не сразу отв?л глаза от девушки. Пожилой произн?с густым баритоном: - Как малину-то не любить... - и добавил назидательно: - Рясная малина - богатые хлеба! Рясная, пояснил, значит обильная. Уходят, забываются выразительные слова. Не двинувшись, он спросил: - А пироги с гречневой кашей и м?дом вы любите? - Не пробовала... - уронила Алик тоном вины. Блондин мягко вв?л "волгу" в поток несущегося к городу транспорта. Спутник проговорил, будто изумляясь тому, о ч?м сообщал: - В моих родных местах в эти дни, бывало, да... пекли пироги с гречневой кашей и м?дом и созывали соседей. Алику показалось, что водитель втихомолку улыбнулся. Человек же в т?мных очках заговорил, будто ссорясь: - Чтобы вам ещ? больше стало жалко, чтобы вы очень жалели об этом дне - вы должны с нами пообедать! - и адресовал парню: - А, Виктор? "Викто-ор!" - мысленно повторила она, перенося ударение на второй слог. Следя за дорогой, блондин сказал девушке: - Насч?т вашей ноги... Лонгин Антонович может из дома позвонить врачу. У него лучшие в друзьях. "Лонгин" похоже на ангину, мелькнуло в уме девушки. - Записано в святцах, часто встречалось у староверов, - сказал человек в очках, привыкший, что его имя кажется странным, - в юности, а я на три года моложе советской власти, мне бывало неприятно. "Ему пятьдесят четыре", - мимоходом отметила Алик, встретила в зеркале взгляд водителя. Оба прислушивались к иному, к своему напеву. Виктор двинул баранку, глядя в задний борт мчавшегося впереди "газика" и намереваясь его обогнать. - А вас как зовут? - Алик, - вырвалось у не?. - Ага, - заинтересовался Лонгин Антонович, - и если кто-то собрался с вами в кино, он говорит: иду в кино с Аликом? - Да. Виктор, не спеша обгонять "газик", поднял глаза к зеркалу и обменялся с нею улыбкой. Пожилой между тем говорил: - Александра? Алла? Альбина? Ему ответили, и он так, будто это вытекало из ответа, уведомил: - Едем к нам на воскресный обед. "Волга" катила по улицам города. - Ну... я не могу... - пролепетала Алик с выраженной нерешительностью. Машина встала в тенистом переулке, над нею нависала заматерело-глухая состарившаяся листва деревьев, за которыми в некотором отдалении были видны внушительное закрытое парадное и барельеф над ним: кажется, античная богиня. Не сказать, чтобы каз?нно-индустриальный, неуютный город насчитывал десятки таких зданий. 5 Лонгин Антонович обратился к Алику: - Как ваша нога? Пошевелите-ка! Нажмите на щиколотку - больно? Можете наступать? - Кажется, смогу... наверно, растяжение. Виктор обош?л машину и хотел открыть дверцу Лонгину Антоновичу, но тот обронил: - Не мне! И тогда была распахнута другая дверца. Молодой человек, наклонившись, галантно подставил руку девушке. Она оперлась на не? в мысли о некой заграничной мелодраме, которые пропускали иногда на советские экраны. Девица, повредившая ногу, доверчиво принимает помощь богатенького слепого и его племянника, слепой оказывается главой мафиози, племянник же... Она взглянула в глаза Виктору брыкливо и, наслаждаясь своей несправедливостью, презрительно. Е? тревога бежала впереди не? и спрашивала: где справедливость, если эта детски сияющая кожа, это приманчивое мужество пошленько обманут? Тем временем хозяин неспешно, немного неуверенно вылез из автомобиля. Сухощавая с широкими плечами и узкими б?драми фигура сохраняла стройность. Густые русые волосы перебивались сединой. Ч?рные очки отвлекали внимание, но можно было заметить чувственность тв?рдо очерченного рта с длинной верхней губой. В этом лице интеллигента выдавала себя порода. Он повернулся - очевидно, угадывая, где стоит девушка. - Обед с очаровательной гостьей! - произн?с в неподдельном удовольствии. - Я и сам знаю, вы восхитительны! И по обращению Виктора чувствую... Алик и молодой человек одарили друг друга взглядами. - Альхен, - ласково на немецкий манер обратился к девушке Лонгин Антонович, - с ногой осторожнее. Виктор, ты что оставил Альхен? Парень запирал машину. Алик шагнула к беспомощному человеку, прикоснулась пальцами к его локтю: - Тут как раз бордюр... - Я ориентируюсь... этот маршрут усвоен, - сказал слепой поникшим голосом и грустно заключил: - Спасибо вам! Виктор в ожидании стоял перед ними. Лонгин Антонович, точно осерчав на себя за раскислость, распорядился с отчаянной категоричностью: - Алла, обопритесь на мо? плечо! Смелее, не стесняйтесь! А другой рукой - на молодого человека. И мы вас повед?м... Она левой рукой обняла слепого, плечу же блондина предпочла его локоть. Символически опираясь на него и легонько направляя шаг Лонгина Антоновича, двинулась к дому. Парадное раздалось перед нею в приятно затемн?нном прохладном объ?ме, повеяло многолетним уходом за здешней жизнью и досадливо представились тесные подъезды пятиэтажек, в которых живут Боб, Дэн и ещ? один е? приятель акт?р Данков, жив?т она. Да и подъезд модернового девятиэтажного дома, где проживает Аркадий Петрович Гаплов, безнад?жно проиграл. Поднимаясь по лестнице, Алик исподволь поглядывала на Виктора. "Куда меня понесло?" - повторяла она в себе, при этом чувствуя: парень и пожилой вряд ли станут сообща душить крик о помощи. - Вы не всегда ездите в лес без... - она чуть сильнее оперлась на руку блондина, - без никого? - Лонгин Антонович - убежд?нный женоненавистник, - с улыбкой ответил Виктор. - А вы? - А он - неубежд?нный, - пробурчал пожилой, казавшийся сейчас в своих ч?рных очках киношной криминальной личностью. "Женоненавистники!" - Алик беззвучно хихикнула. Опять встретилась взглядом с парнем и ощутила покалывание в мышцах от зуда затанцевать на ступеньках. В этом старом парадном чувствовала себя героиней фильма-ретро: она в загадочном особняке в гостях, влиятельный слепой и его племянник... в ушах зазвучал обворожительный джаз пятидесятых... она невольно ускорила шаг, буксируя старика. Виктор остановился на площадке третьего этажа. - Мы пришли, - указал на обшитую кожей дверь, на табличку полированной стали, и девушка прочла фамилию - она была на слуху, такую же носил пребольшой военачальник. Случайность?.. И Алик, отнесясь к случайности бережно, спросила Лонгина Антоновича: - Вы не родственник маршала? - Младший брат. Разгадка, приглашающая разгрызть крепкий орех загадок. В этой квартире не прид?тся кричать, но не оберн?тся ли тем, о ч?м нельзя будет не умалчивать? Ниже фамилии было выгравировано: "профессор". - Проходите, Альхен, - пригласил Лонгин Антонович и, помедлив из-за того, что опасался наступить ей на ногу, шагнул вбок от двери. 6 В просторном, с паркетным полом коридоре она увидела слева ряд дверей. Темновато, Виктор включил свет, платиновые волосы матово блеснули. Стоячее зеркало - чуть повернуться перед ним, поправить мозаичный обруч на волосах. Силуэт отнюдь не скрадывается воздушными шальварами... Глаза парня. Они кажутся фиолетово-ч?рными, в них - е? крохотное отражение. - Виктор, не держи девушку на больной ноге, - недовольно сказал профессор. Она выразила голосом ласку: - Спасибо, Лонгин Антонович, я выдержу... Осторожно ступила - гримаска, как от боли. Взгляд парня скользнул с е? лица на стопу - участливый, почти горячий. - Извините, что это я... - он чуть наклонился... секунда-вторая, третья... сейчас возьм?т е? на руки. - Ид?мте, сядете в кресло, - руки протянуты, но он намерен лишь поддерживать е?. - Я дохромаю. Куда - в эту дверь? - адресовала ему тоном упр?ка. Он поспешил за ней, хромающей, в комнату: у стен - стеллажи с книгами от пола до потолка, палас во весь пол, венские стулья, поодаль от окна - тахта. Кресло стояло в другой стороне, Алик замешкалась: - Лонгин Антонович? Тот отозвался из коридора, что ополосн?т руки и привед?т себя в порядок с дороги. Она отвернулась от кресла, направилась к тахте и села, шальвары приходились чуть ниже середины икр. Осторожно сняв босоножку, вытянула упругую крепкую ногу на тахте, взглянула на Виктора: - Растяжение... побаливает. - Наверно, надо приложить холодное. Она вскинула ресницы: - У вас есть л?д в холодильнике? Можно сделать компресс? Кивнул, сумев, не улыбаясь, выразить трогающую чистосердечную учтивость. Он отправился за льдом, Алик внимательно оглядывала комнату: книги, книги. Их много и в квартире е? лучистого воздыхателя Гаплова, но там, нетронутые, они на полках то и дело расступаются, и из уютных промежутков глядят морские раковины, статуэтки, кораллы, шкатулки. Гаплов лечил неутолимое сердце окружающими вещицами. Виктор вернулся, и она в ветреной злости на себя подумала: ей не помешал бы компресс на сердце! Малый прин?с льда в вафельном полотенце и целлофан. Она произнесла с вызывающим ехидством: - Чудесно! Вы не поверите, как я вам благодарна! - Да ради Бога, - отреагировал он дежурной фразой, постелил на тахту под ногу девушки целлофан и поместил на лодыжку зав?рнутый в полотенце л?д. Какие деловитые движения. Пальцы ни на миг не прильнули к е? коже. Неужели его взгляд только что был почти жарок?.. Он из терпеливых удильщиков, и когда подсеч?т - уже не сорваться. Вещь с двойным дном. - Вы родственник профессора? - спросила она равнодушно. - Нет. - Но жив?те тут? - Да. - Вы домработник? - бросила, внутренне негодуя: "Это не может быть так обыкновенно!" - Я у Лонгина Антоновича в штате института, - он стоял перед нею с видом, что сейчас сунет руки в карманы брюк и ухмыльн?тся: "Ну так какие ещ? вопросы?" Алик устроила ногу на тахте поудобнее, шевельнула пальчиками с малиновыми ногтями. Е? интересовал профиль института, и она услышала: нефтепереработка, нефтехимия. - А с профессором... - начала она, выражением и тоном намекая, что спрашивает о слепоте, - как это случилось? - Было до меня. Он не любит рассказывать, - небрежно поставил точку Виктор. - Его работе не мешает? Молодой человек объяснил: работает, дай Бог каждому! В науке и не только в ней достаточно подобных примеров. - А почему он не в Москве жив?т? - Мог бы - сам не хочет. Как-нибудь потом расскажу... "Потом" гарантировано, отметила она. Какая отточенная уравновешенность в н?м, невозмутимо стоящем уже несколько минут! Брюки, рубашка на н?м импортные, но надо бы - от портного. Ах, как она одела бы его! - Ни о ч?м не хотите меня спросить? - сказала и вдруг смутилась. Он с любезной готовностью спросил: - В каком институте учитесь? В технологическом, но теперь уже - училась! Е? жд?т работа в Доме моделей, сообщила она, кстати, там скоро показ мужских новинок осеннего сезона - можно достать ему билет. А если его интересуют женские модели, то это в будущую пятницу... между прочим, она сама манекенщица и покажет модели того парня, что в лесу проводил е? к машине. Денис - он окончил их институт в прошлом году. Сняв компресс, принялась растирать щиколотку. Выдержка иссякла, тело требовало движения. Вдев стопу в босоножку, Алик встала, пошла к стеллажу, зная, что малому видны сквозь л?гонькую ткань шальвар очертания трусиков на е? подвижных ягодицах. Корешок одной из книг выступает из их ряда, на корешке - латинские буквы, она протянула руку. О, Кама-сутра... на английском? Нет, кажется, на немецком. Она раскрыла книжку, основательно зачитанную, иллюстрации - одна, вторая, третья... обнаж?нные парочки в позах... Алик повернулась к нему, не исключая, что он забер?т Кама-сутру. Но Виктор сделал только шаг, в н?м уже не было бесстрастности, он охватывал е? всю красноречивым взглядом. Она тоже повела глазами по его фигуре сверху вниз, заметила кое-что: о, парень в порядке! Подумала - глаза е? наверняка блеснули; держа книжку в руке на отл?те, сказала тихо и доверительно-серь?зно: - Если бы не нога, я бы сейчас вам станцевала... танец живота. Ну, подойди же! Нет, не двинувшись, обронил вопрос: - Любите танцевать? Она возвратила книгу на полку и поведала, что в институте занималась в кружке современного танца. Спросила: - Вы, наверно, любите меланхоличную музыку? - Необязательно... люблю и темп. "Поверю тебе на слово!" - мысленно воскликнула она. 7 Ему пора на кухню, сказал он, а она может тут посмотреть книги - окинул стеллаж взглядом. Есть поэзия, вон Бальмонт, а там - томик Гумил?ва из букинистического... Точно так официант в ресторане предлагает: есть суп харчо, бефстроганов... Нет, объявила Алик, она пойд?т с ним. В коридоре указала на двустворчатую дверь: здесь у вас что? - Как вам угодно - столовая или гостиная. - Виктор толкнул застекл?нную створку: в глубине комнаты - резной ореховый буфет; сколько хрусталя! Часы-шкаф. Принадлежало вс? это купцам? графам? Посреди комнаты - большой полированный стол мор?ного дуба; а сколько лет этой люстре? хрустальные подвески в три ряда - висячий тр?хступенчатый пьедестал да и только. Какая милая во вс?м над?жность! Вошли в кухню, Алик оценила е? вместительность, царящую в ней чистоту, воскликнула, словно прищ?лкнув языком: - Порядочек! - О, я польщ?н, - соскользнул он на игривость, наконец-то! - А у вас разве не так? - Так... увидите. - И ясный прямой взгляд ему в глаза. Глаза ответили. Теперь можно легко обратиться к нему на "ты" - непринужд?нно подхватит. "Виктор!" - мысленно произнесла она по-своему, с ударением на втором слоге, услышь, как я называю тебя! мо? отражение в твоих глазах до того ч?тко, что я вижу обруч на волосах. Брось играть, расслабься, ведь я же не играю: вот она я - как на ладошке. Мы поняли друг друга. Мы одни здесь, мы рядом, нам просто и хорошо - разве нет? Молчание, до предела насыщенное смыслом. Ничто не мешает - звуки за окном отдалились и пригасли, по тенистому переулку почти нет движения. Из соседних домов донеслась музыка - видимо, магнитофонная запись, искренне грустящий юношеский голос выводил: Я тебя называл самой лучшей на свете девчонкою И не думал, что будешь ты зваться чужою женой... - Подпо?м? - произнесла она с бархатистой ноткой, запела: - Я тебя называл... - и оба вдруг захохотали, едва не сталкиваясь лицами. Обещала танец, сказал он, а начала с вокала. И как? О!.. - кивнул и затем ещ? картинно поклонился. Обмен комплиментами, милая болтовня о любимых мелодиях, о фильмах. Он заж?г газ, поставил на плиту кастрюлю: - Собственно, обед уже готов - только подогреть. Что будем есть? Украинскую солянку с копч?ной свининой. Хо, никогда не пробовала! Понравится - научу варить. Она воскликнула: тебе цены нет! окончил кулинарный техникум? Нет, кулинарией занимается приходящий человек, а я только подучился немного... Она помолчала. И: - Ты развед?н? - Я не был женат. Алик глядела тепло, внимательно: - Я тоже не спешу... Спросила: ты местный? Если она имеет в виду Урал, то да. Я из города-призрака - дал он понять, что названия города нет на карте по причине находящихся в н?м объектов. На одном из них отец был главным инженером, умер в прошлом году. Мать уже вышла замуж. У него две сестры, у них свои семьи. Почему он оказался здесь? Отец был другом Лонгина Антоновича... Замолчал. Она подумала: "У тебя тут какая-то выгода и немалая". Пауза. Алик спросила с запинкой: - Тебе здесь... удобно? Он слегка пожал плечами. Расскажешь, подумала она, всему сво? время... А у не? папа - начальник цеха почтового ящика (почтовыми ящиками называли предприятия, которые по соображениям секретности обозначали лишь как почтовые абоненты). Мама - врач-косметолог. - Я одна у родителей... Продолжим о себе, переход не очень плавный, но сойд?т: блузка на ней - чуть повернуться - носит название индийской, а укороченные шальвары - творение е? собственной фантазии. - А для тебя я придумала бы что-то военного стиля: свободные брюки цвета майского неба, того же цвета приталенную рубашку с ч?рными прострочками, с розовой окантовкой кармашков и погончиков... "Свободные брюки" - он увидел, куда она смотрит, и тут же повернулся к ней спиной, снял крышку с кастрюли, будто это срочно понадобилось. - Поможешь отнести тарелки? - повернул к ней голову. Алик глядела с улыбчивым вызовом, обхватив себя за красиво огол?нные предплечья. Он подождал, когда она возьм?т стопку тарелок, и пош?л за нею в столовую накрывать на стол. 8 Алик не бывала за столом со слепыми и была впечатлена тем, как управляется профессор, как безошибочно находит вилку, нож, рюмку... Моментами ей казалось даже, что он видит. Заправив салфетку, он поднял стопку, налитую ему Виктором: - Нашему другу нельзя - он будет за рул?м, а вы, Альхен, должны хлопнуть "ерофеича"! Она не слыхала названия и обогатилась сведением: не бывающая в продаже "посольская" водка, настоянная на мяте, померанцевых орехах и других штуках, и есть "ерофеич". Алик в компаниях не отказывалась от сухого вина, ей нравилось крымское шампанское, довелось попробовать и водку, отчего сейчас к ней никак не тянуло. Но чтобы угодить профессору, она торопливо чокнулась с ним и с трогательной смелостью "хлопнула" полрюмки. Он аппетитно поглощал солянку и говорил: - Жаль, осень на носу. Был бы апрель, я угостил бы вас весенним лесным вином. Уверен - не пробовали. Оно приготавливается из бер?зового сока. А-аа, ка-а-кой у него запах! Я чувствую ваши флюиды, Альхен, и слышу аромат лесного вина. Благодаря ему я вижу вас! - обратив к ней лицо, он выделил слово "вижу", и она чуть не поверила, что этот человек в т?мных очках зряч. - Женское очарование есть творческая миссия, - произн?с проникновенно, - оно побуждает лучших из мужчин стремиться к тому, чтобы их выбирали создания, пахнущие лесным вином. Стремиться - значит творить свою личность. Преодолевая препятствия, делаться сложнее, глубже, тоньше. За тем и посылаются в жизнь мужчины, надел?нные талантами: чтобы бороться за прелестную женщину, сдавая экзамены. Раскрывай то, что заложено в тебе, и набирай баллы. Чем больше их, тем интереснее личность, которую ты творишь. Максимум баллов к уходу из жизни - вот ответ на извечный вопрос о е? смысле. Девушка восприняла сказанное как блестяще закрученный комплимент, она подобного не слыхала. Взгляд на Виктора - занят своей тарелкой или делает вид. Алик сказала: - А люди живут и ничего этого не думают... и хотят не препятствий, а тепла, гармонии. Профессор выпил рюмку и наш?л вилкой малосольный огурчик. - Гармонии... поэтичное выражение... - он вдруг словно отстранился от разговора, и Алик рискнула тронуть поводья: - У вас столько поэзии собрано... Гумил?в... Лонгин Антонович издал одобрительное "угу". Иногда он просит Виктора почитать ему Гумил?ва. - И сейчас, Альхен, Виктор мог бы прочесть, если бы помнил наизусть: Да, я знаю - я Вам не пара, Я приш?л из другой страны, И мне нравится не гитара, А дикарский напев зурны... Алик обласкала молодого человека глазами: обожаю восточное! это мой стиль, я бы станцевала под зурну и бубен!.. Прелестно! - подхватил профессор: имейте в виду, я вам проч?л сейчас о Викторе. А теперь представьте, Альхен, вы с ним... дружите. И представьте - у нас разрешены поединки. Какой-то наглец сказал что-то, бросающее на вас тень. Виктор вызовет его? Встанет под его пулю? Пусть всего этого нет, но - сможете вы жить с Виктором в гармонии, не зная ответа на вопрос? Она при словах "жить с Виктором" ощутила жар на лице, слабо улыбнулась: - Но ведь этого действительно нет... - миг-другой думала: "Неужели не встанет?" Профессор ждал. Она сказала чуть слышно: - Для меня не было бы вопроса. - Спасибо, - произн?с, не глядя на не?, парень, поднялся, чтобы переменить блюда, и вдруг обратился к Лонгину Антоновичу: - Пока меня не будет, вы Бальмонта почитайте. Профессор, казалось, вперил в малого взгляд сквозь очки. - Боюсь, я ничего не помню... - А вот это... - начал Виктор и с наигранной театральностью выдал: Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, Из сочных гроздий венки свивать. Хочу упиться роскошным телом... Алик замерла в ощущении скандала, но молодой человек замолчал и вышел. Лонгин Антонович благодушно гмыкнул и ничего не сказал. Молчала и гостья - чувствуя гн?т каких-то трений, каких-то сч?тов. Когда вернулся Виктор с подносом, хозяин застолья сказал с безоблачной заботливостью: - Альхен, вам должен прийтись заливной судак! Нравится с лимонным соком? Виктор, будь добр - полей. А я, с вашего позволения, ещ? чуточку "ерофеича"... Принялись за судака. Профессор заговорил, словно припоминая: да... о ч?м бишь я хотел? Вот... Ему рассказали о случае, разбиравшемся в суде. Муж и жена возвращались из поездки, ночью шли с вокзала домой по глухому месту. На них напали два хулигана. Муж убежал. Они схватили женщину, та в крик. Подбежал прохожий, крепкий мужик, стал е? отбивать и подвернувшимся под руку кирпичом двинул одного из хулиганов по хребту. Сделал инвалидом. И попал под суд. Женщина была свидетелем. Между прочим, е? спросили: как она смотрит на то, что муж убежал? Оказалось, нормально смотрит: правильно сделал. Не убеги он, его могли бы ударить кирпичом и сделать инвалидом. А стукни он - то был бы под судом. - Прохожего осудили, хотя и условно, - с расстановкой проговорил профессор. - А как ему помотали нервы! Лонгин Антонович ждал, что скажет Алик, но она посчитала - разве же и так не понятно? она всей душой за прохожего! Повисшую на несколько секунд тишину вновь оборвал густой баритон хозяина: - Я рассказал о паре людей, которые, как вы, Альхен, выразились, не думают, а хотят тепла и гармонии. Они и живут в гармонии, неисчислимые массы простых людей. Это удобно тем, кто, может, и непрост, но о себе знает: добровольно он под пулю не встанет. Эти знающие укрепили мнение, будто дуэли глупы, смешны. Как удалось трусам навязать всем такую гадость? Благодаря несч?тным, живущим в гармонии! Он сказал вдруг потеплевшим до ласковости голосом: - Что-то мы замолчали... Девушка меж тем открыла невероятную для себя важность в услышанном: ради не? встанет под выстрел Боб? Дэн? Данков? Гаплов? Взглянула на Виктора: не поспешила она со своим заверением о н?м? Заговорила с тихим напряжением: - Я не хочу, чтобы тот, кого... кто мне нравится... чтобы его убили. Поэтому я рада, что дуэлей нет. - Она тряхнула головой, отчего метнулись змейками е? пряди цвета южного солнца. - Но... но мне не надо, чтобы он побоялся вызвать того, кто меня оскорбит. Профессор проговорил с добродушной подковыркой: - А ведь одно исключает другое... какая уж гармония?.. - покачал головой и вдруг произн?с другим тоном: - Скажите, Альхен, эта женщина ничтожна? В Алике забродило что-то горькое и сильное, она не скрыла страстности: - Но вы не можете знать, что переживает та женщина - сравнивая мужа и другого... того подбежавшего человека! Виктор, с ленцой ковырявшийся в тарелке, живо заметил: - Женская психология! Свои тонкости. Лонгин Антонович в рассеянной задумчивости сказал: - Она не могла не сравнить... Альхен, вы замечательно поправили меня, - Ну да, - продолжил он, - от сравнений бывает больно. Чем лечиться? Не забывать войну. "О, Боже... - девушку облило тоской, - съехали!" Он, разумеется, воевал, и потянется рассказ... На войне были оба е? деда, заслужили ордена, медали, один особенно охотно рассказывал, как поднимал роту в атаку, ш?л грудью на... как правильно-то - дот? дзот? Профессор проговорил с едва заметным лукавством: - Война, о которой я, хм... это осмысленная повседневность... Алика прохватил острый сквознячок недосказанности, она ждала продолжения. Вдруг Виктор обратился к хозяину: - А почему вы никогда не рассказываете о той войне? Вы как-то сказали - были в партизанах... Вопрос окрашивала вкрадчивость, близость некоего нам?ка. Девушка почувствовала невнятную тревогу. Парень с неотступной настойчивостью ждал ответа. Не выдержав, добавил: - Вы... убивали? Лонгин Антонович с осторожностью пов?л пальцами по столу, нащупал нож, приподнял его, говоря с фальшивой игривостью: - Крови!.. После рассказа об избиении нужен рассказ о кровопролитии - по нарастающей... - он издал смешок. - Интересно, каким вы сами-то были... - невинным тоном обронил Виктор. Профессор сделал вид, будто сосредотачивается на ч?м-то необыкновенно значимом и вдруг искренне просто сказал: - Выпьем за псковские леса! Он выпил стопку медленно, словно мысленно уносясь в дал?кое уединение, молодой человек неохотно хлебнул нарзана, Алик лишь пригубила рюмку. Беседу следовало возобновить, дабы гостья не решила, что пора прощаться, и хозяин задал ей вопрос с удавшейся непринужд?нностью: - Альхен, если парень вертит в пальцах спичку, а девушка е? отнимает, что сие значит? Удивл?нная быстротой перехода, Алик улыбнулась: - Она согласна с ним дружить. - Видите, какой я эрудит! - с нарочитым самодовольством произн?с Лонгин Антонович. 9 Хозяин желал затеять чаепитие, но Алик почувствовала в себе тончайшую границу, отмерявшую время визита. Стала прощаться, а он перечислял названия варений, которые она могла бы отведать, и вдруг на е?: - Я не в силах, профессор! - воскликнул: - Назовите меня Велимир-заде! - Что, что? - Покличьте Велимиром-заде! - Ну почему? - Ум-мереть можно, до чего прелестно это ваше "ну почему"! Сидя в машине рядом с Виктором, отвозившим е? домой, Алик не могла не вспоминать вслух о настроении слепого, столь необычном для калеки. - Велимир-заде - и придумал же! Ему действительно ид?т. Парень помалкивал, небрежно держа руки на руле. Глядя на дорогу, попросил: - Можешь дать ему характеристику? Она взглянула на Виктора сбоку в чувстве: он зол на профессора. Волевой, властный, тот может этим надоесть и предстать деспотом. - Тебя глубоко волнует мо? мнение? - спросила неторопливо. - Интересно... Понимая: он изучает е?, Алик стала подбирать слова. Е? затрудняет его слепота. Если о ней не думать, то налицо: пример птицы высокого пол?та. Привык к тому, что преуспевает. Выражаясь по-книжному, произнесла она, светский лев. Добавила: "в прошлом". И заключила: - Хотя и теперь ещ? бабник. Виктор чуть заметно кивнул и покривил губы, не дав себе улыбнуться. Она спросила: - Зачем тебе, как он воевал в партизанах? Остановив "волгу" перед светофором, парень повернул голову и вдруг показался расслабленно-понурым: - Хотелось услышать что-то... Дом, где она жила, был уже недалеко, девушка занервничала - миг прощания! - и завернула в фантастику: - Он был штурмбаннфюрер, прятался в лесах, одичал, обрусел и проник в советскую науку! Виктор сказал без тени иронии: - Куда до него штурмбаннфюреру. Она указала на дом, парень подрулил к подъезду. Вряд ли он дерзн?т с поцелуем, полагала она, но вс? же поспешила выпорхнуть из машины и, уже стоя на тротуаре, назвала свой номер телефона и поблагодарила "за вс? сегодняшнее". Он чувствовал, как сердце отсчитывает каждый е? удаляющийся шаг, и упрямо хотел быть насмешливым и злым. Вспоминался рассказ профессора о муже, что бросил жену, убегая от хулиганов, и думалось - он обязательно напал бы на них: и лишь потом, наверное, стал бы считать, будто причиной была женщина... Кирпич необходимо метко направлять в голову, как нож - в подреберье. Услышь он это в детстве - чтил бы как зарок. 10 Физически очень развитый, Виктор и в двенадцать лет не допускал неосторожности к себе, особенно при неблагоприятном встречном ветре. Приятного ему недоставало и чаще - при его избытке, а ветер охотно кидался навстречу, и можно взять мутный зимний день, когда Виктор с приятелями бежал на каток по выглаженному поз?мкой скользкому тротуару. Гнулись тонкие ветви деревьев, и мальчики отворачивали лица от прокал?нных стужей порывов. Товарищ отчего-то сплюнул на бегу, и плевок прибило к рукаву Виктора. От омерзения натянулась под шапкой кожа головы. Виновник наспех крикнул: - Случайно! - что надо было понять как извинение. - Эй! Вытри! Тот не внял, и Виктор поймал его за конец шарфа. - Отстань, я не хотел! Это ветер! - мальчик начинал злиться, а по виду был он не слабее приятеля. - Вынь платок и вытри. - Нет у меня платка! - Шарфом! - и Виктор за рукав потянул его с тротуара на глубокий снег. Другие мальчики окружили их, уважая сшибку и ценя случай вынести приговор. - Драться хочешь? - сказал угрожающе виновный, заводя себя, чтобы не отступить. Виктор дурашливо сорвал шапку и кинул на снег. Кто-то хохотнул - оказывается, они ошиблись и ожидалась комическая выходка. А он взаправду улыбался и широко, кладя руки приятелю на плечи... ладони переместились тому на затылок в дружеской фамильярности, рывок - и нос расплющился о лоб Виктора. Для чего и была предварительно сброшена шапка. Мальчик обмяк - оттого что напружился от боли, какой ещ? не испытывал. Горло не сумело крикнуть, тело клонилось впер?д, и Виктор, сцепив пятерни "в замок", развернулся влево и изо всей силы ударил его в лицо. Кулаки заходили по упавшему, брызги крови отлетали на снег, и все услышали: - Прости-ии!!! Мальчики-зрители имели крепкие холки, что отвечало назначению ходить в упряжке, и пока ещ? были не прочь полягаться и даже выбить копытцем кровь из податливого. Но сейчас бляшки их глаз отразили некий иной проблеск. Над ними возымело власть деяние леопарда... Избитый, самозабвенно отвечая какой-то болезненно разгоревшейся потребности, объяснил дома, будто вблизи катка, в т?мном проходе, на него бросился неизвестный наголо обритый мужик. Товарищи это подтвердили с жаром, вдохновляемые чувством, что они по-своему честны и верны чему-то зловеще-священному и повелительному. На Виктора теперь смотрели ночными светящимися глазами ожидания. Он должен был дарить радость - выборочно выпл?скивая ненависть. В н?м обнаружили сердце, в которое можно красться повинуясь, чтобы, хваля и льстя, прививать свою трусливую злобность к смелости истого зла. Но он бывал жесток лишь из страха презрения к себе, и, когда не стало для этого оснований, оказалось, что злоба не трепещет в н?м от жажды самоотдачи. Его сердца с полным правом требовали девочки, с которыми, замечательно красивый, обворожительный, он рано начал читать загадочную, сладко запутывающую сказку. Он сделался любителем приключений под звуки лиры и бубна, а не барабана, дрался, лишь будучи задетым, и не думал, как несправедлив к мальчикам. Они хотели вожаком леопарда - а он не замечал, бессильный выбирать для битья кого-то из презираемых. Отец его не понял бы - если можно быть лидером, то и нужно. Но одар?нный Виктор учился отлично, и занятой специалист не видел необходимости распространять внимание к нему за эти рамки. Он установил для сына: сначала стать военным л?тчиком, а затем - "асом в области ракетостроения", к каковым принадлежал он сам, главный инженер Можов. Полноценными людьми он считал лишь профессиональных военных и "специалистов оборонно-интеллектуальной сферы". Он в душе молился на милитаристскую мощь СССР, но в домашнем кругу самоуверенно подтрунивал над партийной идеологией и вообще зав?л манеру вне работы холодно "юморить". С детьми снисходительно играл в надзирающую строгость: "Хулиганишь? Лентяйничаешь? В угол поставлю!" Заглянув в комнату, когда там сын смотрел телевизор, он, выйдя, громко произносил: "Виктор вс? ещ? стоит в углу?" Раза два в неделю он совершал пробежку по скверу, по стадиону, старался почаще заниматься гимнастикой, но здоровьем не отличался. Иногда у него на работе устраивались полулегальные мужские попойки "сабантуи", тогда он приходил домой пошатываясь, говоря: "Я смирненький, я не шумлю, я положу себя сейчас в гор-ризонтальное положение..." Мать наутро напоминала, что "необидчива и этим жестоко пользуются". Она была не против почтить присутствием сабантуй. Миловидная, наигранно-изнеженная "женщина-девочка", она считалась в кругу мужа "изюмистой". Посредственный работник, кандидатскую, однако, защитила - как жена Можова. Она волнующе выделялась на праздничных сборищах, когда во дворе какой-нибудь обширной государственной дачи, на фоне пышных кустов сирени, устраивались танцы. Выглядела избалованной и в то же время подкупающе-растерянной, что так и влекло мужчин, создавая вокруг не? атмосферу какого-то озорного беспокойства. Е? кружили в танцах, а она предвкушала, как продемонстрирует прекрасный, по е? убеждению, голос. Когда мужчины подвыпьют, е? попросят петь... Пела она романсы. 11 Романс из иных, не менее прелестных, иногда слышал в себе Виктор. Его товарищи между тем умели несмолкаемо кричать, не слыша и упо?нно слушая себя, и шум сгущ?нно оседал к земле, тогда как дым костра тянулся в небо столбом, розовевшим на солнце. Десятый класс в свои последние, весенние, каникулы совершал лесной поход. Тональность возгласов изменилась оттого, что одного паренька скрутил приступ аппендицита. Молодая учительница физкультуры, отвечавшая за школьников, принялась действовать. Больного уложили на плащ-палатку, и четверо понесли его. Подтаявший рыхло-липучий снег сопротивлялся спешке, и, хотя четв?рки часто менялись, все были вымотаны, когда опустили ношу на обочине глухой дороги. У нескольких вс? же достало сил пуститься к ближайшему пос?лку за помощью. Остальные уселись на рюкзаки. Корчи кидали больного то на один бок, то на другой, сгибали его пополам, он вскрикивал быстро, часто и слабо, точно не желая отдаться тяжкому воплю, и вс?-таки натужный вопль выворачивал его. Учительница, в слезах, одичалым от сострадания и ужаса голосом умоляла: - Потерпи-и... сейчас "скорая" будет, сейчас... Виктор, странно невозмутимый, стоял рядом и казался отупело-вежливым болваном. Он чувствовал: парен?к, возможно, сейчас избирается Смертью. Переход в гибель заставлял ощущать некую необъяснимую ответственность - надо, чтобы Смерть видела связь забираемого с живущими. Он наклонился над больным, поднял и пон?с. Кругом кричали: - Оставь! Ему только хуже! - а он шептал пареньку что-то ласковое и, покрываясь испариной, пытался перейти на бег в чувстве, что выносит человека из смертельного одиночества. Кто-то поспешал следом и со злостью доказывал: - Нет смысла! Протащишь сто метров - а тут "скорая". Что для не? - сто метров?! Впереди показались домики пос?лка, и, в самом деле, на дорогу выкатила и понеслась навстречу "скорая помощь". Можов перев?л дух, лишь когда заскрежетали тормоза. Потом ему казалось, он уже тогда знал, что аппендикс вырежут благополучно. По словам хирурга, "больной имел не более двух часов запаса". Одноклассники же засекли: Можов н?с товарища полчаса. Выходит, это не меняло ничего. Застарелая обида мальчиков вознаградилась. "Порисовался!", "Витенька изобразил героический поступок!" Он увидел, как перекошенные глаза себялюбия наливаются удовлетворением. Толпа наступала на него, и с наглой радостью ему было брошено в лицо: - Можешь, Можов! Можешь - что на хрен нужно! Каким-то образом чуяли - за это не ударит. А, может быть, именно и ждали: ударит, и теперь уж ему бы отлилось - леопард-то оказался негодный. Разумеется, они не поверили бы, что он не уязвл?н, а доволен. Он-то знал, что старался не для зрителей, и сейчас они били мимо цели, являя ему, насколько он выше их. Они были неспособны даже смутно представить, что он возлагал на себя, когда н?с больного. Наскакивая на Виктора, они тешили его своим жалким счастьем от фальшивого выигрыша, виделись слизывающими крошки с земли. Его презрение к этим существам уловила чувствительная женская психика. Девушки не сомневались, что он сносит кривляния не из трусости. Причиной была его стыдливая гордость. Учительница физкультуры не раз рассказала в учительской о происшедшем, и педколлектив по телефону поздравил Можова-старшего "с таким достойным сыном". К малому тянулись взоры и дарили клятвы, между тем первую судорогу он пережил ещ? в тринадцать лет. Девочка, которая мужественно согласилась на процедуру, была его соседкой и одноклассницей. Когда они приходили домой из школы, его и е? родители были на работе. Он ш?л к ней или приводил е? к себе и говорил о... любви. Лора (так звали девочку) боялась и не уступала, но он пригрозил, что разлюбит е?. - Мы начн?м как будто понарошке, - настаивал он. У не? отчаянно распахнулись глазки, когда он показал ей стоячий член. Уступая требованию (или движимая любопытством?) она прикоснулась к нему пальцами, оттянула кожу к основанию. Ещ? раз так сделай! подвигай-подвигай! - выдохнул е? друг с подхл?стывающим сладострастием, стал щупать через трусики губки влажнеющего зева, потом запустил руку под трусики, потом сказал: сними сама! Она, красная как помидор, сняла. Он всовывал ей, предельно разведшей ноги, плачущей, повторяя: шире раздвинь! ну потерпи немножко... На другой день он кончил в самую е? глубь, вс? происходило проще и лучше. И повелось. Но пару недель спустя, когда они возвратились из школы и расстались на лестничной площадке, он не побежал к ней через двадцать минут, как вчера. Ему хотелось послоняться по улице. Собрался уходить, но позвонили в дверь: на пороге стояла Лора. Теперь уступил он... Они развернули софу так, чтобы отражаться в зеркале, голенькая Лора встала на софу коленками, руками уп?рлась в подушки, он, стоя за нею, вв?л член в е? лазейку. Лора, блаженно улыбавшаяся своему и его отражению, сладко прищурилась. Она высокая, лицом хорошенькая девочка, но нескладная. Однажды в слезах призналась Виктору - как она мучается, что он красивее е?. Он помалкивал, помня разговор матери с подругой - у той вырвалось: "Ты счастливая - у тебя Витька таким красавцем раст?т!" Поклонение девочек развило в н?м непринужд?нную мужскую самонадеянность. Вот только в л?тном училище ДОСААФ, куда он поступил после окончания школы, предстояло, казалось, пострадать от нехватки поклонниц. 12 Буровато-серое пыльное, почти без травы л?тное поле, плоское раболепство бараков, ровная одинаковая приниженность до горизонта с чуть видным на н?м зданьицем железнодорожной станции. Откуда на этой равнине захолустья взяться миловидной особе? Но миловидность не обязательно равна притягательности, в ч?м вскоре убедился Можов. Местная почтальонша, женщина гораздо старше его, с тонковатыми ногами, всегда чем-то раздосадованная, склонная к скандалу, обладала своеобразным влиянием не только на юношество, но и на комсостав, будучи пресыщенной и критически настроенной. Она выделила Виктора и создала имя курсанту, сходясь с ним в зарослях между кухонной подсобкой и холодильным складом. В тр?х километрах на железной дороге работала бригада ремонтников - по советской традиции, сплошь женская. Стоило выпасть случаю, и Виктор навещал небольшой общительный коллектив. Поблизости не торчало ни кустика - так девчата не поленились вырыть окопчик... Вслед за Можовым, вольно и невольно воздавая ему должное, импровизированное гн?здышко обжили и другие. В окопчике скакали крошечные земляные лягушки, и, когда ремонтница с подоспевшим курсантом ныряла в него, то, в первую очередь, взвизгивала не сладострастно, а панически. Друг стремительно выкидывал лягушек вон, другие вскоре выползали из земли и прыгали любовникам на обнаж?нные участки тел, но яростное горение делало это несущественным. Потом, когда девушка устало брала трусы, из них, случалось, выскакивал лягушонок. Остро прорывался вширь и вдаль визг и трепетал на фоне рыка авиадвигателей, по равнине мчалась белозадая фигурка, достигала болотца, трусы полоскались, выжимались, и, когда владелица надевала их, она усекала глядящих из воды здоровенных болотных лягух. Воспользовавшись испугом, она вновь голосисто выражала свои впечатления от проделанного в окопчике и опрометью подавалась к подругам, которые встречали е? натянутым смехом ревнивого любопытства. Если бы не подобные эпизоды, до чего тягомотнее была бы казарменная жизнь! К счастью, по окончании училища ДОСААФ служба не являлась обязательной. Стал л?тчиком - и хорошо, теперь предстояло обратиться в специалиста оборонно-научной сферы. 13 Поступив в столичный элитный вуз и живя в общежитии, он поначалу был доволен двумя соседями по комнате, которые выгодно отличались от обитателей казармы. Спустя время, сосед украл у Можова деньги и так изящно, что ничего нельзя было доказать. Деньги были испрошены у отца на заказ модного костюма. Отец, конечно, снова пришл?т сумму - но лишь после выволочки и назиданий по телефону, после повторного нуд?жа на тему, как пагубна привычка к излишествам. От одного представления об этом нутро Виктора сжималось в спазме "Противно!" Но как обойти противное в его жизни - ту же жратву в студенческой столовой? Ударит в ноздри неистребимый "фирменный" столовский запах (душок несвежего мяса, тронутых гнилью овощей, затхлого много раз остывавшего и вновь разогретого жира) - и уже подташнивает. Тебя. Других - ни в малейшей мере! Доев порцию липких макарон с обрезками жил, они ломтями хлеба вытирают с тарелок томатную подливку. Скажи им, до чего тебе хочется сегодня заиметь перстень с камнем, а через пяток лет - особнячок на кавказском побережье, решат: ты немного переигрываешь, но в целом интересен. А попробуй поделись своим истинным, признайся, что за прелесть для тебя - питаться в столовке... Взбеленятся. Сочтут тебя деш?вым притворщиком, который "строит дворянчика". Ты станешь для них сволочью, желающей злостно оскорбить их всех. Тебя не пойм?т и девушка, с которой ты близок, она кушает в столовой и довольна. Так кто оскорбл?н - они или ты? Ты - неотвязно оскорбляемый сознанием, что даже сумев стать, как отец, спецом военно-промышленного комплекса, средства на вожделенный особнячок сподобишься накопить разве что за годы и годы муторной экономии. Тучка хищно-скаредной реальности похищала у Виктора небо. И коли очевидно, что спортивная бодрящая ходьба под тиканье часов, восхваляемая отцом, - ковыляние, - как не заинтересоваться поступью приобщ?нных к балету? Подпольные цеховики, теневые коммерсанты, люди в сфере торговли, иные лица того рода занятий, когда доходы не попадают в поле зрения государства... Все они своевременно поняли, что делать, дабы устроиться таким образом, когда сервелат на завтрак и шашлык по-карски на обед воспринимаются как должное. Обостряя чуть? на кого-либо подобного (или стремящегося стать подобным), Можов добыл у одного старшекурсника совет купить "знакомство" с выгодной дамой. Совет придал решимости - отказать себе в костюме, получив от отца сумму взамен украденной. 14 Человека, что продавал "знакомство", старшекурсник назвал Казаком и дал его номер телефона. Позвонившему Виктору сказали, когда он должен быть в забегаловке у Сав?ловского вокзала. Там к нему подош?л располагающего облика мужчина с длинными седеющими волосами, похожий на администратора театра. Взяв деньги, он сообщил, что познакомит клиента с директрисой одной из гостиниц, не из самых знаменитых, конечно, и попросил позаботиться о такси. В гостинице пров?л в служебный коридор, оставил в пустой при?мной перед директорским кабинетом, в котором исчез. Выйдя, повернулся к появившейся следом женщине: ухоженной, лет за тридцать пять, в бежевом платье строгого покроя. Виктор встал с кресла. Казак, наклонив голову, качнул ею в его сторону: - Римма Сергеевна, это тот художник... Небольшие зоркие глаза с прямотой оглядели молодого человека, и в них прочлось: "Да, заинтересована". Она произнесла безапелляционно, будто ожидая неизбежных возражений и заранее отметая их: - У меня ремонт квартиры - я ищу, чтобы делал художник! Он постарался выражением лица показать ей: "А мне плевать - художник так художник! и нашла же начало!.." Она пристукнула пальцем по золотым наручным часикам: - Полседьмого. Вы посидите у нас в ресторане, я освобожусь - и поедем посмотрим квартиру... Съев на даровщинку салат с крабами и лангет, выпив сто пятьдесят граммов молдавского коньяка "Дойна", он сел к ней в белые "жигули". По дороге тоном вежливой чиновницы она задала вопросы: когда он родился, кто родители. Не женат? А был? Что он студент и какого вуза, она уже знала от Казака. Во время остановок перед светофором неизменно посматривала на Виктора изучающе, а раз, глядя ему в глаза, произнесла чуть дрогнувшим голосом: - Я не страдаю от одиночества... мне нужен только нормальный отдых после работы. Как и следовало ожидать, квартира оказалась уютной, с импортной мягкой мебелью и коврами, и в спальне, куда его провели, фотообои представляли взору красочные виды на море. Римма Сергеевна, встав перед облитой солнцем синевой и раскинув руки, стала похлопывать ладонями по морским волнам: - Это вс? заменять! полностью обновить... Он приблизился сзади, прикоснулся пальцами к е? шее, пальцы заскользили по е? спине вниз. Она замерла и, не оборачиваясь, сказала грудным полуш?потом: - Разденься. Он водрузил пиджак на спинку стула, разулся, сложил на стул остальную одежду. Когда Римма Сергеевна повернулась, Виктор стоял на ковре нагишом, с поднявшимся фаллосом. - Хорошо... - выдохнула она, суетливо оправляя на себе платье, улыбаясь, и, словно прося прощения, добавила: - Сейчас я приду, ладно?.. Возвратилась в спальню в халате, под которым оказалась голой, а когда молодой человек, отбросив халат, хотел распластать е? на кровати, напомнила ему о презервативе. Любвеобилие Виктора перекрыло е? ожидания. Он рьяно щупал, целовал груди и, повернув женщину ничком, исщекотал губами, языком е? спину, побудил приподнять зад, развести пошире ноги, после чего резко вош?л в изнывающий зев и принялся ярыми толчками сотрясать е? упо?нно отдающееся тело. Она раньше него достигла финиша, но продолжала в полузабытьи чуть встанывать, а когда он застыл, прижав пах к е? ягодицам, нежно пролепетала: - Полежи на мне... До этой встречи ему виделось неприятное: как может выглядеть женщина, готовая платить за любовь? Теперь он находил: ему повезло, дама, при е? возрасте, его порадовала. - Я приму ванну, а ты найд?шь на кухне выпить, поесть... - сказала она просяще-смущ?нно, потянулась за халатом и, встав с постели, надела его. Он, по-прежнему нагой, сидел за кухонным столом, попивал прикумское вино, ел яблоко. Римма Сергеевна после ванны вошла, об?рнутая банным полотенцем, томно попросила: - Пусти меня к тебе... Он помог ей устроиться у него на коленях, полотенце с не? соскользнуло. - Дай мне глоточек. Виктор подн?с стакан к е? губам, она чуть отпила и лизнула молодому человеку уголок рта. Спросила: - Как вы с Казаком нашли друг друга? Можов спокойно ответил: - Я искал такую, как ты. Мне сказали, чтобы я с ним поговорил. - А зачем ты искал? Чего тебе не хватало? - она окрасила вопрос осторожной игривостью. Ему хотелось быть проще, он объяснил кратко: - Надоело! В училище была столовка, теперь - столовка, общага, а настоящей жизни не пробуешь. Она деланно всхохотнула, но он был уверен - рано считать его примитивом. Да она и не считала. Римма Сергеевна оценила честность его ответа. - Отнеси меня в постель... - проворковала, лениво ластясь. Исполнив веление, он отпустил щедрую порцию нежности раскинувшейся навзничь даме, продемонстрировал класс в оральном ласкании е? сладкоежки, и довед?нная до предела пылкости Римма Сергеевна отменно показала себя в подмашке. 15 Потекла новая жизнь Можова. Римма Сергеевна, закончив в гостинице хлопотный рабочий день, приносила домой импортных кур, шматы тамбовского окорока, стерлядей. Частенько Виктор отправлялся обедать в ресторан гостиницы. Расслабился, разнежился от довольства, каким его ещ? не баловали, безбожно пропускал лекции в институте. Он просил Римму приискать ему доходное занятие - у не?, разумеется, имелись нужные связи. Она обещала, но не спешила, сомневаясь в деляческих способностях Виктора, в его изворотливости, без какой так нетрудно попасть под пяту государства. Морозным декабр?м в поздний час она и Можов возвращались в е? "жигулях" с балета и были остановлены гаишниками, собиравшими мзду. Дама выскользнула из авто, держа в руке сумочку, содержимое которой, в ходе негромкого разговора, должно было поубавиться. Но Виктор, привыкший к самоуважению, не смог остаться безучастным. Тоже выйдя из машины, вскинув подбородок, заявил: правила движения не нарушались! Двое гаишников окинули его взорами, переглянулись, затем один вызвал по рации милицейский патруль. Римма делала безумцу знаки, подскочила к нему, потребовала, чтобы он сел в "жигули" и проглотил язык. Виктор же по своему характеру был способен лишь независимо и гордо произнести, глядя на двоих: - Это вы нарушаете! Его спутница шагнула к ним: - Не слушайте его!.. Пожалуйста... я вс? объясню... с моей стороны никаких претензий! Вс?, что нужно... Можов неукротимо повысил голос: - Ну зачем ты унижаешься? - Заткн?шься ты, наконец?! - сорвалась она на визг. Виктор понимал уже: благополучного исхода ждать не приходится. Но он был бы не он, если бы пош?л на попятный. Гаишники поспешили к подкатившему милицейскому "москвичу", до Можова донеслось "пьяный..." А он позволил себе в буфете театра лишь пару рюмок мятного лик?ра. Его возражения восприняли с вес?лым безмолвием, милиционеры, резко поднажав, поместили опрометчивого человека в "москвич", доставили в отделение, где он был встречен старшим лейтенантом с ехидно-цепкими глазами. Тот с явным удовольствием принял фразу одного из милиционеров: - Бросался на инспекторов ГАИ, угрожал: "Убью!" - Вы же видите, что я не пьяный... - начал Виктор, но был прерван: - Пройди! Его повлекли в камеру, и он получил неизгладимое впечатление о том, что такое отработанный удар сзади в правую почку. С полминуты им владело неистовство сопротивления, но двое заломили руки, а ещ? двое принялись тубахать его по грудной клетке, животу, бокам, потом кинули на пол и предоставили корчиться от пинков. Тут скользнувший в камеру милиционер зашептал что-то старшему лейтенанту, который со взмахом руки бросил: - Хватит! Римма Сергеевна, последовав на своих "жигулях" за милицейской машиной, сумела добиться в при?мной отделения, чтобы е? выслушали, и назвала фамилию знакомого чина МВД. Уведомл?нный старший лейтенант вышел к ней, спросил, кто она такая. Дама скромно сообщила о месте работы и попросила: - Могу я позвонить ... Офицер услышал имя, отчество одного из начальников и озабоченно проговорил: - Может, не стоит его ночью беспокоить на дому? Римма Сергеевна и сама была не прочь обойтись без этого. А взгляд старшего лейтенанта обр?л прозрачность человека самых честных намерений: - Пройд?мте ко мне... Несколько минут спустя дама вышла из кабинета со своей фасонной сумочкой, которая только что открылась и закрылась. Офицер с видом предупредительного старого знакомого обогнал женщину, устремился в камеру, и оттуда вывели под руки Можова, который переступал весьма нетв?рдо, но на лице не имел ни синяка, ни царапинки. - Так помногу больше не пить! - строго-шутливо сказал ему старший лейтенант и, показывая всю снисходительность к провинности молодого человека, благодушно улыбнулся Римме Сергеевне. 16 В "жигулях" Виктор, привалясь к спинке сиденья, отвечал на вопросы сквозь стиснутые зубы: - Р?бра целы... ну, конечно, пинали... туда - нет. Римма сострадающе нервничала: - Завтра отвезу тебя к врачу! У меня очень хороший знакомый врач! Можов, морщась, рычал: - Легавые! Ненавижу... - Зачем, зачем ты влез?! - вырывалось у дамы. - Кто тебя просил?! Дома она помогла ему раздеться и, увидев кровоподт?ки, прижала пальцы к вискам: - Ужас!.. - суетилась вокруг него, принесла обезболивающую таблетку, а уложив в постель, не легла рядом: - Тебе нужен полный покой! Не дай Бог что-то внутри повреждено... Присев на край постели, поправила под его головой подушку: - Разве можно было соваться? Чего ты добился... кому это надо? - Но они тебя внаглую грабили! Как я мог спокойно смотреть?! О-о... - она с гримасой отчаяния мотнула головой. - Хочешь мир перевернуть?.. А сам ты - за честный рубль?! Он хотел бросить ей в лицо, что не намерен обирать какого-то конкретного человека, но смолчал. - Ты - трудный, - говорила она, приняв успокоительное. - У меня муж тоже был трудный... Виктор знал от не?, что она разведена, но в подробности брачной жизни Римма не вдавалась. Известно ему было, и что у не? есть дочь-студентка, которая жив?т у бабушки, - "чтобы не стеснять маму в личной жизни", - заключил Можов. Он не питал интереса к родным своей дамы, к е? прошлому, но сейчас она, видимо, не могла не сказать о бывшем муже: - Он нарывался на конфликты с начальством! И все проблемы волок домой. Ему раз дали пятнадцать суток. Я знаю точно: он не нахулиганил, но начальник так устроил, что его посадили на пятнадцать суток за хулиганство. И мой нисколько потом не успокоился, нет! В конце концов мне обрыдло: "Вс?! Ты конфликтный, с тобой нельзя жить! Сыта по горло!" Виктор попытался улечься так, чтобы избитое тело поменьше болело. "Намекаешь? - мысленно вопросил он даму. - Я раньше уйду". Происшествие поселило в Можове глухую обиду на Римму Сергеевну. Он понимал: в той ситуации, которую он навязал ей, она сделала для него вс? возможное. И, тем не менее, его кор?жило при воспоминании, как она старалась найти общий язык с легавыми: "Сама послушность! Сучонка угодливая!" Она оказывалась виновной в том, что ей не было дано действительностью, в какой они жили, вести себя иначе, чем она вела себя. У него не лежала душа взвешивать обстоятельства, ибо тогда пришлось бы учесть то, что говорило в е? пользу, и оправдать е?. А его чувства восставали против этого. Тем более что с каждым дн?м он убеждался: теперь уж она ни за что не пристроит его где-либо снимать сытный наварец, она уверена - он е? подвед?т. 17 Зимнюю сессию Можов завалил. Его ждали дома на каникулы, но он мысленно воздевал кулаки оттого, что прид?тся отчитываться... Да и денег на билет недоставало. Приходилось просить у Риммы, что теперь глубоко его задевало, и кипятясь он вернулся в общежитие. Там ему сообщили о звонке отца: тот вылетает в Москву в командировку, остановится в ведомственной гостинице. Когда Виктор вош?л в номер, отец приподнялся на кровати, на которую прил?г в обуви, в галстуке, сняв лишь пиджак. Морщась, словно от нестерпимо кислого, произн?с: - Ну, что там у тебя? Он успел поговорить с деканом факультета, и, лишь только сын вяло начал о "неуспехе", крикнул: - Так позорно провалиться на всех экзаменах! Чем ты занимался? Я узнал - ты не жил в общежитии, прогуливал лекции... Отец резонно полагал, что сынок связался с жуль?м. Посыпались ругательства, которые в устах невежественного в мате человека оборачивались насмешкой над ним. Виктор представил себя на его месте и, ожидая ощутить сострадание, почувствовал, что страдает. Вс?-таки он любил этого воинствующего дикобраза. - Пойми - меня регулярно обкрадывали, папа! И папа услышал - сына обворовали четыре раза. Скупо, но искренне он объяснил, что "жил у симпатичной женщины". - Если бы ты сравнил то, что она готовит, и то, чем я давился в столовке, ты меня бы понял, папа. - Ты что - язвенник? - Я бы стал язвенником. У меня были приступы гастрита. Отец, естественно, не отступил, речи его длились два с лишним часа. Не поверив, что у сына, помимо знакомства с "симпатичной женщиной", нет каких-либо иных отнюдь не безобидных знакомств, он поч?л за лучшее, чтобы Виктор не пересдавал экзамены, а покинул Москву. "Неплохие вузы есть и на Урале!" Можов-старший любил "не скрывать преданности батюшке-Уралу" - "колыбели рода", с напускной отчасти растроганностью произнося, что "Урал - и кладовая, и кузница, и во всех смыслах - сердцевина России". Извечная потребность заявлять вышестоящим о сво?м значении приискала для себя форму "доброкачественно-оппозиционного" уральского патриотизма. В верхнем слое уральской интеллигенции предавались настроению как бы некоего вызова Москве. Почему бы "не оставить" е? столицей СССР - "при естественном, по праву вклада", стольном граде России Свердловске? Здесь открыть и Академию наук, которой почему-то нет у России, тогда как у каждой союзной республики - имеется. Кремль пока воздерживался от окрика, поскольку забавлялась порода почитающих, и зачем повышать голос на тех, кто чтит подозрение к собственному голосу? Таким образом, Можов-старший мог наслаждаться ролью наседки на яйцах уральской самодостаточности. Виктор же теперь был рад услышать, вместо разноса, много раз слышанные размышления о значении Урала, о его истории и о его будущем. 18 Возвратившись домой, он, прежде всего, показал основательность сугубо практичного человека: пош?л учиться вождению автомобиля и получил права. Напрягшись в подготовке к экзаменам, в конце июля отправился в Свердловск, где жила старшая сестра матери, и поступил в Уральский политехнический институт. Т?тя и е? муж, крепенький хозяйственный пенсионер, обитали в собственном бревенчатом доме: три комнаты, чуланы, кладовые, пристройки. Т?тя в давней домашней манере частенько называла мужа по фамилии: Хритин. Григорий Федотович Хритин ездил на своей старой, но хорошо отремонтированной "победе" за город на дачу, где разводил пч?л. Супруги прибыльно торговали м?дом и, как принято было говорить, питались с базара. Т?тя кормила Виктора наваристым борщом непременно с густой деревенской сметаной, а также супами: куриным, с бараньим потрохом, с горохом и домашней ветчиной. Само собой разумеется, подавались сваренные в костном бульоне пелмени. Не переводились пироги, беляши, пончики, ватрушки. Можов блаженствовал взатяжку. Родители ежемесячно высылали сумму на его содержание, он получал стипендию. У отца, который заставил себя сделать выводы и помягчел, не приходилось теперь просить денег, он каждое первое число отправлял сыну двадцатку "на карманные расходы". Григорий Федотович позволял Виктору катать на "победе" девушек и иной раз вдво?м с подругой поужинать на даче и заночевать, что бывало так кстати, пока не прижали холода. Выдалась поистине счастливая полоса жизни. Можов, не слишком отлынивая от уч?бы, выжал из своих способностей необходимое и сдал зимнюю сессию на "хорошо" и "отлично". Отец увидел малого в свете воскресших надежд и решил укрепить его на "волевой стезе". Настоял, чтобы сын пров?л каникулы "по-спартански - в мужественной обстановке гор". Виктор был включ?н в группу лыжников, и ему из сурово-романтической дали улыбнулась Черкесия. 19 Уносимый скорым поездом Можов чувствовал себя похожим на лист, которому объясняется в любви могучая воздушная струя. Он постаивал в коридоре купейного вагона в нарастающей тоске по взмаху крыльями свободы. А поезд, проехав станцию Волгоград, никак не мог проехать длинный змеевидный город, незам?рзшая река тянулась и тянулась. За т?мно-серой Волгой немного возвышался коричневатый, местами побел?нный снегом берег, а выше всевластвовало небо сизо-железного цвета. Душа малого молила об отдохновении. Покашляв, он сказал руководителю группы, как в сортире выворачивала рвота и ноги подкашиваются: видимо, отравился вар?ным мясом в топл?ном сале, которое продают в банках бабки на перроне. Руководитель, не любивший Можова как навязанного "по блату", догадался и, маскируя радость пренебрежением, спросил: - Где сойд?шь? Так и подмыло подразнить спортсмена. - Может, обойд?тся... Сош?л в пятом часу вечера на станции Тихорецкая. За перроном высились пирамидальные тополя с дождевыми каплями на голых ветвях, снега нигде ни следа, температура плюсовая, голуби купаются в лужах. И это - в последней декаде января, в самый разгул морозов в "сердцевинной России". Чуть в стороне от здания вокзала смирно переносили малолюдье гниловатые столы базарчика. Пора не ранняя, и Виктор спрашивал себя, не припозднился ли он с желанием проверить свою догадливость, что связывала базар с домашним вином, предлагаемым на разлив. С чемоданом в руке он приблизился к торговому рядку и, увидев полиэтиленовую канистру, сделал приятное торговке, томящейся под открытым небом: - Не наль?шь, мать, стакашек? - И налью, молодой человек, и налью... Мутновато-красное вино показалось подкисленной водичкой, но оно омыло представления о сладких вещах. В то время как т?тка уговаривала его купить и пирожок, он ухватился мыслью за вс? то, чего поднабрался в ресторане гостиницы у Риммы Сергеевны, где деляги, приезжавшие отовсюду, не всегда безмолвствовали в подпитии, да и сама директриса не могла не просветить настырного молодого друга насч?т способов заработать. - А что, мать, можно тут на квартиру на время? - сказал Виктор в неком предвкушении, прислушиваясь к действию второго стакана и к сердечному шуму врасплох объявшей весны. - А на что вам? - вопросила пронырливость голосом малосильной стяжательницы, и малый стал приоткрывать себя в соответствующем ракурсе: - Пирожок с яйцом? - С картошечкой, хлопец, со своего огороду картошечкой... и откуда вы будете, такой гарний молодой человек? - Остыл пирожок. Они только горячие хороши. - И-и-ии какие разговоры для хлопца! Нехай старики горячие пирожки щупают. А жить я бы пустила - до лета дача пустая стоит. Чего тильки здесь шукает москвич? - С севера я, из Воркуты. Чеснок буду у вас закупать: конечно, не по госценам, - использовал Можов кое-какой, пусть и умозрительный, опыт. - Так приезжал же пожилой! - Было. А теперь ребята меня прислали. И малый заполучил ещ? одно женское сердце: на этот раз как деловой мужчина, который играет в кости с государством, завозя чеснок туда, куда оно его не завозит, но всегда выигрывает на костях. - Я и сама уступила бы чесноку... - сказала женщина, как бы ещ? не решившись и приглашая к уговорам. Она хотела знать его осведомл?нность о ценах. Виктор тоже стремился к знаниям: - Тепло на даче? Постель есть? Его заверили в наличии постели, калорифера и электроплитки и в том, что он мог бы всем этим немедленно насладиться, если бы купил непроданные четыре литра вина. В канистре не было и тр?х литров, но он уплатил и направился с т?ткой к дачному пос?лку. Они шли у края обширного пространства, устланного железнодорожными путями и гудливо-гулкого от тяж?лого густого движения составов и маневровых локомотивов, в том числе, пыхтящих, сопящих паровозов, которые не спешили в утиль. Станция Тихорецкая - мощный узел пересечения нескольких железнодорожных направлений, и каждое загружено и перегружено. Дощатый настил перекидного моста убегал далеко впер?д, а внизу неслись, плыли, стояли цистерны, открытые платформы, товарные и пассажирские вагоны. Потом Виктор увидел сверху дымчато-сумеречную голь садов и множество угнездившихся в ней безлюдных летних домишек. Хозяйка отперла калитку, и они прошли в глубину участка к времянке, обмазанной глиной и выбеленной известью. Ступеньки вели на высокое крыльцо под навесиком. В помещении стояли кровать, стол, три стула и посудный шкаф, тут же хранились и орудия труда: из-под койки выглядывал черен, похоже, лопаты, а сбоку от двери прислонились к стене две мотыги. Вид старого, но достаточно толстого одеяла на постели отвечал настрою, и Виктор попросил включить калорифер, поставив на стол канистру с вином и доставая из шкафа посуду. Малому так и виделось молодое раскованное создание, и рука потянулась к чашке, чтобы ввести душу в преддверие завораживающей неги. Хозяйка всучила ему холодные зачерствелые пирожки, и он, раскошелившись, не чаял, когда она уйд?т. Она же настропалилась содрать с него за полмесяца впер?д, зная, что с закупками не сладить в два дня, а он-то и рассчитывал на пару деньков приключений... Кое-как помирились на пяти сутках. - Курвочки наши вам прохода не дадут - приводи. Жарко спать будет. Вино будете у меня брать, картошку: вон полный подпол, - она притопнула по доскам пола. - И чеснок там. Хотите посмотреть? Отказ был бы подозрителен, и он спустился в подполье, поглядел и одобрил товар. - Скильки да?шь за кило? - пытливо взглянула хозяйка. - Пока не скажу, мать. Зависит, не захочет ли ваше здешнее начальство меня ободрать догола и сколько запросит железная дорога... Когда вылезли наверх, в окне нудно задребезжало стекло: через станцию одновременно проходило несколько составов. Грохот давил на перепонки и мешал слушать, что говорила хозяйка. Она отдавала ключи: этот к замку на калитке, а два - для двери. Они распрощались до утра, и Виктор, пожертвовав минут десять, дабы она достаточно удалилась, запер домик и зашагал к вокзалу. 20 Он полагал найти ресторан, что и удалось, попался и незанятый столик. К читающему меню гостю подош?л официант одних с ним лет: - У нас идут солянка сборная, антрекот из говядины и бифштекс с яйцом. - И вс?? А тут стоит: паштет из печени, язык заливной? Парень невозмутимо пояснил: - Это как оформление меню. Надо читать не где напечатано на мелованном, а, видите, вложено, - он указал на узкий обрезок бумаги вроде папиросной. И тепло добавил: - Водка "кубанская" есть, очень мягкая. Можов заказал к бифштексу триста грамм, а взор шарил по залу и отмечал личики, достойные того. Грянула музыка, он приглашал девушек на танец, отплясывал, знакомился, ухаживал: две согласились встретиться с ним назавтра, но до закрытия ресторана так и не нашлось заинтересованной в ночлеге. Ночь ожесточилась нахрапистой непогодой. Грязь под ногами не зам?рзла, но Виктор предпоч?л бы стужу или метель этому противно-сырому разнузданно свистящему ветру. Урезанная луна наспех выскакивала в прорехах несущейся облачной мути, и тотчас снова бурей набрасывалась темнота. С прискорбием кричащего одиночества Можов шептал два-три слова, попадая ботинком в рытвину, и продолжал безотрадный путь меж огороженных глухих участков и покинутых на зиму домишек. Хоть бы где собака бреханула! Ненастье глушило живые звуки и время от времени само теряло голос в грохоте поездов. Перед тем как войти в калитку, Виктор помочился, встав так, чтобы ветром не сносило брызги на брюки. В домике его обдало теплом: уходя, он оставил включ?нными калорифер и электроплитку, чтобы привести предполагаемую спутницу в объятия разнеживающего жара. Прогоркло пахло жж?ным, и, бросив ключ в замке, он кинулся к раскал?нной электроплитке, отодвинул е? от кровати: в образовавшейся на одеяле дыре затлевала вата. Он включил свет, схватил ковшик, плававший в ведре с водой, и залил припалину. Теперь следовало нагреть воды, чтобы почистить зубы. И тут сквозь стенания стихии проклюнулись голоса. Это не понравилось, хотя он ни от кого не прятался, за ночлег уплатил и имел в достатке силы и ловкости. Однако одиночествовал он в чужом месте, и в подобные ночи инстинкт бывает на посту. Голоса приближались - Можов потушил свет. 21 Справа от двери было прорезано узкое оконце: он отд?рнул занавеску и, пригнувшись, глядел. За изгородью остановились люди, потом калитка распахнулась - два мужика шли к домику, следом рослая молодо шагающая женщина несла в руке какую-то ношу. Заскрипели ступеньки крыльца: тот, кто взбежал на него, пропал из поля зрения. Щ?лкнул отпираемый замок, но во втором изнутри торчал ключ, оставленный впопыхах, и ключ пришельца наткнулся на него. Дверь с хрустом дрогнула от пинка. - Вынь, чертяка! - гаркнул, бесясь, мужчина. Виктору подумалось: раз есть ключи, то это родные или знакомые хозяйки. Не муж ли, обозл?нный, что баба пустила жильца? Без охоты настраиваясь на объяснение и, кажется, драку, Можов в мрачной безвыходности собрался отпереть, но тут месяц озарил стоящих перед крыльцом мужика и женщину. На н?м погоны, кобура, сапоги. "Старшина милиции!" - открытие тотчас окунуло в незабываемые хлопоты, которыми он в минувшем году обременил охранителей правопорядка. В мозгу нарисовалось: т?тка капнула, что приехал спекулянт с севера, и легавые заспешили подержать его за кисет. Обманувшись относительно ожидаемой суммы, они выразят ему разочарование - вдохновенно по-садистски. Они будут измываться над ним с тем, дабы он через них подал весть дружкам и те выкупили бы его. У малого тело разверзло все поры, окатываясь свежим потом. Выпитая водка обострила импульсивность. Меж тем дверь наподдали ещ? разок, но, видать, сочли излишним обивать носки новых сапог: вой ветра расс?кся сухим хлопком выстрела, негромким на шумовом фоне проходящего поезда. - Сделаю решето из фил?-о-нок!!! Его кинуло к окну, у которого стоял стол: выбить раму, выпрыгнуть - но они обогнут домик и либо успеют сцапать, либо подстрелят. В дверь пальнули в упор - удар выстрела продолжился мгновенным свистом пули и острым стуком, с каким она въелась в стену. - Сейчас... - он бросился в угол сбоку от двери, где стояли мотыги, и, уже не думая, но слушаясь кого-то в себе, выбрал тяпку, чей черен был короче и позволял размахнуться. Держа его правой, протянул левую руку: - Открываю! - выдернул ключ из замка и плотно сжал черенок обеими руками. Дверь распахнулась - входил милиционер. Прикрываемый дверью Виктор отклонился вправо до полу, занося в сторону мотыгу. Вошедший сделал шаг, и в миг, когда он поворачивал голову, осматриваясь, Можов резко распрямился, в развороте рубнул его снизу под шапку. Заточенный край тяпки проник в крыло носа и надбровную дугу, разрезав глаз, пистолет упал на пол: в дверной про?м падали лунные лучи, и на рукоятке блеснула пятиконечная звезда. Виктор схватил оружие и, в то время как раненый оседал и скрючивался, взглянул в дверной про?м. Старшина, что стоял у крыльца, уже вырвал пистолет из кобуры и вскидывал его - Можов дважды нажал на спуск. Фигура сотряслась с какой-то стремительностью и грянулась оземь. В ту же секунду раненый в домике вдруг обхватил малого за ноги, едва не опрокинув. Виктор вжал ствол ему в спину ниже воротника шинели, выпустил две пули. Теперь он видел женщину, которая держалась за голову, пятилась и припустила к калитке. Он чуть не выстрелил - то ли показалось, она уже далековато: не попасть, то ли ещ? что-то не дало; он помчался и, настигнув в проулке, вывернув ей руку, прив?л назад во времянку. Она не визжала - из благоразумия или оттого, что вконец обалдела. Сам он дрожал крупной ужасной дрожью и, сжимая одной рукой е? запястье, водил по сторонам стволом пистолета. Пойманная была не старше двадцати. Он хотел усадить е? на стул, но она боялась обойти лежащего на полу. - Ты - легавая? Она разинула и округлила рот, но попытка заговорить не удалась. - Ты - свидетельница! Он начал стрелять - он! Хотел меня убить! - парень выкрикивал это в истерическом порыве высветлить свою очевидную невиновность перед теми, кто вот-вот набежит, и вместе со страшным осознанием, что ничем уже не обелиться, держалась мысль: а, может, и не набегут сию-то минуту... Выглянул в дверь: шум ун?сшегося состава затухал - мощнее буйствовал ветер, и кругом было вс? так же безлюдно. Он помнил грохот состава при первом выстреле - значит, и последующая пальба глушилась. Метнулся к девке: - Зачем шли сюда-аа? Отпрянув, она наступила на руку лежащего и не заметила: - Меня Семенчук выгнал... Девушка привносила радость в свободные ночи целого круга мужчин, однако с мужской благодарностью уживалось коварство. Один тип пообещал гостье тепло и уют до утра, но насладившись, выпроводил е? на улицу. - А тут идут они, Кущенко и Сушицкий Л?ша. - Эти два мента? Она кивнула: - Увидали меня: ид?м с нами, у нас вино. Дали мне сумку - вон она на дворе лежит: там бутыль вина, закусь. Милиционеры, как выразилась девушка, "выбрали погреться" дачу т?тки Ковалихи. Когда муж у той запивал, она спала во времянке, почему в ней и имелось необходимое обустройство, хорошая постель. Нынче вечером мужика видели трезвым - значит, Ковалиха ночует дома. Теперь, когда Можов знал причину визита, пронзило: бесценное время! - Переверни его! Жив? Она, под дулом, нагнулась над лежащим на боку и повернула его кверху лицом. - Не дышит... - бормотнув, шл?пнулась задом на пол, развозя ноги и протягивая руки к Виктору: - Смертынька моя... смертынька... Он направил ствол ей в лоб: - Лезь в подпол! М?ртвое тело не давало открыть подполье, и он торопливо помог девке. Захлопнув, лишь только она спустилась, крышку, опять уложил на не? труп, передвинул на край крышки посудный шкаф. Как страшно доставались эти минуты, когда, умея не удариться в бег сломя голову, он вылавливал наиважное в беге сознания... Отпечатки пальцев! Надев перчатки, носовым платком обт?р дверную ручку, черен мотыги и пистолет, который так и тянуло взять с собой, но он положил его на убитого. Хотелось запереть домик, но у крыльца на виду вс? равно красовался второй. Застыл на земле, подогнув ноги и вывернув руку ладонью вверх. Проблеснул месяц, и на этот момент Можов предпоч?л бы стать близоруким: лицо лежащего было погружено в ямку, полную крови. Недоверчиво следя за трупом, парень с чемоданом описал большое полукружье и лишь тогда побежал. 22 Вокзал почти несомненно означал ловушку: кто-то запомнит и подсобит розыску... Он обежал стороной перрон и, подныривая под стоящие составы, добрался до пути, по которому нешибко катил товарняк. Виктор пон?сся по гравию, и нагрузка на мышцы, кажется, превысила давление на нервы. Он изловчился забросить чемодан на тормозную площадку цистерны, ухватился за поручни и взобрался сам. Себе он оставлял только желание удаляться и побыстрее, а вопрос "куда?" уступил обстоятельствам. Это великодушие было вознаграждено тем, что состав заметно увеличил скорость. Малый поставил целью съ?житься так, чтобы чемодан заслонял его от ветра, меж тем как все мысли и чувства знали сейчас единственных благодетелей: меховую куртку и шапку из ондатры. Он упустил из виду засечь время, когда началась поездка и, поддерживаемый стуком кол?с, глядя на проплывающие огни, полагал, что уже многие часы спасается упорным холодом духа от расточительно горячащего страха. Огни стали множиться и тесниться, поезд сбавлял ход, и Виктор, до того как тело в окоченении скатилось бы под кол?са, сбросил чемодан и сумел соскочить на щеб?нку. Пришлось потоптаться и поплясать на месте, прежде чем ноги запросили рывка и махом взяли около километра до станции. Часовая стрелка приближалась к пяти утра, станция называлась Сальск, и на первом пути притормаживала электричка. Через несколько путей стояла другая, создавая вопрос: которая не увез?т назад и, во-вторых, раньше отбудет? Он побежал с бабами, желавшими сесть на более удал?нную электричку, и перенял у них в кутерьме - на Батайск. Это подходило. Пришлось рискнуть на безбилетный проезд, чтобы не показываться у билетной кассы, где его могли запомнить. Он страдал от скромной скорости электрички, теснимый к стене соседом по скамье, и его мучило насмешливое и неоспоримое: пощадил - а она погубит! Он повторял про себя вывод, как заклинание, в детской надежде, что благодаря этому - не сбудется. А вывод-то находил подтверждение: кассиры Сальска пытали взглядами лица, что возникали перед окошечком. Когда Можов устремлялся на посадку, линейная служба милиции и кассы уже располагали его описанием. В электричке, которая отбыла с первого пути чуть позже той, что умчала его, продвигалась группа оперативников, вооруж?нных показаниями Оксаны Попович, девятнадцати лет, не учащейся и не работающей. Подполье традиционно ассоциируется с геройством, и молодая подпольщица доказала, что не напрасно. Рост дал ей возможность толкать головой крышку, и за час с лишним она достигла того, что посудный шкаф и труп сдвинулись. Узница сочла наилучшим не опоздать в отделение милиции. 23 Измотанный парень, сидя в электричке, впал в м?ртвый сон. Отличники же мордующей профессии, уж куда как зная толк в обработке плоти, находились под сильным впечатлением деяния. Его суровая эстетика была по достоинству оценена. От безупречного по меткости удара мотыгой нельзя было требовать, чтобы он оказался ещ? и смертельным, но пули пробили позвоночник милиционера и дали труп. В другого попала одна пуля из двух, она порвала дыхательное горло, после чего не живут. Не безошибочное ли предчувствие уже давно склоняло милицию к опеке временных неблагонад?жных жилищ? Зимой в них прокрадывались бомжи, изгоняемые холодами из средней полосы России, и для удобства ночных облав тихорецкая милиция запросила у владельцев дач дубликаты ключей. Соглашались не сразу - и кому же это не понравилось? Бомжам! Они наладились бесчинствовать именно у несогласных. Бывало, найдя общий язык с замком, ночевали безобидно - но теперь погромно вырвут оконные рамы, вс? в домике перепортят и испражнятся на пол. На месте разорения попадались окурки, что было странно, ибо для бомжа окурок, как известно, - немаловажная ценность. Что да как поняли несогласные, но сломились, за исключением разве что самых неподдающихся. Так, через внезапно озверевших бомжей, правоохранители обеспечились ключами, что помогало скрашивать ночные дежурства. Двое, которых сопровождала девушка, были уже под градусом, и их бычья горячность нуждалась лишь в мало-мальском поводе, чтобы произош?л выплеск свирепой энергии. Возможно, в их головы пришло: в домике затаился действительно бомж. Впрочем, могли они разъяриться и оттого, что ключ в замке оставил пожелавший без помех выпить хозяин, которого оба регулярно доставляли в вытрезвитель, предварительно укротив по-свойски. Пробил час, и дача настрадавшегося владельца преподнесла знакомцам сюрприз. Участник действа очнулся от сна без снов, когда пассажиры стали подниматься с мест, чтобы ощутить под ногами перрон Батайска. Можов пош?л к вокзалу, всем