, о соскальзывании, знакомое по прошлому спуску, тоже не подтвердилось. Стоял на чем-то ровном, похожем на плиту. Держась за край, начал ее обходить, чтоб провести в пространстве замкнутую линию. Обходил осторожно, диктуя Грише по размахам рук. Плита не качалась, но могла "уплыть". Вначале шел по часовой стрелке, потом не заметил, как повернул. Ковшеваров поправил, проводя линию наверху. В этом месте, где замкнулась линия, было сужение плиты. Ощупывая ее руками, почувствовал неустойчивость. Теперь как будто качалось само дно. Внезапно из-под ног, расплескав грязь, вырвалось целое облако газа. Если б море не отклонило, облако перевернуло бы водолаза. Или законопатило в себе и унесло. Оно пролетело, как реактивный снаряд, и разорвалось наверху с таким громом, что на "Кристалле" возник переполох. Он еле убедил ребят, чтоб его не поднимали. Oн никогда не видел подводные землетрясения, не представлял, что они выбрасывают и как. Но если этот кратер начнет стрелять не газом, а камнями, тут уж не усидишь. Отдыхая, прослушал, что докладывал пост. Плита больше напоминала глыбу, с утолщением на одном конце. Поперечный размер к "Шторму" не подходил. Оконечности тоже не укладывались. Одна была сильно заужена, вторая выходила из всяких границ. По наклонению диаметральной линии глыба лежит с сильным дифферентом на зауженную оконечность. Выводы? Делай сам. Надо было ответить на два вопроса: почему оболочку расплющило? Почему она не светит? Первая мысль: люди деформировали пароход... Если в "Шторме" люди и они всплывают в пузырях, то откуда эти пузыри берутся? Пузыри - части сферы, изменяющие ее объем. Отпало течение, которое придерживало воду. По-видимому, изменился центр тяжести корабля. Итак, вывод: под тобой "Шторм" с деформированной оболочкой. - Жора! Сделали ориентир. - Какой? - Крепим от борта "Волны". Отличная мысль! Только не пришла, к сожалению, в прошлый раз. Упустили такую возможность, понадеялись на что-то. К тому же "Волна" сильно упрощала подъем, так как не находилась на вертикали всплытия. Не говоря уже о том, что и "Кристалл" оказывается в стороне. Отличная мысль! Несомненное достижение Вани Ветра. - Да, неплохо. - Потерпи немного, сейчас. Внутри разгорался пожар, стало подташнивать. Надо что-то выяснить, что-то понять... Лампа светит? Да! А почему не светит "Шторм"? Вернее, так: почему кажется так? Без света нельзя или можно? Пароход - вот он. В него вы войдете. Что надо еще? Надо понять, какой он. Ты должен быть уверен абсолютно. Почему лампа светит, а оболочка - нет? Потому что лампу питает ток. На нее работает генератор. А что такое сфера? Просто газ, питательная среда для электричества. Прошлый раз генератор работал. А сегодня течения нет! Допустим, так. Значит, вылет буйка ничего не разрушил. Просто в пароходе темно, нет освещения. А может, пропустил что-то? Вспомнил: когда начал считать метры, чем-то осветило. Пробежало как волны... По всем статьям свет наверху нереален. Даже как отражение. Но что такое реальность в глубине? Это совсем другая реальность, чем отбивать борт в доке. Там - бей кувалдой, держи щиток. Зазевался - влепит ржавчиной в глаз, пойдешь домой с одним глазом. Вот и вся фантазия. А глубина мыслит образами, и то, что поначалу кажется искажением, на самом деле - ее новое лицо. Надо проверить. Всплывая, начал засыпать и вовремя спохватился, чтоб выяснить по скорости, когда спит, а когда нет. Чуть не упустил главное! Как только вошел в раскачивание волн, свет стал такой, что он открыл глаза - словно выкатил руками из тела... Вокруг него плавало несколько брызг, отсвечивавших, как ртуть. Продолговатые, в форме капель. Перекатывались со всех сторон, тяжелые и блестящие. Выбрав одну, взобрался и лег, перевесясь. Упругая, легко выдерживает вес. Приставил иллюминатор. Что-то проступило: стол, дощатый, с желтизной, с цветной кляксой. Память подсказала тотчас: доски настила, с дерюжкой... Видел палубу корабля! Только кусочек - на большее капельки не хватило. Пришла мысль: собрать их, несколько, вместе. Удалось притащить еще две. Они тут же слились в ртутный шар. Он улегся на нем, прибавил вес, но шар не опустился. Выскочил из-под него, чуть не загремел вниз. Вполз опять, поплыл по-собачьи, помогая руками-ногами... Вот так, как лежит, где голова, где ноги, где одежонка потоньше. А может, прохудилась, выперло что-нибудь? Опять остановило что-то. В самих мыслях... Думал неправильно, неправильно смотрел, безжалостно как-то. Нельзя так смотреть, такими глазами. А как смотреть? Глаза скользнули от цинковых планок под килем, предохраняющих от размыва солью, по загнутому носу с литым украшением и до верхушки толстой мачты. До чего странно видеть этот дом на морском дне, без капли воды, с раскрытыми дверями... До чего страшно! А теперь до рубки доплыть, до больших стекол... Крутясь на шаре и так и сяк, больше всего боясь потерять свой волшебный фонарь, он просветил рулевую, установив прицельный угол... Никого нет! Переменил угол, почти отвесный... Глянул на колесо из черного дерева, с медными рогами и онемел: оно крутилось! Платье на проволоке висело не шевелясь, а колесо крутилось... Отчего? - Трос. спускаем, спускаем трос! - Потише. Не кричи так. 5 С дежурной шлюпки подали конец и подтянули под водой к косе. Когда ступил на косу, прямо подломились ноги: и от усталости, и от того, что долго не ощущали земли. Оглянулся на мрак, из которого вылез. Темень так и осталась там, ниже косы, а вокруг ощущался день, хотя и превращенный в сумерки. Даже удивительно было знать, что наверху, так близко,- воздух, бесконечность жизни. Направился туда, где расплывчато проступили два пятна. Лампы горели на оконечностях "Волны", которую Ветер с Ильиным раскрыли полностью. Для отсиживания Ветер выбрал рулевую. Железная дверь, некогда прочная, скисла от воды. Входя туда, Суденко проломил ее ногой, как фанеру. Уселся в кресло, зацепившись шлемом за крюк, который Ветер вбил специально. На отвесе можно было отдыхать, не чувствуя тяжести костюма. Даже без опаски дремать: если не разбудит по телефону Гриша, то растолкает Ветер. Пока старшина отдыхал, несколько раз появлялся Юрка. На шлюпке он добирался до "Волны" за несколько минут. Привез гидроцемент, паклю и доски для обшивки больших пробоин. Ветер никогда не искал работу. Она его находила сама. Поэтому Суденко воспринял все как должное. Даже от нечего делать стал им помогать. Очистили провизионку от бочек и ящиков с продуктами. Эти ящики, которые наверху одному не поднять, они перебрасывали как игрушечные. Весила только краска, она и в воде тяжелая. Волнение моря почти не докатывалось сюда, но мешало течение, которое развивается в утонувших пароходах. Струи висели, как бельевые веревки, все время надо было наклонять голову, чтоб пройти. Несмотря на то что из баржи выпустили остаточный воздух, он еще сохранился в закупоренной посуде, выскакивавшей из разных мест. Банки пролетали с такой скоростью, что могли оглушить. Сейчас струи уносили их, показывая направление от пробоины к пробоине. Порой струи начинали крутить водовороты, когда в пробоинах что-либо застревало. В основном застревали окуни, самые крупные. Одного из них, величиной с руку, Ветер, балуясь, протянул Юрке, сделав вид, что держит кое-как. Юрка попался, взяв окуня расслабленно, без напряжения: тот, встрепенувшись, вырвался на волю. Удивительно, что струи, вытягивавшие окуней, ничего не могли поделать с сайкой. Даже казалось, что ее становилось больше. Она клубилась в отблесках ламп, как мошкара. По-видимому, тут была рыбья гавань, окуневый дом. Провизионка, когда ее очистили, показалась просторной, размером в большую комнату. Выдавленные иллюминаторы заколотили деревянными чопами. Пока Ветер заканчивал герметизацию, Суденко с Ильиным разметили места для продувки компрессором. Обнаружилось, что на "Волне" оставался закрытым моторный отсек. Переборка, на которую давил нефтяной пар, прямо вибрировала от напряжения. Этот отсек взрывоопасен, надо было его откачать. Но газ создавал подъемную силу, поэтому Ветер его не тронул. Один штуцер можно было приварить к люку провизионки. Второй решили поставить на подшкиперскую, которая представляла отдельный объем. Как только распахнули крышку, из подшкиперской грянул залп из порожних склянок и бутылок. Наступила тишина, и Ильин полез. Взять щуп, чтоб поворошить внутри, он не догадался и тут же попался на бидонах. Они не вылетели сразу: мешала засохшая краска. Балансируя на бидонах, как акробат (грубейшее нарушение инструкции, запрещавшей вставать на всплывающие предметы), Ильин кое-как выбрался из отсека. Но тут бидоны понеслись, и если б Юрка зацепился за них, то наверху, среди волн, они бы не оставили на нем живого места. Старшина поднялся за ним, держась за веху, которую Ветер тоже привел в порядок, выбрав втугую буйреп, чтоб она стояла вертикально. Наверху бидоны вылавливал боцман, который приехал за ними специально на лодочке. Ильин передал ему ржавую цепь как личный подарок и пару окуней для Дюдькина. А водолазов ждал Шаров, чтоб отбуксировать на судно. Сегодня обслуживание было на высоте. Волны не очень мешали, наверное, из-за тяжести костюма. Однако плоскодонный "Кристалл" кренился так, что казалось, сейчас упадет. Даже "Гельма", которая стояла поодаль, зацепившись за другой островок, выглядела прочнее. Старшина два раза промахивался ногой, нащупывая трап, и тут же нырял, когда "Кристалл" несло обратно. Потом сделал, как Ильин: схватился за поручень трапа, когда "Кристалл" наклонился, и его втащили на борт. Вот это и есть настоящая земля: не морское дно, не коса, а качающаяся палуба корабля! Не успел старшина высвободиться из костюма, как его огорошил Кокорин: - Материалы нашли... - Как? - Были прицеплены к буйку, в батометре! Андала повез на Хейса, чтоб передать самолетом. Так что половина дела... Кокорин, ликуя, раскрыл объятия, но старшина холодно отстранился. - От Маслова что-нибудь пришло? - Приказано совершить максимум погружений на точке. - Зачем? - Наверное, для ученых... - Кокорин ударил о борт трубкой. - Жора, у меня идея! - Давай. - Давай поднимем "Волну"? - А ты ее доведешь? - Шутишь? Тут бы самим дойти... Вот моряки! Они думают, что поднять пароход - только со дна достать... Нет! Пароход считается поднятым, когда его ставят к причальной стенке. А если б не "Волну" поднимали, а "Шторм"? Тоже бросили б здесь? Но еще неприятнее подействовало то, как сказал старпом про материалы. Интересно, как представлял их появление Кокорин? Выкинули банку из "Шторма" - ловите... В пост нельзя было войти. Весь пол захламлен опилками, клочьями пакли, завеян цементной пылью. На столах, на переборке с аппаратами пыль лежала толщиной с палец. Гриша молол на мукомолке известь, которую добавляют в цемент. Юрка, разомлев, лежал в луже, натекшей от костюма, и смотрел на Суденко как на избавителя. Как Ветер ни пытался приучить Юрку к простой работе, у того хватало настроения на час-два. Старшина оглянулся на него: потерял форму, а вся работа еще впереди. Мало ли что может произойти? Сделан только предварительный спуск. При чем тут вообще "Волна"? Это безобразие пора кончать. - Почему не убрана палуба? Тут не хлев, не ферма... Почему не продуты шланги? Может быть пробка... Ильин опрометью бросился к выходу. Ковшеваров, остановив мукомолку, пошел вымачивать за бортом швабру. Суденко задернул занавеску. Переодеваясь, неожиданно обратил внимание на картинку на стене... На кого похожа эта девушка? На Раю, он просто не замечал. Вспомнил, как пришел к ней однажды в медпункт, и она вышла, свежая среди ночи, в халатике, наброшенном на голубое, опрятно пахнущая лекарством. Прикосновение ее пухлых пальчиков: "Какая аккуратная рана!" - как будто там не ожог, а этикетка пришлепнута. Если он понимает что-нибудь, так сейчас, когда вышел из воды... Он любит Раю, это точно! Представил, как она едет сейчас с парохода: измятая, думает о чем-то... Как в новом свете! Промелькнуло блуждание с другой: Маша, задыхаясь, бежит в темноте... Казалось еще утром, что все это оставил. Хотя бы на сутки, на время работы. Но если ты хочешь ответить себе без обиняков, то ты сейчас не спускался в море работать. Отсюда потери времени, лазанье по каплям, глупости с "Волной"... Наверное, на что-то надеешься? Или надежда есть? Сейчас, за столом, ты должен ответить. Ясно и определенно. Раз и навсегда. 6 Положил перед собой листок с цифрами осмотра "Шторма". Добавил второй, из голубой папки. Сравнивая их, набросал измененный силуэт парохода. "Шторм" лежал с сильным наклоном на кормовую часть. Под давлением воды газ переместился к носовой части, образовав над главной палубой большой купол. Если он не ошибается, с этой стороны пароход приподнят... Откуда он взял? Руками не подтверждено. Предположение, от которого могло зависеть многое, проступало неразборчиво. Не на бумаге, а в каких-то домыслах, в ощущениях. Значит, в этом месте вопрос, недоработка. Но в целом чертеж, сделанный на ощупь, на глазок, есть. "Шторм" неотделим от своей оболочки. Поэтому осмотр нельзя считать приблизительным. Перед ним "Шторм", водная модель. Итак, цель: войти в пароход и взять людей. Если это цель, то надо искать вход, самый простой и короткий. Такого входа нет. Надстройка раскрыта, но в нее с моря не попадешь. Сфера диктует свои условия. Надо искать не вход, а место, где оболочка тоньше. И получается путь самый длинный и непонятный - с кормы. Что тут есть? Посмотрел на техническую схему "Шторма", которую списал на гидробазе. Пароход расчерчен странно, в три этажа. Наверху рулевая, внизу - жилые помещения. А посредине какой-то проход, на уровне ватерлинии. Какое-то межпалубное пространство. Ни в одной из шхун, схожих по типу, такого прохода нет. Схема старая, переписывал впопыхах: или не дорисована, или что-то упустил. А надо знать, куда входишь! Просто тебя успокоило, что "Шторм" раскрыт. А вход, оказывается, отсюда, где дверей нет. Глухая стенка, борт. И какие-то трещины... Откуда взялись трещины на ледовом поясе? Нигде, даже в слабых местах, ничего не разбито. Да и трещины какие-то аккуратные, симметричные. Никаких трещин не может быть. А логика в другом: если только отсюда можно войти, то только отсюда можно и выйти! Поэтому необходимо предположить, что это и есть вход. По трещинам довольно большой, округлый. Возможно, люк. Дальше - коридор. Что за ним? Еще одна дверь, водонепроницаемая. Закоулки, трапики... Значит, так: прорываем оболочку, открываем люк, входим в коридор... Стоп! Вначале ворвется вода. Давление ее такое, что вторая дверь не выдержит, Море, разрядившись через корабль, превратит его в обломки... Отбросим это? Нельзя. Вход не отбросишь, удар моря не отведешь. Войти в "Шторм" нельзя, не нарушив герметизации! Как же тогда Маша выскочила, а "Шторм" не пострадал? А теперь появились материалы. Там внутри крошево, ад... Ложь! Только изменилась форма, оболочка... Здесь что-то необъяснимое, непонятное. Может быть, оболочка сдвигается по конструкции? Перемещает центр тяжести корабля? Может, "Шторм" как-то отыгрывает удар? Если это так и ты согласишься, то отпадает то, чего боялся: разрушение. Вода в межпалубном пространстве, все остальное отрезано люками. Может быть такое на научном судне? Ведь "Шторм" занимался промерами дна, составлял атлас Полыньи. Впрочем, можно выяснить у Андалы. Сейчас ты устанавливаешь очевидное: "Шторм" выдерживает удар 150-метровой глубины. "Шторм" выстоял! Минута, две, пока остановится вода. Вошли... Нет! Люк по приказу не открывается. Открываешь ты. Значит, уже вошел - с водой. А если воды нет? Тогда влетаешь, как пуля. Коридор - секунды полета. Сопротивляться бессмысленно, вода сомнет. К ней надо пристроиться. Сто пятьдесят метров глубины - шестнадцать атмосфер в костюме. Ни больше, ни меньше нельзя. Только пересилить воду, держаться на плаву, в одном положении - иначе разлепит о люк. Потом полет в среде с предельной концентрацией плотности. Конечно, головной клапан закрыт, но воздух все равно выдавит. Потеря сознания неминуема, без сознания воздухом не наполнишься. Следовательно, ты задохнешься, если уже не случилось гибели от обжима. Ты погибаешь - так или иначе... Стоп! Все может обойтись, если газ из коридора никуда не улетит. Куда он летит? Навстречу воде. Но ослаблен корпусом, вода его пересилит. С какой силой вода сжимает газ, с такой силой он ее оттолкнет. Справочники, таблицы: сжатый объем отсека, поправка на конструкцию... Давление ослабнет где-то вот здесь. Отметка не смертельная, критическая. Но этот коридор страшный. Ничего страшнее в корабле нет. Итак, ты цел. Пять-шесть секунд на адаптацию. Если костюм пустой и пароход наклонен, главное - не упасть вниз. Если сохранил плавучесть - не врезаться головой в верхнюю дверь. Вошел второй водолаз, отправились за людьми. Люди там, в верхней части надстройки. Это естественно. Закоулки, трапики... Быстро не пройдете: потяжелеет снаряжение. Не имеет значения: люди наверху, там газ. Он воду не пустит. С людьми ничего не случится. Что дальше? Надеваете костюмы. Медленное всплытие, с остановками. Передышка на "Волне", самая долгая перед последними метрами... Ничего не получится! Люди находятся под защитой обычного корпуса. Сфера скрепляет его, но давление пароход пропускает. Значит, полное насыщение пузырьками газа. Там не люди сидят, а заряженные огнетушители. Ни до "Волны", ни до "Кристалла" они не дотянут. Они погибнут сразу, как выйдут из "Шторма". В себя их не засадишь. Никаких людей не спасешь. Сегодня, одним спуском, ты выяснил немало: и вход в "Шторм", и то, что он выдержит, и сам останешься цел, и люди будут живые. Не открыл только одного: как их спасти? Поэтому ты ошибся, предположив, что самое страшиное - коридор. Самое страшное место вот это - рулевая. Для чего же ты хотел знать, что корабль цел? Зачем искал свет? Просто остался дурман с прошлого рейса. Виделось что-то - с течением, с всплеском, с верхним потоком. Просто Маша всплыла, и ты поверил! Но если плюнуть на то, что море изменилось, и повторить опять: главное, основное - это поднять "Шторм", то надежда остается. Даже более вероятная, чем тогда. Итак, цель: поднять "Шторм". Почему он лежит с таким креном на корму? Потому что глубина не выносит его в себе. Не выносит этого живого, неутонувшего корабля. Вспомни, как трудно было заглянуть в рулевую с шара? Вопроса, который поставил в самом начале, не существует... "Шторм" оторвался от грунта передней частью! Воздух в нем тянется вверх. Чуть-чуть подтолкнуть - и оторвется корма. А если пароход отрывается, то он всплывает. Это выдумал не ты. Это закон судоподъема. И никакое течение теперь не закроет дорогу. Где достать силу? Как сдвинуть центр тяжести от кормы? Грунт если взял, просто так не отдаст. Нужен рывок, сильное натяжение. А что, если сферу... перелить? Сдвинуть ее с кормовой оконечности? Там весь металл: винт, двигатели, котлы... Газ корму облегчит, создаст рывок. "Шторм" может оторваться.... Это мысль! Но как, как перелить? Просто. Открываем дверь, входим в коридор. Вода его наливает. Открываем вторую дверь, в сферу. Вода давит на нее. Куда уходит газ? Он течет обратно, к корме. Потому-то нос опускается. Вода действует как противовес. А что с водой? Она, без газа, море. "Шторм" всплывает? Что-то слишком просто. Закономерен вопрос: почему сфера не перелилась сама? Ведь море ей подсказывает! Потому что мозгов у нее нет, как ты не понимаешь? Нет, что-то тут не так. Если деформация произошла, если люди выскакивают, если оболочка отыгрывает удар, то она должна переливаться туда и сюда. С мозгами у нее как раз в порядке. Страховка нужна, обязательно. Как ни крути, нужна "Волна". А если к сфере в кормовой части добавится тонн пятьсот подъемной силы "Волны", тогда и будет надежда. Вход в "Шторм" откладывается, откладывается... Дунул в микрофон: - Ваня! Как ты? - Резко!.. - Сколько тебе нужно времени... - Он убавил воздух, чтоб было лучше слышно. - Сколько займет времени откатка "Волны"? - Часов пять, шесть... - Слушай внимательно! Три часа. - Очень... резко. - По-другому не получается. Ильин с Ковшеваровым удивленно смотрели на него. - Работа меняется... - Старшина потянулся, вставая с кресла. - Беремся всерьез за "Волну". - А "Шторм"? - С ним после. Приподняв крышку под верстаком, слазил в отсек, взяв с собой взрывобезопасный фонарь с магнитным затвором. Тут хранилась взрывчатка, поэтому не было электричества. Провел лучом по своему хозяйству: акваланги, водоструйные насосы, гидрокомпрессоры... Много чего лежало без дела! Наконец что-то понадобилось, хоть для "Волны". Передал наверх пачки электродов, штуцеры, отжимные трубки для отсеков и "гитару" - распределительную коробку с вентилями и шлангами для нагнетания воздуха. Когда вылез, заметил чертеж "Волны", спрятанный под инструментом. Баржа была перечеркнута двумя линиями, как утонувшая. Эти резкие линии Маслова сказали ему, что затея Ветра планировалась заранее. Может, Маслов решил поднять "Волну"? Зачем? Чтоб прикрыть неудачу со "Штормом"? Слишком хорошо Суденко знал Маслова, чтоб поверить в эту ерунду. Так что это? Расчет формул, какое-то уравнение... Что значит эта стрелка? Спрямление откоса? Опасный склон? Пожалуй, он крутоват для подъема. Цветной кружок с восклицательным знаком... Какой-то зигзаг мысли, прояснение. Перечеркнул. Что-то увидел и отказался. И начальственная закорючка в конце. Нет, это не рабочий чертеж для Ветра. И это плохой сигнал. Посмотрел на ребят. Ковшеваров не изменился: какой был утром, такой и сейчас. А вот Ильин, оживившийся было с его приходом, опять скис... Наверное, не стоило говорить про "Волну" серьезно... Начали с ней потеху - потехой и надо было кончать. И работа пошла б веселей, и дело сделали б незаметно. На этот раз он допустил промашку как старшина. Был виноват сам. - Давайте сваривать здесь? - предложил Гриша. - Отрежем крышки и приварим к ним "аппендиксы"?.. Предлагал дельную мысль: сварка под водой только считается сваркой. Лучше всего приварить штуцера наверху, так надежней. Но Юрка начал возражать: - А потом приваривать крышки с "аппендиксами"... - Все равно лучше. - Там со сваркой вообще опасно: нефть, нефть... - Нефть для сварки не опасна. Опасен газ. - Ну, газ, газ... Ильин говорил об опасности. Такое надо слышать... А может, "Шторм" сам поднимется? Нужно ли терять время на "Волну"? Эта сварка им осточертела еще на пароходах. Только темп потеряешь. Даже Маслов баржу перечеркнул... Нет, надо! Надо работать честно... Просто ты испортил себя, испортил ребят "Штормом". Теперь они будут бежать обыкновенного дела. Им дай что-то такое, за что не жалко себя отдать. А ведь только простой работой и познается все... Как это им объяснить? Как убедить самого себя?.. Вышел покурить. На судне был аврал. Производилась генеральная мойка мачт, шлюпок и надстроек. Эта работа, осуществляемая, как и все, что делал Кутузов, с размахом, имела цель освежить краску, предупредить от рассыхания дерево и подготовить металлические части "Кристалла" к условиям долгой зимы. Дав палубам хорошо просохнуть, обильно покрыв их смесью конопляного масла и чистого березового дегтя, оттерев грязные места плоскими камнями песчаника и толченого кирпича, теперь мыли вторично, с. мелко просеянным морским песком. Под парусиновыми тентами, надев на сапоги проволочные щетки, отплясывали матросы. Внизу оттирали переборки мотористы, орудуя жвачками из пакли, мочалками из распущенной манилы. А Леха Шаров висел на самой верхней точке, отмывая мачту и стрелы по всей их окружности и длине. Весь в разводах мыла, в растворе соды и извести, "Кристалл" пускал пузыри, ополаскиваемый набело пресной водой, смывавшей морскую, чтоб не осталось белесых полос и пятен соли, и начинал проступать своим естеством, превращаясь в чайку, в облако, сливаясь с воздухом, который в своей глубине, наверное, хранил какие-то отблески, если все так сверкало, что даже становилось жалко брызг, летевших как золотой дождь. Все были сейчас здесь: носился с лаем Дик, медленно прохаживался среди работающих Кокорин, попыхивая трубкой. Даже Просеков вышел из каюты и смотрел вниз с мрачным лицом. Но как только вышел Суденко, все сразу напряглись, приостановились. Потом поняли, что вышел просто так, и ободрились опять. Андрюха, придерживая пальцем шланг, чтоб струя давала орошение, оплеснул пенной водой кнехты: - Садись, старшина, отдыхай... Суденко, посмеиваясь, поблагодарил. Любая работа, если ее делали с настроением, только усиливала в нем желание заняться делом своим. Но неожиданно засмотрелся на боцмана, как тот сворачивает трос. Тяжелый, криво застылый конец, который, кажется, вовек не скрутить, Кутузов укладывал ровненько, как слабую веревочку. Трос, подчиняясь его рукам, ложился послушно, как живой, поворачиваясь той стороной, какой ему удобно. Не силой брал Кутузов, а своим великим умением, которое никто в нем не разглядывал, не напрягал невыполнимой целью. Совершенное мастерство служило простой работе... А разве это плохо? Кутузов обернулся: - Макарика помнишь? Сплесневеть конец - ему свайки не надо! Берет ручищей и распустил с. середины, чтоб трос продеть... Оказывается, и он тосковал о чем-то, этот палубный людоед! Оказывается, еще лучше можно. 7 На трапе патрульного судна стоял матрос, который козырнул Суденко, распахивая перед ним дверь. Отсюда у них шел узкий лаз в кубрик, тесноватый, с крошечным столиком, окованным медью. Матросы, сидевшие тут, при его появлении встали. Поздоровавшись, старшина постучал в дверь командирской каюты. - Разрешите войти? - Входите. Андала скатал матрац с диванчика, на котором отдыхал. Суденко окинул взглядом каюту начальника водного патруля, где был до этого один раз. Она была маленькая, с пирамидой из конфискованных ружей, с самоварами, стоявшими в глубоких гнездах, чтоб не опрокинуло при качке, с портретами трех жен Андалы. Все эти женщины, как слышал Суденко, после расторжения брака списывались между собой и приезжали к Андале в гости. Всех, видно, поил чаем из этого большого самовара, который светил углями на столе. Чай был хорош, непохоже, чтоб из тундровой воды. - Откололи на Рудольфа, от ледника, - ответил он. - Там остался хороший кусок. - Почему вода всегда пресная на льдинах? Суденко слышал разные мнения на этот счет и хотел узнать верное. - Пресность кверху вымораживает. А соленый лед, как тяжелый, оседает. - Вроде пирога? - Почти. Он был довольно приветлив в своей обстановке, этот угрюмый человек. Когда-то, в первый месяц, между ними даже намечалось что-то вроде дружеских отношений. Потом случилась эта история с Ковшеваровым. Довольно забавная, если не замечать суть. Когда Андала накрыл Гришу с сетью, тот выбросился с лодкой на островок - и бежать. Андала, пролетая над ним, крикнул, приоткрыв дверцу: "Ты куда, Григорий?" Ковшеваров остановился, решив, что это знакомый летчик с ледокола. Оказалось, Андала прочитал его имя на рюкзаке. Сипло прогудела "Гельма", проснувшись. - Из Саратова приплыла, - усмехнулся Суденко. - Почему из Саратова? - Петрович сказал: жена ждет в Саратове, в кустах малины. - Там пьяных нет, - ответил Андала. - А жена его уже три года как померла. Маресальская она. - Что-то плел такое. - Объясню как-нибудь. Андала не удержался, чтоб не посмотреть на часы: ему надо вести "Гельму" в Маресале. Чувствовалось, он не хотел торопить гостя, хотя и был удивлен, что тот сидит, просто пьет чай. А Суденко, испытывая его, тянул до последнего: если наступил момент отдыха, то грех им не воспользоваться. К тому же он знал, что Андала приготовил свои вопросы. Когда тянуть стало неприлично, спросил сам: - В бумагах ничего нет? - Все упаковано, в сургуче. Но я посмотрел: одни фотографии. - Сколько, думаешь, там осталось людей? - Думаю, двое: радист и мальчик. - Выпрыгнул ученый? - Кто же еще? Чеченя Федор Александрович, я его отлично знаю. - Андала затянул зубами бинт. - Я вот ломаю голову: почему они выскакивают? Если воздуха достаточно, если видели вас... - А я думаю над другим - как они выскакивают? Откуда? - Суденко положил перед ним чертеж. - Трещины, что это? - Это не трещины, - ответил Андала. - Просто незакрашенность, кромка люка. А дальше уплотнение, коридор. Диаметром примерно с мой. - Зачем он? - Построили в научных целях. Герметизация проверена. Делал кузнец. Это корабельный мастер. Еще поискать таких. - А сообщается как? - Через люки. Суденко отключился на момент. Теперь, когда замысел обрел конкретность, он почувствовал несовершенство цели. Как будто она осталась прежней - поднять людей вместе с пароходом. Но такая цель вдохновляла его в другой воде. Тогда просто не хватало идеи, чтоб ее осуществить. А идея, которая пришла теперь, казалась видоизменением рабочего приема. Откуда такое предположение? Неизвестно. Но он почти уверен: будет просто честная работа. А за главное он не ручается. В этой воде он не ручается ни за что. Андала наблюдал за ним. - Теперь поднимаешь? - Начали готовить "Волну". Суденко принялся было объяснять, но Андала слушал невнимательно. - Ты все-таки мне ответь, - сказал он, - почему они выскакивают? - Раньше я мог бы сказать так: видят небо, мираж... - То есть бессознательно? - Должно быть, так. - А как же материалы? Батометр с фотографиями? Буек? - Андала опять подбирался к чему-то - крадком, медленно. Разговор старшину утомил. - Говори. - Можешь проворонить радиста. - Материалов там нет. Они знают о нас, как ты говоришь. Зачем же ему всплывать? - Поэтому-то... - Толя, можно тебя попросить? - О чем угодно! - Не мешай мне работать. - Хорошо, понятно... Над чем ломает голову этот мыслитель? Ученый выпрыгнул... Это еще надо доказать! Пока просто так, рассуждение. Но если из него исходить, что получается? Ученый выпрыгнул, потому что ушло течение... Тут одно из двух: или они не понимают ничего, или понимают все. Почему Чеченя выпрыгнул сразу после шторма? Он разгадал Полынью, разгадал "Шторм" и выбрал момент, чтоб спасти материалы. А второй - положим, это радист? Мог он там быть? По-видимому, необходим. Для подстраховки? Несомненно... Как она происходит, если вода врывается под таким давлением? Кто там будет думать! Да и почему буек должен появиться именно так, а не иначе? Все это несерьезно, Жора! Гаданье, какая-то игра... Нет, там что-то есть, есть. Андала прав: надо понять, что происходит. Иначе работа может потерять смысл. Вернулся в пост. Ильин и Ковшеваров возились с электродами, откусывая щипцами головки. Так их готовят к подводной сварке, чтоб не прилипали к борту. - Со сферой придумали? - Уговор был, был... - Говори. - Видишь, электроды... - Ильин присел от усилия, сжимая клещи. - Дадим ток - и будет гореть. - А если там светильный газ? Да под таким давлением! Ополоумели... Ненормальные идиоты! Больше выдумки не хватило, как поджечь этот газовый баллон объемом с целое судно. Бросить в него искру - это превратить в дождик и водолазов, и "Шторм". - Пароход не взорвется. - Почему же? - Сфера куда глядит? У нее только башка, башка. А задница, задница... - А ты как думаешь, Гриша? - И я так... - Ковшеваров стряхнул с шаровар металлическую пыль. - Этой сфере сейчас хоть кишки вырезай. Она не оглянется. Была идейка, хоть крошечная, в выдумке Ильина? Пожалуй, имелась простая реальная мысль - проверить сферу огнем. Неизвестно только одно: чем это обернется? Что такое кислородная сварка? Искры в пузырьках воздуха. Вода отбросит их раньше, чем сфера засосет в себя. Притяжение воды сильнее. Думали трое, надо доверять. - Как идея, Жора? - Что-то в вашей галиматье есть, - вынужден был признать старшина. - Работа меняется? - Да. Отправился искать Кокорина. Тот ездил куда-то с боцманом - мерили дно. Сейчас разбирали флагтухи лотлиня в шлюпке. Суденко еле дождался, пока он освободится. - Давай звонок. - Мы не готовы обслуживать. - То есть как? - Будем отходить на старое место, - сказал он. - Кажется, островки всплывают. - Вначале выпустите нас. Потом отходите. - Сдурел? То тебе мало двух якорей, а то... Суденко взял его за плечи: - Витя, гони! Кокорин посмотрел, спросил тихо: - Полезете за людьми? - Лезем с проверкой... Ильин зашнуровывал галоши, сидя на скамье. Ковшеваров щелкал кнопками, проверяя динамик и телефоны. Старшина в размышлении смотрел на них. Потом сказал: - Со мной пойдет Гриша. - Почему не я? Почему не я? - Потому что на страховке. Ильин ударил себя кулаком в грудь: - Сфера не взорвется! Клянусь... - Отступи на шаг. Вход в корабль обдуман им, рассчитан. Он обязан входить сам. Со всем остальным справится Гриша. А если они залетят, наступит Юркина очередь. Ильина мобилизует не представление об опасности, а происшествие. Поэтому его присутствие наверху обязательно. - Следующий спуск - твой. - Честно? - Да. Вышел проверить обслуживание. Андрюха выбирал кислородный шланг, сматывая его с катушки на ботдеке. Это был шланг для резки, который они с Вовяном присоединили к 70-литровому баллону с кислородом. Суденко взял резак и, проверяя, сунул в ведро с водой. Резак травил кислород без нажима клавиша. Старшина начал разбирать головку, но не мог сосредоточиться. Тут вышел Ильин и взялся за дело сам. Данилыч спросил: - Вы что будете делать? Резать или варить? Этого Суденко и сам не знал. - На сварку тока меньше. Могу дать двести ампер. - А на резку? - Девятьсот. - Давай на всю железку. Ильин ткнул электродом в кнехт, проверяя на массу. Он стоял в одной майке, не обжигаясь под искрами. Аппарат работал как надо, и Данилыч ток выключил. Старшина сделал последние наставления: забрать решеткой иллюминатор и крепить лампу к шлему, чтоб освободить руки. Следовало также обернуть шлем слоем сырой резины. Теперь все это необходимо. Он был уверен, знал: они ворвутся в "Шторм" - во что бы то ни стало. Без этого не поднимутся. Обернувшись, увидел птиц, которые пролетели над морем, громко хлопая крыльями. Вначале они были почти неразличными, но когда сели, вода осветила их. Возле островков вода ожила, заиграла бликами. Если островки всплывали, то к чему это? Несомненно, какая-то перемена... Ковшеваров, стоя в открытых дверях поста, делал приседания, размахивая руками. - Возьмешь хорошие, сухие электроды... Подняли Ветра. Одеваться... 8 Посветлело так, что можно было обойтись и без лампы. Темнота отступила, и воду ненадолго озарил прекрасный серый свет, еще не задымленный лучами атмосферы. Спускаясь, он различал пузырьки газа, похожие на бусы, которые то рассыпались, то нанизывались на невидимую нитку. Порой проплывало, шевеля щупальцами, подводное растение, сорванное с места и теперь ищущее, к чему пристать, чтоб восстановить прерванный контакт жизни. Целые заросли из подводных растений образовывались в воде. Когда они раскачивались, от них во все стороны, как оловянная дробь, разлетались стайки испуганных рыбешек. Чуть пониже заросли сплотились в настоящий лес, и он остановился, ожидая, когда лес снесет с дороги. Но постепенно белесый свет, рассеянный в верхнем слое, начал фокусироваться глубиной, становясь контрастным, и этот истинно глубоководный свет все изменил на прежнее. Отпустив трос, он спускался свободно, как любил, ощущая дыхание моря, которое поднималось из каких-то глубин, где смешивались пласты, устраняя избыточную плотность. Начали выскакивать струйки, ручейки, а потом как бы пронесся свежий ветерок. Он увидел знакомые водовороты, которые сильно разрослись и стояли на страже глубины, точно три богатыря. Не сумев сразу от них освободиться, он теперь, когда его отклонило, ожидал капель, чтоб выровняться по ним. О том, что море изменилось, можно было судить и по каплям, выстроившимся в целую линию. Отсюда, с капель, он сейчас ясно угадывал дно, которое проступало между отвесных стенок каньона. А в том месте, где дно было размыто до светлого песка, ясно видел рыбок, которые как бы не двигались, а протекали, как вода. Рыбки были яркими по свету, а пароход, если смотреть на него неопределенно, лежал со смутно различаемой оболочкой, похожей на пятна ржавчины. Не сразу заметил, что капли не только держат, но он и сам держится за них, прилипая металлическими частями костюма, орошаемый целым фонтаном искр, сыпавшихся при касаниях. Но после капель, расслабивших зрение, темень, сгустившаяся в придонном слое, стала такой невыносимой, что он опять начал считать метры и насилу спустился. Ковшеваров появился за ним. По словам Ильина, он спускался нормально, но над самым пароходом потерял сознание, попав под обстрел пузырей от дыхания Суденко. Море отбрасывало их с такой быстротой, что они пролетали сквозь воду, как чугунные ядра. Суденко принял его, уже очухавшегося. Взяв за руку, провел по глыбе, давая понять, что такое сфера. Спросил у Юрки, видел ли Гриша пароход, когда проходил капли. Оказалось, что нет, ничего не рассмотрел. Он никак не мог включить свое подводное зрение: растерял руки и ноги, не знал, где правая, где левая сторона. Опустившись на корточки, чтоб уменьшить плавучесть, Ковшеваров с электродами, а Суденко с резаком, они принялись ждать, когда "Кристалл" перетянется на прежнее место. Ильин сообщил подробности: "Кристалл" идет, машина работает. Только это и можно было понять из его скороговорки. А ведь не заика, не безъязыкий, а вода голос не принимала! Одни электромагнитные всплески в телефоне. Наконец они укрепили судно, выбрали слабину кабелей и туго натянули их. - Жора, как слышно? - Не тарабань! Пореже говори. - Ток можно давать? - Пусть Гриша подаст электроды. Ковшеваров не мог вспомнить, куда их сунул. Ощупав его, Суденко вытащил пачку из галоши, но электроды оказались с откусанными головками. - Ты какие электроды ломал? - Сухие, из красного ящичка. - Спроси, неотломанные есть? - Лежат отдельно, в рукавице. - Можешь давать ток. - Сделано. Электрод сразу ожил. Подводная сварка приобретает цвет глубины: в голубой воде - она голубая, в темной - темная. Поэтому зрительно электрод не изменился. А то, что он ожил, было ясно по пузырькам, забарабанившим по шлему. Опершись на Ковшеварова, который немного всплыл и, добавив вес, придерживал его сверху, старшина ощупал припухлость сферы и, решившись, ткнул в нее электрод. Он все ожидал, но только не такое... В сфере пронесся молниеносный свет, резак выбило из рук, а Гриша упал как камень. Он не был убит, просто оглушен - удар молнии пришелся прямо в иллюминатор. Суденко принялся его тормошить. Ильин, выяснив, что сфера не взрывается, а только стреляет, сразу повеселев, взялся за Ковшеварова сверху, по телефону. Потеряв сознание, Гриша не просыпался, наверное, с минуту. Еще минуту выяснял у Юрки, где он. Ильин задолдонил: действуйте дальше. Ожидая вылета молнии, старшина опять сунул электрод. Ничего, одни пузыри. Потом пузыри пошли другие. Ощупал место прожога: какая-то ямка. Сфера съежилась вокруг выгоревшего места, как пластмасса... Сфера сгорает! И он жег, вставляя в резак электрод за электродом, которые перегорали мгновенно, как спички. Ковшеваров предложил выжигать только кромку люка. Дельный совет! Особенно в воде, где голова работает медленно. Значит, пришел в себя... Откуда взялась эта молния? И как она могла выскочить с этой стороны, если сфера глядит вверх? Скорее всего, Гришу ударило не молнией, а ультразвуком - разрядилось какое-то напряжение... Наверное, если б сидел тут один и хватило в темноте, то со страху мог бы родить... И все-таки промахнулись, когда освободили кромку. Колесо поворота заплыло - в центре люка. Никуда не денешься. Надо и эту опухлость выводить. Все, дверь освобождена. - Передай Грише: пусть отползает влево от люка, Влево отползает. - Открываешь люк? - Да. Ковшеваров отполз от прохода, замер. Суденко остался перед люком один... Чего медлишь, разиня? Чего медлишь?.. - Повторяю, Юра: убираешь воздух. Как только начнет обжимать, резко прибавляешь. Варьируешь на секундах... - Еще раз попробую, па маленьком манометре. - Давай. Проиграем еще раз. Если отсек затоплен, то ты в него войдешь, и все. Если не затоплен и там радист, то он сейчас вылетит с газом. Никакой силой его не удержишь. Но так как вода врывается прямо с моря, то все может быть. Вода сдавит газ в коридоре, как в насосе... А если они забыли закрыть какой-либо люк? Тогда газ утечет, тебя разлепит о переборку, как блин... Жора, ты идешь па верную смерть! Вспомни свой страх, вспомни, что ты боишься... - Жора, можешь. - Хорошо. Давление в костюме пошло на убыль. Обжимаемый морем, выровняв плавучесть до ощущения тела, так что мог почти что лежать и знать, что не зацепится ни головой, ни ногами, словно отпечатавшись на крышке люка, он резко повернул колесо... Был страшен этот удар, грянувший из-за спины, удар как будто безвольной, уснувшей тьмы! И когда в ее порыве, слитый с ней заодно, старшина влетел в корабль, одно мгновение, пока вода, пронесясь лавиной и опередив его, затмила все, - одно мгновение было ему дано... Что-то там промелькнуло, в конце коридора, как птица в потоке воздуха, но было откинуто, смято... Секунды полета, истощающие костюм, с твердой уверенностью, что и сейчас пронесет, иначе и не может быть, но полет не кончался, был беспредельным, и тут как что-то пронеслось в нем самом, подтянув желудок к самой глотке... А в следующее мгновение газ, прижатый к двери, сработал, как пружина, давление сразу ослабло. Отбой... Очнувшись, понял, что лежит на палубе, коридор наклонен. Тело было тяжелое, и как будто лежал совершенно голый, без одежды. Пока наполнялся костюм, начал подтягиваться повыше, зная, что если человек там, то он сейчас выпадет из газа и надо его перехватить. А если запрессовало, то надо просто открыть верхний люк, и все... Приготовляясь к тому, что сейчас его возьмет, старшина почувствовал, как что-то коснулось его и начало давить, вытесняя из коридора. Сопротивляться не было сил, чудовище сильнее. Выскочив в море, держась за кромку люка, он соступил с прохода, пропуская чудовище, которое вылезало медленно, полиостью, переоформляясь по мере того, как выходило, во что-то круглое, в шар. Запоздало осознав, что произошло, поднырнул под сферу, ухватившись за ее тянущийся, ослабленный хвост, но хвост, налившись упругостью, выпукло разгладился под рукой. Шар тут же начал всплывать, набирая такую скорость, какую водолаз, обвешанный металлом, развить не мог. Прошла минута-две, и раздался обалделый голос Юрки: - Ничего не выбросило, выбросило... - Давайте отбой... - Ясно. 9 Нашел Ковшеварова в коридоре: Гриша упал, не отзывался. Это не простое дело - войти с моря в пароход, где давление резко понижено. Неминуемая потеря сознания, пока не приспособится организм. Кое-как его растолкав, оставил на попечение Ильина. Начал всплывать, отталкиваясь от стенки к стенке. После вылета газа в коридоре стало так же темно, как и снаружи. Впрочем, какой-то свет остался, плавал в ослабленной воде как серые блики. Вроде все было так, как представил в посту. Выше коридора вода не поднялась. Вот она, граница. Значит, люди сидят там нормально, сухие. Собрался откинуть верхний люк, как что-то стиснуло шлем, как клещами. Не сразу понял, что оголенный электропровод. Слетела резиновая обмотка со шлема, его било током. Провод искрил, извивался как живой. Старшина никак не мог его поймать, чтоб обрезать ножом... Потом... Значит, так: одна дверь распахнута в море. В нижнем конце коридора. Теперь он откроет эту, выходящую в полость. Удара - через коридор - не будет. Просто возникнет поток, течение... Будет именно так или он ошибается? Юрка мешал, торопил голосом. Он не понимал пауз, не чувствовал работы. Если б наверху сидел Гриша, было бы гораздо лучше. - Как Гриша? - Нормально! Ничего. - Пусть закроется люком. Заложится на крюк. Но чтоб выход был свободен. - Понял. Готово, открылась... А вода? Не сдвинулась с места! Какая-то ерунда... Почему ерунда? Ведь это газ, целое море на него давит. Если даже в рулевую вода не вошла, то почему она войдет в сферу? Поэтому и дверь выдержала, что воздух ее подпирает... Умница! Почему же ты не дошел извилинами наверху? Потому что догадки догадками, а работаешь не в канцелярии бога. И башка у тебя не размером с этот пузырь... Как же мог выскочить ученый, оставив радиста в закрытом, сухом коридоре? Ведь из другого места он выскочить не мог... Радист должен был спуститься сюда, после вылета ученого. Открыть эту дверь. Другого объяснения не было. Сфера входила в коридор и должна войти еще раз. Но вода стояла неподвижно. Несчастный день! Переборка как будто стала подрагивать. Придавило плечи. Внезапно увидел, что вокруг него воды нет, сухо... Выглянул из-за двери, щурясь от слепящего блеска, наполнявшего коридор... Сфера вошла! А где вода? Вот она, сволочь... отходит к Грише. Если за ней идти, можно закрыть дверь. Пусть она перельется полностью! Ведь ты хотел именно этого. Но если сфера раздуется па корме, то они ее пленники, она их законопатит. - Юра! - Слушаю... - Скажи Грише, чтоб немедленно выходил. Пусть всплывает, всплывает. - Ясно. - Стоп! Обожди... Если пароход оторвется, он Гришу в воде нагонит. Выходить нельзя. А что же делать? Упустил такое за столом... - Пускай стоит как стоял. - Понятно. Не успели они договорить, как воздушная волна потрясла корабль. Стоя в своем закутке, прикрытый металлической дверью, старшина увидел, как воздушная масса, пронизанная личинками света, разогнавшись в очищенном от воды промежутке, изо всей силы влепилась в море. И там, на корме, что-то дрогнуло, раздалось, повисло. Воздушная лавина проносилась и проносилась. А потом иссякла. Тишина. Пароход начало раскачивать, то поднимая, то опуская носовой частью. Почти оторвался, почти! Но не всплыл. И вот почему: не хватило у сферы силенок, отрубили ей крылья пузырями! Отрубили эти морские воздухоплаватели крылья и ей, и себе, и тебе. А ведь ты мог поднять "Шторм"! Без ничего, голыми руками... Зато ты подготовил его. Подготовил для рывка "Волны". Наверх, туда... Обрезал провод, отбросил крышку, поднялся. Хотя поднимался из газа в газ, почувствовал себя как в новой среде. Даже не ощущал тяжести костюма. Но это был, несомненно, воздух, сухой, хоть и плескался. Сделал несколько шагов, не видя ни палубы, ни стен. Ни на что не смотрел, ни о чем не думал: двигался механически со схемой в голове. Когда открыл рулевую, понял, что ничего не видит: такая тут стояла темень от больших окон. Газ был очень плотный, разлит, как вода. Причина в том, что они перелили сферу к корме. Купол, наверное, уменьшился в размере, вода подошла вплотную... Допустили ошибку! Надо было вначале войти сюда, а потом возиться с кораблем... Что же делать? Переливать газ обратно! Все равно надо это сделать, чтоб выйти. Однако стоял, водя вокруг лампой... Еще раньше, от нажима дверью, в рулевой возникли волны, и он чувствовал, как они отражаются от стен. Вдруг различил что-то - вначале как колебание. Вот оно, проплыло неподалеку, оплеснув. Вот - здесь, сейчас - там... Что-то смутное, лежащее горизонтально. Опустилось на доски, улеглось... Кто это может быть? Пот заливал лицо, старшина задыхался, не решаясь нажать на клапан, выпустить, что продышал... Надо подойти! Зачем? Чтоб убедиться... А что это даст? Пароход цел, все в порядке. Еще остался рывок "Волны". Надо лишь перегнать сферу, давление сразу изменится. Все станет на свое место. Надо спешить! В коридоре словно задул ветер. Это сфера возвращалась в удобное ей положение... Не дали ей разогнаться: впускали медленно, постепенно. Удалось установить такое соотношение при открытой двери в полость, что вода лишь входила в коридор, останавливаясь у входа. Теперь в паро.ход можно было свободно войти и свободно из него выйти. Больше никаких полетов не будет. Старшина почувствовал, что нс удержит сознания, если выйдет из "Шторма". - Направь Гришу ко мне. 10 Издалека проступила желтая труба "Волны". Ковшеваров так обессилел, что не сумел удержать равновесия. Отпустив трос, неожиданно опрокинулся вниз головой. Он бы порвал легкие, если б выбросило на поверхность. К счастью, Ветер страховал сверху и Гришу перехватил. Вдвоем с Суденко они затащили Ковшеварова в рулевую, где его удалось поставить на ноги. Отвесившись, водолазы уснули мгновенно, просыпаясь лишь для того, чтоб обновить смесь. Сегодня мозги не так одурманивал азот, как раньше. Но недостаток кислорода давал знать сильной утомляемостью, сердцебиением. К этому времени были заделаны главные отверстия, и Ветер начал пробную продувку, чтоб проверить качество герметизации и общее состояние "Волны". Сам принцип продувки прост: через одну трубку накачивают в отсек воздух, а через другую выходит отжимаемая вода. Расставляют трубки противоположно: нагнетательную ставят на уровень палубы, осушительную опускают до дна. Притом в самое глубокое место, куда наклоняется вода. Основное при расстановке трубок - найти верный угол продувки. Иначе воздух, поступающий от судового компрессора, не разыграет воду, а будет лишь прессовать ее в отсеке. Суденко спустился в ахтерпик, где все крутилось, как в бочке. Трубки стояли отлично. Для клапана Ветер использовал простую брезентовую рукавицу. Вода убывала так быстро, что наверху образовалась воздушная подушка. Отсек был отжат примерно па метр. Ветер заваривал трещину. Хотя и капал, как чернилом с ручки (такая сварка под водой), но шов ложился ровный, без клякс... Мастер! Хуже варил Ильин - его заглушка к провизионке прилипала неплотно. Под крышку мог свободно пролезть электрод. Это был "непровар" - некачественная работа. Вода в провизионке не двигалась. Суденко ощупал штуцер - вентиль был открыт. Понял, что провизионка еще не почувствовала воздуха из-за своего размера. Эта провизионка - прекрасный внутренний понтон. Она создаст главную силу для всплытия. Теперь они ходили от отсека к отсеку, наблюдая, чтоб не изменилась расстановка трубок. Маршрут движения, разработанный наверху, пересекался в рулевой. Лампы освещали не палубу, а воду. Так их поставили умышленно, для просвечивания воздуха. Скоро должны были пойти пузыри, и все ожидали их. Ветер опять не явился на свидание. Оказался он в провизнонке, где уже все кипело. Ветер сидел в кипятке, раскручивал какую-то тряпку... Что всегда потрясало Суденко в характере технарей, так их настроенность на любую работу. Такой, как Ветер, будет терпеливо возиться с тряпкой несколько часов. А когда раскрутит, сразу почувствуешь, что совершил. Очистил осушительную трубу, и вода завертелась еще быстрей. Суденко хлопнул его по плечу: "Как дела?" - два хлопка. Ветер ответил одним: "Резко!" Ковшеваров, дорвавшись до стола, работал, как заправский телефонист: - Как воздух, Жора? Как слышно? - Хорошо. - Ты в ахтерпике? Бульбы пошли? - Нет еще. - Даем воздушку!.. Выплеснулась последняя вода из ахтерпика. С выхлопом, как пробка из бутылки. Пошли "бульбы"-здоровенные пузыри. Иван перекрыл штуцер, завесил рукавицей осушительную трубу. Пускай воздух проймет ахтерпик, просветит его своим дыханием. Воздух в затонувшем пароходе похож на рентгеновские лучи. Он может пролезть в соломинку, в игольное ушко. Воздух ищет такие щели, куда не подлезешь. Ни со сваркой, ни с мешком пакли или цемента. А если он ищет, то всегда найдет. - Жора! Глянь внимательно: какие-то пузыри на корме. Присмотрелся против света лампы... Всплывали не солидные "бульбы", свидетельствовавшие о нормальном взаимообмене воздуха и воды. Шла "газировка" - дождь мелких пузырьков. Она говорила о том, что палуба "Волны" проницаема. А если проницаема палуба, то смысла в продувке нет. Только непроизводительный расход воздуха. - Жора, что травит? - нетерпеливо спрашивал Ковшеваров. - Буксирное устройство. - Начинается... Травила не палуба, а ржавые болты, крепившие к ней станину буксира. Лучше срезать совсем: и вес уменьшится, и легче будет заваривать. На судоподъемах, как в медицине: лучше резать, чем лечить. Поэтому поднимают не пароходы, а какие-то обрубки - без надстроек, без мачт. Спустился в баржу, где вода была возбуждена, раскачивалась всей массой. Когда воздух создавал напряжение в каком-либо месте, вода тут же гасила его, переливаясь в помещениях, как ртуть. Моторный отсек с парами нефти клонил баржу на борт, создавая разложение сил. Сейчас три отсека действовали как лебедь, рак да щука - каждый по себе. Смогут ли три отсека оторвать баржу от грунта? Хватит ли прочности у баржи, чтоб удержать силу, какой ее наполняли? Неплохо было бы хоть чем-то ей помочь: опустить грунтососы, очистить борт от скоплений песка и грязи. Но заняться "Волной" всерьез, не оглядываясь на время, они не могли. А только так, между дел, используя отдых, который им полагался при всплытии со "Шторма". Потому что никто их не послал сюда для подъема парохода или баржи. Эта работа не засчитывалась вовсе. Выбрался в рулевую, толкнул дверь - воды не было. Вокруг висел туман, клубившийся, как в парилке. Это воздух, разобравшись с "Волной", процеживал ее, как решето. Палуба, мачта, труба - все потонуло в густом облаке пузырьков, рвущихся па свободу. Стало ясно, что "Волна" чересчур слаба, чтоб ее поднимать на сжатом воздухе. Надо было решить, что с ней делать дальше. Однако старшина подумал о себе. Подъем со "Шторма", который он начал несколько часов назад, для него не кончился. Он знал, что с ним что-то случилось в "Шторме", - знал постоянно. Он чувствовал себя плохо, надо это признать. И хотя дорога к "Волне" прошла сравнительно гладко, это еще ничего не значило. Если случилось что-то серьезное, то главные метры впереди - от "Волны". Пора выяснить, что произошло. Предупредив Ветра, что ждет его на "Кристалле", старшина начал всплывать. Метров пятнадцать всплывал кое-как. Когда осталось метров пять-семь, стало нечем дышать. Плыл без дыхания, как утопленник. Всплыв, посмотрел в боковое стекло -ничего не видно, темно. Потом, как в позитиве, проступило небо - белое, в темных точках. Прямо на трапе попросил сиять шлем, оплеснул забрызганные. кровью стекла. От груди отлегло, но дышать не стало легче. Мешал свитер. Присосался к коже, отпечатавшись на ней узором сквозь белье. По отсвету в зеркале заметил, как изменяется лицо. На нем проступили, расплываясь, кровоподтеки. Удивила перемена глаз - они словно выцвели. Случился обжим, явное доказательство. В коридоре "Шторма", за какую-то секунду до отбоя воды... Ошибся в расчетах? Скорость полета, сжатие газа - все есть в таблицах, только бери. Ничего неизвестного, в сущности, не произошло. Только полет оказался длиннее... Отчего? Возможно, из-за этого газа. Кто его рассчитывал, кто выяснял его свойства? Как вообще тут можно что-либо рассчитать с максимальной точностью? Не дотянул какую-то секунду, одно мгновение... Возможно, из-за этого мгновения и упустил человека. Как это могло случиться? Верхний люк, в полость, был закрыт. Нижний тоже, хотя и неплотно. Все равно: если б человек, положим радист, выпал из газа, то Гриша его б перехватил. А если запрессовало в шар, то должен был оставаться наверху. Ведь газ или воздух знают направление одно. Как вообще мог вылететь этот пузырь? Должно быть, унесло водой при отливе. А потом притяжение моря пересилило. Вылезал медленно, почти полз... По всем статьям, газ в коридоре был бессилен что-либо в себе удержать. Просто странно это, невероятно. Может, никакого радиста не было вовсе? Просто видел однажды такое, в затонувшей подлодке: выбросило человека с воздухом, когда открыли отсек... Ведь был на пределе. Слишком готовился к тому, что там кто-то есть. Но кто тогда мог оставить "Шторм" в таком виде? Люки закрыты, очищен от воды коридор... Или герметизацию делает сам газ, переливаясь туда и обратно? Ничего неизвестно, непонятно. А кто там еще может быть? Мальчик, как утверждает Андала? Может, зверь там плавает, летает птица? Не захотел выяснить! Побоялся, что все тогда перечеркнется - и "Шторм", и "Волна". А так хоть что-то, хоть не напрасно. А если с подъемом ничего не получится? Вот тогда и скажешь: все. Вышел, застегивая рубаху. Как раз подошла "Гельма", и матросы Андалы крепили к ней буксир, собираясь отходить. Андала умывался после бритья, бросая воду горстями из бочки. Стоял без гимнастерки, с воротником загара на шее, который почти сливался со смуглостью его жилистого, по-видимому, очень выносливого тела. Растираясь полотенцем, угрюмо посмотрел на Суденко и отвернулся. Над камбузом траулера вился аппетитный дымок: рыбаки не то обедали, не то ужинали. Петрович, приоткрыв дверь рулевой, мочился за борт. Кругом летали чайки, такие белые, что расплывались в нескольких метрах. Основная их масса, похожая па кричащее облако, окружила веху над "Волной". Чайки садились осторожно и тут же взлетали, если выскакивал чересчур большой пузырек. Мираж Хейса пропал, но вырос новый - от "Кристалла". А между этих облаков, как нечто великое, плыл на лодочке Кутузов - в феске, обтрепанной телогрейке, с лицом круглым, как арбуз. Андрюха, дежуривший возле "гитары", съязвил по его адресу: - Санта-Клаус, морда репой... Боцман, подъехав, ухватился лапой за якорную цепь. - Пропала красочка, - завздыхал он. - Так и останется в воде. - Сейчас "Волну" поднимем, - возразил Андрей. - Хрена! Что я, первый раз с водолазами? - Ты, Валя, не спеши, - сказал старшина. - Будь комсомольцем, как я. - Жорочка, да я весь в тебя! - Кутузов зазвенел цепью. - Так достанешь красочку, как обещал? - С "Волной". В динамике было слышно, что делали Юрка с Гришей: шипение кислородной сварки, шаги хождения, голоса в ореоле льющейся воды. Ветер отплясывал у телефонов лихорадочный балет: - Юрик, резко! Ну, соловейчик... - Варю еще, варю... Выруби ток, быстро! - Что случилось? - Перегорел эбонит, эбонит... Данилыч приоткрыл дверь: - Головку сжег, бляшкин дед! Такую головку... - С изъяном она, Данилыч. Суденко положил Ветру руку на плечо: - Ваня... - Давления она не держит, понимаешь? - Не объясняй, а предлагай. - Надо варить, конопатить, переваривать заново. Неделя нужна, трое суток. - Пустое. Эту баржу надо поднимать понтонами. Или иметь идею в голове насчет нее. Нужна голова Маслова, а уже потом твои руки. - Что ж ты предлагаешь? - Давай дуть на отрыв, резко! Дадим атмосфер тридцать... - Осатанел? Да ее разорвет в щепки. - Зато будет рывок. А "Шторм" почти висит, понимаешь? Только дернуть. - Дернуть на сто пятьдесят как надо! А слабина троса? Это еще десять метров. Как ни подбирай... Баржа живая, ее можно поднять! Можно, я знаю. - Пойми, выхода нет. Ветер, не ответив, выпустил серию. Боксировал некачественно, с почти опущенными руками... Кто знает, какие инструкции он получил от Маслова? Если обеспечить им подъем, то с этой задачей он справился. Но инструкции инструкциями, а когда целый день отдаешь пароходу, то он становится твоим. Эту "Волну" Ветер, несомненно, любил. А если любишь, то как ее погубить, превратить в ничто? Обняв его, маленького, спотыкавшегося от усталости, не попадавшего в шаг, старшина подвел, как невесту, к скамье. - Хочешь, стану на колени? - И начал зашнуровывать ему галоши. Ветер закричал, высунув седую голову из горловины рубахи: - А как же ты сам? Как ты поднимешься без нее? - Ваня... Вдруг он провел удар, такой точный, что Суденко сел. - За что, Ваня? За баржу!.. - Пропадешь ты, Жора, - ответил он. - А ведь я тебя хотел спасти. 11 Кокорин доедал в салоне голубцы, когда его окликнул Андала. Милицейский старшина стоял в коридоре и лоснился в своей коже, как блестящий жук. Кокорин встал недовольный. Андалу он не выносил - за вспыльчивость, дикий характер. Никогда к нему не ходил и никогда не приглашал в гости. К тому же милиция не имела права появляться на морском судне. Но сегодня Андала как-никак помогал им. Видно, опять съездил на Хейса и с чем-то вернулся. Вошли в каюту. Андала, как сел, тотчас принялся разматывать бинты. Эта привычка говорила, что он взволнован. Выглядел он неважно, хоть и блестел одеждой. Усевшись против него, Кокорин приготовил себя к самому худшему. И не ошибся. Вдруг Андала ткнул в него пальцем, как выстрелил: - Никого не спасете! Кокорин отшатнулся. - Что ты плетешь? Оболочку прорвали, зацепили трос... - Подъем "Шторма" ничего не даст. Мальчишка погибнет при подъеме. - А старшина сказал - наоборот. - Ложь! Я выяснил точно. Был разговор с его начальником. - С Масловым? - Вроде того. Кокорин смотрел, не понимая ничего. - А зачем же тогда... зачем же он поднимает? - Чтоб руки были чистые! Само море придавит... вот так! - Андала стиснул свой большой кулак. - А я ему верил, поверил! Да за это же, - говорил он, стекленея глазами. - Да его же... под оружием надо вести! Кокорина тоже потрясло, что он узнал. Однако высказал это Андала в такой форме, что все затуманили раздражение, гнев против него. - А если б не мы, кто взял бы "Шторм"? - прошипел он Андале в лицо. - Ты все кричал, что нет "Агата"... Появился - и что? Маслов полез в Полынью, который все знает? Суденко полез, мы. А ты видел, какой он вылез? "Под оружием", вот как ты заговорил... - Кокорин, вскочив, грохнул кулаком по столу. - Да я не посмотрю, что ты! Сейчас посажу под арест на десять суток! И будешь сидеть... Андала слушал Кокорина с каким-то угрюмым наслаждением, словно впитывал его слова. Дослушав, заговорил потише: - Я вас не виню за погибших, нет. Раньше в море хоронили с мешком угля. Чем море плохо? Или лучше мерзлота? Но закон один: для живых у вас работы нет. Вы нигде не работаете. - Что же ты говоришь, говоришь все... Ты скажи, с чем приехал? Запретили поднимать "Шторм"? Я согласен, согласен... - Кокорин, волнуясь, схватил Андалу за руки. - Добейся, чтоб отменили! Сделай что-нибудь! Добейся, избавь меня... - Кто избавит? Ледник движется! Через сутки-двое не станет Полыньи... Но лучше не возвращайтесь в Маресале! - прибавил он, опять озлобляясь, выкатывая желваки. - Да и не дойдете вы. Просеков не может спасать вечно. И он не бог. - Пугаешь? - Сказать, что случилось со мной сегодня? Ну, вчера? Когда искал "Гельму"? - Что такое? - Попал в пузырь... Обалдев от того, что сыпалось на него, Кокорин замолчал опять. Потом спросил недоверчиво, потянувшись к трубке: - И выбрался? Не бреши... - Где же я? Там! - А как выбрался? Как попал? - Не знаю. Помню море такое, с луной. Как мятные капли нрнннмаешь... - Андала выкашлял мокроту за борт. - Ребята уснули, все. Стою за рулем, держусь на нервах. Одни ямы впереди. А потом... - Что? - Почудилось что-то - как позвали... Пошел открыть дрерь, про море забыл вообще. Хорошо, что был в шлеме, со стеклом. Проснулся, когда перелезал борт - поймал себя в последний момент. - А почему ты считаешь, что был в пузыре? - Ничего я не считаю. Я просто говорю, чтоб знал! Потому что Полынью знаю лучше тебя. Предупреждаю об одном: воздух там тяжелый, среди волн. И давление - действует на мозги. Поэтому смотри за людьми - чтоб чего не случилось. А то все попрыгаете за борт. Кокорин смотрел на него, раскрыв рот. - Приказ вам на возвращение... - Андала вынул из кармана листок. - Уводят вообще. Но я бы хотел, чтоб вы пришли в поселок. Посмотрели людям в глаза... - Ты что, уходишь? - Не могу больше! Не могу - и точка! Точка, точка, запятая... - Он, чертыхаясь, прошел но коридору. Кокорин остался сидеть. Посмотрел на радиограмму: предлагали следовать к восточному побережью Земли Верн. Там их будет ждать ледокол, обеспечит проводку до Карских Ворот. Андала сказал правду: их уводили из Арктики совсем. Правда, не сразу же, не сейчас - "после выполнения задания"... Какое ж это задание? Какой смысл тогда возиться с пароходом? Кому захочется видеть "Шторм", вести его? Неужели старшина не понимает?.. Остается одно: он все понимает и все поставил на карту - ради своей пустой цели... И все-таки какая-то цель у него есть, не отнимешь. А если все молчат, то ее... принимают! Даже Андала, хоть и вылил на них лужу грязи, не сказал ничего существенного. Значит, и ему, Кокорину, ничего не остается, как молчать, терпеть и ждать избавления. Любого, какого-нибудь... Вдруг захотелось отстраниться от всего этого - искать свои воды. Только где они? Может, они там, куда пойдут сегодня: Карские Ворота, Баренцево море, родной порт... Вспомнил свой переулок Кирпичный, в новом микрорайоне, с вечной очередью у бара. Там брали пиво, спускаясь переулком к бане. Брали для начала немного, литров двадцать, потому что у них для этого дела был нанят специальный человек: ему банный день оплачивался как трудовой. Человек уже ожидал их, без единой тряпочки на теле. Все, во что он был одет: и бандаж от грыжи, и шнурки от ботинок, и даже какой-то детский платочек, - висело на гвоздиках, указывая место для каждого из них. Неторопливо раздевались, неторопливо вникали в разговор, и он помнил, как один чудак, по фамилии Боня Гофман, рассказывал, что мочалки, какими они моются, растут на деревьях вроде плодов. Чудак божился, что видел такое дерево на юге и видел в плодах семечки... И Кокорина тогда так удивило (он никогда не задумывался, откуда эти мочалки брались), что он, проплывший целый мир, подумал потрясенно: "Много, однако, повидал мужик!" А разве стоила эта работа, чтоб уходить подолгу из дома, мучиться разлукой? Нет, не стоила! Пора жить как все, как надо. Услышал крики на палубе. Выскочил, глядя, как поднялось над "Волной" облако птиц... Лодочка Кутузова покачивалась возле вехи перевернутая. Боцман плыл к "Кристаллу" размашистыми саженками. Плыл так мощно, что Шаров на шлюпке еле успевал за ним. Оказалось, вырвало заглушку на барже - отлетел весь накачанный воздух отсека. Воздушный пузырь угодил прямо в Кутузова. Теперь это событие облетит все пароходы... Боцман выбрался почти сухой - ни телогрейка, ни штаны не пропускали воду. Чем-то обиженный, с затвердевшими щеками, на которых щетина торчала как иголки, набросился на мотористов, Вовяна и Андрюху. - Вы мне по суду ответите! За оскорбление... Вовян, приглаживая усы, топорщившиеся от смеха, ответил: - Ты устав читал? - Устав? Ты мне про устав?! Да ты еще сидел знаешь где... а у меня бушлат висел на гвозде! - Так что, если сидел? А в уставе написано: "Подавай тонущему ободряющие крики". А "ободряющие" - это что, если по-русски? Своим толкованием устава он припер Кутузова к стене. Но тот выкрутился. - Так это "тонущему"! А разве я тонул? Кокорин, остановив Ильина, разузнал подробности. Не просто вырвало заглушку. "Волну" перевернуло от сильной продувки. Теперь ее подъем отпадал вовсе. А следовательно, отпадал и "Шторм". Полезть за живым человеком, чтоб он умер в твоих руках, - этого Кокорин представить не мог. Кто же на такое согласится? Кто их заставит это сделать? Радиограмму о случившемся... Проклятый рейс! 12 - Кто пойдет со мной? Ковшеваров от этого вопроса так и застыл с напряженной спиной. Ильин в недоумении посмотрел на Суденко. - Как - с тобой, с тобой?.. Ведь ясно, что ты, ты... - Говори. - Ты остаешься. А полезем мы, мы... Старшина знал, что они так ответят. Он получил травму, это несомненно. Спуск для него опасен: может просто не всплыть. А главное, такой риск ничем не оправдан, не нужен. Не их вина, что человека нельзя спасти. Они будут виноваты лишь тогда, если оставят человека в воде. А подъем людей завершал операцию. Инструкция не только охраняла их от произвольного толкования своего правила, но и наказывала за его несоблюдение. Расстановка водолазов в этот момент значила многое. Поэтому Ильин совершенно прав: старшина обязан не выбирать кого-то из них, а отстранить от спуска самого себя. Однако молчание старшины затянулось и действовало на остальных. Юрка не выдержал: - А чего ты спросил, спросил?.. - Просто так. Суденко вышел. Кокорин сидел в каюте, печатал одним пальцем па машинке. - В чем дело, Виктор? Почему стоит обслуживание? Или мы обязаны ждать? - Команде дан отдых. - Придется отменить. Судовое расписание должно подчиняться водолазному. Кокорин вспылил: - Да куда вы торопитесь... к свиньям! Старшина, хоть и был задет его грубостью, ответил спокойно: - Мне, чтоб подняться сейчас, надо всплывать целые сутки. - Сутки! А мы... Ты знаешь, что идет лед? - Поэтому поспеши. Кокорин хотел отправиться в каюты. Суденко его остановил: - Приготовьте в рефрижераторе место со льдом. - Зачем? Старпом уставился, вытянув шею. - Как же мы обратно пойдем? - проговорил он, кашляя, обжигаясь дымом. - Как людям... в глаза смотреть? Со сведенными мышцами, как от неполучившейся драки, Суденко шел по коридору... На водолазных судах должны работать водолазы! И матросами, и в машине. Из-за таких, как Кокорин, от них шарахаются в порту как от чумных... Его перехватил Дюдькин, выскочивший из камбуза: - Скоро за мальчиком пойдете? - Сейчас. - Ты уж там... уж постарайся как-нибудь! - Повар полой халата утер потное лицо. - А то, ведь знаешь... - Что то, Григорьич? Что я должен знать? - А то что... прощайте, скалистые горы! - Повар опустил голову. Все-таки он был не прав, обвиняя старпома за обслуживание. Матросы и мотористы ушли, зато появились другие. Компрессор по-прежнему нагнетал воздух, - Микульчик его не вырубил. Ни он, ни Данилыч не покинули палубы. Был здесь и боцман -готовил трос для беседки. Этот оцинкованный трос добавлялся еще к двум: буксирному, который шел к "Шторму" через "Волну", и указательному - от буйка. А если прибавить кабель-сигналы и кабеля от ламп, то спуск представлял западню. Любой неожиданный поворот "Кристалла" мог отрезать им дорогу наверх. Все тросы были выбраны, как струны. Старики работали стремительно и бесшумно. Старшина увидел Леху Шарова, который поднимался в рулевую. Теперь все как надо. Водолазы, одетые, ожидали его на скамье. - Кто пойдет со мной? Этот повторный вопрос сказал им все. - Кто же еще? Ведь ты же говорил: "Следующий спуск - твой". - А ты что скажешь, Гриша? Ковшеваров, очищая рукавицей галоши. - Как прикажешь. - А могу я тебе приказать? - Можешь. - Почему не я, почему не я? - Ильин бросился к старшине, крича, размахивая руками. - Ведь ты же обещал, обещал... Старшина даже не знал, что ответить. Он обещал Юрке, все правильно. А сейчас отказывался от своего слова... Почему? Потому что это был все-таки не военный спуск. И от него не закроешься инструкцией, как броней. Выбрав Гришу, он отставлял в сторону Юрку... Как Юрка этого не понимал! Выходит, он кому-то и делал предпочтение? Но это не так. Он относился к ним одинаково. Просто он не хотел брать Ильина. Без объяснения. А он как командир спуска имел исключительное право действовать самостоятельно. - Спуск простой, по веревке, - сказал Суденко.- Ни медалей на нем, ни почета не заработаешь. Ильин молчал, потупясь, двигая по палубе носком. - Говори. - Товарищ старшина! - Он умоляюще прижал руки к груди. - Мне не хватает погружения, погружения... на первый класс. Вот оно что! А он-то думал, что так чего-то... Старшина сразу почувствовал облегчение. Теперь он мог сказать, почему решил спускаться сам. Объяснение, мучившее его, было найдено. Он не мог доверить Ильину даже этой последней безнадежной работы, от которой не чаял избавиться сам. Потому что в ней была ответственность. А Юрка работу сделает, а ответственность не возьмет. И тут как инструкцию ни применяй, а все как есть, так и останется. Старшина сказал: - Я засчитаю тебе дежурство как погружение. - Разве можно так? - Можно, если я сказал. Видя, что старшина с любопытством его рассматривает, теряясь под его взглядом, который как-то объяснял, Ильин проговорил, глотая слова, запинаясь: - Ты не думай, что я из-за денег, денег... - А я не отказываюсь, если платят, - ответил старшина. - И не отказался бы, если б платили в два раза больше. С верхней палубы спустили беседку, которую Кутузов притопил в воде, - из толстых прутьев с поперечным прутом, закладывавшимся за крюк. Суденко осмотрелся. Небо сегодня было такое, что не отделить - ни утра от дня, ни дня от вечера. А о том, что время уходило, говорила только вода, которая изменилась, приобрела текучесть. Он видел, как разное тряпье, плававшее вокруг вехи, стронулось с места, увлекая за собой чаек. Вдали, в стене белого воздуха, окружавшей их, постепенно выкруглился горизонт и, заблестев, как бы повернулся на своей невидимой оси. Старшина увидел, что в той стороне, откуда нарастал, ширился блеск, пролетел красный ледовый разведчик, фотографировавший лед. Не выдержав, сказал Кутузову, который, присев на корточки, застегивал на нем нижний брас: - Валя, Михайлыч! Посмотри... Кутузов разогнулся, приставив к глазам ладонь: - Это? Солнечное окно... 13 На том месте, где затонула "Волна", плавала целая куча судовых документов, выброшенных воздухом из отсека. Вода размыла лишь концы бумаг, а слипшиеся листы можно было читать. Юрка переключил телефон на баржу, и был слышен шум от травления воздуха, вырывавшегося из "аппендиксов", горловин, разных мерительных трубок. Теперь он пролетал редкими струями, не закрывая "Волны", которая дотлевала на косе, как головешка. Перевернуло ее так аккуратно, что даже уцелела труба, зарывшись по склону в песок. Открылось днище, по-видимому крепкое, если судить по пузырькам. Они проходили лишь в носовой части, где разошелся скуловой пояс. Сейчас Ветер обваривал заклейки, посвечивая себе электродом. Все лампы у него забрал Ковшеваров, который спускался первым и уплыл. Вокруг Ветра тучей вилась сайка, расклевывая электродные пузырьки. Они для рыбок деликатес, вроде конфетного драже. Суденко не казалось причудой, что Ветер продолжает работу. "Волна" в самом деле выглядела привлекательно. Создавалось впечатление, что именно сейчас она лежит правильно для подъема. Спустился по буксиру до буйкового троса. Тут, на вертикали к пароходу, была передышка, на которой Гриша оставил лампу, привязав ее на перекрестье схваткой каболки. Лампы ставились по команде Ильина, который расчертил глубину по таблице возвращения. Предполагалось, что они будут спускаться с опережением, чтоб выиграть время для всплытия. Ковшеваров ушел не очень далеко. Вскоре Суденко вынужден был тормозить - из-за его пролетающего дыхания. Вначале дыхание Гриши пролетало рядом, а потом его начали отводить разные ручейки, которые двигались как горизонтально, так и в глубь моря. Грозовые пузыри тоже откатились с пути и, теряя давление, уменьшаясь в объеме, медленно разрушались. Старшина нагнал Ковшеварова неподалеку от них. Похоже, Ковшеваров немного освоился в Полынье, поймал свое зрение и сейчас с удивлением обнаружил густую синеву внизу, в которой смутно забрезжило дрожание капель. Наконец-то Гриша сумеет рассмотреть "Шторм"! Однако этого не произошло. Испугавшись притяжения воды, он сильно притормозил, и его втянули водовороты. Чтоб освободиться, поспешно стравил воздух, за что-то зацепился и упал в капли, которые испугали его еще больше. Выпустив трос, Ковшеваров на некоторое время потерял над собой контроль, и дальше его повел по телефону Ильин. Спускаясь за ним, старшина исследовал то, за что зацепился Гриша. Он зацепился за струю, которая вырвалась из давящей стены воды. Даже не струя, а настоящее течение, проступавшее, как толстый натянутый канат. Течение прямо на глазах росло, окутываясь завесой фосфорических частиц. Приучив себя не отвлекаться ничем посторонним, старшина задержался здесь не из простого любопытства. Надо было представить, что их ожидало на обратном пути. Заметил, что теченьице вовсе не такое прямое, как показалось вначале. Напротив, оно изогнуто, провисает над каньоном, как коромысло. Это было знакомо, и он, спустившись пониже, понял, что притяжение возникало изнутри каньона, из прорвы этой спокойной с виду воды. Прорвав капли, вихри буравили теченьице, как винтами, размывая в виде полыньи. А в тот момент, когда течение замирало, из него начинал действовать фонтан, достававший до водоворотов, крутившихся, как жернова. Этот миниатюрный фонтанчик вызвал в памяти гигантский всплеск, поднявший когда-то и его, и девушку в шаре. Трудно было сказать в точности, что здесь происходило, что определялось. По-видимому, возвращалась прежняя схема Полыньи, которую он зачертил в голубой папке. А значит, надо торопиться. Однако старшина все откладывал приземление. Спустился к каплям, которые разыгрались, как маленький прибой. Осторожно по ним проплыл, стараясь не подставлять под гребешки дыхательный мешок. Сейчас дно, каким оно виделось с капель, было словно освещено прожекторами. Ничто не мелькало перед глазами. Даже рыбок не было. "Шторм" виделся как на ладони, и он осмотрел корму, круглую, с рядами широких шпангоутов, усиливавших борт. Корма сидела в иле основательно, больше, чем он ожидал. Как отвести центр тяжести от котельного отделения? Как получить минимальную осадку, чтоб оправдались усилия "Волны"? Надо бы посмотреть, что там. Юрка напомнил о деле. Посмотрев вниз, старшина увидел, как Ковшеваров, широко расставив ноги, приземляется на "Шторм". Вернее, на верхушку мачты, вылезшую из пузыря, где был привязан буксир "Волны", под сторожевой бочкой. Отвязывал трос Ковшеваров по всем правилам, прикрепив себя к снасти для страховки. Однако благоразумие сыграло с ним злую шутку. Как только Гриша, забыв про наполненный костюм, отцепился от мачты, его выбросило в море, как резиновый мяч. Задержался в каплях... Как-то не получалось с ним: хватались без толку то за одно, то за другое. Наконец отдали буксир и второй, буйковый, трос. Сразу стало просторнее. Приняли беседку. Открыли дверь в пароход. Суденко вошел первым, удержав на этот раз сознание. Ковшеваров тоже устоял на ногах, но его контузило сменой давления. Вместо того, чтоб идти в рулевую, направился прямо по коридору, хватаясь за переборки. Суденко его вернул, чтоб помог приподнять люк, который закрывал вход в служебные помещения. Вода за дверью, почувствовав открытый объем, заволновалась, доплескиваясь до них. Пришлось отправить Гришу на старое место, чтоб он, если понадобится, впустил сферу. Начал спускаться в люк, набрав в руку кабель-сигнал и выпуская его при движении. Тут было темно, как в безвоздушном пространстве. Впрочем, не весь воздух опал водой. Плавали сгустки нефтяных паров и паров машины. Отравленный пар, чересчур плотный, чтоб подняться, окутывал палубу, и старшина ступил в него, утопая по щиколотки. Странно, что этот пар сохранился. Может, что-то здесь горит? Идти мешал воздух, который он выдыхал. Повисал над головой, как дым, и старшина разгонял его рукой, чтоб лучше видеть. Пожалуй, самое опасное место сейчас было здесь. Если сферы под днищем нет, если в корпусе хоть крошечная щель, любая нитка воды, попав сюда, проткнет металл - не то что человеческое тело. Луч фонаря высветил коридорчик с номерами кают, раскинутый ветвью у ограждения машины. Открывая каюты, Суденко был поражен, какой здесь порядок. Ничто не указывало на агонию задыхавшихся людей... За сколько секунд смерч вгоняет в глубину пароход? И какое ощущение испываешь при этом? Наверное, не сразу поняли, что случилось, когда их окутал при приземлении газ. Этот газ их спас, смешавшись с воздухом. Создал какую-то глубоководную дыхательную смесь. Но он же и погубил их, отравив сознание. Поднялись в коридор и там остались. Представил их наверху, бродивших в лунатическом забытьи. Кто первый открыл дверь, выбросившись в море? Кому пришла мысль отмерять воздух коридором? Тут люди показывали все, что могли. В одной комнате, заставленной колбами, научными термосами на полках, внимание привлекло что-то. Берег реки с каменной террасой - красивая фотография. Увидел халат в углу, белый, в пятнах чистой ржавчины. С умывальника капала вода. Перевел взгляд на койку с откинутым одеялом. Выскочила раздетая, со сна. Вдруг увидел облачко, повисшее под потолком. Остолбенел: человеческое дыхание... Как оно сохранилось здесь? Или это дыхание его? Отчаянным усилием воли заставил себя не сесть на койку, понимая, что уснет. Заглянул в трюм, приподняв еще один люк: мешки с солью, твердый балласт - оловянные чушки. Вес лишний, надо убрать... Еще одна дверь, клинкетная, скользящая вертикально. Должно быть, переборка для угольных ям. Открывать ее опасно: уголь возгорается сам. Но если он загорелся, то "Шторм" погиб. А если нет, то надо проветрить. Как только приподнял дверь, по ногам ударил спертый воздух. Если б ударил в воде, то перевернул. А так пролетел как теплая волна. Переборка затряслась, и он понял, что уголь самотеком посыпался вниз, на площадку котельного отделения. Сколько там угля? Как убрать уголь, мешки с солью, балласт? Возвращался обратно по шлейфу дыхания. Внезапно упал. Думая, что зацепился, повернул, начал искать зацеп. Упал опять. Собирая силы, чтоб подняться, увидел, что за ним ползет полудохлая крыса. Наверное, выползла из угольной ямы. Взял ее, как кошку... Нельзя нести наверх, нельзя!.. Юрка кричал, словно булькал водой из бутылки... Нет, он не устал. Просто мало воздуха. - Юра, сделай больше воздуха. - У тебя по манометру полный костюм. Старшина нажал клапан и освежился. - Теперь лучше? - Да. - Давай выходи. - Было радио? - Прекращать наблюдения, наблюдения... Стиль Маслова... Нашел слово! Вначале было - "работа". Теперь - "наблюдение". Отличное слово, ничего не скажешь. Старшина поднялся в коридор и ухватился за трап. - Направить Гришу к тебе? - Ладно. 14 Ковшеваров, направляясь к нему, закрыл дверь в полость, впустив туда оставшийся газ. Вода теперь свободно разгуливала в коридоре, то сдавливаясь морем, то выливаясь через нижний люк, который был открыт. На трапе она лежала не сплошным покрытием, а в виде темных брызг, похожих на ружейную дробь. В горловину люка, который вел в рулевую, вдавливался целый всплеск брызг и тут же опадал, не смешиваясь с газом. Но все же какой-то обмен происходил: газ, граничивший с водой, становился тусклее. Вышли прямо в оранжевый свет, который был не резок, светил ровно. Вот она, дверь из кривослойного дерева. Открылась... Хотя в рулевой сейчас было довольно светло, старшина опять ничего не увидел. Он помнил, что что-то плавало или летало здесь, а потом опустилось, улеглось на доски. Даже если это была птица или рыба, втянутая в корабль случайно воздухом или водой, то ей, такой большой, не было куда деться. А если это человек, то тем более. Никуда он не мог ни уплыть, ни улететь. Значит, галлюцинация. Уже с каким-то облегчением посмотрел вверх... Мальчик был там, висел почти под потолком, вернее, лежал па этом плотном газе, раскинув руки и ноги, как птица. Это сходство с птицей еще усиливалось от цветастой рубашки, создававшей видимость какого-то диковинного оперения. Глаза у него были закрыты, и в первое мгновение старшина подумал, что мальчик мертв. Но тут Гриша, входивший за ним, некстати споткнулся, сильно ударившись шлемом о переборку. Мальчик, паривший в воздухе, открыл глаза. Посмотрел какими-то помешанными глазами лунатика. Как странно смотрел! Так Маша смотрела, когда проснулась, такими глазами... Нагнали такие волны, что ни стоять, ни идти. Воздух плескался среди переборок, и мальчик подгребал рукой, чтоб не перевернуться. Казалось, он пристально к ним присматривается. Неизвестно, видел ли он до этого водолазов, чтоб принять их за людей. Знал ли он, что находится в пароходе, на морском дне? Известны ли ему испуг, страх? Или все ощущения в нем притуплены? По-видимому, не все, если он почувствовал их присутствие. Он угадывал их своим проснувшимся сознанием. Угадывал как нечто отдаленное, нереальное. Но он видел их, это несомненно. Ковшеваров, ослабив ремень, вынул запасной костюм. Остался сам у двери, а Суденко сделал несколько шагов. Сейчас мальчик висел прямо над ним. Медленно протянул к нему руку. Какие-то мгновения мальчик просто смотрел. Потом сделал гребок и отплыл. Он освоил движение здесь, более удобное, если плывешь, и, обладая плавучестью, двигаясь, как рыба, виляя своим узким телом, опережал старшину в тот момент, когда тот готовился его поймать. Один раз, когда Суденко чуть было его не ухватил, мальчик выронил какой-то предмет и поднялся на безопасную высоту. Оказалось, он прятал за пазухой шлюпочный компас, от которого избавился намеренно, чтоб изменить вес. Такие вещи он понимал! И в то же время казалось странным, что мальчик не испытывал перед ними никакого страха. Явились люди, неизвестно откуда... Может, он их считал знакомыми? Но почему тогда не давался в руки? Во всем, что он делал, была какая-то странность. Сделав круг, мальчик остановился против окон. Теперь он, выяснив, что старшина безопасен, просто ожидал, когда тот подойдет, чтоб изменить направление. Было ясно, что он снова ускользнет. Дотянуться до него разве что мог Гриша, который все понял и начал обходить рулевую с другой стороны. Хотя мальчик смотрел на Суденко, но по колебанию воздуха угадал, что его окружают, и посмотрел куда-то, за их спины. Оглянувшись, старшина увидел еще одну дверь, которая вела в каюту. Если в рулевой, где ничего лишнего, мальчик был на виду, то в каюте он мог забраться в такое место, куда им в снаряжении не пройти. Там его черта с два поймаешь! Повернул туда и отложил крюк, который присоединял дверь к переборке. Дверь была дубовая, из почернелых планок, с латунной дощечкой "Капитан". Разглядел в глубине койку и умывальник с раздельными кранами. К спинке кровати были прислонены карты в кожаных футлярах. Как будто только сейчас осознав, что в корабле, старшина увидел и позывные флажки, и хронометр старый, с затейливой гравировкой, стоявший в большом ящике под оранжевым стеклом. Красива была медная переговорная труба, похожая на охотничий рог. А также рулевое колесо, занимавшее треть помещения, с широкой накладкой из латуни. Одно дерево и цветной металл. Все реальное, настоящее. Юрка передал, чтоб он оглянулся. Перевел глаза на мальчика, который теперь, раскачиваясь, складывая ноги, пытался высвободиться от Гриши, ухватившего его за рубашку. Похоже, мальчик не сознавал, что его кто-то держит, и думал, что зацепился. Став на помост, притянул его за рыжую голову, которая прямо искрилась. Даже сейчас мальчик не высказал страха, заинтересованный грузами, за которые тут же ухватился. Грузы, стянутые ремнями, не поддавались, и от усилия мальчик задыхался, втягивая воздух короткими глотками, захлебываясь им, как молоком. Рубашка на нем от дерганий расстегнулась, стали видны худые ключицы. Он был весь иссохший, но плотный, тело отзывалось как живое, все в чешуйках осыпавшейся кожи. Нет, это была не птица, не рыба, сливавшаяся холодом крови с водой, разграничивавшая жизнь на промежутки более долгого и более короткого сна. Это был ребенок, дышащий, живой... Сколько он еще может продержаться здесь? Ест ли он, пьет? Как можно этим воздухом дышать? Попросил Гришу отвинтить иллюминатор, вдохнув то, чем он дышал: целебная мазь! Сразу вся боль угасла... Мальчик, оставив грузы, теперь смотрел на лицо водолаза, открытое в шлеме. Словно желая что-то проверить, он сунул в отверстие руки, проведя ладошкой по лицу водолаза. Потом начал засовывать руку все глубже, глубже. Выражение сделалось такое, что, казалось, сейчас заплачет, и старшина с каким-то изумлением на это смотрел, словно видел нечто необыкновенное... Неужели все, что ты узнал о "Шторме", ничем не окупится? Ведь ты рассчитывал на что-то, надеялся в прошлый раз? Течение возвращалось, в нем всплыла Маша. Почему для него это невозможно? Держа мальчика на руках, старшина то засыпал, то пробуждался, забывая о том, что думал до этого. С поста Юрка не подавал голос: молчал, догадываясь, что происходит. Посмотрел на Гришу, еще колеблясь, как поступить, и увидел, что тот засовывает под ремень запасной костюм. 15 Уже в рейсе разоружили станцию, протерли спиртом--ректификатом водолазные костюмы. Костюмы раскачивались за барокамерой, скребя подошвами по палубе, похожие сейчас на своих хозяев, которые еле волочили ноги. Ветер так устал, что боксировал со сном. Не лучше был Ковшеваров - ходил, придерживаясь за стенки. Но хуже всех выглядел Ильин. Было заметно, что Ильин приложился к рюмке, нарушив неписаное правило товарищества. Спиртное на него сильно действовало, как на непьющего. Все это было чревато извержением слов, невыносимой болтливостью, которой Юрка отличался в подпитии. Тем не менее традиционное застолье, из-за которого старшина вышел, не было отсрочено. И ничто не могло погасить какого-то удовлетворения, что работа закончилась именно так, а не иначе. - За что будем пить? Гришин вопрос вызвал некоторое замешательство. "Шторм" отпадал на сегодня, его не следовало произно,сить. За Машу выпили в прошлый раз. "Волна", хоть и обеспечила подъем, для тоста не годилась. А что оставалось еще? - Давайте за пацана, пацана... Все посмотрели на старшину. - Ну, что ж... Суденко с усилием проглотил спирт. Провел ладонью по вспотевшему лбу и, видя, что на него продолжают смотреть, сказал, усмехнувшись: - Теперь одна горькая пошла... Эти слова отчего-то разжалобили Ильина. - Кому мы, глубоководники, нужны? - заговорил он. - На ледоколах за сон ордена получают, за сон. А нас, думаете, похвалят? Но я не такой, что меня можно так... Придем - расчет в две недели! Меня Лазарыч давно приглашает, старшина речников. Они на Каме электростанцию обслуживают. Лазарыч сказал: "Когда перестану с бабами гулять, приезжай! Отдам тебе старшинство". - А сколько Лазарычу? - Шестьдесят! Отбабился, все. - Не говори, - возразил Ковшеваров. - У теперешних стариков все свадьбы только начинаются после шестидесяти. А у старух зубы вырастают. Так что тебе старшинства на Каме еще лет двадцать ждать. - А кто тебе сказал, что я жду? Может, я не жду, жду... - Ильин неряшливо выпил, разлив спиртное. - Не говори "муж", не говори, но о здоровье сынульки могла сообщить! - перенесся он на жену. - Я вообще самый молчаливый, - плел он, - но не немой. И я не могу молчать, когда нет письма, письма... Ветер, сочувствуя, обнял его. - Может, есть? Ты все посмотрел? - Смотрел, смотрел... - Хочешь, я тебе напишу? - предложил Гриша. Ильин рассвирепел. - Кто ты такой, чтоб перебивать! Думаешь, слазил в воду и водолаз? Такому, как ты, только картошку в погребе перебирать... Сказать, чего тебя старшина взял? - Скажи. - Потому что ты все потерял! У тебя глаза замороженные... Он больно ударил этими словами Гришу. Притом несправедливо, ни за что. Ведь мальчика как раз оставил Ковшеваров, а не Ильин. А если б полез Юрка? Вряд ли сейчас он бы распускал слюни насчет сынульки... Даже Ветер, прощавший Ильину все, с осуждением отвернулся. Старшина ответил: - Я взял Гришу потому, что доверяю ему больше, чем тебе. - Вот ты старшина такой... Я могу за тебя жизнь отдать! - Он ударил себя в грудь. - А ты хоть слово... - голос его прервался, - хоть слово ласковое сказал? - Интересно! Ты распоясался, нахамил всем. За что же нам тебя благодарить? - Я не про себя, про себя... Или я не прав, деревня? А если я говорю, так вы знаете, кто я! Но если мне говорят: уйди! - то я, конечно, уйду, уйду... - Кто ж тебя гонит. Сиди. Ильин, обиженный, притих. Сегодня старшина мог их сравнить, Юрку и Гришу, и преимущество первого было для него неоспоримо. Ковшеваров спокоен, надежен. Но эта его надежность на пределе сил больше объяснялась человеческими, чем профессиональными качествами. А теперь море изменилось, и в той прорве, где опять лежал "Шторм", у Суденко был первый товарищ вот этот - Ильин. Пришел Кокорин с неожиданной вестью, которую знали все, кроме водолазов: им предлагали следовать домой, отправив в поселок самолетом Ильина и отчет о работе. - А почему не в Маресале? - Дорога в поселок закрыта зыбью... - И добавил, отворачивая глаза: - Команду благодарят за работу. Никаких претензий нет. Ветер спросил: - А как же я? - Насчет тебя не сказано. Думаю так: если полетит Ильин, то ты будешь зачислен в команду "Кристалла". Полетят еще двое: боцман и Вовян. - Кокорин посмотрел на Суденко: - Ты успеешь сделать отчет к Хейса? - Не успею. - Почему? - Мне нужно еще отсидеть часов пять в барокамере. - Я не понимаю! То ты говоришь, что надо подниматься сутки. А тут сидишь, выпиваешь и говоришь, что... Отчет необходимо выслать, пойми! - Сядь, Виктор, - сказал старшина. Кокорин сел. Сейчас он находился между двух огней: Маресале и Неупокоевыми островами. Да и Полынья, разделявшая их, не представляла идеальное место для прогулки. Но чем лучше бесславный уход, который им предлагали взамен? - Написание отчета потребует времени, - сказал старшина. - Ведь я не могу просто так, с бухты-барахты. - А водолаза отправить можно? - В принципе я возражаю. Но если Ильин согласится, то он полетит лишь в том случае, если полетит Ветер. - Не хватит места в вертолете. - Значит, слезет боцман или Вовян. Кокорин запыхтел трубкой: он был бессилен перед Вовяном, которому захотелось к девчонке, и не мог помешать Кутузову настигнуть "Агат". - С Дюдькиным плохо, - сказал он, - все, что сварил, вылил за борт. - А с Просековым как? - Плохо! Нарисовал курс чистым морем... Вы знаете, чего oн хочет? Гибели судна! - Кокорин ударом кулака погнул оцинковку на столе. - Побережье тоже не сахар. Лед... - А в море - волны... Как вы думаете, ребята, "Кристалл" выдержит давление? Команда не задохнется? - У самого голова есть, - ответил Ковшеваров. - Вы мореплаватели, не мы. - Тонуть будем вместе! Судя по всему, Кокорин наслышался о пароходах, исчезавших в полнолуние при сильной магнитной аномалии. Тут опасность, конечно, была - и не только в том, что рулевому непросто держать курсовой угол. Среди глубоких волн порой обнажается дно, о которое пароходы раскалывает, как орехи. Опасен и сам воздух: застаиваясь между волн, он действует отравляюще. - Гриша, сколько у нас осталось кислорода? - Баллонов шесть. - Надо расставить в каютах и в коридоре, - сказал Суденко старпому. - И освежать, если потребуется. Ковшеваров тут же полез в отсек и начал выставлять баллоны, окрашенные в голубой цвет, с клеймом партнадзора. Кокорин спросил, стараясь не глядеть на раскачивающиеся водолазные костюмы: - Ты придумал... с пароходом? - Пока еще рано говорить. - Придется, Жора! Через полчаса судовое собрание. - Значит, через полчаса. Поднявшись, Суденко опять сел: кружилась голова. Было странно чувствовать такую слабость на земле. Просто чувствовать, что бьется сердце... Вспомнил: был метр-полтора, когда думал, что не всплывет. Но он вылез, здесь... Кое-как дошел до двери, вышел. Прошел по движению с "Кристаллом", приноравливаясь к увалистой поступи Шарова, который стоял на руле. Долгие часы подъема отняли у него представление о времени, и сейчас море не только возвращало время, но даже опережало его. И вода, и небо были окрашены незакатными видениями солнца и луны, которые как бы и садились и вставали на гигантской посадочной полосе горизонта. И день, что прошел, и ночь, что не наступила, стояли так близко, что караваны птиц, соединявшие их, были по-разному освещены: головной клин попадал под солнечный свет, и хвосты утопали во мраке луны. Он не знал, что такая, почти космическая, обозримость горизонта возникает на осях мира, где движение светил описывает маленькую параллель: одни из них не успевают сойти, как восходят другие. Восприняв то, что видел, как какую-то фантасмагорию, он почувствовал сожаление. Хотелось увидеть что-нибудь попроще, как тогда: утро, летящую гагару... Откуда возникла в тебе уверенность, что способен на что-то исключительное? Вдруг, ни с того ни с сего, себя убедил! А если ошибся, настроившись па невозможное? Тогда ты просто оставил человека в воде. И сделал это в тяжелейших условиях, превратив рейс в ничто, в наказание. Как это объяснить, каким отчетом? Ты можешь сказать лишь одно: сегодня ты не думал о работе. Ты приехал не работать, а наблюдать. И ради этого спускался к пароходу. А сейчас, сложив все, что видел, ты должен ответить абсолютно ясно: ты не только поднимешь "Шторм", но и спасешь человека. Сейчас ты умрешь за столом, а докажешь это. Не сейчас, а через пять часов. Только так, не иначе. Сегодня ты затеял с собой слишком рискованную игру. А ты водолаз, другой работы у тебя нет. И ни на какую другую ты не согласен. Ильин прошел мимо него с флагом. - Открывай барокамеру. - Не пойдешь на собрание? - Никакого собрания! Никого не впускать. - Понял, ясно. Старшина залез в барокамеру и улегся там, на красной койке. - Полезешь глубоко? - Давай тридцать. - Ого! Бочка разорвется. - Крути... Через пять минут он крепко спал. 16 К смене вахт в рулевой стало людно. Пришли Сара с Шаровым, которые меняли Кокорина с Величко. Незаметно у окна пристроился Микульчик, в длинной телогрейке, утонув в рукавах до огонька папиросы. Были здесь механики, электрик Данилыч, мотористы. Последним поднялся Трощилов, которого на собрание не пригласили. Однако никто не возразил, что он пришел. Показав себя как хороший уборщик, Трощилов не стал своим. Но если раньше за ним гонялись, отыскивали в разных углах, то теперь его как бы не замеча