ка пуста! Абу и Мирза от страха стали серыми. Они упали на колени, не смея поднять глаза, и застыли в ожидании жестокой кары. Но в чем была их вина? Даже Мак-Гроган на сей раз почувствовал, что наказывать рабов не за что. Он сам стерег бочку всю дорогу, и если асраи исчезли у него из-под носа, то при чем здесь слуги? Но куда же они подевались? Мак-Гроган снова заглянул в бочку и тщательно перемешал ее содержимое сачком. Вода, только вода, и ни одной зеленовласой красотки. Тогда Абу, смекнувший, что гроза на сей раз прошла мимо, осмелился подать голос: -- Господин, вы же сами видели, как озерные девы превращаются в воду. Мудрено ли, что одну воду не отличить от другой... -- Молчать! -- рявкнул Мак-Гроган. -- Как могли они превратиться в воду, если ни единому лучу солнца в бочку было не попасть? Это ты, скотина, позволил бочару подсунуть тебе бочку со щелями! Абу в ужасе зажмурился -- он сам дал повод Мак-Грогану выместить разочарование на нем. Что тот и сделал, обломав о спину раба сачок. Заодно досталось и Мирзе -- просто за компанию. V Как бы там ни было, но асраи вновь ускользнули от Мак-Грогана. Была б его воля -- от бедного бочара не осталось бы мокрого места. Пришлось смириться и стиснув зубы, начать все с начала. По заказу Мак-Грогана кожевники сплошь обтянули бочку толстой черной кожей -- уж теперь-то ни один проклятый луч солнца не смог бы заглянуть в нее! Вновь Мак-Гроган со слугами отправились на озеро и принялись за охоту. На этот раз они поймали всего семь асраи, и только скорое наступление утра удержало Мак-Грогана от того, чтобы закинуть сети еще раз. Со всеми предосторожностями озерные девы были пересажены в бочку и доставлены в Эдинбург. Мак-Гроган с замирающим сердцем открыл бочку и довольно усмехнулся -- все семь красавиц по-прежнему были там. Дорожная тряска не повредила асраи, они были все так же прекрасны и все так же горько рыдали. Когда Мак-Гроган склонился над ними, девы в ужасе закрыли лица руками. -- Нечего пугаться, мои малютки, -- сладенько пропел Мак-Гроган. -- Посмотрите лучше, в какой роскоши вы будете жить отныне! Ему не терпелось увидеть наяву, а не в мечтах, как асраи будут плескаться в фонтане, и он немедля пересадил их туда, сел рядом и стал любоваться. Абу и Мирза стояли неподалеку и ухмылялись. Снаружи, за черными бархатными шторами, день клонился к вечеру. Солнце заходило, и в последний предзакатный миг яркий луч, наперекор всем преградам, прорвался внутрь и упал прямо на фонтан. Асраи пронзительно закричали от боли, Мак-Гроган -- от бессильной ярости. Если б он мог, то уничтожил бы солнце своими руками. А в фонтане уже никого не было -- прекрасные озерные девы растаяли бесследно. Мак-Гроган, не помня себя, подскочил к окну, сквозь которое в его дом проник дерзкий пришелец. -- Как?! Кто?! -- рычал он, брызгая слюной и потрясая кулаками. Рабы в непритворном ужасе рухнули на пол и прикрыли руками головы. -- Мирза! -- истошно завопил Мак-Гроган. -- Ублюдок, поганый черномазый, разве я не говорил тебе, что окна должны быть завешены так, чтоб не было даже крохотной щелки?! -- Говорил, господин, -- еле слышно пролепетал раб. -- А это что? Вот это! -- и Мак-Гроган показал пальцем на едва заметную щель между шторой и подоконником. -- Господин! Пощади! -- только и смог выдавить в ответ Мирза. Но Мак-Гроган, не слушая его, уже схватил плеть и принялся охаживать несчастного по чему ни попадя. Как ни старался Абу съежиться и стать незаметным, побоев перепало и ему. VI Избив рабов в кровь и слегка утолив свою злобу, Мак-Гроган приказал им наутро приготовиться к новой поездке на озеро. Любой другой на его месте давно бы сдался и отказался от безумной мысли держать асраи, словно рыбок, в фонтане, -- но только не Мак-Гроган. Жажда обладания не знает покоя, она день и ночь грызет сердце того, кто позволил ей завладеть собой. Тихое темное озеро с изумлением наблюдало за странными людьми, что вновь и вновь возвращались и закидывали сети в его чрево. Мак-Грогану с каждым разом везло все меньше -- всего четыре асраи бились и рыдали в сетях. -- Это никуда не годится! -- в сердцах воскликнул Мак-Гроган. -- Всего четыре штуки -- курам на смех! Эй, бездельники, ну-ка закиньте сеть снова! Да поживей, нам нужно поспеть до рассвета! Рабы повиновались. Когда спустя некоторое время они стали вытаскивать сеть, то почувствовали небывалую тяжесть. Глаза Мак-Грогана загорелись: -- Похоже, нас наконец-то ждет богатый улов! Тяните же, мерзавцы, тяните! Поосторожней, не порвите сеть! Абу и Мирза тянули изо всех сил, так что вздувались жилы на руках и пот проступал на лбу. Медленно, дюйм за дюймом, сеть поднималась из воды. Внутри нее шевелилось нечто огромное, зеленое и бесформенное. То были совсем не асраи. Прежде чем Мак-Гроган успел чертыхнуться, громадная зеленая рука с перепонками между пальцев играючи разорвала сеть, и на поверхность всплыл не кто иной, как сам Водяной. Был он так велик, что дух захватывало, а видом сильно напоминал лягушку. Только лягушка эта была размером со слона. Круглая, шишковатая голова Водяного была безволосой, глаза -- выпученными, а ушей не было вовсе. Когда Господин Озера с угрозой воззрился на сидящего в утлой лодчонке Мак-Грогана, тому стало очень не по себе. -- Так это ты обижаешь моих внучек?! -- прогрохотал Водяной, и рука его потянулась к лодке. -- Гребите, скоты, гребите, не то нам конец! -- не своим голосом закричал Мак-Гроган остолбеневшим чернокожим. Те опомнились, судорожно схватились за весла и принялись грести. Но где им было тягаться с Господином Озера! В несколько мгновений он догнал лодку и остановил ее одной громадной рукой. Другой же рукой он схватил Мак-Грогана за шкирку и, словно крысу, поднял в воздух. -- Говори же, зачем обижал моих внучек?! -- снова загремел Водяной. -- Это не я! Клянусь, это все они! -- верещал Мак-Гроган, дрыгаясь и извиваясь, в напрасной надежде ускользнуть из железных пальцев. -- Они! Они -- слуги, а приказывал им ты! Это из-за тебя тридцать три моих возлюбленных внучки расстались с жизнью! А вон еще четверо горько рыдают в твоей лодке! Ну, говори, зачем ты все это затеял? -- Нечаянно! Нечаянно! -- хрипел Мак-Гроган. -- Тогда вот твоя расплата! -- прогудел Господин Озера и ду-нул на Мак-Грогана, отчего тот сразу перестал дергаться, покрылся инеем и застыл, превратившись в статую зеленого льда. VII Водяной довольно хмыкнул, небрежно бросил оледеневшего злодея в лодку, а потом повернулся к асраи. -- Внученьки! -- ласково позвал он, раскрывая объятия. В тот же миг озерные девы выпрыгнули из лодки, подплыли к своему деду и радостно прильнули к нему. -- Впредь будьте осторожнее! -- выговаривал Господин Озера внучкам, нежно поглаживая их по волосам. -- Ослушницы! И на что вам сдался этот лунный свет? Лучше играйте на глубине, в моих дворцах -- там ни один жестокосердый человек до вас не доберется! Асраи смущенно кивали, не отводя от Водяного сияющих глаз. -- А теперь -- быстро домой! Уже скоро рассвет! Прекрасные зеленовласые девы бесшумно исчезли в озерной глубине. Тогда Водяной наконец обратил внимание на застывших в испуге Абу и Мирзу. -- А это у нас кто? -- нахмурился он. -- Сдается мне, что вы не совсем люди! Или совсем не люди... Тут Господин Озера сложил из пальцев левой руки колечко и принялся сквозь него рассматривать слуг Мак-Грогана. -- Ну да, ну да... -- приговаривал он. -- Рога... И хвост... И копыта... Пока он говорил, Абу и Мирза стремительно менялись. Вначале на их головах выросли рожки, потом пониже спины появились коровьи хвосты, а ноги стали копытами. Подбородки их заострились, черты стали резче, и не было уже никакого сомнения, кто они такие на самом деле. -- Бесы! -- подытожил Водяной, донельзя довольный этим разоблачением. -- И что же вы тут делаете? Абу и Мирза переглянулись, вытянулись по стойке смирно и хором ответили: -- Приставлены к мерзопакостному грешнику Его Высочеством Вельзевулом! -- Ну и натерпелись вы, наверно, от него! -- презрительно хохотнул Водяной. -- Да уж, -- мрачно ответил Мирза. -- Сколько побоев мы от него вынесли, сколько гнусной брани! Но ради того, чтобы заполучить душу, и не такое приходится терпеть. Хуже другое -- он теперь твой, а нам придется возвращаться к Его Высочеству ни с чем, поджав хвост. И задание провалили, и, получается, зря терпели этого хама столько лет. А уж мы бы ему все припомнили! Господин Озера задумчиво посмотрел на статую Мак-Грогана, потом на бесов, и на его лягушачьих губах появилась усмешка: -- А может, отдать его вам? Я слыхал, Вельзевул знает толк в пытках... Бесы рухнули на колени и загомонили, перекрикивая один другого: -- Не сомневайтесь, ваше высокоблагородие! Уж мы постараемся! Будем вашими вечными должниками! Он нам за все ответит! -- Ладно, ладно, -- замахал руками Водяной. -- Так и быть, забирайте его! То, что он слегка замороженный, вам не помешает -- как только прибудете на место, от адского огня он сразу же и оттает. А теперь -- чтоб и духу вашего тут не было! Бесы в последний раз низко поклонились, сгребли Мак-Грогана и исчезли в клубах вонючего серного дыма. Наутро рыбаки нашли на озере пустую лодку, и ни следа Мак-Грогана или его слуг. Решили, что они утонули, хоть не все в это поверили -- ночь-то была совсем тихая. Но никому и в голову не пришло, что все было так, как было на самом деле... * * * -- Неплохая история, -- одобрил Всевышний мой рассказ. -- Теперь ты понимаешь, что дьявол в Моем мире тоже нужен? Многие дивятся, как это Я терплю его -- при Моем-то могуществе! Но должен же кто-то воздавать по заслугам таким, как Мак-Гроган! Я лишь почтительно кивнул в ответ. Этот вопрос давно занимал меня, но кто я такой, чтобы спорить о подобных материях со Всевышним?.. А Он тем временем продолжал: -- Знаешь, ты все же не убедил Меня, что фейри достойны Моей милости. Возьми этих асраи: спору нет, они красивы и зла в них нет, но нет и никакой, даже самой маленькой, пользы! Разве не так? -- Спору нет, пользы от них немного. Но есть чудесные цветы, что радуют глаз, и Ты позволяешь им быть. -- Это другое дело. С растений нельзя спрашивать так строго, как с разумных существ. -- Хорошо, а как же брауни? Ты не станешь отрицать, что они приносят немало пользы! -- Брауни? -- нахмурился Господь. -- Что-то Я запамятовал, это кто такие? -- О, позволь мне рассказать Тебе чудесную историю о маленьком брауни! Ты сразу перестанешь гневаться на фейри, едва услышишь ее! -- Ну, хорошо! История о маленьком брауни и Рыжем Патрике Темной осенней ночью банши сидела на каменной стене и рыдала. Звук ее плача, не похожий ни на что на свете, был тоскливее волчьего воя и протяжнее криков полуночной птицы. "Муж мой, о, муж мой!" -- стенала банши, оплакивая неведомого покойника. Некому было услышать ее причитания -- в усадьбе все крепко спали, не зная, что Смерть стоит на пороге. Маленький брауни услышал плач банши еще издали. Он, как всегда, собирался пойти в усадьбу, чтобы помочь людям по хозяйству, и уже предвкушал вкусный ужин, оставленный для него на крыльце -- чашку свежих сливок, а может, и медовый коржик. Но, едва он заметил тень на стене и услышал горькие рыдания, бедняга почувствовал, как могильный холод пробрал его до самых костей. Он остановился в нерешительности, а потом начал медленно и тихо подкрадываться к банши, ступая неслышно на своих лягушачьих лапах. Подойдя совсем близко, он вгляделся повнимательнее в фигуру, кутавшуюся в серый плащ, -- да, это была банши, ее длинные, багрово-рыжие волосы вились по ветру, словно языки пламени. Брауни почтительно прокашлялся и сказал: -- О банши, я знаю, это не мое дело, но скажи мне, кого ты оплакиваешь сегодня ночью? Резко повернувшись, банши в упор взглянула на брауни, пронзив его взглядом мертвых глаз. Ее бледное, безжизненное девичье лицо казалось белее белого платья. Смерив бедного брауни ледяным взором, от которого он почувствовал себя совсем маленьким и беззащитным, банши заговорила тихим глухим голосом: -- А, так это маленький брауни осмелился заговорить со мной? С чего это тебя занимают людские дела? Ну да, ты так давно живешь с людьми бок о бок, что стал беспокоиться о них, словно они тебе родные. Что же, почему бы не сказать тебе, над кем Смерть уже занесла свою косу? Завтра умрет Рыжий Патрик: по дороге на ярмарку он упадет с лошади и сломает себе шею. Брауни испуганно ахнул: -- Как! Мой хозяин! Такой добрый, такой щедрый! Но почему? О, банши, скажи, что ты пошутила! -- Я не умею шутить, -- ответил ему жуткий голос. -- Если я говорю, что Рыжий Патрик умрет -- значит, он умрет. И банши отвернулась от брауни, словно ей больше нечего было ему сказать. Маленький брауни вовсе не отличался храбростью. Но сейчас, при мысли, что его дорогому хозяину грозит смерть, он совсем забыл, как опасна банши, и гневно закричал: -- Но почему ты хочешь смерти хозяина?! Что он тебе сделал? Я не позволю тебе убить его! Убирайся прочь! Он хотел было еще что-то добавить, но тут банши соскользнула со стены и оказалась прямо перед ним. Внезапно она стала ростом с высокое дерево, протянула руку и двумя пальцами схватила брауни за шкирку. Но только тот подумал, что ему настал конец, как банши опустила его на землю и уменьшилась до прежних размеров. Вновь накинув соскользнувший плащ, она сказала: -- Ты глупец и ведешь себя нагло, но мне жаль тебя. Ты один из нас, хоть и печешься о людях больше, чем следует. Напрасно ты обвиняешь меня в том, что я хочу смерти Рыжего Патрика -- мне нет никакого дела ни до него, ни до других людей. Не могу сказать, чтобы я любила их, как ты, но и смерти им не желаю. И убивать я никого не собираюсь. Я -- не Смерть, а всего лишь ее глашатай. Мой долг -- возвестить о ее приближении. Все остальное меня не касается. -- Прости меня, банши, -- сказал все еще дрожащий брауни, -- я так расстроился... Теперь я понимаю, что несправедливо обвинял тебя. Но скажи, неужели нет никакого средства обмануть Смерть и не отдать ей моего хозяина? -- Обмануть Смерть? -- хоть банши и уверяла, что не умеет шутить, но сейчас ее голос звучал с издевкой. -- Ты, жалкий лягушонок, хочешь обмануть Смерть? И ты ждешь, чтоб я помогла тебе ради какого-то червяка, которого ты зовешь своим хозяином? О, нет, Смерть нельзя обмануть. Все уже взвешено на весах Вечного, и изменить ничего нельзя. Поэтому предоставь Рыжего Патрика его судьбе, а сам займись своими делами и не мешай мне заниматься моими. И банши, давая понять, что разговор окончен, медленно взлетела на стену, и ее леденящие сердце вопли раздались вновь. Маленький брауни смущенно потоптался на месте, но, смекнув, что больше банши все равно ничего не скажет, тяжело вздохнул и поплелся к усадьбе. Он машинально подошел к крыльцу, как делал это каждый вечер, и увидел приготовленную для него чашку сливок. Рядом лежал аппетитный медовый коржик. Тут брауни не выдержал: рухнув на ступеньки, он закрыл огромными лапами свое сморщенное личико и заплакал. "Хозяина завтра ждет смерть, -- проносилось в его голове, -- а он даже не ведает об этом, мало того -- заботится обо мне, и коржик для меня припас! А я? Неужели я ничего не сделаю для него и позволю Смерти забрать его? Но что я могу? О, какое злосчастье!" И брауни со всей силы ударил кулаком по ступеньке. Потом он долгое время тихо сидел, уткнувшись носом в колени, совершенно раздавленный горем и сознанием своей никчемности. Время шло, а к нему все не приходила стоящая мысль. Наконец, брауни приподнял голову, и на его уродливой мордочке появилась слабая улыбка: "Как она сказала? Поедет на ярмарку и упадет с лошади? А если не поедет на ярмарку? -- маленький брауни так разволновался, что вскочил на ноги и принялся кругами ходить по двору. -- Да, а если Рыжий Патрик не поедет завтра на ярмарку, -- ведь ему не с чего тогда будет падать! И не от чего будет умирать! И мой дорогой хозяин останется жив! Йиие-ху! Как я здорово все придумал!" И брауни даже подпрыгнул от радости. Но потом он опять помрачнел и насупился. "Легко сказать -- не поедет на ярмарку! Уж я-то знаю, как упрям Рыжий Патрик -- если он решил ехать, то точно поедет, и даже все духи Ада не смогут остановить его. Тем более, он хочет поскорее продать овец, пока они в цене. Вон они, стоят в загоне, уже приготовленные к завтрашнему дню. А потом, неужели я должен сам пойти и сказать ему? О нет, нет!" Брауни пришел в такой ужас от этой мысли, что даже зажмурился. Надо заметить, эти славные создания так переживают из-за своего безобразного облика, что изо всех сил стараются не показываться людям. Не раз бывало, что брауни, бывший любимцем семьи, пока он оставался невидимой тенью, становился невыносим и омерзителен людям, стоило его кому-нибудь увидеть. Поэтому для каждого брауни главнейший закон -- никогда и никому не попадаться на глаза. Он не сделает этого даже ради спасения собственной жизни. И даже ради спасения жизни хозяина. Маленький брауни сосредоточенно размышлял, пытаясь найти способ заставить Рыжего Патрика остаться дома, несмотря на все его упрямство. Вдруг он хлопнул себя по лбу и рассмеялся: "Вот глупая башка! А овцы-то! Те, которые в загоне! Там не меньше сотни, и если я их выпущу и разгоню по всей округе, их придется собирать до самого вечера! А к тому времени на ярмарку будет ехать уже поздно! И Рыжий Патрик останется дома, не упадет с лошади и не умрет! Какой я молодец! Как славно все придумал!" И брауни, как никогда довольный собой, заторопился к овечьему загону, позабыв даже про ужин. Уже возле самого загона он остановился, втянул в себя теплый овечий запах и обдумал все еще раз. "Да... хозяину это, конечно, не понравится. Он будет в ярости. А вдруг он догадается, что это сделал я? Тогда не видать мне больше ни сливок, ни коржиков... Ну и ладно! Зато Рыжий Патрик останется жив!" Брауни решился, и, не думая больше о последствиях, быстро вытащил засов и распахнул дверь. Овцы дремали, сбившись для тепла в один курчавый шерстяной клубок. Они давно привыкли к брауни и не обратили на него никакого внимания. Овцам совсем не хотелось выходить из теплого загона в ветреную осеннюю ночь, но брауни, владевший искусством приказывать животным, низким голосом пропел им несколько непонятных слов, и они встрепенулись, тихо заблеяли и пошли вслед за ним. Казалось, они поняли, что шуметь не следует, и можно было только дивиться, как неслышно ступает такое большое стадо. Брауни вывел овец за ворота и погнал в сторону пустошей -- он рассудил, что там им грозит меньше всего опасностей, да и собрать их там будет непросто. Отведя стадо на достаточное расстояние от дома, он громко и пронзительно завопил, хлопая при этом каждую подвернувшуюся под руку овцу по спине. Овцы, отчаянно блея, в ужасе начали разбегаться в разные стороны. Через пару минут все стадо рассеялось по пустоши. Брауни вздохнул и вытер пот со лба: "Надеюсь, их не задерут волки... Этого я себе никогда не простил бы. Ну что ж, дело сделано, и сделано на совесть. До рассвета остался всего час -- нужно пойти и посмотреть, что будет твориться в усадьбе, когда там обнаружат мою проделку". При мысли о гневе Рыжего Патрика брауни стало не по себе, но он подумал, что другого выхода у него все равно не было. Не мог же он позволить хозяину умереть! Усталый и сонный (ему давно уже пора было на покой), брауни дотащился до усадьбы и спрятался в сарае, где хранились плуги, бороны и другие вещи, которые не могли никому понадобиться до самой весны. Здесь он был в безопасности -- даже если кто и зайдет в сарай, тут немало темных уголков, в которые можно забиться и остаться незамеченным. Маленький брауни в изнеможении упал на кучу соломы и, несмотря на свое решение не спать, сразу же задремал. Его разбудил громкий голос Рыжего Патрика, кричавшего на работников. Брауни тихо сполз с соломы и приник глазом к маленькой щелке. -- Как -- разбежались?! -- кричал Рыжий Патрик, крупный, хорошо сложенный мужчина едва за тридцать. У него было круглое лицо, обычно добродушное и славное, но сейчас побагровевшее от негодования. Он стоял посередь двора, одетый в свой лучший наряд, с хлыстом в руках. Поодаль жались смущенные и растерянные работники. -- Как это -- все овцы разбежались?! -- снова завопил Рыжий Патрик. -- А вы, олухи, куда смотрели? Дрыхли, пьяные бездельники? Небось, и загон не заперли на ночь? Один из работников, Старый Джош, осмелился возразить: -- Да нет, хозяин, я сам вечером проверил, заперт ли загон. И, будь уверен, засов был на месте. Ума не приложу, как он мог утром оказаться на земле. Если хочешь знать, я думаю, это проделка брауни. Брауни почувствовал, что краснеет. "Догадливый, старый хрыч, -- подумал он с негодованием. -- Тебе-то что за дело до всего этого!" -- Брауни? -- переспросил Рыжий Патрик. -- Ты бы, Джош, лучше помолчал и не возводил на него поклеп. Наш брауни один работает больше, чем все вы, вместе взятые! И не разу он не проказничал, как порой делают другие из его племени. Моя хозяйка никогда не забывала поставить ему чашку сливок -- я сам за этим слежу! Так с чего бы ему вдруг устроить мне такую пакость? Маленький брауни сжался в комочек, не зная, куда деваться от стыда. "О хозяин, как ты добр! -- думал он. -- Ужасно, но это действительно сделал я. Я не мог поступить иначе! Клянусь, теперь я буду работать еще старательней!" -- Ну ладно, -- решительно проговорил немного успокоившийся Патрик. -- Что толку стоять и молоть языками? Не важно, как и почему, но овцы разбежались, и надо поскорее их собрать, пока их не задрали волки. Отправляйтесь, и не показывайтесь мне на глаза, пока не соберете всех до единой. На ярмарку сегодня не поедем -- все равно не успеть. И он резко повернулся и направился к дому, чтобы снять праздничную одежду. Брауни перевел дух -- его план удался! Довольно посапывая и поздравляя себя, он поглубже закопался в солому и заснул сном праведника. Тем временем Рыжий Патрик говорил жене: -- Как ты думаешь, Мардж, мог это и вправду быть брауни? Сегодня утром я заметил, что чашка со сливками на крыльце осталась полной и коржик лежал на месте. Такого никогда раньше не случалось. Может, ему чем-то не понравилось наше угощение, и он поэтому напроказил? -- Не знаю, Патрик, -- задумчиво проговорила его жена. -- Брауни порой бывают очень обидчивы. К тому же, не забывай, они не люди и мыслят иначе, чем мы с тобой. Может, он оставил угощение нетронутым потому, что не приходил вчера? -- Ладно, не будем ломать голову, -- решил Патрик. -- Будем надеяться, что, даже если овец выпустил брауни, больше он ничего подобного делать не будет. А ты не забудь сегодня вечером налить ему сливок, да проверь, чтоб они были самые лучшие. Брауни проснулся уже вечером, когда работники, посланные искать овец, начали один за другим возвращаться. Он ужасно обрадовался, когда услыхал, что ни одна овца не пропала -- наверное, даже сам Рыжий Патрик не радовался этому сильнее. Брауни тихо сидел в своем закуточке и ждал, когда люди отправятся спать. По правде сказать, он сильно проголодался, -- ведь вчера ночью он совсем забыл поужинать. Наконец, последнее окно господского дома потухло, и усадьба погрузилась в сонную тишину. Брауни тихонько выбрался из сарая и первым делом отправился на поиски ужина. Он пришел в восторг, когда увидел чашку сливок на обычном месте -- значит, хозяин не сердится на него! Сливки были нежные и жирные, а кроме того Мардж, желая порадовать брауни, поставила на крылечко тарелку с мясным пирогом. Голодный брауни уписывал угощение так, что любо-дорого было посмотреть. Когда с едой было покончено, он устроился поудобней, чтобы немного передохнуть. Ночь выдалась теплая и погожая. Сытый и довольный, брауни сидел и смотрел на звезды, радуясь, что все так хорошо кончилось. Внезапно до его слуха донесся какой-то странный звук. Брауни насторожился. Снова тот же звук разбил зеркальную тишину ночи, и брауни, узнав его, в ужасе замер. Это рыдала банши. Скатившись с крыльца, брауни, не разбирая дороги, кинулся искать банши. На этот раз она сидела на большом камне у ворот, волосы у нее были иссиня-черные, а лицо, когда она повернулась к брауни, оказалось лицом уродливой старухи. Пока брауни пытался отдышаться и хоть немного собраться с мыслями, банши первая заговорила с ним. -- Что, маленький брауни, -- медленно проговорила она, -- не ожидал вновь увидеть меня так скоро? Ты думал, что ловко все устроил, спас хозяина! Нет, не все так просто. Да, Рыжий Патрик прожил этот день, но Смерти некуда спешить. То, что не удалось взять сегодня, она возьмет завтра. И не тебе с ней бороться. Слезы текли по мордочке брауни, тихие слезы отчаянья. Взглянув в глаза банши, он увидел в них могильный холод и безжалостность. Он хотел было убежать, но банши остановила его: -- Погоди! Подойди поближе! Брауни как во сне повиновался ей. Ледяные пальцы банши прикоснулись к его голове, она развернула его лицом к свету и долго рассматривала своими ужасными глазами. Наконец она задумчиво сказала: -- Кто бы мог подумать, что в такой невзрачной оболочке таится такое прекрасное сердце! Я не встречала еще подобной преданности ни среди людей, ни среди духов, ни среди народа холмов... Не ради твоего хозяина, маленький брауни, но ради тебя и твоей любви к нему я открою тебе одну тайну. Я скажу тебе, что нужно сделать, чтобы Рыжий Патрик остался жить. -- Что? -- встрепенулся брауни. -- О, скажи, умоляю! Я все сделаю ради него! -- У Смерти, -- тихо-тихо зашептала банши, -- есть только три дня на исполнение приговора Вечного. Если она не успеет, ей придется ждать до следующего случая, а он может не наступить много лет. Один день уже прошел. Нужны еще два. Если ты сможешь сделать так, чтобы Рыжий Патрик остался в эти дни дома, Смерть не решится подкрасться к нему. Ведь она должна поразить его верхом на лошади, по дороге на ярмарку -- это условие приговора. Она не посмеет ослушаться. Поэтому, если хочешь сохранить Рыжему Патрику жизнь -- делай все, что угодно, опять выпускай овец... -- Ты знаешь? -- перебил ее сконфуженный брауни. -- Знаю, и, по-моему, неплохо придумано. Сердце подсказало тебе, как нужно поступить. Так вот, делай, что сочтешь нужным, но не позволяй хозяину уехать в эти два дня. Это единственный способ спасти его. -- А потом, когда пройдут эти дни, он будет в безопасности? -- спросил брауни, захлебываясь от возбуждения. Банши молча кивнула. -- О банши, как несправедливы те, кто говорит, что тебя нельзя разжалобить! Теперь я вижу, ты вовсе не жестока! Спасибо тебе, спасибо! Брауни показалось, что на морщинистом лице старухи промелькнула слабая улыбка. Она сказала: -- Еще никто не говорил мне "спасибо", маленький брауни, а ведь мне уже больше тысячи лет, и я немало потрудилась на своем веку, оплакивала самых доблестных воинов и прекрасных леди! Я не жалею, что рассказала тебе эту тайну -- у тебя действительно чудесное сердце... А теперь иди, потрудись ради своего хозяина, а я должна трудиться ради моего. Брауни еще раз прошептал слова благодарности и поспешил к усадьбе. Банши проводила его долгим взглядом, потом поплотнее завернулась в свой серый плащ и снова зарыдала. Когда брауни подошел к овечьему загону, он внезапно насторожился. Втянув воздух, он почувствовал, что к запаху овец примешивается и другой -- человеческий! Что бы это могло значить? С минуту брауни недоуменно смотрел на дверь загона, и вдруг догадался. Рыжий Патрик не желал больше рисковать своими овцами и велел кому-то из работников ночевать в загоне. А значит, брауни не удастся сегодня выпустить овец. Да, это был удар для маленького брауни. Нужно было придумать какой-то новый способ удержать Рыжего Патрика от поездки на ярмарку, да побыстрее. Отойдя подальше от овечьего загона, брауни сел на землю и задумался. "Да уж, -- раздраженно бормотал он, -- нелегко спасать того, кто не хочет быть спасенным и мешает тебе, как может! Ну да ладно, придется пораскинуть мозгами. Без чего Рыжий Патрик не сможет поехать на ярмарку? Овец ему надо продать, а чтоб добраться до ярмарки, ему нужен конь. О! Конь! Почему бы мне на этот раз не разогнать коней вместо овец? Прекрасная мысль!" И брауни, потирая лапы, направился к конюшне. Рыжий Патрик был человеком зажиточным, и на его конюшне стояло полдюжины верховых коней и столько же рабочих. Когда брауни отворил дверь конюшни, кони тихонько заржали, приветствуя его, -- они любили брауни, который каждую ночь чистил их, а по праздникам заплетал гривы в косички. Брауни приложил палец к губам, призывая к тишине, а потом начал петь то же заклинание, что вчера овцам. Кони, слушая его, кивали головами, словно соглашались с каждым словом. Закончив петь, брауни с большим трудом вскарабкался на гнедого жеребца Рыжего Патрика, и конь тихо и осторожно вышел за дверь. Остальные кони так же тихо последовали за гнедым. Вскоре кони прибавили шагу -- они уже были достаточно далеко от усадьбы, и услышать их никто не мог. Добравшись до пустоши, брауни соскочил с рослого жеребца и запел новое заклинание. Услыхав первые слова, кони навострили уши, выгнули шеи и принялись, раздувая ноздри, пританцовывать на месте. Они вновь почувствовали себя юными жеребятами, пасущимися на весеннем лугу. Им хотелось бегать и играть, а о возвращении домой они даже не помышляли. Наконец, брауни издал громкий веселый клич, и все кони, дико заржав, прянули от него в разные стороны. Их топот вскоре стих вдали. Брауни усмехнулся: "Ну что ж, славно сработано! Будем считать, что у коней сегодня праздник -- эк они припустили! Пусть порезвятся, им это пойдет на пользу". Не спеша -- времени у него было предостаточно -- брауни добрался до усадьбы и залез в сарай. Сидя на куче соломы, он еще с часок поразмышлял о том о сем (например, о том, чем он так уж пришелся по душе банши, -- ведь любой на его месте не мог поступить иначе), а потом сладко заснул. Хоть брауни и знал, что утром Рыжий Патрик будет бушевать, но, услышав сквозь сон его голос, так перепугался, что скатился с соломы, словно ему отвесили затрещину. Он и не представлял, что его хозяин может так разозлиться. -- Что? -- вопил Рыжий Патрик, яростно потрясая кулаками. -- Вчера овцы, а сегодня -- кони?! Все до единого? И опять никто ничего не слышал, никто ничего не знает! Ну, это уж чересчур! Дрожащий брауни сжался в комочек и не смел даже выглянуть во двор сквозь щелку. -- Хозяин, позволь мне сказать, -- услышал он голос Старого Джоша. -- Провалиться мне на месте, если это сделал не брауни! Где это видано, чтоб кони посередь ночи отправились гулять! К тому же не только горячие жеребцы, но и смирные работяги-мерины! Да ни один человек не смог бы выманить их ночью из теплой конюшни! Такое под силу только брауни. -- Брауни? -- протянул Рыжий Патрик, и было слышно, что он сомневается, но уже почти верит этому. -- Брауни, говоришь? Ну, не знаю, не знаю... Брауни чуть было не закричал: "Хозяин, но ведь я сделал это ради тебя!", но вовремя зажал себе рот лапой. Во дворе повисла тишина -- Рыжий Патрик так глубоко задумался, что совсем забыл о работниках, ждущих его приказаний. Наконец он очнулся и снова набросился на них: -- А вы что стоите, бездельники? Живо отправляйтесь искать коней! На ярмарку сегодня опять не попадем, а овцы того и гляди упадут в цене! Не знаю, кто вредит мне -- брауни или кто другой, но кончится это тем, что я разорюсь! Работники бросились исполнять его приказание, а Рыжий Патрик задумчиво побрел к дому. Никогда еще брауни не чувствовал себя таким несчастным. Он понимал, что Рыжий Патрик уже почти убежден в его вине, а если и нет... Завтра ведь придется сделать то же самое, и уж тогда-то хозяина оставят последние сомнения. "О, какой я злосчастный! -- горевал брауни. -- Видно, платой за жизнь хозяина будет его любовь ко мне! Ох, как это тяжко! Но что поделать -- не могу же я позволить ему погибнуть!" А Рыжий Патрик позвал жену и спросил ее: -- Ну, слыхала новость? Джош утверждает, что это сделал брауни, и я, кажется, начинаю ему верить. А ты что думаешь? -- Не знаю, что и сказать, -- проговорила Мардж. -- Странно все это. Одно могу сказать точно: сегодня брауни приходил. Он выпил сливки и съел пирог. -- А сделал он что-нибудь по хозяйству? -- По-моему, ничего. Рыжий Патрик со всех сил ударил кулаком по столу: -- Вот поганец! Мы его кормим, а он не работает, да еще и пакостит! Знаешь что, сегодня не давай ему сливок -- пусть задумается! -- Патрик, -- несмело сказала Мардж, -- а ты не думаешь, что он может обидеться на нас еще сильнее? -- Пусть обижается! Пусть проваливает ко всем чертям! Я не позволю всякой нечисти издеваться надо мной. Вот так и получилось, что вечером, когда брауни вылез из своего убежища и отправился на поиски ужина, его ждало горькое разочарование. На крылечке, впервые в жизни, ничего не было. Брауни растерянно стоял, глядя на крыльцо и все глубже понимая, в какую он впал немилость. Это было ужасно. Наверно, он простоял так довольно долго, потому что очнулся лишь тогда, когда услышал голос банши. Она возвышалась прямо за его спиной. Сегодня на ней под серым плащом было темно-зеленое платье, а лицо ее было все в трупных пятнах. Банши снова тихо окликнула его. В этот миг банши была единственным существом, способным понять горе брауни, и ему захотелось поделиться с ней своим несчастьем. Грустно-грустно маленький брауни проговорил: -- Банши, банши, посмотри, сегодня мне не дали моих сливок! Казалось, он до сих пор не мог поверить в это. Голос банши звучал почти сочувственно, когда она ответила: -- Но ты ведь знал, что так будет! Я говорила тебе, что люди не стоят твоей любви. -- Нет! -- запальчиво возразил брауни. -- Хозяин ни в чем не виноват! Он ведь ничего не знает! Он не понимает, что я сделал все это для его же пользы. Главное -- спасти ему жизнь, а потом я буду работать изо всех сил, и он простит меня! Ведь правда, банши? Банши молчала. -- Да, простит, я знаю, что простит. Он добрый, он не умеет долго сердиться. Я тоже не сержусь на него. Просто я немного огорчился... -- Понимаю, -- сказала банши. -- Значит, ты не передумал? -- Конечно, нет! Как я могу передумать! Остался всего один день! -- Ну что же... Я думаю, мы с тобой больше не увидимся, маленький брауни. Но я никогда не забуду тебя и твое прекрасное сердце. Желаю удачи. Прощай! -- Прощай, банши. Спасибо, что ты была так добра ко мне, хоть я этого и не стою. Банши взмахнула на прощанье рукой и медленно растворилась в ночи. Маленький брауни стоял, шмыгая носом, и чувствовал себя ужасно одиноким. Но времени горевать у него не было. Последний раз бросив горестный взгляд на крыльцо, брауни побрел к конюшне. Здесь его ждало еще одно разочарование: в конюшне были люди. Рыжий Патрик сделал все, чтобы помешать ему. Брауни уже думал о таком повороте дел. У него в запасе остался один заговор, для которого не обязательно было проникать в конюшню, но ему ужасно не хотелось им пользоваться. До этого он не причинял никакого вреда имуществу своего хозяина -- овцы и кони благополучно вернулись домой. Но это заклинание... Однако выбора у брауни не оставалось. Удрученно вздохнув, он принялся ногой чертить на земле перед конюшней какие-то загадочные знаки -- круги, зигзаги, точки. При этом он негромко напевал песню, звучащую, по правде сказать, не очень добро. Заговор был непростым, и пел он довольно долго. Наконец, брауни трижды тихонько заверещал и умолк. Заклинание было готово. Еще раз вздохнув, брауни старательно затер ногой все следы на земле и, понурившись, пошел прятаться в сарай. Голод и грустные думы всю ночь не давали брауни сомкнуть глаз. Ранним утром, когда темнота в сарае из черной сделалась серой, брауни услышал, как в господском доме хлопнула дверь. Немного погодя -- другая. Истошно заголосил петух, заквохтали куры. Усадьба просыпалась. Вот работники, ночевавшие с конями, отворили дверь и начали седлать хозяйского гнедого. Вдруг один из них издал приглушенный возглас и склонился к ногам коня. Выпрямившись, он с испуганным лицом побежал осматривать ноги других коней. И каждый раз снова вскрикивал. Брауни со слезами стыда на глазах наблюдал за результатами своего заклинания. "Ну, -- думал он, -- по крайней мере, оно подействовало". Работник, осмотрев всех коней, выскочил из конюшни и начал созывать всех, кто был поблизости. Каждый по очереди осматривал ноги коней и хмыкал. За этим занятием их и застал Рыжий Патрик, выйдя во двор. -- Ну что? -- спросил он недовольно. -- Лошадь оседлана? Работники с вытянувшимися лицами обернулись. Какое-то время никто из них не решался подать голос, но наконец кто-то справился с собой и испуганно ответил: -- Хозяин, ты не поверишь, но все лошади до единой охромели! На Рыжего Патрика, когда он услышал эту новость, было страшно смотреть. Он покраснел, потом побледнел, глаза его метали молнии. -- Все... лошади... охромели??? -- только и смог выдавить из себя он. -- Да, хозяин, все, и даже старая кобыла, на которой возят навоз. -- И это дело рук брауни? -- проревел Патрик. -- Конечно, брауни! -- вмешался Джош. -- Кому еще под силу такое? Хлыст в руках Рыжего Патрика сломался пополам. -- Ну, попадись мне только этот паршивец!!! -- воскликнул он. -- Перепортить всех моих коней! Да я шкуру с него заживо спущу! Третий день подряд он не дает мне добраться до ярмарки, а овцы все дешевеют и дешевеют! Но уж сегодня я туда попаду, пусть хоть все брауни мира захотят мне помешать! Колум! -- Да! -- откликнулся самый молодой из работников. -- Беги во весь дух к соседу Киллигану -- это всего-то миля! -- и попроси у него взаймы лучшего коня! Он не откажет, он добрый малый. А потом во весь опор скачи сюда. А вы, -- обратился он к остальным работникам, когда Колум припустил к воротам, -- выгоняйте овец! Не пройдет и получаса, как мы отправимся на ярмарку! Ошарашенный брауни не мог поверить своим ушам. Такого поворота дел он не ожидал. Навлечь на себя гнев хозяина, согрешить против его имущества -- и все напрасно! "Может, Киллиган не даст ему лошадь?" -- утешал себя брауни, от души надеясь, что так и случится. Так он надеялся и терзался, не зная, что предпринять, пока не услышал дробный топот копыт. Во двор влетел огромный черный конь, на широкой спине которого испуганно жался Колум. С большим трудом работник остановил коня и спрыгнул наземь. Конь злобно косился на него и возбужденно переступал ногами. -- Вот, хозяин! -- крикнул Колум. -- Мне дали коня. Но будь осторожен -- это такая зверюга, что я еле проскакал на нем милю! Три раза пытался меня сбросить! Брауни в ужасе смотрел на жуткого коня, которого, казалось, сама Смерть приготовила для Рыжего Патрика. А тот беспечно ответил: -- Ничего, будет артачиться -- отведает плетки! -- и вскочил в седло. -- Все готовы? -- спросил он у работников, ведущих овец. -- Да! -- Тогда с Богом! И тут брауни решился. Забыв, что брауни нельзя попадаться людям на глаза, он во весь дух помчался к двери сарая, пулей выскочил во двор и схватил черного коня под уздцы. -- Хозяин! -- закричал он жалобно и умоляюще. -- Хозяин! Не езди на ярмарку! Рыжий Патрик недоуменно смотрел на странное существо и проникался к нему все большим омерзением. Это, несомненно, был брауни -- кто еще это мог быть? Он был ростом не больше четырех футов, при этом ноги у него были очень короткие, а руки почти касались земли. И ноги и руки заканчивались огромными лягушачьими лапами. Голова брауни была огромной и круглой, выпученные глаза -- словно плошки, а носа, как у прокаженного, не было вовсе, на его месте зияли только две ноздри. Одет он был в грязно-коричневые лохмотья. К тому же голос у брауни был тоненький и визгливый. В общем, более отталкивающее с виду существо трудно вообразить. -- Хозяин! -- снова заверещало мерзкое существо. -- Прошу тебя, не езди на ярмарку! Гнев охватил Рыжего Патрика: -- А, так это ты, мозгляк, мешаешь мне уехать! -- закричал он. -- Прочь с дороги, дьявольское отродье! Но брауни продолжал изо всех сил цепляться за поводья и что-то верещать. Тогда Рыжий Патрик оттолкнул брауни и направил коня прямо на него. Конь подмял брауни своей могучей грудью, и тот упал наземь. В одно мгновение конские копыта переломали ему все кости. Рыжий Патрик, даже не оглянувшись, во весь дух поскакал вперед. Работники, несмотря на его приказ, немного задержались, чтобы поглазеть на мертвого брауни. С изумлением они увидели, что тельце брауни начало быстро испаряться, пока не превратилось в облачко серого дыма. Застыв на секунду в воздухе, облачко с горестным вздохом рассеялось. Работники переглянулись, перекрестились и поспешили вслед за хозяином. А вечером они вернулись и принесли мертвое тело Рыжего Патрика. Конь сбросил его, а сам ускакал. Больше этого коня никто не видел. * * * -- Нет предела человеческой глупости и самонадеянности! -- возгласил расстроенный Всевышний, дослушав историю маленького брауни. -- Другой бы на месте этого Патрика задумался, прислушался к голосу сердца, -- но нет, в упрямстве и ослеплении он помчался навстречу смерти, да еще и растоптал по дороге своего верного друга! Ты прав: гневаться на фейри, услышав о славном маленьком брауни, просто невозможно. Но люди! Теперь Я гневаюсь на них. Как можно быть столь слепыми?! -- Увы, -- грустно ответил я. -- Быть может, причина такой слепоты -- несовершенство человеческой природы... Одно без сомнения верно: тот, кто мнит себя мудрым и безупречным, совершает ошибки еще худшие. -- Это так, -- подтвердил Господь. -- Гордыня -- мать всех грехов. Но с чего ты заговорил об этом? -- Я вспомнил одну историю о человеке, вся жизнь которого была сплошным заблуждением. А все потому, что он был ослеплен своей страстью и никогда не смотрел на себя со стороны. -- Таких историй Я знаю немало, -- сказал Господь. -- Но если твой рассказ будет занимательным, Я с удовольствием послушаю еще одну. История о Фреаваре, повелителе Стихий I Жил средь англов муж по прозванию Фреавар. Господь при рождении не одарил его ни богатством, ни древностью рода, а воинской славы и достатка Фреавар сам не пожелал и с малолетства предпочел книги оружию. Когда сверстники его учились сидеть на коне и владеть мечом, Фреавар целыми днями корпел с монахами над пергаментом и к десяти годам был сведущ в искусстве чтения и письма поболее своих учителей. Родные дивились его страсти к чтению, но были довольны и втайне мечтали, что Фреавар когда-нибудь станет отцом-настоятелем, а то и епископом. Был Фреавар высок и хорош собой, но от бессчетных часов за книгами спина его сгорбилась, а лицо стало бледным, землистым. Но взор его был суров и ясен и, казалось, проникал в самые глубины. Он так и не дал обетов Господу, хотя жизнь вел такую, что не по силам многим монахам. Ел он совсем мало, вина не пил вовсе, одевался бедно. В чистоте и целомудрии его никто не сомневался, ибо Фреавар не смотрел на женщин, а когда смотрел -- не видел. Весь пыл, все силы юности отдал он книгам, читая и перечитывая все, что только мог достать, и неутолимая жажда познать неведомое вела его в этих трудах. Людей Фреавар избегал, считая разговоры их пустыми, и вскоре люди тоже стали чуждаться его. Мрачная, одинокая жизнь Фреавара была им непонятна, ибо он наотрез отказался принять духовный сан, но жил в миру отшельником. Поговаривали, что жизнь такая неугодна Богу, а Фреавар попал в сети нечистого. Когда до Фреавара дошли эти речи, он усмехнулся, собрал то немногое, что имел, и навсегда покинул родные места. Долго скитался он по миру, и вела его все та же жажда знаний. Много где побывал Фреавар, но видел везде лишь одно -- книги и свитки. Не раз отдавал он последнее, чтобы заполучить редкостную рукопись, и зарабатывал на хлеб самым черным трудом. Так в скитаньях минуло немало лет, и юность его отцвела, сменившись зрелостью. II Однажды, в далекой восточной земле, Фреавар остановился переночевать у богатого купца. Купец этот, смуглый сухонький старичок, был охоч до диковинок и длинных рассказов и привечал чужеземцев. Долго расспрашивал он Фреавара о его родине и ее обычаях, а потом, узнав, что гость ищет редкие книги, извлек из сундука древнюю рукопись. Переплет ее, некогда богато изукрашенный странными узорами, от времени истерся и потрескался. Открыв книгу, Фреавар увидел, что страницы сделаны из какого-то незнакомого материала, не похожего на пергамент. -- Это папирус, -- сказал ему купец. -- Книга эта -- из Египта. Мой прадед привез ее оттуда, и уже тогда она была древней. Фреавар попытался прочесть хоть строчку, но не смог -- язык, на котором была написана книга, был ему неведом. -- О чем эта книга? -- спросил он купца. -- Никто не знает, -- ответил тот. -- Я показывал ее многим мудрецам, и никто не смог прочитать ни слова. Не знаю, зачем она понадобилась моему прадеду -- быть может, ему нравились узоры на переплете... Фреавара так поразила и увлекла мысль о словах, которые еще никто не читал, что он стал просить позволения скопировать книгу. -- Тебе она нужна? -- поразился купец. -- Ну так бери ее! Быть может, она принесет тебе пользу, а у меня она без толку пылится в сундуке. Фреавар начал было отказываться, но щедрый хозяин стоял на своем. -- Бери, бери, чужеземец! -- повторил он. -- Пусть это будет наградой за долгий рассказ, которым ты меня потешил! И Фреавару ничего не оставалось, как с благодарностью принять книгу в дар. III Так Фреавар стал обладателем диковинной египетской книги. Немало дней и ночей провел он над ней, силясь разгадать, о чем же она. Но все усилия его были тщетны -- странные символы, повествующие о неведомом, оставались немы. Эти неудачи лишь еще больше разожгли желание Фреавара прочесть таинственную книгу. Странствия стали уже для него привычны, и он отправился в далекий Египет. Но и в Египте никто из тех, к кому он обращался, не смог прочесть книгу. Многие говорили ему, что она -- на древнем тайном языке, но сомневались, остался ли на всей земле хоть кто-то, помнящий этот язык. Однажды, уже почти отчаявшись, Фреавар брел по пыльной улице, залитой ослепительным солнечным светом, и думал, где бы ему укрыться от зноя. Вдруг он увидел старика, сидящего у дверей дома и читающего какой-то манускрипт. Волосы и борода старика были белы, как лунь, а горбоносое лицо поражало благородством и красотой. Недолго думая Фреавар подошел к старику и, вежливо поприветствовав, спросил, не может ли он помочь перевести редкую рукопись. -- Отчего бы нет, -- ответил старик. -- Мне ведомы многие языки, и я с удовольствием помогу тебе, если сумею. Тогда Фреавар достал свою книгу и протянул старику. Тот взял ее, открыл, и лицо его вдруг преобразилось: брови сурово нахмурились, глаза негодующе засверкали. Он отбросил книгу, словно она жгла ему руки, и сказал гневно: -- Я думал, старое зло умерло, но оно воскресло! Скажи мне, чужеземец, кто ты и для чего принес мне эту книгу? Фреавар, удивленный его словами, ответил: -- Я уже сказал тебе. Эта книга досталась мне случайно, и я даже не знаю, о чем она. Но я хочу узнать, и потому ищу того, кто мог бы прочесть мне ее. Старец окинул Фреавара внимательным взглядом, кивнул, и сказал, уже спокойнее: -- Да, похоже, ты говоришь правду. Ты действительно не читал эту книгу. Послушай, чужеземец, что я скажу тебе, и знай, что я говорю от чистого сердца! Эта книга -- зло, такое страшное зло, что ты даже не можешь помыслить! Есть вещи, которых лучше не знать, и книга эта -- из них. Я советую тебе немедленно сжечь ее. -- Как! -- воскликнул Фреавар. -- Сжечь не читая? О нет, так я не смогу поступить ни с одной книгой, а тем более с этой! Почтеннейший, ведь ты понимаешь, что в ней написано! Прошу тебя, прочитай ее мне, и если я увижу, что она так плоха, как ты говоришь, я конечно сожгу ее! -- Я вижу, обладание этой книгой лишило тебя разума, -- горько проговорил старик. -- Да, я понимаю, о чем она, и потому не стану читать ее ни одному человеку. А ты, если упорствуешь в своем ослеплении, можешь пойти к ведьме Бельмис -- она с удовольствием прочитает ее тебе! Но я еще раз говорю: будет лучше, если ты сожжешь книгу! -- Бельмис? А где ее дом? -- спросил Фреавар. -- Где может быть дом ведьмы? У кладбища! -- вскричал старик с негодованием. -- А теперь оставь меня, нечестивец, раз ты не хочешь прислушаться к моим речам! И с этими словами старец вскочил и скрылся в доме, раздраженно хлопнув дверью перед самым носом остолбеневшего Фреавара. "Старик совсем выжил из ума!" -- подумал Фреавар и, не медля, направился к кладбищу. IV Кладбище было огромным и очень старым, многие могилы совсем занесло песком. Возле кладбища ютилось несколько убогих лачуг, и Фреавар долго ходил среди них, расспрашивая всех встречных, где можно найти "госпожу Бельмис", но люди, едва услышав его вопрос, испуганно шарахались в сторону. Наконец, кто-то указал ему дом ведьмы, стоявший в одиночестве по другую сторону кладбища. Хижина ведьмы так заросла грязью, что издали Фреавар принял ее за кучу мусора. Но, подойдя поближе, он увидел, что это все-таки дом, и у него даже есть вход. Постучав, Фреавар открыл дверь и вошел. Едва войдя, он чуть не лишился чувств от спертого и полного подозрительных запахов воздуха внутри. Запах шел и от котла на очаге, в котором бурлило странное варево, и от курящихся жаровень на треногах, и от сухих трав, развешанных вдоль стен. Фреавар начал оглядываться в поисках хозяйки, но тут груда грязных тряпок у очага зашевелилась, и перед ним предстала "госпожа Бельмис". Это была нестарая еще женщина, жирная, рыхлая и отвратительно грязная. Ее черные волосы висели сальными космами, а круглое рябое лицо застыло в нехорошей усмешке. Она подошла к Фреавару вплотную, и запах, исходящий от нее, победил все прочие в доме. -- Пришел, голубчик! -- заворковала ведьма медовым голоском. -- И за чем же? Может, за отравой -- извести недруга? Или за приворотным зельем -- соблазнить неприступную красавицу? А может, твоей подружке нужно вытравить плод? У Бельмис есть все, она всем помогает... Ну, выкладывай! -- вдруг рявкнула она, словно потеряв терпение. -- Чего тебе надо?! -- Госпожа Бельмис, -- пробормотал Фреавар, опешивший от такого приема, -- мне сказали, что вы можете прочесть одну книгу... Книга эта на древнем языке, и сам я не могу ее прочитать. -- Ну так давай ее сюда, посмотрим! Фреавар достал книгу и, не без содрогания, протянул ведьме. Послюнив черный палец, Бельмис перевернула первую страницу и вдруг застыла, словно изваяние. -- Сокровище нашлось! -- шепнула она восхищенно. А потом упала на колени перед Фреаваром и раболепно проговорила: -- Приказывай, о господин! Я к твоим услугам! Фреавар несказанно удивился такой перемене в ней, но решил воспользоваться случаем и суровым голосом приказал: -- Читай! Ведьма отвесила ему низкий поклон и начала нараспев читать: "Ты, ищущий подлинного знания, возрадуйся, ибо цель твоя близка! Здесь ты найдешь не только знание, но и власть, и могущество, о котором и не мечтал. Только скажи "абраксас", и все это -- твое!.." Дальше в книге говорилось о Стражах Четырех Стихий: Земли, Воды, Огня и Воздуха. Каждый из Стражей наделен огромной мудростью и властью и готов сложить их к ногам того, кто знает Истинное Слово. Затем рассказывалось, как вызывать Стражей, что при этом делать и какие слова говорить. После этого шло что-то совсем непонятное, о башне и плате. Чем дальше Фреавар слушал, тем больше поражался: что такого худого нашел в этой книге давешний старец? "Власть, могущество, а главное -- знание! И все это доступно мне, стоит лишь сказать одно слово, -- думал он. -- И чем все это плохо? Ведь Стражи -- не бесы, не слуги диавола. Нет ничего греховного в том, чтобы пользоваться их услугами. А он говорил -- сожги книгу! Старый глупец!" И Фреавар, не дослушав книгу до конца, приказал ведьме еще раз прочитать о вызове Стражей, да помедленней, чтобы он мог все записать. Стражей можно было вызывать лишь по одному, и нельзя пользоваться услугами двух Стражей одновременно. Первым следовало вызвать Стража Земли. Для этого нужно было удалиться в пустынное место и там сложить алтарь из камней. Потом смешать четыре вида благовонных смол и возжечь их на алтаре, читая заклинание. А когда Страж явится, сказать "абраксас", и он склонится перед Словом. V Когда Фреавар подробнейшим образом записал все указания, он поднялся и отобрал у ведьмы книгу. Он бросил ей монетку и, не сказав на прощанье ни слова, ушел. Приобретя все необходимое, на следующий день он удалился в пустыню и отыскал подходящее место. Там, потратив на это немало усилий, Фреавар сложил каменный алтарь. С замирающим сердцем он зажег благовония на алтаре и начал медленно читать заклинание. Едва он произнес первые слова, как земля задрожала, и с каждым новым словом дрожала все сильнее. Испуганный, но и обрадованный, Фреавар продолжал читать. Он с трудом удерживался на ногах, ибо земля под ним ходила ходуном. Наконец прямо перед Фреаваром медленно разверзлась огромная трещина. Казалось, могучая рука двигает камни изнутри, открывая их, словно дверь. Пораженный Фреавар отступил от трещины, машинально дочитывая последние слова заклинания, и вдруг вскрикнул: из трещины показалась громадная рука, потом -- другая, а потом -- голова. Страж Земли внял его призыву. Страж выбрался из трещины и встал перед Фреаваром во весь рост, сложив руки на груди и мрачно глядя на потревожившего его смертного. Было в нем не меньше сорока футов, а все тело его выглядело сложенным из огромных плит черного камня. Тело было совершенно нагим и бесполым. Фреавар, судорожно сглатывая, немигающим взглядом смотрел на Стража, ужасаясь его мощи и величию. Он чувствовал себя ничтожным перед лицом этой силы. Медленно задвигались челюсти Стража, и раздался глухой голос, от которого вновь задрожала земля: -- Это ты звал меня, червяк? Ну что ж, прощайся с жизнью! Огромная рука Стража потянулась к Фреавару, и тот подумал уже, что погиб, но успел вспомнить, что нужно сказать Слово. -- Абраксас! -- изо всех сил крикнул он и увидел, что рука Стража остановилась на полпути. Потом черная громада пришла в движение, и Страж Земли встал пред Фреаваром на колени. -- Ты -- господин! -- сказал он, склонив голову. -- Приказывай! Ликование охватило Фреавара, когда он увидел каменного гиганта на коленях перед собой. Да, Книга не солгала ему! Ему подвластна теперь такая сила, что сам Мерлин по сравнению с ним -- слабое и неразумное дитя! -- Расскажи мне все о Стражах и о том, что они могут! -- приказал он Стражу. -- Расскажи то, чего нет в книге! Страж усмехнулся: -- Подожди, господин. Первым делом ты должен приказать мне построить Башню. -- Башню? -- переспросил недоуменно Фреавар. -- Какую башню? -- Твою Башню, -- ответил Страж Земли. -- Ту Башню, что до конца дней твоих отделит тебя от мира, а мир от тебя. Это условие. Ведь ты читал Книгу. Тут Фреавар с ужасом вспомнил, что прервал ведьму в тот самый момент, когда она читала что-то о башне. -- Что это значит -- "отделит тебя от мира, а мир от тебя"? -- спросил он Стража. -- Это значит, -- ответил тот, -- что ты навсегда отречешься от мира и людей и проживешь всю жизнь в одиночестве. Только так можно владеть Словом. У Фреавара сжалось сердце. -- А если я откажусь? -- Тогда я убью тебя прямо сейчас, -- невозмутимо сказал Страж. -- Нельзя владеть Словом и ничем не заплатить за это. -- Я согласен, согласен! -- в страхе закричал Фреавар. --Приказываю тебе построить Башню! -- Слушаюсь, -- вновь склонил голову Страж. -- Позволь же мне, господин, доставить тебя к месту, достойному тебя и твоей Башни. С этими словами Страж положил левую ладонь на землю, и Фреавар, поколебавшись мгновение и сообразив, что отступать поздно, взобрался на нее. Рука гиганта бережно подхватила его, каменные пальцы сомкнулись над головой. Фреавару показалось, что он очутился в огромном склепе из черного камня. Ни звука не доносилось до него, ни лучика света, лишь тихо колыхались и подрагивали стены. Фреавар понял, что Страж Земли куда-то несет его, и немного успокоился за свою жизнь. Самообладание вновь вернулось к нему, и он принялся размышлять о том положении, в котором очутился. "Как мог я не дослушать Книгу до конца? -- сокрушался Фреавар. -- Но теперь уже поздно, ничего не изменишь. Да и так ли уж это страшно -- жить без мира и людей? Разве это не справедливая плата за знание и могущество?" Он стал вспоминать, было ли что-то дорогое для него в том мире, что он потерял навеки, и обрадовался, когда понял, что не было. Люди же вставали перед ним безликой толпой, -- так мало знал он их, так мало они его занимали. Эти размышления укрепили волю Фреавара, он подумал, что все складывается прекрасно. Наконец, усталость одолела его, и он заснул сном младенца. VI Проснулся Фреавар от яркого света, залившего все вокруг. Он вскочил на ноги и увидел, что Страж держит его на раскрытой ладони, указывая на что-то впереди. -- Господин, -- почтительно сказал Страж, -- вот место, о котором я говорил. Нравится ли оно тебе? Фреавар увидел, что они стоят перед узкой горной грядой, вздымающей ледяные пики высоко в небо. Подножие гор покрывал лес, деревья были огромны и незнакомы Фреавару. Хрустальный водопад, сияющий и гремящий, низвергался с каменного уступа в небольшое озеро. Фреавар обернулся назад, -- там простиралась бесконечная степь, она цвела и благоухала медом. -- Дивное место, -- прошептал Фреавар. -- Господин, здесь никогда не ступала нога человека. Эта земля лежит за морями, и никто в твоем мире даже не подозревает, что она существует. Хочешь ли ты, чтобы здесь стояла твоя Башня? -- Да, -- ответил Фреавар, -- лучшего места и быть не может. -- Тогда позволь мне начать строительство. -- Погоди, -- сказал Фреавар, который от голода был уже еле жив. -- Было бы неплохо, если б сначала ты накормил меня. -- Прости, господин, -- сокрушенно сказал Страж. -- Я совсем забыл, что ты нуждаешься в пище. Но это легко исправить. Страж осторожно опустил Фреавара на землю и хлопнул в ладоши. В тот же миг перед Фреаваром возник каменный человек. Он был похож на Стража, но ростом всего восемь футов, а тело его было из белого мрамора. Он пал ниц, ожидая приказаний. -- Этот элементал позаботится о пище для тебя, -- сказал Страж. -- Скажи ему, чего ты желаешь, и все будет доставлено. Я же тем временем буду строить Башню. -- Долго ли ты будешь ее строить? -- поинтересовался Фреавар. -- О нет, господин, -- улыбнулся Страж Земли. -- Она будет готова к тому времени, как ты пообедаешь. С этими словами он поклонился и направился к горам. -- Чего желает господин? -- подобострастно спросил мраморный элементал. Фреавар стал называть самые невероятные кушанья, многие из которых он никогда в жизни не пробовал. Но, что бы он ни назвал, элементал кивал в ответ и говорил: "Будет исполнено, господин!" Наконец фантазия Фреавара иссякла, и он сказал: -- Ладно, на первый раз достаточно. Элементал поклонился, хлопнул в ладоши, и рядом с ним очутились четыре таких же беломраморных человека, несущие стол, заставленный всевозможными яствами. Они поставили стол перед Фреаваром, поклонились ему и исчезли. Вместе с ними исчез и первый элементал. Фреавар, не теряя времени даром, начал есть, с любопытством поглядывая на то, что происходило у подножия гор. А происходило там, надо сказать, нечто невероятное. VII Вокруг Стража Земли собралось множество элементалов из самых разных пород камня. Иные из них были огромны, лишь немногим уступая Стражу в росте, другие -- чуть выше обычного человека. По знаку Стража самые высокие и мощные из них за несколько минут заложили огромный круглый фундамент на берегу озера. Затем их сменили другие, пониже ростом. Ловко, словно играючи, перекидывали они друг другу громадные гранитные глыбы и укладывали их ровными рядами. Башня росла так быстро, что Фреавар засомневался -- уж не сон ли он видит? Элементалы остановились только тогда, когда Башня высотой почти сравнялась с горами. Тогда принялись за дело самые маленькие из них, ждавшие своей очереди. Они стали облицовывать Башню разноцветным камнем, выкладывая чудесные узоры, возвели купол, покрыв его золотой чешуей, вставили окна из прозрачного хрусталя. Часть из них тем временем трудилась внутри, отделывая покои. Закончив свой труд, все элементалы поклонились Стражу и исчезли. Фреавар, позабыв о еде, восхищенно взирал на Башню. Она стояла, гордая и прекрасная, пронзая золотым куполом облака. Узоры на ее стенах мягко светились, хрустальные окна сверкали так ярко, что слепили глаза. "Так вот каково будет отныне мое пристанище? -- подумал Фреавар. -- Ни один король не мог похвастать такими палатами! Что ж, в такой "тюрьме" я согласен жить до конца моих дней!" -- Господин, -- сказал Страж Земли, приблизившись к Фреавару, -- Башня готова. Не желаешь ли взглянуть на свои покои? О, что это были за покои! Все комнаты были круглыми, и каждая комната занимала целый этаж. На обивку стен пошли такие драгоценные ткани, что Фреавар даже не знал их названий. Мебель, богато изукрашенная золотом и каменьями, была из самых редких пород дерева. Ноги по щиколотку утопали в пушистых многоцветных коврах. Роскошь, сияющая и пышная роскошь окружала Фреавара. Ослепленный и оглушенный ею, он переходил из комнаты в комнату, а им все не было конца. Совсем обессилев, Фреавар опустился в золоченое кресло и задремал, так и не досмотрев все покои своего нового жилища. VIII Так Фреавар стал магом, хозяином Слова, повелителем Стихий. Несколько дней подряд он бродил по Башне, присаживался то здесь, то там, гладил мягкие ковры, перебирал безделушки, и на губах его играла радостная улыбка. Страж в эти дни не показывался, но стоило Фреавару позвать -- появлялись элементалы, готовые исполнить любой его приказ. Наконец, Фреавару наскучило такое времяпрепровождение, и ему пришло в голову покинуть Башню ради прогулки в степь. Он спустился в огромный нижний зал, такой высокий, что потолок лишь смутно угадывался в полумраке. Окон в этом зале не было, его освещали факелы, горевшие ровным разноцветным пламенем. Фреавар раз и другой обошел зал в поисках двери, но тщетно. Рассерженный и недоумевающий, он хотел было начать снова, но тут его кто-то окликнул. Фреавар испуганно обернулся и увидел Стража Земли. -- Господин, -- спросил Страж, -- что заставляет тебя бродить здесь? -- Я хочу выйти погулять и ищу дверь, -- ответил Фреавар. -- Я помню, что вошел в нее, -- да и как бы я мог войти, если б ее не было? -- но куда она подевалась теперь?.. -- Господин, -- покачал головой Страж, -- ты меня удивляешь. Как коротка твоя память! Вспомни свое обещание отказаться от мира. Да, здесь была дверь, но больше ее нет, как нет и нужды в ней. Ты не можешь покинуть Башню. -- Как! -- воскликнул Фреавар. -- Но я хотел лишь немного прогуляться и тут же вернуться обратно! Неужели даже это запрещено?! -- Не я устанавливаю запреты, -- невозмутимо ответил Страж. -- Но я слежу за их исполнением. Ты останешься в Башне до конца твоих дней, как и обещал. Фреавар молча, с посеревшим лицом, повернулся и пошел было прочь, как побитый пес, но Страж снова окликнул его: -- Господин, я, как и прежде, твой покорный раб и жду приказаний. Теперь, когда все условия исполнены, я могу поведать тебе все, что знаю и что ты желаешь узнать. Быть может, ты хочешь узнать побольше о Стражах Стихий? В глубине души Фреавар почувствовал, что его подкупают как ребенка: сиди спокойно, а мы расскажем тебе сказку. Но стародавняя жажда знаний была так сильна, что он тут же забыл все обиды и сомнения. -- Да, расскажи мне о Стражах! -- воскликнул он, задрожав от радости. Страж величественно взмахнул рукой, и рядом с Фреаваром очутилось резное кресло с высокой спинкой. -- Присядь, господин, -- мягко сказал Страж Земли. -- Рассказ будет долгим. IX В те дни, когда Господь только творил этот мир, Он вдохнул жизнь в Стихии, создав элементалов, а самых могучих из них сделал Стражами, наделив их властью над остальными. Стражи и элементалы немало потрудились над этим миром, а когда он был создан -- поставлены следить за порядком в нем. Все они изначально были равны друг перед другом. Но восстал Люцифер и, желая заполучить себе столь бесценных слуг, начал нашептывать каждому Стражу, что он несправедливо обойден, что его Стихия достойна быть первой и попирать остальные. Так он по капле вливал яд в уши Стражей и смущал их помыслы. Когда же все Стражи стали втайне мечтать о власти над другими, Люцифер придумал Слово. Он открыл его каждому Стражу, обещая, что оно даст ему желанную власть. Но Отец Лжи, конечно, солгал, ибо задумал сам воспользоваться Словом, чтобы поработить Стражей. Вскоре Люцифер был низвергнут, так и не успев довести свой замысел до конца. Стражи, узнав об этом, явились пред Господом, рассказали обо всем и стали молить о прощении. Господь выслушал их и простил, но в наказание за то, что они внимали лжи, оставил Слово в силе. Отныне и до конца мира Стражи были обязаны повиноваться любому, знающему его. Прошло не одно тысячелетие, прежде чем Слово стало известно людям. Жрецы Египта сумели раскрыть эту тайну и написать Книгу. Не раз переходила она из рук в руки, делая смертного повелителем Стихий, порой исчезая, но всегда появляясь вновь. В последний раз Книга пропала так надолго, что думали уже, что она утрачена навсегда. Кто-то радовался этому, кто-то скорбел. Но Книга вновь нашлась, и повелителем Стихий стал Фреавар. Когда Страж дошел в своем рассказе до этого места, Фреавар беспокойно заерзал. -- А не мог бы ты научить меня языку, которым написана Книга? -- спросил он. -- Мне стыдно признаться, но мне лишь читали ее вслух, да и то не до конца. Страж покачал головой: -- Это не в моей власти. Для этого тебе нужно вызвать Стража Воды, это его дело. А нам пора расстаться. -- Разве власть твоя так мала? -- удивился Фреавар. Тогда Страж Земли объяснил ему, что власть и знания поделены между Стражами, сообразно со свойствами их Стихий. Страж Земли ведает материей и творением, Страж Воды -- знанием и заполнением, Страж Огня -- чувством и разрушением, Страж Воздуха -- духом и пустотой. -- Тогда я хочу как можно скорее вызвать Стража Воды! -- воскликнул Фреавар. -- Нет ничего, что я ценил бы больше знаний! Как мне это сделать? Страж Земли усмехнулся и поведал ему. Х И вот пред Фреаваром явился Страж Воды. Он был полупрозрачен и создан из серебряных струй и голубых кристаллов льда. Услышав Слово, Страж Воды грациозно склонил голову и прожурчал, что ожидает приказаний повелителя. -- Я желаю изучить тот язык, на котором написана Книга, -- заявил Фреавар. -- Нет ничего проще, господин, -- ответил Страж. -- Ты уже знаешь его. И в тот же миг Фреавар понял, что действительно знает тайный язык. -- Как это может быть? -- изумленно спросил он Стража. -- Я выучил язык в одно мгновение? -- Зачем тратить время на то, что можно сделать в один миг? Пусть бестолковые школяры заучивают и зубрят -- я владею ключами к подлинному знанию, а ты можешь пользоваться этим, когда пожелаешь. -- Значит, мне стоит только пожелать узнать что-либо, и этого достаточно? -- Именно так, -- подтвердил Страж Воды. У Фреавара перехватило дыхание при мысли о тех безграничных возможностях, что открылись перед ним. Поблагодарив Стража, он отпустил его и, оставшись один, достал заветную Книгу. Бегло пролистав описание ритуалов вызова, Фреавар принялся читать те строки, что не дослушал у Бельмис. Там действительно говорилось, что платой за обладание Словом должен стать отказ от мира. Это он уже знал. А вот дальше было еще кое-что, чего он не ведал. Книга бесстрастно гласила: "Страшна будет расплата построившего Башню". Фреавар похолодел. Что скрывалось за этими словами, полными угрозы? Муки ада или что-то еще худшее? Фреавар стал лихорадочно искать в Книге хоть малейший намек на то, что его ожидает, но тщетно. "Страшна будет расплата построившего Башню", -- медленно повторил он тогда, вслушиваясь в свой голос, и ему стало так страшно, как не было никогда в жизни. Сначала Фреавар хотел спросить у Стража Воды, что значат эти слова, но, как следует поразмыслив, решил молчать. Сердце подсказывало ему, что на этот вопрос Страж все равно не ответит, даже если знает, о чем идет речь. И Фреавар решил ждать, понадеявшись, что случайное слово кого-нибудь из Стражей приоткроет завесу над этой тайной. XI Много лет подряд Фреавар день за днем вызывал Стража Воды и задавал ему бесчисленные вопросы, утоляя свою жажду знания. Он узнал все о сотворении, цели и сущности мира, узнал и о других мирах, дивных и чуждых. Жизнь Фреавара текла размеренно и однообразно, но ему не было скучно. Все, что он только мог пожелать, доставлялось ему по первому слову, а беседы со Стражем были для него и трудом, и развлечением. Но однажды, когда голову Фреавара уже тронула седина, он почувствовал смутную, гнетущую тоску. Чем больше узнавал он, тем более пустой и бесцельной казалась ему жизнь. Ни в чем не найдя утешения, Фреавар спросил у Стража, не знает ли он причины этой необъяснимой тоски. -- О господин, -- ответил Страж Воды с грустью, -- я вижу, что больше ничем не могу помочь тебе. Ты должен вызвать Стража Огня, ибо тоска -- это чувство, а чувства -- его дело. Мне жаль будет расставаться с тобой -- изо всех, когда-либо владевших Словом, ты единственный, кто так сильно стремился к знанию. Я рассказал тебе почти все, что знаю сам. Но теперь пришло время расстаться. Вызови Стража Огня, он рассеет твою тоску. Фреавар последовал этому совету, и вскоре Страж Огня предстал перед ним. Он был создан из черно-алой раскаленной лавы, окруженной всполохами пламени. Склонившись перед Словом, Страж Огня прогудел низким, как колокол, голосом, что он ожидает приказаний. -- Я тоскую, -- сказал ему Фреавар. -- Меня перестало радовать то, что радовало всегда. Страж Воды сказал мне, что ты в силах помочь. -- Да, я знаю, в чем дело, -- кивнул Страж. -- Тебе скучно, а когда скучают -- нужно развлечься. Твой ум устал накапливать знания, ему нужна новая пища. Давай начнем войну -- вот достойное мужчины развлечение! -- Войну? -- недоуменно переспросил Фреавар. -- Но ради чего и против кого? -- Неважно! Ради ничего и против всех! -- А разве это не будет нарушением обещания отказаться от мира? -- осторожно спросил Фреавар. -- Конечно нет, -- засмеялся Страж Огня. -- Ты же не собираешься сам идти на войну! Ты будешь управлять, не покидая Башни, а сражаются пусть другие! -- А нет ли других развлечений, не столь кровавых? -- Есть, и немало. Но война лучше всего. Подумай, господин, стоит ли жалеть тот мир, который для тебя так мало значит? Кроме того, есть немало других миров, с ними тебя и вовсе ничто не связывает. Мы можем повоевать и там. -- Но мне совсем не хочется воевать! Вряд ли это рассеет мою тоску. Может быть, женщины... -- Женщины -- часть мира, от которого ты отказался, -- веско сказал Страж. -- Вместо них я могу предложить тебе вот это. И по знаку Стража перед Фреаваром появилась стайка дев, нежно улыбающихся и дивно прекрасных. Они не стояли на земле, а парили в трех дюймах над ней, и линии их тел порой становились неясными, словно размытыми. -- Кто они? -- удивился Фреавар. -- Они -- ничто, мираж, обман чувств. Но для тебя они почти так же реальны, как человеческие существа. Они будут добры и покорны и с радостью исполнят любое твое желание. Нравятся они тебе, господин? -- Не знаю... Они, конечно, прекрасны... Но я так мало знаю о женщинах... -- А они и не женщины! Оставляю тебя с ними, господин, и желаю приятно провести время! И Страж Огня, посмеиваясь, удалился. XII Несколько недель Фреавар провел с призрачными девами, и они развлекали его как только могли. Поначалу тоска Фреавара отступила, но вскоре явилась вновь, ибо девы ему быстро прискучили. Он почувствовал, что они -- лишь бездушные куклы, покорно выполняющие его повеления. Фреавар снова вызвал Стража Огня, и тот придумал новые развлечения, но все они были такими же призрачными -- обманом чувств, пустотой. Когда Фреавар пожаловался на это Стражу, он услышал в ответ: -- А чего ты ждал? Есть лишь одно истинное развлечение -- война. Прислушайся к моему совету и оставь сомненья! К тому времени Фреавар уже так извелся от тоски, что не раздумывая согласился с тем, что обещало ему хоть какое-то развлечение. Он приказал Стражу Огня начать войну в одном из отдаленных миров. Вскоре Фреавар понял, что Страж Огня был прав -- война действительно оказалась достойным развлечением. Как захватывающе было управлять тысячами жизней, держать в руках судьбы, переставлять армии, как фигурки на доске! По его слову империи рушились и воздвигались вновь. Не видя крови и страданий, Фреавар совсем перестал чувствовать угрызения совести. Война была лишь игрой, призванной развлекать и рассеивать скуку. Едва закончив одну войну, он начинал другую, и так проходил год за годом. Но однажды утром Фреавар проснулся раньше обычного от странной душевной боли. Казалось, кто-то шептал ему: "Фреавар, опомнись! Посмотри, кем ты стал! Что ты сделал со своей жизнью?" Фреавар стал перебирать в памяти года, проведенные в Башне, и ужаснулся -- по всему выходило, что ему уже около семидесяти лет. Он взглянул на свои руки, дотронулся до лица -- так и есть, кожа дряблая, кругом морщины. Длинная борода бела, как снег. Куда ушли годы? Фреавар застонал и обхватил голову руками. Так он просидел очень долго, и так нашел его Страж Огня. -- Что с тобой, господин? -- участливо спросил Страж. -- Не знаю... -- еле слышно пробормотал Фреавар. -- Странные мысли смущают мой покой. Мне кажется, я погубил свою бессмертную душу. Лицо Стража стало очень серьезным, и он сказал: -- Если так, то тебе пора вызвать Стража Воздуха. Душа -- это не мое дело. Я старался сделать для тебя все, что мог, но здесь я бессилен. Фреавар обратил к Стражу осунувшееся лицо и спросил с надеждой: -- А что, Страж Воздуха сможет вернуть мне радость и исцелить от этих мыслей? -- Там будет видно, -- неопределенно ответил Страж Огня. XIII И вот последний из Стражей Стихий, Страж Воздуха, явился к Фреавару и склонился перед Словом. Фигура его была человеческой, но плоть -- белоснежным облаком. Фреавар, сидевший у огня, ибо его била дрожь, с мольбой протянул к Стражу Воздуха руки и взмолился: -- Спаси меня от меня самого! Скажи, что за жуткие мысли не дают мне ни спать, ни есть? -- Это твоя совесть, -- ответил Страж. -- Она долго спала, а теперь проснулась. -- Совесть? -- недоверчиво переспросил Фреавар. -- Ну хорошо, пусть так. Что нужно сделать, чтобы она замолчала? -- Совесть нельзя заставить замолчать. -- Что? -- вскинулся Фреавар. -- Я вызвал тебя, чтобы ты мне помог, а ты говоришь, что помочь нельзя! Где же твое могущество? -- Мое могущество в том, чтобы утешать и облегчать боль, -- тихо ответил Страж Воздуха. -- Больше я ничего не могу сделать, ибо для тебя настал час расплаты. В ушах Фреавара зазвучали слова, прочитанные им давным-давно и почти позабытые в круговерти дней: "Страшна будет расплата построившего Башню". Не помня себя от страха и злобы, он закричал, брызгая слюной и размахивая руками: -- Ах, расплата! И что же со мной сделают? Черти поволокут меня в ад и будут поджаривать на сковороде? Или еще того хуже? Ну, говори -- наконец-то я узнаю, что вы для меня приготовили! -- Глупец! -- грустно проговорил Страж, покачав головой. -- Ты так и не понял! Не будет ни чертей, ни ада -- к чему они? Расплатой была твоя жизнь! Эти слова как громом поразили Фреавара, ибо в тот миг он наконец все понял. Горькая правда встала перед ним в беспощадной наготе. Он -- седой старик, развалина, его жизнь еле теплится. Куда же ушла его жизнь? В пустоту. На что он ее потратил? На тщеславную погоню за знаниями, не давшими ничего ни ему самому, ни миру. Он не сделал ни одного доброго дела, -- только от скуки заливал землю кровью. Он никогда никого не любил -- единственными женщинами, которых он знал, были призраки и миражи. Люди? Что он для людей? Нет никого, кто бы вспомнил его добрым словом. И ради этого стоило жить? -- Да... Пустота... Кругом -- одна пустота... -- пробормотал обессилевший Фреавар. Но вдруг его гордый дух воспрял в последний раз: он схватил с полки Книгу и, потрясая ею, гневно закричал: -- Вот он, корень зла! Нет, это и есть само зло! Будь ты трижды проклята, проклята вовек! Пусть я буду последним, кого ты погубила! Прокричав эти слова, Фреавар с размаху бросил Книгу в огонь, и в тот же миг упал рядом бездыханный. Раздались оглушительные раскаты грома, черная молния сверкнула и поразила купол Башни. С жутким грохотом Башня низвергнулась вниз -- ибо не было больше у нее хозяина. Так погиб Фреавар, последний повелитель Стихий. Так вместе с ним погибла Книга. Так Стражи Стихий обрели наконец покой -- до тех пор, пока не найдется дерзкий безумец, который воскресит древнее зло. * * * -- Я понял, -- неожиданно заявил Всевышний, когда я смолк. -- Я понял, почему то и дело гневаюсь то на фейри, то на людей. Дело в тебе и в твоих историях! Все истории, что ты рассказал Мне, грустные, и одна кончается хуже другой! Право, куда это годится?! -- Прости, Господи, -- сокрушенно и пристыжено ответил я. -- Быть может, я видел столько несправедливости и зла, что мне сложно сочинять истории со счастливым концом. Ты же знаешь, как редко такое бывает на самом деле! К тому же, не скрою, была у меня одна задумка. Я замечал, что люди, услышав историю с хорошим концом, утешаются тем, что все страдания героев вознаграждены, и тут же забывают преподанные историей уроки. Если же история кончается плохо, это заставляет людей дольше помнить о горестях полюбившихся героев и, быть может, не повторять их ошибки. -- Я понимаю, -- кивнул Господь. -- Это похвальное желание, -- если б дело касалось сочинительства для людей. Но Я -- не человек, и не делаю ошибок! Нет нужды учить Меня на чужом примере: Я сам пример всему, что существует в этом мире! -- О Боже, конечно! -- воскликнул я, не на шутку испугавшись, что Он меня неправильно понял. -- Поверь, мне и в голову не приходило учить Тебя -- Тебя! -- чему бы то ни было! -- И еще кое-что не пришло тебе в голову. Если Я сочту твои истории достойными, Я дам им жизнь. И все то горе, что ты напридумывал, случится на самом деле. Ты этого хочешь? -- Нет, -- ответил я, склонив голову. -- Я не хочу множить горе. Просто я слишком увлекся и забыл... -- Отныне помни! Неужели ты не знаешь ни одной истории с хорошим концом? -- Конечно, знаю. Не знаю только, как она Тебе понравится... История о Коротышке Мэтте и клураканах Очень немногие из тех, кто не бывал в Ирландии, слыхали о клураканах. А между тем истории о них рассказывают там повсюду. Клураканы -- маленькие веселые старички в красных курточках и шапочках, близкие родичи домовых. От всех прочих подобных существ их отличает огромная любовь к горячительным напиткам, особливо к доброму элю. Поэтому селятся клураканы исключительно в винных погребах и подвалах, поближе, так сказать, к предмету своей любви. Они следят, чтобы не испортилось вино, не прокисло пиво, а при случае не отказывают себе в удовольствии промочить горло. Говорят, если хозяин погреба соблюдает умеренность, то и клуракан будет пить в меру, но если хозяин -- пьяница, от клуракана ему не будет никакого спасения. Вот и история, которую я вам расскажу, утверждает то же самое. Коротышка Мэтт был хозяином постоялого двора неподалеку от Голвея. Дела его шли не слишком хорошо: место было не бойкое, постояльцы заглядывали редко, к тому же Мэтт был большой любитель с самого утра пропустить глоточек. К первому глоточку он, как водится, тут же добавлял второй, ко второму -- третий, и к полудню уже совсем лыка не вязал. В этом блаженном состоянии он и пребывал до самого вечера, а назавтра начиналось то же самое. Наружность Мэтта красноречиво повествовала о его битвах с зеленым змием -- краснющий нос, осоловелые глаза, реденькие волосенки, торчащие как пакля. Коротышкой же Мэтта прозвали недаром -- был он маленький и весь какой-то хлипкий. Погреб у Мэтта был что надо: если все остальное хозяйство он давно забросил, то за погребом, по понятной причине, следил денно и нощно. Погреб был сложен из огромных камней, с потолком таким высоким, что человек среднего роста мог идти не нагибаясь. Здесь в любую погоду было прохладно и сухо, пол устилали чистые ароматные опилки. По всем стенам шли сплошные ряды дубовых полок с бутылями, бутылочками и бутылищами -- были тут и вина, и настойки, и бренди, и все, что душе угодно. На полу стояли разномастные бочонки с пивом и элем всяких сортов. Мэтт был не простой пьяница, которому лишь бы выпить, а что -- неважно; нет, Мэтт был настоящим ценителем, разбирался и в пиве, и в заморском вине. Да только не впрок оно ему шло, потому как не знал меры. Каждый месяц Мэтт проверял свои запасы: сколько чего вышло, да не надо ли чего прикупить. И вот однажды получилось у него, что за последний месяц он выпил чуть не втрое больше обычного! -- Да не может такого быть! -- пробормотал Мэтт, почесывая в затылке. -- Чтоб мне лопнуть, если я все это выпил! И постояльцев почти не было, значит, они мне помочь не могли. К тому же я отродясь не пил летом джин -- только зимой! -- а тут в августе пропало пять бутылок! И куда ж оно все делось? Мэтт долго стоял, покачиваясь (время шло уже к обеду), посреди погреба, пытаясь решить этот сложный вопрос, но это ему так и не удалось, и он пошел обедать, в сердцах хлопнув дверью. Пообедав и немного отойдя, Мэтт решил приделать на дверь погреба еще один замок и выкинуть эту историю из головы. Но на этом дело не кончилось. В сентябре обнаружилось, что выпито еще того больше, к тому же пропала бутылка старого бренди, которое Мэтт берег для себя на случай простуды. Становилось ясно, что его кто-то злонамеренно обкрадывает, и Мэтт решил во что бы то ни стало выяснить -- кто?! Весь следующий месяц Мэтт неусыпно следил за дверью в погреб и готов был поклясться -- никто кроме него туда не заходил. Каково же было его изумление, когда и в октябре он недосчитался многих дорогих своему сердцу бутылок! -- Что же это такое? -- недоумевал Мэтт. -- Уж не нечистый ли строит мне козни? Отродясь ни о чем подобном не слыхивал! Мэтт долго еще терзался бы этими вопросами, когда б ему не помог случай. Как-то утром он проснулся раньше обычного и решил, по своему обыкновению, пропустить с утречка кружечку доброго эля. Обнаружив, что в доме все пиво вышло, Мэтт взял большой кувшин и полез в погреб. Едва приоткрыв дверь, он услыхал тихое чмоканье, как будто кто-то торопливо пил что-то очень вкусное. Мэтт не растерялся. "Ага! -- подумал он. -- Кажется, сейчас я поймаю этого неуловимого вора!" И тихонько скользнул в погреб. Спустившись, он смекнул, что чмоканье доносится из дальнего угла, от самой большой бочки с пивом. Стараясь ступать неслышно, Мэтт прокрался туда и застыл, вглядываясь в полумрак. То, что он там увидел, заставило его взвыть от ужаса. А увидел он маленького, ростом не больше двух футов, старичка, от души присосавшегося к крану огромной пивной бочки и причмокивающего от удовольствия. На старичке была красная курточка и того же цвета остроконечный колпачок. Услыхав жуткий мэттов вопль, старичок обернулся, тоже вскрикнул -- тоненько, как цыпленок -- и собрался было улизнуть. Но тут ему не повезло -- Мэтт уже очухался и не желал упускать вора, кем бы он там ни оказался. К тому же клуракан (а это был именно он!) только что изрядно хлебнул пивка и немного отяжелел, а Мэтт был настолько трезв, насколько это вообще было для него возможно. Поэтому он выиграл короткое состязание в беге, и через полминуты уже держал за шкирку трепыхающегося и визжащего клуракана. Только тут Мэтт смог как следует рассмотреть диковинного вора. Свой колпачок клуракан где-то потерял и теперь сиял розовой лысиной, окруженной взлохмаченными седыми волосами. Из-под густых седых бровей сверкали маленькие и хитрые глазки. Носом клуракан превосходил самого Мэтта -- до того он был ярко-красный. -- Да... ну и фитюлька! -- глубокомысленно проговорил Мэтт. -- А пьет почище лошади! -- Хозяин, гляди, у тебя пиво вытекает! -- хитро пропищал клуракан. И действительно, в пылу погони Мэтт не обратил внимания, что кран бочки все еще открыт. Но если клуракан собирался воспользоваться замешательством Мэтта и сбежать -- он жестоко просчитался. Не спуская со своей добычи глаз, Мэтт завернул кран и спросил: -- И кто же ты такой? -- Я -- честный ирландец, хозяин! Не станешь же ты сердиться на честного ирландца за то, что у него пересохло в горле и он позаимствовал у тебя немножко пива -- кстати, кисловатого... -- Ты мое пиво ругать не смей! -- рявкнул обиженный Мэтт. -- Лучше скажи, сколько вас таких здесь было? -- Каких -- таких? -- озадаченно переспросил клуракан. -- Ну, таких малявок, как ты. Это ж надо, сколько вы всего повыпили! Видать, вас тут было не меньше дюжины! -- Да что ты, хозяин, -- обиделся в свою очередь клуракан. -- Никого кроме меня тут не было! Если б я привел друзей, твоего погреба нам хватило бы ненадолго! -- Ты хочешь сказать, что один выпил такую прорву? -- спросил Мэтт и от души расхохотался. Клуракан нахохлился от обиды: -- Ну да, я один. А ты что, мне не веришь? -- Кто ж тебе поверит, фитюлька! -- Я тебе не фитюлька! -- закричал разгневанный клуракан. --Я -- клуракан, происхожу из древнего уважаемого рода и такого глупого верзилу, как ты, мог перепить еще грудным младенцем! Но Мэтт, не обращая никакого внимания на древность рода клуракана, продолжал хохотать. Клуракан же еще больше разошелся: -- Ах, ты мне не веришь! Ах, вот как! А ну, давай поспорим, что я выпью больше тебя, а когда ты свалишься под стол -- еще и за твое здоровье выпью! Тут Мэтт перестал хохотать. Как всякий ирландец, он обожал биться об заклад, к тому же он подумал, что запросто перепьет хвастливого клуракана. И он сказал: -- Ладно, давай поспорим! И на что же мы будем спорить? Клуракан почесал лысину одной рукой, потом второй, а потом сказал: -- Слушай, ты не мог бы опустить меня вниз? Когда я вишу в воздухе, мне плохо думается. -- А ты не сбежишь? -- подозрительно спросил Мэтт, слышавший, что подобным тварям верить нельзя. Но клуракан смерил его таким оскорбленным взглядом, что Мэтт, не говоря ни слова, опустил его на пол. Клуракан, действительно, и не думал сбегать. Недоверие Мэтта к его питейным талантам задело его за живое. Теперь для него стало делом чести доказать глупому верзиле, как жестоко он заблуждался. И, конечно, получить с него за это как следует. Поэтому через пару минут сосредоточенных размышлений клуракан воскликнул: -- Придумал! Если ты проиграешь, то навсегда оставишь меня в покое, позволишь пить сколько влезет и угощать друзей -- за твой счет, разумеется! -- А если я выиграю? -- спросил Мэтт. Его гораздо больше интересовал этот вопрос, потому что он не сомневался, что выиграет. -- А если ты выиграешь -- я покажу тебе богатый клад и навсегда оставлю в покое, уйду куда глаза глядят. При слове "клад" Мэтт оживился. -- Клад? -- переспросил он. -- Вот это здорово. А ты не врешь? -- Клянусь чем хочешь. Я их много знаю. -- Ну что же, твои условия хороши и справедливы. Идет! И они ударили по рукам. Оружием поединка с общего согласия выбрали эль -- напиток почтенный и всеми любимый. Мэтт наполнил огромный кувшин лучшим элем, какой только нашелся в его погребе, достал самые большие кружки, и соперники уселись друг против друга за столом из неструганых досок. Вернее, это Мэтт сидел за столом -- клуракану, из-за маленького росточка, пришлось устроиться прямо на столе. От закуски -- недостойной уловки в честной борьбе -- оба с негодованием отказались. Клуракан, важный как король, восседал на столе, болтал ногами и хитро посматривал на Мэтта. Под нос он бурчал не то какую-то песенку, не то стишок. Когда Мэтт поставил перед ним кружку с элем, клуракан заметно приободрился. Двумя руками он с большим трудом поднял огромную (и не только для него) кружку, похмыкал, понюхал, отхлебнул глоточек и сказал с довольным видом: -- Да, хозяин, это знатный эль! Не то что та кислятина, какую мне пришлось сегодня пить! Видно, до этой бочки я еще не успел добраться... Твое здоровье! Мэтт, раскрыв рот, смотрел, как содержимое кружки с неимоверной скоростью исчезает в объемистом брюшке клуракана. Допив до дна, клуракан с блаженным вздохом поставил кружку на стол, достал из кармана крохотную трубочку и закурил. Только тут Мэтт вспомнил о своей кружке. Он отпил несколько добрых глотков, и вдруг почувствовал -- что-то не так. Это был эль, и на вкус, и на вид, и на запах, да только вот в голову он бил почище неразбавленного виски! Мэтт был закаленным бойцом, но, выпив не так уж много, стремительно начал "косеть". Догадавшись, что тут дело нечисто, Мэтт подозрительно взглянул на клуракана. Тот, как ни в чем не бывало, попыхивал своей трубочкой, но что-то в выражении его лукавых глазок не понравилось Мэтту. Он грохнул кружкой по столу, опять схватил клуракана за шкирку и завопил: -- Слушай, ты, клу... кла... в общем, как там тебя! Признавайся, что ты сотворил с моим элем?! -- Эй, хозяин, не сердись, не сердись, -- закричал во все горло не на шутку перепуганный клуракан. -- Я пошутил, только пошутил! -- Хороши шуточки! Вот и верь тебе после этого, жулик! Где это видано -- эль шибает в голову хуже виски! Что ты в него подсыпал, поганец?! -- Ничего! Клянусь, ничего! Я его только заколдовал! Это была шутка! -- Заколдовал... -- Мэтт был так поражен, что даже перестал сердиться. До этого дня он ни разу не встречался с подобными существами, и даже подумать не мог, что эта забавная красноносая фитюлька способна на такое. Глядя на клуракана с внезапно проснувшимся уважением, Мэтт осторожно посадил его обратно на стол и спросил: -- А ты что угодно можешь так заколдовать? Клуракан, почувствовав, что буря прошла стороной, обрел былую самоуверенность. Он не спеша одернул свою уже изрядно помятую курточку и только потом ответил: -- Ну, вообще-то, нет. Воду так не заколдуешь. А вот любое пиво или вино -- это можно. Когда наступают сухие времена, и глоточек пива -- и то трудно раздобыть, это заклинание бывает очень кстати. -- Еще бы! -- протянул восхищенный Мэтт, вспомнив свои собственные сухие времена. Но тут ему в голову пришла новая мысль, и он спросил, пристально глядя клуракану прямо в глаза: -- Это все здорово. Вот только скажи мне, -- для чего ты сделал это сейчас? Не для того ли, чтобы обыграть меня, а? Клуракан смущенно заерзал на месте, но все же ответил: -- Если честно, то да. Очень уж мне хотелось тебя обыграть. Но теперь, клянусь, не буду делать ничего подобного -- или пусть я помру от жажды! Такой страшной клятве Мэтт не мог не поверить. К тому же клуракан говорил с таким жаром и выглядел так искренне раскаявшимся, что ему поверил бы кто угодно. И эта славная парочка, примирившись и позабыв взаимные обиды, вновь уселась за стол и продолжила состязание. Кружка за кружкой исчезали в их глотках, потом они очень душевно спели все песни, какие вспомнили, пуская слезу в самых грустных местах. Кувшин они опростали, пришлось идти в погреб за добавкой. Потом Мэтт вдруг обнаружил, что жалуется клуракану на жизнь, обвиняя весь мир в черной неблагодарности. Клуракан сочувственно поддакивал, не забывая, однако, следить, чтобы эль в кружках не переводился. Увидев, что и этот кувшин опустел, он снова послал Мэтта в погреб. Выпив еще три кружки, Мэтт почувствовал, что все тело его наполняется туманом, мягким и теплым. Как во сне он вновь наполнил кружки, выпил и провалился в черную бездну. Из забытья Мэтта вывел ехидный голосок клуракана: -- Ну что, хозяин, и кто из нас фитюлька? Быстро же ты сдался -- у меня-то хмеля ни в одном глазу! Твое здоровье! Послышалось бульканье и сопение, и Мэтт, с трудом оторвав физиономию от стола, мутными глазами уставился на клуракана, который, наклонив кувшин, с удовольствием допивал из него остатки эля. Голова у Мэтта раскалывалась, перед глазами плавали зеленые круги. -- Водички!.. -- слабым, умоляющим голосом простонал Мэтт. Клуракан тут же оторвался от кувшина, с жалостью посмотрел на Мэтта и побежал за водой. Через пару минут он вернулся с ковшиком, полным чистой, прохладной воды из колодца, и сказал, протягивая его Мэтту: -- Давай-ка, хозяин, соберись с силами и доползи до постели! Я бы рад тебе помочь, да ростом маловат. Мэтт, фыркая и постанывая, огромными глотками влил себе в пасть сколько смог воды, а остатки вылил на голову. Взглянув на клуракана слегка прояснившимися глазами, он проговорил: -- Да... Ну и горазд ты, братец, пить... Что же, ты выиграл, и выиграл честно. А теперь я пошел спать. И он, кряхтя, выбрался из-за стола и по стеночке отправился в свою комнатушку. Там он, не раздеваясь, упал на кровать и тут же заснул тяжелым пьяным сном. На следующее утро Мэтт проснулся чуть живой. Кряхтя и чертыхаясь, он сел на кровати и принялся вспоминать, что же вчера было. Мэтт не раз слыхал от знающих людей, что все пьяницы рано или поздно начинают видеть чертенят, и теперь гадал, был клуракан на самом деле, или он, что называется, допился. Самое ужасное -- он никак не мог решить, что хуже. Наконец, Мэтт почувствовал, что без глоточка пива решить этот вопрос он не в силах. С большим трудом он поднялся и потихонечку, стараясь не делать резких движений, поплелся в погреб. Открыв дверь, он застыл на пороге, разинув рот. Посреди погреба лежала перевернутая вверх дном большая кадушка, а вокруг нее, как вокруг стола, сидела развеселая компания маленьких старичков в красных колпачках. Было их полдюжины, и каждый держал в руке стакан с вином. По запаху Мэтт тут же определил, что это старый портвейн, гордость его погреба. Завидев Мэтта, старички оборвали удалую песню, которую распевали, и радостно замахали ему ручонками, как старому другу, приглашая присоединиться к своей компании. Обалдевший Мэтт стоял на пороге, словно пустил там корни, и подумывал, не сошел ли он с ума, но тут один из старичков поднялся на ноги, и Мэтт узнал в нем своего победителя. -- Доброе утро, хозяин! -- приветливо сказал клуракан. -- Позволь представить тебе моих старых друзей. Я пригласил их, пользуясь своим новым правом принимать и угощать гостей. Надеюсь, ты помнишь наш вчерашний уговор и не возражаешь? -- Да... -- пролепетал Мэтт. -- То есть, нет... То есть, не возражаю... -- Вот и чудесно, хозяин, я знал, что ты человек, на слово которого можно положиться! Не желаешь ли присоединиться к нам? Мы будем очень рады! -- Я... Нет... Спасибо... -- Ну что же, если передумаешь -- всегда пожалуйста. С таким славным человеком, как ты, и клуракану выпить приятно! А если тебе что-нибудь здесь понадобится -- не стесняйся, заходи, ты нам не помешаешь! -- Да... я вот... пивка налить... Клуракан сделал вежливый приглашающий жест рукой, и Мэтт, опасливо поглядывая на теплую компанию, бочком пробрался к первой попавшейся бочке, нацедил пива и поспешил убраться восвояси. Едва он закрыл за собой дверь, как услышал, что клураканы вновь затянули песню, еще разухабистей прежней, время от времени прерывавшуюся звонким хохотом. Веселье продолжалось как ни в чем не бывало. Мэтт на полусогнутых ногах добрался до кухни, упал на стул и принялся жадно глотать пиво прямо из кувшина. Немного утолив жажду, он вытер пот со лба и жалобно проговорил: -- Господи!.. Ополовинив кувшин, он пробормотал: -- По крайней мере, теперь я уверен, что они мне не чудятся... Как он вчера сказал? Твоего погреба нам ненадолго хватит? Да... Отпив еще немного, он перевел дух и сказал, уже спокойней: -- Что же, проиграл -- плати! Никто еще не говорил про Мэтта, что он не держит слова! Когда же у кувшина показалось дно, Мэтт улыбнулся, ударил себя кулаком по колену и заявил: -- А этот клуракан славный парень! Веселый такой, и пить умеет. Да и другие, верно, не хуже. Одно слово -- настоящие ирландцы! И, примирившись с тем, что все равно нельзя было изменить, Мэтт принялся готовить себе завтрак. Из погреба до него порой долетали обрывки песен и тоненький клураканий хохот, и тогда лицо Мэтта омрачалось -- но вскоре прояснялось вновь. А один раз он даже поймал себя на том, что напевает вместе с клураканами славную песенку, любимую им больше других. С тех пор все так и шло. Что ни день -- у клураканов был праздник. Мэтт поначалу не принимал их приглашений вместе выпить и посидеть -- очень уж нелегко ему было видеть, как его выпивка исчезает в их бездонных глотках. Но потом он перестал об этом думать и целыми днями просиживал вместе с клураканами за столом-кадушкой, потягивая пивко, распевая песни и радуясь, что теперь он может пить в такой душевной компании. У Мэтта никогда не было друзей, разделявших его любовь к спиртному, и он быстро сдружился с клураканами, понимавшими его как никто другой. Клураканы тоже очень привязались к Мэтту. Так в веселых пирушках проходили день за днем и неделя за неделей. Как-то поздним утром Мэтт, едва продрав глаза, пошел в погреб проведать своих новых друзей. Вчерашняя попойка по размаху превосходила все предыдущие, и Мэтт, не выдержав, первым отправился спать, покинув веселье в самом разгаре. Мэтта теперь непросто было чем-то удивить, но, едва войдя в погреб, он охнул -- до того потрясающая картина предстала его взору. По всему погребу в самых невероятных местах и позах валялись мертвецки пьяные клураканы. Один лежал на кадушке, держа в объятьях пустую винную бутылку. Другой громогласно храпел, уткнувшись лицом прямо в пивную кружку. На полу, раскинув руки-ноги во все стороны, лежали еще трое. И наконец, старый з