Григорий Рейнгольд. Один день Григория Борисовича

     (рассказ-однодневка с элементами пародии)


     Иркутск, 2000

     <I>Предисловие автора</I>


     Дорогие читатели!


     Вы  держите в руках мою третью  книгу, "Один день Григория  Борисовича"
("ОДГБ").  Она,  в отличие  от  первых  двух,  представляет собой не сборник
коротких рассказов, а один большой рассказ. Над ним я начал работать,  когда
писал вторую  книгу  - "Школу  выживания"  ("ШВ"), куда он должен был войти.
Однако, само собой  получилось так, что  он "перерос"  ее и никак  в нее  не
вписался.  Он гораздо  больше всей "ШВ",  и, пожалуй, по объему это даже  не
рассказ, а повесть. Но по духу своему "ОДГБ" и "ШВ"  очень близки. Во многом
они  пересекаются. Многие герои  "ШВ",  как  и герой  рассказа "Теоретик" из
первой книжки, действуют и в "ОДГБ" под  старыми именами, и вообще эти книги
трудно  полностью  отделить друг от  друга...  Как мне теперь кажется,  "ШВ"
порой   не  достает  художественности,  некоторые  рассказы  из  нее  скорей
напоминают  газетные  статьи   или  заметки.  Этот  недостаток  я  попытался
преодолеть в "ОДГБ".
     Итак, перед вами  -  рассказ-однодневка, то  есть рассказ,  описывающий
один день главного героя от  начала до  конца. Основоположник этого  жанра -
А.И.  Солженицын  со  своим  рассказом  "Один  день  Ивана  Денисовича".  Я,
разумеется,  далек  от  мысли  поставить  себя  в  один  ряд  с   классиком,
произведения которого,  особенно вышеупомянутый рассказ, очень люблю. Просто
мне  понравился  этот  довольно редкий жанр. В  самом начале работы над этим
рассказом я  сделал  удивительное  открытие:  жизнь  современной  российской
<I>демократической</I>  школы,  как,  впрочем, и  советской, имеет  много общего  с
жизнью  ГУЛАГа! Многие мои знакомые учителя, хотя сначала и удивились  этому
сравнению,  но  потом  вынуждены  были  согласиться  со  мной.  Порой  я  не
удерживался от  пародирования "Ивана Денисовича", однако пародией  в  чистом
виде  этот  рассказ признать  нельзя.  Он повествует об  одном  дне простого
школьного учителя, человека со многими слабостями, присущими каждому из нас,
но, несмотря ни на что, остающегося человеком.
     Поскольку главного героя  зовут  также,  как  и  меня,  то  <I>особо  хочу
предостеречь от отождествления главного  героя с  автором,  и  его  родных с
родными автора,  т.е.  моими!!!</I>  Этот  мой  рассказ,  как и  все  остальные,
произведение  <I>художественное.</I> Те,  кто меня  знает, найдут  массу  отличий в
биографиях Григория  Борисовича-автора  и  Григория Борисовича-героя. У  нас
даже внешность разная.<I></I>  Образ главного  героя  -  собирательный,  разные его
черты взяты от разных  моих знакомых учителей и не только учителей, в чем-то
он, безусловно, сродни и мне...  Я долго думал, как  мне его назвать, притом
хотелось,  чтоб  имя-отчество  было  созвучно  Ивану  Денисовичу.  При  этом
совпадения с именами моих знакомых были полностью исключены.
     После долгих раздумий и колебаний, я решился пожертвовать своим именем.
     Теперь о  языке, на  котором написана  эта книга. Я  старался писать ее
литературным русским  языком. Однако, в книге  про  школу,  а  значит  и про
современную  молодежь,  мне  не   удалось  обойтись  без  молодежно-блатного
жаргона, на котором  говорят между  собой  многие  современные ученики.  Эти
слова выделены курсивом, в  конце книги приводится их перевод на  нормальный
русский язык.
     Не  удалось  мне обойтись и без  непечатной русской  брани, которая,  к
сожалению,  тоже является фактом нашей жизни и понятна всем без перевода. Я,
правда, слова эти заменил многоточиями,  но  все  равно  прошу  извинения  у
культурных читателей.
     Выражаю огромную благодарность  Жанне  Ивановне  Райгородской,  Алексею
Юрьевичу  Рогову,  Елене  Васильевне  Карелиной   за  неоценимую   помощь  в
подготовке рукописи. <B>
     <I></B>

     Григорий Рейнгольд

     "Служенье муз не терпит суеты..."
     (А.С. Пушкин)</I>

     <I>Григорий Борисович вместе со  всеми  своими  дочками, а всего их у него
было  четыре,  на  электричке возвращался домой из леса, куда они все вместе
ездили по грибы. Весело ехали, смеялись беззаботно,  приключения сегодняшние
вспоминали.  Счастливый день выдался, ничего не скажешь. Грибов три портфеля
полных  набрали.  Григорий Борисович сидит, грибы  проверяет, оценки ставит,
хорошо,  ручка с красной  пастой  при себе оказалась. Быстро  работа  идет И
вагон какой-то  особенно  хороший попался, необычный  такой.  Проводник  чай
принес, в электричках это редко бывает, руки предложил помыть, после  грибов
это кстати. У младших, близняшек, Даши и Насти, спрашивает:

     - Вы устали, наверное? На верхнюю полку ложитесь.

     Они туда полезли. Хороший, в общем,  вагон,  для  электрички,  какой-то
необычный, с комфортом, в купе светло, за окном огни мелькают...
     Вдруг, что это? Стекло разбилось отчего-то, кажется, камень прилетел...
Крик!  Он  понять пытается, девочки  его в порядке или  нет, но  темно вдруг
стало,  ничего  не  видно.  Он  пробует  крикнуть,  спросить,  но  ни  слова
произнести не  может и ощущает  свою полную беспомощность...  Голоса  его не
слышно, все погружается в темноту и тишину...
     Пи, пи, пи... Московское время час ночи.</I>

        x x x

     Григорий Борисович проснулся  от  того, что на кухне заговорило радио и
понял, что видел несуразный кошмарный сон. Такой сон забыть лучше...

     <I>6 часов.</I>
     Еще  минут двадцать можно полежать.  Он  предпочитал  просыпаться не по
будильнику,  а  по радио, заранее  с  вечера включая  его.  После того,  как
проснулся,  можно  еще  немного  полежать  в  постели, собраться  с мыслями.
Передавали  последние  известия,  из  кухни было плохо слышно,  но  Григорий
Борисович  сильно  и  не  прислушивался,  думая  о  своем.  <I>Бастуют  шахтеры
Приморья...</I> Он сразу вспомнил, как в сентябре прошлого года его школа решала
вопрос, бастовать  ли один день, поддерживая всероссийскую  стачку учителей,
или  ограничиться  собранием   и  пикетированием  губернской  администрации.
Поначалу  все были настроены решительно, но выступил директор, и сказал, что
в случае забастовки со школы будет снята тридцатипроцентная дифференциальная
надбавка  за целый  месяц,  притом снята  на  законных  основаниях.  Учителя
получат  в  среднем  процентов  на  пятнадцать-двадцать  меньше,  а  многие,
особенно  мужчины,  потеряют  гораздо   больше...<B></B>  И   не  решились  учителя
бастовать. "Теперь я смогу  объяснять  ученикам, кто  такой штрейкбрехер  на
своем примере", - сострил учитель истории и обществоведения Иван Евгеньевич,
один из немногих, кто стоял за стачку до конца. А чего ему не стоять,  он бы
лично немного потерял.  Ох уж эта "режиковская"  надбавка, названная так  по
имени  губернатора Прибайкальской губернии Георгия Режикова.  Сколько  из-за
нее  мороки!  От  всего  фонда  зарплаты  школы берется тридцать  процентов.
Впрочем, и это не так,  вовсе  не от  всего  фонда. На классное руководство,
допустим,  надбавка не  положена,  за заведование  кабинетом не положена...,
только за "часы", за уроки  то есть. Вся эта сумма делится администрацией по
своему усмотрению между всеми работниками, иногда, раз в квартал примерно, к
этому  дележу  допускается профком.  В первые два года  вообще  была  полная
неразбериха, но в последнее время удалось с помощью учителя информатики Ильи
Давыдовича,  который  сделал  специальную  компьютерную  программу,  навести
мало-мальский  порядок.  Часть  денег  распределяется "за  основную работу",
пропорционально нагрузке и окладу,  а часть  "за дополнительную",  за особые
заслуги... А и теперь не обходится без взаимных обид, не  всем понятна новая
система. В общем, надбавка эта, как  кость, брошенная на драку собакам, хотя
кому-то она и  помогает  выжить...  Но  постоянно  висит  угроза отмены этой
надбавки, говорят, что противоречат они федеральному законодательству, что и
так  нечем  платить зарплату. А ведь  с помощью  "режиковских"  оплачивается
всякая  дополнительная  работа,  например  ведение  кружков  или  какая-либо
физическая   работа.   Многие  учителя-мужчины  пострадали   бы  сильно   от
забастовки.  Сам  Григорий  Борисович  получал  из  этого  фонда  за ведение
математического кружка.  Он как представил себе,  что  получит тысяч  на сто
меньше,  как  пойдет после этого домой... А многие  учителя  ведут и платные
занятия,  они  ни  за  что  пострадают.  В общем,  сорвалась  забастовка.  А
пикетировать никто не поехал, где на это время взять...

     <I>6 часов 25 минут,</I>
     - передало радио. Пора подниматься, но Григорий Борисович еще  с вечера
чувствовал недомогание. "Наверное, это грипп", - подумал он. По городу гулял
грипп. Многие учителя и  ученики болели, классы на уроки приходили неполные,
многие на уроках кашляли, чихали и сморкались. Из-за болезни учителей  часто
срывались уроки, и по школе постоянно  слонялось без дела много  учеников...
Ощущая  головную  боль и ломоту во всем  теле,  Григорий  Борисович подумал:
"Может,  остаться  дома  и  вызвать  врача?"  Мысль  о  том,  что  можно  не
подниматься сейчас из теплой постели, а остаться  дома и отлежаться, в конце
концов,  отоспаться, на  некоторое время ослабила его волю. Проснулась жена.
Она сразу встает, не валяется в постели долго.
     - Гриша, ты что лежишь? Опоздаешь на работу, - сказала она.
     -  Танюша,  кажется,  я  приболел,  всего  ломит,  -  ответил  Григорий
Борисович.
     Супруга потрогала у него лоб и сказала:
     - Горячий. Надо измерить температуру, если что, то вызовем врача.
     Она встала, принесла градусник, подала его мужу.

     <I>6 часов 30 минут.</I>
     Встала и теща, было слышно, как она прошла из своей комнаты на  кухню и
начала греметь  кастрюлями и посудой, возвещая всему миру, что заступила  на
свой  пост. Лежа с  градусником в постели, Григорий Борисович слышал, как на
кухне разговаривают жена с тещей.
     - Зачем ты взяла градусник?
     - Кажется, заболел Гриша.
     - Этот бездельник? Другие мужчины  работают, заботятся о семье, а этому
дураку на все  наплевать! Дома  нечего есть, кончились деньги, а  он, видите
ли, заболе-ел, - в последнее слово она вложила всю ненависть, которую питала
к  зятю, сама  не  зная за  что. Сейчас ее звездный час, декабрь на дворе, а
октябрьской зарплаты еще не было!
     - Мама, он же не виноват, что зарплату задерживают всей школе, он разве
не работает?.. - попыталась вступиться за мужа дочь.
     - Больше  его защищай,  совсем  на голову сядет! -  уже кричала теща, -
нашел  себе  работенку,  учи-итель,  -  опять  в  одно  слово  слишком много
ненависти, кажется,  больше уже не осталось. Однако нет, осталось,  -  да  в
школе одни женщины  работают,  у них мужья  хорошо  зарабатывают.  За  такие
деньги  настоящий мужик работать не станет!  Только такой, как твой дурак...
Наплодил детей, только и умеет, а прокормить не может...
     В  общем, шел обычный утренний  разговор. Теща для  Григория Борисовича
была Божьим наказанием за какие-то грехи, а может и испытанием. После смерти
тестя  лет  десять  назад,  ее,  как  больного и старого  человека,  который
нуждается  в  постоянном уходе,  пришлось взять  в  свою семью. Вскоре после
этого никому в семье не стало жизни, ни Григорию Борисовичу, ни его жене, ни
их четверым дочерям. Бабушка постоянно чем-то или кем-то недовольна. В день,
когда  ей приносят  пенсию и два-три последующих дня,  если до  зарплаты еще
далеко, и  семья вынуждена жить  на ее  пенсионные деньги,  находиться  дома
невыносимо. Кстати, сегодня как раз такой день.  Пенсию, правда, в последнее
время тоже стали задерживать, однако вроде бы сегодня должны принести...
     А, впрочем, теща во многом права. Работа учительская  мужской,  то есть
трудной и серьезной, да и нужной не признается ни государством ни обществом.
Да если бы учителей по зарплате с сантехниками, с водителями троллейбусов, с
уборщицами  электричек  уравняли,  то они  раза в два-три больше бы получать
стали,  людьми бы себя  почувствовали. А так  считается, что работа легкая и
работают в школе одни дураки и лентяи...

     - Давай градусник, - жена вернулась с кухни и включила свет.
     Григорий Борисович достал его и  попытался посмотреть сам.  Однако  без
очков видно было плохо.
     - Давай,  -  поторопила  жена,  -  я  тоже  тороплюсь, -  посмотрев  на
термометр,  она  сказала,  - тридцать семь ровно. Что будем делать: вызывать
врача, или пойдешь на работу?
     Это еще вопрос, дадут  ли больничный с такой температурой. Да, впрочем,
и  болеть  нежелательно.   Не   болеющие  учителя   получают  дифнадбавку  и
дополнительные  дни  к  отпуску.  Достаточно  проболеть  один  день,  и  все
пропадет. Да он за последние годы ни  разу не был на больничном, хотя бывало
всякое. Как-нибудь <I>перемогусь!</I>
     Однако дело не только в материальном поощрении. Есть еще что-то, что не
позволяет  учителю так  просто расклеиться,  да и  дел на  сегодня  намечено
много, кроме восьми уроков (в девятых классах - контрольная работа), занятие
кружка, да и в  гости к Васе Сидорову  надо сходить, болеет  он или  гуляет?
Завуч  сказала, что если на него из  милиции опять бумага придет,  то  будет
серьезно  с Григорием Борисовичем  разбираться. Классный руководитель должен
вести воспитательную работу со всеми учениками, он за это деньги получает...
Городская   проверка   ожидается  сегодня   в  их  школе,   вчера  об   этом
предупредили... Впрочем, и остаться  больному с тещей совершенно невыносимо,
сегодня она получит пенсию, тут и со смертного одра встанешь!..
     Эти  мысли мгновенно  пронеслись  в  голове  учителя,  чувство  долга и
чувство  голода слились в одну мощную силу, которая подняла его с  постели и
он, надевая штаны от спортивного костюма, довольно бодрым голосом сказал:
     - Ничего, вроде полегчало, потихоньку пойду.

     <I>6 часов 40 минут,</I>
     передало  радио.  Надо поторапливаться. По много  лет  назад заведенной
привычке, Григорий  Борисович начал  было  делать утреннюю  зарядку. Бывает,
встанешь  утром  совершенно  разбитый,   в  плохом  настроении,  а  сделаешь
несколько упражнений, присядешь  раз двадцать, пробежишь на месте минут пять
(благо вес у Григория Борисовича небольшой, соседи не  ругаются),  и все как
рукой сняло! Эту привычку пытался он  привить и дочерям, однако, без особого
успеха.  Нет внутренней  потребности! Впрочем, девчонкам это не так важно, а
сыновей  Бог  не  дал...  Однако,  сделав  первое  упражнение,  почувствовал
Григорий  Борисович  такую  ломоту во  всем теле, что  от дальнейшей зарядки
отказался.
     Ванная  комната занята,  умывается старшая дочь Маша,  ученица девятого
класса,  той же школы, где  работает Григорий Борисович, ей  тоже  к первому
уроку. Ничего, всем надо, можно и подождать, пока убрать  постель с дивана и
сложить  его. Григорий  Борисович  с женой спали в зале, у дочерей была своя
комната, у тещи - своя.

     <I>6 часов 50 минут.</I>
     Кстати, надо с утра  проверить  и завести часы, часы для  учителя очень
важны.  Спешат всего на две минуты,  отметил Григорий Борисович, запомню, но
не буду пока подводить, школьные часы тоже, кажется, спешат. Из ванной вышла
Маша,  уже  почти взрослая  девушка  четырнадцати  лет в  домашнем халатике,
сказала:
     - Доброе утро, папа! Ты что, заболел? -  рукой отцовский лоб потрогала,
- да у тебя температура!
     - Привет,  Машенька.  Не  беспокойся,  все в порядке, почти  нормальная
температура,  - Григорий Борисович постарался придать своему голосу побольше
бодрости.
     - Знаю я твое "все в порядке", - проворчала дочка, однако она знала все
отцовские резоны,  и,  ничего больше не сказав по этому поводу,  ушла в свою
комнату одеваться.  Посмотрев ей  вслед,  отец подумал: "Когда только успела
вырасти,  уже  почти взрослая..." Дочерей  своих  он любил больше  всего  на
свете.
     Григорий  Борисович  умылся,  тщательно промыл и  вытер  очки. Глядя  в
зеркало на свое лицо,  подумал: "Вечером побреюсь, надо бы  сейчас,  да  уже
поздно".  Он  брился  раз  в  два-три дня,  с вечера,  причем в два дня было
слишком часто, борода  не успевала  толком вырасти, и он не столько  брился,
сколько резался, а три - маловато, на третий день рыжеватая, негустая щетина
на подбородке и щеках  была заметна. Несколько лет назад  Григорий Борисович
отпустил  усы, делавшие его облик более солидным, он хотел  отпустить еще  и
бороду, даже не бороду, а небольшую "интеллигентскую" бородку, которая очень
пошла бы ему, но она была бы у него слишком редкой и с ней бы он выглядел бы
смешно.  А  так с усами - неплохо. В общем, он смотрится ничего, густые, еще
почти не начавшие редеть и  седеть, русые волосы пострижены под ежик.  Когда
он  приходит  из  парикмахерской, жена ворчит:  "прическа как у  зэка".  Но,
во-первых,  это  сейчас  модно  ("крутая стрижка"), во-вторых, такой стрижки
надолго хватает, можно стричься всего раза четыре в год - все экономия, да и
ухода она  никакого  не требует.  Рост  у  него хороший - метр  восемьдесят,
правда,  для такого  роста  он  явно  худоват,  чтоб не  сказать  - тощ. Это
следствие  язвы желудка, которую он заработал за  пятнадцать отданных  школе
лет.  Для  своих тридцати  семи  он  сохранился  неплохо, морщин почти  нет,
однако, все, связанные с работой и жизнью невзгоды отразились на его лице и,
вообще,  во всем его облике: в первую очередь постоянная озабоченность из-за
нехватки денег, так мешающая  работе.  Да, пожалуй,  не совсем здоровый цвет
лица, тоже не от сладкой жизни...
     - Сколько можно  перед  зеркалом  красоваться? Иди есть, остывает все -
это теща, - весь бы день смотрелся в зеркало...

     <I>7 часов,</I>
     - говорит радио, опять известия, ну мы уже в курсе: забастовка шахтеров
Приморья... Мы в прошлом году тоже чуть было, не  стали бастовать, да  из-за
"режиковских"...  Тьфу, сколько можно! Лучше сосредоточиться на еде. Завтрак
сравнительно неплохой: пять отварных картофелин, горячих  еще,  подсолнечным
маслом политых, одно яйцо  вкрутую,  кусок хлеба с  маслом сливочным (откуда
такая роскошь перед пенсией?!), стакан чая с сахаром. Правда  и тут  теща на
высоте: вылила  ему  в кружку старую заварку  и  тут  же заварила новую. Вот
стоит рядом заварной чайник, на всю  кухню от него аромат, а у тебя в кружке
-  вчерашние остатки.  Ничего не поделаешь - надо  экономить.  Да и какой-то
холодноватый  чай  в кружке, хотя на  плите только  что  вскипевший  чайник.
Григорий Борисович очень тяготится тем, что еду ему готовит и подает на стол
теща,  гораздо лучше  и  быстрее он это мог бы  делать сам,  или  жена  (или
дочери), однако, поделать  с этим ничего не может. Что  поделаешь, раз такое
Божье наказание  - теща? В другой раз она еще  и специально попозже на  стол
подаст, помня о его больном желудке, авось  это  как-нибудь  скажется на его
работе.  Когда  у  него  все  хорошо  - для нее это хуже  горькой  редьки...
Впрочем, во время еды нельзя думать о неприятном, как нельзя и торопиться, а
то  еда впрок  не  пойдет.  Есть надо  вдумчиво, потихоньку, размеренно,  не
пытаясь во время еды решать какую-нибудь проблему. Надо каждый кусочек душой
принимать, Бога за него благодаря. Он картошку вилкой разминает, чтобы масло
в нее  впиталось, и только потом ест, так и вкуснее, и сытнее, да и масло не
пропадет. Тут же  рядом ест кот Марсик, тоже член семьи. Пару  лет назад его
взяли  совсем маленьким  котенком, а теперь  он  уже большой кот.  Тогда еще
"Китекет" рекламировали. "У котенка желудок не больше  наперстка..." Вот это
наперсток! Да из таких наперстков лошадей поят.  Аппетит у кота самый лучший
в семье (не  считая  Григория Борисовича),  сегодня, правда, завтрак кошачий
неважный,  теща ему сырое  яйцо разбила и  три  картошки дала. Яйцо он давно
съел,  от  картошки  обиженно  отказался,  сидит  еще  чего-нибудь ждет.  На
Григория  Борисовича смотрит и  жалобно мяучит. Ей  Богу,  совестно есть под
таким взглядом! Теща ему говорит сердито:
     - Все, Марсик! Поел, уходи.
     А он сидит и не  уходит. Рядом сидит Маша, да  не столько  ест, сколько
ковыряется вилкой в тарелке. С детства плохой аппетит, почти ничего не ест.
     - Маша, съешь  хоть что-нибудь, ведь тебе до часу учиться, не дотянешь,
с Марсика пример бери, -  сказал  отец, понимая, впрочем, бесполезность этих
слов.
     - Папа! Я уже взрослая, сама знаю, сколько есть, - отвечает Маша.
     А  это  что такое? Из крана горячего  вода капает, даже и  не  капает а
тоненькой  струйкой  льется. Она,  вообще-то уже  недели  две как льется, да
никак  не удается сантехника жэковского  вызвать.  Надо  к нему  домой  идти
вечером,   да   никак  не  выходит:  поздно  Григорий   Борисович  с  работы
возвращается,  а то и  забывает, может сегодня получится? Сейчас, пожалуй, и
жена об этом напомнит.
     На кухню зашла жена. Ей уже пора выходить из дому, до работы добираться
далеко. Она уже собрана, одета и успела позавтракать.

     -  Гриша,  сегодня очень  холодно,  тридцать  пять  градусов,  одевайся
теплее.
     И еще добавила:
     -  Дома ни  копейки, даже хлеб  не на  что купить. Принесут пенсию, или
нет,  еще  неизвестно. Может, вам сегодня зарплату дадут? Не прозевай, как в
прошлый раз...
     Что было,  то было. Последнюю зарплату Григорий Борисович действительно
прозевал.  Ее,  как  впрочем, и  всегда в последнее время (после  ограбления
нескольких  школ), дают  без предупреждения,  и поэтому ни накануне, ни даже
утром  никто ничего не знает.  Узнавать приходится  каждый  день, хотя это и
очень нервирует женщину-завхоза, которая выдает деньги. Попробуй, ответь ста
пятидесяти  человекам каждый день одно и то  же!  Поэтому узнавать ежедневно
вроде некультурно.  И,  бывает, что  привезли  в школу деньги,  уже дают,  а
многие не  в курсе.  Так и случилось прошлый раз: Григорий Борисович узнавал
накануне (разумеется, ответ был неопределенный),  а в тот день, когда давали
деньги, не узнавал.  И  вообще, он в тот день  сильно  заработался, решал со
своими лучшими учениками-кружковцами олимпиадные задачи, потом читали стихи,
такая у них сложилась традиция, хоть кружок и математический,  а каждый  раз
стихи  читают...  Тут  все позабудешь. А на  другой день Григорий  Борисович
узнал, что  вчера давали  зарплату.  Все бы  ничего,  да  вот беда:  денег с
первого  раза всем не хватило,  и некоторым (и ему тоже) пришлось ждать  еще
дней десять. Жена об  этом узнала от соседки-учительницы той же школы, и был
крупный разговор, с участием тещи, разумеется...
     - ... если вам сегодня не дадут зарплату, то надо хотя бы занять!
     - У кого мне занимать, Таня? - вопрос риторический,  - у нас все так же
живут...
     Подумал, мы  то еще неплохо,  месяц с  небольшим - задержка пустяковая,
как-никак  Прибайкальск -  губернский  центр.  В  дальних волостях  люди  по
полгода и больше без денег сидят, как живут - непонятно...
     - Но другие мужчины как-то выходят из положения, ведут платные  занятия
или находят себе дополнительную работу...  Посмотри  на  ребенка, она на эту
картошку уже смотреть не может,  детям  то мы  должны обеспечить  нормальное
питание! Кота уже нечем  кормить. Посмотри  на  соседей,  вон Петя  из сорок
третьей  квартиры совсем  запился,  а  дома всего  полно, жене  недавно шубу
купил, зубы золотые вставил...
     Это хорошо, что еще картошка есть в достатке, своя. Хоть покупать ее не
надо...
     -  Сама  виновата,  надо было  лучше  смотреть за кого  выходишь, будто
хороших парней не было,  -  теща не  может остаться  в  стороне,  -  великий
деятель,  работает  по  двенадцать  часов,  а получает миллион... Да мужчины
настоящие  в  школе  не работают,  настоящие  мужчины  на  настоящей  работе
вкалывают, меньше двух миллионов домой не приносят...
     Ну, положим, не миллион он домой  приносит, а  миллион двести тридцать,
работая на две с лишним ставки,  но  Григорий  Борисович  счел за  благо  не
отвечать, нельзя ругаться во время еды. А так, почти все, что  говорила жена
правда. И про Петю из сорок третьей квартиры тоже правда, хотя и не вся. Да,
подарил он жене новую  шубу, но  и на  прошлой неделе синяк ей  поставил под
глазом, когда она начала его попрекать (было слышно на весь дом) тем, что он
ходит по бабам. А что касается новых зубов, то  старые он в прошлом году сам
выбил по пьяному делу. И про учителей тоже  правда. Действительно, некоторые
мужчины-учителя  нашли  возможность  дополнительного  заработка:  кто  ведет
платные занятия (особенно учителя  английского языка или информатики, на это
сейчас  большой  спрос) или находят себе какую-либо  дополнительную  работу.
Некоторые, кроме того,  что  работают учителями,  устроены у себя же в школе
сторожами, рабочими или уборщицами. А  что, это гораздо выгоднее,  чем уроки
вести ("режиковские"  техперсонал получает  по  сто  процентов, а  учителя -
пятнадцать-двадцать). Правда,  задержки зарплаты - одни  для всех.  Впрочем,
мыть полы  учителю не с руки (хотя классному руководителю и приходится порой
делать  это  бесплатно за  нерадивых  учеников).  Да  и  устроиться  на  эту
дополнительную работу  учителю  почти  невозможно - слишком  много желающих.
Григорий  Борисович  в прошлом  году как-то попробовал поговорить  об этом с
завхозом, бесполезно.  Некоторые учителя прямо в  школе  пытаются торговать,
беря  где-то на реализацию товары.  Поначалу  некоторые  на  этом ухитрялись
неплохо зарабатывать, потом возникла большая конкуренция, зарабатывать стали
меньше,  да  и откуда у  полунищих учителей деньги на покупки? Пока Григорий
Борисович решился заняться торговлей, по примеру удачливых коллег, она сошла
на нет.  Может,  это  и  к  лучшему,  пусть каждый занимается  своим  делом.
Григорий  Борисович --  математик,  и не  из  последних. В  принципе мог  бы
заняться  и репетиторством,  да,  пожалуй,  и надо, наконец,  этим заняться.
Однако, у него и так в школе огромная  нагрузка, времени лишнего нет.  Кроме
того, где  заниматься?  Можно  было  бы  дома,  но дома  Григорий  Борисович
старается  поменьше   бывать  из-за   тещи.  Некоторые  учителя   ухитряются
заниматься репетиторством прямо в школе, но там порой и уроки негде вести...
Но  ничего,  он  что-нибудь  обязательно  придумает, найдет выход.  Григорий
Борисович  представил себе, как, заработав большие деньги на  репетиторстве,
он  купил всей  семье  хорошие  подарки, колбасы  (почему-то  колбаса на  ум
пришла), торт, коробку конфет, бутылку шампанского, цветы  и пришел пораньше
домой...
     -  ... ты слышишь, - голос жены, -  раздобудь хотя бы немного  денег! Я
уже занимала, теперь твоя  очередь. Вдруг сегодня пенсии не будет. Да что-то
и  с  краном  надо делать,  ты  ждешь  пока кипяток  прорвет? Найди  вечером
сантехника,  договорись с ним -- это мужское дело. И  проконтролируй,  чтобы
тебе "режиковские" как надо проставили, к завучу подойди...
     И  жена ушла на работу. Найти-то  сантехника  сегодня можно,  но ему же
сразу  заплатить надо, откуда  деньги взять?.. А что касается "режиковских",
то кому  следует  про  них  и так  знают,  чего  постоянно начальству  глаза
мозолить?
     Картошку  всю  доел,  куском  хлеба тарелку вымазал дочиста.  Ну вот, с
завтраком и покончено.  Хорошо... Хорошо да мало. Тарелка блестит  абсолютно
чистая. Жена  как-то  сравнила его с котом из  рекламы,  который "чисто моет
посуду". Сказав теще "спасибо" (она не  обратила на  это внимания), Григорий
Борисович встал из-за стола и помыл за собой посуду.
     -  Постыдился бы при  взрослой дочери в таком виде за стол  садиться! -
теща  намекает  на  то, что  он  без  рубашки,  в  одной  майке, из  которой
выглядывает слегка волосатая, довольно тощая мужская грудь.
     Это  лучше  пропустить  мимо ушей.  Года три  назад  Григорий Борисович
как-то не выдержал и послал ее по  матери (дочек рядом не было)  и  получил,
соответственно, в  ответ,  после чего  у  него  чуть не  случился  сердечный
приступ. Главное не связываться, если не связываться, то жить можно!

     <I>7 часов 15 минут.</I>
     Григорий Борисович одевается  по-рабочему: в  первую очередь  -  теплое
белье,  в  школе   очень  холодно,  в  лучшем  случае  градусов  пятнадцать.
Сравнительно новые, сшитые года два  назад брюки,  на которые жена в  случае
надобности,  раз  в  полгода  примерно,  ставит  почти  незаметные  заплаты.
Материал хороший: погладил, и недели две стрелки держатся. Светлая  рубашка,
тоже почти новая, не больше трех лет, только воротник чуть потрепанный, надо
будет при  возможности  эту  рубашку заменить. Галстук,  без него несолидно.
Светлый  пуловер,   связанный  женой,  она  рукодельница,  удобный  очень  и
солидный, с карманами. Лучше, конечно, пиджак, но во-первых,  пиджаки быстро
занашиваются, ведь  работать приходится с мелом и тряпкой, а стирать пиджак,
в  отличие  от  пуловера,  нельзя, во-вторых,  в пиджаке работать  не  очень
удобно. Чуть не забыл, чистый носовой платок, сегодня он может пригодиться.

     <I>7 часов 20 минут.</I>
     Тетради, сегодня необходимые, в портфель. Этот портфель служит Григорию
Борисовичу уже шестнадцатый год, с тех пор, как он пошел  работать  в школу.
Большой и вместительный, несколько отделений, очень крепкий,  нигде  еще  не
порвался,  лишь  обтрепался  местами. Жена давно  порывается его выбросить и
купить новый (с каких шишей?), но Григорий Борисович не дает. К старым вещам
он  очень  привязан,  как  к старым  друзьям.  "Я тоже  уже  потрепанный,  -
отшучивается  он, -  ты  же  не хочешь  поменять  мужа!" Жена только  качает
головой в ответ, а  по глазам видно: не хочет. Чуть  не  забыл, надо взять с
собой  что-нибудь  перекусить,  Григорий Борисович  уходит  на  целый  день.
Во-первых,  одних уроков  сегодня восемь,  притом  в  двух сменах с  окнами;
во-вторых, вечером,  после уроков  второй смены занятие  кружка;  в-третьих,
после работы нужно зайти  к Васе Сидорову. По давно заведенному порядку, он,
уходя  в  школу,  берет с собой еду.  Как  правило,  это картошка  или  каша
(гречневая или  пшенная), или вермишель  с котлетой, сосиской  или яйцом  (а
перед  получкой порой  и  пустая  или  с  куском сала) в  литровой  банке  и
кусок-другой  хлеба  или  пирожок, когда жена  постряпает. В банке же обычно
брал он с собой и сладкий чай... Можно, конечно (хотя  и не всегда - порой с
одиннадцати до трех сплошные уроки),  было бы  в  окно между уроками сходить
домой пообедать,  благо школа  рядом с  домом, но  зачем тещу  видеть лишний
раз?.. Обычно она  выставляет ему еду на полку в прихожую, иногда "забывает"
и ее нужно об этом просить. Но просить унизительно, Григорий Борисович лучше
до  вечера потерпит,  раз  в месяц-два это и  случается,  главное,  чтоб  не
слишком часто, иначе ноги протянешь... Можно было бы жену попросить,  но она
уже ушла на работу, ей добираться далеко. Жена, работает бухгалтером в одном
губернском департаменте, это  в центре Прибайкальска,  получает раза  в  два
больше мужа. Государственные служащие  - не чета бюджетникам.  Ей  на работу
далеко добираться. Встает  она обычно позже мужа, а уходит раньше,  не может
понять, чего  он так долго возится, а Григорий Борисович, уходя на работу не
может  торопиться, собираясь, он должен на  нее  настроиться, вспомнить все,
что  нужно  сегодня  сделать...  Да  и  больной  желудок  со  счетов  нельзя
сбрасывать, может неожиданно  прихватить, так что минут пятнадцать  в запасе
обязательно надо иметь, ну хотя бы пять...

     <I>7 часов 27 минут.</I>
     Так, что  еще не сделано? Все ли взято, не дай Бог чего-нибудь упустить
или забыть, ведь длинный рабочий день впереди... С мыслями собраться...

     <I>7 часов 33 минуты.</I>
     Еды все нет. Теща на кухне гремит посудой (непонятно, чем греметь, ведь
вся посуда  - чистая, каждый, выходящий из-за стола моет за собой) и  громко
ругается,  чтобы было слышно во всей квартире. Она видит  зятя, но "занята".
Она  ждет,  что  он  попросит  еду,  и  тогда  можно  еще кое-что  добавить.
Потолкавшись еще минуты три, Григорий Борисович решил плюнуть на все и пойти
на работу без обеда.  Денег  на  столовую  у  него,  конечно, не было, да  и
готовят  в  школьной столовой  неважно, впрочем,  он уже и не помнит,  когда
последний раз там был. Ничего, до вечера он как-нибудь продержится, бывало и
хуже, позавтракал то он неплохо! Григорий  Борисович надел  на себя видавший
виды пуховик, довольно приличную (пять лет)  шапку, совершенно  новые (всего
второй год!)  импортные зимние сапоги и  такие же меховые  перчатки, подумав
при этом "Не так уж и бедно мы живем!"

     <I>7 часов 36 минут.</I>
     -  Маша, поторапливайся  и  одевайся  теплее, - сказал  он  больше  для
порядка старшей дочери, зная, что она никогда не опаздывает, просто ученикам
не надо приходить так  рано,  как учителям, - да и Ане с Дашей и Настей пора
вставать.
     -  Я выйду  минут через  десять,  - ответила Маша,  - Аня, Даша,  Настя
вставайте!
     Взяв  портфель,  Григорий  Борисович  вышел  из своей квартиры  и  стал
спускаться по  лестнице с пятого этажа. Была середина декабря, на  улице еще
темно, спальный  микрорайон освещен редкими фонарями.  Идти надо  осторожно,
попадаются скользкие места и кучи дерьма собачьего. Очень  холодно, мороз за
тридцать  градусов (впрочем, для Сибири  это  обычное  дело).  Ничего, школа
почти  рядом  с домом,  однако, пока дойдешь,  лицо замерзнет. Лицо  мерзнет
больше  всего, особенно после бритья.  Порой встречаются коллеги,  идущие на
работу, ученики, они здороваются  с Григорием Борисовичем, и он отвечает им,
стараясь  при этом не  отвлекаться от  своих мыслей. Дорога  в школу - очень
важна, как и еда. За эти пять-семь  минут нужно полностью сосредоточиться на
работе,  вспомнить  все,  что   собираешься  сегодня  сделать,  настроиться.
Торопиться  никак  нельзя,  когда  боишься  опоздать  и бежишь,  обязательно
что-нибудь  забудешь,  придешь в  школу  не  с тем  настроем.  Поэтому  надо
выходить из дому с хорошим  запасом, идти не торопясь, погружаясь постепенно
в свои думы. Казалось бы, всего пять, ну семь минут, ведь живешь почти рядом
с работой, что можно  за это  время?  Но прийти в  школу  надо совсем другим
человеком, совсем  не таким, каким  вышел из  дома.  Дома Григорий Борисович
кто? Маленький человек, которого все считают недотепой и неудачником (какова
зарплата, таков и авторитет). А раз домашние, значит  и соседи. Хорошо, еще,
что никто из многочисленных соседских ребятишек, у него не учится... В школе
такому делать нечего. Пока  идешь  на работу, надо полностью  преобразиться,
как артисту перед спектаклем, иначе  ничего не получится, лошадь, говорят, и
та чувствует неуверенного седока. Вышел из дому один Григорий Борисович, а в
школу  пришел  совсем  другой  Григорий Борисович. Раньше,  бывало, домашняя
ругань сильно  выбивала его  из колеи, бывало и уроки  из-за нее  срывались.
Учителю  урок провести,  как  хирургу  операцию.  А вы бы хотели,  чтоб  вас
оперировал хирург, с которым жена  или  теща перед операцией провели крупный
разговор? Но человек  ко всему привыкает, ко всему приспосабливается. Теперь
никакие домашние  дела  не  мешают работе, бывает и  наоборот, теща  с  утра
поскандалит, а ему какая-нибудь мысль интересная в голову придет, творческий
подъем начнется...  Первые  четыре урока  в девятых  классах. Да, классы эти
самые трудные...  Для многих, пожалуй, для большинства девятиклассников этот
школьный  год  - последний. Кто перейдет  из своей обычной школы в лицей или
гимназию, кто  поступит в техникум  или колледж, кто в  ПТУ. Много  и таких,
кому учеба  уже давно впрок не идет, кто мечтает поскорей окончить девятый и
навсегда  распрощаться  с нелюбимой, увы, школой и  всякой учебой.  Это  при
старом режиме  заставляли всех учиться, а сейчас - свобода: хочешь  - учись,
хочешь - работай, хочешь - бей балду, хочешь - воруй или грабь, в общем, сам
выбирай себе путь в жизни, государство за тебя это  не сделает...  Сегодня в
девятых  - контрольная работа,  можно будет в это время допроверить тетради,
вчера вечером все  не  успел, неважно себя  чувствовал.  Вообще,  в  старших
классах часто тетради  можно  не  проверять,  да  завуч  сказала к  проверке
городской все сделать,  тетради  смотреть будут,  за  них учителям  отдельно
доплачивают, так смотреть будут, кому  надо  платить, кому нет. Потом четыре
свободных урока, домой он в  это время, в отличие от большинства коллег,  не
ходит, надо опять проверять  тетради, писать планы, хорошо, если учительская
будет свободна. Если в кабинете информатики окажется компьютер свободный, то
может  удастся,  наконец,   закончить  статью  в   журнал...   По  классному
руководству  кое-какие  дела надо сделать  в  это "окно". Перекусить...  Тут
Григорий  Борисович вспомнил, что  сегодня  он без  обеда и  слегка приуныл.
Впрочем, сейчас не до ерунды, надо думать о только работе. Потом два урока в
шестых  классах,  действия с  дробями...  Потом  опять один  урок  свободный
(найдется работа и на это время),  потом два  урока в десятых, вот  говорят:
неудачник,  недотепа, а ведь кому  попало старшие классы не  доверят.  Потом
полтора урока  свободных, а потом, в семь вечера самое главное - кружок. При
воспоминании о  нем настроение у Григория Борисовича резко поднялось. Кружок
этот -  главное достижение Григория Борисовича за время работы в школе (хотя
мало  кто  это  понимает),   главный   смысл  его  работы...  Петя  Борисов,
десятиклассник,  будет  делать  интересный доклад по  системам счисления,  к
которому готовился с сентября. А вот после придется выполнить обязанность не
очень  приятную, Васю  Сидорова  навестить.  Девятиклассник  Вася -  беда  и
педагогическая  неудача  Григория Борисовича.  Впрочем,  что  может  сделать
учитель, если дома созданы все условия  для морального разложения ребенка...
Единственно правильным решением было бы забрать  его из  семьи  (если ее так
можно назвать) еще много лет назад,  однако, положа руку на сердце,  хороших
детдомов в реальной  жизни  что-то не видно, да и формальных  оснований нет.
Надо  было бы вчера  сходить, да сил не было, а  сегодня кровь из носу... За
этими мыслями Григорий Борисович дошел до школы. Посмотрел на часы:

     <I>7 часов 43 минуты.</I>
     Учеников еще в  школу не запускают, рано,  однако их столпилось у входа
уже человек пятьдесят. В основном малыши, эти приходят даже  раньше учителей
и ждут у входа. Жалко их, особенно в мороз, как сегодня, а запустить  раньше
учителей  нельзя, иначе  порядку в  школе  не будет. Сколько  ни  говорят им
приходить  не  раньше семи  сорока  пяти,  бесполезно.  А старшие подходят в
последний момент, свое время берегут.
     -  Ребята, пропустите, - Григорий Борисович протискивается через толпу,
стучит в стеклянную  дверь. Дежурный, видя, что это  учитель пропускает его.
По давней привычке Григорий Борисович  посмотрел на школьные часы, висящие в
фойе, и обрадовался, что  не подвел утром свои, и школьные и его часы спешат
на  две минуты. Григорий  Борисович  (опять  же  по старой,  еще  с  детства
привычке),  войдя  в  школу,  снял шапку. Сейчас уже  мало кто сохранил  эту
старорежимную привычку. Что говорить об учениках, если, как правило, их отцы
не делают этого, да и многие мужчины-учителя, но Григорий Борисович иначе не
может.  Мария Николаевна, завуч  первой  смены стоит,  как  всегда, встречая
учителей.
     - Здравствуйте, Мария Николаевна, - говорит Григорий Борисович.
     - Здравствуйте, Григорий Борисович, - отвечает она, - поторапливайтесь,
через две минуты запустят учеников, учителя должны уже быть в кабинетах.
     Да,  сегодня он немного припозднился,  десять  минут мерил температуру,
обычно  он  приходит  раньше.  Ничего,  еще  успею. Плохо только, что очки с
мороза запотели, почти ничего не видно,  но ничего, сейчас отойдут.  Взять у
вахтера  ключ; посмотреть, нет  ли изменений  в  расписании на первую  смену
(изменения есть, но его не касаются); подняться на третий этаж, вообще-то он
второй,  если смотреть  от  главного входа  в школу,  а с  другой стороны --
третий. Поднимаясь по лестнице, опять почувствовал ломоту и  недомогание, но
думы  о  предстоящей работе отодвинули  это куда-то далеко. Открыть кабинет;
пуховик и  шапку на вешалку  в шкаф, переобуться,  в школе провести придется
часов  двенадцать,  в сапогах ноги вспотеют;  достать из портфеля  тетрадь с
планами... В классе, мягко говоря, прохладно, градусов едва ли пятнадцать. В
коридоре  послышался топот  и детские  голоса: учеников в  школу  запустили.
Григорий Борисович подумал: уже

     <I>7 часов 45 минут.</I>
     Посмотрел на часы: так и есть. Слышны голоса малышей (начальная школа и
пятые-шестые  классы). Старшие начинают подтягиваться минут за пять-шесть до
начала  урока,  каждый  раз  кто-то  опаздывает.   Вот  и  теперь  никто  из
девятиклассников не  торопится на  математику, а будет  контрольная.  Им  бы
наоборот,  прийти  пораньше,  зайти  на  перемене,  подготовиться,  выгадать
несколько минут для работы, ан нет. Но, думая об этом, Григорий Борисович не
сидит за своим  учительским  столом,  а  пишет текст контрольной  работы  на
доске. Писать на  доске он не любит: от мела (а мел в  последние годы просто
отвратительный) много грязи, а воды в кабинете нет,  руки от  мела постоянно
грязные, что неизбежно сказывается  и  на одежде. Да  и  почерк  у  Григория
Борисовича не  из лучших. Он пишет не торопясь, обернув кусок мела в бумагу,
чтоб не сильно пачкаться, стараясь сильно не давить, не сломать мел. Но вот,
наконец,  все   задания  написаны,  вроде   получилось  нормально.  Григорий
Борисович еще раз критически посмотрел на свою работу и взглянул на часы:

     <I>7 часов 55 минут.</I>
     Дверь открылась, вошла Маша.
     - У тебя же сейчас не математика, - сказал отец.
     -  Папа, я тебе еду принесла,  ведь тебе работать до  позднего  вечера,
почему ты сам не взял?
     Впрочем,  им  обоим и так все  ясно без слов,  обсуждать  нечего.  Маша
аккуратно поставила полиэтиленовый пакет с двумя банками (в одной картошка с
яйцом,  в другой  чай),  ложкой  и тремя  бутербродами с сыром  в  отцовский
портфель и пошла на свой урок, времени уже много:

     <I>7 часов 57 минут.</I>
     Ура, обед это сила, теперь живем! Да, кстати, высморкаться не помешает,
из-за гриппа, видно,  в  носу  уже полно.  Пока  учеников  нет...Да,  что-то
девятого  "Г" нет, а  вот и они. Ввалился сразу почти  весь класс, как это у
них получается? Шумно, вразнобой здороваются с Григорием Борисовичем, журнал
своего класса на учительский  стол положили, рассаживаются, открывают сумки,
достают  тетради и прочие  принадлежности. Рядом  с  тетрадями  и учебниками
пристраивают  шапки, а  кто и шарфы.  Для учебных принадлежностей места мало
остается. Вот еще беда:  шапки и шарфы приходится носить с собой, в гардероб
их не принимают, т.к. шапки у всех  дорогие (говорят, что живем бедно!),  их
могут украсть, хотя гардероб  закрывается  на замок  и имеется гардеробщица.
Когда Григорий Борисович в школе учился никаких гардеробщиц в школе не было,
а шапки в раздевалке оставляли, с собой не  носили, и никто их не крал. Да и
шапки были в основном  цигейковые, простые, такие  и теперь  не  воруют... У
многих шарфы на шее.
     - Ребята, снимите шарфы, - говорит Григорий  Борисович, - некрасиво, да
и мешают.
     - У вас в кабинете холодно, - отвечают. Тем не менее, кое-кто снял.
     В  кабинете действительно  почти холодно,  хотя  у Григория  Борисовича
кабинет один из  самых теплых. Из-за  этого постоянно висит угроза, что этот
кабинет у Григория Борисовича отберут и отдадут кому-нибудь боле пробивному,
умеющему поставить  себя, а самого его  переселят в другой, холодный. Завучи
уже  несколько раз намекали,  да повода найти не могут. Вот  и сегодня,  шел
Григорий Борисович  на работу и думал: "А вдруг придется работать в холодном
кабинете?"  Впрочем, за кабинет свой он стоит горой, сколько  времени и сил,
своих,  учеников  и  их родителей  (и  их денег!),  приложено  к тому, чтобы
привести его в мало-мальски приличный вид. И батареи поставлены такие, каких
уже давно не ставят в новых школах (а их школе всего пять лет). Спасибо отцу
Гали  Васильевой, как хорошо,  что  среди родителей  есть  сантехник... Нет,
кабинет свой Григорий Борисович не отдаст!..
     - Григорий Борисович, сейчас контрольная будет?
     - Да, текст на доске.
     Некоторые читают условия заданий, обсуждают между собой:

     - <I>Стремная</I> работа, <I>пацаны!</I>

     - <I>Ништяк,</I> справимся, я <I>врубился</I> уже, <I>в натуре!</I>
     - Да примеры то легкие, я <I>тащусь...</I>

     - <I>Гонишь!</I> Ты прошлую контрольную <I>закосячил</I>,  ты только говоришь, что по
математике <I>шаришь</I>. Третий как будешь решать? <I>Обломишься...</I>
     - Да ты, вообще, <I>тормоз!</I>
     Григорий  Борисович  в  общем-то  этот  жаргон  понимает, даже  немного
объясниться на нем может, недаром пятнадцать лет в школе отработал, а  душой
принять его  не может. Зачем новые слова придумывать,  их  в русском языке и
так достаточно,  почитайте  Пушкина, Толстого...  От  этих  мыслей  Григория
Борисовича отвлек звонок. Значит,

     <I>8 часов ровно.</I>
     Он поднялся  из-за  стола,  и  с  полминуты  молча дожидался,  пока все
утихнут и тоже встанут.
     -  Еще  раз  здравствуйте,  ребята, -  говорит  Григорий  Борисович,  -
садитесь.  Сегодня нам  предстоит  написать контрольную работу по пройденной
теме  "Арифметическая и  геометрическая прогрессии". Учебники уберите, да  и
тетради тоже. Я раздам вам тетради для контрольных работ.
     Пока они убирают все лишнее, надо раздать эти тетради, они наготове.
     -  Не забудьте написать  сегодняшнее число. На доске  написаны  условия
заданий, не спутайте варианты. Все готовы? За работу.
     Учащиеся  работают, переписывают задания и начинают решать: кто надолго
задумывается, кто быстро строчит, кто ждет, когда учитель отвлечется и можно
будет либо воспользоваться шпаргалкой, либо списать (хотя списывать еще не у
кого, никто еще не решил). Григорий  Борисович открывает журнал и  заполняет
его,  это  очень   важное  дело,  начальство  за  журнал  в  первую  очередь
спрашивает.  Он,  стараясь выводить каждую букву,  пишет  сегодняшнюю  тему,
число. Надо отметить отсутствующих. Или  пока не  делать этого, вдруг кто-то
опоздает? В классе не хватает  шести человек. Ну Афанасьева Света болеет уже
вторую неделю, Васильев Миша тоже (грипп).  Еще три  человека. А вот с Женей
Поповым что?  Большой разгильдяй, любит поспать утром, опаздывает постоянно,
хотя и живет совсем рядом со школой. Этот пожалуй придет. Григорий Борисович
посмотрел на часы:

     <I>8 часов 7 минут.</I>
     Однако, для  опоздания  многовато.  Как  только  он  об  этом  подумал,
раздался  стук в дверь.  Не  успел учитель  сказать:  "Войдите",  как  дверь
открылась и на пороге показался Женя. Он тяжело дышит, видно бежал.
     - Григорий  Борисович, можно  войти?  -  говорит  он,  и  только теперь
вспоминает о шапке,  которая  у  него на  голове. Свободной рукой  он  шапку
наконец  снимает  и  ждет  учительского выговора и за опоздание, и за  шапку
(опять эти  шапки). Григорий  Борисович  и хотел было сделать выговор, и рот
уже  открыл, а потом передумал, бесполезно, только время зря тратить и класс
отвлекать. Тяжело вздохнув, он говорит:
     - Проходи быстрей, готовься и начинай решать контрольную.
     Проходя к своему месту и взглянув на задания, написанные на доске, Женя
не удерживается от замечания:
     - Эту что ли? Эту я быстро!
     Класс и так отвлекся из-за Жениного опоздания, а тут опять  все подняли
головы  и с  интересом ждут, что скажет учитель.  Но  тот "не  слышит" этого
замечания, и все продолжают работу.

     <I>8 часов 10 минут</I>
     Ученики молча работают (или делают вид), и Григорий Борисович работает:
проверяет тетради девятиклассников, которые вчера вечером не успел. Осталось
около  шестидесяти. Проверка тетрадей вроде  и за работу почти не  считается
(судя  по  оплате), а времени  на  нее уходит  порой побольше,  чем на урок.
Контрольную проверить, допустим, дольше, чем ее провести. Почерка у нынешних
учеников почти  у всех неважные, порой понять трудно, что они написали. Да и
носить с собой тетради домой  каждый день - морока,  особенно женщинам. Одна
учительница,  Марья  Ивановна,  рассказывала: возвращается  она каждый  день
поздно, полную  сумку тетрадей несет, а соседки сидят у подъезда на лавочке,
новости  обсуждают.  Одна как-то  говорит (думала,  что  Марья  Ивановна  не
слышит): "Вот говорят: <I>бедные учителя</I>.  Платят  им, видите ли, мало! А домой
каждый день полные сумки тащут. Накупила всего..."
     -  Григорий  Борисович, во  втором задании  какая буква:  а  или  дэ? -
спрашивает кто-то из класса. Он отвечает и думает: "Многие решают уже второе
задание."
     Посмотрел на часы:

     <I>8 часов 17 минут.</I>
     Встает и проходит, не торопясь,  между рядами. Надо посмотреть,  как  у
кого  идут дела,  и вообще, кто  чем  занимается. Когда учитель встал,  было
слышно, как кое-кто прячет шпаргалки. Обычное дело, без этого контрольные не
обходятся,  впрочем,  списать тоже  надо  уметь...  Большинство  заканчивает
первое  задание, многие  уже  делают второе (Женя-разгильдяй  хоть  и пришел
последним, а тоже второе заканчивает)... Когда Григорий Борисович подходит к
Андрею Иванову, тот поспешно  перелистывает тетрадь  и глубоко задумывается.
Понятно, ничего не делает, собирается в конце урока у кого-нибудь списать. И
не один он такой в классе, человек пять наберется точно. Что делать, не всем
математика дается, да и не всем она  нужна! Тот же Иванов парнишка неплохой,
руки и него золотые. Почти всем ребятам,  имеющим мотоциклы,  не говоря уж о
велосипедах,  ремонтирует   он  их   машины,   мечтает  стать  шофером   или
автослесарем. Той математики, что он уже  знает ему за глаза хватит.  Ему бы
сейчас не  сидеть в классе, ерундой заниматься,  а  у  верстака или станка в
школьной  мастерской  постоять.  А то,  что  он  один  из  главных  школьных
хулиганов,  то в этом не  только его вина. С  Григорием Борисовичем  у  него
отношения  хорошие,  хотя тот и ставит ему регулярно двойки. Дотянуть бы ему
до ПТУ, даже не до ПТУ, а до армии, пока дружки не дотянули его до тюрьмы. А
так парень  неплохой,  недавно сломался у младших дочек  Григория Борисовича
велосипед (сам он  в этом мало смыслит), Иванов сделал... Прошел весь класс,
отметил про себя, какие ошибки чаще всего встречаются, на часы посмотрел:

     <I>8 часов 20 минут.</I>
     - Осталось  двадцать  минут,  - говорит  он,  -  Обращайте внимание  на
арифметические ошибки.
     Опять  сел  проверять  тетради.  Однако,  уже надо  быть начеку, сейчас
начнется  списывание. Можно,  конечно, стоять  и ходить, как полицейскому, и
полностью  исключить возможность  этого, однако  редко, кто из  учителей так
делает.  Во-первых, надо,  все-таки, тетради  девятиклассников  допроверить;
во-вторых, для некоторых учеников списывание, как ни печально,  единственный
выход. Сейчас, конечно, в школе туфты меньше, чем лет десять-двадцать назад,
но все-таки есть.  Григорий Борисович  тетради проверяет,  а сам за  классом
следит и  замечания порой делает. Иванова, допустим, надо  пожалеть (давно у
него  троек  не  было,  одни  двойки),  а  Петров пусть сам работает, он при
старании   может   и  четверку   получить...   В  класс   постучали.   Зашел
дежурный-семиклассник и сказал:
     - Григорий Борисович, вас завуч просит на перемене зайти.
     Григорий Борисович не любит ходить к начальству, и, вообще, лишний  раз
попадаться ему на  глаза, только когда вызывают. А вызывают, как правило для
того,  чтобы выговорить за какой-либо недочет  в  работе, порой  и мнимый. С
начальством  у него вообще  отношения трудно складываются. С  одной стороны,
оно  его  ценит как безотказного  и хорошего  работника, который никогда  не
берет  больничный,  хорошо  учит  детей  (недавно  его ученики  на  районной
олимпиаде неплохо выступили, призовые места заняли) и которого дети любят. С
другой  стороны, как можно относиться  к такому  недотепе, как  он.  Все его
неурядицы, семейные, бытовые, материальные,  у него на лице написаны, как он
ни пытается их  скрыть. А у начальства положение очень  сложное, все давят и
сверху, и снизу,  и сбоку, все чего-то требуют, из горла рвут. А всех всегда
удовлетворить  невозможно,  только   самых  горластых  да  близких.  Поэтому
Григорий Борисович  для начальства клад, такой из  горла не рвет, не  умеет.
Если кому-то  чего-то  недодать  надо  (а  надо  постоянно,  так  как  школе
недодают),  или  если  что-то  на  общественных  началах  сделать  надо,  то
подходящий  человек  под  рукой.  Если  ты, дружок,  себя  в  семье не  смог
поставить,  то  чего же  ты  от  нас  на  работе  хочешь?  Работай,  и  будь
благодарен, что работать дают (действительно, не мешают). И не проси ничего.
Начальству видней, кого поощрять, кому  и  за что из диффонда доплачивать, а
если когда он и чего попросит, так построже посмотреть на него, с него этого
хватит. Работай, дружок, лучше, старайся,  а то  смотри, начнем проверять...
Впрочем,  и  он  не  без греха:  почерк  плохой,  значит  журналы  заполняет
некрасиво;  на  уроках  позволяет  себе  много  отсебятины,  отступлений  от
программы,  а  порой и просто лирических отступлений; поурочные  планы имеет
вроде всегда, а если в них вчитаться...  (впрочем, это отдельный  разговор);
ученик его  класса Сидоров два раза в милицию  попадал... Наверно, опять про
Сидорова  разговор  будет,  жаль  не  зашел  к  нему  вчера,  надо  было, да
приболел... И Григорий Борисович опять почувствовал утреннее недомогание. Он
подумал, что было  бы здорово денек-другой отлежаться.  Лежать целый  день и
спать, и видеть хорошие сны.  Забыть про все  невзгоды  хотя бы на день... А
потом опять лет пять  работать и не  болеть.  Но он знает, что на больничный
ему  нельзя, да и  толку с больничного...  Останешься, так  теща обязательно
работу найдет, ковры выбить или картошку перебрать, она вычитала где-то, что
труд - лучшее лекарство  от всех болезней... Да, кстати,  один вопрос надо у
завуча выяснить:  Вася Власов, ученик десятого "А" в школу  ходить не может,
болеет сильно и находится на домашнем обучении.  Учителя к нему домой ходят.
Григорий Борисович  тоже. С этим  учеником заниматься -- одно  удовольствие,
способный  очень  и работает  много,  у него в жизни,  пожалуй,  кроме учебы
ничего  нет. Другие ребята много времени  на улице проводят, а  ему выйти из
дома  -- целое событие.  Григорий Борисович  любит к  Васе ходить.  Так вот,
непонятно, доплачивают ему за  эти занятия как положено или нет. Не может он
никак толку добиться, и сумма то пустяковая - тысяч тридцать в месяц, но для
Григория Борисовича  и это деньги. Выяснить надо, кажется не доплачивают ему
за   домашнее   обучение.   Опять  задумался,   что   такое?   Сейчас   надо
сосредоточиться на классе и проверять тетради. Кстати, сколько времени?

     <I>8 часов 30 минут.</I>
     Впрочем, думы эти  не мешают работе, еще две  проверил. Ничего, успеет,
еще  три  контрольных  впереди.  Тетради  эти  только завтра  раздавать,  но
проверить надо обязательно сегодня  до вечера, т.к. вечером надо контрольную
проверять. Да, трудное это дело - проверка, гораздо легче самому решить, чем
за  чужой мыслью уследить... Если серьезно  к этому подходить,  так на  одну
тетрадь надо не меньше пяти минут тратить, а учеников в классе под тридцать,
стало быть на тетради  одного класса часа два  минимум, если даже халтурить,
не  вдаваться сильно,  то все  равно  не меньше  часа... Да  и классы теперь
небольшие, Григорий Борисович когда сам в школе  учился -  по сорок  человек
классы были (не все хуже стало)...
     Да  что  ты  будешь  делать!  Опять отвлекся от  работы,  видно не  зря
начальство и жена ему пеняют на  несобранность, на что не посмотрит, чего не
увидит - тут же полез в философские обобщения, а реальное дело стоит. Другой
бы давно уже проверил все тетради не отвлекаясь...  Впрочем, опять отвлекся.
Все, работаю, что тут у Михайлова написано, три икс в квадрате или три икс в
кубе. Да вроде в квадрате, а нет, ясно, в кубе... Черт  возьми, ну и почерк,
еще почище,  чем у  него  самого! Самого  всегда в  школе за это ругали. Вот
учитель  информатики  Илья  Давыдович  говорит,  что  скоро  все  только  на
компьютерах  будут  писать,  начиная с первого  класса,  что тетради  станут
музейными экспонатами. Как здорово будет ученические работы, отпечатанные на
принтере,  проверять... Все-таки в  квадрате  или  в  кубе у  Михайлова.  По
привычке посмотрел на часы:

     <I>8 часов 38 минут.</I>
     - Осталось две минуты, заканчивайте, - говорит он.
     Некоторые начинают сдавать свои работы (Женя Попов первый) и складывать
свои вещи в сумки. Григорий Борисович  смотрит на учеников.  Вроде никто  не
списывает, а если и списывает, то квалифицированно, это тоже уметь надо. Вот
еще вопрос сложный, если ученик  списал,  но  не  попался  на этом, что  ему
ставить, если факт списывания учителю очевиден... Да и вообще, всем ли нужна
математика? Конечно не всем, да и всем она и впрок не...
     Звонок с урока прервал его мысль, значит

     <I>8 часов 40 минут</I>
     по школьному времени.
     - Все, сдавайте, что сделали и торопитесь на следующий урок.
     Большинство  так и  делает, но  человека  три  сидят  и отчаянно пишут,
ничего  не видя вокруг.  Между  тем, девятый  "А" подходит.  Чуть  не забыл,
пройтись  по кабинету  и убедиться, что на столах ничего не написано,  а под
столами  не наплевано. Настольные надписи -  беда  школы. Еще когда  учитель
работает в своем кабинете, он следит за этим  (стирать  самому придется!), а
если в твоем кабинете прошел чужой урок, да еще в восьмом-девятом классе, то
половину  парт разрисуют и  распишут как стену  в  подворотне. А в последнее
время появились  еще такие  ручки  импортные, что  после  них  можно  только
закрасить,  стереть  почти невозможно, поэтому в иных  кабинетах  на  партах
полный  словарь  русского   устного...  Ну,  на   этот  раз  вроде   ничего.
Девятиклассники Григория Борисовича знают! В прошлом году в мае Федя Семенов
попался  на  росписи  парт,  так он  такое  устроил.  И  на  педсовете  Федю
разбирали, и выговор ему в личное дело вписали  и  даже родителей его краску
покупать  заставили и все столы перекрашивать (благо  родители его оказались
приличными людьми,  не  люмпенами  какими-нибудь, хотели им  еще  на  работу
написать да пожалели)... В общем его ученики  вроде больше не пишут у него в
кабинете, а проверять все равно надо постоянно.

     - Как вчера "Сибскана" сыграла?

     -  А ты не  знаешь? Выиграла у  "Енисея" три  один, прикинь,  <I>прикольно</I>
играли! Мы вчера на стадион ходили, <I>угорали</I>.


     - А на каком она месте?

     - На  третьем  пока. Вот, если  бы  на  выезде в  Хабаровске  судья  не
подсудил и пенальти  нам не назначил, а в Красноярске перед матчем Петров не
напился и "Енисей" "Кузбассу" не продул, то мы были бы на втором месте...
     Григорий Борисович потихоньку отвернулся, нос прочистил. Вроде сильно и
болезнь не чувствуется, а насморк только.
     Звенит звонок на второй урок, значит уже

     <I>8 часов 45 минут.</I>
     Ксюша Степанова, последняя  из девятого "Г" сдала свою тетрадь, собрала
вещи и  побежала  на свой второй  урок. Григорий Борисович  сделал  из  кучи
тетрадей,  сданных  девятым  "Г",  аккуратную  стопку,  встал  из-за  стола,
дождался, пока  девятиклассники утихнут  и  встанут, поздоровался, объявил о
контрольной, раздал для этого тетради (они приготовлены заранее). Двух минут
не прошло, а  все сидят  и работают.  Что сейчас лучше проверять,  вчерашние
тетради или контрольную девятого "Г"?  Нет, вначале закончить старую работу,
эти тетради  надо завтра утром раздать. Вообще  в девятом классе каждый день
тетради можно не собирать, достаточно раз в неделю. Григорий Борисович так и
делает, порой и так не выходит. Однако работы от этого меньше не становится.
По крайней мере домашние работы проверить все надо! А контрольную он вечером
дома проверит,  в крайнем  случае ее можно не завтра, а послезавтра раздать.
Да, пока не забыл журнал заполнить, кого нет отметить. Он смотрит, кого нет.
Так, Трифонов и Казаков вроде были на перемене, или ему показалось. Он хочет
спросить у старосты, но не спрашивает, не хочет отвлекать от работы. В дверь
постучали, на  пороге Трифонов и Казаков, в  шапках  (впрочем их они тут  же
сняли) и  шарфах. Они заранее знают, что им хочет сказать Григорий Борисович
(говорил сто раз),  и  он знает, что  говорить это им  бесполезно.  Он молча
делает  им знак,  и  они  так молча проходят  и начинают  работать. Лица  их
розовые  с мороза. Понятно,  курить  бегали, а  для  этого надо выбегать  на
улицу, вот  еще  проблема,  где курить детям?  Но  прочь  посторонние мысли,
работать,  работать  и  работать!  На  первом  уроке  только  семь  тетрадей
проверил.  За три оставшихся  контрольных надо  кровь  из  носу закончить  с
тетрадями. Так, что тут  у Михайлова?  Будем считать икс  в квадрате,  ну да
тогда все нормально, дальше он икс  в квадрате и икс в квадрате  сокращает и
избавляется от знаменателя. Ладно, кто там дальше? Петухов. Они с Михайловым
друзья, только Михайлов в математике соображает, а Петухов ни в  зуб  ногой.
Так,  что у него? Так, домашнее задание почти полностью списано у Михайлова,
только в двух местах сделаны незначительные ошибки. Петухов соображает, если
списать  полностью,  то это  сразу  бросится  в  глаза.  Так  он  по-божески
списывает,  специально делает ошибки,  чтоб не  списать  на  пятерку.  Целую
систему изобрел, философ. С такими способностями можно и математику выучить.
Так что ему поставить, двойку или тройку? А почему, собственно, тройку? Если
бы он самостоятельно сделал, то была бы четверка, а факт списывания надо еще
доказать. Петухов спорщик заядлый, готовится поступать на юридический, хочет
адвокатом стать. По гуманитарным предметам у  него  все пятерки.  Да и зачем
ему эта математика? Юристу математики восьми классов за глаза хватит... Тьфу
опять думаю не о том. Поставлю тройку и с плеч долой! Кто следующий?
     - Григорий Борисович,  что у вас во втором задании написано?  - это Ира
Давыдова, одна из  лучших  учениц. Он  подходит к ней и тихо, чтоб не мешать
другим, поясняет.
     - А кружок сегодня будет? - спрашивает Ира.
     Он  отвечает, что будет обязательно, потом  проходит  для порядка между
рядами.  Кто  списывает,  пусть  так  списывает, чтоб видно не  было,  а кто
попадется  -  не  взыщи.  Впрочем,  когда  учитель  проходит  - какой  дурак
списывать будет? Кто списывает, сейчас сидит  и делает вид, что  работает, а
когда учитель опять погрузится в тетради, тут не зевай! Сколько времени?

     <I>8 часов 51 минута.</I>
     Черт,  забыл  на перемене к  завучу  зайти,  ничего следующая  перемена
большая, десятиминутная, только бы  не забыть! Ну ладно, за тетради. Усилием
воли он заставил себя сосредоточиться на тетрадях и дело пошло. Три минуты -
тетрадь!  Три  минуты  -  тетрадь! Три  минуты -  тетрадь!..  Когда Григорий
Борисович погрузился  в работу, это  сразу видно. Сидит и кроме своей работы
ничего вокруг не замечает, лишь бормочет  что-то  себе под нос.  Ученики это
сразу  поняли. Для  тех, кто  собирался  списать настал подходящий момент, и
работа пошла... Три минуты - тетрадь, три  минуты - тетрадь... От работы его
отвлек  шумок в классе, сильный довольно шумок. Потерявшие осторожность дети
стали  уже  переговариваться  почти в голос и  списывать  почти в  открытую.
Григорию Борисовичу пришлось прерваться и привести класс (а заодно и себя) в
чувство. Ребята присмирели, если Григория Борисовича рассердить,  он может и
двойку  поставить (хотя  запас терпения  у  него огромный).  Лишь неуспевшие
списать обиженно надулись (теперь  им ждать  новой рабочей  паузы  учителя).
Однако,  к Григорию  Борисовичу они относятся  в  целом  хорошо:  не  сильно
докучает   назиданиями   (только  тогда,  когда  они  могут   дать  реальный
результат),  справедливый, готов  терпеливо объяснять сколько требуется... С
таким  учителем  ссориться  - дураком  последним  быть.  Григорий  Борисович
посмотрел на стопку тетрадей  - хорошая  продвижка, если  так пойдет,  то за
оставшиеся контрольные успеет проверить все. Кстати, сколько времени?

     <I>9 часов 15 минут.</I>
     Посмотрел в окно  - светло уже. Пожалуй, можно свет  потушить. Ну  что,
опять за тетради. Это только  со  стороны кажется, что работа  механическая,
три  минуты  -  тетрадь. А  вдуматься, каждая  тетрадь  уникальна, как и  ее
хозяин. Чтобы  задание проверить надо тем же путем  пройти,  что  и  ученик.
Тогда и суть ошибок понятна будет. Здесь, допустим, незнание формулы,  а тут
неумение ее применить,  а здесь механическая  ошибка при  переписывании, вот
подгонка под ответ, а этого арифметика подвела. Некоторые говорят, вот, мол,
какая мелочь, арифметическая ошибка, что за нее оценку снижать? А вдуматься,
от арифметических  ошибок,  от  неаккуратности столько  потерь  человечество
несет. Вот марсианскую станцию отправили <I>чуть-чуть</I> не туда, и нет ее, хорошо
еще  людей  там  не было.  Или,  допустим, в  общем-то  неглупый ученик,  но
рассеянный, выполнил <I>не  то</I>  действие  (задумался о  чем-то),  и все решение
насмарку...  У  Григория  Борисовича  такой  случай  был:  пришел он  как-то
получать  зарплату, а в  ведомости сумма  раз в десять  меньшая, чем ожидал.
Пошел выяснять в бухгалтерию. "Извините," - говорят, - "промашка вышла. Надо
было умножить на три, а мы по рассеянности разделили, <I>чуть-чуть</I> ошиблись..."
Что-то опять  шумно!  Вдруг  за  дверью в коридоре  взрыв  раздался, сильный
довольно.   Но   никто   не   испугался,   только   оживились   все.   Взрыв
"предновогодний",  всякие хлопушки,  петарды уже в продажу  поступили, а  до
нового года еще  полмесяца.  А детям охота уже сейчас их испробовать.  Перед
Новым годом  в школе  постоянно  взрывы слышны,  ничего с  этим  поделать не
удается. Черт, опять задумался, надо тетради проверять. Сколько там времени?

     <I>9 часов 22 минуты.</I>
     Скоро  конец  урока.  Он напомнил  об  этом ученикам,  отложил проверку
тетрадей  (отметил, что за урок  одиннадцать  проверил - маловато!), в конце
урока  надо  быть  начеку.  Да и  урок  надо  кончить  организованно,  чтобы
выпроводив класс и не запустив новый можно было бы закрыть кабинет и сходить
к завучу. Вот и сдавать тетради стали потихоньку.
     - Ребята, по звонку все сдаем тетради и сразу уходим!
     Все, кто еще  не закончил, полностью поглощены работой, а  кто закончил
сидят  с  собранными  вещами, готовые по звонку вскочить  и  бежать.  Вот  и
звонок, значит

     <I>9 часов 25 минут.</I>
     Кто сидел  наготове с  вещами сорвались и убежали,  а кто  еще  решают,
звонка будто не слышали.
     - Ребята,  кончайте,  меня Мария Николаевна ждет,  -  взмолился  бедный
учитель.
     - Сейчас, Григорий Борисович, еще чуть-чуть, - а сами голов от тетрадей
не поднимают.
     Он  конечно  мог бы  и  просто  выгнать  учеников,  отобрать  тетради и
выгнать, но  уж больно  их жалко.  Жестокость  применять  хорошо лишь  когда
полностью уверен в своей правоте, а сейчас такой  уверенности нет. Ну ладно,
минута-другая погоды не сделает, подождет завуч, контрольная важнее. Сколько
там времени?

     <I>9 часов 28 минут.</I>
     - Ну все, больше времени нет, - он уже начал отбирать тетради, а это не
так просто.
     Вот  одна  тетрадь,  вот другая,  еще  три штуки  осталось.  Тут  дверь
открывается, девятый "В" пришел. Проходят,  здороваются с учителем. Григорий
Борисович  хотел  громко сказать,  чтобы они  подождали в коридоре (и они бы
вышли сразу), но что-то с горлом  случилось, получилось у него очень  тихо и
почти никто не  расслышал. А класс это человек тридцать, они уже выкладывают
вещи: тетради (а кто и дневники), ручки, шапки, шарфы...
     - Ребята, девятый "В"!  Выйдите, пожалуйста  в  коридор, - наконец смог
громко сказать Григорий Борисович (Все тетради девятого "А" уже у него).
     - Минутку, сейчас  только приготовимся, -  отвечают и начинают выходить
по одному.
     Он на часы посмотрел:

     <I>9 часов 32 минуты.</I>
     Опять можно опоздать!
     - Выходите сейчас же! - тут уже не до вежливости.
     Чуть не  в шею  выгнал самых медлительных, закрыл кабинет  и быстрей на
первый этаж, ведь уже

     <I>9 часов 33 минуты.</I>
     Раньше, еще когда Григорий Борисович сам был школьником, такой проблемы
вроде не было. Учителя не  боялись оставить  учеников  в классе. Сейчас если
оставить (кроме только "своих", у  которых ты классный руководитель, в своем
кабинете), то в  лучшем  случае парты разрисуют...  От этой  мысли  Григорий
Борисович отвлекся  потому  что  какой то ученик,  семи- или восьмиклассник,
убегавший от своего приятеля,  не успел изменить  траекторию своего полета и
врезался в учителя сбоку из-за поворота, едва не сбив  его с ног. Догонявший
тоже сплоховал, но его  масса оказалась гораздо больше, он сбил обоих сразу,
и  возникла  куча-мала. Пока они все  поднимались,  пока  ученики извинялись
перед  учителем (совершенно  искренне),  пока все вместе искали  его очки (к
счастью не разбились!), пока он  ругал учеников (тоже совершенно  искренне),
но  потом пожалел и  отпустил  прошло  больше  минуты,  и  у  самого  порога
завучевской, его застал звонок. Значит

     <I>9 часов 35 минут.</I>
     Что  делать?  Если  пойти к  завучу, то  девятый  "В" минут пять-десять
(сколько займет разговор) будет беситься в коридоре и помешает вести занятия
в соседних кабинетах.  За это можно и замечание  от  начальства получить.  И
Григорий  Борисович,  тяжело вздохнув,  повернулся  и пошел обратно  к себе.
Следующую перемену не прозевать, она тоже большая, десятиминутная.
     Поднимаясь по лестнице он  услышал шум многих голосов, на фоне которого
сильно выделялся бас  Саши  Борисова. Саша  не самый большой  в  классе и не
самый сильный,  выглядит  не  старше своих четырнадцати  лет, а голос  -  на
зависть любому мужику. Он гонится за Пашей Трофимовым и громко кричит ему:
     - Стой, гад, все равно догоню!
     В руках  у Паши  Сашина сумка.  Паша  чуть  не  налетел  из-за  угла на
Григория Борисовича, но тот уже был начеку. Девушки сбились в кучку и что-то
оживленно  обсуждают.  В  речи  их причудливо перемешаны  слова  молодежного
жаргона,  иностранные  (особенно  английские)  слова,  ненормативная русская
лексика и нормальные русские слова... Григорий Борисович  поскорее запускает
их всех в свой кабинет и начинает контрольную. Журнал быстро заполнил, и сам
за работу,  тетради, будь  они  неладны, проверять.  Этот  класс посильней и
поспокойней, в  нем списывающих поменьше. Сейчас  бы только темп  сохранить,
три минуты - тетрадь. За  урок бы тетрадей пятнадцать проверить. Сколько там
времени?

     <I>9 часов 40 минут.</I>
     Интересно, будет сегодня городская проверка? В этом месяце уже раза три
предупреждали, а все  не было. (Тетрадь  проверена!) А если будет, то пойдут
ли по урокам,  или только бумаги посмотрят?  А если  пойдут, то зайдут ли  к
нему? Собственно,  чего  бояться? (Еще  одна тетрадь.) Вроде у  него  все  в
порядке. А это как посмотреть! Ну-ка, покажите ваши  планы?! Что это урочные
планы? Да это все что угодно, но  не урочные планы! (Опять тетрадь!) А какие
воспитательные цели вы  ставите на сегодняшний урок? Вы разве не знаете, что
каждый урок должен  воспитывать! А где у вас  дифференциация учащихся? У вас
что, один план на все четыре девятых  класса?! А  ведь все классы, наверное,
разные. Да...  с методикой у вас  слабовато. (Снова тетрадь.)  А чем это вы,
собственно, занимаетесь?  Что,  на уроке  тетради проверяете? Да...  Этим вы
дома должны заниматься, вам за это деньги платят! А покажите журнал. Да, это
называется журнал, ну и почерк у вас! А когда вы  белили потолок  в кабинете
последний раз? Два года назад? А дома  у себя вы так же за чистотой следите?
А шторы  когда последний  раз стирали?  (И  еще  тетрадь.) Три месяца назад?
Так-так.  Ну ладно, покажите ваш  план воспитательной работы. А  где  график
посещения трудных...
     В  общем, не любит Григорий Борисович проверок. Еще хорошо, когда  свое
начальство  прикроет,  а  это бывает  не  всегда. Когда прикроет, а когда  и
наоборот,  подзадорит   проверяющих,  выставит  тебя  перед  ними   дураком.
Проверяющие  будто с другой  планеты прибывают.  (Тетрадь.)  Не  знают,  что
зарплату давно не платили. Что  мужчинам-учителям домой  хоть  не появляйся.
Что  для того, что хоть как-нибудь прожить, приходится нагрузку брать просто
немыслимую. А это значит - либо халтурь,  силы и здоровье свои береги,  либо
работай на износ. (Очередная тетрадь.) Да на ту же тетрадь, разве три минуты
требуется? Что  говорить?  Вроде и  работаешь  на  износ,  а  все равно  без
халтуры, без <I>туфты</I> не обходится. А какие сейчас семьи попадаются... А деньги
на ремонт класса с родителей собирать приходится... (И еще тетрадь!) Правда,
Григорий  Борисович никогда  таких  вещей  проверяющим не  говорил.  А  Иван
Евгеньевич как-то сказал высокой комиссии своим громовым голосом:
     - Что  вы меня проверяете, такие-растакие, зарплату на месяц задержали,
я голодный с утра, дома есть нечего, и дети голодные! Я сейчас  веду урок  и
думаю, чем мне сегодня своих детей накормить?..
     Ну тут он  немного перебрал, а тем и ответить нечего, оробели и ушли от
него не  солоно хлебавши, других пошли проверять,  у которых  голос  пожиже.
Молодец  мужик, сумел себя  поставить. А проверяющие  сильно лютовали  в том
раз, многим досталось  по  первое число...  (Ну и тетрадь!) Если сам себя не
поставишь, то будут  об  тебя  ноги  вытирать все кому  не лень,  в  крайнем
случае, ездить на тебе будут. Сколько времени?

     <I>10 часов 7 минут.</I>
     Прошелся для  порядку по классу, вроде все нормально. Опять за  работу.
На перемене обязательно к завучу успеть! (очередная тетрадь.) Для этого надо
организованно урок закончить, Девятый "В"  выпроводить, кабинет закрыть... А
впрочем, зачем выпроваживать, ведь  следующий девятый "Б" - его класс (снова
тетрадь.),  они в  своем  кабинете  пакостить не будут, ведь здесь они  сами
генералят, отремонтирован кабинет на  деньги их родителей, да  и Маша, дочка
Григория Борисовича, в этом же  классе  учится, она  за порядком последит. И
еще одну тетрадь успел проверить, когда прозвенел звонок с урока.

     <I>10 часов 15 минут.</I>
     Да, девятый "В" класс  сильный и организованный, почти одновременно все
тетради сдали  и пошли  на  следующий  урок. Сколько тетрадей проверил?  Еще
двенадцать. Маловато, а быстрей  никак нельзя. Тут  девятый  "Б"  показался,
Григорий  Борисович  Маше,  дочке  сказал, что  к  завучу  идет (она  все  с
полуслова поняла), и поспешил, уже

     <I>10 часов 18 минут.</I>
     - А-а-а...

     - <I>Хавать!</I>
     - Ура!
     - Кто последний, тот <I>лох!</I>
     Дикая орава учеников, человек сто, кажется,  семиклассники,  пронеслась
мимо него с криками и гиканьем, в  столовую за бесплатными завтраками. Еще и
бомбочку взорвали по пути. Он едва увернуться успел, растопчут и не заметят.
Надо было, конечно, толпу эту остановить, вмешаться, он обычно так и делает,
да тогда к завучу  не  успеешь, а это  очень  важно.  Как ввели эти завтраки
бесплатные (булочка и чай), так столько мороки из-за них!. Ввести  то ввели,
а  порядка  обеспечить  не смогли.  То  есть,  пытались,  конечно.  Директор
строгий-престрогий приказ издал,  чтобы по  одиночке в  столовую учеников не
пускать, а только по  классам  и в свое время. Учитель, к  которому класс на
урок в  это время пришел, должен все дела  свои  бросить, построить ребят  и
строем в столовую привести, проследить, чтобы там все нормально было,  чтобы
ели, а не безобразничали, чтобы всем досталось, и строем же привести обратно
в свой кабинет. По  первости за этим строго следили, классы без  учителей не
пускали   в   столовую,   учителей   наказывали,  дифнадбавки   лишали,   за
неисполнение. Другой  раз, бывало,  и учителю булочка  доставалась, дежурные
передадут,  или  кто из  учеников  заболеет... А поломался  приказ. Перемена
большая всего  десять минут. Учителя за перемену только  к уроку  следующему
подготовиться  успевают  (условие  контрольной,  допустим,  написать),  свои
какие-то свои  дела  сделать,  когда, бывает, учителя завуч, а то и директор
вызовет... Когда им в столовую с  классами идти за порядком  следить?  Потом
сказали, неофициально уже, что классы водить могут старосты. А староста, как
правило лучший ученик, где  с классом своим  справится, кто старосту слушать
будет?  Дети  нынешние совсем страх  потеряли, они  и учителя  то  не любого
слушают!  Вот  и бегают толпами. Ученик пошел несознательный, невоспитанный.
Не  только свою порцию схватить  норовят, но  и чужую. Да не столько съесть,
сколько нахулиганить, напакостить. После перемены булочки  недоеденные, а то
и  целые по  всей  школе разбросаны.  Дежурные во время урока на  класс стол
накрывают, а там кто вперед успеет, не зевай. Прибежал, свою пайку, булку то
есть,  взял,  съел  и гуляй, другим  место  дай... Кому вчера не  досталось,
бывает, норовит  сегодня чужую булку прихватить, кто  смел, тот и съел, кому
не досталось - тот <I>лох</I>! Между разными классами соревнование идет, кто вперед
успеет. Вы, гады, вчера нас обогнали, наши завтраки уполовинили, так сегодня
получайте... Многие из-за этого  и вовсе в столовую не ходят, брезгуют. Да и
условий  нормальных  там  нет. Руки толком не помоешь, мыла нет,  да и когда
мыть, пока  будешь  руки размывать, у  тебя  булочку уведут, получится - зря
мыл...
     Помня о том, что случилось на прошлой  перемене,  учитель старался ни о
чем  не думать, а  смотреть по сторонам. Дети  всех  возрастов  носятся  как
угорелые.  Замечания  мало помогают.  Да,  если  рассудить,  надо  же  им  и
подвигаться,  побегать,  попрыгать,  посмеяться, даже покричать,  ведь опять
сорок минут  за  партой сиднем  сидеть. Это  в  их школе еще  уроки по сорок
минут, сокращенные, а в других по сорок  пять.  Только  вот бегать бы не так
быстро и смотреть, куда бежишь, кричать не так громко и  думать, какие слова
выкрикиваешь.  Да,  если  прислушаться,  то  явно  слышен мат, не  только  у
мальчишек, но  и у девчонок.  И это  не  ругань,  а скорей душевный  русский
разговор, по выражению Солженицына. В последние годы просто беда, во многих,
даже благополучных семьях мат  считается не  руганью, а  нормальным  языком.
Родным  языком.  Внучки  эти  слова  впервые  слышат  от дедушек, сыновья от
матерей. Они  и  не воспринимают их  как ругань, и, придя  в школу, не могут
понять,  за что им делают замечания  учителя... Пока Григорий  Борисович  до
приемной  дошел,  то   на  ходу  сделал  нескольким  ученикам  замечания  за
ругательства и  за те  же шапки,  не мог  мимо пройти,  а  задерживаться для
долгого разговора тоже не мог, торопился. Перед дверью посмотрел на часы:

     <I>10 часов 20 минут.</I>
     Григорий  Борисович  вошел  в  приемную,  налево  завучевская,  направо
кабинет директора. С секретаршей, которая разбиралась  с какими-то бумагами,
поздоровался:
     - Здравствуйте, Маргарита  Алексеевна, -  вообще-то ее  почти все Ритой
зовут  и на  ты, молодая  еще  и  на маленькой  должности (хотя  это  вопрос
спорный, секретарь и в школе  не  последний человек,  часто такое знает, что
простым учителям знать  не положено),  но  Григорий  Борисович всех в школе,
вплоть до уборщиц, на "вы"  зовет  и  с отчеством,  и себя тыкать  никому не
позволяет.
     - Здравствуйте, Григорий Борисович, - ответила не отрываясь от бумаг.
     -  Мария Николаевна у себя? -  спросил Григорий Борисович уже берясь за
дверную ручку.
     - Она работает с комиссией.
     Так,  комиссия  приехала  уже...  Григорий Борисович от  двери  отошел,
подошел поближе к секретарскому столу  и  спросил, стараясь, чтобы его голос
звучал посолидней, не заискивающе:
     - А комиссия давно приехала?
     -   Примерно  час  назад,  сидят  с   завучами,  смотрят  документацию.
Собираются по урокам идти, я слышала, с математиков начнут, может зайдут и к
вам, журналы будут смотреть и  тетради, как регулярно их  учителя проверяют,
кто нерегулярно, с того доплату тетрадную снимут... - и Маргарита Алексеевна
опять принялась  что-то искать в бумагах, сочтя, видно, что  и так  уж много
сказала Григорию Борисовичу.
     - А  меня Мария Николаевна просила зайти,  - сказал Григорий Борисович,
не зная, что  ему  делать, - удобно ли  заходить  в  завучевскую, когда  там
комиссия?
     - Когда просила?
     - Прислала дежурного на первом уроке, да я только сейчас выбрался.
     - Зайдите потом,  сейчас она занята,  - твердо  сказала  секретарша,  и
Григорий  Борисович  пошел к себе.  Большого желания  заходить к завучу  при
комиссии он не испытывал, да и без комиссии тоже,  он вообще, приучен лишний
раз начальству на глаза не попадаться. "До чего  нас довели, - подумал он, -
зарплату не платят, а заставляют перед  проверкой дрожать!" К себе в кабинет
он вернулся со звонком.

     <I>10 часов 25 минут.</I>
     Без лишних предисловий начал контрольную и задумался,  проверять сейчас
тетради или нет. Заполнил журнал, не забыв  отметить отсутствующих.  Посидел
немного, следя за порядком в классе и все-таки принялся за тетради.

     <I>10 часов 30 минут.</I>
     Только теперь он думал о том, что если придут проверяющие, надо сделать
так,  чтоб  они посторонних  тетрадей не  заметили.  Зайдут  или  не зайдут?
(Аккуратно проверенную тетрадь в стопку.) А хоть бы  и зашли! У него совесть
чиста,  за  работу  свою  готов ответить. А  причем тут  совесть? (Следующую
тетрадь.)  Если бы всегда по совести  оценивали! А то начнут  придираться ко
всякой  ерунде,  как не раз  бывало. В  работе учителя (как,  наверное,  и в
любой) две стороны есть:  сама работа и видимость, показуха от той работы. И
часто  находятся они в  большом противоречии.  Если все силы  только на саму
работу  тратить,  то  перед   начальством  и  проверяющими  можно  последним
разгильдяем предстать. Работа, она не всегда и не сразу, да и не всем видна.
(Еще одна тетрадь  готова.) А если слишком много сил на  показуху потратить,
то на саму работу не хватит. Так можно и в передовики выйти, но не  надолго,
туфта она и  есть туфта, должно и настоящее дело быть.  И получается  так, и
работай,  и видимость  работы  создавай. (Тетрадь.)  У некоторых,  у  женщин
особенно,  это  хорошо сочетается,  естественно,  работа  и  показуха,  а  у
большинства - не очень. (Еще тетрадь!) Нет, уж лучше пусть не заходят!
     А нет, черт возьми, пусть зайдут, он, в конце концов, мужчина! И дома и
на работе себя поставить надо!  Вот  пусть проверяющие  зайдут сейчас,  а он
специально, без  всякой показухи  - смотрите! Что  тетради проверяю? А когда
мне  еще этим заниматься, вчера и  так до полночи больной  сидел! Вы зайдите
через  день, лучше через  два, посмотрите  на результаты контрольной, вот на
что вам смотреть  надо! (Еще тетрадь.) А  результаты  не хуже, чем у  других
будут! Вот и  на  олимпиаде  районной мои ученики неплохо  выступили. Да и в
наше положение  войти надо, посмотрите,  как  мы  живем,  как питаемся,  как
одеваемся. Да если уж все  делать  как положено, совсем без  туфты,  силы не
экономя,  загнешься скоро, ноги протянешь! (Тетрадь.) А заболеешь, свалишься
от нагрузки  непосильной, работать (и зарабатывать) не сможешь, ты сам, дети
твои - кому нужны будут? Не комиссии, не начальству во всяком случае... А на
контингент учащихся, родителей посмотрите!.. (Вот и еще тетрадь проверил.)
     Но  с  проверяющими  так разговаривать  - особый  талант нужен, из всех
учителей,  пожалуй, только  Иван  Евгеньевич им обладает. А если проверяющие
окажутся  не робкого  десятка? Если  в ответ на его  слова  они свое скажут?
Завуч  на  чью сторону  встанет?  Еще не известно.  Так-то.  В  прошлом году
кое-кого  из  учителей   за  подобные  слова  сильно  наказали,  дифнадбавку
режиковскую срезали.  А если и  меня так? Принесешь домой урезанную получку,
жена  с тещей  добавят и за  смелость  и,  за принципиальность, и за хорошую
работу... (Тетрадь.) Нет уж пусть лучше  не  приходят.  Да,  кстати, который
час?

     <I>11 часов ровно.</I>
     До конца урока пять  минут, теперь  уж не  придут, и Григорий Борисович
вздохнул с облегчением. Еще сегодня,  правда,  четыре урока во второй смене,
но  это  еще  когда  будет,  хотя,   если  рассудить,  лучше  бы  пришли  на
контрольную. Что-то  опять  нос заложило, на полминуты из  класса в  коридор
вышел,   при  учениках  сморкаться   неловко...  Напомнил  ученикам,   чтобы
поторапливались и до  конца  урока  успел-таки  еще  обработать две тетради.
Пересчитал, сколько сделал за  четыре урока, получилась  сорок одна тетрадь.
Да, мало. Сколько осталось  еще? Подсчитал  - восемнадцать.  Такими  темпами
работы  еще на  час. Да, по совести  говоря, разве  это  проверка? На многие
тетради не по три,  а по пятнадцать-двадцать  минут  потратить надо... Вот и
звонок прозвенел:

     <I>11 часов 5 минут.</I>
     Быстро, организованно урок закончил (свой класс!), учеников выпроводил,
а  тут и  следующий  класс подошел. Но это уже не  его  класс, у  них другой
учитель. Этих учеников пока в коридор, а учителю, молодому специалисту, даже
и  не специалисту,  а студентке  недоучившейся,  Татьяне  Ивановне,  кабинет
сдать. Провел ее по рядам, сказал, по возможности строже:
     -  Смотрите Татьяна  Ивановна,  все парты чистые, на полу мусора нет, в
таком виде оставите! Вот ключ от кабинета.
     - Не беспокойтесь, Григорий Борисович!
     Да  как не беспокоиться, на  твоих  уроках  девятиклассники  на головах
ходят. Самые слабые и хулиганистые девятые ей сплавили как новенькой и самой
молодой, с ними и опытный педагог  не каждый сладит. Они уже  несколько  раз
так  столы расписывали, шелуху  от  семечек под  столами оставляли... В свой
портфель все тетради аккуратно сложил, и уже уходить собрался в учительскую,
те же тетради заканчивать, да вдруг ему в голову идея пришла.
     - Татьяна Ивановна, я у вас на уроке посижу на последней парте, тетради
попроверяю?
     - Конечно, Григорий Борисович.
     Тут выгода обоюдная: при  нем девятый "Д" поспокойней  посидит на уроке
(у молодых с  дисциплиной на  уроке вообще беда, Григорий Борисович  пока по
возрасту не стал всем ученикам в отцы подходить, тоже мучился, а девятый "Д"
-  "краса  и  гордость"   школы,  <I>класс  коррекции</I>,  т.е.  класс  отстающих,
занимающийся фактически  по облегченной  программе),  а  Григорий  Борисович
посмотрит, чтоб обошлось без  настольной живописи. Он устроился на последнем
столе, достал тетради, взял ручку, тут как раз звонок прозвенел, значит

     <I>11 часов 10 минут.</I>
     Татьяна  Ивановна свой урок начала,  а Григорий Борисович в свою работу
погрузился, не забывая в  то же  время за учениками приглядывать. Да они это
уже  поняли, главные  художники  смирно сидят  при  нем.  Вот  одна  тетрадь
готова...  Девятый  "В"  остался,  теперь  быстрее пошло.  Еще одна... Когда
работа  к  концу близится - веселей дело идет. Стопка непроверенных тетрадей
неуклонно  убывает, а - проверенных  растет. Еще тетрадь...  Да  тетради все
хорошие пошли,  почти  без ошибок, чистые, с понятными почерками. Такие чего
не проверять? Это все кандидаты в десятый класс на следующий год. Интересно,
дадут ему на тот год десятые или нет? Впрочем, сейчас десятые уже не те, что
были  лет пять-десять назад. Тогда всех  троечников,  разгильдяев, хулиганов
после  девятого выпроваживали из школы в ПТУ,  хорошо, кого в  техникум. Для
десятых самых лучших оставляли. Да и десятых набирали два класса, не больше,
хочешь, не  хочешь,  а принимай туда  не всех,  а с разбором. Теперь все  по
другому, указание  аж  самого  Президента  вышло,  всех желающих  в  десятый
записывать,  будь  он  хоть  последний  хулиган,  хоть  из класса  коррекции
(официально  считается,  что и там  по  общей программе занимаются).  Теперь
десятых  классов  набирают не  меньше трех,  а когда  и четыре, хотя  добрая
половина  учеников  по  уровню   знаний,   да   и   способностей,  не  могут
по-настоящему  учиться  в старших классах. И  в  старших  классах  теперь не
обходится  без  туфты, очковтирательства то  есть,  хотя лет пять назад  еще
обходилось. Иной ученик, и родители его, клянется, божится, дотяните меня до
конца девятого, дайте свидетельство об окончании, я в ПТУ уйду, по честному.
Бывает,  и пойдут ему навстречу,  и  так слишком много  неуспевающих.  А он,
глядишь, в конце августа приходит: "Запишите в десятый! Имею конституционное
право."  Попробуй  такому  откажи, родители  до  самого высокого  начальства
дойдут,  по  судам затаскают, а там разговор  короткий:  "Он  у вас экзамены
сдавал?  Сдавал!  Вы  ему  свидетельство  об  окончании  девятилетней  школы
выдавали? Выдавали!  Так  в  чем дело, если бы вы ему двойки поставили,  так
сейчас  бы и  разговору  не было! Сами теперь  свою  кашу  расхлебывайте,  а
ребенок учиться  имеет  право." Так что  и в старших классах не одни хорошие
ученики. А  лучшие  самые, наоборот, уходят.  В последние годы много  всяких
лицеев, гимназий пооткрывалось. Вроде там подготовка лучше,  поступить в ВУЗ
оттуда  легче. Увы,  и это так. Там многие вузовские преподаватели работают,
они  же  потом  и  вступительные  экзамены  проводят,  зачисление  студентов
производят. Разумеется, своих учеников они в первую очередь  возьмут. Многие
учителя, зная эту практику,  сами  советуют  лучшим  ученикам  переходить  в
лицеи.  А  Григорий Борисович  с  этим  смириться  никак не  может. Если  по
честному посмотреть: среди его учеников  за много  лет работы в школе многие
на математический и физический факультеты университета, пединститута  пошли,
на инженерные  специальности политехнического  института, в  общем туда, где
математика ой как нужна. И нормально окончили, работают хорошо, а  кто еще и
учится. Значит и в обычной школе неплохо учиться можно. А попадались и такие
ученики, которые  уже  в  старших классах  были  взрослыми  самостоятельными
людьми,  способными  вообще без  учительской  помощи учиться,  знания  новые
приобретать. Таким зачем в лицей переходить?  Этих  правда  по пальцам одной
руки  пересчитать можно,  но их всегда очень мало! Вот Иван Дмитриев, ученик
десятилетней давности.  Когда Григорий  Борисович  с ним, учеником  девятого
класса  (это  по  старой нумерации, по новой  -  десятого) познакомился, тот
математику, физику, химию знал  едва не лучше учителей. Григорию  Борисовичу
сильно его  не  чему вроде  учить было. Но тот  стал  членом математического
кружка. Иван, впрочем  не только математикой,  но  и  химией, и информатикой
увлекался.  Как-то для сложной  компьютерной программы по химии понадобились
ему некоторые формулы из проективной геометрии, которую, разумеется, в школе
не изучают. Он  обратился  было к Григорию Борисовичу  за помощью. А  у того
принцип такой: перед  тем, как подсказывать или помогать,  дать  шанс самому
дойти, не всем это, конечно, под силу, но шанс каждому  надо дать. И вообще,
подсказывать,  помогать торопиться не нужно, а  если и делать это,  то не до
конца. Если  кто-то из учеников его помощи просит, то  Григорий Борисович не
торопится подходить, время  тянет,  в  половине случаев, пока  он  подойдет,
помощи уже и не требуется. Так  вот, посоветовал он Ивану, вузовский учебник
почитать,  а тот поленился  в библиотеку  идти,  пару  дней  посидел,  и все
формулы  нужные  сам вывел, своим  умом  дошел! Он  уже университет окончил,
большим  специалистом  по  информатике  стал,  не  иначе, скоро  диссертацию
защитит  кандидатскую. Жаль  видеться  в последние годы им редко приходится,
Григорий Борисович в  другую  школу перешел,  близко  от  дома, старая школа
далеко была,  в другом районе... А сейчас самые яркие ребята в десятый класс
в  их  школу уже  не  идут.  Что  делать? Надо  вот  что, больше работать со
средними классами,  что он в последнее время и делает. Многие бывшие ученики
его в числе лучших в своих лицеях, в вузы после них поступают... А в отчетах
всяких этого ведь не укажешь! Впрочем, отчеты, бумаги всякие разве главное в
жизни, конечно нет. Не главное, а силу большую имеют. Вот Григорий Борисович
в  прошлом году  аттестацию  проходил,  так по  бумажкам  только  на  вторую
категорию потянул. Где ваши выпускники, избравшие специальностью ваш предмет
или близкие к нему? Сколько их за  последние пять лет?  Сколько  победителей
олимпиад?..  Три  человека?  Маловато!  Но позвольте,..  Звонок привел его в
чувство. Григорий Борисович посмотрел на часы:

     <I>11 часов 50 минут.</I>
     Стопка  непроверенных тетрадей  закончилась!  Он аккуратно  сложил  все
тетради  в портфель,  ручку -  тоже. Перед тем, как уйти из кабинета прошел,
убедился,  что  все  нормально, столы  чистые,  на  полу мусора  нет. Выходя
столкнулся с Марией Николаевной.  С ней  незнакомая женщина  средних лет. По
виду  - проверяющая. За  время работы  в  школе, он по  виду,  по одежде, по
выражению  лица, по  походке, манере  говорить  научился всякое  начальство,
особенно проверяющих, отличать. Они вокруг себя  поле такое создают, попав в
которое  простой  человек  испытывает  потребность  поскорее из  него выйти,
неуютно как-то в нем. Не ко всем это, конечно, относится,  но к большинству.
Хотел было Григорий Борисович  подойти, спросить Марию  Николаевну, зачем он
ей нужен был, да,  кстати, и свой вопрос выяснить, по домашнему обучению, но
они уже говорили  с Татьяной Ивановной, та показывала им свои планы, и вид у
нее  был  самый  жалкий.  Неуместно  как-то  было  в  этот  момент к  завучу
подходить, и он не  стал. Про  себя подумал, что хорошо, не на прошлый  урок
пришли,  успел-таки  тетради закончить. А  то бы пришлось уйти  из кабинета,
неуместно над тетрадями сидеть, когда  коллегу проверяют. Хорошо,  что не  к
нему пришли. Теперь,  может,  и пронесет, и ни в чем не виноват, вроде, а не
хочется. Впрочем, от мысли  этой Григорию Борисовичу совестно  стало. Шкурно
это очень.  Его-то пронесло,  а Татьяне  Ивановне  влетит  сейчас по  первое
число. Конечно, у  нее упущений много, да ведь всему учиться надо, учителями
не рождаются, он себя вспомнил пятнадцатилетней давности. После университета
в школу попросился, хотя были варианты  и гораздо лучше. С огромными планами
пришел, Макаренко, Сухомлинского  начитался, университет с красным  дипломом
окончил.  А оказалось, что  наполеоновские планы его, его  эрудиция огромная
любовь  к своему предмету, начальство  мало  волнует.  Ты качественный  урок
выдай, порядок в своем  классе обеспечь, бумаги в порядок приведи, программу
пройди, процент успеваемости,  обученности выдай  на  уровне школы, а всякие
там завиральные идеи,  самоуправление, макаренковская постановка воспитания,
синтез  математики  с  гуманитарными   дисциплинами,   отставить.  В   каких
инструкциях это предписано?.. Впрочем, когда  года через три он сумел  стать
крепким учителем, на "завиральные идеи" его стали смотреть сквозь пальцы, да
и времена такие наступили,  что  начальство  вдруг  стало  всякие  новшества
поддерживать...
     А  Татьяне  Ивановне  сейчас  крепко достанется.  А  ко мне  бы пришли,
пожалуй все бы нормально сошло. Григорию Борисовичу уже казалось, что потому
не его проверяют, а  молодую учительницу, что он что-то  такое  сделал... До
чего нас  довели, прямо как в ГУЛаге  у Солженицына, каждый только за  себя.
<I>Умри ты сегодня а я завтра!</I> Он вдруг заметил, что идет по пустому коридору.
     - Мужчина, можно занять немного вашего времени?
     Григорий  Борисович  оглянулся.  Перед  ним  стоял  молодой  человек  с
какой-то неестественной, кукольной улыбкой.  Он,  пожалуй, хотел походить на
американца,  только  улыбка  его  открывала не белоснежные здоровые зубы,  а
довольно гнилые и желтые. Да, если присмотреться, то и не хватает некоторых,
как, впрочем, и  у  Григория  Борисовича.  Впрочем, не  такой уж  и молодой,
скорее молодящийся. Лицо все в мелких оспинах. Тщательно отглаженный костюм,
белоснежная рубашка с  галстуком, короткая стрижка, как  у новобранца, видно
только что из парикмахерской, одеколоном сильно пахнет.
     - Позвольте представиться, Андрей, - он протянул руку.
     - Григорий Борисович,  - назвался учитель пожимая руку,  - а как вас по
отчеству?
     -  Просто  Андрей,   -  тоже  подражание   американцам,  -  я  торговый
представитель фирмы Верболайф. Вы знаете такую фирму?
     - Что-то слышал,  - Григорий Борисович начал понимать в чем дело, - но,
извините, я не ваш клиент, ваши препараты от лишнего веса, а у меня его нет.
     - Но я  еще не успел  рассказать  вам о нашей фирме, ее продукции. Наши
продукты не только от лишнего веса. Я вижу, что у вас проблемы со здоровьем,
цвет лица не очень хороший, - и у тебя  не лучше,  подумал учитель, - вам бы
попринимать препарат фейсогуд...
     - Андрей, вы на меня только время тратите, у меня ни копейки денег нет,
и не предвидится, извините.
     Они  попрощались за руку и  пошли  в разные стороны. Григорий Борисович
успел  заметить разошедшийся шов  на  пиджаке торгового  представителя.  Лет
пять,  пожалуй, пиджаку, никак  не меньше,  нитки  сгнили.  Видно,  учителем
работать это еще не самое плохое... Посмотрел на часы:

     <I>12 часов 2 минуты.</I>
     Как  это он звонок на  урок пропустил мимо  ушей?  Начался шестой  урок
первой  смены.  Потом  будет  седьмой,  потом "нулевой" второй смены, и лишь
после него,  в два  часа  дня,  у Григория Борисовича  будет следующий урок.
Целых три урока еще  свободных! Скорей  в учительскую. У  окна  остановился,
портфель   на  подоконник  поставил,  он  не  любит  его  на  пол   ставить,
высморкался, пока никого  рядом нет, смотрит, а на платке кровь. Не сказать,
чтобы много, но есть. Ничего, главное, чтобы не текло сильно...  Портфель  в
руки и дальше пошел. Что  нужно за  это  время  сделать? Контрольную девятых
классов начать проверять,  все, конечно он не успеет, но хотя бы один класс.
Пообедать. Для этого еще  надо  место найти. Хорошо, если учительская пустая
будет, ведь со своими баночками в столовую не пойдешь, засмеют, и ученики, и
учителя, да,  не ровен час, начальству, комиссии попадешься на глаза, плохое
впечатление о всей школе,  о всех  учителях произведешь... Кроме этого, надо
еще  свои планы на  сегодняшние уроки посмотреть, придать  им более солидный
вид. Может  повезет, и  в кабинете информатики окажется свободный компьютер,
Григорий Борисович давно уже статью пишет о постановке воспитательной работы
в школе, о неверности той, которая принята в последние лет шестьдесят... Без
компьютера эту огромную работу ему не осилить, особенно с таким почерком. Он
бы и планы  урочные  на  компьютере  делал,  да возможности нет,  в школьном
кабинете  информатики  почти никогда свободных  компьютеров нет, хорошо еще,
Илья Давыдович  входит в положение хоть иногда... Будь  Григорий Борисович в
свое время поумнее,  так лет десять назад  переквалифицировался бы в учителя
информатики, с его университетским образованием  это было  бы легко, жена об
этом сколько говорила, да и сейчас говорит. Ему ведь и предлагали. Но у него
тогда  и  без информатики  большая нагрузка была. Кроме того, в  1985  году,
когда  вводилась информатика, надо  было  ее совмещать с математикой, только
четыре  часа  в  неделю  информатики на  всю  школу.  Да без  компьютеров ее
преподавать. В то,  что в школе  скоро будут  персональные  компьютеры,  как
газеты обещали,  не верилось, мало ли  чего обещают. Тогда только Горбачев к
власти  пришел,  обещал  много  чего,  Перестройку провозгласил...  В общем,
информатика  тогда  представлялась  дополнительной  морокой  учителю.  Да  и
зарплату  в тот год  учителям сильно  добавили.  На  полторы ставки  работая
рублей триста-четыреста учитель получал! Только  учителя и начали тогда жить
по-человечески. Начать то начали, да быстро кончили, недолго их человеческая
жизнь длилась. Года  через три инфляция вернула  учителей к доперестроечному
уровню жизни, а вскоре и гораздо ниже опустила, так низко, как они и не были
никогда.  Если  советские годы для них просто бедными были, то годы реформ -
нищими. Сколько судеб сломалось, сколько семей  развалилось,  сколько  людей
себя потеряли...
     В  общем не  взялся тогда  Григорий  Борисович за информатику.  Сейчас,
пожалуй, и  жалеет. Что  ни  говори, а  у информатика школьного  жизнь  чуть
получше, чем  у  математика во  всех  отношениях. И на платные занятия спрос
есть,  подспорье  к зарплате. И  тетрадей, тетрадей проверять не надо  почти
даром! И классного руководства  нет! И в кабинете твоем никто посторонний не
работает! И работу информатика  поди проверь. За  десять лет никак не решат,
что,  собственно, составляет предмет  школьной  информатики. Так большинство
учителей  и решают  вопрос  этот каждый по своему усмотрению.  А, значит и у
начальства дергать по пустякам информатика возможности мало. Информатик себя
в большей степени независимым человеком чувствует. И при поступлении в почти
все ВУЗы информатика не сдается... Ну не сказать, конечно, что у информатика
работа совсем легкая, Илья Давыдович все дни безвылазно в школе от восьми до
восьми, и выходных у  него почти нет, и научно-методическую работу по своему
предмету  ведет, и для школы, для начальства много  всякой работы  делает, и
как  программист  очень  много  работает, много  учебных программ сделал,  и
кружок юных программистов создал... А все-таки ему лучше, легче живется, чем
обычному учителю,  надбавки всякие ему положены,  да и "режиковских"  больше
перепадает,  большое дело  с начальством постоянно общаться, а  начальство к
нему постоянно со всякими просьбами обращается... Впрочем, все это относится
и  к  учителям труда,  и  физкультуры, особенно к  работникам  бассейна. Вот
школьная  работа для  мужчин,  как  жена говорит!  На ум Григорию Борисовичу
вдруг  пришло сравнение школы  с ГУЛагом: Солженицын пишет,  что заключенные
все делятся на  два сорта, на простых  зэков,  <I>работяг</I>,  которые  заняты  на
"общих" работах, основных по профилю и самых тяжелых физически, которых, тем
не менее,  хуже  всех  кормят;  и  зэков, занятых  на  облегченных  работах,
"придурков".  К  ним  относились  не   только   всякие  кладовщики,  повара,
нормировщики..., но и инженеры,  врачи  и  даже  ученые,  а также сапожники,
портные, парикмахеры... На "общих" работах большинство заключенных умирало в
первые месяцы.  А  "придурки" почти  все  выжили. Вот и в школе  есть работы
"общие" - математика, физика, литература... А есть и "придурочные" (но завуч
не "придурок"!).  На "общих",  если  совсем  без  туфты работать,  долго  не
протянешь...
     Так,  сейчас  в  учительскую, пора бы и перекусить.  Григорий Борисович
подошел к учительской,  она как раз рядом  с лестницей.  Маленькая комнатка,
почти каморка в одно окно.  Три  письменных  стола неопределенного возраста,
несколько стульев. Захоти  все учителя одной смены прийти сюда одновременно,
а это человек шестьдесят, они бы