шался, поскольку, как оказалось, зарубежная православная церковь несколько лет назад перешла на новый, светский календарь и теперь вот, пожалуйста, отмечает праздники со всем христианским миром одновременно... (Впрочем, у них там нас за своих не считают и везде пишут Christian AND Orthodox Church... И не зря Пасху зарубежная православная церковь отмечает все-таки не с ними, а с нами, по старому стилю!) Про это мне рассказывал у себя дома владыка Герман. Богатый, с представительской мебелью, здоровенный дом, где могла бы с комфортом поместиться большая шумная семья, - а Герман в нем живет совсем один. Впрочем, ему, как монаху, это легко и привычно. Этот дом с роскошью ему бы и не нужен, как излишество, - но уж положен по должности - как епископу Филадельфии и Западной Пенсильвании. Это, собственно, даже не служебное жилье, а бери выше - резиденция. Герман, что удивительно, знает по-русски! При том что он, как и все тут, - местный уроженец. И в России бывал уж сбился со счету сколько раз - ну приблизительно двадцать. Посещал, говорит, у нас духовные центры. - А сами-то вы, владыка, кто и откуда? - Я американец. Во втором поколении - родители мои сюда переехали в 1910 году с Карпат. Мы русские, моя фамилия - Свайко. Отец Герман заметно устал и с надеждой спрашивает меня, а не знаю ли я по-английски, на который мы и переходим к заметному и видимому его облегчению... И то сказать, русский его тяжел и искажен американским ли, западно украинским ли акцентом, смесью ли их. А на американском отец Герман говорит чисто и прямо, не допуская никаких излишеств и отклонений от жесткой нормы, какие себе обыкновенно позволяют природные носители языка. Конечно, ему трудно: - Наша церковь (это он про зарубежную православную Прим. авт.) использует английский язык. Но вот с некоторых пор начали переходить на русский и церковнославянский, потому что русских много приезжают. Приезжают люди из православных стран. - Почему ж они едут сюда, в глухую американскую провинцию? - Так ведь здесь - духовный центр православия в Америке! Патриарх Алексий тут был два раза! И тыщи людей приезжали на него посмотреть, - отмечает отец Герман. Центр же здесь оттого, что в начале века тут, в Пенсильвании, множество осело переселенцев из России и с Украины. Вместе с поляками они тут вкалывали на шахтах, после войны почти полностью закрытых. О шахтерских проблемах там напоминают не бастующие шахты, а безобидный музей антрацита. В принципе давно ведь можно было заметить, что уголь слишком дорог, чтоб его так запросто сжигать в дым! Это было очень просто сосчитать; одни это сделали вовремя, другие отмахнулись широким жестом. Так вот теперь в местах стоит старейший православный монастырь Америки. Его построили еще в 1905 году. Основателем был наш патриарх Тихон. Странно сегодня думать, что тогда местность была заселена почти сплошь православными! Однако было так. Сегодня прихожан, конечно, не в пример меньше. Но пусто в храме не бывает. Службы каждый день - и утром, и вечером. И желающие идти в монахи всегда находятся. Конечно, это почти сплошь потомки выехавших из России. Есть семинария при монастыре - и местные там учатся, и из-за границы едут православные; бывает, даже из самой России! То, что здешние батюшки и монахи от наших неотличимы, - странно и важно. Это помогает додуматься до такого: им все равно в какой стране жить! Ну вот в Америке они, и что? Ни политическими свободами не стремятся они пользоваться, и светская мощь страны их не впечатляет, и долларов они не стяжают, и живут в кельях, а не в заманчивой уютной одноэтажной Америке. Храм, где они проводят большую часть времени, - обыкновенный русский храм. По-английски говорить они замечательно умеют, так и что? И древнегреческий знают они с тем же успехом. Какая ж разница, где жить? Везде ж все тот же Бог. И грустно им - а нам просто забавно - смотреть на людей, которые думают, что человек сам волен решать, где у него будет больше опасностей, а где - меньше. Я помню, как меня сразила там одна теленовость про калифорнийское землетрясение. Там бабушка по-русски (за кадром синхронно и почти точно переводили) жаловалась: "Не для того же мы бежали из непредсказуемой и опасной Одессы, чтоб всю семью засыпало в обрушенном доме!" Да впрочем, из таких наивных доверчивых и состоит кругом народонаселение, и каждодневно находит поводы так раскрываться. - Вот говорят, что Россия - бедная, а они вроде как умные и богатые, но это же смешно слушать! - убеждал меня один мой знакомый, светский, но весьма набожный русский, правда непутевый и запойный - с которым мы, случайно встретившись на богатой чужбине, не сговариваясь, пошли пить пиво, и сидели его пили в чистеньком уличном кафе под сандвичи. - Они тут потому еще целы и стоят, что в нашей бедной стране молятся... Может, в тот самый момент, как мы так умно беседовали за иностранным пивом, в русском монастыре Святого Тихона в Пенсильвании тоже молились, - в тот наш легкий бездельный день... Глава 30. РУССКИЕ ДАЧИ Пенсильванское Подмосковье влечет к себе пол-Брайтона, очень живо откликающегося на слово "Pocono", с ударением на первом слоге. Потому что здесь - любимое русское дачное место для ньюйоркцев. Тут все как в средней полосе: сосны, озера, прохлада - и это выгодное отличие от Нью-Йорка, который разместился на широте Баку и запекает вялых июльских туристов в асфальтовой печке своих каменных джунглей. Эта выгодная прохлада - оттого-то тут, в отличие от русского Подмосковья, настоящие лыжные курортные горы. А от Манхэттена добираться - всего-то полтора часа. Правда, большая часть дачников едет на час больше, Бруклин-то от центра города - в стороне. Самый к Москве ближний дачный, так сказать, кооператив - Eagle Lake, состоящий из трехсот пятидесяти дач. Поначалу местность производит очень, ну очень богатое впечатление: тут не фанерные избушки с шестью сотками, но участок леса, огороженный высоким забором с серьезными воротами. В них впускает охрана в форме - если у вас есть пропуск жильца, ну или на худой конец если вас позвали в гости и внесли специальный в журнал. Ладно, въехали, едем по дорожке. Тут и там - патрули на джипах, все в той же форме. Они медленно кружат по дачным дорожкам. Дальше ожидаешь увидеть спрятанные в лесу виллы наподобие тех, какие в Беверли-Хиллз, с редкими спрятанными внутри миллионерами... Ан нет! За поворотом показывается озерцо, а на берегу его припаркованы чрезвычайно скромные - по американским понятиям - трейлеры. Вокруг каждого - маленький участочек размером с пару советских клочков по шесть соток. Тут, правда, надо иметь в виду, что трейлер трейлеру рознь. Он может быть маленький и легкий (хотя и с удобствами), чтоб таскать его туда-сюда за собой при интенсивных разъездах. А еще бывает mobile house, то есть дом с двумя или тремя спальнями, с настоящей кухней, с парой санузлов, и его в принципе хотя и перемещают с места на место, но так редко, что это является самым натуральным переездом. И жилище для этого приходится частично разбирать. А землю, на которой вполне стационарно стоял, продавать обратно (аренда менее выгодна). Так вот те трейлеры, что в дачном Поконо, представляют собой некий компромисс между описанными выше двумя крайностями. С одной стороны, конечно, да, это вагончик на колесах, и его можно катить за собой по трассе. Но, с другой стороны, спаленка там одна отдельная, а другая - как бы получердачная, в ней выше, чем на четвереньки, не стать. Да и гостиная перегораживается раздвижной стенкой надвое, повышая интимность обстановки. Удобства, само собой разумеется. И это все продается дачнику уже в меблированном виде, включая даже телевизор. Продается - за сколько? Вот это все с охраной и с мебелью, со всеми удобствами, да в горах, и с озером, и в полутора часах езды от столицы мира? С ресторанами внутри забора, с прачечной, с прудами, где специально для отдыхающих удильщиков разводят форель? С лыжным курортом в получасе автомобильной езды? С бассейном и детским садом? Скажу вам: за 36 тысяч американских долларов Северо-Американских Штатов. Разумеется, в рассрочку на двенадцать лет. С начальным взносом 20 процентов. (Честно, конечно, еще за весь это сервис тыщу в год платить все же приходится.) Бедные эмигранты, на которых это рассчитано, большего просто не осилят. Не до роскоши им. Я когда там рассматривал эти дачи - с заранее выхлопотанным пропуском, - наткнулся на русских, вот на этих самых дачников. Слово за слово, ну и позвали они меня на барбекю. - И что ж, - спрашиваю, - это такое - ваше барбекю? Уж не безалкогольный ли это шашлык? И я, конечно, угадал. Так оно и было. Жареное на фабричных углях мясо, но под колу. Это у них теперь называется отдыхом. Мне кусок в горло не лез, а они делали довольный вид и рассказывали, что лес вокруг настолько хорош - грибов правда нет, - что в нем не перевелись еще медведи, которые периодически вылезают из чащи. - Вышел медвежонок, ну прям как игрушечный, и все кинулись его гладить! А тут вышла медведица... Все побежали за ружьями и даже сдуру начали палить, и убежали чудесные звери. - Но несмотря на этих замечательных медведей, отчего ж на этой замечательной дикой природе не выпить под шашлык по не очень большой бутылочке вкусной водки? - простодушно спрашиваю я. - Ты что! - отвечали обпившиеся кока-колы трезвые русско-американцы, бывшие москвичи. - У нас менталитет переменился. Тут ведь как - придешь с похмелья на работу, так никто не поднесет, а напротив, волком посмотрят. И будешь ты тут, брат, считаться нехорошим человеком. С волками, что называется, жить... И вот что самое обидное в такой жизни, что замечательная дача, лучше которой в советской жизни просто не могло - у нас - быть и которая составила бы пожизненное счастье, вдруг превращается в жестяную с пластиком дешевую коробку - как сказочная карета в тыкву. Это все как сказке, только наоборот - в сказке злой и обидной. И только я, как добрая фея, приехал и утешил ребят, и позавидовал их роскошной дачной жизни. Так ведь в жизни всегда так - пока тебе посторонние в твое счастье пальцем не ткнут, ты его сам в упор не увидишь. Глава 31. УКРАИНА В ПОДМОСКОВЬЕ Ушел на пенсию мой знакомый потомственный московский украинец, коренной москвич Стив Ферке. Коллектив подмосковной украинской газеты "Народна воля", состоявший кроме Стива еще из одного сотрудника - главного редактора, тепло проводил ветерана на заслуженный отдых. Стив вполне свободно владеет десятком польских слов, и это дает ему уверенность в том, что он знает украинский язык. Любопытно, как же он при таких познаниях работал в украинско-язычной газете? - Чего ты удивляешься, я ж не репортером был, а наборщиком! - успокаивал он меня на английском. Иначе говоря, с тем же успехом старик мог набирать для китайской газеты репортажи о проблемах китайской грамоты, находя нужный иероглиф по особым приметам - расположению, количеству и наклону палочек. Соскучившись от досуга и по работе, Стив часто наезжает в редакцию. Это в городе Скрэнтоне, что в 20 километрах от Москвы. Однажды он и меня уговорил туда съездить - крепить дружбу украинских русскоязычных журналистов с американскими украинскоязычными журналистами. Ну, поехали крепить. Самым большим американским украинско-язычным журналистом во всем Подмосковье оказался главный редактор "Народной воли" Николас, он же Мыкола, Дуплак, человек симпатичный и работящий. Для начала Мыкола решил поставить точки над i (с законной гордостью отмечу, кстати, что такой буквы в русском алфавите нет, а вот в украинском и американском - есть!). Я должен был ответить на его настороженный вопрос: не принадлежу ли я к кругам, желающим уничтожить независимость Украины? Узнав, что - нет, Мыкола размяк и попытался смягчить свою былую суровость: - Понимаешь, мы, украинцы, очень впечатлительный народ... - Мыкола! Кому ты це розказуеш? Та хиба ж я не знаю? Тут надо пояснить, что Мыкола совершенно не говорит по-русски. Беседу мы вели, разумеется, на украинском, причем Мыкола вежливо предлагал перейти на английский, если мне трудно его понимать, но я держался. Что беседа! Фактически я у него брал интервью, он у меня... При этом чувство у меня было настолько странное, что пером не описать. Чувство острой хронической нереальности происходящего, которое терминами соцреализма не описывалось. А описывалось терминами сюррелизма: "Вблизи американского города Москва два иностранных журналиста мужского пола берут друг у друга интервью на украинском языке". И тем не менее, отвечая по существу на заданные мной вопросы, Мыкола коротко рассказал о себе. Он стал жертвой антиукраинских настроений в Польше, где родился и жил. Так, после войны поляки выселили своих этнических украинцев с исконно занимаемых теми земель - в польскую Прибалтику, только что отнятую у немцев (те в свою очередь тоже куда-то отселили).Вообще-то, конечно, остроумное решение, но все-таки хамство... Язык ему учить не давали, и он его освоил только в зрелом возрасте. После он уехал в Америку... И здесь пытается служить Украине. Вот - редактирует газету, которая выходит с 1910 года. Тираж - две тысячи экземпляров. Американцы, в отличие от поляков, Миколу не преследуют: даже, рассказал он, разрешают вывешивать украинский жовто-блакитный флаг с трезубцем рядом с американским - в день независимости Украины. И после он потом неделями висит, и ничего! - В СССР за этот флаг в тюрьму сажали, - напоминает Мыкола. После путча он съездил-таки - впервые в жизни - на Украину и выпил пригоршню воды, черпнутую из Днепра. Это он когда-то пообещал на научной конференции, где обличал поляков за великодержавный шовинизм и антиукраинские настроения. Его отговаривали: "Это ж Чернобыль!", - но он все равно выпил. Я полистал газету... Газета, безусловно, интересная. Она целенаправленно освещает актуальные темы, как, например, место Украины на международной арене. Это материалы приблизительно вот какие, пробежимся по заголовкам: "Казачий праздник Покрова в Чикаго". "Вышла новая книга об украинско-польских отношениях". "Россия, руки прочь от Беларуси!" "Прошло собрание Украинских объединенных организаций большого Кливленда". "Награждение посла Украины в Индии". "Кучма собирается во Францию". "Ученые Украины и США создают реактор нового типа". "НАТО на распутье". "ДИНАУ (бывший филиал ТАСС) намерен выйти на уровень мировых информационных агентств". "Для художника-ассирийца Шумонова Украина - "Моя земля". "Украина должна занять достойное место в системе европейской безопасности". "С думой про Сидней" (подготовка к Олимпиде). Еще: "Канада дала денег на модернизацию Жидачевского бумкомбината - что сделает Украину независимой от русской бумаги, которая является стратегическим продуктом". Достойное место на страницах газеты занимают материалы, рассказывающие об успехах украинской экономики, вообще о строительстве новой Украины: "Запорожская АЭС (между прочим и разумеется, крупнейшая в Европе) добилась наивысшей производительности за все годы своего существования. План месяца выполнен на 111, 3 процента. Годовой - на 103,5 процента. Общее количество нарушений в ритме работы снижено по сравнению с прошлым годом в 1,8 раза". "В Харькове учреждается СП по сборке американских комбайнов". "На черноморском (украинском) шельфе введены в действие новые скважины". А в Одессе, между прочим, в это же самое время строится нефтеперевалочный терминал! "Пуск новой станции метро в Киеве" (причем Президент Украины пожелал метростроителям новых трудовых свершений). "Испытывают новый самолет" ("Ан-70", в Киеве) Регулярно публикуются заметки о новостях культуры: "В Киеве чествовали знаменитого бандуриста". "Завершился второй съезд кинематографистов Украины". "На Крыму строят первую украинскую школу". "Кировоград будет переименован" (неизвестно во что пока, подыскивается украинское название). "Заботливая бабушка и гражданка". Есть заметка о том, что у всех пятерых детей в семье Пищимуха - украинские имена. И они любят украинские песни. Цитата: "...также очень важно, чтобы сыновья нашли себе украинских подруг жизни". (Наш друг Ферке с этим подкачал - на ирландке женился, дочку за итальянца отдал...) Вместе с тем, безусловно, еще имеют место отдельные проблемы, и газета не обходит стороной острые темы: "Растут долги правительства Украины". "Всех преступников надо наказывать". "Упал экспорт украинского сахара". "Размышления автора-патриота". Цитата: "...на Украине фактически нет патриотического правительства". "Прискорбный случай с украинским дипломатом" (пытался дать взятку канадскому полицейскому, который его, пьяного, остановил на дороге, а также заподозрил, что машина краденая и дипломат к краже причастен). Новости спорта: "Украинская олимпийская чемпионка Оксана Баюл разбила "мерседес" и голову в Америке в нетрезвом состоянии. При том что ей девятнадцать, а американские законы не позволяют лицам, моложе двадцати одного года, выпивать". Газета держит руку на пульсе украинской действительности и связь с читателями. Вот, к примеру, одно письмо с Украины. Цитата: "Москальство расшатано в своей основе. Это не означает, что оно повержено - оно расшатано". В подтверждение своей мысли читатель цитирует М. Горбачева, который мудро заметил: "Процесс пошел". Еще мне там показали книги, которые они издают. Почти все об одном, о наболевшем - вот рухнет однажды большевизм, Украина станет свободной, у Россия тоже, уж заодно. Сбылось! Ну, сбылось, и что теперь?.. Как говорили классики Ильф и Петров, вот уже и радио изобрели, а счастья все нет... Может, собрать теперь всем чемоданы и с песнями на вильну, самостийну Украину? Нет... Это все равно как если бы Дон Кихот немедленно пошел и женился на Дульсинее и начал бы с ней низменно вести совместное хозяйство. А кто совершал бы тогда подвиги? Кто воспевал бы прелести далекой возлюбленной? Кто бы ей посвящал лирические, не очень высокохудожественные, но прочувствованные стихи и публиковал бы их в далекой Америке тиражом две тысячи экземпляров?.. Выбор украинцев: фашисты, коммунисты или американцы И все-таки серьезно: возвратился ли кто из украинских патриотов с чужбины, из Америки, на свободную независимую родину? Это ж теперь и просто, и безопасно. - А как же! Вот недавно одна семья уехала на Украину, - ответил Мыкола и рассказал подробности истории. Один парень с Западной Украины пошел в 1941 году добровольцем на фронт. Но не на привычной нам стороне фронта, а по ту сторону, которая была занята немцами. В немецкую он пошел армию, в украинскую дивизию СС "Галичина". А после войны домой, к жене, по понятным причинам возвращаться не стал. Потерялись они в той жизни. И вот, поехал он в Америку и стал в ней жить. После девяносто первого жена нашлась! Она была жива и свободна! Ветеран забрал свою старушку в Америку. Она в ней заскучала и увезла мужа на Украину. Теперь они живут-поживают на родине на американскую пенсию, а она там - сказочное богатство. Помогают и родне, которая воевала на советской стороне фронта. Я себе представляю, как это все может происходить. Встречается этот возвращенец с ветеранами Красной Армии. Они его обзывают предателем. Он искренне удивляется: - Кто, я? Вы меня с кем-то путаете. Я проливал кровь под желто-голубым знаменем, на форме у меня был трезубец - заметьте, это теперь государственная символика моей родины. Я с оружием в руках боролся за независимость Украины, я освобождал ее от коммунистов и москалей - и вот она свободна. Поскольку я воевал за правое дело, старость моя достойно обеспечена, я состоятельный человек. Ну а вы-то за что воевали? Где то знамя, и та армия, и те идеалы? Где те коммунисты, которым вы продались и под гнетом которых стонала порабощенная Батькивщина? Так вы обижаетесь, что у вас пенсия нищенская и ее задерживают? Странно... Я думал, вы радуетесь, что вас не повесили, как военных преступников, и даже не посадили в лагерь... Ну да ладно, угощу вас, по вашей-то бедности... Что, Германия плоха? Разве? Ее уважают в мировом сообществе. Фашисты плохи? Так их упразднили в сорок пятом и осудили в Нюрнберге. А что ваши коммунисты?.. Наверное, наши бедные ветераны ему что-то отвечают... Хотели бы вы оказаться на их месте? Ну и ситуация... - Н-да... Как-то раньше не приходилось встречать земляков - ветеранов вермахта, - говорю я Мыколе задумчиво. - Идем, познакомлю! Это Иван Олексин, президент страховой компании "Украинское братство". Финансирует нашу газету. Иван - жизнерадостный семидесятипятилетний старик. Мой покойный дедушка, встреться они в свое время, году в сорок третьем, непременно застрелил бы его - а я, надо же, ничего, сижу за столом, слушаю его рассказ о жизни: - Я-то что? Я то учился на старшину, то за титовскими партизанами бегал по Югославии. Они не в силах были с регулярной армией воевать, так, взорвут что-нибудь или подожгут, а мы потом завалы разбираем или пожары тушим. Толком-то и не воевал. Нет-нет, этого не было! А весной сорок пятого наша часть пошла из Югославии дальше на Запад - в Италию, сдаваться союзникам. Интересно, что в первую мировую мой отец тоже воевал в Европе, и попал в Италию. Так он после часто рассказывал, как питался картофельными очистками из мусорных баков. Я вспомнил эти его рассказы про итальянскую действительность и откололся от части - пошел не в Италию, а в Австрию. Там сдался и уехал в Америку. Ну что, выучился на инженера, работал, а потом на старости лет согласился президентом быть... Лет пятнадцать назад, подумал я, встреть я такого дедушку, заведи с ним беседу - затаскали бы по допросам. Он повел меня по большому двухэтажному зданию, которое принадлежит фирме (редакция тут же располагается). - Большую часть мы футболистам отдали в аренду - под качалку. Да и вообще им продадим, а себе что поменьше купим. Нам теперь так много и не надо... А это вот книги, что мы издавали... Я рассматриваю эти кипы книжек на полу. Вот, например, новая. Некто Олег Лысяк выпустил в издательстве "Вести комбатанта" (для ветеранов войны) книжку "Осколки стекла в окне" на "дивизионную тематику" (имеется в виду украинская дивизия "Галичина", во второй мировой она воевала за немцев). Желающие могут послать 14 долларов в Канаду и получат книгу по почте. А вот старая. Я полистал пожухлую брошюру, год издания 1955-й, автор - Джордж Федотов. В ней прогноз насчет судеб СССР. Любопытно... Впрочем, ничего невероятного и фантастического в прогнозе не было, сейчас такое любой первоклассник мог бы предсказать. Ну, СССР рухнет, как всякая империя, - подумаешь! Вот цитаты из Дж.Федотова, повторяю, из 1952 года: "Если бы в России не было сепаратизма, он был бы создан искусственно... Разделение России предопределено... Теоретически есть шанс - и это единственный шанс - избежать новой войны: это крушение большевистского режима в России. В то время как русский народ будет сводить счеты со своими палачами, большинство национальностей, как и в 1917 году, во всеобщем неизбежном хаосе будет требовать реализации своего конституционного права на отделение. В современном мире нет места для Австро-Венгрии. ...Россия потеряет донецкий уголь, бакинскую нефть, но Франция, Германия и многие другие страны никогда не имели нефти. Россия станет беднее, но, во всяком случае, та жалкая жизнь, которую влачит Россия при коммунистах, станет фактом прошлого". - Вот, стараемся, как-то, держимся за Украину, за украинское, - говорит Иван и улыбается. Я смотрю в его веселые безмятежные глаза: может, и правда не врал, не успел повоевать? На убийцу - точно не похож. Он пошел в немецкую армию из Львова, то есть из Польши, которая украинских патриотов не поощряла. Человек совершенно несоветский, он по-иностранному, в открытую боялся коммунистических лагерей Колымы. И националистов немало туда отправилось! - Ведь стала же, стала Украина независимой! Наконец-то... - говорит мне Олексин прочувствованным голосом. Вот за что он с оружием в руках встал под германский флаг, надел серую форму фашистской пехоты и пошел помирать. Нам так знакомы эти фуражечки их, эти узкие петлицы, витые погончики, автоматы системы Шмайсер... Я вспомнил, как 9 мая оказался в одном украинском городе: ветераны Советской Армии, с орденами и медалями, стояли в подземном переходе и просили милостыню. Зрелище было не для слабонервных, конечно. - А дети наши - не хотят, неинтересно им, - говорит Олексин. - Замуж за чужих выходят, дела наши им неинтересны - они идут работать, где прибыль больше. Едва ли так их дети будут знать по-украински... Так получается... Глава 32. ВОЛАНПОПЕК-КРИК В РАЮ Такая жизнь, из двух частей. Часть первая, до пятидесяти лет: объехать сто стран, увидеть в этом мире все-все что хотелось, жениться на ком в голову взбредет, отличиться в своем деле и скопить денег. Часть вторая, когда стукнет пятьдесят: купить по дешевке большой удобный дом в горах, на берегу ручья, и поселиться в нем с любимой женщиной, и предаваться любимым занятиям, и чтоб за это еще прилично платили, все это среди симпатичных соседей - и в двух часах езды от самого яркого города планеты. И разумеется, при этом испытывать ровную неспешную радость от течения жизненного процесса. И это не сладкая сказочка из пустой дамской литературы; я лично знаю этого человека. Я ему еще признался, что тоже так хочу. (А ранее такого комплимента от меня дождался только Эркин Тузмухамедов, беспечный и вольный любитель и критик музыки.) Экскурсия по 105 странам Так вот этого человека зовут Дэениел Гротта, (Daniel Grotta). Кто не верит в его существование, может лично добраться до него по паутине, вот координаты: dgrotta@zd.com. Тел (717) 676 5500, fax 676 5546. Путешествовать по земному шару он начал с Нигерии в 1965 году, и за тридцать лет отметился в 105 странах (включая Одессу). В сущности ничего особенного, три страны в год - подумаешь! Но тут уже действует закон больших чисел: в итоге выходит - ого! Первый импульс - завидовать и чувствовать себя пришибленным: а мы что видели в жизни? Начинаешь о себе клеветнически думать, что дальше Жмеринки никуда не отъезжал... - Гм... Тебе, наверное, легче сказать, где ты не был? - Ну, в Эквадоре, например, не был... Да трудно перечислить! Ведь в мире двести семьдесят стран. - А я слышал, что вроде двести сорок... - Это как считать. Какие признавать, какие нет, - тут дело вкуса и личных симпатий. Некоторых стран, где я был, уже нет, например Восточного Пакистана. И потом, считать ли самопровозглашенные и никем не признанные? Пять лет назад официально считалось, что стран - 265. И за это время пяток должен был прибавиться, в русле общей логики событий... Но если честно, из того, что помню, кроме Эквадора, еще в Гондурасе не был и в Албании, ну и еще в паре стран Африки: в Египте, Алжире, Марокко. Но во всех больших странах уж точно был. Какая б страна не пришла моему собеседнику в голову, всегда оказывается, что я в ней обязательно был. Это он рассказывает как заведенный, конечно, все задают одни и те же вопросы профессиональному путешественнику... Мы познакомились с Дэниелом в ресторане, он там завтракал с женой и друзьями. Слово за слово, ну и позвали меня в гости. Вот поят ледяным чаем. Кстати сказать, в Америке надо специально оговаривать, чтоб чай был горячий, а то подадут со льдом, такой народ. Холодный чай в здоровенных стаканах похож на кока-колу, только вкусней. Дом - дом замечательный, да хоть размером. Этажа там два, и на каждом, кроме разных комнаток, которые нет смысла считать (сейчас поймете почему), по здоровенному такому спортзалу - и по площади, и по высоте потолков. Один спортзал - гостиная, а другой - как бы мастерская, студия. - И вы тут вдвоем живете?... - Да как-то так получилось. Ездили смотрели дома, и этот был самый дешевый: сорок семь тысяч. - Сколько-сколько?.. По следам масонов Оказалось, дом был нежилой, тут был офис местных масонов. (Их вообще там полно, в каждой деревеньке имеется ложа, о чем сообщает табличка, прибитая к столбу на въезде; а вы думали, патриоты вас зря пугают, думали, врут...) Ну и вот масоны съехали куда-то, видимо надо где-то масонский заговор устраивать, дом продали чуть ли не задаром одной местной, ее зовут Ребекка (масоны, уж конечно, не Фекле продавали). Она не знала, что с ним делать, выставила на продажу. А по масонскому условию, при перепродаже владение дробить нельзя, а то б, конечно, устроили там Воронью слободку имени Бертольда Шварца. А для семьи куда такой манеж? И топить дорого, и ремонтировать. Сейчас, когда Гротты тут обжились, соседи завидуют и кусают локти: "Мы б сами могли купить, но вот лимитчики понаехали и заняли лучшие места". Что сказать, люди везде одинаковые, и жилищный вопрос пока что нигде их не улучшал. Дом, правда, стоит при дороге, ну да у всех там так. Зато есть участок, и по нему протекает замечательный дикий ручей Воланпопек Крик; (индейское название). На этом ручье, от дома сто метров, Гротты устраивают пикники. Или просто сидят там и читают в свое удовольствие книжки... Тихий маленький ручеек иногда весной делается страшным. Здешние старожилы помнят (в отличие от наших старожилов, которые ни черта вообще не способны вспомнить) весну 1955 года, когда ручей вышел из берегов и натворил дел. К примеру, он размыл старинное кладбище на теперешнем участке Гротта, и по улицам плыли гробы... Так одна дама, она, кстати, приходится Салли родной тетей, по коротким волнам, она радиолюбительница, связалась с кораблем, на котором служил ее сын, а тот, болтаясь в далеком океане, связался с берегом и с него отправил в далекую Пенсильванию спасательные вертолеты. Через двадцать лет этот же самый морячок опять отличился - познакомил свою кузину Салли с модным репортером Дэниелом. Он им организовал blind date (так называлось кино, где Ким Бэсингер грязно напивалась и устраивала подлянки Алеку Болдуину), то бишь свел, организовал встречу людей, не знакомых друг с другом. А дальше они уж сами: - Через три недели после знакомства он мне сказал: "Мы поженимся". - "О, да?" - ответила я. То есть он у меня не просил согласия, и мне пришлось отвечать вежливым междометием". Мезальянсы Я рассматриваю их вместе и порозь; странные люди, экзотическая семья. Он - тихий медлительный джентльмен академической внешности, пятидесяти четырех лет, рисунком лица схожий с Денисом Хоппером. Он как будто робкий и застенчивый, невозможно поверить, что в молодости был неистовым репортером и не вылезал с войн. Дэниел словно только что оторвался на минутку от вечного чтения книжек (до них он точно охотник, правда, по-американски простодушно считает это не доблестью, но пороком). И на покорителя дамских сердец он как будто не тянет; откуда ж взялась при нем эта яркая дама Салли, которая блистала на подиумах, - брюнетка с большими откровенными глазами, вся такая живая и сценическая? Она точно его моложе, ну лет на десять. Им нелегко дружить с кем-то семьями; тут ведь, в глуши, все женятся на тихих одноклассницах, с которыми еще в школе тискались на заднем сиденье старенького "кадиллака"; жены после объедаются пиццей и топают в кроссовках-говнодавах, никаких там особых женских мод или нью-йоркских фокусов типа похудений или качалок. А тут молоденькая жена из артисток, и все комплексуют... Как-то к ним пришли при мне гости, семья. Муж, ну чуть, может, постарше Дэниела, солиден и благообразен. А жена его - бабушка уже, с рассыпающейся походкой, дряблыми пятнистыми руками и кожей на шее, какая бывает у поживших куриц. Она вполне годилась Салли в мамаши. Бабушкин муж, это было видно по убитому лицу, отчаянно страдал от жестокого и неотвратимого сравнения, от несправедливости и безысходности, которая усиливалась строгостью глухих провинциальных нравов. Бабушке тоже было несладко, и она через десять минут уехала, сказавшись больной - ей-де надо лечь. Да... Жизнь - это такая жестокая мясорубка, которая колотит вас по затылку, причем с каждым годом все сильнее. Так вот, Салли проводила бабушку, всю зеленую, к машине и легко взбежала к нам на второй этаж, чтоб смотреть на мужа веселыми бесстрашными глазами и то и дело ему говорить что-нибудь ласковое. Авантюрист на войне Он между тем рассказывает мне, как оно все было. У него за жизнь скопилась только одна профессия - журналист. Вот в этом качестве он и катался по глобусу. Нет, все-таки не катался, он же только потом стал простым журналистом, а поначалу-то был, надо вам сказать, военным корреспондентом. К примеру, в 1965 году в Нигерии - мы уже вскользь упоминали ту первую поездку - шла гражданская война. И вот он, будучи двадцатилетним романтическим юношей, туда и поехал, free lance. В шестьдесят шестом она там кончилась, и он переехал на другую войну - в Гану, далее на третью - в Анголу. - Ты делал это за деньги? - Деньги? О нет... Там я не заработал денег. - Ты тогда был богатым? - Никогда я не был богатым... И родители не были состоятельными. Я зарабатывал достаточно, чтобы выжить. И чтобы купить камеру и диктофон. - То есть тебе просто это нравилось? - Нравилось? Нет. Война, армия - это мне не нравится. Я такой человек, что не могу взять в руки оружие, а уж убить кого-то... Я... - он не знает, как точней объяснить, но уж и так понятно, что он за человек. - Это не то слово. Но если спросить иначе: получил ли я ценный опыт? - то да, конечно, получил. Я был молод... Это был новый опыт. Я был молодым человеком, который хотел узнать о себе, не трус ли он, и себе доказать, что он смелый. И опыт в реальной политике. Пропаганда, что правда, что нет, что ложь... Это был опыт худших проявлений человечества. Но и парадокс: там же - романтическое фронтовое братство, делиться последним. Жертвовать собой. Готовность положить свою жизнь за других... Жестокость, конечно... Мне кажется, я до сих пор еще обращаюсь к тому опыту и обдумываю его... После я был в Индии - во время бангладешского кризиса. Я занимался контрабандой - возил еду через границу. Мы рисковали жизнью! У нас было несколько столкновений с пакистанской армией... пятьдесят тыщ пакистанских солдат не пропускали еду в голодающие районы - в Восточный Пакистан; так им выгодно было для политики. Я, конечно, писал об этом репортажи, но главное для меня было - возить еду голодным. Я делал это... как авантюрист. И хотел чувствовать, что что-то меняется в жизни оттого, что я пишу. Мы тогда купили несколько машин "скорой помощи" в Индии и поехали. - Ночью, между пакистанской и индийской армией, в джунглях, полных рычащих тигров... - вспоминает он. Ну и работка. - Я не религиозен - я просто гуманист. У меня этика вместо Бога. Не вижу в этом противоречия. Я делаю то, что мне кажется нужным. Есть Бог или нет, это не так важно. Не могу представить, что кто-то мне с небес говорит, что делать. Командировка на революцию в Париж Одна из первых командировок юного репортера была в Париж, на событие - на революцию. - Это было потрясающе... - только и может сказать он, и вздыхает. - Еще бы! - еще горше вздыхаю я. Мою командировку в тогдашний Париж делало невозможным препятствие пострашней "железного занавеса": я ходил в четвертый класс... Сегодня мы, толстые, старые и лысые, можем убиваться в бесплодных попытках вообразить, каким был революционный Париж для молодых по ту сторону "занавеса". Как с убийственной точностью от нашего с вами имени заметил Жванецкий, никогда я не буду в Париже молодым. - Помню Рыжего Дени, - нет, что это я - рыжим был вовсе не он, а Руди. А Дэни - его фамилия была Конн-Бендит, как же, помню... Это были потрясающие ребята... - Он тает от сладких воспоминаний, глаза туманятся и влажнеют. Я с легкостью, со снайперской резкостью представляю себе парижских бунтующих студенток из первой волны сексуальной революции, шестьдесят восьмой же год, и как они рвали друг у друга из рук романтического брата по разуму, который воспоет их счастливый подвиг на всю Америку, а значит, и на весь мир. Они непременно ему отдавались со всей революционной страстностью перед лицом всего мира. Это вам, знаете, не в Свердловске где-нибудь тупо отлупить студентов, чтоб потом ментовскому полковнику дали выговор... - Те дни в Нантере... У нас было чувство, что мы свергнем то правительство. Танки на улицах... Де Голль... Рабочие поднимались... Постаревший мечтатель мне говорит еще какие-то красивые слова насчет пролетариата. И полно же еще таких, кто приписывает чернорабочим какие-то изящные устремления. Нет, никогда эти наивные иностранные люди не носили унылых спецовок, не таскали на голове тупых пластмассовых касок, не получали талоны на бутылку бесплатного молока в день - за вредность. Безумцы, безумцы... Я представил себе советскую власть в Париже и содрогнулся от ужаса. В восемь вечера все уже закрыто, как будто это уральский райцентр, на place Pigale пусто, проституток увезли перековываться, то есть катать тачки на досрочном пуске туннеля под Ла-Маншем... На улицах вместо картинок с бесстыжими тощими девчонками - портреты старых пердунов и идиотские лозунги: миру - мир, сэру - сыр и так далее Нотр-Дам взорван, на его месте вырыт вонючий публичный бассейн "Париж". Я молчал... Он считал с моего лица нечто-то такое, что вынудило его оправдываться: - Нет, нет, я не коммунист. Я называл себя тогда... социалистом. А не принадлежал ни к какой партии. - А голосуешь за кого? - За демократов. Правда, никого не выбрали из тех, за кого я голосовал, кроме Клинтона, но это исключение. - Тогда, в Париже, ты чувствовал, что это лучшее время в твоей жизни? - Я всегда в каждый момент чувствую, что у меня лучшее время в жизни. За исключением моего первого брака. С тем браком была интересная история. Приехал он однажды с войны, да и записался вольнослушателем в Кембридже. Ни с каким колледжем официально он не связывался, из революционных побуждений. Он полагал, что обязан протестовать против официальной системы образования - нахватался на парижских баррикадах... То есть что у нас с ним вообще может быть общего в опыте? Казалось бы? А вот что: мы страдали от зверств социализма! Дэниел это называет, правда, изящно: культурологический шок. Там, в Кембридже, он познакомился со студенткой из Польши, а после на ней и женился. Конечно, в Польше они не жили, все ж нормальные люди - но тестя же приходилось навещать. Он был польский профессор. - Представь себе! - пытается мне рассказать страшилку бывший военный корреспондент. - Тесть, бедный, заплатил деньги авансом и ждал три года, чтоб получить автомобиль "фиат" - ну, такой, station-Wagon! Да и автомобиль не очень хороший, и мне показался немного неудобным... Знаем мы этот польский "фиат". Обыкновенный "жигуль", а station-wagen - это универсал, вылитый наш "ВАЗ-2102", какой был когда-то у писателя Аксенова. - Да не только машины - все было трудно достать. И вдобавок денег не было! - рассказывает дальше Дэниел. Что вы говорите! А с польской женой потом был развод - ведь пропасть и культурологический шок. Представляете, приезжает цивилизованный западный человек - вы уже к этому ближе, чем при Советах, так что поймете - с войны, с работы, а дома "холодная война" и буквально варшавский договор; условия, конечно, невыносимые. В какой-то момент он перестал ездить на войну; это по-человечески вещь очень понятная, если из этого военного цикла вовремя не выскочить, так случится замыкание и не сможешь ездить никуда, кроме войны, а когда ее нигде не будет, придется употреблять наркотики, подобно Шерлоку Холмсу в дни простоя. Имеет право у тихой речки отдохнуть Но от военных репортажей к тихим мирным текстам он отступал постепенно - через скандальные разоблачения. - Я хотел чувствовать, что что-то меняется в жизни оттого, что я пишу, - повторяет он ранее раз уже сказанное и продолжает: - Я написал пару историй, после которых люди попали в тюрьму. Это были журналистские расследования - по случаям мошенничества. Я работал тогда на "Philadelphia magazinе", в ранние семидесятые. Это был тогда самый отважный и агрессивный журнал... - Был? - Был. После обиженные персонажи с ними судились и отсуживали кучи денег, ну вот - они бросили разоблачения и стали публиковать безопасные истории. В этом-то и проблема с журналистскими расследованиями... Да... Везде люди живут. Тошно мне слушать эту историю. - Настоящими расследованиями сейчас только один журнал занимается - "Mother Jones". Я его читаю. - А пишешь? - Нет не могу себе этого позволить. Я сейчас занимаюсь другой журналистикой и за день зарабатываю больше, чем, бывало, за два месяца тяжелого труда... Это было ужасно, месяц фактуру собираешь и пишешь, потеешь... Понятно... Другая журналистика - это "PC magazine". Он берет какой-нибудь принтер, пробует его в разных режимах и сочиняет высокохудожественный текст про новую высокопроизводительную технику. Платят, сказано, хорошо... - Потом я познакомился с Салли... - мы плавно переходим ко второй части жизни, когда уставший путник тормозится, остепеняется и оседает в милом захолустье. Кто, как говорится, воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть. Хороший дом, хорошая жена, что еще... Салли была актрисой и моделью, то есть дама видная, выразительная. Она устала от сценической и подиумной жизни (попробуйте сами, там неуютно проводить жизнь, ее там можно только устраивать), которая, кстати, и не была блистательно успешной, ну и бросить не жалко. Все эти компьютеры и принтеры Дэниел выучил в начале 80-х, когда они были никому не нужны. Он знал про них столько, что к началу бума создал свою компьютерную фирму, которая зашла высоко в гору, а после рухнула. - Мы потеряли все, - произносит он красивую драматическую фразу. Впрочем, плевать. У него вон сколько везения. Одно-единственное поражение его смутить не смогло, видите, он его играючи пережил, даже без легкого запоя обошлось, и все равно чудесно устроился. - Мое преимущество было в том, что я, в отличие от прочих компьютерных писателей, был не инженером, а одним из немногих профессиональных писателей, знающих компьютер. Нашлось много журналов, которым это понадобилось. И они платили! Даже, - говорит он с придыханием и восклицательной интонацией - "New York Times"! Там мне за заметку, сделанную за день, заплатили мой прежний трехнедельный доход - три тысячи долларов. Ну и еще мы много писали про путешествия! - спохватывается он. Мы - это он и Салли, ведь еще потом вдвоем столько колесили. - Мы были разъездные. И вот Салли ездила, ездила со мной, писала, снимала... И стала очень хорошим фотографом! Она стала - профессионалом. Она была хорошей ученицей и... превзошла меня. (То ли врет, то ли комплимент говорит жене?) - Мы вдыхали аромат разных стран и писали эссе, а из них после делали путеводители. Поскольку мы хотели работать вместе, то проводили вместе почти все время. Мне нравилось это. Бывало, как уедем куда-нибудь, и полгода нас дома нет... Салли и я, мы партнеры, и лучшие друзья, и любовники... Люди, которые все время проводят вместе, они... или любят друг друга, или ненавидят. - Я все время чему-то учусь, - подхватывает она. - За 20 лет брака я столькому у него научилась! И он так меня удивляет. Это восхитительное приключение - быть замужем за ним. (Она сентиментальна и за немцев, и за евреев, вместе взятых, за всех своих предков.) Мне больше ничего не нужно. Мы - лучшие друзья, самые близкие. Вот когда хочется что-то рассказать, то, что рассказываешь обычно близкому другу, - так я мужу рассказываю. Нам больше не нужен никто. - Даже психоаналитик? - Даже. Он очень широкий и яркий человек. - Какие у вас развлечения? - Друзья. Чтение. ТВ не смотрим, а кассеты берем иногда напрокат. Играем с собакой. Пишем, читаем, разговариваем. Мы получаем удовольствие от людей, это важно. Он совсем расслабился и капризничает - не в беседе со мной, а в жизни: - Я отказываюсь от очень выгодных заказов, если мне не нравится работать с редактором, который предлагает. Вот одна из причин, что мы не богаты, - что мы переборчивы в работе... Она улыбается профессиональной улыбкой модели - на русский вкус, в ней не хватает искренности, она уж слишком ровна, но ведь это и есть дело вкуса - и мечтательным голосом говорит: - Это замечательный городок, я так не хочу, чтоб тут что-то изменилось. Они не любят чужих, и это правильно - нельзя ничего менять. - А вам-то что ж тогда делать? - Как что? Становиться своими, - и она рассказывает, как с большим трудом внедрилась в общественный комитет по уходу за кладбищем. Чтоб быть ближе к массам и сходить за свою. Ну и давнишний тот вертолет - тоже хорошее подспорье. Когда местные кривят нос, что-де понаехали лимитчики, Салли им гордо напоминает, что тот вертолет, 1955 года, вызвала ее тетя - те затыкаются. Дэниел вспоминает пример из прошлых путешествий, и ему, как профи, это легко, эти примеры, наверно, лезут ему в голову бесконечно и топчутся в утомленном странствиями мозгу: - Взять, например, Молокаи, это Гаваи. Там население шесть тысяч всегда было. А теперь стало расти, и местным не нравится, что столько чужих. (Ну, понятно, эти аборигены - типа латышей. - Прим. авт.) Они там очень любезны с гостями, но если кто-то объявляет, что пришел навеки поселиться, - так они становятся очень неласковы. Они не хотят чужаков, которые могут изменить их жизнь. Пока что в их Ньюфаундленде население меньше, чем на гавайском островке, - всего 5 тысяч. Некоторые, вот странно, ездят каждый день на работу в Нью-Йорк - а это два часа пилить без пробок! А утром и вечером как раз самые пробки! Это такие медленные самоубийцы. Они не сразу кончают с собой, а укорачивают жизнь на четыре часа в день. За год набегает два месяца, хороший, кстати, темп. - Мы еще романы сочиняем. - Вы пишете романы - вместе? - Нет, - отвечают они хором. И она дополняет: - Это единственное в жизни, что мы делаем порознь. - А вы много написали? - Мы ни одного еще не докончили, - говорит она бесстрастно. - Мы написали вместе... Сколько вместе написали книг? - Пять книг, - подсказывает он. - Пять книг, - повторяет она. - Про путешествия и про компьютеры. Два путешествия и три про компьютеры. - Она прекрасный фотограф, - опять хвалит жену Дэниел. - Спасибо, - отвечает та весело. Но все равно она от него безнадежно отстает: она всего в 80 странах была, а он в 105, и уж не догнать, они ведь теперь только на пару путешествуют. - Я не жалею ни о чем что с им было до меня, ни даже о его первом браке, ни о его прежних любовях. Но когда мы познакомились и поженились, я сказала ему - если он куда поедет, то я с ним, потому что новые путешествия изменят его, а я не хочу, чтоб он менялся один, без меня, я хочу меняться с ним... Мы будем путешествовать вместе, хотя... у меня нет больше желания путешествовать. Мы наездились. Сейчас мы изучаем наш внутренний мир. Что внутри нас, внутри близких нам людей? (Вы, конечно, узнаете термины, которые часто применяют артистические дамы в любимых ими разговорах на возвышенные темы...) После того как мы поездили, можно уже осесть. Мы были почти везде. Самая большая правда, которую я узнала в путешествиях, - что люди везде одинаковы. Чтоб их знать, не надо путешествовать. Я хочу быть тут, это место, где я хочу умереть. Выходит, - остановись, мгновенье? Лишние люди Нет, пока что не время, потому что у меня остался последний к ним вопрос: - Отчего ж у вас нет детей? Глаза Дэниела расширяются от ужаса. - Если б ты побывал в Калькутте, ты б так не спрашивал... Калькутта - это катастрофа, это страшное место... Там миллионы нищих и несчастных, и убогих, они сидят на головах друг у друга и умирают в грязи и мучениях... А еще Шанхай и Мехико! Это будет со всем миром, если мы не ограничим рост населения. - То есть ты в первых рядах, личным примером?.. - Да, это моя философская позиция... И все-таки сожалеем ли мы об этом? Иногда, иногда... Глава 37. АМЕРИКАНСКИЙ ХУДОЖНИК КУЛАГИН Из Филей художник Игорь Кулагин эмигрировал в Подмосковье. Только там он, собственно, и состоялся. Потому что русское искусство, по наблюдениям Кулагина, в Америке страшно ценится. Однажды ему посчастливилось за выходные продать этого высокого искусства на три тысячи долларов. Жить в Америку Кулагина увезла из Москвы американская жена по имени Ким... Он бросил пить, а она - троцкистскую партию, и теперь оба живут в Америке долго и счастливо. У них приятная работа, две машины и на носу покупка собственного домика. Жизнь удалась. А ведь, по всему, не должна же была удаться! Прежде чем стать преуспевающим американским художником, Игорь Кулагин сначала был киевлянином, после чего стал москвичом и занимался тоже важными делами: крепил оборону СССР, служил в МИДе, охранял окружающую среду и воспитывал подрастающее поколение. Оборону он крепил в комендантском взводе: облагораживал кистью Ленинские уголки в войсковых частях Реутова и Одинцова. В МИДе он трудился не на Смоленской, а на улице Василисы Кожиной (там мидовская автобаза): писал на траурных лентах поминальные слова, если кто помирал за рубежом. Среду Кулагин охранял в Филевском парке, вырезая лавки. А детей воспитывал дома, в Москве, пока с той первой женой не развелся. А как развелся, выпил однажды с ребятами и едет домой в метро. Там сидит девушка и рыдает: ограбили! Ни денег, ни документов, и ночевать негде. Кулагин пожалел прибалтийку со смешным акцентом и повел к себе домой ночевать, а сам строго пошел к другу на диван. Прибалтийка утром оказалась американкой, но при Горбачеве американок уже было можно... И вот ночная гостья как-то постепенно стала у него жить. Как Ким занесло в Москву? А потому что здесь духовная родина революционеров. Ким же как раз состояла в партии под названием worker's world, это такая социалистическая рабочая партия троцкистского толка, стоящая на позициях 4-го Интернационала; надеюсь, вы не из тех, кто путается в номерах интернационалов, и все замечательно поняли. Странно вообще, как это американская девушка из хорошей семьи - у нее папа был профессор математики - попала в такую подозрительную компанию? Она охотно рассказывает об ошибках молодости - о том, как пристрастилась к левацким делам: - Я училась, можно сказать, на советолога. В Мичиганском университете, город Анн Арбор (кажется, половина самиздата была оттуда, этот "Анн Арбор" часто стоял в выходных данных. - Прим. авт.) У них большой факультет русского языка и литературы. У меня степень магистра по изучению России и Восточной Европы. И интересовалась историей политики. А где ж политика интересней нашей? Вот она и влипла, и начала вязнуть. Пошла в ООН работать - а там, пожалуйте, курсы русского - как рабочего языка. Дальше и вовсе стажировка в Ленинграде, ну и пошло-поехало. До Москвы добралась... Долго искала работу и таки нашла. А что ж страна победившего коммунизма, духовная родина? Сурово обошлась она с духовной дочкой: на ней Ким сразу ограбили, и при этом еще сильно поколотили, поскольку она по приобретенной в свободном мире привычке противилась произволу. Далее Кулагин, который приютил ее в Филях; он с легким злорадством вспоминает приключения своей жены в стране коммунистов: - Как идешь от моего дома к метро, так там по пути как раз винный, на Малой Филевской, и его как Бастилию брали... А там с утра такие ребята торчали! Она сначала удивлялась - отчего ж у них такие румяные рожи. После насмотрелась всякого - там и лужи крови, и драки бывают. Для нас это нормальное явление, как бы комедия... А у нее такой вот создался страх перед русскими. Она думала, что там, в России, труба дело - там все пьяные ходят... В Москве Ким пыталась понять жизнь и специально встречалась с анонимными алкоголиками, с пролетариями - представителями революционного класса и "лучшими" людьми - коммунистами; очень удобно было то, что иногда все три ипостаси соединялись в одном лице. Ну и какой был вывод? - спросите вы. А какой может быть вывод после общения с такой публикой? Ким страшно расстроилась и во многих своих идеалах разочаровалась: - Мне видно, что любой нормальный умный человек, порядочный в моих глазах, который имеет какие-то принципы, - такой человек не будет в русской компартии. И я тут что с ней, спорить буду? - Так коммунисты - они есть коммунисты, какой с них спрос... - В Америке - это другое, - обижается она. - У нас даже в компартии США были принципиальные люди! И рабочие у нас чувствуют, что они могут что-то делать. А в Союзе рабочий - бессильный. Если он не получает зарплату, он не будет протестовать, он просто будет без денег. Это какая-то рабская психология! - Дальше она меня берется как бы утешать: - У нас такая психология тоже есть у негров от исторических причин, потому что они рабами были. И поэтому сейчас у них нет такого самоуважения, как у белых. Они не могут поднимать себя, они пользуют наркотики. Большинство негров нищие... Будущее России Ким представляется прекрасным: - Я надеюсь что у вас забастовки будут еще больше. А то большинство страдает и бедствует, а мафиозные правят страной. Можно делать суд против них или организовать против них. Это жестокое триединое разочарование в коммунистах, рабочих и алкоголиках могло бы сломить Ким - если бы она не нашла утешения в Кулагине. Он был всем хорош: во-первых, беспартийный, во-вторых, не пролетарий, а художник, а в-третьих, пить фактически бросил. А душевность одинокого художника, с которой он по пьянке бескорыстно спас несчастную девушку, была и вовсе беспримерной. И она сделала ему предложение, от которого он не смог отказаться: - Она мне говорит, пойдем женимся, в смысле я замуж выхожу. Ну, за меня. Узаконили они свои международные отношения. И стали жить-поживать и добра наживать. - Помню,были у нее какие-то французы, я им матрешек с Горбачевым налепил, а они мне телевизор цветной и палас. - Кулагину приятно про такое рассказать. - Стал я подыматься, подыматься... Я в Америку жить и не собирался. Мне и в Москве было хорошо. Думал, жена - американка, даст мне престиж какой-то. А престиж точно появился: - Телефон, как утюг, стал нагреваться. Всем я стал нужен, всем я стал хороший. Все ко мне уже липнут... Однако разлука художника с родиной представлялась неминуемой. - В Москве тогда дела такие начались, что и жратвы нету; как раз мятеж первоначальный был в августе. Так что решил я ехать. Таким был его ответ на вечный мучительный вопрос: "С кем вы, мастера культуры?" - А ехать в Америку - так надо ж уметь что-то делать! Ну, перед отъездом взял я доллары, поменял на русские бабки, купил ящик водки и поехал в Федоскино. А там же лаковые шкатулки. Снял на неделю комнату, пригласил тех, кто любит выпить, - ремесленников. Ну вот ребята начали пить и показывать мне, как они рисуют - один способ, другой. И как орнаменты делать. Все это я записал в своем мозгу. Потом аналогичную операцию проделал в Жостове. Ну теперь, думаю, можно рвать отсюда. Вот. И поехал сюда. Друзья меня догоняли - снимай пиджак, снимай куртку, ты там себе все равно купишь. Ботинки снимали! До самого поезда за мной бежали, раздевали... - Это с какого вокзала на Нью-Йорк отходят поезда? - Нет, мы до Хельсинки, а дальше - самолетом. Потому через Финляндию, что везли заготовок много, из Шереметьева столько не выпускали. Жить они стали в тихом американском Подмосковье, поближе к теще. Сняли в райцентре Скрэнтон дешево, за 300 долларов в месяц, домик. Вот в нем-то мы и сидим, на кухне. Вообще я заметил, что иностранцы очень быстро заражаются русской привычкой кухонного общения; съездили разок в Москву - и все, неуютно им уже в стандартной вылизанной гостиной. Сидим совершенно по-русски, только что без водки. Ким заранее по телефону взяла с меня слово, что я приду без нее, родимой. Я так и пришел пустой. Кулагин стал уныло расставлять на кухонном столе здоровенные чайные, как в России про них иногда говорят, бокалы, и доставать из буфета шоколадки равнодушной недрогнувшей рукой... Это, конечно, очень скучное занятие. Но вот он вспомнил о чем-то приятном, бросил эти шоколады и прочувствованно воскликнул: - А вот, подарю-ка я тебе свитер! И быстро принес, точно из другой комнаты, этот подарочный свитер. Толстый такой, самодельный (явно индейской, с характерным узором, вязки), теплый, под суровую подмосковную зиму: - Вот, бери! И размер у нас один, солидный и внушительный, так что отговорить его от дарения свитера было очень непросто. Художник поначалу не хотел меня слушать: - Скучно мне! Живешь как в золотой клетке. Жрать есть, обуться-одеться есть, выпивки полно, машина есть, вторая есть, - а общения нет никакого... Русские эмигранты, которые сюда приехали, друг от друга убегают; какая-то паранойя! Но тут один есть из Ленинграда, так мы с ним выпиваем иногда водку деликатесную, при том что я практически не пью, ты ж знаешь. Последние слова были, видимо, для жены; она ж волнуется. Ведь с ошибками молодости покончено - никаких левацких завихрений, экспериментов, страшных заграниц. Ким теперь предпочитает приличную размеренную жизнь и респектабельную деятельность. Обе ее работы вполне буржуазные. Первая - она менеджер своего мужа, то есть понятного коммерческого художника из области массовой культуры. Вторая - это в департаменте защиты окружающей среды: она там клерк в области тушения подземных пожаров и приведения в порядок ландшафта, попорченного шахтерами. Кстати, насчет пролетариата; что касается русского, так его Ким до сих пор вспоминает недобрыми словами. За то, что он оказался пассивным, безыдейным и совершенно не склонным к потрясению основ! К тому же и ограбил ее в Москве скорее пролетариат, чем интеллигенция или, допустим, деловые круги... И вот, сидим на кухне, давимся чаем... Трудно художнику на чужбине! Это факт... - Непросто тут! Сам знаешь: два мира, два детства. Из России Кулагину шлют деревянные заготовки матрешек и яиц, а он их раскрашивает. - Надо вкалывать, геморрой наживать. А то при коммунистах вкалывали как собаки безвозмездно, все чертям каким-то помогали! - Некоторые завидуют; американцы многие зарабатывают меньше меня, а вкалывают как! Крыши красят, например. А я сижу дома и потихоньку работаю. Некоторые очень бедствуют, у них нет работы. А у меня есть и будет. Искусство - оно вечное... Только выдумывай. Вечное искусство - крашеные яйца и матрешки - хорошо расходится в week-end на сельских ярмарках. - Это делается такая простая вещь. Я тут купил микроавтобус (у всех ремесленников такие). Какой марки? Я в них не разбираюсь ни хрена. Ну вот... Забили машину товаром и поехали. Катаемся по деревням, по маленьким городкам, в них во всех ярмарки по очереди - на стадионах, в школах. Едем, значит, часа полтора, а там в гостиницу. Утром встали пораньше и на ярмарку. Платишь пятьдесят долларов в день за одно место и торгуй. А этих ремесленников - тьма-тьмущая. И еще они за вход билеты продают, ну как в Большой театр. Ну денег-то делают! На ярмарке весело, музыка, волосатиков много. Пошла торговля... Вот я - художник! Какой-никакой, а все же учился в народном университете имент Крупской. Но сижу и ору: "Кам он, герл, нот експенсив! Рашн!" Язык-то у меня плохой, но ведь понимают... Меня тут знающие люди научили: для успешного бизнеса надо, чтоб я был чистый, свежий, аккуратный, - чтоб баб притягивал, чтоб от меня дышало сексуальностью. (А куда, уже песок сыпется нахрен, хоть бы одну оформить...) И я одного еврейчика тут нашел, он красивый, Хайм, вот от него - да, дышало. Я ему говорю: "Хайм, я тебе заплачу, давай-ка ты подыши сексуальностью немного, поторгуй на ярмарке". Ну и вот он тыр-пыр, чуть не за зад их берет. И знаешь, как он продавал - обалдеть можно. Мгновенно! И вот что интересно: если у тебя настроение плохое, я заметил, у тебя никто покупать не будет. Тут что нужно: улыбка, хорошая свежая внешность, ты должен быть приветлив. А если сядешь как бирюк, с похмельной рожей... не пойдет бизнес. Если ты американский торгаш, то должен быть мягкий, дипломатичный... - Противно так улыбаться? - Конечно, противно, но иначе ничего не заработаешь. То тут что продадим, то там - на жизнь хватает. - Меня даже один раз пригласили масоны торговать в свое здание! Так один масон деревянных яиц купил долларов на двести. Но не весь разговор о деньгах; у Кулагина, как у всякого русского интеллигента, в особенности "шестидесятника", душа болит за народ: - Почему в России таких craft show нет? Ведь у нас такие мастера! Если б тут Измайловский парк показать, вся Америка б сбежалась. Художник на чужбине... На первых порах, когда Кулагин не знал, что умом Америку не понять, он думал, что все в жизни просто. - Сделал я одну матрешку обалденную. Значит, там Рузвельт, Черчилль, Сталин, Гитлер, Хирохито, Муссолини. Все похоже, все профессионально, чисто исторически. Подходит один: "Ху из ит?" - "Ну ты что ж, не видишь? Рузвельт. Ты что..." - "А кто это, Рузвельт?" Потом клиент смотрит дальше и спрашивает так подряд: кто такой Черчилль и т. д. Я задумался: что за народ тут? А пять таких матрешек у меня купил все-таки один немец... Но постепенно художник постигал новую страну, при том что общим аршином ее никак не измерить. Например, однажды в Америке Кулагин решил отметить Хеллоуин. Купил бутылку водки "Абсолют", перед самым причем закрытием, принес домой и сел за стол. А тут вдруг пришли незнакомые дети колядовать. Кулагин их усадил на диван, принес из подвала матрешек и подарил. Дети ушли. Кулагин опять за стол, а водки-то и нет. И ножа нет. А еще пропал кожаный плащ. - Украли, сволочи! - сокрушается он. И делает вывод: - Поэтому-то американцы в дом к себе никого и не ведут. Волей-неволей пришлось ему корректировать свой менталитет: - Очень надо быть тут осторожным. Тут не трогай бабу, а то посадят! Чуть ее заденешь, сразу же арестуют. На улице пьяного поймают - оштрафуют на триста долларов. А домашнее пьянство - это пожалуйста, имеешь право. - Он спохватывается, чуть не забыл: - Я не пью, то есть пью, но если мерить по-российски, я вообще святой человек. Сидишь пьешь или работаешь - зависит от вдохновения. Я теперь выпиваю редко. Ну если только пива. У американцев же как? Если у тебя бизнес какой, дело, ты не должен пить. Потому что с похмельной рожей, запомни, ничего не продашь. Я даже на Новый год не пью шампанского. Родня собралась, подарки раздали, merry Christmas... Так хоть бы кто-нибудь вина подал. Шампанского не выпить! Сидели, сидели за столом, а никто не поругался, не покричал. Чайку попили, и все, страшная скука. Я не видел ни разу пьяного! Допустим, та же ярмарка: народу - тьма, праздник, музыка, а ни одного пьяного; что ж за люди такие... Хоть бы подрались, что ли, чтоб повеселиться. Да вообще Кулагину в Америке попадается много удивительного. Взять хоть прохожих с повышенной оригинальностью. - Идет баба, вроде нормальная, но с наколкой: Дракула летает, как в кино. Вся спина в ужасах. А сама идет, курит. Присмотришься - вроде нормальная, и дети у нее - еще не татуированные. Или у многих в носу кольцо; это у них взята культура от индейцев. Но в целом Кулагин американцев одобряет: - Ценят искусство! Особенно русское. Русское искусство - оно очень сильное! Смотри, какие яйца я делаю. Они же обалденные, ну я, правда, и дорого беру. Что ты! Есть страшно богатые художники! А у одного, Володя его зовут, так дом с бассейном даже. Модерн рисует, какие-то кубики там, сам не пойму. Словом Кулагин вполне отдает себе отчет в том, что предела совершенству нет и есть куда стремиться. Понятно, что он нашел себя и стал востребованным народным художником без вредных привычек. А жене каково жить с художником, с иностранцем из опасной далекой страны? - Не тяжело ли с русским мужем? - интересуюсь. - Американцы ведь такие чистенькие, умытые, такие послушные. А русские - от них столько беспорядка и лишнего беспокойства. А? Но Ким на мужа не жалуется и рассказывает, что жизнью довольна. Она Кулагина, разумеется, страшно любит, но отнюдь не слепо, а нелицеприятной требовательной любовью: - У Игоря есть дефекты, связанные с тем, что он пьет бесконтрольно. Но плюсов-то больше. - И каких же? - Он очень домашний, любит убирать в комнатах. Американские мужчины... Многие из них не любят жить с женщиной. У меня был первый муж - американец, я разведенная. Вы что, не знаете нашу культуру? Ну они, конечно, живут с женщиной, но временно. Не любят жить в браке, а любят без брака жить. У нас, американцев, есть такой дух: приключения, путешествия, свобода. Но для многих мужчин это значит, что они безответственны, они как дети, как русские мужчины. Хотя, - Ким сбивается и запутывается, - русские мужчины тоже как дети. У русских мужчин это еще хуже. - Так все-таки - какой муж лучше, русский или американский? - Я не знаю... Но все-таки - которые любят деньги, хуже тех, которые любят водку, - смеется. Но Кулагин не смеется: - Какая водка? Ведь к нам друзья не ходят. Русские они все пьяницы. Скучно страшно. Вот можешь себе представить, что я всю Библию перечитал, с начала до конца, сижу разбираю. Втянулся так: древнееврейский народ, какие у него проблемы. - Я так и не понял, тебе тут хорошо или нет? Ты Америку полюбил? - спрашиваю художника. Он от ответа уходит и говорит туманно: - А я ее вижу? Я ж сижу дома. Языка толком не знаю. Вывернешь скулы, куда ж научиться. Я чужой человек для них... Боюсь куда ходить! Кстати, Кей-Джи-Би ихнее за тобой не следит? Я им почему-то не доверяю... Я их побаиваюсь. Всю жизнь была "холодная война", люди смотрят натянуто. Зайдешь в бар пивка попить, чувствуешь - стоит стена между нами. Ну вот хочется мне пообщаться, зайду в польский бар (тут много этнических поляков), так они смеются, вроде я из недоразвитой страны. Начали со мной спорить... Я там одному спорщику говорю: напиши мне закон Ома, раз ты электрик. Он не знает! Я ему написал формулу, а он смотрит бычьми глазами... Да, а что ж Россия? - спохватывается Кулагин, не бывший на родине шесть лет из экономии. - В экономике есть толчок? Что Невзоров-то говорит? Не будет к старому возврата? Ну тогда, значит, можно успокоиться и заняться своим здоровьем... Глава 34. НЬЮ-ЙОРК - ПРИГОРОД МОСКВЫ Картина любой Москвы будет неполной, если на ней не изобразить пригородов. А главный из них, как мне кажется, все-таки Нью-Йорк. С некоторой натяжкой его вполне можно рассматривать как пригород Москвы, езды-то, если не в часы пик, всего полтора часа - разумеется, если нарушать и превышать. Но если серьезно, то без всяких натяжек Нью-Йорк любой признает уж точно за Подмосковье, хотя бы и дальнее. Кто-то, возможно, не знает, как добраться от Москвы до Нью-Йорка. Говорят, некоторые предпочитают проделывать этот путь на самолете, но такой роскоши себе не позволяет даже первый миллионер Москвы Пол Демут, о котором я уже говорил. Он ездит туда на простом недорогом "шевроле". И я на "шевроле"! А на машине очень просто. Из Москвы, из самого центра, от Моссовета, надо взять строго на юг по 435-му хайвэю. И так ехать миль 10. Уж проедете и Делвил, и все Гулдсборо, включая джентльменский клуб "Grandview", известный своим чрезвычайно голым стриптизом - и тут 435-й кончается, упираясь в 380-й. По нему и надо ехать на восток. Не вздумайте повернуть на запад, потому что вообще неизвестно куда попадете. Я сам туда сроду не ездил и вам не советую. Мне, во всяком случае, не встречались еще люди, которые оттуда возвращались. По 380-му едете так с полчаса и далее с него сворачиваете на 80-й - тоже на восток. Едете, едете, и через какое-то время, сориентировавшись по указателям, сверните направо - на 95-й, и езжайте по нему на юг. Так вам будет ловчее проехать в самое сердце Нью-Йорка - в Бруклин, на Брайтон-Бич, в знаменитую советскую резервацию. Место знаменитое... Не прозевайте только выезд на мост имени Вераззано, там тоже будут везде указатели. На Брайтоне вы сможете перекусить русской едой, проголодавшись в пути. К вашим услугам лучшие советские рестораны "Националь", "Распутин" ("русская дикость с французским акцентом"), а также кафе русской кухни "Арбат", "Париж" и пельменная "Капучино". Селедка, картошка, винегрет, пельмени, "Столичная" - все как положено и в наилучшем виде. В "Национале", если повезет, вы попадете на представление русского юмористического клуба "Канотье", где в должности конферансье время от времени трудится американская афроросиянка Елена Ханга, которая иногда выступает также в роли известной московской журналистки и телеведущей. Прогуливаясь по Бруклину, не забывайте, что именно тут нашел приют Лев Троцкий, бежавший из России после путча 1905 года. Еще на Брайтоне вы сможете совершить полезные покупки: антисоветские книги в магазине "Черное море", доподлинные американские права за 90 долларов в русскоязычной фирме, конфеты "Красная шаРочка" (ну, перепутали и взяли букву "П" из американского алфавита) и настоящий билет в Москву (и обратно в Бруклин) за полцены. Некоторых путешественников в Нью-Йорке интересуют не только русские, но и американские кварталы. Ну, тогда, подъезжая к городу со стороны Москвы, никуда не сворачивайте, потому что 80-й вас выведет прямо в Манхэттен. В него вы будете въезжать по мосту имени Джорджа Вашингтона. Ну вот, добро пожаловать в знаменитый черный Гарлем! Настоящая Америка! Если вы расслабились от американской езды и вас убаюкала всеобщая чистота, вежливость и корректность, тут вы оттаете и почувствуете себя немножко дома. Вы увидите почти советский мусор на улицах, пыльные витрины подозрительных заведений, а люди, как родные, будут переходить улицу на красный свет, и автомобилисты на проржавевших иномарках будут вас подрезать, как на Садовом... Разумеется, они поворачивают в любую сторону из любого ряда, и это без всякого желания вас обидеть. Точно так же и машина тут может быть припаркована на дороге в любом ряду, будь это даже сам Бродвей. У вас будет странное чувство, будто вокруг русские, просто они шахтеры, которым отключили горячую и иную воду... Чтоб стряхнуть это наваждение, зайдите куда-нибудь в местное заведение. К примеру, в хваленый "Birdland", что на углу Бродвея и 105-й - там черный джаз (говорят, что лучше и найти трудно) и еда. Или в не менее знаменитый "Snowman's Lounge" на 126-й. Далее вы бегло осматриваете из окна центр Манхэттена. Ну, Empire State Building вас после роскоши подъема на Останкинскую башню не впечатлит. Статуя Свободы - там такая очередь, что вы с отвычки не выстоите; к тому же это не более чем копия, а оригинал-то хранится у нас! В смысле - в Европе, в Париже точнее. На 42-й тоже нечего делать, там уж почти все злачные заведения позакрывали. Greenwich Village? Так там настолько квартплата поднялась, что художники все посъезжали. Бродвейские театры? Так они не храмы искусства, а на потребу массам, голое развлечение. Кто привык к русскому театру, того Бродвей обескуражит. Но если остановка в центре неизбежна, сделайте ее в мировой литературной достопримечательности - "Русском самоваре" на 52-й улице. Проситесь за столик справа в углу, у задней стены за которым сиживал нобелевский лауреат Иосиф Бродский, он был совладельцем этого заведения. Если вы там встретите Барышникова, еще одного совладельца, прикиньтесь, что вы его не узнали: он не любит когда пристают. Особую привлекательность "Русскому самовару" придает то, что летом девяносто седьмого в нем случился страшный пожар, - но ресторан снова открыт, кормит и поит, как всегда... Амероремонт встал в полмиллиона, и все вами тут пропитое поможет памятнику русской культуры снова встать на ноги, расплатиться с долгами. Так вот, проскочив забитый машинами суетливый центр, езжайте прямо в Little Ukraine. Это будет в так называемом East Village между 4-й и 14-й улицами, в районе Третьей авеню. Общеизвестный факт: основатель бастиона украинской цивилизации - знаменитый культуртрегер семинарист Агапиус Гончаренко, прибывший в Америку в 1865 году. Эту миссию культуртрегерства после, уже в 1905 году, принял на себя Петро Ярема. А не далее как в 1955 году губернатор штата Нью-Йорк Аверелл Гарриман именно об украинском народе публично сказал, что это - "гордый и свободолюбивый народ" (proud and freedom-loving). Более полно ваше любопытство по поводу укра-американской культуры мы сможете удовлетворить в украинском музее, дом 203 по Второй Авеню. Скажем только, что в 1936 году в Нью-Йорке была создана украинская киностудия, которая сняла два фильма, разумеется, на украинском языке. Если вы еще не пообедали ни на Брайтоне, ни в Гарлеме, вам прямая дорога в Veselka - на углу Второй авеню и 10-й улицы. Там - вареники и свежая украинская пресса. Или, четырьмя кварталами ниже, будет ресторан "Kiev" (борщ, котлеты, каша). Вот еще одна из представленных в Нью-Йорке советских цивилизаций - еврейская. Но справедливости ради надо сказать, что первые евреи приплыли сюда не из Одессы, но из Южной Америки, спасаясь от антисемитской бразильской инквизиции. Коротко об истории вопроса. Из евреев, выходцев из России, больше других отличился Адольф Левинсон с братьями - к концу прошлого века они, начав бизнес с нуля, контролировали почти всю добычу меди в стране и мерялись с Рокфеллерами. А другой еврей, Адольф же Окс, ровно 103 года назад приобрел по дешевке обанкротившуюся "New York Times"... Где вам искать советско-еврейскую экзотику? А езжайте на Брайтон-Бич - впрочем, вы ведь там сегодня уже были, изучая следы советской жизни... В эту сложность отношений некую ясность вносят ресторанные критики, которые описывают еврейскую кухню Брайтон-Бич в таких терминах: "Это не то чтобы русская кухня, но, с другой стороны, и не еврейская... Она как бы скорее южно-украинская, и может быть даже кошерной, но с виду будет совершенно трефная". Так что вам таки придется вернуться на Брайтон и пройтись по тем же адресам, но с другим взглядом. Более подробные справки о предмете можно навести в еврейском музее, что на углу Пятой авеню и 92-й улицы". Вот еще что напоминает об ушедшей советской эпохе, раз уж мы про нее заговорили: странная привычка читать книжки. Пока она совсем не отмерла, вы можете в Нью-Йорке прекрасно отовариться. Если вы тяготеете к снобизму, вам прямая дорога в магазины знаменитой сети "Barnes&Nobles". Это угол Пятой авеню и 18-й улицы, это Бродвей на уровне Union Square, а также Бродвей значительно выше, около 66-й улицы. Последний магазин открыт до двенадцати ночи. Хорош также "Coliseum" опять-таки на Бродвее и 57-й улице. Там полно новых книг почти про все. Но лучше все же "Strand". Он не такой блестящий с виду, а даже может, несколько облезлый и обветшалый, и далекий от переменчивой моды и внешнего блеска. Магазины этой сети можно назвать букинистическими, при том что и новых книжек полно. И цены тут ниже - может, из-за относительной отдаленности от модных богатых мест. Адреса такие: Фултон-стрит, к востоку от Бродвея, не доходя Seaport, и угол Бродвея и 12-й улицы. Ну вот вроде и все... P.S. Вернувшись из Нью-Йорка в Москву, старайтесь о своей поездке помалкивать; у нас тут, в Пенсильвании, достаточно строгие нравы. Многие москвичи, к примеру, никогда в Нью-Йорке не были и считают его "империей зла", где проживают одни только отщепенцы, негодяи, извращенцы или, в лучшем случае, заблудшие души. Если вы случайно проболтаетесь, с вами могут перестать здороваться. Глава 35. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ (с обязательным посещением Музея блокады Петербурга) Помните, когда некуда было ездить? Это было просто спасением - возможность прокатиться до Петербурга. Особенно, конечно, на автомобиле. Езды на нем от пункта М до пункта П всего шесть часов, как известно. Но это если без остановок, - которые вам совершенно необязательны, если вы ленивы и нелюбопытны. Тогда вы запросто можете объехать город Вашингтон по шоссе и уклониться от осмотра этого промежуточного, между Москвой и Питером, населенного пункта, - это как бы такое Бологое. Но у меня вопрос так не стоял: разумеется, я заехал в столицу страны. В столице я заехал на Пенсильванскую авеню (как патриот пенсильванской Москвы), бросил там машину и пошел к Белому дому, где сфотографировался рядом с картонным муляжом действующего президента Клинтона и его женой, - на память. Надо будет, кстати, им тоже одну карточку послать. С удовлетворением я также отметил, что их Белый дом меньше московского - а разговоров-то, разговоров про него сколько! Город Вашингтон, как всякая нормальная столица страны, низкоросл, почти полностью обходится без разных там небоскребов, и движение в нем организовано, как я отметил с удовлетворением, довольно бестолково, то есть городок он весьма уютный, понятный и близкий. В Вашингтоне прослеживается присущая всякой столице привычка посвящать свое внимание вопросам, большим и великим, а не, допустим, прямоте и удобствам, как какой-нибудь Нью-Йорк, который столицей никогда не был и не будет. Последний - Нью-Йорк - как ни силится, причем при всех своих богатых возможностях, а не может превзойти Вашингтон, де-факто наш город-побратим, по такому показателю, как грубое обращение с частными лицами; традиция милого столичного хамства ведь нам исторически дорога и ценится знатоками за то, что помогает людям поддерживать бодрость, не допускать падения в крови адреналина, - ведь никто не знает, какое испытание его может постигнуть за углом. Боюсь, что без хамства смертность в мировых столицах, этих вертепах убийственного стресса, сильно бы подпрыгнула. Еще о достопримечательностях города Вашингтона. Там есть улица имени буквы "Ай" - говорят, единственная в мире. Красиво, правда? Так вот, на карте написано I street, но гости столицы могут подумать, что это просто улица номер один. Специально для них к буковке в скобках приписана транскрипция (Ai). И такая там есть достопримечательность: разные субтропические растения и цикады. Столица - на Юге! А мы-то? И так страна холодная, так логично хоть в столице бы погреться... Полагаю, в России все столицы северные для того, чтоб отваживать лимитчиков. Из них, правда, самые настырные все равно добирались до Кремля... Однако нам еще ехать! Конечно, тут надо четко выяснить для себя, а в какой, собственно, Петербург вы направляетесь. Он же не один на белом свете, не сирота, правильно? Например, есть Петербург в 20 километрах от Москвы, но как квартал районного города Скрэнтона он на наше внимание претендовать не смог. Кроме того, есть город Петербург и в штате Флорида, правильно? Несмотря на наличие там мощной украинской общины, в которой проводит отпуск уже известный читателю подмосковный журналист Мыкола Дуплак, главный редактор украинской газеты, мне лень было три дня тратить на дорогу только в один конец. Следовательно, наш путь может лежать только в Петербург, что в Вирждинии, - как самый из них правильный, и вы в этом будете еще иметь возможность убедиться. Только никуда не надо сворачивать! Не поддавайтесь соблазнам! А по пути из Москвы на Петербург будет полно заманчивых поворотов. Например - поворот на Лебанон, то есть на Ливан. Потом - на Александрию. А еще - на новое слово на букву "Х", Херши. На выезде из Вашингтона, если вы зазеваетесь и уйдете налево, попадете на историческое Арлингтонское кладбище, а направо - в пресловутый Пентагон, он проскочит по правому борту могучей приземистой гайкой. Вообще, чем дальше от Москвы и чем ближе к Питеру, тем сильней припекает солнце, тем чаще попадаются магнолии, запахи становятся все более сочинские, все более удушливые, все назойливей урчит кондиционер. Знаете ли вы украинскую ночь? Она приблизительно такая же, как в Петербурге, который, против суровой Москвы, с ее елками и иными северными растениями, - город теплый, ленивый, южный. Он весь зарос деревьями кавказской национальности: чинарами, платанами и др. На всех блестящие толстые мясистые листья и цикады. Здравствуй, южный красавец Питер! Город, что и говорить, исторический. Возник он на брегах Апоматокс Ривер как форпост и аванпост - против индейцев. Задача Петербурга была - заколотить окно к воинственным соседям и отсель грозить команчи. Конечно, нам патриотически кажется, что Петербург наряду с радио и рентгеном изобрели русские. Однако Петербург в Вирджинии был основан в середине 1600-х годов... А строитель нашего Петербурга когда родился?.. И тем не менее все равно из школьной программы вы хорошо помните, что при строительстве Петербурга широко применялся подневольный труд, поскольку тогда была отсталая общественно-политическая формация и кроме рабов некого было толком и подрядить. Каковы окрестности Петербурга? Рядом Ричмонд, былой оплот Конфедерации и раздора. И отсюда рукой подать, ну час езды - до городка Винстон-Салем, страшно знакомое название, а? Минздрав давно нас предупреждал насчет вирджинского табака, плантации которого расстилаются вокруг Питера. Из них древнейшая в Вирджинии - Ширли-плантация; основана в 1613 году. Между двумя заинтересовавшими нас городами столько различий! Москва - малюсенькая, Петербург - большой, там десятки тыщ населения. Москва - северная и холодная, Петербург - весь солнечный, теплый, ленивый. В Питере каждый второй житель - негр, в Москве - почти сплошь все белые. Наконец, Питер есть на всех картах страны, Москву редко на какой сыщешь... Бесспорный хит города - Музей осады Петербурга. Повторяю: Музей осады Петербурга. Заранее догадавшись, что мне мало кто поверит, я списал телефон Петербургского туристского центра и вот его вам сообщаю: (804) 733-2400. И еще факс: (804) 733-8003. И Интернет: tourptsbg@aol.com Так вот все по порядку. К 60-м годам прошлого века Петербург "вполне сложился как стратегический, коммерческий центр и транспортный узел". На свою голову, потому что по ходу войны северные войска захотели им овладеть. Но конфедераты засели в городе и в окопах на подступах и решили не отдавать ни пяди родной земли. И началась собственно блокада, которая длилась 10 месяцев! Это, кстати, абсолютный рекорд Америки за все время ее существования. Самый драматический момент боевых действий - попытка подкопа под южные позиции. Пенсильванские, из окрестностей Москвы (эта давняя распря, никогда ведь не было понимания между Москвой и Питером) прокопали под окружавшие город укрепления южан подземный ход и, заложив туда мину, ее коварно взорвали. В результате образовался кратер. Но южане все равно оборонились. Вообще история обороны Петербурга полна фактов героизма. Вот в витрине лежит круглая свинцовая, сантиметров двух в диаметре, сильно покусанная пуля. Что так? А ее давали пожевать бойцам во время операции (хирургической). Отсюда пошло выражение, которое часто встречается в кинофильмах из мужской жизни: bite the bullet (кусать пулю) - мужественно переносить проблемы. Отдельно надо сказать о пристрастии защитников Петербурга к единственно верному учению. Вот с детства знакомый до боли экспонат под стеклом: маленькая книжечка, хранившаяся в кармане у сердца, наполовину пробитая пулей, - она спасла жизнь герою. Партбилетов к тому моменту, слава Богу, еще не изобрели, и это была настоящая хорошая книжечка - Евангелие. История сохранила нам имя человека, спасенного чудесным образом: счастливчиком был капрал Вильям Генри Харрисон. Надпись, прилагающаяся к экспонату, гласит: "Священное писание спасло не только души, но и тела". Кроме мужества и идейной правоты экспозиции проникнуты темой морального превосходства героев-южан над грязными захватчиками янки. Вот, допустим, рядом под стеклом два предмета. Один - настоящая морская губка, серая такая и пыльная, сильно потасканная, с текстовкой: "Одной и той же губкой врачи северян протирали раны всем раненым, чем разносили заразу". Рядом - белоснежный кусок бинта и пояснение: "Врачи южан пользовались вот таким перевязочным материалом, причем выбрасывали его после одноразового применения". Ну тут комментарии, как говорится, просто излишни. А вот, например, - заинтересуетесь вы, - как было дело с единством партии и народа? И тут порядок. Местные историки обнаружили, что "свободные негры Петербурга и рабы работали бок о бок с белыми на оборону". В количестве приблизительно семьсот человек. И единство фронта и тыла было, разумеется, - как без этого? Женщины собирались по церквям со своими швейными машинками и пошивали униформу. И принесенные тряпочки резали на бинты. Более того. "Все, что женщины Петербурга могли сделать для солдат, - гласит старинный плакат, - они делали с радостью". Еще я рассматривал пистолеты. Доброжелатель из местных подбежал и начал хвастаться: - Вот обратите внимание на "деринджер", вот этот однозарядный - из такого Линкольна застрелили! - Ну что ж вы так, - говорю. - Да это не мы виноваты! - заволновался он. - Это все охрана его виновата... - Как так? - Его ж хотели просто украсть! И все. А вот из-за охраны, все лезла куда не надо, и застрелили человека... Мы ж не хотели, честно... Еще есть печальный стенд - "Экономические страдания". Блокада, разумеется, сильно помешала снабжению. Как сообщают местные петербургские летописи, "запасы настолько истощились, что в лавке трудно было купить что-нибудь другое, кроме барреля-другого черной патоки из местного сахарного тростника". И даже более того: "Кофе приходилось делать из сушеной кукурузы, а чай из листьев черной смородины". В ходе блокады янки допускали факты зверства. Об этом рассказывает особый стенд, где выставлена фарфоровая голова куклы по имени Вирджиния Ли. Эта покойная кукла принадлежала девочке Сэлли Данлоп. Девочку отправили в тыл, в Шотландию. А ее кукла была спрятана в чулане. И вот, пожалуйста - враги выстрелили в Ли из пушки, и осколком ей отстрелили голову, а? Изверги. А потом они и вовсе взяли город штурмом... Но морально они конфедератов все равно не сломили. Про это рассказала мне музейная бабушка, которая продает билеты и следит, чтоб ничего не тронули руками. - Мы гордимся своим героическим наследием! - воскликнула она. - Но, мамаша, кто ж в той войне был прав? - А кто его знает... Неизвестно еще, как бы все повернулось, если б тогда мы победили... 36. Русская красавица Простой американский парень Майк Макгофф передал в Россию открытое письмо. Передал через меня, потому что в России он, кроме меня, знает еще только одного человека, о котором, собственно, и речь. Майк просил это письмо напечатать, чтоб отыскалась одна потрясающая красавица, с которой он , было дело, пережил романтическое приключение. Красавица эта - русская, из Москвы, по имени Julia Arnov (так запомнилось Майку). Наш читатель хотел бы ей сообщить приблизительно следующее: "Дорогая Julia! Это я, Майк, из далекого города Moscow, штат Пенсильвания. Помнишь, как тебя хотел изнасиловать один козел , американский фотограф? И ты от его убегала! А я тебя тогда подвез и вызвал лимузин из самого Нью - Йорка, чтоб ты уехала домой. Пока он добирался до нашего живописного уголка, мы скоротали время в ночном клубе. Я помню, как будто это было вчера. А ты? Интересно, какая ты сейчас? Хотел бы я тебя увидеть! Знай, что ты по - прежнему самая красивая девушка из всех , которых я в жизни встречал. Если ты читаешь эти строки, отзовись!" Он встретил Джулию пять лет назад на пыльных дорогах Пенсильвании. Она стояла у подножия мотеля Tanglewood Motor Lodge - посреди 507 - ГО шоссе, которое огибает бывшее индейское озеро Воланпопек, неподалеку от города Moscow, штат Пенсильвания (фактически в курортной зоне Подмосковья), - прямо на проезжей части рядом с огромной сумкой из крокодиловой кожи и размахивала руками. Майк, как после выяснилось, фактически спас ей жизнь - ударив по тормозам верного "Шевроле Блейзера". Девушка открыла дверь, бросила в машину сумку, запрыгнула сама и воскликнула нервным, но жалобным голосом: - Ведь ты же меня не бросишь? Ты не можешь меня бросить! Иначе - все пропало! Мне нужно домой! (Майк слушал ее сбивчивую речь и осознавал, что девушка отличается выдающейся красотой.) Майк тронул . "Блейзер" двинул. - Слушай, ты ведь едешь в Нью - Йорк, правда? Майку было, безусловно, приятно, что красавица обращается к ему одному, хотя он ехал с приятелем. Она , собственно, спасалась бегством. Майк подробно ознакомился с этой вот самой историей про коварного американского фотографа, который заманил ее в глушь (откуда она не знала выхода), якобы для съемок, а на самом деле , чтобы над ней грязно надругаться. Она вырвалась из его грязных лап, схватила сумку из крокодиловой кожи, в которой держала свою рабочую спецодежду, выскочила на самую середину шоссе - может быть, в эту самую минуту негодяй гнался за ней по пятам - и тут у ее на пути вырос отважный Майк. Точнее, это она выросла у его на пути - она ведь прыгала на месте, а он мчался на вездеходе. - Ты сама - то откуда? - Из Москвы. - Так и я из Москвы! (Майк вспоминает эти словечки чуть не плача. "Ты, - говорил он мне, - второй человек в жизни, с кем я обмениваюсь этими репликами. И я сразу так Джулию вспомнил, хоть ложись и помирай.. .") Он объяснил про пенсильванскую Москву; посмеялись - наконец - то. - Ну, земляк, отвези меня в Нью - Йорк! Предложение могло показаться заманчивым. Но Майк уже нес на себе тяжелый груз ответственности. За других людей. Которые тоже попали в беду и целиком теперь зависели от его. Людей звали Пит и Даг. Это были его друзья. Так вот, в тот вечер они сначала втроем поехали в ночной клуб. Майка с Питом пустили, а Дага - нет. У его с собой не оказалось документов, и security не поверило, что ему уже стукнул 21. А законы штата Пенсильвания запрещают выпивать людям, этого возраста не достигнувшим. На трезвую же голову там делать, собственно, и нечего. Майк принялся выручать друга. Он повез его домой за правами, а это миль тридцать только в одну сторону. А в дороге вскрылось одно трагическое обстоятельство: оказалось, что другой их дружок, Даг, свой бумажник забыл в машине . То есть он сидит посреди ночного клуба, где все уже давно напились и веселятся, без цента денег , трезвый, как дурак! Майк так и сказал: "Я чувствовал на себе ответственность за жизни двух человек". Он рассказал про это Джулии, она поняла. Достала из крокодиловой сумки сотовый, дает Майку и говорит: "Ты вызови - ка мне такси! А то я по - английски еще не очень ..." А Майк, надо вам сказать, в жизни своей такси не вызывал и не ездил на нем. И как вызывать - не знает. Потому что в той их Москве вообще трудно найти человека , который хоть раз в жизни ездил на такси. А уж как вызывать ньюйоркское такси - это вообще московской науке не известно. Да и не в привычках Майка Макгоффа названивать по сотовому - он же не новый русский . Джулия и это тоже поняла. И додумалась про русский лимузин - сервис. И позвонила. А Майку передала трубку, чтоб он объяснил дорогу в далекую, никому не известную Москву, до которой от Манхэттена пилить никак не меньше двух часов. Встретиться договорились на автостанции близлежащего городка Халли. А чтоб убить эти два, а то и три часа, Майк придумал ловкий ход: поехать в тот самый ночной клуб, куда он , собственно, и вез своего дружка Пита и где их ждал несчастный трезвый Даг. На входе в клуб Майк полез за своим тонким бумажником госслужащего (он контролер палаты мер и весов, борется со злоупотреблениями - бегает по магазинам, проводит контрольные закупки и проч.), чтоб для начала заплатить за вход, а там уж - на что хватит... Но Джулия, как это иногда бывает с русскими за границей, отпихнула его кошелек широким жестом и достала из крокодиловой сумки толстую пачку долларов. Настолько толстую, что в той Москве такой в жизни никто не видел. И говорит: "Дорогой мой! Это я тебя сегодня буду угощать!" А тут подскакивает дружок Даг. Как и опасался Майк, он был совершенно трезвый. И , конечно, поэтому ужасно злой. Майк понял, что сейчас его задушат, но Даг глянул разок на Джулию и говорит: - Я слушать ничего не желаю, никаких оправданий. Но знай: если б не она, я б тебя точно убил! И без перехода: - Потрясающая девушка! Никогда не видел я такой красавицы. Где ты ее нашел? - Да так, стояла просто на дороге... Даг задумался о своей жизни. Потому что раньше он никого не подвозил, напуганный одним американским дорожным знаком. Я его сам, когда вижу, поеживаюсь. Там такой написан строгий текст: "Если кто голосует на дороге , так это, может, беглый каторжник". А Майк подвез и вот как обставил всех ребят. Не только Даг задумался в тот вечер о жизни. Все ребята в ночном клубе принялись на ее пялиться. Она была там, как звезда. Натуральный магнит. Приблизительно в таких терминах Майк описывал незабываемый вечер. Описывал он и дальше: - У ее темные волосы. Роста среднего, ну, как я. Но лицо - настолько совершенное! Она сияющая. Точно, просто сияла! Потом этот акцент, тоже очень привлекательно. В наших краях не так много бывает людей из дальних стран. И только музыканты не уважили красавицу. " Дайте - ка саксофон, - залезла она к им на сцену, - поиграть". Так и не Дали саксофона. Ну и ладно. Тогда она стала танцевать на сцене. Ей там, в клубе, точно - нравилось! Она и не скрывала: - Ребята, как тут хорошо! Какие вы все милые ! Как я рада, что с вами познакомилась! Это была прекрасная ночь. Но наступила пора встречать такси . Поехали на автостанцию. Она дала Майку свой телефон. Он ей, конечно, свой тоже дал. .. Тут как раз подъезжает лимузин. - Она меня обняла крепко и чуть - чуть поцеловала.. . Вот, собственно, и все. - Ты ей звонил после? - Звонил пару раз.. . Она рассказывала, что все ее друзья теперь знают про мой подвиг. Что ей со мной повезло. .. Джулия рассказывала Майку, что у ее кондоминиум в Квинсе и кондоминиум в Манхэттене: два дома в Нью - Йорке! Не замужем. Но у ее был ребенок! Майк никогда не ухаживал за девушками с ребенком, это не в его правилах. Но он бы мог (вы понимаете?) отступить от правила ... - Знаешь, какой у меня идеал? Мерилин Монро, только лучше. В смысле, чтоб сиськи побольше. Я, брат, со странностью - женщин люблю только красивых, а почему - сам не знаю. Джулия задела Майка так сильно и глубоко, что прошло пять лет, прежде чем он нашел другую идеальную красавицу. Наконец - то он встрепенулся, и я порадовался за человека - возвращается к жизни! Ездили на Рождество с ребятами в Монреаль. Пошли там в бар под названьем "Суперсекс". Понятно, стриптиз. И там на сцене было 60 женщин! 60 голых женщин! Столько голых женщин во всей их Москве не наберется. И вот одна там - просто невероятная. Блондинка, сиськи - во! - Силиконовые ? - Да! Как я люблю. В таких шортиках, из которых попка торчит... Потом полностью разделась, все показала... Я на ее так таращился, что аж язык вывалился.. . Абсолютная красавица! Я был просто счастлив, что вижу такую. Самая прекрасная женщина, какую я видел ! И, кстати, американка! Я попытался прервать восторги госслужащего Майка, вернуть его из мысленного путешествия к монреальской работнице сцены, которая сорвала с себя все и всяческие маски. - А как же наша Джулия? - Не знаю! - взгрустнул Майк. - Я давно не видел русскую Джулию... Но как личность - она прекрасна. А личность разве будет раздеваться перед мужиками? Может, замуж вышла... И попросил напечатать это его письмо. Привет, Джулия! How are you? Отзовись!  * ЧАСТЬ 7. ПРОЧАЯ АМЕРИКА - кроме Moscows 37. Осень в Нью-Йорке: Halloween там правит бал Halloween -- это в некотором роде всеамериканский, в смысле охватывающий все США, карнавал, который публика отмечает самозабвенно и самоотверженно. Дождь ли, снег -- каждый раз вечером 31 октября радостные добровольцы в изощренных костюмах собираются в условном месте и устраивают свой яркий и громкий парад. Вечером по всей Америке бродят переодетые дети и требуют конфет, а взрослые выпивают на повсеместных Halloween Parties. Праздник берет начало от дохристианских кельтских языческих верований, за что его и клеймит христианская церковь, считая поклонением сатане. Но об этой идеологической стороне вопроса практически никто из участников веселья не знает. Им, американцам, просто весело. Центральное событие Halloween -- конечно, парад "нечистой силы", то бишь ряженых, вечером 31 октября. Однако в этот раз после обеда начался жестокий холодный, дело ж к зиме, ливень. Не отменяется ли, случаем, парад? Ничуть не бывало. С шести вечера на сборном пункте в Greenage (сокращение от Greenvich Village), на Spring Street и 6th Avenue подтягивались толпы промокших манифестантов. Мокрая же полиция оцепила район и перекрыла движение, чтоб разрешенное мэрией мероприятие прошло с размахом. Ровно в семь вверх по 6th Avenue двинулись нестройные, а кто ж их будет строить, колонны. И началось... Пошли черти, покойники, привидения, провиляли бедрами проститутки в бикини и ажурных черных чулках, на ходу они похлестывали себя декоративными хлыстиками. При ближайшем рассмотрении шлюхи оказались симпатичными длинноногими гомосексуалистами -- вот кому раздолье было с переодеванием! Впрочем, нельзя не оценить мужество этих представителей секс-меньшинства. Они отважно вышли на шествие, пренебрегши призывом группы адвокатов-гомосексуалистов бойкотировать парад. Как официально заявляла накануне Terry Maroney из комитета организации "Геи и лесбиянки против насилия": "Парад, который традиционно был событием сугубо гомосексуальным (вот это амбиция! - прим. авт.), проходит в последние годы в атмосфере вопиющей гомофобии и крайней жестокости".