е просто пустая фраза " Итти по трупам". Вы впрямую, без стыда и совести, шли по трупам... Шли-шли по трупам... к светлому будущему, и вот дошли... - Люба, неужели вы не понимаете, что меня принудили. Что это система, наши кандалы, невидимые, без кандального звона, ручные и ножные кандалы, и я жертва, как и вы... Тут выскочил из дверей близкий друг Пшежецкого, секретарь комсомольской организации химфака Эдик Караханов. Нашего разговора он не слышал, но по лицу Пшежецкого понял, что разговор был Пшежецкому неприятен. Он тут же похлопал меня по плечу, приговаривая: - Она у нас молодец, все понимает, не обижается... Я едва не бросила ему в лицо, что он превратил комсомол химфака в помощника смерти, но - не решилась... Тут снова заглянул к нам Сергей, и, подвигав своими сросшимися бровями, дал понять, что время обеда, их ждут в столовой, и готов гостью деликатно проводить до дверей. Люба резко ответила, что Катя ее лучшая гостья, она явно еще не обедала, и поесть ей совсем не плохо Катя, естественно, от обеда не отказалась. Ела молча, все время вытирая рот салфетой. Разговор не клеился. Адмиральша прошествовала в столовую и отчитала домработницу за плохо вычищенный хрусталь. Катя сжалась в комочек, Сергей потащил нас в гостиную.Он достал коньяк, включил "Грюндик", медленная мелодия гавайской гитары наполняла комнату стереофоническим уютом. - Ну, дорогие, хватит о кошмарах! - Сергей уже превращался из инженера в ответственного работника горкома партии и, вкушая все прелести жизни, собирался в очередную заграничную командировку . - Уверяю вас, - обратился он к Кате, - армянский коньяк лучше французского, но, если вам не нравится, я могу предложить "Карвуазье". Катя выпила коньяк залпом - похоже, это был первый коньяк в ее жизни, - и поперхнулась. - Дорогая Катя,- успокаивал ее Сергей - вам нужно быть поспокойней. Поверьте, что при советской власти можно очень прилично жить. И снова пелена будничных дней. Огромные часы в столовой кажутся мне живыми. Циферблат осуждающе смотрит на меня сверху вниз: я в очередной раз иду лгать. Госэкзамен по философии начнется через час. Это последний экзамен в университете, впереди-диплом. Вытягиваю билет: поток многолетних вузовских стереотипов - критика буржуазных теорий классиками марксизма, гармоническое развитие личности при коммунизме. В СПЕЦпалате я развилась настолько гармонично, что теперь мне все это на один зубок. Когда экзамен кончится, решения государственной комиссии. выкрикивают по алфавиту. - Потапов,- отлично, Рябова! - Отлично... Кто-то еще отделяется от толпы. Это мой двойник - открытый лоб, доверчивые глаза, а главное - кожа... Я щупаю свое лицо - кажется все в порядке... И вдруг Сокол - неудовлетворительно! У меня внутри будто что-то оборвалось. Двойка на госэкзамене означает отчисление, пересдавать нельзя. Из университета вылетает мой приятель за пять-месяцев до получения диплома . Он вытирает взмокший лоб и натягивает в улыбке побелевшие губы: "Плевать"... У Ильи Сокола год назад умер отец, в доме остались больная мать и дряхлая бабушка. Поэтому слово "диплом" там произносят с молитвенным благоговением, веруя, что именно в нем и заключено спасение. Наш курс отправил письмо Ректору и Декану:"просим учесть хорошую успеваемость Сокола в течение ПЯТИ лет. И разрешить пересдачу . Под прошением собрали, я всех обошла, больше двухсот подписей. Но партком Университета был против нашего "гнилого либерализма" Подумать только Сокола спросили, как он представляет себе слияние города с деревней при коммунизме, его ответ, по убеждению парткома, прозвучал издевательски. "Вначале, сказал он, нужно провести хорошие шоссейные дороги от города к деревне".. Больше говорить ему не дали.... В январе 1970 на доске объявлений появился приказ: "Студент И. Сокол с химического факультета отчислен... за неуспеваемость." Вскоре он зашел ко мне. - Это был только предлог, - Илья усмехнулся краешками губ.- Пусть идут куда подальше вместе с их дипломом. После смерти отца мне пришлось подрабатывать. В лаборатории у нас занимались алкалоидами, по галлюциногенному действию Получили сильнее ЛСД и меньше изученное. Естественно, нашлись добровольцы, ну, и я в том числе. А потом, без предупреждения" стали увеличивать дозу. Я возмутился. Тогда заманили на это дело сопляков со второго курса. Мы, говорили им, противоядие исследуем, гарантируем то да се, а я не выдержал и ляпнул: "нет еще противоядия, никак не изобретут". Люба, я просто мешал этой "академической", насквозь криминальной хунте чувствовать себя в безопасности. От меня нужно было избавиться любыми путями... Вот они и вспомнили мне слияние города с деревней...- Он молча выкурил полпачки сигарет. "Да ведь и Галю выкинули по той же причине, что Илью Сокола, - мелькнуло у меня.- Убийцы боятся свидетелей своих преступлений... Избавляются от них действительно любыми путями". - О тебе тоже распускали сплетни! - добавил Сокол, уходя.- Я им и врезал, что никакое это не самоубийство, ты не могла забыть о противогазе. И что нашего Пшежевского надо судить... Мне тут же приклеили бирку: поведение Сокола "не соответствует облику советского студента". И вот расправились за все. Скажи своему Славе Дашкову, чтобы поменьше трепался... Но я, по правде говоря, не обратила внимания на его слова, как впрочем, и на многое другое: диплом на носу, свекровь скандалит с домработницей, требует, чтобы я вела хозяйство; у Сергея бесконечные гости. Моя обязанность - улыбаться - это нужно для связей. Когда кашляешь кровью, выплевывая куски легких, это нелегко. Иногда мне хочется плюнуть всем его сиятельным гостям в лицо. Сергей говорит, у тебя характер испортился... Наверное, так и есть: не могу видеть военную форму. К Славе Дашкову я так привыкла что почти перестала его замечать. Заметила, когда было поздно. 9 апреля 1970 года он исчез. Живой человек из плоти крови испарился, как Привидение. На доске объявлений прикололи свежеотпечатанный лист: "Студент Дашков С. отчислен с химического факультета по собственному желанию". Но я уже давно не верю объявлениям. Не верю,- что из университета уходят по собственному желанию за два месяца до получения Диплома. Исчезают, не попрощавшись с друзьями, не взяв из дома даже портфеля... Просто проваливаются в неизвестность... Глава 8 МОЙ ПРОПАВШИЙ ДРУГ СЛАВА ДАШКОВ Теперь я как бесприютный скиталец, странствующий без компаса по лабиринтам памяти. Может быть там, в прошлом, скрыт смысл того, что случилось со Славкой... И перед глазами снова всплывает все, что казалось неважным и незначительным за пять студенческих лет. Первое сентября первого курса. Мне ничего не лезло в голову, потому что сразу после занятий мы с Сергеем собирались подавать заявление во Дворец Бракосочетаний - Но какой-то чудак - нас распределили по двое для лабораторных занятий - взял в руки колбу и тут же ее разбил. Осколок порвал мне чулок. В столь торжественный день это было весьма некстати, поэтому меня прямо трясло от злости. Мой чудаковатый напарник невозмутимо посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков и строго спросил:"Ты теорию относительности знаешь?" Я решила, что он малость с приветом - откуда мне на первом курсе знать такие вещи? Тогда он просто утопил меня в презрении. Голубые глаза будто вылезли поверх оправы, осмотрев меня сверху вниз. " Я теоретик, а ты - практик",- заявил он на полном серьезе. Я прямо обалдела и забыла про порванный чулок. Когда "теоретик" опрокинул бутыль с кислотой, стало ясно, что в практикуме мне придется вкалывать за двоих. Вскоре неуклюжему парню, Славке Дашкову, предложили перейти в теоретическую группу - туда отбирали лучших студентов. Почему-то он отказался, а я, эгоистка проклятая,- была рада -Славка был удобнее любого учебника, и если я чего-то не понимала, он тут же мог объяснить. Вообще Дашков оказался славным, добрым малым, правда немного чудаковатым, он даже на свадьбу ко мне не пришел, хотя за два месяца знакомства мы стали друзьями. Было в нем что-то не от мира сего, уж больно много он знал всяких премудростей. А я подсмеивалась над его подслеповатостью и неповоротливостью, зная, что Славка на меня не обидится. Дашков стал для меня ребенком, подругой, братом,и... преданным псом. Родных у него не было, с людьми он сходился тяжело,а если сходился, то намертво. К третьему курсу о Дашкове говорили, как о явлении необычайном, "таких способных студентов на химфаке много лет не было". Но и ленинской премии Славке не дали, потому что он спал на комсомольских собраниях, и вообще был "вне коллектива". Правда, взамен ему предложили полставки лаборанта в каком-то непонятном сочетании с научной работой. В переводе на рубли это было совсем неплохо - шестьдесят рублей. И заниматься надо было полимерами в лаборатории Кабанова, которого он тут же вывел из себя, бросив ему без всякой улыбки: "Я работаю у вас на полставки и потому прошу кричать на меня вполголоса...". Дело в том, что Славке навешивали допуск, а он отбивался от "напасти", как мой любимый Дартаньян от королевских гвардейцев. - Что я думаю по поводу допуска? - спросил он меня. А я, дура набитая, ничего не думала, У нас с Сергеем была уже своя полусветская жизнь, мы в театр опаздывали. Какой - то актерский бенефис, на который стремилась "Вся Москва". Нахамила Славке: - Какой же из тебя лаборант? У тебя руки-крюки, из них все сыпется, я же за тебя половину синтезов сделала... А им не руки, им мозги мои нужны? Тогда валяй, шестьдесят ре на дороге не валяются. Совет дала, как понимаю сейчас, безголовый, жутко опасный ... Вскоре заметила, Славка похудел и осунулся. Казалось, работа ему не по душе. Я так и не спросила: когда у человека допуск, незачем лезть с вопросами. Единственное, что Славка сказал: "У Кабанова весьма перспективная лаборатория". Физиономия у него была пасмурная: я подумала, что это от того, что он со своим характером с кем-то не поладил. У Дашкова был тяжелый юмор, порой его шутки до меня не доходили. Недаром на курсе его звали "комик мрачный". В сущности, именно Славке я обязана жизнью - ведь это он объяснил моей матери, что такое хлорэтилмеркаптан. Оказалось, в его группе этим и занимались. В теории существовало еще полно белых пятен, и хорошие головы, вроде Славкиной были очень кстати. Дашков сказал, что на кафедре не хватало экспериментальных данных; какой именно кафедре, я никак не могла понять, будто мозги расплавились... - На военной, разумеется, - ответил он. Да, но причем тут Кабанов с его полимерами?- приставала я. - Любка, ты темна, как я во младенчестве... Это "вторая" тема. Непонятно? Первая - официальная, а это вторая... - Хитро придумали? И главное, очень удобно - никому и в голову не придет. Ученый считается, к примеру, полимерщиком, ходит в штатском, ездит на международные конференции, а сам занимается, к примеру, нервными газами. Да и кто из нас имеет дело с полимерами? Ты посмотри, лаборатории какие огромные, по полкорпуса занимают, можно слонов изучать. Народу тоже хватает. Аспиранты ишачат до ночи, статьи пишут. Над гражданской темой, что ли, целая группа спину гнет? Три ха-ха! Кандидатские и докторские по полимерам пекут, как блины. Вначале, какие властям надо, потом для себя. Первые несут, кому треба, например, тем, кто ипритами занимался. - Наверное, это и есть гармоническое развитие при коммунизме, сказала я. - Любка, ты не безнадежна. - Славка улыбнулся. - Во всяком случае для Кабанова коммунизм уже давно наступил. Обрати внимание, у нас не все академики так живут, как свежеиспеченный молоденький членкор Кабанов. Секрет проще выеденного яйца: не все ученые хотят этими вещами заниматься, да и не всем доверяют. Будущая химическая война - гостайна с грифом "совершенно секретно". А в нашем Кабанчике можно не сомневаться, у него не то бабушка, не то пробабушка вместе с Лениным работала, коммунизм строила. Надеялась старушка что он вскоре во всех странах будет.. Не дотянула. Помре... Вот теперь внучек тем же самым занимается... Бабушка в лучших снах не видела, какие сюрпризы готовит для капиталистов славный продолжатель рода и семейных традиций. В американском вестнике есть ядовитая заметочка, что их родной разведспутник ни к черту не годится: проглядел рост советского подводного флота при тишайшем "бровастом" в три раза... да какого флота?! С баллистическими ракетами. А как ему, сироте, не проглядеть, коли ядерный подводный флот - это у нас "ВТОРАЯ ТЕМА". Новых заводских корпусов, в отличие от американцев, не строили, засовывали стапеля в старые конюшни или под земную твердь... Хи-итро. - То, что Пшежецкий, Кабанов и академик Каргин занимались не только и не столько полимерами я и сама поняла. Только зачем этот маскарад? Что б капиталисты поверили, что "мы за прекращение гонки вооружений?" Неужели они такие дурачки? - Потому-то такие, как Пшежецкий, в большой цене, это тебе, Люба, не военный жук из почтового ящика или химической академии, а вполне мирное безобидное существо. Кабанов, между прочим, обожает животных. Сейчас вообще считается неприличным не любить собак или кошек. Людей не любить - это нормально! Люди - существа злые и завистливые, не то что звери. Кстати, с животными для второй темы у нас всегда дефицит, напрасно ты удивляешься - значит, не в курсе дела. Получая новую партию, Кабанов всегда расстраивается : "бедные зверюшки!". Славка пытался уйти с работы, от злополучной ВТОРОЙ ТЕМЫ, но его не отпускали. Оказалось, что с допуском все не так просто, как мы считали раньше. Славка прогуливал неделями и без конца торчал у нас дома. Это было как раз в те полгода, когда я ничего не могла делать руками, а на лице еще были видны следы ожогов. Славка оказался прекрасной нянькой, он даже уколы научился делать. Но мне и в те дни было не до него. Я часто, задыхалась, тут уж не до него. И никак не могла привыкнуть к своему лицу. О своем лице я думала, сволочуга этакая, куда чаще, чем о Славке... Что наша семейная жизнь и шрамы - неудачное сочетание, я давно поняла, но Сергей никак не мог примириться со столь простой истиной. Однажды он, снял со стены мой портрет, поставил его перед собой и сказал Славке: "Понимаешь, старина, я женился на этом,- он взглянул на портрет, а получил вот это". И посмотрел на меня. Славка оделся и ушел. С тех пор он редко бывал у нас. Один раз, когда с легкими стало совсем плохо, я позвонила ему и попросила зайти. Славка притащил кислородные подушки и цветы, похожие на ободранных кур, теряющих разноцветные перья. - Послушай, старуха, ты случайно не хочешь стать моей женой? - выпалил- он. Я чуть не проглотила наконечник от кислородной подушки. - Во-первых, я замужем, а во-вторых... - Твое "во-первых" разваливается на глазах,- перебил меня Славка,- иначе бы я молчал, как все эти четыре года. - Пусть все останется как было.Мы ведь друзья, ладно? - Лады, все так и останется,- ответил Славка грустно. Через несколько месяцев следы от ожогов исчезли,и Сергей снова стал обожающим мужем. Он говорил, что все по-старому, что ничего не изменилось, а я делала вид, будто и на самом-деле ничего не изменилось. Я еще любила его сильные руки... А потом - пятый, курс... Стрелки всех часов мчались с бешеной скоростью. В тугом сплетении экзаменов, житейских невзгод и легочных кровотечений не нашла минуты потолковать со Славкой наедине и без спешки. Казалось, у него все в порядке. Правда, вместо лаборатории он подрабатывал где-то на почте. Гром грянул только в марте: Дашков отказался подписать распределение. Я обрывала его телефон. Это безумие, кричала, ты останешся без диплома, но Славка молчал. Почти целую неделю я не понимала, в чем дело. Наконец он появился - худой, обросший, беспомощный. - Знаешь, старуха, я подумал, что у господ капиталистов людям проще жить. Сдал экзамены, защитил диплом и иди ко всем чертям. Наше заботливое государство любезно дает работу, но если ты от нее отказываешься, это считается чуть ли не преступлением. При распределении члены комиссии заявили, что я не желаю приносить пользу родине. Мне предложили семь почтовых ящиков на выбор. Каждый из них изобретает новые способы превращения людей в трупы. - За такую милую работенку платят в два раза больше, чем в любом гражданском институте. Я и сказал, что готов заниматься стиральными порошками или борьбой с блохами, получая обычную зарплату. Тогда мне ответили: "Дашков вы будете работать там, где мы сочтем нужным. Им видите ли, нужны мои мозги." И вот с этого момента, вспоминает Люба, у меня стало хуже со здоровьем. Понервничала, наверное. Все было больно. Смотреть в окно - тоже больно. Поэтому я уже не могла считать дни и не помню, когда это произошло - в понедельник или во вторник. - Сколько миллионов в лагерях погибло? Сколько стран стали нашими придатками, как нас учили, в силу "исторической необходимости?" Молчат. Наверное, Люба, твой больничный опыт - тоже "историческая необходимость". Вернее, крошечная иллюстрация того, что может произойти с тысячами других. С той разницей, что им не будут делать реанимацию. Славка скривился в мрачной усмешке: - Мы толком не представляем, что происходит на Западе, но даже по количеству открытых публикаций можно кое о чем судить. Гораздо страшнее, что на Западе, не понимают того, что происходит у нас... Это смертельно опасно "для мира во всем мире". В самом деле, что знают империалисты о Сибири или даже о нашем университете? Только то, что мы им рассказывем. - Мы с тобой , Славка, тоже имеем смутное понятие о том, что делается в Сибири, куда уж иностранцам! Впрочем необязательно забираться в такую глушь чтобы понять, чем дышит Россия; сегодня, им достаточно было бы увидеть то, что видела студентка Галя - полигоны в районах Саратова и Энгельса.. - Люба, мы врем годами. Врем на весь мир. То и дело "уличаем" американцев-в неблаговидных делах, старательно отвлекая внимание от своих смертоносных делишек... Эксперименты на людях - обязательная часть военных исследований. Уж кто-кто, а я это знаю доподлинно...Ты уж прости, старуха, но то, что произошло с тобой - не самое страшное. Другим досталось хуже... Так же, как и мы, экспериментировали на людях - по воровски, не предупреждая их, - только японцы, оккупировавшие часть приморского Китая. Судя по западной прессе, это было еще до второй мировой. Но япошки "экспериментировали" на китайцах, в ту пору их врагах, а мы, гуманисты, на своих. На своем собственном народе. И все эти годы. Такого в мире действительно не было . Нигде и никогда... Царица химфака, черт бы тебя побрал, ты внемлешь или снова дремлешь?! Я о тебе говорю. И о себе!...У нас смертью занимается большинство гражданских институтов под маской полимеров или чего-то еще. Все разговоры о контроле - по сути - детский лепет... Американские ученые об этом говорят, а мы вынуждены молчать, чтобы тут же не отправиться в лагерь или на тот свет. - Вот ты и помалкивай, Славка, - сказала я, помалкивай, пока тебя не заткнули? Мне всех жалко, а тебя, старого друга, больше других. Веди себя потише... - У нас и тихих, если власти что вбредет в башку, могут убрать в два счета. Сотни военных химиков было уничтожено в тридцатых годах. Только потому, что они слишком много знали. Сейчас в центре Москвы живет Л.Волин, случайно уцелевший в то время, он по сей день рассказывает об этом факте только самым близким людям. Да, если бы знать раньше, что мой допуск будет страшным камнем на шее... - Тебе повезло,- сказал он напоследок,- что из-за здоровья ты смогла получить свободное распределение. Сматывайся куда-нибудь подальше от химии и университета, со временем о тебе забудут. Правда, я бы на твоем месте показал бы им, как выражался Хрущ-Кукурузник, кузькину мать. Пусть университет заплатит за свои бандитские проказы... Ты на виду - сейчас тебя не тронут! Я не зря с утра тебя тормошу. Донимаю ненавистной тебе политикой. Плюнь им в кровавую харю, Любовь! За живых и за мертвых, которых везут и везут из "ящиков". За меня, кстати, тоже...- Он вздохнул печально.- Только вот не дадут тебе ничего сказать. Кинешься в наш справедливый щемякин суд - заткнут глотку. Просто-напросто не примут дела. - Не примут?! Я и без твоего тормошения, Славка, хочу их тряхнуть так, чтоб до конца жизни не забыли! Какая грязь, и в ней я долго чувствовала себя, как рыба в воде. Без кожи жить тяжко, это я по Гале знаю, но я и без кожи раздену эту банду догола, обещаю. -Только ты, Люба, имеешь и право и возможность что-то рассказать о всяких СПЕЦах. Кто-то обязан сказать во всеулышанье, что они - уголовники! Банда из леса, убивающая честной люд. - Я им не прощу своей беспомощности, не прощу им наших девочек в этом треклятом СПЕЦОбухе. Обещаю, Славка! Он взял мой диплом, чтобы отвезти его к машинистке и, уже натягивая пальто, спросил: - К тебе зачастил некто Маркиш, приличный малый? - Он племянник расстрелянного еврейского поэта Переца Маркиша. - А, член семьи изменника родины. Судя но всему, он к тебе неравнодушен... Ладно, дипломную работу притащу тебе завтра вечером. 9 апреля 1970 года я видела Дашкова в последний раз. Славка не появился ни на следующий день, ни через неделю, ни через год. Весь курс спрашивал меня, что случилось со Славой Дашковым. И лишь один человек сказал, что его нужно разыскивать, выручать, если надо, - тот самый Юра Маркиш, о котором напоследок вспомнил Славка. Мы подали заявление в милицию, чтоб узнать его адрес, и поехали к Дашкову домой, куда-то в тьмутаракань. Среди кривых останкинских переулков мы с трудом отыскали маленький покосившийся домик. Дверь была незаперта. В комнате с выцветшими обоями и пятнами сырости на потолке пахло плесенью. В углу стоял фотоувеличитель, по полу были разложены фотографии, какие-то кристаллы, цветы, кошки, мое фото на полстены, и Славка, снятый в зеркале. Казалось, он всматривается во что-то из другого мира, и без очков глаза его были грустными и тревожными. Я открыла его портфель - там лежал учебник спектроскопии, зачетка и мой диплом, уже отпечатанный на машинке. Странно, что он бросил тут мой диплом. Он не такой парень. С ним явно что-то случилось... На следующий день на химфаке развесили - распределение на работу выпускников 1970 года. От слов "почтовый ящик" у меня рябило в глазах, а против фамилии Дашков зияла белая бумажная пустота.[1] Глава 9 "ВСТАТЬ, СУД ИДЕТ!" В своих первоначальных записях, начатых по горячим следам, ЛЮБА отвела общению с советскими судом все начало своего повествования, чуть ли не треть его. По счастью, время опережает наше представление о жизни, развеивает страхи. Сейчас о том советском суде уже можно сказать короче: он - БАСМАННЫЙ. БАСМАННЫЙ СУД - как известно, это выражение вошло в наш обиход недавно, когда Президент России Путин решил упечь в тюрьму новоявленных бизнесменов-миллиардеров, претендовавших на независимость. А до того - экологов и журналистов, осмелившихся его критиковать. Это словотвочество нашего века. "Не будет вам независимости!" по сути, сказал Президент, ощутивший себя диктатором и решивший, что для его единоличной диктатуры Россия уже дозрела. Диктатура и подмятое им общество - проблема для России не новая и, я бы сказал, типовая. И слово БАСМАННЫЙ, хоть оно не было ранее названо, появилось не сегодня. Оно существовало все годы "российского судопроизводства": "С сильным не борись, с богатым не судись"- свидетельсвует вековечная русская пословица. О "тройках" НКВД и других судах советских лет и говорить нечего. Изменилось ли что-нибудь ныне, когда с прежним разбоем вроде бы давно покончено, и суд порой перестает быть опаснейшим для народа рычагом власти? Попробуем бросит взгляд на этот, НАРОДНЫЙ СУД, когда он был вынужден рассмотреть заявление гражданки Любови Борисовны Рябовой, обвинившей Московский Государственный Университет... - Прошу встать! Пожилой судья по фамилии Пискарев и две женщины-заседательницы чинно, гуськом движутся к длинному столу ПРАВОСУДИЯ, не глядя на немногочисленную публику. Заседание рядовое, мало кого интересующее. В первом ряду, сказали судье, сидят отец и мать истицы. Ни прессы, ни телевидения в зале нет! - Скажите, истец, - Хриплый голос Пискарева звучит так, как будто в зале есть еще и ответчик, которого в зале нет и который так и не появится здесь ни до конца гласного судебного процесса, ни после него... .- Когда вы, истец, впервые обратились в суд? - В семьдесят втором году. - Почему не в "роковом" для вас 1968 году, как вы сообщаете в своем заявлении, когда Столичный университет поступил с вами, скажем так, неблагородно... - Почти четыре года я не могла получить ни одного документа.. Ни из Института Обуха ни из Университета, они спрятались, затихли, как нашкодившая уличная шпана... Будто нет на свете ни такого СПЕЦобуха, ни такой отравленной Университетом Любы Рябовой Рябовой! И в глаза ее не видели... Ничего не было! Будьте любезны, взгляните на акт расследования. Мне его выдали лишь через три года после того, как меня отравили, - в семьдесят первом... И суду известно, что вопреки закону, УНИВЕРСИТЕТ ТАК И НЕ ВОЗБУДИЛ УГОЛОВНОГО ДЕЛА.. - Мы разбираем ГРАЖДАНСКИЙ иск к Университету ,- нервно прохрипел судья, - и прошу не отвлекать суд не относящимися к делу замечаниями. И хотя СУДЬЯ Пискарев произнес это сдержанно, заседательницы насторожились, как зайцы, почуявшие запах человека. Судья, успокаиваясь, долго перебирает бумаги на своем столе и спрашивает: - Истица, вы получали денежную компенсацию за повреждение вашего здоровься - в период с шестьдесят восьмого по семьдесят второй год? - Нет. Я уже сказала, что мне не выдавали документы. И разговаривать о том не желали. Мол, ничего, о чем говорит пострадавшая, не было. Все - фантастика, выдумки больного человека... - Истица обвиняет Московский Университет в ущербе, нанесенном ее здоровью пять лет назад, - поясняет Пискарев народным заседателям. Судья чем-то слегка напоминает моего отца - такой же сухощавый, с выцветшими от возраста глазами. У него тоже есть дочь. Судя по фотографии, которую я видела у него в кабинете, мы - ровесницы. Чтобы он сказал, если бы это случилось с его дочерью?. - Расходы... Компенсировал... - монотонно-скрипучее эхо отдается у меня в висках. Я чувствую себя насекомым, заживо приколотым к доске. Cyду ясно, что если университет не прислал хотя бы самого задрипанного представителя, плевать он хотел на все мои обвинения и бумажки вместе взятые. - Почему вы не обратились к адвокату? - спрашивает одна из заседательниц тоном психиатора, беседующего с тихопомешанным. Я молчу, мучительно подбирая слова. - Никто не брался за мое дело. Заседательницы смотрят на меня с досадой и недоверием. Пока что в их глазах я была учеником, поднявшим руку на своего учителя, профессора МГУ. - Но вы ведь закончили университет и вам вручили диплом, - обрушивается на меня вторая заседательница, похожая на седеющую ворону. ... Укоряющий смысл ее слов ускользает от меня, и я снова думаю о ней, о той Рябовой... В некотором роде это мой двойник. Мы появляемся на свет в один год, мы вместе поступаем в Московский Университет, мы обе учимся на химфаке, благополучно переходя с курса на курс. Правда,у нас разные имена, но на это почему-то не обратили внимания. Ее зовут Таня. То, что произошло со мной - ошибка, недоразумение. То есть все это должно было случиться не со мной, а с ней. Во всем виновата путаница в фамилиях. Нас перепутали. Как цыплят в инкубаторе. Я бы никогда не догадалась, что может сделать с человеком обычная канцелярская неразбериха. За пять лет на химфаке мы разговаривали один раз. Зто был наш последний день в университете. Большая химическая аудитория, торжественные речи, цветы,напутствия. Двум Рябовым вручают два одинаковых диплома. Мы внимательно смотрим друг на друга. - Постойте! - я впервые слышу ее голос. - Мы больше никогда не увидимся... Вы можете рассказать мне правду? Она, человек с воли-вольной, может ли она, беззащитная Таня, поверить, понять, что ее ждало т а м?! -...Когда -нибудь... Не сейчас. Извините, я спешу. Я очень спешу. В другой раз... Ухожу, понимая, что мы никогда.не встретимся. Моя однофамилица так и не узнает, что вся эта история была предназначена для нее, а не для меня. - Вы хотите получить деньги с Университета который дал вам бесплатное образование, путевку в жизнь! - разносится по залу суда. - Путевку на тот свет - взрываюсь я. Белесые глаза судьи темнеют, отчего все его лицо становится более резким, будто он очнулся от глубокого сна. - Мы вас слушаем, - говорит он почти спокойно.- Постарайтесь вспомнить все по порядку. И расскажите, что произошло 14 октября 1968 года. Рассказываю во всех деталях, уже читателю известных. - Непонятно! - перебивает судья.- почему студентка четвертого курса не была знакома с ближайшим аналогом иприта? - Потому что этих аналогов много. Например, только в одной американской лаборатории было испытано на животных сотни веществ, подобных иприту. - Позвольте, тут нет логической связи. Мирные полимеры, - а вы, судя по документам, работали на мирной кафедре полимеров, они же не имеют ничего общего с химическим оружием. - Так кажется всем, кто никогда не был связан с химфаком Московского Университета. - В документах сказано, что индивидуальными защитными приспособлениями вы не пользовались, - встрепенулась ворона. - Почему? - Пшежецкий не дал мне противогаза, не говоря уже о защитном костюме? - Где написано, что он не дал? - возражает ворона. -Тут сказано лишь, что вы им " не пользовались". - А почему вы сидите без противогаза? - Как почему? С какой стати я должна сидеть в противогазе? - А с какой стати я должна была работать в противогазе? Как я могла знать, что вещество ядовито, если Пшежецкий "не указал мне на его токсичность." - Допустим! Но он мог приказать вам надеть противогаз. - Ворона даже привстала со стула. - Вы предполагаете, что противогаз лежал рядом, а я просто забыла его надеть? Или Пшежецкий натягивал на меня противогаз, а я сопротивлялась? Думаю, женщине в двадцать два года было бы достаточно намека на возможные ожоги лица, чтобы она надела на себя даже водолазный скафандр. Очнувшись от раздумий, судья Пискарев спрашивает: "Вы расписывались журнале инструктажа?" - Где я могла расписываться, если в акте расследования сказано: " Журнала инструктажа не было". - Скажите, гражданка Рябова вы знали, что со сломанной вентиляцией работать не положено? - Знала. - Почему нарушали правила? Я подчинялась преподавателю. - Это нигде не отмечено, - В акте указывается, что "весь синтез длился пять минут." Пшежецкого не было только в тот момент, когда синтез отравляющего вещества подходил к концу. - Ваш преподаватель живой человек! - протестует ворона. - Пшежецкий вышел не в туалет, а в соседнюю комнату. -Таких деталей вы знать не можете. Долго и подробно выясняли, где в этом здании туалет и двинулся ли туда Пшежевский. Выяснилось, что он исчез лишь в ближайшую комнату. - Хватит нам туалетных подробностей!- вскричала ворона, поняв, что ее отвлекающий маневр не прошел. - Скажите, пожалуйста, - продолжает Пискарев, - когда Пшежецкий предложил вам делать курсовую в его лаборатории? - Сойдя с автобуса, я пошла к химическому факультету. Пшежецкий встретил меня в своей машине, чтобы отвести к себе в корпус. Нависшие брови судьи стягиваются жесткими складками на переносице, - Понятно... Очевидно, вы были очень хорошо знакомы, если ваш научный руководитель заезжал за вами на машине . Огонек интереса тут же вспыхнул в глазах заседательниц. Их воображение завертелось, как пропеллер самолета, отрывающегося от земли . - Во-первых, Пшежецкий не заезжал за мной на машине, а заехал только в то утро. Во-вторых я видела его несколько раз в жизни. - Но он же был вашим научным руководителем! - Холодно, саркастически замечает судья. - Я занялась научной работой только на четвертом курсе и приходила к нему в лабораторию один раз в неделю. - Значит вы отрицаете факт своей неосторожности - У химиков такой вопрос даже не возникал. У вас есть докладная академика Каргина? В ней четко говорится, чья неосторожность и чья вина. - Вы утверждали, что вентиляция не работала сорок минут, - обращается ко мне спящая заседательница с шестимесячной завивкой. - А как же не пострадал электрик, чинивший ваш вытяжной шкаф? Наверное, в ее представлении, вытяжной шкаф - это большой вентилятор, который чинит монтер с помощью отвертки и паяльника. - В моей комнате никто вытяжной шкаф не чинил. На химфаке централизованная система вентиляции. Нужно только нажать на кнопку. - Значит поломка была где-то там... наверху... - Поломки вентиляции не было вообще. Вы ни в одном документе не найдете слов "поломка вентиляции" или " вентиляция сломалась". - Я вас не понимаю. Пшежецкий пишет, что "к починке вентиляции приступили немедленно. Ремонт длился, более тридцати минут". Что же тогда чинили, если не было поломки? - Так это Пшежецкий пишет... - Товарищ Рябова... может быть вы переутомились? Подумайте, сосредоточьтесь, - Вы отравились из-за того, что вентиляция не работала, правильно? Вы же сами говорили, вспомните... Еще и получаса не прошло, но уже совершенно очевидно, что НАРОДНЫЙ СУД стремится точно к тому же, что ранее пытался достить полковник Скалозуб и его присные в "хаки", требовшие подписать их бумагу. Главное, уличить гражданку Рябова, что она САМА ВО ВСЕМ ВИНОВАТА... Я утомляю суд своим отнекиванием... - В акте расследования четко сказано,- громко сообщаю я: "По оперативному журналу электротехнического участка корпуса "А" установлено, что 14.Х.68г. отключение тяги в комнате 422 не проводилось! - Да что же это такое? -будто проснувшись, взрывается ворона. - Какие-то чудеса в решете! Вентиляция остановилась без поломки и отключения, как в сказке. По взмаху волшебной палочки? Нечистой силой, что ли? Да почему же она сорок минут не работала? По приказу Нечистой силы? - Правильно, но это делалось не по сигналу нечистой силы. Выключал и включал Пшежецкий. Судя по всем документам, роль нечистой силы в этот раз Главный режиссер поручил исполнить ему. Даже секретарша перестала писать. И хотя по лицу судьи прыгают солнечные зайчики, и он уже весь сожмурился, его взгляд по-прежнему прикован к окну. - Пшежецкий?! - ахает ворона. - Каким образом? Судья втягивает свою маленькую голову в массивные плечи. Откидывается на спинку кресла, и пустой рукав его пиджака беспомощно повисает в воздухе. Конечно, закон для советского судьи - не закон. Но сами-то законы он, юрист с высшим юридическим образованием, знает доподлинно. Последствия могут быть для преподавателя МГУ весьма серьезные. Если по статье 140 -три года тюрьмы. Но... дело тут не в технике безопасности, а в чем-то ином, гораздо более серьезном. Если разобраться всерьез, Пшежецкий отравил студентку. Не было ни халатности, ни оплошности, все продумано... Ради чего преподавателю рисковать своей свободой? Студентов, по незыблемым правилам химического факультета МГУ, не оставляют в лаборатории одних. Почему Пшежецкий выходит именно в тот момент,когда яд почти готов? Поломки вентиляции не было и выключил ее Пшежецкий. Судя по тому, что от пострадавшей отбивались три- четыре года, этот факт Университету нужно была скрыть. Злоупотребление властью или служебным положением, если оно вызвало тяжкие последствия, наказывется по Уголовному кодексу лишением свободы сроком до восьми -лет". - Пшежецкий, естественно, был наказан... - Да! Из младшего научного сотрудника он был возвышен в старшие научные сотрудники... Судья Пискарев ежится, Все эти документы у него под рукой Академик Каргин, действительно, объявил выговор уже СТАРШЕМУ научному сотруднику Пшежецкому. Профессор Кабанов, заведующий лабораторией, где все это случилось, как сказано в акте, "от подписи отказался" и предпочел обойтись без объяснений. В ноябре 1968 года Кабанов стал членом -корреспондентом Академии Наук СССР. Наверное, ему было неловко расписываться в том, что происходит со студентами в его лаборатории. Акт расследования по закону должны были отправить в прокуратуру, а копию выдать пострадавшему. Но...уголовного расследования не было. Не было и даже не начиналось. Инженер по охране труда Каратун выдала все документы только 4 января 1971 года - через полгода после того, как эта Рябова закончила университет. Тут и без очков ясно, что указание было С В Е Р Х У. И хотя судья Пискарев обязан возбудить уголовное дело, тем более, при таком явном обнаружении преступления, указание с в е р х у существует и для него. Так же, как существует и классичеческий рассказ Салтыкова-Щедрина о "премудром пискаре", который боялся высунуться из тины. Премудрый пискарь боялся щуки... -- Суд объявляет перерыв! - после долгой пауэы заставляет себя произнести чуть взмокший судья и резко поднимается с кресла. Мне было тогда двадцать два. Мир возникает из ослепительных солнечных лучей, пробивающихся сквозь закрытые шторы. В этом мире, устроенном удивительно правильно и справедливо, все состоит из любви и добра. Сергей путается пальцами в моих волосах. Мне нравится его мускулистое тело, властные губы и глаза, блестящие, как агат на солнце. Мне не хочется вставать. Пора... Из овального зеркала на меня смотрит красивое, избалованное, беззаботное существо. Оно блаженно потягивается и с удовольствием разглядывает собственное изображение. - Через двадцать лет я еще буду молодой!- С этой приятной мысли начинается едва ли не каждое утро. Я не знаю, что меня официально объявят старой сегодня. В один день. Это будет написано на бумаге черным по белому, как приговор: "УДОСТОВЕРЕНИЕ No 087357. Фамилия - Рябова. Имя - Любовь, Отчество - Борисовна. Год рождения 1946. Пенсия назначена по старости, по группе инвалидности, в соответствии с законом о государственных Пенсиях..." Эту бумажку принесет розовощекий работник СОБЕСА и изумится, что отдает бумагу вконец измученной, но совсем еще молодой женщине...[2] Глава 10 "АМЕРИКАНСКИЕ ГОРКИ" 22 мая 1973 года мне выдали копию решения суда. - Деньги будете получать ежемесячно, пенсия у вас будет сорок шесть рублей пятьдесят копеек. Секретарша суда смотрела на меня с завистью. Сергей казался удовлетворенным до той поры, пока не обнаружил мою старую школьную тетрадку в косую линейку с хаотическими набросками карандашом: "лечении" в СПЕЦотделении ОБУХА его жены и ее соседки Анны Лузгай. Тут он взорвался. Всю его деликатность, мягкость -интеллигентность, которой он гордился, как ветром сдуло. -Ты что, собираешься написать книгу о порядках в СПЕЦбольничке?!. Покончить с моей карьерой одним смертельным укусом, змея подколодная. Сука! Я сам, своими руками, все сожгу! Будешь рыпаться, отнесу все твои записки в КГБ! Убью! - Он рвал терадку, кричал и метался до полуночи, не заботясь, что он уничтожал не тетрадку, которую можно восстановить, а мою и без того затухающую любовь к нему, которую уж ничем не восстановишь... Я давно дружу с исхудалым спортивным Юрой Маркишем, племянником уничтоженного еврейского поэта Переца Маркиша. Он вернулся из ссылки в Казахстане, и много лет мечтал уехать из страны, которую, как он говорил, всю ее историю возглавляют, под клики народного ликования, профессиональные провокаторы и убийцы. Уж какую неделю он уговаривал меня уехать из СССР. И чем дальше от Союза, тем лучше... Вначале я слышать не могла. Я - Платэ. Бабка в самые страшные годы осталась... К тому же, если бежишь из страны, все окружающие хоронят тебя заживо. Ты - предатель, отброс общества... Поэтому гражданство у тебя отбирают, а там, больной ты человек или старый - плати ВЫКУП - девятьсот рублей с носа, затем тебя облагодетельствуют - поменяют СТО твоих "деревянных" на доллары и - катись колбаской. Меня не очень трогало, что скажет о моем исчезновении горячий русский патриот Пшежецкий или даже мой друг детства Коля Платэ, но - замечательный Альфред Феликсович! Ему, россиянину до мозга костей, придется живыми хоронить не только меня, но и свою любимую родную сестру Верочку - мою маму... По правде говоря, если б грозило только расставание с близкими, я бы, наверное, и босиком ушла.. Но страшно застрять на полдороге, а я эастряну навсегда, если родное государство решит, что мне лучше посидеть на месте. И никогда, никогда!! не удастся рассказать о каторге, которую весь свет принимает за мир социализма и счастья.. Но... подошел час - четыре штампа в моем паспорте говорили о том, что от прежней Любы Рябовой осталась только фамилия. Первый штамп - развод с Сергеем Рябовым, второй - выписка из адмиральского дома, третий - прописка в доме для простых смертных, четвертый - брак с Юрием Маркишем. Мой второй муж подал дакументы на выезд из СССР, вместе со своей матерью, в декабре 1972 года. В феврале стало известно, что разрешение получено. 3 марта мы расписались. Фамилию я не меняла, решив остаться Рябовой до тех нор, пока буду в России. Родственники и семья первого мужа знать - не знали о нашей свадьбе и могли представить меня, скорее, на Луне или на Марсе, чем за пределами замечательной советской страны, где им всегда было так хорошо... Когда в марте Юре Маркишу предложили притти за визой, он заявил, что не уедет без жены. Это была опасная игра и победить в ней можно было только при большой удаче и трезвом расчете. Расчет был прост: у мужа было достаточно конфликтов с погромной советской системой на протяжении всей его жизни. Теперь, когда разрешение, на выезд получено, его постараются выдворить из страны как можно скорее. Мне предстояло сыграть роль безобидного довеска. - Поверь, у них не будет времени тщательно тебя проверять,- уговаривал меня Юра. Его виза кончилась 15 апреля 1973 года , а я все еще не подавала документы... С новой пропиской я отправилась в поликлинику другого района, где меня никто не знал и пожаловалась на астму. Врач, несколько раз клюнув меня фонендоскопом, написал справку: "бронхиальная астма". Естественно, не упоминая в ней ни хлорэтилмеркаптана, ни трудовых увечий -в общем всего того, что было ему неизвестно и что могло бы вызвать подозрение. К тому же в это время у меня в руках был уже второй диплом, который давал мне право называть своей специальностью журналистику. Характеристика с последнего места работа указывала, что я работала редактором и "к работе относилась добросовестно". Последняя отметка в трудовой книжке позволила мне причислить себя к рангу домохозяек - существ безобидных. Оставалось сделать последний, но самый трудный шаг - подать документы и два-три месяца ждать... Когда я заполнила анкету ОВИРа, мне показалось, что на свет появилась еще одна, третья, Рябова, то ли журналист, то ли домохозяйка откуда-то с Садово-Сухаревской улицы. Это было очень робкое существо, в рубрике "причины для эмиграции" было написано:"вынуждена поехать вслед за своим мужем Маркишем Юрием Марковичем." Разрешение на выезд дали через две недели. Документы были отправлены в Израиль дипломатическим путем. Когда самолет голландской авиакомпании КLM приземлился в аэропорту Джона Кеннеди, я ликовала. Ощущение счастья, заполонившее меня, было столь ярко, огромно, что во мне вдруг зазвучала давно забытая песенка детских лет о мамочке Вере-спасительнице. Сделал первый шаг к свободе и увидела неподалеку ... удлиненое собачье лицо, знакомое до ужаса. Грачев? Чушь! Старые страхи? Навязчивые видения? Урод здесь невозможен... Тут только увидела на табло: "Аэрофлот"... рейс.. багаж... Неужели все-таки Грачев?! Но на стоянку он вышел почти следом за мной. И сразу заметил меня. И я , и он остолбенели. - Рябова?! Здеьс? - вырвалось у него.- Откуда?! - А вы? - Я на международный медицинский конгресс. - Передавать опыт?... - и я оборавла себя, не продолжив: "...истребелния собственного народа?" Но он услышал меня полностью, зазмеился улыбочкой. З сентября 1е975 года взломали дверь только что снятой мною квартиры, украли большую часть заготовок и записных книжек. (После той с л у ч а й н о й встречи в аэропорту прошла неделя.) HUMANS USED AS GUINEA PIGS IN THE SOVIET UNION Так называлось слушание в СЕНАТЕ США (30 марта 1976 года), посвященное использованию в СССР людей, отнюдь не по их доброй воле, как животных, при испытании боевых отравляющих веществ. В основе слушания был случай отравления и "лечения" в СПЕЦбольнице Любы Рябовой. Естественно, он вызвал в Москве, в ведомстве генерала от жандармерии Андропова, большой переполох. Однако уничтожать "уплывшие" в ШТАТЫ записки Любы Рябовой и ее работу о СПЕЦжизни в СССР советская разведка начала еще за год до СЛУШАНИЯ В СЕНАТЕ США. О первом шаге андроповых вы уже знаете Разбой ГБ начался 3 сентября 1975 года в Нью-Йорке. Большая часть документов была срочно "изъята". Вместе ними исчезли копии документов, черновики и вся переписка. Ночные тумбочки, ящики с бельем, чемоданы были раскрыты, и их вид красноречиво говорил о тайном обыске. Воры не позарились на несколько золотых колец и антикварных вещей. Пятьдесят долларов валялись около опустевшего письменного стола... Чиновный люд реагировал на эту кражу по разному. - О чем писали? - спросил один из полицейских.- Эксперименты с отравляющими веществами на людях? Фантастика для кино? Что-то документальное?.. Не может быть! - Подумаешь, эксперименты на людях! - перебил второй.- Наши студенты иногда на этом хорошо зарабатывают... - Если грабители появятся и предложат выкупить рукопись, - дайте нам знать, - сказали в FBI -Только полная идиотка могла держать такой материал дома,- заключил известный художник, недавно унесший ноги из Советского Союза. - Нелепо красть рукопись, - заметил корреспондент телевидения.- Надежнее уничтожить опубликованную книгу с помощью продажной прессы. - Я думаю, это только начало, - сказала я ему. И не ошиблась. После появления статей о краже рукописи несколько редакций США и Европы получили письма, содержащие "исчерпывающую информацию" обо мне. На десяти страницах машинописного текста красочно расписывалиоь все людские пороки, присущие мне чуть ли не c пеленок. Но одна фраза мне показалась "любопытной:" - Всем известно, что в Нью Йорке нет агентов КГБ. Я не берусь судить, сколько агентов КГБ в Нью Йорке. Но иногда, я просто удивляюсь необыкновенным встречам. Например, столкнулся со мною, нос к носу, бывший полковник и обладатель советского секретного допуска. Оказалось, что он безо всяких преград эмигрировал в США в почтенном возрасте, и на прекрасном английском языке объяснял всем, что он верующий иудей. Вспоминая его изуверские, в споре с Сергеем, антисемитские речения, я невольно повторяла из Козьмы Пруткова: "Не верь ушам своим". Бывший юдофоб не скрывал, что прекрасно осведомлен обо всем, связанным с моими бедами и моим "бегством". Благодаря огласке, об украденных записях узнали и мои бывшие соотечественники, живущие на Западе. 10 сентября 1975 года я получила письмо от известного ученого, профессора Давида Семеновича Азбеля; "Уважаемая Люба! Я из той же "самой счастливой на земле страны ". Тоже химик, но "немножко" постарше Вас и к тому же профессор. Я знаком до некоторой степени с проблемой "кротов". Это острая и взрывчатая проблема! Согласно моему опыту, травить вас будут крепко в прямом и переносном смысле слова. Кое-кто уже пытался внушить мне, что ваша история "плод болезненной фантазии". В свете подписанных соглашений о запрещении химического оружия, наши любимые власти сделают все возможное, чтобы Вас скомпрометировать. Может быть, объявят сумасшедшей, попытаются найти "надежных" свидетелей вашего сумасшествия, а так же превратить хлорэтилмеркаптан в безобидный витамин. Если же им это не удастся, то, как свидетельствует российская история, пойдут и на "мокрое дело", - фирма не стесняется в затратах. Будьте крайне осторожны. Раз уж вы замахнулись... рассказать людям о столь страшных делах, примите и мою лепту..." 24 сентября 1975 года в Нью- Йорке, в газете "Новое русское Слово" появилась статья профессора Азбеля. Тем самым, идея сумасшествия автора и его "фантастического романа о СПЕЦбольнице на некоторое время умерла. Хотя советское ГБ со своими "идеями" никогда не расстается... В середине сентября 1975 года профессора Азбеля и меня пригласили выступить свидетелями на Международном Сахаровском Слушании в Копенгагене, И калейдоскоп детективных событий закрутился. О них поведал сам профессор Азбель в Копенгагене. "19 сентября 1975 г. у меня была назначена встреча с Л..Рябовой. Вместо двух часов пополудни я приехал утром. И стал свидетелем попытки взломать дверь, чтобы проникнуть в ее квартиру. Взломщики полагали, что Люба в квартире одна, т.к. ее муж в это время на работе. На следующий день была повторена вторичная попытка проникнуть в ее квартиру. 9 октября начался беспрецедентный шантаж Рябовой по телефону. Прочли по телефону, будто из местной газеты, ложное сообщение о тяжелом несчастном случае с матерью Любы Рябовой, якобы сбитой машиной в городе Кливленде. Пытались травмировать Любу, и тем самым сорвать ее поездку на Сахаровские Чтения в Копенгаген. 10 октября при мне угрожали убить мать Любы Рябовой, если Люба не откажется от поездки на Конгресс. Я лично слышал эту угрозу, так как держал трубку второго телефонного аппарата. Казалось бы, после публикации "Архипелага Гулаг ", выступлений академика Сахарова, свидетельств многих перебежчиков и диссидентов, никакая новая публикация уже не может вызвать особых опасений КГБ. И, тем не менее, Любовь Рябова оказалась слишком серьезным и крайне нежелательным для КГБ свидетелем, - она могла рассказать, с документами в руках, об ухищрениях советской милитаристской хунты скрывающей от мира свои военно-химические исследования. Поездка в Копенгаген благополучно завершилась, - пишет Люба. - Неужели такие вещи могли произойти в Нью Йорке, да еще в таком спокойном районе, как Риго-Парк? - недоумевала знакомая журналистка. - "Для нас, американцев, это звучит, немыслимо!" - Дорогая Луис,-ответила я,- меня, конечно, запугивали. Но их главной целью было вовсе не это. Вы спросите что же?! Вчера, допустим, у вас в доме была кража, все поверят вам на слово. Если на другой день к вам снова ломятся в квартиру, это покажется странным. Но если вы снова и снова повторите, что кто-то опять и опять врывался к вам в дом, люди подумают, что у вас мания преследования и вам пора к врачу-психиатру... Вот для чего все это делалось. Тем не менее, немало русских людей рискует своей головой для того, чтобы в свободном мире не повторилось то же самое, что в России. Для вас это звучит невероятно, но, к примеру, профессор Сваневич приехал в Копенгаген с огромным шрамом на голове. Он последний свидетель событий в Катыни. И через тридцать лет после зверского убийства, совершенного коммунистами, единственного уцелевшего свидетеля шантажировали, и где? В Лондоне! Средь бела дня! Ему проломили голову, и было это в очень спокойном районе. Ну, а мои неприятности, я думаю, на этом еще не кончились. Перед отъездом в Данию, в 75-ом у нас дома останавливался писатель Григорий Свирский, приехавший из Канады. Он имел возможность понаблюдать обстановку, в которой мы жили. На интервью в Нью Йорке Григорий сказал: "Я боюсь прослыть пророком. Один раз я предсказал изгнание из СССР Солженицына. Я бы очень не хотел, чтобы мои "пророчества" опять сбылись! Тем не менее, убежден, что советское ГБ сделает все возможное и невозможное,чтобы уничтожить автора этой рукописи. - физически и морально..." - Кстати, Люба, мы с вами знакомы много лет, но я, простите, запамятовал, в каком году начались ваши беды? В 1968, когда Советы "захватили" Прагу? Какое совпадение! Да мы с вами побратимы. Ну, просто брат и сестра... В 68-м мои книги изъяли изо всех советских библиотек, а набор новой книги в московском издательстве рассыпали тогда же, день в день. Танковые гусеницы "бровастого мудреца" давили "социализм с человеческим лицом" , а один танк, в тот же страшный год, пустили на свою интеллигенцию. Академика Андрея Сахарова сослали в Горький, студентов-протестантов заключили в Мордовские лагеря, ну, а своим лампасникам - многолетним фанатикам "отпора империализьму"- дозволили пошире травить, в порядке безнаказанных научных испытаний, собственный народ... Как мы и предполагали, после Сахаровского Слушания нервная реакция агитпропа СССР "на безумцев -критиканов" резко усилилась. О натиске "моральном" и говорить не приходится. В отличие, от других стран, советская пресса посвятила всему Сахаровскому Слушанию маленькую пышащую злобой заметку в "Литературной газете"; удостоили так же целой страницей в "Новом времени". Журнал этот вовсе не популярен в СССР, но зато переводится на несколько языков и поступает зарубеж. Поэтому я узнала о статье "На поводу у аферистки" -то "есть у меня - от моих друзей -американцев. Правда, фамилия подписавшегося под ней журналиста, как оказалось, хорошо знакома русским. Некто Корнилов - специалист по травле Солженицына и Сахарова. А теперь и меня - как лестно! Узнав от Корнилова, что институт ОБУХА "широко известен за рубежом", я отправилась в библиотеку Конгресса в Вашингтоне и попросила дать мне научный журнал, выпускаемый этим институтом. Сотрудница библиотеки Ружица Попович показала мне отметку в каталоге: " Этот журнал не попадает ни в одну библиотеку Америки." - Думаю, вы его и в Европе не найдете, потому что его не продают,- сказала она. - Почему? - допытывалась я.- У вас советские журналы по рыболовству и то есть..." - Мы его давно просим. Каждый раз говорят, что все номера распроданы, а ксерокс-машина на ремонте. У них эту машину двадцать лет никак не починят,- улыбнулась она. "Профессиональные антисоветчики вытащили эмигрантку на трибуну...", - заканчивает Корнилов, не упоминая о том, что на Слушаниях зачитывались письма и других свидетелей, а химик профессор Азбель сделал большой доклад. Как легко понять, имя профессора Азбеля было "забыто" потому, что профессор говорил об экспериментах на людях в СССР с серьезным фактическим и научным анализом. "Казалось бы, подобные испытания могли бы проводиться исключительно на заключенных,- сказал профессор,- но дело в том, что организм заключенных предельно ослаблен и, даже если создать на какой-то период нормальные условия жизни, подорванное здоровье этих людей не может быть восстановлено полностью. Поэтому организм заключенных - не лучший материал для научного эксперимента. Для этой цели советским властям удобно использовать те слои населения, которые в силу ряда причин не могут поднять голос протеста. Такие эксперименты на людях проводятся на ряде химичеоких предприятий в СССР. Обычно используются рабочие в так называемых почтовых ящиках. Особое внимание уделяли газам, действующим на психику и нервную систему человека. Изучалось также влияние химической стерилизации, что особенно актуально о учетом коммунистического Китая. Химические вещества, вызывающие стерилизацию у мужчин,во много раз сильнее эффекта, оказываемого радиацией. Подобные опыты над людьми проводились на химических объектах в Челябинске и Южно-Сахалинске.. По мере подготовки к химической войне военные и некоторые ученые сочли удобным использовать в качестве подопытных объектов студентов." Вскоре профессор приехал ко мне с извинениями: у него в России остался сын от первого брака, и начался, со стороны КГБ бессовестный шантаж... Он обеспокоен судьбой сына, и ему, профессору Азбелю, придется отойти от этой взрывной темы и перестать "светиться" в печати... Иные свидетели не решились и открыто назвать свое имя. "Мне и самому многое известно,- написал Петров. Вот по крайней мере два факта. Один совершенно бесчеловечный. Об опытах над беременными женщинами под Калининым. Второй -об одном полувоенном институте в Ташкенте... Травля собственого народа явление не единичное... Однако некоторое время я должен забыть о Ташкенте: в Союзе остался хвост... Желаю Вам успеха. Добиться его будет очень трудно и очень опасно. Гебешников здесь, как собак нерезанных. И все-таки, при необходимости я к Вашим услугам." Мне довелось разговаривать с И.Смирновым, бывшим работником техники безопасности в крупном Министерстве СССР. "Я знаю только про почтовые ящики,- сказал он. - Какие уж там документы! Такие дела у нас в отделе пачками замазывали - несчастный случай и все." Я показала ему один из актов расследования. " Если бы нам в руки попала такая бумага, объяснял он, всех, кто ее составил, поснимали бы с работы, а тебя бы сделали кругом виноватой. Я бы сам двенадцать томов про такие эксперименты написал, только у меня в Союзе сын и родители..." В декабре 1975 мне позвонил человек, назвавший себя доктором Либманом, расказывает Люба, и сказал, что знает интересующие меня факты. Мы встретились. " Вы понимаете, что такие разоблачения слишком рискованны и могут быть чреваты самыми печальными последствиями. Я не хочу жить такой сумасшедшей жизнью, как вы. За пятьдесят тысяч долларов я передам вам -информацию, рядом с которой ваш хлорэтилмеркаптан - детская игрушка. Я могу назвать вещества, фамилии людей, клиники. Если вас не устраивает, сумма, считайте, мы о вами не встречались". Я извиняю пугливых, сама такая, но корыстные, когда дело идет о жизни и смерти людей, мне отвратительны. Тем не менее, я поговорила с пугливым и корыстным доктором, убедилась, что имею дело с химиком, хорошо разбирающимся не только в формулах, но и в деятельности ряда научно-исследовательских институтов, знакомым со многими учеными. Однако пятидесяти тысяч у меня не было. 5 января 1976 -года я получила письмо от бывшего советского юриста, пробывшего много лет в лагерях послесталинской эпохи Абрама Шифрина; "Я хорошо помню, что по приезде в Потьму / в 1960 г./ и после перевода со спеца на обычный строгий /No 7/ я встречал, в 1961 -62гг., двух человек, рассказывающих об испытаниях на людях. Приехал к нам на лагпункт No 7 бывший майор авиации с 10 годами. И хотя не очень-то принято в лагере расспрашивать, я поинтересовался: - Как это ты умудрился, летун,,схватить "на всю катушку", в такие-то либеральные времена, когда остальные едут с годом-двумя? И он ответил: за невыполнение боевого, приказа. Ну, тут уж все удивились "Войны-то нет, вроде?, и он рассказал следующее: - Наша часть стояла под Красноводском - истребительная авиация. Однажды подняли меня и еще одного пилота на двух машинах и дали курс и высоту. Шли мы в районе озера Балхаш. И тут нам по радио сказали, что на курсе нашем будет облако, и мы должны войти в него, пройти через облако. Я, увидев облако, сообразил, что это атомный взрыв в стратосфере - Летели мы высоко - и нас посылали в "атомный гриб". Первый самолет вошел в облако, а я заложил вираж и ушел в сторону. - Когда приземлились и доложили о выполнении приказа, нас немедленно отправили в санчасть, где ждали приезжие врачи. Нас обследовали на месте и увезли в госпиталь. Товарищ мой уже чувствовал себя скверно. В госпитале врачи сообразили, что я, наверное, в облаке не был. Ну и сообщили в часть А там проверили приборы и увидели расхождение и в километраже и в курсе. Естественно, затем следствие и десятка... - Ну, а друг твой? - спросили пилота.- Его списали из армии по здоровью и вскоре он скончался. Подобных воспоминаний было так много,что все и не перечислишь, к тому же о некоторых уже писали, в частности, было обстоятельно рассказано о маневрах российских войск около Оренбурга, на Тоцком полигоне, учения в зоне атомного взрыва. Потому остановлюсь лишь на самом последнем. От свидетеля мне лично знакомого. В районе Семипалатинска тоже был громадной силы взрыв, от которого даже в самом городе почти во всех домах стекла повыбило.Спустя несколько дней моему знакомому педагогу, который работал в школе в степном селе, сказали, что он свобожден от работы и может, уезжать в свой Ленинград. Получив долгожданный расчет,Вернадский уехал в село за вещами и остолбенел. "Всюду пусто, нет ни одного человека и дома стоят без стекол. В селе теперь распологалась воинская часть. На вопросы солдаты ответили, что всех жителей увезли в госпиталь после взрыва, как пострадавших." Подобные сведения доходили до нас и раньше, но, честно говоря, на фоне ужаса, царившего в несчастной стране, эти эпизоды не очень-то производили впечатление: ведь вокруг была смерть..." Поток воспоминаний невольно вызывал в памяти и взволнованный шопот Гали о судьбе ее отравленного Заволжья. Несчастное Заволжье! В первые дни советской власти большевики вызвали там чудовищный голод. Многим ли могла помочь американская "АРА", созданная в Штатах доброхотами для спасения Поволжья?! А ныне, в конце так, увы, и не завершенной еще "ленинской эры", и то же самое Заволжье, и Средняя Азия превращаются в полигоны будущей войны, где годами идет "эксперимент" над своим собственным народом. После Cахаровского cлушания, а, главное, СЛУШАНИЯ В АМЕРИКАНСКОМ СЕНАТЕ никто более не пытался вломиться в квартиру, телефонную трубку мы запросто, как ранее, не подымали, пристроили к телефону электронный секретарь, "железный дурак", как мы его называли. И однажды на ленте "дурака" появилась запись. Некто пожелал со мной встретиться. Через несколько дней тот же хрипловатый голос, произнес по русски: "Люба, позвоните мне,пожалуйста, немедленно, у меня есть что-то важное вам сказать. Изя" Этот звонок напомнил о моем кратковременном знакомстве с Исидором Зисманом, человеком очень пожилым и, вроде бы совершенно безобидным. 25 сентября господин Зисман, маленький щуплый еврей, явился ко мне и начал мне внушать на диалекте польско-русского местечка, что борьба с Советским Союзом это же заглупо: вас все равно убьют. Напишите, проше панни, что вы отказываетесь от ваших листочков, и все это было просто фантазИ...И, слушайте внимательно, я тут же свяжу вас с людьми, которые заплатят вам за эти фантазИ пятьсот тысяч долларов." "Такое предложение из уст отставного местечкового чудака-бухгалтера было настолько нереальным, что я, решив: все это шутка, рассмеялась: "Почему не миллион?" - А миллион с тебя много будет, сквозь зубы ответил Зусман, внезапно перейдя на "ты"... И вообще знай, у них длинные руки...- Белесые водянистые глаза его сузились и почти сошлись на переносице - Почему-то мне стало не по себе. - Слушай,- продолжал он, - даже если твои списки-записки станут бестселлером, что маловероятно, ты отхватишь пятьдесят тысяч. Тебе предлагают в десять раз больше, потому что Советскому Союзу не нужен такой скандал. Ведь конечная цель.. это есть деньги... Поэтому бери, пока не поздно,- иначе тебя...сама знаешь?! Я накричала на Зисмана и выпроводила его. Телефонные разговоры с ним, записанные на пленку, я показала нашим частым гостям - нью-йоркским художникам, чтоб узнать их мнение. Уж больно Зисман не походил на профессионального агента, пусть даже самого задрипанного... Прослушав пленку, гости в один голос заявили, что Люба как была наивной российской девчонкой, далекой от всякой политики, такой и осталась: -Ну, если тебе мало того, что ты испытала, то ты безнадежна...-заключил самый знаменитый из них.- КГБ чаще всего прибегает к услугам посредников, которые могут быть истопниками, дворниками или бухгалтерами. Не обязательно быть профессиональным агентом, достаточно изредка оказывать небольшие услуги. На этом построена вся их сволочная система... Тогда я передала пленку в Комиссию Юридической Безопасности Сената. Прощалыга Зисман сильно перепугался, но, некуда деваться, признал, что это его голос. За месяц в Европе я почти забыла о существовании "задрипанного". Вернувшись в Нью-Йорк, узнала от своих друзей,- художника Григоровича и его жены, что Зисман не забыл обо мне. Он предложил им свои услуги в качестве педагога английского языка, но все его уроки выливались в расспросы, где я и когда вернусь. "Задрипанный агент" ухитрился даже узнать, что пока я была в Европе, я не платила за квартиру, и пришел в удивившее всех волнение: не собираюсь ли я куда-то удрать? В результате столь неумеренных расспросов семья Григоровичей отказалась от уроков Зисмана. 9 января 1976 года я получила, наконец, и последний урок местечковой словесности: "Или ваша жизнь и жизнь вашей мамы не в опасности? К чему опять-двадцать пять? Вас приглашают в Европу для выступлений? Кому это надо?! Еще раз хочу напомнить, что мое предложение остается в силе. Зачем выбрать гибель вместо компенсации на всю жизнь? Представители советской миссии обеспечат Вам полную безопасность. Не отказывайтесь от встречи со мной и правильными людьми..." Через два дня в почтовом ящике появилась анонимка. Газетные буквы по допотопно-классическому методу влюбленных гимназистов старого времени были наклеены на клочке бумаги: "ЗИСМАН ИДИОТ, ПРИХОДИТЕ В МИССИЮ ОДНА ПО СВОЕЙ ИНИЦИАТИВЕ. БЕЗОПАСНОСТЬ ОЧЕВИДНА. ПЕРЕГОВОРЫ ВОЗМЕЩЕНИЕ УБЫТКОВ" Ни о "задрипанном агенте", ни об этой почтовой классике советской миссии мы с моей женой Полиной в те годы и понятия не имели. Хоть и живем мы в часе полета от Любы Рябовой, но все же в разных странах. А то бы предупредили ее, что за очередным и окончательном отказом от "возмещения", поскольку ее БЕЗОПАСНОСТЬ ОЧЕВИДНА, последует злобная и страшная месть: КГБ мстителен и, в своих преследованиях - неотступен... Нам позвонил из Нью-Йорка знакомый художник, сообщил, что дом Любы Рябовой в городе Колумбусе вдруг среди ночи запылал и сгорел без остатка. До пепла. "Железный дурак" у Рябовой не отвечал, тоже сгорел, наверное, и я связался с ее соседями, моими давними читателями. И Люба и ее мама вот уже несколько дней жили у них. "Не сгорели ли твои листочки?"- спросил я Любу. "По счастью, не храню их дома. Дома была только мама...Дверь оказалась не только заперта на все замки, но и закупорена металлической перекладиной. Пожарный успел вытащить угоревшую маму через окно. Она только-только приходит в себя... Дом? Он был застрахован... - Дождалась? - не без ехидства спросил я ее. - Может быть, теперь ты решишься обнародовать свои многострадальные листочки? -Ни в коем случае!- вскричала она. - Ты же видишь, что это за люди?! - Испугали тебя на всю жизнь? - Как видишь!.. Года три мы с Любой Рябовой не общались, и вдруг раздался какой-то истерический звонок. -Григорий, дорогой, что делать?.. Оказалось, что за это время Люба стала совладелицей магазинчика старинных вещей. В Америке это называется "АНТИК". Америка - страна молодая, и тут даже кресло дедушки уже "антик". А русские деревенские ходики это уж неоспоримо "антик". Старый американец быстро оценил художественный вкус и деловитость работницы ( Люба организовала продажу его "антика" по почте) и, устав от своего "антика", взял ее в совладелицы. Но неприятности преследовали ее по пятам. На почту, которая отправляла очередной Любы Рябовой "антик" покупателям, пришел анонимный донос. Магазинщики "Антика", де, произвольно завышают цены своих посылок. У них нет законных "ценников". И тем самым могут "ограбить" американскую почту... - Кто автор доноса? - спросил я Любу. ТОТ, КТО СЖЕГ МОЙ ДОМ В КОЛОМБУСЕ, ТОТ И АВТОР. Никто другой не мог знать, что пожар испепелил все наши документы, в том числе, все оригиналы ценников, и мне, чтобы хоть что-то продать, пришлось их воспроизвести. Лубянка верна себе, еще раз убедился я. Со сталинских времен все та же самая практика. Прежде всего, несогласного - запугать. Или купить. Если и это не удается, тогда стравить с... американцами... - Изобретательны, сволочи!..Что-нибудь придумаем, Люба. В обиду тебя не дадим... Американская почта - это все же не российский почтамт. Она швырнула анонимку о "ворах из "Антика" в архив, и все дела! Так и было... до арабской атаки 11 сентября позапрошлого года. Началась немыслимая раньше в Америке истерия, вызвавшая психоз недоверия ко всем "пришлым". Психоз подогрели и статьи о "русской мафии",и, конечно же, белый порошок сибирской язвы в многочисленных конвертах, что особенно опасно для Почты. Скорее всего, они и заставили Почтовиков вспомнить и об "этой русской" из АНТИКА. Передали бумаги в суд. Пусть разберутся. Судебная улита едет, когда-то будет. Пока известно, если суд признает АНТИК виновным,то Любовь Рябову упекут в тюрьму... на целый год Мы с женой успокаиваем Любу, даем ей бесполезные советы, и, что б хоть как-то ей помочь, отправили письмо Генеральному Прокурору Соединенных Штатов Америки, описав все злоключения Любы Рябовой в России и ее заслуги перед наивным и предельно доверчивым американским народом. (Письмо в Приложении) И вдруг в Москве - НОРД-ОСТ. Мы были ошеломлены легкостью, с которой ГБ отравило 138 ни в чем неповинных зрителей мюзикла "НОРД-ОСТ". Чтобы выбрать это наиболее легкое для него решение за плечами отравителя должна быть многолетняя безответственность и глубокое презрение к человеческой личности, цена которой в России, по его убеждению - грош. И ведь не о спасении страны шла речь. А только о том, чтобы отшвырнуть мольбу несчастных чеченских "вдов-террористок" о мире и продолжить ненавистную обществу бойню в Чечне. Его и сомнение не посетило - властительного генерала от жандармерии, -чекиста-отравителя - ограничиться ли атакой cпецкоманды "Альфа", которая заранее проникла в здание и взяла на мушку террористов? Или травить заодно и жертвы, весь переполненный зал, отправив на тот свет до 150, как они предвидели, зрителей? - к чему зряшные сомнения, ведь со времен ленинского ЧК органы безопасности страны, действительно, ни за какие свои преступления не отвечали. Ни за какие!.- И никогда... "Люстрация", судя по всему, чекистам не грозит, и вот на наших глазах результат: ПРАВО ЧЕКИСТОВ НА БЕСПРЕДЕЛ ВОШЛО У НИХ В КРОВЬ... Но реакцию ЛЮБЫ РЯБОВОЙ на трагедию "НОРД-ОСТА" невозможно ни с чем сравнить. Она кричала по телефону. Плакала, как если бы там взорвали ее маму Веру. - Григорий! Полина! Вы слушаете известия?! Пустили отравляющий газ в зрительном зале. Я тут же включаю телевизор. Вижу, как солдаты выносят из зала несчастных зрителей, перекинув их через плечо, как сосиски. Вытаскивают складывают у дверей, как дрова. Нет ни одного врачебного халата. Нет носилок. Ясно, Лубянка правит бал. До мельчайших деталей чекистами продумывается убийство, никогда -спасение... - Любочка! Да не реви ты в голос!. Так было все годы. На русской земле идет и идет нескончаемый Норд-Ост. С 1917 года. Задумайся хоть на секунду. Брось взгляд на свою историю, хоть история никогда не была твоим любимым предметом... В 1918 граждан в шляпах хватали на улицах, ЧЕКА стреляла за "социальное происхождение". В Ленинграде трупы "буржуев" свозили на свалку в грузовиках. Ежедневное убийство и убийством не называлось "...Ставили к стенке", "списывали в расход". "Хлопнуть", "угробить" - терминология тех лет, ты что, не слыхала? Чего ж ты удивляешься? - Нас, на благословенном химфаке, травили все же в индивидуальном порядке. А ныне весь зал без разбору! - всхлипывала она. - Люба, ты еще дитя! Потому и в стрессе... В начале двадцатых командарм Тухачевский травил газами тамбовских крестьян, недовольных "продразверсткой". Газеты писали о тысяче отравленных. Сталинские годы от тебя далеки, как пунические войны. Спроси у мамы Веры, как половину народа объявили врагами народа. Пятьдесят миллионов невинных людей затравили до смерти. О том здесь, на Западе, толстенные книги вышли. "Большой террор". Исследования обстоятельные, спокойные. Травили ведь не их, а нас... А о многом на Западе и знать не знали. Могли ли они постичь, скажем, психологию наших маршалов? Тимошенко? Жукова? В финскую, война только начиналась, Красная армия залегла у линии Маннергейма. Финны уничтожали наступавших - полк за полком. Маршал Тимошенко успокоил своих штабистов, обеспокоенных чудовищными потерями, - Россия -страна многолюдная! И Хрущ и "Бровастый" того же замеса... Что стряслось в шестидесятые, не тебе рассказывать... Вот теперь Путин пришел. - Я, Любочка, человек любопытный. Спросил его. Официально. Через его службу по общению с общественностью, на их специальном бланке, который вызвал по интернету, и служба уверила меня, что непременно доведет вопрос, ввиду его важности, до САМОГО. Вопрос такой: "Давно известны цифры многолетних злодеяний фашизма, -написал. -В БУХЕНВАЛЬДЕ, через который прошло 250 тысяч, было уничтожена 71 тысяча людей.т.е. 28,4 %. Из Ванинского порта с 1936 по 1953 транспортировано на КОЛЫМУ 2 миллиона зеков. Вернулось назад 50 тысяч , т.е.2,5 процента...Разгул "чекизма" был самым страшным преступлением ХХ века. Так почему же Вы упорно причисляете себя к чекистам и как-то даже добавили публично - видно, для большей ясности-, что "БЫВШИХ ЧЕКИСТОВ НЕ БЫВАЕТ". Мне, русскому писателю, ветерану второй мировой войны, трудно понять человека, публично отождествившего себя с самыми страшными преступниками ХХ века." - Григорий, и он тебе ответил? - Он разогнал всю эту свою службу "по связи". Во всяком случае, обнаружить ее мне больше не удалось... Не дал Бог России мудрых правителей, Люба! Самый желанный, "всенародно избранный" войдет в историю своим афоризмом "мочить в сортире". А чужих мочить или своих - это уже детали... - И все же, чтобы "мочили" сразу весь зрительный зал - такого в наше время не было, - воскликнули с другого конца провода. - Счастье, что я добилась признания суда: убивали меня "по вине администрации". А то позорили бы всю жизнь, травилась, де, "царица химфака", дуреха своевольная, от несчастной любви... -Ты не считаешь, что пришла пора твоей тетрадочке в косую линейку. С твоими набросками о палате No 6 в конце ХХ века? Люба тяжко вздохнула и, похоже, снова прослезилась - Возможно, что пришла. Но я боюсь этого смертельно. "Господи, до чего раздавили живую душу..." - Ну, так, Любовь, присылай мне свои бумажки! - Что именно? - Тетрадочку в косую линейку... - Что еще? - Больше ничего. Если что-либо останется неясным, потолкуем по телефону.. -Что ты задумал, Григорий? Книгу под названием "НОРД-ОСТ". Повесть или документальный роман, написанный от твоего имени. Имени жертвы. Так, как я наш "НОРД-ОСТ" воспринимаю... Издадим под двумя именами. Люба - ты по праву- мой соавтор. Или я -твой соавтор, считай, как хочешь. - Ты с ума спятил! - Опять трясешься? - Естественно! Тогда мне ничего не остается, как, издать только под своим. Тебе же, моей дорогой трясучке, на первой же странице объявлю благодарность за помощь.. - Григорий, я не имею права ставить вас под удар. Они же не шутят. Подстроят автомобильную катастрофу. Собьют грузовиком. У них огромный опыт... - Любочка, я преодолел свой страх, когда мне было 20 лет. В горящих Мурманске и Североморске. Преодолел и в свои сорок, когда в Союзе писателей СССР бросил члену Политюро, глаза в глаза, то, что они заслуживали. Хотя это было, пожалуй, опаснее ежедневных атак на наш аэродром пикировщиков Юнкерс-87 С какой стати я буду трястись от страха сейчас, на закате своей жизни?! Присылай! Я считаю такую книгу своим писательским долгом... Положив трубку, Люба, как она мне потом призналась, задумалась, правомерен ли наш замысел? Не устарело ли все, что с ней произошло. Достала свежий справочник для поступающих в Московский Университет. Там, как всегда, красуются фамилии академиков и членов-корреспондентов Академии наук России, которыми Университет гордится. И ахнула! На первом месте академик Кабанов, теперь уж, видно, немолодой. Скольких молодых ребят он кинул с той поры военным -"для испытания..." Там же, Луценко - наш бывший и на все согласный декан, наконец, вот и он - любимый братец -Николай Платэ, гусь лапчатый. Доктор химических наук Пшежецкий не прорвался в Членкорры. Не дошла очередь. Или его польская фамилия в ксенофобской России все еще "не звучит ?.." Об академике Каргине, курировавшем в МГУ ВТОРЫЕ ТЕМЫ, издана книга. из серии "Жизнь замечательных людей". Доцент Акимова, слава Богу! снова преподает. На какое-то время ее отстранили от работы - уж слишком громко она возмущалась Пшежецким. Но теперь все затихло. Каждую весну у химфака вывешивают полотнище: "Добро пожаловать!" Начинается очередной набор. С запасом. Это вполне понятно: химфак - остров любви, сколько-то непременно покончит собой из-за "несчастной любви", сколько-то попадет под трамвай, сколько-то просто исчезнет, как исчез талантливейший Славка, друг на всю жизнь. Почему так складывается жизнь, что я любила и боготворила не его, друга на всю жизнь, а Бог весть кого?.. Что же такое женское сердце, в таком случае?! Сейчас около смертоносного корпуса "А" все утопает в яблоневом цвете,и я ощущаю его аромат. И вдруг чувствую, что к нему примешивается запахи человеческих тел, карболки,тления и смерти. С трудом и скандалом провалась я на сырую измученную землю на могиле Анны Лузгай, а затем на могиле мудрой и несчастной Тони. Оглядела заросшие, да и затоптанные могилы НИИ имени ОБУХА, к которым никто не приходит. Это тоже моя земля - прекрасная земля яблоневых садов. И родных могил. А осенью, когда листья желтеют, они покрываютсяя ржавыми пятнами, похожими на капли засохшей крови. Потом листья умирают так же незаметно, как люди. А те, кому дано такое простое счастье - жить, думают о мертвых не часто.... Недавно меня пригласили в дом известного в Штатах химика. Мы сидим за столом, разговариваем, меня рассправшивают о Слушании в СЕНАТЕ США. Хозяин дома собирается на международную конференцию в Россию. - Скажите, Санкт Петербург красивый город? - спрашивает он. -Очень, -отвечаю - Но я больше люблю Москву. Он понимающе кивает. - Наверное, книга "Архипелаг Гулаг" - правда, хотя иным спокойнее от нее отвернуться... Ну, теперь вам, Люба, пора забыть об этих и других ужасных вещах, - улыбается гостеприимный хозяин. Эпоха варварства для вас минула. Вы в свободной стране. Неслыханно свободной, - я ежусь от боли в позвоночнике. Сколько. событий за последние тридцать лет пыталось смести меня с благословенной американской земли, как страшные торнадо сметают порой Огайо и Канзас. Не продолжатся ли они ныне, когда жизнь вновь подбросила России "фельдфебеля в Вольтеры". Хозяйка подает зажаренный на углях бифштекс. На тарелку стекают капельки мясного сока. Увы, они напоминают мне кровь. Печально! Хозяин чокается с нами, пригубил розовато-красного вина. Улыбается. Улыбка у него легкая, счастливая. Совершенно очевидно, что бифтекс не вызывает у него каких-либо ассоциаций, от которых я вздрагиваю. Похоже, даже мысль у него не явилась, что "Архипелаг Гулаг", от которого кто-то из его знакомых спокойно отворачивается, не имеет конца. "Архипелаг Гулаг"! "Норд-Ост"! Это где-то там, за морями, за долами. Уходят в России властители, но Гулаг там, увы, вечен. Меняются "только знаки и названия", как заметил еще мудрейший поэт Максимилиан Волошин. Хозяйку тревожит моя натянутая улыбка, лицо ее становится участливым. Она достает из букета огненную розу и прикалывает к нагрудному карману моего жакета. Она хочет, чтобы я забыла все эти "русские ужасы". Г-споди! А как я сама этого хочу! Но мне от "Норд-Оста" никогда не отвернуться. Он со мной до конца жизни. Хозяин вновь протягивает ко мне бокал. Чокается со звоном. Я улыбаюсь ему в ответ. Мне тоже хочется повторять за ним "Жизнь прекрасна!" Если б такое настало, наконец, и там, в нашей измученной России!.. Глава 11 ПОСЛЕСЛОВИЕ: ОФИЦИАЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ . 1. Докладная Пшежецкого Декану ХИМИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МГУ профессору ЛУЦЕНКО от к.х.н. Пшежецкого В.Ф. 14 октября 1968 года студентка Рябова Л.Б. проводила курсовую работу по синтезу хлорэтилмеркаптана. Работа проводилась по методике, переведенной из английского журнала. Синтез проходил в колбе с обратным холодильником при кипячении меркаптоэтанола с соляной кислотой с последующей разгонкой продуктов реакции. Студентка была устно предупреждена о нежелательном попадании вещества на кожу. Для дегазации был выдан раствор перманганата. При инструктировании Рябовой,я не указал ей на токсичность хлорэтилмеркаптана. Во время синтеза произошло отключение вентиляции. К починке вентиляции приступили немедленно. Ремонт вентиляции -длился более тридцати минут. В результате воздействия паров продуктов реакции у студентки Рябовой Л.Б. наступила острая интоксикация организма, и она была отправлена в больницу. Канд. хим. наук, м.н.с. Пшежецкий 30 октября 1968 года Глава 2. Докладная Акимовой ДЕКАНУ ХИМИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МГУ профессору Луценко И.Ф. от доц. Акимовой Л.Н. 15 октября 1968 года студентка моей группы Рябова Л.Б. явилась на занятия с ожогами лица и тела,сказав, что она выполнила курсовую работу по синтезу хлорэтилмеркаптана на кафедре ВМС. Научный руководитель Рябовой, Пшежецкий B.C., просил моего разрешения на проведение курсовой работы по органической химии в лаборатории полимеризационных процессов под его руководством. Однако тема работы не была утверждена мной и старшим преподавателем практикума доц. Шабаровым. Хлорэтилмеркаптан обладает супертоксическими свойствами , и студентам не разрешено работать с веществами подобного рода. Студентка была отправлена в больницу с отравлением организма. Считаю случай со студенткой Рябовой грубейшим нарушением правил техники безопасности со стороны тов. Пшежецкого. Доцент Акимова Л. Н. 16 октября 1968 г. Получено 4/XII в 14.00 Подпись 3. Докладная академика Каргина Декану химического факультета МГУ профессору И.Ф.ЛУЦЕИКО В связи со случаем отравления студентки 4-го курса РЯБОВОЙ, происшедшем в лаборатории полимеризационных процессов в группе старшего научного сотрудника В.С.Пшежецкого 30-го октября I968 г. было проведено собрание лаборатории, на котором этот случай был подвергнут всестороннему обсуждению.Были намечены конкретные меры для предотвращения подобных происшествий впредь. В соответствии с решением кафедры ходатайствую об объявлении ст.научному сотруднику ПШЕЖЕЦКОМУ выговора за непринятие необходимых мер для обеспечения безопасности при работе с токсичным веществом" Зав.кафедрой высокомолекулярных соединений Химического факультета МГУ 29 ноября 1968 года Академик В.А.Каргин Получено 4/ХII в 14.00 Подпись 4. Письмо генеральному прокурору США. От семьи Свирских То Gregory Lockhart, Л 2 Nationwide Dlds. C.C John Ashcroft, Columbus, Oh. 43215 Attorney General, United States of America, Washington,D.C. На естественных факультетах МГУ были закрытые отделения, на которых проводились исследования по заданию военного министерства СССР. Так на химфаке выясняли воздействия полупродукта иприта на людей. По ошибке (перепутали фамилии), в число "подопытных кроликов" попала студентка Люба Рябова . Ее спасли чудом. В Штаты она. привезла документы, подтверждающие подготовку СССР к химической войне. Ей удалось продемонстрировать их на заседании Сената США, который провел по этому случаю Специальное заселение (30 марта 1976 г.) После слушаний в Сенате некоторые документы были Сенатом опубликованы, и в сентябре 1976 году неизвестный, от имени КГБ СССР, предложил Рябовой 500 тысяч долларов за "молчание"... Однако молчать она не собиралась... По материалам, привезенным из СССР, хотела создать документальную книгу, основанную на личном опыте. Я и моя жена, Свирская П.И., доктор химических наук, работавшая в СССР в закрытых военных НИИ, черновики задуманной книги, по просьбе Рябовой , редактировали и подтверждают ее фактическую подлинность. К сожалению, известие о существовании такой рукописи достигли ушей КГБ СССР. Началась бесконечная чехарда шантажа и преследований. 1. Несколько раз, в отсутствие Любы Рябовой, врывались в ее квартиры в Нью-Йорке, Кливленде и Колумбусе. Воры вещи не трогали. Исчезали только документы. 2. Подстраивались автокатастрофы. 3. Когда уничтожить несговорчивую Рябову . не удалось, подожгли ее дом в Колумбусе, сгоревший до тла. Ее, и в самом деле, запугали до полусмерти и, к нашему сожалению, она не решилась свою книгу напечатать. Отложила надолго. Несмотря на то, что сменила и свое имя, и профессию, месть ГБ СССР не прекращалась. 4. Четверо неизвестных ворвались в ее магазин старинных изделий и,не взяв ни одной вещи, били хозяйку сапогами. Трещина в позвоночнике надолго приковала ее к постели. 5. Мужчина, назвавший себя страхагентом, пытался ее задушить. Исчез, решив, что она мертва. Расследуя эти преступления, полиция не скрыла своего вывода: "ПО ХАРАКТЕРУ ПРЕСТУПЛЕНИЙ, ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ЛИШЬ АКЦИЯ CIA или КГБ " Любу не смогли стереть с лица земли. Теперь, вольно или невольно, приступили с другой стороны: убивают морально. Поджог уничтожил все документы, в том числе ценники на изделия ее магазина. Чтобы продолжать жить, ей пришлось воспроизвести сгоревшшие ценники: без них было невозможно отправить старинные ценные изделия ни на выставки, ни покупателям. Все шло нормально, до арабской атаки 11 сентября прошлого года. Психоз недоверия к "пришлым", видно, коснулся и почты США. 26 сентября почта заявила, что, коль ценники не оригиналы, значит, цены произвольно завышены и, скорее всего, это обман Почты... Не входя в расследования "почтового психоза", прошу Вас поверить госпоже Рябовой и, во всяком случае, избавить ее от преследования недоверчивых почтарей, учитывая огромную пользу, которую она принесла Америке своим человеческим подвигом. Госпожа Рябова предостерегла США от реальной угрозы химической угрозы со стороны СССР, подставив свою жизнь под удар. Полина И. Свирская, доктор химических наук. Григорий Свирский, писатель, автор 12 романов и повестей, член Союза писателей Москвы. Grigory Svirsky Perla Svirsky. 15 Tangreen, #604, North York, Ontario M2M 3Z2, Canada Tel/fax (416)224-13-39 5. Выдержки из Решение народного Суда 5. Выдержки из решения Народного Суда В составе председательствующего судьи ПИСКАРЕВА, народных заседателей Петровской и Соколовой, рассмотрев в открытом судебном заседании гражданское дело ло иску Рябовой Натальи к химическому факльтету Мосоковского Государственного университета о взыскаиии... Установил: ' . . Истица обратилась в суд с требованием о взыскании с ответчика..." Представитель ответчика не явился, o дне слушания извещен. извещен. Суд изучил материалы дела...( Далее суть дела, известная читателю) Решением Октябрьского районного народного суда гор. Москвы от 28 февраля 1972 года /дело 2-706/ обязанность по возмещению ущерба в связи с утратой - трудоспособности, возложена на химический факультет МГУ Сумма ущерба... ( Долгий и подробный подсчет) 0x01 graphic второй группе инвалидности( экспертиза от 14 мая 1973) назначена 46 р "Предоставить право зачета из заработка 105 рублей" " Взыскать госпошлину в размере Ззруб 80 КОП" 0x08 graphic Решение может быть обжаловано в Мосгорсуд в течение 10 дней 6. Справка о Инавлидности 0x08 graphic 7. Human Used As Guinea Pigs. СОДЕРЖАНИЕ Глава 1. Годы 1968-1972-й Эх, дороги... 4 Глава 2. Вторая тема, или Выстрел в упор Глава 3. Обухом по голове Глава 4. "Не дашь расписку -- умрешь!" Глава 5. "Психотропная правда" Глава 6. Химфак -- остров любви Глава 7. Мама! Глава 8. Мой пропавший друг Слава Дашков Глава 9. "Встать, суд идет!" Глава 10. "Американские горки" Humans Used As Guinea Pigs in the Soviet Union Глава 11. Послесловие: официальные документы 1. Докладная Пшежецкого 2. Докладная Акимовой 3. Докладная академика Каргина 4. Письмо генеральному прокурору США. От семьи Свирских 5. Выдержки из Решение народного Суда 6. Справка о Инвалидности 7. Human Used as Ginea Pigs: Hearing of U.S.A. Senate Subcommittee Содержание СВИРСКИЙ Григорий Люба-Любовь (Нескончаемый "НОРД ОСТ"). Маленький документальный роман. Редактор: ???????. Йерушалаим: 5764 (2004). -- 192 с. SVIRSKY Grigory "NORD OST" All the Time Small documentary novel. In Russian Editor: . Artist: . Jerusalem: 5764 (2004). -- 192 p. (c) Copyright 2004 by Grigory Svirsky (c) Copyright 2004 by Barukh-Alexander Plokhotenko, design ISBN: 965-7227- 1 ) Автор стихотворения "Этой ночью за мной приходили" поэт А. Казаков. 2 Советская пенсия, назначанная Любе Рябовой советским судом, как инвалиду труда - 3,5 долларов в месяц - по сегодяшним расчетам. 15 долларов в месяц по расчету тех лет.