т сменить тему разговора в подходящий момент, не перескакивая при этом с одного предмета на другой. Реакция выровнения отражает подлинные чувства человека в данный момент. Сравните это, например, с поведением обвинителя, который чувствует себя обиженным и одиноким, но ведет себя сердито. Люди жаждут честного, прямого общения. Выравнитель живет полной жизнью. Вы можете доверять ему, вы можете на него рассчитывать, вы хорошо себя чувствуете в его присутствии. Выровнение - это не панацея и не какое-нибудь магическое средство. Это способ реагировать на реальных людей в реальных ситуациях. Чтобы стать выравнителем, требуется мужество, вера в свои силы, некоторые новые убеждения и навыки. Это невозможно подделать. По оценке Вирджинии Сатир, в любой группе людей около 50% будут говорить "да", что бы они ни думали и ни чувствовали (угождать); 30% будут говорить "нет", что бы они ни думали и ни чувствовали (обвинять); 15% будут говорить, ничем не выдавая свои чувства (рассуждать); и 1% будут вести себя так, как будто не бывает ни "да", ни "нет", и никаких чувств не существует (отвлекать). Всего около 4% будут вести себя подлинно - выравивать. Чтобы лучше понять эти пять способов общения, представьте, что вы только что налетели на человека, идя по улице. Угождатель (глядя себе под ноги, заламывая руки): "Пожалуйста, простите меня! Я просто неуклюжий разиня!". Обвинитель: "Господи, боже мой! Надо смотреть, куда идете! Будете сторониться, никто вас не толкнет"! Рассуждатель: "Может быть, уместно принести извинения. Вы ненамеренно были задеты во время движения. Если были нанесены повреждения, пожалуйста, свяжитесь с моим поверенным". Отвлекатель (глядя на кого-нибудь другого): "Ох ты, господи, кто-то тут совсем спятил. Поди еще и ушибся!". Выравнитель (глядя человеку в лицо): "Я на вас налетел. Извините меня. Вы не ушиблись?" А вот другая ситуация. Отец озабочен беспорядком в комнате сына. Угождатель (с опущенным лицом, приглушенным голосом): "Я - м, хм - господи, боже мой, как бы мне, Ванечка, я ... извини - ты не обидишься на меня? Знаешь - пообещай мне, что ты не рассердишься. Нет, ты все делаешь хорошо, вот только - может, ты мог бы это делать еще немножечко лучше? Может, чуточку лучше, а?" Обвинитель: "Ну, в чем дело, Ванька? Как можно жить в таком свинарнике? Из-за тебя вся семья переживает! Немедленно все это прибери!" Рассуждатель: "В результате наблюдения за деятельностью отдельных членов семьи обнаружилось снижение эффективности в содержании твоего жилого помещения. Нужно проявить ответственность за содержание своего помещения, а в случае небрежности представить разъяснения. Приветствуются все объяснения другой стороны". Отвлекатель (обращаясь к другому сыну, стоящему рядом с Ваней): "Скажи, Саша, твоя комната примерно такая же, как Ванина? Нет, ничего страшного - я просто прогуливался по дому. Скажи Ване, чтобы он перед сном заглянул к маме". Выравнитель: "Ваня, твоя комната в беспорядке. Я беспокоюсь об этом, потому что я тебя люблю. Давай с тобой поговорим и посмотрим, в чем дело". Начало терапии Вирджиния Сатир 1. Теперь я хочу отправиться за кулисы и подробно описать приемы, особенно полезные в семейной терапии. Хотя я, естественно, убеждена в эффективности своих методов, и надеюсь, что они будут полезны другим терапевтам, я не считаю их последним и единственным словом в терапевтической технике. Я не считаю так, поскольку у меня есть прочное убеждение, что каждому терапевту необходимо найти свой уникальный и индивидуальный подход к своему ремеслу. Когда он занимается с клиентами, ему никогда не следует приносить свою особенную манеру, свой аромат в жертву какому-то безличному профессиональному идеалу. Как вы могли заметить, везде, где это было возможно, я сохранила свой собственный стиль речи (например, когда я спрашиваю: "Что болит в этой семье?"), свои любимые идиомы и шутки. Я обнаружила также, что неформальная и индивидуальная манера создает атмосферу доброй воли и надежды и помогает терапевтической сессии не превратиться в похоронный ритуал или в заседание суда. В этот раздел включены вопросы, с помощью которых я втягиваю людей в работу и привлекаю их внимание к их собственному общению. Временами эти вопросы могут показаться слишком простыми или повторяющимися, как будто у терапевта проблемы со слухом. Следует помнить, однако, что мы имеем дело не с одним человеком, а с несколькими. Когда эти люди еще не умеют говорить то, что они имеют в виду, или спрашивать других, что они имеют в виду, эти повторы и упрощения играют центральную роль в терапевтическом процессе. Неопытного семейного терапевта удивляет, как часто члены семьи не умеют задавать даже самые простые уточняющие или информационные (конкретизирующие) вопросы, и им нужно показывать, как это делается. Дополнительная причина такого обилия вопросов и их повторения для каждого члена семьи - это дать им новое и полезное понимание точек зрения всех членов семьи. 2. Давайте начнем с первого контакта терапевта с одним из членов семьи. Вероятнее всего, это будет телефонный звонок. Во время первого разговора терапевт сосредотачивается на четырех моментах: а) Он попробует выяснить состав семьи Джонс. - Сколько братьев и сестер у вашего сына Джонни? Если есть братья и сестры, то сколько им лет? Живет ли бабушка ребенка в двух шагах от вашего дома? Если да, то насколько большое участие она принимает в семейной жизни? Насколько сильно она влияет на семейную жизнь супружеской пары? Не появился ли в семье недавно еще один член (например, новорожденный ребенок)? - Или, наоборот, кто-то недавно переехал и отделился от семьи? Если да, то кто? Дедушка? Жильцы? б) Терапевт попробует узнать возраст разных членов семьи, потому что эта информация подскажет ему, какой зрелости можно ожидать у каждого из членов семьи. Это также подскажет ему, например, какую нагрузку несут супруги как родители. - Сколько лет Мэри и ее мужу, Джо - двадцать с чем-то, тридцать с чем-то, пятьдесят с чем-то? Это молодая семья или старая? - Сколько лет Джонни? На какой он ступени взросления? (Быть может, терапевт не узнает всю эту информацию во время первого разговора, но он держит эти вопросы в уме, когда он говорит с Мэри Джонс по телефону.) в) Терапевт знакомит Мэри Джонс с семейным подходом к терапии, и объясняет ей важность участия ее мужа в терапии. г) Вначале он говорит с Мэри о ней самой и о Джо как о родителях Джонни, а не как о супругах друг другу. Таким образом, он временно присоединяется к их концентрации на Джонни как на проблеме, как на "причине, по которой мы обратились за помощью". д) Теперь вам предлагается пример первого контакта по телефону: Клиент: С вами говорит Мэри Джонс. Мне порекомендовали пройти семейную терапию, и я решила обратиться к вам за помощью. Терапевт: Как вам кажется, в чем именно проблема? С чем вы хотите поработать? К: Вы знаете, у нас проблемы с нашим мальчиком, Джонни. У него плохо дела идут в школе. На самом деле он не был уж очень трудным ребенком до недавнего времени. Может быть, его новый учитель слишком на него давит. Я не знаю. Он себя плохо ведет в школе, на него идут жалобы. Учителя говорят, что он стал какой-то нервный, напряженный, и мне тоже так кажется... Т: Ясно. Учителя жалуются на поведение Джонни в школе. Он напряжен. В чем у него это проявляется? На что именно жалуются учителя? К: Ну-у, он много безобразничает, его трудно угомонить, они говорят, что с Джонни трудно совладать. Я этого не понимаю. Откровенно говоря, я ума не приложу, что делать. Ваня не говорит мне, что не так, и я подумала, может быть, вы сможете...если мы с мужем что-то делаем не так... Т: Кажется, что положение вещей не такое, как вам хотелось бы. Мы можем вместе разобраться в этом, посмотреть, как так получается, и попробовать лучше понять это. К: Вы знаете, мы сделали, все, что могли. Мы давали Джонни все, что ребенку может хотеться. Т: Я уверен, что у вас все это вызывает замешательство, и вы стараетесь понять, в чем дело. Как вы уже знаете, мы работаем с семьями, и я думаю, что лучше всего нам встретиться сначала с вами и вашим мужем. Я думаю, это наилучший вариант. Вы взрослые в этой семье. Расскажите мне, кто еще есть в вашей семье? К: Ну, Джонни и Пэтти. И мой муж Джо, и я. Нас всего четверо. Т: Вас всего четверо. Вашего мужа зовут Джо. А сколько лет Джонни? Сколько Пэтти? К: Джонни десять, а Пэтти скоро будет семь. Т: Джонни десять, Пэтти почти семь. Есть ли еще кто-то в вашей семье? К: Нет. Т: Хорошо, как я уже говорила, мы работаем со всей семьей. Так что лучше всего нам начать с двух взрослых. Я буду рада записать вас и вашего мужа на прием. А позднее мы решим, когда пригласить и детей. К: Но... я... знаете... я не уверена Джо может ... Я не уверена, что он захочет. Я его пока не спрашивала, но он... Т: Мне нужно узнать точку зрения вашего мужа, и только он может ее объяснить. У него есть важная информация, которая поможет нам лучше понять, что происходит. Очень важно встретиться с вами обоими. Скажите своему мужу, что семья не семья без присутствия и отца, и матери. Очень важно, чтобы он смог поучаствовать и помочь в нашей работе. К: Хорошо, я ему это скажу. Но я не знаю. Он довольно... он не очень симпатизирует... он не проявляет большого желания... Т: Скажите своему мужу, что мы нуждаемся в его содействии. Нам необходимо знать его собственный взгляд на ситуацию, как взрослого мужчины вашей семьи. Нам нужна вся информация, какую мы только можем получить, и вклад отца здесь очень важен. Только он сам может высказать свою точку зрения. Никто не может дать вместо него то, что он может дать. К: Ладно, я постараюсь. Когда вы сможете принять нас? Джо придет на встречу с вами вместе с женой. При подобном подходе муж, в своей роли отца, редко отказывается участвовать в терапии. Подобный подход терапевта также придает мужу новый вес и уважение в глазах жены. 3. Во время первого интервью с семьей, терапевт начнет с вопросов о том, чего семья хочет и ожидает от терапии. а) Терапевт спросит каждого из присутствующих, выражая эти идеи своими словами: "Из-за чего вы решили обратиться ко мне?" "Какие у вас ожидания от предстоящей встречи?" "К чему вы надеетесь прийти в результате нашей совместной работы?" б) После этого терапевт объяснит природу семейной терапии. Он может сказать: "Члены семьи действуют по правилам, о которых они могут даже не знать. Я хочу понять, какие правила есть в вашей семье, как она устроена". "Каждому члену семьи нужно как-то реагировать, когда он видит боль у любого другого члена семьи. Мне нужно узнать, что делает каждый из вас". "Ни один человек изнутри себя не может представить себе общую картину того, что происходит в его семье, потому что он ограничен лишь своей точкой зрения. Когда все собираются вместе, можно яснее представить себе общую картину. Каждый член семьи может сделать уникальный вклад, который никто не может сделать вместо него". в) После этого терапевт задает определенные вопросы каждому из членов семьи по очереди, выясняя симптом и его значение: "Скажите мне, что вы считаете болью вашей семьи?" "При всякой проблеме есть какая-то боль. Вы не можете сказать мне, в чем эта боль?" "Что "болит" у этой семьи?" Любой подобный вопрос передает идею, что именно в семье в целом есть боль. Тогда мы начинаем концентрироваться уже не на "выделенном пациенте", а на семье в целом. Каждый из членов семьи имеет возможность сам определить для себя проблемную область семейной жизни. г) Обычно родители отвечают, что проблема в выделенном пациенте, и тогда терапевт ненадолго ориентируется на то, что родители считают проблемой: "Когда вы впервые заметили этот симптом (поведение)?" "Говорили ли вы об этом друг с другом (муж и жена)?" "Какие шаги вы предприняли, чтобы постараться облегчить это?" "Что произошло в результате этих попыток?" Эти вопросы позволяют родителям показать свое искреннее замешательство и рассказать, как они старались быть хорошими родителями. Эти вопросы помогают терапевту провести свои первые наблюдения многих важных закономерностей: Кто говорит за кого? Кто задает правила семьи? Кто составляет планы? Кто исполняет эти планы? Насколько члены семьи общаются об этих планах? Кто говорит больше всех? Кто говорит меньше всех? Каковы общие темп и тональность семейного общения? Насколько семейное общение ясное и прямое? Как эта семья реагирует на кризис? В какой области поведения проявляется симптом (интеллектуальной, телесной, эмоциональной, социальной)? При каких обстоятельствах возник симптом впервые? Сколько времени прошло, прежде чем симптом как следует заметили? Кого (или что) обвинили за существование симптома (соседей, учителей, Бога, наследственность)? Какое назначение исполняет этот симптом в семье? е) Терапевт уменьшает угрозу обвинения, подчеркивая идею замешательства и идею положительных намерений: "Наверное, это вызвало у вас замешательство, ведь вы сделали все эти вещи, и все равно не получилось так, как вы надеялись". "Мы все просто люди. Мы делаем все, что в наших силах. Делаем лучшее, что можем. Наверное, это озадачило вас, когда вы вкладываете столько усилий, и все равно все не так, как хотелось бы". ж) Дальше терапевт перебрасывает мост к началу исследования семейных отношений. Он может сказать: "Все это звучит так, как будто вы все чувствуете замешательство, и вам непонятно, как возникла эта трудность". "Когда-то никто в этой комнате друг друга не знал. Быть может это время теперь трудно вспомнить, и может показаться, будто вы всегда знали друг друга. Это не так. Вы собрались вместе один за другим. При появлении каждого нового человека в семье, остальным нужно было выработать свои способы того, как освободить место для новенького". "Теперь давайте посмотрим, кто те люди, из которых состоит эта семья". Составление семейной хроники Вирджиния Сатир 1. Почти всегда я начинаю семейную терапию (и даже супружескую терапию) процессом составления "семейной хроники" или истории. Многие терапевты удивляются, почему я это делаю. а) Побуждает ли такой процесс терапевта выяснить, что пациент хочет ему сказать, или вместо этого подсказывает пациенту, что хочет знать терапевт? б) Вследствие этого, не нарушает ли такой процесс наших представлений о "самоопределении"? в) Не делает ли такой подход терапевта слишком активным в структурировании терапевтического процесса? 2. С тех пор как терапевты стали заниматься семейной терапией, представления о том, насколько терапевт должен быть активен и как сильно он должен структурировать терапию, радикальным образом изменились. а) Терапевты-новички в семейной терапии постоянно обнаруживали, что если в сеансах семейной терапии они не вмешиваются и не проявляют постоянной активности, то семья непременно превращает терапевта в "докучливую муху", или в "одного из членов семьи", или в "мячик от пинг-понга". б) Хотя различные терапевты в разной степени структурируют свое вмешательство, все семейные терапевты вскоре осознают, что если они хотят активно содействовать изменению, они не могут оставаться пассивными. 3. Я рекомендую семейному терапевту не только вмешиваться в сеансы семейной терапии, но также структурировать по крайней мере два первых сеанса составлением семейной хронологии. Я рекомендую это по следующим причинам: а) Семейный терапевт приступает к сеансу, мало зная или ничего не зная о семье. - Он может знать, кто "выделенный пациент" и какие симптомы он проявляет, но это обычно все, что он знает. Поэтому он должен найти указание к пониманию симптома. - Он может знать, что в супружеском отношении существует трудность, но ему надо найти указание на то, как она проявляется. Он должен знать, как супруги пытались справиться с их проблемами. - Он может знать, что оба супруга действуют по "образцам" (того, что они видели в отношениях своих родителей), но он должен выяснить, как эти образцы повлияли на ожидания каждого из супругов, что значит, быть супругом, и что значит быть родителем. б) Семейный терапевт приступает к сеансу, зная, что у семьи была какая-то история, но это обычно и все, что он знает. - Каждая семья, как группа прошла через множество совместно пережитых событий. Некоторые события (смерть, рождение детей, болезни, географические перемещения, смены работы) происходят почти во всех семьях. - Некоторые события прежде всего касаются супругов, и лишь косвенно детей. (Дети, может быть, еще не родились, или были слишком малы, чтобы вполне осознать, какое событие произошло у их родителей. Они могли только ощутить у родителей отчуждение, рассеянность, беспокойство или раздражение). - Терапевт может извлечь пользу из ответов почти на все его вопросы. в) Члены семьи приступают к терапии с немалым страхом. Структурирующая помощь терапевта уменьшает угрозу. Он говорит: "Я отвечаю за все, что здесь произойдет. Я прослежу, чтобы здесь не случилась никакая катастрофа". - Все члены семьи испытывают сильнейшее скрытое чувство вины в том, что их дела пришли в расстройство (если даже они открыто винят в этом выделенного пациента или другого супруга). - Родители должны в особенности чувствовать, что они не лучшим образом выполняли родительскую роль. Они должны говорить терапевту: "Вот почему я это делал. Вот что со мной случилось". - По-видимому, семьи воспринимают с симпатией семейную хронологию, касающейся таких вещей, как имена, даты, формальные отношения, переезды, и т.п. При этом задаются вопросы относительно безопасные. Они касаются жизни в том смысле, как семья ее понимает. г) Члены семьи приступают к терапии с немалым отчаянием. Структурирующая помощь терапевта пробуждает надежду. - Что касается членов семьи, то прошлые события - это часть их самих. И теперь они могут сказать терапевту: "Я существовал". И еще они могут сказать ему: "Я не какой-нибудь сгусток патологии. Мне удалось одолеть много трудностей". - Если бы члены семьи знали, какие вопросы надо задавать, они не нуждались бы в терапии. Поэтому терапевт не говорит им: "Скажите мне то, что вы хотите мне сказать". В ответ на это члены семьи попросту сказали бы терапевту то, что они годами говорили самим себе. Вопросы терапевта говорят: "Я знаю, о чем спрашивать. Я сумею все понять. Мы пойдем к определенной цели". д) Семейный терапевт знает также, что семья в некоторой степени сосредоточилась на выделенном пациенте, чтобы облегчить супружеские трудности. Он знает также, что семья будет в некоторой степени сопротивляться любому усилию изменить эту сосредоточенность. Семейная хронология - эффективный, не вызывающий испуга способ перейти от концентрации внимания на "больном" или "плохом" члене семьи к концентрации на супружеском отношении. е) Семейная хронология служит и другим полезным терапевтическим целям, например, доставляет рамку, в которой может происходить процесс перевоспитания. Как уже было сказано, терапевт служит образцом в своей технике сбора информации и исправления коммуникаций, и его способ постановки вопросов и получения ответов позволяет ему приступить к этому процессу. Вдобавок, в ходе составления хронологии он может ввести в не слишком пугающей форме некоторые основные концепции, с помощью которых он рассчитывает вызвать изменение. 4. Из семейной хронологии терапевт получает первые указания, насколько нарушено супружеское отношение. а) Если, например, отвечая на вопросы терапевта, супруги охотно говорят о трудностях в своем супружеском отношении, то можно предсказать быстрый, благоприятный результат терапии. б) Если же, в ходе хронологии, супруги неохотно говорят о супружеском отношении, а настойчиво сосредотачивают внимание на выделенном пациенте и на самих себе в роли родителей "больного" или "плохого" ребенка, то предсказание быстрого, успешного результата терапии не столь надежно. в) Если ребенок (выделенный пациент) помогает родителям удерживать внимание на нем самом (как это делают шизофреники и малолетние правонарушители), то перед терапевтом возникает добавочная задача - убедить выделенного пациента, что не опасно говорить о трудностях его родителей, в то же время успокаивая супругов. 5. Семейная терапия есть, в некотором смысле, вид супружеской терапии, даже если семейный терапевт занимается супругами в их родительских ролях. а) При этом подход терапевта к родительской роли зависит от возраста детей. Как я полагаю, родительская роль существует лишь в отношении детей, все еще живущих в семье и несовершеннолетних. Когда ребенку исполняется двадцать один год, с ним надо обращаться как с еще одним взрослым, поскольку это уже действительность, к принятию которой надо подготовить его и его родителей, если они еще не готовы это воспринять. б) Семейная терапия должна быть сосредоточена прежде всего на супругах в их супружеской роли, поскольку именно их супружеские трудности помешали им воспринять своего ребенка в соответствии с потребностями его возраста. Они воспитывали его в соответствии со своими собственными потребностями. в) Семейная терапия должна быть сосредоточена прежде всего на супругах в их супружеской роли, потому что именно их супружеские трудности острее всего воспринимаются выделенным пациентом и другими детьми в семье, больше всего страдающими от них. - Родители, которые не счастливы друг с другом, не могут доставить ребенку ощущение безопасности его домашнего очага. - Они не могут также быть для ребенка образцом того, на что похоже удачное, благоприятно сложившееся супружеское отношение. 6. После того, как терапевт вкратце рассмотрит предложенную ему проблему в том виде, как ее ставит семья, он приступает к хронологии, начиная с супругов.1 а) Супруги были в начале всего; они были архитекторы семьи. - Начиная с супругов, терапевт тем самым определяет в начале характер супружеского отношения. - Тем самым он помогает ребенку понять своих родителей как людей, живших задолго до его рождения. б) Он начинает с супругов, хотя до появления первого ребенка семья еще не существовала, как семья. Если бы он начал с отношений каждого из родителей с ребенком, это значило бы поставить телегу впереди лошади. 7. Ядро будущей семейной группы начало свое существование, когда супруги впервые узнали друг друга и решили продолжить свое отношение. а) На этой стадии начал формироваться основной супружеский гомеостаз (составляющий, по определению, отношение). Поэтому любая хронология должна начинаться с этой первой встречи будущих супругов. б) Мужчина и женщина, решившие продолжить отношение, могли затратить некоторое время на его формирование до вступления в брак. Поэтому любая хронология должна покрывать период между их первой встречи и браком. в) Мужчина и женщина, ставшие супругами, вероятно некоторое время жили совместно, оставаясь бездетными. Поэтому любая хронология должна покрывать период, предшествующий вступлению супругов в родительскую роль. г) Далее, и сами супруги выросли в некоторых семьях. Поэтому любая хронология должна включать некоторую картину их жизни в первоначальном семейном окружении. (Хотя эта информация хронологически предшествует другой, терапевт должен быть ориентирован на настоящее время, и поэтому начинает с периода, когда супруги впервые встретились между собой; он начинает, тем самым, с начала данной семьи). 8. Прежде чем перейти к самим вопросам, которые может задавать терапевт, и к порядку, в котором он может их задавать, я хотела бы подчеркнуть манеру, дух или стиль, в которой терапевт должен задавать свои вопросы. а)Семейный терапевт составляет хронологию семейной жизни непринужденным, но внимательным способом. б) Он ведет себя, как если бы он был хроникером семьи, собирающим факты семейной жизни. он делает это в атмосфере исследовательского интереса; семья вместе с ним принимается рисовать картину прошлого. Все члены семьи смогут рассказать свои впечатления о событиях, даже если впечатления одного их них не вяжутся с впечатлениями другого. в) Он не ведет себя наподобие регистратора населения, директора похоронного бюро или окружного прокурора, допрашивающего обвиняемого. Он и рассматриваемая семья - это ученые, совместно работающие над определенной задачей. например, терапевт может сказать: "И тогда в картину вернулась бабушка, не правда ли? До или после того, как появилась Сюзи?" 9. Сначала терапевт составляет то, что я называю "списком действующих лиц", как если бы он начинал разбираться в пьесе: "Ну вот, чтобы составить об этом более полную картину, скажите мне, из кого состоит ваша семья?" "Как зовут ваших детей? Где они теперь? Сколько им лет?" Рекомендуется иметь в виду, что в семье могут быть и другие дети, кроме присутствующих в кабинете терапевта. 10. Если терапевт обнаруживает, что один из супругов или оба ранее уже состояли в браке, он задерживается на этом, спрашивая имена, возраст, место жительства прежних супругов и детей от прежних браков. Он спрашивает также о времени прежнего брака, времени развода или смерти прежнего супруга. "Я понимаю. Значит, Вы были раньше женаты (замужем). Таким образом, в эту семью входят некоторые дети от прежнего брака" "Когда вы в первый раз женились (вышли замуж)?" "Что же привело к разводу?" Часто отец, находящийся в кабинете, это в действительности отчим или приемный отец. Указанные вопросы о действующих лицах быстро обнаруживают возможные источники проблем в данной семье. 11. Терапевт выясняет, живут ли в настоящее время вместе с семьей другие лица, например, зять или теща, тетка, квартиросъемщики, и т.д. он спрашивает также о лицах, уже не живущих с семьей, но в прошлом получавших или доставлявших воспитание, денежную помощь или руководство (попечение). "Живут ли с вами теперь какие-нибудь другие люди?" "Кто еще в прошлом входил в состав вашей семьи?" "Когда вошел в семью каждый из них?" "Откуда прибыл каждый из них?" "Когда каждый из них покинул семью?" "По какой причине он(а) покинул(а) семью?" "Куда отбыл каждый из них?" "Где теперь все эти лица?" "Каковы теперь контакты между каждым из этих лиц и каждым из нынешних членов семьи?" "Как я понимаю, это все, кто входил или входит теперь в вашу семью". Постоянно повторяя представление об "этой семье", терапевт помогает членам семьи (в особенности родителям) сознать, что они в действительности составляют одно целое. Далее, выясняя место пребывания всех членов семьи, терапевт может обнаружить, что дочь находится в ближайшем психиатрическом госпитале, а родители одного из супругов живут тут же за углом. Иными словами, многие не находящиеся в кабинете имеют очень прямое отношение к картине. Терапевт должен о них знать. 12. Затем терапевт определяет цель терапии, задавая собственное направление: "Как вы знаете, мы здесь работаем с семьями. И мы обнаружили, что если у одного из членов семьи есть трудности, то эти трудности некоторым образом разделяют все. Наша цель - найти способы, которые позволяют каждому получать больше удовольствия от семейной жизни. Потому что я уверен, что когда-то у этой семьи дела шли лучше". Выражаясь общими словами, терапевт не вызывает ни в ком из членов семьи чувства вины за семейные бедствия. Кроме того, подчеркивая представление об удовольствии как цели терапии, терапевт продолжает уменьшать страх и увеличивать надежду. Наконец, говоря о том, что мы обнаружили в семьях, терапевт использует свои специальные знания о семьях, чтобы помочь членам семьи осознать самих себя не очень плохими и безнадежными людьми. 13. Затем терапевт переходит к супругам как к лидерам семьи: "Но ведь вы оба не всегда были родителями. Вы ведь знали друг друга задолго до того, как "этот вот" (выделенный пациент) у вас появился. Скажите, как это у вас получилось, что вы решили пожениться?" Перемещаясь в прошлое с целью приблизиться к супружескому отношению, терапевт продолжает снимать ощущение угрозы. Он спрашивает о времени, когда супруги чувствовали себя лучше нынешнего. И, задавая попутные вопросы, терапевт продолжает расширять сведения об их прежних надеждах: "Что было в ней такого, что Вы сказали себе: я ее хочу?" "Да, но ведь на танцах были и другие девушки. Почему Вы избрали именно эту?" 14. Терапевт спрашивает, что было сделано, чтобы продолжить отношение: "Когда же вы встретились снова? Кто сделала этот важный следующий шаг? Как это получилось?" "Так что он Вам позвонил. Что же Вы сделали? Вы рассчитывали, что он позвонит? А чего Вы ожидали от нее?" "И что случилось дальше?" "Когда вы решили, что хотите продолжить это отношение?" "Когда вы заявили окружающим, что серьезно относитесь к вашему знакомству?" Обычно оба супруга быстро втягиваются в разговор об этих почти забытых временах. А ребенок, которому предоставляется удобная роль наблюдателя, получает возможность представить себе своих родителей, как людей, живших до него и когда-то более счастливых друг с другом. Вопросы об этом времени продолжают также описывать супругов как супругов, а каждого из них - как человека, принявшего решение вступить в брак с другим. Эти вопросы, по-видимому, производят на супругов определенное действие: "Мы были когда-то счастливы. И можем быть снова счастливы". На ребенка эти вопросы действуют также определенным образом: "Мои родители когда-то были счастливы. Может быть, так будет снова". 15. В течение этой истории о знакомстве и браке терапевт несколько раз обращается к ребенку (то есть к выделенному пациенту), спрашивая его, знает ли он об этом времени в жизни родителей. "Трудно, пожалуй, представить себе, что когда-то твои родители не знали друг друга". "Ты это знал о твоем папе, что ему пришлось тяжело трудиться, зарабатывать деньги, перед тем как он смог жениться на маме?" "А знаешь ли ты, что твоя мама так мало верила в себя, что не представляла себе, как можно на ней жениться?" И если даже ребенок отказывается отвечать терапевту, эти вопросы продолжаются. Обращаясь к ребенку перед лицом его родителей ("в сторону"), терапевт получает возможность давать свои интерпретации не только ребенку, но косвенным образом и его родителям. Попутно с составлением хронологии он начинает сообщать им свое мнение об их "ценности". 16. Терапевт спрашивает о том, как супруги решили пожениться и строили планы брака: "Когда вы решили пожениться? Как вы принялись строить планы вашего брака?" "Какая у вас была брачная церемония? Кто на ней присутствовал?" "Какие препятствия мешали вашему браку?" Эти вопросы обнаруживают реалистические подробности о доходах, о перемене работы, о смерти или болезни родителей, и т.д. Они подчеркивают вместе с тем, что оба супруга избрали друг друга; их брак не был простой случайностью. Вопросы обнаруживают также, какие проблемы были у одного из супругов (или обоих) при расставании с родителями, как они старались им угодить. (Например, вы нередко узнаете, что супругам пришлось дважды выполнить, в угоду родителям, брачные церемонии.) Эти вопросы доставляют также выделенному пациенту связную историю естественного развития семьи. Это раскрытие прошлого позволяет устранить искажения в настоящем. 17. Терапевт спрашивает, что подумал каждый из супругов о реакции другого, когда возникло решение вступить в брак: "Когда вы впервые заговорили о браке? В какой связи? Как вы это выразили? Что было сказано? Кто первый об этом сказал?" "Как Вы (муж) поняли реакцию Вашей жены?" "Как Вы (жена) поняли реакцию Вашего мужа?" "Что Вы (жена) подумали, почувствовали, когда Ваш муж попросил Вас выйти за него замуж? Что почувствовал Ваш муж?" 18. Если обе картины расходятся терапевт пытается их оживить и истолковать. Он использует эту возможность, чтобы вызвать у супругов представление о недостаточном взаимопонимании, лежащем в основе их поведения, и о возможности исправить эти недоразумения. Он говорит: "Вы (жена) иногда чувствовали и думали иначе, чем казалось Вашему мужу". "Как Вы объясняете себе, что у Вашего мужа сложилось другое представление о том, что Вы чувствовали и думали?" "Как Вы (муж) объясняете себе, что у Вас сложилось другое представление о том, как думала и чувствовала Ваша жена, и какие у нее были намерения?" "Случалась ли обратная ситуация, когда Вы (жена) иначе представляли себе намерения Вашего мужа?" "Что случается, когда кто-нибудь из вас видит, что вы оба каким-то образом не поняли друг друга? Конечно, это бывает у всех. И всем нужна техника, чтобы справляться с этим". "Что происходит, когда у вас возникают разные представления как будто об одном и том же?" "Какую технику Вы (жена) и Вы (муж) выработали, чтобы справляться с этой ситуацией?" "Иногда это выглядит так, как будто кто-нибудь лжет, или кто-то из вас плохой, глупый, больной или помешанный". "Я думаю, в этой области нам придется поработать. А теперь вернемся к прежнему!" 19. Затем терапевт спрашивает, какова была реакция родителей на решение вступить в брак: "Как реагировали ваши родители на ваши отношения и на решение вступить в брак?" "Где жили тогда ваши родители? Где вы жили в то время?" Эти вопросы естественно приводят к информации об отношениях каждого из супругов с его (ее) родителями. Обычно эта сфера эмоционально нагружена, что приводит также к ранним супружеским конфликтам. Терапевт сопоставляет хронологию с реакциями, полученными от семьи. Если один из супругов или оба проявляют интерес к обсуждению их жизни до брака, терапевт делает перерыв в хронологии основной семьи и сосредотачивается на хронологии каждого из супругов в семье, откуда он (или она) происходит. В дальнейшем такие отступления позволяют составить характеристику каждого супруга как индивида со своей собственной добрачной жизнью. 20. Затем терапевт углубляется дальше в отношения между обрученными и будущей родней со стороны мужа или жены. Он задает жене следующий ряд вопросов, а потом задает их мужу: "Что Вы (жена) знали об отношении Вашего отца к тому, что Вы Вышли замуж за вашего мужа? Как Вы это узнали?" "Что Вы знали об отношении Вашей матери к тому, что Вы вышли замуж за Вашего мужа? Как Вы это узнали?" "Что Вы знали об отношении матери Вашего мужа к тому, что Вы станете ее невесткой? Как Вы об этом узнали?" "Что Вы знали об отношении отца Вашего мужа к тому, что Вы станете его невесткой? Как Вы об этом узнали?" "Было ли у Вас (мужа) такое же впечатление, как у Вашей жены?" (В противном случае терапевт отметит, что имеется расхождение, и в чем оно состоит.) 21. Терапевт продолжает спрашивать о нынешних отношениях супругов с их родней: "Какие у Вас (жены) теперь отношения с Вашей свекровью, Вашим свекром, Вашей матерью, Вашим отцом?" "Какие у Вас (мужа) теперь отношения с Вашей матерью, Вашим отцом, Вашим тестем, Вашей тещей?" "Не хотели ли бы Вы, чтобы положение изменилось?" 22. Теперь терапевт расширяет список действующих лиц, включая в него братьев, сестер, мать, отца, тетку и т.д. каждого из супругов. "Вы оба вышли из своего семейного окружения. Хорошо было бы составить себе представление, из кого состояли эти семьи". "Есть ли у Вас братья и сестры? Какого они возраста? Они моложе Вас или старше?" "Так что Вы - старший в семье". "Как их зовут? Где они теперь живут? Состоят ли они в браке? Есть ли у них дети?" "Где теперь живут Ваши родители? Сколько им лет? Чем Ваш отец зарабатывает себе на жизнь?" Поскольку эта область обычно эмоционально нагружена, терапевт вначале сосредотачивает внимание на фактах: именах, возрасте, поле, месте жительства членов семьи. Таким образом он получает представление, каково могло быть семейное окружение каждого из супругов. Он откладывает подробности и чувства до тех пор, пока не сможет поместить их в некоторый, хотя бы приблизительный контекст. Он не поощряет членов семьи предаваться чувствам, прежде чем не составит некоторое представление о возможном предмете этих чувств. Он все время соотносит чувства и восприятия со временем, местом и контекстом. Эти вопросы о добрачном окружении каждого из супругов дают также терапевту указания на то, какие люди из расширенной семьи, или из первоначальной семьи повлияли на жизнь членов основной семьи. Эти вопросы показывают также нынешнее географическое расселение и концентрацию всех этих влиятельных людей. 23. Расширив список действующих лиц включением двух первоначальных семей, терапевт просит каждого супруга описать его родителей. "Если бы я встретил Вашу (мужа) мать на железнодорожной станции, как бы я мог ее узнать? Как бы я мог узнать Вашего отца?" "Если бы мне случилось поговорить с Вашей (жены) матерью, что она сказала бы мне о том, как в вашей семье обстоит дело с едой, деньгами, сексом, как там говорят о детях и о развлечениях? А что сказал бы мне Ваш отец?" Спрашивая о восприятиях, терапевт помогает супругам дать информацию об их отношениях с родителями, не вызывая при этом беспокойства. И таким образом терапевт может получить дополнительные указания на образцы, по которым действуют супруги. 24. Сосредоточив внимание на отношениях супругов с родителями, терапевт может ввести в семейную идеологию несколько новых представлений, и притом наименее угрожающим способом, поскольку они удалены на одну ступень от основной семьи. Он вводит здесь представление о том, что люди различны. Он говорит по очереди каждому из супругов: "Когда Вы это говорили, я заметил, что Ваша мать и Ваш отец были в каких-то отношениях похожи, а в таких-то различны". (И он отмечает различия.) "Видели ли Вы, как они улаживали эти различия?" 25. В расстроенных семьях различие между людьми становится эмоционально нагруженным представлением. Напомнив супругам, что когда-то они были детьми, видевшими различие их родителей, терапевт начинает вводить представление, что их ребенок видит их разными. Что вполне допустимо быть разными. Терапевт может сказать: "Каждый должен уметь улаживать различия". "Похоже на то, что в Вашей (мужа) семье это делали вот так". "В чем Вы (жена) считаете себя похожей на мужа?" "В чем Вы считаете себя непохожей на мужа?" "В чем Вы (муж) считаете себя похожим на жену?" "В чем Вы считаете себя непохожим на жену?" "Какие способы каждый из Вас выработал, чтобы жить с этими различиями?" "Как эти способы действуют?" 26. В заключении терапевт указывает на неуместность того, как муж (или жена) обращается с различиями: "Похоже на то, что вы оба пытались идти теми же путями, как ваши родители". "Конечно, Вы (жена) ни на кого не похожи, и вы (муж) ни на кого не похожи. Все люди - разные. Никто не повторяет в точности кого-нибудь другого". "Как видно эти способы подходили вашим родителям, в то время и в тех условиях, но вам они не подходят - а нам нужно найти способы, подходящие для вас, таких, как вы есть". "Возможно, Вы (муж) бессознательно обращались с Вашей женой, как если бы она была Ваша мать, а Вы (жена) обращались с Вашем мужем, как если бы он был Ваш отец". "Возможно, Вы (муж) бессознательно ожидали от Вашей жены реакций, похожих на реакции Вашей матери, и соответственно этому с ней обращались". "Наши первые учителя - это наши родители. Наши понятия о том, как надо себя вести, возникают от того, что мы видим, что переживаем, и что нам говорят, а все это мы получаем от наших первых учителей. Каждый из вас получает эти понятия от своих первых учителей". 27. Терапевт вводит представление, что у людей бывают разногласия. Он спрашивает каждого из супругов: "Конечно, у всех иногда бывают разногласия. Умели ли ваша мать и Ваш отец открыто выражать свои разногласия?" "Как Ваша мать и Ваш отец поступали в случае разногласия?" Оба супруга в той или иной мере продолжают испытывать препятствия, мешающие им рассказывать о трудностях, которые были у их родителей. Терапевт получает указания относительно уровня препятствий, и в то же время начинает освобождать супругов от этих препятствий. 28. Терапевт вводит представление о том, что можно рассматривать и обсуждать трудности: "Заметили ли Вы трудности у Ваших родителей?" "Умели ли Вы облегчать их трудности?" "Как Вы это делали?" "Как реагировала Ваша мать, когда Вы пытались помочь?" "Как реагировал Ваш отец, когда Вы пытались помочь?" Эти вопросы опять напоминают супругам, что они были когда-то детьми и наблюдали своих родителей. Родитель, пораженный расстройством с трудом может увидеть ребенка таким, каким он есть. Терапевт начинает стимулировать это понимание, напоминая родителю, как он себя чувствовал, когда был ребенком, помогая родителю на некоторое время побыть этим ребенком. Это понимание он стимулирует в безопасных условиях, удалившись на одну ступень от основной семьи. 29. Терапевт вводит представление о том, что люди могут получать удовольствие: "А как развлекались Ваши родители?" Люди с расстройствами также затрудняются говорить о своих удовольствиях, как и о своих трудностях. 30. Получая информацию о добрачной жизни каждого из супругов, терапевт помогает им уяснить себе расхождения между тем, что делали их родители, и что они говорили делать своим детям: "Как Вы (жена) рассматривали обращение Вашей матери с Вашим отцом?" "Как Вы рассматривали обращение Вашей матери с Вами?" "Как Ваша мать говорила Вам обращаться с Вашим отцом?" "Как Вы объясняли себе разницу?" Терапевт повторяет эти вопросы мужу. Эти вопросы косвенным образом показывают супругам, какие вопросы может задавать о них ребенок. 31. Получая информацию о добрачном окружении каждого из супругов, показывает, что события в семье касаются ее разных членов: "Итак, Ваш отец потерял работу около того времени, как Вы рассчитывали поступить в колледж? Как же Ваша семья справилась с этой проблемой?" 32. Получая информацию от обоих супругов, терапевт переходит от одного из них к другому и обратно, чтобы информация относилась к одному и тому же времени и к той же стадии развития: "Так вот, в то время Вы сумели поступить в колледж, Ваша жена была здесь в старших классах школы. Посмотрим, как у нее пошли дела в это время". 33. Терапевт сравнивает также переживания супругов: "Ну, так вот, Вы (муж) увидели, как Ваш отец ушел из дома после разногласий с Вашей матерью. А Вы (жена), какие поступки Вашего отца Вы видели?" "Я догадываюсь, что в Вашем (мужа) доме чувствовались трудности, но все казалось спокойным, а вот в Вашем (жены) доме все время были открытые стычки. Не правда ли, так оно и было?" 34. Иногда добрачная история одного из супругов оказывается обширной и продуктивной для терапии, и тогда терапевт продолжает сосредоточивать свое внимание на этом супруге. В таком случае он обращается к другому супругу и говорит: "Я думаю, в следующий раз нам придется заняться Вами, чтобы выяснить, как у Вас шли дела в то время". В действительности же терапевт этим говорит: "Тут в самом деле есть чем заняться. У каждого будет шанс рассказывать свою историю. Каждый будет включен в терапию". 35. Терапевт доводит хронологию до времени их брака. Затем он подчеркивает представление, что на всех людей влияют их прошлые образцы. Он добывает информацию о том, каким образом супруги трансформировали устроенное: "Ну вот, теперь у нас есть некоторое представление о ваших образцах. Посмотрим, как эти переживания детства повлияли на вас, когда вы собирались пожениться". Сначала он спрашивает супругов, какие планы на будущее были у них во время женитьбы, и что они думали о браке: "Где вы собирались жить?" "На что вы собирались жить вдвоем?" "Как вы собирались распределить домашние обязанности?" "Как вы собирались обращаться с деньгами - распределять их и тратить?" "Какие у вас были соглашения об улаживании ссор и разногласий? Время от времени это делают все люди, близкие между собой". "Какие у вас были соглашения о личных интересах каждого из вас?" "Какие у вас были планы относительно детей?" "Собирались ли вы иметь одного ребенка или больше?" "Сколько вы хотели иметь детей?" "Вы хотели мальчиков или девочек?" "Как вы собирались развлекаться?" "Что думал каждый из вас о вашем будущем - где вы будете, что вы будете делать, как будете выглядеть через десять лет после брака? Через двадцать лет после брака?" 36. Затем терапевт спрашивает, что вышло на самом деле. Например, он может спросить о начальном периоде брака: "Был ли у вас медовый месяц? Где? Как долго? Как это получилось?" "Где вы устроили свое жилье?" "Продолжал ли кто-нибудь из вас учиться после брака?" "Работали ли вы? Где вы работали?" "Так Вы в то время ушли в армию? Когда это было? Было ли это до того, как Ваша мать переехала к вам?" Продвигаясь во времени от брака до настоящего времени, терапевт все время следит за возрастом каждого лица. Когда происходит некоторое событие, он спрашивает, как оно случилось, кто первый об этом подумал, и при каких обстоятельствах. Он выясняет, что подумал другой, и как реагировал на это. Он устанавливает, кто пришел в семью и кто ушел из нее. С помощью этих вопросов терапевт составляет последовательную картину прошлого, подвергая всю информацию перекрестной проверке. Он использует их также, чтобы выделить области трудностей и успехов. Часто такие вопросы не приходится задавать: супруги сами вызываются на них ответить. 37. Процесс получения этой информации служит также терапевтическим целям. а) Сосредоточиваясь на времени, когда у супругов не было детей, терапевт снова подчеркивает представление, что у супругов есть отношение, отличное от их родительской роли. б) Далее, переживая влияние прошлого, он продолжает уменьшать чувство вины и угрозы. Он помогает увидеть прошлое и нынешнее поведение и лучше его понять. 38. Терапевт спрашивает каждого из супругов, чего он ожидал от брака: "Каким Вы хотели видеть Ваш брак?" С помощью этого вопроса терапевт выясняет, какие искажения придется внести каждому из супругов, чтобы дать объяснение своему разочарованию. Например, искала ли жена прежде всего крышу над головой? Или человека, который ее успокоит? Илией нужно было мороженое, которого ей не давали в детстве? Искал ли муж прежде всего достаточного питания? Или безусловной преданности? Или регулярной штопки носков? 39. Терапевт проверяет, делились ли они надеждами и опасениями: "И Вы ей это сказали? Что для Вас очень важно питание? Она знала, что Вы всегда боялись голода?" "Вы сказали ему, что для Вас дом имеет особое значение?" 40. Терапевт спрашивает, что особенно нравилось каждому супругу в другом, и умел ли он (или она) ясно выразить эти чувства, умеет ли он это делать теперь. Он спрашивает об этом мужа ( потом задает тот же ряд вопросов жене): "Помните ли Вы, что Вы нашли приятного и хорошего в Вашей жене?" "Знаете ли Вы (жена), что он о вас так думал?" "Если Вы это знали, как вы это узнали?" "Если нет, как Вы (муж) объясняете, что она этого не знала?" "В чем же была причина - Вы (жена) на спрашивали об этом, или Вы (муж) не сказали?" "А теперь - знаете ли Вы (жена) его мысли по этому поводу?" 41. Терапевт опять вводит понятия о различности людей, на этот раз в современном контексте. Он спрашивает каждого из супругов, что ему не нравится в другом супруге, и что он намерен делать с этими неприятными свойствами. (Следующие вопросы он задает потом другому супругу.) "Вспомните, какие свойства Вы обнаружили друг в друге - неприятные, новые, чуждые, или даже плохие? Люди всегда в чем-то несовершенны, и все люди непохожи друг на друга". "Знали ли Вы (муж), что Ваша жена испытывала к Вам такое чувство?" "Если знали, то как Вы это узнали?" "Если нет, то как Вы (жена) объясняете себе, что муж этого не знал?" "Как Вы (жена) думали справиться с этими неприятными для Вас (или "чуждыми", или "плохими") свойствами мужа?" "Что из этого получалось?" "Знаете ли Вы (муж) что Ваша жена думает об этом сейчас?" 42. Терапевт указывает на расхождения и просит супругов объяснить, как они их согласовали. До брака придирчивость жены казались покровительственной. Теперь она кажется властной. Забывчивость мужа до брака казалась милой. Теперь она кажется безответственной. Каждый из них думал, что любовь и время могут все это преодолеть. "Как Вы объяснили себе, что некоторые замыслы, на которые Вы надеялись, не подействовали?" "Как Вы объяснили себе, что Вы, нуждаясь в достаточном питании, выбрали себе жену, которая не любит готовить?" "Как это может быть, что Вы, нуждаясь для безопасности в собственном доме, выбрали себе мужа, который не любит жить на одном месте?" Эти вопросы помогают терапевту выяснить, насколько супружеское отношение основывалось на сообщенных надеждах, вместо сообщенного испытания действительности. Терапевт комментирует это, освещая расхождение между надеждами и брачным выбором, а также показывает, что каждый из супругов несет некоторую ответственность за свой брачный выбор. 43. Терапевт объясняет расхождения, приводя образцы из прошлого обоих супругов, а также подчеркивая необходимость отчетливой коммуникации: "Я думаю, здесь происходило что-то другое, и поэтому Вам казалось, будто Вы не можете сказать, чего Вы хотите. Может быть, Вы чувствовали, что начинаете придираться к пустякам, как Ваша мать". "Я думаю, Вы считали, что нельзя всегда угождать женщинам. Вы ведь помните, как это делал Ваш отец. Может быть, поэтому Вам казалось, будто Вы не можете сказать, чего Вы хотите". Эти высказывания снова связывают настоящее с прошлым. Но, сверх того, из них вытекает, что прошлое не всегда должно влиять на настоящее, и что люди могут освободиться от этого влияния. 44. Терапевт продолжает составлять хронологию, включая в нее планы рождения детей и рождения каждого ребенка. Он исследует также физические условия во время рождения. Он повторяет эти вопросы о каждом ребенке, поскольку каждый ребенок является отдельным родительским переживанием. Обычно супруги имеют лишь самое поверхностное представление о том, как родительские обязанности отразятся на их жизни, и в особенности как они отразятся на взаимных отношениях супругов. "Когда вы решили стать родителями?" "Когда Вы ожидали первого ребенка, хотели ли Вы мальчика или девочку?" (обоим супругам). "Где это было?" "Как проходили роды?" (жене). "А где были Вы?" (мужу). "Когда Вы решили, что хотите иметь ребенка?" (обоим). "Как Вы думаете, почему Вы захотели ребенка именно в это время?" (обоим). "Сколько времени прошло между этим решением и зачатием?" "Как Вы думаете, в чем состояло препятствие?" (если это продолжалось долго). "Каких перемен Вы ожидали, когда появится ребенок?" (обоим). Здесь терапевт приводит "вечную истину": "Вместе с детьми всегда приходят перемены", подсказывая, что в возникшей напряженности не было ничего особенного, потому что явился ребенок. Дальше он спрашивает: "Как Вы готовились к этим переменам?" (обоим). "Как вы исполнили эти планы?" "Какие перемены у вас в самом деле произошли?" 45. Терапевт переходит к вопросам о младших детях, не забывая при этом, что могут быть и другие дети от предыдущего брака, живущие теперь в другом месте: "Видитесь ли Вы с другими детьми?" (обоим). "Теперь скажите - когда вы решили иметь еще одного ребенка?" "Помните ли Вы, что Вы подумали, когда впервые увидели Вашего первого ребенка?" (обоим). "Помните ли Вы, каким Вы хотели видеть своего ребенка, когда он вырастет?" (обоим). "Как вы собирались воспитывать первого ребенка, когда у вас рождался второй?" "Что из этого получилось?" "И теперь у вас двое детей, мальчик трех лет, и совсем маленькая девочка?" "Как Ваш первый ребенок, по Вашим наблюдениям, реагировал на появление второго?" (обоим). "Как вы подготовили первого ребенка к появлению второго?" "Который из Ваших детей, по-Вашему, теперь на Вас больше похож?" (обоим). "Который из них сильнее отличается от Вас?" (обоим). "Есть ли кто-нибудь в ваших семьях, на кого один из детей похож больше, чем на вас? Кто это?" Эти вопросами терапевт все время переадресует полученную информацию, чтобы изобразить реалистические заботы новой семьи, принимающей на себя родительские роли. В действительности же он дает родителям понять, что видит у них и другие заботы, кроме родительских и понимает, как им приходилось улаживать различные потребности. Он получает также информацию о том, насколько каждый из супругов согласовывал свои ожидания в отношении ребенка. 46. Терапевт хочет получить представление о том, сколько времени члены семьи проводят вместе: "Посмотрим, как проходит день у вас в доме. Кто из вас первый пробуждается?" "А кто встает после него?" "Что он (она) видит, когда встает?" "А кто затем? Что он (она) видит? Если другие члены семьи уже встали и ушли, то куда и в какое время?" Терапевт продолжает спрашивать об этом, пока все не встанут, а затем проходит с ними весь день, пока они не лягут спать. Затем он говорит о том, как мало времени у всех остается для непосредственного общения. Он спрашивает, каким образом, без непосредственного общения, каждый из них дает знать другим, что происходит в его жизни. Если неизвестно, как это сделать, он высказывает предположение, что у каждого из них есть некоторое представление о том, что делают другие в его отсутствие. Он выясняет, каковы эти представления, и опрашивает других, проверяя их правильность. 47. Терапевт хочет составить себе понятие о доме. Он спрашивает, кто где спит, кто с кем ест, когда едят. Он составляет себе представление об атмосфере семейной жизни. Например, он может спросить: "Что бы я увидел и услышал, если бы оказался в вашем доме во время обеда или завтрака?" (он спрашивает об этом каждого члена семьи, начиная с мужа или жены, а затем переходя к детям, прежде всего старшему из них). 48. Затем терапевт начинает повторять вопросы, заданные прежде родителям, адресуя некоторые из этих вопросов их ребенку (и сопровождая эти вопросы ободряющими и объясняющими замечаниями): "Считаешь ли ты, что твои родители способны получать удовольствие? От чего они, по-твоему, могут получать удовольствие ?" "Какие различия ты находишь у твоих родителей? (Одно различие несомненно есть: твой отец мужчина, а мать женщина)". "Считаешь ли ты, что твои родители способны к открытому разногласию? Как они, по-твоему, проявляют разногласия?" "Умеешь ли ты облегчать их трудности? Как ведет себя отец, когда ты пытаешься это сделать? Как ведет себе мать, когда ты пытаешься это сделать?" На этой стадии хронологии терапевт (как можно надеяться) построил уже безопасную конструкцию взаимопонимания, в которой ребенок и родители смогут комментировать то, что они видят и слышат. Но терапевт все еще сталкивается с большими препятствиями у ребенка: у ребенка сложились запреты, мешающие ему делать комментарии, или даже задавать вопросы. Терапевт продолжает подчеркивать, что имеются "трудности", но не говорит о том, "что кто-нибудь причинил другому". Теперь он открыто освобождает ребенка от родительских запретов делать комментарии. Далее, спрашивая ребенка о его восприятии родителей, терапевт помогает родителям иначе взглянуть на самих себя. Дети весьма склонны защищать своих родителей . Чем больше расстроена семья, тем сильнее они будут их защищать. Поэтому все, что скажут дети, будет сказано очень осторожно. Часто родители реагируют на это словами: "Никогда не подозревала, что он это знает!" 49. Если ребенок затрудняется делать комментарии, терапевт ему помогает, прибавляя за него интерпретации: "Может быть, ты боишься огорчить маму или папу, если скажешь им, что знаешь об их трудностях". "Может быть, ты думаешь, что мама или папа будут еще больше огорчены, если ты просто расскажешь, что видел и слышал?" "Думаю, ты в самом деле понимаешь трудности родителей. Но, может быть, ты не в силах о них рассказать". "Как я уверен, мама и папа хотят рассказать, что ты видишь и слышишь. Но, может быть, они думают, что ты не хочешь им об этом сказать". 50. К этому времени сеанс близится к концу. Терапевт представляет завершение разговора, и в то же время стимулирует надежду: "Так вот, становится ясно, что все вы стараетесь лучше обращаться друг с другом, но, как видно, никому из вас это не удается. Нам придется этим заняться!" "Когда мы сопоставим все это вместе и увидим, что все это значит, такое безобразие не будет продолжаться". "Я полагаю, что мы можем составить об этих вопросах другое представление". "Посмотрим, что еще мы можем об этом узнать. У меня впечатление, что как только мы поставим эти вещи на место, все трудности исчезнут". Люди не решаются идти от известного к неизвестному без надежды, особенно, если им приходится действовать в устрашающем, меняющемся окружении. 51. Хронология семейной жизни, в изложенном здесь виде выглядит слишком стройной. а) Конечно, терапевтические сеансы никогда не бывают столь структурированными и упорядоченными. б) Терапевт не проверяет хронологию всю подряд, независимо от полученных от семьи реакций. в) Наконец, одна из главных целей хронологии - это перемещение фокуса с выделенного пациента на супружеские отношения, выполняемое наименее угрожающим способом. г) Если супруги столь испуганы, что сопротивляются такому перемещению, то терапевт должен изменить порядок разговора и несколько переставить акцентирование. 52. Приведенная выше хронология - это лишь общий план, от которого терапевт отклоняется, в зависимости от реакций на вопросы. а) Посредством этого плана он вводит в идеологию семьи новые понятия, к которым он вернется на дальнейших сеансах. б) Посредством этого плана он может быстро, но безопасно войти в свою роль терапевта, выяснить, чем он должен заняться сразу же и что может подождать. - Он ведет себя, как зубной врач, спрашивающий пациента: "Где у Вас болит?", а затем обсуждающий указанное место. - Он полагается на помощь семьи, но никогда не забывает, что он руководит процессом терапии. Главное русло хронологии семейной жизни. К семье в целом: Терапевт спрашивает о проблеме. К супругам: Спрашивает, как они встретились, как решили пожениться, и т.д. К жене: Спрашивает, как она рассматривает своих родителей, сестер и братьев, свою семейною жизнь. Доводит хронологию до ее встречи с мужем. Спрашивает, чего она ожидает от брака. К мужу: Спрашивает, как он рассматривает своих родителей, братьев и сестер, свою семейную жизнь. Доводит хронологию до его встречи с женой. Спрашивает, чего он ожидал от брака. К супругам: Спрашивает о начале брачной жизни. Комментирует влияние прошлого. К супругам как родителям: Спрашивает об их ожиданиях при рождении детей. Комментирует влияние прошлого. К ребенку: Спрашивает о его взгляде на родителей, что он думает об их удовольствиях, разногласиях, и т.д. К семье в целом: Заверяет семью, что комментарии безопасны. Подчеркивает необходимость отчетливой коммуникации. Завершает сеанс, назначает следующий, подает надежду. Идеи, мешавшие психотерапевтам Джей Хейли Техника работы с трудными молодыми людьми постепенно совершенствовалась. Были отброшены многие идеи, постоянно приводившие к неудачам, новые подходы оказались более успешными. Нелегко отказаться от идей и теорий, которым человек научился от уважаемых учителей. По-видимому, психотерапевт может изменить свое мировоззрение и поведение только в том случае, когда меняется его1 социальное окружение. Трудно отказаться от самой иллюзии, что индивид свободно выбирает идеи и теории, вне зависимости от его социального окружения. Ниже излагаются идеи, мешавшие психотерапевтам работать с молодыми людьми, особенно с теми, которым был поставлен диагноз шизофрении. В течение последних двадцати лет психотерапевты, по крайней мере те, кто способен учиться на собственном опыте, от этих идей отказались. Чтобы узнать, какие идеи подходят для психотерапии, нужны определенные критерии. Самыми очевидными являются следующие критерии. 1. Идеи должны составлять теорию, применение которой ведет к успеху. Применение этой теории должно давать лучшие результаты по сравнению с теми случаями, когда применялись другие теории или терапия не проводилась вовсе. Ее применение не должно наносить вред клиентам. 2. Теория должна быть достаточно проста, так чтобы средний психотерапевт мог ее понять. Когда терапевт ясно понимает основные идеи, его уже не собьет с толку клиент, искушенный в запутанных и туманных построениях. 3. Теория должна быть достаточно полной. В этом случае терапевт не найдет в ней объяснения всех случайностей, но будет подготовлен к большинству из них. 4. Теория должна побуждать терапевта к действию, а не к размышлениям. Она должна подсказывать ему, что делать. 5. Теория должна внушать надежду терапевту, клиенту и его семье, тогда все они будут верить, что клиент выздоровеет и вернется в нормальное состояние. 6. Теория должна содержать в себе определение неудачи и объяснять причины неудач, когда они случаются. Перечисленные критерии наиболее очевидны для теории психотерапии, и здравомыслящему психотерапевту следует избегать их противоположностей. Терапевт должен отказаться от теории, если она не позволяет определить цель, если ее применение не приносит видимых результатов или причиняет вред. Он должен избегать любых теорий, запутывающих его своей сложностью, теорий, пытающихся объять необъятное или побуждающих психотерапевта к философским размышлениям вместо конкретных действий, теорий, не внушающих надежды или вызывающих сомнения в том, был ли достигнут успех или терапия потерпела неудачу. Неудачные идеи Я попытаюсь кратко изложить некоторые идеи, создающие наибольшие препятствия в работе с трудными молодыми людьми. Органическая теория В европейской психиатрии 19 века было принято считать, что у молодых людей с отклоняющимся поведением есть какие-то нарушения органического или генетического характера, в частности у тех из них, которым был поставлен диагноз шизофрении. Хотя среди психиатров есть люди, не принимающие этих идей всерьез, в особенности среди клиницистов, занимающихся психотерапией, все же такие представления остаются важнейшей предпосылкой для большинства профессионалов. Литература и клиническое обучение психиатров создает впечатление, будто существуют надежные доказательства генетической или физиологической природы психозов. Это просто неверно. На самом деле литература полна утверждений о том, что имеются "указания", "признаки", "вероятные тенденции", "возможные пути исследований" и "многообещающие возможности" в этом направлении. Нет никакого надежного генетического признака, отличающего человека с диагнозом шизофрении от любого нормального человека. Клиницист, сомневающийся в этом, должен направить своего пациента на анализы, чтобы определить является ли он шизофреником или нет. В ответ он получит рассуждения, не внушающие особых надежд на будущее. Научно-исследовательские лаборатории потратили миллионы долларов, чтобы найти подтверждение органической теории, и эти изыскания были необходимы и важны. К сожалению, обработка общественного мнения для сбора денег на эти исследования убедила многих профессионалов и непосвященных в том, что у людей с психиатрическим диагнозом должен быть какой-то телесный недуг. Никогда, наверное, ни на одну категорию людей не было наложено клеймо на основании столь слабых доказательств. Каждый месяц появляются сообщения о том, что обещанное эпохальное открытие, о котором говорят уже сто лет, вот-вот произойдет; биологические и биохимические дискуссии становятся все более сложными и запутанными, а результаты остаются ничтожными. (Есть больше доказательств того, что люди становятся психиатрами, и, уж конечно, врачами, по генетическим причинам, чем в пользу генетической природы шизофрении.) В настоящее время спор между сторонниками органической и социальной теории имеет немалое значение. Принятие идеи о физиологической обусловленности безумия повлекло за собой важные последствия. 1. Предположение о том, что душевные заболевания имеют физиологическую основу, привело к изоляции многих трудных молодых людей. Их называли "больными" и помещали в больницы под наблюдение врачей и медсестер, хотя у них не было найдено никакого телесного недуга. 2. Предположение о наличии соматических проблем стало причиной использования огромных доз медикаментов, и применялись они таким образом, что защитники прав человека никогда бы не позволили подобных вещей в отношении любых других лиц с отклоняющимся поведением, например, преступников. Доказано, что эти медикаменты не только во многих отношениях ослабляют человека из-за присущих им побочных эффектов, но и что они представляют собой реальную опасность. Тысячи людей пострадали от необратимых неврологических изменений, например, таких, как поздняя дискинезия, в результате безответственного или ответственного применения этих лекарств. Медицинские работники продолжают давать пациентам лекарства, даже когда они не совсем уверены, что это необходимо, потому что их обучение сводилось к применению медикаментов, и они не знают, что еще можно сделать. Люди, не имеющие отношения к медицине, не способны предотвратить применение этих лекарств, потому что медицинские работники используют авторитет своей профессии, и потому что эти люди сами не уверены, является ли органическая теория мифом. 3. Органическая теория предписывала терапевту, занимающемуся семейной психотерапией, верить в то, что причиной странного поведения шизофреника является таинственная болезнь и, в то же время, его реакция на семью. Таким образом, с точки зрения теории болезни, пациент реагирует неуместно и неадекватно, потому что он страдает от внутреннего дефекта. С точки зрения семейной психотерапии, это странное поведение адаптивно и уместно в той социальной ситуации, в которой находится этот человек. Попытка соединить эти два подхода сбивала с толку и приводила в замешательство не только психотерапевтов, но и клиентов. Психотерапевта учили, что причиной болезни является неизлечимый биологический дефект, и в то же время его учили, что он должен проводить с клиентами психотерапию, чтобы их вылечить. Это означает, что клиент попадал к человеку, который старался его вылечить, имея в голове теорию, что болезнь неизлечима, и это была просто классическая двойная связка, вызывавшая странное и эксцентричное поведение. 4. Психотерапевт, придерживающийся органической теории, рассматривает шизофреника как неполноценную личность с ограниченными способностями. Поскольку трудные молодые люди оказываются, как правило, неудачниками, органическая теория казалась молодым психиатрам убедительной: они думали, что у людей, не стремящихся к успеху, что-то должно быть не в порядке. Однако, если терапевт осознает, что социальная функция молодых психотиков состоит в том, чтобы терпеть неудачу, при полном отсутствии каких-либо дефектов, которые могли бы эту неудачу оправдать, то он отнесется к их способностям с большим уважением. У этих молодых людей больше навыков межличностного общения, чем у среднего психотерапевта, поэтому они способны проваливаться более успешно, чем психотерапевт - вести их к успеху. Теория об их умственной неполноценности приводила к тому, что психотерапевт недооценивал их навыки межличностного общения и терпел поражения в борьбе с ними. Предположить, что свихнувшиеся молодые люди являются неполноценными, а затем пытаться победить их в состязании, это все равно что участвовать в шахматном турнире с представлением, что ваши противники - умственно отсталые люди. Эти возражения против выводов, до сих пор остающихся мифическими, вовсе не означают, что сумасшедшие молодые люди не должны проходить тщательного медицинского обследования. При необходимости должно проводится также самое утонченное неврологическое обследование. В наше время одна из претензий к психиатрическим учреждениям состоит в том, что они так легко приходят к заключению о химическом дисбалансе как главном факторе, что не проводят простого неврологического обследования. Конечный вывод состоит в том, что медицинские теории и вытекающее из них применение медикаментов не решают проблемы, и сотни тысяч молодых людей остаются неудачниками и ведут себя странно и эксцентрично. Самая разумная стратегия для психотерапевта - это предположить, что безумное поведение не имеет органической основы и начать действовать как если бы это была социальная проблема. Тогда он достигнет больших успехов. С точки зрения критериев, применяемых к теории психотерапии, очевидно, что органическая теория была бедствием и стала тяжелой обузой для психиатрии. Так как в этом подходе смешались функции социального контроля и психотерапии, он не только не приводил к успеху, но и препятствовал спонтанным ремиссиям у клиентов, у которых могло быть улучшение, если бы им удалось избавиться от психиатра. Лечение, состоявшее из изоляции, медикаментов и пессимизма по поводу предполагаемого физического дефекта усиливало необходимость изоляции, медикаментов и пессимизма. Биологические теории были сложны, и даже ученые медики, по-видимому, не понимали их. Клиенту и его семье не оставляли никакой надежды, и теория не могла дать определения успеха. Если человеку был поставлен диагноз шизофрении, а он стал нормальным, считалось, что у него временная ремиссия или что ему был поставлен неправильный диагноз. Психодинамическая теория Другая неудавшаяся теория тоже была идеологией, в основе которой, как и в основе органической теории, также лежит представление, что с человеком что-то не в порядке независимо от его социальной ситуации. Речь идет о психодинамической теории подавления и соответствующей ей психотерапии. Хотя нелегко описать эту теорию сколько-нибудь просто, чтобы это не казалось пародией, можно упомянуть основные моменты, касающейся психотерапевтической работы с молодыми людьми. Согласно этой теории, человек ведет себя так или иначе главным образом потому, что мысли и переживания, бывшие у него в прошлом, оказались вытесненными из сознания. Его нынешнее социальное положение также влияет на него, но это влияние менее важно; подчеркивается главным образом, как он его воспринимает через комплекс представлений, сложившихся у него в прошлом. Заслуга этой теории в том, что она предлагала исследователям интересные объяснения разнообразных видов странного поведении. Однако, когда эти идеи были введены в психотерапию, они оказались помехой. Теория подавления мешала психотерапевту рассматривать членов семьи как целое, связанное взаимными реакциями. Объектом являлся отдельный индивид, а не пара и не тройка. Каждый человек рассматривался как подавленная личность, а его поведение - как результат проекций и неправильных восприятий. Симптомы личности рассматривались не как уместная ответная реакция на социальное окружение, они считались неадаптивной, иррациональной реакцией на прошлые переживания, а не на нынешнюю ситуацию. И поэтому настоящее не было в центре внимания, хотя это единственное, что можно изменить. До каких крайностей доводит такой подход, можно проиллюстрировать на примере моих знакомых психотерапевтов; они работали в больницах, занимались психотерапией с отдельными людьми и были до такой степени сфокусированы на прошлом, что не знали даже, женат ли их пациент или нет. Трудно придерживаться позитивного подхода, пользуясь психодинамической теорией, потому что она ориентирована на негативное в человеке. Темная сторона личности подверглась подавлению, она включает в себя страх, враждебность, ненависть, стремление к кровосмешению и тому подобное. Когда основной прием, известный психотерапевту, - это интерпретации, имеющие целью привнести подавленное в сознание, то он вынужден сосредоточится на враждебности и других неприятных аспектах личности. (Мне вспоминается группа семейных психотерапевтов, выступавшая с докладом о случае шизофрении. Они с гордостью сообщили, что после трех лет психотерапии мать пациента наконец призналась, что она ненавидела свою мать. Мне показалось, что это никак не может помочь привести сына и всю семью в нормальное состояние, но для них это был триумф, потому что они действовали в соответствии с теорией подавления.) Психодинамическая теория побуждала психотерапевта стать семейным консультантом, занимающимся изысканиями, вместо того, чтобы давать указания и вести семью к изменениям. Стремление психотерапевта работать с прошлым приводило к обвинениям в адрес родителей, потому что они оказывались ответственными за прошлое. Когда действия, совершенные в прошлом, становятся основным объектом исследования, родители неявно обвиняются в проблемах молодого человека. Психотерапевт со своей теорией "исторических причин" часто видит себя в роли спасителя, освобождающего пациента от пагубного влияния родителей, его изыскания с помощью интерпретаций вызывают у родителей враждебность, и психотерапевту становится трудно одержать победу над их коалицией. Когда психотерапевт видит недостаток сотрудничества, это подтверждает его идею о том, что причиной проблем является поведение трудных родителей в прошлом, и он чувствует, что должен спасти молодого человека от них. Другая терапевтическая процедура, являющаяся логическим продолжением теории подавления, основана на идее, что люди изменились бы, если бы они выразили свои эмоции. Считалось, что если люди выразят друг другу свои отрицательные чувства и выпустят свой гнев наружу, даже если они будут пронзительно кричать при этом, то все они очистятся от своих подавленных чувств, и шизофреник выйдет на улицу, радостно насвистывая. Свободное выражение чувств может быть полезно в некоторых ситуациях, например, в религиозных ритуалах возрождения, но в ситуации семейной терапии это было неуместно и могло помешать изменениям в организации. Опытный терапевт, прошедший тренинг по выражению эмоций в искусственно созданной группе, не был знаком с концепцией организации, и поэтому не знал, как реорганизовать семью. Один из членов семьи мог избегать разговора по существу или в любое время прервать интервью и при поддержке психотерапевта дать волю чувствам. Все переживали катарсис, и никому не нужно было следовать плану терапии или достигать каких-либо целей. Молодой человек, чьей задачей было предотвратить развитие конфликта между родителями, мог начать выражать свои чувства и выходить из себя всякий раз, когда это было необходимо, и таким образом препятствовать разрешению любых конфликтов между родителями. Сессии, посвященные истолкованию поведения и выплескиванию чувств, становились бессвязными, бесконечными, на них все были озабочены тем, чтобы оправдать себя и доказать свою невиновность. Подобные сессии подтверждали также "теорию связей" в семьях шизофреников, потому что вызывали странные способы общения. Теория подавления не приносила хороших результатов, была сложна, не побуждала терапевта к действию (а скорее - к размышлениям) и не давала надежды, потому что корни проблем уходили в детство, которое невозможно изменить. Она не давала определения неудачи и не объясняла неудач, когда они случались. Теория систем Органическая и психодинамическая теории пришли из прошлого, а в середине века развивались социальные теории. Идея семейных систем берет свое начало в кибернетической теории, развивавшейся в конце 40-х годов.2 С этой теорией впервые стало возможным рассматривать человеческие существа не отдельно друг от друга, а как группу, в которой каждый реагирует таким образом, чтобы поддержать гомеостаз, и поэтому у поведения появились причины в настоящем. Утверждалось, что стабильность семейной системы поддерживается с помощью самокорректирующих процессов, и при попытке что-либо изменить эти процессы активизируются. Идея о том, что семья или любая другая группа является системой, поддерживаемой процессом обратной связи, добавила еще одно измерение в объяснение человеческого поведения. Пришло ошеломляющее понимание, что, по-видимому, люди делают то, что они делают, реагируя на действия других людей; понятие свободной воли стало видеться в новом свете. Члены семьи оказывались беспомощными перед постоянно повторяющейся последовательностью, в которую они вовлечены помимо своей воли и несмотря на их желание вести себя по-другому. Терапевт тоже оказывался вовлеченным в эту последовательность, занимаясь бесконечной терапией и без конца конфликтуя с персоналом учреждений и больниц. Главное преимущество теории систем состоит в том, что она дает возможность предсказать определенные события. Главный же ее недостаток для психотерапии в том, что это не теория изменений, а теория стабильности. Семейная психотерапия, эта попытка изменить семью, развивалась в рамках теории о том, как семья не меняется. Эту теорию может быть интересно применять при объяснении поведения человека и животных, но она не была доступным руководством по психотерапии. Она даже служила психотерапевту помехой, так как внушала ему убеждение, что любая попытка вмешаться вызовет сопротивление, обусловленное механизмами саморегуляции; задача этих механизмов - предотвратить изменения в семье. Она вызывала такой же пессимизм, как и психодинамическая теория с ее идеей сопротивления. В теории систем также делалось предположение: если вы добились изменения одной части семьи, то это вызовет ответную реакцию у другой части. Некоторым психотерапевтам это напоминало старый миф о замещении симптома, и они не решались предпринимать действия, необходимые для изменений. Когда речь заходила о семье, в теории систем была тенденция описывать членов семьи как равных, и поэтому этой теорией трудно было пользоваться, когда планировались изменение структуры и реорганизация семейной иерархии. В рамках теории, стремившейся всех уравнять и представить человека как реагирующую единицу, было трудно учесть влияние бабушки или поддержать власть родителей над ребенком. Главная проблема для психотерапевта состоит в том, что теория систем устраняет личную ответственность людей, включенных в систему. Действия других принуждают каждого члена семьи делать то, что он делает. Подобная теория может быть интересна для философа, озабоченного свободой воли, но, по-видимому, семейному психотерапевту в его практической работе нужно делать упор на личную инициативу. Таким образом, действуя в рамках теории, утверждающей, что люди не могут влиять на свои действия, психотерапевт предлагает членам семьи вести себя по-другому. Теория семейных систем явно не давала хороших результатов. Кроме того, она была сложна, как это обнаружилось в ходе теоретических дискуссий. Слова выступающего звучали значительно, хотя слушатель часто не понимал, о чем идет речь. В этой теории акцент делался на такие высокие уровни абстракции, что оставалось неясным, изменился ли хоть кто-нибудь в ходе терапии. Двойная связка Наконец в 1956 году в печати появилась теория двойной связки, она не была теорией семейной психотерапии, но стала ее составной частью. Теория двойной связки содержала в себе идею уровней общения, она учитывала также возможность конфликта между этими уровнями, порождающего парадокс или связку, когда ни одна из возможных реакций не подходит. Это была попытка описать некоторые процессы обучения, возникающие в ситуации, в которой оказывается шизофреник. Вначале предполагалось, что родители накладывают связку на ребенка, а затем этот процесс стал описываться как взаимный, когда люди накладывают связки друг на друга. Было высказано также предположение, что на человека можно наложить "терапевтическую связку", и "обвязанный" таким образом человек принужден вести себя нормально.3 Какой бы интересной ни была эта теория, и какой бы ценной ни была концепция уровней для описания поведения, я не думаю, что она полезна для работы с семьями шизофреников. И не только потому, что это скорее гипотеза, описывающая происходящее, чем практический совет, помогающий изменению, но и потому, что эта теория поддерживала концепцию жертвы в семье; так что психотерапевты, стремясь помочь, оказывались на стороне жертвы и против родителей. Поскольку психотерапия - это искусство сотрудничества, то довольно трудно точно спланировать вмешательство в семейный конфликт, если теория побуждает терапевта спасать одного из членов семьи. Идея "жертвы" двойной связки была такой же неудачной для психотерапии, как и идея "козла отпущения". В соответствии с нашими сегодняшними представлениями о природе иерархии и о том, насколько она важна, мы можем сказать, что психотерапевт, встающий на сторону жертвы, против людей, находящихся выше на иерархической лестнице, может причинить членам семьи новые душевные страдания, вместо того, чтобы их облегчить.4 В теории жертвы содержался скрытый намек на то, что люди причиняют друг другу вред. При такой ориентации психотерапевту трудно мыслить позитивно и добиваться в семье сотрудничества, ведущего к изменениям. Какими бы ни были проблемы с использованием "двойной связки" для описания семьи, они еще усугубляются, когда эту идею соединяют с идеей о том, что к изменениям ведут интерпретации, помогающие людям понять, что они делают. Тогда члены семьи принуждены выслушивать, как услужливый психотерапевт сообщает им, какие ужасные двойные связки они накладывают друг на друга. В ответ он получал стремление защититься и гнев людей, которых неправильно поняли. Терапевты интерпретировали это как сопротивление и осуждали поведение, которое сами же вызывали, а это очень похоже на двойную связку. С появлением теории двойной связки и концепции уровней, процессы общения в семье стали представлять больший интерес для исследователя. Движения тела, интонации голоса и слова со множеством их значений - все это выглядело потрясающее сложным. Это были метафоры метафор о метафорах. Терапевт, исследовавший эти значения во время интервью, обнаруживал, что сам того не зная, уходит в сторону от более важных вещей. Шли захватывающие и бесконечные дискуссии с матерью о том, как ребенок на самом деле может выполнить ее просьбу, высказанную невзначай. Отцу указывали, что он осуждает своего сына за одни только мысли о тех вещах, которые он делал сам. Семьи, очевидно, предпочитали такие дискуссии любым реальным шагам, ведущим к изменению. Исследователи и клиницисты Я кратко описал несколько существовавших ранее теоретических и исследовательских подходов, но есть еще одно предположение, в наше время кажущееся странным. Считалось само собой разумеющимся, что психотерапевты и исследователи - это одно и то же (хотя у психотерапевта был более низкий статус). Думали даже, что обучение исследовательской работе и есть обучение психотерапии, и многие молодые люди проводили годы в учебных заведениях, выполняя исследовательскую работу, чтобы получить диплом психотерапевта. В наше время становится очевидным, что исследователь и психотерапевт - фигуры, в определенном смысле противоположные друг другу. Исследователь должен смотреть на факты отстраненно, быть объективным, он не должен вмешиваться или влиять на то, что он изучает. Он должен также исследовать и объяснить всю совокупность переменных по каждой проблеме, потому что он ищет истину. Психотерапевт находится в совершенно другом положении. Он должен быть лично заинтересованным и человечным, а не отстраненным и объективным. Он должен активно вмешиваться в ход событий, влияя на людей таким образом, чтобы изменить происходящее. Кроме того, он должен пользоваться простыми идеями, чтобы достичь этих целей и не отвлекаться на исследование интересных аспектов жизни и человеческого мышления. Кажется очевидным, что воспитание исследователя и воспитание психотерапевта - это разные вещи. Хотя раньше одно смешивали с другим. Глядя на интервью, невозможно было понять, занимается ли человек изучением семьи, или он намерен вести ее к изменениям. Семейная психотерапия с этих позиций Исходя из этих теорий, на что же похожа психотерапия с семьями шизофреников? Приглашается семья, и родители ожидают обвинений в том, что они свели с ума своего ребенка. А иначе психотерапевт работал бы только с ребенком. Родители обычно ведут себя отстраненно и стараются защититься, потому что обвинение витает в воздухе. Иногда они могут спросить: "Не думаете ли вы, что это мы виноваты в сумасшествии нашего сына?" Терапевт скорее всего ответит, что случай сложный. Если родители говорят: "Мы не сводили нашего ребенка с ума," - психотерапевт может сказать: "Да?" - таким тоном, который даст им понять, что это они виноваты. Подобная сцена напоминает суд, описанный в романе Кафки, и родители начинают защищаться от обвинений, которых им никто не предъявлял. При таком подходе, психодинамическом и недирективном, психотерапевт не брал руководства на себя и не управлял событиями. Он ничего не делал и ждал, пока семья сама проявит инициативу. Семья не знала, чего от нее хотят и поэтому ждала, пока специалист что-нибудь предпримет. Стояла долгая значительная тишина. Иногда психотерапевт мог сказать: "Разве это не интересно? Такое молчаливое семейство," или: "Что вы чувствуете, когда вы вот так молчите?" Чтобы нарушить молчание, но не выдавать своего чувства вины, отец мог начать говорить о каких-нибудь посторонних предметах, например о том, как холодно в Антарктиде. Психотерапевт указывал ему на то, что он отклоняется от темы и избегает реальных проблем. Если отец спрашивал специалиста: "Какие реальные проблемы?", то терапевт мог ответить ему: "А какая у вас интуиция?" Когда семья начинала расстраиваться и сердиться, психотерапевт мог спросить: "Заметили ли вы, что расстроены и сердитесь?" Это сердило их еще сильнее, а терапевт оставался доволен, потому что считал, что выражение эмоций может помочь им высвободить подавленные чувства. Если родители слишком расстраивались, ребенок-шизофреник начинал выполнять свою работу, т.е. грубил или выражал бредовые идеи, давая тем самым понять, что проблема в нем, а не в родителях. Родители и психотерапевт с облегчением начинали обсуждать бредовые идеи пациента. Иногда, когда психотерапевт не мог предугадать ничего другого, он начинал объяснять членам семьи их телодвижения и указывать, какое на самом деле они имеют значение. Вскоре никто уже не знал, как ему сесть, чтобы избежать комментариев психотерапевта по поводу скрытых импульсов. Психотерапевт стремился к тому, чтобы семья продолжала ходить на интервью и разговаривать, и надеялся, что произойдут какие-нибудь изменения. Психотерапевт не мог указывать семье, что делать, потому что это было бы манипуляцией, а применение манипулятивных методов противоречило правилам психотерапии 50х годов. Он не мог потребовать, чтобы родители воспользовались своим авторитетом и заставили ребенка вести себя нормально, восстанавливая таким образом иерархию, потому что терапевт пользовался теорией о пагубном влиянии родителей; в прошлом они причинили ребенку вред, и теперь им нельзя доверять власть. Другая причина, из-за которой психотерапевт не мог никого поставить во главе, состояла в том, что он сам не мог быть главным. Он мог вести себя только как семейный консультант, думая, что эти люди должны каким-то образом сами себе помочь, а его задача только в том, чтобы они все осознавали и надеялись на лучшее. Он пользовался единственным терапевтическим приемом - интерпретацией, то есть комментировал значения всего чего угодно, каким бы незначительным оно ни было. Если члены семьи оставляли всякие попытки разобраться, что им делать, и просто сидели, терапевт помогал им осознать, что они сопротивляются тому, чтобы признать свое сопротивление в работе с их семейной системой. Как правило, несмотря на нарочитую веселость, психотерапевт выражал скрытую апатию, потому что, согласно его теории, у пациента на самом деле были биологические и генетические отклонения, или он был ослаблен психологическими травмами, которые родители нанесли ему в детстве, и он никогда не сможет от них оправиться. Если пациент становился нормальным и семья начинала реорганизовываться, то терапевта часто удивлял его коллега, который нагружал пациента медикаментами и помещал его в больницу за беспокойное поведение. Тогда терапевту приходилось начинать все сначала: ждать, пока семья проявит инициативу и сделает что-нибудь, что он мог бы проинтерпретировать, и надеяться, что по каким-то причинам все почувствуют себя лучше, что бы это ни означало. Новые разработки Как психотерапевты освободились от этих теорий? Некоторые из них не могли отказаться от своих взглядов и начать следовать новой теории, потому что не было ни одной, которая бы их удовлетворяла. Каждый психотерапевт сталкивается с этой нелегкой задачей, и ему нужно сделать выбор: от каких идей отказаться, а от каких - нет. Я сам пережил смену взглядов, совпавшую по времени с явным изменением стиля работы многих психотерапевтов. После десятилетий работы с сумасшедшими молодыми людьми, стало очевиднее, что сумасшествие - это результат неправильного функционирования организации. Я стал также лучше понимать, что животные, способные к обучению, создают организации, и для них это неизбежно. Организация строится по иерархическому принципу, у некоторых членов организации авторитет и статус выше, чем у других. Этот очевидный факт долго не признавали, когда речь шла о семье. Семью описывали как группу индивидов, как коалицию или как коммуникативную систему, и лишь постепенно начали признавать, что это организация со своей собственной, заслуживающей уважение иерархией. Психотерапевт, игнорировавший авторитет бабушки или объединявшийся с ребенком против родителей, был просто наивен. Теория, которой он пользовался, не включала в себя того факта, что перераспределение власти в организации происходит в результате вмешательства человека со стороны. Иногда психотерапевты, очень озабоченные свои статусом и влиянием в клинике или в больнице, игнорировали подобные вещи, когда работали с пациентом и его семейной организацией. Они могли во время интервью побуждать ребенка выражать свою враждебность и нападать на родителей, не заботясь о том, как повлияет на организацию то, что приглашенный родителями специалист побуждает трудного ребенка нападать на них. Со временем, чем больше семей было обследовано, тем очевиднее становилось, что сумасшедшие молодые люди реагируют на организацию определенного типа. Иерархия в ней была не как в обычной семье, где родители стоят во главе, и верховная власть над ребенком принадлежит им, а старшее поколение дает родителям советы. Между поколениями возникали коалиции, когда один из родителей объединялся с ребенком против другого, или бабушка присоединялась к ребенку против родителей, или специалист начинал поддерживать одну из семейных фракций в борьбе с другой. В семьях, как и в психиатрических больницах, возникала путаница, оставалось неясным, кому принадлежит власть в палате: доктору, медсестре или санитару. Точно так же оставалось неясным, какую власть имел социальный работник или психолог над персоналом больницы или пациентом. Когда пришло более ясное понимание того, что психопатология является результатом нарушений в функционировании организации, стало очевидно, что задача психотерапевта - изменить организацию. И было не менее очевидно, что некоторые ранее существовавшие теории делали эту задачу трудной, если не невозможной. Например, побуждать членов семьи во время интервью к свободным ассоциациям - скорее способ вызвать неразбериху, чем структурировать организацию по-новому. Мои представления, как и представления многих других психотерапевтов, с годами менялись, этот процесс состоял из нескольких этапов. В 40-е годы считалось, что у сумасшедших спутанные процессы мышления, а это приводит к странному общению и нарушению контактов с людьми. Задача психотерапевта состояла в том, чтобы исправить беспорядочное мышление пациента и его неправильное восприятие действительности. Предполагалось, что он будет общаться по-другому, и его взаимоотношения с людьми изменятся, когда его мышление будет исправлено. В 50-е годы были проведены наблюдения за семьями сумасшедших молодых людей, и в ходе этих наблюдений было замечено, что у их близких родственников есть трудности в общении. Появилось предположение, что причиной странного и беспорядочного мышления молодого человека является система общения, в которой он живет, и его мышление вполне уместно в подобной системе. Если мать передавала ребенку сообщение, что он должен добровольно выполнять то, что она приказывает, то это многоуровневое парадоксальное сообщение считалось причиной беспорядочного мышления ребенка. Задача психотерапии состояла в том, чтобы изменить систему общения с помощью просвещения и других мер, и тогда мышление сумасшедших молодых людей должно было измениться. Наконец, в 60-е годы стало ясно, что отклонения в общении бывают у людей в том случае, если они организованы в такую систему, которая предписывает подобное общение. Беспорядочный процесс мышления был, следовательно, результатом беспорядочного общения в неправильно функционирующей организации. Например, если мать передает ребенку сообщение, что он должен добровольно выполнять то, что она прикажет, то мать сама находится в организации, в которой она не имеет достаточно власти над ребенком, чтобы потребовать его послушания. Другой взрослый, находящийся на том же уровне, что и она, например, отец, объединяется с ребенком против нее, и тогда у ребенка больше власти, чем у матери. Мать не руководит ребенком, потому что организация устроена так, что у ребенка в ней больше власти, чем у матери, и если она потребует власти, то это отразится на организации. Когда организация настолько запутана, задача психотерапевта в том, чтобы реорганизовать структуру таким образом, чтобы взрослые, то есть отец и мать, вместе взяли на себя руководство в семье. Когда семья реорганизована, система общения меняется, и тогда меняется мышление сумасшедшего ребенка. Когда эти взгляды распространились, стало очевидно, что остальные теории затрудняли задачу психотерапевта и, конечно, не могли изменить сумасшедшего молодого человека. Например, если психотерапевт считал ребенка жертвой негативного влияния родителей, он старался спасти этого "козла отпущения". При таком подходе психотерапевт объединяется с ребенком против родителей, это усиливает дисфункциональную природу организации и, следовательно, еще больше запутывает иерархию, вместо того, чтобы изменить ее структуру. С этой точки зрения, предшествующие теории можно изучать в смысле того, как именно они мешают психотерапевту. Органическая теория Биологическая или генетическая теория шизофрении затрудняет работу психотерапевта не только потому, что не существует никаких доказательств в ее поддержку, но и потому, что проблемы сумасшедших молодых людей считаются скорее медицинскими, чем семейными, и поэтому у терапевта нет рычага, чтобы перестроить семейную иерархию. Он может только сочувствовать родителям, потому что их ребенок неизлечимо болен. Проблемы стали настолько серьезными, что я в основном отказался от термина "шизофрения". Этот термин делает психотерапевта беспомощным, и он теряет надежду, работая с такими случаями, особенно если он по образованию психиатр. Мне не хотелось отказываться от этого термина, но оказалось просто невозможным сосредоточить внимание на психотерапии, когда использовался термин "шизофрения". От диагностических вопросов, от бесконечных дискуссий о том, какие препараты применять, никто так никогда и не переходил к психотерапевтическим приемам. Если бы Управление пищевых продуктов и лекарств (Food and Drug Administration) запретило психиатрические препараты, потому что они дают опасные побочные эффекты и приводят к необратимому неврологическому ущербу, это поколение психиатров скорее всего молчало бы на консилиумах. Термин "шизофрения" служил помехой при обучении психотерапии, это и была основная причина, по которой я его отбросил. Я обнаружил, что почти невозможно убедить психиатров или социальных работников (потому что они следуют примеру психиатров), что "шизофреник" может стать нормальным. Они проявляли нерешительность, когда им нужно было побуждать человека к нормальному поведению, и семья тоже колебалась, потому что так вел себя специалист. Вскоре все уже обращались с "пациентом" как с неполноценным, и психотерапия терпела неудачу. Я никогда не мог понять, почему одни психотерапевты освободились от биологических теорий, а другие не смогли этого сделать. На мою психотерапевтическую работу с такими семьями сильное влияние оказал Дон Джексон. Он был убежден, что у людей с диагнозом шизофрении нет никаких органических нарушений. Когда я смотрел, как он работает с семьями сумасшедших молодых людей, которые были экспертами в неудачах, меня это воодушевляло. Мне вспоминается один из таких случаев: эта девушка молчала. Она сидела и дергала себя за волосы, как идиотка. Несмотря