обы  оповестить  следующие поколения  о  месте  и дате первого превращения
ртути в золото.
     Отклик коллег был двояким. Ф. Габер и К. Гофман, которых даже в газетах
именовали свидетелями удачного превращения, письменно отказались участвовать
в опытах.  Вероятно, они опасались  за  свою  научную  репутацию:  искусство
алхимии  было  слишком  сомнительным.   К  тому  же  Габер   был   недоволен
скрытничеством  Мите:   пересланные  им  пробы  были  засекречены,  да  и  в
публикациях  Мите совершенно не  было конкретных данных. Однако, по понятным
причинам,  известный ученый  все же  заинтересовался  этим  новым источником
золота.  Габер начал повторять  опыты  Мите.  Физико-химика занимала, прежде
всего, научная сторона проблемы: распад  нерадиоактивного элемента, стоящего
в периодической системе вблизи радиоактивного, в  соседний элемент,  который
случайно  оказался  столь  желанным  золотом.  "Это  было  поразительное   и
невероятное  наблюдение,--  говорил  Габер  позднее, оценивая задним  числом
"открытие"  Мите  и  Штамрайха,--  однако  какое-то  неопределенное  чувство
говорило все же в его пользу".
     За границей не менее заинтересованно следили за победными сообщениями о
превращении   ртути.   Известный   лондонский   журнал   "Нейчур"  напечатал
высказывание  Содди  от 16 августа 1924 года. Исследователь атома  напомнил,
что  он  уже давно  предсказывал возможность превращения ртути  в  золото на
основе современный представлений  о  строении атома. Сложность же состояла в
том, чтобы обнаружить такое превращение; до сих пор оно было достигнуто лишь
в  невесомых  количествах для  других  элементов,  и  только  путем  ядерных
превращений.   Поразительно,  если  Мите  действительно  обнаружил   весомые
количества  искусственно  получаемого  элемента,   который  можно  химически
идентифицировать.  Однако  Содди не  думал,  что  золото образовалось  путем
отщепления альфа-частицы  или протона. Скорее  можно  говорить  о поглощении
электрона: если  последний  обладает  достаточно  большой  скоростью,  чтобы
пронзить  электронные оболочки атомов и  внедриться  в ядро,  тогда могло бы
образоваться  золото.  При этом порядковый номер  ртути  (80) уменьшается на
единицу и образуется 79-й элемент -- золото!
     Теоретическое  высказывание Содди подкрепило точку  зрения Мите  и всех
тех исследователей, которые твердо  уверовали  в "распад"  ртути  до золота.
Однако  не  учли  того  обстоятельства,  что  в  естественное  золото  может
превратиться лишь один изотоп ртути с кассовым числом 197. Только переход
     <sup>[197]</sup>Hg + e<sup>[-]</sup> = <sup>[197]</sup>Au
     может дать "настоящее" золото.
     Существует ли  вообще  изотоп <sup>[197]</sup>Hg? Относительная атомная
масса этого  элемента  200,6,  называвшаяся  тогда атомным  весом, позволила
предполагать,  что  имеется  несколько его  изотопов.  Ф.В. Астон,  исследуя
каналовые лучи, действительно нашел изотопы ртути с массовыми числами от 197
до 202, так что такое превращение было вероятным. По другой версии, из смеси
изотопов <sup>[200,6]</sup>Hg могло образоваться  и <sup>[200,6]</sup>Au, то
есть  один  или  несколько  изотопов золота с большими  массами.  Это золото
должно было бы быть тяжелее. Поэтому  Мите поспешил определить относительную
атомную массу своего искусственного золота и поручил это лучшему специалисту
в этой области -- профессору Гонигшмидту в Мюнхене.
     Конечно, количество  искусственного  золота для такого определения было
весьма скудным, однако большего  у Мите пока не было: королек  весил  91 мг,
диаметр шарика 2 мм. Если сравнить его, другими "выходами", которые  получал
Мите при превращениях в  ртутной лампе -- они  в каждом опыте составляли  от
10<sup>[-2]</sup> до 10<sup>[-4]</sup> мг,-- это был все же заметный кусочек
золота.  Гонигшмидт и его сотрудник  Цинтль  нашли для искусственного золота
относительную атомную  массу  197,2  <i>+</i>  0,2.  Значит,  "другого"  золота  не
получилось.
     Постепенно  Мите  снял "секретность"  со своих опытов. 12 сентября 1924
года  журнал  "Натурвиссеншафтен" опубликовал  сообщение  из  фотохимической
лаборатории,  в котором  впервые были  приведены экспериментальные данные  и
более  подробно описана  аппаратура.  Выход  тоже  стал известен: из 1,52 кг
ртути,  предварительно  очищенной  вакуумной перегонкой, после  107-часового
непрерывного горения дуги длиной в 16 см,  при напряжении  от 160 до 175 В и
токе в 12,6  А  Мите получил целых 8,2 * 10<sup>[-5]</sup> г золота, то есть
восемь сотых  миллиграмма!  "Алхимики"  из  Шарлоттенбурга уверяли,  что  ни
исходное вещество, ни электроды и провода, подводящие ток, ни кварц ламповой
оболочки не содержали аналитически определимых количеств золота.

     <b>Иностранная конкуренция</b>

     В тот день,  5  декабря 1924 года,  большая физическая аудитория Высшей
технической  школы  в  Шарлоттенбурге была набита битком. Немецкое  общество
технической физики собралось на заседание,  в программе  которого значилось:
"Профессор  А. Мите: Об образовании золота из ртути (с демонстрациями)". Так
многообещающе  гласило  объявление.  Тайный советник  Мите впервые  публично
выступил перед представителями науки. Его слушали с большим вниманием.
     Докладчик сообщил, что в последние  недели  он менял постановку опытов.
Лучше  всего работа шла с обычными ртутными разрядными трубками. Однако пока
не известны точные условия, при которых из ртути образуется золото. Повторяя
предыдущие  опыты,  Мите вдруг  совсем не  нашел золота.  Выход тоже  сильно
колебался.  До  сих  пор  ему  удавалось получить,  самое  большее,  десятую
миллиграмма  золота  из  1000 г  ртути. Мите объявил своим  слушателям,  что
вскоре  предстоит разрешить основополагающий вопрос:  удается  ли превратить
всю  ртуть  в золото  или  только малую  часть?  Объявленные  "демонстрации"
привлекли  много  любопытных,  которые  не  заглядывали  обычно  на  научные
собрания. Ведь не каждый день  показывают, как сделать золото. Именно этого,
вероятно,  ожидали, прочитав  объявление. Мите,  специалист  по  фотографии,
представил  только   цветные  диапозитивы:  фотографии  золота,  которое  он
"искусственно"  получил из  ртути, вдобавок  фотографию  агатовой  ступки  с
первой полученной пробой золота  "исторический экспонат",  как гордо отметил
оратор.  Такое  золото,  сфотографированное  при  300-кратном  увеличении  и
спроецированное  на  стену,  импонировало.  При демонстрациях  лишь немногие
поникали, что речь идет о крошечных кристалликах.
     В заключение своих изъяснений  Мите призвал  слушателей и  всех  ученых
убедиться в истинности превращения ртути в золото: опыты эти может проделать
всякий, ибо  условия  для этого есть  в каждой лаборатории. Обычную  ртутную
лампу  можно  включить  повсюду.   Конечно,  следует  вооружиться  некоторым
терпением,  так   как  не   каждый   опыт  дает   положительные  результаты.
Эксперименты такого рода надо  ставить  как можно скорее,  поскольку следует
опасаться, что заграницей ушли гораздо дальше в вопросе изготовления золота.
     Мите  намекнул  на  известие, которое  он  недавно  получил. Германское
посольство  в Токио сообщало, что исследователи  из Берлин-Шарлоттенбурга не
одиноки в своих попытках получения золота из ртути. Научный работник Нагаока
экспериментировал  в Токио над  превращением ртути  с  помощью электрических
разрядов  высокого  напряжения.  Мите  и  Штамрайх  могли   бы  позавидовать
благоприятным условиям работы японца. Нагаока проводил опыты с напряжением в
несколько  миллионов  вольт  вместо смехотворных  175  В  Мите.  Слой  ртути
пробивался   искровым   разрядом  длиной  в  120   см.   Однако   берлинский
экспериментатор мог утешиться: выход золота был не выше, чем у него.
     Оказывается,  в  Соединенных Штатах тоже не  дремали. Вскоре после того
как стали известны  опыты  Мите,  Нью-Йоркскому университету  было  поручено
изучить  основы  процесса  превращения  ртути  для  оценки  возможностей его
технического  воплощения. Интерес американской  общественности был разбужен.
Финансовые и банковские воротилы Уолл-стрита, хранившие самые большие в мире
запасы золота, стали опасаться,  что где-либо скопятся еще более мощные, чем
в  Форт-Ноксе, количества  золота,  да  к  тому же еще и  искусственного. На
горизонте показался призрак золотой инфляции.
     В  качестве представителя  перепуганной  "империи  доллара" слово  взял
научно-популярный  развлекательный  журнал  "Сайнтифик   америкэн".   Журнал
объявил  конкурс и предоставил денежные средства  для научных экспериментов,
чтобы установить истину  как  в  интересах науки, так и  для государственных
финансов.
     В Нью-Йоркском университете исследованиями  руководил профессор Шелдон.
Он проверял опыты  Мите и сам  искал оригинальные  решения  вопроса,  как из
ртути  приготовить  золото.  Чикагский  университет сообщал,  что собирается
проводить  опыты с потоком электронов. Сотрудники  университета предполагали
бомбардировать атомы со скоростью в тысячу раз большей, чем в ртутной  лампе
Мите.
     Вероятно, самая сумасшедшая идея в "стране неограниченных возможностей"
пришла в  голову тому  изобретателю, который -- если верить  сообщениям того
времени -- подготовлял гигантский проект, используя огромные водные мощности
Ниагарского  водопада, этот фантаст  хотел превратить 35 миллионов лошадиных
сил в электрическую энергию и воздействовать ею на несколько сот килограммов
ртути, чтобы получить  из нее  чистое  золото.  Америка  была  воодушевлена.
Критические   голоса   требовали  прекращения   этого   широко   задуманного
предприятия, но  их заставили  умолкнуть.  Раздавались требования непременно
провести "эксперимент века",  даже если это приведет к падению курса доллара
на Нью-Йоркской  бирже.  Многочисленные  зеваки  расположились на  смотровых
башнях, построенных вокруг  Ниагарского водопада. Они хотели принять участие
в   зрелище,  увидеть,  как  человек  проникает  в   "процесс  божественного
созидания" и сам создает золото. Как же окончится этот спектакль?

     <b>Ответ дает точная наука</b>

     Многие химики, объединенные в Немецкое химическое общество с осуждением
смотрели  на  чужака Мите,  который  собирался  сделать  карьеру за их счет.
Однако   одним  недоверием   нельзя   было   изобличить  Мите,  а   получить
доказательства   можно  было,  только  имея  надежную  информацию.   Поэтому
"алхимиков" из Шарлоттенбурга пригласили сделать отчет перед обществом об их
выдающихся работах. Что это -- реверанс перед алхимией?
     Если  прочесть  протокол заседания от 15 июня  1925  года, то  ощущаешь
необычайную  напряженность, в которой протекало это  собрание. Председатель,
Макс Боденштейн, приветствовал многочисленных присутствующих, быстро обсудил
внутренние вопросы общества, чтобы вслед за  этим перейти к  главному. Затем
место  на  кафедре  занял Мите и  начал  говорить "об образовании золота  из
ртути". После этого Штамрайх должен был доложить об "обнаружении образования
золота из  ртути".  На  этот  раз не  было  других  докладов, которые обычно
освещают многие стороны химических исследований, В этот день,  15  июня 1925
года, на  повестке  дня  общества стоял  лишь один вопрос: искусство  делать
золото. Мите доложил о своих новейших достижениях. Повысился  выход золота в
равномерно  работающих  дуговых  лампах. Он сообщил, что в исследовательской
лаборатории   всемирно   известной   фирмы   Сименса   были   также   начаты
самостоятельные  опыты. У Сименса исследователи Думе и Лотц  определили, что
золото образуется даже при пропускании через ртуть тока достаточной силы.
     Примечательно, что  в  последовавшей  за этим  дискуссии практически не
выражались  сомнения,  а  скорее тихое, безмолвное удивление.  В  этом  была
немалая вина Фрица Габера. Он повторял опыты Мите и теперь сообщил, что, как
и его коллега, обнаружил золото. Габер не мог не поздравить господина Мите с
этим  "научным  достижением, самым замечательным за последние  десятилетия".
Другие  ученые  заглушили  свои  сомнения:  тайный  советник  Габер считался
авторитетом в химической науке, его способ определения микроколичеств золота
должен быть неуязвимым.
     Однако  вскоре наступил  перелом. Подозрений  у  химиков  возникало тем
больше, чем больше признаний  делал Мите.  Золото то образуется,  и всегда в
минимальных количествах, то снова не  образуется. Никакой пропорциональности
не  обнаруживается, то есть  количества золота не  возрастают с  увеличением
содержания ртути, повышением разности потенциалов, при  большей длительности
работы кварцевой лампы. Получалось ли действительно искусственно то  золото,
которое обнаруживали? Или оно уже присутствовало раньше? Быть может, Мите --
такая  же  жертва  самообмана,  как и его предшественники-алхимики, которые,
сами того не ведая, обогащали незначительные примеси золота?
     Источники  возможных  систематических  ошибок  в  методе Мите проверяли
несколько ученых из химических  институтов Берлинского университета, а также
из лаборатории электрического концерна Сименса. Химики прежде всего детально
изучили процесс  перегонки ртути и пришли к удивительному заключению: даже в
перегнанной, казалось бы, не содержащей золота ртути всегда  имеется золото!
Оно либо  появлялось  в процессе  перегонки,  либо оставалось растворенным в
ртути в виде следов, так что его нельзя было сразу  обнаружить аналитически.
Только  после  длительного  стояния  или при  распылении в  дуге, вызывавшем
обогащение,  оно  вдруг вновь обнаруживалось. Такой эффект мог  вполне  быть
принят за образование золота.
     Эти новые факты уже в августе 1925  года привели коллег из университета
к  выводу: "Образование  золота  из ртути, по данным  Мите  и  Штамрайха, по
меньшей мере, плохо воспроизводится".  Когда путем  многократной перегонки в
высоком вакууме  была действительно получена ртуть, не содержащая золота, то
с ней в ртутной лампе золота совсем не образовывалось.
     Выявилось  еще  одно  обстоятельство. Использованные  материалы,  в том
числе  кабели, идущие к электродам, и сами электроды,-- все  содержало следы
золота. Габер, который это установил, смог показать, что "превращение" ртути
в  золото  практически  происходило до тех пор,  пока  пары ртути  извлекали
золото из материала электродов
     По мнению Фрица Габера, вполне можно было ошибиться приняв обнаруженные
в таких опытах следы золота за искусственно полученные. Он привел в качестве
примера   своего   сотрудника  обнаружившего   при   каких-то  аналитических
исследованиях  следы золота, которые другие не находили. Этот аналитик  имел
привычку  часто снимать или  сдвигать свои очки  в золотой  оправе. Затем он
теми же руками брал крошечный кусочек чистого свинца, чтобы поместить его  в
тигель  для  пробирного  анализа.  Такой  "ошибки"  было  достаточно,  чтобы
обнаружить микропримеси золота в свинце. Габер установил также, что золото в
измеримых  концентрациях переносится  воздухом.  Он профильтровал  несколько
сотен   литров  воздуха  из  помещений  своего  института  через  целлюлозу,
пропитанную солью свинца, и аналитически обнаружил золото. После этого Габер
стал проводить перепроверку данных Мите только в тех помещениях, где никогда
не  работали  с золотом или  вообще не проводили никаких опытов. Кроме того,
его сотрудники должны были предварительно  тщательно очистить эти помещения,
даже заново их покрасить.
     При  минимальных концентрациях  золота,  лежавших  на пределах точности
определения,  первоочередной  проблемой  становилась   опасность   увлечения
посторонних следов золота. Следовательно, ошибка возможна,  разъяснял Габер.
Такая  ошибка исключена,  если будет  обнаружено, что количество  найденного
золота   нарастает,  притом  пропорционально  взятому  количеству  ртути   и
длительности опыта. Лишь в этом случае результатам можно доверять.
     Исследователи лаборатории акционерного  общества "Сименс  и Хальске"  в
Берлине,   которые,    как   и   Габер,    усердно   выискивали   какое-либо
пропорциональное увеличение выхода  золота,  в  конце  концов  заявили,  что
удалось установить  только одну "пропорциональность":  с <i>возрастанием</i>  числа
найденных источников ошибок и их устранением  в опытах количество золота все
больше <i>уменьшалось</i>!
     Да, с искусственным золотом из "волшебной лампы Мите" дела были  плохи.
На  совещании  физиков  в  Данциге  в  сентябре  1925  года  Мите  дали  это
почувствовать, после того как он сделал обзор своих работ. Началась  горячая
дискуссия. Физики тоже перестали верить в трансмутацию ртути.
     Несколько позже, в  ноябре 1925 года, на  научном съезде в Берлине Мите
горько жаловался, как много драгоценного времени  приходится затрачивать  на
то, чтобы экспериментальным путем опровергнуть обвинение в загрязнении ртути
золотом.  Ведь тайный советник  все  еще  верил  в  свои результаты, все еще
клялся, что образовалось искусственное золото.
     10  мая   1926   года  Немецкое  химическое  общество  вновь  разослало
приглашения на  "заседание алхимиков"-- так  вполне можно было  его назвать,
ибо четыре доклада касались  опытов Мите. "Изобретатель" тоже присутствовал,
но лишь в качестве  гостя. Ему собирались дать слово только в дискуссии, для
того  чтобы он мог защищаться. На  этот раз ветер подул уже не в ту сторону,
что год назад на заседании, посвященном этой же теме.
     Докладчики  --  профессора  и  исследователи из институтов  Берлинского
университета,  из исследовательской лаборатории  концерна  Сименса, а  также
Фриц  Габер из Института химии и электрохимии Общества кайзера Вильгельма --
сообщали  о своих  опытах, которые во  всех  случаях привели к отрицательным
результатам. Для некоторых ученых это не было новостью. Габер  привлек новые
данные  еще  3  марта 1926 года на  заседании  Общества кайзера Вильгельма в
Берлине  в докладе "К вопросу о превращаемости химических  элементов". Кроме
того, в специальном журнале появилась его статья  под заголовком: "О  мнимом
образовании искусственного золота из ртути".
     На заседании Химического  общества  доклад Габера  был убедительным. Он
доложил,  что  все  эксперименты  после исключения  источников  ошибок  дали
отрицательные  результаты,  и  заключил:  "Таким  образом,  мы  окончательно
прекращаем все опыты по трансмутации как бесперспективные".
     Загнанный   в   тупик   вопросами   химиков  Мите  должен  был  открыть
происхождение  тех  91  мг  "искусственного"  золота,  которые послужили для
определения относительной атомной  массы. По  сравнению  с  теми миллионными
долями грамма,  которые он  обычно обнаруживал, это было  необычайно большое
количество. Как  получил  он  это  золото? Мите  признался, что  золото было
добыто из ртути  старых разрядных ламп. Он тогда полагал, что ртуть из  ламп
по своей природе не может содержать золота. После такого объяснения Габер не
смог сдержать недовольства: как это Мите позволил себе послать такие остатки
для определения  атомной массы. Конечно,  это было природное золото. Поэтому
относительная атомная масса "искусственного" золота  столь отлично совпала с
данными для природного элемента!
     К   концу  заседания  Габер  нашел  несколько   утешительных  слов  для
разочарованного  алхимика:  "Только благодаря невероятно  трудоемким работам
господ  Мите, Штамрайха и Нагаока стал известен тот неожиданный факт, что  в
ртути и  других  металлах,  находящихся в  природе,  содержится  благородный
металл.  По  этой  причине  их  усилия, безусловно,  не  пропали  даром  для
химической  науки...  На  основании  их   опытов  мы   пришли  к  абсолютной
уверенности,  что  при  использовании  указанных  здесь  средств  золота  не
образуется".
     Было ли это уже концом? Скорее всего, нет. Некоторые вопросы оставались
открытыми.  Все  еще существовало убедительное  заявление физиков-атомщиков,
согласно которому такая трансмутация возможна с точки зрения атомной теории.
Как  известно,  при  этом  исходили  из  предположения,   что  изотоп  ртути
<sup>[197]</sup>Hg поглощает один  электрон  и превращается в золото. Однако
такая гипотеза была опровергнута  сообщением Астона,  появившемся в  журнале
"Нейчур" в августе 1925 года.  Специалисту по разделению  изотопов удалось с
помощью  масс-спектрографа с повышенной  разрешающей способностью однозначно
охарактеризовать   линии  изотопов  ртути.  В   результате  выяснилось,  что
природная ртуть состоит из изотопов с массовыми  числами 198, 199, 200, 201,
202  и 204. Следовательно,  устойчивого  изотопа <sup>[197]</sup>Hg вовсе не
существует! Если  бы  бомбардировка  ртути  электронами действительно давала
золото,  то  оно  должно  было бы иметь более высокую  относительную атомную
массу, чем  природное, по меньшей  мере 198. К  такому выводу  пришел Астон.
Однако  такие неизвестные изотопы  золота  были  бы,  по  всей  вероятности,
неустойчивыми.  Если  бы  они  образовались,  то  их  очень  легко  было  бы
обнаружить по радиоактивности.
     Следовательно, нужно  считать, что  получить естественное золото-197 из
ртути обстрелом ее электронами теоретически невозможно и опыты, направленные
на это, можно заранее рассматривать как бесперспективные. Это в конце концов
поняли исследователи  Харкинс  и  Кей  из Чикагского  университета,  которые
взялись  было  за превращение ртути с помощью сверхбыстрых  электронов.  Они
бомбардировали  ртуть  (охлаждаемую  жидким  аммиаком  и  взятую  в качестве
антикатода в  рентгеновской трубке) электронами, разогнанными в поле 145 000
В,  то  есть  имеющими скорость 19 000  км/с. Аналогичные опыты проделывал и
Фриц  Габер при  проверке  опытов  Мите. Несмотря  на весьма  чувствительные
методы  анализа, Харкинс  и  Кей не обнаружили  и следов  золота.  Вероятно,
полагали  они,  даже  электроны со  столь высокой  энергией  не в  состоянии
проникнуть  в  ядро атома  ртути. Либо  образовавшиеся  изотопы золота столь
неустойчивы, что не могут "дожить" до конца анализа,  длящегося от 24 до  48
ч.
     Таким образом, представление  о механизме образования  золота из ртути,
предложенное Содди, было  сильно  поколеблено.  Попытки других толкований  с
точки зрения ядерной физики также наткнулись на непреодолимое препятствие. В
ртутной лампе, кроме  золота, находили  также и  серебро,  часто  в  больших
количествах. С позиций теории строения атома образование серебра (заряд ядра
47) из ртути (заряд ядра 82) нельзя объяснить. До сих пор были известны лишь
радиоактивные  превращения   одного   элемента  в  другой,   непосредственно
соседствующий  в  периодической  системе.  В  своем   заключительном  слове,
обращенном к Мите, Габер  говорил: "Возникновение серебра из ртути  означало
бы новый тип превращения  элементов -- распад ядра на две половины". О таком
"делении ядра" еще не мечтали даже теоретики атома.
     В докладе в марте 1926 года Габер сказал: "Решение алхимических проблем
остается пока на  том самом месте, до которого довел их Резерфорд,  а именно
на превращениях атомов в ничтожных количествах, которые находятся  далеко за
порогом химической  чувствительности".  Однако,  никто не может считать,-- к
такому  примечательному  заключению пришел Габер,-- что это  невозможно, раз
это не удавалось никому. Быть  может,  с  дальнейшей разработкой технических
источников  тока  и  более  полным  овладением  высокими  напряжениями будет
подготовлена почва для более успешных опытов.
     Чего же  достигли американцы в использовании мощных энергии Ниагарского
водопада  с целью превращения ртути в золото? Широко задуманный  эксперимент
закончился  неудачей. Гигантские энергии с  необычайной силой  вырвались  на
свободу  и  разрушили  всю  установку.  Золота  не  получили.  Исторического
подтверждения этого происшествия  найти невозможно, поскольку речь идет лишь
о  фантастической  картине  писателя   Ганса  Доминика,  нарисованной  им  в
утопическом романе, который был выпущен в 1927 году.
     Вернемся к точной  науке. Какие результаты  получил профессор Шелдон из
Нью-Йоркского университета при проверке опытов берлинца Мите? Сначала Шелдон
проводил эксперименты с теми  ртутными лампами, которые продавали в Америке.
Он заполнял  их ртутью,  совершенно не  содержащей золота. Поскольку  в этих
экспериментах золото не было обнаружено, Шелдон специально попросил прислать
ему из Германии одну из тех ртутных ламп, которые использовал  Мите. И здесь
успеха  не  было...  В ноябре  1925 года  журнал "Сайнтифик  америкэн"  смог
заверить всех заинтересованных  лиц, что "финансовая  основа цивилизованного
мира не находится в опасности".
     Несмотря  на последние неутешительные  результаты,  у тайного советника
Мите нашлось много последователей. Профессор  Смитс из Химического института
Амстердамского университета с 1924 по 1928 год гонялся за сходным призраком.
Он хотел подобно Мите в  его опытах с ртутью добиться распада атома  свинца.
По его мнению, при этом должны были возникнуть таллий и ртуть, быть может, с
образованием альфа-излучения. Эта гипотеза сближала его, как уже известно, с
уроженкой Румынии, Марацинеану.
     Смитс не пожелал  идти по следам алхимиков. Он обосновал  свое  решение
следующим образом: "Я начал со  свинца,  ибо  предполагал, что, быть  может,
конечный   продукт    самопроизвольных   радиоактивных   превращений   можно
искусственно  возбудить для дальнейшего  распада. Изучение свинца привлекает
еще  и  потому,  что  уже самая незначительная  трансмутация до  ртути очень
чувствительно улавливается спектральным  путем; этот же метод, как известно,
совершенно непригоден для обнаружения малых следов золота в ртути".
     Смитс  и  его  сотрудник Карсен сконструировали  специальную  кварцевую
свинцовую лампу,  которая  содержала  расплавленный свинец,  и  опубликовали
фотографию   этого  прибора,  напоминающего   конструкции   алхимиков.   Они
обнаружили искомую  спектральную линию  ртути и потому  были  убеждены,  что
произошло превращение элементов:
     <sup>[206]</sup>Pb* = <sup>[202]</sup>Hg + <sup>[4]</sup>He
     Исследователи,  проверявшие эти опыты, справедливо указывали, что Смитс
и Карсен делали те же ошибки,  что Мите и Штамрайх:  они не учитывали следов
других   металлов,    присутствовавших   или   привнесенных.   Нидерландские
исследователи в ответ уверяли, что их свинец совершенно не содержал ртути...

     <b>Алхимические патенты</b>

     "Продуктивность" алхимиков в XX  веке  можно  проследить  не только  по
книгам и журналам, но, как  это ни странно, и  по патентам. Нам, привыкшим к
тому, что в патентах,  прежде всего, отражены научно-технические достижения,
это кажется весьма удивительным.
     Речь  идет  исключительно о  патентах, взятых  за  пределами  Германии;
немецкое  патентное  бюро в  Берлине всегда  отказывало в  признании заявок,
которые пытались защитить истинно алхимический процесс. При заявке немецкого
патента уже тогда на первом плане стояла практическая реализуемость, то есть
производственное  использование. В  других промышленных государствах, таких,
как  Англия  и  Франция, возможно было  в  то время зарегистрировать, как бы
невероятно  это  ни  звучало, процессы  для  получения золота из  малоценных
металлов.  Эти  страны  проверяли  патентные  заявки  только  на  формальное
соответствие.  Такой  консервативный  принцип  имеет свои  преимущества:  до
следующих поколений  доходят  некоторые  забавные "открытия", среди  них  --
несколько патентов для получения золота. Средневековые алхимики хранили свои
тайны  с  величайшей тщательностью,  а потом уносили  их  с  собой в могилу.
Алхимики XX  века так же стремились обеспечить  себе  привилегии,  но вполне
современным способом -- с помощью патента.
     Вот некоторые из  них на выбор. В 191 1 году некая Мария Ру получила от
английского  и французского  патентных бюро патент на  "процесс трансмутации
металлов".  Мадам  Ру,  вероятно, ученица  Тиффро, хотела  ускорить  процесс
образования золота,  столь медленно протекающий  в  природе.  Из  кремниевой
кислоты  и  оксида  железа  (ржавчины),  восстановленного до  металлического
железа  при высоких температурах, она  получала  серебро и золото.  Так,  во
всяком случае, говорится в описании английского патента No 26356.
     Через  двадцать лет,  в 1930 году, англичане выдали патент (No 306048),
защищавший получение  золота  и  серебра  из  железных  и  стальных  опилок.
Изобретателем  этого  единственного  в  своем роде  процесса  был  итальянец
Вольпато.  Он считал, что  при  действии на железо  сильного магнитного поля
скорость  обращения электронов  возрастает  столь  сильно,  что они уже  "не
знают", принадлежат ли атомам железа или атомам золота.
     Английскому  патентному бюро  также  не делает чести патент  No 407657,
выданный в  1934 году испанцу Перезу. Его обладатель еще раз открыл  "распад
атома  ртути". Путем химической  обработки  ему  удалось  получить  из ртути
золото  "в  качестве  продукта  разложения". Философским  камнем,  с помощью
которого удалось  провести  такое  разложение,  оказалось  ... обычное едкое
кали.
     К этому времени в  патентных бюро Лондона и Парижа уже давно находились
пять  английских патентов  и  один французский за  1925--1927  годы, которые
защищали  "получение  золота  из  ртути". Изобретатели: Адольф  Мите и  Ганс
Штамрайх,  Германия. Оба  заблаговременно передали свои патенты акционерному
обществу "Сименс и Хальске". Таким образом,  среди  заявителей  алхимических
патентов находятся не только авантюристы, шарлатаны и  неучи, но  и  научные
работники и даже известная фирма.
     Итак,  Мите  оказался  счастливым  обладателем  нескольких  иностранных
патентов по  изготовлению золота, однако богатства они ему не  принесли.  Он
умер в мае 1927 года в уверенности, что первым обнаружил превращение ртути в
золото. Доску  с историческими  датами  получения золота  после  его  смерти
потихоньку удалили из лаборатории.
     Первый  английский патент Мите No 233715 за 1925 год имеет приоритет от
8  мая  1924  года,  то  есть  еще  за  два  месяца  до  первого  сообщения,
опубликованного в "Натурвиссеншафтен", Мите и Штамрайх позаботились о защите
своего  процесса   патентом.   Всемирно  известный  концерн  заблаговременно
приобрел  все права на использование этого патента, с  тем,  чтобы  в случае
конкуренции обеспечить себе монополию изготовления искусственного золота.
     После  ознакомления  с   иностранными  патентными  заявками  Мите  один
берлинский химик по имени Гашлер с грустью отметил, что  еще в 1922 году  он
сделал  такое  же  открытие. Гашлер тоже нашел  золото в  налетах на стенках
ртутных  ламп.  Он не опубликовал  тогда свои результаты  "из патриотических
чувств".  Однако  его  открытие зафиксировано в  немецкой патентной  заявке,
опубликованной   3  апреля  1924  года.  Кому  же  тогда  принадлежит  слава
первооткрывателя в деле получения золота из ртути?
     Непризнанный изобретатель заявил: "Гораздо важнее  вопроса о приоритете
кажется мне задача будущего использования открытия для  немецкой экономики и
промышленности". Необходимо "напрячь все силы, чтобы прийти к экономическому
результату,  размеры  которого  мир   даже  не  в  состоянии   сегодня  себе
представить".
     В  заключение  стоит  еще упомянуть  об  австрийском  патенте  No 5984,
выданном химику Адальберту Клобаза из Вены в октябре 1935 года. Изобретатель
бескорыстно опубликовал свой процесс в виде брошюры:  "Искусственное золото.
Опыт и  успех синтеза золота". Она вышла в 1937 году  в Вене  и Лейпциге. Во
введении редакция рекомендовала  этот труд читателям.  "Честолюбивым натурам
легко  удастся  разработать дальше это своеобразное  открытие,-- указывалось
там.--  Однако тут  есть  опасность,  которую пока  что никто  не  принимает
всерьез: твердая опора из золота, поддерживающая всемирную  экономику, может
заколебаться и рухнуть".
     Что же,  это  был  бы "конец  золота",  описанный  писателем  Рудольфом
Дауманом.
     Известного  атомщика, профессора Отто Хана,  попросили дать рецензию на
книжку Клобаза  для немецкого  специального журнала. Он  ограничился кратким
высказыванием: "У читателя, как  и у референта, при чтении брошюры возникает
впечатление,  что господин Клобаза  честно верит в то, о  чем пишет. Это  не
приносит вреда  до тех  пор, пока такая вера не  проникла  в  мир  профанов.
Безответственным  является   поведение   издательства,   которое...   своими
дополнительными  рекомендациями... вызывает надежды и  опасения, для которых
нет ни малейшего основания".
     Клобаза подошел  к проблеме трансмутации,  следуя модному направлению в
науке --  с  точки зрения  ядерной  физики.  Однако он сам  признавался, что
является  профаном в  области атомной  физики. Ну  и  что из  этого? "Строго
говоря,  современное  исследование  атома  является   не  чем  иным,  как  в
значительной   степени   целенаправленным    изготовлением    золота;   ведь
практическая  цель  заключается  в  произвольном  превращении  элементов,  и
основную роль должно играть тайное желание получить синтетическое золото".
     Австриец   упирал   на   то,   что   золото  является   просто-напросто
"железотитаноазотом", разложенным  на  две половины расщеплением атома:  1/2
Fe3Ti3N6 =  Au. Половина  молекулярной  массы  этого соединения  ведь  точно
соответствует  относительной атомной массе золота! Просто,  но до этого надо
было додуматься.
     В непонятном  химическом соединении, названном Клобаза, помимо железа и
титана  содержится  еще азот.  Этому  элементу  Клобаза  приписывает  особую
функцию. Азот  в  мире  атомов является-де  "грызущим  зубом времени".  Быть
может,  австрийского  изыскателя  вдохновлял автор романов  Густав  Мейринк,
который никогда не скрывал своей склонности  к мистическому и потустороннему
и  как-то написал  одному последователю алхимии: "Азот кажется мне  особенно
важным.  Разве не удивительно, что  атомная масса азота (14), возведенная  в
квадрат,  дает 196 (золото)?".  Наверняка  Мейринк для этих расчетов взял не
самую новую таблицу атомных масс...
     Однако  вернемся  к  Клобаза.  Он  помещал  в  10-литровый  медный  или
эмалированный сосуд  различные  химикалии, такие,  как соли  титана, железа,
меди,  сульфид натрия, хлорид  аммония, растворимое  стекло, а также большие
количества кварца, слюды или пемзового песка, все это перемешивал и  считал,
что  получил  титанат  железа  FеTiO3,  а  из него -- пресловутое соединение
Fe3Ti3N6. После этого следовал процесс сплавления со свинцом, содой, бурой и
углем с добавлением  100  г "чистого" серебра. Если бы  Габер  услышал такое
перечисление  химикалий и посуды, он возрадовался бы, ибо повсюду находилось
золото, золото, золото... конечно, только  в виде следов.  Однако  Клобаза в
своих опытах наверняка обогатил его.
     Главная       хитрость      в      процессе       получения      "Aurum
syntheticum<sup>[61]</sup>"*  была, несомненно, в "расщеплении атома" на две
одинаковые половины.  Такой  процесс  в ядерной  физике тогда  еще  считался
невозможным и был открыт  значительно позднее.  Однако для алхимиков деление
ядра явно давно  уже не  было  тайной. Клобаза  выполнял "расщепление атома"
физическим путем  в "магнитно-электростатическом скрещенном поле". Очевидно,
процесс  протекал  совершенно   спокойно,  без  выделения  атомной  энергии.
Напротив,  требовалось пламя мощной  бунзеновской  горелки, чтобы  "реакция"
вообще началась.  Изыскатель нашел  чистое  золото в количестве  7  мг,  что
соответствовало  выходу  0,5  %.  Теоретически  он  ожидал получить 1320 мг.
Однако Клобаза не терял надежды, что когда-либо получится больше: "Уже выход
в четыре процента будет выгоден в большом производстве".
     Что  скажет  современный  химик  по  этому  поводу?  FeTiO3,  природный
железотитановый  минерал,  может быть легко  получен в лаборатории, например
сплавлением оксида железа (II)  и  диоксида титана. Но, конечно,  по прописи
Клобазы  это химическое  соединение не образуется. То, что получал  Клобаза,
было, в лучшем случае, смесью сульфида железа и водных оксидов  титана, быть
может  еще с  добавкой  дисульфида  титана  TiS2.  Могли  образоваться также
нитриды железа  и титана.  Возможно,  Клобаза  в  своих  "синтезах"  получал
переменные количества дисульфида  титана, который выпадает  в виде блестящих
чешуек цвета  латуни, либо нитрида титана TiN -- вещества бронзовой окраски.
Поскольку оба чисто  внешне очень похожи  на золото, то он полагал,  видимо,
что это -- чешуйки искомого благородного металла.
     После 14 лет труда, при  котором  надежда сменялась  отчаянием, Клобаза
совершил  примечательный  поступок:  он  взял  свой  патент  обратно  "из-за
ненадежности процесса".

     <b>Сомнительная победа</b>

     В  начале  XX  века,  после того  как  было открыто превращение радия в
гелий,  последователи  алхимического  искусства  стали  говорить  о  триумфе
алхимии.  Когда  по  всему  миру пошли  слухи  об открытии Мите,  они так же
отозвались   на  это.  В  1925  году  появилась  книга  с  многозначительным
заглавием:  "Победа  алхимии.  Вновь  открыта  тайна, как  из  неблагородных
металлов  получить  настоящее золото. Путешествие  из ночи  в  день". Тайный
советник  Мите,  можно   было  прочесть  в  ней,  сделал  открытие,  которое
осуществило  надежду, лелеявшуюся  в течение столетий. Нет  сомнений, что из
лабораторных разработок рано или  поздно возникнет  прибыльное производство.
Найденный способ превращения ртути в  золото, а также все ставшие известными
превращения  радиоактивных  элементов  требуют совершенно  новой  ориентации
химической науки.  Дословно  в этом  "боевике"  было сказано:  "сегодня  уже
занесен  топор  над  корнями ортодоксальной теории элементов Лавуазье,  хотя
никто еще не отвалился его опустить".
     Что  ж, для  "кризиса  в  химии"  повода  не  было.  Однако превращение
элементов  Мите,  безусловно,   дало  толчок  для   временного   процветания
алхимического учения.  То, что это как  раз  совпало с "золотыми  двадцатыми
годами", было, вероятно,  не  случайно. Эта новая  вспышка алхимии  имела  и
социологические причины. Конечно, просвещенное человечество вовсе не думало,
что возрождение  алхимической  идейной  макулатуры повернет историю вспять и
сможет остановить  дальнейшее развитие науки и  общества. Все же обостренные
политические   противоречия,   неопределенность   социального   положения  в
капиталистической Германии "золотых" лет,  растущая безработица в те времена
мировой депрессии  и инфляции, безусловно, подготовили почву для шарлатанов,
обманщиков,  рыцарей  удачи и  преступников, которые пытались обогатиться за
счет   лжеучения   алхимиков  и   обещали  своим  жертвам  истинные  чудеса.
Бесчисленные  примеры  из истории  вплоть  до недавнего  времени  достаточно
хорошо доказывают, что границы  между изготовлением  золота и  преступлением
очень расплывчаты.
     Появился   на  свет  даже  собственный  печатный  орган,  "Алхимические
листки",   позднее   высокопарно   переименованный  в  "Архив   алхимических
исследований";   это   было  вызвано  кратковременным   возрождением  учения
алхимиков  в золотые двадцатые  годы. В программе вновь  основанного журнала
значилось:   "В  настоящее  время  большая   часть   людей  охвачена  старой
алхимической идеей единства силы и материи, тесной взаимосвязи космических и
земных  законов, возможности  конечного  усовершенствования материи  в  виде
трансмутации  неблагородного в благородное".  Своим читателям журнал  обещал
"истинные горы еще  не открытых золотых зерен старой алхимической мудрости".
Незыблемой  целью является конечное получение и фиксирование благословенного
философского камня.
     В  выпусках журнала с  1927 по 1930 годы то и дело вспоминались великие
умы   алхимии.   Прежде   всего,  Жоливе  Кастло,  основатель   и  президент
существующего с  1896  года  алхимического  общества Societe  alchimique  de
France,  автор  многочисленных  трактатов  по  тайному искусству, почитатель
"благородного и непризнанного" Тиффро.
     Кастло возобновил  опыты  Тиффро.  Он  не  придавал  никакого  значения
современным методам, не хотел ничего знать о разрушении атома: "Этот  грубый
метод, который  я бы назвал анархичным,  разрушает материю, но не  допускает
соединения  вновь". Однако он  верил в удивительное действие  радиоактивного
излучения  и   лучей  Рентгена.   Кастло   открыл,  что  если   на   серебро
воздействовать  радиоактивным  излучением  в  течение  одного года,  то  оно
превращается не  в золото, как  в свое  время надеялся Рамзай,  а частично в
медь. Вот поистине -- трансмутация в непредвиденном направлении.
     Француз считался также открывателем "аллотропного золота", модификации,
которую бесполезно искать в специальных химических учебниках. Она образуется
якобы, если золото и ртуть нагревать в течение нескольких месяцев в закрытом
сосуде -- по испытанному принципу алхимиков: "постоянно поддерживай огонь".
     Несмотря на 35-летние старания, Кастло  не  смог  добиться  официальной
проверки   своего   "революционизирующего"   процесса.   Об   этом   сожалел
алхимический  журнал.  Все атаки Кастло наука либо  оставляла без  внимания,
либо  отвечала ироническими  замечаниями. Известные ученые его страны, среди
них  Мария Кюри, вообще не  ответили на письма Кастло, когда он  обратился к
ним,    чтобы    узнать    мнение    о    своей    работе   "La   revolution
chimique<sup>[62]</sup>",  появившейся  в 1925  году. Научные  журналы  тоже
игнорировали  пожелание  Кастло  о  проверке  его  опытов  по  трансмутации.
"Известный  кастовый дух  университетских заправил не позволяет  им  считать
полноценными работы постороннего лица, в  особенности  если они  находятся в
противоречии  с   академической  наукой".  Такими  горькими  словами  "Архив
алхимических исследований" прокомментировал эту невероятную ситуацию.
     Оскорбленный  великими людьми  науки француз  обратился 13 апреля  1927
года к остальному миру: "Получение  золота химическим путем.  Процесс Жоливе
Кастло. Воззвание к химикам всего мира!" Кастло предал гласности свой синтез
золота,   разработанный   в   течение  трех  десятилетий,   и   призывал   к
сотрудничеству с целью "оптимизации" процесса: "Я полагаю, что имею отныне в
руках ключ  к  регулярному, даже к производственному, изготовлению  золота".
Кастло имел "успех". На этот раз даже уважаемый химический журнал сообщил об
его  исследованиях. В "Анналь де шими аналитик" в выпуске No 10  за 1928 год
на  страницах  с  285  по  287 имеется  "пояснение":  образование  золота по
процессу  Кастло  "объясняется" из  соотношений  атомных  масс  и электронов
исходных элементов.
     При более  подробном ознакомлении  прославленный в алхимических  кругах
процесс  месье  Кастло  оказался рецептом,  наверняка  уже опробованным  его
средневековыми  предшественниками.  Кастло  сплавлял   серебро  с  оловом  и
сульфидами  мышьяка и сурьмы.  Затем  специальными  химическими реакциями он
якобы доказывал  "образование" золота. Поскольку эти чувствительные  реакции
действительно  показывали  минимальные количества золота, поверим  французу,
что он обнаружил следы... обогащенного им природного золота.
     Биографии   большинства   алхимиков   являлись,  как   правило,   цепью
разочарований,--  сожалели  "Алхимические  листки".-- Удача обычно  избегает
тех,  кто  хочет  вырвать  у  природы  тайну золота.  В  свое  время  Август
Стриндберг  душой  и телом  отдался  алхимии. Когда он уже считал, что нашел
божественную  тайну, он попал в  тяжелейшие финансовые затруднения. У Кастло
дела  обстояли не лучше. Своими опытами с радием и рентгеновскими  лучами он
приобрел болезнь глаз и почти  ослеп. Пожар  уничтожил его дом, алхимическую
лабораторию  и обширную библиотеку. Конечно, сегодня мы считаем, что  это --
потеря  не  для  химической  науки, а скорее,  для истории культуры, которая
стремится проследить историю алхимии вплоть до наших дней.

     <b>180 химических элементов</b>

     Верно сетовали  "Алхимические листки",  что  всех,  кто почитал  святое
ремесло алхимии, напоследок  покидала  удача.  Казалось поначалу, что это не
может относиться  к алхимику с наклонностями уголовника -- Францу  Таузенду,
фигуре наиболее яркой из всей корпорации. Таузенд  собрал вокруг себя  целое
скопище  пайщиков  -  известных промышленников,  политиков,  военных, знать.
Похоже было,  что  всем, кто в  годы  широкого хозяйственного  кризиса делал
ставку  на   этого  удивительного   человека,  сопутствует  волна   удачи  и
финансового везения.
     Таузенд, подмастерье из Баварии, оставил ремесло жестянщика и опробовал
свои возможности в  различных  других "видах искусства". Следуя  музыкальным
склонностям, он  нашел  лак,  который  должен был  придать скрипкам звучание
инструментов  старинных итальянских  мастеров. Его дикая необразованность  в
естественных науках приводила к сумасшедшим результатам: он пытался получать
морфий  из  поваренной  соли,  произвести  революцию  в  переработке  стали,
рассылал   препараты  против   тли,  ящура   и  язв   у  животных,  а  также
кровоостанавливающее средство.  Эти тайные  средства он изготовлял  в  своей
"лаборатории"-- амбаре,  на  принадлежащем ему  участке  в Оберменцинге близ
Мюнхена. Венцом его химических  изысканий стала все же  известная  книжонка,
отпечатанная  им  самим в 1922  году:  "180  элементов,  их атомные  веса  и
включение в гармонически-периодическую систему".
     Бывший жестянщик  основательно перекроил классическую систему элементов
и  создал  новую:  "Кто  использует  такое  размещение,  сразу  поймет,  что
периодическая   система   Менделеева  оставлена  далеко   позади".   Таузенд
расположил  элементы по правилам... учения о гармонии  и  пришел к солидному
числу --  180  элементов.  Всего  только сто  из них предстояло еще открыть.
Среди  них  было  12  элементов легче  водорода,  которые,  однако,  "трудно
получить на нашей планете". Основатель новой периодической системы все же не
отважился  назвать один  из новых  элементов в  свою  честь  --  к  примеру,
таузендиум.
     Таузенд  посмеивался  над   традиционным  названием  "элемент".   Наука
разлагала вещества, "пока не дошла до мертвой точки и эта мертвая точка была
названа  элементом...  Теперь  химии придется  перестроиться".  Таузенд  дал
"единственно правильное" определение элемента:  точно так же, как в учении о
гармонии,  где  основной  тон вместе  с терцией и квинтой  образует  аккорд,
элемент гармонически составлен из трех видов вещества. В соответствии с этим
можно получить  каждый элемент,  если овладеть законами  гармонии.  "Если мы
открываем  элемент  в сегодняшнем  смысле  этого  слова,--  продолжал  новый
пророк,-- то нам просто удалось получить гармоническое  сочетание трех видов
вещества, которое совпадает с элементом".
     Нет  смысла пытаться понять это лжеучение. Те, кто, интересуясь наукой,
в то  время схватили  брошюру,  вероятно, быстренько выбросили ее в печку. И
это   несмотря   на   настойчивую    рекомендацию    ее   автора:   "Химики,
усовершенствуйте свои  познания изучением разработанной отныне гармонической
химии.     Поставьте    на     место     старой     периодической    системы
гармонически-периодическую систему! Гармония  в химии является основой  всех
исследований".
     Автор не  скрывал, куда, собственно, должны  привести исследования, для
которых  баварский  жестянщик создал "основы":  целью  является трансмутация
элементов! Тысячелетние чаяния, надежды и  мечты алхимиков  теперь --  слава
Таузенду!--  были  близки  к  осуществлению.  Тайный советник  Мите приобрел
серьезного конкурента.
     Первого  же найденного  им  партнера Таузенд  объегорил  на кругленькую
сумму  в  100 000  марок. "Производственный  капитал" он использовал,  чтобы
удовлетворить  свое  давнее стремление приобретать  поместья.  Безо  всякого
разбора  Таузенд скупал  дома,  поместья,  развалившиеся  замки,  чтобы  ими
спекулировать  либо использовать по  своей прихоти.  Когда у партнера  стали
возникать некоторые подозрения, Таузенд сообщил ему --  в  апреле 1925 года,
что как раз сейчас начнется получение золота.  Не обратиться ли к только что
избранному  президенту рейха  Гинденбургу  с  просьбой  стать поручителем  в
предприятии?  Нашли посредника,  государственного секретаря Майснера -- шефа
президентской  канцелярии  Гинденбурга,-- который  благожелательно отнесся к
идее; через него был найден в конце концов другой представитель для создания
баварской "золотой кухни"-- генерал Людендорф.
     Избрание Гинденбурга  означало опасный  поворот вправо  в  политическом
развитии Веймарской республики.  Людендорф, как  и  Гинденбург, был железным
милитаристом,  и  после  мировой  войны  правая пропаганда выдавала  его  за
"национального героя". После  неудавшегося гитлеровского  путча 1923 года, в
котором Людендорф принимал немалое участие, генерал испытал свои возможности
на  парламентской  сцене:  с 1924  года он  являлся  депутатом парламента от
NSDAP<sup>[63]</sup>. Будучи издателем фашистского листка "Фелькишер курир",
Людендорф не вылезал из долгов. Теперь он искал денежных источников для себя
и  национал-социалистского  движения, которое  уже  открыто пропагандировало
свои  преступные цели, однако  не  находило  желанной  поддержки, даже среди
правых.  В  этой ситуации  алхимик  Таузенд показался "герою  мировой войны"
посланцем свыше. Людендорфом был  назначен эксперт, по специальности  химик,
чтобы, прежде всего, подвергнуть процесс Таузенда экспертизе. На  его глазах
Таузенд из  расплава свинца, к которому он добавил 3 г оксида железа (скажем
просто --  ржавчины), все  же  получил  0,3  г  золота.  Итак, показательная
алхимическая трансмутация  прошла на  сцене с успехом,  и  эксперт с рвением
доложил: "Господин генерал, дело верное!"
     Когда стали говорить, что даже такой человек,  как Людендорф,  доверяет
этому  Таузенду, несколько финансистов  с готовностью  предложили к  услугам
алхимика свои денежные средства. С Людендорфом в качестве поручителя Таузенд
основал "Общество  164". Это не  тайный  шифр:  в  системе элементов  Франца
Таузенда золото имеет номер 164. Чтобы птичка не улетела до того, как снесет
золотые  яйца,  Людендорф  заключил  с  Таузендом  частное   соглашение:   в
соответствии  с  ним  алхимик  отказывался  в  пользу  Людендорфа  от всякой
реализации  своего  процесса  синтеза золота.  Таузенду предоставляли 5 % от
прибыли.  Акционеры и пайщики  должны были получить 12 %, ассистенты -- 8 %.
"Ничтожный"  остаток  в 75 % Людендорф собирался опустить себе в карман; "на
благо  немецкого народа" --  так  это называлось, иначе говоря: для усиления
партии  национал-социалистов.  Среди  членов  общества  были  такие  крупные
промышленники,  как Манесман  и  Шелер,  промышленные и  финансовые воротилы
немецкого рейха, знать, как, например, князья Шенбург-Вальденбург, но были и
простые  люди  из  народа,  которые  доверчиво отдали  в руки  Таузенда свои
сбережения. Затем шла еще целая свора авантюристов и рыцарей удачи, военных,
фашистов.  Более  одного  миллиона  марок  доверили   они  Францу  Таузенду,
"человеку с удивительными глазами Христа", для его алхимических опытов.
     "Общество 164", переименованное  позднее в  "Исследовательское общество
Таузенда", основало на эти деньги лаборатории алхимиков по всему германскому
рейху.   Для   маскировки   служили   строгие   названия,   как,   например,
"Северогерманское   предприятие   сплавов".   Таузенд   видел   свою  задачу
преимущественно в том,  чтобы путешествовать от филиала к филиалу, заключать
сделки на  покупку  земельных участков и  замков и проводить  переговоры "на
высшем уровне".  Например, с председателем совета  управления  казначейства,
бывшим министром Ленце; Таузенд хотел у него узнать,  куда надежнее всего  в
будущем поместить мощную продукцию золота со своих фабрик.
     Затем  он  поехал  в  Италию,  завязал  связи  с  одним  из  секретарей
фашистского диктатора  Муссолини:  Германия  и  Италия станут самыми мощными
державами  мира  благодаря  новому  процессу получения  золота.  Был  послан
представитель, чтобы испытать почетное предложение Таузенда. К несчастью, он
оказался профессором химии. Дипломатическая встреча состоялась в замке Эппау
"барона"  Таузенда в  южном  Тироле.  Итальянский химик  настоял  на пробном
опыте.  Таузенд  химичил,   как  его  покойные  предшественники   в  далеком
средневековье. Однако ученый, почуявший обман, смог его  уличить. "Невинный"
кусочек свинца, который Таузенд хотел добавить в расплав в последний момент,
оказался сплавом свинца с золотом!
     К началу 1929 года "исследовательское общество" вынуждено было признать
себя  несостоятельным. Растрачено было  более  миллиона золотых марок. Никто
толком  не знал, куда девалась  эта  огромная  сумма. Неработающие фабричные
установки, земельные  участки для новых мастерских, полуразрушенные замки --
все  это  свидетельствовало  о  расточительстве  Таузенда.  Во  всех  частях
Германии доверившиеся ему люди предъявляли Таузенду иск в обмане.  Бежавшего
злоумышленника наконец задержали  в  Италии. В качестве подследственного  он
был перевезен в Милан.
     Прошло более 300 лет с тех пор -- с 1591 года,  как на  баварской земле
слушался  процесс  над алхимиком. Это  был  некий Марко Брагадино,  которого
обезглавили под  символической виселицей  из золотой мишуры. Как-то сложится
судьба Таузенда?

     <b>Алхимик Таузенд доказывает свое искусство</b>

     Полтора  года оставался  Таузенд  в  тюрьме  как  подследственный  пока
закончилось затяжное расследование  и были составлены акты  предварительного
следствия.  Дело  Таузенда  было  деликатным,  ибо  в   него   были  втянуты
влиятельные политики и промышленники.
     Не падая духом, преступник упорно уверял в своей невиновности. Он умеет
делать  золото,  даже килограммами,  и пусть ему сначала докажут, что он  не
может его сделать.  Следователь и  прокурор  вышли из себя. Их терпение было
наконец  исчерпано.  Они назначили  показательное испытание.  Пусть  Таузенд
покажет, на что он способен.
     Это  алхимическое  представление  состоялось  в  октябре  1929  года на
главном  монетном  дворе  Мюнхена  в присутствии  его  директора  нескольких
специально проинструктированных полицейских, прокурора, следователя, а также
защитника.
     Трюки жуликоватых алхимиков были к тому времени хорошо  известны, и все
предохранительные меры  приняты. Когда Таузенд прибыл на монетный двор,  его
раздели догола, тщательно осмотрели,  начиная  от зубов  до ногтей на ногах,
даже выворачивали  веки. Однако  искусник  действительно  сделал золото!  Из
свинцовой  пробы весом  1,67 г  он выплавил  блестящий металлический  шарик,
который содержал, как показали позднейшие  анализы, 0,095 г чистого золота и
0,025  г серебра.  Хотя эксперимент  проводился в отсутствие общественности,
молва об удачной трансмутации распространилась по городу с быстротой молнии.
Директор монетного  двора  под натиском репортеров, заикаясь, заявил, что  у
него наверняка  полегчало бы на сердце,  если  бы этого сверкающего  кусочка
золота, сфабрикованного Таузендом, вовсе не существовало.
     Экстренными  сообщениями на первых страницах газет  пресса  сообщила  о
сенсационном  результате опыта;  большими  буквами был напечатан  заголовок:
"Алхимик  Таузенд доказывает свое  искусство". Газета "Дрезднер нахрихтен" 9
октября писала: "Перед нами вещественный результат. Это означает, что найден
искусный способ делать золото, если только Таузенд не сделал ловкой подмены,
несмотря  на  все  принятые  предохранительные  меры".  Находчивый  защитник
Таузенда  потребовал  освобождения его из  заключения, Однако Верховный  суд
страны  отклонил  это  прошение:  Таузенд находится  под следствием,  прежде
всего, за мошенничество. Его не судят, как алхимика в средние века.
     Основной  процесс  начался только  в  январе 1931  года.  Понятно,  что
судебное разбирательство вызвало  большое внимание немецкой  общественности.
Газеты были полны описанием афер баварского  жулика. "Чтобы в двадцатом веке
человек мог выманивать  добро у образованных людей под тем предлогом, что он
может  сделать золото, это просто не укладывается в голове,-- писал судебный
репортер газеты "Мюнхер  нейсте нахрихтен".--  И все  же  у  нас  достаточно
доказательств того, что глупость существовала во все времена".
     Во  время   процесса  речь  пошла  также  об  удачном  эксперименте  на
мюнхенском монетном  дворе.  Защита строила на  этом  свое оправдание.  Были
заслушаны  эксперты.  Мнение   университетского  профессора   Гонигшмида  из
Мюнхена,  который  проводил  экспертизу еще  с искусственным золотом тайного
советника Мите, было категоричным. Невозможно провести превращение элементов
путем  простой химической реакции,  как это практиковал Таузенд. Этого можно
было  бы  достигнуть  только разрушением атомов,  для  чего потребовались бы
энергии, которыми в настоящее время не располагает никто.
     Таузенд и  его адвокат начали было  пояснять, что превращение элементов
возможно на основе "гармонически-периодической системы". Не знаком ли  с ней
господин  профессор?  Гонигшмид знал  содержание брошюры,  знал и  господина
автора. Брошюра  "180  элементов", ответил  он невозмутимо, является  плодом
творчества фантазера, полного неуча  в  области  естественных наук,  который
пытается извлекать новые премудрости из устаревших учебников.
     Превращение свинца в золото, которое на первый взгляд столь убедительно
продемонстрировал Таузенд на монетном дворе, тоже получило во время процесса
поразительное  объяснение.  "Искусственное"   золото  в  количестве  95  мг,
состоящее на  80  % из  чистого  золота и  на  20 % из серебра, вполне могло
образоваться... из золотого пера авторучки. Для таких золотых перьев как раз
применяли  сплав золота с серебром  близкого состава. Когда прокурор услыхал
это, он приказал  немедленно доставить corpus delicti<sup>[64]</sup>. Однако
авторучку Таузенда с золотым пером нигде не смогли найти...
     Суд  признал  Франца  Таузенда  виновным  в  многократном  обмане.  Его
приговорили  к  тюремному заключению сроком на  три года и восемь месяцев, с
учетом срока предварительного заключения. Прокурор требовал шести лет.
     Адвокат Таузенда пытался по мере сил убедить  суд в том, что виноват не
только его подзащитный: на самом деле -- так выразился защитник в своей речи
-- надо судить не Таузенда, а Людендорфа и других партийных бонз из NSDAP, а
также тех,  кто  давал Таузенду  кредит. Они обожествляли Таузенда, имевшего
патологические наклонности,  пока тот в своей фантазии  и  своего рода мании
величия не стал принимать собственный обман за чистую правду.
     <b><i>Глава 5</i>
     ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ЭНЕРГИИ

     Последние недостающие элементы</b>

     После  установления  закона  Мозли  рентгеновская  спектроскопия  стала
ценным вспомогательным средством при поисках еще неизвестных элементов и для
их классификации. В начале  20-х годов из 92 элементов периодической системы
не было обнаружено шесть:  43-,  61-, 72-, 75-,  85- и  87-й.  Их порядковый
номер  можно   было  вывести  на  основе  закона  Мозли,  определив  частоту
рентгеновского  излучения<sup>[65]</sup>.  Благодаря  этому  стало возможным
поместить эти элементы в соответствующие  группы периодической системы и тем
самым предсказать их свойства.
     Однако в отношении 72-го элемента не было единого мнения.  Нильс Бор на
основании  своей  атомной  модели пришел  к  заключению,  что  следующие  за
лантаном  (элементом 57) четырнадцать  элементов должны быть трехвалентными,
ибо они обладают одинаковым числом  внешних  электронов. Это является  также
причиной  необычайного  сходства  лантаноидов,  или  так  называемых  редких
земель.  Только  начиная  с элемента  72, число  валентных  электронов,  как
обычно,   будет   увеличиваться   от   элемента   к  элементу   на  единицу.
Следовательно,  72-й элемент, который  еще  не  был  известен,  должен иметь
четыре внешних  электрона и  быть четырехвалентным. Поскольку он  --  аналог
циркония, его следует искать в цирконийсодержащих минералах. Элемент 72 ни в
коем случае не относится к числу редкоземельных.
     Другие исследователи придерживались противоположного  мнения.  Они  уже
давно  безуспешно  пытались  выделить 72-й  элемент из минералов, содержащих
редкие земли, и все же неутомимо продолжали поиски. Французский  химик Урбен
был убежден, что еще  в 1914 году рентгеноспектроскопическим путем обнаружил
редкоземельный  элемент  72,  который  был  назван  им кельтиум.  Норвежские
исследователи также давали заявки на подобные открытия.
     Кто был прав? Только практика могла разрешить спор. Полагаясь на теорию
Бора, химики Хевеши и Костер, гостившие в  институте датского физика, начали
в 1922 году поиски  72-го элемента в норвежских циркониевых минералах. Уже в
первой  фракции  вещества   можно   было  рентгеноспектроскопическим   путем
обнаружить искомый элемент.  Вскоре удалось также выделить его  аналитически
весомые количества.  Оба  химика назвали  открытый  ими элемент гафний.  Тем
самым они почтили место работы Бора, Копенгаген который по-латыни называется
Hafnia.
     Гафний был последним недостающим элементом с четным порядковым номером.
Согласно  правилу,  установленному  Харкинсом, такие  элементы обычно  более
распространены в природе, чем их нечетные  соседи. Таким образом, для еще не
известных химических элементов -- с порядковыми номерами 43, 61, 75, 85 и 87
-- можно было предположить, что они на Земле существуют только в виде следов
или вообще не существуют, ибо в противном случае их уже давно открыли бы.
     Поэтому, когда появилось сообщение,  что  обнаружены элементы 43  и 75,
именовавшиеся  также  экамарганцем   и  двимарганцем,  это   стало   научной
сенсацией;  ее  распространению  способствовала,  прежде  всего,  пресса. На
заседании Прусской академии наук в Берлине 11 июня 1925 года химик Ида Такке
сообщила  об  удавшемся  открытии.  Совместно  со   своим  будущим  супругом
Вальтером Ноддаком и исследователем О. Бергом она  воспользовалась  способом
обогащения, основанным  на химической  природе  этих  элементов.  Были сняты
рентгеновские  спектры  веществ,   полученных  из  разнообразных  минералов.
Наконец   при  переработке  норвежского  минерала   колумбита  исследователи
наткнулись на  следы искомых элементов, которые  они стали  называть мазурий
(43-й)   и   рений   (75-й).   Концентрация   их   составляла   всего   лишь
10<sup>[-6]</sup>--10<sup>[-7]</sup> г.
     Через несколько  дней  после известия  об  открытии элементов 43  и  75
опытный  аналитик Вильгельм Прандтль  сделал доклад на заседании химического
общества в Мюнхене. Он настойчиво предостерегал от преждевременных заявок на
открытия.  Прандтлю  не   удалось  найти  эти  экамарганцы  ни  в  указанных
минералах,   ни   в  переданной  им  пробе  вещества,  которая,   по  данным
исследовательницы, должна была содержать от 0,8 до 1,0 % рения.
     Ситуация  становилась  неясной.  В   это  время  чешские  исследователи
Долейчек  и Гейровский заявили, что им удалось обнаружить 1 % 75-го элемента
в  солях марганца  полярографическим и спектроскопическим путем, и  при этом
раньше,  чем  Иде  Ноддак.  Лондонский  химик  Брюс также сделал  заявку  на
открытие 75-го элемента. По этому поводу высказался советский  исследователь
О.  Е. Звягинцев из  Института  по изучению  платины  и  других  благородных
металлов  АН  СССР,  который  сомневался  в  открытии:  в  платиновых  рудах
двимарганца  вовсе  нет,  вопреки  мнению  госпожи  Ноддак.  Ко  всему  тому
появилось  еще  сообщение   англичанина  Лоринга  об  удавшихся   "синтезах"
элементов 43 и 75 в рентгеновской трубке. Алхимические представления сыграли
при этом немалую роль, ибо Лоринг синтезировал элемент 43 из калия и никеля,
а элемент 75  -- из  свинца и молибдена. Такие алхимические  опыты наукой не
принимались всерьез. Все другие высказывания следовало учесть.
     Ида Ноддак защищалась от обвинений весьма темпераментно, поскольку была
затронута ее честь исследователя. Брюс имел  дело не со следами элемента,  а
лишь  с  марганцем,  загрязненным железом,--  уверяла  она.--  Что  касается
Гейровского и Долейчека, то проверка их  опытов не дает никаких указаний  на
новый элемент. Спектральные линии, наблюдавшиеся чехами,  могли принадлежать
ртути и таллию, а не 75-му элементу.
     Теперь  о  Прандтле. Чета  Ноддак  считала  удивительным,  что господин
Прандтль не  обнаружил  рения.  В переданном ему веществе  содержались также
уран и ниобий  --  в  количествах десятикратных по сравнению с элементом 75.
Даже  эти элементы Прандтль не смог обнаружить. "Мы готовы,-- снисходительно
объявили они,-- послать Прандтлю новый препарат, если он может удостоверить,
что его спектрограф способен уловить содержание  в несколько процентов". Это
мало тактичное замечание вызвало у старого  химика чрезвычайное раздражение:
более 25 лет  работал он  с редкими  и рассеянными  элементами. "Я могу  без
преувеличения  сказать, что  в  области  препаративной неорганической  химии
располагаю  несравненно большим  опытом. На основании этого опыта я должен с
сожалением  отметить,  что методы, с помощью  которых В.  и И. Ноддак  хотят
выделить оба экамарганца из минералов, нехороши ...".
     Спор длился  несколько лет, до  тех пор,  пока Ида и  Вальтер Ноддак  в
октябре  1929  года  не сообщили  о выделении  ими в  целом  1  г рения. Они
получили это количество из  600 кг минерала молибденового  блеска и доказали
чистоту  нового  элемента  спектральными  методами.   Тем  самым  клетка   с
порядковым  номером  75  в  периодической  системе  оказалась  занятой.  Что
касается судьбы элемента 43, то она осталась покрытой завесой молчания.

     <b>Рано трубить победу</b>

     С  не меньшими боями  шли химики к  открытию 61-го  элемента.  Поневоле
спросишь, всегда ли поиски последних  недостающих элементов  должны вызывать
ссоры и споры между учеными мира?
     Вильгельм Прандтль безуспешно  пытался выделить  редкоземельный элемент
61  из  неодимовой  (60-й  элемент)  и  самариевой  (62-й  элемент)  фракций
природных   иттриевых   земель.  Ему   не   удалось  обнаружить   его   даже
рентгеноспектральным   методом.  Через   два   года,  в  марте   1926  года,
американские  химики  Гопкинс, Интема и Гаррис  из Иллинойского университета
сообщили, что обнаружили этот редкоземельный элемент  спектральным анализом.
Они нашли 61-й элемент там, где его тщетно  искал Прандтль -- в  монацитовых
остатках   выделенной  неодимово-самариевой   фракции.  Новый   элемент  они
предложили назвать иллиний.
     Прандтль сразу высказал сомнение. Одни только спектральные линии ничего
не  доказывают, к  тому  же эти  линии, полагал  он, наверняка происходят от
загрязнений. Гаррис, Интема  и Гопкинс  не дали еще  ни одного обоснованного
доказательства открытия 61-го элемента.
     Сообщение американцев вызвало выступление итальянцев Ролла и Фернандеса
из  Химического  института Флорентийского университета: 61-й элемент был ими
обнаружен  еще  в  июне  1924 года рентгеноспектральным путем в  бразильском
монацитовом песке и назван флорентием.
     С полным основанием все  захотели узнать, в каком  журнале опубликовано
это сообщение. Итальянцы смущенно признались,  что  их еще  не совсем полный
исследовательский отчет находится в запечатанном  конверте в Академии наук в
Риме. Американцы  комментировали такое объяснение с  нескрываемой насмешкой.
Если это  действительно так, то они  со всем почтением  хотели бы указать на
то, что  еще  в  1922 году американские  ученые открыли неизвестные линии  в
спектре редкоземельных элементов и отнесли их к недостающему 61-му элементу.
Следовательно,   в  любом  случае  приоритет,  а  также  право  наименования
находятся на их стороне.
     Если просмотреть  научные  журналы за 1926--1928 годы, то можно  только
удивляться,  с каким  упорством проводился этот  научный бой за первенство в
открытии  61-го элемента. Оба лагеря находили поддержку извне. До последнего
времени не было единства в вопросе, кому, собственно, принадлежит приоритет;
как же называть вновь открытый элемент, который никто еще вовсе и в руках не
держал: иллиний или флорентий?
     Самую умную мысль в этом  споре высказал  Вильгельм Прандтль  в  январе
1927  года:  "Видимо,  к  концу периодической  системы  около  93-го  номера
образуются  неустойчивые  конфигурации;  они дают о  себе знать еще в  более
ранних периодах,  а  именно: у номера 43, затем у  43+18  =  61  и, наконец,
окончательно  у  43+18+32  <i>=</i> 93".  Другими  словами,  Прандтль  считал,  что
элементы с номерами 43, 61 и 93 вообще не должны существовать.
     Не  более  мирно  происходило открытие  элементов  85  (экацезия)  и 87
(экаиода). С 1930  по  1932  годы  Аллисон,  Мерфи  и  Бишоп  из Алабамского
политехнического  института (США)  не единожды заявляли, что они  обнаружили
элемент  85  --  алабамий  и элемент  87  --  виргиний  в  морской  воде,  в
естественных соляных залежах, а также в минералах, содержащих цезий и слюду.
С помощью какого-то  магнито-оптического метода исследователям, по-видимому,
удалось провести обогащение воды этими элементами.
     Научная  ценность  такого  нового  метода  анализа горячо  оспаривалась
другими  учеными  --  американцами   Папис  и   Вайнером  из   Корнуэльского
университета (Итака); они полагали, что сами получили элемент 87.  Сюда надо
причислить также  некую Хулубай из Румынии, которая хотела  назвать открытый
ею элемент 87 молдавием.
     Ньютон Фрэнд из Бирмингэма специально совершил поездку на Мертвое море,
чтобы заняться поисками  элементов 85 и 87. Необычайно высокая  концентрация
солей в этом  внутреннем море должна была, по его мнению, открывать особенно
благоприятные возможности. Представления о том, что экацезий, относящийся  к
щелочным  металлам,  следует искать  в  морской  воде, были логичными,  если
учесть близкое родство 85-го элемента с цезием, калием, натрием. В 1932 году
в журнале  "Кемикл ньюс" свою лепту  в  этот вопрос внес некий Стивенсон. Он
наконец узнал, где в  Мировом  океане  следует искать экацезий:  во  впадине
Минданао на глубине около 10 000 м. Кто решится на такую экскурсию?
     Вопреки  всем  стараниям  исследователей,  клетки  43,   61,  85  и  87
периодической системы оставались пустыми. Рений  был  практически  последним
элементом,   который  смогли   химически  выделить   классическим  путем   в
достаточном количестве, хотя и после трудоемких операций.
     От  других недостающих элементов можно было увидеть лишь "тени" в  виде
рентгеновских спектральных линий. При этом не было даже уверенности, что они
относились  именно к  искомым  элементам.  Такую неудачу объясняли тем,  что
элементов 43, 61, 85 и 87 теперь уже не  существует. Наверняка они распались
за  те 4,6  миллиардов  лет, что  существует Земля.  Во  всяком случае,  это
следовало  предположить  по отношению  к  элементам 85 и 87, так  как  они в
периодической   системе   должны  располагаться   рядом   с   радиоактивными
элементами.

     <b>Снаряд без заряда</b>

     Со  времени превращения азота в кислород при  помощи  альфа-излучения в
1919 году все твердо  уверовали в то,  что ядерная физика является ключом ко
всеобщему  превращению  элементов. Однако  вслед  за  надеждой, что  методом
Резерфорда  можно постепенно превратить или  расщепить все атомы  с  помощью
альфа-лучей с достаточно большой энергией, ученых постигло разочарование. За
десять   лет  после   первого   удачного  эксперимента  смогли   подвергнуть
бомбардировке  едва лишь  дюжину элементов, да  и то самых легких. В  случае
тяжелых  элементов   в  массивное  ядро  атома   не  могли  проникнуть  даже
альфа-частицы  с  максимальной энергией  в  9  мегаэлетронвольт  (МэВ).  Они
отклонялись   большим  одноименным  зарядом   ядра,  не  придя   с   ним   в
соприкосновение. Тем самым была утрачена всякая надежда на превращение ртути
с помощью альфа-частиц в соседнее золото. Выход думали найти в использовании
таких  снарядов, как протоны  (ядра  атома  водорода).  Конечно,  для  этого
необходимо искусственно  ускорить  эту частицу до столь же  высоких энергии,
какими обладали альфа-частицы. Откуда же взять такие гигантские энергии? Для
этой цели  следовало  бы  получить и  использовать  напряжение  в  несколько
миллионов вольт -- техника, которой тогда еще не овладели.
     Перелом  произошел  в  1930  году.  Американские  физики  в  Вашингтоне
сконструировали трансформатор на 3  мегавольта (MB) и с его помощью ускорили
протоны  до  энергии  в  1  МэВ.  Через  год  Ван-дер-Грааф  в  Принстонском
университете  построил  свой первый генератор  на 1,5 МэВ, названный позднее
его именем.
     Эрнест Лоуренс и его сотрудники из университета в Беркли в конце концов
нашли   совершенно  новый   путь:  искусным  приемом,  с   помощью   больших
электромагнитов в поле высокого напряжения, Лоуренс заставил частицы мчаться
по спирали. Таким способом можно было постепенно ускорить частицы до высоких
энергий.  Это  была  новая   установка   --  циклотрон.  Посредством  такого
ускорителя  частиц  можно  было  достичь  интенсивностей  излучения, которые
теоретически эквивалентны нескольким  килограммам  радия. Был  сделан мощный
шаг  вперед,   ибо   человечество  никогда  не  смогло  бы  получить   столь
значительных количеств радия.
     В конце 1931 года Лоуренс с помощью своего циклотрона достиг мощности 1
МэВ, через  год  --  уже 5  МэВ.  В  настоящее  время  мощность  современных
ускорителей  частиц  измеряют  в   гигаэлектронвольтах  (ГэВ),  то   есть  в
миллиардах электронвольт.  По  сравнению с первыми  ускорителями сегодняшние
мощнейшие  агрегаты  с  их  километровыми  путями  пробега  частиц  выглядят
гигантами.
     Ученикам Резерфорда,  Кокрофту и Уолтону, в 1932 году удалось  провести
первое  ядерное  превращение с  помощью  искусственно разогнанных  протонов:
мишенью служило ядро атома лития -- самого легкого элемента после водорода и
гелия.   Путем   такого  обстрела  литий  превратился  в  гелий.   Советские
физики-атомщики И.  В. Курчатов  и Н.  Н. Синельников, которые  вскоре после
кембриджских ученых и независимо от  них обнаружили  ту же  реакцию, первыми
дали   вероятное   объяснение   процесса.   Сенсационная  пресса  видела   в
"разрушении"  лития  дальнейший шаг  к подчинению  атомных  сил  человеку  и
связывала с  этим  самые  отважные  фантазии:  боевой корабль с  несколькими
граммами  лития  в  качестве топлива сможет  пересечь Атлантику... Заметьте,
военный корабль, а не торговое  судно было первым примером в  оценке атомной
энергии.  Специалисты  рассматривали  этот эксперимент гораздо более трезво.
Превращение атома лития  идет с ничтожным выходом.  Нужно  ускорить миллионы
протонов, чтобы произошло одно-единственное столкновение.
     К испытанным снарядам,  бомбардировавшим атомное ядро,-- альфа-частицам
(ядрам  атома гелия), протонам (ядрам атома водорода) -- к началу 1932  года
присоединился еще  один:  дейтрон.  Это  -- ядро  тяжелого изотопа водорода,
которое обладает  массой, равной удвоенной  массе протона.  В том  же году в
космическом  излучении  на большой  высоте был открыт позитрон,  оказавшийся
положительно заряженной частицей --  античастицей  отрицательного электрона.
Вскоре эту новую  элементарную частицу  удалось  также обнаружить при земных
радиоактивных процессах. Когда в 1932 году ученик Резерфорда, Джеймс Чэдвик,
открыл еще одну, до той поры неизвестную,  частицу -- нейтрон, то этот год в
научных кругах стали справедливо называть annus mirabilis -- годом чудес.
     Чэдвик  обнаружил  частицу, не имеющую  заряда, с массой, равной  массе
протона, как  составную часть так называемого  бериллиевого  излучения.  Эти
проникающие  лучи,  состоящие из  нейтронов,  были  открыты в 1930  году при
бомбардировке  бериллия  альфа-частицами  Долгое  время  считались   жестким
гамма-излучением. Затем удалось показать, что бериллиевое излучение на самом
деле состоит из гамма-лучей и потока нейтронов.
     С  открытием нейтрона сразу разрешались  те принципиальные трудности, с
которыми  для  теоретиков было связано истолкование  атомных ядер. До  этого
существовало  воззрение, что ядро  атома состоит  из  протонов и электронов.
Такое представление таило в себе трудно разрешимые противоречия. Кроме того,
оно не давало объяснения, почему при одинаковом заряде ядра изотопы одного и
того же элемента обладают различной массой. В 1932 году советский физик Д.Д.
Иваненко, а  вскоре после  этого Вернер  Гейзенберг  -- один из  основателей
квантовой механики -- независимо друг от друга пришли к выводу: ядра  атомов
состоят из протонов и нейтронов. Различие  масс изотопов объяснялось большим
или меньшим числом нейтронов.
     Появилась  надежда, что с открытием нейтрона найден снаряд, который  --
именно потому  что  был  "не заряженным"--  сможет  проникнуть  в устойчивую
крепость  ядер тяжелых атомов. Быть может, теперь и тяжелый элемент -- ртуть
можно будет превратить в соседний элемент -- золото?
     В  своем труде "The  interpretation of the atom<sup>[66]</sup>"  в 1932
году  Фредерик  Содди  первым  высказался  по  поводу  фундаментальной  роли
нейтрона как неоценимого нового снаряда для превращения атомов,  быть может,
даже их  деления. Однако все еще оставался  открытым  один вопрос:  как  это
осуществить?

     <b>Искусственная радиоактивность</b>

     В начале 30-х годов казалось, что любимое занятие многих исследователей
атома -- поиски  новых продуктов распада -- уже не может дать ничего нового.
Такие исследования проводились с чисто криминалистическим чутьем. Теперь ряд
естественных радиоактивных  элементов оказался полным. Ничего не меняло и то
обстоятельство,  что существование первого  члена ряда  актиния, актиноурана
было до  сих пор лишь гипотетическим. Исследователям атома и не снилось, что
можно будет отыскать еще неизвестные радиоактивные элементы.
     В  это  время между  специалистами  возникли очень интересные споры,  а
именно по поводу элемента с порядковым номером 93. Такого элемента вообще не
должно было существовать  на Земле. Уран,  после того  как  он  был  помещен
Менделеевым  в периодическую систему, был признан  самым  последним  из 92-х
элементов. Так полагали все.
     Однако  некоторые  ученые не  могли  расстаться  с  мыслью,  что  число
элементов,  возможно,  превышает  92.  Когда-то,  в  1922  году,  Нильс  Бор
размышлял о возможности существования благородного газа с порядковым номером
118  -- как это  вытекало из  его теории спектров и строения  атома.  Многим
специалистам такие представления казались пустым теоретизированием.
     В апреле 1934 года Ида Ноддак большим сообщением "Периодическая система
элементов  и  ее пустые  клетки"  пробудила новый интерес к этой проблеме. В
докладе, который был опубликован в  журнале  "Ангевандте  хеми" 19  мая 1934
года, она ставила провокационный вопрос:  почему периодическая система вдруг
обрывается  после  урана?  В  составленной  ею  таблице  она  демонстративно
оставляла  незанятые места от 93 до 96 для элементов, которые еще предстояло
открыть.  Такой  шаг  она  обосновывала  весьма оптимистично:  "Нам  кажется
возможным, что элементы,  следующие за ураном, так называемые трансураны,  с
возрастанием  порядкового  номера  становятся  все менее  жизнеспособными, а
потому все более редкими. Однако  стоящие за ураном четные элементы  94 и 96
могли бы быть получены сегодняшними средствами...; следует ожидать,  что как
раз в этом месте системы появятся некоторые неожиданности".
     Действительно, такие неожиданности не заставили себя долго ждать. Уже в
начале  1934 года Ирэн  Кюри,  дочь Марии  Кюри,  вместе  со своим супругом.
Фредериком Жолио,  сделала  открытие, поразившее  специалистов.  Им  удалось
обнаружить  "новый  тип  радиоактивности".  Так называлось  их  сообщение  в
"Отчетах  Парижской академии  наук" от  15 января.  Что же крылось  за  этим
заголовком?
     Оба исследователя  бомбардировали алюминиевую  фольгу  альфа-частицами;
при  этом   обнаружилась  отчетливая   радиоактивность   алюминия,   которая
сохранялась также после  удаления источника  излучения. Такой  эффект  никто
никогда не наблюдал. Отдельные атомы алюминия после воздействия альфа-частиц
превратились  в  радиоактивный фосфор  (Р*).  Этим новым  методом можно было
искусственно  вызвать радиоактивность. То, что Стефания Марацинеану ошибочно
искала на  свинцовых  крышах,  стало  фактом: для легких  элементов --  пока
только для них -- можно искусственно индуцировать радиоактивность:
     <sup>[27]</sup>Al + <sup>[4]</sup>He = <sup>[30]</sup>P + n
     Радиоактивный  фосфор  распадается до  устойчивого  изотопа  кремния  с
выделением позитрона:
     <sup>[30]</sup>P = <sup>[30]</sup>Si + e<sup>[+]</sup>
     Исследователям  атома,   этим  "алхимикам   XX   века",  вновь  удалось
осуществить  поразительное  превращение   элементов.   Искусственным   путем
принудить вещества к радиоактивному распаду --  это было, безусловно,  новым
большим шагом на пути к гигантским запасам энергии атомного ядра.
     Энрико  Ферми из  Физического  института Римского  университета,  новая
звезда  в  международном  семействе  исследователей  атома,  заинтересовался
открытием  искусственной радиоактивности и начал систематически обстреливать
нейтронами один элемент за другим. Молодой физик надеялся, что таким  путем,
а  не  только  с  помощью альфа-частиц  ему  удастся  вызвать  искусственную
радиоактивность.
     Ферми и его коллеги д'Агостино, Сегре, Амальди и Розетти подошли к этим
опытам строго методически.  Они начали с элемента 1,  водорода, и  подвергли
его  воздействию  потока  нейтронов.  После  того  как  был  убран  источник
нейтронов -- запаянная трубка с эманацией радия  и порошком бериллия, ученые
испытали облученный  элемент  на  радиоактивность. Для этого был использован
счетчик их собственной конструкции,  работавший по принципу счетчика Гейгера
-- Мюллера, известного с 1928  года. Ферми вбил  себе в голову  испытать все
элементы  периодической системы вплоть  до  урана. Откуда  же  взять  нужные
вещества? Физикам потребовалось некоторое  время  для того,  чтобы  обыскать
запылившиеся полки институтов, химических магазинов и аптек и найти все, что
им требовалось.
     Многие сотрудники  Римского  университета  находили  поведение  молодых
физиков  очень забавным: Ферми и  его друзья по окончании облучения мчались,
как одержимые, по длинным коридорам института, чтобы испытать свои препараты
в помещении, не  зараженном радиоактивностью.  Ведь могло так случиться, что
образовался  короткоживущий  радиоактивный элемент с  периодом полураспада в
несколько  секунд.  Потом  обычно  можно  было  видеть,  как  они   медленно
возвращались с разочарованными лицами. Для первых восьми элементов физики не
смогли  обнаружить никакой искусственной радиоактивности. Однако  на девятом
элементе,  фторе, счетчик вдруг защелкал. Вскоре  итальянцы установили,  что
облучение  нейтронами  активизирует  многие элементы. Чаще  всего  последние
излучали  бета-лучи  и превращались при этом  в атомы  следующего  элемента.
Ферми  открыл "радиоактивность,  индуцированную  бомбардировкой нейтронами".
Так назвал  он статью, написанную 10 апреля и опубликованную в мае 1934 года
в журнале "Нейчур",

     <b>Спор вокруг девяносто третьего элемента</b>

     Интересных  результатов  Энрико  Ферми  ожидал для  последнего элемента
периодической системы. Уран является самым  тяжелым элементом, встречающимся
на  Земле.  Ядро  этого  атома  состоит  из 92  протонов  и  146  нейтронов.
Относительная атомная масса в результате составляет 238, точнее, для изотопа
<sup>[238]</sup>U. Уже тогда предполагали,  что уран  состоит  не только  из
этого  изотопа.  Например, гипотетический актиноуран должен был  быть легче.
Однако  с помощью  масс-спектрографа Астона  в  то время не  удавалось найти
другие изотопы урана, кроме <sup>[238]</sup>U.
     Вопрос  об  актиноуране  был  разрешен  однозначно только тогда,  когда
американский физик  Артур Демпстер из Чикагского университета в декабре 1934
года  использовал  новый источник  ионов  для  масс-спектрографа  повышенной
разрешающей способности. В  1935  году Демпстер внес  ясность  в  вопрос  об
изотопном составе урана: кроме известной четкой линии, для <sup>[238]</sup>U
он  нашел еще слабую линию для  <sup>[235]</sup>U  --  искомого актиноурана.
Сегодня   мы   знаем,   что   природный   уран   на  99,27   %  состоит   из
<sup>[238]</sup>U,  на  0,72 %  -- из  <sup>[235]</sup>U  и на 0,005 % -- из
<sup>[234]</sup>U.
     Когда в Физическом институте Римского университета в середине 1934 года
молодой Ферми  начал  бомбардировать уран  нейтронами, он,  конечно, исходил
только из  существования <sup>[238]</sup>U.  Если  бы,  как  полагал  Ферми,
удалось внедрить в ядро еще один нейтрон, то по уравнению
     <sup>[238]</sup>U + n = <sup>[239]</sup>U
     образовался бы радиоактивный изотоп с массовым числом 239 и -- в случае
его дальнейшего бета-распада -- элемент с зарядом ядра 93:
     <sup>[239]</sup>U = <sup>[239]</sup>X + e-
     Такого  вещества  на  Земле  еще не  было!  Перспектива  открытия этого
элемента  воодушевляла.  Она  означала  проникновение в  неизвестную область
материи,  до  тех  пор  полностью сокрытую  от  человеческих  представлений.
Сходное  чувство  должно  было в  прежние  времена  охватывать  кругосветных
мореплавателей, когда они пускались в  экспедиции для открытия новых стран и
континентов и обнаружения их богатств.
     Воодушевлению итальянцев  не  было границ,  когда с  первым  же  опытом
пришла  удача:  облученный  уран  оказался  сильно   радиоактивным   и,  как
предполагалось,  испускал бета-лучи.  Исследования  показали,  что  продукты
радиоактивного распада  не  идентичны  с  соседними элементами урана.  Такое
обнаружение  можно  было  провести  очень  изящно.  При  химическом  анализе
требовалось только  добавить  соединение  предполагаемого  элемента, скажем,
соли тория.  После обычной  химической переработки и  разделения  активность
неизвестного  продукта  превращения  либо обнаруживалась  снова  в  ториевой
фракции  --  и тогда  это был изотоп тория,--  либо ее не  было. В последнем
случае разъяснения  могли  дать  дальнейшие  химические опыты  с добавлением
других элементов или их соединений. Такие химические идентификации часто и с
большой точностью проводили  в  то  время  Отто  Хан,  Лиза  Мейтнер и  Фриц
Штрасман.
     При повторении своих опытов Ферми не нашел никаких указаний  на то, что
из урана, облученного  нейтронами, образовались какие-либо изотопы известных
соседних элементов, такие, как протактиний, торий, актиний, радий. Исходя из
этого, новый  вид  радиоактивных  атомов должен  был принадлежать элементам,
находящимся  по  другую  сторону  урана  --  трансуранам!  По  мнению Ферми,
особенно правомерным  было  приписать образовавшийся радиоактивный осадок  с
периодом  полураспада 13 мин новому, 93-му, элементу. Несмотря на это, Ферми
дал  очень осторожное  название  своему  отчету,  опубликованному  в журнале
"Нейчур"  16  июня  1934 года:  "Возможное  получение  элементов  с  атомным
номером, превышающим 92".  Поэтому, когда итальянская  печать  начала во все
горло кричать о доказанном получении 93-го элемента и громогласно причислила
эти успехи к "победам фашистов в  области культуры", это  не могло не задеть
Ферми и его коллег.
     Итальянские  физики  открыли  в  своих  работах  поразительный  эффект:
радиоактивность,  индуцированная нейтронами, вдруг усиливалась во много раз,
если  нейтроны  предварительно  пропускали   через  слой  парафина.  Парафин
является смесью углеводородов.  На своем  пути через кусок парафина нейтроны
встречали  большое  число  атомов  водорода   той  же  массы.  В  результате
столкновений нейтроны передавали атомам  водорода часть энергии, отклонялись
от прямолинейного пути  и приобретали зигзагообразную траекторию.  Передавая
часть энергии, они тормозились. Таким образом, нейтроны покидали парафин  со
значительно меньшими скоростями, чем входили  него.  Такие замедленные,  или
тепловые,   нейтроны   вызывают   превращения   атомов   с  гораздо  большей
вероятностью, чем быстрые, которые часто проскакивают мимо цели.
     Ферми размышлял далее... С помощью этого метода можно будет в ближайшем
будущем искусственно получать новые радиоактивные элементы. Быть может, даже
в таких количествах, что они  смогли бы заменить естественные  радиоактивные
вещества,  которые  все больше  дорожают. Открытие  приобретало коммерческое
направление,  что заставило  Ферми  и его сотрудников  26  октября 1934 года
подать заявку на патент по искусственному изготовлению радиоактивных веществ
из других элементов путем бомбардировки замедленными нейтронами. Что же, еще
один алхимический патент? Едва  ли. Мысль  о том,  чтобы получать когда-либо
атомную  энергию  при помощи таких искусственных  превращений  элементов, не
приходила тогда Ферми. И все же сделанное открытие означало существенный шаг
в этом направлении.
     Вокруг  открытия  93-го   элемента  грозил  опять  возникнуть  спор   о
приоритете.  Ибо  в  июле  1934 года чешский  инженер Коблик сообщил  что он
выделил  этот  элемент из урановой смолки Иоахимсталя  и уже  определил  его
относительную  атомную массу:  240.  В честь своей  родины Кублик назвал его
богемий. Это известие было распространено газетами по всему свету.
     Открытие   элемента  93,  заявленное  с  двух  сторон,  было,  конечно,
сенсацией. Однако Ида Ноддак не разделяла  всеобщего воодушевления. Это было
ясно хотя  бы из ее  доклада  "О современных методах предсказания химических
элементов", который она сделала 14 сентября 1934 года в Ленинграде по случаю
столетия  Д. И.  Менделеева. Вместе  с  другими  выдающимися  учеными, среди
которых  был Отто Хан,  она приехала на Международный Менделеевский съезд по
приглашению Академии наук СССР.
     С  небольшими  изменениями доклад Иды  Ноддак привел журнал "Ангевандте
хеми"  15  сентября  1934 года под  заголовком:  "О 93-м  элементе". Госпожа
Ноддак сохранила критическую точку зрения на такие "открытия". Она сообщила,
что богемий является не чем иным, как смесью соединений ванадия и вольфрама.
Не  может быть и речи  о  новом  элементе.  К  тому  же в августе 1934  года
"Хемикер цейтунг" поместила заявление: "Инженер Одолен  Коблик, председатель
правления  государственной  урановой  и  радиевой  фабрики  в   Иоахимстале,
Чехословакия, подавший заявку на открытие нового элемента, богемия, сообщает
нам, что он оказался жертвой ошибки. При повторном испытании обнаружено, что
исследованные   препараты   содержали  значительные   количества  вольфрама,
своеобразное   поведение   которого   при   анализе  наводило  на  мысль   о
существовании  нового элемента.  Как  ни досаден этот факт,  следует  учесть
чистосердечность,  с  которой инж.  Коблик сообщает  всем  о  своей  нелепой
ошибке".
     Воинствующая ученая оказалась права. Доказательства Ферми также не были
убедительными; по мнению  Иды Ноддак,  было бы ошибочным делать заключение о
существовании элемента 93 только на том основании, что не были  обнаружены в
качестве возможных  продуктов элементы,  соседние с  ураном.  Конечно, в уже
известных ядерных  превращениях всякий раз возникали изотопы либо  того  же,
либо соседнего элемента. Однако это не всегда может быть так. Можно с тем же
успехом принять,-- делала  Ноддак логичный вывод,-- что при  таких, ранее не
известных,  разрушениях ядра -- с помощью нейтронов  -- могут в значительной
мере происходить другие ядерные  реакции,  не те, которые...  наблюдались до
сих пор.  Думается,  что  при обстреле  тяжелых  ядер  нейтронами  эти  ядра
развалятся на несколько больших частей, которые как раз могут быть изотопами
известных элементов, но не соседних с облученными".
     Рассуждения  Иды  Ноддак  должны  были  бы,  как  искра  в стоге  сена,
перенестись к физикам-атомщикам. Однако "ученые мужи" остались равнодушными.
"То, что  не может быть, физически не должно быть", и никто не давал  на это
своего благословения, как и на смелое предположение  Иды Ноддак, высказанное
в  1934 году, согласно  которому ядро  урана  могло  самым настоящим образом
распасться. Спрошенный  позднее Отто Хан довольно мрачно заявил, что он в то
время даже не рисковал цитировать гипотезу Ноддак, казавшуюся абсурдной, ибо
опасался за свою репутацию ученого.

     <b>Открытия элементов идут полным ходом</b>

     Бывший  сотрудник  Отто Хана,  радиохимик  А. фон Гроссе,  считал,  что
трансураны  Ферми  вовсе не новые элементы, а на  самом  деле изотопы  91-го
элемента  --   протактиния.  Тут   заговорило  честолюбие  первооткрывателей
протактиния. Отто Хан и Лиза Мейтнер хотели сами установить,  кто же прав --
Ферми или Гроссе.
     То не  был протактиний. Исследователям  из Берлин-Далема  не  составило
труда установить это. Если Хан и Мейтнер думали тем самым прояснить проблему
трансуранов, то они, безусловно, ошибались. Результаты экспериментов были на
редкость  запутанными.  Вещество, с  трудом выделенное после облучения урана
нейтронами,   подвергавшееся  многократному  отделению,  оказалось  сложным,
состоящим из  нескольких радиоактивных  изотопов. Это  необычайно затруднило
необходимую идентификацию новых трансуранов: ведь не только уран, но и торий
под действием нейтронов может превращаться по нескольким направлениям.
     Из первой работы "к  проблеме урана"  от  декабря  1934 года постепенно
вырастали все новые. К  концу 1938 года,  после четырехлетнего исследования,
14  публикаций  свидетельствовали  о  работоспособности  Хана,   Мейтнер   и
Штрасмана. "Почти трагический результат",-- так позднее оценил их Отто Хан.
     К   известным    рядам    естественной   радиоактивности    прибавились
гипотетические   ряды   превращений  урана,   облученного   нейтронами.   Их
приходилось    постоянно     изменять.    Оказалось    необычайно    сложным
систематизировать эти схемы распада, чтобы объяснить возникновение элементов
93,  94,  95, 96,  97,  называемых  также экарением,  экаосмием, экаиридием,
экаплатиной, эказолотом. В том, что им удалось  обнаружить трансураны от  93
до 97,  у  немецких ученых,  судя  по их  публикациям  и  докладам,  никаких
сомнений не было. О работах Отто Хана по изучению "природных и искусственных
радиоактивных элементов  последнего ряда периодической  системы" сообщил  10
декабря 1935 года "Генераль анцейгер"  во Франкфурте-на-Майне под заголовком
"Новые элементы ... полученные искусственно!":
     "...Как установил проф. Хан,  искусственно получены по крайней мере три
различных  тяжелых  элемента такого рода (трансурана) Самый устойчивый имеет
период  полураспада, равный трем дням.  Новые элементы образуются,  конечно,
лишь в  исключительно малых количествах. До сих пор никто не видел их своими
глазами..."
     Никто их не видел, и все же они должны существовать -- элементы тяжелее
урана?
     Уже  в  марте  1936  года  Отто  Хан  смог  доложить  о новом  продукте
превращения, который еще не выделил Ферми:  изотопе урана <sup>[239]</sup>U.
Для исследователя атома и его сотрудников не  было  ни малейшего сомнения  в
том,  что   этот  бета-излучатель  с  периодом  полураспада  23  мин  должен
превратиться   в  элемент  93  --   экарений.  Своими  сравнительно  слабыми
средствами берлинские  ученые не  смогли,  к сожалению,  обнаружить  продукт
превращения. Помимо того, они не придали должного значения своему  открытию,
поскольку   были  убеждены,   что  ранее   уже  нашли  элемент  93   и   его
идентифицировали.
     В середине 1937 года в работы по урану включились Ирэн Жолио-Кюри и  ее
сотрудник  Поль Савич.  Однако,  как бы абсурдно  это ни звучало,  парижские
исследователи внесли, прежде  всего, еще больше путаницы; они выделили новый
радиоактивный элемент с периодом полураспада 3,5 ч и объявили в своей первой
публикации  в  августе  1937  года,  что  это -- изотоп  тория. Позднее  они
сообщили,  что это не изотоп тория, ибо его можно химическим путем  отделить
от последнего. Вероятно, это -- изотоп актиния  (элемент 89), если вообще не
новый трансуран  с неожиданными  свойствами. В марте 1938 года Кюри  и Савич
сообщили,  что  после  тщательного  фракционирования  подозрение на  актиний
отпало. Как ни  странно,  вещество  с периодом  полураспада  3,5 ч  обладало
скорее  свойствами  лантана  (элемента  57).  Через  несколько  месяцев  они
спохватились вновь: это не может быть лантан, все же это трансуран.
     В  институте Отто  Хана немало смеялись  над  стилем работы французских
коллег.  Элемент  с  периодом полураспада  3,5  ч  полушутливо,  полуядовито
называли курьезум  (Curiosum); напрашивалось сопоставление с  Кюри  (Curie).
Однако в Берлин-Далеме  должны были тайно сознаться, что они  тоже ничего не
сделали для идентификации нового продукта превращения.
     18 ноября  1938 года  в журнале "Натурвиссеншафтен"  появилась еще одна
работа  из  института Общества кайзера  Вильгельма в Берлин-Далеме. Авторами
были только Хан и Штрасман. Лиза  Мейтнер вынуждена была покинуть фашистскую
Германию  из-за  обострившегося  расового  террора.  Хан  и  Штрасман  после
повторного фракционирования "курьезного" вещества с периодом полураспада 3,5
ч пришли  к удивительному заключению: в нем находились три "изотопа  радия",
осаждаемых солями бария.
     Радий образуется  из урана. Это  известно со  времени установления ряда
радиоактивного распада.  Однако этот процесс  протекает в  течение миллионов
лет.  Если  то,  что  нашли  Хан и Штрасман,  было правильным, то  от  урана
(порядковый номер 92) должны были бы формально отщепиться две альфа-частицы,
чтобы образовался  радий (порядковый номер  88). Хан посоветовался с Нильсом
Бором  по  поводу  этого  нового  превращения  ядра, вызванного  нейтронами;
теоретик не смог сказать ничего, лишь покачал головой: такого быть не может!
     В  декабре 1938 года химики Хан и Штрасман  работали без устали,  чтобы
доказать физикам-атомщикам, что при облучении урана нейтронами действительно
образуется радий. Однако  затем ими овладели  сомнения. "С этими  "изотопами
радия" творится  что-то  удивительное, о чем мы  можем сообщить прежде всего
только  тебе,-- писал Отто  Хан 19 декабря  1938 года в поисках совета  Лизе
Мейтнер, которая  нашла убежище в  Стокгольме.--  Периоды  полураспада  трех
изотопов  установлены  довольно точно; их можно  отделить от всех элементов,
кроме  бария...  Фракционирование  ничего  не дает. Наши изотопы радия ведут
себя,  как  барий...". После  многочисленных  индикаторных  опытов  у Хана и
Штрасмана все  больше крепла  уверенность:  это был барий! Из  атома урана с
зарядом ядра 92  образовался атом бария с зарядом ядра 56. Ядро  атома урана
раскололось  на две половины с  почти  одинаковой  массой. Совершенно  новое
явление радиоактивного распада,  которое грозило поставить  с ног на  голову
основы ядерной физики! "Мы не можем умолчать о  наших данных, даже если они,
быть  может, и абсурдны физически",-- высказался Отто Хан в следующем письме
к своей бывшей сотруднице, написанном 21 декабря 1938 года.
     Оба радиохимика спешно  подготовили текст статьи.  Они отправили статью
22 декабря,  а журнал "Натурвиссеншафтен" опубликовал  ее  в  первом выпуске
нового  года,   6   января  1939   года:   "Об   обнаружении   и   поведении
щелочноземельных металлов, образующихся при  облучении урана  нейтронами". В
этой исторической работе Отто Хан и Фриц Штрасман  описывают, как им удалось
химически обнаружить раскол тяжелого ядра  урана, позднее названный делением
ядра. Лиза Мейтнер получила по почте оттиск статьи.

     <b>Все неверно!</b>

     В тот момент,  когда Хан и Штрасман  обнаружили, что атом  урана  после
бомбардировки нейтронами взрывается на куски  (со средней массой  ядер),  им
пришла  в  голову мысль: деление урана могло  означать смертный приговор для
всех  "открытых" ранее элементов  -- от  93- до 97-го.  Следовало ли все еще
верить в  эти "трансураны"? Не лучше ли было считать, что в тех случаях речь
тоже  шла  об  осколках  урана,  об  элементах с  более  низкими порядковыми
номерами?
     Ида Ноддак, которая теоретически признала возможность деления урана еще
в 1934 году, нанесла этим "трансуранам" смертельный удар. В марте 1939  года
в  сообщении в "Натурвиссеншафтен"  она  с удовольствием перечисляла  огрехи
обоих  радиохимиков. Она цитировала последнюю  работу  Хана  и Штрасмана  от
ноября 1938 года, в которой авторы доложили об "открытии" не  более не менее
как  семи трансуранов. И все  это  было совершенно  неверным. Почему не учли
указание  Иды Ноддак, сделанное  в  1934 году,  которое  открыватели деления
урана даже не осмеливаются цитировать?
     Что  касается  существования  "трансуранов",  то  Хан  и  Штрасман были
фактически  вынуждены,   шаг   за   шагом,  отказаться  от   своих   прежних
высказываний. Это началось в июне 1939 года с "окончательного  вычеркивания"
экаплатины  (96-й элемент),  которая оказалась изотопом  иода,  и  экаиридия
(95-й элемент), состоявшего в действительности из смеси  изотопов  теллура и
молибдена. Однако эти поправки были сделаны самими исследователями, а не  по
указанию других.  В этом  отношении поведение  Хана и Штрасмана  заслуживает
всяческого уважения; они  всегда публиковали  свои опытные данные, тем самым
вынося их на суд других ученых.
     Столь искусно возведенное здание  трансуранов  обрушилось очень быстро.
Элементы  93--97,  в  свое  время   столь  "точно  обнаруженные",  оказались
фактически не  чем иным, как обломками,  образовавшимися при  делении урана,
элементами со средней атомной массой.  Ученые других стран -- Франции,  США,
Советского  Союза,  Австрии  <i>--</i>  конечно,  также  занимались  идентификацией
многочисленных  продуктов деления урана. Разочарование  в Париже было  очень
большим, когда обнаружили, что  "курьезное" вещество Ирэн Кюри с 3,5-часовым
периодом полураспада,  столь  похожее на лантан,  состоит,  по  существу, из
изотопа лантана с массовым числом 141.
     В  более  поздние годы Отто Хан  неустанно рассказывал историю  поисков
псевдоэлементов  93--97,  которая  привела  к  открытию  деления  ядра,  как
поучительный пример научных заблуждений.  При этом он не боялся самокритики;
свои  воспоминания он назвал:  "Ложные трансураны. К  истории  одной научной
ошибки".

     <b>Искусственные элементы</b>

     При обстреле урана тепловыми нейтронами из него образуются более легкие
элементы с  порядковыми номерами 35--65: это заставляло надеяться, что среди
обломков  будут  найдены также  изотопы  элементов  43 и 61. Если  вспомнить
состояние вопроса получения элементов 43, 61, а также 85 и  87  в 1930 году,
то  можно  было  уловить  заметный  прогресс.  Прежде  всего,  подтвердилось
подозрение, что элементы 43 и  61  являются  нестойкими  веществами, которые
"вымерли". Что касается элементов 85 и 87, то уже довольно давно их признали
распавшимися радиоактивными ве