ем им служили труды древних китайских атеистов, материалистов, диалектиков. В эпохи Возрождения и Просвещения, разумеется, каждый раз создавался новый образ китайской античности, но все же борьба против косной, консервативной религии, поддержанной всей силой закона и государства, опиралась в основном на светлое, жизнерадостное мироощущение, на веру в грядущую победу человека и науки, заложенные в памятниках древнекитайских вольнодумцев. Ян Чжу Лецзы Глава 1 ВЛАСТЬ ПРИРОДЫ {1} Учитель {2} Лецзы {3} прожил на болотах [царства] {4} Чжэн {5} сорок лет, пребывая в неизвестности. Царь, сановники, благородные мужи не выделяли его [из] толпы. В голодный год [он] собрался уйти в зятья <переселиться> {6} в [царство] Вэй {7}. Ученик его спросил: - Преждерожденный {8} уходит, не назначив срока возвращения? Что преподаст [мне] Преждерожденный? Дозвольте [мне], ученику {9}, задать вопрос: не слышал ли Преждерожденный речей учителя Лесного с Чаши-горы {10}? Учитель Лецзы улыбнулся и ответил: - Какие же из речей учителя с Чаши-горы? Хотя попробую тебе поведать, что я слышал, когда учитель [Лесной] говорил Дяде Темнеющее Око {11}. Вот его слова: "Существуют рожденный и нерожденный, изменяющийся и неизменяющийся {12}. Нерожденный способен породить рожденного, неизменяющийся способен изменить изменяющегося. Рожденный не может не родиться, изменяющийся не может не изменяться. Поэтому всегда рождаются и всегда изменяются. Всегда рождающиеся, всегда изменяющиеся все время рождаются, все время изменяются. Таковы жар и холод {13}, четыре времени года. Нерожденный как будто единственный, неизменяющийся [движется] то туда, то обратно. Время его бесконечно, путь {14} единственного как будто беспределен". В преданиях о Желтом Предке {15} говорится: "Пустота - бессмертна, назову ее глубочайшим началом. Вход в глубочайшее начало назову корнем неба и земли. [Глубочайшее начало] бесконечно, как существование, и действует без усилий". Поэтому-то порождающий вещи {16} не рождается, изменяющий вещи не изменяется. [Вещи] сами {17} рождаются, сами развиваются, сами формируются, сами окрашиваются, сами познают, сами усиливаются, сами истощаются, сами исчезают. Неверно говорить, будто кто-то <намеренно> порождает, развивает, формирует, окрашивает, [дает] познание, силу, [вызывает] истощение и исчезновение. Учитель Лецзы сказал: - В старину мудрые люди считали жар и холод общей основой вселенной {18}. Откуда же появилась вселенная, если обладающий формой возникает из бесформенного? Оттого и говорили: - Существует первонепостоянство, существует первоначало, существует первообразование, существует первоэлемент {19.} При первонепостоянстве еще нет воздуха {20}, первоначало - начало воздуха, первообразование - начало формы, первоэлемент - начало" свойств [вещей]. Все вместе - воздух, форма, свойства - еще не отделились друг от друга, поэтому и называются хаосом. Хаос - смешение тьмы вещей, еще не отделившихся друг от друга. "Смотрю на него, но не вижу, слушаю его, но не слышу", следую за ним, "но его не обретаю" {21}. Поэтому и называется [перво]непостоянство, что [перво]непостоянство не имеет наружных очертаний. [Перво]непостоянство развивается и превращается в одно {22}, одноразвивается и превращается в семь, семь развивается и превращается в девять {23}, девять - предел развития, снова изменяется и. становится одним. Одно - начало развития формы. Чистое и легкое поднимается и образует небо, мутное и тяжелое опускается и образует землю. Столкновение и соединение [легкого и тяжелого] воздуха образует человека. Оттого что во вселенной содержатся семена {24}, порождается и развивается [вся] тьма вещей. Учитель Лецзы сказал: - Небо и земля не всетворящи, мудрецы не всемогущи, тьма вещей не удовлетворяет все нужды. Дело неба порождать и покрывать сверху, дело земли - формировать и поддерживать снизу, дело мудрых - обучать и просвещать, [каждой из] вещей присуще [ее] дело. Однако и у неба есть недостатки {25} там, где у земли - преимущества; и вещи постигают то, в чем мудрецы терпят неудачу. Отчего? Оттого что порождающее и покрывающее [небо] не способно формировать и поддерживать, формирующая и поддерживающая [земля] не способна обучать и просвещать, обучающие; и просвещающие [мудрецы] не способны действовать вопреки тому, что присуще [вещам, а вещи] - не способны выйти за пределы того определенного, что им присуще. Поэтому путь природы - либо жар, либо холод, учение мудрых - либо милосердие, либо справедливость, у тьмы вещей - либо мягкость, либо твердость. Все они следуют за присущим [им] и не способны выйти за его пределы. Поэтому есть обладающий жизнью, есть и то, что порождает обладающего жизнью {26}; есть обладающий формой, есть и то, что создает обладающего формой; есть обладающий звуком, есть и то, что дает звук обладающему звуком; есть обладающий цветом, есть и то, что дает цвет обладающему цветом; есть обладающий вкусом, есть и то, что дает вкус обладающему вкусом. То, что порождается рожденным, - смерть; но то, что порождает рожденного, никогда не кончается; то, что формируется в форму, - это сущность, а то, что формирует форму, никогда [формой] не обладает; произведенный звучащим звук слышен, а то, что порождает звучащее, никогда не звучит; порожденная цветом окраска ясно видна, а то, что порождает цвет, никогда не заметно; порожденный вкусом вкус ощущается, а то, что порождает вкусовое ощущение, никогда не обнаруживается: все это дело недеяния {27}. [Недеяние] способно быть жаром и холодом, способно быть мягким и твердым, коротким и длинным, круглым и квадратным, живым и мертвым, горячим и холодным, способно плавать и тонуть, способно быть первым и вторым тоном гаммы, способно появляться и исчезать, быть пурпурным и желтым, сладким и горьким, вонючим и ароматным. [Недеяние] не имеет знаний, не имеет способностей, но нет того, чего бы оно не знало, нет того, чего бы оно не могло. Учитель Лецзы, направляясь в Вэй, решил закусить у дороги. Его спутники заметили столетний череп {28} и, отогнув полынь, показали учителю. Посмотрев [на череп, Лецзы] сказал своему ученику Бо Фыну {29}: - Только мы с ним понимаем, что нет ни рождения, ни смерти. Как неверно печалиться [о смерти]! Как неверно радоваться |жизни]! Есть мельчайшие семена, подобные [икре] лягушки {30}, [яйцу] перепелки. Попадая в воду, [они] соединяются в перепончатую ткань; на грани с сушей приобретают покров лягушки, раковину [моллюска]; на горах и холмах становятся подорожником. Подорожник, обретя удобрение от гнилого, становится [растением] воронья лога. Корни вороньей ноги превращаются в земляных и древесных червей, а листья - в бабочек; бабочки также изменяются и становятся насекомыми {31}. [Когда насекомые] родятся у соляного поля <очага>, то будто сбрасывают кожу и называются [насекомыми] цюйдо {32}. Цюйдо через тысячу дней превращается в птицу, ее имя - ганьюйгу. Слюна ганьюйгу становится сыми, сыми превращается в [насекомое] илу в пищевом уксусе. Илу пищевого уксуса порождает [насекомое] хуанхуан пищевого уксуса. От хуанхуан пищевого уксуса родится {насекомое] цзюю, от цзюю [насекомое] моужуй, от моужуй вошь на тыквах. Баранья печень превращается в дигао, кровь коня превращается в блуждающие огоньки, и кровь человека превращается в блуждающие огоньки {33}. Сокол становится ястребом, ястреб - кукушкой, кукушка много времени спустя снова становится соколом. Ласточка превращается в устрицу, крот - в перепела, сгнившая тыква - в рыбу, переросший порей - в петушиный гребешок, старая овца - в обезьяну, рыбья икра - в червяка. [Животное] Даньюань само себя оплодотворяет и рождает, это называется лэй. Водоплавающая птица родит от взгляда, называется птица-рыболов. [Есть породы] только самок - называются гигантские черепахи; [есть породы] только самцов - называются осы. В [стране] Дум {34} мужчина не [соединяется], а чувствует, женщина без мужа, а зачинает. Царь Просо {35} родился от огромного следа, Найденный на Реке Инь {36} родился в дупле шелковицы. Из согретой сырости рождается папоротник, из вина [насекомое] сицзи. [Растение] янси, соединяясь со старым бамбуком, не дававшим ростков, порождает темную собаку, темная собака - барса, барс - лошадь, лошадь - человека. Человек состарившись уходит в мельчайшие семена. [Вся] тьма вещей выходит из мельчайших семян и в них возвращается {37}. В преданиях о Желтом Предке говорится: - Движение формы [тела] порождает не форму, а тень {38}; движение звука - не звук, а эхо; движение [действие] небытия порождает не небытие, а бытие. Форма [тело] - это то, чему непременно придет конец. Придет ли конец небу и земле [вселенной]? Всему [ли] настанет; конец вместе с нами? Не знаем, наступит ли полный конец. Наступит ли конец пути, который, собственно, не имеет начала? Истощится ли [путь], который, собственно, не имеет бытия <во времени>? Обладавший жизнью становится снова неживым; обладавший формой становится снова бесформенным; неживое, собственно, не то, что не жило; бесформенное, собственно, не то, что не обладало формой. Живому, по-закону природы {39}, непременно придет конец; как конечное не может не прийти к концу, так и живое не может не жить. Те, кто хочет жить постоянно, без конца, не знают границ естественных законов {40}. Жизненная сила {41} - это часть, [полученная] от неба; скелет [тело] - это часть от земли; чистое относится к небу и рассеивается, мутное относится к земле и соединяется [с ней]. Жизненная сила покидает форму и каждая из них возвращается к своему подлинному [состоянию]. Вот почему [душа умершего] называется гуй. Гуй означает возвращение, возвращение в свой подлинный дом. Желтый Предок сказал: - Как [могу] я еще существовать, [когда] душа проходит в свою дверь, а тело возвращается к своему корню? Человек от начала и до конца четырежды переживает великие изменения: младенчество в детстве, возмужание в юности, одряхление в старости, исчезновение в смерти. В младенчестве только воздух [энергия] приводит желания к единству и достигается высшая гармония. Вещи не наносят вреда [человеку, к полноте его] свойств {42} нечего добавить. Во время возмужания в юности воздух [энергия] в крови {43} переливается через край, [человека] переполняют страсти и заботы, [он] подвергается нападению вещей, и поэтому свойства [его] ослабевают. Во время одряхления в старости Страсти и заботы смягчаются, тело готовится к отдыху, вещи [С ним] не соперничают. Хотя [свойства его] и не обладают той полнотой, что во младенчестве, но [они] более спокойны, чем в юности. Исчезая в смерти, [человек] идет к покою, возвращается к своему началу. Странствуя по Горе Великой {44}, Конфуций {45} заметил Юна Открывшего Сроки {46}, который бродил по пустынным окрестностям Чэн {47}. Одетый в оленью шкуру, подпоясанный веревкой, [он] играл на цине {48} и пел. - Чему радуетесь [вы], Преждерожденный? - спросил Конфуций. - Я радуюсь многому, - ответил тот. - Природа рождает Тьму существ, самое же ценное из них - человек. И мне удалось стать человеком. Такова первая радость. Мужчины и женщины отличаются друг от друга, мужчин уважают, женщин презирают, поэтому мужчина ценится выше. И мне удалось родиться мужчиной. Такова вторая радость. Человеку случается не прожить дня или месяца, [он умирает] не освободясь даже от пеленок. А я дожил уже до девяноста лет. Такова третья радость. Быть бедным - правило мужа; смерть - конец человека. Зачем же горевать, если я обрету конец, оставаясь верным правилу? - Прекрасно! - сказал Конфуций. - Как умеете [вы] утешать самого себя! Подобный Лесу {49} достиг почти ста лет. В конце весны, [еще] одетый в шубу, он шел и пел, подбирая колоски, оставшиеся на заброшенной полосе. Его заметил на равнине Конфуций, который направлялся в Вэй, и, обернувшись к ученикам, сказал: - С тем старцем следует поговорить. Попробуйте подойти и его расспросить. Попросив разрешения, Цзыгун {50} отправился навстречу. [Встав] в конце межи лицом к старцу, [Цзыгун] со вздохом спросил: - [Вы] распеваете, подбирая колоски. Неужели Преждерожденного не мучает раскаяние? Подобный Лесу не остановился и не перестал петь. Но Цзыгун [продолжал] спрашивать без конца, пока тот не поднял голову и не сказал: - В чем же мне раскаиваться? - С какой радости Преждерожденный поет, подбирая колоски? [Быть может], "В юности не трудился, В зрелости не боролся, В старости [остался] без жены и сыновей, А смертный час уж близится!" {51}. - То, что меня радует, у всех людей, напротив, вызывает печаль, - с улыбкой ответил Подобный Лесу. - "В юности не трудился, в зрелости не боролся" {52} - поэтому-то и сумел прожить столько лет. "В старости [остался] без жены и сыновей, а смертный час уж близится!" - этому я и радуюсь. - Как можете вы радоваться смерти? - спросил Цзыгун. - [Ведь] смерти люди боятся, а долголетию радуются. - Смерть и жизнь подобны возвращению и отправлению {53}. Откуда мне знать, что, умерев в этом [случае], не родишься в другом [случае]? Ведь я знаю [только], что они [жизнь и смерть] не походят друг на друга. Откуда мне знать, не заблуждается ли тот, кто добивается жизни? Откуда мне также знать, не будет ли моя нынешняя смерть лучше, чем прошедшая жизнь? - Таков был ответ Подобного Лесу. Цзыгун выслушал его, но не понял. Вернулся и сообщил [обо всем] учителю. - Я знал, что с ним следует поговорить, - сказал учитель. - Так и оказалось. Он обрел [мудрость], но не до конца. Цзыгун устал учиться и сказал Конфуцию: - Хочу отдохнуть. - В жизни нет отдыха, - ответил Конфуций. - Значит [мне], Сы, негде отдохнуть? - Есть где. Взгляни вот туда и узнай, где найдешь отдых. И простор и высота! И могильный курган! И заклание скота! И жертвенный треножник! - Как величественна смерть! - воскликнул Цзыгун. - Для благородного мужа - отдых, для ничтожного человека - падение ниц. - Ты познал ее, Сы! Всем людям понятна радость жизни, но не всем - горечь жизни; всем понятна усталость старости, но не всем - отдых в старости; всем понятен страх перед смертью, но не всем - покой смерти {54}. Яньцзы сказал: - Как прекрасна была смерть для древних! Для достойных {55} "она - отдых, для недостойных - падение ниц. Смерть - конец свойств. Древние называли мертвого вернувшимся. Если мертвого называть вернувшимся, то живого - странствующим. Если странствующий забывает о возвращении, [он] становится бездомным. Когда один становится бездомным, его порицают все. Когда же [все] в Поднебесной становятся бездомными, разве найдется мудрый, чтобы их порицать! Что за человек тот, кто уйдет из родных мест, покинет всю свою родню {56}, бросит свой дом, свое достояние, уйдет бродить на все четыре стороны и не вернется? Все непременно назовут его безрассудным, безумным. А что за человек тот, кто ценит [свое] тело и жизнь, хвастается своими способностями и мастерством, создает себе имя и славу, кичится перед живущими и забывает о [своем] конце? Все непременно назовут его умным, дальновидным мужем. Оба они ошибаются, однако все похвалят второго и осудят первого. Только мудрый человек ведает, кого одобрить, а кого осудить. Некто спросил учителя Лецзы: - Почему ты ценишь пустоту? - В пустоте нет ценного, - ответил Лецзы и продолжал: [Дело] не в названии. Нет ничего лучше покоя, нет ничего лучше пустоты. В покое, в пустоте, обретаешь свое жилище, [в стремлении] взять, отдать теряешь свое жилище. Когда дела пошли плохо, [прежнего] не вернешь игрой в "милосердие" и "справедливость" {57}. Вскармливающий Медведя {58} сказал: - Движение и вращение не имеют конца. Но кто ощутит тончайшие изменения неба и земли [вселенной]? Ведь из-за утраты вещей там - изобилие здесь, из-за полноты здесь - недостаток там. Утраты и изобилие, полнота и недостаток следуют то за жизнью, то за смертью. Кто ощутит то неуловимое мгновенье, когда смыкаются друг с другом приход и уход? Воздух <эфир> у каждого нарастает не сразу, форма [тело] у каждого утрачивается не сразу. Не ощущаешь, [когда] они созревают, [когда] они утрачиваются. Так же с каждым днем, от рождения и до старости меняются внешний вид человека, цвет, разум, поведение. Кожа [у него] изменяется, ногти, волосы то вырастают, то отпадают. Ведь они со времени младенчества не останавливаются [в росте], не остаются неизменными. Но этот миг [перехода] ощутить нельзя, понимают его много позже. Некий цисец {59} не мог ни есть ни спать: опасался, что небо обрушится, земля развалится и ему негде будет жить. Опасения эти опечалили другого человека, который отправился к нему и стал объяснять: - Зачем опасаешься, что обрушится небо? Ведь небо - скопление воздуха {60}, нет места без воздуха. Ты зеваешь, дышишь и действуешь все дни в этом небе. - [Если] небо действительно скопление воздуха, то разве не должны упасть солнце, луна, планеты и звезды? - спросил цисец. - Солнце, луна, планеты и звезды - это [та часть] скопления воздуха, которая блестит. Пускай бы даже упали, никому бы не причинили вреда. - А если земля развалится? - Зачем опасаться, что земля развалится? Ведь земля - это скопление твердого [тела], которое заполняет [все] четыре пустоты. Нет места без твердого [тела]. Ты стоишь, ходишь и все дни действуешь на земле. Успокоенный цисец очень обрадовался, а объяснявший ему, также успокоенный, очень обрадовался. Услышал об этом учитель Высокий Тростник {61}, усмехнулся и сказал: - Радуга простая и двойная, облака и туман, ветер и дождь, времена года - эти скопления воздуха образуют небо. Горы и холмы, реки и моря, металлы и камни, огонь и дерево - эти скопления формы [тел] образуют землю. Разве познавший, что [небо] - скопление воздуха, познавший, что [земля] - скопление твердых [тел], скажет, что [они] не разрушатся? Ведь в пространстве небо и земля - вещи очень мелкие, [хотя] самое крупное в них <в небе и земле> бесконечно, неисчерпаемо. Это очевидно. Трудно [их] измерить, трудно изучить. Это очевидно. Опасность их разрушения [относится] действительно к слишком далекому будущему, но слова о том, что они [никогда] не разрушатся, также неверны. Поскольку небо и земля не могут не разрушиться, [они обязательно] разрушатся. Разве не будет опасности, когда придет время их разрушения? Услышал об этом учитель Лецзы, усмехнулся и сказал: - Говорящие, что небо и земля разрушатся, ошибаются; говорящие, что небо и земля не разрушатся, также ошибаются. Разрушатся или нет, я не могу знать. Хотя одни [утверждают] первое, а другие - второе, но ведь живые не знают, что такое мертвые, а мертвые не знают, что такое живые; приходящие не знают ушедших, а ушедшие - приходящих. Что нам тревожиться, разрушатся [небо и земля] или нет! Ограждающий {62} спросил своих помощников: - Могу ли обрести путь и им владеть? - Собственным телом не владеешь {63}, как же можешь обрести путь и им владеть! - ответили ему. - Если я не владею собственным телом, [то] кто им владеет? - Это скопление формы во вселенной. Жизнью [своей] ты не владеешь, ибо она - соединение [частей] неба и земли. Своими свойствами и жизнью ты не владеешь, ибо это случайное скопление во вселенной; своими сыновьями и внуками ты не владеешь, ибо они - скопление сброшенной [как у змеи] кожи во вселенной. Поэтому [ты] идешь, не зная куда, стоишь, не зная на чем, ешь, не зная почему. Во вселенной сильнее всего воздух и [сила] тепла. Как же можешь [ты] обрести их и ими владеть? В царстве Ци {64} жил Богач из рода Владеющих, а в царстве Сун {65} - Бедняк из рода Откликающихся. Бедняк пришел из Сун в Ци выспросить секрет [богатства]. Богач сказал: - Я овладел [искусством] похищения. С тех пор как начал похищать, за первый год сумел прокормиться, за второй год добился достатка, за третий год - полного изобилия. И с тех пор раздаю милости в селениях области. Бедняк очень обрадовался, [но] понял он лишь слово "похищение", а не способ кражи. И тут [он] принялся перелезать через отрады, взламывать ворота и тащить все, что попадалось под руку, что бросалось в глаза. В скором времени, осудив [его] в рабствоЭ за кражу, конфисковали то имущество, что было у него прежде. Подумав, что Богач его обманул, Бедняк отправился его упрекать. - Как же ты грабил? - спросил Богач из рода Владеющих. И Бедняк из рода Откликающихся рассказал, как было дело. - Ох! - воскликнул Богач. - Как ошибся ты в способе воровства! Но теперь я тебе [о нем] поведаю. Я узнал, что небо дает времена года, а земля - прирост. Я и стал грабить у неба погоду, а у земли - прирост; влагу у туч и дождя, недра у гор и равнин, чтобы посеять для себя семена, вырастить себе зерно, возвести себе ограду и построить себе дом. У суши я отбирал диких зверей и птиц, из воды крал рыб и черепах. Разве это мне принадлежало? Все это было [мною] награблено. Ведь семена и зерна, земля и деревья, звери и птицы, рыбы и черепахи порождены природой. Я грабил природу и остался невредим. Но разве природой дарованы золото и нефрит, жемчуг и драгоценности, хлеб и шелк, имущество и товары? Они собраны человеком! Как же упрекать осудивших [тебя], если ты украл? Решив в смятении, что Богач снова его обманул, [Бедняк] отправился к Преждерожденному из Восточного Предместья {67} и спросил у него [совета]. Преждерожденный из Восточного Предместья ответил: - Разве не похищено уже само твое тело? Ведь, чтобы создать тебе жизнь и тело, обокрали соединение [сил] жара и холода. Тем более не обойтись без похищения внешних вещей! Небо, земля и тьма вещей воистину неотделимы друг от друга. Тот, кто думает, что ими владеет, - заблуждается. Грабеж рода Владеющих - это общий путь, поэтому [Богач] и остался невредим; твой грабеж - это личное желание, поэтому [ты] и навлек на себя кару. Захват общего и частного такой же грабеж, как и утрата общего и частного. Общее в общем и частное в частном - таково свойство природы [неба и земли]. Разве познавший свойства природы сочтет кого-то вором, а кого-то не вором?! Глава 2 ЖЕЛТЫЙ ПРЕДОК Десять и [еще] пять лет стоял на престоле Желтый Предок; и радовался, что Поднебесная его поддерживала. [Он] наслаждался жизнью, [всем, что] радовало слух и зрение, обоняние и вкус [до тех пор, пока] от беспокойства кожа у него не высохла и не потемнела, пять чувств не притупились и не омрачились. [Процарствовал он] еще десять и пять лет и опечалился, что в Поднебесной нет порядка. Истощая слух и зрение, прилагая всю силу ума, распоряжался [он] народом [до тех пор, пока] от беспокойства кожа у него не высохла и не потемнела, пять чувств не притупились и не омрачились. - Ах! - вздохнул тогда Желтый Предок. - Как погряз я в пороке! Наслаждался сам, и одолела такая напасть. Стал управлять тьмой существ, [и снова] одолела такая напасть! Тут [он] бросил все дела, оставил дворец, отослал свиту, убрал колокола, ограничил [число] яств на кухне, отошел [от дел] и стал жить в праздности в подворье для приезжающих при дворце. Очищал [свое] сердце, подчинял [себе] тело. [После того как] три луны не вникал в дела правления, заснул днем и увидел сон, будто бродит по стране Всеобщее процветание {1}. А страна Всеобщее процветание [лежит] на запад от Яньчжоу, на север от Тайчжоу {2}, а в скольких миллионах ли от Срединных царств {3} - неведомо. До нее не добраться ни на лодке, ни на колеснице, ни пешком; странствовать [по ней можно] лишь мыслью. В этой стране нет ни начальников, ни старших, каждый сам по себе; у народа нет ни алчности, ни страстей, все естественно. |Там] не ведают радости, когда [кто-то] родится, не ведают горя, когда [кто-то] умирает, поэтому не гибнут юными, преждевременно; не ведают [что значит] любить себя, чуждаться других, поэтому нет ни любви, ни ненависти; не ведают ни измены, ни покорности, поэтому нет ни выгод, ни убытков. Ни к кому у них нет ни любви, ни ненависти, никто ничего не боится, не опасается; входят в реку - не тонут; входят в огонь - не обжигаются; от ударов [у них] нет ни ран, ни боли; от укусов [они] не [чувствуют] зуда. Ступают по воздуху, точно по тверди, спят в пустоте, точно в постели. Облака и туман не мешают им смотреть, грохот грома не мешает слушать; красота и безобразие не смущают их сердца. Они не споткнутся ни в горах, ни в долинах, передвигаясь лишь мыслью. Проснулся Желтый Предок, прозревший и довольный, призвал Небесного Старца, Пастыря Силача, Мыслителя с Горы Великой {4} и им сказал: - Я провел в праздности три луны, очистил сердце, подчинил тело, надеялся обрести учение о том, как заботиться о себе и управлять другими, но ничего не придумал, устал и заснул. И вот увидел такой сон. Ныне я понял, что настоящее учение нельзя найти чувством. Я его познал [разумом], я его обрел, но не могу о нем вам рассказать {5}. [Прошло] еще двадцать и восемь лет. В Поднебесной воцарился полный порядок, почти такой же, как в стране Всеобщее процветание. А [когда] Желтый Предок поднялся [ввысь] <умер>гнарод оплакивал его не переставая, более двухсот лет. Гора Охотниц-прорицательниц {6} находится на острове на Океанской реке. Там живут чудесные люди. Вдыхают ветер, пьют росу, а зерном не питаются. Сердце [у них] - словно глубокий родник, тело - словно у девственницы. [Не ведомы им] ни ласка, ни любовь, служат им престарелые старцы и мудрые люди. Не ведая ни страха, ни гнева, служат им искренно и верно; нет ни подачек, ни милостей, а у всех всего достаточно; не собирают, не накопляют, а недостатка не терпят. [Там] постоянно сменяют друг друга жар и холод, светят солнце и луна, следуют друг за другом четыре времени года, равномерно дует ветер и идет дождь, рожают и выкармливают своевременно, урожай зерна всегда в изобилии, а почва не гибнет, не портится. Люди не знают ни зла, ни ранней смерти, у тварей нет ни пороков, ни свирепости, от душ предков нет чудесных откликов {7}. Учителем Лецзы был Старый Шан, а другом - Дядя Высокий. [Лецзы] усвоил учение обоих и вернулся домой, оседлав ветер {8}. Об этом услышал ученик Инь, последовал за Лецзы и несколько лун не уходил домой. [Он] просил [учителя рассказать] на досуге о его искусстве, но десять раз [учитель] не говорил, и десять раз [Инь] возвращался [ни с чем]. Ученик Инь возроптал и попросил разрешения попрощаться. Лецзы [и тут] ничего не сказал. Инь ушел на несколько лун, но мысль [об учении] его не оставляла, и [он] снова вернулся. - Почему ты столько раз приходишь и уходишь? - спросил его Лецзы. - Прежде [я], Чжанцзай, обращался к тебе с просьбой, - ответил Инь. - Ты же мне ничего не сказал, и [я] на тебя обиделся. Ныне забыл [обиду] и поэтому снова пришел. - Прежде я считал тебя проницательным, ныне же ты оказался столь невежественным. Оставайся! Я поведаю тебе о том, что открыл [мне] учитель, - сказал Лецзы. - С тех пор как стал я служить учителю и другу, прошло три года {9}, и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился взгляда учителя. Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и ложном, устами по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился улыбки учителя. Прошло семь лет и, давая волю своему сердцу, [уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном Лишь тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других истинно, что ложно, что полезно и что вредно; уже не ведал, что учитель - мой наставник, а тот человек - мой друг. Перестал [различать] внутреннее от внешнего. И тогда все [мои чувства] как бы слились в одно целое: зрение уподобилось; слуху, слух - обонянию, обоняние - вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, и, следуя за ветром, начал передвигаться на восток и на запад. Подобный листу с дерева или сухой шелухе, [я] в конце концов не сознавал, ветер ли оседлал меня или я - ветер. Ты же ныне поселился у ворот учителя. Еще не прошел круглый срок, а ты роптал и обижался дважды и трижды. Ни одной доли твоего тела не может воспринять ветер, ни одного твоего сустава не может поддержать земля. Как же смеешь [ты] надеяться ступать по воздуху и оседлать ветер? Ученик Инь устыдился, присмирел и долго не решался задавать вопросы. Лецзы спросил Стража Границы {10}: - Настоящий человек идет под водой и не захлебывается, ступает по огню и не обжигается, идет над тьмой вещей и не трепещет. Дозвольте спросить, как этого добиться? - Этого добиваются не знаниями и не ловкостью, не смелостью и не решительностью, а сохранением чистоты эфира, - ответил Страж Границы. - Я тебе [об этом] поведаю. Все, что обладает формой и наружным видом, звучанием и цветом, - это вещи. [Различие] только в свойствах. Как же могут одни вещи отдаляться от других? Разве этого достаточно для превосходства [одних над другими]? Обретает истину тот, кто сумел понять и охватить до конца [процесс] создания вещей из бесформенного, [понять, что процесс] прекращается с прекращением изменений. Держась меры бесстрастия, скрываясь в не имеющем начала времени, тот, <кто обрел истину>, будет странствовать там, где начинается и кончается тьма вещей. Он добивается единства своей природы, [чистоты] своего эфира, полноты свойств, чтобы проникать в [процесс] создания вещей. Природа у того, кто так поступает, хранит свою целостность, в жизненной энергии нет недостатка. Разве проникнут в его [сердце] печали?! Ведь пьяный при падении с повозки, даже очень резком, не разобьется до смерти. Кости и сочленения [у него] такие же, как и у [других] людей, а повреждения иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно. [Думы о] жизни и смерти, удивление и страх не нашли места в его груди, поэтому, сталкиваясь с предметом, [он] не сжимался от страха. Если человек обретает [подобную] целостность от вина, то какую же целостность должен он обрести от природы! Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничто не может ему повредить {11}. Ле, Защита Разбойников, стрелял [на глазах] у Темнеющего Ока: натянул тетиву до отказа, поставил на предплечье кубок с водой и принялся целиться. Пустил одну стрелу, за ней другую и третью, пока первая была еще в полете. И все время оставался {неподвижным], подобным статуе. - Это мастерство при стрельбе, но не мастерство без стрельбы, - сказал Темнеющее Око. - А смог бы ты стрелять, если бы взошел со мной на высокую гору и встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней? {12} И тут Темнеющее Око взошел на высокую гору, встал на камень, висящий над пропастью глубиной в сотню жэней, отступил назад [до тех пор, пока его] ступни до половины не оказались в воздухе, и знаком подозвал к себе Защиту Разбойников. Но тот лег лицом на землю, обливаясь потом [с головы] до пят. - У настоящего человека, - сказал Темнеющее Око, - душевное состояние не меняется, глядит ли [он] вверх в синее небо, проникает ли вниз к Желтым источникам {13}, странствует ли ко [всем] восьми полюсам {14}. Тебе же ныне хочется зажмуриться от страха. Опасность в тебе самом! {15}. У Фаня был сын по имени Процветающий, который умело создал себе славу. Перед ним преклонялось все царство. Войдя в милость цзиньского царя, [Процветающий] не служил, а место занимал направо {16} от трех старших сановников. Того, кто удостоился благосклонного взгляда [Процветающего], в царстве Цзинь {17} жаловали титулом; того, кто заслужил бранное слово [Процветающего], из царства Цзинь изгоняли. Посещение дома Процветающего приравнивалось к приему у царя. Процветающий приказывал своим удальцам завязывать драки: умные обижали глупых, сильные подавляли слабых. [Он] не беспокоился, даже если оставались раненые и избитые. Дни и ночи проходили в таких забавах, которые чуть ли не вошли в обычай во всем царстве. [Однажды] первые удальцы Фаня - Хэшэн и Цзыбо - отправились за город и заночевали в хижине старика землепашца Кая с Шан-горы. В полночь Хэшэн и Цзыбо заговорили друг с другом о славе и могуществе Процветающего: он-де властен погубить живого и оживить мертвого, богатого сделать бедняком, а бедного - богачом. Кай с Шан-горы, давно уже страдавший от голода и холода, притаился у северного окна и подслушал их беседу. Затем [он] занял зерна, сложил в корзину, взвалил ее на спину и отправился к воротам Процветающего. В свите Процветающего состояли родовитые люди. Одетые в белый шелк, они разъезжали в колесницах или не спеша прохаживались, посматривая [на всех] свысока. Заметив Кая с Шан-горы, старого и слабого, с загорелым дочерна лицом, в платье и шапке отнюдь не изысканных, все они отнеслись к нему презрительно и принялись издеваться над ним, как только могли: насмехались, обманывали его, били, толкали, перебрасывали от одного к другому. Но Кай с Шан-горы не сердился, прихлебатели устали, и выдумки их исчерпались. Тогда вместе с Каем все они взошли на высокую башню, и один из них пошутил: - Тот, кто решится броситься вниз, получит в награду сотню золотом. Другие наперебой стали соглашаться, а Кай, приняв все за правду, поспешил броситься первым, точно парящая птица, опустился [он] на землю, не повредив ни костей, ни мускулов. Свита Фаня приняла это за случайность и не очень-то удивилась. А затем [кто-то], указывая на омут в излучине реки, снова сказал: - Там - драгоценная жемчужина. Нырни - найдешь ее. Кай снова послушался и нырнул. Вынырнул же действительно с жемчужиной. Тут все призадумались, а Процветающий велел впредь кормить [Кая] вместе с другими мясом и одевать его в шелк. Но вот в сокровищнице Фаня вспыхнул сильный пожар. Процветающий сказал: - Сумеешь войти в огонь, спасти шелк - весь отдам тебе в награду, сколько ни вытащишь! Кай, не колеблясь, направился [к сокровищнице], исчезал в пламени и снова появлялся, но огонь его не обжигал и сажа к нему не приставала. Все в доме Фаня решили, что он владеет секретом, и стали просить у него прощения: - Мы не ведали, что ты владеешь чудом, и обманывали тебя. Мы не ведали, что ты - святой, и оскорбляли тебя. Считай нас дураками, считай нас глухими, считай нас слепыми! Но дозволь нам спросить: в чем заключается твой секрет? - У меня нет секрета, - ответил Кай с Шан-горы. - Откуда это - сердце мое не ведает. И все же об одном я попытаюсь вам рассказать. Недавно двое из вас ночевали в моей хижине, и я слышал [как они] восхваляли Процветающего: [он]-де властен умертвить живого и оживить мертвого, богатого сделать бедняком, а бедного - богачом. И я отправился [к нему], несмотря на дальний путь, ибо поистине у меня не осталось других желаний. Когда пришел сюда, [я] верил каждому вашему слову. Не думая ни об опасности, ни о том, что станет [с моим телом], боялся лишь быть недостаточно преданным, недостаточно исполнительным. Только об одном были мои помыслы, и ничто не могло меня остановить. Вот и все. Только сейчас, когда я узнал, что вы меня обманывали, во мне поднялись сомнения и тревоги, [я] стал прислушиваться и приглядываться к [вашей] похвальбе. Вспомнил о прошедшем: посчастливилось не сгореть, не утонуть - и от горя, от страха [меня] бросило в жар, охватила дрожь. Разве смогу еще раз приблизиться к воде и пламени? С той поры удальцы Фаня не осмеливались обижать нищих и коновалов на дорогах. Встретив их, кланялись, сойдя с колесницы. Узнав об этом, Цзай Во {18} сообщил Конфуцию. Конфуций же сказал: - Разве ты не знаешь, что человек, полный веры, способен воздействовать на вещи, растрогать небо и землю, богов и души предков, пересечь [вселенную] с востока на запад, с севера на юг, от зенита до надира. Не только пропасть, омут или пламя - ничто его не остановит. Кай с Шан-горы поверил в ложь, и ничто ему не помешало. Тем паче, когда обе стороны искренни. Запомни сие, юноша! У чжоуского царя Сюаньвана начальником над пастухами был раб Жердочка Для Птиц {19}. Он умел обращаться с дикими зверями и птицами и, собирая их, кормил во дворе и в саду. Он укрощал и приручал любого хищника, даже тигра и волка, орла или скопу <рыболова>. В его присутствии самцы и самки спаривались и размножались, образуя целые стада. Разнообразные виды [зверей} паслись рядом, не царапая и не кусая друг друга. Обеспокоенный тем, как бы секрет искусства раба не умер вместе с ним, царь приказал ему обучать Садовода с Мао-горы. Он же сказал [Садоводу]: - [Я], Жердочка, - презренный раб. Какое искусство могу тебе передать? Но боюсь, как бы государь не обвинил [меня] в том, что [я] утаил от тебя [секрет], и скажу вкратце, как обращаться с тиграми. Радоваться, когда потакают, и сердиться, когда перечат, - в природе каждого, в ком течет кровь. Но разве радость и гнев: проявляются случайно?! Гнев [зверя] вызывают, когда идут против [его] воли. Во время кормежки не решаюсь давать тигру живого зверя: убивая его, [тигр] придет в ярость; не решаюсь давать целую тушу: разрывая ее, придет в ярость. Своевременно кормлю голодного и постигаю, [что] приводит его в ярость. Тигр и человек [принадлежат] к различным видам. Человек потакает тигру, и тигр к нему ласкается; перечит - и тигр его убивает. Но разве решусь я перечить тигру, чтобы привести его в гнев! Не решусь также и потакать ему, чтобы вызвать у него радость. Ведь от радости вернется непременно к гневу, а от гнева вернется снова к радости; ни тем, ни другим способом не достигну цели. Ныне, [когда] у меня нет мысли ни потакать им, ни перечить, птицы и звери принимают меня за своего. [Действую] по закону природы - предоставлять каждого самому себе, поэтому [они] бродят по моему саду, не вспоминая о высотах [горных] лесов и просторах болот; засыпают на моем дворе, не стремясь в глубину гор и в тишину долин. Янь Юань {20} рассказал Конфуцию: - Когда я переправлялся через пучину Глубина кубка, Перевозчик {21} правил лодкой, как бог. Я спросил его: "Можно ли научиться управлять лодкой?" "Да, - ответил он, - можно обучить того, кто умеет плавать; у прекрасного пловца [к этому] особые способности, а если это водолаз, то [он] примется управлять лодкой, даже не видав ее прежде в глаза". Я спрашивал еще, но [он] более не отвечал. Дозвольте задать вопрос: "Что это означает?". - Гм! - сказал Конфуций. - Я давно уже забавлялся с тобой тем, что (лежит] на поверхности, но никогда не доходил до сущности. [Теперь] все же скажу. "Можно обучить того, кто умеет плавать" - [означает, что он] легко общается с водой; "У прекрасного пловца [к этому] особые способности" - забывает про воду; "А если это водолаз, то [он] примется управлять лодкой, даже не видав ее прежде в глаза" - для него пучина подобна суше, а опрокинутая лодка - скользящей назад повозке. Пусть перед ним опрокидывается и скользит тьма вещей, это даже не привлечет его внимания; куда бы ни направился, все станет делать играючи. Мастер игры {22} [со ставкой] на черепицу станет волноваться при игре на [серебряную] застежку и потеряет рассудок при игре на золото. Искусство одно и то же, но стоит появиться ценному, и внимание перейдет на внешнее. Внимание же к внешнему всегда притупляет [внимание к] внутреннему. Конфуций любовался в Люйляне [водопадом] {23}: струи спадают с высоты в тридцать жэней, пена бурлит на тридцать ли. Его не могут преодолеть ни кайманы, ни рыбы, ни черепахи - морские или речные. Заметив там пловца, [Конфуций] подумал, что тот с горя ищет смерти, и отправил своих учеников вниз, чтобы его вытащить. [Но тот] через несколько сот шагов вышел [из воды], с распущенными волосами, запел и стал прогуливаться у дамбы. Конфуций последовал [за ним] и ему сказал: - Водопад в Люйляне высотой в тридцать жэней, пена бурлит на тридцать ли. Его не могут преодолеть ни кайманы, ни рыбы, ни черепахи - морские или речные. Заметив, как ты в него вошел, я подумал, что с горя ищешь смерти, и отправил своих учеников вниз, чтобы тебя вытащить. [Когда] ты вышел с распущенными волосами, запел и стал прогуливаться, я принял тебя за душу утопленника, но вгляделся: ты - человек. Дозволь задать вопрос: владеешь ли секретом, [как следует людям] ходить по воде? - Нет, - ответил пловец. - У меня нет секрета. От рождения - это у меня привычка, при возмужании - характер, в зрелости - это судьба. Вместе с волной погружаюсь, вместе с пеной всплываю, следую за течением воды, не навязывая [ей] ничего от себя. Вот мой секрет. - Что означает: "от рождения - это привычка, при возмужании - характер, в зрелости - это судьба"? - спросил Конфуций. - Я родился среди холмов и удовлетворен [жизнью] среди холмов - такова привычка; вырос на воде и удовлетворен [жизнью] на воде - таков характер; это происходит само собой и я не знаю почему - такова судьба {24}. Направляясь в Чу, Конфуций вышел из леса и заметил Горбуна {25}, который ловил цикад, будто [просто] их подбирал. - Как ты искусен! - воскликнул Конфуций. - Обладаешь ли секретом? - Да! У меня есть секрет, - ответил ловец цикад. - В пятую-шестую луну кладу на коконы [цикад] шарики. [Из тех, на которые] положу два [шарика] и [шарики] не упадут, теряю немногих; [из тех, на которые] положу три [шарика] и не упадут, теряю одну из [каждых] десяти; [тех же, на которые] положу пять шариков и не упадут, [ловлю всех просто], будто подбираю. Я стою, словно старый пень, руки держу, точно сухие ветви. Как бы ни велика была вселенная, какая бы тьма тварей в ней ни существовала, мне ведомы лишь крылатые цикады. Почему бы мне их не ловить, [если] ничто [другое] не заставит меня шевельнуться, ни на что в мире я не сменяю крылышки цикады! Конфуций обернулся к своим ученикам и воскликнул: - Вот каковы речи того Горбуна! Воля [у него] не рассеивается, а сгущается в душе. А Горбун в ответ: - Вы, длиннополые ученики! Откуда вам знать то, о чем спрашиваете? Заботитесь о собственном поведении да потом еще утруждаете [себя] такими речами! Один приморский житель любил чаек. Каждое утро отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями. Его отец сказал: - Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне [нескольких] на забаву. На другое утро, [когда Любитель чаек] отправился в море, чайки кружились [над ним], но не спускались. Поэтому и говорится: "Высшая речь - без речей, высшее деяниенедеяние" {26}. То знание, которое доступно всем, - неглубоко. Чжао Сянцзы {27} с сотней тысяч человек отправился на огневую охоту в Срединные горы. С помощью высокой травы подожгли лес, и пламя охватило [его] на сотни ли. [И тут] из каменного утеса вышел человек, [который] поднимался и опускался вместе с дымом и пеплом. Все сказали, что это душа покойника. Пройдя через огонь, будто его и не было, тот человек вышел не спеша. Чжао Сянцзы удивился, удержал его и незаметно осмотрел. Фигурой, цветом, семью отверстиями [в голове]- человек; по дыханию, голосу - человек. И {Чжао Сянцзы] спросил: - С помощью какого секрета живешь в камне? С помощью какого секрета проходишь через огонь? - Что называешь камнем? Что называешь огнем? - спросил его тот. - То, откуда [ты] недавно вышел, - камень; то, через что недавно прошел, - огонь. - Не ведаю, - ответил тот. Услышал об этом вэйский царь Прекрасный {28} и спросил Цзыся {29}: - Что это был за человек? - [Я], Шан, слышал от учителя, что [человек, который обрел] гармонию, во всем подобен [другим] вещам. Ничто не может его ни поранить, ни остановить. Он же может все - и проходить через металл и камень, и ступать по воде и пламени. - А почему ты этого не делаешь? - спросил царь Прекрасный. - [Я], Шан, еще не способен открыть свое сердце и очистить [его] от знаний. Хотя и пытаюсь говорить об этом, когда есть досуг. - Почему не делает этого учитель? - Учитель способен на это, - ответил Цзыся, - но способен и не делать этого. [Ответ] очень понравился царю Прекрасному. Некий Колдун {30}, по имени Цзи Сянь, переселился из Ци в Чжэн. Точно бог, узнавал [он], кто родится, а кто умрет, кто будет жить, а кто погибнет, кого ждет счастье, а кого - беда, кого - долголетие, а кого - ранняя смерть, и назначал [каждому] срок: год, луну, декаду, день. Завидев его, чжэнцы уступали дорогу. Лецзы встретился с Колдуном и подпал под его чары. Вернувшись же, обо всем рассказал учителю с Чаши-горы: - Ваше учение я считал высшим, а теперь познал более совершенное. - Я не открывал тебе внешнего, пока ты не постиг сущности, - сказал учитель. - Как же тебе судить об учении? Если рядом с курами не будет петуха, откуда возьмутся цыплята? Думая, - что постиг учение и [можешь] состязаться с современниками, [ты] возгордился, поэтому он и прочел все на твоем лице. Приди-ка вместе [с ним] сюда, пусть на меня посмотрит. Назавтра Лецзы явился к учителю вместе с Колдуном. [Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы: - Увы! Твой учитель [скоро] умрет, не проживет и десяти дней. Я видел странное - пепел, залитый водой. Лецзы вошел к учителю, зарыдал так, что слезами оросил одежду, и передал ему [слова Колдуна]. - В тот раз я показался ему поверхностью земли, без побегов, без движения. Ему, видимо, почудилась какая-то преграда в источнике моей жизненной энергии. Приди-ка снова [с ним] сюда. На другой день Лецзы снова явился с Колдуном. [Когда они] вышли, Колдун сказал Лецзы: - Счастье, что твой учитель встретился со мной. [Ему] лучше. В пепле появилась жизнь. Я заметил, что энергия проникает через преграду. Лецзы вошел к учителю и передал ему [все]. - На этот раз я показался ему в виде неба и земли, [куда] нет доступа [таким понятиям, как] "имя" [или] "сущность". Но источник энергии исходил из пяток. Вот [ему] и почудилось, что "энергия проникает через преграду", что мне лучше. Приди-ка снова [с ним] сюда. На другой день Лецзы снова явился с Колдуном к учителю. [Когда они] вышли, [Колдун] сказал Лецзы: - Твой учитель в тревоге. Трудно читать на его лице. Успокой [его, и я] снова его навещу. Лецзы вошел к учителю и передал ему [все]. Учитель же молвил: - На этот раз он узрел во мне великую пустоту без малейшего предзнаменования [чего-либо] и принял ее за признак равновесия жизненных сил. Существует всего девять глубин: глубина водоворота и стоячей воды, проточной воды и бьющего источника, родника, текущего с горы, и источника, вытекающего из ямы, реки, вернувшейся в русло после прорыва [дамбы], реки, растекающейся по болоту, и нескольких ручьев, вытекающих из одного источника. Приди-ка [с ним] снова сюда. На другой день Лецзы вместе с Колдуном снова явился к учителю. Не успел [Колдун] занять [свое] место, как в растерянности пошел прочь. - Догони его, - велел учитель. Лецзы побежал, не смог его догнать, вернулся и доложил учителю: - Не догнал. [Он куда-то] исчез! Потерялся! - Я показался ему зародышем, каким был еще до появления на свет. Я предстал перед ним пустым, слабым, покорным. [Он] не понял, кто [я], какой [я], видел то увядание, то стремительное течение. Вот и сбежал. Тут Лецзы решил, что еще и не начинал учиться, вернулся [домой] и три года не показывался. Готовил пищу для своей жены, свиней кормил, будто людей. В резьбе и полировке вернулся к безыскусственности {31}. В [других] делах не принимал участия. Лишь телесно, словно ком земли, возвышался он среди мирской суеты, замкнутый, целостный и поэтому [познал] истину до конца. Лецзы направился в Ци, [но] с полдороги вернулся и встретил Дядю Темнеющее Око. - Почему возвратился? - спросил Темнеющее Око. - Я испугался! - Чего же испугался? --Я ел в десяти харчевнях, и в пяти [мне] подавали раньше всех. - Пусть так. Но чего же тебе пугаться? - Чистота внутри еще не освободилась, а из тела [она] просачивается [в виде] луча. Внешним воздействовать на сердца людей, чтобы они пренебрегали уважаемыми и старыми, [значит] готовить себе беду. Ведь хозяин харчевни не имеет лишних доходов, продает лишь кашу да похлебку. Если так поступает тот, у кого прибыль скудная, а власть ничтожная, что же сделает властитель тьмы колесниц, который отдает все силы государству и все знания управлению? Поэтому-то я и испугался, что тот [царь] захочет поручить мне дела и [станет] ждать от меня заслуг {32}. - Прекрасное наблюдение! - воскликнул Темнеющее Око. - [Но если] ты останешься у себя, люди станут [искать] у тебя защиты. Вскоре Темнеющее Око пришел [к Лецзы] и у дверей увидел множество туфель. Обернувшись лицом к северу <как подчиненный>, Темнеющее Око оперся подбородком о посох, нахмурился и, постояв немного, молча вышел. Принимавший гостей доложил об этом Лецзы. Лецзы босой с туфлями в руках побежал [за Темнеющим Оком] и, догнав у ворот, спросил: - Поскольку [вы], Преждерожденный, пришли, не дадите ли мне совет? - [Все] кончено! Я же предупреждал, что люди станут [искать] у тебя защиты. Это действительно так! Способный привлечь других, чтобы [стекались] к тебе, ты оказался не способным помешать другим искать у тебя защиты. К чему это? [Стоит] результату разойтись с предвидением, и непременно получится огорчение. [Оно] бессмысленно и поколеблет [тебя] самого. Никто из твоих последователей [этого] тебе не скажет. Вся их мелкая болтовня - яд для человека. Без пробуждения, без сознания разве [помогут] созреванию друг друга? Ян Чжу {33} на юге достиг [местности] Пэй, [и когда] Лаоцзы {34}, странствуя на запад, пришел в Цинь, встретил его на подступах - в Лян. Посредине дороги Лаоцзы подъял взор к небу и вздохнул: - Прежде думал, что тебя можно научить, ныне же [вижу], что нельзя. Ян Чжу промолчал. [Когда же] вошли в харчевню, [Ян Чжу] подал [Лаоцзы] воду для умывания и полоскания рта, полотенце и гребень. Оставив туфли за дверями, подполз к нему на коленях и заговорил: - Недавно учитель подъял взор к небу, вздохнул и сказал: "Прежде думал, что тебя можно научить, ныне же [вижу], что нельзя". [Мне], ученику, хотелось попросить объяснения, но не осмелился, ибо учитель сказал и продолжал путь без отдыха. Ныне же у учителя есть свободное время. Дозвольте [мне] задать вопрос: в чем моя вина? - У тебя самодовольный взгляд, у тебя хвастливый взгляд. С кем сумеешь жить вместе? [Ведь и] "чистейшая белизна кажется запятнанной, совершенное достоинство кажется недостаточным!" {35} - ответил Лаоцзы. - Почтительно слушаюсь! - сказал Ян Чжу со всем уважением, изменившись в лице. Прежде Ян Чжу в харчевне приветствовали жильцы, хозяин приносил [ему] циновку, хозяйка подавала полотенце и гребень, сидевшие уступали [место] на циновке, гревшиеся давали [место]у очага. Когда же он вернулся, постояльцы стали спорить с ним: за [место] на циновке. Проходя через Сун {36}, на востоке Ян Чжу зашел на постоялый двор. У хозяина двора были две наложницы: красивая и безобразная. Безобразную [хозяин] ценил, а красивой пренебрегал. На вопрос Янцзы, какая тому причина, этот человек ответил: - Красавица сама [собою] любуется, и я не понимаю, в чем ее красота. Безобразная сама себя принижает, и я не понимаю, в чем ее уродство. - Запомните это, ученики, - сказал Янцзы. - Действуйте достойно, но гоните от себя самодовольство, и (вас] полюбят всюду, куда бы ни пришли. В Поднебесной есть путь к постоянным победам и путь к постоянным поражениям. Путь к постоянным победам называется слабостью, путь к постоянным поражениям называется силой. Оба этих пути легко познать, однако люди их не знают. Поэтому в древности и говорили: "сильный [старается] опередить тех, кто слабее его; слабый - тех, кто сильнее его" {37}. Идущему впереди тех, кто слабее его, грозит опасность от равного ему; идущему впереди тех, кто сильнее его, не грозит опасность. Так побеждают собственное тело, будто раба, так служат Поднебесной, будто рабы. Это и называется: победой без побед, службой без служения. Вскармливающий Медведя сказал: - Хочешь быть твердым {38}, сохраняй [твердость] с помощью мягкости; хочешь быть сильным, береги [силу] с помощью слабости. [Кто] собирает мягкое, станет твердым; [кто] собирает слабое, станет сильным; наблюдай за тем, что собирается, чтобы узнать, что придет: счастье или беда. Сильный побеждает тех, кто слабее его, а от [руки] равного себе - гибнет. Слабый побеждает тех, кто сильнее его, его сила - неизмерима. Лаоцзы сказал: "Войско могущественное погибнет. Дерево крепкое сломается. Мягкое и слабое - спутники жизни. Твердое и сильное - спутники смерти" {39}. Подобные по уму могут быть различны обликом; подобные обликом могут быть различны по уму. Мудрый сближается с подобным [себе] по уму, но отдаляется от подобного [себе] обликом; дюжинный сближается с подобным [себе] обликом, но отдаляется от подобного [себе] по уму. С подобными [себе] обликом [мы] сближаемся и их любим; от отличающихся от нас обликом [мы] отдаляемся и их боимся. [Того, кто] обладает ростом в семь чи, руками, отличными от ног, волосами на голове и зубами во рту, бежит, наклонясь вперед, - называем человеком; но человек может обладать сердцем зверя. Однако, несмотря на звериное сердце, видим в нем подобного себе. [Того, кто] обладает крыльями по бокам, рогами на голове, способен обнажать клыки и выпускать когти, летать в воздухе или бегать на четырех ногах, называем птицей или зверем. А у птицы или зверя может быть сердце человека. Однако, несмотря на человеческое сердце, [мы] видим в них чуждых себе обликом. У Готовящего Жертвенное Мясо и Нюйва {40}, у Священного Земледельца {41} и Великих Вождей {42} были змеиные тела и человеческие лица или бычьи головы и тигриные морды. [Они] обладали не обликом человека, а свойством великих мудрецов. Ся Разрывающий на Части {43} и Инь Бесчеловечный {44}, Луский Хуань {45} и Чуский My {46} внешне, семью отверстиями [в голове] были подобны человеку, но сердцем обладали звериным. Дюжинный человек, держась лишь облика в поисках истины, ее [истины] не найдет. Желтый Предок, сражаясь с Предком Огня {47} на поле при Баньцюань, повел в авангарде медведей и медведиц, волков и барсов, пантер и тигров, а знаменосцами сделал орлов и фазанов, кречетов и коршунов. Таково подчинение птиц и зверей силой. Высочайший {48} поручил Кую {49} ведать музыкой. Ударяя одной каменной пластинкой о другую, [тот] повел всех зверей танцевать; [сыграл] на свирели девять тактов песни "[Великое] цветение" {50}, и пара фениксов явилась совершить обряд. Таково привлечение птиц и зверей музыкой. Разве этим сердца у птиц и зверей отличаются от человеческих? К тем, кто по облику и по голосу отличается от человека, [мы] не знаем, как подойти. Мудрый же все знает, всех понимает, поэтому умеет их привлечь и ими распоряжаться. Ведь у птиц и зверей знания естественные, подобные человеческим. Не заимствуя знаний у человека, все они стремятся сохранить свою жизнь. Самец и самка спариваются, мать и детеныш любят друг друга. [Они] избегают [местности] ровной, держатся неприступной, уходят от холода, стремятся к теплу, останавливаются, [собираясь] в стадо; передвигаются рядами, юные помещаются в середине, сильные - по краям. [Когда есть] вода, ведут [к ней] друг друга, [когда есть] пища, призывают друг друга. В древности [они] жили вместе с людьми {51} и передвигались вместе с людьми, а во времена вождей и царей стали пугаться и бросаться врассыпную. В последнее же время [они] таятся, прячутся и спасаются бегством, чтобы избежать беды. Ныне на востоке в стране рода Посредников люди понимают язык шести [видов] животных и [с ними] говорят. Эти знания [они], наверно, приобрели случайно. В древнейшие же времена священные мудрецы различали по виду и по характеру мириады тварей и понимали язык каждого из видов; созывали их и собирались вместе с ними, учили их и принимали, как людей. Поэтому сначала встречались с душами предков и духами, оборотнями, горными и лесными, затем общались с народами всех восьми сторон и, наконец, собирали птиц и зверей, насекомых и пресмыкающихся. [Они] говорили: "У существ, обладающих кровью и жизненной энергией, нет большого различия в сердце и знаниях". Священные мудрецы это знали и поэтому, обучая и наставляя, никого не упускали. В царстве Сун жил Обезьяний Царь {52}, который любил обезьян и кормил их целую стаю. [Он] умел разгадывать их желания, обезьяны также его понимали. Чтобы ублаготворить обезьян, [он] меньше кормил свою семью. Но вдруг [он] обеднел, и пришлось [ему] уменьшить корм обезьянам. Боясь, что вся стая выйдет из повиновения, сначала их обманул: - Хватит ли, если стану давать вам утром по три каштана, а вечером по четыре? Тут все обезьяны поднялись в гневе. - Хватит ли, если стану давать вам утром по четыре каштана, а вечером по три? - сразу же переспросил он. И все обезьяны, обрадованные, легли на землю. Так же точно заманивают в клетку тварь более глупую. Мудрец с помощью своих знаний заманивает толпу дураков так же] как перехитрил обезьян с помощью своих знаний Обезьяний Царь] Оставив название и сущность неизменными, [он] сумел вызвать у обезьян то гнев, то радость. Цзи Синцзы {53} тренировал бойцового петуха для чжоуского царя Сюаньвана. Через десять дней [царь] спросил: - Готов ли петух к бою? - Еще нет. Пока самонадеян, попусту кичится. Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос. - Пока нет. Еще бросается на [каждую] тень, откликается на [каждый] звук. Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос. - Пока нет. Взгляд еще полон ненависти, сила бьет через край. Через десять дней [царь] снова задал [тот же] вопрос. - Почти [готов]. Не встревожится, пусть даже услышит [другого] петуха. Взгляни на него - будто вырезан из дерева. Полнота его свойств совершенна. На его вызов не посмеет откликнуться ни один петух - повернется и сбежит. Хой Ан {54} посетил сунского царя Канвана {55}. Канван затопал ногами и, гневно хрипя, закричал: - Чему гость может меня научить? Я не люблю проповедников-милосердия и справедливости. Мне нравятся храбрецы и силачи. - Не заинтересует ли великого государя учение, которым обладаю [я], ваш слуга? - ответил Ан. - Даже сильного оно может заставить промахнуться в ударе, даже храброго - колоть [кинжалом] и не поранить. - Прекрасно! Об этом мне нравится слушать. - Но ведь колоть и не поранить, ударить и промахнуться - это позорно. У вашего же слуги есть такое учение, от которого и храбрый не посмеет колоть, и сильный не посмеет ударить. Но не сметь - не означает не хотеть. У вашего же слуги есть учение, от которого у человека совсем исчезает подобное желание. Исчезнет подобное желание, не появится и мысли о выгоде. У вашего же слуги есть учение, от которого все мужья и жены в Поднебесной полюбят выгоду. Это умнее, чем храбрость и сила, выше [всех] четырех рангов. Не заинтересует ли это великого государя? - Это то, чего я хотел бы добиться, - ответил сунский царь. - Таково [учение] Куна и Mo. Конфуций и Mo Ди стали царями, не имея земли, стали начальниками, не имея подчиненных. Желая им покоя и выгоды, каждый муж и каждая жена в Поднебесной поднимались на цыпочки и вытягивали шею. [И если] ныне великий государь - властелин тьмы колесниц - действительно имеет подобное желание, то все в пределах четырех границ обретут свою выгоду. И он превзойдет умом Конфуция и Моцзы. Царю нечего было ответить. Хой АН же поспешил уйти. Царь сказал [стоявшим] слева и справа: - [Вот это] красноречие! Гость сумел меня убедить! Глава 3 ЧЖОУСКИЙ ЦАРЬ МУ При чжоуском царе My {1} из страны на крайнем Западе явился человек, владевший [силой] превращений. Входил в огонь и воду, проходил через металл и камень, переворачивал горы, менял течение рек, передвигал обнесенные стенами города. Поднимался в пустоту и не падал, проходил сквозь твердое, не встречая препятствий, тысячам и десяткам тысяч его превращений не было конца. Он изменял и форму вещей и мысли людей. Царь Mу почитал его, словно духа, служил ему, словно царю, уступил ему царские покои, угощал его мясом вскормленных для жертв быков, баранов, свиней; чтобы развлекать его, отбирал лучших девушек-певиц. Однако тот человек не мог жить в царских покоях, находя их низкими и безобразными; не мог есть яств царской кухни, находя их сырыми и зловонными; не мог приблизиться, к царским наложницам, находя их некрасивыми и вонючими. Тогда царь My стал воздвигать для него строение, [призвав на помощь] все искусство [своих] мастеров по глине и дереву, по окраске красным и белым. [Все] пять сокровищниц опустели, пока башня была закончена. Высотой в тысячу жэней, она возвышалась над вершиной Южной горы и называлась Вздымающейся к Небу башней. Для башни выбрали красивейших из дев в [царствах] Чжэн и Вэй {2}, умастили [их] ароматными маслами, подрисовали [им] брови - усики бабочки, убрали прическу шпильками, продели [в уши] серьги, одели их в тончайший холст, отсроченный блестящим шелком из Ци, набелили им лица, подчернили брови, украсили нефритовыми подвесками, различными душистыми травами. Заполнив башню, [красавицы] сыграли песни "Принимаем облака", "Шесть драгоценных нефритов", девять тактов мелодии ["Великое] Цветение", "Утреннюю росу" {3}, чтобы развеселить человека, владевшего [силой] превращений. Каждую луну [царь] подносил [ему] драгоценные одежды, каждое утро - тонкие яства. Тот же до всего снисходил как бы нехотя. Прожив недолго [в башне, тот человек] пригласил царя прогуляться. Держась за его рукав, царь взлетел с ним ввысь на самое Срединное небо и очутился в его дворце. Дворец был построен из золота и серебра, усыпан жемчугом и нефритом. Возвышался [он] и над облаками и над дождем, а на чем покоился - неведомо. Издали он казался пушистым облаком. Все здесь для зрения и слуха, обоняния и вкуса было иным, чем в мире людей. Царь, считая, что оказался поистине в обители предков - Чистейшей Столице Пурпурной Звезды, [наслаждался] широтой мелодии небесной музыки. Наклонив голову, царь увидел внизу свой дворец и террасы, похожие на комья земли и кучи хвороста. Царю казалось, что прожил [он] здесь десятки лет, не вспоминая о своей стране. [Но вот] человек, владевший [силой] превращений, снова пригласил царя прогуляться, и [они] пришли туда, где наверху не видно было ни солнца, ни луны, а внизу - ни рек, ни морей. Свет и тени ослепили царя, и [он] не мог ничего разглядеть; звуки и эхо оглушили царя, и [он] не мог ничего расслышать. Все его кости и внутренние органы затрепетали, [он] не мог сосредоточиться, мысли [у него] омрачились, жизненная сила истощилась, и [он] стал уговаривать того человека вернуться обратно. Тот [его] толкнул, и царь камнем свалился в пустоту. Очнулся [он] на том же месте, что и прежде; в свите были те же люди, что и прежде; вино перед ним еще не остыло, кушанья еще не высохли. - Откуда [я] прибыл? - спросил царь. - Государь [сидел] задумавшись, - ответили слева и справа. Тут царь My впал в беспамятство. Пришел в себя [лишь] через три месяца и снова спросил человека, владевшего [силой] превращений. Тот ответил: - Разве мы с государем двигались? [Нет!] Мы странствовали мысленно. А разве место, где [мы] жили, не иное, чем дворец государя? Разве места, где странствовали, не отличались от заповедника государя? Привыкнув к постоянному, сомневаешься в возможности забыться на время? При высшем же изменении в один миг. можно исчерпать все возможные формы. В большой радости царь перестал заботиться о государственных делах, наслаждаться своими наложницами и всеми мыслями предался далеким странствиям. [Он] приказал запрячь в две колесницы восемь своих добрых коней. В переднюю колесницу запрягли справа Рыжего Черногривого, слева - Зеленое Ухо, правой пристяжной - Рыжего Быстроногого, слева - Белую Жертву. Колесничим был Отец Цзао, помощником - Тай Бин <иероглифы неразборчивы. - Л. П.]>. В упряжку второй колесницы запрягли справа Огромного Буланого, слева - Превосходящего Колесо (?), правой пристяжной - Быстроногого Вороного, левой - Сына Гор. Ведущим был Бо Яо, колесничим - Шэнь Бо, помощником - Бэнь Жун. Промчались тысячу ли и прибыли в страну Огромных Охотников {4}. Огромные Охотники подвезли царю и [его] людям на двух колесницах кровь белого лебедя для питья, молоко коровы и кобылицы для мытья ног. Напившись, поехали дальше и заночевали на склоне [горы] Союз Старших Братьев {5} к югу от Красных Вод {6}. На другой день поднялись на вершину [горы] Союз Старших Братьев, чтобы полюбоваться на дворец Желтого Предка, и насыпали холм, чтобы оставить память грядущим поколениям. Затем отправились погостить к Матери Западных Царей {7} и пировали над Озером Белого Нефрита {8}. Мать Западных Царей пела царю, а он вторил ей, но слова были печальны. Наблюдая, как закатилось солнце, прошедшее за день десятки тысяч ли, царь со вздохом сказал: - Увы! Я - человек, который не обладал полнотой основных свойств, но увлекался наслаждениями. Потомки осудят меня. Разве царь My священен? [Ведь он] сумел исчерпать наслаждения в своей жизни и все же умер, [прожив] до ста лет. В мире считали, что [он] поднялся [ввысь] <умер>. Старый Чэнцзы {9} учился [искусству] превращений у Преждерожденного Инь Вэня {10}, но за три года [тот] ничего не сказал. Старый Чэнцзы просил прощения и разрешения удалиться. Преждерожденный Инь Вэнь приветствовал его, ввел в дом, загородился справа и слева и стал ему говорить: - Когда-то Лаоцзы, отправляясь на Запад, обернулся и сказал мне: "Все, кто обладает жизненной энергией, все, кто обладает внешней формой <телом>, смертны. То, что создается, развивается [с помощью] жара и холода, называется жизнью, называется смертью. То, что малым числом достигает многих изменений, то, что легко меняется вслед за [своей] формой, называется превращением, называется преходящим. Процесс создания вещей сокровенен, плоды его бесчисленны, поэтому [процесс] неисчерпаем и бесконечен. Искусство же [в каждой отдельной] форме ясно видно, его успехи невелики, поэтому [оно] исчезает, едва возникнув. Изучать превращения может лишь тот, кто познал, что изменения и превращения не отличаются от [процесса] жизни и смерти. Мы с тобой такие же превращения, так следует ли их изучать?". Возвратившись домой, Старый Чэнцзы размышлял над словами Преждерожденного Инь Вэня три луны, а затем уже сумел, как хотел, распоряжаться бытием и небытием, менять четыре времени года, вызывать гром зимой, а снег - летом, заставлять летающих бегать, а бегающих - летать. Но за всю жизнь [никому] не открыл своего искусства, и люди [его] не передавали друг другу. Учитель Лецзы сказал: - Учение того, кто умело владеет превращениями, применяется тайно, успехи [у него] такие же, как и у [других] людей. Вряд ли добродетели Пяти предков {11} и успехи Трех царей {12} были обусловлены силой их ума и мужества, возможно, что [они] проявились благодаря превращениям. Но кто это определит? Есть восемь свидетельств о бодрствовании; есть шесть толкований снов {13}. Что такое восемь свидетельств [бодрствования]? Первое - событие, второе - действие, третье - приобретение, четвертое - утрата, пятое - печаль, шестое - радость, седьмое - рождение, восьмое - смерть. Эти восемь воспринимаются телом. Что такое шесть толкований [снов]? Первое - обычный сон, второе - страшный сон, третье - сон, вызванный мыслями наяву, четвертое - сказанным наяву, пятое - сон, вызванный радостью наяву, шестое - страхом наяву. Эти шесть воспринимаются душой. Тот, кто не знает причин изменений в ощущениях, приходит в смятение из-за этого явления; тот, кто знает причину изменений в ощущениях, понимает это явление. Знающего причину {14} ничто не может испугать. Тело в своей полноте или пустоте, в уменьшении или в росте связано со всем на небе и земле соответственно своему классу <роду, виду> тварей. Поэтому, когда [в теле] сильна энергия холода, во сне переправляются через водное пространство и пугаются; когда сильна энергия жара, во сне проходят через бушующее пламя и обжигаются. Когда сильны обе энергии - и холода и жара, то снится рождение или убийство. Объевшемуся снится, что [он] отдает, изголодавшемуся - что получает. По той же причине тому, кто страдает от легкости и пустоты, снится, что [он] взлетает; тому, кто страдает от тяжести и плотности, снится, что [он] тонет. Тому, кто засыпает на поясе, приснится змея; тому, у кого летящая птица заденет волосы, приснится полет. Перед темнотой снится огонь; перед болезнью - еда, после вина - печаль, после песен и плясок - плач. Учитель Лецзы сказал: - Воспринятое душой - сон; воспринятое телом - явь {15}. Поэтому то, о чем думаем днем, ночью видим во сне; это то, с чем встречаются и душа и тело. Поэтому у человека с душой сосредоточенной сны сами собой исчезают. Тот, кто верит в явь, молчит; тот, кто верит в сны, не понимает, что это уходят и возвращаются веши. Разве пустые слова, что настоящий человек древности наяву забывал о себе, а спал, не видя снов?! {16}. На самом юге крайнего Запада есть страна. С какими странами она граничит - неизвестно. Называется она царством Дремучие Дебри {17}. Силы жара и холода там не соединяются, поэтому холод не отличают от жары. Ее не освещают ни лучи солнца, ни свет луны, поэтому день там не отличают от ночи. Люди там не едят, не носят одежды, много спят, просыпаясь один раз в пятьдесят дней. Они считают действительным то, что делают во сне, и недействительным - то, что видят наяву. Страна, отстоящая на равные расстояния от четырех морей, называется Срединным царством. Она простирается на юг и на север от [Желтой] реки {18}, на восток и запад от горы Преемства {19} более чем на десять тысяч ли. Силы жара и холода в ней сменяются равномерно, поэтому за холодом приходит жара. Тьма и свет разделяются поровну, поэтому день сменяет ночь. Здесь мириады тварей растут и размножаются. Среди людей есть умные, есть глупые. Многообразны таланты и способности. Чтобы наблюдать за ними, есть правители и слуги, чтобы поддерживать [их] - обычаи и законы. Что они делают, о чем говорят, нельзя и сосчитать. Они то бодрствуют, то спят; считают действительным то, что делают наяву, недействительным то, что видят во сне. На самом севере крайнего Востока есть царство Горного Племени. Там земля и воздух всегда жаркие, землю освещает слишком много лучей солнца и луны, лучшие [сорта] зерна не родятся. Там люди едят траву, корни, плоды деревьев, не умеют варить пищу на огне. У них характер твердый, вспыльчивый. Опираясь друг на друга, сильные подавляют слабых, почитают победителей и не уважают справедливости. [Они] много ездят верхом и редко отдыхают, всегда бодрствуют и никогда не спят. Инь в царстве Чжоу {20} управлял огромным хозяйством. Подчиненные ему рабы спешили, не отдыхали от зари до темноты. Старого раба, у которого уже не осталось сил, Инь заставлял без меры трудиться. Утром [раб] со стонами шел на работу, ночью усталый крепко засыпал. [Когда] жизненная энергия рассеивалась, [он] каждую ночь видел себя во сне царем, стоящим над народом, правящим делами всего царства. Он наслаждался, как хотел, проводя время с наложницами, в прогулках, пирах и зрелищах, испытывая несравненную радость. Пробуждаясь же, снова оказывался рабом. Люди утешали его в тяжком труде, раб же им говорил: - Человек живет сто лет {21}. Это [время] делится на день и ночь. Днем я слуга-пленник и страдаю горько, а ночью становлюсь царем и радуюсь несравненно. Что же мне роптать? У [хозяина же] Иня сердце было занято хлопотами. В заботах о дарованном предками наследии [он] утомлялся и телом и сердцем, вечером усталый засыпал. И каждую ночь во сне он становился рабом, которого подгоняли, поручая любую работу, всячески ругали и били. Во сне он бредил, стонал, но отдых приходил лишь наутро. Страдая от этого, Инь попросил совета у друга. Друг сказал: - [Вы] намного превосходите других своим положением, вполне достаточным для славы. Имущества же и богатства [у вас] излишек. Во сне становиться рабом, возвращаться от покоя к мучению - таково постоянство [судьбы]. Разве можно обладать тем, что желаешь, и во сне и наяву? Выслушав совет друга, [Инь] уменьшил [бремя] своих рабов, сократил дела, о которых заботился, и [тогда] почувствовал облегчение. Чжэнец-Дровосек, собирая топливо в отдаленном месте, повстречал испуганного оленя, ударил его и убил. Боясь, что кто-нибудь заметит оленя, дровосек поспешил спрятать его во рву и прикрыть хворостом. Но от радости он вдруг забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось во сне. По дороге [дровосек] пел о том, что с ним случилось. Песнкз подслушал прохожий и благодаря этому нашел оленя. Придя домой, он сказал своей жене: - Дровосек во сне добыл оленя, но не знал, где он находится. Теперь же я его нашел. Дровосек воистину видел вещий сон. Жена возразила: - Не приснилось ли тебе, что дровосек добыл оленя? Откуда; взялся дровосек? Поистине ты добыл оленя, значит твой сон и был вещим. Муж ответил: - Зачем разбираться, кому приснилось: ему или мне? Я же добыл оленя! Дровосек вернулся домой, но не мог примириться с потерей оленя. Той же ночью в вещем сне увидел он место, где спрягал оленя, и человека, который нашел оленя. На следующее утро дровосек отыскал приснившегося ему человека, а затем пошел в суд спорить из-за оленя. Его послали к Наставнику мужей. Наставник мужей сказал: - Если [ты] сначала действительно добыл оленя, то напрасно называешь это сном. [Если же] на самом деле добыл оленя во сне, то напрасно называешь это действительным. [Если] Прохожий действительно взял твоего оленя, то спорит с тобой из-за оленя. [Если же] его жена [правильно] говорит, что он узнал о чужом олене во сне, тогда никто не добыл оленя. [Однако] вот доказательство - олень. Прошу разделить его на две части и пусть услышит об этом царь Чжэн. Царь Чжэн сказал: - Увы! Не видел ли и [сам] судья во сне, что разделил чужого оленя? [Царь] спросил совета у помощника. Помощник же сказал: - [Ваш] слуга не может разобраться, сон это был или не сон. Отличить сон от яви [могли] лишь Желтый Предок и Конфуций. Кто же их различит, [если] ныне нет ни Желтого Предка, ни Конфуция. Значит, можно довериться решению Наставника мужей. Хуацзы {22} из Янли в [царстве] Сун в среднем возрасте потерял память. Взяв [что-то] утром, забывал к вечеру; отдав вечером, забывал к утру; на дороге забывал, что [надо] идти, в доме забывал, что [надо] сидеть; сегодня не помнил о [том, что было] вчера; завтра не помнил о [том, что было] сегодня. Вся семья о нем печалилась. Позвали гадателя, [он] гадал на панцире черепахи, ноне дал ответа. Позвали шамана, [он] прочел заклинания, но не прогнал несчастья. Позвали врача, [он] лечил, но [болезнь] не прошла. Конфуцианец из [царства] Лу сам вызвался излечить [больного]. Жена и сыновья Хуацзы предложили за снадобье половину всего" имущества. Конфуцианец же сказал: - Эту [болезнь], конечно, не разгадать по линиям на панцире черепахи, не изгнать заклинаниями, не излечить лекарствами и наколами камня {23}. Я попытаюсь вернуть его к мыслям, к заботам. Может быть, и вылечу. Тут конфуцианец раздел Хуацзы донага, и [тот] стал искать одежду; оставил его голодным, и [тот] стал искать пищу; запер его в темноте, и [тот] стал искать Света. Конфуцианец обрадовался и сказал сыновьям Хуацзы: - Болезнь поддается излечению. Но мое искусство передается из поколения в поколение тайно, чужие в него не посвящаются. Попробуйте загородить [нас] справа и слева и оставить нас в комнате наедине на семь дней. Ему подчинились, и никто не узнал, что он делал. И застарелая болезнь прошла за одно утро. Хуацзы очнулся и страшно разгневался. Выгнал жену, наказал сыновей и с копьем погнался за конфуцианцем. Сунцы схватили его и спросили, почему он [так поступает]. Хуацзы же ответил: - Прежде, утратив память, я был безгранично свободен, не ощущая даже, существуют ли небо и земля. А ныне внезапно [все] осознал, и в тысячах спутанных нитей [мне] вспомнились жизни и смерти, приобретения и утраты, радости и печали, любовь и ненависть за прошедшие десятки лет. Я страшусь, что с такой же силой поразят мое сердце грядущие жизни и смерти, приобретения; и утраты, радости и печали, любовь и ненависть. Сумею ли снова хоть на миг обрести забвение! Услышав об этом, Цзыгун удивился и рассказал Конфуцию. - Этого тебе не постичь, - ответил Конфуций, обернулся к Янь Юаню и велел ему это запомнить. Сын циньца из рода Пан в детстве был очень умным, но, возмужав, потерял рассудок {24}: пение принимал за плач, белое - за черное, аромат - за зловоние, сладкое - за горькое, плохой поступок - за хороший. Он понимал наоборот все, о чем бы ни думал: небо и землю, четыре страны света, воду и огонь, жару и холод. [Некий] Ян посоветовал его отцу: - Почему бы тебе не навестить благородных мужей в Лу? {25} Среди них много искусных и талантливых! Возможно, и сумеют его вылечить? Отец безумного направился в Лу, но, проходя через Чэнь, встретился с Лаоцзы и рассказал ему о признаках болезни [сына]. - Почему ты думаешь, что твой сын безумен? - спросил его Лаоцзы. - Ныне все в Поднебесной заблуждаются в том, что истинно, а что ложно, что выгодно, а что убыточно. Одной болезнью страдают многие, поэтому никто [ее] не замечает. К тому же, безумия одного человека недостаточно, чтобы перевернуть всю семью; безумия одной семьи недостаточно, чтобы перевернуть всю общину; безумия одной общины недостаточно, чтобы перевернуть все царство; безумия одного царства недостаточно, чтобы перевернуть всю Поднебесную. Даже если весь мир станет безумным, кто сумеет его перевернуть? Вот если бы умы у всех в Поднебесной стали такими же, как у твоего сына, тогда ты, напротив, стал бы безумным. Кто сумел бы тогда управлять радостью и печалью, звуком и цветом, дурным вкусом и тонким, истинным и ложным? Ведь и мои слова могут быть безумны, а уж речи благородных мужей из Лу - самые безумные. Как могут [они] исцелить другого от безумия? Лучше тебе поскорее возвратиться домой, чем расходовать провиант на дорогу. [Некий] янец {26} родился в Янь {27}, но вырос в Чу {28}, состарившись же, отправился обратно в свою страну. Проходя [с ним] по царству Цзинь, попутчик захотел его обмануть. Указав на стену, молвил: "Это стена царства Янь", - и янец побледнел от печали. Указав на алтарь Земли, молвил: "Это алтарь твоей общины", - и янец принялся вздыхать и стенать. Указав на хижину, молвил: "Это жилище твоих предков", - и слезы из глаз яньца потекли ручьем. Указав на могильные холмы, молвил: "Это могилы твоих предков", - и янец безудержно зарыдал. [Тут] попутчик расхохотался и сказал: - Я тебя одурачил. Ведь эго - царство Цзинь. Янец чуть не сгорел от стыда. Когда же пришел в Янь и увидел настоящие яньские стены и алтарь Земли, настоящие хижины и могилы предков, горе уже не охватывало его с такой силой. Глава 4 КОНФУЦИЙ Конфуций жил в праздности {1}. [Когда] Цзыгун вошел, [чтобы] ему прислуживать, вид [у него] был печальный. Цзыгун не посмел спросить [почему], вышел и сообщил Янь Юаню. Янь Юань запел, аккомпанируя себе на цине. Услышав, Конфуций все же [его] позвал. Он вошел, и [Конфуций] его спросил: - Чему радуешься в одиночестве? - Чему учитель печалится в одиночестве? - спросил Янь Юань в ответ. - Сначала поведай о своих мыслях, - сказал Конфуций. - Прежде я слышал от учителя: "[Кто] радуется Небу и знает [его] веление, не печалится". Поэтому [я], Хой, и радуюсь. Конфуций изменился в лице и через некоторое время заговорил: - Это [я] сказал? Ты понял неверно. Эту мою прежнюю речь прошу исправить нынешней речью. Ты услышал лишь, что не печалится тот, кто радуется Небу и знает [его] веление; но еще не слышал, сколь велика печаль того, кто радуется Небу и знает [его] веление. Ныне же поведаю тебе все по правде. Совершенствоваться самому, не думая, о том, прославишься или останешься в бедности, сознавая, что [хотя] ни прошедшее, ни будущее не зависят от тебя, но ничто не смутит твоих мыслей, - вот что ты называешь "не печалится тот, кто радуется Небу и знает [его] веление". Прежде я улучшал песни и предания, исправлял обряды и музыку {2}, чтобы с их помощью навести порядок в Поднебесной и оставить [его] будущим поколениям. [Стремился] совершенствоваться не только сам, навести порядок не только в царстве Лу. Однако в Лу и государь и слуги с каждым днем все больше нарушали порядок; милосердие и справедливость все ослабевали; чувства и характеры ожесточались. [Если] это учение не годилось для своего времени, для одного царства, как же [пригодится оно] для будущего, для всей Поднебесной?! Я начал понимать, что песни, предания, обряды и музыка не спасут от смуты; но еще не нашел средства, как это исправить. Такова печаль того, кто радуется Небу и знает [его] веление. Хотя я это и обрел, но ведь [подобные] радость и знания не те радость и знания, о которых говорили древние. Не иметь радости, не иметь знаний - вот истинная радость, истинные знания! Поэтому нет ничего, чему бы не радовался, нет ничего, чего бы не знал, нет ничего, чему бы не печалился, нет ничего, чего бы не совершил. К чему отбрасывать песни и предания, обряды и музыку? К чему их исправлять? Янь Юань обратился лицом к северу, поклонился и сказал: - [Я], Хой, также это постиг. Вышел и поведал обо всем Цзыгуну. Цзыгун же пришел в смятение, [словно] растерялся. Вернулся домой и целых семь дней размышлял с такой страстью, что не мог ни спать, ни есть, остались от него лишь [кожа да] кости. Янь Юань не раз пытался его вразумить, пока наконец [Цзыгун] не вернулся к воротам учителя и до конца дней своих не прекращал петь песни, аккомпанируя себе на струнах, и рассказывать предания. Чэньский полководец приехал послом в Лу и тайно встретился с Шусунем {3}. - В нашем царстве есть мудрец, - сказал Шусунь. - Не Конфуций ли? - спросил [гость]. - Да, он. - Откуда известно о его мудрости? - Я слышал от Янь Юаня о том, что Конфуций способен использовать форму [тело], отбросив сердце. - Знаешь ли, что в нашем царстве также есть мудрец? - спросил полководец из Чэнь. - Кого называешь мудрецом? - [Одного] из учеников Лаоцзы - Кан Цанцзы {4}. [Он] обрел учение Лаоцзы и способен видеть ушами, а слышать глазами. Услышав об этом, луский царь очень удивился [и] послал к Кан Цанцзы вельможу с щедрыми дарами. Кан Цанцзы принял приглашение и приехал. Царь Лу униженно попросил разрешения задать вопрос. Кан Цанцзы же ответил: - Тот, кто передал обо мне, напутал. Я способен видеть и слышать без глаз и ушей, но не способен заменять зрение слухом, а слух - зрением. - Это еще более удивительно, - сказал царь Лу. - Каково же это учение? Я хочу наконец о нем услышать! - Мое тело едино с моей мыслью, мысль едина с эфиром, эфир - един с жизненной энергией, жизненная энергия едина с небытием. Меня раздражает даже мельчайшее бытие [существо], даже самый тихий отклик. Пусть [они] далеки - за пределами восьми стран света, или близки - у [моих] бровей и ресниц, я о них обязательно буду знать. Не знаю, ощущение ли это, [воспринятое] мною через [все] семь отверстий {5} и четыре конечности, или познание, [воспринятое] через сердце, желудок, [все] шесть внутренних органов. Это естественное знание, и только. Царю Лу это очень понравилось, и на другой день [он] рассказал обо всем Конфуцию. Конфуций улыбнулся, но ничего не ответил. Жрец из Шан, ведающий закланием жертвенного скота, встретился с Конфуцием и воскликнул: - Ах! Цю - мудрец! - Как смею [я], Цю, быть мудрецом! - ответил Конфуций. - [Я], Цю, лишь многое изучил и многое узнал. - Три царя - вот мудрецы! - воскликнул жрец из Шан. - Три царя прекрасно умели доверять знающим и мужественным. Но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю. - Пять предков - вот мудрецы! - Пять предков прекрасно умели доверять милосердным и справедливым. Но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю. - Трое владык {6} - вот мудрецы! - Трое владык прекрасно умели доверять тем, кто соответствовал своему времени, но [были ли они] мудрецами, [я], Цю, не знаю. - Но кто же тогда мудрец? - в ужасе спросил жрец из Шан. Конфуций изменился в лице и через некоторое время ответил: - Есть мудрец {7} среди людей Запада. Не управляет, а нет смуты, не говорит, а [все] сами собой [ему] доверяют, не творит, а [все] само собой делается. Необъятен [настолько], что народ даже не может назвать [его] имя. [Я], Цю, сомневаюсь, - мудрец ли он. Воистину ли мудрец? Воистину ли не мудрец? Не ведаю. Жрец из Шан помолчал, подумал и воскликнул: - Конфуций меня обманул! - Каков в сравнении с тобой Янь Юань? {8} - спросил Цзыся у Конфуция. - Хой превосходит [меня], Цю, в милосердии. - Каков в сравнении с тобою Цзыгун? - Сы превосходит [меня], Цю, в красноречии. - Каков в сравнении с тобою Цзылу?{ 9}. - Ю превосходит [меня], Цю, в мужестве. - Каков в сравнении с тобою Цзычжан? {10}. - Ши превосходит [меня], Цю, в непреклонности. - Но почему же эти четверо служат [тебе], учитель? - спросил Цзыся, поднявшись с циновки. - Сядь! Я поведаю тебе, - сказал Конфуций. - Хой способен быть милосердным, но не способен перечить; Сы способен быть красноречивым, но не способен запинаться; Ю способен быть мужественным, но не способен быть трусливым; Ши способен быть непреклонным, но не способен быть уступчивым. Я не согласился бы обменять свои [достоинства] на те, которыми обладают все четыре ученика вместе. Вот почему они неизменно служат мне. Учитель Лецзы, после того как обучился у Лесного с Чашигоры и подружился с Темнеющим Оком, поселился в Южном Предместье. Приверженцы его поселились [тут же. Их] каждый день считать не успевали, и сам Лецзы не знал, сколько [их], хотя каждое утро [он] вел с ними диспуты, и об этом стало повсюду известно. Учитель Лецзы двадцать лет прожил рядом с Учителем Южного Предместья {11}, отделенный от него лишь оградой. Однако друг друга [они] не посещали и не приглашали, встречаясь же на улице, как будто друг друга не замечали. Ученики и слуги у ворот считали, что между учителем Лецзы и Учителем Южного Предместья существует вражда. [Некий] чусец спросил учителя Лецзы: - Почему [вы], Преждерожденный, и Учитель Южного Предместья чуждаетесь друг друга? - Зачем к нему ходить? - ответил учитель Лецзы. - Лицо Учителя Южного Предместья [отличается] полнотой, а сердце - пустотой, уши у него не слышат, глаза не видят, уста молчат, сердце не знает, тело не движется. И все же попытаюсь вместе с тобой отправиться [на него] посмотреть. [С ними] пошли сорок учеников. [Они] увидели, что [лицо] Учителя Южного Предместья действительно похоже на маску чудовища, с ним нельзя общаться Повернулись к учителю Лецзы и увидели, что жизненная энергия у него отделилась от тела и он вышел из толпы. Вдруг Учитель Южного Предместья указал на ученика Лецзы в последнем ряду и заговорил с ним радостно, как будто [перед ним] совершеннейший и сильнейший. Ученики Лецзы удивились, и на обратном пути лица всех выражали сомнение. - Зачем так удивляться? - сказал Лецзы. - Добившийся желаемого молчит, исчерпавший знания также молчит. Речь с помощью молчания - также речь, знание с помощью незнания - также знание. Отсутствие слов и молчание, отсутствие знаний и незнание - это ведь также речь, это ведь также знания. [Значит], нет ничего, о чем бы не говорил, нет ничего, о чем бы не знал; [значит] также, что не о чем говорить, нечего знать. Только и всего. Учитель Лецзы стал учиться {12}. Прошло три года, и [я] изгнал из сердца думы об истинном и ложном, а устам запретил говорить о полезном и вредном. Лишь тогда удостоился [я] взгляда Старого Шана. Прошло пять лет, и в сердце родились новые думы об истинном и ложном, устамк по-новому заговорил о полезном и вредном. Лишь тогда [я] удостоился улыбки Старого Шана. Прошло семь лет, и, давая волю своему сердцу, [я уже] не думал ни об истинном, ни о ложном, давая волю своим устам, не говорил ни о полезном, ни о вредном. Лишь тогда учитель позвал меня и усадил рядом с собой на циновке. Прошло девять лет, и как бы ни принуждал [я] свое сердце думать, как бы ни принуждал свои уста говорить, уже не ведал, что для меня истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно; не ведал, что для других истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Перестал [отличать] внутреннее от внешнего. И тогда все [чувства] как бы слились в одно: зрение уподобилось слуху, слух - обонянию, обоняние - вкусу. Мысль сгустилась, а тело освободилось, кости и мускулы сплавились воедино. [Я] перестал ощущать, на что опирается тело, на что ступает нога, о чем думает сердце, что таится в речах. Только и всего. Тогда-то в законах природы [для меня] не осталось ничего скрытого. Вначале Лецзы любил странствовать {13}. - [Ты], Защита Разбойников, любишь странствия. Что же в них хорошего? - спросил Учитель с Чаши-горы. - Радость странствий в том, - ответил Лецзы, - что наслаждаешься отсутствием старого. Другие в странствиях наблюдают за тем, что видят. Я в странствиях наблюдаю за тем, что изменяется. Есть странствия и странствия! Еще никто не сумел определить различия в этих странствиях! - [Ты], Защита Разбойников, странствуешь, конечно, как и другие, а говоришь, что иначе, чем другие. Во всем, на что смотришь, всегда видишь изменения, наслаждаешься отсутствием старого в других вещах, а не ведаешь, что в тебе самом также отсутствует старое. Странствуя во внешнем [мире], не ведаешь, как наблюдать за внутренним [миром]. Кто странствует во внешнем, ищет полноты в [других] вещах; кто наблюдает за внутренним, находит удовлетворение в самом себе. Находить удовлетворение в самом себе - вот истинное в странствиях, искать полноты в [других] вещах - вот неистинное в странствиях. И тогда Лецзы понял, что не постигает [смысла] странствий, и до конца жизней больше не уходил. - Истинное в странствиях! - сказал учитель с Чаши-горы. - При истинных странствиях не ведают, куда направляются; при истинном наблюдении не ведают, на что смотрят. Все вещи странствуют, все твари наблюдают - вот то, что я называю странствием, вот то, что я называю наблюдением. Поэтому и говорю:, истинное - в странствиях! Истинное - в странствиях! Дядя Дракона сказал Вэнь Чжи {14}: - Тебе доступно тонкое искусство. Я болен. Можешь ли меня вылечить? - Повинуюсь приказу, - ответил Вэнь Чжи. - Но сначала расскажи о признаках твоей болезни. - Хвалу в своей общине не считаю славой, хулу в царстве не считаю позором; приобретая, не радуюсь, теряя, не печалюсь. Смотрю на жизнь, как и на смерть; смотрю на богатство, как и на бедность; смотрю на человека, как и на свинью; смотрю на себя, как и на другого; живу в своем доме, будто на постоялом дворе; наблюдаю за своей общиной, будто за царствами Жун и Мань {15}. [Меня] не прельстить чином и наградой, не испугать наказанием и выкупом, не изменить ни процветанием, ни упадком, ни выгодой, ни убытком, не поколебать ни печалью, ни радостью. Из-за этой тьмы болезней не могу служить государю, общаться с родными, с друзьями, распоряжаться женой и сыновьями, повелевать слугами и рабами. Что это за болезнь? Какое средство может от нее излечить? Вэнь Чжи велел больному встать спиной к свету и стал его рассматривать. - Ах! - воскликнул он. - Я вижу твое сердце. [Его] место, целый цунъ, пусто, почти [как у] мудреца! В твоем сердце открыты шесть отверстий, седьмое же закупорено. Возможно, поэтому [ты] и считаешь мудрость болезнью? Но этого моим ничтожным искусством не излечить! Не имеющее начала, но постоянно рождающее - это путь. Когда рожденный живым не гибнет [преждевременно], хотя и смертен, - это постоянство; когда рожденный живым гибнет [преждевременно] - это несчастье. То, что обладающий началом неизменно умирает, - это закон пути. Когда смертный умирает по своей вине, хотя [срок его жизни] еще не закончился, - это постоянство; когда смертный живет - это счастье. Поэтому жизнь, не обладающая назначением, называется путем, и конец [жизни], обретенный с помощью пути, называется постоянством; смерть, обладающая назначением, также называется путем, и смерть [преждевременная], обретенная с помощью пути, также называется постоянством. Когда умер Цзи Лян, Ян Чжу пел {16}, глядя на ворота его дома; когда умер Суй У, Ян Чжу рыдал, гладя его тело. Когда же родится раб, толпа поет; когда умирает раб, толпа плачет. Перед тем как ослепнуть, глаза разглядят даже кончик волоска. Перед тем как оглохнуть, уши расслышат даже полет москита. Перед тем как притупится ощущение [вкуса], язык отличит [воду из реки] Цзы от [воды из реки] Минь. Перед тем как утратить обоняние, нос отличит запах обожженного дерева от [запаха] гниющего. Перед тем как телу окостенеть, [человек] бежит быстро. Перед тем как утратить рассудок, сердце легко отличает правду от лжи. Причина в том, что, не достигнув предела, вещи не переходят в свою противоположность {17}. В полях и болотах Чжэн много мудрых, в Восточном же квартале много талантливых {18}. Среди рабов на полях и болотах был и Бо Фынцзы. Проходя через Восточный квартал, он встретился с Дэн Си {19}. Дэн Си посмотрел на своих учеников, усмехнулся и сказал: - Не высмеять ли тех, кто идет [нам] навстречу? - Хотелось бы послушать, - ответили ученики. И Дэн Си сказал Бо Фынцзы: - Постиг ли ты обязанности кормящего? Те, кого кормит человек, кто не способен прокормиться сам, относятся к роду собак и свиней. Кормить этих тварей и распоряжаться ими - в этом сила человека. А в том, что твои ученики едят и насыщаются, одеваются и отдыхают, заслуга держащих власть. Если же собирать старых и малых, [словно] стадо, возводить загоны, [как для] скота [или] живности, то чем же [эти люди] будут отличаться от собак и свиней? Бо Фынцзы промолчал, но один из его учеников вышел вперед и ответил: - Разве старший муж не слышал о том, как много умельцев в Ци и Лу? Есть мастера по глине и дереву, по металлу и коже; есть прекрасные создатели песен и музыкальных инструментов <вариант: певцы и музыканты>, писцы и математики; есть прекрасные военачальники, воины и служители храма предков. Представлены все таланты. Но [они] не могут распоряжаться друг другом, давать друг другу поручения. Тот же, кто распоряжается ими, не обладает знаниями; тот, кто дает им поручения, не имеет талантов. Он-то и выполняет поручения тех, кто знает и умеет. Нами-то и даются поручения держащим власть. Чем же тебе гордиться? Дэн Си нечего было ответить. Он посмотрел на своих учеников и отступил. Гунъи Бо {20} прославился своей силой среди правителей. Танци Гун рассказал о нем чжоускому царю Сюаньвану. Царь приготовил дары, чтобы его пригласить, и Гунъи Бо явился. При виде его немощной фигуры в сердце Сюаньвана закралось лодозрение. - Какова твоя сила? - спросил он с сомнением. - Силы [моей], вашего слуги, хватит [лишь], чтобы сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады. - У моих богатырей хватит силы, чтобы разорвать шкуру носорога да утащить за хвосты девять буйволов! - в гневе воскликнул государь, - а я еще огорчен их слабостью. Как же ты мог прославиться силой на всю Поднебесную, если способен лишь сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады? - Хорошо! - глубоко вздохнув, сказал Гунъи Бо и отошел от циновки. - На вопрос царя [я], ваш слуга, осмелюсь ответить правду. Учил [меня], вашего слугу, Наставник с Шан-горы. Равного ему по силе не найдется во всей Поднебесной. Но никто из [шести] родичей об этом не знал, ибо он никогда к силе не прибегал. [Я], ваш слуга, услужил ему, рискуя жизнью, и тогда он по- ведал [мне], вашему слуге: "Все хотят узреть невиданное - Смотри на то, на что другие не глядят; [Все] хотят овладеть недоступным - Займись тем, чем никто не занимается". Поэтому тот, кто учится видеть, начинает с повозки с хворостом; тот, кто учится слышать - с удара в колокол. Ведь то, что легко внутри [тебя], не трудно и вне [тебя]. [Если] не встретятся внешние трудности, то и слава не выйдет за пределы [твоей семьи]. Ныне слава обо [мне], вашем слуге, дошла до правителей, значит, [я], ваш слуга, нарушил завет учителя и проявил свои способности. Правда, слава [моя], вашего слуги, не в том, чтобы своей силой злоупотреблять, а в том, как пользоваться своей силой. Разве это не лучше, чем злоупотреблять своей силой? Царевич Моу {21} из Срединных гор был талантливейшим из царских сыновей в Вэй {22}. [Он] не заботился о государственных делах, любил странствовать вместе с талантливыми. [Ему] нравился Гунсунь Лун {23} из Чжао {24}, и за это над ним смеялись такие, как Ведающий музыкой Цзыюй. - Почему ты смеешься над тем, что [мне], Моу, нравится Гунсунь Лун? - спросил царский сын Моу. - Да ведь что за человек Гунсунь Лун? - ответил Ведающий: музыкой. - В поступках не имеет наставника, в учении не имеет друга. Красноречив, но не остроумен; разбрасывается, но не принадлежит ни к одной школе; любит необычайное, говорит безрассудно, хочет ввести в заблуждение сердца, всех переспорить. Занимается этим вместе с Хань Танем {25} и другими. - Зачем ты рассуждаешь об ошибках Гунсунь Луна? Хотелось бы услышать доказательства этих ошибок! - изменившись в лице, сказал Моу. - Я смеюсь над тем, как Лун обманул Кун Чуаня {26}, - продолжал Ведающий музыкой. - [Он] сказал, что у хорошего стрелка острие последующей стрелы попадает в оперение предыдущей,, одна стрела другую настигает, одна стрела другую направляет. Первая стрела наметит цель, следующая уже лежит на тетиве, и они летят непрерывно, как одна линия. Кун Чуань удивился, а Лун добавил, что [так бывает] еще не у самого замечательного стрелка. [Вот, например], ученик Невежды {27} по имени Хун Чао {28}, рассердившись на жену, [стал] ее пугать. Натянул лук, зовущийся Вороньим {29}, взял стрелу из циского бамбука с опереньем из Вэй и выстрелил ей в глаз, прямо в зрачок, а [она] даже не моргнула. Стрела же, упав на землю, не подняла пыли. Разве такова речь умного человека? - Речи умного глупому не понять, - ответил царевич