-- Но ты считаешь эти высказывания неразумными только потому,  что  сам
их не понимаешь. На самом деле ты сам ведешь себя неразумно. Слушай же:
     Если нет мыслей, то разум в единстве.
     Когда ни на что не указываешь, все существует.
     Что исчерпает вещи, существует вечно.
     "Тень летящей птицы не движется": объяснение в том, что она замещается.
     "Волос  выдержит  натяжение  в  тысячу  нудов"  --  когда силы сжатия и
растяжения уравновешивают друг друга.
     "Белая лошадь -- не лошадь" -- ибо имя существует отдельно от формы.
     "У теленка-сироты никогда не было матери" -- потому что, когда  у  него
была мать, он не был сиротой.
     -- Ты  думаешь,  что  все  изрекаемое устами Гунсунь Луна -- сладчайшая
песнь? Ты пойдешь за ним, даже если он будет исторгать  звуки  через  другое
отверстие?
     Царевич Моу замолчал надолго, а потом собрался уходить, сказав:
     -- Дозволь через несколько дней еще раз прийти и побеседовать с тобой.

     Яо  правил  Поднебесной  пятьдесят  лет  и  не  знал, порядок в ней или
беспорядок, поддерживает его народ или не поддерживает. Он спросил  об  этом
людей  из свиты -- и те тоже не знали, спросил гостей, приезжавших ко двору,
-- и те тоже не знали, спросил людей  на  полях  --  и  те  тоже  не  смогли
ответить.  Тогда  Яо  пошел  бродить  переодетым  по  дорогам и услыхал, как
мальчик пел песенку:
     Поставили нас, чтобы вскармливать народ
     И каждый предела достиг.
     Ничего не ведая, ничего не помня,
     Следуем правилам царственных предков.
     Яо, обрадовавшись, спросил его:
     -- Кто научил тебя так петь?
     -- Я слышал эту песню от знатных мужей.
     Тогда Яо спросил об этой песенке своих сановников, но те знали  только,
что  она  пришла  из  глубокой древности. Яо вернулся в свой дворец, призвал
Шуня и отрекся от престола. Шунь не стал из вежливости отказываться и принял
отречение.

     Гуань Инь-цзы сказал:
     Если в себе не имеешь, где пребывать,
     Все вещи откроются тебе.
     Будь текуч, как вода.
     Будь покоен, как зеркало.
     Откликайся, словно эхо [36].
     Поэтому Путь подобен всем вещам. Вещи могут идти против Пути,  но  Путь
не  может  идти  против  вещей.  Тот,  кто умеет жить в согласии с Путем, не
смотрит глазами, не слушает ушами, не думает умом. А тот, кто хочет  постичь
Путь посредством зрения и слуха, чувств и знания, не достигнет желаемого.
     Всматривайся в него впереди --
     И он окажется позади.
     Пользуйся им -- и он заполнит весь мир;
     Пренебрегай им -- и никогда не отыщешь его.
     Никакая   мысль   не  может  сделать  Путь  несуществующим,  и  никакое
отсутствие мысли не может сделать Путь существующим. Постигнет его лишь тот,
кто познает его в безмолвии и даст ему созреть естественно.
     Знать, не питая страсти, и свершать, ничего не делая, --  вот  истинное
знание  и  истинное  деяние.  Отбрось  невежество -- и как сможешь ты питать
страсть? Отбрось суетность -- и как сможешь ты погрязнуть в  делах?  А  быть
подобным  кому  грязи  или  куче  пыли  -- не есть естественность, даже если
ничего не делать.

        Глава V. ВОПРОСЫ ТАНА [37]

     Иньский Тан спросил Цзи из рода Ся:
     -- Всегда ли существовали вещи?
     -- Если  когда-то  не  было  вещей,  откуда   взяться   вещам   сейчас?
Согласитесь  ли  вы, если люди будущих поколений скажут, что в наше время не
было вещей?
     -- В таком случае есть ли у вещей "прежде" и "потом"?
     -- Конец и начало всех вещей
     Не имеют одной точки отсчета.
     Конец одного -- это начало другого.
     Откуда нам знать, что было прежде всего?
     Но о том, что пребывает вне вещей и что случилось прежде всех  событий,
я не ведаю.
     -- В  таком  случае  есть  ли конец восьми сторонам вселенной, зениту и
надиру?
     -- Этого я не ведаю.
     Но Тан настойчиво повторял свой вопрос, и Цзи продолжил:
     -- Что отсутствует -- то беспредельно,  а  что  присутствует  --  имеет
предел.  Откуда  это  известно?..[38]  Однако  же нет ничего бесконечного за
пределами  того,  что  бесконечно,  и  ничего  неисчерпаемого  в  том,   что
неисчерпаемо  [39].  Нет  границы,  но  нет  и  безграничного. Нельзя ничего
исчерпать, но и нет ничего неисчерпаемого. Вот почему  мы  знаем,  что  есть
безграничное  и  неисчерпаемое,  но не знаем, могут ли они быть ограничены и
исчерпаны.
     -- Что же находится за пределами четырех морей?
     -- То же, что и в Срединном царстве.
     -- А как это доказать?
     -- Я ездил на восток до области Ин: люди там были такие же, как  здесь.
Когда  я  спросил, что находится на восток от Ин, то оказалось, что там было
то же, что и в Ин. Я ездил на запад до области Бинь: люди там были такие же,
как здесь. И когда я спросил, что находится на запад от Бинь, то узнал,  что
там  было  то же, что и в Бинь. Вот откуда можно заключить, что четыре моря,
четыре предела света и четыре края земли ничем не отличаются  от  того,  что
есть  здесь. А посему все содержит в себе нечто меньшее, а само помещается в
чем-то большем, которое не имеет ни конца, ни предела. Небо и Земля содержат
в себе все сущее и сами содержатся в чем-то,  что  вмещает  в  себя  и  тьму
вещей,  и  Небо с Землею, а потому не имеет ни конца, ни предела. Да и как я
могу знать, нет ли за пределами Неба и Земли еще больших Небес и Земли?  Вот
чего я тоже не ведаю.
     Получается,  что  Небо  и  Земля  --  такие  же вещи, как и то, что они
содержат в себе. А каждая вещь по-своему  несовершенна.  Поэтому  в  старину
Нюйва  сплавила  камни  пяти  цветов,  чтобы  заделать  провалы в небесах, и
отрубила лапы у гигантской черепахи,  чтобы  подпереть  края  небес.  Потом,
когда  Гунгун  бился с царем Чжуаньсюем за власть в Поднебесной, он в ярости
ударился о гору Щербатую и сломал Небесный столп, порвал небесную  сеть.  По
этой  причине  небо накренилось на запад, и солнце, луна и звезды движутся в
западном направлении. Земля же накренилась на восток, так что все реки текут
в восточном направлении.
     -- Существуют ли вещи большие и малые, длинные и короткие, одинаковые и
разные? -- спросил опять Тан.
     -- К востоку от Бохая, на расстоянии в неведомо сколько тысяч ли,  есть
в  Великом  океане  пропасть  воистину  бездонная.  Зовется  она  "Входом  в
Пустоту". В нее стекаются все воды Восьми пределов света. Девяти областей  и
Небесной  Реки  [40].  Внутри  нее  есть  пять  гор, названия которым Дайюй,
Юаньцзяо, Фанху, Инчжоу и Пэнлай. Горы эти достигают в высоту тридцати тысяч
ли и столько же насчитывают в окружности.  Плато  на  их  вершинах  имеет  в
ширину  девять  тысяч  ли. Расстояние между горами составляет тридцать тысяч
ли, но они считаются близкими соседями.  Башни  и  террасы  там  из  яшмы  и
золота,  звери и птицы -- из белого шелка, там растут целые рощи деревьев из
жемчуга и кораллов, цветы и плоды источают дивный аромат, и те,  кто  вкусят
их,  никогда  не  состарятся и не умрут. Живут там бессмертные мужи, которые
днем и ночью летают в несчетном количестве с одной горы на другую. Однако же
горы те не имеют основания, поэтому они поднимаются и  опускаются  вместе  с
волнами  океана  и  ни единого мига не стоят спокойно. Бессмертные были этим
весьма недовольны и пожаловались Верховному владыке. Владыка испугался,  что
они  уйдут  на  Запад  и  он лишится обители мудрейших душ, поэтому он велел
Юйцяну послать  пятнадцать  огромных  черепах  поддерживать  горы  на  своих
головах,  заступая  на  эту  службу  в  три  смены,  а  каждая  смена длится
шестьдесят тысяч лет. С тех пор горы стояли неподвижно.
     Однако же в царстве Драконьего Князя жил великан, который всего лишь за
несколько шагов достиг этих пяти гор. Закинул удочку и на один крючок поймал
сразу шесть черепах, взвалил их себе на  спину  и  ушел.  Там  он  обжег  их
панцири  для  того,  чтобы  гадать  по  ним. Тут две горы, Дайюй и Юаньцзяо,
уплыли на север и затонули в великом океане, а с ними  отнесло  и  несчетное
множество   небожителей.  Бог  очень  рассердился  и  особым  указом  урезал
территорию царства Драконьего Князя и  укоротил  рост  его  жителей.  Но  во
времена  Фуси  и  Шэньнуна  люди  в  той  стране  все еще достигали в высоту
нескольких сотен локтей.

     В четырехстах тысячах ли к  востоку  от  Срединного  царства  находится
царство Цзяояо, где люди не бывают выше вершка с половиною. Далеко на севере
живут  люди,  которые  зовутся чжэн, и рост их не превышает девяти дюймов. К
югу от царства Чу растет дерево минлин, для которого пятьсот лет -- как одна
весна, а еще пятьсот лет -- как одна осень. В  старину  же  водилось  дерево
чунь,  для  которого  весна и осень жизни насчитывали по восемь тысяч лет. А
вот в навозе растет гриб, который рождается утром и умирает вечером.  Весною
и  летом  есть комары, которые рождаются, когда идет дождь, и умирают, когда
выглядывает солнце. К  северу  от  Крайнего  Севера  есть  океан,  зовущийся
Небесным  Озером.  В  нем  живет  рыба,  которую  зовут  Кунь, и в длину она
достигает неведомо сколько ли. И есть птица, имя ей Пэн, чьи крылья  --  как
тучи,  нависшие  в  небе, а туловище -- им соответствующее. Кто в мире знает
про эти существа? Великий Юй видел их во время своих странствий, Бои знал  о
них и дал им имена, Ицзянь слышал про них и записал слышанное.
     На  берегах  Великой Реки родятся мелкие насекомые, зовут их "цзяомин".
Они летают роем и гнездятся на ресницах у комаров, не  соприкасаясь  друг  с
другом.  Прилетают  на ночлег и улетают, а комар даже не чувствует этого. Ли
Чжу и Цзы-Юй, протерев глаза и подняв брови, разглядывали их средь бела дня,
но не могли их рассмотреть. Чи Юй и учитель музыки  Куан,  прочистив  уши  и
склонив  голову,  слушали их по ночам, но не могли расслышать. Только Желтый
Владыка и Жун Чэн-цзы, когда они жили на горе Кунтун, воздерживаясь от  пищи
три  месяца,  так  что их сердца остыли, а тела высохли, смогли открыть свое
духовное зрение и увидели  их  огромными,  как  вершины  горы  Суншань;  они
научились  внимать  токам  жизненной  энергии  --  и жужжанье послышалось им
раскатами грома.
     В царствах У и Чу растет огромное дерево, которое зовется помелон.  Это
вечнозеленое  дерево,  которое  не  увядает  зимой; оно родит красные плоды,
кислые на вкус, а кто съест их  кожуру  или  выпьет  их  сок,  излечится  от
удушья.  В  области Цичжоу его очень ценят, но когда его посадили в землях к
северу от реки Хуай, оно превратилось в карликовый мандарин. Черный дрозд не
перелетает через реку Цзи. Барсуки погибают, если их  перевезти  через  реку
Вэнь. Таково значение дыхания земли.
     Хотя  облик  и  характеры разных существ неодинаковы, природа их едина.
Никто из них не может заменить другого, все  с  рождения  обладают  полнотой
жизненных  свойств, и каждый располагает всем, в чем нуждается. Как мы можем
знать, велики они или малы, длинны или коротки, похожи или различны?

     Две  горы,  Тайхан  и  Ванъу,  достигают  семисот  ли  в  окружности  и
вздымаются  ввысь  на  десять  тысяч  сажен. Когда-то они стояли к северу от
Цзичжоу и на юг от Хэяна. У  подножия  этих  гор  жил  человек  по  прозвищу
Простак  с  Северной  Горы, и было ему уже девяносто лет. Очень было досадно
Простаку всякий раз, когда он отправлялся  по  делам  и  возвращался  домой,
обходить большую гору на севере. Собрал он свою семью на совет и сказал:
     -- Давайте,  не  жалея  сил,  сроем эту преграду, чтобы было нам удобно
уходить от юга Юйчжоу до южного берега реки Хань!
     Все согласились, и только жена засомневалась:
     -- Тебе не под силу срыть даже  маленький  холмик,  а  что  говорить  о
Тайхан и Ванъу! Да и куда ты денешь столько земли и камней?
     -- Будем сбрасывать их в залив Бохай, севернее Иньту.
     И  вот  Простак  вместе  со всеми своими детьми и внуками отправился на
работу, и стали они дробить камни, рыть землю  и  относить  ее  корзинами  в
море.  Сын  соседки,  вдовы  из  рода  Цзинчэн, у которого только что выпали
молочные зубы, тоже прибежал им помогать.
     Простак не возвращался домой до тех пор, пока на смену зиме  не  пришла
летняя  жара.  Некий человек по прозвищу Умник с Излучины Реки стал смеяться
над Простаком и отговаривать его:
     -- Глупец! Да разве можешь ты, одряхлевший от старости, уменьшить  гору
хотя бы на волосок? Разве ты управишься с такой массой земли и камней?
     Простак с Северной Горы вздохнул и ответил:
     -- Где уж тебе, твердолобому, понять это! Ума у тебя даже меньше, чем у
моего  младшего внука. К чему мне горевать о том, что я сам не успею кончить
работу? Когда я умру, мое дело продолжат сыновья и внуки, а потом у них тоже
народятся дети, а те тоже будут иметь детей, и так без  конца.  Мои  потомки
будут жить здесь всегда, а гора не станет больше.
     Умнику с Излучины Реки и возразить было нечего.
     Дух  горы  -- из тех, что носят на себе змей, -- услышал речи Простака,
испугался, что тот не отступится, и доложил  обо  всем  Верховному  Владыке.
Растрогало  Владыку  усердие  Простака,  и  приказал он двум сыновьям Куаэра
перенести на спине горы: одну на восток от области Шао, другую -- на  юг  от
области  Юн.  И с той поры от юга Цзич-жоу до южного берега реки Хань уже не
было преград.

     Куафу, не соразмерив своих сил, захотел догнать солнце и гнался за  ним
до  самой  долины  Юй  [41]. Тут его замучила жажда, и он отправился пить из
Желтой Реки и реки Вэй. Однако жажду свою он не смог утолить и  помчался  на
север  пить  из  Великих Болот, но от жажды умер по дороге. Посох, брошенный
им, впитал его кровь и плоть, и из  него  вырос  Дэнский  лес,  и  лес  этот
разросся на тысячи ли.

     Великий Юй сказал:
     -- В  пределах  Шести  полюсов  и  внутри  Четырех морей все освещается
солнцем и луной, меряется звездами  и  планетами,  упорядочивается  четырьмя
временами  года,  а  управляется  звездой  Тайсуй [42]. Все в мире рождается
духовной силой, но каждая вещь имеет свою особую форму и  свой  срок  бытия.
Только мудрый может постичь их Путь.
     Цзи из рода Ся сказал:
     -- Но есть и вещи, которые не нуждаются в духовной силе для того, чтобы
родиться,  не  нуждаются  в  Инь и Ян, чтобы обрести форму, и не нуждаются в
солнце и луне, чтобы проявить себя. Они умирают рано, не нуждаясь в  палаче,
и  живут  долго,  не  нуждаясь в присмотре. Они не нуждаются в злаках, чтобы
питать себя, и не нуждаются в шелках, чтобы одеваться, не нуждаются в лодках
и экипажах, чтобы передвигаться. Их Путь -- быть самими по себе,  и  его  не
могут постичь даже мудрецы.

     Когда  Юй  укрощал  потоп, он заблудился и пришел по ошибке в страну на
северном берегу Северного моря, неведомо  сколько  тысяч  ли  от  Срединного
царства.  Звали  ту страну Край Севера, а где были ее пределы -- неведомо. В
той стране не бывает ни ветра, ни дождя, ни инея, ни росы,  там  не  родятся
птицы  и  звери,  насекомые  и рыбы, травы и деревья. Всюду простирается там
голая равнина, окруженная со всех сторон горами, а в середине царства  стоит
гора, которую зовут Кувшин-гора, ибо по форме она похожа на сосуд для вина с
узким  горлышком.  С  этой  горы,  разделяясь  на четыре ручья, стекают воды
горного источника, которые орошают всю страну до последнего уголка.
     Там климат мягкий и не бывает моровых болезней. Люди по природе  добрые
и радушные не ссорятся и не соперничают друг с другом, у них нежные сердца и
мягкие  кости, они не знают гордыни или зависти. Старые и малые у них равны,
и нет у  них  ни  правителей,  ни  подданных.  Мужчины  и  женщины  общаются
свободно,  без  сватов  и  свадебных  подарков.  Живя  у  воды, они не имеют
надобности пахать землю и сеять, ткать  и  носить  одежды,  ибо  воздух  там
всегда  теплый.  Они  живут  по  сто  лет,  никогда  не  болея  и  не умирая
преждевременно. А потому люди размножаются там в изобилии, живя в счастье  и
веселье, не ведая дряхлости и старости, печалей и горя. По природе своей они
любят  музыку  и,  взявшись  за  руки,  поют  по  очереди  день напролет, не
прерываясь.  Когда  же  проголодаются  и  устанут,  пьют  из   Божественного
Источника,  и  силы  их  тотчас  же восстанавливаются. А если выпьют слишком
много, то пьянеют и лишь спустя  десять  дней  приходят  в  себя.  Стоит  им
искупаться  в  этом  Божественном Источнике -- и кожа их становится свежей и
гладкой, и она источает благоухание целых десять дней.
     Странствуя на Севере, чжоуский царь My побывал в этом царстве и на  три
года  забыл  о возвращении. Когда же он вернулся в свой дворец, то все время
тосковал об этой стране, а потому стал раздражительным и забывчивым,  не  ел
мяса  и  не пил вина, не призывал к себе наложниц и пришел в себя лишь через
несколько месяцев.
     Гуань Чжун уговаривал циского царя Хуань-гуна во  время  путешествия  в
Ляокоу  посетить и то царство. Он уже почти убедил царя, но тут вставил свое
слово Си Пэн.
     -- Как можно слушаться почтенного Чжуна? -- сказал Си Пэн. -- Ведь  вам
придется  оставить  обширное  и цветущее царство Ци, прекрасные горы и реки,
пышные рощи, благочестивые обряды и празднества, изящные одежды  и  головные
уборы,  прелестных  наложниц  и  преданных  советников!  Скажите  слово -- и
миллионы воинов предстанут перед вами. Махните рукой  --  и  прочие  царства
падут  к вашим ногам. Для чего вам мечтать о какой-то другой стране, уходить
от алтарей предков и селиться среди варваров? Да почтенный Чжун  совсем  ума
лишился!
     И Хуань-гун раздумал ехать, а слова Си Пэна передал Гуань Чжуну.
     -- Си  Пэну этого, конечно, не понять, -- ответил Гуань Чжун. -- Боюсь,
нам никогда и не найти дорогу в ту страну. Но зачем так радеть о  богатствах
Ци? Зачем обращать внимание на слова Си Пэна?

     Люди южных стран бреют головы и ходят нагими. Люди северных стран носят
на голове  повязки  и  одеваются в меха. Люди Срединных царств носят шапки и
халаты. Все, что производится  во  всех  Девяти  областях  землепашцами  или
торговцами,  охотниками или рыболовами, все меха для зимы и холсты для лета,
все лодки для воды и повозки для суши добыты  без  слов,  в  соответствии  с
естественными потребностями.

     К  востоку от царства Юэ лежит страна Чжэму. Когда там рождается первый
ребенок, его тут же съедают, говоря, что это сделает плодовитой его мать.  А
когда  умирает  дед, они уносят на спине бабку, говоря: "С женой духа нельзя
жить в одном доме". К югу  от  Чу  лежит  страна  Ицюй.  Когда  там  умирает
родитель  или  родственник,  они  будут  считать,  что  не  исполнили своего
сыновнего долга, если не соберут много хвороста и  не  сожгут  покойного.  И
когда  дым  от  костра поднимается к небесам, они говорят, что дух покойного
вознесся на Небо. Существуют государственные законы  и  народные  обычаи,  и
удивляться их странности не следует.

     Конфуций,  странствуя  на  востоке,  увидел  двух  мальчиков, которые о
чем-то спорили, и спросил их, что было причиной  их  спора.  Первый  мальчик
сказал:
     -- Я  считаю, что солнце ближе к людям, когда встает из-за горизонта, и
дальше всего, когда стоит над головой, а  он  считает,  что  солнце  дальше,
когда  оно  восходит, и ближе, когда висит над головой. Но ведь когда солнце
встает, оно велико, как балдахин над  колесницей,  а  когда  оно  стоит  над
головой, оно лишь с тарелку величиной.
     Тут в разговор вмешался другой мальчик:
     -- Но  ведь  когда  солнце  только  поднимается из-за горизонта, воздух
холодный, а когда оно стоит над головой, от него так и пышет жаром. Разве не
означает это, что оно ближе к нам днем, а не утром?
     Конфуций не знал, как рассудить их спор, и мальчики посмеялись над ним:
"Кто сказал, что вы многомудрый муж?"

     Приведение к  равновесию  --  высший  закон  Поднебесного  мира,  и  он
относится ко всему, что существует в нем. Что такое равновесие? Натяни волос
и прилагай к нему силы сжатия и растяжения равномерно. Сожми слишком сильно,
растяни  слишком  слабо  --  и  волос  порвется.  А  если  эти  силы будут в
равновесии, то ничто способное порваться не порвется [43]. Люди  сомневаются
в этом, но были и такие, которые поняли эту истину.

     Чжан  Хэ  смастерил  удочку  с  леской  из  одной шелковой нити кокона,
крючком  из  ости  колоса,  удилищем  из  цзинского  бамбука,  приманкой  из
разрезанного рисового зернышка и поймал рыбу величиной с целую повозку. Даже
в  стремнине  глубиной  в  сотню  саженей крючок не распрямлялся, удилище не
гнулось, а леска не рвалась.  Услыхал  об  этом  чуский  царь,  удивился  и,
призвав Чжан Хэ к себе, спросил, какая была тому причина.
     -- Ваш  слуга  слышал,  как мой покойный отец рассказывал о том, как Пу
Цзюй-цзы стрелял из лука привязанной стрелой. Лук был слабый, а  привязанная
стрела  --  тонкая.  Стрелу он пускал с попутным ветром и поражал сразу пару
черных журавлей, летевших по краю темной тучи, ибо собирал  волю  воедино  и
действовал  плавно.  Вот и я учился ловить рыбу, подражая ему, и за пять лет
постиг это искусство. Когда я приближаюсь с удочкой к реке, в сердце у  меня
нет  никаких  посторонних  мыслей,  я думаю только о рыбе. Когда я закидываю
удочку и погружаю в воду крючок, моя рука движется не слишком  быстро  и  не
слишком  медленно,  и  ничто ей не мешает. Когда рыба видит приманку на моем
крючке, эта приманка похожа на затонувшую пылинку или кусочек пены, а потому
глотает ее без колебаний. Так я способен одолеть тяжелое легким, а  силу  --
слабостью.  Если ваше величество сможет таким же образом управлять царством,
он смог бы одной рукой привести в движение целый  мир.  Разве  это  было  бы
трудно для вас?
     -- Замечательно! -- воскликнул чуский царь.

     Гун Ху из Лу и Ци Ин из Чжао заболели и попросили Бянь Цяо исцелить их.
Бянь Цяо взялся их лечить, а когда они выздоровели, сказал:
     -- Вы  страдали  от  недуга,  который  проник в вас извне, и этот недуг
можно исцелить лекарствами и иглами. Но  у  вас  есть  еще  недуги,  которые
родились  вместе  с  вами  и  выросли вместе с вашим телом. Не хотите ли вы,
чтобы я исцелил их тоже?
     -- Мы хотели бы сначала узнать, что это за недуги?
     -- Твои помыслы превосходят твою энергию, -- сказал Бянь Цяо, обращаясь
к Гун Ху. -- Поэтому ты силен в составлении планов, но слаб в их выполнении.
А у Ци Ина энергия превосходит помыслы, поэтому он редко  думает  заранее  и
часто  страдает  из-за  своих  необдуманных действий. Если я переставлю ваши
сердца, то вы оба выиграете от  того,  что  ваши  умственные  способности  и
жизненная энергия уравняются.
     Тут  Бянь  Цяо  дал  им  выпить вина с дурманом, и они оба стали словно
мертвыми на три дня. Он разрезал у каждого грудь, вытащил сердца, поменял их
местами и приложил чудесное  снадобье.  Очнувшись,  они  почувствовали  себя
совсем как прежде и отправились по домам.
     Но  вышло  так,  что  Гун  Ху пришел в дом Ци Ина, а жена Ци Ина его не
признала. Ци Ин же пришел в дом Гун <b>Ху, и</b> жена Ци  Ина  тоже  его  не
признала.  Семьи стали судиться друг с другом и попросили Бянь Цяо рассудить
их тяжбу. Бянь Цяо объяснил, как было дело, и тогда спор прекратился.

     Когда Ху Ба играл на лютне, птицы пускались в  пляс,  а  рыбы  начинали
резвиться  в  воде.  Прослышав  об этом, Вэнь из царства Чжэн бросил семью и
пустился в странствия учеником при  наставнике  музыки  Сяне.  Три  года  он
трогал струны, настраивая лютню, но ни разу не доиграл мелодию до конца.
     -- Тебе лучше вернуться домой, -- сказал ему однажды наставник Сян.
     Вэнь отложил в сторону лютню, вздохнул и ответил:
     -- Не то чтобы я не мог настроить струны или закончить мелодию. Я думаю
не о струнах, и то, что я стараюсь исполнить, -- не ноты. Если я не постигну
это в  моем сердце, то инструмент не откликнется моим чувствам. Вот почему я
не смею исполнять музыку. Позвольте мне остаться с вами еще  немного.  Может
быть, я смогу достичь большего.
     В скором времени он снова увиделся с наставником Сяном.
     -- Как продвигается твое учение? -- спросил наставник Сян.
     -- Я нашел то, что искал. Позвольте показать вам, -- ответил Вэнь.
     На  дворе  стояла  весна,  а  он  коснулся  осенней ноты "шан" и вызвал
полутон восьмой луны [44]. Тут повеял прохладный ветерок,  созрели  злаки  в
полях  и  плоды на деревьях. Когда пришла осень, он коснулся весенней струны
"цзяо", вызвав полутон второй луны, и вдруг подул теплый ветер,  а  травы  и
деревья  расцвели.  Летом  он  ударил  по зимней струне "юй", вызвав полутон
одиннадцатой луны, и вдруг" похолодало, повалил снег, а реки и озера оделись
льдом. Когда пришла зима, он ударил по летней ноте  "чжэн",  вызвав  полутон
пятой  луны,  и солнце стало жарко палить с небес, так что лед вокруг тотчас
растаял. Заканчивая мелодию,  он  коснулся  ноты  "гун"  вместе  с  четырьмя
остальными.  И  тут поднялся благоприятный ветер, поплыли счастливые облака,
выпала сладкая роса и забили свежие ключи.
     Наставник Сян погладил рукой грудь, притопывая ногой, сказал:
     -- Как замечательно ты играешь! Даже наставник музыки Куан, исполняющий
мелодию цинцзяо, и Цзоу Янь, играющий на свирели,  не  смогли  бы  ничего  к
этому  добавить.  Один  взял  бы  свою  лютню,  другой  --  свирель,  и  оба
последовали бы за тобой!

     Сюэ Тань учился пению у Цинь Цина. Не постигнув искусства до конца,  он
решил,  что  ему  больше  нечему  учиться,  поэтому  он  пришел проститься с
учителем перед отъездом домой. Цинь Цин  не  стал  удерживать  ученика,  но,
провожая  его,  запел на перекрестке дорог в предместье так трогательно, что
вокруг затрепетали деревья и в небе застыли облака. Тут Сюэ  Тань  извинился
за  свой легкомысленный поступок и попросил разрешения остаться. Больше он и
думать не смел о том, чтобы покинуть учителя.
     А Цинь Цин повернулся к своему другу и сказал:
     -- Когда-то женщина по имени Э из царства Хань поехала на восток,  и  в
Ци  у нее кончилась провизия. Она въехала в столицу Ци через Ворота Согласия
и за угощение спела. Когда она ушла, звуки ее голоса еще три  дня  наполняли
своды дома, и прохожие думали, что она все еще там.
     Как-то  она  проезжала мимо постоялого двора, и хозяин оскорбил ее. Тут
Хань Э протяжно запела печальную песнь,  и  все  услышавшие  ее,  молодые  и
старые,  стали  скорбно  глядеть друг на друга, по щекам их потекли слезы, и
целых три дня они не могли есть. Они пошли за ней, привели ее обратно, и она
опять долго пела им. Но на сей раз слушатели  стали  прыгать  от  радости  и
хлопать  в  ладоши,  забыв,  что  прежде  они  печалились. А потом они щедро
наградили ее. Вот почему жители квартала  у  Ворот  Согласия  еще  и  сейчас
отличные плакальщики на похоронах, ибо они помнят пение женщины Э.

     Боя хорошо играл на лютне, а Чжун Цзыци отлично умел слушать. Боя играл
на лютне,  воображая,  что взбирается на высокую гору, а Чжун Цзыци говорил:
"Прекрасно! Как высока гора Тайшань!"
     Когда  Боя  представлял  себе  водный  простор,  Чжун  Цзыци   говорил:
"Прекрасно! Как широки Желтая Река и Великая Река!"
     И  что  бы  ни  приходило  на  ум Боя, Чжун Цзыци тут же постигал своим
сердцем.
     Боя гулял по северному склону горы Тайшань. Внезапно разразилась гроза,
и он укрылся под скалой. Его охватила печаль, он взял в руки  лютню  и  стал
играть  на  ней.  Сначала  он  сочинил мелодию нескончаемого дождя, потом --
звучание горного обвала. И что бы он ни играл, Чжун Цзыци понимал его мысли.
Потом Боя отложил свою лютню и сказал:
     -- О, как прекрасно ты слушаешь! Все, что ты  чувствуешь,  наполняет  и
мое сердце. Куда могут скрыться мои мысли?

     Когда  чжоуский царь My совершал свой царский выезд в западные области,
он миновал Куньлунь, но не достиг  горы  Янь.  По  дороге  назад,  не  успев
въехать  в  Срединное  царство,  он  встретил  некоего ремесленника по имени
Яньши.
     -- Что ты умеешь? -- спросил его царь.
     -- Пусть ваше величество приказывает. Однако ж  ваш  слуга  уже  сделал
кое-что и надеется, что ваше величество соблаговолит взглянуть.
     -- Принеси это завтра, мы поглядим вместе, -- велел царь.
     На  следующий  день Яньши попросил аудиенции у царя. Тот велел впустить
его и спросил:
     -- Кого это ты привел с собой?
     -- Ваш слуга сделал его сам, и он умеет делать разные вещи.
     Царь My с удивлением посмотрел на этот манекен:  тот  ходил,  глядя  то
вниз,  то  вверх -- точь-в-точь как человек. Когда мастер коснулся рукой его
щеки, он красиво запел; стоило мастеру хлопнуть в ладоши -- и он пустился  в
пляс.  Он  показал множество разных номеров -- какие только желал царь. Царь
же  решил,  что  перед  ним  действительно  человек,  и   смотрел   на   его
представление вместе со своим ближайшим советником Шэнь Цзи и наложницами.
     Под  конец  манекен  подмигнул  окружавшим царя женщинам и поманил их к
себе. Царь очень рассердился и хотел  казнить  Яньши  на  месте.  А  мастер,
испугавшись,  тут  же  разобрал  манекен  на  части  и показал их царю. Этот
манекен был сделан из кожи и  кусков  дерева,  скрепленных  клеем,  покрытых
лаком   и  раскрашенных  в  белый,  черный,  красный  и  синий  цвета.  Царь
внимательно все осмотрел: внутри были  печень,  селезенка,  сердце,  легкие,
почки,  кишки,  желудок,  снаружи -- мускулы, кости, сочленения, кожа, зубы,
волосы -- все искусственное, но совсем как настоящее. Когда же все эти части
мастер соединил вновь, искусственный человек стал таким,  как  прежде.  Царь
попробовал  вынуть из него сердце -- и человек не смог говорить. Из манекена
вынули печень -- и он не смог видеть; из него вынули почки -- и он  не  смог
ходить. Царь остался очень доволен и, вздохнув, сказал:
     -- Значит,  человек  своим  искусством  может  сделать то же, что и сам
Творец вещей!
     Он велел погрузить искусственного человека на  повозку  и  взял  его  с
собой.
     Осадная лестница Гуншу Баня, достигавшая облаков, и летающий змей Мо Ди
казались  им высшим достижением человеческого искусства. Но когда их ученики
Дунмэнь Цзя и Цинь Гули прослышали о мастерстве Яньши  и  рассказали  о  нем
своим  учителям, те до самой смерти больше не осмеливались хвастаться своими
достижениями и всегда носили с собой отвес и циркуль.

     В старину Гань Ин был непревзойденным стрелком из  лука.  Лишь  натянет
свой  лук  --  и  звери  ложатся,  а  птицы  падают наземь. У Гань Ина был в
учениках Фэй Вэй, который своим искусством даже превзошел учителя. А  у  Фэй
Вэя искусству стрельбы учился Цзи Чан. Фэй Вэй сказал ему:
     -- Ты  должен  научиться  не  моргать, прежде чем начнешь рассуждать об
искусстве стрельбы.
     Цзи Чан пошел домой, лег под ткацкий станок своей жены и стал  глядеть,
как  снует  челнок. Спустя два года он уже не моргал, даже если его кололи в
глаз шилом.
     Цзи Чан доложил Фэй Вэю о своем достижении, и тот сказал:
     -- Этого еще недостаточно. Тебе нужно  еще  научиться  смотреть,  а  уж
потом  можно  и  стрелять.  Научись видеть малое как большое, смутное -- как
ясное, а потом приходи.
     Чан подвесил у окна вошь на волосе яка и,  повернувшись  лицом  к  югу,
стал   на  нее  смотреть.  Через  десять  дней  вошь  стала  на  его  глазах
увеличиваться в размерах, а через три года он уже  видел  ее  огромной,  как
тележное  колесо,  остальные  же предметы были для него величиной с холм или
гору. Взял он лук, украшенный яньским  рогом,  вложил  в  него  стрелу  пэн,
выстрелил и пронзил сердце вши, а волос даже не порвался.
     Доложил  он  об этом Фэй Вэю, и тот ударил себя в грудь, топнул ногой и
воскликнул:
     -- Теперь ты постиг искусство!
     После того как Цзи Чан постиг искусство Фэй Вэя, он решил,  что  теперь
лишь  один  человек  в мире может соперничать с ним в мастерстве, и тогда он
задумал убить Фэй Вэя. Они сошлись в  чистом  поле  и  стали  друг  в  друга
стрелять,  но  их  стрелы  сталкивались в воздухе и падали на землю, даже не
поднимая пыли. Но тут  у  Фэй  Вэя  кончились  все  стрелы,  а  у  Цзи  Чана
оставалась  еще  одна.  Цзи  Чан пустил ее, но Фэй Вэй отразил ее колючкой с
кустарника.
     Тут оба мастера заплакали, отбросили луки, отвесили друг  другу  низкий
поклон  и  попросили  считать  друг друга отцом и сыном. Каждый поранил себе
руку и поклялся на собственной крови никому не передавать свое искусство.

     Отца колесничего Цзао звали Тайдоу. Когда Цзао  начал  учиться  у  него
искусству  управления  колесницей,  он  держался крайне учтиво, но в течение
трех лет Тайдоу ничего не говорил ему. Он даже  стал  держаться  с  ним  еще
сдержаннее, но в конце концов дал ему такое наставление:
     -- В старинной песне говорится:
     Сын хорошего лучника
     должен начать с плетения корзин.
     Сын хорошего кузнеца
     должен начать с шитья одежд.
     Сначала  посмотри,  как  я  бегаю. Сможешь бегать, как я, тогда сможешь
держать в руке шесть пар вожжей, управлять шестеркой коней.
     -- Буду повиноваться любому вашему приказу.
     Тут Тайдоу поставил ряд столбов,  удаленных  друг  от  друга  ровно  на
столько,  чтобы можно было прыгнуть с одного на другой, и стал бегать по ним
туда и сюда и ни разу не оступился.
     Цзао стал повторять за ним и через три дня овладел его искусством.
     -- Да ты  у  меня  способный!  --  воскликнул  Тайдоу.  --  Быстро  все
сообразил!  Управлять  колесницей  --  это  то  же самое. Когда ты бегал, ты
откликался умом на  то,  что  чувствовал  в  ногах.  Если  применить  это  к
управлению  колесницей,  то это значит, что ты должен управлять вожжами там,
где они соединяются с удилами, натягивай их и ослабляй их в  зависимости  от
угла  губ  коней. Должная мера в движениях опознается умом, а осуществляется
руками. Внутри постигаешь сердцем,  вовне  пребываешь  в  согласии  с  бегом
коней.  Так ты сумеешь бросать коней вперед или отводить их назад, словно по
отвесу, делать повороты и описывать круг,  словно  по  угломеру  и  циркулю.
Тогда силы коней хватит на любой путь, как бы труден и далек он ни был, и ты
воистину овладеешь искусством.
     Если   поводья  будут  двигаться  в  согласии  с  удилами,  руки  будут
действовать в согласии с поводьями, а сердце  будет  в  согласии  с  руками,
тогда  ты  будешь видеть и без помощи глаз и гнать коней, не подхлестывая их
кнутом. Храня безмятежность в сердце, блюдя правильную позу, не  спутывая  в
своей  руке  шесть  пар  вожжей,  ты  сможешь направлять все двадцать четыре
копыта своих коней туда, куда хочешь, водить их по кругу, бросать вперед или
поворачивать  вспять.  Тогда  твоя  колесница  проедет  везде,  где   только
поместится  ее  ось  и может ступить копыто коня. И тебе будет удобно ездить
всюду -- даже по отвесным горам и глубоким ущельям, равнинам  и  топям.  Вот
все, чему я могу научить тебя. Запомни же сие!

     Вэй  Хэймао  втайне  ненавидел  Цю  Бинчжана и убил его. Сын убитого по
имени Лайдань искал случая отомстить убийце. Лайдань  был  силен  духом,  но
слаб  телом.  Рис  он  ел, пересчитывая зернышки, и даже против ветра не мог
ходить. Хотя гнев переполнял его, он не мог поднять оружие, чтобы  отомстить
за  отца.  Но он считал позором для себя прибегать к чужой помощи и поклялся
убить Вэй Хэймао собственными руками.  А  Вэй  Хэйлуань  отличался  свирепым
нравом и необыкновенной силой, крепкими мускулами и костями, твердой кожей и
плотью, каких не сыщешь среди людей. Он мог подставить шею под меч и принять
на  грудь  летящую  стрелу -- и меч гнулся, стрела отскакивала, а на теле не
оставалось даже царапины. Зная свою силу,  он  смотрел  на  Лайданя  как  на
цыпленка.
     Друг Лайданя Шэнь То сказал ему:
     -- Ты  ненавидишь Вэй Хэймао, ведь он оскорбляет тебя так, что стерпеть
невозможно. Как же ты собираешься поступить?
     -- Я хотел бы услышать твой совет, -- ответил Лайдань.
     -- Я слышал, что дед Кун Чжоу из царства  Вэй  добыл  драгоценные  мечи
иньского  царя.  Даже  маленький  мальчик,  имея  при  себе  один такой меч,
способен дать отпор целому войску. Почему бы нам не попросить их?
     И вот Лайдань отправился  в  Вэй  и  пришел  к  Кун  Чжоу.  Прежде  чем
высказать  свою  просьбу,  он поприветствовал Кун Чжоу с вежливостью слуги и
предложил ему в дар свою жену и детей.
     -- У меня есть три меча, -- ответил Кун Чжоу. -- Ты можешь взять любой,
но ни один из них не может убить кого угодно. Позволь сначала  рассказать  о
них. Первый зовется "хранящий Свет". Смотри на него -- и не увидишь, взмахни
им -- и не поймешь, где он. Когда им рубишь врага, тот даже не замечает, как
меч  проходит  сквозь  него.  Второй меч называется "принимающий Тень". Если
всматриваться в него в час утренних сумерек, как раз  перед  рассветом,  или
повернувшись  спиной  к  солнцу,  можно разглядеть нечто, но понять, что это
меч, -- невозможно. Третий меч зовется "закаленный Ночью".  Днем  видна  его
тень,  но не его блеск, ночью можно видеть его блеск, но не видно его формы.
Коснувшись тела, он рассекает его с треском, но рана  тут  же  затягивается;
враг  чувствует  боль,  но  на  лезвии  не остается крови. Эти три сокровища
хранились  в  нашей  семье  тринадцать  поколений,  и  никто  ни   разу   не
воспользовался ими. Их держали в ларце, с которого даже печать не снята.
     -- И все же осмелюсь попросить у вас последний, -- сказал Лайдань.
     Тут  Кун  Чжоу  вернул ему его жену и детей, постился с ним семь дней и
вечером седьмого дня, преклонив  колена,  вручил  ему  третий  меч.  Лайдань
дважды простерся ниц, взял меч и поспешил домой.
     И  вот  Лайдань  с мечом в руке отправился к Вэй Хэймао. Улучив момент,
когда Вэй Хэймао лежал пьяный у окна в своем  доме,  он  трижды  рассек  его
мечом от шеи до пояса, а тот даже не проснулся.
     Лайдань  решил,  что  Вэй  Хэймао  мертв,  и  побежал прочь, но у ворот
встретил сына Вэй Хэймао и трижды рубанул  его,  рассекая  воздух.  Сын  Вэй
Хэймао только спросил с улыбкой:
     -- Почему ты так странно махнул рукой?
     Лайдань  понял, что этим мечом нельзя убить человека, и, тяжко вздыхая,
пошел домой.
     Когда Вэй Хэймао проснулся, он крикнул сердито жене:
     -- Ты оставила меня, пьяного, непокрытым. Теперь у меня ломит поясницу!
     А его сын сказал:
     -- Недавно приходил Лайдань,  встретился  со  мной  в  воротах,  трижды
махнул  на  меня рукой, и у меня тоже заныло все тело, а конечности онемели.
Он одолел нас!

     Когда чжоуский царь My пошел походом на западное племя жун, те поднесли
ему железный кинжал и холст, не сгорающий в огне. Кинжал был длиной  в  один
вершок  и  восемь  дюймов,  красного цвета, сделан был из закаленной стали и
резал яшму, точно глину. А холст, когда его нужно было постирать, бросали  в
огонь,  отчего  он  принимал цвет огня, а вся грязь с него сходила. Вынув из
огня, его стряхивали, и он становился белым как снег.
     Наследник престола думал, что  таких  вещей  в  мире  не  существует  и
рассказы о них -- чистый вымысел. А Сяо Шу сказал:
     -- Как самонадеян Хуан-цзы! Как упрям в своих заблуждениях!

        Глава VI. СИЛА И СУДЬБА [45]

     Сила сказала Судьбе:
     -- Разве могут твои заслуги сравниться с моими?
     -- Какие же у тебя заслуги перед вещами и в чем они превосходят мои? --
спросила Судьба.
     -- Я,  Сила,  способствую  долголетию  или  недолговечности, успеху или
неудаче, знатному или низкому положению, богатству или бедности.
     -- Пэнцзу умом не превосходил Я о или Шуня,  однако  же  прожил  восемь
сотен  лет,  --  ответила Судьба. -- Янь Юань был отнюдь не менее способным,
чем большинство людей, а  умер  восемнадцати  годов  от  роду.  Конфуций  не
уступал  в добродетели владыкам уделов, а они заставили его терпеть нужду на
рубеже  царств  Чэнь  и  Цай.  Иньский  царь  Чжоу  отнюдь  не   превосходил
благонравным  поведением  трех  казненных  им  советников  [46],  однако  же
восседал на троне. Цзи Чжа не имел знатного титула в У,  Тянь  Хэн  захватил
власть  в  царстве Ци. Бои и Шуци умерли с голоду на горе Шоуян, а семейство
Цзи было богаче Чжань Циня. Если все это в твоей власти, то почему  ты  дала
одному  долгую  жизнь,  а  другому  --  короткую,  почему  позволила негодяю
торжествовать, а добродетельному мужу -- терпеть неудачу,  дурному  человеку
-- богатеть, а хорошему -- жить в нищете?
     -- Если  дело обстоит так, как ты говоришь, то у меня действительно нет
заслуг. Но тогда не ты ли управляешь вещами в этом мире?
     -- Хоть я и зовусь Судьбой, могу ли я управлять чем-либо?  --  ответила
Судьба.  --  Прямое  я  подталкиваю,  кривое  сдерживаю. Долгая или короткая
жизнь, неудача или успех, высокое или низкое положение, богатство и бедность
случаются сами собой. Что я могу знать об этом?

     Бэйгун-цзы сказал Симэнь-цзы:
     -- Мы с тобой ровесники, однако люди помогают тебе. Мы из одного  рода,
но  люди уважают тебя. Мы выглядим одинаково, но люди любят тебя. Мы говорим
одинаково, но люди слушают тебя. Мы действуем сообща, но люди доверяют тебе.
Если мы вместе поступим на службу, то повышение получишь ты. Если мы  вместе
будем  пахать  землю, то разбогатеешь ты. Если мы будем вместе торговать, то
выгода достанется тебе. Я одеваюсь в грубый холст, живу в соломенной  хижине
и  хожу пешком, а ты носишь узорчатую парчу, ешь лучшее просо и мясо, живешь
в доме с высокими стропилами и ездишь  в  колеснице,  запряженной  четверкой
лошадей. Дома ты пренебрегаешь моим обществом, при дворе не скрываешь своего
высокомерного  отношения.  Прошло  уже  много лет с тех пор, как мы не ходим
друг к другу в гости и не выезжаем вместе на прогулку. Не потому ли, что, по
твоему мнению, встречи со мной -- ниже твоего достоинства?
     -- Я и сам не понимаю, в чем тут дело, -- ответил Симэнь-цзы. -- Но что
бы мы ни предпринимали, ты терпишь неудачу, а я добиваюсь успеха. Не говорит
ли это о том, что мне дано больше, чем тебе? Однако же тебе хватает дерзости
заявлять, что ты во всем подобен мне.
     Бэйгун-цзы не нашел что ответить и  отправился  домой  в  раздумье.  По
дороге он встретил Дунго-цзы, и тот спросил его:
     -- Куда это ты идешь такой согбенный, такой пристыженный?
     Бэйгун-цзы рассказал ему обо всем.
     -- Я  помогу  тебе  поправить дело, -- сказал Дунго-цзы. -- Пойдем-ка к
нему вместе.
     Дунго-цзы  попросил  Симэнь-цзы  объяснить,  отчего   он   так   унизил
Бэйгун-цзы, и тот повторил то, что уже говорил Бэйгун-цзы.
     -- Когда  ты  говоришь, что вам дано неодинаково, ты имеешь в виду лишь
различие в природных дарованиях, -- сказал в ответ Дунго-цзы. -- Я же говорю
сейчас о различии другого рода. Бэйгун-цзы одарен добродетелью,  но  обделен
удачей,  ты  одарен удачей, но обделен добродетелью. И то и другое дается не
людьми, а Небом, однако ты гордишься тем, что одарен  удачей,  а  Бэйгун-цзы
стыдится  того,  что  одарен  добродетелью.  А  это  означает, что вы оба не
понимаете естественного положения вещей.
     -- Довольно, уважаемый! -- воскликнул Симэнь-цзы. -- Я больше  не  буду
так говорить!
     Когда  Бэйгун-цзы  возвратился  домой,  одежда  из грубого холста стала
казаться ему такой же теплой, как шуба из лисьего меха, обыкновенные бобы --
столь же вкусными, как рис и просо, его соломенная хижина --  красивой,  как
дворец,  его  грубая  арба  -- изящной, как экипаж с узорами. До конца своих
дней он был безмятежен, не задумываясь о том, кто на свете  знатнее  его,  а
кто нет.

     Гуань  Чжун и Баошу Я были добрыми друзьями и вместе жили в царстве Ци.
Гуань Чжун служил царевичу Цзю, а Баошу Я -- царевичу Сяобо. Циский царь был
щедр, и дети царских наложниц пользовались его милостями  наравне  с  детьми
царицы.  Многие  опасались  смуты,  и царевич Цзю бежал в Лу, сопровождаемый
Гуань Чжуном и неким Шао Ху, а  царевич  Сяобо  бежал  в  Цзюй,  и  Баошу  Я
последовал за ним.
     Позднее  царский внук Учжи поднял мятеж, в царстве не стало государя, и
оба царевича вступили в борьбу за престол.
     Сражаясь с Сяобо на дороге в Цзюй,  Гуань  Чжун  попал  ему  стрелой  в
пряжку  халата. Когда же Сяобо взошел на престол в Ци под именем Хуань-гуна,
он заставил людей Лу убить своего брата Цзю. Шао Ху по этой причине покончил
с собой, а Гуань Чжуна заточили в темницу.
     Тут Баошу Я сказал Хуань-гуну:
     -- Гуань Чжун -- талантливый муж, он способен управлять царством.
     -- Он -- мой враг, и я хочу его смерти, -- ответил Хуань-гун.
     -- Я слышал, что мудрый правитель ни к кому не  питает  личной  вражды.
Кроме того, человек, доказавший свою преданность господину, непременно будет
и  преданным советником царя. Если вы хотите стать первым среди владык мира,
то вам без него не обойтись.
     Царь призвал Гуань Чжуна, и лусцы отпустили его в Ци.
     Баошу Я вышел встречать его за городские  ворота  и  сам  освободил  от
оков. Хуань-гун оказал ему радушный прием и пожаловал самый высокий чин, так
что  Баошу  Я  стал  служить  под  началом  Гуань Чжуна. Так Гуань Чжун стал
править царством Ци и получил от государя титул Отец Чжун. В скором  времени
Хуань-гун стал самым могущественным в мире государем.
     Однажды Гуань Чжун, вздохнув, сказал:
     -- В  молодости,  когда  мне жилось нелегко, я торговал вместе с Баошу.
Когда мы делили выручку, я брал себе большую часть, но Баошу,  зная  о  моей
бедности,  не считал меня жадным. Я задумал одно дело для Баошу, но потерпел
неудачу.  Однако  он  не  счел  меня   глупцом,   ибо   знал,   что   бывают
неблагоприятные  обстоятельства.  Трижды меня призывали на службу, и все три
раза я был изгнан с нее, но Баошу не счел меня бездарным, ибо знал, что  мой
час  еще не настал. Три раза я участвовал в сражениях и каждый раз показывал
врагу спину, однако Баошу не счел  меня  трусом,  ибо  знал,  что  я  должен
заботиться о престарелой матери. Когда убили царевича Цзю, а Шао Ху покончил
с  собой,  я предпочел смерти позор тюремного заключения, но он не счел меня
бесчестным человеком, ибо  знал,  что  я  равнодушен  к  мелким  почестям  и
озабочен  лишь  тем, что еще не прославил свое имя в целом мире. Отец и мать
меня родили, но знает меня один лишь Баошу Я!
     Вот так Гуань Чжун и Баошу Я прославили себя своей крепкой  дружбой,  а
Сяобо  прославился  своим умением привлекать к себе мудрых советников. Но на
самом деле они не были искусны ни в дружбе, ни в искусстве  отбора  служилых
людей.  И  это  не означает, что кто-то другой превосходил их в дружбе или в
отборе способных людей.  Нельзя  сказать,  что  Шао  Ху  лучше  других  умел
жертвовать  своей  жизнью,  --  просто  он  не  мог  поступить иначе. Нельзя
сказать, что Хуань-гун лучше других умел привлекать к себе достойных  мужей,
-- просто он не мог поступить иначе.
     Когда Гуань Чжун всерьез захворал, Хуань-гун пришел к нему и сказал:
     -- Может быть, ты вот-вот умрешь, пришло время говорить начистоту. Если
тебя не станет, кому я должен передать бразды правления?
     -- А кого бы вы хотели видеть вместо меня?
     -- Можно ли заменить тебя Баошу Я?
     -- Нет,  нельзя.  Человек  он  необыкновенно  целомудренный и честный и
всех, кто ему уступает в добродетели, даже за людей не  считает.  Стоит  ему
услышать о том, что кто-то совершил промах, и он не забудет это ему до конца
жизни.  Если ему доверить управление царством, он причинит обиду и государю,
и народу. В скором времени вам захочется наказать его.
     -- А кого бы ты предложил на свое место?
     -- Если у вас нет никого на примете, я  бы  рекомендовал  Си  Пэна.  Он
такой  человек,  что  государь даже не будет его замечать, а народ не станет
против него бунтовать. Он стыдится того, что еще не сравнился  доблестями  с
Желтым Владыкой, и печалится о тех, кто хуже него.
     Кто делится с людьми благодатью жизни -- тот мудрец.
     Кто делится с людьми богатством -- тот достойный муж.
     Тот, кто кичится своим умом, никогда не завоюет сердца людей.
     Тот, кто, будучи мудр, умаляет себя, всегда привлечет к себе других.
     Си  Пэн  не  захочет  знать  все  о царстве. Он не захочет видеть все в
собственном доме. Если у вас нет никого на примете, возьмите лучше Си Пэна.
     Это не значит, что Гуань Чжун был предубежден против Баошу Я и оказывал
милость Си Пэну. Он просто не мог относиться к ним иначе.  Бывает  так,  что
кого-то  мы  поначалу  привечаем,  а  потом отвергаем или, наоборот, сначала
отвергаем, а потом привечаем. Наши пристрастия  не  от  нас  зависят,  а  от
обстоятельств.

     Дэн Си высказывал суждения, противоречащие друг Другу, а потом выдвигал
бесчисленные   доказательства  их  истинности.  Когда  Цзы-Чань  был  первым
советником в царстве  Чжэн,  Дэн  Си  написал  свод  законов  на  бамбуковых
планках,  и  государь  выразил  свое согласие. Потом он стал обличать ошибки
Цзы-Чаня, и Цзы-Чань согласился с ним. Но вдруг Цзы-Чань велел его  схватить
и казнить.
     Это все не означает, что Цзы-Чань нарочно принял законы Дэн Си, что Дэн
Си заставил  его  признать свою вину или что Цзы-Чань нарочно казнил Дэн Си.
Просто эти события не могли не случиться -- только и всего.

     Родиться вовремя и умереть вовремя -- вот благословение Неба. Не  жить,
когда  время жить, и не умереть, когда время умирать, -- вот наказание Неба.
Некоторые рождаются и умирают в нужное время, а некоторые живут  и  умирают,
когда не время жить или умирать. Однако ни мы сами, ни другие люди не вольны
давать  нам  жизнь,  когда  мы  рождаемся, или посылать нам смерть, когда мы
умираем. И то и другое  определено  Судьбой,  и  человеческое  разумение  не
способно постичь это. Посему сказано:
     Непостижимо, сменяясь до бесконечности,
     Они идут сами собою Небесным Путем.
     В равновесии нескончаемый круг
     Вращается сам собою Небесным Путем.
     Земля и Небо не могут этому помешать,
     Мудрецы всех времен не могут это отрицать.
     Духи и демоны не могут это обмануть.
     Быть самим собой, как они есть, --
     Вот что влечет их вперед,
     Что дает им жизнь, дает им покой.
     Провожает в конце и встречает в начале.

     Друг  Ян Чжу Цзи Лян заболел, и на десятый день ему стало совсем плохо.
Его сыновья стояли вокруг, рыдая и умоляя его послать за лекарем.
     -- Как глупы мои дети! -- сказал Цзи Лян, обращаясь к  Ян  Чжу.  --  Не
споешь ли ты им песню в поучение?
     И Ян Чжу запел так:
     Что даже Небу неведомо,
     Как поймет человек?
     Добро не от Неба исходит,
     Не человек творит зло.
     Точно ли ты и я не знаем?
     Точно ли знают колдуны и врачи?
     Сыновья Цзи Ляна ничего не поняли и пригласили-таки трех лекарей.
     Одного  звали  Чжао,  второго -- Юй, а третьего -- Лу. Они стали щупать
пульс больного и определять его болезнь.
     Лекарь Чжао сказал Цзи Ляну:
     -- В вас жар и холод, пустое и наполненное не находятся  в  равновесии.
Болезнь  ваша  от  неправильного  питания, чрезмерного увлечения женщинами и
утомительных забот, а не от Неба или духов. Хотя она и тяжела, а вылечить ее
можно.
     -- Это заурядный лекарь! -- воскликнул Цзи Лян. -- Пусть уходит прочь!
     Лекарь Юй сказал:
     -- Когда вы еще были  в  утробе,  у  вашей  матери  было  слишком  мало
жизненной  энергии,  а  после  того,  как  вы  родились, у вашей матери было
слишком  много  молока.  Болезнь  ваша  возникла  не  за  один   день.   Она
накапливалась постепенно, и исцелиться от нее нельзя.
     -- Хороший врач! -- сказал Цзи Лян. -- Пусть останется на обед.
     Лекарь Лу сказал:
     -- Болезнь ваша не от Неба, не от людей и не от духов. С тех самых пор,
когда вы получили жизнь и тело, вы знали, что это за сила, которая управляет
ими. Разве можно помочь вам целебными травами и каменьями?
     -- Вот великий лекарь! -- воскликнул Цзи Лян. -- Одарите его щедро.
     А в скором времени болезнь Цзи Ляна прошла сама собой.
     Тот,  кто  ценит  жизнь,  все  равно  не  может  ее сохранить. Тот, кто
заботится о своем теле, все равно не  может  ему  помочь.  Жизнь  не  станет
короче,  если ее не ценить. Телу не станет хуже, если о нем не заботиться. А
потому те, кто ценят жизнь, часто теряют жизнь, а те, кто  жизнь  не  ценят,
часто не умирают; те, кто заботятся о теле, часто не приносят себе пользы, а
те, кто о теле не заботятся, часто не причиняют себе вреда.
     Нам  кажется,  что жизнь повинуется нашим желаниям, а на самом деле это
не так. Жизнь и смерть, польза и вред существуют сами по себе.

     Юй Сюн сказал Вэнь-вану:
     -- К тому, что само по себе длинно, ничего не прибавишь. От  того,  что
само по себе коротко, ничего не отнимешь. Гадать об удаче -- никчемное дело.

     Лао-цзы сказал Гуань Иню:
     -- Когда Небо ненавидит кого-то, кто узнает причину?[47]
     Это  означает, что бессмысленно гадать о воле Неба и о своих удачах или
неудачах.

     Ян Бу спросил своего старшего брата Ян Чжу:
     -- Что можно сказать про двух людей, которые и речью, и  способностями,
и  внешностью  похожи  друг  на друга, как близнецы, а возрастом, заслугами,
положением, вкусами различны, как отец и сын?
     -- У древних, -- ответил Ян Чжу, -- была  поговорка,  гласившая:  "Все,
что  случается само по себе и чего мы знать не можем, -- все это от судьбы".
Все, что происходит по неведомой, непостижимой для нас  причине,  независимо
от  того,  действуем  ли мы или не действуем, что приходит сегодня, а завтра
уходит, -- все это судьба. Для того, кто верит в судьбу, нет  разницы  между
долгой  жизнью  и  короткой;  для  того, кто верит в естественный закон всех
событий, нет ни истины, ни лжи; для того, кто верит своему  сердцу,  нет  ни
хвалы,  ни  хулы;  для  того, кто верит в свою природу, нет ни опасности, ни
безопасности. Стало быть, нет ничего, чему бы он доверял или не доверял.  Он
живет  лишь  подлинностью.  От  чего же он должен бежать, к чему стремиться,
чему радоваться и чему огорчаться? Что же он должен делать и чего не делать?

     В книге Желтого Владыки говорится, что высший человек в  покое  подобен
мертвому,  а  в движении подобен машине. Он не знает, почему покоится или не
покоится, движется или не движется. Его внешность и чувства не  меняются  от
того,  что  люди  на  него  смотрят  или  не  смотрят. Одинокий он приходит,
одинокий уходит, одинокий выходит, одинокий входит.  И  что  может  сдержать
его?

     Четыре   человека:   Хитрец   и   Грубиян,  Соня  и  Драчун  --  вместе
странствовали по свету. Каждый из них следовал лишь своим наклонностям, и до
самой смерти никто из них ничего не знал про  другого.  Ибо  каждый  из  них
считал себя самым умным.
     Четыре   человека:  Ловкач  и  Простак,  Нахал  и  Блюдолиз  --  вместе
странствовали по свету. Каждый из них  следовал  своим  наклонностям,  и  до
самой смерти никто из них не открылся другому. Ибо каждый из них считал себя
самым искусным.
     Четыре  человека:  Плут  и  Правдолюбец,  Заика  и  Ругатель  -- вместе
странствовали по свету. Каждый из них  следовал  своим  наклонностям,  и  до
самой  смерти  никто из них не объяснился с другим. Ибо каждый из них считал
себя самым талантливым.
     Четыре человека: Притворщик и Простофиля, Нахал и  Скромник  --  вместе
странствовали  по  свету.  Каждый  из  них следовал своим наклонностям, и до
самой смерти никто из них не указал на недостатки другого. Ибо каждый из них
считал свое поведение безупречным.
     Вот так живут люди.  Облик  их  неодинаков,  но  все  они  идут  путем,
уготовленным для них Судьбой.

     Частичный  успех похож на успех, но все-таки это -- не успех. Частичная
неудача похожа  на  неудачу,  но  все-таки  это  --  не  неудача.  А  посему
заблуждения  проистекают из видимости подобия. Различие же между настоящим и
кажущимся крайне смутно. Но тот, кто ведает об этом различии,  не  страшится
опасностей  вокруг  и  не  радуется удовольствию в себе. Такой человек когда
нужно  действует,  когда  нужно  --  бездействует,  но  всей  его   мудрости
недостаточно для того, чтобы знать, почему это так.
     Тот, кто верит в судьбу, не делает различия между миром вокруг и собой.
Тот, кто  делает  различие  между миром и собой, знает даже меньше, чем тот,
кто, закрыв глаза и заткнув уши, становится спиной к городской стене и лицом
ко рву, ведь он не падает. Поэтому  говорят:  "жизнь  и  смерть  зависят  от
судьбы, богатство и бедность зависят от времени". Тот, кто противится смерти
в  раннем возрасте, не ведает судьбы. Тот, кто ропщет на бедность и неудачи,
не знает времени. А тот, кто  не  знает  страха  смерти  и  не  печалится  в
бедности, знает судьбу и умеет жить в согласии с временем.
     Многознающий,  рассчитывающий пользу и вред, оценивающий истину и ложь,
вникающий в настроение  других,  терпит  неудачу  не  реже,  чем  добивается
успеха.  Малознающий,  который  не  делает всего этого, добивается успеха не
реже, чем терпит неудачу. Разве есть различие между теми,  кто  высчитывают,
оценивают  и вникают, и теми, кто не делают этого? Только тот, кто, не меряя
ничего, умеет измерить все, будет целостен и не будет иметь изъяна.  Но  так
происходит не потому, что он знает о своей цельности или ущербности, -- и то
и другое существует само по себе.

     Циский  царь  Цзин  гулял  на  Бычьей  горе.  Посмотрев  на  север, где
виднелись вдали стены его столицы, он сказал со слезами на глазах:
     -- Как прекрасен мой город! Как величав он! Отчего же на глазах у  меня
слезы?  Почему  я должен буду когда-нибудь навсегда покинуть этот град? Если
бы с древних времен не было бы смерти, я бы ни за что не ушел отсюда!
     Ши Кун и Лянцю Цзюй разрыдались вслед за государем и молвили:
     -- Ваши слуги благодаря великой щедрости вашей имеют  счастье  питаться
высохшим  мясом  и  грубым  зерном,  ездить  на  простой телеге, запряженной
клячей. Если уж мы не хотим умирать, то что уж говорить о нашем господине!
     Только  один  Янь-цзы  молча  стоял  и  улыбался.  Царь  вытер   слезы,
повернулся к Янь-цзы и спросил:
     -- Сегодня у нас получилась грустная прогулка. Кун и Цзюй рыдали вместе
со мной. Отчего же ты улыбаешься?
     -- Если  бы  добродетелью  можно  было продлевать жизнь, то ваши предки
Тай-гун и Хуань-гун жили бы вечно. Если бы  отвагой  можно  было  продлевать
жизнь,  тогда Чжуан-гун и Лин-гун жили бы вечно. А если бы эти государи были
живы и сегодня, то вы, мой повелитель,  сейчас  стояли  бы  посреди  поля  в
соломенной  накидке  и  бамбуковой шляпе и думали бы только о ваших тяготах.
Разве нашлось бы у  вас  тогда  время  думать  о  смерти?  Ибо  как  же  вы,
повелитель,  смогли  взойти  на царский трон? Потому только, что предки ваши
занимали его один за другим, пока не пришла ваша очередь. И плакать по  этой
причине  недостойно  вас.  Я  вижу  перед собой лишь недостойного государя и
льстивых слуг. Вот почему я улыбался.
     Цзин-гун устыдился своего поступка, и в знак раскаяния он осушил винную
чару, да и советников своих тоже заставил выпить "покаянную чарку".

     В Вэй жил человек по прозвищу У с Восточных ворот, который не  горевал,
когда у него умер сын. Жена спросила его:
     -- Почему  вы  не горюете о смерти сына? Ведь вы любили его больше всех
на свете!
     -- Для чего мне горевать, -- ответил У с Восточных ворот. -- Когда-то у
меня не было сына, и я совсем не горевал. А теперь у  меня,  как  и  прежде,
снова нет сына -- только и всего.

     Землепашец  поспешает  за  временами  года,  купец  гонится за барышом,
мастеровые торопятся овладеть новыми ремеслами, а  служилые  люди  рвутся  к
власти  --  к  этому  вынуждают  их  обстоятельства. Но у землепашцев бывают
наводнения и засухи, у купцов -- доходы и убытки, у мастеровых  --  удачи  и
неудачи, а у служилых людей -- поражения и победы. Таково действие Судьбы.

        Глава VII. ЯН ЧЖУ [48]

     Ян  Чжу  странствовал  в  Лу  и  остановился у господина Мэна [49]. Мэн
спросил его:
     -- Мы просто люди, и ничего более. Зачем нам слава?
     -- Слава помогает нам разбогатеть, -- ответил Ян Чжу.
     -- Если я богат, к чему мне еще слава?
     -- Она помогает нам получить высокий чин.
     -- Если у меня уже есть высокий чин, к чему мне еще слава?
     -- Она послужит нам после нашей смерти.
     -- Если я умер, то для чего мне слава?
     -- Она поможет нашим потомкам.
     -- Чем же моя слава может помочь моим потомкам?
     -- Ради славы мы решаемся  на  изнурительные  труды  и  обременительные
заботы,  но  тот,  кто ее завоюет, облагодетельствует весь свой род и окажет
услугу всем жителям округи, не говоря уже о его собственных потомках.
     -- Однако же тот, кто радеет о славе, должен быть целомудрен, а если он
целомудрен, он не может не быть бедным. Он также  должен  быть  скромным,  а
если он скромен, он не сможет получить высокий чин.
     -- Когда  Гуань  Чжун  служил  первым  советником  в  Ци,  он  вел себя
распутно, когда государь распутничал, и бывал нескромен, если  государь  вел
себя  нескромно. Он следовал государю и в мыслях, и в речах, и благодаря его
искусству царь Ци стал первым среди владык мира. Но после его смерти потомки
его были только семейством Гуаней. Когда же первым советником стал Тянь,  то
он  держался  скромно,  если  государь  расточительствовал, и был щедр, если
государь проявлял алчность. Все люди  перешли  на  его  сторону,  и  так  он
установил  свою  власть над целым царством, а его потомки правят в Ци по сей
день. Получается, что, если слава настоящая, ты будешь беден, а  если  слава
ложная, ты будешь богат.
     -- Действительность  не  имеет  отношения  к  славе,  а  слава не имеет
отношения к действительности. Слава -- это только обман. В старину Яо и Шунь
сделали вид, что хотели передать власть над миром Сюй Ю и Шань Цюаню, однако
в действительности не сделали этого и управляли Поднебесной еще сотню лет. А
Бои и Шуци, которые и в самом деле отказались от своего удела,  довели  свое
царство до гибели и умерли с голоду на горе Шоуян.
     Вот так раскрывается различие между действительным и лживым.

     Ян Чжу сказал:
     "Сотня  лет  -- вот предел человеческой жизни, но до такого возраста не
доживает и один человек из тысячи. Но даже если кто-нибудь и доживет до  ста
лет,  детство  и старость отнимут половину его жизни. Ночи, когда мы спим, и
дни, которые проходят попусту, отнимут половину оставшегося срока. Страдания
и недуги, тяготы и муки, печали и  лишения,  заботы  и  страхи  отнимут  еще
половину оставшегося срока. А в оставшуюся дюжину лет мы едва ли и час можем
прожить в довольстве и веселье, не ведая забот.
     Для  чего  же  тогда  живет  человек? В чем радости его жизни? Только в
роскошных одеждах и изысканных кушаньях, сладкозвучной музыке  и  прекрасных
женщинах. Однако ж невозможно иметь в достатке роскошные одежды и изысканные
кушанья, нельзя всю жизнь наслаждаться прекрасными женщинами и сладкозвучной
музыкой.  К  тому  же  нас  держат  в  узде  законами и прельщают наградами,
увлекают мечтой о славе и пугают наказаниями. Бездумно соперничаем  мы  ради
мимолетной  похвалы  и  добиваемся  призрачной  славы после смерти. Кланяясь
направо и налево, мы стараемся угодить другим, вслушиваемся в мнения света и
боимся  обнаружить  наши  собственные  пристрастия.  Так  мы  лишаемся  всех
наслаждений в жизни и не можем хотя бы час прожить так, как мы хотим. Чем же
мы отличаемся от преступников, закованных в цепи?
     В  глубокой  древности  люди  знали,  что,  рождаясь,  мы  на мгновение
приходим, а умирая, на мгновение уходим. Поэтому они жили,  следуя  велениям
сердца,  и не шли наперекор своим природным желаниям. Они не отказывались от
удовольствий жизни, и поэтому их нельзя было  соблазнить  обещаниями  славы.
Они   жили,  давая  волю  своей  природе,  не  отвергали  свойственных  всем
побуждений, не мечтали о посмертной славе, и поэтому их нельзя было запугать
наказаниями. Они не думали о том, будут ли их хвалить или ругать, много  они
прожили на свете или мало".

     Ян Чжу сказал:
     "В  жизни  все  существа  разные, а в смерти они все одинаковы. В жизни
бывают умные и глупые, знатные и подлые: так люди различаются между собой. В
смерти они  смердят  и  гниют,  разлагаются  и  исчезают:  в  этом  они  все
одинаковы.
     Однако  то,  что  мы  бываем  умными и глупыми, знатными в презренными,
зависит не от нас самих, и не от нас зависит то, что мы после смерти смердим
и гнием, разлагаемся и исчезаем. Следовательно, жизнь не делает нас  живыми,
а  смерть не делает нас мертвыми, умные не сами по себе умны, глупые не сами
по себе глупы, знатные не сами по себе знатны, а  подлые  не  сами  по  себе
подлы.  Все  существа  в мире равно живы и мертвы, равно умны и глупы, равно
знатны и подлы.
     Через десять лет или через сто мы все умрем. Умирают  и  милосердный  и
жестокий,  и мудрец и невежа. В жизни -- Яо и Шунь, после смерти -- сгнившие
кости. При жизни -- Чжоу и Цзе, после смерти -- сгнившие кости.  А  сгнившие
кости  все одинаковы, кто знает, какая между ними разница? Так наслаждайтесь
жизнью, пока живы, и не думайте о том, что будет после смерти!"

     Ян Чжу сказал:
     "Бои вовсе не был лишен желаний, он воспитал в себе гордыню  чистоты  и
поэтому  уморил  себя  голодом.  Чжань-цзи  вовсе  не был лишен страстей, он
взрастил в себе одержимость праведным поведением и поэтому едва  не  погубил
весь   свой   род.  До  чего  они  оба  были  ослеплены  ложью  "чистоты"  и
"праведности"!"

     Ян Чжу сказал:
     -- "При жизни друг друга жалеть, по смерти друг друга  покидать"  --  в
этой  древней  пословице  заключена  истина.  "Жалеть  друг друга" не значит
только сочувствовать другим. Если человек устал, нужно дать  ему  отдохнуть,
если  он голоден, нужно накормить его, если он замерз, нужно обогреть его, а
если он попал в беду, нужно вызволить его. "Друг друга покидать"  не  значит
не  скорбеть о покойном. Но не следует одевать его в парчовые одежды, класть
ему в рот жемчуг или нефрит, приносить ему жертвы и жаловать ему поминальные
предметы.

     Янь Пинчжун спросил у Гуань Чжуна, что такое "вскармливание жизни".
     Гуань Чжун ответил:
     -- Это просто жизнь без стеснений; ничего в  себе  не  подавляй,  ничем
себя не обуздывай.
     -- Расскажите об этом подробнее.
     -- Позволь ушам своим слушать то, что им хочется слушать; позволь своим
глазам  видеть  то,  что им хочется видеть; позволь носу обонять то, что ему
хочется, а устам изрекать то, что им хочется. Позволь телу своему делать то,
что ему хочется, а мыслям своим скитаться, как им хочется.
     Ушам угодно слышать музыку и пение, и, когда им в  этом  отказано,  они
терпят  стеснение.  Глазам угодно видеть женскую красоту, и, когда им в этом
отказано, они терпят стеснение. Носу  угодно  обонять  благоухание  перца  и
орхидеи,  и,  когда  ему  в этом отказано, он терпит стеснение. Устам угодно
обсуждать истинное и  ложное,  и,  когда  им  в  этом  отказано,  ум  терпит
стеснение.  Телу угодно облачаться в роскошные одежды и питаться изысканными
кушаньями, и, когда ему в этом отказано, оно терпит стеснение. Мыслям угодно
скитаться привольно, и, когда им в этом отказано, они терпят стеснение.  Все
эти стеснения -- начало жестокости и насилия в человеке.
     Если  ты  можешь  освободиться  от них и ждать покойно смерти, пусть бы
жизнь твоя продлилась один день, один месяц,  год  или  десять  лет,  то  ты
сможешь  осуществить  то, что я называю "вскармливанием жизни". А если ты не
сможешь освободиться от гнета этих стеснений, то живи ты в неволе хоть  сто,
тысячу  или  десять  тысяч  лет,  ты  не постигнешь искусства "вскармливания
жизни".
     Засим Гуань Чжун сказал Янь Пинчжуну:
     -- Я поведал тебе о "вскармливании жизни". А что ты можешь сказать  мне
о том, как провожать мертвых?
     -- Проводы мертвых -- дело незначительное, что тут говорить? -- ответил
Янь Пинчжун.
     -- Все же я прошу тебя ответить мне.
     -- Если  я  уже  мертв,  то  какое  отношение ко мне имеет погребальный
обряд? Закопают ли меня в землю или  сожгут  меня,  бросят  ли  в  реку  или
положат  в  чистом поле, кинут ли в канаву, завернув в солому, или положат в
каменный саркофаг, нарядив в шелковые одежды, расписанные драконами, --  мне
уже все равно. Остается предоставить это делу случая.
     Гуань Чжун повернулся к Баошу Я и Хуан-цзы и сказал:
     -- Мы  оба  сказали  все,  что  нужно сказать о том, как следует жить и
умирать!

     Цзы-Чань был первым советником в  Чжэн.  После  того  как  он  управлял
царством  в  течение  трех лет, добрые люди подчинились его установлениям, а
злые люди убоялись его запретов.  В  царстве  воцарился  порядок,  и  другие
государства  стали  бояться его. Но у него был старший брат по имени Гунсунь
Чао, который любил вино, и младший брат по имени Гунсунь My,  который  любил
женщин.  В  доме Чао вино готовили тысячами котлов, а закваски держали целые
горы, так что бражный дух разносился на сотни  шагов  от  ворот.  Предаваясь
беспрерывно пьянству, Чао не знал, царит ли вокруг мир, или бушует война, не
ведал  ни  людских  промахов,  ни сожаления о былом; он забывал о том, что у
него в доме, не узнавал своих родственников и не знал, что лучше быть живым,
чем мертвым. Да если бы он стоял  в  воде  или  огне  и  перед  его  глазами
мелькали острые клинки, он даже не заметил бы этого.
     А  на  внутренней  половине  дома  младшего брата, Гунсунь My, тянулись
рядами покои,  в  которых  жили  прелестные  юные  девы.  Когда  Гунсунь  My
увлекался красавицей, он прятался от родственников, не встречался с друзьями
и  дни  и ночи напролет проводил в женских покоях. Если ему приходилось хотя
бы раз в три месяца выходить оттуда, он бывал недоволен.  И  если  в  округе
подрастала  красивая  девушка, он старался непременно заполучить ее к себе в
гарем, подкупая ее подарками или заманивая ее с помощью свахи, и оставлял ее
в покое, лишь если не мог поймать ее.
     Однажды Цзы-Чань, денно и нощно печалившийся о  своих  братьях,  пришел
посоветоваться к Дэн Си.
     -- Я слышал, -- сказал он, -- что нужно следить за собой, чтобы навести
порядок  в семье, и нужно навести порядок в семье, чтобы воцарился порядок в
государстве. Это означает, что следует начинать с близкого и  распространять
свое   влияние   все  дальше  вокруг  себя.  Я  сумел  водворить  порядок  в
государстве, но в моей собственной семье порядка нет. Не значит ли это,  что
я все сделал наоборот? Посоветуйте, как мне помочь моим братьям.
     -- Я уже давно дивлюсь этому, но не решился сам заговорить с вами.
     Почему бы вам не призвать братьев к порядку, не убедить их заботиться о
своем здоровье, не призвать их чтить правила благонравного поведения?
     Цзы-Чань последовал этому совету. Он пришел к братьям и сказал им:
     -- Человек  превосходит  зверей  и  птиц  своим разумением, а разумение
ведет к пониманию ритуала и долга. Претворите ритуал и долг в своей жизни, и
вы стяжаете добрую славу и займете высокий пост. Но если вы  будете  покорны
своим  страстям  и  станете  потакать своему чревоугодию и сладострастию, вы
подвергнете опасности свою жизнь. Внемлите же моим словам,  с  утра  начните
новую жизнь и уже к вечеру будете кормиться на жалованье.
     Чао и My ответили:
     -- Мы уже давно про это знаем и с давних пор сделали свой выбор. Нам не
было нужды  дожидаться  твоих  увещеваний.  Жизнь  дается  нам  так редко, а
умереть в ней так легко! Можно ли забыть, что жизнь наша --  редкий  дар,  а
смерть  в  ней  приходит  так  легко?  Стараться  же  удивить  людей строгим
соблюдением правил благопристойности и  долга,  подавляя  свои  естественные
наклонности  ради  доброй  славы,  по нашему разумению, даже хуже смерти. Мы
желаем вполне насладиться дарованной нам жизнью и прожить ее целиком.
     Горевать мы можем разве что о том, что живот наш  слишком  слаб,  чтобы
позволить  пить  вино  дни и ночи напролет, а мужская сила в нас истощается,
прежде чем мы удовлетворим свою похоть. А дурная слава или  угроза  здоровью
нас не беспокоит!
     Но  не  жалок  ли  и  не  ничтожен  ли ты, гордящийся своими успехами в
управлении государством и вот теперь  пришедший  смущать  нас  поучениями  и
соблазнять обещаниями посмертной славы и обильного жалованья? Мы сами желаем
возразить  тебе! Тот, кто любит повелевать людьми, едва ли преуспеет в своем
занятии, зато сам себя обречет на тяготы. А тот, кто  умеет  владеть  собой,
едва  ли  ввергнет мир в смуту, зато даст волю своей природе. Твое искусство
управления миром пригодно на короткое время  в  одном  царстве,  но  оно  не
согласуется с прирожденными желаниями людей. А наш путь угождения самим себе
можно  распространить  на целый мир, и тогда в мире не будет ни государя, ни
подданных. Давно уже мы желали  научить  тебя  нашему  искусству  жизни,  но
теперь ты сам пришел поучать нас!
     Цзы-Чань  был  так растерян, что даже не нашелся что сказать. На другой
день он рассказал об этом разговоре Дэн Си, и тот заметил:
     -- Ты жил, сам о том не ведая, с настоящими людьми. Кто сказал, что  ты
мудрец?  Твои  успехи  в  управлении царством Чжэн -- просто дело случая, их
нельзя поставить тебе в заслугу.

     Дуаньму Шу из Вэй был потомком Цзы-Гуна. По  наследству  ему  досталось
огромное  богатство  ценою  в  целых  десять  тысяч  золотых.  Поэтому он не
заботился о мирских делах, а давал волю своим желаниям и наслаждался жизнью.
Он делал все, что  хочется  делать  всем  людям,  --  все,  что  тешит  душу
человека.  Стены  и  покои, башни и террасы, сады и угодья, пруды и водоемы,
яства и вина, экипажи и одеяния, певцы и музыканты, наложницы и служанки  --
все  это  у него было не хуже, чем во дворцах правителей Ци или Чу. Какое бы
желание ни возникло в нем, чего бы ни захотели слушать его уши, чего  бы  ни
захотели  видеть  его глаза, чего бы ни захотели вкусить его уста, он тут же
посылал за этим, как будто требуемая вещь находилась за стеной, даже если ее
приходилось доставлять из далеких краев  или  вообще  нельзя  было  найти  в
китайских  землях.  Путешествуя,  он  шел  туда, куда ему заблагорассудится,
гуляя среди отвесных скал и бурных рек, шагая по узким  скользким  тропинкам
так  непринужденно,  как другие ходят по своему саду. Каждый день в его доме
толпились сотни гостей, в его кухне никогда не гас огонь под  очагами,  а  в
гостиных  никогда  не  умолкали  звуки музыки. Остатки еды после пиршеств он
отдавал родичам, оставшееся после родичей отдавал соседям, а то, что и те не
съедали, раздавал по всему царству.
     Прожив так шестьдесят лет, он начал дряхлеть и телом, и  душой,  отошел
от  всех  дел,  раздал все драгоценности из своей казны, все запасы из своих
амбаров, все колесницы и одежды, всех наложниц и служанок. За  один  год  он
лишился  всего,  ничего не оставив своим детям и внукам. Когда он заболел, в
доме не нашлось даже лекарств и лечебных игл, а когда он  умер,  не  нашлось
денег,  чтобы  его  похоронить.  Люди  со  всего царства, пользовавшиеся его
милостями, собрали средства, похоронили его и вернули имущество его детям  и
внукам.
     Услышав об этом, Цинь Гули сказал:
     -- Дуаньму Шу -- безумец! Он опозорил своих предков.
     А Дуаньгань My, услышав об этом, сказал:
     -- Дуаньму Шу -- мудрый человек, добродетелью превзошедший предков.
     Все  его поступки, все содеянное им было удивительно для толпы, но тот,
кто постиг истину, их одобрит. Знатные мужи Вэй в  большинстве  своем  живут
сообразно  правилам  благопристойности,  оттого  они  и  не могли постигнуть
сердце этого человека.

     Мэн Суньян спросил Ян Чжу:
     -- Предположим, есть человек, который ценит жизнь и бережет тело. Может
ли он жить вечно?
     -- По закону природы бессмертия не бывает.
     -- А может ли он продлить свою жизнь?
     -- По закону природы нет и долгой жизни. Жизнь нельзя продлить тем, что
ценишь ее, здоровье нельзя сберечь тем, что заботишься о  нем.  Да  и  какой
прок  от  долгой  жизни?  Все  наши  чувства, наши пристрастия и наклонности
таковы, какими они были в старину. Опасности и  удобства  для  нашего  тела,
радости и горести нашей жизни, удачи и неудачи, благоденствие и смута в мире
таковы,  какими  они  были  и в старину. Все это мы уже видели, слышали, все
испытали. Даже и сотни лет достаточно для того, чтобы мы насытились  жизнью.
Неужто мы сможем и дальше нести бремя этой жизни?
     -- В  таком  случае  ранняя  смерть  лучше долгой жизни? -- спросил Мэн
Суньян. -- И стало быть, чтобы добиться желаемого, нужно  ходить  по  лезвию
меча и ступать по остриям пик, бросаться в кипящую воду или огонь?
     -- Нет.  Пока  ты  жив,  откажись  от  умствования,  положись  на  свои
природные влечения и спокойно жди смерти. Пусть смерть свершит дело,  ты  же
отрекись от умствований и положись до конца на свою отрешенность.
     Тогда ничто не будет потеряно, ибо ты ни на что не будешь полагаться. К
чему торопить или задерживать события?

     Ян Чжу сказал:
     "Бочэн Цзыгао не помогал никому даже волоском. Он отрекся от престола и
пахал  землю  в  глуши.  Великий  Юй не желал пользы для одного себя; он так
трудился, укрощая потоп, что тело его наполовину усохло. Люди в древности не
согласились  бы  лишиться  даже  одного  волоска,  чтобы   принести   пользу
Поднебесному  миру. А если им преподносили всю Поднебесную, они ее не брали.
Если бы никто не жертвовал волоском, если  бы  никто  не  старался  принести
пользу Поднебесному миру, то в Поднебесной воцарился бы мир".

     Цинь-цзы спросил Ян Чжу:
     -- Если бы ты мог помочь миру, отдав один волосок, сделал бы ты это?
     -- Миру, конечно, одним волоском не помочь, -- ответил Ян Чжу [50].
     -- Но предположим, это было бы возможно. Тогда отдал бы?
     Ян Чжу не ответил.
     Цинь-цзы вышел и рассказал об этом разговоре Мэн Суньяну.
     -- Ты  не  понял  мысли  учителя,  -- сказал Мэн Сунь-ян. -- Позволь, я
объясню тебе. Согласился бы ты поранить себе  кожу,  чтобы  получить  десять
тысяч золотых?
     -- Согласился бы.
     -- А согласился бы ты лишиться сустава, чтобы получить царство?
     Цинь-цзы промолчал.
     -- Волосок,  конечно,  меньше  кожи, -- продолжил Мэн Суньян, -- а кожа
меньше сустава. Однако  по  волоску  собирается  кожа,  а  кожа,  собираясь,
образует сустав. Разве можно пренебречь даже одним волоском, если он тоже --
часть собственного тела?
     -- Мне  нечего  тебе  возразить,  -- ответил Цинь-цзы, -- но, если бы я
спросил об этом Лао-цзы и Гуань Инь-цзы, они бы сочли истинными твои  слова,
а  если  спросить  об  этом Великого Юя или Мо-цзы, то они согласились бы со
мной.
     Тут Мэн Суньян, повернувшись к своим ученикам, заговорил о другом.

     Ян Чжу сказал:
     "В мире всеобщее восхищение снискали Шунь и Юй, Чжоу-гун и Конфуций.
     Всеобщее же презрение к себе возбудили Цзе и Чжоу. Однако же Шунь пахал
землю в Хэяне и обжигал горшки в  Лэйцзэ.  Его  руки  и  ноги  не  знали  ни
мгновения  отдыха, его рот и желудок не ведали вкусной пищи. Родители его не
любили, братья и сестры относились к нему, как к чужаку. Он  женился  только
тридцати  лет  от роду и притом не испросил согласия отца и матери. Когда Яо
уступил ему престол, он был уже в преклонном  возрасте,  и  ум  его  утратил
живость. Поскольку его старший сын, Шан-цзюнь, был не способен к управлению,
ему  пришлось уступить престол Юю, после чего он и окончил свои дни. Это был
самый несчастный и неудачливый человек в целом мире.
     Когда Гунь взялся за укрощение потопа и его кропотливые труды оказались
напрасными, Шунь казнил его на горе  Юйшань.  Юй  наследовал  эту  работу  и
служил  человеку, убившему его отца, думая только о том, как принести пользу
миру. Он жил среди голой равнины, а когда у него родился  сын,  не  дал  ему
имени,  даже не входил в ворота своего дома и трудился так, что половина его
тела усохла, а его руки и ноги сплошь покрылись  мозолями.  После  того  как
Шунь  уступил  ему  престол, он жил скромно, довольствуясь царской одеждой и
короной, и в конце концов умер в бедности.
     Это был величайший страдалец Поднебесного мира!
     После смерти У-вана, когда Чэн-ван был еще слишком молод, Чжоу-гун взял
в свои руки бразды правления, что  вызвало  гнев  Шао-гуна.  Всюду  поползли
клеветнические  слухи  о  Чжоу-гуне,  и тому пришлось три года скрываться на
восточных рубежах царства. Он  казнил  своего  старшего  брата,  отправил  в
ссылку  младшего и только так смог сберечь свою жизнь. Это был самый опасный
и напуганный человек в Поднебесном мире!
     Конфуций постиг Путь Пяти Владык и Трех Царей  и  принимал  приглашения
властителей  своего  времени.  На  него  повалили  дерево в царстве Сун, ему
пришлось заметать следы в Вэй, он терпел лишения в Сун и Чжоу, его держали в
осаде на границе царств Чэнь  и  Цай,  его  унижали  люди  семейства  Цзи  и
подвергал  оскорблениям  Ян  Ху.  Так  он  прожил  свою жизнь. Это был самый
суетный и бестолковый человек в Поднебесном мире!
     В жизни этих высочайших мудрецов не было  ни  одного  веселого  дня,  а
после  смерти  они обрели славу на десять тысяч поколений. Однако ж слава --
это, конечно, еще не настоящая жизнь. Хотя их и хвалят, но сами они о том не
ведают. И хотя их ставят всем в пример, им это невдомек. Теперь они ничем не
отличаются от старого пня или кома земли.
     Цзе унаследовал богатства, накопленные предшествующими поколениями  его
династии,  и сидел на троне, обратив лицо к югу. У него было достаточно ума,
чтобы держать в узде своих советников, и достаточно власти, чтобы  заставить
всех в пределах четырех морей бояться его. Он предавался всему, что радовало
его  зрение  и  слух, делал все, что его мысли и мечты внушали ему, и прожил
жизнь, полную удовольствий. Это был самый веселый и жизнерадостный человек в
Поднебесном мире.
     Чжоу   тоже   унаследовал   богатства,   накопленные    предшествующими
поколениями  его  династии, и сидел на троне, обратив лицо к югу. Его власть
простиралась до всех пределов земли, и его воле были послушны все  подданные
царства. Он предавался своим страстям во дворце, занимавшем целый цин земли,
и  давал  волю  своим  плотским  желаниям на пирах "вечной ночи" [51]. Он не
заботился о приличиях и долге и,  прежде  чем  был  казнен,  прожил  веселую
жизнь. Он был самый свободный, самый беззаботный человек в Поднебесном мире.
     Два   этих  злодея  всю  жизнь  наслаждались  счастьем  угождать  своим
желаниям, но стяжали славу глупцов и тиранов. На самом  деле  они  вовсе  не
заслуживали  такой  славы.  А теперь, если мы станем ругать их, они о том не
узнают, а если  станем  хвалить,  они  об  этом  тоже  не  узнают.  Чем  они
отличаются от старого пня или кома земли?
     Четверо же мудрецов, несмотря на то что мир восторгается ими, всю жизнь
мучились,  а  смерть  стала  последним  приютом  для них всех. А два злодея,
несмотря на то что мир порицает их, жили счастливо, и смерть тоже  стала  их
последним приютом".

     Ян Чжу пришел к правителю царства Лян и сказал ему:
     -- Управлять царством так же легко, как вращать ладонями.
     Царь сказал:
     -- Вы,  учитель,  не  можете  справиться  даже  с  одной  женой и одной
наложницей, не в силах возделать свой сад размером  в  три  му.  Как  же  вы
можете говорить мне, что управлять царством очень легко?
     -- Видели  ли  вы,  государь,  как  пасут  овец?  -- ответил Ян Чжу. --
Пошлите пастушка, ростом в пять локтей, с шестом  на  плече  пасти  стадо  в
сотню  овец,  и овцы пойдут туда, куда он захочет, -- на восток ли, на запад
ли.
     Пошлите Яо тянуть на веревке одного барана, а позади них поставьте Шуня
с плетью в руке -- и баран не сделает ни шагу. Кроме  того,  я,  ваш  слуга,
слышал, что рыба, способная проглотить лодку, не плавает в боковых протоках,
а лебедь, взмывающий высоко в небеса, не садится в мелкое болото.
     Почему так? Да потому, что их привлекают великие цели. Мелодии Хуанчжун
и Далюй  [52]  не годятся для сопровождения обыкновенных танцев. Почему так?
Да потому, что их звучание намного превосходит обыденные звуки.  Об  этом  и
гласит  поговорка:  "Тот,  кто  занят великим делом, не обращает внимания на
мелочи. Тот, кто одерживает большую победу, не имеет маленьких побед".

     Ян Чжу сказал:
     "События глубокой старины сгинули навсегда. Кто опишет их? Деяния  Трех
Владык  -- то ли были, то ли нет. Деяния Пяти Царей -- то ли явь, то ли сон.
Деяния Трех Правителей отчасти видны, отчасти сокрыты -- из сотни  тысяч  мы
едва  ли знаем одно. Из событий, происходящих ныне, можепп. кое-что знать, а
запомнить разве что одно из десяти тысяч. А из событий,  случающихся  сейчас
перед глазами, некоторые мы примечаем, а некоторые нет, запомнится же из них
не   более  одного  на  тысячу.  Сколько  лет  минуло  с  начала  времен  до
сегодняшнего дня -- то и сосчитать  невозможно.  Но  за  триста  тысяч  лет,
прошедших  со  времен  Фуси,  память  о  достойном и презренном, о красоте и
уродстве, об успехах и  неудачах,  о  правильном  и  неправильном  меркла  и
исчезала неотвратимо -- то быстро, то медленно.
     Если  мы  из-за  мимолетной хвалы или хулы обременяем свой дух и тело и
стремимся к славе, которая пережила бы нас на  несколько  сот  лет,  то  как
сможем мы вдохнуть жизнь в наши иссохшие кости и испытать радость быть живым
[53]".

     Ян Чжу сказал:
     "Человек  подобен всем прочим существам, живущим на этой земле, и несет
в себе свойства всех пяти стихий мироздания. Среди  всего  живого  он  самый
одухотворенный. Но его когти и зубы недостаточно сильны, чтобы его защитить;
его  кожа недостаточно прочна, чтобы его обезопасить. Он не может бегать так
быстро, чтобы спастись бегством, и у него нет ни шерсти,  ни  перьев,  чтобы
предохранить  себя  от  жары или холода. Он должен полагаться на вещи вокруг
себя, чтобы взращивать свою природу, и он должен опираться на свой разум,  а
не силу. Вот почему в разуме самое ценное -- это знание, как сохранить себя,
а в силе самое ничтожное -- это то, что она побуждает напасть на других.
     Своим  телом я не владею, но, коль скоро я рожден, должен хранить его в
целости. Вещами вокруг себя я не владею, но, коль скоро я существую, не могу
без них обойтись. Конечно, я живу благодаря своему телу, но природу  свою  я
взращиваю  благодаря вещам. Хотя я сберегаю свою жизнь в целости, телом я не
могу владеть. Хотя я не могу обойтись без вещей, я не могу  владеть  вещами.
Владеть  своим  телом, владеть вещами -- значит произвольно присваивать себе
то, что принадлежит всему Поднебесному миру. Воистину только мудрый  человек
и  высший  человек  относятся  к  своему  телу и к вещам вокруг как к общему
достоянию Поднебесной. Вот что называется "вершина высшего"".

     Ян Чжу сказал:
     "Люди не могут найти отдохновения из-за четырех  обстоятельств:  первое
-- долголетие,   второе  --  слава,  третье  --  должность  и  четвертое  --
имущество. Тот, кто владеет этими  четырьмя,  боится  духов,  боится  людей,
боится власти, боится наказаний. Такого я зову "бегущим от правды"".
     Можно погибнуть и можно жизнь спасти.
     Веление судьбы -- вечно вне нас.
     Тот, кто не идет наперекор судьбе, станет ли мечтать о долгой жизни?
     Тот,  кого  не  смущают награды, станет ли мечтать о славе? Тот, кто не
хочет власти, станет ли мечтать о должности? Тот, кто  не  хочет  богатства,
станет  ли мечтать об имуществе? Такого я зову "живущим в согласии с правдой
".
     В целом мире нет ему врагов.
     Его судьба таится в нем самом.
     Вот почему в народе говорят:
     "Без должности чиновной, без семьи
     Забудешь половину всех страстей.
     Когда не думают о пище и одежде,
     Путь государя и слуги не действен более".

     Чжоуская пословица гласит: "Земледельца оставить без дела -- что  убить
его".   Он  считает  естественным  и  неизменным  уходить  в  поле  утром  и
возвращаться домой вечером, он думает,  что  на  свете  нет  ничего  вкуснее
бобовой  похлебки. Его кожа и плоть толсты и грубы, жилы у него -- твердые и
прочные. Если  однажды  утром  уложить  его  на  мягкие  меха  за  шелковыми
занавесями,  поднести ему лучшего зерна и мяса и сочные мандарины, его разум
помутится, в теле поднимется жар и его здоровье  придет  в  расстройство.  А
если  бы  цари  Сун  или  Лу  поменялись местами с крестьянином и поработали
вместо него в поле, то не прошло бы и часа, как они утомились бы. Вот почему
неотесанный мужлан называет лучшим в Поднебесном мире  то,  что  ему  самому
привычно и ему самому нравится.
     Когда-то  в  царстве  Сун  жил крестьянин. Одевался он в очесы конопли,
только чтобы пережить зиму, а когда весной приходили теплые дни, любил греть
спину на солнце. Он даже не знал, что в мире существуют просторные дворцы  и
теплые покои, гладкие шелка и мягкие меха. Однажды он сказал жене:
     -- Никто  не  знает, как приятно греть спину на солнце. Пойду доложу об
этом государю, наверняка заслужу большую награду!
     А его сосед, богатый человек, сказал ему:
     -- Некогда жил человек, похожий на тебя. Он любил  есть  большие  бобы,
конопляные  семена,  сельдерей  и  чечевицу  и стал расхваливать эти кушанья
перед своими соседями-богачами. Отведали богачи его угощенье  --  и  рты  их
словно  огонь  опалил, а животы у них разболелись. Тут все стали насмехаться
над этим человеком, и ему стало очень стыдно.

     Ян Чжу сказал:
     "Большой дом, роскошная одежда, изысканные яства, красивые  женщины  --
если ты обладаешь этими четырьмя вещами, чего еще желать в этом мире? А тот,
кто,  обладая  этим,  хочет  еще  чего-то,  потворствует  алчности  в  себе.
Потворствовать алчности -- значит тратить впустую свои жизненные силы".
     Преданности  недостаточно  для  того,   чтобы   уберечь   государя   от
опасностей.   Преданный  человек  может  лишь  подвергнуть  опасности  себя.
Исполнения долга недостаточно для того, чтобы помочь людям. Исполняющий долг
лишь мешает жить сам себе. Когда увидят, что  преданности  недостаточно  для
того,   чтобы  уберечь  от  опасностей  государя,  добрая  слава  преданного
исчезнет. Когда увидят, что исполнение долга недостаточно  для  того,  чтобы
помочь людям, добрая слава мужа, исполняющего долг, перестанет существовать.
Правитель  и  подданные  не  подвергали  себя  опасностям, а люди друг другу
помогали -- таков был Путь древности.

     Юй-цзы сказал:
     "Тот, кто отказывается от славы, не ведает забот. Лао-цзы говорил,  что
слава  --  это  гость  сущности.  Однако же неразумные люди вечно гонятся за
славой. Действительно ли от славы невозможно  отказаться?  Действительно  ли
имя -- только гость сущности?
     Ныне  добрая  слава  приносит  почет  и восхищение людей. Отсутствие же
славы делает человека презираемым и ничтожным. Почет и восхищение доставляют
нам удовольствие и радость, позор и  презрение  несут  нам  скорби  и  муки.
Скорби  и  муки  противны нашей природе. Удовольствие и радость угодны нашей
природе. Значит, все это связано с нашей сущностью. Как же можно  отказаться
от  славы?  Как  же можно считать славу только гостем сущности? Нужно только
избегать привязанности к  славе,  что  обременяет  нашу  сущность.  Если  вы
привязаны  к  имени  и  тем  обременяете  свою  сущность,  вы  будете жить в
постоянной тревоге и волнении. Тогда вам не  придется  даже  выбирать  между
удовольствием и скорбью, радостью и мукой!"

        Глава VIII. РАССКАЗЫ О СОВПАДЕНИЯХ [54]

     Гуань Инь сказал Ле-цзы:
     -- Будь твои слова прекрасны или уродливы -- таким же будет и их эхо.
     Будь  человек высок или низок -- такова же будет и его тень. Наша слава
-- эхо, наше поведение -- тень. А посему сказано:
     Будь осторожен в речах,
     Ибо кто-нибудь да примет их.
     Будь осмотрителен в поступках,
     Ибо кто-нибудь да последует им.
     Поэтому  мудрецы  созерцали  явленное,  дабы  познать   сокрытое;   они
созерцали прошлое, дабы познать будущее. Таков закон "знания наперед".
     Мы  судим  о вещах по собственному разумению, а подтверждения находим в
других. Если человек любит меня, я тоже буду любить его. Если  он  ненавидит
меня,  я  тоже буду ненавидеть его. Тан и У стали государями, потому что они
любили весь мир. Цзе и Чжоу лишились престола,  потому  что  они  ненавидели
целый  свет.  Таково  подтверждение тому, что мы полагаем. Когда и разумение
наше, и подтверждение ему очевидны, не действовать сообразно им -- все равно
что не желать проходить через двери, когда ты покидаешь дом, или не идти  по
дорожке,  когда  ты  прогуливаешься.  Если вот так упорствовать, не будет ли
затруднительно извлечь для себя нечто полезное?
     Я узрел это в доблестях Шэньнуна и  Юя,  нашел  подтверждения  этому  в
преданиях  Шуня  и  Ся, Шан и Чжоу, рассудил об этом в соответствии с речами
образцовых ученых и достойных мужей, и я не встретил случая, чтобы успех или
неудача, возвышение или упадок не подтверждали эту истину [55].

     Янь Хой [56] спросил у Ле-цзы:
     -- Те, кто стремятся постичь Путь, на самом деле хотят разбогатеть.
     Я могу разбогатеть, добыв себе жемчужину, зачем же мне постигать Путь?
     -- Цзе и Чжоу ценили только собственные пристрастия и  потому  погибли,
-- ответил  Ле-цзы.  --  Как  хорошо, что я смогу вовремя рассказать тебе об
этом! Человек, не ведающий долга, но живущий только для  того,  чтобы  есть,
ничем не лучше собаки или курицы.
     Они  скрещивают  рога  в  поединке  за пищу, и победитель устанавливает
правила: такие ничем не лучше диких зверей и птиц.
     Если ты ленив, как пес или курица, или дик, как  зверь  или  птица,  то
тебя никто не будет уважать. А если никто не будет тебя уважать, опасности и
унижения будут преследовать тебя.

     Ле-цзы сказал:
     "Тот,  кто молод и красив, -- горд. Тот, кто полон сил, -- несдержан. С
такими нельзя говорить о Пути. С людьми, еще не имеющими седины  в  волосах,
нельзя  толковать  о  Пути,  и  они  отклонятся  от  Пути  еще  больше, если
попытаются осуществить его. Тому, кто горд  и  несдержан,  никто  не  скажет
правды,  а  если  человеку  никто  не говорит правды, он живет одиноким и не
имеет помощников.
     Умный полагается на других, а потому силы его не уменьшаются, когда  он
достигает  старости,  и  он  не  пребывает в растерянности, когда знаний его
оказывается недостаточно. Следовательно, секрет мудрого правления состоит  в
том, чтобы признавать ум других, а не быть умным самому".

     Ле-цзы  жил  в большой нужде и голодал. Какой-то человек сказал об этом
советнику чжэнского царя Цзыяну:
     -- Ле-цзы всем известен как муж, постигший Путь. Если он, живя в  вашем
царстве,  так нуждается, то не даст ли это повод к разговорам о том, что его
государь не милосерден?
     Цзыян немедленно распорядился щедро одарить Ле-цзы зерном.
     Ле-цзы вышел к гонцу с дарами, дважды ему поклонился,  но  подарков  не
взял. Гонец уехал ни с чем.
     Когда  Ле-цзы  вошел  обратно в дом, его жена стала бить себя кулаком в
грудь и кричать:
     -- Я слышала, что  семья  мужа,  постигшего  Путь,  живет  в  почете  и
довольстве,  мы  же живем впроголодь. Вам преподнесли богатые дары, вы же их
отвергли -- что за злосчастная судьба!
     -- Но государь не знает меня лично, -- ответил Ле-цзы.  --  Он  прислал
мне  дары  потому,  что  кто-то  хорошо  отозвался  обо  мне. Если бы кто-то
побранил меня, он тоже положился бы на его слова. Вот  почему  я  не  принял
подарков.
     А в скором времени люди и вправду восстали и казнили Цзыяна [57].

     У  жителя  Лу по фамилии Тут и было два сына. Один любил учение, другой
-- воинское дело. Тот, кто любил учение, предложил свои услуги правителю Ци,
и тот назначил его наставником  принцев.  Другой  сын  отправился  в  Чу,  и
тамошний  царь  поставил  его во главе царского войска. От жалованья сыновей
обогатилось все их семейство, а чины сыновей принесли их родителям  всеобщий
почет и уважение.
     У  соседа  господина  Ши,  носившего  фамилию  Мэн, тоже было два сына,
которые были обучены тому же, но семья Мэн  была  бедна.  Завидуя  богатству
рода  Ши,  Мэн  стал  расспрашивать  соседа,  каким  образом  он  так быстро
разбогател, и тот рассказал ему все без утайки.
     Тогда Мэн послал одного сына в царство Цинь, и тот предложил  циньскому
царю стать наставником его детей.
     -- Ныне,  когда  все  цари борются за первенство в мире, надобно думать
лишь об оружии и провианте,  --  сказал  царь.  --  Если  я  буду  управлять
государством с помощью советов ученого, я очень скоро погибну.
     С  этими  словами циньский царь приказал оскопить пришельца и отправить
его на родину.
     Другой сын пошел в  царство  Вэй  и  представился  тамошнему  царю  как
искусный полководец.
     -- Мое  царство слабое, окруженное со всех сторон сильными соседями, --
сказал вэйский царь. -- Большим государствам я служу, маленькие  государства
я  оберегаю  от  набегов.  Если  я  буду  полагаться на военную силу, мне не
миновать разорения и гибели. Однако же если  я  отпущу  этого  человека,  он
может пойти в другое царство и причинить мне немало вреда.
     С  этими  словами  он велел отрубить пришельцу обе ноги и отправить его
обратно в Лу.
     Вернувшись домой, сыновья Мэна стали  бить  себя  кулаками  в  грудь  и
бранить господина Ши. Тогда Ши им сказал:
     -- Выберешь  нужное  время -- и добьешься успеха. Упустишь нужное время
-- и потерпишь неудачу.
     Вы действовали так же, как и мы, но мы добились успеха, а вы  потерпели
неудачу.  Так  получилось  не  потому,  что  вы делали что-то неправильно, а
потому, что вы делали это в неподходящее время. Не бывает  правила,  которое
всегда  приносит  успех,  и  не  бывает  действия,  которое  всегда приносит
неудачу. То, что годилось вчера, сегодня, возможно, следует отбросить, а то,
что мы отбросили сегодня, глядишь, может пригодиться завтра.
     А на то, нужно ли что-то применять или отбрасывать,  неизменной  истины
нет.  Только  мудрый знает, как действовать в каждый момент времени. Если же
мудрости вам не хватает, то, будь вы даже учены, как Конфуций,  или  храбры,
как полководец Люй Шан, вас повсюду будут преследовать неудачи.
     Мэн и его сыновья были вполне удовлетворены и перестали сердиться.
     -- Вам нет нужды продолжать, -- сказали они. -- Мы все поняли!

     Цзиньский царь Вэнь вышел встречать союзное войско с намерением напасть
на Вэй.  Неожиданно  Гунцзы Чу посмотрел на небо и рассмеялся. Царь спросил,
отчего он смеется.
     -- Я смеюсь над соседом, который  сопровождал  жену,  навещавшую  своих
родителей, -- ответил Гунцзы Чу. -- Он увидел у дороги женщину, работавшую в
тутовой  роще,  и ласково заговорил с ней. Когда же он обернулся, то увидел,
что его жена любезно беседует с чужим мужчиной.  Вот  над  чем  смеется  ваш
слуга!
     Царь  понял  намек  и  повернул  войско  обратно.  Не успел он дойти до
столицы, как на его владения напал сосед с севера.
     Царство Цзинь страдало от разбойников. Жил там человек по имени Си  Юн,
который  умел  распознавать  разбойников, вглядываясь в переносицу и ресницы
человека.  Цзиньский  царь  послал  его  опознавать  разбойников,  и  он  не
пропускал ни одного из целой сотни и даже тысячи.
     Царь очень этому обрадовался и сказал Чжао Вэнь-цзы:
     -- С помощью одного человека я изведу всех разбойников в царстве! Зачем
мне другие?
     -- Вы,  государь,  никогда  не  избавитесь  от разбойников, если будете
полагаться только на того, кто следит за ними, -- ответил Чжао Вэнь-цзы.  --
А Си Юну не миновать безвременной смерти!
     В  скором  времени разбойники собрались на совет и решили: "Си Юн довел
нас до крайности!" Все вместе они пошли к Си Юну и убили его.
     Услышав об этом, цзиньский царь очень испугался и позвал  к  себе  Чжао
Вэнь-цзы.
     -- Случилось  так, как вы и предсказывали: Си Юн убит! -- сказал он. --
Как же теперь нам ловить разбойников?
     -- Чжоуская поговорка гласит: "Кто тщательно выслеживает рыбу в  пруду,
навлечет  на себя беду. Кто до тайны допытаться хочет, только смерть на себя
накличет". Если вы хотите избавиться от разбойников, лучше  всего  назначить
на  государственные должности достойных людей, чтобы они просветили тех, кто
стоит выше их, и наставляли тех, кто находится ниже их. Если у  людей  будет
чувство стыда, откуда взяться разбойникам?
     Тогда  царь назначил своим советником Суй Хоя, и все разбойники сбежали
в царство Цинь.

     Когда Конфуций возвращался из царства Вэй в Лу, он  придержал  коней  у
моста  через  реку  и  стал любоваться красивым видом: перед ним был водопад
высотой в тридцать саженей, а вода вокруг бурлила  на  расстоянии  девяноста
ли.  Там  не  могли  плавать  рыбы  и  черепахи, не могли жить крокодилы, но
какой-то человек как раз собрался переплыть реку.  Конфуций  послал  к  нему
человека, велев сказать ему:
     "Водопад  достигает  в  высоту  тридцати саженей, вода вокруг бурлит на
девяносто ли, там не могут плавать рыбы и черепахи, не могут жить крокодилы.
Переправиться в этом месте через реку будет трудно!"
     Человек не обратил на эти слова никакого внимания, переплыл через  реку
и вышел из воды.
     -- Сколь  совершенно  твое  искусство!  --  сказал  пловцу Конфуций. --
Обладаешь ли ты каким-нибудь особым искусством входить в воду и выходить  из
нее?
     -- Я  вхожу в воду посредством преданности и доверия, а выходя из воды,
по-прежнему  блюду  преданность  и  доверие.  С  преданностью   и   доверием
погружаюсь  я в поток и не позволяю себе действовать самочинно -- вот почему
я могу переплыть через реку!
     Конфуций повернулся к ученикам и сказал:
     -- Запомните  же,  дети  мои.   Действуя   преданностью,   доверием   и
искренностью,  можно  справиться  даже  с  водной стихией, что же говорить о
людях! [58]

     Бай-гун спросил Конфуция:
     -- Можно ли говорить с людьми загадками, не выдавая себя?
     Конфуций не ответил.
     -- Допустим, я брошу в воду камень?
     -- Хороший пловец из У достанет его.
     -- А если я вылью воду в воду?
     -- Смешайте воды рек Цзу и Шэн, и И Я различит их на вкус.
     -- Значит, никак нельзя говорить загадками, не выдавая себя?
     -- Почему нельзя? Но это возможно только с теми, которые  понимают  то,
что  не высказано в словах. Тот, кто способен понять невысказанное в словах,
умеет говорить без слов. Кто ловит рыбу,  замочит  одежду,  кто  гонится  за
зверем,  устанет  бежать, и удовольствия в том не будет. Поэтому предел речи
-- отсутствие слов,  предел  деятельности  --  недеяние.  Поверхностные  умы
соперничают из-за мелочей.
     Бай-гун не понял слов Конфуция и в конце концов погиб в бане.

     Чжао  Сян-цзы послал Синьчжи Муцзу против племени ди. Полководец разбил
неприятеля, захватил города Цзо-жэнь и Чжунжэнь и послал гонца  с  вестью  о
победе. Сян-цзы как раз сидел за трапезой и выглядел опечаленным.
     -- Два  города  пали в один день! Тут кто угодно обрадуется, -- сказали
его приближенные. --Отчего же вы печалитесь?
     -- Половодье на могучей реке не продержится и  трех  дней,  --  ответил
Чжао  Сян-цзы.  --  Сильный  ветер и проливной дождь не продлятся целый день
[59]. Солнце находится в зените на одно мимолетное мгновение.  В  моем  роду
еще  не  бывало  столь славных достижений. Если за один день захвачены сразу
два города, то беды не миновать!
     Когда Конфуций услышал эти слова, он сказал:
     -- Может ли род Чжао не прославить себя?
     Печаль предвещает благоденствие.
     Радость предвещает погибель.
     Победить нетрудно, трудно удержать победу.
     Благодаря печали способный государь удерживает плоды своей победы,  так
что  его счастье переходит на потомков. Царства Ци и Чу, У и Юэ одерживали в
прошлом блестящие победы, но не знали, как удержат