сестра, Виру мне ближе друга, А Вис -- моя хозяйка и супруга. Она -- мой свет, отрада и лекарство, Милей мне жизни, и казны, и царства! Она меня не любит, -- я терплю, Еще сильней, неверную, люблю. Со мной жилось ей сладко, но упрямо Она меня пятнала грязью срама. Я правду от тебя скрывал, поверь, Да и неправду я сказал теперь. Да мог ли я и в ярости моей Убить жену, что жизни мне милей? А если жизнь в плену у ней мрачна, Так пусть умру я раньше, чем она. Хоть полон я печали нестерпимой, Лишь радости желаю ей, любимой! Не плачь, о ранах дочери скорбя, Руками по лицу не бей себя. Я так же, как и ты, скорблю, царица, -- Могу ли с этой скорбью примириться? За Вис отправлю в крепость я слугу: Терпеть ее мученья не могу! Не знаю, что сулит мне наш союз... Не знаю? Нет, я знаю -- и боюсь: Еще снести мне много бедствий надо, Еще придется много выпить яда. Пока со мною будет Вис, -- повсюду Я жертвой козней, лжи, измен пребуду. Пока в моем дворце она -- царица, Мне предстоит страдать, гореть, томиться. Она меня еще не раз обманет, Еще не раз изменою изранит. Но на себя смотрю я, как чужой. Уж я не властен над своей душой. Что мне венец в сиянье торжества? Я -- как онагр, дрожащий в лапах льва! Я не познаю светлой благодати, Уже не стану я отцом дитяти. Тому, что жизнь мне в тягость, не дивись: Увы, не принесла мне счастья Вис!" Затем он Зарду строгий дал наказ: "Как ветер, в крепость полети сейчас. Возьми с собою меченосцев двести, Вернись ко мне с моей женою вместе!" Зард через месяц со своим отрядом, С прекрасной Вис предстал перед Мубадом: Как в путах лань, явилась, обнаружа На теле раны от побоев мужа... Рамин в тоске, в мучениях, в истоме Весь месяц прятался у Зарда в доме. Зард умолял весь месяц властелина, Чтоб тот простил, помиловал Рамина. На радостях властитель царства снова Помиловал Рамина молодого, Див злобы снова спрятал черный лик И благосклонности расцвел цветник, Вновь засияла пред царем страны Краса его владычицы-луны, И снова жизнь Мубада стала сладкой, -- Как сокол, любовался куропаткой, И сокол щедрости взлетел опять, Чтоб куропатку радости поймать. Вновь на пиру воители воссели, Настало время празднеств и веселий. Вновь на земле -- душистая весна, Настало время кубков и вина. Повеял ветерок отрадной доли, Все позабыли о недавней боли... Весь мир, все муки, радости твои В конце концов умрут в небытии. Цени же счастье наших кратких дней, От счастья жизнь становится длинней. Поскольку перед всеми нами -- бездна, Скажи, кому печаль твоя полезна? МУБАД ПРЕПОРУЧАЕТ ВИС КОРМИЛИЦЕ, А РАМИН ПРОНИКАЕТ В САД Был понедельник. Ночь сверкала звездно. Шах из Гургана воротился поздно. Он приказал закрыть проходы, двери, Железом оковать, боясь потери, Надеть замки из индустанской стали -- Румийские ключи к ним подобрали, -- Заделать окна, чтоб любой просвет Железною решеткой был одет. Так заперт был властителя чертог, Что не проник туда б и ветерок. Когда Мубад замкнул врата литые, Печати наложил он золотые. Ключи кормилице вручил он ловкой, Сказал: "Ты хитрой родилась бесовкой! Страдал я от твоих коварств и лжи, -- Хотя б разок мне честно послужи! Я уезжаю. Мы врата замкнули. Пребуду больше месяца в Забуле. Храни дворец в ночи и поутру. Замки я запер, -- я и отопру! Возьми ключи и клятву дай сейчас. Исполни клятву хоть на этот раз! Сама-то понимаешь ты прекрасно, Что клятвопреступление -- ужасно. Сегодня испытать тебя хочу, Но за добро добром я заплачу. Я знаю: попаду в беду опять, Стремясь испытанную испытать, Но потому избрал тебя, такую, Что мудрость мне пришлось узнать людскую: "Свои богатства поручи ты вору, -- И в нем найдешь надежную опору". Так наставлял он мамку без конца, Затем ключи вручил ей от дворца. В счастливый, светлый день, по воле бога, Он выехал из царского чертога. За городом, на травах у горы, Он на день приказал разбить шатры. Он вспомнил Вис, тоску свою и страсть, И горькой шаху показалась власть. Рамин при шахе был, но вечерком Вернулся в город от него тайком. Стал шах допытываться: где Рамин? Хотел он с ним распить вина кувшин. Ответили: "Он в Мерв коня направил", -- И понял шах, что с ним Рамин лукавил: К любовнице своей, неблагородный, Помчался он, покинув стан походный!.. И впрямь вступил Рамин в дворцовый сад. Увидел: на вратах замки висят. Он посмотрел с тоскою на ограду И вспомнил Вис -- мученье и отраду. В душе его проснулась боль живая. Воскликнул он, волнуясь и пылая: "Нас разлучили. Правя торжество, Ревнивец-враг добился своего. Мне с крыши покажись, не то разлуки Железные меня задушат руки. Представь себе, мое увидев горе, Что эта ночь огромна, словно море. Я в нем тону, исчезли берега, Из слез моих родятся жемчуга. Хотя в саду блуждаю среди роз, Я гибну, я тону в пучине слез. Я розы оросил водой из глаз, Нет, кровь моя на лепестках зажглась! Что пользы мне от слез в ночном тумане, Когда моих не слышишь ты стенаний! Из сердца вздох исторгну я, который Сожжет дворец и все его затворы! Но как же я дворец огню предам, Когда моя возлюбленная -- там? Едва огонь ее коснется платья, -- Он сердце мне зажжет, начну пылать я! Из глаз ее как бы исходят стрелы, -- Я падаю, пронзенный, помертвелый. Смотрю -- натянут лук ее бровей... Красой своей срази меня скорей! Хоть я с тобою разлучен судьбою, Моя мечта останется с тобою, -- Мечта, которая когтит мне грудь, То не дает вздохнуть, а то -- заснуть. Но без тебя к чему мне сон в постели? Но без тебя вся жизнь моя -- без цели!" И долго он стонал, вкусив отравы, Слезами оросив цветы и травы, И вот среди нарциссов, лилий, роз Внезапно сладкий сон его унес: Дождь прекратился, падать уставая, -- В глазах иссякла туча дождевая. В саду -- о нет, в аду! -- нашло покой То сердце, что изранено тоской: Для сердца был целебен сад зеленый, Дыханием любимой напоенный. Так, обезумев, он лежал в саду, А Вис металась в доме, как в бреду. В огне ее волшебная краса, Из глаз-нарциссов падала роса. "Он близко!" -- сердцем поняла влюбленным: Ее ожгло железом раскаленным! К кормилице, рыдая, обратилась: "О помоги мне, мамка, сделай милость! С меня сними оковы -- и с ворот, На сумрак мой пусть солнце свет прольет! Как эта ночь, темна моя судьба. Он здесь, любимый мой, но я слаба: Ворота на замке, одеты сталью, Он здесь, но он как бы за дальней далью! Ах, лучше б разделяли нас просторы, Чем эти цепи, стены и затворы! Молю, меня от боли излечи, Раскрой затворы, -- принеси ключи! Ты посмотри, как жребий мой жесток. Навесили на сердце мне замок. Но мне затворов и замков довольно! Иль я не вправе жить свободно, вольно? Изранена, -- пылаю новой раной С тех пор, как жить должна я под охраной. Мой дух связал мой друг сладкоголосый, Когда мои перебирал он косы. В мои глаза как бы вонзил он стрелы, Когда ушел -- красивый, сильный, смелый. Смотри, я в путах мускусных любви, Смотри, от стрел глаза мои в крови!" А та -- в ответ: "Я не склонюсь к обману, Хитрить, лукавить я теперь не стану. Меня увещевал великий шах, Его слова звенят в моих ушах. Посмею ли раскрыть его затворы? Мне страшен гнев его -- ужасный, скорый! Будь у меня и тысячная рать, С Мубадом не смогла б я совладать! К тому же клятву я дала владыке, А клятвопреступленье -- грех великий. Стремись ты во сто крат сильней к Рамину, Я сети козней все же не раскину. К тому же шах -- здесь рядом до поры: Вблизи от города разбил шатры. Мубад испытывает нас, быть может, А испытав, придет и гнев умножит. Я думаю, -- он долго ждать не станет, Сегодня же он в полночь к нам нагрянет. Не будем делать ничего дурного: Дурным воздаст он за дурное снова. От мудрецов пословица пришла: "Одно лишь зло произрастет от зла". Вис отвернулась, гневаясь: для слуха Противно то, что молвила старуха! Сказала мамка: "Свет моей души, Сегодня перед шахом не греши. Перетерпи одну хотя бы ночь, А там рассудим, как тебе помочь. Сегодня ночью я боюсь Мубада. Пойми, его остерегаться надо. Как я велю, сегодня поступи: Бес искушает? Беса ослепи!" Кормилица ушла, а Вис осталась, В слезах, в смятенье по дворцу металась. Но где просвет иль маленькая щель? Как ей на крышу вырваться отсель? В нее любви вселилась лихорадка, Но озарила вдруг ее догадка. От крыши до земли, из прочной ткани, Висел широкий полог на айване. Веревка крепкая спускалась вниз, -- Нашла лекарство от недуга Вис. Она разулась и, как сокол ловкий, Не поднялась -- взлетела по веревке. На крышу взобралась, дрожа от счастья, А вихрь с нее сорвал венец, запястья. Жемчужины рассыпались, блистая, Сама -- простоволосая, босая, Сама -- любовь от головы до ног, Но без колец, браслетов и серег. По крыше устремилась, точно птица. Задумалась: а как же в сад спуститься? Вот привязала к крыше покрывало, На землю по нему спускаться стала. Разорвалось -- ведь внове то занятье! -- За острый камень зацепившись, платье. У Вис побились ноги от прыжка, Хотя земля в саду была мягка. Разорваны и пояс, и рубаха, И шаровары у супруги шаха. Не украшенья, а кровоподтеки Являл ее прелестный стан высокий. Она искала милого, блуждая По саду, -- обнаженная, босая. Из ног, из глаз ручьями кровь текла, Ее судьбу, скажи, сокрыла мгла! "Найду ль цветок пленительный в саду? Как я весну желанную найду? Какая польза от моих стараний? Найду ли солнце я в ночном тумане? О вихрь ночной, внемли моей любви, Хотя б на миг отраду мне яви. О, если ты с безумьем страсти дружишь, То и ко мне ты жалость обнаружишь! Ведь ноги неустанные твои -- Не как мои, бессильные, в крови! Тебе ль страшны далекие дороги? Тебе ль бояться, что устанут ноги? Найди мне два нарциссовых цветка, Один из них -- живой, в глазах -- тоска. Найди его: он дорог мне и мил, Как и меня, он многих соблазнил, Со многих покрывала он совлек, Для многих сделал сладостным порок. Он тысячи увел небрежным взором, Испепелил и бросил их с позором. Смотри, что сделала со мною страсть. Я в ужасе готова жизнь проклясть! Нет мне покоя после ста несчастий, А сердце разрывается на части. Спеши к тому, с чьим обликом слита, Кому четою стала красота. Ты мускус друга на меня навей, А друга амброй умасти моей. Скажи ему: "Расцветший сад весенний, Достоин ты отрад и наслаждений!" Скажи: "О солнце, светишь ты светло, Всех в мире красотой ты превзошло!" Скажи: "Зачем твой голос всюду слышу И ночью поднимаюсь я на крышу? Меня ласкал ты, верность не храня, Лишь кратким счастьем ты дарил меня. Одни лишь муки в мире я терплю, Весь мир заснул, и только я не сплю. Но если человек я, как другие, Зачем мне чужды радости людские? С людьми, в безумье, порвала я связь: Быть может, я безумной родилась? "Приди!" -- ты умолял меня, скорбя. Вот я пришла, но где ты? Нет тебя! Кого же ты, возлюбленный, боишься? Зачем же от моей тоски таишься? Ты не придешь? Зачем же я пришла? Чтоб в этот час впилась в меня стрела? Луна покажется мне западней, Взамен тебя представ передо мной! Что мускус мне взамен твоих кудрей? Он пыли мне покажется грязней! Мне вместо сладких губ твоих вино -- Как зелье, что отравою полно. Не в мускусе -- в тебе моя отрада, Не в сахаре -- в тебе моя услада. Мне стало от кудрей твоих больнее, -- Они меня ужалили, как змеи. Мне словно опиум -- твои уста, Как солнца лик -- твоя мне красота. Несчастная судьба, с каким наказом Явилась ты и унесла мой разум? Внушая жалость другу и врагу, Тебя умилостивить не могу! О, где ты, светлоликая луна? На западе зачем ты не видна? Из-за горы яви свой блеск зеркальный, Ты посвети моей душе печальной. Заржавел, как железо, мир во тьме, Как грешница, любовь моя -- в тюрьме. Украли сердце у меня, а вор Исчез: таков разлуки приговор. Влюбленных вновь соединить должна ты, Пролей нам свет, веди нас, как вожатый. И ты -- луна, и милый мой -- луна, Без вас обоих жизнь моя темна... О боже, сжалься над моей кручиной, Двух лун яви мне облик двуединый. Одной луны примета -- свет и ясность, Другой луны примета -- блеск и властность. Одна сияет с неба всей земле, Другая -- на ристалище, в седле!" Но вот луна явилась на закате. Она грозна, как вождь полночной рати, Она горит, как влаги беглый свет, Она -- в руках у гурии браслет! Ночная тьма, растаяв, поредела, И ожили у Вис душа и тело. Глядит -- Рамин заснул на свежем ложе Среди цветов, сам на цветок похожий. Фиалка и нарцисс -- под головою, И сам он схож с фиалкою живою, И амбра цветника, и ветерок, -- Луна и Вис в один явились срок. Как слился с амброй ветерок ночной, В одно слилась красавица с луной. Рамин проснулся от сиянья Вис, Открыл глаза -- увидел кипарис. Вскочил, прижал он к сердцу стан любимый, Стал гладить кудри, пламенем палимый. Не амбра ли в ее кудрях живет? А на его губах -- душистый мед! Слились их губы, как волна с волною, Две юных жизни сделались одною. Соединились, как душа с душой, Парча с единоцветною парчой. Вино слилось, ты скажешь, с молоком, А гиацинт -- с гранатовым цветком. " Была их страстью ночь озарена, Скажи: воскресла на земле весна! В честь их любви слагали песни птицы, Их ликованью не было границы. Казалось, поднял кубок свой тюльпан: От счастья двух влюбленных был он пьян. Цветы впервые страстью загорелись, Заимствовали у влюбленных прелесть, Поняв впервые таинства любви, Друг другу отдали сердца свои. Но время ласк любовных не выносит, Посев любви серпом суровым косит. Взошла заря -- и стал приютом слез Дворцовый сад, где было столько роз! Взгляни, каков сей злобный мир без маски! Зачем же от него ты жаждешь ласки? Не знает он любви, добра, стыда, И жалость к страждущим ему чужда! МУБАД УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО РАМИН ВСТРЕТИЛСЯ С ВИС Мубад замечает отсутствие Рамина, в нем вспыхивает ревность. Он едет в город, во дворец. Кормилица, ничего не знавшая о поступке Вис, приносит шаху ключи и просит его убедиться в том, что печать на дверях цела. Но шах не находит Вис во дворце. Слуги догадываются, что Вис по веревке выбралась через окно в сад. Зажигают светильники, начинают ее разыскивать. Вис видит издалека свет светильников и советует Рамину немедленно исчезнуть. Рамин перепрыгивает через высокую стену и пускается в бегство. Вис притворяется спящей. Мубад обнаруживает ее в саду и решает ее убить, но Зард удерживает шаха. Вис уверяет мужа, что она невиновна, что ангел божий перенес ее из опочивальни в сад. Мубад, снова поверив ей, прощает ее и Рамина, щедро одаряет кормилицу. Во дворце Мубада снова мир и веселье. МУБАД УСТРАИВАЕТ ПИР В САДУ, И НА ПИРУ ПОЕТ ПЕВЕЦ КУСАН Пришел Урдубихишт и день Хурдада. Стал дивен мир, как пригород Багдада. Поля от счастья -- словно сад всемирный, Цветник из-за красавиц стал кумирней! С деревьев серебро струится в воду, Весна душистой сделала природу. Луга казались праздничным собраньем, Где соловьи звенели утром ранним. Как кравчие -- нарциссы на пиру, Как бражники -- фиалки поутру. В плодах деревья, как цари земли, Сады прекрасны, как лицо Лейли. От маков горы -- как топаз, и всюду В степи трава подобна изумруду. Как пери, маки украшают нивы, Фиалки, словно локоны, красивы. Земля, как рай, ликует с небом вместе, Весь мир подобен радостной невесте. Чудесный день горит над ярким садом, Царица лун -- с главою шахов рядом, А слева -- богатырь Виру, а справа -- Шахру, как солнце мира, величава. Рамин -- напротив, брат владыки стран, А перед ним сидит певец Кусан. О сладостной любви поет он строки, И радуется песням двор высокий. Вельмож обходит чаша круговая, Сердца и лица счастьем украшая. В тех звуках, что Кусан из струн извлек, На Вис и на Рамина был намек. Кто вдумается в этих слов теченье, Откроет их сокрытое значенье. Притча певца Кусана: "Я дерево увидел на вершине. Взглянув на ствол, забыл я о кручине! Оно касалось неба головой И тенью осеняло мир земной, Сияло ярче солнца и звезды, Даруя миру листья и плоды. Под ним бежал родник, прозрачный, чистый, И были травы вкруг него душисты, И расцветали розы и тюльпаны, Жасмин и гиацинт благоуханный. У родника, где так трава сладка, Увидел я гилянского бычка... Пусть вечно это дерево цветет! Да будет сень его -- как небосвод! Пусть вечно льется чистый родничок, И пусть пасется рядом с ним бычок!" ---------- От притчи гнев проснулся властелина. Вскочил, за горло он схватил Рамина, Другой рукою вынул меч из ножен, Сказал: "Ты грешен, грязен и ничтожен! Мне солнцем и луною поклянись, Что больше ты не прикоснешься к Вис, Иначе мной ты будешь обезглавлен За то, что я тобою обесславлен!" Но встал Рамин с обличьем вдохновенным, Поклялся богом и огнем священным: "Пока душа во мне живет, -- клянусь, Что от возлюбленной не отвернусь. Вы солнцу молитесь, его сиянью, А я молюсь подруги обаянью! Она душой мне стала для того ли, Чтоб душу я убил по доброй воле?" Смотрели злобно друг на друга братья, И на Рамина шах низверг проклятья. Снять голову его хотел он с плеч, Орудие любви ему отсечь! Но ринулся Рамин, рассвирепев, На шаха, будто на лисицу -- лев, И повалил его на землю вдруг, И меч у шаха выхватил из рук. Любовью, возлиянием обильным Сраженный, сделался Мубад бессильным, Не понял даже, что с ним сделал брат, Лежал, тоскою горькою объят... Нам виден человек со всех сторон Тогда, когда он пьян или влюблен. Будь шаху чужды эти два порока, Он жил бы, голову держа высоко... Как только утром засиял рассвет, Узнали все, как мир земной одет: Любовь, как меч, красна от свежих ран, А степи золотятся, как шафран. БЕХГУЙ ПОУЧАЕТ РАМИНА Жил звездочет великий в Хорасане, Исполненный и чистоты и знаний. Бехгуем прозванный за красноречье, Являл он светлый ум, добросердечье. Рамина в час урочный, неурочный Поил он мудрости водой проточной. Предсказывал ему: "С судьбою сладишь, Венец наденешь, на престол воссядешь, Твоих желаний древо расцветет, Ты станешь господином всех господ!" Рамин к нему явился утром рано. Глаза в слезах, в душе -- живая рана. Спросил Бехгуй: "О чем грустишь и тужишь? Ты почему с веселостью не дружишь? В грядущем -- царь, ты молод и здоров. Каких еще желаешь ты даров? Не омрачай себя печальной страстью, Не поддавайся горю и злосчастью. Из-за твоих бессмысленных тревог С тобой немилостивым станет бог. И жизнь и время длятся для тебя. Зачем же плачешь, молодость губя? Пока на то приказа нет господня, Не вправе мы печалиться сегодня. Зачем грустить и плакать из-за бед, Которых-то на самом деле нет?" Сказал Рамин: "Ты взором ясновидца Взгляни, -- поймешь: звезда моя затмится! Твое красноречиво изреченье, Но страшно мне судьбы круговращенье. Ведь сердце не из камня, не из стали, Избавиться не может от печали. Доколе телу моему терпеть? Доколе сердцу моему скорбеть? Уродство мира в том и состоит, Что мы слабеем от его обид. Дождь всех замочит рано или поздно, Но лишь меня поток уносит грозно. Ни одного не протекает дня, Чтоб не страдало сердце у меня. Судьба на миг любовь ко мне проявит, Но тут же гибели силки расставит, А если розы мне подарит сад, То сразу же шипы меня пронзят. Мне стоит кубок осушить с вином, -- Отраву обнаруживаю в нем! Подумай, при такой злосчастной доле Мне веселиться радостно дано ли? Царем я так унижен был вчера, Увы, настолько боль моя остра, Что трудно мне внимать твоим советам, Умру от горя, -- выход только в этом!" Затем рассказ поведал он подробный О том, как в гнев пришел властитель злобный, Как оскорбил Рамина царь царей Пред ликом Вис, что всех светил светлей: "Меня в глаза унизил царь державы, -- Зачем их не застлал туман кровавый? Мне лучше умереть, зачахнуть в горе, Чем яд позора пить и жить в позоре. Привыкнуть я готов к любым скорбям, Любой недуг стерплю я, но не срам". Когда Рамин поведал звездочету Свою печаль, тревогу и заботу, Смотри же, что сказал ему Бехгуй, -- Такой ответ и ты друзьям даруй! Сказал он: "Откажись от жалоб грустных! Ты лев, так не страшись шакалов гнусных! При помощи стенаний ты не думай Добыть победу над судьбой угрюмой. Пока у страсти будешь ты во власти, Останешься магнитом для несчастий. Всего себя не отдавай любимой, Ты не тоскуй о ней как одержимый, -- В душе посеял ты любовь, считая, Что семя превратится в деву рая, Но ты не знаешь, видно, что всегда Растет на этой ниве лишь беда. Когда срываешь розы в час веселый, Ты помни, каковы шипов уколы. В своей любви ты, как торговец прыткий, Подсчитываешь прибыль и убытки, Но, если так, -- ты к проторям готов ли? Ведь не бывает без потерь торговли! Кто сеет, пашню потом орошая, С надеждой ждет большого урожая, Но, прежде чем дойдет до молотьбы, Немало бед он примет от судьбы. Без отдыха трудись, терпи невзгоды, -- Тогда покажутся на поле всходы! Любовь безумна, словно в бурю море: Тому, кто бросится в пучину, -- горе! Пока к царице будешь ты влеком, Пребудет царь царей твоим врагом. Стань терпелив на долгие года Для неудач, для боли, для стыда. Всем сердцем устрашись, узнав любовь, А тело для беды приуготовь. Противник ты свирепого слона, -- Кто знает, чем закончится война? Вступил ты с грозным львом в единоборство, Кто знает, чье отважнее упорство? Ты хочешь по морю пройти без судна, Ты царский жемчуг ищешь безрассудно. Кто знает, чем закончишь ты, бедняга, Зло обретешь или достигнешь блага. Пойми, что страсть -- как бы драконья пасть, Но сам стремишься ты в нее попасть! Среди потока ты построил дом, Беспечно ты проводишь ночи в нем, Но хлынет бурная вода с высот, -- Тебя с твоим жилищем унесет! Боюсь я: от позора изнеможешь И руки на себя ты сам наложишь. Но это -- не предел твоих мучений: Ты запылаешь в огненной геенне! То, что ты начал, кончится бедой, То, что ты вяжешь, кончится петлей, Но, если ныне примешь мой совет, В терпенье обретешь отрадный свет. Терпенье выше мужества цени, -- Особенно в безрадостные дни. Когда терпеньем сердце успокоишь, То сердце ты от ржавчины омоешь. Покинь, хоть на год, пери дорогую, Забудь о Вис, найди себе другую. В слезах не вспоминай о ней с тоской, -- И постепенно обретешь покой. Когда любовь безумна, горяча, Разлука -- лучше всякого врача. Пока подруга рядом, ты влюблен, Но помни: с глаз долой -- из сердца вон! Вслед за глазами сердце отдалится, Развеется любовь, как небылица, Тебя закружит дней круговорот, И Вис из памяти твоей уйдет. С людьми бывают всякие напасти, Одни мечом одолевают страсти, Другим уловка хитрая нужна, А третьим -- ложь иль щедрая казна. Лишь ты не знаешь, как достигнуть цели, Нет у тебя ни снадобий, ни зелий. Стал притчей во языцех твой разврат, Тебя возненавидел старший брат. И стар, и млад, когда вздымают кубки, Клеймят твои бесчестные поступки. Тебя считают низким, лицемерным, Прелюбодеем наглым, беспримерным. "Нельзя так низко пасть! -- все говорят. Позор для шаханшаха этот брат!" Была бы даже Вис луной вселенной, Мечтанием, зарею вожделенной, -- И то Рамин, ценя свой род, семью, Не должен был являть ей страсть свою. Да будет смерть желаньям и страстям, Которые приносят людям срам! Пусть на Рамине, что могуч и знатен, Вовеки никаких не будет пятен: Коль опозорен знатный человек, Его позор не смоют сотни рек! Умрем, а дух пребудет навсегда Как дух, и слава тлению чужда. Нет у тебя возлюбленной такой, Чтоб увела тебя с тропы плохой. Прекрасный друг отрадней всех дворцов, А ясный дух милее всех венцов. Вверяя Вис все помыслы свои, Срываешь ты плоды с ветвей любви. Сто лет ее люби, -- увы, она Не гурия, не солнце, не луна, Ищи, -- найдешь сто тысяч, не иначе, Что чистотой и прелестью богаче. С другою будешь счастлив, коль захочешь, А с нею только молодость порочишь. Легко вздохнешь, другую полюбя, Пятно позора ты сотрешь с себя. Не ведал ты, какие есть на свете Красавицы, -- и Вис попался в сети. Тебя пленила бледная звезда: Ведь ты луны не видел никогда! Так не служи любви своей слепой, Ступай иною, светлою тропой. Ты славен, вместе с братом обладая Вселенною от Рума до Китая. Иль нет земель, помимо Хорасана? Иль в мире только Вис тебе желанна? На поиски возлюбленной отсель Отправься к рубежам других земель. Ищи себе красавицу, покуда Ты не увидишь ту, что среброгруда. Свой выбор ты на ней останови, -- Не вспомнишь больше Вис, былой любви! Пока ты знатен, молод и здоров, Живи для празднеств, песен и пиров. Доколе будешь горевать, доколе? Доколе будешь ты кричать от боли? Пора стыдиться витязей и знати, Пора найти опору в старшем брате. Пора прославить молодость свою, Быть первым на совете и в бою. Пора явить нам облик величавый, Трудясь для справедливости и славы. Пора искать державу: царь и воин, Ты царствованья громкого достоин, Но ищешь лишь кормилицу и Вис. Где честь твоя, где совесть? Отзовись! Тебе пора прославиться пришла, Но ждешь ты, чтоб красавица пришла! Твои друзья летят, возглавив рати, А ты стремишься потонуть в разврате. Забав и озорства прошла пора. К чему же на ристалище игра? Увы, подобно диву существо, Чье на себе познал ты колдовство. Не господом дана тебе отрада, Нет, завлекло тебя исчадье ада! Боюсь я: будет твой удел таков, Что вызовет он радость у врагов. Но, твой слуга, тебе я говорю: Смирись, смирись и покорись царю! Тогда из горя вырастет надежда, Тогда разумным станешь ты, невежда! Ты не согласен? Сраму срок не вышел? Что ж, я не говорил, а ты не слышал! Живи как хочешь, если не стыдишься: В игрушку ты для мира превратишься! Ты в море тонешь, я -- на берегу И только с жалостью взирать могу". Когда Рамин услышал сей наказ, Он, скажешь, как осел в грязи увяз. То он краснел от срама, как тюльпан, То он желтел от горя, как шафран. "Ты прав, -- сказал он. -- Речь твоя целебна Для тех, чье сердце разуму враждебно. Я твой совет услышал, твой совет. От бед я сердце оторву, от бед! Нет, я не буду больше страстотерпцем, Отвергну я любовь прозревшим сердцем. Я, и мой путь, и день -- вдали отсель. Начну блуждать, как дикая газель. Теперь сойду с тропы влюбленных праздных, О страсть, забуду о твоих соблазнах. Прощайте, стройный стан и томный взор, К чему любовь, когда она -- позор!" ПРИМИРЕНИЕ ВИС И МУБАДА Мубад поучает Вис. Он клянется, что будет ее любить и во всем ей подчиняться, если она будет ему верна. Вис обещает Мубаду, что она станет ему отныне преданной, покорной женой и навсегда забудет Рамина. РАМИН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ГУРАБ Еще с утра являет небосвод, Что будет снежным день, что дождь пойдет, От облаков мрачнеют небеса, Тревогу сеют ветра голоса. Так и судьба: для горя и страданий Найдется повод у нее заране. Нам предвещают жар, озноб, ломота: "Для лихорадки отворяй ворота!" Когда Рамина, полного печали, Любовные занятья истерзали, Измучили упреки и обманы, Осточертели западни, капканы, -- Он просьбу отослал царю царей: "Позволь мне в Мах уехать поскорей. Здесь в горестях мои проходят годы, Приходит хворь от здешней непогоды. О шах! Меня -- прошу здоровья ради -- Назначь главою войска в Махабаде. Быть может, я окрепну там, поправлюсь, От горести и слабости избавлюсь. Я там найду низины и высоты, Пригодные для ловли и охоты. То с барсами ловить я буду ланей, То с соколами -- птиц на зорьке ранней. Когда же царский будет мне приказ, -- Готовый к службе, я вернусь тотчас". Возрадовался шах, прочтя посланье, Исполнил он Рамина пожеланье, Дал Кухистан ему, Гурган и Рей, -- Да правит он, глава богатырей! За городом Рамин разбил шатры И тайно ускакал, прервав пиры. Вошел он к Вис, чтобы последним взглядом Ее окинуть, посидеть с ней рядом. Красавица сияла на престоле, Но оттолкнула Вис его оттоле: "Уйди!.. Ты мал, ты власти не обрел, Не для тебя царя царей престол. Сидеть на нем такому не пристало: Ты царство завоюй себе сначала! Ты больно прыток. Или ты привык Так поступать, как дивов ученик?" Вскочил Рамин, от боли побледнел, Стал проклинать свой горестный удел. Подумал он: "Душа моя дурная, Смотри, как ты терзаешься, стеная! От страсти к Вис измучившись сперва, Теперь какие слышишь ты слова! Что женская любовь? Пустой обман: На камне разве вырастет тюльпан? С хвостом ослиным их любовь сравни: Не станет больше, сколько ни тяни! Ослиный этот хвост я долго мерил, В любовь бесстыжих женщин долго верил, Но хватит: вседержителю хвала, Чья доброта прозреть мне помогла! Я выяснил, -- где хитрость, где искусство, Где гнусный грех, где истинное чувство. Зачем я тратил молодость напрасно? Зачем я жил бессмысленно и праздно? О горе: я познал судьбы немилость, О горе сердцу, что к любви стремилось! Клянусь, я задушить себя готов, Но только бы таких не слышать слов... Предательств и коварств покинь дворец, Чтоб, опустев, он рухнул наконец! Я от любви и горя изнемог, Но, к счастью, для разлуки есть предлог. Сто жемчугов я отдал бы заране, Но только бы от Вис не слышать брани. Я вовремя услышал злые речи, Чтоб возжелать разлуки, а не встречи. Но раз решился я расстаться с ней, Мне эта злая брань всего нужней. Я счастье получу без всякой платы, Беги же, сердце, дом оставь проклятый. Беги, беги от горя навсегда, Беги, беги от вечного стыда! Беги: мы будем жить отныне розно, Беги сейчас, а после будет поздно!" Так говорил Рамин с печальным сердцем, Как будто рану обжигал он перцем. А сердце Вис тогда от боли сжалось, К любимому почувствовало жалость. Раскаивалась в грубом разговоре: "Зачем ему я причинила горе?" Вот слуги -- был приказ ее таков -- Сто тридцать ценных вынесли тюков, Где было много злата и товара Из Рума, из Китая и Шуштара. По-своему прекрасны были ткани, Своеобычна прелесть одеяний. Как сам Рамин, сверкали те дары, -- Их отослала Вис в его шатры. Затем велела, чтобы друг желанный Надел чалму, наряд золототканый, И, как влюбленных девушек ланиты, Сияли яхонты и хризолиты. Друг друга взяли за руки потом, В тенистый сад отправились тайком И начали беспечно веселиться И ласками сладчайшими делиться. От их ланит цветенье началось, Душистым воздух стал от их волос. То их пьянит любви игра и страсть, То им разлуку хочется проклясть. Ланиты юной Вис, что ярче солнца, От слез кровавых -- словно два червонца. То воскресают их уста -- рубины, То умирает мир от их кручины. О, сколько скорби есть в одном лишь взоре, Одна душа, но в ней какое горе! Увы, увяли кудри чаровницы И у двоих кровоточат ресницы. Сказала Вис: "Неверный, нежный друг! Мой день зачем во тьму поверг ты вдруг? Не так ты говорил со мной сначала, Не так, а клятвой речь твоя звучала. А ныне, мой пресыщенный, томимый, Любимый убегает от любимой. Но я -- все та же, я -- все та же Вис, Все то же солнце, тот же кипарис. Что от меня ты видел, кроме страсти? Но от меня бежишь, как от напасти! Узнав другую, ты влюбился вновь? Зачем же губишь первую любовь! Рамин, разлукой режущий меня, Не превращай в посмешище меня! Еще раскаешься, вернешься снова, Но клятвенное ты нарушишь слово. Свой лик ты отвернул от Вис? Ну что ж, Начнешь мой лик искать -- и не найдешь. В разлуке пострадаем обоюдно: Вновь сблизиться со мною будет трудно. Теперь ты волк, -- придешь овцой трусливой, Теперь спесив, -- как раб вернешься льстивый. Ты закричишь, безумный, одинокий, И прахом ног моих осыплешь щеки, Из-за меня заплачешь ты, скорбя, Как плачу я сейчас из-за тебя. Но я не снизойду к твоим слезам, Я за добро и зло тебе воздам!" Сказал Рамин: "Господь моя защита, И перед ним душа моя открыта. С тобой навек я заключил союз, Клянусь, я только недругов боюсь! Из-за тебя живу я в вечном страхе, Я стал противен собственной рубахе. Я лань приму за тигра по ошибке, Я крокодила вижу в каждой рыбке. В своей любви я не пришел ко благу, Скупятся облака, чтоб дать мне влагу. Такую слышу брань со всех сторон, Как будто мир на гибель обречен. Мне дружба близких кажется враждою, А прелесть женщин кажется бедою. Когда меня водой теперь поят, Мне кажется, что пью смертельный яд. Одни лишь тигры снятся мне в ночи, Драконы и кровавые мечи. Боюсь, что шаханшах, властитель царства, Меня убьет при помощи коварства. Едва души загубленной лишусь, Я и тебя, возлюбленной, лишусь: Отнимут душу, страсть мою казня, -- Тебя с душой отнимут у меня! Так лучше душу я свою спасу, А в ней -- тебя, души моей красу. Я жить хочу, хочу твоей любви, Но для нее и ты, и ты живи! Бывает ночь беременна порою, -- Кто знает, что она родит с зарею? Один лишь год в разлуке проведем, -- Любовь настанет вечная потом! Судьба коварна, всех в тенета ловит, -- Кто ведает, что нам она готовит? Быть может, за разлукой темной вслед Для нас нежданно вспыхнет ясный свет. Пусть болен я, в печали дни влачу, -- Своей надежде верю, как врачу. Пусть движется в тоске за годом год, Я верю: светозарный день взойдет. Всевышний с добротой и правосудьем Дарит надежду всем на свете людям -- На то, что минут горе и ненастье, Что ярко вспыхнут утро, ведро, счастье. Пока я жив, -- вблизи или далече С надеждой буду с солнцем ждать я встречи. Ты -- солнце: для меня оно зажглось! Мир без тебя -- черней твоих волос! О, сколько горести в моей судьбе: Причина этого -- любовь к тебе. Я твердо верю: горести пройдут, И дни веселья вскорости придут. Что нам замки, затворы и преграды? Дождемся мы свободы и отрады! Придет весна, придет весна для всех, Лишь на хребтах оставив зимний снег!" "Все это так, -- сказала Вис. -- Однако Моя судьба полна тоски и мрака. Боюсь: она, чтоб умертвить любовь, Рамина у меня отнимет вновь. Боюсь: в Гурабе встретишь ты нежданно Красавицу, чья прелесть всем желанна: Стан -- кипарис, а грудь белей жасмина, Лицо -- луна, уста -- алей рубина. Тогда ты договор нарушишь наш, Меня забудешь, сердце ей отдашь. Сердца в Гурабе, правда такова, Вращаются, как мельниц жернова. Красавицы проходят, ослепляя, Как взглянешь, так пленит тебя любая. Через Гураб не проезжай, Рамин: Там соблазняют девушки мужчин, Крадут сердца у влюбчивых и страстных, Как ветер -- лепестки у роз прекрасных. Как лев -- онагра средь пустынной ночи, Тебя пленят их колдовские очи. Имей сто наковален -- сто сердец, Все разобьются из-за них вконец. Пусть против дивов знаешь ты заклятья, -- А не спасешься, в их попав объятья!" Сказал Рамин: "Пусть даже смелый месяц Вокруг меня проходит целый месяц, Пусть служит солнце той луне венцом, Венеру пусть она затмит лицом, Ее слова пусть будут, как соблазны, А козни, хитрости -- разнообразны, Ее уста пусть будут, как веселье, А поцелуи -- как хмельное зелье, Пусть будут, как лукавый сон, ланиты, Глаза -- волшебной силой знамениты, Пусть взоры в юных старцев превращают, Пусть губы к жизни мертвых возвращают, -- Клянусь, -- тебя любить, как прежде, буду, Я пронесу любовь к тебе повсюду. Любя тебя, презрев ту красоту, Твою кормилицу ей предпочту!" Затем они слились в лобзанье жгучем, Но каждый был разлукой близкой мучим. Не слезы, -- кровь у них текла из глаз. Ужели встреча их -- в последний раз? Был пламень их тоски неукротим, От вздохов до небес вздымался дым. Струилась из очей вода разлуки, -- Нет, жемчугами полные излуки! От вздохов адским пламенем дохнуло, Земля в слезах, как в море, потонула. Скажи: когда они расстались в горе, Возникли между ними ад и море! В седло Рамин уселся поутру, А Вис терпенья сбросила чадру. Ее согнула, словно лук, разлука, -- Стрела в Рамина прянула из лука. Когда же в сердце та стрела вошла, -- Согбен, как лук, он взвился, как стрела. Рыдала Вис: "Хоть далеко свиданье, Уже сейчас мне тяжко ожиданье! Ты вынужден в далекий путь пуститься, А для меня любовь моя -- темница. Твою любовь, покуда ты в пути, В темнице постараюсь я найти! Проклятие моей злосчастной доле: То я в пыли, то снова на престоле! Какая в сердце маленьком тоска, -- А ей была бы даже степь узка! От слез глаза мои -- влажнее моря, А сердце адом сделалось от горя. Виновна ль я, что я не знаю сна, Что я разлукою потрясена? Кто выдержит -- плыть в море бесконечном Иль жить в аду, в огне пылая вечном! Что может быть ужасней, коль врагу Свою же долю пожелать могу?" Рамин и войско двинулись походом, И трубный рев взлетел к небесным сводам. Подобно туче, взвился прах летучий, Рамина слезы -- дождь из этой тучи. Он думал о любимой постоянно, Он чувствовал, что в сердце ноет рана. Тоска, тоска была в его глазах, Его покрыл разлуки вечный прах. Влюбленному терпенье непонятно, Он в дни разлук -- нетерпелив стократно. Но кто, любовной мучаясь тоской, С любовью мог бы сочетать покой? РАМИН ВЛЮБЛЯЕТСЯ В ГУЛЬ Хотя Рамин, являя знатность, доблесть, Огромную теперь возглавил область, -- Что власть ему и ратные труды? Рамин без Вис -- как рыба без воды! Он странствовал, любим подвластным краем, Следил, чтоб мудро был он управляем, Он посещал селенья, города, Прогнав несправедливость навсегда. Благоустроил он дела в Гургане И жителей избавил от страданий, Так что теперь пасли овечек волки, С орлами подружились перепелки! Так весело он пировал в Амуле, Что там в вине и реки потонули! В стране Кумиш из-за его щедрот Был днем и ночью радостен народ. В Гурабе двигались на водопой Со львами лани общею тропой. Скакал он с грозной ратью в Исфагане, -- Подобной не было на поле брани! Над Реем реяла его отвага, Багдаду он принес добро и благо. Мир словно сбросил долгих тягот бремя, -- И стало радостным людское племя. Прошли обиды, и обширный край, Казалось, превратился в вечный рай. Навек исчезла зависть на земле, Повсюду -- счастья завязь на земле! На всех лугах -- бьют радости ключи, У всех в руках -- от всех богатств ключи! ...Случилось так, что витязь именитый -- Рамин -- вступил в Гураб с веселой свитой. Рафед, Шапур, знатнейшие вельможи, Ему навстречу вышли в день погожий, И на пиру в честь гостя полилось Душистое вино из царских лоз. Помчались на охоту утром рано. Охотясь, веселились беспрестанно. То забавляли их стрела и меч, То лютня, кубок, сладостная речь. То в чащах настигали львов лесных, То в чашах пенилось вино для них. Вот так, как я уже сказал вначале, Они охотились и пировали. Но был Рамин всегда тоской объят, А сердце -- как разрезанный гранат. Когда стрелу хотел он в дичь метнуть, Стрела любви в его вонзалась грудь, И, прекратив охотничьи забавы, Он проливал из глаз поток кровавый... Однажды, возвращаясь на закате, Увидел солнце предводитель рати: Красавица была -- как день весенний, Как снадобье от мук и огорчений. В державе красоты она -- царица, В ее лобзанье жизни смысл таится. Ее ланиты -- как цветущий сад, Что тростниковым сахаром богат. Чудесно волшебство ее кудрей, А каждый завиток их -- чародей. Ее уста живой воды полезней, Лекарство в них найдешь от всех болезней, А губы, словно яхонты, блестят, А зубы словно яркий свет плеяд! Посмотришь, как абхазский лучник смелый, Она из глаз прекрасных мечет стрелы. Шуштарская парча -- ее ланиты, И сладок рот ее полуоткрытый: Одна губа -- как роза молодая, Жемчужина с хмельным вином -- другая. Светлей плеяд кушак ее красивый, Круглей, чем лук, волос ее извивы. Два пояска: один -- для кипариса, Другой как бы украсил стан нарцисса. Гранату щеки уподобит мудрый, Сравнит с цепями для влюбленных -- кудри. Нет, щеки -- опьяненья родники, А кудри -- обольщения силки. Снег, молоко, вино и кровь -- ланиты, Рот -- жемчуга и сахар, с медом слитый: Те -- жемчугом кудрей окаймлены, А в этом -- жемчуга заключены. Рабами служат сердцу сталь, гранит, А стан стройней, чем тополь и самшит. Хрустальный стан сердца влечет, блистая, Как в ясной влаге -- рыбка золотая. Венец -- алоэ, мускус благовонный: Такой у самодержцев нет короны! Как две колдуньи, полные красы, До самых ног спадают две косы. Нет, с неба к нам спустилась ночь сама, Чтоб одурманить и свести с ума! Парча бледнее этой красоты, А серьги -- будто на парче цветы. Прелестный голос, гордый блеск и стать Способны убивать и услаждать. То -- свежий сад, то -- небо в ярких звездах, Весна, когда пьянит душистый воздух! Она казалась идолом прелестным, Но созданным для нас царем небесным. Да, прелесть, -- но украшенная прелесть: То на парче алмазы загорелись. Она казалась рудником алмазов, Сокровищницей из старинных сказов! Красавицу назвал бы так знаток: Клад жемчугов и мускуса исток! Был виден блеск ее из дальней дали: Блистанием любви глаза блистали. Лицо -- заря, венец -- как отблеск лунный, Плеяды -- зубы, шея -- месяц юный, Как юности царица, смотрит властно, Как жизнь, она желанна и прекрасна, Пленительна, как свежая весна, Как лань в степи -- надменна и нежна. А восемьдесят вкруг нее служанок -- Румиек, индианок, китаянок -- Как вкруг самшита полевые травы, -- Нет, звезды славят месяц величавый! Увидев тополь одухотворенный, Кумир, живой душою наделенный, Рамин подумал, что сама заря Сошла на землю, все животворя. Ошеломленный, задрожал он вдруг, Ослаб -- и выпала стрела из рук. Была душа Рамина смятена. Кумир пред ним? Иль солнце? Иль луна? "Я гурию увидел в кущах рая, Иль в храме в честь весны -- кумир Китая? Ко мне навстречу движется самшит Иль прелесть юности ко мне спешит? Служанки -- войско, а она -- царица. Нет, за луною свита звезд стремится!" Такие думы в сердце родились. Приблизился к Рамину кипарис, И обняла красавица Рамина, Как будто был он друг ее старинный. Сказала: "Царь, владеющий страной! Над Махабадом блещешь ты луной. День гаснет, -- к нам спустись-ка ты с высот И на часок избавься от забот. Ты в нашем доме гостем будь любимым, Тебя с весельем и почетом примем. Я принесу душистое вино, Что пламени и мускуса полно; Я принесу пахучие цветы, Блистательные, свежие, как ты; Птиц, куропаток разыщу в лесу, А с гор я перепелок принесу. Я пиршество фиалками украшу, Благоуханьем роз -- беседу нашу. Гостеприимство -- наш обычай древний, А ты мне собственной души душевней!" Сказал Рамин: "Луна, луна любви! Свой род, свое мне имя назови. В Гурабе от кого ты рождена? Ты девушка иль чья-нибудь жена? Чем славишься? И в чем отраду видишь? Ты выйдешь за меня или не выйдешь? С того, кто жизнь решит с тобой связать, Какого выкупа попросит мать? В своих устах ты мед и сахар прячешь, -- Какую цену, сахару назначишь? Иль должен я платить ценою жизни? Тогда торгуешь ты по дешевизне!" Ответствовал Рамину дух небесный, -- Нет, солнце, чей прекрасен дар словесный: "Свой славный род я не стыжусь назвать, Мне имя нечего свое скрывать: Ужели солнце может быть сокрыто, Когда оно повсюду знаменито? Знай: мать моя -- Гухар, отец -- Рафед, Есть в имени его добро и свет, А брат мой -- этой местности правитель, Азербайгана витязь и воитель. Мне имя -- Гуль: я розой названа Затем, что среди роз я рождена. В Гурабе мой отец украсил знать, Из Хамадана происходит мать. Я роза именем, родством я роза, Всем обликом, всем существом -- я роза! Я властвую: кто попадет в Гураб, В меня тотчас же влюбится, как раб. Я беспорочной матерью хранима, Заботливой кормилицей любима. Смотри: вся в мать, сияю, как луна, Как брат мой, с кипарисом я сходна. Серебряною грудью я блистаю, А телом я подобна горностаю. Ты обо мне расспрашивал напрасно: Мой род и имя знают здесь прекрасно. И ты известен, как ни назовись: Ты брат царя, Рамин, влюбленный в Вис. Из-за нее попал ты в пасть беды, Ты без нее -- как рыба без воды. Она тебе нужна, как птицам -- сад, Как Тигру многоводному -- Багдад. Из сердца не сотрешь о ней печаль: От ржавчины отмыть не можешь сталь. Кормилица ей верно послужила: К красавице тебя приворожила, И ты не смеешь полюбить другую, Развеять эту силу колдовскую. Живи один: преграды не поборешь! Она -- тебя, а ты ее позоришь, Из-за нее у шаха гнев и злоба, И господу вы ненавистны оба". Тут впал Рамин в глубокое раздумье, Стал проклинать любовное безумье: За то, что он любовью одержим, Смеется и глумится мир над ним! Он молвил слово нежно и светло, Что луноликую с пути свело. Сказал: "О сребротелая луна, Подобно кипарису ты стройна! Не упрекай того, кто изнемог, Его судьей да будет только бог. Сокрыты от людей дела судьбы, Мы промысла всевышнего рабы. Не упрекай меня за прегрешенье: Быть может, таково судьбы решенье. Меня в проступках прежних не вини: Минувшие не возвратятся дни. Прошу я, помоги моей надежде, Не вспоминай о том, что было прежде. Вчера прошло, -- сегодня ты живи, Сегодня я хочу твоей любви. Она мне так нужна, так драгоценна: Ты мне поможешь вырваться из плена. Приди ко мне, как к небесам луна, Приди, ко мне, как к цветникам весна, Ты стань моей мечтою наяву, И буду я твоим, пока живу, Свою любовь ты подари царю, -- Свою любовь луне я подарю. Сияй, на счастье мне, сквозь мглу ночную, -- Тебе на счастье царствовать начну я! Все принесу тебе, чем я владею, Захочешь жизнь? Ее не пожалею! В одной тебе души моей лекарство, У ног твоих мое да будет царство! Клянусь: когда с тобой вступлю в союз, То навсегда с тобой соединюсь! Пока цветут сады в своем уборе, Пока Джейхун и Тигр стремятся в море, Пока обитель рыб -- вода речная, Пока есть солнце дня и тьма ночная, Пока на небе звезд видны кочевья, Пока есть горы, долы и деревья, Пока прохладой веет из ущелий, Пока пасутся в зарослях газели, -- Моей ты будешь, буду я твоим, Свою любовь друг другу предадим! Другую не приму в свои объятья, А ту, что раньше знал, не стану знать я. Коварной Вис унижен, оскорблен, Забуду я, что был в нее влюблен". Сказала Гуль: "К чему тенета эти? Не попаду я в колдовские сети. Нет, я не из таких, и я не стану Внимать и верить сладкому обману. Мне от тебя не надо ни державы, Ни власти, ни величия, ни славы, Ни войск, что подчиняться мне должны, Ни жемчугов, ни тронов, ни казны. Одним лишь я охвачена стремленьем: Всегда покорной быть твоим веленьям, Идти, как за владыкой, за тобой, Тебе, царю, послушной быть рабой. И если будешь верен мне, Рамин, Возлюбленный супруг и господин, -- Верна тебе, любить я буду верно, -- Так верно, как никто досель, наверно! Приди ко мне, развею твой дурман, Не возвращайся больше в Хорасан. Пойми, что нет к колдунье Вис возврата: Как можно мужем быть супруге брата? Забудь о ней, оставь ее в покое, Не зарься больше на добро чужое. Дай клятву мне, что страсть твоя прошла, Что не пошлешь к любовнице посла, -- Тогда сольемся для любви большой, -- Две головы с единою душой". Рамин, в ее словах увидев свет, Без слов красноречивый дал ответ. Он принял договор и, с ней вдвоем, Отправился к розовотелой в дом. Когда вступил с любимой в дом Рафеда, Настали в доме праздник и беседа. Пред ними, что сияли солнца краше, Рассыпали с жемчужинами чаши, Одели стены в бархат и атлас, Казалось, амбра по земле лилась. СВАДЬБА РАМИНА И ГУЛЬ Когда Рамин поклялся Гуль в вечной верности, во дворце Рафеда была устроена пышная свадьба, на которую были приглашены со всех земель вельможи. ГУЛЬ СЕРДИТСЯ НА РАМИНА Веселью целый месяц предавались, Вином, човганом, лютней забавлялись. Но вот вельможи двинулись назад, И свадьбы опустел весенний сад. В Гурабе поселились Гуль с Рамином, Уединились во дворце старинном, И роза озарила свой чертог, Себя украсив с головы до ног. Сверкали грудь, и жемчуг ожерелий, И те глаза, что на нее смотрели! Ее ланиты -- словно сон во сне, Ее сережки -- как весна в весне. Казались томные глаза черней Прелестных негритяночек -- кудрей. Ее глаза подведены сурьмой, А кудри спорят с амброю самой! И косы разукрашены, и брови, Рубиновые серьги ярче крови. Сказал бы, на ее взглянув ланиты: У розы ныне лепестки раскрыты! Ее ланиты -- юности цветник, Ее уста -- живой воды родник, Лицо сравни с кумирнею Китая, Ладони хрусталю уподобляя! Рамин, увидев эту красоту, Увидев розу юную в цвету, И облачко кудрей, и, с блеском жгучим, Сережки-звезды в облачке пахучем, И две косы, чья смоль благоуханна, И две ее ланиты -- два тюльпана, Увидев грудь и шею в жемчугах, -- Иль то была роса на лепестках? -- Уста -- рубин, в котором дар словесный, И рот -- цветок, чуть видный, но прелестный, И украшения, -- а мы поймем, Что это звезды появились днем, -- Сказал: "Луна нам светит тускло, слабо, -- Ее затмила ты, луна Гураба! Ты для моей больной души -- бальзам, Сияешь ты, как Вис, моим глазам, Прекрасна ты, как Вис: уста -- рубины, А грудь -- как яблочка две половины!" Но с гневом Гуль в ответ произнесла: "О, ты воистину -- источник зла! Твой разговор никчемный непристоен, Так не ведут себя ни царь, ни воин. Что общего меж мной и Вис проклятой, Для блуда в блуде мерзостном зачатой? Ее наперсница, колдунья, сводня, -- Кормилица пускай умрет сегодня! Ты из-за них, у похоти во власти, Познал позор, бесславье и напасти. Ты из-за них всегда несчастен сам И счастья не даешь своим друзьям. Из-за кормилицы, как сумасшедший, Не внемлешь ты разумной, доброй речи". РАМИН ПИШЕТ ПИСЬМО ВИС Чтобы загладить свою вину перед Гуль, Рамин пишет письмо Вис, в котором он отрекается от прежней любви, бранит Вис и гордится тем, что нашел свое счастье с красавицей Гуль. Гонец вручает это письмо Мубаду, и шах с удовольствием передает Вис послание Рамина. Вис притворяется, что письмо ее обрадовало, но в действительности она в отчаянии. Кормилица не в силах ее утешить. Тогда Вис пишет Рамину письмо, полное упреков, но просит, чтобы Рамин, у которого теперь "золотая" Гуль, не забывал ее, "серебряную" Вис. Кормилица берется доставить это письмо Рамину и вернуть Вис его любовь. КОРМИЛИЦА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ГУРАБ К РАМИНУ Кормилица помчалась как стрела: Она в Гураб дорогу избрала. Ей утром встретился беды виновник, Неверный, переменчивый любовник. Скакал он за онаграми, как лев, Он вепрей убивал, рассвирепев, Настигла антилоп его свирепость, Вокруг него воители, как крепость. Так много стрел в добыче той богатой, Что ты сказал бы: стала дичь пернатой! В степи -- собаки, в небе -- сокола, Смотри: земля в движение пришла! Бег на земле, а на небе -- полет, Земля в пуху и в перьях небосвод. Убитым ланям тесно среди гор, И стелется кровавых туш ковер. Рамин взглянул на мамку так сердито, Что скажешь: словно дичь, она убита! Он не спросил о трудностях дороги, О милой Вис, томившейся в тревоге, А крикнул: "Да погибнешь ты бесследно, Злосчастна ты, злокозненна, зловредна! Я много раз познал твои обманы, Из-за тебя безумным стал, как пьяный, Ты вновь сюда пришла, как сатана, Чтоб стала вновь моя судьба темна. Но мне страна, где ты живешь, отвратна, Коня теперь не поверну обратно. Пришла ты, чтоб злодействовать опять, -- Тебя отсюда следует прогнать! Вис от меня скажи: "Чего ты хочешь? Зачем себя, да и меня порочишь? Иль мало зла творила до сих пор? Иль тяжкий недостаточен позор? Давно пора сойти с пути разврата, Покаяться и бога помнить свято. Мы оба выбрали стезю дурную И молодость растратили впустую. Мы оба обесславлены с тобой, Разбиты и раздавлены судьбой. Иль дальше ты пойдешь путем без чести? Ступай одна, а не со мною вместе! Пусть близки были б мы еще сто лет, -- Какой, скажи, оставили бы след? Я стал другим, я мудрым внял советам, Я с господом связал себя обетом, Поклялся вечным солнцем и луной, Всем лучшим на поверхности земной: "Когда на то не будет божьей воли, Искать свиданья с ней не стану боле: Тогда лишь с ней могу я быть вдвоем, Когда над Махом сделаюсь царем. Но кто поймет судьбы круговорот, Но сколько лет до той поры пройдет? То не о нас ли сказаны слова: "Жди, ослик, чтобы выросла трава!" В реке немало утечет воды, Покуда ожиданье даст плоды. Напрасно я надеюсь и тоскую: К чему надежда на жену чужую? Да если б солнце ждало столько лет, То даже у него померк бы свет! В пустых надеждах молодость промчалась. Где жизнь моя? Прошла. Какая жалость! Ужель недавно был я молодым? Надежды улетучились как дым! О молодость, ты, как парча, блестела, Подобно скалам, крепким было тело, Ты, молодость, была, как сад густой, Весенний сад, сверкавший красотой. Но страсть опустошила сад весенний, И красота увяла от мучений. Весна в цветник приходит каждый год, -- Ко мне уже ни разу не придет. Прошли те дни, -- прошли тревожно, шумно, Когда я тратил молодость бездумно. Как осень не встречается с весной, Так молодость не встретится со мной. Кормилица, нам хватит вздор молоть, Не станет юной старческая плоть! Скажи ты Вис: "Взгляни с умом вокруг, -- Всего нужнее женщине супруг. Велик создатель: благость обнаружа, Тебе хорошего послал он мужа. Так пусть он будет у тебя один, Пореже вспоминай других мужчин! Стань добродетельной, гони пороки, И заблистает твой удел высокий. Тебе я буду братом, шах -- супругом, Слугою -- мир, а счастье -- верным другом. Прославишься, владычица, тогда, Твой жребий возвеличится тогда!" Сказав, он отвернулся, гневнолицый, И мир для мамки стал темней темницы. Рамин ее ничем не обнадежил, Он только боль обиды приумножил. Вернулась восвояси с неудачей, С разбитым сердцем и душой незрячей. И если так тяжка из-за Рамина Была седой кормилицы кручина, Представь себе страданья Вис несчастной, Когда ей стал врагом любовник страстный. Она любовь посеяла смиренно, -- Взошли неверность, ненависть, измена. Лицо -- во прахе, в сердце -- вихрь ненастья, А слезы -- как посланники несчастья. Письмо подруги было меда слаще, Его ответ -- остер, как меч разящий. Бесчестья гром из тучи прогремел, -- И хлынул ливень ядовитых стрел. Оковы зла сковали сердце Вис, Туман обид над цветником навис, Самум тоски ей смертью угрожал, Неверности пронзил ее кинжал. Тогда в постель свалил ее недуг: Сей кипарис был с корнем вырван вдруг, И было этой мученицы ложе На сад, одетый желтизной, похоже. Огорчены, вокруг ее постели Из жен вельмож знатнейшие воссели. Одни твердят, что дивы здесь виной, Другие обвиняют глаз дурной. Искали травы, зелья день и ночь, А не могли страдалице помочь. Одни твердят: "Помогут развлеченья". Другие: "Отдых нужен для леченья". Врачи и мудрецы из Хорасана И звездочеты спорят неустанно: "Причина есть, -- луна в созвездье Рака!" "В созвездье Овна блеск ее, однако!" Но объяснения дают свои Гадалки, знахарки, ворожеи: "Ее околдовали злые духи!" "Ее колдуньи сглазили, старухи!" Увы, никто не разгадал вокруг, Откуда он, каков ее недуг. Никто не знал, что есть одна причина, Что Вис грустит затем, что нет Рамина, Что, с ним не в силах вынести разрыва, Она, страдая, плачет молчаливо. Лишь отойдет от ложа шаханшах, -- Унынье слышится в ее речах. Столь были жалобны слова печали, Что слушавшие слезы источали: "Зачем не внемлете моим словам? Влюбленные, они помогут вам! Пусть мой пример от горя вас избавит: Любовь страшна, она сердца кровавит! Лишь издали вы на меня смотрите, А если близко сядете, -- сгорите! Недаром пламя в сердце у меня: Я -- трут, а сердца друга -- из кремня! Простительны моя тоска и крики: Увы, узнала я обман великий. Я другу раны сердца показала, Любовь к нему всю душу истерзала, Но прежний друг моих возжаждал слез, Сто новых ран он в сердце мне нанес, Наполнил душу мне тоской и смутой, Теперь любимый мой -- мой недруг лютый! Не я ль ему дарила без опаски Все в мире существующие ласки? Напрасно эти ласки я дарила И тайну сердца перед ним раскрыла! Я сеяла любовь, -- беда взошла. За похвалы мне от него хула. Но если мне любимый как чужой, Зачем скорблю измученной душой? Боролась я с судьбой, но только чудом Вы камень с хрупким свяжете сосудом. Была я сердцем в той борьбе слаба, И вот -- во мраке сердце и судьба. Надеюсь, что недуг меня убьет: На сердце, как скала, тяжелый гнет. Из всех несчастий выберу, измучась, Одну лишь смерть: она -- несчастных участь. О, если милый мой теперь с другой, -- Одна лишь смерть мне принесет покой!" Мушкина позвала к себе царица, Спеша ему, советчику, открыться. Сказала: "Кто, поведай, из мужчин Так низок и коварен, как Рамин? Ждала ли, что изменит мне злодей? На ногте волос вырос бы скорей! Но кто же знал, что есть вода в огне, Что яд в сладчайшем заключен вине! Меня ты помнишь честной и стыдливой, Царицей скромной и благочестивой, А ныне чем гордиться я могу? Противна я и другу и врагу! Нет, не царица больше я в державе, О благочестье я мечтать не вправе. Не в силах уважения достичь я, Искать не вправе царского величья! Мой дух и тело, мысли и дела Навеки я Рамину отдала! Одни лишь знала радости и муки -- Восторг свиданья и тоску разлуки. Да если б тысячью сердец владела, -- Рамину посвятила б их всецело! Он часто огорчал меня, глупец, А ныне уничтожил наконец. Он часто ветви с дерева срывал, А ныне ствол срубил он наповал. Так много причинил он мне обид, -- Теперь мой дух изменником убит. Ушел он, предо мною согреша, -- И обессилена моя душа. Меня мечом вражды он обезглавил, Копьем разлуки сердце окровавил. О, как мне, обезглавленной, дышать, Измученной, раздавленной, -- молчать? Наглец, он пишет мне пером досужим, Что полюбил другую, стал ей мужем. Лелеяла я розу в цветнике, Но плачу от колючек вдалеке. Кормилицу прогнал охотник злой: Ее, как дичь, Рамин пронзил стрелой, Как будто не был с ней знаком доныне, Забыл ее заботы о Рамине. Теперь, когда грозит мне смерти меч, На смертный одр меня принудив лечь, Мушкин, прошу я, напиши с добром Письмо Рамину мускусным пером. Горю в огне и в холоде я стыну, -- Так обо мне ты напиши Рамину: В словесности достиг ты мастерства, Умеешь складно сочетать слова. Уговори Рамина возвратиться, -- Тебе рабыней стану я, царица! Мушкин, ты мудр, а слово мудреца Увлечь способно юные сердца". Чтоб мудростью напитанные строки, Как мускус, восхитили мир широкий, Мушкин Рамину отослал посланье, -- Несчастной Вис томленье и пыланье. ПИСЬМА ВИС К РАМИНУ Одно за другим отправляет Вис Рамину десять писем, сочиненных Мушкином. Вис умоляет возлюбленного о свидании. Эти письма отвозит Рамину гонец Азин. В ожидании ответа Вис тоскует и причитает. РАМИН РАСКАИВАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ЖЕНИЛСЯ НА ГУЛЬ Шли дни. С женою сочетался витязь. Но заскучал, прекрасной Гуль пресытясь. Увял цветник лобзаний молодых, И ветер обладания затих. Сломался крепкий лук недавней страсти, Копье любви рассыпалось на части. Поблекла и влюбленность, -- так вода В источнике мутнеет иногда. Те дни сначала были для Рамина Как бы струей из чистого кувшина. Гуль -- как вино. Он пил вино в веселье, -- Так много выпил, что пришло похмелье. Всегда стремится пьяница к вину, И дни и ночи тянется к вину, Но вот пиры и кубки надоели, -- И жажда хмеля умирает в теле! Ему вино претит, а заодно -- Все в мире, что похоже на вино! Рамин свой кубок осушил. Все чаще Пред ним рождался облик Вис манящий. Однажды он помчался в степь со свитой. Расцвел весною мир, зарей облитый. Тюльпаны пламенели в забытьи, Среди ветвей звенели соловьи. Фиалки были красны, желты, сини, -- Как бы парча пестрела на равнине. Один из слуг, чьи щеки -- ярче роз, Богатырю фиалки преподнес. И вспомнил давний день Рамин беспечный, Когда он Вис в любви поклялся вечной. Тогда сидела Вис на царском троне, И нежны были очи и ладони. Дала фиалки в дар, сказала жарко: "Ты моего не забывай подарка!" И предал он проклятью час измены. Ужель клятвопреступник он презренный? Все в мире опостылело ему, Казалось, погрузился мир во тьму. Не видел он, что этот мир -- цветник: Горело сердце, дым в глаза проник! Весенний дождь пролился в первый раз: То кровь Рамина хлынула из глаз. Недаром дождь в ту пору хлынул рано: Душа Рамина -- как сплошная рана. Когда ты видишь облако весной, Пойми, что дождь начнется проливной. Когда свою измену стал он клясть, Вновь к милой Вис в душе возникла страсть. Ты скажешь: солнце страсти, в миг блаженный, Явилось из-за облака измены, Но, выйдя из-за облака, оно Еще сильнее жгло, раскалено. Затосковав, Рамин отстал от свиты. Лишились цвета прежнего ланиты. Сошел с коня среди степной глуши. Ушел покой из тайников души. Сказал: "Зачем душа моя больна, Как пьяница, что гибнет без вина?" Судьбу, и время, и его законы Он проклинал, страданьем омраченный. Друзья, родные вспомнились Рамину, Он проклял ненавистную чужбину Из-за того, что нет любимой с ним, И стал он чужд всем близким и родным. Он снова был пылающим влюбленным И вел беседу с сердцем опаленным. "Какое ты чудное, право, слово! Я, как Меджнун, лишен родного крова. Ты отличить, нетрезвому подобно, От красоты уродство не способно! Не отличишь, где лето, где зима, В пустыне видишь сад, сойдя с ума, И для тебя, невежды, все едино, -- Что шелк блестящий, что сухая глина. К любви приравниваешь самовластье, Как высший разум, ценишь сладострастье. Тебя ведет к измене безрассудство И к нарушенью верности -- распутство. Для скорби -- обиталищем ты стало, Для войск беды -- ристалищем ты стало, В тебе живут печаль, тоска, забота, Что пред надеждой заперли ворота. Ты отреклось в Гурабе от любви. Ты, мертвое, сказало мне: "Живи!" О нет, не ты, а я мертвецки пьян: Без парусов пустился в океан. "В другую, -- мне твердило ты, -- влюбись И сердце оторви от милой Вис. Не бойся: помогу тебе разлуку Перенести, -- я знаю ту науку. Любимую покинь, стремясь к добру, -- Я для тебя другую изберу". Так утешало ты меня, а ныне Я в пламени горю, тону в пучине. Ты говорило: "С нею ты порви". Порвал, а не забыл своей любви! Твердило: "Вверх взлетишь, уйдя от Вис", -- И вот меня безумье свергло вниз. Нет, я напрасно внял твоим приказам, Чтоб угнетал мою любовь твой разум! Лишь твоего я жаждал одобренья, Но я и ты, -- достойны мы презренья. Мечтал, -- меня избавишь от страданий. И что же? Оказался я в капкане! Как птенчик глупый, ты нашло зерно, Не зная, что в силки ведет оно. Смотри, мою ты обмануло душу: Лишь недруг ждал, что клятву я нарушу! Зачем внимал твоим дурным советам? Зачем покончил со своим обетом? Невежда, по заслугам я наказан, Я по заслугам цепью горя связан, Познал я по заслугам стыд и срам: Светильник сердца погасил я сам. Познал я по заслугам гнев людской: Я счастья ветвь сломал своей рукой. Я -- словно лань, попавшая в силок, Я выброшен, как рыба, на песок. Себе же яму вырыл я, невежда, -- Низвергнута в нее моя надежда. Прощенье сердцу разве я найду У той, чье сердце я поверг в беду? Что мне солгать, измыслить, чтобы вновь Разжечь ее остывшую любовь? Будь проклят день, когда я страсть посеял, Но по ветру я сам ее развеял! Страсть победила, слабого, меня, -- С тех пор не знаю радостного дня. То я скитаюсь по чужому краю, То, обезумев от любви, сгораю. Нет счастья для меня на этом свете, -- Для мук таких пусть не родятся дети!" Так причитал Рамин, отстав от свиты, Так плакал, прахом бедствия покрытый. Подкравшись сзади, стал Рафед внимать Словам, что изрекал несчастный зять. Рамин-безумец тестя не заметил: Кто полюбил, тот разумом не светел! Но слышал все его слова Рафед. Он подошел и произнес привет. Спросил: "Зачем ты, светоч славных, стонешь, Как будто ты кого-нибудь хоронишь. Тебе какого дара не дал бог? Иль ты от злобы дивов изнемог? Ты разве не глава богатырей? Ужель твой брат -- не солнце всех царей? Хотя еще не сел ты на престол, Ты всех владык величьем превзошел. Зачем же думаешь о всяком вздоре, Зачем свой день оплакиваешь в горе? Ты молод и могуч, как властелин. Чего еще тебе желать, Рамин? Ты на судьбу не жалуйся напрасно, Чтобы она не стала впрямь несчастна. Кто шелковой подушкой пренебрег, На прахе пусть лежит среди дорог!" Рамин промолвил горестное слово: "Увы, здоровый не поймет больного! Моим стенаньям внемлешь, как глухой, Мою болезнь считая чепухой. Какое счастье жить вблизи родных, Какое горе быть вдали от них! Сорви одежду -- вздох услышишь ткани, Отрежь лозу -- услышишь боль страданий, А я, живой, ужели меньше значу? Из-за разлуки с близкими я плачу! Тебе в Гурабе каждый -- сын и родич, Ты у себя, не по чужбине бродишь, Всем по сердцу, ты всей стране знаком, А я для всех остался чужаком. Пусть чужеземец -- господин, владелец, А все-таки тоскует, как пришелец. Не надо мне чужих, богатых стран, Мне родина -- как снадобье от ран. Здесь много светлых радостей вокруг, Но мне милей один старинный друг. Хочу я долг исполнить человечий, Поэтому хочу я с другом встречи! Порой тебе завидую до боли: Ты странствовал, охотился ли в поле, В счастливый час приехал ты домой, -- Жена, и дети, и родня -- с тобой. Воистину чудесные мгновенья! В одной цепи вы связаны как звенья. Все бегают, смеясь, вокруг тебя, Отца, супруга, родича любя. А для меня твоя страна -- чужбина: Ни близких, ни возлюбленной, ни сына! А был и я владельцем тех даров, Знавал и я подругу, отчий кров, От близких столько видел я добра... Какая светлая была пора! Пора, когда любовь меня связала, Когда меня подруга так терзала! То был ее нарциссами обижен, То был ее тюльпанами унижен, Но что теперь, когда мой дух скорбит, Милей мне прежних болей и обид? Прикусывал я в ярости губу И все-таки благодарил судьбу! О, эти примиренья после ссоры, Вслед за насмешкой -- ласковые взоры! О, поцелуи с клятвами в придачу, Прелестный гнев, предшествовавший плачу! О, счастье -- каждый день по двести раз Благодарить творца за каждый час! О, неожиданные перемены -- То стон унылый, то восторг блаженный! О, счастье -- каяться, что виноват, И тысячу похвал воздать подряд! То кудри ей погладить в тишине, То пояс дать ей завязать на мне... А если не откинет покрывало, -- В тот день, как пленник, я томлюсь, бывало. Но этот день, как незакатный свет, Прощенье возвещал за гневом вслед. Трепещущий, страшился я не раз Цветов ее ланит, нарциссов глаз. Но что нарциссов нежные угрозы? Но разве могут быть врагами розы? Нарциссы ранят, полные причуд, А розы утешенье принесут! Я шел среди тюльпанов и жасминов, Я пил вино, все горести отринув. Помимо страсти, я не знал занятья, Лишь для любимой раскрывал объятья. Так было, -- и живи любовью этой, Так было, -- и не жалуйся, не сетуй! Вот мой рассказ о днях испепеленных. Я самым был счастливым из влюбленных. Казался лик ее горою роз, Амбаром амбры веяло от кос. То я вином, то ловлею волнуем, То счет теряю жарким поцелуям. То вдруг решу: я больше не влюблен, Любовью я унижен, оскорблен, Но счастлив был, -- всю правду я открою, Хотя и горько сетовал порою. Но горе в том, что горя нет былого, Скорблю о том, что не скорблю я снова!" ГУЛЬ УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО РАМИН ЕЕ РАЗЛЮБИЛ Рафед, едва вернулся он с охоты, Не скрыл от дочери своей заботы. Сказал: "Я в душу заглянул Рамину, Сорвал я с вероломного личину. Ты можешь быть ему женой примерной, Любить его любовью вечной, верной, Но он змея, чье смертоносно жало, Он волк: его клыки -- острей кинжала. На горьком древе горькие плоды От сладкой не изменятся воды! Сто раз соедини свинец и медь, А золота не будешь ты иметь. Сто раз ты лей смолу в огонь, -- смола Не будет все ж, как молоко, бела. Живи Рамин как честный человек -- Он сохранил бы верность Вис навек. Но если Вис он предал и Мубада, То и тебе водиться с ним не надо: Он, пресыщаясь, алчет перемены, Как лев жестокосердый и надменный. Ты по неведенью, других не зная, С ним сочеталась, дочь моя родная! Искать его любви и доброты -- Что на сухом песке сажать цветы. Неверного зачем ты приласкала? Иль в опиуме сахар ты искала? Но если так случилось, и всевышний Так предсказал, -- то жалобы излишни!" ...Рамин с охоты прискакал домой, Пронзен любовью, словно лань -- стрелой. Он, загнанный как дичь, нахмурил брови, Казалось, что глаза -- источник крови. На пиршестве с поникшей головой Сидел он -- будто бы мертвец живой. С ним рядом -- Гуль, чьей прелести -- хвала, Что ярче всех кумиров расцвела. Она стройна, как тополь молодой, Но в нем огонь, что не залить водой. Светла, как двухнедельная луна, Которая, как лилия, нежна. Всех обжигают щеки чаровницы, Как стрелы, поражают всех ресницы. Но был Рамину лик ее не нужен, Как мертвецу не нужен клад жемчужин. То был не человек живой, а тело: Жить без любви душа не захотела! Он полагал, что никому вокруг Не видно, что гнетет его недуг, Страдал он, вспоминая о любимой, И говорил себе, тоской томимый: "Как хорошо с возлюбленной вдвоем, О юность, на пиру сидеть твоем! А этот пир -- уныньем напоен, Он для меня мрачнее похорон. Наверно, думает моя жена, Что радости душа моя полна, -- Не знает Гуль, что втайне боль сокрыта, Что сердце бедное мое разбито. А Вис, наверно, думает сейчас, Что все забыл я, с нею разлучась, -- Не знает Вис, что я горю в огне, Что к ней любовь сильней любви к жене. Мне кажется, что Вис я слышу речи: "Неверный скрылся от меня далече, С другой сейчас он делит нежный жар, Шумит в его душе любви базар!" Не знает Вис, что я -- пусть люди вздрогнут! -- Как завиток ее кудрей, изогнут. Судьба, куда ведешь меня, куда? Скажи, что мне сулишь, моя звезда? Хочу взглянуть на тополь благовонный, На месяц, даром речи одаренный. Нет в мире угнетателей, ей равных, Нет равных мне среди рабов бесправных! Я ствол, что молнией стыда расколот, Я сталь: меня дробит страданья молот. Я снег: я таю от ужасных зол. Зачем же груз тащу? Иль я осел? Пойду и жемчуг в руднике найду: Развею, может быть, свою беду. Недуг мой в том, что нет со мной подруги, Я буду с ней -- забуду о недуге. Что за болезнь, когда ее причина Одна лишь может исцелить Рамина! Она -- моя болезнь, мое здоровье. Чтоб жить, нужна мне встреча: вот условье! Зачем вести со счастьем вечный бой? Зачем с собой бороться и с судьбой? Зачем от лекаря мне прятать рану? Скрывая рану, я слабее стану! Нет, больше с сердцем ссориться не буду, Я тайну сердца разглашу повсюду. В разлуке я тону, как в водоверти: Спор с сердцем для меня -- предвестник смерти. Пойду и ей скажу то, что скажу: Разжалоблю, быть может, госпожу. Но страшно мне идти с такою раной: А вдруг умру на полпути к желанной? Но пусть умру, -- я должен к ней идти, Чтоб умереть на радостном пути. В могиле на краю дороги лягу, -- Пусть знает мир, как я стремился к благу. Присядет у моей могилы странник, Мой прах слезами оросит изгнанник, И, огорчен мученьями моими, Добром несчастного помянет имя: "Убит разлукой, здесь лежит скиталец. Да будет принят господом страдалец!" Всегда скиталец со скитальцем дружит, Один другому памятником служит, Им доля незавидная досталась, И чувствует один к другому жалость. Мне смерть тогда лишь принесла бы стыд, Когда б врагом при бегстве был убит, Но смерть из-за возлюбленной по праву Мне принесет величие и славу. Слонов и львов я побеждал не раз. Я подвигами воинов потряс. Я уничтожил недругов немало, И мощь моя леса дружин ломала. Судьба склонялась пред моим копьем, А небосвод был под моим конем. Что я творил с врагом, влеком войной, Сейчас разлука делает со мной. Я в плен захватывал врагов суровых, -- Теперь я сам в плену любви, в оковах. Смерть не настигла бы меня, когда б В разлуке я в тенетах не ослаб. Не ведаю, что ныне предприму. Как мне уйти отсюда одному? Уйти без войска, тайно, а иначе Не будет на пути моем удачи. Как только с войском двинусь я назад, Проведает об этом шах Мубад, Меж мной и Вис поставит вновь преграды, -- Не будет мне на родине отрады. Но страшно одному в такую пору: Снег серебром покрыл и дол и гору, Размыты все пути в степях теперь, И спрятались и дичь и хищный зверь. Завьюжена, заснежена столица. Камфарноцветный дождь шумит, струится. Как я один отправлюсь в путь далекий Сквозь вихрь и снег, в такой мороз жестокий? Но если Вис враждебна, -- это хуже Тяжелого пути и лютой стужи. Вдруг не увижу Вис и не услышу, Не выйдет луноликая на крышу, Ворота предо мною не откроет, Не исцелит меня, не успокоит! Останусь я за дверью в день холодный, Останусь без надежд, с душой бесплодной. Увы, мой меч, и стрелы, и аркан! Увы, отвага, имя, знатный сан! Увы, мой конь и бранные доспехи! Увы, друзья и ратные успехи! Сложилась так судьба моя сейчас, Что помощи я не прошу у вас. Нет, не страшат меня мечей удары, Мне не грозят ни шахи, ни кайсары, -- Мне страшен лик, отнявший мой покой, Грозит мне сердце гневом и тоской. Как это сердце я смягчу теперь? Как я раскрою запертую дверь? Но сердцу своему скажу: "Доколе Ты будешь ныть и мучиться от боли? Всех приласкать стремишься, позабавить И лишь меня, меня в огне расплавить! То будто я в воде, а то в огне. Тоскую днем, не спится ночью мне. Не для меня -- сады, опочивальни, Ристалища не тешат дух печальный. Я не могу по полю мчаться вскачь, Я не могу играть с друзьями в мяч, Я не могу сражаться ради славы, Я не могу ценить пиры, забавы, Я не могу собрать вельмож и знать, Я не могу красавицам внимать. Не песен, не сказаний древних строки, -- Я слышу день и ночь одни упреки. В Кирмане, Хузистане, Кухистане, В Табаристане, Рее, Хорасане, -- Я притчей во языцех стал везде, Везде толкуют о моей беде. Рассказы о моей злосчастной доле Услышишь у реки, в широком поле. В горах слагают обо мне стихи, В степях заводят песню пастухи. Мужчинам на базаре, женам -- дома, -- Всем повесть о любви моей знакома. Меня посеребрила седина, Разлукою душа омрачена, -- Я разлучен с кумиром черноглазым, Ушли мое терпенье, сон и разум. Я пожелтел, как золотой динар, Я ослабел, как будто стал я стар, Пяти шагов не пробегу, а лук Из обессиленных роняю рук. Я думаю, садясь на скакуна, Что надломилась у меня спина. Иль стал мой стан железный -- восковым, А мой кулак гранитный -- шерстяным? Как я, мой конь в конюшне стал старее, А был онагра быстрого быстрее. Я с барсами не мчусь по следу дичи, Я с соколами не ищу добычи, Я с юными гребцами не борюсь, Я бражников осилить не берусь. Ровесники мои живут, не тужат, То скачут на конях, то с негой дружат, Милы одним красавицы в саду, Другие склонны к ратному труду, Одним нужны забавы и веселье, Другим -- домашний труд и земледелье. А я? Я к жизни потерял охоту, Удача никнет, погрузясь в дремоту. Я -- с застоявшейся водой колодец, Плутающий по лесу полководец! Нет у меня подушки, одеяла, Мне грубая циновка ложем стала. То я блуждаю с дивами в пустыне, То в камышах лежу со львом в лощине. Я в бренном мире был разлукой мучим, И ждет меня бесчестье в мире лучшем. Меч подняла разлука между мной И радостью загробной и земной. Другим -- покой и свет, а мне -- могила: Отверг я все, что было сердцу мило. Пленен любовью, я попал в тюрьму. Чтоб вырваться, где силы я возьму? О сердце, погаси свой пламень -- или От страсти я сгорю в твоем горниле! Подумай о своем поступке глупом: И ты умрешь, когда я стану трупом! Ты хочешь стать, о сердце, горсткой пепла? Ты от любви озлобилось, ослепло, Полно тоски, невежества и яда, -- Такого сердца никому не надо!" Так рассуждал Рамин, сей пленник горя, И сердце он разбил, с ним жарко споря: Как курица, в чье горло сталь вонзилась, Оно в предсмертных судорогах билось. Был для Рамина тяжек скорби груз, И он покинул пир, как битву -- трус. Сошел Рамин с престола золотого И сел на верного коня гнедого. Он выехал из городских ворот, -- Ты скажешь, что пустился конь в полет! А всадник, от высоких гор и скал, По направленью к Мерву поскакал. АЗИН ПРИБЫВАЕТ ПОСЛОМ ОТ ВИС К РАМИНУ Прекрасен ветер, веющий с востока! Он запах роз приносит издалека. Хирхиз, Фансур и Самандар дарят Зефир, в котором амбры аромат. Люблю, восток, твое благоуханье, Но если в нем -- красавицы дыханье, -- Оно свежее запаха полей, Приятней амбры, мускуса милей! Не так душисты роза и нарцисс, Как животворное дыханье Вис. Рамин подумал: "Не зефир колышет Цветы садов, а мир любимой дышит! Подобен москательной ветерок, Покинувший возлюбленной порог: В нем -- благовест любви неколебимой, В нем -- чистое дыхание любимой". Он долго ехал по степи один, Как вдруг явился перед ним Азин. Рамин, посланца издали узнав, К нему навстречу поскакал стремглав. Сошел с коня посланец неустанный, -- Был этот конь -- как слон Тохаристана! Азин, достойный блага и похвал, Перед Рамином прах поцеловал. Принес он запах амбры и алоэ, -- Нет, госпожи дыханье молодое! Как будто засияла вся равнина, Когда предстал Азин глазам Рамина. Смотрели друг на друга с восхищеньем: Так радуется тополь дням весенним. Они коней стреножили в веселье И посреди степи на травке сели. Азин расспрашивал Рамина много: Здоров ли? Тяжела ль была дорога? Затем вручил он то, что Вис послала: Ее письмо, платок и покрывало. Рамин, посланье увидав, сперва Затрепетал, как лань при виде льва. Дрожали руки у него и ноги, В беспамятстве свалился у дороги. Как в лихорадке он затрясся вдруг, И выпало письмо из слабых рук. Когда письмо прочел и взял платок, -- Из глаз Рамина хлынул слез поток. То повторял слова, что Вис писала, То прижимал он к сердцу покрывало, То мускусом дышал он одеянья, То буквы целовал ее посланья. В его глазах две тучи родились, -- И яхонты и перлы полились. Проникла в сердце молния из глаз, Зажглось и сердце, и душа зажглась. То яхонты струятся из очей, То в сердце пламя жжет все горячей. То плакал, то вздыхал, как сумасшедший, То умолкал, лишившись дара речи, То навзничь падал, зарываясь в прах, То без сознанья корчился в слезах. Когда ж к нему рассудок возвращался, Раскрытой раковиной рот казался. Он говорил: "Судьба моя мрачна! Она лишь горя сеет семена! Я с кипарисом разлучен сурово, А без него на свете нет мне крова. Я с ярким солнцем разлучен судьбой, А мой приют -- над высью голубой. Я разлучен с красой неумолимой, А мне нужны, как жизнь, слова любимой. Но вместо слов она письмо прислала, Взамен себя -- платок и покрывало. В ее письме мне счастье улыбнулось, И жизнь с ее платком ко мне вернулась!" Затем послал возлюбленной прекрасной Ответ, что был красив, как шелк атласный. ПИСЬМО РАМИНА К ВИС Рамин просит Вис простить его. Он клянется ей в вечной любви. Азин отправляется с этим письмом к Вис. Рамин следует за гонцом. Вис, извещенная о приезде Рамина, ждет возлюбленного. РАМИН ПРИБЫВАЕТ В МЕРВ Прекрасен Мерв, земных владык приют! Прекрасен Мерв, где цветники цветут! Прекрасен Мерв зимой и в летний зной, Он осенью прекрасен, как весной! Кто видел Мерв, кто поселился в нем, Найдет ли счастье в городе ином? А если в Мерве милая живет, То без него полна земля невзгод. О, как же горевал Рамин влюбленный, От Мерва и подруги удаленный! Покинул он друзей, в огне пылая, А все же не померкла страсть былая. Стареет все, но манят вновь и вновь Отечество и первая любовь! Вернувшись в Мерв, высокой мучим жаждой, Он видел кипарис в травинке каждой. Деревья -- рай, плоды -- прелестней гурий, Цветы -- как солнце яркое в лазури. Как ветвь нарцисса с вестью о весне, -- Так расцвела душа в родной стране. Ты скажешь, что раскрылся Мерв чудесный, Как небожителей приют небесный! Приблизился Рамин к дворцовой башне. Заметил всадника дозор всегдашний. Обрадовал дозорных конь гнедой, А на коне -- воитель молодой. К кормилице отправились поспешно, Была их весть отрадна и утешна. Старуха прибежала к госпоже: "Больная, лекарь твой пришел уже! Явился барс, что царствовать достоин, Из рода царского явился воин. Примчался ветерок в твою обитель, Он -- молодой весны благовеститель. Судьба взглянула на тебя без гнева, И стало плодоносным жизни древо. Вновь щедрым стал твоей любви цветник, Вновь щедрым стал свидания рудник. Рассвет пришел с востока величаво -- И наслаждений расцвела держава. Твоей надежде сбыться суждено, -- Так пей же встречи сладкое вино! Нет больше ночи: день бежал из плена! Нет больше смерти: жизнь вовек нетленна! Отныне счастье сохнуть перестанет, А ветвь печали навсегда увянет. Нет больше праха: всюду -- шелк дорог! Нет больше вихря: веет ветерок! О встань, луна, взгляни на лик земной, Блистающий цветущей новизной! Черней твоих волос ночная мгла, А ныне ночь, как облик твой, светла, И ржавчину тоски с себя смывая, Смеется мир от края и до края. Его обрадовал приход Рамина: Ликуя, вся земля зовет Рамина! Друг прибыл под счастливою звездой: Вновь станут солнце и луна -- четой. Иди и страсть былую обнови. Как он красив! Как ждет твоей любви! Он мучится, -- душа твоя грустна, Меж вами -- и ворота и стена. Открой ворота, к милому спеша: Открыта для тебя его душа!" Сказала Вис в ответ: "Спит шаханшах, Заснули вместе с ним беда и страх, Но если шах проснется, то беда Проснется, и пропали мы тогда. Придумай, как спасти меня от бедствий: Как никогда, нуждаюсь в сильном средстве!" Кормилица произнесла заклятье, -- Ушли от шаха чувство и понятье. Заснул он, как мертвец, как бражник пьяный, Забывший мир и все его обманы!.. А Вис, в притворном гневе, у оконца Присела и блистала ярче солнца. Увидела Рамина с высоты, И расцвели в ее душе цветы. Но вновь сердитой притворясь для виду, Явила другу прежнюю обиду. Беседу повела с конем Рамина. Сказала: "Ты мне был дороже сына. О конь гнедой, служил ты другу службу, Но почему порвал со мною дружбу? Тебе дала я бархатную сбрую, Тебе дала уздечку золотую, Тебе воздвигла золотые ясли, Ты у меня как сыр катался в масле. Зачем ты бросил ясли дорогие? Зачем отверг мои, избрал другие? Ты видел от меня добра немало, А сколько мук я без тебя узнала! Так не ищи, гнедой, других конюшен, Не будь к моим страданьям равнодушен. Кто ясли не ценил, -- сгниет во прахе, Кто осквернил алтарь, -- умрет на плахе!" РАМИН ОТВЕЧАЕТ ВИС Увидев, что любимая права, Услышав эти гневные слова, К ней обратил Рамин свои реченья, На тысячу ладов просил прощенья. Сказал: "О красоты весенний цвет! О землю оживляющий рассвет! Ты -- райский сад и царственный венец, Ты -- вечная владычица сердец. Ты -- облик утренней звезды нетленной, Ты -- светоч родины и жизнь вселенной. Ты -- госпожа моих смятенных дней, Столепестковой розы ты нежней! Зачем, сердясь, мне сердце разрываешь? Зачем свой лик ты от меня скрываешь? Не я ль, Рамин, твой пленник и слуга? Не ты ли, Вис, как жизнь, мне дорога? Да, я -- Рамин, любовь -- моя держава, О нас с тобой идет по миру слава. Ты -- Вис, и мир желает подчиниться Твоим кудрям, о вечности царица! Все тот же я, кто чтит твои законы, Все тот же я, навек в тебя влюбленный, Все тот же я, но ты теперь не та же, Моих молений ты не слышишь даже! Иль, вражеским поверив наговорам, Ты страсть мою сочла своим позором? Быть может, хочешь, чтоб я жить не смог? Быть может, хочешь ты поджечь мой стог? Быть может, позабыла свой обет? Быть может, мой обет -- источник бед? О, горе ласкам и любви большой, Которой был я предан всей душой! В саду бессмертья я любовь посеял, А этот сад в своей душе взлелеял. Слезами орошал я этот сад, -- Вот почему он не познал отрад. Но день за днем, прилежный садовод, Выхаживал я каждый лист и плод. Пришла весна -- и запах свой разлили Цветы моих тюльпанов, роз и лилий. В саду так много запестрело грядок, Как чистый мускус, воздух свеж и сладок. Чинары, мирты, кипарисы, ивы Являют кров тенистый и красивый. Сверкают ветви, как влюбленных страсть, И хочет каждый плод к ногам упасть. Здесь горлинки и соловьи поют, Все птицы славословят сей приют. Из верности воздвигнута ограда, То не ограда, -- горных скал громада! Стремительны, прохладны родники, Пленительны, нарядны цветники. В саду, казалось, колдовали грядки, И львами становились куропатки! Но вот разлуки наступил мороз, И вихрь измены сад песком занес. Нет больше радостного плодородья, И сад пустыней стал из-за безводья: Его, что был тенист, широк, высок, Разрушили и ветер и песок. Нет больше ни деревьев, ни ограды, Ни родников, ни сладостной прохлады: Завистники явились в сад забвенный, Стволы срубили, повалили стены. Взметнулись соловьи и куропатки, Все птицы улетели в беспорядке. О, горе миртам, розам и тюльпанам! О, горе упованиям обманным! Любовь -- не золото, любовь -- цветок, Цветок увял -- вот горестный итог! Страсть далека от солнца, мир -- от милой, И горе грустью множится постылой. Ликуют ненавистники добра: Пришла для них желанная пора. Пьют недруги из пиршественной чаши: Хулителям приятно горе наше. А нам теперь не нужен ни посредник, Ни вестник злой, ни добрый собеседник. Ты и кормилица, -- не знайте страха, Не огорчу я больше сердце шаха! Один лишь я виновен среди вас, -- Недаром свет моей судьбы погас. Будь проклята моя судьба и робость, Из-за которой я низвергнут в пропасть! Пусть благороден я, но, духом слаб, Склонился пред судьбой своей, как раб. Не будь судьба моя черна, -- едва ли Меня бы дивы так околдовали! Кто внемлет дивов мерзостным приказам, Утратит, как и я, покой и разум, Получит вместо амбры и алоэ -- Песок пустыни, дерево гнилое. Не золото, не царские рубины, -- В его руках лишь черепки из глины. Не на коне, что словно вихрь горячий, -- Он восседает на таразской кляче. Красавица, прости меня, молю, Любовью душу озари мою! Безмерна пред тобой моя вина, Но смилуйся, останься мне верна. И ты передо мною виновата, Но пала только на меня расплата. Какое ни свершил бы прегрешенье, Ты мне сегодня подари прощенье. Прошу тебя, добро ты соверши, Смой ржавчину стыда с моей души! Пока я жив, где б ни был я, -- повсюду Свой грех перед тобой я помнить буду. То зарыдаю, мрачен и греховен: "Виновен я, виновен я, виновен!", То закричу, чтоб жалость обрести: "Прости меня, прости меня, прости!" Ты на меня, царица, рассердилась, Но где же доброта, прощенье, милость? Что было -- было. Будь моей душой И благодетельницей-госпожой! Прости -- и у меня, клянусь заране, Ни просьб не будет больше, ни желаний. Я стану во дворце твоем слугой, Я не уйду к владычице другой: Найду ль прощенье там, где нет тебя? Там смерть моим мечтам, где нет тебя! Ты не простишь, -- так кто меня простит? Не умножай мою печаль и стыд. Что из того, что согрешил я раз, -- Единственный ли грешник я сейчас? Впадает в грех и старец белоглавый, Порой мудрец нарушит все уставы. Споткнется конь, хотя четвероног, Хотя остер, притупится клинок. Один лишь раз ошибся я, -- за это Меня не мучай до скончанья света! Я стал твоим рабом по доброй воле, -- К чему же мне оковы зла и боли? Все претерплю, но я не потерплю Страданий той, которую люблю! Тебя не видеть? Лучше быть слепым! Тебя не слышать? Лучше быть глухим! Из-за меня вовек не ведай муки, И да не буду я с тобой в разлуке! Красавица, прости меня, не то Чем стану я? Что жизнь моя? Ничто! И ты, как я, скорбей узнала пламень: В горниле плавятся и сталь и камень, Но, как горнилу жаркому -- вода, Так доброта ко мне тебе чужда. Смотри, я погибаю от огня, Что вспыхнул от железа и кремня. Меня пожрет огонь многоязыкий, -- Мои предсмертные ты слышишь крики? От этого огня бросает в дрожь, Его ты даже морем не зальешь. Дым от огня вселенной завладел, Стал темен мир, как мрачный мой удел. Ты слышишь плач полей, лесов и рощ? Вот почему идут и снег и дождь! Покрыто снегом тело у меня, Но в нем пылает капище огня. Такого чуда не было вовек: В одну чету слились огонь и снег! Снег сыплется, но вверх огонь взлетает, Пылает мой огонь, а снег не тает. Распалось на две половины тело: Та -- в пламени, а та -- обледенела! Кто верен ласкам и любовным негам, Того никак не уничтожишь снегом. Я думал, -- от огня меня избавишь, Не знал, что умереть в снегу заставишь. Луна моя, чей возраст -- две недели! Два месяца я шел к тебе в метели! Ведь я твой гость, -- забудь язык угроз: Гостей не выгоняют на мороз! Ускорить хочешь ты мою кончину? Пусть я умру, но только не застыну!" ВИС ОТВЕЧАЕТ РАМИНУ Сказала Вис -- и словно острый меч Была ее отравленная речь: "Уйди, Рамин, уйди из Мерва прочь! Забудь меня, и Мерв, и эту ночь! Словам не верю сладким, но пустым. Унес огонь? Так убери и дым! Не ты ли, низкий, обманул меня, -- К чему же эта лесть и болтовня? Не ты ли дал мне клятвенное слово? Солгал ты раз, но не обманешь снова! Ступай и Гуль свою ласкай, лелей, -- Она тебе, изменнику, милей. Ты образован, речь твоя звучна, -- Наполовину так я не умна. Ты знаешь толк в уловках и соблазнах, Ты часто обольщал красавиц разных. Я много видела твоих капканов, Я много слышала твоих обманов. Зато теперь ценю я по дешевке Весь твой базар и все твои уловки! Всегда Мубаду буду я верна, Как любящая, добрая жена. Лишь он один мне в мире верен свято, Хотя пред ним я тяжко виновата: Ни разу не вздыхал при мне с тоской, Ни разу не подумал о другой! Меня он любит с лаской благодарной, Не так, как ты, неверный и коварный. Теперь спокоен шах многострадальный. Он восседает с чашею хрустальной. Мне подобает восседать с Мубадом, А не с тобою, вероломным, рядом! Теперь в опочивальню я пойду, Чтоб розу шаханшах нашел в саду: Не обретя меня в своем покое, Вновь обо мне подумает дурное. Подумает, что изменяю вновь, И взыщет подать за мою любовь. Я не хочу, чтоб он страдал опять, Я не хочу супруга огорчать. Довольно мне печалей безутешных, Довольно жалких слез и мыслей грешных. Увы, я много претерпела горя, Я испытала боль, с судьбою споря, Но что мое мне дало прегрешенье? Позор, бесславье, всех надежд крушенье! Мой властелин был недоволен мной, -- Преступною, распутною женой. Из-за того, что я тебя любила, Я молодость напрасно загубила, А мне лишь память о любви осталась, Ее тоска и горькая усталость. Уйди от этой ветви навсегда, Ни листьев не получишь, ни плода! Здесь -- дверь отчаянья: уйди скорей, Зря по железу молотком не бей! Минула полночь. Гуще стали тучи, И гуще -- дым, и гуще -- снег сыпучий. Хоть самого себя ты пожалей, Чтоб хуже не было, уйди скорей! Уйди -- и никогда не знай невзгод. Пусть роза, Гуль, в твоем саду цветет. Будь вечно с ней, пусть время вас не старит, -- Пусть пятьдесят детей тебе подарит!" Вис говорила, гневаясь и плача, Лицо и чувства истинные пряча. Замолкнув, удалилась от окна, Ни друга не впустив, ни скакуна. С кормилицею вместе удалилась, -- То удалилась от Рамина милость. Врагам на радость горевал Рамин, На площади остался он один. Все смолкло, успокоилось кругом, И лишь Рамин с покоем незнаком. То на судьбу свою, то на подругу Он жалобами оглашал округу. Он обращался к богу своему: "Любую кару от тебя приму! Смотри, остался я, тоской палимый, Без близких, без друзей и без любимой. Коза в горах найдет приют, наверно, В степях найдут приют онагр и серна, И только мне приюта нет нигде, О смилуйся, творец, твой раб в беде! Нет, не уйду я, не достигнув цели: Я не мужчина, что ли, в самом деле! А смерть придет, надежды не даруя, -- Пусть у дверей возлюбленной умру я! Пусть знает каждый, что к любимой страсть Влюбленному велела мертвым пасть. Будь эта стужа снежная булатом, Свирепым львом иль тигром полосатым, -- Своих шагов не унесу отселе, Нет, не уйду я, не достигнув цели! О сердце, не были тебе страшны Ни меч, ни лук, ни барсы, ни слоны, Чего ж бои