И как потом его ласкала мода. 84 Видал я и пророчицу Сауткотт, И гнусные судебные процессы, Короны я видал - особый род Дурацких колпаков большого веса, Парламент, разоряющий народ, И низости великого конгресса; Я видел, как народы, возмутясь, Дворян и королей швыряли в грязь. 85 Я видел маленьких поэтов рой И многословных, но не многославных Говорунов; и биржевой разбой Под вопли джентльменов благонравны; Я видел, как топтал холуй лихой Копытами коня людей бесправных; Как эль бурдою стал, я видел, как Джон Буль чуть не постиг, что он дурак. 86 Что ж, "carpe diem"*, друг мой, "саrре", милый! Увы! Заутра вытеснят и нас Потомки, подгоняемые силой Своих страстей, стремлений и проказ... Играйте роль, скрывайте вид унылый И с сильных мира не сводите глаз, Во всем себе подобным подражая И никому ни в чем не возражая. {* Лови мгновение" (лат.).} 87 Сумею ль я достойно передать Лукавые Жуана похожденья В стране, о коей принято писать, Как о стране с моральным повеленьем? Я не люблю и не умею лгать, - Но, земляки, вы согласитесь с мненьем, Что никакой у вас морали нет - Так говорит ваш искренний поэт. 88 Что мой Жуан узнал и увидал, Я расскажу вам честно и подробно; Но мой роман, как я предполагал, Писать правдиво не всегда удобно. Еще замечу: я не намекал Ни на кого. И не ищите злобно В моих октавах скрытых эпиграмм; Открыто правду говорю я вам. 89 Женился ль он на отпрыске четвертом Графини, уловляющей супруга Для каждой дочки, или выше сортом Была его достойная подруга? И стал ли он, простым занявшись спортом, Творить себе подобных, или туго Ему пришлось, поскольку был он смел По части страсти и альковных дел, - 90 Все это скрыто в темноте времен - Тем временем я песнь окончил эту. В нападках я, конечно, убежден, Но ничего плохого в этом нету. Известно, что невежды всех племен Бросаются на честного поэта... Пусть буду я один, но я упрям - За трон свободной мысли не отдам! ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ 1 И средние века не так страшны, Как страшен средний возраст нашей жизни. То глупы мы, то мудры, то смешны И с каждым днем становимся капризней. Уж многие страницы прочтены И скомканы в бессильной укоризне; Седеют наши кудри с каждым днем. И мы самих себя не узнаем. 2 В такое время надо умирать; Мы юношей уже не понимаем, Со стариками время коротать Еще не можем - и везде скучаем... Еще любовь способна утешать, Но вскоре даже к ней мы остываем, И только деньги, теша мысль и взгляд, По-прежнему заманчиво блестят. 3 О, золото! Кто назовет несчастным Скупого? Он несказанно богат; Все силы мира золоту подвластны, Власть золота - как якорный Канат. Вам кажется, скупой живет ужасно - Он плохо ест, боится лишних трат; Но он же, сэкономив корку сыра, Счастливее, чем все владыки мира! 4 Любовь, разврат, вино et cetera Вредят здоровью; жажда громкой славы Вредит душе; азартная игра Вредит карману. Лучшие забавы, Как видно, не доводят до добра, Но жажда денег исправляет нравы; Скупой, копящий золото, давно Забыл разврат, и карты, и вино. 5 О, золото! Кто возбуждает прессу? Кто властвует на бирже? Кто царит На всех великих сеймах и конгрессах? Кто в Англии политику вершит? Кто создает надежды, интересы? Кто радости и горести дарит? Вы думаете - дух Наполеона? Нет! Ротшильда и Беринга мильоны! 6 Они и либеральный наш Лафитт - Владыки настоящие вселенной: От них зависит нации кредит, Паденье тронов, курсов перемены; Республик биржа тоже не щадит, Заботятся банкиры несомненно, Чтобы проценты верные росли С твоей, Перу, серебряной земли. 7 К скупым неприменимо сожаленье; Воздержанность классическая их Считается за честь и украшенье И киников, и множества святых. Внушает же отшельник уваженье Печальным видом странностей своих! Но вас богач суровый возмущает, Когда во имя денег сокращает 8 Свои расходы? Да ведь ей - поэт! Поклонник высшей и чистейшей страсти* Прекрасный блеск накопленных монет Ему дает изысканное счастье; Его слепит алмазов чистых цвет И кротких изумрудов сладострастье; И для него, как солнце, горячи Червонных слитков яркие лучи. 9 Ему принадлежат материки; Из Индии, Цейлона я Китая Плывут его суда; в его мешки Церера собирает урожаи Его чуланы, склады, сундуки Богаче королевских. Презирая Все плотские восторги, он один Царит над всем - духовный властелин. 10 Быть может, он, потомству в назиданье, Построит школу, церковь лазарет, Оставив после смерти в новом зданье Унылый бюст иль сумрачный портрет? Быть может, человечества страданья Он утолить задумает? Но нет! Он предпочтет богатство целой нации Держать в руках - и строить махинации. 11 Но что бы он ни делал - все равно! Пусть высший принцип - только накопленье! Какому дураку разрешено Назвать безумьем это увлеченье? А почему, скажите, не грешно Кутить, любить, выигрывать сраженья? Спросите-ка наследников, какой Приятней предок - мот или скупой? 12 О, как прелестна звонкая монета! О, как килы рулоны золотых! На каждом быть положено портрету Кого-то из властителей земных, - Но ныне бляшка солнечная эта Ценнее праха царственного их. Ведь и с дурацкой рожей господина Любой червонец - лампа Аладдина! 13 "Любовь небесна, и она царит В военном стане, и в тени дубравы. И при дворе!" - поэт наш говорит; Но я поспорю с музой величавой: "Дубрава", правда, смыслу не вредит - Она владенье лирики по праву, Но двор и стан военный не должны, Не могут быть "любви" подчинены. 14 А золото владеет и дубравой (Когда деревья рубят на дрова!), И тронами царей, и бранной славой - И на любовь известные права Имеет, ибо Мальтус очень здраво Нам это изложил, его слова Нас учат, что супружеское счастье У золота находится во власти! 15 Но ведь любовь почти запрещена Без брака? Ибо все мы разумеем, Что якобы сопутствует она Супружеству. Однако мы не смеем Насеивать... Верней - любовь должна (В угоду всем ханжам и фарисеям) Служить венцом супружеских утех; Любовь без брачных уз - позор и грех. 16 Но разве "при дворе", "в военном стане" Да и "в тени дубравы", черт возьми, - Все воины, все гранды, все крестьяне Являются женатыми людьми? Не знаю, как оправдываться станет За этот ляпсус Скотт - mon cher ami*, - Ведь он себя пристойностью прославил; Всегда его в пример мне Джеффри ставил. {* Мой дорогой друг (франц.).} 17 К успеху равнодушен я, ей-ей! В былые годы мне везло немало, А в юности успех всего нужней, И это мне в дальнейшем помогало. Да, я доволен юностью моей. Хороших дней мне много перепало, И, как бы я за них ни заплатил, Я ни умом, ни сердцем не остыл. 18 Я знаю: барды многие не раз Взывают, как к неведомому богу, К суду потомства, веруя, что нас Рассудят и поддержат хоть немного. Но лично я - противник громких фраз И не зову потомков на подмогу. Они для нас загадка, мы - для них; Живые склонны думать о живых! 19 Мы сами ведь потомство - вы и я; Кого же помним мы и понимаем? Весьма немногих, милые друзья; Мы - на двадцатом имени хромаем! За множество досадного вранья Мы старого Плутарха упрекаем, И Митфорд - современный грекофил - Его ошибки ярко осветил. 20 Признаюсь вам, читатель благосклонный, И вам, неблагосклонные пииты, - В двенадцатой главе вполне законно Я к Мальтусу прибегну под защиту И к Уилберфорсу; лучше Веллингтона Спаситель чернокожих знаменитый; Ведь наш-то Веллингтон, по мере сил, И белокожих в рабство обратил! 21 А Мальтус сам себя опровергает На практике; я, право, не шучу. Я (как чужое, солнце ни сверкает!) Зажгу своей теории свечу Философ размноженье осуждает: Оно - де бедняку не по плечу; Он, помня о проблеме пропитанья, Обуздывать обязан все желанья. 22 Как благородно, тонко и умно, И, боже, что за слово "филогения"! Оно, пожалуй, несколько темно И может вызывать недоумение, Но вслух произносить запрещено Обычное простое выражение, Не то у всех нас, господи прости, Была бы "филогения" в чести. 23 Но где я бросил милого Жуана? Он в Лондоне - столице всех услад И всех невзгод людского океана, Где новичку превратности грозят. Хоть наш герой видал чужие страны И был известным опытом богат, Но край, в котором ныне он блистает, Все иноземцы плохо понимают. 24 Мы можем очерк дать любой страны, Определяя степень процветания, Температуры лета и весны, Особенности климата, питания. Всего трудней - признаться мы должны Тебя познать, о Великобритания! Так много львов и зубров всех пород В зверинце атом царственном живет! 25 Но полно о политике: начнем Paulo majore*. Ловкий мой герой Лавировал с отличным мастерством, Как конькобежцы зимнею порой. Он тонко флиртовал в кругу споем; Красавицам ведь кажется игрой Невинная сия "тантализация" - Не грех им мил, а грешниц репутация. {* Немногим больше; здесь: более важное (лат.).} 26 Не все дороги наши, скажем прямо, Под снегом целомудрия лежат: Порой и совершит иная дама Какой-нибудь чертовский эскапад, - И, право, на ослицу Валаама С такой тревогой люди не глядят, Испуганно и скорбно восклицая: "О! Кто бы мог подумать, дорогая?!" 27 Леила всем понравилась. Она Была тиха, задумчива, послушна И как - то романтически бледна; Восточными глазами равнодушно Она вокруг глядела. Новизна Не трогала ее; ей было скучно... Ее судьба, ее прелестный взор Стал модной темой с некоторых пор. 28 Конечно, дамы расходились в мненьях; Я не хочу красавиц обижать, Но споры столь обычное явленье, Что им бывает трудно помешать. Придется мне признаться, к сожаленью, Что дамы любят шумно обсуждать! На этот раз их воодушевила Задача воспитания Леилы. 29 Но все сошлись на том, чтоб подыскать Для маленькой Леилы нечто лучшее; Ее наружность будет представлять Опасность для ее благополучия, А Дон-Жуан с собою совладать Лет пять способен в самом лучшем случае. И потому разумней и верней, Чтоб он уже теперь расстался с ней. 30 Тут началось всеобщее волненье И самых лучших дам соревнованье: Кто, делая Жуану одолженье, Турчаночки предпримет воспитанье? Ведь тут необходимо, без сомненья, Наставницы высокое призванье! Шестнадцать мудрых дев и десять вдов Явились одновременно на зов. 31 Две дамы разведенные, бесплодные И грустные, как можно угадать, Готовы были девочку безродную Как собственную дочку воспитать - Ей преподать манеры благородные И в должном виде свету показать (Где в первый свой сезон всегда царицы - Хорошенькие юные девицы, 32 Особенно имея капитал!) Потрепанные пэры, джентльмены, Которых рок немного пощипал, Мамаши, и сестрицы, и кузены Преследуют желанный идеал (Для многих что блестит, уж то и ценно!), И вальсами и лестью все подряд "Фортуне юной" голову кружат! 33 И маменьки и тетки - все посредницы; Я знаю дам восторженных таких, Которые сосватали наследницу Для собственных любовников своих! Скажите, дорогие собеседницы, Tantaene* совершенства в душах их? Но жертву - то порой берет досада: Бедняжка и приданому не рада! {* Столь ли (лат.).} 34 Иная попадается легко, Иная - три десятка забракует, Отказы рассыпая широко; Тогда уж и посредник негодует: "Девица N заходит далеко! Она, мол, недозволенно флиртует! Она улыбкой говорила да, А нынче вслух сказала никогда! 35 Наш бедный Фред влюблен и так страдает! Он сам богат - тут не в деньгах вопрос; Она прекрасный случай упускает, И будет день - прольет немало слез... Но... тут маркиза что - то затевает! Наш бедный Фред так много перенес... Но стоит ли она его печали? А кстати - вы письмо ее видали?" 36 Но ни мундир, ни титул, ни стихи Капризную невесту не прельщают; Пари напрасно держат женихи И, тратя время, сроки назначают. Зато какие злые языки Несчастного счастливца обсуждают, Когда его за ум, иль рост, иль род Прелестная сильфида изберет! 37 Но кто же он? Примеров много разных! Порой унылый юноша - поэт, Поклонник из породы неотвязных; Порой веселый баловень побед, Повеса из насмешливых и праздных; Порой - вдовец почти преклонных лет... Вы спросите: за что он выбран ею? За что? Ведь все на свете лотерея! 38 Признаться вам, и я однажды был Владельцем столь счастливого билета (Как некогда Полоний говорил: "И вправду жаль, и жаль, что правда это!" Не знаю, чем я выбор заслужил, Но я согласен с приговором света - Сей выбор был (я говорил не раз!) Чудовищным для одного из нас. 39 Простите мне обилье отступлений. Вглядитесь - вывожу я каждый раз Из них немало мудрых наставлений, Как честный пастор, действуя на вас Как опекун, любитель поучений! (В какие дебри мой забрел Пегас!) И муза, словно старая дуэнья Иль скучный друг, читает наставленья. 40 Но нынче я хочу изобразить Все сущее с жестокой прямотою: Вот то, что есть, а не должно бы быть Поймите, что занятие пустое Морали плугом ниву бороздить, Пороком удобренную. Не скрою - От этой вспашки злые сорняки Упрямо вглубь пускают корешки. 41 Но прежде вам напомню, что Леила Была, как утро майское, нежна, Чиста, как снег (я знаю, критик милый, Последняя метафора бедна), И юного Жуана охватило Желанье подыскать опекуна, Точнее - опекуншу строгих правил, Которой бы он девочку оставил. 42 Он ясно отдавал себе отчет, Что в педагоги вовсе не годится (Не всякий это честно признает, А честности не вредно поучиться!). Он говорил со многими... и вот Из патронесс, которыми гордится "Сообщество по устраненью зла", Им леди Пинчбек выбрана была. 43 Она была, наверно, молода В былые дни, а нравственна всечасно. (Хотя и говорили иногда... Но не хочу я сплетничать напрасно И повторять не стану, господа, Нелепых обвинений, сей ужасной И гадкой жвачки; пусть двуногий скот Ее в корыто светское плюет!) 44 Наверно, согласитесь вы со мной - Поскольку все мы это замечали, - Что дамы те, которые весной Веселым легкомыслием блистали И результат (порой весьма дурной!) Печальных заблуждений испытали, - Оберегут от зла куда скорей, Чем те, кто горд невинностью своей. 45 Чужие неизведанные страсти Святоши лишь из зависти клеймят: Не уберечь невинность от напасти, А только уколоть они хотят; Но ветеран любви, науку счастья Познавший, новичка наставить рад И может помешать предупрежденьем Опасным, необдуманным решеньям. 46 И дочки тех разумных матерей, Которые сердечные тревоги Познали не из чтенья, а скорей Из практики, на жизненной дороге, - На ярмарке невест куда быстрей Находят сбыт, чем девы - недотроги, Воспитанные маменькой - ханжой, С холодной и бесчувственной душой. 47 О леди Пинчбек прежде поговаривали (Как о любой молоденькой красавице), Ее ума, однако, не оспаривали, Ее bons mots* могли всегда понравиться. За ней когда - то денди приударивали - Но к старости любой из нас исправится; Отличною женой она слыла И совершала добрые дела. {* Острые словечки, остроты (франц.)} 48 Она была надменна с высшим светом. В кругу друзей любезна и мила И молодежи ласковым советом Уже не раз умело помогла. Упоминать не стану я при этом, К кому и где добра она была, Но повторю, что девочка Леила В ней теплое участье пробудила. 49 Жуан ей тоже нравился; она Его считала добрым, хоть немного Испорченным, в том не его вина, Нельзя его судить излишне строго: Подумать только, как была трудна Жизнь юноши! И все же, слава богу, Он не погиб, и скептиком не стал, Он только удивляться перестал. 50 Нас не смущают в молодые годы Превратности судьбы и затрудненья, А зрелый возраст ропщет на невзгоды И даже порицает провиденье; Но кто знавал военные походы, Безумства женщин, кораблекрушенья, Тот и в шестнадцать лет и в шестьдесят Большим житейским опытом богат. 51 Жуан доверил леди этой чинной Леилу, избавляясь от хлопот, Чтоб та законов светских список длинный Передавала ей из года в год, Так прежний мэр с весьма достойной миной Преемнику ладью передает, - Ладью назвать бы можно и нежнее: Ну, скажем, - раковиной Цитереи! 52 Мне нравится преемственность, ей-ей! Таким путем девицы получают Все совершенства грации своей И все свои таланты умножают. Та - пишет, та - поет, как соловей, Та - мудростью знакомых устрашает, Та - музыкой, та - прелестью острот, А та - простой истерикой берет. 53 Но все равно, остроты или сцены, Науки, танцы, пенье - что ни взять: Ведь это все приманки, джентльмены, И женихи не в силах устоять. Но каждый год пленительная смена Весталок появляется опять - Прелестницы без всякой тени брака, Но к браку очень склонные однако. 54 Начать поэму мне пора давно - Задача, как ни странно, нелегка; Двенадцать песен написал я, но Все это лишь прелюдия пока. До сути мне добраться мудрено; Я только струны пробовал слегка, Настраивая лиру золотую, - Теперь же к увертюре перейду я. 55 Мне все равно - успех или провал; К таким вопросам музы равнодушны, Их нравственный волнует идеал, Они веленью высшему послушны. Две дюжины я мысленно считал В поэме глав, но Феб великодушно Ее стоглавой сделать пожелал... Вот только бы Пегас не сплоховал! 56 Мой Дон-Жуан, как мы упомянули, В изысканное общество попал. Хоть - микрокосм, встающий на ходули, - Сей высший свет, по сути дела, мал, Но низшие слои его феруле Покорны повсеместно; я видал, Что высшие себя считают светом Свечей, луны и ламп - зимой и летом. 57 Жуан имел друзей. И жены их (Равно, как и друзья!) его ласкали, Но в отношеньях дружеских таких Они вреда отнюдь не замечали. На каждый праздник, бал или пикник Его уж непременно приглашала; Ведь высших классов механизм простои Приводится в движенье суетой. 58 Кто молод, и богат, и не женат, Тому порой опасно в высшем свете! Ведь общество - игра, как говорят (Игра в "гуська", хотел бы я заметит"). Все только личной выгоды хотят, Все хитроумно расставляют сети, Девицы счастья ищут наугад, А дамы на подмогу им спешат. 59 Отнюдь не все девицы поголовно Преследуют добычу, - не всегда! Иная все приемлет хладнокровно, Как тополь и спокойна и горда. Но многие - сирены безусловно: Раз восемь поболтать - уже беда; Предчувствуя последствия фатальные, Заказывайте кольца обручальные! 60 То маменька письмо напишет вам, Что дочь ее "в ужасном состоянье", То строгий брат, решителен и прям, Нахмурившись, потребует признанья: "Какая ваша цель?!" - и скажет вам, Что "сердце девы - ваше достоянье". И вы, себя жалея и ее, Решенье принимаете свое. 61 Таким путем, я знаю, совершается Немало браков самых знатных лиц. Но есть юнцы, которые решаются Оспаривать претензии девиц; Они усатых братьев не пугаются И, не боясь ни теток, ей сестриц, Живут, конечно, очень одиноко, Но, я слыхал, довольны волей рока. 62 Еще одна опасность по ночам Непосвященным часто угрожает; Я осуждать не ставу милых дам - Таинственная прелесть окружает Их каждый шаг; порой не знаешь сам, Как грацию с пороком совмещают Амфибии, в которых, говорят, Соседствуют невинность и разврат. 63 Кокетка долго нам не говорит Ни "да", ни "нет" - и все мы ждем уныло, Когда же бриз попутный оживит Больных сердец печальное ветрило! Немало нежных бед она творит, Немало сводит Вертеров в могилу, И все - таки, увы, считает свет, Что это "флирт" и тут порока нет. 64 Я становлюсь болтлив, о боги, боги! Но вот бывает случай, господа, Когда, сойдя с положенной дороги, Жена разлюбит мужа навсегда. В чужих краях законы к ним не строги, Но в нашей старой Англии - беда: Ее, в порыве праведного гнева, Клеймят сильнее, чем праматерь Еву. 65 Какая масса сплетен и газет В стране, где все привыкли возмущаться, Где даже дружба самых юных лет Должна предосудительной считаться, Где трудно от бесчисленных клевет Чувствительному сердцу защищаться, Где речи обвинителей не раз Вульгарным шумом развлекают нас. 66 Но только новички и попадаются, А грешницы высокого полета Прелестным лицемерием спасаются От этого сурового учета: В изысканных кругах они вращаются, Являются на танцы, на охоту; Они милы, пленительны, нежны И тактом и умом одарены. 67 Жуан и новичком не мог считаться, И от интриг порядочно устал; И страстью он пресытился, признаться, И многое на свете испытал. Он мог теперь любви не поддаваться В стране блестящих плеч и белых скал, Чулков и глазок синих, разговоров, Налогов, сплетен и двойных запоров. 68 Не так способны страсти бушевать На родине Жуана романтичной; Там привыкают жизнью рисковать, И атмосфера Англии практичной Ему казалась - нечего скрывать! - Коммерческой и очень педантичной. А наши дамы - бог его прости! - Сперва ему не нравились почти. 69 Я говорю сперва, но постепенно И понемногу ясно понял он, Что наши леди лучше, несомненно, Блистательных восточных примадонн. Не потерял он голову мгновенно И не был увлечен и ослеплен, Ведь (все мужчины это замечают!) Нас новизна лишь издали прельщает. 70 И я имел заветную мечту Увидеть страны Нигера и Нила И небывалый город Тимбукту, Который география забыла; За эту заповедную черту Европа проникает через силу, Но несомненно, будь я в Тимбукту, Я черную бы славил красоту! 71 Я присягать не стану, без сомненья, Что черное на белое похоже, Но белое с известной точки зренья Нам черное напоминает все же. Слепые мне высказывали мненье, Что день и ночь для них одно и то же, И в темноте мерещится одно Сомнительное тусклое пятно. 72 Мы с музой в лабиринте заблудились Туманной метафизики сродни Она лекарствам, коими стремились Врачи лечить чахотку искони Займемся ж просто физикой - пустились Мы обсуждать красавиц, хоть они Полярное напоминают лето: Немало льда и очень много света! 73 Я мог бы их с русалками сравнить: Красавицы лицом, но рыбы телом; Мешает добродетель им грешить, Но согрешить бы каждая хотела. Как русские, чтоб жар поохладить, В снег прыгают из душной бани смело, Так наши леди, согрешив чуть-чуть, Спешат в сугроб раскаянья нырнуть. 74 Но внешность этих леди, несомненно, Тут ни при чем, как я уже сказал, Их мой Жуан, коль молвить откровенно, Хорошенькими даже не считал, Они вползают в сердце постепенно (Из жалости к врагу - я полагал), Они без штурма в город проникают, Но никому его не уступают. 75 Они не могут гордо выступать, Как конь арабский или дочь Гранады, Не могут, как француженка, блистать Неповторимой грацией наряда, Они способны мило щебетать, Но мне скучны гремящие рулады: В Италии живу я, где мотивы самые бравурные в чести! 76 Да, наши леди многого не знают, Им яркости порой недостает, Которая улыбкой завлекает И черту прямо в лапы отдает. Они не вдруг интригу затевают; Метода эта множество хлопот, И времени, и сил берет, понятно, Но награждает за труды стократно. 77 Но qrande passion* опасна и вредна Для этих душ, не созданных для страсти; Для девяти десятых и она - Каприз кокетства или самовластья. Пустая гордость женщине дана; Соперницу обидеть - это счастье! Но есть такие, для которых "страсть" - Как урагана, пламенная власть. {* Великая страсть (франц.).} 78 И в результате бурного эксцесса Виновные томятся в роли парии, А низости судебного процесса Усугубляют прессы комментарии; Оберегая чести интересы, Их изгоняют, как однажды Мария, - И вот они сидят у скорбных стен, Взирая на сожженный Карфаген! 79 Так люди Иисусу подражают, Твердя: "Иди и больше не греши!" Евангелье британцы уважают, И наши нравы очень хороши. В Европе легче женщине прощают, Радея о спасении души, И Добродетель, праведная дева, Ее встречает ласково, без гнева. 80 Суровый суд нередко нам вредит; Нередко жертв общественного мненья Не преступленье, в сущности, страшит, А именно огласка преступленья. Едва ли наши нравы укрепит Угрюмого юриста заключенье; Оно лишь озлобляет тех из нас, Кто мог бы и раскаяться подчас. 81 Не будучи философом доселе, Не думал о морали мои герой, Притом в толпе красавиц, в самом деле, Он не нашел по вкусу ни одной Он был слегка blase:* ему успели Испортить сердце праздною игрой; Тщеславия не знал он, слава богу, Но чувства в нем остыли понемногу. {* Пресыщенный (франц.).} 82 К тому же он, конечно, посещал Парламента почтенные палаты, На галерее долго восседал И слушал очень бурные дебаты, Он яркие светила созерцал, Которыми Британия богата. (Но, впрочем, главных не было светил: Грей не взошел, а Питт уже почил). 83 На сессии последней видел он Спектакль, и благородный и занятный, - Как в тоге конституции на трон Король восходит с миною приятной. Обычай этот деспотам смешон, Но век свободы скоро, вероятно, Научит их, какая благодать - Доверием народа обладать. 84 Жуан видал и принца; в эти годы "Всех принцев принц" в расцвете юных сил Блистал величьем царственной породы, На щеголя совсем не походил; К себе он привлекал сердца народа И благосклонен с подданными был. Он выглядел законченным, отменным От головы до пяток джентльменом. 85 Жуан был принят - я уже сказал - В кругах высоких общества. И вот Случилось, как всегда, что он попал В обычный для него круговорот. Он светские таланты проявлял И был замечен сразу. Ну, а тот, Кто многими талантами сверкает, Невольно искушенья навлекает. 86 Но где он согрешил, когда и с кем, - Рассказывать я наспех не сумею. Ведь назиданье - лучшая из тем. Читателей своих я одолею И пафосом и грустью, а затем На камне душ людских запечатлею, Как сын Филиппа на горе Афон, Могучий монумент для всех времен. 87 И здесь, друзья, как видите, кончается Двенадцатая песнь. Конец любой От каждого начала отличается, И план поэмы как-то сам собой Все ярче, все яснее намечается. Я не гонюсь, читатель, за тобой, Я не прошу ни капли снисхожденья И вовсе не боюсь пренебреженья. 88 Не всех врагов громами я разил, Но бури мне описывать не внове. Я в предыдущих песнях предложил Вам и грозу, и бой, и реки крови; В дальнейшем я вам дам обзор светил, А в самой лучшей песни наготове Для вас экономический трактат, Упорных размышлений результат 89 Я знаю, это тема очень модная, Традиций всех расшатана стена. Для патриота дело благородное Указывать, где сломана она. Но я придумал тему превосходную, Которая понравиться должна. А вы экономистов почитайте И, кто из них умнее, - угадайте. ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ 1 Пора мне стать серьезным; в наши дни Не следует смеяться над пороком: Ведь шутка снисхождению сродни И может стать греховной ненароком! Лишь скорбь нам помогает искони Достойно петь о строгом и высоком; И величаво стих мой воспарят, Как древняя колонна знаменит. 2 Итак, приступим: леди Аделина Амондевилл была весьма знатна, Ее норманнский гордый род старинный Большие украшали имена; Пленительно-прекрасной, как картина, Считалась даже в Англии она (А в Англии, как пишут патриоты, Красавицы рождаются без счета!). 3 И я не собираюсь возражать, Я принимаю доводы любые; Согласен я, что можно обожать И черные глаза и голубые. Все вкусы я способен уважать, Притом любовь - могучая стихия, И некрасивых женщин вовсе нет Для всех мужчин моложе средних лет. 4 Лишь миновав сей возраст беззаботный И перейдя заветную черту, Мы на ущербе радостей охотно Критиковать беремся Красоту. И лень и равнодушье безотчетно В нас усыпляют страстную мечту, И зеркала советуют нам тоже Оставить место тем, кто помоложе. 5 Иной еще пытается продлить Цветенья ограниченную эру - Но после равноденствия не скрыть, Что счастье превращается в химеру; Слабеющие силы оживить Способны только добрая мадера, Дискуссии, собранья, вечера, Парламент и долги, et cetera. 6 Религия, налоги и реформы, Война и мир, большое слово "Нация", Попытка управлять во время шторма И фокусы земельной спекуляции, Вражды взаимной твердая платформа Сменяют все любви галлюцинации; Мы часто любим наспех, но вражда Способна длиться многие года. 7 Угрюмый Джонсон, моралист суровый, Сказал: "Люблю я честную вражду!" лучше этой истины не новой Я ничего, пожалуй, не найду. Я просто зритель, ко всему готовый, С людьми и с миром, кажется, в ладу; Ни хижин, ни дворцов не порицая, Как Мефистофель, только созерцаю. 8 Я прежде ненавидел и любил, Теперь умею только издеваться, - И то, когда молчать не станет сил И складно рифмы звонкие ложатся. Я рад бы, как не раз уж говорил, С неправдою и злобою сражаться, Но эти все попытки - ерунда; Читайте "Дон-Кихота", господа! 9 Всего грустнее в грустной сей истории, Что мы смеемся, - а герой ведь прав, Провозглашая славные теории Борьбы с насильем и защиты прав. Но мир его относит к категории Безумцев, ничего не разобрав; Весьма печальный вывод получился Для тех, кто размышлять не разучился. 10 Святая месть, преследованье зла, Защита слабых, сирых, оскорбленных, Неукротимой доблести дела, Туземцев избавленье угнетенных - Ужель насмешка дерзкая могла Коснуться этих истин просветленных? Где идеала нравственный оплот? Тогда Сократ ведь тоже Дон-Кихот! 11 Насмешкою Сервантес погубил Дух рыцарства в Испании; не стало Ни подвигов, ни фей, ни тайных сил, Которыми романтика блистала; Исчез геройский дух, геройский пыл - Так страшно эта книга повлияла На весь народ. Столь дорогой ценой Достался "Дон-Кихот" стране родной! 12 Но заболтался я о сем предмете И леди Аделине изменил. Жуан мой не встречал еще на свете Столь роковой красавицы и был Взволнован. Рок и страсть нам ставят сети, Мы валим все на них. Не разрешил Я эту тайну, хоть и бьюсь упорно. Я - не Эдип, а жизнь-то - Сфинкс, бесспорно. 13 Но "Davus sum"* - о ближних не сужу И на Эдипа роль не претендую; Я просто по порядку расскажу Все в точности про пару молодую. Миледи в свете я изображу, Как роя пчел царицу золотую, Мужчин восторги и молчанье дам Я, как умею, точно передам. {* "Я - Дав" (лат.).} 14 Она была чиста, назло злословью, И замужем за мужем именитым И государственным. По хладнокровью Амондевилл был настоящим бриттом; Гордился он жены своей любовью, Да и самим собой - надменным, сытым; И потому он был уверен в ней, Она же - в добродетели своей. 15 В кругах дипломатических встречался С Жуаном часто лорд Амондевилл; Он холодно и чопорно держался, Но и его герой мой поразил: Талантам" от всех он отличался И гордо голову свою носил; А это уваженье вызывало - А с уваженьем дружба возникала. 16 Лорд Генри был немного суховат От гордости и сдержанного нрава; Судить о том, кто прав, кто виноват, Он приобрел неписаное правое; Самоуверен, знатен и богат, Он в обществе держался величаво И благосклонно жаловал друзей Презрением а милостью своей. 17 Однако эта милость и презренье Имели незначительный изъян - Они не подлежали измененью, Как все законы персов и мидян. Но эти предрассудки, бед сомненья, Имели некий смысл и даже план И не являлись прихотью припадка, Ведущего все чувства к беспорядку. 18 Не в силах мы судьбой повелевать, Но есть одна закон, который вечен: Умей следить, рассчитывать и ждать - И твой успех на веки обеспечен! Умей давленью силы уступать - И в жизни ты не будешь искалечен. Пусть совесть будет гибкое, как атлет, В рассчитанных движеньях - весь секрет. 19 Лорд Генри к превосходству был пристрастен, Но эта страсть в любом из нас живет: Ничтожному ничтожнейший подвластен, И в атом равновесия оплот. Надменный в одиночестве несчастен, Нас бремя праздной гордости гнетет, И мы спешим избавиться от груза, На ближних навалив свою обузу. 20 Милорду Дон-Жуан не уступал Ни в гордости, ни в знатности, ни в сане. Конечно, втайне Генри полагал, Что выше всех народов англичане, Поскольку их правленье - идеал Свободы слова, веры и собраний... К дебатам долгим сам он склонен был И целыми часами говорил. 21 Имел он слабость искренне считать, Что он к тому ж хитер необычайно И обладает даром проникать Во все дипломатические тайны, Любил он также младших поучать И мимоходом, будто бы случайно, Как экс-министр выпячивая грудь, Свое значенье в свете подчеркнуть. 22 Испанец молодой ему понравился Надменной, но изысканной учтивостью, С которой он сановникам представился, И тем, как он держался с ловкой льстивостью. Не всякий добродетелью прославился; Иной грешит горячностью и живостью. Но что такое в юности грешки? Лишь плодородной почвы сорняки. 23 Он говорил с Жуаном об Испании, О турках и о нравах прочих стран, Где каждый - раб чужого приказания, О скачках - давней страсти англичан, И жеребцов рысистых воспитании. Был истым андалузцем мой Жуан, И кони слушались его любые, Как венценосных деспотов - Россия. 24 Лорд Генри с ним встречался на балах, На раутах в посольствах, за бостоном (Жуан был принят в избранных кругах, Как в братство тот, что сделался масоном) Поскольку в лучших лондонских домах Блистал он благородством прирожденным, Гостеприимный лорд Амондевилл Его в свой дом роскошный пригласил. 25 У сквера Икс имел он особняк... Я улиц никаких не называю, Чтоб не сказал какой-нибудь чудак, Как будто я открыто намекаю На чью-нибудь интригу или брак; Заранее я громко заявляю: "У сквера Икс имел он особняк!" Уж тут намека не найти никак! 26 Я думаю, что есть у нас резоны Не вспоминать о точных адресах. Ведь, в самом деле, не было сезона Без приключений в сих особняках; "Сердцетрясений" грозные законы И бури сплетен нагоняют страх И научают каждого стараться От точности большой остерегаться. 27 Я знаю - pecadillos* вовсе нет На улице почтенной Пикадилли, Но глупый или умный этикет Мешает мне писать в шутливом стиле О чинной этой улице - запрет Ее окутал дымкою идиллий; Притом, признаться, позабыл уж я План Лондона, любезные друзья. {* Грешки (исп.).} 28 Итак, в особняке Амондевилла, У сквера Икс, как я уже сказал, Мой Дон-Жуан был принят очень мило И много лиц приятных повстречал. Кому богатство придавало силы, Кто саном, кто талантами блистал, А кто - искусством модно одеваться (Что поважнее прочих, может статься). 29 Сказал однажды мудрый Соломон: "Чем больше мнений, тем верней решенье!" Разумный сей совет или закон Находит ежедневно подтвержденье. В парламенте имеет силу он: Ведь коллективный Разум, без сомненья, Для Англии великой создает Расцвета и могущества оплот. 30 Итак, мужской карьере помогает Обширный круг друзей, а слабый пол Обилием знакомств оберегает Себя от искушений; я нашел, Что лиц мельканье выбор затрудняет И сильно умеряет ореол Поклонников; мне совершенно ясно - Толпа красивых франтов безопасна! 31 Но в хитростях подобных никогда Миледи Аделина не нуждалась: Она была спокойна без труда, Со всеми очень вежливо держалась; Внимательна и ласково - горда, Миледи никогда не увлекалась Кокетством; хор восторженных похвал Ее и без кокетства окружал. 32 Ей с детских лет привило воспитанье Искусство быть любезной и простой И льстить друзьям оттенками вниманья, Не делая ошибки никакой; Ее прекрасной светскости сиянье Всех озаряло нежной теплотой - И тех, кто был, и тех. кто слыл достойным, Тщеславием терзаясь беспокойным. 33 А впрочем, посмотрите-ка на них - На этих величавых, именитых Марионеток почестей пустых; Всегда волнует что - то и томит их, Мечта удачи обольщает их, Опасность непризнания страшит их, Закатный нимб их лавровых венков Непрочен, как сиянье облаков. 34 Патрицианства лаком благородным Была покрыта внешность Аделины; Спокойно в этом зеркале холодном Сменялись жизни пестрые картины. Так, верные обычаям народным, Не смеют восхищаться мандарины; Как видно, наш английский высший свет Заимствует в Китае этикет. 35 Гораций нас учил не удивляться: Nil admirari* - вот наука счастья, Которою пытались заниматься Безрезультатно многие. Отчасти Разумно равнодушным оставаться; Приводят к бедам пламенные страсти. По мненью света, тот, кто обуян Энтузиазмом, - тот морально пьян. {* Ничему не удивляться (лат.).} 36 Но не была миледи безучастной; Так под снегами тающего лавою Кипит вулкан et cetera - ужасны Метафоры избитые и ржавые! Оставим же скорей вулкан злосчастный; Поэты беспощадною оравою Сумели так его разворошить, Что начал дым его нас всех душить. 37 Другое мне сравненье в ум приходит. Вот если заморожена бутылка Шампанского и в центре колобродит Остаток влаги пенистой и. пылкой, - Все пламя жизни от него исходит, Играя в нем, как солнечная жилка, Вся страсть и сила жаркого вина В сей капле золотой заключена; 38 Как эта квинтэссенция таится Под коркою искусственного льда, Так может скрытый нектар находиться В характере холодном иногда. На этом я спешу остановиться; Мы утверждали с музою всегда, Что лучшие сокровища порою Под ледяной скрываются корою. 39 Нередко моряки, пускаясь в путь К палящей Индии, стране мечтаний, Должны холодный полюс обогнуть И вынести немало испытаний; Вослед за бравым Парри кто-нибудь Достигнет цели этих изысканий, А может быть - непроходимый лед Его корабль у полюса затрет. 40 Пусть новички бросаются открыто В пучину женской хитрости - но нам Пора искать у пристани защиту, Держась поближе к мирным берегам. Подагру и наследников сердито Кляня, мы помогаем старикам Спрягать, уже почти без интереса, "Fuimus"* - время прошлое от "esse"** {* "Мы были" (лат.)} {** "Быть" (лат.)} 41 К воинственным забавам иногда Бывает небо склонно, к сожаленью, А все же этот мир приятен. Да, Я это говорю не в утешенье. Читал я Зороастра, господа, О двух началах Сущего ученье - Но и оно запутано. Увы! Все верованья мира таковы. 42 Зима к июлю в Англии кончается, А с августа уж снова тут как тут: Зато в июле все преображается, И лошадям покою не дают. В деревню на каникулы являются Те, кто зимою в городе живут, И их папаши проверяют строго: Мол, знаний мало, а долгов - то много! 43 Английская зима, как я сказал, Кончается в июле, а порою Немного позже. Всякий испытал Наш климат отвратительный зимою. Но, как ни нападает радикал На бедный наш парламент, я не скрою - Он каш барометр, и в любой сезон Погоду нам показывает он. 44 Его усердье с наступленьем лета Спускается к нулю, легко, как ртуть; Коляски, кебы, фуры и кареты Из города стремятся улизнуть; А толпы кредиторов, видя это, Вздыхая, говорят: "Счастливый путь!" Что делать торгашам, хоть злись, хоть плачь они: Огромны их счета, но не оплачены. 45 Отложена оплата, говорят, "До сессии осенней", а точнее - До греческих календ Они молчат, Противиться судьбе своей не смей, Но все надежду смутную таят Когда-нибудь, немного попозднее, В награду за терпенье, может быть, Хоть долгосрочный вексель раздобыть. 46 Но это пустяки. Скорей! Скорей! Милорды платят щедрые прогоны, Кареты их меняют лошадей Быстрей, чем сердца пыл молодожены, Крестьяне их встречают у дверей, Форейторов несутся легионы, И, как колеса дегтем, души их Подмазаны обильем чаевых. 47 На козлах возвышается великий Лакей - дворян дворовый дворянин, И камеристка - цветик бледноликий, Чьей хитрости не видит ни один Поэт. "Cosi viaggiano i ricchi!"* (Я часто без достаточных причин Чужие языки употребляю, Чтоб доказать, что я их точно знаю!) {* "Так путешествуют богачи!" (итал.).} 48 Досадно в потном городе терять Английское коротенькое лето, Когда сама Природа, так сказать, К лицу и очень празднично одета. Как можно "заседать" и "обсуждать", Когда лужайки зеленеют где - то? Когда чудесно соловей поет, Как может жить в столице патриот? 49 Итак, пока покинули столицу Все сорок сотен избранных. Они Хотят в своих поместьях насладиться До некоторой степени одни. (Штук тридцать слуг - почтенные все лица - И столько же соседей и родни, Увеселенья, игры, угощенья - Вот общий вид сего уединенья!) 50 Уединились в замок родовой Амондевилл и леди Аделина. (Наверное, лет тысячу с лихвой Видала эта гордая руна. Ее дубов отряд сторожевой Имел довольно веские причины Гордиться родословной тех могил, Которые он тенью осенил.) 51 Мы любим знать подробности о тех, До чьих страстей и дел нам дела нету; О жизни нашей знати без помех Мы узнаем - ведь есть на то газеты, И "Морнинг пост", конечно, прежде всех Провозгласил, что "отбыли на лето В такой - то час, такого - то числа Лорд Г. Амондевилл и леди А. 52 В свое великолепное именье, Как нам известно, лорд Амондевилл Для летнего времяпрепровожденья Блестящий круг знакомых пригласил. Источник, не внушающий сомненья, Недавно нам любезно сообщил, Что будет в этой избранной компании Посланник русский, родом из Испании". 53 Как видите, не скроешь ничего От каверзных статеек "Морнинг поста", И русского испанца моего От них упрятать было бы не просто. Сам Поп давно прославил мастерство Обедать, смело возглашая тосты В последнюю войну я все читал О тех, кто ел, но не о тех, кто пал 54 В бою. Не раз бывали сообщенья, Что были на обед приглашены Лорд А., лорд Б., затем - перечисленья Их титулов и длинные чины; И тут же рядом вести о сраженье - Суровая статистика войны: "В бою погибли (вновь перечисленья)... Вакансии открыты к замещенью". 55 Но ближе к делу. Лорд Амондевилл Отправился в фамильное аббатство, В котором архитектор проявил Готической фантазии богатство: Старинный монастырь построен был Трудами католического братства И был, как все аббатства тех времен, Большим холмом от ветра защищен. 56 Пред ним цвела счастливая долина. Друидов дуб зеленый холм венчал, Как смелый Карактакус, он вершину От громовой стрелы оборонял. Порою эту скромную картину Олень ветвисторогий оживлял, Когда он стадо вел испить водицы К потоку, щебетавшему как птицы. 57 Питаемое медленной рекой, Внизу лежало озеро большое, Как неба безмятежного покой, Прозрачное и чисто - голубое. К нему спускались шумною толпой Густые рощи, шелестя листвою, И в камышах, у мирных берегов, Гнездились утки, выводя птенцов. 58 А дальше - речка прыгала с обрыва, Густую пену кольцами крутя, Потом бежала тихо, но игриво, Как резвое, веселое дитя. Ее излучин светлые извивы, То прячась в тень, то весело блестя, Казались то прозрачно-голубыми, То синими, как небеса над ними. 59 Но монастырь был сильно поврежден: От гордого старинного строенья, Свидетеля готических времен, Остались только стены, к сожаленью. Густым плющом увит и оплетен, Сей мрачный свод, как темное виденье, Напоминал о бурях прошлых дней Непримиримой строгостью своей. 60 В глубокой нише были, по преданью, Двенадцать католических святых, Но в грозную эпоху состязанья Кромвеля с Карлом выломали их. Погибло в те года без покаянья Немало кавалеров молодых За короля, что, не умея править, Свой трон упорно не желал оставить. 61 Но, случая игрою спасена, Мария-дева с сыном в темной нише Стояла, величава и скромна, Всех разрушений, всех раздоров выше, И вещего покоя тишина Казалась гам таинственней и тише; Реликвии святыни каждый раз Рождают в нас - молитвенный экстаз. 62 Огромное разбитое окно, Как черная пробоина, зияло; Когда - то всеми красками оно, Как оперенье ангелов, сияло От разноцветных стекол. Но давно Его былая слава миновала; Лишь ветер да сова крылами бьет Его тяжелый темный переплет. 63 Но в голубом тумане ночи лунной, Когда глядит и дышит тишина, Какой - то стон, какой - то отзвук струнный Рождает эта хмурая стена; Как ропот отдаленного буруна, Как воздуха нездешнего волна, Как эхо величавого хорала, Она звучит печально и устало. 64 Иные говорят, что этот стон, Как некий дух, возник из разрушенья. Так на рассвете каменный Мемнон Звучит навстречу солнца появленью В Египте. Над стеной витает он, Печальный и прозрачный, как виденье. Мне довелось не раз его слыхать, Но я его не в силах разгадать. 65 Фонтан, из серых глыб сооруженный, Был масками украшен всех сортов. Какие-то святые и драконы Выбрасывали воду изо ртов, И струи пенились неугомонно, Дробясь на сотни мелких пузырьков, Которые бесследно исчезали, Как радости земные и печали. 66 Монастыря старинного следа Хранило это древнее строенье Там были келий строгий ряд, Часовня - всей округи украшенье; Но в годы фанатической вражды Здесь были перестройки, измененья По прихоти баронов. Уж давно Подверглось реставрации: оно. 67 Роскошное: убранство анфилад, Картинных галерей, большого зала Смешеньем стилей ослепляло взгляд И знатоков немного возмущало; Как прихотливый сказочный наряд, Оно сердца наивные прельщало. Когда величье поражает нас, Правдоподобья уж не ищет глаз. 68 Стальных баронов весело сменяли Ряды вельмож атласно - золотых, И леди Мэри чопорно взирали На светлокудрых правнучек своих, А дальше томной грацией блистали В уборах прихотливо - дорогих Красавицы, которых Питер Лили Изобразил в довольно легком стиле. 69 Там были судьи с пасмурным челом, В богатстве горностаевых уборов, Карающие словом, и жезлом, И холодом неумолимых взоров; Там хмурились в багете золотом Сановники с осанкой прокуроров, Палаты Звездной сумрачный конклав, Не признающий вольностей и прав. 70 Там были генералы тех веков, Когда свинца железо не боялось; Там пышностью высоких париков Мальбрука поколенье красовалось; Щиты, ключи, жезлы, ряды штыков Сверкали там, и скакуны, казалось, Военной возбужденные трубой, Скребя копытом, порывались в бой. 71 Но не одни фамильные титаны Своей красою утомляли взоры: Там были Карло Дольчи, Тицианы, И дикие виденья Сальваторе, Танцующие мальчики Альбано, Вернэ голубоватые просторы, Там пытки Спаньолетто, как во сне, Пестрели на кровавом полотне. 72 Там раскрывался сладостный Лоррен И тьма Рембрандта спорила со светом, Там Караваджо мрак угрюмых стен Костлявым украшал анахоретом, Там Тенирс, краснощекий, как Силен, Веселым сердце радовал сюжетом, Любого приглашая пить до дна Желанный кубок рейнского вина. 73 Читатель, если ты читать умеешь (Хотя бы и не только по складам), Ты называться все - таки не смеешь Читателем, - ведь замечал я сам, Что склонность ты порочную имеешь Читать с конца! Тебе совет я дам: Уж если ты с конца затеял чтенье, Начало прочитать имей терпенье. 74 Я мелочи такие описал, Читателя считая терпеливым, Чтоб Феб меня, пожалуй, посчитал Оценщиком весьма красноречивым. (Гомер такой же слабостью страдал; Поэту подобает быть болтливым, - Но я, щадя свой век по мере сил, Хоть мебель из поэмы исключил!) 75 Настала осень бледно - золотая, Обетованных радостей пора, Охотники, усталости не зная, В полях пустынных носятся с утра, Пернатой дичью сумки наполняя; Шумит охоты вольная игра! Беда тетеревам, беда фазанам И браконьерством занятым крестьянам! 76 Отягощенных виноградных лоз Совсем не знает осень Альбиона; Пусть блещут эти гроздья ярче роз Под солнцем голубого небосклона, Зато у нас на вина лучший спрос; К мадере все британцы благосклонны, - Ведь, в сущности, хороший винный склад Получше виноградника в сто крат. 77 Нам неизвестна прелесть увяданья, Которая на юге придает Осенним дням весеннее сиянье, - У нас зима сурово настает! Лишь камелька приятное пыланье Нам радости уюта создает. Но наша осень - все согласны с нами - Прекрасна золотистыми тонами. 78 Прекрасен звук рогов и лай борзых, Отменно хороша villeggiatura*, Монах бы мог забыть своих святых, Немврод бы мог покинуть степи Дура Для первоклассных радостей таких. Люблю я дичь! Не оскорбив цензуры, Могу сказать, что "дичь" встречаю я В любом высоком обществе, друзья! {* Сельская дачная жизнь (итал.).} 79 Все львицы, все таланты, все светила К Амондевиллу в гости собрались: Мисс Бом-Азей О'Шлейф и леди Рылло, Графиня Фиц-Фалк и княгиня Крысе, Мисс Мак-Корсет, мисс Блеск и мисс Унылла, Жена банкира миссис Мак-Ханжис И миссис Сон, с улыбкою овечки Ронявшая ехидные словечки. 80 Графини N, конечно, были там, Блиставшие отменной чистотою Фильтрованной воды. Но их чертам Не повредило время прожитое. О прошлом не узнать по паспортам, И золотого свойство золотое Не портится; терпим наш высший свет К тому, кто соблюдает этикет. 81 Но это все до некоторой точки; Нас учит пунктуации закон, Что знаки препинанья - те же кочки", Что неприятен ведьмам вcех времен Лишь окрик "стой!", а под покровом ночки Есть у любой Медеи свои Ясон. Гораций сообщает нам и Пульчи: "Omne tulit punctum, quae miseuit utile dulci"*. {* "Та получает всеобщее одобрение, которая соединяет приятное с полезным" (лат.}.} 82 Невинность часто трудно доказать, Дурная слава вроде лотереи: Честнейших жен способно доконать Злословие насмешкою своею, Меж тем как дамы "с прошлым", так сказать, Являются, немало не робея, Как Сириус на светский небосвод, Едва-едва страдая от острот. 83 Но я вернусь к гостям Амондевилла. Их было тридцать три. Как я сказал - Высоко" касты лучшие светила, Брамины мод и вкусов идеал! Не по чинам их муза разместила, А по капризу рифмы. Я видал В блестящем их кругу абсентеистов, Чей нрав ирландский пылок и неистов. 84 Там был и сэр Болл-Тун, большой смутьян, Прославленный драчливостью словесной, И юный бард столичный, граф Оман, В салонах блещущий звездой небесной; Там был веселых оргий капитан Сэр Джон Пьювиски, пьяница известный; Там лорд Пиррон, философ-радикал, Возвышенные мысли изрекал. 85 Там граф Тира, большой аристократ, Показывал прекрасные манеры, Надменный щеголь с головы до пят; Там были благороднейшие пэры, Почти из средневековых баллад; Там прелести чувствительной примеры Являли шесть сестричек - мисс Баллетт, Мечтавшие о свадьбе с детских лет. 86 Там были благородные вельможи С не слишком благородным поведеньем, Маркиз де Рюз там оказался тоже, Чарующий парижским обхожденьем. Краса и гордость светской молодежи, В любой игре одним простым движеньем Умел он, тонко проявляя власть, К себе приворожить любую масть. 87 Там был и метафизик вдохновенный, Любивший и науку и банкеты, Там был и Пустослов достопочтенный, И завсегдатай скачек и балета Сэр Генри Приз - большой любитель сцены; Там были математики, поэты, Там был и Август, лорд Плантагенет - Держать пари любитель и эстет. 88 Там был гвардеец бравый Джек Жаргон, Там был, в боях награды заслуживший, Великий тактик генерал Мордон, Десятки янки на словах сгубивший; Там был судья и бравый солдафон, Сэр Джеффри Грубб, язвительно шутивший, Умевший прибаутки отпускать И приговор остротами смягчать. 89 Все общество на шахматы похоже: В нем есть и короли и королевы, Слоны и пешки, есть и кони тоже. Ведь жизнь всегда игра. Однако все вы Вольны в своих поступках. Ну так что же?. Тем больше здравых поводов для гнева... Но муза легкокрылая моя Не любит жалить, милые друзья! 90 Тут был оратор; на последней сессии Он с первой речью важно выступал: От робости теряя равновесие, Обширные проблемы освещал. Потом прочел во всей английской прессе я Его дебюту множество похвал: Твердили все газеты в исступлении, Что гениально это выступление! 91 Оратор этот был ужасно горд И лавры предвкушал самовлюбленно; Он был неглуп, в цитатах очень тверд И наслаждался славой Цицерона. К Амондевиллу в гости этот лорд Был приглашен к открытию сезона, И "гордостью отчизны" лести глас Его провозглашал уже не раз. 92 Тут были два талантливых юриста, Ирландец и шотландец по рожденью, - Весьма учены и весьма речисты. Сын Твида был Катон по обхожденью; Сын Эрина - с душой идеалиста: Как смелый конь, в порыве вдохновенья Взвивался на дыбы и что-то "нес", Когда вставал картофельный вопрос. 93 Шотландец рассуждал умно и чинно; Ирландец был мечтателен и дик: Возвышенно, причудливо, картинно Звучал его восторженный язык. Шотландец был похож на клавесины; Ирландец, как порывистый родник, Звенел, всегда тревожный и прекрасный, Эоловою арфой сладкогласной. 94 К Амондевиллу съехались они - Эстеты, и политики, и пэры Конечно, жизнь комедии сродни- Смешны поступки, лица и манеры, Но шутка увядает в наши дни; Ни Конгриву, ни дерзкому Мольеру Не оживить насмешкой прошлых лет Прилизанный и чинный высший свет. 95 Смешные чудаки остепенились И как-то отошли на задний план, Профессию теряя, изменились И хитрый шут, и ловкий шарлатан. Ей-богу, все глупцы переродились, Какой-то появился в них изъян. Мы стали стадом, каждый это знает: Толпа скучна, а меньшинство скучает. 96 Как рожь, я прежде Истину растил, Теперь колосьев жалких мне довольно; Коль ты намек, читатель, уловил, Я буду - Руфь, ты - Вооз сердобольный. Но я напрасно Библию открыл, - Мне детство вспоминается невольно; Я верю миссис Адаме больше всех: "Упоминать Писанье всуе грех!" 97 В наш жалкий век мякины, сколь возможно, Мы пожинать стремимся что-нибудь; Так остряки стремятся осторожно Свое словечко вовремя ввернуть. Один хитрец придумал способ сложный, Как вовремя находчиво блеснуть: Цитаты он уж с вечера готовил И по программе ловко острословил. 98 Но остроумец должен подводить К удобной точке тему разговора: Он должен слово хитрее пустить, Как ловкий псарь - обученную свору, Он должен случай вовремя схватить, Он должен смело, выгодно и скоро Соперника смутить или убрать, Чтоб выгодных позиций не терять. 99 Хозяева - лорд Генри и миледи - Гостей своих умели угостить; И призраки для столь роскошной снеди Могли бы воды Стикса переплыть! Мечту о восхитительном обеде Голодным смертным трудно подавить; С тех пор как Ева яблоко вкусила, Владеет всеми нами эта сила. 100 Так злачный край медово-млечных рек Сулил господь голодным иудеям; А ныне любит деньги человек; Мы устаем, слабеем и стареем. Но золото мы любим дольше всех: С любовницами, с другом и лакеем Проститься легче нам, чем потерять Тебя, платежной силы благодать! 101 Итак, охотой занялись мужчины. Охота в юном возрасте - экстаз, А позже - средство верное от сплина, Безделье облегчавшее не раз. Французское "ennui"* не без причины Так привилось в Британии у нас; Во Франции нашло себе названье Зевоты нашей скучное страданье. {* Тоска, скука (франц.).} 102 А те, кому минуло шестьдесят, Газеты в библиотеке читали, Оранжереи, дом, старинный сад, Портреты, статуи критиковали И, устремив глаза на циферблат, Шести часов устало ожидали. В деревне, как известно, ровно в шесть Дают обед тому, кто хочет есть. 103 Никто ни в чем не ощущал стесненья; Вставали каждый кто когда желал, И каждому, по мере пробужденья, Лакей горячий завтрак подавал. Иной предпочитал уединенье, Иной в приятном обществе гулял, И лишь веселый колокол обеда Всех собирал на общую беседу. 104 Иные леди красились чуть-чуть, Иные с бледным ликом появлялись; Способные изяществом блеснуть На лошадях в окрестностях катались; В ненастный день читали что-нибудь, Иль сплетнями о ближних занимались, Иль сочиняли в пламенных мечтах Посланья на двенадцати листах. 105 И другу сердца и подругам детства Охотно пишут женщины, - и я Люблю их писем тонкое кокетство, Люблю их почерк, милые друзья! Как Одиссей, они любое средство Пускают в ход, коварство затая, Они хитрят изысканно и сложно, Им отвечать старайтесь осторожно! 106 Бильярд и карты заполняли дни Дождливые. Игры азартной в кости Под кровом лорда Генри искони Не знали ни хозяева, ни гости! А то порой в безветрие они Удили рыбу, сидя на помосте. (Ах, если б Уолтон, злобный старичок, Форелью сам был пойман на крючок!) 107 По вечерам с приятным разговором Соединялись вина. Мисс Баллетт - Четыре старших - томно пели хором, А младшие, еще незрелых лет, С румянцем на щеках и с нежным взором На арфах элегический дуэт Играли, обольстительно вздыхая И ручками лебяжьими сверкая. 108 Порою танцы затевались там, Когда не уставали свыше меры Охотники от скачки по лугам... Тогда изящной грации примеры Являли туалеты милых дам И ловкостью блистали кавалеры. Но ровно в десять, должен вам сказать, Все гости чинно уходили спать. 109 Политики, собравшись в уголку, Проблемы обсуждали мировые, И остроумцы были начеку, Чтоб в нужный миг, как стрелы громовые, Свои bons mots вонзить на всем скаку В чужую речь; но случаи такие Бывают, что теряет аромат Bon mot, коль собеседник туповат. 110 Их жизни равномерное теченье Сверкало чистым блеском форм холодных, Как Фидия бессмертные творенья. Мы Уэстернов лишились благородных, И Фильдингова Софья, без сомненья, Была наивней леди наших модных, Том Джонс был груб - зато теперь у нас Все вышколены, словно напоказ. 111 К рассвету день кончается в столицах, А в деревнях привыкли много спать: И дамы, и прелестные девицы Чуть смерклось - забираются в кровать, Зато цветут их свеженькие лица Бутонам роз полуденных под стать. Красавицам ложиться нужно рано, Чтоб меньше денег тратить на румяна. ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 1 Когда бы мироздания пучина Открыла нам великие законы, Путь к истине нашли бы мы единый, Отвергнув метафизики препоны. Друг друга поедают все доктрины, Как сыновей Сатурн во время оно, - Хотя ему супруга иногда Подсовывала камни без труда. 2 Доктрины тещ отличны от титана, Что старшее съедают поколенье; Сие рождает споры постоянно И разума вредит пищеваренью. Философы нас учат, как ни странно, Свидетельству простого ощущенья Не доверять: хотя чего верней Порука плоти собственной моей! 3 Что до меня - я ничего не знаю И ничего не буду утверждать И отвергать; мы все живем, считая, Что рождены мы с тем, чтоб умирать. Придет, быть может, эра золотая, Бессмертья и покоя благодать. Нам смерть страшна, но сну без колебанья Мы уступаем треть существованья. 4 Блаженство услаждающего сна Дает нам от трудов отдохновенье, Но вечного покоя тишина Пугает всех живых без исключенья; Самоубийце - и тому страшна В последнее жестокое мгновенье Не жизнь, с которой он кончает счет, А бездна смерти, что его влечет. 5 Из ужаса рождается дерзанье, Когда несчастного со всех сторон Теснят невыносимые страданья, Когда он до предела доведен. Так возникают дикие желанья У путника, когда посмотрит он С откоса в пропасть на тропинке горной, Влеченью безотчетному покорный! 6 Конечно, хладным ужасом объят, Отступит он от грозного обрыва, Но почему в душе его горят Такие непонятные порывы? Нас тайны неизвестности манят, Ужасного тревожные призывы; Нас тянет глубина - куда? зачем? Доселе не разгадано никем. 7 Вы скажете - к чему сия тирада, Досужий плод досужих размышлений? Люблю я поболтать, признаться надо, И даже не чуждаюсь отступлений. Мне самая высокая награда - Порассуждать в минуты вдохновений О том, о сем и даже ни о чем: Ведь мне любая тема нипочем! 8 "По стебельку, - сказал великий Бэкон, - Мы направленье ветра узнаем!" Поэт, поскольку страстный человек он, Колеблет мысли творческим огнем Былинки слов. Ныряет целый век он, Как змей бумажный в небе голубом. А для чего, вы спросите, - для славы? Нет! Просто для ребяческой забавы. 9 Огромный мир за мной и предо мной, И пройдено немалое пространство; Я знал и пылкой молодости зной, И ветреных страстей непостоянство. Неразделим со славою земной Глас отрицанья, зависти и чванства. Когда-то славой тешился и я, Да муза неуживчива моя. 10 Поссорился я с тем и с этим светом И, стало быть, попам не угодил: Их обличенья, грозные запреты Мой вольный стих навлек и заслужил. В неделю раз бываю я поэтом - Тогда строчу стихи по мере сил; Но прежде я писал от страстной муки - Теперь писать приходится от скуки. 11 Так для чего же книги издавать, Когда не веришь славе и доходу? А для чего, скажите мне, читать, Играть, гулять, придерживаться моды? Нам это позволит забывать Тревоги и ничтожные невзгоды: Я что ни напишу, тотчас же рад Пустить по воле ветра наугад. 12 Когда б я был уверен в одобренье, Ни строчки новой я 6 не сочинил; Да, несмотря на битвы и лишенья, Я милым Девяти не изменил! Такое состоянье, без сомненья, Любой игрок отлично 6 оценил; Успех и неудача, всякий знает, В нас равное волненье вызывают. 13 Притом не любит выдумок пустых Взыскательная муза - и не диво, Что говорить о действиях людских Она всегда старается правдиво И славу оставляет для других, Давно привычных к лжи красноречивой; Излишнюю правдивость с давних пор Поэтам ставить принято в укор. 14 Отличных тем на свете очень много - Любовь, гроза, война, вершины гор! Ошибки, обсуждаемые строго, И общества критический обзор - Вот истинно широкая дорога, Для чувства и для разума простор. Знай сочиняй! Октавы, может статься, Хотя бы на оклейку пригодятся. 15 Я говорить хочу на этот раз О той весьма приятной части света, Где все на первый взгляд прельщает нас Брильянты, горностаи и банкеты; Но это "все" - обман ушей и глаз, На деле ж в "том храме этикета, В однообразной, скучной пустоте, Простора нет их мысли, ни мечте. 16 Нет живости в их праздном оживленье, Остроты их весьма неглубоки, Ничтожны их проступки, преступленья, Покрыты лаком мелкие грешки, Неискренни их страсти и волненья, И даже их страданья-пустяки; Их внешние и внутренние свойства Весьма однообразного устройства. 17 Они уподобляются порой Солдатам после пышного парада, Которые ломают четкий строй, Пресытясь пестрым блеском маскарада. Конечно можно тешиться игрой, Но зов приличий забывать не надо, - И вновь они проводят дни свои В раю забав и праздного "ennui". 18 Когда мы отлюбили, отыграли, Отслушали сенаторские речи, Отнаряжались, отголосовали, Отпраздновали проводы и встречи, Когда для нас на балах отблистали Красавиц ослепительные плечи, - Нам - ci-devant jeunes hommes* - судьба скучать, Но в скучном свете все-таки торчать. {* Бывшие молодые люди (франц.).} 19 Я очень часто жалобы слыхал, Что нашего beau monde'a, то есть "света", Как следует никто не описал: Лишь сплетнями питаются поэты, Которые швейцар пересказал (И то за чаевые, по секрету), Да тем, что слышал выездной лакей От камеристки барыни своей. 20 Но ныне все поэты стали вхожи В beau monde и там приобрели влиянье, А те, кто посмелей и помоложе, - Завоевали прочное признанье. Теперь портреты каждого вельможи И светских происшествий описанья Верны, поскольку нам рисуют в них Писатели почти себя самих! 21 "Haud ignara loquor"*; вот "Nugae, guarum Pars parva fui"**, право, легче мне Рассказывать в октавах с должным жаром О бурях, о гареме, о войне! Я дорожу моим свободным даром И принимаю формулу вполне: "Vetado Cereris sacrum qui vulgarit"*** (Высоких истин низкий ум не варит). {* "Я говорю о том, что всем известно" (лат.).} {** "Пустяки, малой частью которых я был" (лат.).} {*** Я запрещу тому, кто разгласил таинства Цереры" (лат.).} 22 Я не хочу, чтоб и меня увлек Тот идеал, излишне отвлеченный, Который от реальности далек, Как наш отважный Парри от Ясона. И без того мой замысел глубок; Такую широту диапазона Непосвященным трудно, может быть, Как следует понять и полюбить. 23 Увы! Миры к погибели стремятся, А женщина, сгубившая нас всех, До сей поры не в силах отказаться От этих легкомысленных утех! Быть жертвою, страдать и унижаться Она обречена за этот грех; Досталось ей в удел деторожденье, Как нам бритье - за наши прегрешенья! 24 Бритье, увы! Бритье - жестокий бич Весь род мужской бритьем порабощен Но как страданья женщины постичь? О ней мужчина, если он влюблен, Твердит эгоистическую дичь! Смотрите-ка, за что мы ценим жен? Зачем нужны их красота и грация? Лишь для того, чтоб умножалась нация. 25 В призванье няньки счастье, правда, есть, Но есть свои тревоги в каждом деле. Подружек зависть и соперниц лесть Подстерегают женщин с колыбели; А там, глядишь, пришла пора отцвесть И золотые цепи потускнели, - А впрочем, можно их самих спросить Приятно ли им женщинами быть. 26 Мы все под властью юбки с юных лет, - К чему искать иллюзии свободы! Из-под нее приходим мы на свет Для радости и для мирской невзгоды, От щуки карасю спасенья нет - Я чту и юбку, и закон природы; Будь из атласа, будь из полотна, Хранит величье символа она. 27 В невинные восторженные лета Я уважал и даже обожал Сию святую тайну туалета, Скрывающую милый идеал. Так око вдохновенное поэта Провидит в ножнах блещущий кинжал, В конверте под печатью - мир блаженства, Под линиями платья - совершенство! 28 Когда сирокко гонит облака, Дождливую сгущая атмосферу, И старчески морщинится река, И море мутно-пенистое серо, И в небе неизбывная тоска, И солнце превращается в химеру, - Все ж и тогда какая благодать Красивую пастушку увидать! 29 Героев с героинями, однако, Оставили мы в климате прескверном, Не подчиненном знакам Зодиака. К нему и рифм не подобрать, наверно; В густом тумане холода и мрака Скрываются под небом сим неверным Цветы, и зелень, и вершины гор - Все, что в других краях ласкает взор. 30 В закрытом помещенье грусть и скука, А под открытым небом грязь и слякоть; В такие дни поэту просто мука - Как пастораль прикажете состряпать?! Из мокрой лиры не извлечь ни звука, Уж где тут петь, гляди, чтоб не заплакать! Так бедный дух слабеет с каждым днем В боренье меж водою и огнем. 31 Жуан мой был беспечен по природе И был любезен людям всех сортов; В селе и в замке, в море и в походе Всегда доволен, весел и здоров, При неудаче и плохой погоде Не падал духом он и был готов Любезным обхожденьем и речами Приятным быть любой прекрасной даме. 32 Охота на лису - опасный спорт? Во-первых, можно с лошади сорваться, А во-вторых, тому, кто слишком горд, Мишенью шуток горько оказаться. Но Дон-Жуан в седле был смел и тверд И мог в искусстве этом состязаться С арабами; под ним скакун любой И всадником гордился и собой. 33 Он гарцевал, отлично брал барьеры - Кусты, ограды, мостики и рвы, Он мужества выказывал примеры, Однако не теряя головы. И только раз, зарвавшись свыше меры, На всем скаку он налетел, увы, Не удержав коня в минуту злую, На сельских джентльменов и борзую. 34 Ну, словом, удостоился похвал Мой Дон-Жуан и даже удивленья. Тому, как он на лошади скакал, Охотников, старейших поколенья Дивились. Многим он напоминал Их юности веселой развлеченья, И даже главный ловчий, наконец, О нем сказал с улыбкой: "Молодец!" 35 Трофеями сей воинской отваги И многолюдно шумной суеты Бывали не знамена и не шпаги, А просто лисьи шкурки и хвосты Но, обыскав дороги и овраги И, наконец, устав от пестроты, Он втайне с Честерфилдом соглашался, Что дважды в это дело б не пускался. 36 Но как бы мой Жуан ни уставал, Когда скакал он с гончими по следу, И как бы рано утром ни вставал, - Он даже после сытного обеда Не спал, и не дремал, и не зевал; Он мило слушал дамскую беседу, А - будь ты грешен или слишком свят - За это дамы все тебе простят. 37 Он слушал их внимательно и живо, Порой ум