ад затылком нависал дракон, Ему налегший на плечи, крылатый, Которым каждый встречный опален. 25 "Ты видишь Кака, - мне сказал вожатый. - Немало крови от него лилось, Где Авентин вознес крутые скаты. 28 Он с братьями теперь шагает врозь За то, что обобрал не без оглядки Большое стадо, что вблизи паслось. 31 Но не дал Геркулес ему повадки И палицей отстукал до ста раз, Хоть тот был мертв на первом же десятке". 34 Пока о проскакавшем шел рассказ, Три духа собрались внизу; едва ли Заметил бы их кто-нибудь из нас, 37 Вождь или я, но снизу закричали: "Вы кто?" Тогда наш разговор затих, И мы пришедших молча озирали. 40 Я их не знал; но тут один из них Спросил, и я по этому вопросу Догадываться мог об остальных: 43 "А что же Чанфа не пришел к утесу?" И я, чтоб вождь прислушался к нему, От подбородка палец поднял к носу. 46 Не диво, если слову моему, Читатель, ты поверишь неохотно: Мне, видевшему, чудно самому. 49 Едва я оглянул их мимолетно, Взметнулся шестиногий змей, внаскок Облапил одного и стиснул плотно. 52 Зажав ему бока меж средних ног, Передними он в плечи уцепился И вгрызся духу в каждую из щек; 55 А задними за ляжки ухватился И между них ему просунул хвост, Который кверху вдоль спины извился. 58 Плющ, дереву опутав мощный рост, Не так его глушит, как зверь висячий Чужое тело обмотал взахлест. 61 И оба слиплись, точно воск горячий, И смешиваться начал цвет их тел, Окрашенных теперь уже иначе, 64 Как если бы бумажный лист горел И бурый цвет распространялся в зное, Еще не черен и уже не бел. 67 "Увы, Аньель, да что с тобой такое? - Кричали, глядя, остальные два. - Смотри, уже ты ни один, ни двое". 70 Меж тем единой стала голова, И смесь двух лиц явилась перед нами, Где прежние мерещились едва. 73 Четыре отрасли - двумя руками, А бедра, ноги, и живот, и грудь Невиданными сделались частями. 76 Все бывшее в одну смесилось муть; И жуткий образ медленной походкой, Ничто и двое, продолжал свой путь. 79 Как ящерица под широкой плеткой Палящих дней, меняя тын, мелькнет Через дорогу молнией короткой, 82 Так, двум другим кидаясь на живот, Мелькнул змееныш лютый, желто-черный, Как шарик перца; и туда, где плод 85 Еще в утробе влагой жизнетворной Питается, ужалил одного; Потом скользнул к его ногам, проворный. 88 Пронзенный не промолвил ничего И лишь зевнул, как бы от сна совея Иль словно лихорадило его. 91 Змей смотрит на него, а он - на змея; Тот - язвой, этот - ртом пускают дым, И дым смыкает гада и злодея. 94 Лукан да смолкнет там, где назван им Злосчастливый Сабелл или Насидий, И да внимает замыслам моим. 97 Пусть Кадма с Аретузой пел Овидий И этого - змеей, а ту - ручьем Измыслил обратить, - я не в обиде: 100 Два естества, вот так, к лицу лицом, Друг в друга он не претворял телесно, Заставив их меняться веществом. 103 у этих превращенье шло совместно: Змееныш хвост, как вилку, расколол, А раненый стопы содвинул тесно. 106 Он голени и бедра плотно свел, И, самый след сращенья уничтожа, Они сомкнулись в нераздельный ствол. 109 У змея вилка делалась похожа На гибнущее там, и здесь мягка, А там корява становилась кожа. 112 Суставы рук вошли до кулака Под мышки, между тем как удлинялись Коротенькие лапки у зверька. 115 Две задние конечности смотались В тот член, который человек таит, А у бедняги два образовались. 118 Покамест дымом каждый был повит И новым цветом начал облекаться, Тут - облысев, там - волосом покрыт, - 121 Один успел упасть, другой - подняться, Но луч бесчестных глаз был так же прям, И в нем их морды начали меняться. 124 Стоявший растянул лицо к вискам, И то, что лишнего туда наплыло, Пошло от щек на вещество ушам. 127 А то, что не сползло назад, застыло Комком, откуда ноздри отросли И вздулись губы, сколько надо было. 130 Лежавший рыло вытянул в пыли, А уши, убывая еле зримо, Как рожки у улитки, внутрь ушли. 133 Язык, когда-то росший неделимо И бойкий, треснул надвое, а тот, Двойной, стянулся, - и не стало дыма. 136 Душа в обличье гадины ползет И с шипом удаляется в лощину, А тот вдогонку, говоря, плюет. 139 Он, повернув к ней новенькую спину, Сказал другому: "Пусть теперь ничком, Как я, Буозо оползет долину". 142 Так, видел я, менялась естеством Седьмая свалка; и притом так странно, Что я, быть может, прегрешил пером. 145 Хотя уж видеть начали туманно Мои глаза и самый дух блуждал, Те не могли укрыться столь нежданно, 148 Чтоб я хромого Пуччо не узнал; Из всех троих он был один нетронут С тех пор, как подошел к подножью скал; 151 Другой был тот, по ком в Гавилле стонут. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 1 Гордись, Фьоренца, долей величавой! Ты над землей и морем бьешь крылом, И самый Ад твоей наполнен славой! 4 Я пять таких в собранье воровском Нашел сограждан, что могу стыдиться, Да и тебе немного чести в том. 7 Но если нам под утро правда снится, Ты ощутишь в один из близких дней, К чему и Прато, как и все, стремится; 10 Поэтому - тем лучше, чем скорей; Раз быть должно, так пусть бы миновало! С теченьем лет мне будет тяжелей. 13 По выступам, которые сначала Вели нас вниз, поднялся спутник мой, И я, влекомый им, взошел устало; 16 И дальше, одинокою тропой Меж трещин и камней хребта крутого, Нога не шла, не подсобясь рукой. 19 Тогда страдал я и страдаю снова, Когда припомню то, что я видал; И взнуздываю ум сильней былого, 22 Чтоб он без добрых правил не блуждал, И то, что мне дала звезда благая Иль кто-то лучший, сам я не попрал. 25 Как селянин, на холме отдыхая, - Когда сокроет ненадолго взгляд Тот, кем страна озарена земная, 28 И комары, сменяя мух, кружат, - Долину видит полной светляками Там, где он жнет, где режет виноград, 31 Так, видел я, вся искрилась огнями Восьмая глубь, как только с двух сторон Расщелина открылась перед нами. 34 И как, конями поднят в небосклон, На колеснице Илия вздымался, А тот, кто был медведями отмщен, 37 Ему вослед глазами устремлялся И только пламень различал едва, Который вверх, как облачко, взвивался, - 40 Так движутся огни в гортани рва, И в каждом замкнут грешник утаенный, Хоть взор не замечает воровства. 43 С вершины моста я смотрел, склоненный, И, не держись я за одну из плит, Я бы упал, никем не понужденный; 46 И вождь, приметив мой усердный вид, Сказал мне так: "Здесь каждый дух затерян Внутри огня, которым он горит". 49 "Теперь, учитель, я вполне уверен, - Ответил я. - Уж я и сам постиг, И даже так спросить я был намерен: 52 Кто в том огне, что там вдали возник, Двойной вверху, как бы с костра подъятый, Где с братом был положен Полиник?" 55 "В нем мучатся, - ответил мой вожатый, - Улисс и Диомед, и так вдвоем, Как шли на гнев, идут путем расплаты; 58 Казнятся этим стонущим огнем И ввод коня, разверзший стены града, Откуда римлян вышел славный дом, 61 И то, что Дейдамия в сенях Ада Зовет Ахилла, мертвая, стеня, И за Палладий в нем дана награда". 64 "Когда есть речь у этого огня, Учитель, - я сказал, - тебя молю я, Сто раз тебя молю, утешь меня, 67 Дождись, покуда, меж других кочуя, Рогатый пламень к нам не подойдет: Смотри, как я склонен к нему, тоскуя". 70 "Такая просьба, - мне он в свой черед, - Всегда к свершенью сердце расположит; Но твой язык на время пусть замрет. 73 Спрошу их я; то, что тебя тревожит, И сам я понял; а на твой вопрос Они, как греки, промолчат, быть может". 76 Когда огонь пришел под наш утес И место "и мгновенье подобало, Учитель мой, я слышал, произнес: 79 "О вы, чей пламень раздвояет жало! Когда почтил вас я в мой краткий час, Когда почтил вас много или мало, 82 Слагая в мире мой высокий сказ, Постойте; вы поведать мне повинны, Где, заблудясь, погиб один из вас". 85 С протяжным ропотом огонь старинный Качнул свой больший рог; так иногда Томится на ветру костер пустынный, 88 Туда клоня вершину и сюда, Как если б это был язык вещавший, Он издал голос и сказал: "Когда 91 Расстался я с Цирцеей, год скрывавшей Меня вблизи Гаэты, где потом Пристал Эней, так этот край назвавший, - 94 Ни нежность к сыну, ни перед отцом Священный страх, ни долг любви спокойный Близ Пенелопы с радостным челом 97 Не возмогли смирить мой голод знойный Изведать мира дальний кругозор И все, чем дурны люди и достойны. 100 И я в морской отважился простор, На малом судне выйдя одиноко С моей дружиной, верной с давних пор. 103 Я видел оба берега, Моррокко, Испанию, край сардов, рубежи Всех островов, раскиданных широко. 106 Уже мы были древние мужи, Войдя в пролив, в том дальнем месте света, Где Геркулес воздвиг свои межи, 109 Чтобы пловец не преступал запрета; Севилья справа отошла назад, Осталась слева, перед этим, Сетта. 112 "О братья, - так сказал я, - на закат Пришедшие дорогой многотрудной! Тот малый срок, пока еще не спят 115 Земные чувства, их остаток скудный Отдайте постиженью новизны, Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный! 118 Подумайте о том, чьи вы сыны: Вы созданы не для животной доли, Но к доблести и к знанью рождены". 121 Товарищей так живо укололи Мои слова и ринули вперед, Что я и сам бы не сдержал их воли. 124 Кормой к рассвету, свой шальной полет На крыльях весел судно устремило, Все время влево уклоняя ход. 127 Уже в ночи я видел все светила Другого остья, и морская грудь Склонившееся наше заслонила. 130 Пять раз успел внизу луны блеснуть И столько ж раз погаснуть свет заемный, С тех пор как мы пустились в дерзкий путь, 133 Когда гора, далекой грудой темной, Открылась нам; от века своего Я не видал еще такой огромной. 136 Сменилось плачем наше торжество: От новых стран поднялся вихрь, с налета Ударил в судно, повернул его 139 Три раза в быстрине водоворота; Корма взметнулась на четвертый раз, Нос канул книзу, как назначил Кто-то, 142 И море, хлынув, поглотило нас". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 1 Уже горел прямым и ровным светом Умолкший пламень, уходя во тьму, Отпущенный приветливым поэтом, - 4 Когда другой, возникший вслед ему, Невнятным гулом, рвущимся из жала, Привлек наш взор к верховью своему. 7 Как сицилийский бык, взревев сначала От возгласов того, - и поделом, - Чье мастерство его образовало, 10 Ревел от голоса казнимых в нем И, хоть он был всего лишь медь литая, Страдающим казался существом, 13 Так, в пламени пути не обретая, В его наречье, в нераздельный рык, Слова преображались, вылетая. 16 Когда же звук их наконец проник Сквозь острие, придав ему дрожанье, Которое им сообщал язык, 19 К нам донеслось: "К тебе мое воззванье, О ты, что, по-ломбардски говоря, Сказал: "Иди, я утолил желанье!" 22 Мольбу, быть может, позднюю творя, Молю, помедли здесь, где мы страдаем: Смотри, я медлю пред тобой, горя! 25 Когда, простясь с латинским милым краем, Ты только что достиг слепого дна, Где я за грех содеянный терзаем, 28 Скажи: в Романье - мир или война? От стен Урбино и до горной сени, Вскормившей Тибр, лежит моя страна". 31 Я вслушивался, полон размышлений, Когда вожатый, тронув локоть мне, Промолвил так: "Ответь латинской тени". 34 Уже ответ мой был готов вполне, И я сказал, мгновенно речь построя: "О дух, сокрытый в этой глубине, 37 Твоя Романья даже в дни покоя Без войн в сердцах тиранов не жила; Но явного сейчас не видно боя. 40 Равенна - все такая, как была: Орел Поленты в ней обосновался, До самой Червьи распластав крыла. 43 Оплот, который долго защищался И где французов алый холм полег, В зеленых лапах ныне оказался. 46 Барбос Верруккьо и его щенок, С Монтаньей обошедшиеся скверно, Сверлят зубами тот же все кусок. 49 В твердынях над Ламоне и Сантерпо Владычит львенок белого герба, Друзей меняя дважды в год примерно; 52 А та, где льется Савьо, той судьба Между горой и долом находиться, Живя меж волей и ярмом раба. 55 Но кто же ты, прошу тебя открыться; Ведь я тебе охотно отвечал, - Пусть в мире память о тебе продлится!" 58 Сперва огонь немного помычал По-своему, потом, качнув не сразу Колючую вершину, прозвучал": 61 "Когда б я знал, что моему рассказу Внимает тот, кто вновь увидит свет, То мой огонь не дрогнул бы ни разу. 64 Но так как в мир от нас возврата нет И я такого не слыхал примера, Я, не страшась позора, дам" ответ. 67 Я меч сменил на пояс кордильера И верил, что приемлю благодать; И так моя исполнилась бы вера, 70 Когда бы в грех не ввел меня опять Верховный пастырь (злой ему судьбины!); Как это было, - я хочу сказать. 73 Пока я нес, в минувшие годины, Дар материнский мяса и костей, Обычай мой был лисий, а не львиный. 76 Я знал все виды потайных путей И ведал ухищренья всякой масти; Край света слышал звук моих затей. 79 Когда я понял, что достиг той части Моей стези, где мудрый человек, Убрав свой парус, сматывает снасти, 82 Все, что меня пленяло, я отсек; И, сокрушенно исповедь содеяв, - О горе мне! - я спасся бы навек. 85 Первоначальник новых фарисеев, Воюя в тех местах, где Латеран, Не против сарацин иль иудеев, 88 Затем что в битву шел на христиан, Не виноватых в том, что Акра взята, Не торговавших в землях басурман, 91 Свой величавый сан и все, что свято, Презрел в себе, во мне - смиренный чин И вервь, тела сушившую когда-то, 94 И, словно прокаженный Константин, Сильвестра из Сираттских недр призвавший, Призвал меня, решив, что я один 97 Уйму надменный жар, его снедавший; Я слушал и не знал, что возразить: Как во хмелю казался вопрошавший. 100 "Не бойся, - продолжал он говорить, - Ты согрешенью будешь непричастен, Подав совет, как Пенестрино срыть. 103 Рай запирать и отпирать я властен; Я два ключа недаром получил, К которым мой предместник был бесстрастен". 106 Меня столь важный довод оттеснил Туда, где я молчать не смел бы доле, И я: "Отец, когда с меня ты смыл 109 Мой грех, творимый по твоей же воле, - Да будет твой посул длиннее дел, И возликуешь на святом престоле". 112 В мой смертный час Франциск за мной слетел, Но некий черный херувим вступился, Сказав: "Не тронь; я им давно владел. 115 Пора, чтоб он к моим рабам спустился; С тех пор как он коварный дал урок, Ему я крепко в волосы вцепился; 118 Не каясь, он прощенным быть не мог, А каяться, грешить желая все же, Нельзя: в таком сужденье есть порок". 121 Как содрогнулся я, великий боже, Когда меня он ухватил, спросив: "А ты не думал, что я логик тоже?" 124 Он снес меня к Миносу; тот, обвив Хвост восемь раз вокруг спины могучей, Его от злобы даже укусив, 127 Сказал: "Ввергается в огонь крадучий!" И вот я гибну, где ты зрел меня, И скорбно движусь в этой ризе жгучей!" 130 Свою докончив повесть, столб огня Покинул нас, терзанием объятый, Колючий рог свивая и клоня. 133 И дальше, гребнем, я и мой вожатый Прошли туда, где нависает свод Над рвом, в котором требуют расплаты 136 От тех, кто, разделяя, копит гнет. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 1 Кто мог бы, даже вольными словами, Поведать, сколько б он ни повторял, Всю кровь и раны, виденные нами? 4 Любой язык наверно бы сплошал: Объем рассудка нашего и речи, Чтобы вместить так много, слишком мал. 7 Когда бы вновь сошлись, в крови увечий, Все, кто в Пулийской роковой стране, Страдая, изнемог на поле сечи 10 От рук троян и в длительной войне, Перстнями заплатившей дань гордыне, Как пишет Ливии, истинный вполне; 13 И те, кто тщился дать отпор дружине, Которую привел Руберт Гвискар, И те, чьи кости отрывают ныне 16 Близ Чеперано, где нанес удар Обман пулийцев, и кого лукавый У Тальякоццо одолел Алар; 19 И кто култыгу, кто разруб кровавый Казать бы стал, - их превзойдет в сто крат Девятый ров чудовищной расправой. 22 Не так дыряв, утратив дно, ушат, Как здесь нутро у одного зияло От самых губ дотуда, где смердят: 25 Копна кишок между колен свисала, Виднелось сердце с мерзостной мошной, Где съеденное переходит в кало. 28 Несчастный, взглядом встретившись со мной, Разверз руками грудь, от крови влажен, И молвил так: "Смотри на образ мой! 31 Смотри, как Магомет обезображен! Передо мной, стеня, идет Али, Ему весь череп надвое рассажен. 34 И все, кто здесь, и рядом, и вдали, - Виновны были в распрях и раздорах Среди живых, и вот их рассекли. 37 Там сзади дьявол, с яростью во взорах, Калечит нас и не дает пройти, Кладя под лезвее все тот же ворох 40 На повороте скорбного пути; Затем что раны, прежде чем мы снова К нему дойдем, успеют зарасти. 43 А ты, что с гребня смотришь так сурово, Ты кто? Иль медлишь и страшишься дна, Где мука для повинного готова?" 46 Вождь молвил: "Он не мертв, и не вина Ведет его подземною тропою; Но чтоб он мог изведать все сполна, 49 Мне, мертвому, назначено судьбою Вести его сквозь Ад из круга в круг; И это - так, как я - перед тобою". 52 Их больше ста остановилось вдруг, Услышав это, и с недвижным взглядом Дивилось мне, своих не помня мук. 55 "Скажи Дольчино, если вслед за Адом Увидишь солнце: пусть снабдится он, Когда не жаждет быть со мною рядом, 58 Припасами, чтоб снеговой заслон Не подоспел новарцам на подмогу; Тогда нескоро будет побежден". 61 Так молвил Магомет, когда он ногу Уже приподнял, чтоб идти; потом Ее простер и двинулся в дорогу. 64 Другой, с насквозь пронзенным кадыком, Без носа, отсеченного по брови, И одноухий, на пути своем 67 Остановясь при небывалом слове, Всех прежде растворил гортань, извне Багровую от выступавшей крови, 70 И молвил: "Ты, безвинный, если мне Не лжет подобьем внешняя личина, Тебя я знал в латинской стороне; 73 И ты припомни Пьер да Медичина, Там, где от стен Верчелли вьет межи До Маркабб отрадная равнина, 76 И так мессеру Гвидо расскажи И Анджолелло, лучшим людям Фано, Что, если здесь в провиденье нет лжи, 79 Их с корабля наемники обмана Столкнут вблизи Каттолики в бурун, По вероломству злобного тирана. 82 От Кипра до Майорки, сколько лун Ни буйствуют пираты или греки, Черней злодейства не видал Нептун. 85 Обоих кривоглазый изверг некий, Владетель мест, которых мой сосед Хотел бы лучше не видать вовеки, 88 К себе заманит как бы для бесед; Но у Фокары им уже ненужны Окажутся молитва и обет". 91 И я на это: "Чтобы в мир наружный Весть о тебе я подал тем, кто жив, Скажи: чьи это очи так недужны?" 94 Тогда, на челюсть руку положив Товарищу, он рот ему раздвинул, Вскричав: "Вот он; теперь он молчалив. 97 Он, изгнанный, от Цезаря отринул Сомнения, сказав: "Кто снаряжен, Не должен ждать, чтоб час удобный минул". 100 О, до чего казался мне смущен, С обрубком языка, торчащим праздно, Столь дерзостный на речи Курион! 103 И тут другой, увечный безобразно, Подняв остатки рук в окрестной мгле, Так что лицо от крови стало грязно, 106 Вскричал: "И Моску вспомни в том числе, Сказавшего: "Кто кончил, - дело справил". Он злой посев принес родной земле". 109 "И смерть твоим сокровным!" - я добавил. Боль болью множа, он в тоске побрел И словно здравый ум его оставил. 112 А я смотрел на многолюдный дол И видел столь немыслимое дело, Что речь о нем я вряд ли бы повел, 115 Когда бы так не совесть мне велела, Подруга, ободряющая нас В кольчугу правды облекаться смело. 118 Я видел, вижу словно и сейчас, Как тело безголовое шагало В толпе, кружащей неисчетный раз, 121 И срезанную голову держало За космы, как фонарь, и голова Взирала к нам и скорбно восклицала. 124 Он сам себе светил, и было два В одном, единый в образе двойного, Как - знает Тот, чья власть во всем права. 127 Остановясь у свода мостового, Он кверху руку с головой простер, Чтобы ко мне свое приблизить слово, 130 Такое вот: "Склони к мученьям взор, Ты, что меж мертвых дышишь невозбранно! Ты горших мук не видел до сих пор. 133 И если весть и обо мне желанна, Знай: я Бертрам де Борн, тот, что в былом Учил дурному короля Иоанна. 136 Я брань воздвиг меж сыном и отцом: Не так Ахитофеловым советом Давид был ранен и Авессалом. 139 Я связь родства расторг пред целым светом; За это мозг мой отсечен навек От корня своего в обрубке этом: 142 И я, как все, возмездья не избег". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 1 Вид этих толп и этого терзанья Так упоил мои глаза, что мне Хотелось плакать, не тая страданья. 4 "Зачем твой взор прикован к глубине? Чего ты ищешь, - мне сказал Вергилий, - Среди калек на этом скорбном дне? 7 Другие рвы тебя не так манили; Знай, если душам ты подводишь счет, Что путь их - в двадцать две окружных мили. 10 Уже луна у наших ног плывет; Недолгий срок осталось нам скитаться, И впереди тебя другое ждет". 13 Я отвечал: "Когда б ты мог дознаться, Что я хотел увидеть, ты и сам Велел бы мне, быть может, задержаться". 16 Так говоря в ответ его словам, Уже я шел, а впереди вожатый, И я добавил: "В этой яме, там, 19 Куда я взор стремил, тоской объятый, Один мой родич должен искупать Свою вину, платя столь тяжкой платой". 22 И вождь: "Раздумий на него не трать; Что ты его не встретил, - нет потери, И не о нем ты должен помышлять. 25 Я видел с моста: гневен в высшей мере, Он на тебя указывал перстом; Его, я слышал, кто-то назвал Джери. 28 Ты в это время думал о другом, Готфорского приметив властелина, И не видал; а он ушел потом". 31 И я: "Мой вождь, насильная кончина, Которой не отмстили за него Те, кто понес бесчестье, - вот причина 34 Его негодованья; оттого Он и ушел, со мною нелюдимый; И мне тем больше стало жаль его". 37 Так говоря, на новый свод взошли мы, Над следующим рвом, и, будь светлей, Нам были бы до самой глуби зримы 40 Последняя обитель Злых Щелей И вся ее бесчисленная братья; Когда мы стали, в вышине, над ней, 43 В меня вонзились вопли и проклятья, Как стрелы, заостренные тоской; От боли уши должен был зажать я. 46 Какой бы стон был, если б в летний зной Собрать гуртом больницы Вальдикьяны, Мареммы и Сардиньи и в одной 49 Сгрудить дыре, - так этот ров поганый Вопил внизу, и смрад над ним стоял, Каким смердят гноящиеся раны. 52 Мой вождь и я сошли на крайний вал, Свернув, как прежде, влево от отрога, И здесь мой взгляд живее проникал 55 До глуби, где, служительница бога, Суровая карает Правота Поддельщиков, которых числит строго. 58 Едва ли горше мука разлита Была над вымирающей Эгиной, Когда зараза стала так люта, 61 Что все живые твари до единой Побило мором, и былой народ Воссоздан был породой муравьиной, 64 Как из певцов иной передает, - Чем здесь, где духи вдоль по дну слепому То кучами томились, то вразброд. 67 Кто на живот, кто на плечи другому Упав, лежал, а кто ползком, в пыли, По скорбному передвигался дому. 70 За шагом шаг, мы молчаливо шли, Склоняя взор и слух к толпе болевших, Бессильных приподняться от земли. 73 Я видел двух, спина к спине сидевших, Как две сковороды поверх огня, И от ступней по темя острупевших. 76 Поспешней конюх не скребет коня, Когда он знает - господин заждался, Иль утомившись на исходе дня, 79 Чем тот и этот сам в себя вгрызался Ногтями, чтоб на миг унять свербеж, Который только этим облегчался. 82 Их ногти кожу обдирали сплошь, Как чешую с крупночешуйной рыбы Или с леща соскабливает нож. 85 "О ты, чьи все растерзаны изгибы, А пальцы, словно клещи, мясо рвут, - Вождь одному промолвил, - не могли бы 88 Мы от тебя услышать, нет ли тут Каких латинян? Да не обломаешь Вовек ногтей, несущих этот труд!" 91 Он всхлипнул так: "Ты и сейчас взираешь На двух латинян и на их беду. Но кто ты сам, который вопрошаешь?" 94 И вождь сказал: "Я с ним, живым, иду Из круга в круг по темному простору, Чтоб он увидел все, что есть в Аду". 97 Тогда, сломав взаимную опору, Они, дрожа, взглянули на меня, И все, кто был свидетель разговору. 101 Учитель, ясный взор ко мне склоня, Сказал: "Скажи им, что тебе угодно". И я, охотно волю подчиня: 103 "Пусть память ваша не прейдет бесплодно В том первом мире, где вы рождены, Но много солнц продлится всенародно! 106 Скажите, кто вы, из какой страны; Вы ваших омерзительных мучений Передо мной стыдиться не должны". 109 "Я из Ареццо; и Альберо в Сьене, - Ответил дух, - спалил меня, хотя И не за то, за что я в царстве теней. 112 Я, правда, раз ему сказал, шутя: "Я и полет по воздуху изведал"; А он, живой и глупый, как дитя, 115 Просил его наставить; так как Дедал Не вышел из него, то тот, кому Он был как сын, меня сожженью предал. 118 Но я алхимик был, и потому Минос, который ввек не ошибется, Меня послал в десятую тюрьму". 121 И я поэту: "Где еще найдется Народ беспутней сьенцев? И самим Французам с ними нелегко бороться!" 124 Тогда другой лишавый, рядом с ним, Откликнулся: "За исключеньем Стрикки, Умевшего в расходах быть скупым; 127 И Никколо, любителя гвоздики, Которую он первый насадил В саду, принесшем урожай великий; 130 И дружества, в котором прокутил Ашанский Качча и сады, и чащи, А Аббальято разум истощил. 133 И чтоб ты знал, кто я, с тобой трунящий Над сьенцами, всмотрись в мои черты И убедись, что этот дух скорбящий - 136 Капоккьо, тот, что в мире суеты Алхимией подделывал металлы; Я, как ты помнишь, если это ты, 139 Искусник в обезьянстве был немалый". ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ 1 В те дни, когда Юнона воспылала Из-за Семелы гневом на фивян, Как многократно это показала, - 4 На разум Афаманта пал туман, И, на руках увидев у царицы Своих сынов, безумством обуян, 7 Царь закричал: "Поставим сеть для львицы Со львятами и путь им преградим!" - И, простирая когти хищной птицы, 10 Схватил Леарха, размахнулся им И раздробил младенца о каменья; Мать утопилась вместе со вторым. 13 И в дни, когда с вершины дерзновенья Фортуна Трою свергла в глубину И сгинули владетель и владенья, 16 Гекуба, в горе, в бедствиях, в плену, Увидев Поликсену умерщвленной, А там, где море в берег бьет волну, 19 Труп Полидора, страшно искаженный, Залаяла, как пес, от боли взвыв: Не устоял рассудок потрясенный. 22 Но ни троянский гнев, ни ярость Фив Свирепей не являли исступлений, Зверям иль людям тело изъязвив, 25 Чем предо мной две бледных голых тени, Которые, кусая всех кругом, Неслись, как боров, поломавший сени. 28 Одна Капоккьо в шею вгрызлась ртом И с ним помчалась; испуская крики, Он скреб о жесткий камень животом. 31 Дрожа всем телом: "Это Джанни Скикки, - Промолвил аретинец. - Всем постыл, Он донимает всех, такой вот дикий". 34 "О, чтоб другой тебя не укусил! Пока он здесь, дай мне ответ нетрудный, Скажи, кто он", - его я попросил. 37 Он молвил: "Это Мирры безрассудной Старинный дух, той, что плотских утех С родным отцом искала в страсти блудной, 40 Она такой же с ним свершила грех, Себя подделав и обману рада, Как тот, кто там бежит, терзая всех, 43 Который, пожелав хозяйку стада, Подделал старого Буозо, лег И завещанье совершил, как надо". 46 Когда и тот, и этот стал далек Свирепый дух, мой взор, опять спокоен, К другим несчастным обратиться мог. 49 Один совсем как лютня был устроен; Ему бы лишь в паху отсечь долой Весь низ, который у людей раздвоен. 32 Водянка порождала в нем застой Телесных соков, всю его середку Раздув несоразмерно с головой. 55 И он, от жажды разевая глотку, Распялил губы, как больной в огне, Одну наверх, другую к подбородку. 58 "Вы, почему-то здравыми вполне Сошедшие в печальные овраги, - Сказал он нам, - склоните взор ко мне! 61 Вот казнь Адамо, мастера-бедняги! Я утолял все прихоти свои, А здесь я жажду хоть бы каплю влаги. 64 Все время казентинские ручьи, С зеленых гор свергающие в Арно По мягким руслам свежие струи, 67 Передо мною блещут лучезарно. И я в лице от этого иссох; Моя болезнь, и та не так коварна. 70 Там я грешил, там схвачен был врасплох, И вот теперь - к местам, где я лукавил, Я осужден стремить за вздохом вздох. 73 Я там, в Ромене, примесью бесславил Крестителем запечатленный сплав, За что и тело на костре оставил. 76 Чтоб здесь увидеть, за их гнусный нрав, Тень Гвидо, Алессандро иль их братца, Всю Бранду я отдам, возликовав. 79 Один уж прибыл, если полагаться На этих буйных, бегающих тут. Да что мне в этом, раз нет сил подняться? 82 Когда б я был чуть-чуть поменьше вздут, Чтоб дюйм пройти за сотню лет усилий, Я бы давно предпринял этот труд, 85 Ища его среди всей этой гнили, Хотя дорожных миль по кругу здесь Одиннадцать да поперек полмили. 88 Я из-за них обезображен весь; Для них я подбавлял неутомимо К флоринам трехкаратную подмесь". 91 И я: "Кто эти двое, в клубе дыма, Как на морозе мокрая рука, Что справа распростерты недвижимо?" 94 Он отвечал: "Я их, к щеке щека, Так и застал, когда был втянут Адом; Лежать им, видно, вечные века. 97 Вот лгавшая на Иосифа; а рядом Троянский грек и лжец Синон; их жжет Горячка, потому и преют чадом". 100 Сосед, решив, что не такой почет Заслуживает знатная особа, Ткнул кулаком в его тугой живот. 103 Как барабан, откликнулась утроба; Но мастер по лицу его огрел Рукой, насколько позволяла злоба, 106 Сказав ему: "Хоть я отяжелел И мне в движенье тело непокорно, Рука еще годна для этих дел". 109 "Шагая в пламя, - молвил тот задорно, - Ты был не так-то на руку ретив, А деньги бить она была проворна". 112 И толстопузый: "В этом ты правдив, Куда правдивей, чем когда троянам Давал ответ, душою покривив". 115 И грек: "Я словом лгал, а ты - чеканом! Всего один проступок у меня, А ты всех бесов превзошел обманом!" 118 "Клятвопреступник, вспомни про коня, - Ответил вздутый, - и казнись позором, Всем памятным до нынешнего дня!" 121 "А ты казнись, - сказал Синон, - напором Гнилой водицы, жаждой иссушен И животом заставясь, как забором!" 124 Тогда монетчик: "Искони времен Твою гортань от скверны раздирало; Я жажду, да, и соком наводнен, 127 А ты горишь, мозг болью изглодало, И ты бы кинулся на первый зов Лизнуть разок Нарциссово зерцало". 130 Я вслушивался в звуки этих слов, Но вождь сказал: "Что ты нашел за диво? Я рассердиться на тебя готов". 133 Когда он так проговорил гневливо, Я на него взглянул с таким стыдом, Что до сих пор воспоминанье живо. 136 Как тот, кто, удрученный скорбным сном, Во сне хотел бы, чтобы это снилось, О сущем грезя, как о небылом, 139 Таков был я: мольба к устам теснилась; Я ждал, что, вняв ей, он меня простит, И я не знал, что мне уже простилось. 142 "Крупней вину смывает меньший стыд, - Сказал мой вождь, - и то, о чем мы судим, Тебя уныньем пусть не тяготит. 145 Но знай, что я с тобой, когда мы будем Идти, быть может, так же взор склонив К таким вот препирающимся людям: 148 Позыв их слушать - низменный позыв". ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ 1 Язык, который так меня ужалил, Что даже изменился цвет лица, Мне сам же и лекарством язву залил; 4 Копье Ахилла и его отца Бывало так же, слышал я, причиной Начальных мук и доброго конца. 7 Спиной к больному рву, мы шли равниной, Которую он поясом облег, И слова не промолвил ни единый. 10 Ни ночь была, ни день, и я не мог Проникнуть взором в дали окоема, Но вскоре я услышал зычный рог, 13 Который громче был любого грома, И я глаза навел на этот рев, Как будто зренье было им влекомо. 16 В плачевной сече, где святых бойцов Великий Карл утратил в оны лета, Не так ужасен был Орландов зов. 19 И вот возник из сумрачного света Каких-то башен вознесенный строй; И я "Учитель, что за город это?" 22 "Ты мечешь взгляд, - сказал вожатый мой, - Сквозь этот сумрак слишком издалека, А это может обмануть порой. 25 Ты убедишься, приближая око, Как, издали судя, ты был неправ; Так подбодрись же и шагай широко". 28 И, ласково меня за руку взяв: "Чтобы тебе их облик не был страшен, Узнай сейчас, еще не увидав, 31 Что это - строй гигантов, а не башен; Они стоят в колодце, вкруг жерла, И низ их, от пупа, оградой скрашен". 34 Как, если тает облачная мгла, Взгляд начинает различать немного Все то, что муть туманная крала, 37 Так, с каждым шагом, ведшим нас полого Сквозь этот плотный воздух под уклон, Обман мой таял, и росла тревога: 40 Как башнями по кругу обнесен Монтереджоне на своей вершине, Так здесь, венчая круговой заслон, 43 Маячили, подобные твердыне, Ужасные гиганты, те, кого Дий, в небе грохоча, страшит поныне. 46 Уже я различал у одного Лицо и грудь, живот до бедер тучных И руки книзу вдоль боков его. 49 Спасла Природа многих злополучных, Подобные пресекши племена, Чтоб Марс не мог иметь таких подручных; 52 И если нераскаянна она В слонах или китах, тут есть раскрытый Для взора смысл, и мера здесь видна; 55 Затем что там, где властен разум, слитый Со злобной волей и громадой сил, Там для людей нет никакой защиты. 38 Лицом он так широк и длинен был, Как шишка в Риме близ Петрова храма; И весь костяк размером подходил; 61 От кромки - ноги прикрывала яма - До лба не дотянулись бы вовек Три фриза, стоя друг на друге прямо; 64 От места, где обычно человек Скрепляет плащ, до бедер - тридцать клалось Больших пядей. "Rafel mai amech 67 Izabi almi", - яростно раздалось Из диких уст, которым искони Нежнее петь псалмы не полагалось. 70 И вождь ему: "Ты лучше в рог звени, Безумный дух! В него - избыток злобы И всякой страсти из себя гони! 73 О смутный дух, ощупай шею, чтобы Найти ремень; тогда бы ты постиг, Что рог подвешен у твоей утробы". 76 И мне: "Он сам явил свой истый лик; То царь Немврод, чей замысел ужасный Виной, что в мире не один язык. 79 Довольно с нас; беседы с ним напрасны: Как он ничьих не понял бы речей, Так никому слова его не ясны". 82 Мы продолжали путь, свернув левей, И, отойдя на выстрел самострела, Нашли другого, больше и дичей. 85 Чья сила великана одолела, Не знаю; сзади - правая рука, А левая вдоль переда висела 88 Прикрученной, и, оплетя бока, Цепь завивалась, по открытой части, От шеи вниз, до пятого витка. 91 "Гордец, насильем домогаясь власти, С верховным Дием в бой вступил, и вот, - Сказал мой вождь, - возмездье буйной страсти. 94 То Эфиальт; он был их верховод, Когда богов гиганты устрашали; Теперь он рук вовек не шевельнет". 97 И я сказал учителю: "Нельзя ли, Чтобы, каков безмерный Бриарей, Мои глаза на опыте узнали?" 100 И он ответил: "Здесь вблизи Антей; Он говорит, он в пропасти порока Опустит нас, свободный от цепей. 103 А тот, тобою названный, - далеко; Как этот - скован, и такой, как он; Лицо лишь разве более жестоко". 106 Так мощно башня искони времен Не содрогалась от землетрясенья, Как Эфиальт сотрясся, разъярен. 109 Я ждал, в испуге, смертного мгновенья, И впрямь меня убил бы страх один, Когда бы я не видел эти звенья. 112 Мы вновь пошли, и новый исполин, Антей, возник из темной котловины, От чресл до шеи ростом в пять аршин. 115 "О ты, что в дебрях роковой долины, - Где Сципион был вознесен судьбой, Рассеяв Ганнибаловы дружины, - 118 Не счел бы львов, растерзанных тобой, Ты, о котором говорят: таков он, Что, если б он вел братьев в горний бой, 121 Сынам Земли венец был уготован, Спусти нас - и не хмурь надменный взгляд - В глубины, где Коцит морозом скован. 124 Тифей и Титий далеко стоят; Мой спутник дар тебе вручит бесценный; Не корчи рот, нагнись; он будет рад 127 Тебя опять прославить во вселенной; Он жив и долгий век себе сулит, Когда не будет призван в свет блаженный". 130 Так молвил вождь; и вот гигант спешит Принять его в простертые ладони, Которых крепость испытал Алкид. 133 Вергилий, ощутив себя в их лоне, Сказал: "Стань тут", - и, чтоб мой страх исчез, Обвил меня рукой, надежней брони. 136 Как Гаризенда, если стать под свес, Вершину словно клонит понемногу Навстречу туче в высоте небес, 139 Так надо мной, взиравшим сквозь тревогу, Навис Антей, и в этот миг я знал, Что сам не эту выбрал бы дорогу. 142 Но он легко нас опустил в провал, Где поглощен Иуда тьмой предельной И Люцифер. И, разогнувшись, встал, 145 Взнесясь подобно мачте корабельной. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ 1 Когда б мой стих был хриплый и скрипучий, Как требует зловещее жерло, Куда спадают все другие кручи, 4 Мне б это крепче выжать помогло Сок замысла; но здесь мой слог некстати, И речь вести мне будет тяжело; 7 Ведь вовсе не из легких предприятий - Представить образ мирового дна; Тут не отделаешься "мамой-тятей". 10 Но помощь Муз да будет мне дана, Как Амфиону, строившему Фивы, Чтоб в слове сущность выразить сполна. 13 Жалчайший род, чей жребий несчастливый И молвить трудно, лучше б на земле Ты был овечьим стадом, нечестивый! 16 Мы оказались в преисподней мгле, У ног гиганта, на равнине гладкой, И я дивился шедшей вверх скале, 19 Как вдруг услышал крик: "Шагай с оглядкой! Ведь ты почти что на головы нам, Злосчастным братьям, наступаешь пяткой!" 22 Я увидал, взглянув по сторонам, Что подо мною озеро, от стужи Подобное стеклу, а не волнам. 25 В разгар зимы не облечен снаружи Таким покровом в Австрии Дунай, И дальний Танаис твердеет хуже; 28 Когда бы Тамбернику невзначай Иль Пьетрапане дать сюда свалиться, У озера не хрустнул бы и край. 31 И как лягушка выставить ловчится, Чтобы поквакать, рыльце из пруда, Когда ж ее страда и ночью снится, 34 Так, вмерзши до таилища стыда И аисту под звук стуча зубами, Синели души грешных изо льда. 37 Свое лицо они склоняли сами, Свидетельствуя в облике таком О стуже - ртом, о горести - глазами. 40 Взглянув окрест, я вновь поник челом И увидал двоих, так сжатых рядом, Что волосы их сбились в цельный ком. 43 "Вы, грудь о грудь окованные хладом, - Сказал я, - кто вы?" Каждый шею взнес И на меня оборотился взглядом. 46 И их глаза, набухшие от слез, Излились влагой, и она застыла, И веки им обледенил мороз. 49 Бревно с бревном скоба бы не скрепила Столь прочно; и они, как два козла, Боднулись лбами, - так их злость душила. 52 И кто-то молвил, не подняв чела, От холода безухий: "Что такое? Зачем ты в нас глядишь, как в зеркала? 55 Когда ты хочешь знать, кто эти двое: Им завещал Альберто, их отец, Бизенцский дол, наследье родовое. 58 Родные братья; из конца в конец Обшарь хотя бы всю Каину, - гаже Не вязнет в студне ни один мертвец: 61 Ни тот, которому, на зоркой страже, Артур пронзил копьем и грудь и тень, Ни сам Фокачча, ни вот этот даже, 64 Что головой мне застит скудный день И прозывался Сассоль Маскерони; В Тоскане слышали про эту тень. 67 А я, - чтоб все явить, как на ладони, - Был Камичон де'Пацци, и я жду Карлино для затменья беззаконий". 70 Потом я видел сотни лиц во льду, Подобных песьим мордам; и доныне Страх у меня к замерзшему пруду. 73 И вот, пока мы шли к той середине, Где сходится всех тяжестей поток, И я дрожал в темнеющей пустыне, - 76 Была то воля, случай или рок, Не знаю, - только, меж голов ступая, Я одному ногой ушиб висок. 79 "Ты что дерешься? - вскрикнул дух, стеная. - Ведь не пришел же ты меня толкнуть, За Монтаперти лишний раз отмщая?" 82 И я: "Учитель, подожди чуть-чуть; Пусть он меня избавит от сомнений; Потом ускорим, сколько хочешь, путь". 85 Вожатый стал; и я промолвил тени, Которая ругалась всем дурным: "Кто ты, к другим столь злобный средь мучений?" 88 "А сам ты кто, ступающий другим На лица в Антеноре, - он ответил, - Больней, чем если бы ты был живым?" 91 "Я жив, и ты бы утешенье встретил, - Был мой ответ, - когда б из рода в род В моих созвучьях я тебя отметил". 94 И он сказал: "Хочу наоборот. Отстань, уйди; хитрец ты плоховатый: Нашел, чем льстить средь ледяных болот!" 97 Вцепясь ему в затылок волосатый, Я так сказал: "Себя ты назовешь Иль без волос останешься, проклятый!" 100 И он в ответ: "Раз ты мне космы рвешь, Я не скажу, не обнаружу, кто я, Хотя б меня ты изувечил сплошь". 103 Уже, рукой в его загривке роя, Я не одну ему повыдрал прядь, А он глядел все книзу, громко воя. 106 Вдруг кто-то крикнул: "Бокка, брось орать! И без того уж челюстью грохочешь. Разлаялся! Кой черт с тобой опять?" 109 "Теперь молчи, - сказал я, - если хочешь, Предатель гнусный! В мире свой позор Через меня навеки ты упрочишь". 112 "Ступай, - сказал он, - врать тебе простор. Но твой рассказ пусть в точности означит И этого, что на язык так скор. 115 Он по французским денежкам здесь плачет. "Дуэра, - ты расскажешь, - водворен Там, где в прохладце грешный люд маячит" 118 А если спросят, кто еще, то вон - Здесь Беккерия, ближе братьи прочей, Которому нашейник рассечен; 121 Там Джанни Сольданьер потупил очи, И Ганеллон, и Тебальделло с ним, Тот, что Фаэнцу отомкнул средь ночи". 124 Мы отошли, и тут глазам моим Предстали двое, в яме леденея; Один, как шапкой, был накрыт другим. 127 Как хлеб грызет голодный, стервенея, Так верхний зубы нижнему вонзал Туда, где мозг смыкаются и шея. 130 И сам Тидей не яростней глодал Лоб Меналиппа, в час перед кончиной, Чем этот призрак череп пожирал. 33 "Ты, одержимый злобою звериной К тому, кого ты истерзал, жуя, Скажи, - промолвил я, - что ей причиной. 136 И если праведна вражда твоя, - Узнав, кто вы и чем ты так обижен, Тебе на свете послужу и я, 139 Пока не станет мой язык недвижен". ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 1 Подняв уста от мерзостного брашна, Он вытер свой окровавленный рот О волосы, в которых грыз так страшно, 4 Потом сказал: "Отчаянных невзгод Ты в скорбном сердце обновляешь бремя; Не только речь, и мысль о них гнетет. 7 Но если слово прорастет, как семя, Хулой врагу, которого гложу, Я рад вещать и плакать в то же время. 10 Не знаю, кто ты, как прошел межу Печальных стран, откуда нет возврата, Но ты тосканец, как на слух сужу. 13 Я графом Уголино был когда-то, Архиепископом Руджери - он; Недаром здесь мы ближе, чем два брата. 16 Что я злодейски был им обойден, Ему доверясь, заточен как пленник, Потом убит, - известно испокон; 19 Но ни один не ведал современник Про то, как смерть моя была страшна. Внемли и знай, что сделал мой изменник. 22 В отверстье клетки - с той поры она Голодной Башней называться стала, И многим в ней неволя суждена - 25 Я новых лун перевидал немало, Когда зловещий сон меня потряс, Грядущего разверзши покрывало. 28 Он, с ловчими, - так снилось мне в тот час, - Гнал волка и волчат от их стоянки К холму, что Лукку заслонил от нас; 31 Усердных псиц задорил дух приманки, А головными впереди неслись Гваланди, и Сисмонди, и Ланфранки. 34 Отцу и детям было не спастись: Охотникам досталась их потреба, И в ребра зубы острые впились. 37 Очнувшись раньше, чем зарделось небо, Я услыхал, как, мучимые сном, Мои четыре сына просят хлеба. 40 Когда без слез ты слушаешь о том, Что этим стоном сердцу возвещалось, - Ты плакал ли когда-нибудь о чем? 43 Они проснулись; время приближалось, Когда тюремщик пищу подает, И мысль у всех недавним сном терзалась. 46 И вдруг я слышу - забивают вход Ужасной башни; я глядел, застылый, На сыновей; я чувствовал, что вот - 49 Я каменею, и стонать нет силы; Стонали дети; Ансельмуччо мой Спросил: "Отец, что ты так смотришь, милый?" 52 Но я не плакал; молча, как немой, Провел весь день и ночь, пока денница Не вышла с новым солнцем в мир земной. 55 Когда луча ничтожная частица Проникла в скорбный склеп и я открыл, Каков я сам, взглянув на эти лица, - 58 Себе я пальцы в муке укусил. Им думалось, что это голод нудит Меня кусать; и каждый, встав, просил: 61 "Отец, ешь нас, нам это легче будет; Ты дал нам эти жалкие тела, - Возьми их сам; так справедливость судит". 64 Но я утих, чтоб им не делать зла. В безмолвье день, за ним другой промчался. Зачем, земля, ты нас не пожрала! 67 Настал четвертый. Гаддо зашатался И бросился к моим ногам, стеня: "Отец, да помоги же!" - и скончался. 70 И я, как ты здесь смотришь на меня, Смотрел, как трое пали Друг за другом От пятого и до шестого дня. 73 Уже слепой, я щупал их с испугом, Два дня звал мертвых с воплями тоски; Но злей, чем горе, голод был недугом". 76 Тут он умолк и вновь, скосив зрачки, Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая Как у собаки крепкие клыки. 79 О Пиза, стыд пленительного края, Где раздается si! Коль медлит суд Твоих соседей, - пусть, тебя карая, 82 Капрара и Горгона с мест сойдут И устье Арно заградят заставой, Чтоб утонул весь твой бесчестный люд! 85 Как ни был бы ославлен темной славой Граф Уголлино, замки уступив, - За что детей вести на крест неправый! 88 Невинны были, о исчадье Фив, И Угуччоне с молодым Бригатой, И те, кого я назвал, в песнь вложив. 91 Мы шли вперед равниною покатой Туда, где, лежа навзничь, грешный род Терзается, жестоким льдом зажатый. 94 Там самый плач им плакать не дает, И боль, прорвать не в силах покрывала, К сугубой муке снова внутрь идет; 97 Затем что слезы с самого начала, В подбровной накопляясь глубине, Твердеют, как хрустальные забрала. 100 И в этот час, хоть и казалось мне, Что все мое лицо, и лоб, и веки От холода бесчувственны вполне, 103 Я ощутил как будто ветер некий. "Учитель, - я спросил, - чем он рожден? Ведь всякий пар угашен здесь навеки". 106 И вождь: "Ты вскоре будешь приведен В то место, где, узрев ответ воочью, Постигнешь сам, чем воздух возмущен". 109 Один из тех, кто скован льдом и ночью, Вскричал: "О души, злые до того, Что вас послали прямо к средоточью, 112 Снимите гнет со взгляда моего, Чтоб скорбь излилась хоть на миг слезою, Пока мороз не затянул его". 115 И я в ответ: "Тебе я взор открою, Но назовись; и если я солгал, Пусть окажусь под ледяной корою!" 118 "Я - инок Альбериго, - он сказал, - Тот, что плоды растил на злое дело И здесь на финик смокву променял". 121 "Ты разве умер?" - с уст моих слетело. И он в ответ: "Мне ведать не дано, Как здравствует мое земное тело. 124 Здесь, в Толомее, так заведено, Что часто души, раньше, чем сразила Их Атропос, уже летят на дно. 127 И чтоб тебе еще приятней было Снять у меня стеклянный полог с глаз, Знай, что, едва предательство свершила, 130 Как я, душа, вселяется тотчас Ей в тело бес, и в нем он остается, Доколе срок для плоти не угас. 133 Душа катится вниз, на дно колодца. Еще, быть может, к мертвым не причли И ту, что там за мной о г стужи жмется. 136 Ты это должен знать, раз ты с земли: Он звался Бранка д'Орья; наша братья С ним свыклась, годы вместе провели". 139 "Что это правда, мало вероятья, - Сказал я. - Бранка д'Орья жив, здоров, Он ест, и пьет, и спит, и носит платья". 142 И дух в ответ: "В смолой кипящий ров Еще Микеле Цанке не направил, С землею разлучась, своих шагов, 145 Как этот беса во плоти оставил Взамен себя, с сородичем одним, С которым вместе он себя прославил. 148 Но руку протяни к глазам моим, Открой мне их!" И я рукой не двинул, И было доблестью быть подлым с ним. 151 О генуэзцы, вы, в чьем сердце минул Последний стыд и все осквернено, Зачем ваш род еще с земли не сгинул? 154 С гнуснейшим из романцев заодно Я встретил одного из вас, который Душой в Коците погружен давно, 157 А телом здесь обманывает взоры. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 1 Vexma regis prodeunt inferni Навстречу нам, - сказал учитель. - Вот, Смотри, уже он виден в этой черни". 4 Когда на нашем небе ночь встает Или в тумане меркнет ясность взгляда, Так мельница вдали крылами бьет, 7 Как здесь во мгле встававшая громада. Я хоронился за вождем, как мог, Чтобы от ветра мне была пощада. 10 Мы были там, - мне страшно этих строк, - Где тени в недрах ледяного слоя Сквозят глубоко, как в стекле сучок. 13 Одни лежат; другие вмерзли стоя, Кто вверх, кто книзу головой застыв; А кто - дугой, лицо ступнями кроя. 16 В безмолвии дальнейший путь свершив И пожелав, чтобы мой взгляд окинул Того, кто был когда-то так красив, 19 Учитель мой вперед меня подвинул, Сказав: "Вот Дит, вот мы пришли туда, Где надлежит, чтоб ты боязнь отринул". 22 Как холоден и слаб я стал тогда, Не спрашивай, читатель; речь - убоже; Писать о том не стоит и труда. 25 Я не был мертв, и жив я не был тоже; А рассудить ты можешь и один: Ни тем, ни этим быть - с чем это схоже. 28 Мучительной державы властелин Грудь изо льда вздымал наполовину; И мне по росту ближе исполин, 31 Чем руки Люцифера исполину; По этой части ты бы сам расчел, Каков он весь, ушедший телом в льдину. 34 О, если вежды он к Творцу возвел И был так дивен, как теперь ужасен, Он, истинно, первопричина зол! 37 И я от изумленья стал безгласен, Когда увидел три лица на нем; Одно - над грудью; цвет его был красен; 40 А над одним и над другим плечом Два смежных с этим в стороны грозило, Смыкаясь на затылке под хохлом. 43 Лицо направо - бело-желтым было; Окраска же у левого была, Как у пришедших с водопадов Нила. 46 Росло под каждым два больших крыла, Как должно птице, столь великой в мире; Таких ветрил и мачта не несла. 49 Без перьев, вид у них был нетопырий; Он ими веял, движа рамена, И гнал три ветра вдоль по темной шири, 52 Струи Коцита леденя до дна. Шесть глаз точило слезы, и стекала Из трех пастей кровавая слюна. 55 Они все три терзали, как трепала, По грешнику; так, с каждой стороны По одному, в них трое изнывало. 58 Переднему не зубы так страшны, Как ногти были, все одну и ту же Сдирающие кожу со спины. 61 "Тот, наверху, страдающий всех хуже, - Промолвил вождь, - Иуда Искарьот; Внутрь головой и пятками наруже. 64 А эти - видишь - головой вперед: Вот Брут, свисающий из черной пасти; Он корчится - и губ не разомкнет! 67 Напротив - Кассий, телом коренастей. Но наступает ночь; пора и в путь; Ты видел все, что было в нашей власти". 70 Велев себя вкруг шеи обомкнуть И выбрав миг и место, мой вожатый, Как только крылья обнажили грудь, 73 Приблизился, вцепился в стан косматый И стал спускаться вниз, с клока на клок, Меж корок льда и грудью волосатой. 76 Когда мы пробирались там, где бок, Загнув к бедру, дает уклон пологий, Вождь, тяжело дыша, с усильем лег 79 Челом туда, где прежде были ноги, И стал по шерсти подыматься ввысь, Я думал - вспять, по той же вновь дороге. 82 Учитель молвил: "Крепче ухватись, - И он дышал, как человек усталый. - Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись". 85 Он в толще скал проник сквозь отступ малый. Помог мне сесть на край, потом ко мне Уверенно перешагнул на скалы. 88 Я ждал, глаза подъемля к Сатане, Что он такой, как я его покинул, А он торчал ногами к вышине. 91 И что за трепет на меня нахлынул, Пусть судят те, кто, слыша мой рассказ, Не угадал, какой рубеж я минул. 94 "Встань, - вождь промолвил. - Ожидает нас Немалый путь, и нелегка дорога, А солнце входит во второй свой час". 97 Мы были с ним не посреди чертога; То был, верней, естественный подвал, С неровным дном, и свет мерцал убого. 100 "Учитель, - молвил я, как только встал, - Пока мы здесь, на глубине безвестной, Скажи, чтоб я в сомненьях не блуждал: 103 Где лед? Зачем вот этот в яме тесной Торчит стремглав? И как уже пройден От ночи к утру солнцем путь небесный?" 106 "Ты думал - мы, как прежде, - молвил он, - За средоточьем, там, где я вцепился В руно червя, которым мир пронзен? 109 Спускаясь вниз, ты там и находился; Но я в той точке сделал поворот, Где гнет всех грузов отовсюду слился; 112 И над тобой теперь небесный свод, Обратный своду, что взнесен навеки Над сушей и под сенью чьих высот 115 Угасла жизнь в безгрешном Человеке; Тебя держащий каменный настил Есть малый круг, обратный лик Джудекки. 118 Тут - день встает, там - вечер наступил; А этот вот, чья лестница мохната, Все так же воткнут, как и прежде был. 121 Сюда с небес вонзился он когда-то; Земля, что раньше наверху цвела, Застлалась морем, ужасом объята, 124 И в наше полушарье перешла; И здесь, быть может, вверх горой скакнула, И он остался в пустоте дупла". 127 Там место есть, вдали от Вельзевула, Насколько стены склепа вдаль ведут; Оно приметно только из-за гула 130 Ручья, который вытекает тут, Пробившись через камень, им точимый; Он вьется сверху, и наклон не крут. 133 Мой вождь и я на этот путь незримый Ступили, чтоб вернуться в ясный свет, И двигались все вверх, неутомимы, 136 Он - впереди, а я ему вослед, Пока моих очей не озарила Краса небес в зияющий просвет; 139 И здесь мы вышли вновь узреть светила.  * ЧИСТИЛИЩЕ *  ПЕСНЬ ПЕРВАЯ 1 Для лучших вод подъемля парус ныне, Мой гений вновь стремит свою ладью, Блуждавшую в столь яростной пучине, 4 И я второе царство воспою, Где души обретают очищенье И к вечному восходят бытию. 7 Пусть мертвое воскреснет песнопенье, Святые Музы, - я взываю к вам; Пусть Каллиопа, мне в сопровожденье, 10 Поднявшись вновь, ударит по струнам, Как встарь, когда Сорок сразила лира И нанесла им беспощадный срам. 13 Отрадный цвет восточного сапфира, Накопленный в воздушной вышине, Прозрачной вплоть до первой тверди мира, 16 Опять мне очи упоил вполне, Чуть я расстался с темью без рассвета, Глаза и грудь отяготившей мне. 19 Маяк любви, прекрасная планета, Зажгла восток улыбкою лучей, И ближних Рыб затмила ясность эта. 22 Я вправо, к остью, поднял взгляд очей, И он пленился четырьмя звездами, Чей отсвет первых озарял людей. 25 Казалось, твердь ликует их огнями; О северная сирая страна, Где их сверканье не горит над нами! 28 Покинув оком эти пламена, Я обратился к остью полуночи, Где Колесница не была видна; 31 И некий старец мне предстал пред очи, Исполненный почтенности такой, Какой для сына полон облик отчий. 34 Цвет бороды был исчерна-седой, И ей волна волос уподоблялась, Ложась на грудь раздвоенной грядой. 37 Его лицо так ярко украшалось Священным светом четырех светил, Что это блещет солнце - мне казалось. 40 "Кто вы, и кто темницу вам открыл, Чтобы к слепому выйти водопаду? - Колебля оперенье, он спросил. - 43 Кто вывел вас? Где взяли вы лампаду, Чтоб выбраться из глубины земли Сквозь черноту, разлитую по Аду? 46 Вы ль над законом бездны возмогли, Иль новое решилось в горней сени, Что падшие к скале моей пришли?" 49 Мой вождь, внимая величавой тени, И голосом, и взглядом, и рукой Мне преклонил и веки, и колени. 52 Потом сказал: "Я здесь не сам собой. Жена сошла с небес, ко мне взывая, Чтоб я помог идущему со мной. 55 Но раз ты хочешь точно знать, какая У нас судьба, то это мне закон, Который я уважу, исполняя. 58 Последний вечер не изведал он; Но был к нему так близок, безрассудный, Что срок ему недолгий был сужден. 61 Как я сказал, к нему я в этот трудный Был послан час; и только через тьму Мог вывести его стезею чудной. 64 Весь грешный люд я показал ему; И души показать ему желаю, Врученные надзору твоему. 67 Как мы блуждали, я не излагаю; Мне сила свыше помогла, и вот Тебя я вижу и тебе внимаю. 70 Ты благосклонно встреть его приход: Он восхотел свободы, столь бесценной, Как знают все, кто жизнь ей отдает. 73 Ты это знал, приняв, как дар блаженный, Смерть в Утике, где ризу бытия Совлек, чтоб в грозный день ей стать нетленной. 76 Запретов не ломал ни он, ни я: Он - жив, меня Минос нигде не тронет, И круг мой - тот, где Марция твоя 79 На дне очей мольбу к тебе хоронит, О чистый дух, считать ее своей. Пусть мысль о ней и к нам тебя преклонит! 82 Дай нам войти в твои семь царств, чтоб ей Тебя я славил, ежели пристала Речь о тебе средь горестных теней". 85 "Мне Марция настолько взор пленяла, Пока я был в том мире, - он сказал, - Что для нее я делал все, бывало. 88 Теперь меж нас бежит зловещий вал; Я, изведенный силою чудесной, Блюдя устав, к ней безучастен стал. 91 Но если ты посол жены небесной, Достаточно и слова твоего, Без всякой льстивой речи, здесь невместной. 94 Ступай и тростьем опояшь его И сам ему омой лицо, стирая Всю грязь, чтоб не осталось ничего. 97 Нельзя, глазами мглистыми взирая, Идти навстречу первому из слуг, Принадлежащих к светлым сонмам Рая. 100 Весь этот островок обвив вокруг, Внизу, где море бьет в него волною, Растет тростник вдоль илистых излук. 103 Растения, обильные листвою Иль жесткие, не могут там расти, Затем что неуступчивы прибою. 106 Вернитесь не по этому пути; Восходит солнце и покажет ясно, Как вам удобней на гору взойти". 109 Так он исчез; я встал с колен и, страстно Прильнув к тому, кто был моим вождем Его глаза я вопрошал безгласно. 112 Он начал: "Сын, ступай за мной; идем В ту сторону; мы здесь на косогоре И по уклону книзу повернем". 115 Уже заря одолевала в споре Нестойкий мрак, и, устремляя взгляд, Я различал трепещущее море. 118 Мы шли, куда нас вел безлюдный скат, Как тот, кто вновь дорогу, обретает И, лишь по ней шагая, будет рад. 121 Дойдя дотуда, где роса вступает В боренье с солнцем, потому что там, На ветерке, нескоро исчезает, - 124 Раскрыв ладони, к влажным муравам Нагнулся мой учитель знаменитый, И я, поняв, к нему приблизил сам 127 Слезами орошенные ланиты; И он вернул мне цвет, - уже навек, Могло казаться, темным Адом скрытый. 130 Затем мы вышли на пустынный брег, Не видевший, чтобы отсюда начал Обратный путь по волнам человек. 133 Здесь пояс он мне свил, как тот назначил. О удивленье! Чуть он выбирал Смиренный стебель, как уже маячил 136 Сейчас же новый там, где он сорвал. ПЕСНЬ ВТОРАЯ 1 Уже сближалось солнце, нам незримо, С тем горизонтом, чей полдневный круг Вершиной лег поверх Ерусалима; 4 А ночь, напротив двигаясь вокруг, Взошла из Ганга и весы держала, Чтоб, одолев, их выронить из рук; 7 И на щеках Авроры, что сияла Там, где я был, мерк бело-алый цвет, От времени желтея обветшало. 10 Мы ждали там, где нас застал рассвет, Как те, что у распутья, им чужого, Душою движутся, а телом нет. 13 И вот, как в слое воздуха густого, На западе, над самым лоном вод, В час перед утром Марс горит багрово, 16 Так мне сверкнул - и снова да сверкнет! - Свет, по волнам стремившийся так скоро, Что не сравнится никакой полет. 19 Пока глаза от водного простора Я отстранял, чтобы спросить вождя, Свет ярче стал и явственней для взора. 22 По сторонам, немного погодя, Какой-то белый блеск разросся чудно, Другой - под ним, отвесно нисходя. 25 Мой вождь молчал, но было уж нетрудно Узнать крыла в той первой белизне, И он, поняв, кто направляет судно, 28 "Склони, склони колена! - крикнул мне. - Молись, вот ангел божий! Ты отныне Их много встретишь в горней вышине. 31 Смотри, как этот, в праведной гордыне, Ни весел не желает, ни ветрил, И правит крыльями в морской пустыне! 34 Смотри, как он их к небу устремил, Взвевая воздух вечным опереньем, Не переменным, как у смертных крыл". 37 А тот, светлея с каждым мановеньем, Господней птицей путь на нас держал; Я, дольше не выдерживая зреньем, 40 Потупил взгляд; а он к земле пристал, И челн его такой был маловесный, Что даже и волну не рассекал. 43 Там на корме стоял пловец небесный, Такой, что счастье - даже речь о нем; Вмещал сто душ и больше струг чудесный. 46 "In exitu Israel" - так, в одном Сливаясь хоре, их звучало пенье, И все, что дальше говорит псалом. 49 Он дал им крестное благословенье, И все на берег кинулись гурьбой, А он уплыл, опять в одно мгновенье. 52 Толпа дичилась, видя пред собой Безвестный край, смущенная немного, Как тот, кто повстречался с новизной. 55 Уже лучи во все концы отлого Метало солнце, их стрелами сбив С небесной середины Козерога, 58 Когда отряд прибывших, устремив На нас глаза, сказал нам: "Мы не знаем, Каким путем подняться на обрыв". 61 Вергилий им ответил: "С этим краем Знакомимся мы сами в первый раз; Мы тоже здесь как странники ступаем. 64 Мы прибыли немного раньше вас, Другим путем, где круча так сурова, Что вверх идти - теперь игра для нас". 67 Внимавшие, которым было ново, Что у меня дыханье на устах, Дивясь, бледнели, увидав живого. 70 Как на гонца с оливою в руках Бежит народ, чтобы узнать, в чем дело, И все друг друга давят второпях, 73 Так и толпа счастливых душ глядела В мое лицо, забыв стезю высот И чаянье прекрасного удела. 76 Одна ко мне продвинулась вперед, Объятия раскрыв так благодатно, Что я ответил тем же в свой черед. 79 О призрачные тени! Троекратно Сплетал я руки, чтоб ее обнять, И трижды приводил к груди обратно. 82 Смущенья ли была на мне печать, Но тень с улыбкой стала отдаляться, И ей вослед я двинулся опять. 85 Она сказала мне не приближаться; И тут ее узнал я без труда И попросил на миг со мной остаться. 88 "Как в смертном теле, - молвил дух тогда, - Тебя любил я, так люблю вне тленья. Я подожду; а ты идешь куда?" 91 "Каселла мой, я ради возвращенья Сюда же, - я сказал, - предпринял путь. Но где ты был, чтоб так терять мгновенья?" 94 И он: "Обидой не было отнюдь, Что он, беря, кого ему угодно, Мне долго к прочим не давал примкнуть; 97 Его желанье с высшей правдой сходно. Теперь уже три месяца подряд Всех, кто ни просит, он берет свободно. 100 И вот на взморье устремляя взгляд, Где Тибр горчает, растворясь в соленом, Я был им тоже в этом устье взят, 103 Куда сейчас он реет водным лоном И где всегда в ладью сажает он Того, кто не притянут Ахероном". 106 И я: "О если ты не отлучен От дара нежных песен, что, бывало, Мою тревогу погружали в сон, 109 Не уходи, не спев одну сначала Моей душе, которая, в земной Идущая личине, так устала!" 112 "Любовь, в душе беседуя со мной", - Запел он так отрадно, что отрада И до сих пор звенит во мне струной. 115 Мой вождь, и я, и душ блаженных стадо Так радостно ловили каждый звук, Что лучшего, казалось, нам не надо. 118 Мы напряженно слушали, но вдруг Величественный старец крикнул строго: "Как, мешкотные души? Вам досуг 121 Вот так стоять, когда вас ждет дорога? Спешите в гору, чтоб очистить взор От шелухи, для лицезренья бога". 124 Как голуби, клюя зерно иль сор, Толпятся, молчаливые, без счета, Прервав свой горделивый разговор, 127 Но, если вдруг их испугает что-то, Тотчас бросают корм и прочь спешат, Затем что поважней у них забота, - 130 Так, видел я, неопытный отряд, Бросая песнь, спешил к пяте обрыва, Как человек, идущий наугад; 133 Была и наша поступь тороплива. ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ 1 В то время как внезапная тревога Гнала их россыпью к подножью скал, Где правда нас испытывает строго, 4 Я верного вождя не покидал: Куда б я устремился, одинокий? Кто путь бы мне к вершине указал? 7 Я чувствовал его самоупреки. О совесть тех, кто праведен и благ, Тебе и малый грех - укол жестокий! 10 Когда от спешки он избавил шаг, Которая в движеньях неприглядна, Мой ум, который все не мог никак 13 Расшириться, опять раскрылся жадно, И я глаза возвел перед стеной, От моря к небу взнесшейся громадно. 16 Свет солнца, багровевшего за мной, Ломался впереди меня, покорный Преграде тела, для него сплошной. 19 Я оглянулся с дрожью непритворной, Боясь, что брошен, - у моих лишь ног Перед собою видя землю черной. 22 И пестун мой: "Ты ль это думать мог? - Сказал, ко мне всей грудью обращенный. - Ведь я с тобой, и ты не одинок. 25 Теперь уж вечер там, где, погребенный, Почиет прах, мою кидавший тень, Неаполю Брундузием врученный. 28 И если я не затмеваю день, Дивись не больше, чем кругам небесным: Луч, не затмясь, проходит сквозь их сень. 31 Но стуже, зною и скорбям телесным Подвержены и наши существа Могуществом, в путях своих безвестным. 34 Поистине безумные слова - Что постижима разумом стихия Единого в трех лицах естества! 37 О род людской, с тебя довольно guia; Будь все открыто для очей твоих, То не должна бы и рождать Мария. 40 Ты видел жажду тщетную таких, Которые бы жажду утолили, Навеки мукой ставшую для них. 43 Средь них Платон и Аристотель были И многие". И взор потупил он И смолк, и горечь губы затаили. 46 Уже пред нами вырос горный склон, Стеной такой обрывистой и строгой, Что самый ловкий был бы устрашен. 49 Какой бы дикой ни идти дорогой От Лериче к Турбии, худший путь В сравненье был бы лестницей пологой. 52 "Как знать, не ниже ль круча где-нибудь, - Сказал, остановившись, мой вожатый, - Чтоб мог бескрылый на нее шагнуть?" 55 Пока он медлил, думою объятый, Не отрывая взоров от земли, А я оглядывал крутые скаты, - 58 Я увидал левей меня, вдали, Чреду теней, к нам подвигавших ноги, И словно тщетно, - так все тихо шли. 61 "Взгляни, учитель, и рассей тревоги, - Сказал я. - Вот, кто нам подаст совет, Когда ты сам не ведаешь дороги". 64 Взглянув, он молвил радостно в ответ: "Пойдем туда, они идут так вяло. Мой милый сын, вот путеводный свет". 67 Толпа от нас настолько отстояла И после нашей тысячи шагов, Что бросить камень - только бы достало, 70 Как вдруг они, всем множеством рядов Теснясь к скале, свой ход остановили, Как тот, кто шел и стал, дивясь без слов. 73 "Почивший в правде, - молвил им Вергилий, - Сонм избранных, и мир да примет вас, Который, верю, все вы заслужили, 76 Скажите, есть ли тут тропа для нас, Чтоб мы могли подняться кручей склона; Для умудренных ценен каждый час". 79 Как выступают овцы из загона, Одна, две, три, и головы, и взгляд Склоняя робко до земного лона, 82 И все гурьбой за первою спешат, А стоит стать ей, - смирно, ряд за рядом, Стоят, не зная, почему стоят; 85 Так шедшие перед блаженным стадом К нам приближались с думой на челе, С достойным видом и смиренным взглядом. 88 Но видя, что пред ними на земле Свет разорвался и что тень сплошная Ложится вправо от меня к скале, 91 Ближайшие смутились, отступая; И весь шагавший позади народ Отхлынул тоже, почему - не зная. 94 "Не спрошенный, отвечу наперед, Что это - человеческое тело; Поэтому и свет к земле нейдет. 97 Не удивляйтесь, но поверьте смело: Иная воля, свыше нисходя, Ему осилить этот склон велела". 100 На эти речи моего вождя: "Идите с нами", - было их ответом; И показали, руку отводя. 103 "Кто б ни был ты, - сказал один при этом, - Вглядись в меня, пока мы так идем! Тебе знаком я по земным приметам?" 106 И я свой взгляд остановил на нем; Он русый был, красивый, взором светел, Но бровь была рассечена рубцом. 109 Я искренне неведеньем ответил. "Смотри!" - сказал он, и смертельный след Я против сердца у него заметил. 112 И он сказал с улыбкой: "Я Манфред, Родимый внук Костанцы величавой; Вернувшись в мир, прошу, снеси привет 115 Моей прекрасной дочери, чьей славой Сицилия горда и Арагон, И ей скажи не верить лжи лукавой. 118 Когда я дважды насмерть был пронзен, Себя я предал, с плачем сокрушенья, Тому, которым и злодей прощен, 121 Мои ужасны были прегрешенья; Но милость божья рада всех обнять, Кто обратится к ней, ища спасенья. 124 Умей страницу эту прочитать Козенцский пастырь, Климентом избранный На то, чтобы меня, как зверя, гнать, - 127 Мои останки были бы сохранны У моста Беневенто, как в те дни, Когда над ними холм воздвигся бранный. 130 Теперь в изгнанье брошены они Под дождь и ветер, там, где Верде льется, Куда он снес их, погасив огни. 133 Предвечная любовь не отвернется И с тех, кто ими проклят, снимет гнет, Пока хоть листик у надежды бьется. 136 И все ж, кто в распре с церковью умрет, Хотя в грехах успел бы повиниться, Тот у подножья этой кручи ждет, 139 Доколе тридцать раз не завершится Срок отщепенства, если этот срок Молитвами благих не сократится. 142 Ты видишь сам, как ты бы мне помог, Моей Костанце возвестив, какая Моя судьба, какой на мне зарок: 145 От тех, кто там, вспомога здесь большая". ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ 1 Когда одну из наших сил душевных Боль или радость поглотит сполна,