Про доброго Герардо не слыхал? 139 Так прозвище ему. Вот разве Гайя, Родная дочь, снабдит его другим. Храни вас бог! А я дошел до края. 142 Уже заря белеется сквозь дым, - Там ангел ждет, - и надо, чтоб от света Я отошел, покуда я незрим". 145 И повернул, не слушая ответа. ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ 1 Читатель, если ты в горах, бывало, Бродил в тумане, глядя, словно крот, Которому плева глаза застлала, 4 Припомни миг, когда опять начнет Редеть густой и влажный пар, - как хило Шар солнца сквозь него сиянье льет; 7 И ты поймешь, каким вначале было, Когда я вновь его увидел там, К закату нисходившее светило. 9 Так, примеряясь к дружеским шагам Учителя, я шел редевшей тучей К уже умершим под горой лучам. 13 Воображенье, чей порыв могучий Подчас таков, что, кто им увлечен, Не слышит рядом сотни труб гремучей, 16 В чем твой источник, раз не в чувстве он? Тебя рождает некий свет небесный, Сам или высшей волей источен. 19 Жестокость той, которая телесный Сменила облик, певчей птицей став, В моем уме вдавила след чудесный; 22 И тут мой дух всего себя собрав В самом себе, все прочее отринул, С тем, что вовне, общение прервав. 25 Затем в мое воображенье хлынул Распятый, гордый обликом, злодей, Чью душу гнев и в смерти не покинул. 28 Там был с Эсфирью, верною своей Великий Артаксеркс и благородный Речами и делами Мардохей. 31 Когда же этот образ, с явью сходный, Распался наподобье пузыря, Лишившегося оболочки водной, - 34 В слезах предстала дева, говоря: "Зачем, царица, горестной кончины Ты захотела, гневом возгоря? 37 Ты умерла, чтоб не терять Лавины, - И потеряла! Я подъемлю гнет Твоей, о мать, не чьей иной судьбины". 40 Как греза сна, когда ее прервет Волна в глаза ударившего света, Трепещет миг, потом совсем умрет, - 43 Так было сметено виденье это В лицо мое ударившим лучом, Намного ярче, чем сиянье лета. 46 Пока, очнувшись, я глядел кругом, Я услыхал слова: "Здесь восхожденье", И я уже не думал о другом, 49 И волю охватило то стремленье Скорей взглянуть, кто это говорил, Которому предел - лишь утоленье. 52 Но как на солнце посмотреть нет сил, И лик его в чрезмерном блеске тает, Так точно здесь мой взгляд бессилен был. 55 "То божий дух, и нас он наставляет Без нашей просьбы и от наших глаз Своим же светом сам себя скрывает. 58 Как мы себя, так он лелеет нас; Мы, чуя просьбу и нужду другого, Уже готовим, злобствуя, отказ. 61 Направим шаг на звук такого зова; Идем наверх, пока не умер день; Нельзя всходить средь сумрака ночного". 64 Так молвил вождь, и мы вступили в тень Высокой лестницы, свернув налево; И я, взойдя на первую ступень, 67 Лицом почуял как бы взмах обвева; "Beati, - чей-то голос возгласил, - Pacific!, в ком нет дурного гнева!" 70 Уже к таким высотам уходил Пред наступавшей ночью луч заката, Что кое-где зажглись огни светил. 73 "О мощь моя, ты вся ушла куда-то!" - Сказал я про себя, заметя вдруг, Что сила ног томлением объята. 76 Мы были там, где, выйдя в новый круг, Кончалась лестница, и здесь, у края, Остановились, как доплывший струг. 79 Я начал вслушиваться, ожидая, Не огласится ль звуком тишина; Потом, лицо к поэту обращая: 82 "Скажи, какая, - я сказал, - вина Здесь очищается, отец мой милый? Твой скован шаг, но речь твоя вольна". 85 "Любви к добру, неполной и унылой, Здесь придается мощность, - молвил тот. - Здесь вялое весло бьет с новой силой. 88 Пусть разум твой к словам моим прильнет, И будет мой урок немногословный Тебе на отдыхе как добрый плод. 91 Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, - Так начал он, - ты это должен знать, Полна любви, природной иль духовной. 94 Природная не может погрешать; Вторая может целью ошибиться, Не в меру скудной иль чрезмерной стать. 97 Пока она к высокому стремится, А в низком за предел не перешла, Дурным усладам нет причин родиться; 100 Но где она идет стезею зла Иль блага жаждет слишком или мало, Там тварь завет творца не соблюла. 103 Отсюда ясно, что любовь - начало Как всякого похвального плода, Так и всего, за что карать пристало. 106 А так как взор любви склонен всегда К тому всех прежде, кем она носима, То неприязнь к себе вещам чужда. 109 И так как сущее неотделимо От Первой сущности, она никак Не может оказаться нелюбима. 112 Раз это верно, остается так: Зло, как предмет любви, есть зло чужое, И в вашем иле вид ее трояк. 115 Иной надеется подняться вдвое, Поправ соседа, - этот должен пасть, И лишь тогда он будет жить в покое; 118 Иной боится славу, милость, власть Утратить, если ближний вознесется; И неприязнь томит его, как страсть; 121 Иной же от обиды так зажжется, Что голоден, пока не отомстит, И мыслями к чужой невзгоде рвется. 124 И этой вот любви троякий вид Оплакан там внизу; но есть другая, Чей путь к добру - иной, чем надлежит. 127 Все смутно жаждут блага, сознавая, Что мир души лишь в нем осуществим, И все к нему стремятся, уповая. 130 Но если вас влечет к общенью с ним Лишь вялая любовь, то покаянных Казнит вот этот круг, где мы стоим. 133 Еще есть благо, полное обманных, Пустых отрад, в котором нет того, В чем плод и корень благ, для счастья данных. 136 Любовь, чресчур алкавшая его, В трех верхних кругах предается плачу; Но в чем ее тройное естество, 139 Я умолчу, чтоб ты решил задачу". ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ 1 Закончил речь наставник мой высокий И мне глядел в глаза, чтобы узнать, Вполне ли я постиг его уроки. 4 Я, новой жаждой мучимый опять, Вовне молчал, внутри твердил: "Не дело Ему, быть может, слишком докучать". 7 Он, как отец, поняв, какое тлело Во мне желанье, начал разговор, Чтоб я решился высказаться смело. 10 И я: "Твой свет так оживил мне взор, Учитель, что ему наглядным стало Все то, что перед ним ты распростер; 13 Но, мой отец, еще я знаю мало, Что есть любовь, в которой всех благих И грешных дел ты полагал начало". 16 "Направь ко мне, - сказал он, - взгляд своих Духовных глаз, и вскроешь заблужденье Слепцов, которые ведут других. 19 В душе к любви заложено стремленье, И все, что нравится, ее влечет, Едва ее поманит наслажденье. 22 У вас внутри воспринятым живет Наружный образ, к вам запав - таится И душу на себя взглянуть зовет; 25 И если им, взглянув, она пленится, То этот плен - любовь; природный он, И наслажденьем может лишь скрепиться. 28 И вот, как пламень кверху устремлен, И первое из свойств его - взлетанье К среде, где он прочнее сохранен, - 31 Так душу пленную стремит желанье, Духовный взлет, стихая лишь тогда, Когда она вступает в обладанье. 34 Ты видишь сам, как истина чужда Приверженцам той мысли сумасбродной, Что, мол, любовь оправдана всегда. 37 Пусть даже чист состав ее природный; Но если я и чистый воск возьму, То отпечаток может быть негодный". 40 "Твои слова послушному уму Раскрыли суть любви; но остается Недоуменье, - молвил я ему. - 43 Ведь если нам любовь извне дается И для души другой дороги нет, Ей отвечать за выбор не придется". 46 "Скажу, что видит разум, - он в ответ. - А дальше - дело веры; уповая, Жди Беатриче, и обрящешь свет. 44 Творящее начало, пребывая Врозь с веществом в пределах вещества, Полно особой силы, каковая 52 В бездействии незрима, хоть жива, А зрима лишь посредством проявленья; Так жизнь растенья выдает листва. 55 Откуда в вас зачатки постиженья, Сокрыто от людей завесой мглы, Как и откуда первые влеченья, 58 Подобные потребности пчелы Брать мед; и нет хвалы, коль взвесить строго, Для этой первой воли, ни хулы. 61 Но вслед за ней других теснится много, И вам дана способность править суд И делать выбор, стоя у порога. 64 Вот почему у вас ответ несут, Когда любви благой или презренной Дадут или отпор, или приют. 67 И те, чья мысль была проникновенной, Познав, что вам свобода врождена. Нравоученье вынесли вселенной. 70 Итак, пусть даже вам извне дана Любовь, которая внутри пылает, - Душа всегда изгнать ее вольна. 73 Вот то, что Беатриче называет Свободной волей; если б речь зашла О том у вас, пойми, как подобает". 76 Луна в полночный поздний час плыла И, понуждая звезды разредиться, Скользила, в виде яркого котла, 79 Навстречу небу, там, где солнце мчится, Когда оно за Римом для очей Меж сардами и корсами садится. 82 И тень, чьей славой Пьетола славней Всей мантуанской области пространной, Сложила бремя тяготы моей. 85 А я, приняв столь ясный и желанный Ответ на каждый заданный вопрос, Стоял, как бы дремотой обуянный. 88 Но эту дрему тотчас же унес Внезапный крик, и показались тени, За нами обегавшие утес. 91 Как некогда Асоп или Исмений Видали по ночам толпу и гон Фивян во время Вакховых радений, 94 Так здесь несутся, огибая склон, - Я смутно видел, - в вечном непокое Те, кто благой любовью уязвлен. 97 Мгновенно это скопище большое, Спеша бегом, настигло нас, и так, Всех впереди, в слезах кричали двое: 100 "Мария в горы устремила шаг, И Цезарь поспешил, кольнув Марсилью, В Испанию, где ждал в Илерде враг". 103 "Скорей, скорей, нельзя любвеобилью Быть вялым! - сзади общий крик летел. - Нисходит милость к доброму усилью". 106 "О вы, в которых острый пыл вскипел Взамен того, как хладно и лениво Вы медлили в свершенье добрых дел! 109 Вот он, живой, - я говорю нелживо, - Идет наверх и только солнца ждет; Скажите нам, где щель в стене обрыва". 112 Так встретил вождь стремившийся народ; Одна душа сказала, пробегая: "Иди за нами и увидишь вход. 115 Потребность двигаться у нас такая, Что ноги нас неудержимо мчат; Прости, наш долг за грубость не считая. 118 Я жил в стенах Сан-Дзено как аббат, И нами добрый Барбаросса правил, О ком в Милане скорбно говорят. 121 Одну стопу уже во гроб поставил Тот, кто оплачет этот божий дом, Который он, имея власть, ославил, 124 Назначив сына, зачатого злом, С душой еще уродливей, чем тело, Не по уставу пастырствовать в нем". 127 Толпа настолько пробежать успела, Что я не знаю, смолк он или нет; Но эту речь душа запечатлела. 130 И тот, кто был мне помощь и совет, Сказал: "Смотри, как двое там, зубами Вцепясь в унынье, мчатся им вослед". 133 "Не раньше, - крик их слышался за нами, - Чем истребились те, что по дну шли, Открылся Иордан пред их сынами. 136 И те, кто утомленья не снесли, Когда Эней на подвиг ополчился, Себя бесславной жизни обрекли". 139 Когда их сонм настолько удалился, Что видеть я его уже не мог, Во мне какой-то помысел родился, 142 Который много всяких новых влек, И я, клонясь от одного к другому, Закрыв глаза, вливался в их поток, 145 И размышленье претворилось в дрему. ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 1 Когда разлитый в воздухе безбурном Зной дня слабей, чем хладная луна, Осиленный землей или Сатурном, 4 А геомантам, пред зарей, видна Fortuna major там, где торопливо Восточная светлеет сторона, 7 В мой сон вступила женщина: гугнива, С культями вместо рук, лицом желта, Она хромала и глядела криво. 10 Я на нее смотрел; как теплота Живит издрогнувшее за ночь тело, Так и мой взгляд ей развязал уста, 13 Помог ей тотчас выпрямиться смело И гиблое лицо свое облечь В такие краски, как любовь велела. 16 Как только у нее явилась речь, Она запела так, что я от плена С трудом бы мог вниманье уберечь. 19 "Я, - призрак пел, - я нежная сирена, Мутящая рассудок моряков, И голос мой для них всему замена. 22 Улисса совратил мой сладкий зов С его пути; и тот, кто мной пленится, Уходит редко из моих оков". 25 Скорей, чем рот ее успел закрыться, Святая и усердная жена Возникла возле, чтобы той смутиться. 28 "Вергилий, о Вергилий, кто она?" - Ее был возглас; он же, стоя рядом, Взирал, как эта чистая гневна. 31 Она ее схватила с грозным взглядом И, ткань порвав, открыла ей живот; Меня он разбудил несносным смрадом. 34 "Я трижды звал, потом оставил счет, - Сказал мой вождь, чуть я повел очами. - Вставай, пора идти! Отыщем вход". 37 Я встал; уже наполнились лучами По всей горе священные круги; Мы шли с недавним солнцем за плечами. 40 Я следом направлял мои шаги, Изогнутый под грузом размышлений, Как половина мостовой дуги. 43 Вдруг раздалось: "Придите, здесь ступени", - И ласка в этом голосе была, Какой не слышно в нашей смертной сени. 46 Раскрыв, подобно лебедю, крыла, Так говоривший нас наверх направил, Туда, где в камне лестница вела. 49 Он, обмахнув нас перьями, прибавил, Что те, "qui lugent", счастье обрели, И утешенье, ждущее их, славил. 52 "Ты что склонился чуть не до земли?" - Так начал говорить мне мой вожатый, Когда мы выше ангела взошли. 55 И я: "Иду, сомненьями объятый; Я видел сон и жаждал бы ясней Понять язык его замысловатый". 58 И он: "Ты видел ведьму древних дней, Ту самую, о ком скорбят над нами; Ты видел, как разделываться с ней. 61 С тебя довольно; землю бей стопами! Взор обрати к вабилу, что кружит Предвечный царь огромными кругами!" 64 Как сокол долго под ноги глядит, Потом, услышав оклик, встрепенется И тянется туда, где будет сыт, 67 Так сделал я; и так, пока сечется Ведущей вверх тропой громада скал, Всходил к уступу, где дорога вьется. 70 Вступая в пятый круг, я увидал Народ, который, двинуться не смея, Лицом к земле поверженный, рыдал. 73 "Adhaesit pavimento anima mea!" - Услышал я повсюду скорбный звук, Едва слова сквозь вздохи разумея. 76 "Избранники, чье облегченье мук - И в правде, и в надежде, укажите, Как нам подняться в следующий круг!" 79 "Когда вы здесь меж нами не лежите, То, чтобы путь туда найти верней, Кнаруже правое плечо держите". 82 Так молвил вождь, и так среди теней Ему ответили; а кто ответил, Мой слух мне указал всего точней. 85 Я взор наставника глазами встретил; И он позволил, сделав бодрый знак, То, что в просящем облике заметил. 88 Тогда, во всем свободный, я мой шаг Направил ближе к месту, где скорбело Созданье это, и промолвил так: 91 "Дух, льющий слезы, чтобы в них созрело То, без чего возврата к богу нет, Скажи, прервав твое святое дело: 94 Кем был ты; почему у вас хребет Вверх обращен; и чем могу хоть мало Тебе помочь, живым покинув свет?" 97 "Зачем нас небо так ничком прижало, Ты будешь знать; но раньше scias quod Fui successor Petri, - тень сказала. - 100 Меж Кьявери и Сьестри воды льет Большой поток, и с ним одноименный Высокий титул отличил мой род. 103 Я свыше месяца влачил, согбенный, Блюдя от грязи, мантию Петра; Пред ней - как пух все тяжести вселенной. 106 Увы, я поздно стал на путь добра! Но я познал, уже как пастырь Рима, Что жизнь земная - лживая мара. 109 Душа, я видел, как и встарь томима, А выше стать в той жизни я не мог, - И этой восхотел неудержимо. 112 До той поры я жалок и далек От бога был, неизмеримо жадный, И казнь, как видишь, на себя навлек. 115 Здесь явлен образ жадности наглядный Вот в этих душах, что окрест лежат; На всей горе нет муки столь нещадной. 118 Как там подняться не хотел наш взгляд К высотам, устремляемый к земному, Так здесь возмездьем он к земле прижат. 121 Как жадность там порыв любви к благому Гасила в нас и не влекла к делам, Так здесь возмездье, хоть и по-иному, 124 Стопы и руки связывает нам, И мы простерты будем без движенья, Пока угодно правым небесам". 127 Став на колени из благоговенья, Я начал речь, но и по слуху он Заметил этот признак уваженья 130 И молвил: "Почему ты так склонен?" И я в ответ: "Таков ваш сан великий, Что совестью я, стоя, уязвлен". 133 "Брат, встань! - ответил этот дух безликий. - Ошибся ты: со всеми и с тобой Я сослужитель одного владыки. 136 Тому, кто звук Евангелья святой, Гласящий "Neque nubent", разумеет, Понятно будет сказанное мной. 139 Теперь иди; мне скорбь моя довлеет; Ты мне мешаешь слезы лить, стеня, В которых то, что говорил ты, зреет. 142 Есть добрая Аладжа у меня, Племянница, - и только бы дурного В ней не посеяла моя родня! 145 Там у меня нет никого другого". ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ 1 Пред лучшей волей силы воли хрупки; Ему в угоду, в неугоду мне, Я погруженной не насытил губки. 4 Я двинулся; и вождь мои, в тишине, Свободными местами шел под кручей, Как вдоль бойниц проходят по стене; 7 Те, у кого из глаз слезой горючей Сочится зло, заполнившее свет, Лежат кнаруже слишком плотной кучей. 10 Будь проклята, волчица древних лет, В чьем ненасытном голоде все тонет И яростней которой зверя нет! 13 О небеса, чей ход иными понят, Как полновластный над судьбой земли, Идет ли тот, кто эту тварь изгонит? 16 Мы скудным шагом медленно брели, Внимая теням, скорбно и устало Рыдавшим и томившимся в пыли; 19 Как вдруг вблизи "Мария!" прозвучало, И так тоска казалась тяжела, Как если бы то женщина рожала; 22 И далее: "Как ты бедна была, Являет тот приют, где пеленицей Ты свой священный отпрыск повила". 25 Потом я слышал: "Праведный Фабриций, Ты бедностью безгрешной посрамил Порок, обогащаемый сторицей". 28 Смысл этой речи так был сердцу мил, Что я пошел вперед, узнать желая, Кто из лежавших это говорил. 31 Еще он славил щедрость Николая, Который спас невест от нищеты, Младые годы к чести направляя. 34 "Дух, вспомянувший столько доброты! - Сказал я. - Кем ты был? И неужели Хваленья здесь возносишь только ты? 37 Я буду помнить о твоем уделе, Когда вернусь короткий путь кончать, Которым жизнь летит к последней цели". 40 И он: "Скажу про все, хотя мне ждать Оттуда нечего; но без сравненья В тебе, живом, сияет благодать. 43 Я корнем был зловредного растенья, Наведшего на божью землю мрак, Такой, что в ней неплодье запустенья. 46 Когда бы Гвант, Лиль, Бруджа и Дуак Могли, то месть была б уже свершенной; И я молюсь, чтобы случилось так. 49 Я был Гугон, Капетом нареченный, И не один Филипп и Людовик Над Францией владычил, мной рожденный. 52 Родитель мой в Париже был мясник; Когда старинных королей не стало, Последний же из племени владык 55 Облекся в серое, уже сжимала Моя рука бразды державных сил, И мне земель, да и друзей достало, 58 Чтоб диадемой вдовой осенил Мой сын свою главу и длинной смене Помазанных начало положил. 61 Пока мой род в прованском пышном вене Не схоронил стыда, он мог сойти Ничтожным, но безвредным тем не мене. 64 А тут он начал хитрости плести И грабить; и забрал, во искупленье, Нормандию, Гасконью и Понти. 67 Карл сел в Италии; во искупленье, Зарезал Куррадина; а Фому Вернул на небеса, во искупленье. 70 Я вижу время, близок срок ему, - И новый Карл его поход повторит, Для вящей славы роду своему. 73 Один, без войска, многих он поборет Копьем Иуды; им он так разит, Что брюхо у Флоренции распорет. 76 Не землю он, а только грех и стыд Приобретет, тем горший в час расплаты, Что этот груз его не тяготит. 79 Другой, я вижу, пленник, в море взятый, Дочь продает, гонясь за барышом, Как делают с рабынями пираты. 82 О жадность, до чего же мы дойдем, Раз кровь мою так привлекло стяжанье, Что собственная плоть ей нипочем? 85 Но я страшнее вижу злодеянье: Христос в своем наместнике пленен, И торжествуют лилии в Аланье. 88 Я вижу - вновь людьми поруган он, И желчь и уксус пьет, как древле было, И средь живых разбойников казнен. 91 Я вижу - это все не утолило Новейшего Пилата; осмелев, Он в храм вторгает хищные ветрила. 94 Когда ж, господь, возвеселюсь, узрев Твой суд, которым, в глубине безвестной, Ты умягчаешь твой сокрытый гнев? 97 А возглас мой к невесте неневестной Святого духа, вызвавший в тебе Твои вопросы, это наш совместный 100 Припев к любой творимой здесь мольбе, Покамест длится день; поздней заката Мы об обратной говорим судьбе. 103 Тогда мы повторяем, как когда-то Братоубийцей стал Пигмалион, Предателем и вором, в жажде злата; 106 И как Мидас в беду был вовлечен, В своем желанье жадном утоляем, Которым сделался для всех смешон. 109 Безумного Ахана вспоминаем, Добычу скрывшего, и словно зрим, Как гневом Иисуса он терзаем. 112 Потом Сапфиру с мужем мы виним, Мы рады синякам Гелиодора, И вся гора позором круговым 110 Напутствует убийцу Полидора; Последний клич: "Как ты находишь. Красе, Вкус золота? Что ты знаток, нет спора!" 118 Кто громко говорит, а кто, подчас, Чуть внятно, по тому, насколь сурово Потребность речи уязвляет нас. 121 Не я один о добрых молвил слово, Как здесь бывает днем; но невдали Не слышно было никого другого". 124 Мы от него немало отошли И, напрягая силы до предела, Спешили по дороге, как могли. 127 И вдруг гора, как будто пасть хотела, Затрепетала; стужа обдала Мне, словно перед казнию, все тело, 130 Не так тряслась Делосская скала, Пока гнезда там не свила Латона И небу двух очей не родила. 133 Раздался крик по всем уступам склона, Такой, что, обратясь, мой проводник Сказал: "Тебе твой спутник оборона". 136 "Gloria in excelsis" - был тот крик, Один у всех, как я его значенье По возгласам ближайших к нам постиг. 139 Мы замерли, внимая восхваленье, Как слушали те пастухи в былом; Но прекратился трус, и смолкло пенье. 142 Мы вновь пошли своим святым путем, Среди теней, по-прежнему безгласно Поверженных в рыдании своем. 145 Еще вовек неведенье так страстно Рассудок мой к познанью не влекло, Насколько я способен вспомнить ясно, 148 Как здесь я им терзался тяжело; Я, торопясь, не смел задать вопроса, Раздумье же помочь мне не могло; 151 Так, в робких мыслях, шел я вдоль утеса. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 1 Терзаемый огнем природной жажды, Который утоляет лишь вода, Самаритянке данная однажды, 4 Я, следуя вождю, не без труда Загроможденным кругом торопился, Скорбя при виде правого суда. 7 И вдруг, как, по словам Луки, явился Христос в дороге двум ученикам, Когда его могильный склеп раскрылся, - 10 Так здесь явился дух, вдогонку нам, Шагавшим над простертыми толпами; Его мы не заметили; он сам 13 Воззвал к нам: "Братья, мир господень с вами!" Мы тотчас обернулись, и поэт Ему ответил знаком и словами: 16 "Да примет с миром в праведный совет Тебя неложный суд, от горней сени Меня отторгший до скончанья лет!" 19 "Как! Если вы не призванные тени, - Сказал он, с нами торопясь вперед, - Кто вас возвел на божий ступени?" 22 И мой наставник: "Кто, как этот вот, Отмечен ангелом, несущим стражу, Тот воцаренья с праведными ждет. 25 Но так как та, что вечно тянет пряжу, Его кудель ссучила не вполне, Рукой Клото намотанную клажу, 28 Его душа, сестра тебе и мне, Не обладая нашей мощью взгляда, Идти одна не может к вышине. 31 И вот я призван был из бездны Ада Его вести, и буду близ него, Пока могу руководить, как надо. 34 Но, может быть, ты знаешь: отчего Встряслась гора и возглас ликованья Объял весь склон до влажных стоп его?" 37 Спросив, он мне попал в ушко желанья Так метко, что и жажда смягчена Была одной отрадой ожиданья. 40 Тот начал так: "Гора отрешена Ото всего, в чем нарушенье чина И в чем бы оказалась новизна. 43 Здесь перемен нет даже и помина: Небесного в небесное возврат И только - их возможная причина. 46 Ни дождь, ни иней, ни роса, ни град, Ни снег не выпадают выше грани Трех ступеней у загражденных врат. 49 Нет туч, густых иль редких, нет блистаний, И дочь Фавманта в небе не пестра, Та, что внизу живет среди скитаний. 52 Сухих паров не ведает гора Над сказанными мною ступенями, Подножием наместника Петра. 55 Внизу трясет, быть может, временами, Но здесь ни разу эта вышина Не сотряслась подземными ветрами. 58 Дрожит она, когда из душ одна Себя познает чистой, так что встанет Иль вверх пойдет; тогда и песнь слышна. 61 Знак очищенья - если воля взманит Переменить обитель, и счастлив, Кто, этой волей схваченный, воспрянет. 64 Душа и раньше хочет; но строптив Внушенный божьей правдой, против воли, Позыв страдать, как был грешить позыв. 67 И я, простертый в этой скорбной боли Пятьсот и больше лет, изведал вдруг Свободное желанье лучшей доли. 70 Вот отчего все дрогнуло вокруг, И духи песнью славили гремящей Того, кто да избавит их от мук". 73 Так он сказал; и так как пить тем слаще, Чем жгучей жажду нам пришлось терпеть, Скажу ль, как мне был в помощь говорящий? 76 И мудрый вождь: "Теперь я вижу сеть, Вас взявшую, и как разъять тенета, Что зыблет гору и велит вам петь. 79 Но кем ты был - узнать моя забота, И почему века, за годом год, Ты здесь лежал - не дашь ли мне отчета?" 82 "В те дни, когда всесильный царь высот Помог, чтоб добрый Тит отмстил за раны, Кровь из которых продал Искарьот, - 85 Ответил дух, - я оглашал те страны Прочнейшим и славнейшим из имен, К спасению тогда еще не званный. 88 Моих дыханий был так сладок звон, Что мною, толосатом, Рим пленился, И в Риме я был миртом осенен. 91 В земных народах Стаций не забылся. Воспеты мной и Фивы и Ахилл, Но под второю ношей я свалился. 94 В меня, как семя, искру заронил Божественный огонь, меня жививший, Который тысячи воспламенил; 97 Я говорю об Энеиде, бывшей И матерью, и мамкою моей, И все, что труд мой весит, мне внушившей. 100 За то, чтоб жить, когда среди людей Был жив Вергилий, я бы рад в изгнанье Про весть хоть солнце свыше должных дней". 103 Вергилий на меня взглянул в молчанье, И вид его сказал: "Будь молчалив!" Но ведь не все возможно при желанье. 106 Улыбку и слезу родит порыв Душевной страсти, трудно одолимый Усильем воли, если кто правдив. 109 Я не сдержал улыбки еле зримой; Дух замолчал, чтоб мне в глаза взглянуть, Где ярче виден помысел таимый. 112 "Да завершишь добром свой тяжкий путь! - Сказал он мне. - Но что в себе хоронит Твой смех, успевший только что мелькнуть?" 115 И вот меня две силы розно клонят: Здесь я к молчанью, там я понужден К ответу; я вздыхаю, и я понят 118 Учителем. "Я вижу - ты смущен. Ответь ему, а то его тревожит Неведенье", - так мне промолвил он. 121 И я: "Моей улыбке ты, быть может, Дивишься, древний дух. Так будь готов, Что удивленье речь моя умножит. 124 Тот, кто ведет мой взор чредой кругов, И есть Вергилий, мощи той основа, С какой ты пел про смертных и богов. 127 К моей улыбке не было иного, Поверь мне, повода, чем миг назад О нем тобою сказанное слово". 130 Уже упав к его ногам, он рад Их был обнять; но вождь мой, отстраняя: "Оставь! Ты тень и видишь тень, мой брат". 133 "Смотри, как знойно, - молвил тот, вставая, - Моя любовь меня к тебе влекла, Когда, ничтожность нашу забывая, 136 Я тени принимаю за тела". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 1 Уже был ангел далеко за нами, Тот ангел, что послал нас в круг шестой, Еще рубец смахнув с меня крылами; 4 И тех, кто правды восхотел святой, Назвал блаженными, и прозвучало Лишь "sitiunt" - и только - в речи той; 7 И я, чье тело снова легче стало, Спешил наверх без всякого труда Вослед теням, не медлившим нимало, - 10 Когда Вергилий начал так: "Всегда Огонь благой любви зажжет другую, Блеснув хоть в виде робкого следа. 13 С тех пор, как в адский Лимб, где я тоскую, К нам некогда спустился Ювенал, Открывший мне твою любовь живую, 16 К тебе я сердцем благосклонней стал, Чем можно быть, кого-либо не зная, И короток мне путь средь этих скал. 19 Но объясни, как другу мне прощая, Что смелость послабляет удила, И впредь со мной, как с другом, рассуждая: 22 Как это у тебя в груди могла Жить скупость рядом с мудростью, чья сила Усердием умножена была?" 25 Такая речь улыбку пробудила У Стация; потом он начал так: "В твоих словах мне все их лаской мило. 28 Поистине, нередко внешний знак Приводит ложным видом в заблужденье, Тогда как суть погружена во мрак. 31 В твоем вопросе выразилось мненье, Что я был скуп; подумать так ты мог, Узнав о том, где я терпел мученье. 34 Так знай, что я от скупости далек Был даже слишком - и недаром бремя Нес много тысяч лун за мой порок. 37 И не исторгни я дурное семя, Внимая восклицанью твоему, Как бы клеймящему земное племя: 40 "Заветный голод к золоту, к чему Не направляешь ты сердца людские?" - Я с дракой грузы двигал бы во тьму. 43 Поняв, что крылья чересчур большие У слишком щедрых рук, и "этот грех В себе я осудил, и остальные. 46 Как много стриженых воскреснет, тех, Кто, и живя и в смертный миг, не чает, Что их вина не легче прочих всех! 49 И знай, что грех, который отражает Наоборот какой-либо иной, Свою с ним зелень вместе иссушает. 52 И если здесь я заодно с толпой, Клянущей скупость, жаждал очищенья, То как виновный встречною виной". 55 "Но ведь когда ты грозные сраженья Двойной печали Иокасты пел, - Сказал воспевший мирные селенья, - 58 То, как я там Клио уразумел, Тобой как будто вера не водила, Та, без которой мало добрых дел. 61 Раз так, огонь какого же светила Иль светоча тебя разомрачил, Чтоб устремить за рыбарем ветрила?" 64 И тот: "Меня ты первый устремил К Парнасу, пить пещерных струй прохладу, И первый, после бога, озарил, 67 Ты был, как тот, кто за собой лампаду Несет в ночи и не себе дает, Но вслед идущим помощь и отраду, 70 Когда сказал: "Век обновленья ждет: Мир первых дней и правда - у порога, И новый отрок близится с высот". 73 Ты дал мне петь, ты дал мне верить в бога! Но, чтоб все части сделались ясны, Я свой набросок расцвечу немного. 76 Уже был мир до самой глубины Проникнут правой верой, насажденной Посланниками неземной страны; 79 И так твой возглас, выше приведенный, Созвучен был словам учителей, Что к ним я стал ходить, как друг исконный. 82 Я видел в них таких святых людей, Что в дни Домициановых гонений Их слезы не бывали без моей. 85 Пока я жил под кровом смертной сени, Я помогал им, и их строгий чин Меня отторг от всех других учений. 88 И, не доведши греческих дружин, В стихах, к фиванским рекам, я крестился, Но утаил, что я христианин, 91 И показным язычеством прикрылся. За этот грех там, где четвертый круг, Четыре с лишним века я кружился. 94 Но ты, моим глазам раскрывший вдруг Все доброе, о чем мы говорили, Скажи, пока нам вверх идти досуг, 97 Где старый наш Теренций, где Цецилий, Где Варий, Плавт? Что знаешь ты про них: Где обитают и осуждены ли?" 100 "Они, как Персии, я и ряд других, - Ответил вождь мой, - там, где грек, вспоенный Каменами щедрее остальных: 103 То - первый круг тюрьмы неозаренной, Где речь нередко о горе звучит, Семьей кормилиц наших населенной. 106 Там с нами Антифонт и Еврипид, Там встретишь Симонида, Агафона И многих, кто меж греков знаменит. 109 Там из тобой воспетых - Антигона, Аргейя, Деифила, и скорбям Верна Йемена, как во время оно; 112 Там дочь Тиресия, Фетида там, И Дейдамия с сестрами своими, И Лангию открывшая царям". 115 Уже беседа смолкла между ними, И кругозор их был опять широк, Не сжатый больше стенами крутыми, 118 И четверо служанок дня свой срок Исполнило, и пятая вздымала, Над дышлом стоя, кверху жгучий рог, 121 Когда мой вождь: "По мне бы, надлежало Кнаруже правым двигаться плечом, Как мы сходили с самого начала". 124 Здесь нам обычай стал поводырем; И так как был согласен дух высокий, Мы этим и направились путем. 127 Они пошли вперед; я, одинокий" Вослед; и слушал разговор певцов, Дававший мне поэзии уроки. 130 Но вскоре сладостные звуки слов Прервало древо, заградив дорогу, Пленительное запахом плодов. 133 Как ель все уже кверху понемногу, Так это - книзу, так что взлезть нельзя Хотя бы даже к нижнему отрогу. 136 С той стороны, где замкнута стезя, Со скал спадала блещущая влага И растекалась, по листам скользя. 139 Поэты стали в расстоянье шага; И некий голос, средь листвы незрим, Воскликнул: "Вам запретно это благо!" 142 И вновь: "Мария не устам своим, За вас просящим, послужить желала, А лишь тому, чтоб вышел пир честным. 145 У римлянок напитка не бывало Иного, чем вода; и Даниил Презрел еду, и мудрость в нем мужала. 148 Начальный век, как золото, светил, И голод желудями услаждался, И нектар жажде каждый ключ струил. 151 Акридами и медом насыщался Среди пустынь креститель Иоанн; А как велик и славен он остался, 154 Тому залог в Евангелии дан". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 1 Я устремлял глаза в густые чащи Зеленых листьев, как иной ловец, Из-за пичужек жизнь свою губящий, 4 Но тот, кто был мне больше, чем отец, Промолвил: "Сын, пора идти; нам надо Полезней тратить время под конец". 7 Мой взгляд - и шаг ничуть не позже взгляда - Вслед мудрецам я обратил тотчас, И мне в пути их речь была отрада. 10 Вдруг плач и пенье донеслись до нас, - "Labia mea, Domine", - рождая И наслажденье, и печаль зараз. 13 "Отец, что это?" - молвил я, внимая. И он: "Быть может, тени там идут, Земного долга узел разрешая". 16 Как странники задумчиво бредут И, на пути настигнув проходящих, Оглянут незнакомцев и не ждут, 19 Так, обгоняя нас, не столь спешащих, Оглядывала нас со стороны Толпа теней, смиренных и молчащих. 22 Глаза их были впалы и темны, Бескровны лица, и так скудно тело, Что кости были с кожей сращены. 25 Не думаю, чтоб ссохся так всецело Сам Эрисихтон, даже досягнув, Голодный, до страшнейшего предела. 28 "Вот те, - подумал я, на них взглянув, - Которые в Ерусалиме жили В дни Мариам, вонзившей в сына клюв". 31 Как перстни без камней, глазницы были; Кто ищет "omo" на лице людском, Здесь букву М прочел бы без усилий. 34 Кто, если он с причиной незнаком, Поверил бы, что тени чахнут тоже, Прельщаемые влагой и плодом? 37 Я удивлялся, как, ни с чем не схоже, Их страждущая плоть изморена, Их худобе и шелудивой коже; 40 И вот из глуби черепа одна В меня впилась глазами и вскричала: "Откуда эта милость мне дана?" 43 Ее лица я не узнал сначала, Но в голосе я сразу угадал То, что в обличье навсегда пропало. 46 От этой искры ярко засиял Знакомый образ, встав из тьмы бесследной, И я черты Форезе увидал. 49 "О, не гнушайся этой кожей бледной, - Так он просил, - и струпною корой, И этой плотью, мясом слишком бедной! 52 Скажи мне правду о себе, открой, Кто эти души, два твоих собрата; Не откажись поговорить со мной!" 55 "Твой мертвый лик оплакал я когда-то, - Сказал я, - но сейчас он так изрыт, Что сердце вновь не меньшей болью сжато. 58 Молю, скажи мне, что вас так мертвит; Я так дивлюсь, что мне не до ответа; Кто полн другим, тот плохо говорит". 61 И он: "По воле вечного совета То древо, позади нас, в брызгах вод, Томительною силою одето. 64 Поющий здесь и плачущий народ, За то, что угождал чрезмерно чреву, В алчбе и в жажде к святости идет. 67 Охоту есть и пить внушают зеву Пахучие плоды и водопад, Который растекается по древу. 70 И так не раз, пока они кружат, Свое терзанье обновляют тени, Или верней - отраду из отрад: 73 Ведь та же воля шлет их к древней сени, Что слала и Христа воззвать "Или!", Когда спасла нас кровь его мучений". 76 И я ему: "С тех пор, как плен земли Твоя душа на лучший мир сменила, Еще пять лет, Форезе, не прошли. 79 И если раньше исчерпалась сила В тебе грешить, чем тяжкий твой порок Благая боль пред богом облегчила, 82 То как же ты сюда подняться мог? Я ждал тебя застать на нижней грани, Там, где выплачивают срок за срок". 85 И он мне: "Сладкую полынь страданий Испить так рано был я приведен Моею Неллой. Скорбь ее рыданий, 88 Ее мольбы и сокрушенный стон Меня оттуда извлекли до срока, Минуя все круги, на этот склон. 91 Тем драгоценней для господня ока Моя вдовица, милая жена, Что в доблести все больше одинока; 94 Сардинская Барбаджа - та скромна И женской честью может похваляться Пред той Барбаджей, где живет она. 97 О милый брат, к чему распространяться? Уже я вижу тот грядущий час, Которого недолго дожидаться, 100 Когда с амвона огласят указ, Чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам Разгуливать с сосцами напоказ. 103 Каким дикаркам или сарацинкам Духовный или светский нужен бич, Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам? 106 Когда б могли беспутницы постичь, Что быстрый бег небес припас их краю, Уже им рты раскрыл бы скорбный клич; 109 Беда, - когда я верно предрекаю, - Их ждет скорей, чем станет бородат Иной, кто спит сейчас под "баю-баю". 112 Но не таись передо мною, брат! Не - только я, но все, кто с нами рядом, Глядят туда, где свет тобой разъят". 115 Я молвил: "Если ты окинешь взглядом, Как ты со мной и я с тобой живал, Воспоминанье будет горьким ядом. 118 От жизни той меня мой вождь воззвал, На днях, когда над нами округленной Была (и я на солнце указал) 121 Сестра того. Меня он в тьме бездонной Провел средь истых мертвых, и за ним Я движусь, истой плотью облеченный. 124 Так я поднялся, им руководим, Всю эту гору огибая кружно, Где правят тех, кто в мире был кривым. 127 Он говорит, что мы дойдем содружно До высоты, где Беатриче ждет; А там ему меня покинуть нужно. 130 Так говорит Вергилий, этот вот (Я указал); другой - та тень святая, Которой ради дрогнул ваш оплот, 133 Из этих царств ее освобождая". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 1 Ход не мешал речам, и речи - ходу; И мы вперед спешили, как спешит Корабль под ветром в добрую погоду. 4 А тени, дважды мертвые на вид, Провалы глаз уставив на живого, Являли ясно, как он их дивит. 7 Я, продолжая начатое слово, Сказал: "Она, быть может, к вышине Идет медлительней из-за другого. 10 Но где Пиккарда, - скажешь ли ты мне? А здесь - кого бы вспомнить полагалось Из тех, кто мне дивится в тишине?" 13 "Моя сестра, чьей красоте равнялась Ее лишь благость, радостным венцом На высотах Олимпа увенчалась". 16 Так он сказал сначала; и потом: "Ничье прозванье здесь не под запретом; Ведь каждый облик выдоен постом. 19 Вот Бонаджунта Луккский, - и при этом Он пальцем указал, - а тот, щедрей, Чем прочие, расшитый темным цветом, 22 Святую церковь звал женой своей; Он был из Тура; искупает гладом Больсенских, сваренных в вине, угрей". 25 Еще он назвал многих, шедших рядом; И не был недоволен ни один: Я никого не видел с мрачным взглядом. 28 Там грыз впустую пильский Убальдин И Бонифаций, посохом Равенны Премногих пасший длинный ряд годин. 31 Там был мессер Маркезе; в век свой бренный Он мог в Форли, не иссыхая, пить, Но жаждой мучился ежемгновенной. 34 Как тот, кто смотрит, чтобы оценить, Я, посмотрев, избрал поэта Лукки, Который явно жаждал говорить. 37 Сквозь шепот, имя словно бы Джентукки Я чуял там, где сам он чуял зной Ниспосланной ему язвящей муки. 40 "Дух, если хочешь говорить со мной, - Сказал я, - сделай так, чтоб речь звучала И нам обоим принесла покой". 43 "Есть женщина, еще без покрывала, - Сказал он. - С ней отрадным ты найдешь Мой город, хоть его бранят немало. 46 Ты это предсказанье унесешь И, если понял шепот мой превратно, Потом увидишь, что оно не ложь. 49 Но ты ли тот, кто миру спел так внятно Песнь, чье начало я произношу: "Вы, жены, те, кому любовь понятна?" 52 И я: "Когда любовью я дышу, То я внимателен; ей только надо Мне подсказать слова, и я пишу". 55 И он: "Я вижу, в чем для нас преграда, Чем я, Гвиттон, Нотарий далеки От нового пленительного лада. 58 Я вижу, как послушно на листки Наносят ваши перья смысл внушенный, Что нам, конечно, было не с руки. 61 Вот все, на взгляд хоть самый изощренный, Чем разнятся и тот и этот лад". И он умолк, казалось - утоленный. 64 Как в воздухе сгрудившийся отряд Проворных птиц, зимующих вдоль Нила, Порой спешит, вытягиваясь в ряд, 67 Так вся толпа вдруг лица отвратила И быстрым шагом дальше понеслась, От худобы и воли легкокрыла. 70 И словно тот, кто, бегом утомясь, Из спутников рад пропустить любого, Чтоб отдышаться, медленно пройдясь, 73 Так здесь, отстав от сонмища святого, Форезе шел со мной, нетороплив, И молвил: "Скоро ль встретимся мы снова?" 76 И я: "Не знаю, сколько буду жив; Пусть даже близок берег, но желанье К нему летит, меня опередив; 79 Затем что край, мне данный в обитанье, Что день - скуднее доблестью одет И скорбное предвидит увяданье". 82 И он: "Иди. Зачинщика всех бед Звериный хвост, - мне это въяве зримо, - Влачит к ущелью, где пощады нет. 85 Зверь мчится все быстрей, неудержимо, И тот уже растерзан, и на срам Оставлен труп, простертый недвижимо. 88 Не много раз вращаться тем кругам (Он вверх взглянул), чтобы ты понял ясно То, что ясней не вымолвлю я сам. 91 Теперь простимся; время здесь всевластно, А, идя равной поступью с тобой, Я принужден терять его напрасно". 94 Как, отделясь от едущих гурьбой, Наездник мчит коня насколько можно, Чтоб, ради славы, первым встретить бой, 97 Так, торопясь, он зашагал тревожно; И вновь со мной остались эти два, Чье имя в мире было столь вельможно. 100 Уже его я различал едва, И он не больше был доступен взгляду, Чем были разуму его слова, 103 Когда живую, всю в плодах, громаду Другого древа я увидел вдруг, Крутого склона обогнув преграду. 106 Я видел - люди, вскинув кисти рук, Взывали к листьям, веющим широко, Как просит детвора, теснясь вокруг, 109 А окруженный не дает до срока, Но, чтобы зуд желания возрос, Приманку держит на виду высоко. 112 Потом ушли, как пробудясь от грез. Мы подступили, приближаясь слева, К стволу, не внемлющему просьб и слез. 115 "Идите мимо! Это отпрыск древа, Которое растет на высотах И от которого вкусила Ева". 118 Так чей-то голос говорил в листах; И мы, теснясь, запретные пределы Вдоль кручи обогнули второпях. 121 "Припомните, - он говорил, - Нефелы Проклятый род, когда он, сыт и пьян, На бой с Тезеем ринулся, двутелый; 124 И как вольготно лил еврейский стан, За что и был отвергнут Гедеоном, Когда с холмов он шел на Мадиан". 127 Так, стороною, под нависшим склоном, Мы шли и слушали про грех обжор, Сопровожденный горестным уроном. 130 Потом, все трое, вышли на простор И так прошли в раздумье, молчаливы, За тысячу шагов, потупя взор. 133 "О чем бы так задуматься могли вы?" - Нежданный голос громко прозвучал, Так что я вздрогнул, словно зверь пугливый. 136 Я поднял взгляд; вовеки не блистал Настолько ослепительно и ало В горниле сплав стекла или металл, 139 Как тот блистал, чье слово нас встречало: "Чтобы подняться на гору, здесь вход; Идущим к миру - здесь идти пристало". 142 Мой взор затмился, встретив облик тот; И я пошел вослед за мудрецами, Как человек, когда на слух идет. 145 И как перед рассветными лучами Благоухает майский ветерок, Травою напоенный и цветами, 148 Так легкий ветер мне чело облек, И я почуял перьев мановенье, Распространявших амврозийный ток, 151 И услыхал: "Блажен, чье озаренье Столь благодатно, что ему чужда Услада уст и вкуса вожделенье, 154 Чтоб не алкать сверх меры никогда". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 1 Час понуждал быстрей идти по всклону, Затем что солнцем полуденный круг Был сдан Тельцу, а ночью - Скорпиону; 4 И словно тот, кто не глядит вокруг, Но направляет к цели шаг упорный, Когда ему помедлить недосуг, 7 Мы, друг за другом, шли тесниной горной, Где ступеней стесненная гряда Была как раз для одного просторной. 10 Как юный аист крылья иногда Поднимет к взлету и опустит снова, Не смея оторваться от гнезда, 13 Так и во мне, уже вспылать готова, Тотчас же угасала речь моя, И мой вопрос не претворялся в слово. 16 Отец мой, видя, как колеблюсь я, Сказал мне на ходу: "Стреляй же смело, Раз ты свой лук напряг до острия!" 19 Раскрыв уста уже не оробело: "Как можно изнуряться, - я сказал, - Там, где питать не требуется тело?" 22 "Припомни то, как Мелеагр сгорал, Когда подверглась головня сожженью, И минет горечь, - он мне отвечал. - 25 И, рассудив, как всякому движенью Движеньем вторят ваши зеркала, Ты жесткое принудишь к размягченью. 28 Но, чтобы мысль твоя покой нашла, Вот Стаций здесь; и я к нему взываю, Чтобы твоя болячка зажила". 31 "Прости, что вечный строй я излагаю В твоем присутствии, - сказал поэт. - Но отказать тебе я не дерзаю". 34 Потом он начал: "Если мой ответ Ты примешь в разуменье, сын мой милый, То сказанному "как" прольется свет. 37 Беспримесная кровь, которой жилы Вобрать не могут в жаждущую пасть, Как лишнее, чего доесть нет силы, 40 Приемлет в сердце творческую власть Образовать собой все тело ваше, Как в жилах кровь творит любую часть. 43 Очистясь вновь и в то сойдя, что краше Не называть, впоследствии она Сливается с чужой в природной чаше. 46 Здесь та и эта соединена, Та - покоряясь, эта - созидая, Затем что в высшем месте рождена. 49 Смешавшись с той и к делу приступая, Она ее сгущает, сгусток свой, Раз созданный, помалу оживляя. 52 Зиждительная сила, став душой, Лишь тем отличной от души растенья, Что та дошла, а этой - путь большой, 55 Усваивает чувства и движенья, Как гриб морской, и нужные дает Зачатым свойствам средства выраженья. 58 Так ширится, мой сын, и так растет То, что в родящем сердце пребывало, Где естество всю плоть предсоздает. 61 Но уловить, как тварь младенцем стала, Не так легко, и здесь ты видишь тьму; Мудрейшего, чем ты, она сбивала, 64 И он учил, что, судя по всему, Душа с возможным разумом не слита, Затем что нет вместилища ему. 67 Но если правде грудь твоя открыта, Знай, что, едва зародыш завершен И мозговая ткань вполне развита, 70 Прадвижитель, в веселии склонен, Прекрасный труд природы созерцает, И новый дух в него вдыхает он, 73 Который все, что там росло, вбирает; И вот душа, слиянная в одно, Живет, и чувствует, и постигает. 76 И если то, что я сказал, темно, Взгляни, как в соке, что из лоз сочится, Жар солнца превращается в вино. 79 Когда ж у Лахезис весь лен ссучится, Душа спешит из тела прочь, но в ней И бренное, и вечное таится. 82 Безмолвствуют все свойства прежних дней; Но память, разум, воля - те намного В деянии становятся острей. 85 Она летит, не медля у порога, Чудесно к одному из берегов; Ей только здесь ясна ее дорога. 88 Чуть дух очерчен местом, вновь готов Поток творящей силы излучаться, Как прежде он питал плотской покров. 91 Как воздух, если в нем пары клубятся И чуждый луч их мгла в себе дробит, Различно начинает расцвечаться, 94 Так ближний воздух принимает вид, В какой его, воздействуя, приводит Душа, которая внутри стоит. 97 И как сиянье повсеместно ходит За пламенем и неразрывно с ним, Так новый облик вслед за духом бродит 100 И, так как тот через него стал зрим, Зовется тенью; ею создаются Орудья чувствам - зренью и другим. 103 У нас владеют речью и смеются, Нам свойственны и плач, и вздох, и стон, Как здесь они, ты слышал, раздаются. 106 И все, чей дух взволнован и смущен, Сквозит в обличье тени; оттого-то И был ты нашим видом удивлен". 109 Последнего достигнув поворота, Мы обратились к правой стороне, И нас другая заняла забота. 112 Здесь горный склон - в бушующем огне, А из обрыва ветер бьет, взлетая, И пригибает пламя вновь к стене; 115 Нам приходилось двигаться вдоль края, По одному; так шел я, здесь - огня, А там - паденья робко избегая. 118 "Тут надо, - вождь остерегал меня, - Глаза держать в поводьях неустанно, Себя все время от беды храня". 121 "Summae Deus clementiae", - нежданно Из пламени напев донесся к нам; Мне было все же и взглянуть желанно, 124 И я увидел духов, шедших там; И то их путь, то вновь каймы полоска Мой взор распределяли пополам. 127 Чуть гимн умолк, как "Virum non cognosco!" - Раздался крик. И снова песнь текла, Подобием глухого отголоска. 130 И снова крик: "Диана не могла В своем лесу терпеть позор Гелики, Вкусившей яд Венеры". И была 133 Вновь песнь; и вновь превозносили клики Жен и мужей, чей брак для многих впредь Явил пример, безгрешностью великий. 136 Так, вероятно, восклицать и петь Им в том огне все время полагалось; Таков бальзам их, такова их снедь, 139 Чтоб язва наконец зарубцевалась. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 1 Пока мы шли, друг другу вслед, по краю И добрый вождь твердил не раз еще: "Будь осторожен, я предупреждаю!" - 4 Мне солнце било в правое плечо И целый запад в белый превращало Из синего, сияя горячо; 7 И где ложилась тень моя, там ало Казалось пламя; и толпа была, В нем проходя, удивлена немало. 10 Речь между ними обо мне зашла, И тень, я слышал, тени говорила: "Не таковы бесплотные тела". 13 Иные подались, сколь можно было, Ко мне, стараясь, как являл их вид, Ступать не там, где их бы не палило. 16 "О ты, кому почтительность велит, Должно быть, сдерживать поспешность шага, Ответь тому, кто жаждет и горит! 19 Не только мне ответ твой будет благо: Он этим всем нужнее, чем нужна Индийцу или эфиопу влага. 22 Скажи нам, почему ты - как стена Для солнца, словно ты еще не встретил Сетей кончины". Так из душ одна 25 Мне говорила; я бы ей ответил Без промедленья, но как раз тогда Мой взгляд иное зрелище приметил. 28 Навстречу этой новая чреда Шла по пути, объятому пыланьем, И я помедлил, чтоб взглянуть туда. 31 Вдруг вижу - тени, здесь и там, лобзаньем Спешат друг к другу на ходу прильнуть И кратким утешаются свиданьем. 34 Так муравьи, столкнувшись где-нибудь, Потрутся рыльцами, чтобы дознаться, Быть может, про добычу и про путь. 37 Но только миг объятья дружбы длятся, И с первым шагом на пути своем Одни других перекричать стремятся, - 40 Те, новые: "Гоморра и Содом!", А эти: "В телку лезет Пасифая, Желая похоть утолить с бычком!" 43 Как если б журавлей летела стая - Одна к пескам, другая на Рифей, Та - стужи, эта - солнца избегая, 46 Так расстаются две чреды теней, Чтоб снова петь в слезах обычным ладом И восклицать про то, что им сродней. 49 И двинулись опять со мною рядом Те, что меня просили дать ответ, Готовность слушать выражая взглядом. 52 Я, видя вновь, что им покоя нет, Сказал: "О души, к свету мирной славы Обретшие ведущий верно след, 55 Мой прах, незрелый или величавый, Не там остался: здесь я во плоти, Со мной и кровь ее, и все суставы. 58 Я вверх иду, чтоб зренье обрести: Там есть жена, чья милость мне дарует Сквозь ваши страны смертное нести. 61 Но, - и скорее да восторжествует Желанье ваше, чтоб вас принял храм Той высшей тверди, где любовь ликует, - 64 Скажите мне, а я письму предам, Кто вы и эти люди кто такие, Которые от вас уходят там". 67 Так смотрит, губы растворив, немые От изумленья, дикий житель гор, Когда он в город попадет впервые, 70 Как эти на меня стремили взор. Едва с них спало бремя удивленья, - Высокий дух дает ему отпор, - 73 "Блажен, кто, наши посетив селенья, - Вновь начал тот, кто прежде говорил, - Для лучшей смерти черплет наставленья! 76 Народ, идущий с нами врозь, грешил Тем самым, чем когда-то Цезарь клики "Царица" в день триумфа заслужил. 79 Поэтому "Содом" гласят их крики, Как ты слыхал, и совесть их язвит, И в помощь пламени их стыд великий. 82 Наш грех, напротив, был гермафродит; Но мы забыли о людском законе, Спеша насытить страсть, как скот спешит, 85 И потому, сходясь на этом склоне, Себе в позор, мы поминаем ту, Что скотенела, лежа в скотском лоне. 88 Ты нашей казни видишь правоту; Назвать всех порознь мы бы не успели, Да я на память и не перечту. 91 Что до меня, я - Гвидо Гвиницелли; Уже свой грех я начал искупать, Как те, что рано сердцем восскорбели". 94 Как сыновья, увидевшие мать Во времена Ликурговой печали, Таков был я, - не смея показать, - 97 При имени того, кого считали Отцом и я, и лучшие меня, Когда любовь так сладко воспевали. 100 И глух, и нем, и мысль в тиши храня, Я долго шел, в лицо его взирая, Но подступить не мог из-за огня. 103 Насытя взгляд, я молвил, что любая Пред ним заслуга мне милей всего, Словами клятвы в этом заверяя. 106 И он мне: "От признанья твоего Я сохранил столь светлый след, что Лета Бессильна смыть иль омрачить его. 109 Но если прямодушна клятва эта, Скажи мне: чем я для тебя так мил, Что речь твоя и взор полны привета?" 112 "Стихами вашими, - ответ мой был. - Пока продлится то, что ныне ново, Нетленна будет прелесть их чернил". 115 "Брат, - молвил он, - вот тот (и на другого Он пальцем указал среди огней) Получше был ковач родного слова. 118 В стихах любви и в сказах он сильней Всех прочих; для одних глупцов погудка, Что Лимузинец перед ним славней. 121 У них к молве, не к правде ухо чутко, И мненьем прочих каждый убежден, Не слушая искусства и рассудка. 124 "Таков для многих старых был Гвиттон, Из уст в уста единственно прославлен, Покуда не был многими сражен. 127 Но раз тебе простор столь дивный явлен, Что ты волен к обители взойти, К той, где Христос игуменом поставлен, 130 Там за меня из "Отче наш" прочти Все то, что нужно здешнему народу, Который в грех уже нельзя ввести". 133 Затем, - быть может, чтобы дать свободу Другим идущим, - он исчез в огне, Подобно рыбе, уходящей в воду. 136 Я подошел к указанному мне, Сказав, что вряд ли я чье имя в мире Так приютил бы в тайной глубине. 139 Он начал так, шагая в знойном вире: "Tan m'abellis vostre cortes deman, Qu'ieu no me puesc ni voill a vos cobrire. 142 Ieu sui Arnaut, que plor e vau cantan; Consiros vei la passada folor, E vei jausen lo joi qu'esper, denan. 145 Ara vos prec, per aquella valor Que vos guida al som de 1'escalina, Sovenha vos a temps de ma dolor!" 148 И скрылся там, где скверну жжет пучина. Перевод стихов 140-147 "Столь дорог мне учтивый ваш привет, Что сердце вам я рад открыть всех шире. 142 Здесь плачет и поет, огнем одет, Арнольд, который видит в прошлом тьму, Но впереди, ликуя, видит свет. 145 Он просит вас, затем что одному Вам невозбранно горная вершина, Не забывать, как тягостно ему!" ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 1 Так, чтоб ударить первыми лучами В те страны, где его творец угас, Меж тем как Эбро льется под Весами, 4 А волны в Ганге жжет полдневный час, Стояло солнце; меркнул день, сгорая, Когда господень ангел встретил нас. 7 "Bead muncbo corde!" воспевая Звучней, чем песни на земле звучны, Он высился вне пламени, у края. 10 "Святые души, вы пройти должны Укус огня; идите в жгучем зное И слушайте напев с той стороны!" 13 Он подал нам напутствие такое, И, слыша эту речь, я стал как тот, Кто будет в недро погружен земное. 16 Я, руки сжав и наклонясь вперед, Смотрел в огонь, и в памяти ожили Тела людей, которых пламя жжет. 19 Тогда ко мне поэты обратили Свой взгляд. "Мой сын, переступи порог: Здесь мука, но не смерть, - сказал Вергилий. - 22 Ты - вспомни, вспомни!.. Если я помог Тебе спуститься вглубь на Герионе, Мне ль не помочь, когда к нам ближе бог? 25 И знай, что если б в этом жгучем лоне Ты хоть тысячелетие провел, Ты не был бы и на волос в уроне. 28 И если б ты проверить предпочел, Что я не обманул тебя нимало, Стань у огня и поднеси подол. 31 Отбрось, отбрось все, что твой дух сковало! Взгляни - и шествуй смелою стопой!" А я не шел, как совесть ни взывала. 34 При виде черствой косности такой Он, чуть смущенный, молвил: "Сын, ведь это Стена меж Беатриче и тобой". 37 Как очи, угасавшие для света, На имя Фисбы приоткрыл Пирам Под тутом, ставшим кровяного цвета, 40 Так, умягчен и больше не упрям, Я взор к нему направил молчаливый, Услышав имя, милое мечтам. 43 А он, кивнув, сказал: "Ну как, ленивый? Чего мы ждем?" И улыбнулся мне, Как мальчику, прельстившемуся сливой. 46 И он передо мной исчез в огне, Прося, чтоб Стаций третьим шел, доныне Деливший нас в пути по крутизне. 49 Вступив, я был бы рад остыть в пучине Кипящего стекла, настолько злей Был непомерный зной посередине. 52 Мой добрый вождь, чтобы я шел смелей, Вел речь о Беатриче, повторяя: "Я словно вижу взор ее очей". 55 Нас голос вел, сквозь пламя призывая; И, двигаясь туда, где он звенел, Мы вышли там, где есть тропа крутая. 58 Он посреди такого света пел "Venite, benedicti Patris mei!", Что яркости мой взгляд не одолел. 61 "Уходит солнце, скоро ночь. Быстрее Идите в гору, - он потом сказал, - Пока закатный край не стал чернее". 64 Тропа шла прямо вверх среди двух скал И так, что свет последних излучений Я пред собой у солнца отнимал; 67 Преодолев немногие ступени, Мы ощутили солнечный заход Там, сзади нас, по угасанью тени. 70 И прежде чем огромный небосвод Так потемнел, что все в нем стало схоже И щедрой ночи наступил черед, 73 Для нас ступени превратились в ложе, Затем что горный мрак от нас унес И мощь к подъему, и желанье тоже. 76 Как, мямля жвачку, тихнет стадо коз, Которое, пока не стало сыто, Спешило вскачь с утеса на утес, 79 И ждет в тени, пока жара разлита, А пастырь, опершись на посошок, Стоит вблизи, чтоб им была защита, 82 И как овчар, от хижины далек, С гуртом своим проводит ночь в покое, Следя, чтоб зверь добычу не увлек; 85 Так в эту пору были мы все трое, Я - за козу, они - за сторожей, Замкнутые в ущелие крутое. 88 Простор был скрыт громадами камней, Но над тесниной звезды мне сияли, Светлее, чем обычно, и крупней. 91 Так, полон дум и, глядя в эти дали, Я был охвачен сном; а часто сон Вещает то, о чем и не гадали. 94 Должно быть, в час, когда на горный склон С востока Цитерея засияла, Чей свет как бы любовью напоен, 97 Мне снилось - на лугу цветы сбирала Прекрасная и юная жена, И так она, сбирая, напевала: 100 "Чтоб всякий ведал, как я названа, Я - Лия, и, прекрасными руками Плетя венок, я здесь брожу одна. 103 Для зеркала я уберусь цветами; Сестра моя Рахиль с его стекла Не сводит глаз и недвижима днями. 106 Ей красота ее очей мила, Как мне - сплетенный мной убор цветочный; Ей любо созерцанье, мне - дела". 109 Но вот уже перед зарей восточной, Которая скитальцам тем милей, Чем ближе к дому их привал полночный, 112 Везде бежала тьма, и сон мой с ней; Тогда я встал с одра отдохновенья, Увидя вставшими учителей. 115 "Тот сладкий плод, который поколенья Тревожно ищут по стольким ветвям, Сегодня утолит твои томленья". 118 Со мною говоря, к таким словам Прибег Вергилий; вряд ли чья щедрота Была безмерней по своим дарам. 121 За мигом миг во мне росла охота Быть наверху, и словно перья крыл Я с каждым шагом ширил для полета. 124 Когда под нами весь уклон проплыл И мы достигли высоты конечной, Ко мне глаза Вергилий устремил, 127 Сказав: "И временный огонь, и вечный Ты видел, сын, и ты достиг земли, Где смутен взгляд мой, прежде безупречный. 130 Тебя мой ум и знания вели; Теперь своим руководись советом: Все кручи, все теснины мы прошли. 133 Вот солнце лоб твой озаряет светом; Вот лес, цветы и травяной ковер, Самовозросшие в пространстве этом. 136 Пока не снизошел счастливый взор Той, что в слезах тогда пришла за мною, Сиди, броди - тебе во всем простор. 139 Отныне уст я больше не открою; Свободен, прям и здрав твой дух; во всем Судья ты сам; я над самим тобою 142 Тебя венчаю митрой и венцом". ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 1 В великой жажде обойти дозором Господень лес, тенистый и живой, Где новый день смягчался перед взором, 4 Я медленно от кручи круговой Пошел нагорьем, и земля дышала Со всех сторон цветами и травой. 7 Ласкающее веянье, нимало Не изменяясь, мне мое чело Как будто нежным ветром обдавало 10 И трепетную сень вершин гнело В ту сторону, куда гора святая Бросает тень, как только рассвело, - 13 Но все же не настолько их сгибая, Чтобы умолкли птички, оробев И все свои искусства прерывая: 16 Они, ликуя посреди дерев, Встречали песнью веянье востока В листве, гудевшей их стихам припев, 19 Тот самый, что в ветвях растет широко, Над взморьем Кьясси наполняя бор, Когда Эол освободит Сирокко. 22 Я между тем так далеко простер Мой путь сквозь древний лес, что понемногу Со всех сторон замкнулся кругозор. 25 И вдруг поток мне преградил дорогу, Который мелким трепетом волны Клонил налево травы по отлогу. 28 Чистейшие из вод земной страны Наполнены как будто мутью сорной Пред этою, сквозной до глубины, 31 Хотя она струится черной-черной Под вековечной тенью, для лучей И солнечных, и лунных необорной. 34 Остановясь, я перешел ручей Глазами, чтобы видеть, как растенья Разнообразны в свежести своей. 37 И вот передо мной, как те явленья, Когда нежданно в нас устранена Любая дума силой удивленья, 40 Явилась женщина, и шла одна, И пела, отбирая цвет от цвета, Которых там пестрела пелена. 43 "О женщина, чья красота согрета Лучом любви, коль внешний вид не ложь, Но сердца достоверная примета, - 46 Быть может, ты поближе подойдешь, - Сказал я ей, - и станешь над стремниной, Чтоб я расслышать мог, что ты поешь? 49 Ты кажешься мне юной Прозерпиной, Когда расстаться близился черед Церере - с ней, ей - с вешнею долиной". 52 Как чтобы в пляске сделать поворот, Она, скользя сомкнутыми стопами И мелким шагом двигаясь вперед, 55 Меж алыми и желтыми цветами К моей оборотилась стороне С девически склоненными глазами; 58 И мой призыв был утолен вполне, Когда она так близко подступила, Что смысл напева долетал ко мне. 61 Придя туда, где побережье было Уже омыто дивною рекой, Открытый взор она мне подарила. 64 Едва ли мог струиться блеск такой Из-под ресниц Венеры, уязвленной Негаданно сыновнею рукой. 67 Среди травы, волнами орошенной, Она, смеясь, готовила венок, Без семени на высоте рожденный. 70 На три шага нас разделял поток; Но Геллеспонт, где Ксеркс познал невзгоду, Людской гордыне навсегда урок, 73 Леандру был милее в непогоду, Когда он плыл из Абидоса в Сест, Чем мне - вот этот, не разъявший воду. 76 "Вы внове здесь; мой смех средь этих мест, Где людям был приют от всех несчастий, - Так начала она, взглянув окрест, - 79 Мог удивить вас и смутить отчасти; Но ум ваш озарится светом дня, Вникая в псалмопенье "Delectasti". 82 Ты, впереди, который звал меня, Спроси, что хочешь; я на все готова Подать ответ, все точно изъясня". 85 "Вода и шум лесной, - сказал я снова, - Колеблют то, что моему уму Внушило слышанное прежде слово". 88 На что она: "Сомненью твоему Я их причину до конца раскрою И сжавшую тебя рассею тьму. 91 Творец всех благ, довольный лишь собою, Ввел человека добрым, для добра, Сюда, в преддверье к вечному покою. 94 Виной людей пресеклась та пора, И превратились в боль и в плач по старом Безгрешный смех и сладкая игра. 97 Чтоб смуты, порождаемые паром, Который от воды и от земли Идет, по мере силы, вслед за жаром, 100 Тревожить человека не могли, Гора вздыбилась так, что их не знает Над уровнем ворот, где вы вошли. 103 Но так как с первой твердью круг свершает Весь воздух, если воздуху вразрез Какой-либо заслон не возникает, 106 То здесь, в чистейшей высоте небес, Его круговорот деревья клонит И наполняет шумом частый лес. 109 Растение, которое он тронет, Ему вверяет долю сил своих, И он, кружа, ее вдали уронит; 112 Так в дальних землях, если свойства их Иль их небес пригодны, возникая, Восходит много отпрысков живых. 115 И там бы не дивились, это зная, Тому, что иногда ростки растут, Без видимого семени вставая. 118 И знай про этот дивный лес, что тут Земля богата всяческою силой И есть плоды, которых там не рвут. 121 И этот вот поток рожден не жилой, В которой охладелый пар скоплен И вдаль течет, то буйный, то унылый; 124 Его источник прочен и силен И черплет от господних изволений Все, что он льет, открытый с двух сторон. 127 Струясь сюда - он память согрешений Снимает у людей; струясь туда - Дарует память всех благих свершений. 130 Здесь - Лета; там - Эвноя; но всегда И здесь, и там сперва отведать надо, Чтоб оказалась действенной вода. 133 В ее вкушенье - высшая услада. Хоть, может быть, ты жажду утолил Услышанным, но я была бы рада, 136 Чтоб ты в подарок вывод получил; Тебе он не обещан, но едва ли От этого он станет меньше мил. 139 Те, что в стихах когда-то воспевали Былых людей и золотой их век, Быть может, здесь в парнасских снах витали: 142 Здесь был невинен первый человек, Здесь вечный май, в плодах, как поздним летом, И нектар - это воды здешних рек". 145 Я обратил лицо к моим поэтам И здесь улыбку их упомяну, Мелькнувшую при утвержденье этом; 148 Потом взглянул на дивную жену. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 1 Как бы любовной негою объята, Окончив речь, она запела так: "Bead, quorum tecta sunt peccata!" 4 Как нимфы направляли легкий шаг, Совсем одни, сквозь тень лесов, желая: Та - видеть солнце, та - уйти во мрак, - 7 Она пошла вверх по реке, ступая Вдоль берега; я - также, к ней плечом И поступь с мелкой поступью ровняя. 10 Мы, ста шагов не насчитав вдвоем, Дошли туда, где русло загибало, И я к востоку повернул лицом. 13 Здесь мы пройти успели столь же мало, Когда она, всем телом обратясь: "Мой брат, смотри и слушай!" - мне сказала. 16 И вдруг лесная глубина зажглась Блистаньем неожиданного света, Как молнией внезапно озарясь; 19 Но молния, сверкнув, исчезнет где-то, А этот свет, возникнув, возрастал, Так что я в мыслях говорил: "Что это?" 22 Каким-то нежным звуком зазвучал Лучистый воздух; скорбно и сурово Я дерзновенье Евы осуждал: 25 Земля и твердь блюли господне слово, А женщина, одна, чуть создана, Не захотела потерпеть покрова; 28 Пребудь под ним покорною она, Была бы радость несказанных сеней И раньше мной, и дольше вкушена. 31 Пока я шел средь стольких предварении Всевечной неги, мыслью оробев И жаждая все больших упоений, 34 Пред нами воздух под листвой дерев Стал словно пламень, осияв дубраву, И сладкий звук переходил в напев. 37 Сонм дев священных, если вам во славу Я ведал голод, стужу, скудный сон, Себе награды я прошу по праву. 40 Пусть для меня прольется Геликон, И да внушат мне Урания с хором Стихи о том, чем самый ум смущен. 43 Вдали, за искажающим простором, Который от меня их отделял, Семь золотых дерев являлись взорам; 46 Когда ж я к ним настолько близок стал, Что мнящийся предмет, для чувств обманный, Отдельных свойств за далью не терял, 49 То дар, уму для различенья данный, Светильники признал в седмице той, А пенье голосов признал "Осанной". 52 Светлей пылал верхами чудный строй, Чем полночью в просторах тверди ясной Пылает полный месяц над землей. 55 Я в изумленье бросил взгляд напрасный Вергилию, и мне ответил он Таким же взглядом, как и я - безгласный. 58 Мой взор был снова к дивам обращен, Все надвигавшимся в строю широком Медлительнее новобрачных жен. 61 "Ты что ж, - сказала женщина с упреком, - Горящий взгляд стремишь к живым огням, А что за ними - не окинешь оком?" 64 И я увидел: вслед, как вслед вождям, Чреда людей, вся в белом, выступала, И белизны такой не ведать нам. 67 Вода налево от меня сверкала И возвращала мне мой левый бок, Едва я озирался, - как зерцало. 70 Когда я был настолько недалек, Что мы всего лишь речкой разделялись, Я шаг прервал и лучше видеть мог. 73 А огоньки все ближе надвигались, И, словно кистью проведены, За ними волны, крася воздух, стлались; 76 Все семь полос, отчетливо видны, Напоминали яркими цветами Лук солнца или перевязь луны. 79 Длину, всех этих стягов я глазами Не озирал; меж крайними просвет Измерился бы десятью шагами. 82 Под чудной сенью шло двенадцать чет Маститых старцев, двигаясь степенно, И каждого венчал лилейный цвет. 85 Все воспевали песнь: "Благословенна Ты в дочерях Адама, и светла Краса твоя и навсегда нетленна!" 88 Когда чреда избранная прошла И свежую траву освободила, Которою та сторона цвела, - 91 Как вслед светилам вставшие светила, Четыре зверя взор мой различил. Их лбы листва зеленая обвила; 94 У каждого - шесть оперенных крыл; Крыла