Федерико Гарсиа Лорка. Сонеты темной любви (1936)

 
  • Федерико Гарсиа Лорка. Сонеты темной любви (1936)
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • x x x
  • ПРИМЕЧАНИЯ




  •       Перевод А. Гелескула
          Федерико Гарсиа Лорка. Избранные произведения в двух томах.
          Стихи. Театр. Проза. Том. 2
          М., "Художественная литература", 1986
          OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru

    x x x



          О, шепоток любви глухой и темной!
          Безрунный плач овечий, соль на раны,
          река без моря, башня без охраны,
          гонимый голос, вьюгой заметенный!

          О, контур ночи четкий и бездонный,
          тоска, вершиной вросшая в туманы,
          затихший мир, заглохший мак дурманный,
          забредший в сердце сирый пес бездомный!

          Уйди с дороги, стужи голос жгучий,
          не заводи на пустошь вековую,
          где в мертвый прах бесплодно плачут тучи!

          Не кутай спетом голову живую,
          сними мой траур, сжалься и не мучай!
          Я только жизнь: люблю - и существую!

    x x x



          Все выплакать с единственной мольбою -
          люби меня и, слез не отирая,
          оплачь во тьме, заполненной до края
          ножами, соловьями и тобою.

          И пусть на сад мой, отданный разбою,
          не глянет ни одна душа чужая.
          Мне только бы дождаться урожая,
          взращенного терпением и болью.

          Любовь моя, люби! - да не развяжешь
          вовек ты жгучий узел этой жажды
          под ветхим солнцем в небе опустелом!

          А все, в чем ты любви моей откажешь,
          присвоит смерть, которая однажды
          сочтется с содрогающимся телом.

    x x x



          В том городе, что вытесали воды
          у хвойных гор, тебе не до разлуки?
          Повсюду сны, ступени, акведуки
          и траур стен в ожогах непогоды?

          Все не смывает лунные разводы
          хрустальный щебет х_у_карской излуки?
          И лишь терновник ловит твои руки,
          ревниво пряча свергнутые своды?

          Не вспоминалась тень моя дорогам
          в затихший мир, который, как изгоя,
          томит змею, крадущуюся логом?

          И не расцвел ли в воздухе нагорья
          тебе из сердца посланный залогом
          бессмертник моей радости и горя?

    x x x



          Любовь до боли, смерть моя живая,
          жду весточки - и дни подобны годам.
          Забыв себя, стою под небосводом,
          забыть тебя пугаясь и желая.

          Ветра и камни вечны. Мостовая
          бесчувственна к восходам и заходам:
          И не пьянит луна морозным медом
          глубин души, где темень гробовая.

          Но за тебя шел бой когтей и лилий,
          звериных смут и неги голубиной,
          я выстрадал тебя, и вскрыты жилы.

          Так хоть бы письма бред мой утолили,
          или верни меня в мои глубины
          к потемкам, беспросветным до могилы!

    x x x



          Турийский голубь с нежными зрачками
          к тебе летит посланицем белоперым,
          как дым костра, сгорая на котором
          я заклинаю медленное пламя.

          Пуховый снег над жаркими крылами,
          вскипая, словно пена по озерам,
          жемчужно стынет инистым узором
          в саду, где наши губы отпылали.

          Погладь рукою перышко любое -
          и снежная мелодия крылато
          весь мир запорошит перед тобою.

          Так сердце от заката до заката
          боится, окольцовано любовью,
          не вымолить тебя, моя утрата.

    x x x



          Я прянул к телефону, словно к манне
          небесной среди мертвенного зноя.
          Пески дышали южною весною,
          цвел папоротник в северном тумане.

          Откуда-то из темной глухомани
          запела даль рассветною сосною,
          и как венок надежды надо мною
          плыл голос твой, вибрируя в мембране.

          Далекий голос, нежный и неверный,
          затерянный, затихший дрожью в теле.
          Такой далекий, словно из-за гроба.

          Затерянный, как раненая серна.
          Затихший, как рыдание в метели.
          И каждой жилке внятный до озноба!

    x x x



          Гирлянду роз! Быстрей! Я умираю.
          Сплетай и пой! Сплетай и плачь над нею!
          Январь мой ночь от ночи холоднее,
          и нет потемкам ни конца ни краю.

          Где звездами цветет земля сырая
          между твоей любовью и моею,
          там первоцветы плачутся кипрею
          и круглый год горят, не отгорая.

          Топчи мой луг, плыви моей излукой
          и свежей рапы впитывай цветенье.
          В медовых бедрах кровь мою баюкай.

          Но торопись! В неистовом сплетенье
          да изойдем надеждою и мукой!
          И времени достанутся лишь тени.

    x x x



          Мы вплыли в ночь - и снова ни уступки,
          ответный смех отчаянье встречало.
          Твое презренье было величаво,
          моя обида - немощней голубки.

          Мы выплыли, вдвоем в одной скорлупке.
          Прощался с далью плач твой у причала,
          И боль моя тебя не облегчала,
          комочек сердца, жалостный и хрупкий.

          Рассвет соединил нас, и с разгону
          нас обдало студеной кровью талой,
          разлитой по ночному небосклону.

          И солнце ослепительное встало,
          и снова жизнь коралловую крону
          над мертвым моим сердцем распластала.

    x x x



          Вся мощь огня, бесчувственного к стонам,
          весь белый свет, одетый серой тенью,
          тоска по небу, миру и мгновенью
          и новый вал ударом многотонным.

          Кровавый плач срывающимся тоном,
          рука на струнах белого каленья
          и одержимость, но без ослепленья,
          и сердце в дар - на гнезда скорпионам.

          Таков венец любви в жилище смуты,
          где снишься наяву бессонной ранью
          и сочтены последние минуты,

          и несмотря на все мои старанья
          ты вновь меня ведешь в поля цикуты
          крутой дорогой горького познанья.

    x x x



          Мне страшно не вернуться к чудоцветам,
          твоим глазам живого изваянья.
          Мне страшно вспоминать перед рассветом,
          как на щеке цвело твое дыханье.

          Мне горько, что безлиственным скелетом,
          засохший ствол, истлею в ожиданье,
          неутоленным и неотогретым
          похоронив червивое страданье.

          И если ты мой клад, заклятый роком,
          мой тяжкий крест, которого не сдвину,
          и если я лишь пес, бегущий рядом, -

          не отбирай добытого по крохам
          и дай мне замести твою стремнину
          своим самозабвенным листопадом.

    x x x



          Ты знать не можешь, как тебя люблю я, -
          ты спишь во мне, спокойно и устало.
          Среди змеиных отзвуков металла
          тебя я прячу, плача и целуя.

          Тела и звезды грудь мою живую
          томили предрешенностью финала,
          и злоба твои крылья запятнала,
          оставив грязь, как метку ножевую.

          А по садам орда людей и ругней,
          суля разлуку, скачет к изголовью,
          зеленогривы огненные кони.

          Не просыпайся, жизнь моя, и слушай,
          какие скрипки плещут моей кровью!
          Далек рассвет и нет конца погоне!

    ПРИМЕЧАНИЯ



          Над книгой "Сонеты темной любви" Гарсиа Лорка работал в последние годы жизни. В июне 1936 года, незадолго до своего отъезда в Гранаду, он читал ее поэту Висенте Александре. Много лет эта книга оставалась неопубликованной. Лишь в мае 1984 года мадридская газета "ABC" с разрешения членов семьи Гарсиа Лорки опубликовала факсимильное воспроизведение авторской рукописи одиннадцати сонетов из этой книги. Ранее на русском языке были опубликованы только два стихотворения из этой книги в переводах М. Кудинова и О. Савича.

          Л. Осповат