И пристально глядят на мрачный вход, Да и они узнают лишь одно: Что от теней спастись им не дано. Странники мира Светлокрылая звезда! Неужели никогда Не находишь ты гнезда И летишь поныне? Молви, месяц-нелюдим! Бесприютный пилигрим, Странствуя путем своим, Ты грустишь поныне? Ищешь, ветер, ты во мгле, Нет ли места на земле, Хоть на ветке, хоть в дупле, Хоть в морской пучине. Минувшие дни I Как тень дорогая умершего друга, Минувшие дни Приходят к нам с лаской в минуты досуга; Надежд невозвратных в них блещут огни. Любви обманувшей, мечты невозможной; Как смутные призраки, с лаской тревожной Приходят к нам прошлого дни. II Как сны золотые пленительной ночи, Минувшие дни На миг лишь один устремляют к нам очи, И так же, как сны, нам отрадны они. В них самая мука нежнее, чем счастье; Как солнечный свет после мрака ненастья, Нам дороги прошлые дни. III Приходите к нам из пучины забвенья, Минувшие дни. Взирая на вас, мы полны сожаленья: Вы снова умчитесь, - мы снова одни. И как мы над трупом ребенка рыдаем, Мы смех наш минутный слезой провожаем, Погибшие прошлые дни! Доброй ночи "Доброй ночи?" В самом деле? Нет! Останься до утра! Ангел милый, неужели Расставаться нам пора? "Доброй ночи?" Слово чести, До разлук я не охочь; Доброй - разве что из лести Назову такую ночь! Ведь сердцам, что пламенели С ночи до зари сам-друг, "Доброй ночи!" в самом деле И сказать-то недосуг! 1821 Время Безбрежный океан земной печали, О Время, Время, кто тебя постиг? Чьих огорчений волны не качали, Померкшие от вечных слез людских? Потом, наскучив жалкою добычей, Ужасен в шторм и вероломен в штиль, Объемля человеческую боль, Вдруг исторгает то бугшприт, то киль Пучины сокрушительный обычай! О Времени безжалостный прибой, Еще кто будет поглощен тобой? Беглецы 1 Шторм ломит стены, Пляшет пена, Сверкают стрелы, Бьет град белый - Прочь! Пучина в кипенье, Гром, в исступленье Лео голову клонит, Колокол стонет - Прочь! Океан и земля - Обломки корабля. Птица, зверь, человек, гад - Все от бури спешат - Прочь! 2 - "Рулевого нет И мачты нет!.." Кричит он; "Сейчас Им нас Не вернуть!" И она: "Плывем! Греби веслом!.. Пусть смерть и град Море дробят - В путь!" И от башен, со скал Синий взрыв маяка, И пушка погонь Красный огонь Спешит вздуть... 3 И: "Боишься ты?" И: "Боишься ты?" И: "Видишь ты?" И: "Видишь ты?" И: "Разве вольные не плывем Над странной бездной вдвоем, Я и ты?" Парусом укрыты, Объятием слиты, Шепчутся влюбленно Средь разъяренной Темноты. 4 А в замке пустом - Побитым псом Трясется жених, Бледен и тих От стыда. Смерти грозный двойник, Встал на башне старик - Отец... С испугом Жмутся друг к другу Земля и вода. И последний, кем горд Угасший род. Ждет проклятье, каких отец Не шлет Никогда. К... I Пусть отошли в былое страсти - Еще покуда в нашей власти Их след в сознанье сохранять - Так сон и явь нельзя разнять. К чему рыдать? К чему рыдать? II Один твой взгляд, одно движенье Едва поймав, воображенье Мир воссоздаст в одно мгновенье. Сжигай меня - я рад сгореть - Лишь нынешней останься впредь. III Смотри, упали сна оковы, Цветы опять свежи и новы, И роща дивно зелена. Мир движут небо и волна, А нам любовь и жизнь дана. Превратность Цветок чуть глянет - и умрет. Проживши день всего; Мираж восторга нам сверкнет, Глядишь и нет его. Непрочен счастия привет: Во тьме ночной житейских бед Он - беглых молний свет. Как красота души хрупка, Как редок дружбы смех, И как в любви нас ждет тоска За краткий миг утех! Но пусть восторг промчится сном, - Всегда мы то переживем, Что мы своим зовем! Пока лазурны небеса, Покуда ясен день, Пока блестит цветов краса И медлит скорби тень, - Мгновенья быстрые считай, Отдайся райским снам, мечтай, Пробудишься - рыдай! Государственное величие Без вдохновенья боя и труда, Без доблести, без счастья и без славы Пасутся подъяремные стада, - И чужды им певучие октавы, И, зеркало завесив от стыда, Молчит Искусство, и мельчают Нравы. Привычка к рабству мысли их тиранит; Дыханьем осквернив небесный свод, Их род бесчисленный в забвенье канет, А человеком станет только тот, Кто властелином над собою станет, Своим престолом разум стать принудит, И свергнет страхов и мечтаний гнет, И лишь самим собой всегда пребудет. Вечер Ponte al Mare, Pisa I День закатился. Ласточки уснули. Шныряют в серой мгле нетопыри. Гулять выходят жабы. В смутном гуле Слились все звуки. Тусклый свет зари Погас на кровлях. Тень легла ночная, И в летнем сне недвижна зыбь речная. II Нет сырости и в поздний этот час, Трава суха, на листьях ни росинки. Сухой и легкий ветер всякий раз Вздымает пыль, соломинки, былинки, Закружится и стихнет, и одна По улицам блуждает тишина. III Домов, церквей, оград изображенья В себе колышет и несет вода. В недвижном беспокойстве отраженья Дрожат, не исчезая никогда. Взгляни на эту зыбь, на эти стены: Ты стал другим, они же неизменны. IV И сизые над бездной облака, Где солнце, скрывшись, новой ждет Авроры, Они - как груда гор издалека, Но множатся и мчатся эти горы. А там, в пространстве, синем, как вода, Уже горит вечерняя звезда. Азиола "Ты слышал голос Азиолы? Это Она кричит, должно быть, рядом где-то", - Сказала Мэри. Мы в беззвездный мрак Глядели долго, свеч не зажигая. Тут мне подумалось: "Соседка? Кто ж такая?" И я спросил: "Ну, что еще за Азиола?" И неожиданно обрел покой: Здесь не было подвоха иль укола, Здесь не было насмешки никакой; Ведь Мэри молвила с улыбкой (о, плутовка!): "Кричит сова! Пушистенькая совка!" Печальная колдунья Азиола, В вечерней музыке своей тоски Тревога рощ, ручьистый голос дола: Ни лютни звон, ни птичьи голоски Моей души вот так не задевали, Нет, сладостней не ведал я печали! И с тех пор, во сне и наяву, Люблю я возглас грусти изначальной И Азиолу - милую сову - Пушистую. И крик души печальной! x x x I Опошлено слово одно И стало рутиной. Над искренностью давно Смеются в гостиной. Надежда и самообман - Два сходных недуга. Единственный мир без румян - Участие друга. II Любви я в ответ не прошу, Но тем беззаветней По-прежнему произношу Обет долголетний. Так бабочку тянет в костер И полночь - к рассвету, И так заставляет простор Кружиться планету. Завтра О, где ты, утро завтрашнего дня? Седой старик и юноша влюбленный, В душе и радость и печаль храня, - Все ждут твоей улыбки благосклонной. Но всякий раз, неотвратим, как тень, Сегодняшний тебя встречает день. 1822 x x x I Разобьется лампада, Не затеплится луч. Гаснут радуг аркады В ясных проблесках туч. Поломавшейся лютни Кратковременный шум. Верность слову минутней Наших клятв наобум. II Как непрочны созвучья И пыланье лампад, Так в сердцах неживучи Единенье и лад. Рознь любивших бездонна, Как у стен маяка Звон валов похоронный Над душой моряка. III Минут первые ласки, И любовь - из гнезда. Горе жертвам развязки. Слабый терпит всегда. Что ж ты плачешь и ноешь, Что ты, сердце, в тоске? Не само ли ты строишь Свой покой на песке? IV Ты - добыча блужданий, Как над глушью болот Долгой ночью, в тумане, Птичьей стаи полет. Будет время, запомни, На осенней заре Ты проснешься бездомней Голых нив в ноябре. Магнетизируя больного I "Спи же, спи! Забудь недуг. Я лба коснусь рукой - В твой мозг сойдет мой дух. Я жалостью овею грудь; Вот - льется жизнь струей С перстов, и ты укрыт за ней, Запечатлен от боли злой. Но эту жизнь не сомкнуть С твоей. II Спи же, спи! Я не люблю Тебя, но если друг, Убравший так мою Судьбу цветами, как полна Твоя шипами, вдруг, Как ты, потерян, не моей Рукой заворожен от мук, Как мною ты, - душа скорбна С твоей. III Спи, спи сном мертвых или сном Не бывших! Что ты жил, Любил - забудь о том; Забудь, что минет сон; не помни, Что мир тебя хулил; Забудь, что болен, юных дней Забудь угасший дивный пыл; Забудь меня - быть не дано мне Твоей. IV Как облако, моя душа Льет дождь целебных слез Тебе, увядший цвет, дыша Немою музыкой сквозь сны, Благоуханьем слез Покоя мозг, ведя назад В грудь молодость, что мрак унес. Ты мной до самой глубины Объят. V "Заворожен. Что, легче ль вам?" "Мне хорошо, вполне", - Ответил спящий сам. "Но грудь и голову лечить Чем можно не во сне?" "Убийственно целенье, Джен. И, если жить все ж надо мне, - Не искушай меня разбить Мой плен". К Джейн с гитарой Ярко блещут Стожары, Несказанная в небе сияет Луна. Звонко пенье гитары, Но лишь с голосом Джейн оживает Струна. Неба мрак серебристый Лунно-звездные нежно согрели Лучи; Дарит голос твой чистый Душу струнам, чьи мертвенны трели В ночи. Звездный свет, замирая, Хочет видеть луны золотую Красу; Лист не дрогнет, вбирая Гармонических струн неземную Росу. Звук летит окрыленный, Раскрывая в ночное молчанье Окно, В этот мир отдаленный, Где любовь, лунный свет и звучанье - Одно. Эпитафия Здесь двое спят, чья жизнь была одно, Ведь в памяти им вместе быть дано. При жизни розно кровь текла в телах - Да будет не делим их общий прах. Островок Островок лесистых склонов, Белоснежных анемонов, Где, фиалковую тень Влажной свежестью колыша, Дремлет лиственная крыша; Где ни дождь, ни ветер синий Не тревожат стройных пиний; Где царит лазурный день; Где, поверх блаженных гор, Что до плеч в жемчужной пряже, Смотрят облачные кряжи В синеву живых озер. Песня Тоскует птица о любви своей, Одна в лесу седом. Крадется холод меж ветвей, Ручей затянут льдом. В полях живой травинки не найдешь, Обнажены леса. И тишину колеблет только дрожь От мельничного колеса. НЕДАТИРОВАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ, ФРАГМЕНТЫ Любовь, Желанье, Чаянье и Страх ...И многих ранило то сильное дитя, Чье имя, если верить, Наслажденье; А близ него, лучом безмерных чар блестя, Четыре Женщины, простершие владенье Над воздухом, над морем и землей, Ничто не избежит влиянья власти той. Их имена тебе скажу я: Любовь, Желанье, Чаянье и Страх, Всегда светясь в своих мечтах, В своей победности ликуя И нас волненьями томя, Они правители над теми четырьмя Стихиями, что образуют сердце, И каждая свою имеет часть, То сила служит им, то случай даст им власть, То хитрость им - как узенькая дверца, И царство бедное терзают все они. Пред сердцем - зеркалом Желание играет, И дух, что в сердце обитает, Увидя нежные огни, Каким-то ликом зачарован И сладостным хотеньем скован, Обняться хочет с тем, что в зеркале пред ним, И, заблуждением обманут огневым, Презрел бы мстительные стрелы, Опасность, боль со смертным сном, Но Страх безгласный, Страх несмелый Оцепеняющим касается копьем, И, как ручей оледенелый, Кровь теплая сгустилась в нем: Не смея говорить ни взглядом, ни движеньем, Оно внутри горит надменным преклоненьем. О, сердце бедное, как жалко билось ты! Меж робким Страхом и Желаньем! Печальна жизнь была того, кто все мечты Смешал с томленьем и терзаньем: Ты билось в нем, всегда, везде, Как птица дикая в редеющем гнезде. Но даже у свирепого Желанья Его исторгнула любовь, И в самой ране сердце вновь Нашло блаженство сладкого мечтанья, И в нежных взорах состраданья Оно так много сил нашло, Что вынесло легко все тонкие терзанья, Утрату, грусть, боязнь, все трепетное зло. А там и Чаянье пришло, Что для сегодня в днях грядущих Берет взаймы надежд цветущих И блесков нового огня, И Страх бессильный поскорее Бежать, как ночь бежит от дня. Когда, туман с высот гоня, Заря нисходит пламенея, - И сердце вновь себя нашло, Перетерпев ночное зло. Четыре легкие виденья Вначале мира рождены, И по решенью Наслажденья Дано им сердце во владенье Со дней забытой старины. И, как Веселый лик Весны С собою ласточку приводит, Так с Наслажденьем происходит, Что от него печаль и сны Нисходят в сердце, и с тоскою Оно спешит за той рукою, Которой было пронзено, Но каждый раз, когда оно, Как заяц загнанный, стремится У рыси в логовище скрыться, Желанье, Чаянье, Любовь И Страх дрожащий, вновь и вновь, Спешат, - чтоб с ним соединиться. Джиневра Испугана, бледна, изумлена, Как тот, кто видит солнце после сна, Из комнаты идя походкой шаткой, Где смертной был он скован лихорадкой, - Ошеломленной спутанной мечтой Беспомощно ловя неясный рой Знакомых форм, и ликов, и предметов, В сиянии каких-то новых светов, - Как бы безумьем странных снов горя, Джиневра отошла от алтаря; Обеты, что уста ее сказали, Как дикий звон, донесшийся из дали, Врывались в помрачненный мозг ее, Качая разногласие свое. Так шла она, и под вуалью брачной Прозрачность щек вдвойне была прозрачной, И алость губ вдвойне была красна, И волосы темнее: так луна Лучом темнит; сияли украшенья, Горели драгоценные каменья, Она едва их видела, и ей Был тягостен весь этот блеск огней, Он в ней будил неясное страданье, Ее томил он хаосом сиянья. Она была пленительна, луна В одежде светлых туч не так нежна; Горел огонь в ее склоненном взоре, И бриллианты в головном уборе Ответным блеском, в искристых лучах, На мраморных горели ступенях Той лестницы, что, зеркалом для взора, Вела к простору улиц и собора; И след ее воздушных нежных ног Стирал тот блеск, минутный тот намек. За ней подруги светлой шли толпою, Одни, тайком казняся над собою, Завистливой мечтой к тому скользя, Чему совсем завидовать нельзя; Другие, полны нежного участья, Лелеяли мечту чужого счастья; Иные грустно думали о том, Что скучен, темен их родимый дом; Иные же мечтали с восхищеньем О том, что вечно ласковым виденьем Пред девушкой неопытной встает, Ее от неба ясного зовет, От всех родных, куда-то вдаль, к туману, К великому житейскому обману. Но все они ушли, и, в забытьи, Глядя на руки белые свои, Она стоит одна в саду зеленом; И светлый воздух полон странным звоном, Беснуяся, кричат колокола, Их музыка так дико-весела. Насильственно берет она вниманье, Лазурное убито ей молчанье; Она была как тот, кто, видя сон, Во сне постиг, что спит и грезит он И лишь непрочно предан усыпленью, - Как вдруг пред ней, подобный привиденью, Антонио предстал, и, как она, Он бледен был; в глазах была видна Обида, скорбь, тоска, и он с укором, Невесту смерив пылким гордым взором, Сказал: "Так что же, так ты мне верна?" И тотчас же, как тот, кто ото сна Был резко пробужден лучом жестоким И светом дня мучительно-широким С дремотною мечтою разлучен, И должен встать, и позабыть свой сон, - Джиневра на Антонио взглянула, Сдержала крик, с трудом передохнула, Кровь хлынула ей к сердцу, и она Сказала так, прекрасна и бледна: "О, милый, если зло или сомненье, Насилие родных иль подозренье, Привычка, время, случай, жалкий страх, Иль месть, иль что-нибудь в глазах, в словах Способны быть для нас змеиным взглядом И отравить любовь горячим ядом, Тогда, - тогда с тобой не любим мы - И если гроб, что полон душной тьмы, Безмолвный гроб, что тесно обнимает И жертву у тирана отнимает, Нас разлучить способен, о, тогда С тобой мы не любили никогда". "Но разве миг, спеша за мигом снова, К Герарди, в тишину его алькова, Тебя не увлечет? Мой темный рок В твоем кольце не видит ли залог, - Хотел сказать он, - нежных обещаний, Нарушенных, расторгнутых мечтаний". Но, золотое сняв с себя кольцо И не меняя бледное лицо, Она сказала с грустью неземною: "Возьми его в залог, что пред тобою Я буду, как была, всегда верна, И наш союз порвет лишь смерть одна. Уж я мертва, умру через мгновенье, Колоколов ликующее пенье Смешается с напевом панихид, Их музыка - ты слышишь? - говорит: "Мы это тело в саван облекаем, Его от ложа к гробу отторгаем". Цветы, что в брачной комнате моей Рассыпаны, во всей красе своей, Мой гроб собой украсят, доцветая, И отцветет фиалка молодая Не прежде, чем Джиневра". И, бледна, Она своей мечтой побеждена, В груди слабеет голос, взор туманен, И самый воздух вкруг нее так странен, Как будто в ясный полдень - страх проник, И вот она лишь тень, лишь смутный лик: Так тени из могил и так пророки Об ужасах, - которые далеки, Но к нам идут, - вещают. И, смущен, Как тот, кто преступленьем отягчен, Как тот, кто под давлением испуга, Оговорив товарища и друга, В его глазах упрек не прочитав, Дрожит пред тем, пред кем он так не прав, И в приговоре с ним хотел бы слиться, Раз приговор не может измениться, - Антонио, робея, ищет слов, Но вот раздался говор голосов, Он отошел, другие к ней подходят, И во дворец ее, дивясь, уводят, С ней девушки о чем-то говорят, Она меняет пышный свой наряд, Они уходят, медля у порога, Ей надо отдохнуть теперь немного, И вот, раскрыв глаза, лежит она, В слабеющем сиянии бледна. День быстро меркнет с ропотом чуть слышным, И гости собрались в чертоге пышном; Сияет красота вдвойне светлей Под взором зачарованных очей, И, на себе влюбленность отражая, На миг она живет в них блеском Рая. Толпа спокойней, чем безмолвный лес, Где шепчет лишь любовь средь мглы завес; Вино горит огнем в сердцах остывших, А для сердец, свой жар с другими сливших, Поют с волшебной негой голоса, Им, детям солнца, музыка - роса: Здесь многие впервые вместе будут, Но, разлучась, друг друга не забудут, Пред многими здесь искрится звезда, Что раньше не горела никогда, Очарованье вздоха, слова, взгляда, Власть юности, рассветная услада; Разорван жизни будничной покров, - И как весь мир, стряхнув оковы снов, Когда землетрясенье наступает, Ликует и беды своей не знает, И ветер, над цветами прошептав, Их аромат роняет между трав, И шар земной в восторге пробужденья Во всех сердцах рождает наслажденье, Ликуют горы, долы и моря, Сияньем ослепительным горя, Как будто бы грядущее с минувшим Сошлись в одном мгновении сверкнувшем, - Так у Герарди пиршественный зал Огнями и веселием блистал, Но кто-то, взоры вкруг себя бросая, Промолвил вслух: "А где же молодая?" Тогда одна из девушек ушла, И, прежде чем, как вестник дня, - светла, Она придет, среди гостей молчанье Возникло красноречьем ожиданья, Сердца, еще не видя красоту, Уж полны ей и ткут свою мечту; Потом в сердцах возникло изумленье, И страх за ним восстал, как привиденье; От гостя к гостю шепот долетел, И каждый, услыхав его, бледнел, Все громче он и громче становился, И вот Герарди меж гостей явился, Печалью показной исполнен он, Кругом рыданье, слышен чей-то стон. Что ж значит скорбь, - как саван распростертый? Увы, они нашли Джиневру мертвой, Да, мертвой, если это смерть - лежать Без пульса, не вздыхать и не дышать, Быть белою, холодной, восковою, С глазами, что как будто над собою Смеются мертвым светом без лучей, Стеклянностью безжизненных очей. Да, мертвой, если это смерть - дыханье Землистое и льдистый свет, молчанье, И в страхе дыбом волосы встают, Как будто дух чумы нашел приют Вот тут, вот здесь, и в мертвенном покое Глухой земле он отдает земное, За быстрой вспышкой вдруг приводит мглу. За блеском дым рождает и золу: Ночь мысли так нас тесно обнимает, Что наша мысль о смерти нашей знает Лишь то, что может знать о жизни сон, Который умер, прежде чем рожден. Пир свадебный - отрада так обманна - Стал похоронным празднеством нежданно; С тяжелым сердцем, взор склонивши свой, Печально все отправились домой; И слезы неожиданные лили Не только те, кто мертвую любили, Во всех сердцах открылся их родник, Затем что никогда уж этот лик Пред ними в красоте своей не встанет, Улыбкой грусть в их сердце не обманет. Над пиршеством покинутым огни То здесь, то там светились, и они В пустом унылом зале освещали Как бы туман густеющей печали, Как будто бы, людской покинув ум, Проникла в воздух тяжесть темных дум. Еще с Герарди медлили иные, Друзья умершей, ее родные, И тупо утешенья слушал он, В которых не нуждался: не зажжен Любовью был в нем дух, и лишь смущенье Он чувствовал, лишь страх, не огорченье, Их шепотом зловещим смущена, Еще как бы полнее тишина; Одни из них беспомощно рыдали, Другие в тихой медлили печали И плакали безмолвно, а иной, Склонясь к столу и скован тишиной, Вдруг вздрагивал, когда из коридоров, Из комнат, где сияньем скорбным взоров Подруги обнимали мертвый лик, Внезапно раздавался резкий крик, И свечи в ветре дымно трепетали, Огнем как бы ответствуя печали; Раздался звон, глухой, как гул псалмов, Священники пришли на этот зов И вновь ушли, увидев, что могила Все прегрешенья мертвой отпустила, И плакальщиц тогда явился рой, Чтоб над Джиневрой плакать молодой. Похоронный гимн Бежала старая зима, К пустыням гор в бессилии сокрылась, Где холод, свист ветров и тьма, И к нам весна в лучах звезды спустилась, В лучах звезды, что дышит над водой. Непобедимо-молодая, Своей игрою золотой Рубеж зимы и ночи отдвигая; Но, если воздух, травы и вода Явлению весны не рады, Джиневра юная, тогда И мы в тебе не видели отрады! О, как тиха и холодна На ложе радости она! Ты ступишь шаг - увидишь саван белый, Ты ступишь два - и гроб перед тобой, И шаг еще - к могиле роковой, И шаг еще - куда? Дрожа, несмелый, Ты видишь, что рукой умелой Пробито сердце черною стрелой. Пред тем как раз еще моря и мысы Обнимет солнце - трепещи и жди, - В тиши шурша, чудовищные крысы Совьют гнездо в ее груди, И в волосах, что цвет хранят червонца, Слепые черви будут пировать, Покуда солнце царствует как солнце, Джиневра будет спать и спать. Повстречались не так... Повстречались не так, как прощались, То, что в нас, непостижно другим, Мы свободно с тобой расставались, Но сомнением дух наш томим. Вот, мы скованы мигом одним. Этот миг отошел безвозвратно, Как напев, что весной промелькнул, Как цветок, что расцвел ароматно, И как луч, что на влаге сверкнул И на дне, в глубине, утонул. Этот миг от времен отделился, Он был первый отмечен тоской, И восторг его с горечью слился, - О, обман, для души - дорогой! Тщетно ждать, что настанет другой. Если б смерть мою мысли скрывали, О, уста дорогие, от вас, Вы отказывать в ней бы не стали, Вашей влаги вкусивши сейчас, Умирая, ласкал бы я вас! Сонет к Байрону (Я боюсь, что эти стихи не понравятся вам, но) Когда бы меньше почитал я вас, От Зависти погибло б Наслажденье; Отчаянье тогда б и Изумленье Над тем умом смеялись бы сейчас, Который, - как червяк, что в вешний час Участвует в безмерности цветенья, - Глядя на завершенные творенья, Отрадою исполнен каждый раз. И вот, ни власть, что дышит властью Бога, Ни мощное паренье меж высот, Куда другие тащатся убого, - Ни слава, о, ничто не извлечет Ни вздоха у того, кто возвращает: Червяк, молясь, до Бога досягает. Отрывок о Китсе, который пожелал, чтоб над его могилой написали: "Здесь тот, чье имя - надпись на воде". Но, прежде чем успело дуновенье Стереть слова, - страшася убиенья, Смерть, убивая раньше все везде, Здесь, как зима, бессмертие даруя, Подула вкось теченья, и поток, От смертного застывши поцелуя, Кристальностью возник блестящих строк, И Адонаис умереть не мог. Дух Мильтона ...Дух Мильтона явился мне сейчас, - И лютню снял с густого древа жизни, И громом сладкозвучия потряс Людишек, презирающих людей, И кровью обагренные престолы, И алтари, и крепости, и тюрьмы... Лавр - О, по какому праву, дерзновенный, Свое чело венцом ты осенил? Не для тебя, ущербный и забвенный, Он предназначен - для иных светил! Кто навестил в ее Эдеме Славу, Кто сызмальства к избранникам причтен, Тот лаврами украсился по праву, А ты в толпе исчезнуть осужден! - О друг, пойми: венец ношу я ложный. Не он был знаком славы непреложной. Бессмертный Мильтон не его стяжал... Мой лавр отравлен. Лист его холодный Надежд прекрасных много возбуждал, Но каждая из них была бесплодной! К Италии Как для ночей - зари явленье, Как ветер северный - для туч, Как быстрый бег землетрясенья - Для задрожавших горных круч, Так ты, Италия, навеки Живи в свободном человеке. Комната Римлянина В пещере, скрытой под листвою, Возлюбленного нежно жди; Под этой бледною луною Все дышит кроткой тишиною, И нет ни облачка. Гляди! В пирах зловещих, в низкой неге Когда-то Римлянин здесь жил; Где вьются дикие побеги, Там дьявол жертву сторожил... Тень Ада Прекрасный ангел златокрылый Пред троном Судии предстал: Стопы и длани кровь багрила, Взор обезумевший блуждал. Он известил Отца и Сына, Что бытия мрачна картина, Что Сатана освобожден И что несметный легион Бесов пустил по свету он... Он смолк - и странный звук раздался, То вкрадчивый, то сладкий звук, Как веяние крыл вокруг, И свет лампад заколебался - Лампад, что светят над людьми У лиц Архангелов семи. КОММЕНТАРИИ Песня ирландца. Стихотворение опубликовано в 1810 г. в совместном сборнике стихотворений Перси Биши Шелли и его сестры Элизабет. Это не единственное выступление поэта в поддержку борьбы ирландского народа за свободу своей страны. У него даже было намерение писать историю Ирландии. Эрин - Ирландия. Республиканцам Северной Америки. Котопахи - действующий вулкан. К Ирландии. Стихотворение впервые опубликовано лишь в 1907 г. Монолог Вечного Жида. Вечный Жид - персонаж многих средневековых легенд. Осужден на вечное скитание за то, что, по одной версии, глумился над Иисусом, по другой - ударил его на пути к месту распятия. К... (Гляди, гляди...) Стихотворение написано, когда угасла любовь Шелли к его первой жене Харриэт и наступила счастливая пора влюбленности в Мэри Годвин, ставшую его второй женой. Мэри Годвин - дочь известного писателя Вильяма Годвина (1756-1836), оказавшего большое влияние на Шелли своей книгой "Общественная справедливость", и писательницы Мэри Вулстонкрафт (1759-1797), автора книги "В защиту человеческих прав". Мэри Годвин (Шелли) - автор знаменитого романа "Франкенштейн". Стансы. Стихотворение посвящено разрыву с первой женой и разлуке с детьми. К Харриэт. Харриэт Вестбрук - первая жена Перси Биши Шелли. Изменчивость. В ранней юности Шелли был весьма склонен к пессимизму и часто предавался размышлениям о смерти. См. "О смерти", "Летний вечер на кладбище". Летний вечер на кладбище. В июле 1815 г. Шелли по совету врача совершил путешествие по Темзе, во время которого и было написано это стихотворение. Вордсворту. Стихотворение написано как отклик на поэму Вордсворта "Прогулка". Уильям Вордсворт (см. прим. к поэме "Атласская колдунья") - один из выдающихся поэтов эпохи романтизма, на которого, тем не менее, нередко нападали его более молодые современники за то, что с течением времени он из вольнолюбца, с надеждой взиравшего на Французскую революцию, превратился в консерватора, то есть отрекся от революции. Чувства республиканца при падении Наполеона. См. предисловие. Гимн интеллектуальной красоте. К. Бальмонт справедливо считал, что это стихотворение одно из важнейших в творчестве Шелли и дает основания для сближения философии Шелли с философией, в первую очередь, Плотина: "По представлениям Плотина, Бог есть Высшее Благо и Высшая Красота. Космический Разум прекрасен, ибо он образ Бога. Мир прекрасен, ибо он образ Разума. Космический Разум, Мировая Душа и Мировое Тело - три Высшие Красоты. Когда мы созерцаем красивое, мы делаемся красивыми, но, чтобы созерцать Высшую Красоту, нужно сделать свое внутреннее "я" изваянием: закрыть глаза тела и воскресить живущее в нас видение, которым обладают все, но которое развивают немногие. Миросозерцание Шелли, так же как миросозерцание современной теософии, весьма близко к этой схеме". Согласно воспоминаниям Мэри Шелли, стихотворение было написано вскоре после знакомства с Джорджем Г. Байроном на берегу Женевского озера и под непосредственным впечатлением образа Сен-Пре из "Новой Элоизы" Жан-Жака Руссо (1712-1778). Лорду-канцлеру. Впервые стихотворение было опубликовано лишь в 1839 г. В октябре 1816 г. покончила с собой первая жена Шелли, и в марте того же года он был лишен родительских прав в отношении детей от этого брака. Тогда же ему стало известно, что лорд-канцлер выразил желание отнять у него и сына от второй жены Мэри. Решение основывалось на том, что Шелли в своих произведениях высказывал отрицательное отношение к обязательности брачного института и осуждение установленных форм христианства, и было совершенно произвольным, потому что подобные взгляды высказывались далеко не одним Шелли и они не нарушали законов страны. ...Которая из праха вновь восстала... - Речь идет о "Звездной палате", высшем суде в Англии в XV-XVII вв. Упразднена во время буржуазной революции (1641 г.). ...Твоей слезой - она тот самый жернов... - Образ, не раз встречающийся у Шелли и заимствованный у В.Шекспира. С такими словами Глостер обращается к своим убийцам в "Ричарде III". Озимандия. В Египте на самом деле был найден обломок статуи с именем царя - Озимандия. Критику. В течение всей жизни Шелли подвергался жестоким нападкам критиков, которые с пристальным и недоброжелательным вниманием следили не только за его творчеством, но и за его частной жизнью. К Нилу. Этот сонет написан в доме поэта Ли Ханта во время дружеского соревнования между Хаитом, Шелли и еще одним приятелем Шелли. Лучшим был признан сонет Ли Ханта, который мы приводим в переводе В. Левика: Нил Он в тишине песков египетских струится, - Так медленная мысль ползет сквозь тяжкий сон. И вещи и века собрал и сблизил он В их вечной сущности - и к Вечности стремится. Тут пастухи, стада, там древняя гробница, Громады пирамид, вонзенных в небосклон, Тут грозный Сезострис, а там - из тьмы времен Насмешливо глядит всевластная царица. И дальше смерть, песок, пустыни вечный гнев, Изнеможенный мир застыл, оцепенев, И давит пустота, и дышит небо знойно... Но плодоносных струй ты слушаешь напев И мыслишь: как бы нам, чьи дни текут спокойно, Для человечества свершить свой путь достойно. Стансы, написанные в унынии вблизи Неаполя. Мэри Шелли сообщала, что во время написания этого стихотворения поэт был болен и переносил ужасные страдания, отчего пребывал в мрачном расположении духа. В своих примечаниях к переводу К. Бальмонт писал, что у Шелли любимой забавой было пускать бумажные кораблики, и, когда один такой кораблик потонул, он сказал: "Как счастлив был бы я потерпеть крушение в такой ладье; это самая желанная форма смерти!" Несколько раз он и вправду едва не утонул. В первый раз, когда с Мэри бежал на континент. Во второй раз, когда в Швейцарии катался с Байроном по Женевскому озеру. В третий раз - за год до смерти, между Ливорно и Пизой. В четвертый раз, - катаясь с Джейн Уильямс в лодке... И все-таки он утонул. Сонет. Узорный не откидывай покров... - К. Бальмонт считал важным отметить, что здесь Шелли заимствовал индийское представление о жизни как о покрове, на котором мерцают узоры вымысла. Я знал того... - Вероятно, Шелли имеет в виду мифического фракийского певца Орфея, который отправился в Аид за своей умершей женой Эврндикой. Ему было запрещено оглядываться на нее и заговаривать с ней, пока он не выйдет на землю, однако Орфей нарушил запрет и навсегда потерял жену. Мужам Англии. Это стихотворение стало гимном чартистов, участников массового политического движения пролетариата в Великобритании в 1830-1850-е гг. Увещание. У Шелли было пристрастие к экзотическим растениям и животным. Ода западному ветру. П. Б. Шелли писал: "Это стихотворение было задумано и почти целиком написано в лесу, обрамляющем Арно, близ Флоренции, в один из тех дней, когда этот бурный ветер, температура которого одновременно ласкает и живит, собирает испарения, разрешающиеся осенними дождями. Они возникли, как я и предвидел, на закате, вместе с сильными взрывами града и дождя, сопровождаемые теми величественными явлениями грома и молнии, которые составляют особенность Заальпийских областей. Природный факт, на который я намекаю в конце третьей стансы, хорошо известен естествоиспытателям. Растительность на дне моря, рек и озер находится в содружественной связи с земной растительностью при перемене времен года и следственно подчиняется влиянию ветров, которые их возвещают" (перевод К. Бальмонта). Менада - участница буйных празднеств в честь бога Диониса в Древней Греции. Байи - известный с древних времен город близ Неаполя. Медуза Леонардо да Винчи во Флорентийской галерее. К. Бальмонт писал: "Стихотворение Шелли гораздо глубже и красивее, чем находящаяся во Флоренции картина Медузы, в которой весьма мало леонардовского. Образ Медузы был близок фантазии Шелли. Так же, как Колридж и Эдгар По, он хорошо понимал поэзию чудовищного, змея была его любимым животным; как он умел поэтизировать ужас, показывает его гениальная трагедия "Ченчи". Картина с изображением Медузы Горгоны в настоящее время произведением Леонардо да Винчи не считается. Философия любви. Это стихотворение в одной из рукописных копий имеет подзаголовок "анакреонтическое". Наслаждение. В оригинале называется "Рождение наслаждения". Облако. Подобно "Оде западному ветру", одно из хрестоматийных стихотворений Шелли, породившее ряд подражаний. "Пантеистическая поэзия Шелли очень родственна с поэзией космогонии, - считал К. Бальмонт. - Природные явления, как облако, ветер, луна, не явления для него, а живые индивидуальные сущности... Ветер у него губитель и зиждитель, Облако переходит от нежнейшего к самому грозному... шеллиевское Облако, едва только все небо сделается безоблачным, встает белизною и опять разрушает лазурь". Жаворонок. Почти все английские поэты отдали дань прославлению жаворонка. О нем красноречиво и по-разному писали Шекспир, Вальтер Скотт, Вордсворт, Китс. Ода свободе. Стихотворение написано под впечатлением испанской революции весной 1820 года. В 1814 году, после падения Наполеона, происходит при помощи Англии реставрация Бурбонов в Испании и восстановление инквизиции. Революция 1820 г. вынудила Фердинанда VII восстановить конституцию. ...рать анархистов и жрецов... - Во времена Шелли слово "анархист" было синонимом слова "деспот". Люций Атилий (IV в. до н.э.) - трибун республиканского Рима. Марк Фурий Камилл (IV в. до н.э.) - трибун республиканского Рима. За свои заслуги был прозван вторым основателем Рима. Капитолий - один из семи холмов Рима, у подножия которого расположен римский Форум (Рыночная площадь - лат.), где проходили народные собрания, суд, велась торговля. На вершине холма в V в. до н.э. был построен храм Юпитера, а на другой вершине, где располагалась римская крепость, в 269 г. до н.э. был построен храм Юноны Монеты (Советчицы), при котором устроен монетный двор. Палатин - один из семи холмов Рима. В период Республики здесь были дома знати, в дальнейшем Палатин становится местом императорских резиденций. Скальды - древнескандинавские поэты. Друиды - гэльские и бриттские жрецы. Альфред Саксонец, или Альфред Великий (849-901) - англосаксонский король, дважды спасший Англию от датчан. Покровительствовал литературе, сам написал несколько сочинений. Известны его слова из "Завещания": "Англичане должны быть так же свободны, как их мысли". ...Анарх, твоим не захотевший быть... - Наполеон. Пифекуза - древнее название острова Исхии в Неаполитанском заливе. Пелор - высокий Сицилийский мыс. Арминий (18 до н.э. - 20 н.э.) - вождь херусков, освободитель Германии. В 9 г. н.э. разбил армию римского полководца Вара в Тевтобургском лесу. К... (Я трепещу твоих лобзаний...) К. Бальмонт небезосновательно предлагает сравнить это стихотворение со стихотворением М.Ю. Лермонтова "Отчего": Мне грустно, потому что я тебя люблю, И знаю: молодость цветущую твою Не пощадит молвы коварное гоненье. За каждый светлый день иль сладкое мгновенье Слезами и тоской заплатишь ты судьбе. Мне грустно... потому что весело тебе. Аретуза. Аретуза, в которую влюбился речной бог Алфей, спасаясь от него, превратилась в ручей, но Алфей стал рекой, и его воды соединились с водами Аретузы. Это один вариант греческого мифа. Согласно другому, Аретуза бежала от Алфея по дну моря в Сицилию, и Артемида превратила ее в источник на острове Ортигии. ...Кряжи Акрокераунские гор... - горная цепь в Эпире. ...в горах Эвриманата... - на юге Греции. ...До прибрежной Дорийской черты... - В Греции есть порожистая горная река Дора Бальтеа, несущая свои воды в море. Однако здесь и дальше, по-видимому, "дорийский" - синоним слова "морской", так как мать Аретузы звали Доридой и она была морской царицей. ...Под обрывистой Энной... - горная цепь в Сицилии. Песнь Прозерпины. Прозерпина (Персефона) - дочь богини земного плодородия Деметры, владычица преисподней и богиня произрастания злаков (греч. миф.). Зимой Прозерпину похищает бог подземного царства Плутон, а весной он разрешает ей вернуться на землю к матери, и тогда счастливая Деметра украшает землю обильной растительностью. Гимн Аполлона. Аполлон - бог солнца, покровитель искусств и ремесел, изображался с лирой. Оры - крылатые существа, олицетворяющие время. Гея - олицетворение земли (греч. миф.). ...Целенье и прозренье я несу... - Аполлон считался покровителем врачевателей, а его святилище в Дельфах было знаменито оракулом, предсказывавшим будущее. Гимн Пана. Пан - аркадский бог лесов и рощ, изображался со свирелью. Состязание Аполлона и Пана, лиры и свирели, описал Овидий в книге одиннадцатой "Метаморфоз". В этом состязании не оказалось победителя, если верить Шелли, хотя в мифе победил Аполлон, и царь Мидас, который не признал его победителем, был им жестоко наказан. Кстати, если бы Шелли точно следовал мифу, то начать он должен был бы с "Гимна Пана", потому что состязание начал Пан. В интерпретации Шелли бог Аполлон - бог индивидуальный, бог личности, тогда как Пан - бог всего сущего, Аполлон - бог радости, Пан - бог скорби. Тмолос и (несколькими строками ниже) Пелион - горы в Греции. Пеней - река в Темпейской долине. Сиринга (Сиринкс) - наяда, которую преследовал своей любовью Пан. Сиринга была обращена в тростник, из которого Пан вырезал себе пастушескую свирель (сиринкс). (Греч. миф.) Вопрос. ...Над россыпью таинственных цветов... - Здесь анемоны, которых одни считают слезами Венеры, а другие - цветами Адониса, финикийского божества природы, олицетворяющего умирающую и воскресающую растительность. Плиний говорил, что анемоны раскрываются тогда, когда дует ветер. Башня Голода. Подразумевается Пизанская башня, служившая тюрьмой. Английский поэт более позднего времени Роберт Браунинг справедливо заметил, что Шелли спутал Башню Гвельфов, к которой относится его описание, с Башней Голода, руины которой находятся на Пьяцца ди и Кавальери. Аллегория. Тени представляются поэту вьющимися между горами облаками. Странники мира. Необычное для Шелли стихотворение, похожее на простенькую народную песенку. Минувшие дни. Не исключено, что это стихотворение - литературная предтеча знаменитого цикла английского поэта Альфреда Теннисона "In Memoriam", посвященного его погибшему другу. Беглецы. Возможно, в основе стихотворения воспоминания о бегстве с Мэри Годвин (Шелли) во Францию. Перевод А. Кочеткова хранится в РГАЛИ (Шуман. Три баллады для декламации. Фонд 2189, опись 1, единица хранения 53) и публикуется, по-видимому, впервые. К сожалению, пропущены четыре последние строки в третьей строфе. Вечер. В этом стихотворении пятая строка третьей строфы в оригинале недописана. Азиола. В английской традиции сова - птица зловещая. (Кстати, не только в английской. Плиний говорил, что сова есть истинное чудовище ночи.) Шелли и здесь нарушает традицию, обращаясь к сове с нежностью. Опошлено слово одно... Первое стихотворение П. Б. Шелли, переведенное на русский язык и, по-видимому, переводившееся гораздо чаще других произведений английского поэта. Магнетизируя больного. Джейн (Джен) Уильямс, жена капитана Уильямса, утонувшего вместе с Шелли, умела погружать поэта в сон и тем самым избавлять от жестоких невралгических болей. Когда она в первый раз усыпила его, то спросила, что может его излечить, и он ответил ей: "То, что излечило бы меня, то и убило бы". К Джейн с гитарой. Шелли подарил Джейн Уильямс гитару и написал это стихотворение. Островок. К. Бальмонт назвал это стихотворение "нежной камеей". Любовь, желанье, чаянье и страх. Не исключено, что на это стихотворение оказала влияние итальянская средневековая поэзия, явление естественное для западноевропейского романтизма. Джиневра. В 1400 году, Джиневра Амиери, влюбленная в Антонио Рондинелли, была против воли выдана замуж за некоего Аголанти. Четыре года спустя она впала в каталепсию и была заживо похоронена. Когда же она очнулась и возвратилась к своему мужу, он принял ее за привидение и прогнал. Джиневра нашла прибежище у своего первого возлюбленного, и они поженились. Брак был утвержден властями. Сонет к Байрону. Шелли, несомненно, высоко ценил творчество Байрона, однако же ясно сознавал и собственный гений. Отрывок о Китсе. Джон Китс (1795-1821), один из замечательных английских поэтов XIX века, опоэтизирован Шелли в поэме "Адонаис". Дух Мильтона. Джон Мильтон (1608-1674) - великий английский поэт, автор поэмы "Потерянный рай", оказал большое влияние на творчество Шелли, говорившего с богами на равных. Л. Володарская