Он был пловец-ныряльщик, тощий, длинный, Как бы взращен волной морей пустынной. 9 От огненных пришел он островов Оманова кораллового моря. Они ее снесли ко мгле валов, И вот челнок, с морскою зыбью споря, Поплыл вперед, и в бездне голубой Причалили мы там, где под ветрами И без ветров всегда кипит прибой; Пловец своими длинными руками Ее обвил, сжал ноги сталью ног, И вместе с нею ринулся в поток. 10 Проворный, как орел, что в лес тенистый Свергается с заоблачных высот, В зеленой тишине пустыни мглистой Он мчался сквозь пещеры вечных вод, Где логовища были чудищ темных, - И тени мощных форм бежали прочь, Другие тени форм иных, огромных, За ним гнались, плывя сквозь эту ночь, Он был быстрей и до скалы примчался, Где цепи золотой узор качался. 11 Послышался засовов тяжких гул, Он повторен был темной глубиною, Могучий столб кипящих вод плеснул, Открылося пространство под скалою, Блеснуло небо, точно изумруд, Сквозь влагу многих волн переплетенных, Так вечером лучи сиянье льют Сквозь нежную листву акаций сонных, - Пловец в пространство светлое нырнул, Он искрою проворной промелькнул. 12 Потом в пещеру, - Цитна продолжала, - Меня провел он, что над бездной вод В кипении немолкнущем лежала, Прилив и днем и ночью там ревет; Он отдыхал короткое мгновенье, И, вновь нырнувши, пересек поток; Была моя пещера как строенье, Как храм - вверху открыт, широк, высок. И лишь с вершины этого собора Лились лучи усладою для взора. 13 Внизу был обрамлен тот водоем Всем, что в глубинах привлекает взоры: Жемчужины, кораллов яркий сон И раковин пурпуровых узоры Расписаны не смертною рукой, Песок, как драгоценные запястья Из золота, рожденные волной В приливные мгновенья полновластья, Как изваянья - формы, ряд колонн, И тут престол, и тут свободный трон. 14 Безумный бред, как демон, овладевший Моей душой на краткий срок, прошел, Все видела я мыслью проясневшей: Мне пищу приносил морской орел, Его гнездо на острове том было, Он был тюремщик странной той тюрьмы, Я дружеский его прилет любила, Как днем и ночью брата любим мы; Единственной он был душой родною, - Но вновь безумье овладело мною. 15 Оно, как мгла, окутало меня, И мнилось мне, что море - все воздушно, Что вся земля - из яркого огня, Что облака, чуть плывшие послушно В полдневный час под легким ветерком, Уродливые страшные виденья, Морской орел был демоном, врагом, Мне в клюве он, для полноты мученья, Куски тебя кровавые давал, Меня отравный саван обвивал. 16 Я знала вновь течение мгновений, Я видела орла, и водоем; Был бред другой и новый гнет мучений - Во мне, - на сердце кто-то был моем; Живое что-то прочно поселилось Там, в родниках заветных бытия, - Виденье предо мной всегда носилось, Его в душе сплела тоска моя, Во мгле кошмаров, зыбкой, безнадежной, Оно мне засветилось правдой нежной. 17 Казалось мне, я жизнь родить должна, Шли месяцы, недели и недели, Мне говорили ощущенья сна, Что кто-то возле сердца в самом деле Трепещет, что дитя мое и я - Мы скоро будем миром друг для друга; И вот когда, веселый дождь струя, Повеяла весна, как бы над лугом, Над водоемом, - вижу я во сне, Что милое дитя смеется мне. 18 Оно прекрасно было от рожденья, Совсем как ты, твои глаза и рот, Я чувствую, в блаженстве восхищенья, Как пальчики свои оно кладет На руку мне, - как ты теперь, мой милый, - И пусть умчался быстр дивный сон, Во мне живет сейчас с такою силой, С такою сладкой болью бьется он". И Цитна на меня светло взглянула, Как будто бы догадка в ней блеснула. 19 Догадка, и сомненье, и вопрос, И нежность испытующей печали; Потом, когда прошло волненье слез, Как та, кого рыданья потрясали, Промолвила она: "В пустыне лет Оазисом она душе блистала, И нежен был тот благотворный свет; Своею грудью я ее питала, И страха не испытывала я, Я чувствовала, это дочь моя. 20 Следила я за первою улыбкой, Когда она глядела на волну, И видела на этой влаге зыбкой Созвездия, и солнце, и луну, Протягивалась нежная ручонка, Чтоб из лучей один, любимый, взять, Но он в воде был, и смеялась звонко Она, что луч не мог ее понять, И детские следили долго взоры, Как зыблились лучистые узоры. 21 Мне чудились слова в ее глазах, Так много в них виднелось выраженья, И звуки сочетались на устах, Неясные, но полные значенья, Я видела в ее лице любовь, И пальчики ее моих искали, Одним биеньем билась наша кровь В согласии, когда мы вместе спали; Однажды, светлых раковин набрав, Мы выдумали много с ней забав. 22 Пред вечером, в ее взглянувши очи, Усталую в них радость я прочла, И спали мы под кровом нежной ночи, Как две сестры, душа была светла; Но в эту ночь исчезло наслажденье, Она ушла, как легкий призрак сна, Как с озера уходят отраженья, Когда дымится пред грозой луна, Ушла лишь греза, созданная бредом, Но та беда была венец всем бедам. 23 Мне чудилось, в полночной тишине Явился вновь пловец из бездны водной, Ребенка взял и скрылся в глубине, Я увидала зыбь волны холодной, Когда, как раньше, быстро он нырнул; Настало утро - светлое, как прежде, Но жизни смысл, как камень, потонул, "Прости" мечтам, "прости" моей надежде; Я тосковала, гасла день за днем, Одна меж волн, с моим погибшим сном. 24 Ко мне вернулся ум, но мне казалось. Что грудь моя была изменена, И каждый раз кровь к сердцу отливалась, Как я была той мыслью смущена, И сердце холодело на мгновенье; Но наконец решилась твердо я Прогнать мечту и вместе с ней мученье, Чтоб вновь ко мне вернулась жизнь моя, И наконец виденье отступило, Хотя его безмерно я любила. 25 И вновь владела разумом теперь, И я боролась против сновиденья. Оно, как жадный и красивый зверь, Хотело моего уничтоженья; Но изменилось все в пещере той От мыслей, что навеки незабвенны, Я вспоминала взгляд и смех живой, Все радости, что были так мгновенны; Я тосковала, гасла день за днем. Одна меж волн, с моим погибшим сном. 26 Шло время. Сколько? Месяцы иль годы, Не знала я: поток их ровный нес Лишь день и ночь, круговорот природы, Бесследность дней, бесплодность дум и слез; Я гасла и бледнела молчаливо, Как облака, что тают и плывут. Раз вечером, в прозрачности прилива, Играл моллюск, что Ботиком зовут, Лазурный парус свой распространяя, Качался он, меж светлых волн играя. 27 Когда же прилетел Орел, - ища Защиты у меня, тот Ботик мглистый, Как веслами, ногами трепеща, Пригнал ко мне челнок свой серебристый; И медленно Орел над ним летал, Но, видя, что свою ему тревожно Я пищу предлагаю, - перестал Ерошить перья он и осторожно Повис над нежным детищем волны, Роняя тень с воздушной вышины. 28 И вдруг во мне душа моя проснулась, Не знаю как, не знаю почему, Вся власть былая в сердце шевельнулась; И дух мой стал подобен твоему, Подобен тем, что, светлые без меры, Должны бороться против зол людских. В чем было назначенье той пещеры? В глубоких основаниях своих Она не знала той победной силы. Которой ум горит над тьмой могилы. 29 И где мой брат? Возможно ль, чтоб Лаон Был жив, а я была с душою мертвой? Простор земли, как прежде, затемнен, Над ним, как раньше, саван распростертый, - Но тот покров клялась я разорвать. Свободной быть должна я. Если б птица Могла веревок где-нибудь достать. Разрушена была б моя гробница. Игрой предметов, сменой их Орла Я мысли той учила, как могла. 30 Он приносил плоды, цветы, обломки Ветвей, - не то, что нужно было мне. Мы можем разогнать свои потемки, Мы можем жить надеждой в ярком сне: Я вся жила в лучах воображенья, То был мой мир, я стала вновь смела, Повторность дней и длительность мученья Мне власть бесстрашно-твердой быть дала; Ум глянул в то, что скрыто за вещами. Как этот свет, что там за облаками. 31 Мой ум стал книгой, и, глядя в нее. Людскую мудрость всю я изучила. Богатство сокровенное свое Глубь рудника внимательной открыла; Единый ум, прообраз всех умов. Недвижность вод, где видны все движенья Вещей живых, - любовь, и блески снов, Необходимость, смерть как отраженье, И сила дней, с надеждою живой, И вся окружность сферы мировой. 32 Ткань мысли, сочетавшейся в узоры, Я знаками чертила на песках, Основность их читали ясно взоры, Чуть тронь узор, и вновь черты в чертах: Ключ истин тех, что некогда в Кротоне Неясно сознавались; и во сне, Меня как бы качая в нежном звоне, Твои глаза склонялися ко мне, И я, приняв внезапность откровенья, Слова любви слагала в песнопенья. 33 По воле я летела на ветрах В крылатой колеснице песнопений. Задуманных тобой, и в облаках Как бы хрустальных был мой юный гений; Вдвоем сидели мы в волнах лучей На берегу седого Океана. Счастливые, как прежде, но мудрей Мы были над могилою Обмана И Суеверья рабского; навек Был мудрым, чистым, вольным человек. 34 Мои мечтанья все мои хотенья Осуществляли волею своей; Из теневой волны воображенья Они сзывали мне толпы людей, Лучистые я им бросала взоры, Их покоряла силой страстных слов. Проникла я в земные их раздоры, Я поняла войну земных умов, И власть я извлекла из пониманья, - Их мыслям дать восторг пересозданья. 35 Так стала вся Земля моей тюрьмой, И, так как боль мучений лишь преддверье И свет востока властвует над тьмой, Я видела, как гибнет Суеверье, Как пало Зло, чтоб не воскреснуть вновь. Как стали все и кротки, и счастливы, Как сделалась свободною любовь. Как нераздельно зажелтелись нивы, - Из крови и из слез взрастили мы Роскошный мир взамен былой тюрьмы. 36 Потеряно не все! Есть воздаянье Для тех надежд, что ярко так горят. Бессильно, хоть венчанно, Злодеянье, Вокруг него кипит жестокий ад; Не заглушить слов правды и свободы, Грань смерти можно смело перейти, Есть души, что в тюрьме томятся годы, И все ж они как светоч на пути, И многое, как бы сквозь сумрак дыма, Сверкает и горит непобедимо. 37 Такие мысли светят нам теперь. Они в те дни мне пели, точно струны, Они для нас - в тот мир счастливый - дверь. Где не шумят вкруг острова буруны; Они как цвет фиалки, полной слез. Пред тем как день прольет потоки света, Как в Скифии растаявший мороз, Узнавший блеск весеннего расцвета, Те вестники, что посланы с небес, Предчувствия нелживости чудес. 38 Так годы шли, - как вдруг землетрясеньем Была разъята в море глубина, Как будто схвачен мир был разрушеньем И смерть была вселенной суждена; Под громкий гул глубин и их раската В пещеру сверху лился водопад. Очнулась я, и вижу - все разъято, Приливы волн вокруг меня кипят. Разрушен мой приют, тюрьма распалась, Кругом широко море расстилалось. 39 Пред взором - воды, небо надо мной, На камне я разрушенном стояла, И с плеском, над вспененной глубиной, Скала, еще, еще скала упала, И вдруг - молчанье мертвое кругом. И ясно стало мне, что я свободна, Дрожала зыбь в безлюдии морском, Над влагой ветер ластился бесплодно, Крутясь, в моих он вился волосах, И луч горел в высоких Небесах. 40 Мой дух бродил над морем и в лазури, Как ветер, что окутывает мыс Лелейно, - хоть поднять он может бури И устремить дожди из тучи вниз; Уж день почти прошел; в лучах бледневших Корабль я увидала, там, вдали, На парусах он шел отяжелевших, И тени от него на зыбь легли; Увидев новых странных скал откосы, В испуге якорь бросили матросы. 41 Когда они сидящей на скале Увидели меня, ладью послали; Зубцы утесов новых к ним во мгле Как будто бы с угрозой нависали, И воды мчались, пенясь и звеня; Причаливши, - как я попала в море, Они спросили с робостью меня И смолкли, елейной жалостью во взоре, Услышавши дрожащий голос мой; И молча мы поплыли над волной. Песнь восьмая 1 На корабле я, севши к рулевому, Вскричала: "Распустите паруса! Подобная светильнику морскому. Луна горит, покинув небеса, - Там, возле гор; волненье нарастает: За этим Мысом Город Золотой, От севера к нам буря долетает, Дрожит созвездий зябких бледный рой! Нельзя вам быть в пустыне беспредельной! Домой, домой, к усладе колыбельной!" 2 И Моряки повиновались мне; И с Кормчим Капитан шептался: "Злая Тень Мертвой, что увидел я во сне, Пред тем как нам отплыть, теперь, желая Нас погубить, вселилась в Деве той!" Но Кормчий отвечал ему спокойно: "Нет злого в этой Деве молодой, Ее призыв, что прозвучал так стройно, В нас будит грусть, нас увлекает в путь, О да, она невеста чья-нибудь!" 3 Мы миновали островки, влекомы Теченьем вод и свежим ветерком; Как некий дух, с боязнью незнакомый, Я говорила смело, и кругом Столпились Моряки: "Зачем вы спите? Проснитесь. Все вы - люди; лунный лик, Лучистые к нам протянувши нити, Вещает всем, что брату брат - двойник; И те же мысли в вас, что в миллионах, Как тот же свет в лесу, в листах зеленых. 4 Зачем вы спите? Собственный свой дом Вы строили для собственного счастья; Для многих там, вдали, в краю родном, Зажжется взор, исполненный участья, Навстречу дети выбегут к нему, Бросаясь от давно знакомой двери, К нему, кто служит счастью своему. Иль мните вы, что где-то в вышней сфере Проклятием отметил темный Рок Всех ваших дней земных недолгий срок? 5 Кто скажет Рок, тот произвольно вложит Людское в то, что неизвестно вам; Как будто бы причина жизни может Жить, мыслить, ощущать - подобно нам! Тогда и жизнь людская ощущала б, Как человек, - все внешние дела Узнали б свет надежд и сумрак жалоб. Но вот! Чума свободна, Сила Зла Кипит, Болезнь, Нужда, Землетрясенье, Яд, Страх, и Град, и Снег, и Угнетенье. 6 Что ж значит Рок? Один безумный лжец, Увидев тень души своей трусливой, Закрыл ей Небо из конца в конец И Землю сделал мрачно-молчаливой; И почитать стал свой же Призрак он В зеркальности огромной мирозданья, - Подобие свое; то был бы сон Невинный, но за ним пришли страданья, И было решено, что Смерть есть бич, Чем Рок врагов всегда готов застичь. 7 И люди говорят, что Рок являлся, Был зримым для избранников порой, Как форма он огромная склонялся С высот, - Тень между Небом и Землей; Святоши и тираны, суеверья, Обычаи, домашний тяжкий гнет, Что держат дух людской во мгле преддверья Тех областей, где вольный свет живет, - Прислужники чудовищного Рока, Что ненавидят истину глубоко. 8 И говорят, Что Рок отмстит, в своей Свирепости прибавит к мукам муки, Что ад кипит среди бессмертных змей, И воплей там не умолкают звуки; Что, наложив позорное пятно На жалких, живших язвой моровою, Он к злу, что здесь им было суждено, Прибавит там, за гранью гробовою; Добро и зло, любовь и злость - равны, Они на пытки им осуждены. 9 Что значит сила? Сила есть лишь мненье, Непрочное, как тучка над луной: Пока глядим, в единое мгновенье Ее уж нет, сокрыта глубиной; Лик правды затемняется обманом, Но лишь на миг он ложью затемнен, Которая - слепой оплот тиранам, Туманный призрак с тысячью имен; Ложь учит, в слепоте повиновенья, С мучительством сливать свои мученья. 10 Названья лжи, любое - как бы знак Насилия, позорное проклятье: Безумье, похоть, гордость, злоба, мрак, Всего здесь злого, низкого - зачатье; Закон неправый, перед ним любовь Повержена, убийца беспощадный, Проливши материнскую ту кровь, Созвал сирот во тьме и хочет, жадный, Их, будто бы любя, усыновить, Чтобы наследства матери лишить. 11 Любовь, ты для сердец людских, в печали, Как тишина для океанских волн; Ты вместе с правдой, из туманной дали, Ведешь людских стремлений зыбкий челн, Из лабиринта рабских заблуждений Выводишь, им свою давая нить, На волю, на простор, для наслаждений, К которым всех ты хочешь приобщить; Бесстрашию ты учишь и терпенью, - Идти к добру, прощая преступленью. 12 Быть в ясности, гармонии с собой, Всех видеть, никого не оскорбляя, Как бы шатер раскинуть голубой, В котором светит Радость молодая, И так закончить вечер бытия, - Иль отереть со щек Печали слезы, Жить так, чтобы любовь и жизнь твоя Слились в одну воздушность нежной грезы, - Такая участь только тем дана, В ком, вольная, царит любовь одна. 13 Но дети пред родителями ныне Трепещут в послушании слепом, Высоким, низким правит Рок в пустыне, И брату брат является рабом; И Злоба с бледной матерью, Боязнью, Сидит в пределах высшей вышины, Всему живому угрожая казнью; Источники любви затемнены, И Женщина живет с рабом рабою, И жизнь полна отравой роковою. 14 И человек в глубоких рудниках Отыскивает золото, чтоб цепи Себе сковать; он терпит труд и страх, Проходит чрез леса, моря и степи, Чтоб услужить таким, как он, рабам; Убийство совершает он в угоду Своим же мрачным деспотам-врагам; Приносит в жертву он свою свободу, И кровь свою пред идолом он льет, Слепец, к своей же гибели идет. 15 Что Женщина? Раба! Сказать мне стыдно, Что Женщина - отбросок очага, В ней все, о чем и думать нам обидно, Она игрушка подлого врага; От слез у ней вдоль щек идут морщины, Хотя у ней улыбка на щеках, - Правдива зыбь и борозды пучины, Обманет свет на гибельных волнах; Известно всем вам, Женщиной рожденным, Какая боль дается угнетенным. 16 Так быть не должно; можно вам восстать, И золото своей лишится силы; Любовь способна в мире возблистать, Как луч; и суеверья мрак унылый, Себя связавший с кровью в старину, Рассеется. Взгляните, мыс высокий Скрывает нисходящую луну; Так тюрьмы - только призрак одинокий, И капища исчезнут как туман, Лишь Человеку светоч вечный дан. 17 Пусть будут все и равны, и свободны! В душе у всех вас отклик слышу я, Нежнейший звук, отрадно-благородный. Откуда вы? Скажите мне, друзья. Увы, как много я читаю горя, Как много скорбных, тягостных страниц, Всего, что возникало, тайно споря, В чертах изнеможенных ваших лиц; Легенды я читаю в ваших взорах О войнах, о владыках, о раздорах. 18 Откуда вы приходите, друзья? Вы лили кровь? Вы золото сбирали, Чтобы Тиран, обман в душе тая, Мог быть убийцей, создавать печали? Или у бедных вымогали вы Достаток их, над чем они корпели? Иль кровь на вас еще свежа, увы? Сердца у вас в обманах поседели? Познав себя, омойтесь, как росой, Я буду вам и другом, и сестрой. 19 О не скрывайтесь, - сердце в нас людское, Одно, - у мыслей всех один очаг; Что в том, коль преступленье роковое Тебе сказало: будь живущим враг; В том приговор, что был, мог быть иль будет Твоим и всех людей. В том нам судьба. На краткий срок нас Жизнь из тьмы пробудит, И Время замыкает нас в гроба, И нас, и наши мысли, и стремленья, Всей цепи нескончаемые звенья. 20 О, не скрывайтесь - вы полны борьбы, Сестра Стыда, в вас есть Вражда глухая; В ваш ум взгляните - книга в нем судьбы, - Там имена и тьма в них роковая, В них множество зеркал для одного; Но черный дух, что, обмакнув в отраве, Железное перо, для своего Бессмертья, о своей там пишет славе, Безвредным был бы, если б у людей В сердцах берлоги не нашел своей. 21 Да, это Злоба, призрак безобразный, Что носит много мерзостных имен, Под маскою является он разной, Но смертным жалом вечно наделен; Когда свои змеиные извивы Вкруг сердца он совьет и утолит Голодные свирепые порывы, Он с бешенством всем, кто кругом, грозит; Так Амфисбена, возле трупа птицы, Шипя, вращает узкие зеницы. 22 Не упрекай же собственной души, Не ненавидь чужого преступленья, Порыв самопрезренья утиши. В том себялюбье, самопоклоненье, Желать, чтоб плакал, бился человек, За мысли прошлых дней и их деянья; Напрасно; что прошло, прошло навек, Слилось со Смертью, тщетно воздаянье; Но - твой простор идущих к нам годов, В груди создать ты можешь рай цветов. 23 Откуда вы? Скажи мне!" - Некто Юный Ответил мне: "В пустыне бурных вод Плывем мы, и шумят вокруг буруны, И ветер нас на зыбкой влаге бьет; Твоя душа в глазах читать умеет. Но многое в приниженных сердцах Так глубоко, так боязливо тлеет, Что отраженья нет ему в глазах; Хлеб рабства, горький, мы едим от детства, Дается безнадежность нам в наследство. 24 Да, я тебе отвечу, хоть меня Без слов томила, до сегодня, тайна, Что, тлея, жгла меня, как головня; На всех ты смотришь так необычайно, О, дивная, что блеску острых глаз Бесспорно надлежит повиновенье; Да, верно ты зовешь рабами нас, От мест, что сердцу дороги с рожденья, Оторваны, влачим мы по волнам Добычу, что назначена не нам. 25 Из мирных сел, от долов молчаливых, Красивейших из горных дочерей Влачим туда, где свет вещей красивых Пятнается навек в душе своей; Ряд лет прошел и сжал свои посевы, И не было мышления во мне До той поры, как очи нежной Девы Блеснули мне, горя в своей весне; В ней жизнь моя, - я только отраженье, Я дым костра, - и ждет уничтоженье. 26 Ее везут к Тирану во дворец!" - Он смолк и сел у паруса, согбенный, Как будто был в его душе свинец; И плакал; между тем над влагой пенной Корабль бежал, покуда за звездой Звезда не стала гаснуть, и Матросы Толпились вкруг меня, и Рулевой Глядел, - в душе у каждого вопросы, - И Капитан смотрел в немой тоске, В нем скорбь была - как в вечном роднике. 27 "Проснитесь! И не медлите! Скорее! Ты стар. Надежда может молодить. Любовь, Надежду с Юностью лелея, Связует их, свою дает им нить. На нас глядят созвездья с небосклона. Жива ль в вас правда? Жалость есть ли в вас К другим сердцам, чтоб жгучий яд погас? - Свободны будьте, - вмиг от тьмы проснемся. Клянитесь! - И вскричали все: "Клянемся!" 28 Тьма дрогнула, как будто тяжкий гром Проснулся в отдаленном подземелье, И отклики на берегу морском Зарокотали, точно ночь, в веселье, С Землей и с Небом в празднике слилась, Свободу торжествуя, в честь которой Семья матросов радостно клялась; Раздвинулись тяжелые запоры, И пленницы, при факелах, толпой, На палубе сошлись во мгле ночной. 29 Нежнейшие чистейшие созданья, В глазах у них виднелася весна, Святилище дремотного мечтанья, Где мысль еще не нарушала сна, На их челе тяжелое мученье Еще не начертало страшный след. Была свобода им - как сновиденье, Но через миг, поняв, что рабства нет, Они слились в словах, в улыбках нежных, В восторгах молодых и безмятежных. 30 И лишь одна в безмолвии была, Она была нежней, чем день лучистый, Она была, как лилия, светла Под прядями акации душистой; Но бледность переменная ее, Как переменность лилии от тени, Являла грусть; дыхание свое Сдержавши в неге сладостных мучений, Тот Юный встал, я руки их взяла, И счастьем их я счастлива была. Песнь девятая 1 В ту ночь пристали к бухте мы лесистой, И так же к нам не прикасался сон, Как в час, когда нет больше скорби мглистой, Он нежен в том, кто счастлив и влюблен; Ночь провели мы в радости взаимной, Кругом был лес дубов и тополей, Сиянье звезд, своею тенью дымной, Они скрывали в зеркале зыбей, И нам шептали шепотом приветным, И трепетали в ветерке рассветном. 2 И каждой девой, каждым моряком Принесена была из чащи леса Живая ветка, не с одним цветком, И вскоре их зеленая завеса Виднелась между мачт и парусов, Цвели цветы над носом и кормою; Как жители веселых островов, Мы плыли в свете солнца над волною, Как будто гнаться были мы должны За смехом вечно радостной волны. 3 И много кораблей, чей парус белый Пятнал воздушно-голубой простор, От нас бежало в робости несмелой; И тысячи людей глядели с гор, И точно пробудилась вся Природа, Те тысячи внимали долгий крик, В нем был восторг, в нем был твой смех, Свобода, Земля явила детям нежный лик. Все слышали тот крик - так над горами Высь к выси шлет свой "Добрый день!" лучами. 4 Как те лучи над цепью дружных гор, Окутанных редеющим туманом, Возник всеобщий возглас и в простор Вознесся, точно вскинутый вулканом; В людских сердцах безумья яркий луч Промчался победительным потоком, И этот ток настолько был могуч, Что смыл всю тьму в стремлении широком, Никто не знал, как Вольность к ним пришла, Но чувствовали все - она светла. 5 Мы гавани достигли. Были души, В которых жил тот блеск лишь краткий час. Как свет зари, не осветивши суши, За морем вспыхнув, тотчас же погас; Но вскоре пламя, точно из расщелин, Обнимет трупы, саваны сожжет, И снова будет мир весенний зелен, И будет синим ясный небосвод. Во все умы проникнет восхищенье, Как судорожный блеск землетрясенья. 6 Через великий город я тогда, Окружена счастливою толпою, Прошла без страха, чуждая стыда; И как среди пещер глухой грозою Подземною встревожен сонный лес, Над каждою душою пробужденной Промчался шепот, веянье чудес, И плакали иные, и, смущенный. Иной твердил, что кончился позор, Восстановлял забытых слов узор. 7 Я речью порвала покров тот черный, Что Правду скрыл, Природу и Любовь, Как тот, кто говорит с вершины горной, Что солнце там, вон там зажжется вновь, И тени подтверждают указанье, Бегут из рощ, уходят от ручьев. Так помыслы зажгли свое сиянье Во мгле едва проснувшихся умов; И мудрость для сердец была бронею, Соединившись с волею стальною. 8 Иные говорили, что ума Лишилась я, другие, что Пророка Невеста к ним явилася сама, Иные же, что демон, дух порока, Украв людскую форму, к ним пришел Из темной зачарованной пещеры; Нет, это дух к нам Божий снизошел, - Иные утверждали, полны веры. - Чтоб с женщин смерть и цепи рабства снять И на себя гнет их грехов принять. 9 Но вскоре я для слов людских правдивых Сочувствие в людских сердцах нашла, Союз возник из душ вольнолюбивых, В которых мысль была, как жизнь, смела; Другие, в ожидании успеха, Вступили в тот союз в своих сердцах; И каждый миг, - светила ль им утеха, Иль проводили день в своих делах, - Они в себе лелеяли усилья, Чтоб Жизнь легко свои взмахнула крылья. 10 Но женщин главным образом мой зов Извлек из их темниц, немых, холодных; Вдруг, сбросив гнет мучительных оков, Они в себе увидели свободных; Тираны их сидят в своих дворцах Пустынных, все рабы из них бежали, В глазах исчез когда-то бывший страх, И вспышки гнева их не удержали; Ничем не наложить цепей на тех, Кто раньше был готов на рабский грех. 11 И те, кого меня схватить послали, Рыдали, опустив свои мечи, В них таял дух, свои увидев дали, Как тает воск в пылающей печи; Над Городом великое молчанье, В предчувствии таящихся громов, Лелеяло и страх, и упованья, Так глыбы темных грузных облаков Висят, и люди бледные томятся, Пред тем как змеи молний разразятся. 12 Как тучи, что пришли из дальних стран, На горные, в ветрах, ложатся склоны, Раскинулся вольнолюбивых стан, Вкруг Города собрались миллионы; Надежды - темных вызвали из нор, Людей сплотила истина святая, Твои напевы, дивный их узор, Твоих созвучий сила молодая По воздуху плыла, как аромат, Под крик "Лаон" светился смелый взгляд. 13 Тиран узнал, что власть его бессильна, Но Страх, сын Мщенья, приказал ему Быть преданным тому, что грязно, пыльно, - Измена, деньги снова могут тьму Родить в людских умах, затмить обманом Возможно мысли, возбудить в них страсть; Святоши были посланы тираном, Жрецы, чтобы мятежников проклясть. - И вот они взывали к Разрушенью, К Чуме, к Нужде, к Беде, к Землетрясенью. 14 И подкупил он важных стариков Вещать о том, что славные Афины Лишь пали оттого, что гнет оков Им был противен; нужны властелины Немногие, чтоб многих обуздать, Необходимость в том и глас Природы, На людях старых - мудрости печать, А в юных - дикий бред, недуг Свободы, В неволе - мир, и люди старых дней Всех вольных, гордых утишили ей. 15 И низкой ложью уст своих отравных На время затемнить они могли Сиянье мудрецов и бардов славных; Нам нужно быть смиренными, в пыли, - Так купленные громко возвещали, - Вся жизнь - необходимость темноты, Земной удел - тревоги и печали, Мы слабы, грешны, полны слепоты, И воля одного есть мир спокойный, А мы должны терзаться в день наш знойный. 16 Так устраним мы нам грозящий ад. И лицемеры лгали богохульно, Но время их прошло, пришел закат, Не ликовать им властно и разгульно; Не обмануть умов им молодых, Смешна была тщеславность их седая; Еще была толпа рабов других, Они кивали, пошло утверждая, Что отошло владычество мужчин И ныне разум женщин - господин. 17 На улицах монеты рассыпали, Лилось вино на пиршествах дворцов, Напрасно! Башни шпили вверх вздымали, Как прежде, но на возгласы жрецов Чума Эфиопийскою дорогой Не приходила, Голод жадный взгляд Кидал, как прежде, вниз, к толпе убогой, Из пышных и возвышенных палат, Куда награбил он достаток бедных; И Страх не омрачал надежд победных. 18 Да, Золото, а с ним и Страх, и Ад, Как некие развенчанные боги, Утратили победоносный взгляд, Жрецы их храмов ждали на пороге Напрасно почитателей своих, День изо дня их алтари пустели, Их голос в мрачном капище затих, И стрелы лжи безвредные летели, И тщетный клевета плела узор, Чтоб между вольных возбудить раздор. 19 Тебе известно, слишком, остальное. С тобою от крушенья мы спаслись, Мы здесь, и в странном я теперь покое С тобой, взираю я с утеса вниз, И хоть могла бы вызывать рыданье Любовь людская, я смеюсь светло, Мы пережили радость вне страданья, И чувство тишины в меня вошло, Нет мысли о случайностях измены, О детях Завтра, что обманней пены. 20 Не знаем мы, что будет, но, Лаон, Знай, Цитна светлой вестницею будет. Той нежностью, чем дух твой озарен, Она в чужих сердцах любовь пробудит, Свое одевши этой красотой И сливши с ней воздушные виденья; Я связана с тобой одной мечтой, Единой крови в нас горит теченье. Насилие - как беспредметный сон, Что безвозвратной зыбью унесен. 21 Осенний ветер семена немые Мчит над Землей, - затем придут дожди, Мороз, метели, вихри снеговые Из Скифии далекой. Но гляди! Опять Весна промчалася над миром, Роняя росы с нежно-светлых крыл, Цветы в горах, окутанных эфиром, В лесах, везде биенье новых сил, И музыка в волнах, в ветрах воздушных, В живых - любовь, спокойствие - в бездушных. 22 Весна - эмблема радости, любви, Крылатый символ юности, надежды! Откуда ты? Приют свой назови. Ты надеваешь светлые одежды, Сливаешь слезы с темною Зимой. Дочь Осени, с ее улыбкой нежной, Соединенной с радостью живой, Ты на ее могиле безмятежной Рождаешь блески свежие цветов, Но не тревожишь саван из листов. 23 Любовь, Надежда, Благо, как сиянье И Небо, - суть окружность наших сфер. Мы их рабы. От нас порыв мечтанья Занес - до отдаленнейших пещер Людских умов - посевы Правды ясной. Но вот приходит мрачная Зима, Печаль могил и холод Смерти властной, Прилив насилья, буря и чума, Кровавость вод сгустившихся застыла, И в каждом сердце - темная могила. 24 Посевы спят в земле, а между тем Во мгле темниц - ряд жертв, как в бездне зыбкой, И их казнят - на поученье всем; На эшафот они идут с улыбкой, И день за днем во тьме бледнеет лик Ущербной славы Мудрости, и люди Молчат, их ум пред идолом поник, Они лежат в пыли, в стесненной груде, Ликуют седовласые Жрецы, И бич забот прошел во все концы. 25 Зима настала в мире; мы с тобою Застынем, как осенняя волна, Покрытые туманной пеленою. Но вот гляди. Опять идет Весна, Залогом были мы ее рожденья, Из нашей смерти, как сквозь горный свод, Грядущее приходит оживленье, Широкий, яркий солнечный восход; В одежде из теней, Земля блистает, Под тенью крыл своих орел взлетает. 26 Любовь моя! Остывшим будешь ты, И буду я остывшею, холодной, Когда займется утро красоты. Ты хочешь видеть блеск ее свободный? Взгляни в глубины сердца твоего, В нем дышит рай бессмертного расцвета, И между тем как все кругом мертво И в Небесах лазурь Зимой одета, В лучах твоей мечты цветы горят, И слышен звон, и дышит аромат. 27 В своих сердцах все те, в ком упованье, Все те, кто упованием велик, Находят волю добрую, сиянье, Непогасимо-бьющийся родник, И если мгла завистливая встанет, Есть нечто, что встает живым звеном, И неизбежно лживого обманет, И свяжет зло со злом, добро с добром, И власть добра пребудет беспредельна, С тем, что - благое, слита нераздельно. 28 Они в могилах, и глубок их сон, Мыслители, Герои и Поэты, Властители законченных времен, Но бездны мира славой их одеты - Мы им подобны; пусть могила их Сокроет, - их мечты, любовь, надежды, Их вольность - для мечтаний мировых Как легкие лучистые одежды; Все, что сковал их гений, - для времен Позднейших - знак примера и закон. 29 Пусть также под землей останки наши Уснут, познавши странный тот удел, Хотя б своей не выпили мы чаши, Не охладили жизнью наших тел: Пусть наша мысль, и чувства, и мечтанья От нашего отступят существа, Не будут там, где дышат все созданья, Где будет нашей волей мысль жива, Пусть те, что через нас в покой вступили, Не будут даже знать, кто в той могиле. 30 Пусть. Наша жизнь, и мысли, и любовь, И все, чем были мы, и наше счастье, Бессмертно будут жить, светиться вновь, Как яркий день над сумраком ненастья; В разорванности тьмы был явлен свет, Лик мира явлен был над бездной шумной; И как, увидев сцену давних лет, К надежде возвращается безумный, И, вспомнив все, опять живет, любя, Так вспомнит темный человек - тебя. 31 И Клевета меж тем терзать нас будет, Как пожирают черви мертвецов, Презренье и проклятия пробудит Во мраке капищ, в душной мгле дворцов; Что мы свершили, будет всем известно, Хотя никто того не подтвердит, Но наша память будет повсеместно, А их дела забвенный прах затмит; В людской душе живые изваянья Прочней живут, чем льстивых рук созданья. 32 Но Разум с Чувством между тем от нас Уйдут, и волшебство их прекратится, Погаснет свет вот этих губ и глаз Во тьме могил, где жадный червь таится, В чудовищности мрачной слепоты, И нам не вспыхнут блески возрожденья, В дремотности той душной темноты Не загорятся золотом виденья; Бесчувственная смерть - гниенье, тьма, Глубокая холодная тюрьма. 33 Нет, дух наш лишь фантазией терзаем: Как знать уму - что мыслью не поймем, Ни чувством не постигнем! Мы не знаем, Откуда мы и как, зачем живем, Не знаем мы, какое Повеленье Велит гореть созвездьям в вышине, Влагает жизнь свою в зверей, в растенья, Вот в эти мысли. - О, поди ко мне! Я цепь кую, чьи звенья неразрывны, Огни их слишком ярки и призывны. 34 Да, да - горят огнем твои уста, Твой поцелуй пленителен, о, милый, И раз твоя погибнет красота, Пусть будет взор мой скрыт глухой могилой, Пусть я засну, чтоб не проснуться вновь: Что жизнь, не разделенная с тобою! Да, Цитну мудрой сделает Любовь, Когда погаснет Мудрость предо мною: Смерть темная, раз только смерть верна, Милей, чем жизнь, коль без тебя она. 35 Что мыслим мы, уносится теченьем И не придет к началу своему; Земля и Небо, с вечным их сплетеньем, Их дети - тучи, Свет, ведущий Тьму, Зима, Весна и все цветы земные Несутся в бездну, где их вечен плен; С тех пор как речь я начала впервые, Как много совершилось перемен! Но всякую прощу я жизни смену, Лишь не в тебе, лишь не твою измену". 36 Она умолкла, день меж тем погас, Умолкла, но как будто речь звучала В сиянии глубоких темных глаз, И ласка ветра прядь волос качала Так нежно. - "О, восторг моей души, Воскликнул я, - звезда любви безбрежной! Когда б я Небом был в ночной тиши, Я тысячами глаз с любовью нежной Глядел бы на тебя!" - Воздушно-нем, В ее улыбке вспыхнул мне Эдем. Песнь десятая 1 Не дух ли человеческий скрывался В коне, что громким ржанием прервал Наш сон, когда рассвет не зачинался? Иль тот, кто жив, велик ли он иль мал, С другими слит, живыми, и мышленьем Для всех один воздвигнут общий трон, Куда приходит каждый с приношеньем Посильным? И Земля, услышав стон Своих детей, сама, любя, тоскует, Своей любви богатства всем дарует? 2 Я часто слышал нежный зов друзей В речах, рожденных не душой людскою: Мне пел с воздушной лаской Соловей Среди плюща, меж тем как я тоскою Был угнетен; в долинах я видал, Как Антилопы легкие блуждают, В их голосах родной мне звук вставал, Они, как люди, чувствуют, страдают; Так мне теперь сказал тот гордый конь, Что вот уж скоро день зажжет огонь. 3 Тот конь могучий каждой ночью мчался Среди равнин, меж гор, во мгле ночной, И с пищею домой я возвращался; Но конь запятнан кровью был людской, Она текла везде: и в полумраке Волков я видел, коршунов и змей, Рычали одичавшие собаки, Гиены, с мерзкой жадностью своей, В ужасном мире трупами питались, Перед конем, как волны, размыкались. 4 С пределов отдаленнейших земли Рабы к Тирану шли и шли толпами, Их деспоты в них злой огонь зажгли; И как на Юге, жгучими волнами, Пожар жжет травы, окружив стада, Так шли войска держав соединенных, Вождем тех рабских войск была Беда, Их путь - пожары деревень зажженных; Земля дрожала от толпы людей, И море - от бегущих кораблей. 5 Они пришли от каждого народа, Толпы существ, лишившихся сердец, Не знавших, что такое есть Свобода; Они пришли с покорностью овец, Которых их пастух окровавленный Ведет на бойню; волей их владык Сюда пришел Татарин разъяренный, И Франк, и миллионы тех, чей лик Ветров Индийских ведал дуновенье, И Северные были здесь виденья. 6 От Идумейских были здесь песков Толпы теней, - чудовищное братство, Сын Азии был слушаться готов, Когда его, исполненный злорадства, Европы хищный сын учил пускать Стрелу в грудь пастуха, что на высокой Скале сидел - и в счастье - убивать, У дикаря улыбкою широкой Лицо сияло, и друг друга так Учили злу враги, сгущая мрак. 7 Исполненный позорного обмана, В тот самый час, когда он был спасен, Тиран воззвал к врагам, - и за Тирана Восстал за миллионом миллион. Другим владыкам, с горных башен, знаки Он подавал, - днем устремляя дым И зажигая цепь огней во мраке; Они пришли, соединились с ним, И в перемирье странное вступили Те, что волками меж собою были. 8 Уж мириады к Деспоту пришли, Еще в дороге были миллионы; Кровь перед ним ручьем лилась в пыли, Средь палачей он жадно слушал стоны, Смерть посылал Тиран во все концы. "Я чувствую, что я теперь Владыка!" - Сказал он, принести велел щипцы, Огонь и дыбу и смеялся дико, Что крючья и жестокий скорпион Извлечь из тела могут долгий стон. 9 "Но для чего вернутся дружины? - Спросил он. - Пусть мятежных бьют и бьют, Их миллионы, а из них единый Зажечь пожар способен: тлеет трут; Пусть, кроме тех, что здесь в стенах сокрыты, Погибнут все, и каждый пятый здесь Залог того, что дерзкие избиты, - Чтоб город был от них очищен весь!" Один солдат ответил: "О, владыка, Прости, но царство ночи многолико! 10 И утренний уж близится огонь; Занес я руку над вождем ужасным, Вдруг вижу, мчится черный адский конь, Несется он под Ангелом прекрасным, Меч огненный у Ангела того". "Ты смеешь говорить со мной, несчастный? - Воскликнул Деспот. - Привязать его На дыбе; пусть за этот бред напрасный Терзается; получит плату тот, Кто женщину найдет и приведет. 11 И если у него есть враг заклятый, Он может сжечь его. - Вперед! Скорей!" И вот копыт послышались раскаты, То конница помчалась средь полей, За нею потянулася пехота, Как облако, до отдаленных гор. Пять суток не сомкнула глаз дремота, И кровь лилась, заполнила простор, И в день шестой у города сгустилась, И на седьмой резня остановилась. 12 Мир - на полях, в селениях пустых, Средь жалких, изуродованных мертвых. Мир - в городе, на улицах немых, Погостом неоглядным распростертых; Лишь там и сям безумной жертвы крик, Которую влачат к терзаньям пытки, И близкие? бледнеют, - вдруг язык Кричащего отметит в длинном свитке Кого-нибудь еще; во мгле дворца - Мир, пиршество и песни без конца. 13 День ото дня, как огненное око, Над оскверненной смертию Землей Катилось Солнце жгучее с востока, Колосьев редких вырощая строй; Оно, как факел Осени, горело, В лазури зной стоячий тяготел, Безветрием лазурь отяжелела, Объят был жаждой воздух, - и из тел Всю выпил влажность, этот пар гниенья Был скор, незримо было испаренье. 14 К зверям пришла Чума, пришла Беда, Они вдыхали воздух зараженный, Их запах крови заманил сюда, Они пришли толпой многомильонной Вослед толпе враждующих людей, Себя сполна им трупы в пищу дали; Они теперь, как полчища теней, Свирепые и тощие, блуждали, В глазах зеленых странный был недуг, К ним смерть являлась в судорогах, вдруг. 15 В отравных реках рыбы умирали, И в чаще птицы гибли без следа; Род насекомых вымер; и стонали Последние исчахшие стада, Животные, глядя друг другу в лица, Кончались; а вкруг Города, всю ночь, Гиен худых рыдала вереница, Как дети, - точно им прося помочь, - И многие из матерей с тоскою Дрожали, болью тронуты такою. 16 Средь минаретов, легких, как мечты, Эфиопийских коршунов чернели Ряды: вдруг коршун падал с высоты, И люди, вздрогнув, с ужасом бледнели. В тех знаках слишком ясной весть была, Что быть беде. И паника настала. Предчувствие пугающего зла, Во всех сердцах прикосновенье жала: Неизреченный и тошнотный яд Распространялся быстро, точно взгляд. 17 С исходом года наступает холод, Венок листов срывая каждый день; Так вихрем к этим странным людям Голод Примчался, их орды сдавила Тень, И воздух застонал от новой пытки; У Смуты порожденья нет страшней, Хотя она рождает их в избытке, Питая тени тысячью грудей, Чуму, Резню, Ложь Мысли, Бич Заботы, Без век глаза их, чуток мрак дремоты. 18 Есть нечего, хлеб вытоптан в полях: Стада погибли все; гнилые рыбы Лежали на зловонных берегах; Глубины вод, озер и рек изгибы - Без пищи; на поверхности ветров Нет тени крыльев птиц, как в дни былые; Пространстеа виноградников, садов, Все Осени амбары золотые Сгорели; каждый маленький кусок - Вес золота; дух Скряги изнемог. 19 Нет хлеба - на базарах продавали Все гнусности, вплоть до кусков людских, При виде их у многих застывали От страха лица; в кладовых своих Взяв золота, скупец звенел им звонко; И дева, став от голода смелей, Себя продать хотела б; и ребенка, Влекомая слепой нуждой своей, Мать приносила, снова возвращалась, Его кормила грудью и кончалась. 20 На род людской низвергся синий Мор. "О, если б сталь, что так еще недавно Здесь кровь лила, вновь ослепила взор! Когда б землетрясенье полноправно Взыграло, иль взметнулся б Океан! Напрасный вопль. Безумный строй несется Средь улиц, каждый пыткой обуян, И каждый воет, и горит, и жмется, Или, под властью сумасшедших снов, Сидят на свежих грудах мертвецов. 21 Теперь не голод был, а ужас жажды. Гнилою кучей тяжких темных тел Набит был, как котел, колодец каждый И мглой зеленой по утрам блестел. К ним все же притекали мириады, Чтобы залить огонь горячих мук Гниющей влагой мерзостной услады; Без мыслей, без стыда они вокруг Толклись, нагие, возрастов различных, В багровых язвах, в ранах необычных. 22 Теперь была не жажда, дикий бред, Пред многими везде их образ тощий Шел рядом, от него спасенья нет, - Двойник упорный, полный тайной мощи, - И убивали жалкие себя, Чтобы уйти от привиденья сразу; Иные ж гибли, но, других губя, Распространяли радостно заразу; Иные рвали волосы, крича: "Мы дождались небесного меча!" 23 Порой живой был спрятан между мертвых. На площади, где водоем большой, Средь трупов, пирамидой распростертых, Крошившихся и принимавших зной, Был слышен вздох задавленный, о жизни; И было странно видеть красоту. Лежащую на этой гнусной тризне, Как бы во сне хранящую - мечту; Под золотом волос, как изваянье, Иной был в смерти - вне ее влиянья. 24 В дворец Тирана Голод не входил, - Он пировал с покорною толпою Ханжей и стражей. Призрак их щадил, И не было Нужды: не так с Чумою, На все она свою роняет тень. Дай Голоду поесть, и он смеется, Проходит мимо, как минувший день; Но Волк-Чума за много миль несется, Крылат и жаден, вечно сам не свой, Не будет сыт он жалкой требухой. 25 Так на пиру в дворце, средь безрассудства, Закованный в блестящую броню Или полураздетый для распутства, Вдруг преданный заразному огню, Смолкал на полуслове воин сильный, - Ночь новая в его входила взор, Вниз головой он падал в мрак могильный, Или сидел, застыв, глядя в упор, Иль выкликал, в припадке исступленья, Провидец ада, тьмы и угнетенья. 26 Смутились и Владыки, и Жрецы; Они в своих обманах были смелы, И вот, по недосмотру, их стрельцы Спустили в них же гибельные стрелы: Приюта нет, а смерть идет, близка, И провожатый был слепец слепому; И шли, и шли по улицам войска, По направленью к Капищу большому, И каждый в той процессии слепой Напрасно умоляет Идол свой. 27 Они кричали: "Боже, мы надменно Презрели поклонение тебе, Мы думали, что будем неизменно, Смеясь, противоборствовать судьбе: Но мы теперь полны стыдом и страхом, Будь милостив, о, мощный Царь Небес, Мы прах, и мы хотим смешаться с прахом, Дерзнули мы не знать твоих чудес, Но отпусти нам наши прегрешенья, Твоим рабам не дай уничтоженья. 28 Всесильный Бог, лишь ты имеешь власть. Кто те, что пред тобою будут смелы? Коль ты кого задумаешь проклясть, Кто сдержит наказующие стрелы? Кто сдержит ток нарывного дождя? Будь милосерд в своей победной силе! Твоих врагов, как пашню, бороздя, В один алтарь мы Землю превратили, Мы Небо храмом сделали твоим, Где кровью дерзновенных был ты чтим. 29 Низлив на этот Город нечестивый Ток мщенья, ныне гнев свой отзови. Клянемся мы тобой, что мир строптивый, Покорные, потопим мы в крови, Лишь только дай свое соизволенье Дружине умоляющей твоей, Мы приготовим страшные мученья, Ад дьяволов и медленных огней Для дерзких, что искупят долгим стоном Насмешку над святым твоим законом". 30 Они так чтили, бледные, дрожа, Огромный призрак собственного сердца, Как бы завесу, с трепетом держа Пред каждым чуждым светом иноверца; Из Храма вышли; между тем Чума То одного сражала, то другого, Внезапная в глазах вставала тьма, Исполненная ужаса немого, И смута овладела всей толпой, Был прославляем каждым бог иной. 31 Ормузд, и Моисей, и Фо, и Брама, И Заратустра, Будда, Магомет, Пред зданием оставленного храма Возник имен, паролей дикий бред; Вздевая руки, каждый исступленный Кричал: "Наш Бог есть Бог, и только он!" И бой уж надвигался, разъяренный, Вдруг каждый точно льдом был охлажден: Раздался голос, жуткий, как шипенье, Под клобуком возникло привиденье. 32 То был ревнивый Иберийский жрец, От запада привел он легионы, В его словах - расплавленный свинец, Удел неверных - пытки, казнь и стоны; Он был зловещим даже для друзей, Притворство жило в нем и вместе злоба, Как узел двух сплетенных тесно змей, Как двойня под одною крышкой гроба; Был враг ему - кто быть иным посмел, Страшась Небес, он людям мстить хотел. 33 Но более всего он ненавидел Свет мудрости и вольного ума. Уж он, дрожа, в воображенье видел, Что Идола его разъята тьма; В Европе уже искрилось веселье, В предчувствии, что кончен сумрак снов, И много жертв, в одной с убийцей келье, Узнали гнет колодок и оков, И видели, что дети их ханжами Захвачены и быть должны рабами. 34 В Европе он не смел карать огнем Или мечом неверных, только пытки Мог назначать законным он путем, Но у закона слишком длинны свитки. И вот, на время - в мире, был он там, Где Бог его презреньем беспредельным Был окружен: он ждал, чтобы Ислам Возник как бич врагам его смертельным; Страх Неба тлел в нем вечно, как очаг, И был он людям - нетерпимый враг. 35 "Умолкните! - вскричал он. - После смерти, Когда настанет Страшный День Суда, Чей Бог есть Бог, узнаете, - о, верьте, За все ошибки в вере вы тогда Заплатите мученьем бесконечным. Но месть теперь на землю снизошла За то, что, над судом смеяся вечным, Болезнь нечестья смелой быть могла, И потому возмездья вас коснулись, Основы государства пошатнулись. 36 Вы думаете, сдержит Бог Чуму В ответ на ваши стоны и рыданья? Ее по милосердью своему Таил он, было долго ожиданье, И выпустил на волю, наконец, Судить его врагов: так что ж, мы ст_о_им, Чтоб этот Полномочный божий жрец В служении своем был беспокоим? Нет, не замкнутся смертные врата, Пока живет его врагов чета. 37 Да, голод есть в глубокой бездне ада. И зев раскрыт у змей огнистой тьмы, Они от нас не отрывают взгляда, В их пасти все, что пали от Чумы, Они кишат, как рыбы в мелководье, Им голодно, хотят пожрать они Их братьев, Сатанинское отродье, Что манит души в вечные огни; Они хотят железными клыками Натешиться над гнусными сердцами. 38 Чуме велит умолкнуть Царь Небес; Возвышенный костер нагромоздите, Ветвистый оборвите целый лес, Камеди ядовитой положите, Она лениво будет липнуть, жечь, Прокрадываясь медленной походкой, Огонь пройдет по сучьям, будет жечь, Под красною железною решеткой, А снизу будут жалить все больней Стоножки, скорпионы, ленты змей. 39 На тот костер Лаона и Лаону Взведите, медью жаркою их слив. Тогда молитесь Высшему Закону. Услышан будет Небом ваш призыв". Он смолк, они молчание хранили, Меж тем как отзвук голоса вдали Стихал, как в сказке молкнет отзвук были, И на колени, злобный, встал в пыли, И бормотал проклятья, и в раздоре Толпа заволновалася, как море. 40 Тот голос был как властный ураган, В легенде растворивший двери Ада: Разверзся, мнилось, огненный туман. Раскрылася небесная громада, Возник как будто трон на облаках, На нем Судья, окутанный грозою, В душе у всех восстал безвестный страх, Сдавил их всех палящей полосою; Они как звери были в летний зной, Когда кругом кипит пожар лесной. 41 То было утром - в полдень, между мертвых! И средь живых, глашатай возгласил: "Владыка стран, как море, распростертых, В своем совете высшем так решил: Кто приведет Лаона иль Лаону Живыми иль обоих их убьет, Наследник царства будет по закону, Но кто живьем обоих приведет, Тот вступит в брак с владетельной Княгиней И будет, равным, царствовать отныне". 42 До ночи был костер нагроможден И сверху был решеткою украшен, А снизу страшным ложем гадов; он Превыше был окрестных мощных башен; Страх следует покорною стопой За Злобою, не чувствуя обиды, - Был создан сумасшедшею толпой Огромный темный остов пирамиды; Рабы, как овцы под огнем слепней, Толклись, несли еще, еще ветвей. 43 Настала ночь, беззвездная, немая, Толпа ждала вкруг этого костра, Глубокое молчанье сохраняя, Войска не расходились до утра; И только змей свистанье и шипенье Порою раздавалось в этой тьме, Да кто-нибудь в дремотное забвенье Впадал, поддавшись бешеной Чуме, В веселии она носилась диком, Свой путь в толпе отметив быстрым криком. 44 Настало утро, - в полчищах людей Безумье, Голод, Страх, Чума крылами Тела нагромождали: так ручей В осенний день чернеет весь листами; Живые бледный составляли круг; Пред полднем вспыхнул страх всеобщий ада, Панический, как голод, как недуг, Он всех душил удавной силой яда; Шептались все: "Чу! Чу! Они идут? О, Боже, близок час твой, близок суд!" 45 Жрецы, Святоши были в полной силе, Они в толпе бродили, и одни Являли рвенье, а другие были В действительном безумье: да, в огни, Они кричали, надо богохульных. Иначе не насытим адских змей. И вот зажглись, как в пиршествах разгульных, Три сотни алчных пламенных печей, И каждый, хоть родной, но раз неверный, Родным сжигался в ревности примерной. 46 В свирепом дыме полдень потонул, Вечерний ветер прах развеял серый, От этих жертв, на время, бред уснул, Но на закате вновь восстал, без меры. Кто скажет, чт_о_ случилось в темноте, Добра и зла кто уровень отметит? Он тайну к должной приведет черте И лабиринт людской души осветит, Где чаянье, близ мысленных стремнин, С тоской в борьбе - не час, не год один. 47 Так, мать одна троих детей со смехом Приволокла к огню и умерла; И преданные мерзостным утехам Служители чудовищного зла, Что ели трупы, в Небе трон узрели И Ангела, и Ангел тот - она; И в ту же ночь, как на восторг веселий, К огню один, как бы под властью сна, Придя, сказал: "Я - он! В огонь - скорее!" И был сожжен, и умер, пламенея. 48 И в ту же ночь ряд нежных юных дев, Прекрасных, как живые изваянья, Сгорел, под тихий сладостный напев, И пламени дрожали очертанья; Одетые как бы сияньем снов, Они в огне ложились, как в постели, "Свобода" - было слышно между слов Той песни, что они, сгорая, пели, И многие, целуя ноги их, Сгорели, их последний час был тих. Песнь одиннадцатая 1 Над пропастью застывши, как виденье, Не слыша и не чувствуя меня, Без возгласа, без вздоха, без движенья Она стояла в ярком свете дня, И что-то было у нее во взоре, То, что бывает только в тишине, Мысль глубины, бездонная, как море; Безгласно было Небо в вышине; В пещерах, там внизу, потоки пели; Сквозь сеть волос ее глаза блестели. 2 На западе, над скатом темных гор, Висела туча; перед ней седые Туманы низливалися в простор От севера, как волны снеговые; День умирал; вдруг яркий сноп лучей, Как золото на зыби Океана, Прорвался всей текучестью своей И плыл на клочьях быстрого тумана; Как выброски морские на волнах, Они носились в красных Небесах. 3 То был поток живых лучей, и справа, И слева туча берегом была; В ее разрыв он лился величаво, Она в краях вдвойне была светла; Как бы веленьем безглагольной бури Прилив огня стремился прямо к ней; Ее блестящий образ на лазури Как бы мелькал в текучести лучей; Свет побледнел, она затрепетала, Волна ее волос огнем блистала. 4 Она меня не видела, хоть я Был рядом; взор ее глядел на море, На Небо; счастье, радость бытия, Блаженство быть в таком немом просторе - Соткали страсть, сильнее слез и слов, Сильнее всех обыденных движений; Та страсть ее сковала чарой снов, Нашедших много нежных отражений В ее глазах, все существо мое Затмивших и являвших лишь ее. 5 В устах, я слышал, мерное волненье Дышало; в зыбкой бездне темных глаз, Круг в круге, глубже смерти, сновиденья, Весь блеск Небес горел, дрожал и гас; С волненьем сердца слился он безбрежным, Которое вошло в глубокий взор И всю ее своим сияньем нежным Окутало на этой грани гор, Дрожанием ее же атмосферы, Блестящей и пленительной сверх меры. 6 Она во мне могла бы Рай зажечь, Ко мне прильнуть горячими устами, Всем телом, этой негой груди, плеч, Но, унесен холодными ветрами, Не вспыхнул нежно-страстный поцелуй; Мог услыхать я этот звучный голос, Что был нежней весной поющих струй, И все, что у меня в душе боролось, Нашло бы в ней живой ответ тогда, Но миг, и мы расстались навсегда. 7 Мы встретились лишь раз еще, не боле. Мои шаги услышала она, И я с своей почти расстался волей, Услышав зов, и цепь уж создана Почти была, и я лишился силы. "Куда? Мне не догнать тебя! Куда? Слабею я! Вернись ко мне, мой милый! Вернись, вернись! Приди ко мне сюда!" Тот зов домчался в ветре, замолкая, Слабея и в конец изнемогая. 8 О, эта ночь без звезд и без луны! Чума и Голод страшны, но страшнее, Чем эти ужасающие сны, Страх Ада; о, как гидра, злость лелея, Все возрастал и жертвами владел, И каждый, этим страхом удушенный, Был в пламени, был меж горящих тел, Как скорпион, огнями окруженный; Но страх не мог одну надежду сжечь, Она была - на нити острый меч. 9 Не смерть - смерть больше не была покоем, Не жизнь - в ней дикий ужас! - и не сон: Он преисподней и свирепым роем Бесов был всех обычных снов лишен; Кто бодрствовал, тот знал, что он пред бездной, Грядущее влекло в провал огней, И каждого вело рукой железной, Уторопляя шаг бичом из змей, И каждый час, с походкой равномерной. Грозил им адским ревом бездны серной. 10 Погаснув для всего, что на земле, Одно лелеял каждый упованье; Так на объятой пеною скале Моряк, дрожа, глядит на возрастанье Кипучих волн; так в бурю на судне Стоят матросы, сдерживая шепот; Дрожали все, чуть только в тишине Раздастся, там далеко, конский топот, Или невнятный возглас, здесь и там, Возникнет и помчится по ветрам. 11 Зачем бледнеют лица от надежды? В них смерть, и здесь ничем нельзя помочь. Зачем не спят и не смыкают вежды Толпы людей уже вторую ночь? Нет жертв, - и час за часом, дети праха, Ложатся на тела еще тела, И в смертный час уста дрожат от страха, Плоть холодеет, что была тепла; Толпы молчат, как скошенные нивы; Вверху Арктур сияет молчаливый. 12 А! Слышишь? Смех, и вскрик, и топот ног? Восторг, что разразился полновластно? Идет, бежит стремительный поток. Они идут! Дорогу им! Напрасно. То лишь толпа безумных, бледный хор, От душного колодца мчится с криком: Земной, рожденный гнилью, метеор, Оттуда выйдя в блеске многоликом, В их спутанные волосы впился, Как синий дым, окутавший леса. 13 И многие, с сочувствием ужасным, В толпе пустились в этот странный пляс; Спокойствием сменялся безгласным, Последний отклик странных воплей гас И отзвучал средь улиц отдаленных, Как сдавленный последний смертный стон. - Среди своих советников бессонных Тиран сидел и, опершись на трон, Ждал вести; вдруг пред ними Некто стройный Предстал один, прекрасный и спокойный. 14 Ряды Бойцов надменных и Жрецов На пришлеца взглянули с изумленьем, В монашеский он был одет покров; Но овладел он тотчас их смущеньем, Едва заговорил: в его словах И в самом тоне голоса дышали Уверенность, которой чужд был страх, И кротость; эти люди задрожали От чувства неизвестного, когда Заговорила с ними не вражда. 15 "Вы в ужасе, Властители Земные, Вы проклинали, - что ж, на звук тех слов Проснувшись, встали силы роковые, И темный Страх явился к вам на зов. Я враг ваш, - вы хотите быть врагами; О, если б мог зажечь я светлый день Своим врагам, я тотчас был бы с вами Как брат и друг! Но зло бросает тень, Которая не так проходит скоро, И Злоба - мать печали и позора. 16 Вы к Небесам взываете в беде. О, если б вы, в ком мудрость есть и страстность! Постигли, что возможно вам везде, Всегда являть живую полновластность, Лишь нужно не бояться ложных снов, Что ты и ты, вы создали, чтоб ими Держать в повиновении рабов; Задумайтесь над мыслями своими: Готовите вы жертву, и она Бесцельности, жестокости полна. 17 Вы счастия желаете - но счастья Нет в золоте, нет в славе, нет его В уродующих играх сладострастья; Обычай - ваш тиран, и для него Свои сердца пустили вы в продажу. Хотите вы, чтоб в вашей смерти ум Забыл кошмары, снов тревожных пряжу; Но смертный в смерти холоден, без дум, И, если остается что, конечно, Любовь, - ее сиянье дышит вечно. 18 Зачем скорбеть о прошлом и дрожать Пред будущим! Когда я мог заставить Вас в вольном мире радостно дышать, И полному забвенью предоставить Эмблемы ваших пыток - багрянец, И золото, и сталь! Когда б могли вы Вещать народам, из конца в конец, Что вы отныне люди все счастливы, Что лишь от рабства - Страх, Чума, Нужда, Что больше лжи не будет никогда! 19 "Раз так, отлично, если ж нет, скажу я, Ваш враг Лаон", но в тот же самый миг, Злорадную победу торжествуя. Внезапный страх и шум в дворце возник: Из молодых воителей иные, Как пчелы мед, впивали те слова, Они проникли в смыслы их живые И видели, что истина права; Вскочил невольно каждый юный с трона, - Их закололи вестники закона. 20 Со смехом в спину закололи их, И раб, что был близ Деспота за троном, Взял трупы, чтоб во мгле могил глухих Кровавость тел под дерном скрыть зеленым; Один, смелей других, пронзить хотел Безвестного, но он сказал сурово: "Прочь от меня, ты, тело между тел!" И дерзкого сразило это слово, Он выронил кинжал и сел без сил На трон свой, - Юный вновь заговорил. 21 "О нет, вы недостойны сожаленья, Вы стары, измениться вам нельзя, И ваша участь - ваше же решенье; От книги вашей славы кровь, скользя, Струится наземь; в сказке, полной стона, Жизнь будет правду в лучший день читать. Теперь победа - вам. Я друг Лаона И вам его теперь хочу предать, Раз вы мое несложное желанье Исполните. Я все скажу. Вниманье! 22 Народ есть мощный в юности своей, В нем ценится Правдивость и Свобода; Страна за гранью Западных морей - Приют того великого народа; Ему напиток Мудрости был дан Той гордою и мудрою страною, Что первою была меж прочих стран, Когда простилась Греция с весною; Теперь же просит помощи она У той страны, что ею рождена. 23 Тот край Орлу подобен, что в лазури Питает взор свой утренним лучом, Бестрепетно плывя в теченье бури, Когда Земля еще сокрыта сном; Ты будешь новой жизнью над гробницей Европы умерщвленной, Юный Край, Твои деянья встанут вереницей Прекрасных дум; цвети, преуспевай; Твой рост - блеск дня, что ширится с рассветом. Ты на Земле сверкнешь роскошным цветом. 24 У Вольности в пустыне есть очаг. Под новым Небом возникают зданья, Эдем еще безвестных, новых благ; И те, которых бросили в скитанья Тираны, там находят свой приют. Хочу, чтоб Цитну в этот край свезли вы, Где люди песни Вольности поют, Где все, что здесь бездомны, там счастливы, В Америку, от вас навеки прочь, - Лаона я предам вам в ту же ночь. 25 Со мною поступите как хотите. Я враг ваш!" Вдруг во взорах ста людей Сверкнули как бы искристые нити, Как изумруд в глазах голодных змей. "Где, где Лаон? Зачем не за порогом, Не здесь? Скорей! Исполним просьбу мы!" - "Клянитесь мне ужасным вашим Богом!" - "Клянемся им и бешенством Чумы!" На них взглянувши ясными глазами, Плащ сбросив, Юный молвил: "Он - пред вами!" Песнь двенадцатая 1 Чудовищная радость и восторг По улицам распространились людным; Безумный, задыхаясь, вдруг исторг Из сердца звучный крик, в боренье трудном; Кто умирал меж трупов в этот час, Услышав перед смертью благовестье, Закрыв глаза, в спокойствии погас; Из дома в дом весь Город и предместья Та весть веселым криком обошла И отклики во всех сердцах нашла. 2 Рассвет зажегся в полумраке дымном, - И вот открылся длинный ряд солдат; Жрецы, с своим кровавым жадным гимном, В котором мысли черные звучат, Шли рядом; на блестящей колеснице Средь ярких копий восседал Тиран; С ним рядом, в этой длинной веренице, Был Призрак, нежным светом осиян, Пленительный ребенок. И в суровых Цепях Лаон - свободный и в оковах. 3 Босой, и с обнаженной головой, Он твердо ждал пылающего гроба; И тесной был он окружен толпой, Но ни в одном не шевелилась злоба; Не побледнев, он был спокойно-смел, В устах его не виделось презренья, Как утро, на идущих он глядел, Приняв свое великое решенье; Как нежное дитя в дремоте, он Со всеми и с собой был примирен. 4 Кругом был страх, злорадство и сомненье, Но, увидав, что жертва так светла, Толпа пришла невольно в изумленье, И тишь в сердца глубокая сошла. К костру идет процессия, в убранстве Зловещем; сотни факелов немых Лишь знака ждут в обширнейшем пространстве,. В руках рабов покорных; ропот стих; И утро стало ночью похоронной, Принявши свет, толпой рабов зажженный. 5 Под балдахином ярким, как рассвет, На возвышенье, что с костром равнялось, Сидел Тиран, блистательно одет, Вокруг престола свита помещалась; У всех улыбки, лишь у одного Ребенка взор печален; окруженный Немыми, вот уж гроба своего Коснулся я, Лаон, неустрашенный; Все острова, там в море, видны мне, И башни, точно пламя в вышине. 6 Так было все безгласно в то мгновенье, Как это можно видеть в страшный миг, Когда, узнав удар землетрясенья, Все ждут, чтоб вот еще удар возник; Безмолвствовали все, лишь, умоляя Тирана, тот ребенок говорил, Он смел был, в нем была любовь живая, Он за Лаона Деспота молил; Малютка трепетала, как в долине Меж мрачных сосен - листья на осине. 7 О чем он думал, солнцем осиян, Средь змей? Среди всего, что необычно? Чу! Выстрел - и сигнал для казни дан, Чу! Новый выстрел прозвучал вторично. А он лежит, как в безмятежном сне, И факелы дымятся, - выстрел третий Раздался в этой страшной тишине - И в каждом сердце как порвались сети: Все чутко ждут, дыханье затаив, Чтоб вспыхнул пламень, ярок и бурлив. 8 Рабы бегут и факелы роняют, Крик ужаса идет к высотам дня! Они в испуге жалком отступают. Вот слышен топот мощного коня, Гигантский, темный, он с грозою сроден, Он пролагает путь среди рядов, И женский призрак, нежен, благороден, На том коне; сияющий покров На этой тени ласки и привета, На этом стройном призраке рассвета. 9 Все думали, что Бог послал его, Что ждет их адский пламень, дик и зноен; Тиран бежал с престола своего, Ребенок был невинен и спокоен; Притворством свой испуг сокрыв, жрецы К нему взывали с лживою любовью, Его молили злобные льстецы, Служившие ему чужою кровью; И страх животный в сердце ощутив, Толпа бежала, как морской отлив. 10 Остановились, думают, стыдятся, Раздался общий вопль, как всплеск пучин, Когда потоки моря возмутятся; Все множество остановил один, Кто никогда пред нежной красотою Не преклонил упорной