Ходос. Сфабрикованные процессы

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Hodos. SCHAUPROZESSEN (1981)
     © Copyright А.Б.Шашкин(hal@galore.tomsk.ru), перевод с немецкого
---------------------------------------------------------------

        ВВЕДЕНИЕ

        ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН

     В этой книге я не стану касаться ни истории  сталинизма, ни сталинского
террора  в Восточной Европе.  Я  ограничусь  только  сводным  представлением
показательных процессов против  коммунистов, ликвидации  не оппозиции  из-за
фактического или мнимого  сопротивления  социалистическим  преобразованиям и
советизации,  но  ведущих  партийных  деятелей  на основании  сфабрикованных
обвинений<sup>[1]</sup>. Эта книга не претендует на теоретический анализ. Ее
цель всего  лишь описать ход чистки в отдельных государствах  -  сателлитах,
показать  связи, исходящие от центрального  руководства,  отметить различия,
коренящиеся  в  истории  и  в  личностях,  которые  многократно  варьировали
единообразие, требуемое всемогущим центральным руководством.
     Международный фон, на котором возникли показательные процессы, подробно
освещен  в  литературе.  Однако  я  считаю необходимым  вкратце указать  три
важнейших    фактора,    вызвавших   партийную   чистку:   холодная   война,
параноидальная  подозрительность  стареющего  Сталина и советско-югославский
конфликт.
     После   Второй  мировой   войны  Советский  Союз  контролировал  Европу
восточнее линии Щецин  - Триест.  Запад,  руководимый  Соединенными Штатами,
ответил на  это "политикой сдерживания", которая,  обостряясь  шаг за шагом,
привела к Холодной  Войне. Отдельные шаги ее  хорошо  известны: американская
поддержка роялистов в греческой гражданской войне 1946 г.; доктрина Трумэна,
обещавшая   каждой   нации,   которой   угрожал   коммунизм,   политическую,
экономическую   и  военную  помощь,   март  1947   г.;  план   Маршалла   по
восстановлению Европы для укрепления сопротивления планам  коммунистического
переворота,  июнь  1947  г.;  решение   о  разделе  Германии  и  о  создании
федеративной  республики, ориентированной на Запад, июнь  1948  г.; создание
Брюссельского союза,  март 1948  г., расширение его до  Североатлантического
пакта, июль 1949 г.
     В  области  разведки,  в  июне  1948  г.  президент  Трумэн  включил  в
компетенцию  новосозданного  ЦРУ  такие  "тайные  операции,  как пропаганда,
экономическая   война,   прямые  превентивные  действия,   включая  саботаж,
подрывные действия,  включая  помощь  подпольному движению сопротивления,  а
также антикоммунистическим элементам  в  странах, находящихся  под угрозой".
(Директива Национального Совета Безопасности NSC 10/2, май 1948 г.).
     "Закрытые операции "  проводились  не  только в  Западной  Европе  (см.
Barnet 1983, s. 140  ff), но и  в странах, занятых Красной Армией, которые в
то время еще не были изолированы от внешнего мира  тотальной сталинизацией и
существовали   тайные   пути  для  финансирования  и   оказания  влияния  на
антикоммунистические партии,  церковь и  антисоветские группы.  (См.  Powers
1980, Kap. 3). В Польше и на Украине в первые послевоенные  годы оказывалась
поддержка  вооруженному  партизанскому  движению,  в  Албании  планировалась
секретная британско-американская  военизированная операция,  которую сорвало
только предательство двойного агента Кима Филби (См.  Bethell 1984). То, что
коммунистические лидеры вербовались западными шпионскими службами, относится
к   болезненным   фантазиям   Сталин,   без   сомнения  усиленной  компанией
дезинформации, опубликованием в западной прессе  такой фальшивой информации,
как,  например,  сообщений  о трениях  в партийном  руководстве  между  т.н.
московской и националистической, ортодоксальной и либеральной фракциями.
     Политика сдерживания привела к тому,  что  Советская империя  оказалась
блокирована,  изолирована экономически и  политически и  окружена  западными
военными  базами.  Сталин  отреагировал   на  это  сдерживание  колонизацией
захваченных государств. Они  превратились в  политическое,  экономическое  и
военное предполье СССР и во всех аспектах хозяйственной жизни им был навязан
советский образец.
     Идеология  была  самым сильным  инструментом этой политики колонизации.
Начальная теория различных национальных путей к социализму была отвергнута и
заменена сталинской концепцией  вынужденного единообразия, причем  советский
опыт годился для любого случая и представлял  единственную правильную модель
и его интересы  являлись абсолютным приматом.  Внешняя  холодная война  была
связана  с  внутренним употреблением  псевдомарксистской  теории "обострения
классовой   борьбы   в  фазе  перехода   от   капитализма   к   социализму".
"Бдительность"  стала  самым важным  призывом,  т.к.  согласно  этой  теории
разбитый, загнанный  в угол классовый враг пользуется любыми  маскировочными
средствами   для   подрыва   народно-демократического   строя   и   саботажа
строительства  социализма.  При   этом  партия  не   составляла  исключения.
Параноидальная недоверчивость  Сталина видела  врагов, проникших в важнейшие
партийно-государственные  органы:  агенты  империализма,  перекрасившиеся  в
коммунистов пытались изнутри ослабить новосозданную  империю. Довольно скоро
враг с партбилетом в кармане был назван  самой большой опасностью. Казалось,
что сопротивление Тито  дало  последнее  доказательство  правильности  этого
патологического  страха  перед предателями и  шпионами.  Он  незамедлительно
привел к показательным процессам.
     Чистки  проводились  и без  Тито,  но  это ускорило  раскол.  Стареющий
диктатор   начал  подозревать  своих  ближайших  сподвижников.   Он  обвинил
Молотова, Ворошилова, Микояна, Берия, маршала Жукова, даже своего преданного
личного секретаря Поскребышева в работе  на британскую разведку  и  приказал
тайной  полиции собрать  против  них обвинительный  материал  (см.  Medvedev
1949c, 153 и  158). Он терроризировал своих покорных придворных,  приказывая
арестовывать  членов  их семей.  Жены главы  государства  Калинина,  личного
секретаря Поскребышева, министра  иностранных дел  Молотова  были брошены  в
тюрьму,  как  "предательницы". Брат  Кагановича застрелился  в  следственной
комнате (см. Medvedev 1973, c.  344). Партийный теоретик  Андрей Жданов умер
при загадочных обстоятельствах. Сталин, который вероятно отдал  приказ о его
смерти,   обвинил  кремлевских  врачей-евреев  в  убийствах  и   сфабриковал
пресловутое  "Дело  врачей", которое  стало  кульминацией его  антисемитской
компании и планировал депортацию советских евреев в Биробиджан в Центральной
Азии   (см.   ibid.  c.   536).   Последствием  ликвидации   Жданова   стало
"Ленинградское дело",  в ходе которого были арестованы  почти все партийные,
комсомольские и советские  руководители города,  директора  заводов, ученые,
преподаватели и профессора. Тысячи были  казнены и среди  них член Политбюро
Вознесенский, секретарь  ЦК  Кузнецов и председатель  Совета Министров РСФСР
Родионов (см. ibid. c. 532).
     Также не было исключением секретная служба, главное орудие террора, под
руководством пресловутого шефа НКВД Лаврентия  Берия.  Она была разделена на
три  части:   Министерство  Внутренних   Дел   под  руководством   Круглова,
Министерство  Государственной  Безопасности во главе  с Абакумовым и  Особое
Управление  личной  охраны  Сталина  во главе  с генералом  Власиком. Вскоре
Абакумов был арестован, а Власика обвинили в том, что  он агент Intelligence
Service.  Даже  сам Берия  попал в немилость. В т.н.  мингрельском деле было
арестовано много его креатур: прелюдия к угрожающей ликвидации (см. ibid. c.
558).
     Стареющий  Сталин  подозревал  каждого. Он не  доверял своим  ближайшим
приспешникам. Как он  мог  доверять  своим  далеким наместникам в  странах -
сателлитах?
     Развитие  Советского  Союза   от  парии   международного  сообщества  в
сверхдержаву,  инсценировка  послевоенных  показательных   процессов   могло
показаться нецелесообразным, т.к. мировая общественность, которая до сих пор
почти  не  обращала  внимания на  внутрисоветские дела,  теперь посвящала им
слишком много  внимания.  Чистки  и  массовые  убийства  также  должны  были
происходить  за  покровом,  скрывавшем  тайные процессы и  тайные  казни.  В
отношении  стран-сателлитов  можно было  не  считаться с  этими  опасениями.
Сталин  позволил   своим   представителям   сначала   ликвидировать  военных
преступников   и   фашистов,   потом  буржуазную   оппозицию   и,   наконец,
социал-демократов. После отхода Тито на очереди оказались сами коммунисты.
     История советско-югославского конфликта хорошо известна (см. Ulam 1971)
и здесь достаточно кратко остановиться на этом. Его корни лежат в том факте,
что  Югославия  единственная  восточно-европейская  страна,  которая  своими
силами  добилась  освобождения  от  немецких  захватчиков,  а  не   получило
освобождение, как милость  из рук  Красной Армии, и провела социалистическую
революцию.
     С   1945   г.   по   июнь   1948  г.   советско-югославские   отношения
характеризуются   растущей  напряженностью  из-за  попыток   Сталина  свести
Югославию до положения покорного государства-сателлита и сопротивления Тито.
Тито  был,  если  это вообще возможно,  более  ревностным  сталинистом,  чем
остальные партийные вожди советского блока.  Он  слепо следовал диктуемой из
Москвы внутри и внешнеполитической  линии и беспрекословно принимал всеобщую
применимость   Советской   модели  и   ведущую  роль  Советского   Союза.  В
Информационном  Бюро коммунистических  партий, этом  инструменте  достижения
единообразия в советской империи, Югославия была самым страстным обвинителем
любого  "уклона" от  сталинской концепции и  социалистическое преобразование
хозяйства было более радикальным, чем в других странах народной демократии.
     Напряженность возникла из-за различий не в  доктринах,  а во мнениях  о
партийно-государственных отношениях.  Впервые после уничтожения оппозиции во
время Большого Террора в 30 - е годы кто-то осмелился противоречить Сталину.
Впервые "социалистичес-кое"  братское государство осмелилось  сопротивляться
советскому контролю над своим хозяйством, своей армией и своей партией.
     Сталина  встревожил   растущий   авторитет   Тито  во   всех   народных
демократиях,   а  также   его  попытки   создать  вместо  пояса   сателлитов
социалистическую федерацию дунайских и балканских государств. Весной 1948 г.
Сталин перешел от скрытой политики  инфильтрации к открытым атакам для того,
чтобы добиться покорности или, если будет необходимо, устранения Тито.
     Борьба за власть маскировалась изощренными теоретическими построениями.
В  ряде   писем  ЦК  КПСС   Сталин  обвинил  Тито  в  отходе  от  правильной
марксистско-ленинской  линии   и  недружественном  отношении   к   советским
"советникам".  Тон  от  письма  к  письму  становился  все  более  резким  и
угрожающим,  упреки  сменились обвинениями в  "бухаринизме"  и  "троцкизме",
самыми   страшными  приговорами  сталинского   словаря<sup>[3]</sup>.  Когда
Югославия  отказалась  подчиниться диктату Сталина,  он попытался  расколоть
партию, однако его маневры привели только к аресту обоих просоветских членов
ЦК - Хебраича и Жуевича.
     Разрыв  стал неизбежен.  Сталин  созвал  особое  заседание  Коминформа,
который в резолюции,  принятой  28  мая 1948  г.  осудил  антимарксистскую и
антисоветскую  политику  Тито и  исключил югославскую партию  из Коминформа.
Анафема заканчивалась призывом к "здоровым элементам" в КПЮ свергнуть Тито и
вернуться в советский лагерь.
     Однако  Тито  не  капитулировал.  Он  стал для Сталина  "врагом  No 1".
Титоизм  заменил  в  сталинской  литургии  троцкизм,  как  грех во плоти. Он
наполнил полинявшую пустую  оболочку картины врага новым содержанием  и стал
призраком  послевоенного  времени, с помощью  которого Сталин обеспечил свое
автократическое  господство над государствами -  сателлитами и  их партиями.
Больше ничто  не мешало фабриковать эрзац-Тито в опробованном кровавом стиле
Большого Террора:  можно было  начинать  восточно-европейские сфабрикованные
процессы.

        ГЛАВА 1 АЛБАНСКИЙ ДЕБЮТ

     Волна  послевоенных  сталинских  процессов  началась  12  мая  1949  г.
закрытым  слушанием дела свергнутого министра  внутренних  дел Албании  Кочи
Дзодзе.   Его   казнь  была  кровавой   кульминацией   советско-югославского
конфликта. Сталин не мог свергнуть или физически ликвидировать Тито, поэтому
вместо него  пришлось умереть Дзодзе. Он был  не выдуманным "титоистом", как
его  последователи  на виселицах в Будапеште,  Праге, Софии  и Бухаресте,  в
застенках  Варшавы и Восточного Берлина, но настоящим титоистом,  доверенным
лицом  Югославии в  албанской компартии. Дзодзе был исключением, с  которого
началось правило.
     Албанцы всегда были и  остаются  исключительным случаем. Они  не  имеют
родственных народов. Это наследники доиндоевропейских племен- иллирийцев. Их
язык нельзя сравнить ни с одним другим.  С тех пор  как они около  3 000 лет
тому  назад, еще до  греков,  проникли  на албанский полуостров, их  история
представляет постоянную борьбу за сохранение самобытности: против господства
Афин и Рима, Византии и турок (см. вводную главу в Skodi 1956 и Pano 1962).
     И   при  коммунизме  Албания   не  отказалась  от   своего   особенного
существования. Сначала она  разорвала  связи с  Югославией, потом с  СССР и,
наконец, с Китаем и объявила полную изоляцию основой  своей независимости. И
сейчас она хочет  быть не участником, но одиноким  третейским судьей мировой
истории. В ней единственной среди социалистических стран атеизм был объявлен
официальной   идеологией,  она  объявила  себя  единственным  представителем
истинного  марксизма-ленинизма,  непреклонным   врагом  всех   "уклонистов".
Албания является исключением и в том отношении, что ее партийное руководство
еще в первой фазе своего господства раскололось на фракции. Это единственная
социалистическая страна, оставшаяся верной сталинизму и не реабилитировавшая
таких своих жертв, как Дзодзе.
     Впервые   пробуждение  албанского   национализма   оказало  влияние  на
политику,   хозяйство   и   культуру  Европы   в   конце   19  -  го   века.
Националистическое  движение  совпало с  прогрессирующим  распадом Османской
империи  и  закалилось в  партизанской войне  против турок.  В 1912 г.  была
провозглашена  независимость   Албании.  В   следующем  году  на  лондонской
конференции великие  державы  наметили границы нового государства: провинция
Косово, в которой проживало около полумиллиона албанцев была передана Сербии
и тем самым было создан очаг напряженности, до сих пор отравляющий отношения
Албании со своим северным соседом.
     Изолированное новое государство вошло в  20 - е столетие самым бедным и
самым отсталым во всей Европе. Его народ грабили чужие державы и собственные
феодалы. Одному из самых могущественных землевладельцев Ахмету Зогу, удалось
провозгласить  себя  королем. Во время его  правления Албания стала  сначала
сателлитом, а после бегства  Зогу  в  1939  г. за  границу колонией  Италии.
Падение  Мусолини  привело  в страну  германский  вермахт. Однако,  во  всех
политических переменах принимал участие только немногочисленный высший слой.
Народ, как  всегда, замкнулся  от иностранного влияния. Только резня мировой
войны,  проникшая в  горные  ущелья,  мобилизовала  крестьян и  пастухов  на
активное       сопротивление       против       фашистских       оккупантов.
Национально-освободительной Армии, руководимой коммунистами, удалось к осени
1944 г. освободить всю страну от оккупантов, собственными силами, без помощи
красноармейцев или югославских партизан. Путь к власти был открыт.
     По  иронии  судьбы  Албанская   Коммунистическая  Партия  была  создана
югославами. Речь идет об  эмигрантских  организациях  межвоенного периода  в
Женеве, Париже и Москве. И в самой Албании возникли коммунистические группы,
которые по большей части находились под руководством молодого учителя Энвера
Ходжи и жестянщика Кочи  Дзодзе. Однако, фракции враждовали друг  с другом и
все попытки  Коминтерна  их объединить ни  к чему  не приводили.  До  Второй
Мировой Войны  Албания оставалась единственным  государством  в  Европе  без
коммунистической партии (см. Pano 1968, c. 26ff и 40 ff ).
     После оккупации Югославии немцами, КПЮ направила в Тирану двух  крупных
партийных функционеров,  Милована Поповича  и Душана Мугоша, которым наконец
удалось  в  ноябре  1941 г.  объединить  фракции в  Коммунистическую  Партию
Албании.  Именно  оба  югослава  составили  список  временного  Центрального
Комитета  с  Энвером  Ходжа  и  Кочи  Дзодзе  во  главе. До конца войны  они
оставались в стране, как "советники" и  сделали албанскую компартию филиалом
югославской, а Албанию - сателлитом Югославии.

     С  момента  установления господства  коммунистов  и до разрыва  Тито со
Сталиным Албания  шаг за шагом соскальзывала в сферу  влияния Югославии. Она
отказалась  от  области Косово, населенной  албанским большинством,  приняла
новую Конституцию, которая была почти дословной копией  югославской, провела
по югославскому  образцу  национализацию  промышленности  и  коллективизацию
сельского хозяйства; в  школах  было введено обязательное изучение сербского
языка,  молодые   технические   и  административные  кадры  получали  высшее
образование в Югославии. И внешняя политика  также была подчинена Югославии.
Под  давлением  Тито  Албания  заняла  резко  антизападную  линию  и закрыла
английскую  и американскую миссии. Изоляция  от  Запада  казалась  Югославии
хорошим средством  для того, чтобы  можно было  осуществлять господство  над
своим  сателлитом  беспрепятственно  от  какого-либо чужого  влияния.  Не  в
последнюю очередь положение Албании, как субсателлита выражалось в том,  что
ее компартия не входила в Коминформа, а была представлена КПЮ.
     Еще  во  время  войны  Югославия  поспешила  создать органы  внутренней
безопасности,   для  того,   чтобы   очистить  партию   от  "уклонистов"   и
"троцкистов".  Их  первой  жертвой  стал  Анастас Луло, который включился  в
движение  молодым  рабочим  и   после  основания   компартии  был   назначен
руководителем  молодежного Союза. Под давлением югославов он был осужден как
"левоуклонист" и  расстрелян. Следующей жертвой стал Лазар  Фундо,  один  из
зачинателей коммунистического движения.  Он провел  30 -е годы в эмиграции в
Москве, однако, разочаровавшись в  сталинских порядках, вернулся  на Родину.
Летом 1944 г. его заманили в ловушку правоверные товарищи и забили до смерти
на  глазах пораженной британской миссии. Третьим  стал Мустафа Джаниши, член
временного Политбюро. его "грех"  состоял  в том,  что он по заданию  партии
заключил соглашение  о  совместной  борьбе  против  фашистов  с  буржуазными
группировками. Югославские "советники"  заставили албанскую партию разорвать
соглашение,  а  Джаниши  исключить  из  партии   Однако,  для   Лири  Джела,
единственной  женщины  в  Центральном  Комитете приговор  показался  слишком
мягким и она, не долго  думая, застрелила его (см. Skendi 1956, c. 85 и 119,
Pano 1968, c, 47ff, Wolff 1970 c. 217 и 234).
     Параллельно  с  обеспечением  своего  политического  влияния  Югославия
пыталась  контролировать  албанскую  экономику.  Конечно,  Тито в  отношении
Албании    был    более    предупредителен,    чем    Сталин    со    своими
восточно-европейскими вассалами. Он позволил передать все фабрики  Албании и
предоставил своим протеже  на очень благоприятных  условиях кредит на  общую
сумму  100  миллионов долларов.  Выгоды для самой отсталой  страны  в Европе
очевидны. Югославия, в отличии от Советского Союза, хотела не грабить своего
сателлита,  но  имела  в отношении Албании  другие  намерения. В  договоре о
Дружбе (июль  1946  г.)  было однозначно выражено: хозяйственные планы стран
должны  координироваться;  обе  валюты  были приравнены  друг  к другу; была
предусмотрена единая  система  цен и таможенный  союз.  К  середине  1948 г.
процесс слияния  экономических систем зашел настолько далеко,  что включение
Албании в НФРЮ казалось неминуемым (см.  Wolff 1970, c. 338ff, Panno 1968 c.
58 ff).
     В соответствии с  глубокими националистическими  традициями албанцы  не
собирались  безропотно подчиняться югославским гегемонистским  планам. Уже в
начале 1944 г. в партии начали  оформляться две  фракции.  На одной  стороне
находились  "умеренные"  или т.н. "интеллектуалы"  под  руководством Сейфулы
Малешова, Нако Спиру и Мехмета  Шеху,  на другой  т.н. "рабочие"  во главе с
министром  внутренних  дел  Кочи  Дзодзе,  которому  подчинялась Сигурими  -
Директорат  государственной  секретной  службы,  контролируемый  югославской
тайной полицией  UDB.  Энвер Ходжа, генеральный секретарь ЦК  КПА,  а  также
премьер   министр,   министр   иностранных  дел   и   обороны  и   Верховный
Главнокомандующий Армией сначала  колебался  между обеими  фракциями, однако
довольно скоро он возглавил крыло, враждебное Дзодзе.
     Сначала споры шли не прямо о доминирующем положении Югославии. Различия
во  мнениях  касались  темпов   социалистических   преобразований.   Однако,
оппозиция  показалась  Дзодзе достаточно  опасной  для того, чтобы в феврале
1946  г.  с  помощью Ходжи отодвинуть "умеренных".  Малешова был выведен  из
Политбюро   и    центрального   Комитета,   его   клика   была    заклеймена
"оппортунистами" и "антиюгославами" (см. Panj 1968 c. 67 f).
     Ходжа пришел  к  убеждению, что  югославы своей поддержкой Дзодзе хотят
развязать  силовую  борьбу  за руководство албанской партией.  Он  попытался
созвать  на  май 1946 г. съезд партии -  однако ему  пришлось  отказаться от
своего  плана давления на Тито: он подготовил  критическую резолюцию о  роли
Югославии  в  войне,  но Политбюро  из  страха  перед  всемогущим  министром
внутренних дел и его тайной полицией отказалось ее обсуждать.
     В конце концов Ходжа обратился  к  Сталину с просьбой об  аудиенции, но
Сталин отказал. В то время Советский Союз  почти не  интересовался албанской
проблемой: он  передал страну Югославии.  Владимир Дедиер в своей  биографии
Тито передает беседу, которая состоялась в 1946 г. у Сталина с Тито:

     "Сталин:  Они (албанские  коммунисты) хотели  бы сюда  приехать, но они
хотели бы не  отпускать Энвера  одного, а послать вместе  с ним Коче Дзодзе,
как известный  контроль.  Мы все  откладываем этот  визит.  Как Вы  думаете:
должны ли мы принять их в Москве? Нам кажется, что необходимости в этом нет.
Если они прибудут  сюда, будет неприятно, как для них самих, так и для  нас.
Было бы лучше, если бы Вы смогли им сами помочь.
     Тито: мы охотно могли бы урегулировать с ними эти вопросы.
     Сталин: хорошо" (Dedijer 1953, c. 264). .

     А  год спустя,  как сообщает Милован Джилас в  своей книге  "Беседы  со
Сталиным"  (1962 г. с. 183), диктатор был более циничным: "У нас нет никаких
особенных  интересов в  Албании. Мы согласны  с тем, что Югославия проглотит
Албанию."  Первое  равнодушное  высказывание  Сталина  можно  было  признать
истинным,  но   его  пресловутый   совет   Джиласу  звучал  уже   откровенно
провокационно. Он был дан  в  момент начала обострения советско-югославского
конфликта. Сталин попытался  обострить силовую борьбу  между Дзодзе, протеже
Тито, и Энвером Ходжа, Генеральным Секретарем, боровшимся за независимость.
     Ходжа почувствовал,  что назрело время перехода в наступление. В первые
месяцы  1947  г. он  во все  более резких  нотах  критиковал  неравноправные
условия  югославско   -   албанского   экономического  договора   и  упрекал
югославских советников в том, что они сознательно хотят затормозить развитие
страны. Отношения  между  обеими странами обострились  еще больше,  когда  в
апреле  1947  г.  в Белград прибыла  албанская  экономическая  делегацию под
руководством  Нако  Спиру  просить  увеличения  помощи  и  нового  торгового
договора.  Югославы  отказались  вести переговоры до тех  пор пока  не будет
решен  вопрос  координации  экономических  планов  обоих  государств.  Ходжа
проинструктировал  Спиру  отклонить  требования  общего  пятилетнего  плана,
который  несомненно  обречет  Албанию  на  роль отсталой аграрной  страны  и
источника сырья и тем самым навсегда прикует к Югославии<sup>[4]</sup>.
     Ввиду сопротивления югославы торопили Дзодзе начать контрнаступление. В
мае  1947  г.  он  приказал  арестовать   ряд  членов   Народного  собрания,
настроенных  против  Югославии  и  среди   них  исключенного  из  партийного
руководства  Малешова.  Они предстали  перед контролируемым  Дзодзе Народным
судом и за  "антигоударственную деятельность"  были приговорены к длительным
срокам тюремного  заключения. В  июне  Тито  обратился  с  резким  письмом к
албанской  партии   и  обвинил   Энвера  Ходжу  в  создании  антиюгославских
настроений и придании албанской политике антиюгославской направленности.
     Однако, письмо Тито оказало прямо противоположное действие: оно усилило
сопротивление югославской опеке.  Политбюро отклонило обвинение. Против было
всего  два голоса:  Дзодзе  и  Панди  Кристо,  шефа  всемогущей  Контрольной
Комиссии,  и охарактеризовало  письмо,  как  недопустимое  вмешательство  во
внутренние дела албанской партии.
     Энвер Ходжа  вторично запросил у Москвы  разрешение на посылку торговой
делегации и на этот раз Сталин сказал "ДА". Ходжа лично возглавил делегацию,
в  состав  которой   также  вошел  Нако  Спиру   и  в  июле  было  подписано
экономическое соглашение. Тот факт, что Москва не проинформировала Югославию
о переговорах  и согласилась оказать Албании поддержку,  в  которой отказала
Югославия,  был  предупреждением Тито,  что Сталин больше не  стоит  за  его
албанской политикой.
     Ответа Тито  не пришлось  долго  ждать.  В ноябре  1947 г.  он направил
албанскому  Центральному Комитету новое письмо и  на  этот раз  избрал своей
мишенью  начальника  Госплана  Нако   Спиру.  Спиру  был  объявлен   главным
ответственным за  "недоразумения", его  "предательское поведение"  отравляет
атмосферу между братскими партиями. На заседании ЦК, на  котором обсуждалось
письмо Тито,  Lpjlpt  обвинил  Спиру  в  "антипартийной,  националистической
деятельности". На следующее  утро Спиру был найден мертвым в своей квартире.
В первой версии речь  шла о несчастном случае во  время  чистки собственного
револьвера; во втором официальном сообщении  говорилось о самоубийстве из-за
"угрызений совести из-за своего предательства", наконец после окончательного
разрыва  с  Тито и посмертной реабилитации  Спиру говорили,  что он был убит
органами  безопасности  Дзодзе,  что, по-видимому соответствует  фактам (см.
Pano 1968 c. 78ff, Wolff 1970, c. 276).
     Больше  Сталин не мог  отмахиваться от  "албанской проблемы". В  начале
1948 г.  в Тирану  устремилось большое  количество "специалистов" из Москвы,
персонал советского посольства  резко возрос.  В это  же  время югославы без
консультации с  Москвой и вопреки протестам  Кремля направили в  Албанию две
армейские  дивизии,   якобы  для  защиты  страны  от  возможного  греческого
вторжения  (см. Джилас 1985, сю 148f). Тито полагал, что  он больше не может
откладывать свой план  югославо-албанского  союза и  поручил  Дзодзе созвать
заседание Пленума ЦК. VIII Пленум проходил в тени штыков югославских дивизий
и  принес в марте последнюю победу  Дзодзе. Энвер Ходжа смог  сохранить свой
пост Генерального Секретаря только благодаря  острой  самокритике, некоторые
из его сторонников  были исключены  из  ЦК  и среди  них  вдова Нако  Спиру,
учившийся в  Москве Мехмет Шеху, начальник  генерального  штаба  и противник
югославской ориентации был освобожден от занимаемого поста  и  Пленум принял
предложение Дзодзе  одобрить  планы объединения экономики и армии  Албании с
Югославией (см. Pano 1968, c. 81f).
     Теперь события быстро сменяли друг друга. В середине июня по соглашению
с советским послом Ходжа приказал закрыть югославское информационное бюро. И
1 июля 1948 г. через месяц после решения Коминформа о "тито и его клике", он
разорвал все экономические связи с Югославией и приказал немедленно  выслать
всех югославских специалистов и советников.
     При полной  политической  и  экономической  поддержке  Советского Союза
Ходжа   выступил  против  своего   соперника.   Дзодзе   попытался  избежать
неизбежного:  смиренно  выступил  с самокритикой, клялся в своей преданности
Советскому  Союзу,  решению   Коминформа  и  дал  задание  секретной  службе
разыскивать  и  арестовывать  "титоистов".  Ничто  не  помогло.  Центральный
Комитет   отменил   решения  VIII  Пленума,  реабилитировал   всех   ведущих
коммунистов, которых Дзодзе удалил  с их постов  и  решил снять Дзодзе с его
поста министра внутренних дел и перевести его в министерство промышленности.
Новым  министром  внутренних   дел  стал  его  бывшая  жертва  Мехмет  Шеху.
Сторонников  Дзодзе быстро сняли со всех  мест в секретной службе и заменили
доверенными людьми Шеху и  агентами советской секретной  полиции. 31 октября
Дзодзе был  снят  со  всех партийных и  государственных постов.  Наконец  22
ноября  по единогласному  решению Съезда  партии  вместе со  своим союзником
Панди Кристо и десятками других сторонников был исключен из коммунистической
партии и арестован. (ebd. c. 83ff).
     Переход секретной службы под контроль советских "советников" радикально
изменил  характер  чистки.  До  сих  пор  в  странах  -  сателлитах, включая
югославский субсателлит Албанию, сфабрикованные процессы были  неизвестны. В
албанском коммунистическом  движении, расколотом  борьбой фракций, архаичная
традиция горцев сводить счеты в виде вендетты, приняла особенно безжалостную
форму, проявившую в уже упомянутом  убийстве  Луло  Фундо и Джаниши. Чистки,
проведенные  после  консолидации  партийного руководства  в борьбе за власть
Ходжа/ Дзодзе, вычистили уклонистов от более  сильной фракционной линии. Они
были  приговорены к тюремному заключению - не за  вымышленные "преступления"
на  основании  признаний  выбитых  пытками,  но  за  фактическое  проявление
антиюгославской ориентации. Убийство Нако Спиру доказывает отсталость тайной
полиции Дзодзе, она  не  овладела  техникой  убийства  через  сфабрикованные
процессы, поэтому ей пришлось прибегнуть к обычному убийству.
     Отстранение  Дзодзе  имело  совершенно  другую природу. Оно должно было
пройти по московскому сценарию, разработанному за несколько месяцев до этого
Сталиным и  Берия. Было недостаточно  просто его  ликвидировать.  Было нужно
титоиста  Дзодзе  превратить  в  титоиста  в  "кавычках", лидер  югославской
ориентации должен был предстать как обычный преступник, предатель  и  орудие
империалистов.  Однако,  главным обвиняемым должен  был стать не Дзодзе,  но
Тито.  В  своей навязанной  роли,  Дзодзе  должен  был  "разоблачить" своего
югославского покровителя, как главного агента западных шпионских служб.
     Но Дзодзе вписывался  в московский сценарий  только  отчасти. Хотя он и
был  человеком Тито в Албании и истинным  титоистом, но Энвер Ходжа подходил
для этой роли еще  больше, ибо его борьба  за  независимость  от иностранной
державы показывало свое родство с корнями советско - югославского конфликта.
Кроме  того  Албания  имела  большой  недостаток: она  находилась далеко  от
Советского  Союза и была окружена двумя враждебными  соседями: Югославией  и
Грецией.  Наконец,  нужно  учесть  незначительность  и  отсталость  Албании:
малочисленность населения,  всего 1.2 миллиона, незначительность территории,
отсутствие   дипломатических   миссий   западных   держав,   почти   никаких
политических и хозяйственных связей  с  остальными  народными демократиями -
неподходящая  кандидатура  на роль подрывного  центра  империалистов  против
социализма.
     Советские "советники" решили поставленную перед ними  задач так хорошо,
насколько это было возможно  в сложившихся условиях. С конца декабря 1948 г.
следствие  по  делу  Дзодзе и  его  группы  шло  день и  ночь.  Следователям
понадобилось четыре месяца для  того, чтобы  сломить  его  сопротивление.  В
марте 1949 г.  МВД наконец смогло сообщить Сталину, что первый обвинительный
протокол подписан.  В конце месяца Ходжу пригласили  в Москву для  получения
инструкций  по  готовящемуся сфабрикованному процессу  (см.  Wolff 1970,  с.
379).
     Процесс  против  "Кочи  Дзодзе  и   его  банды  югославских  агентов  и
саботажников" начался 12  мая 1949 г. за закрытыми дверями6. В обвинительном
акте указывалось, что они вместе с Тито составили заговор с целью  свержения
албанского правительства, убийства вождя партии и включения Албании в состав
Федеративной Народной Республики Югославии. В свою очередь Тито, как звучало
дальше,  получил  задание  от  империалистических   разведывательных   служб
выковать из балканских стран антисоветский блок.
     Дзодзе "признался" в  том,  что еще в 30  -е  годы он был  завербован в
шпионы   монархической  партией,   а  во   время  войны   пошел   служить  в
англо-американскую  шпионскую  сеть.  В  1943  г.  глава  английской военной
миссией сообщил  ему, что  Тито является  его секретным  агентом  и  поручил
установить  связь  с  членом  югославского  Политбюро  Вукомановичем.   Было
заключено секретное соглашение, по которому после  прихода к  власти в обеих
странах, Дзодзе должен был  взять на себя  руководство  албанской  партией и
подчинить ее югославской.
     С помощью Панди Кристо,  начальника  Центральной  Контрольной  Комиссии
Дзодзе занял руководящие посты в партии своими сторонниками и поручил своему
начальнику службы безопасности Варго Митроджори арестовать членов партийного
руководства враждебных Тито. Задачей Ности  Керентии  во главе  госплана был
саботаж албанской экономики и ее интегрирование в югославскую экономику.
     Когда весной 1948 г.  Советский Центральный Комитет  начал  разоблачать
троцкистскую  политику югославской партии,  Тито  якобы  дал Дзодзе  приказ,
немедленно  привести  в  действие  подготовленные  планы  свержения.  Только
благодаря  бдительности  Энвера  Ходжи  и  братской помощи  Сталина  удалось
сорвать этот вредительский план.
     В  июле 1949  г.  короткая заметка  в  прессе сообщила ведикт народного
суда.  Дзодзе был  приговорен  к  смерти,  Панди Кристо  -  к двадцати годам
каторжных  работ,  Керентии Митроджори, заместитель министра  внутренних дел
Баке Колетцки  и руководитель центрального управления  пропаганды Хури  Ноте
были осуждены на большие сроки. В тот же день Дзодзе был повешен.
     В  последовавших  после  этого секретных процессах  были  ликвидированы
сотни истинных и мнимых титоистов.  Непосредственно после этого  последовала
новая  волна  чисток  с  членом  Политбюро  Абуди  Шеху  в   роли   главного
обвиняемого. В течение года все югославское крыло албанской партии оказалось
или  в тюрьмах  или  в  концлагерях Сигурими.  Националистическое крыло  под
руководством  Энвера  Ходжи прочно  держало  контроль  над  партией  в своих
руках<sup>[7]</sup>.  Советские  "советники" еще не знали,  что они  помогли
сесть  в седло новому  варианту  "антитоистского  титоизма",  который  через
десятилетие повернется против них.
     "Мне достаточно пошевелить пальцем и с Тито будет покончено" бахвалился
Сталин в апогее советско-югославского конфликта. Процесс Дзодзе стал заменой
неудавшейся  крупной разборки. Он преследовал тройную цель.  Во-первых:  это
было  предупреждением  потенциальным сомневающимся:  смотрите, такая  судьба
ждет каждого,  кто попытается  отклониться  от единственно правильной линии,
выйти из под нашего диктата, самостоятельно думать! Вторая цель  состояла  в
том,  чтобы  различия  во мнениях  превратить  в  предательство,  саботаж  и
шпионаж,  т.е.  каждого, кто не следовал  безусловно за Сталиным заклеймить,
как  простого  предателя,  и агента  империалистов,  Наконец  он должен  был
"разоблачить  Тито",  "признания", сфабрикованные  под  пытками  должны были
способствовать фальсификации  истории.  Нужно  было  показать,  что  Тито не
только  "объективный" уклонист  от  единственно правильной  линии,  сообщник
антисоветских  сил,  но  и "субъективно"  он  предатель и сознательный агент
империалистов.
     Процесс   Дзодзе  целиком  и  полностью  выполнил  свою  первую   цель:
сторонникам  Тито пришлось расплачиваться  за  свои симпатии смертью - более
убедительного предупреждение не  может быть. Однако до полного осуществления
второй и третьей целей  было далеко: поскольку процесс был  тайным, он  имел
очень незначительную пропагандистскую ценность, а географически-политическая
изоляция Албании  завела его в тупик из которого нельзя было протянуть связи
к другим сателлитам.
     18 мая 1949 г. через шесть дней после начала процесса Дзодзе  в Венгрии
началась  волна арестов. Только успели похоронить тело Дзодзе, как 10 июля в
Болгарии был арестован вождь партии No  2. Сфабрикованные процессы  Райка  и
Костова  должны были  теперь,  после  частично удавшегося албанского  дебюта
стать настоящим началом сталинистской чистки в Восточной Европе.




        ГЛАВА 2 ПРОЦЕСС КОСТОВА В БОЛГАРИИ

     София  должна  была стать местом проведения следующего  сфабрикованного
процесса,  поскольку именно  болгарская компартия  поддерживала самые тесные
связи  с  Тито  (после  субсателлита  Албании).  То,  что все-таки  Будапешт
опередил  ее  на три месяца объясняется непредвиденными  задержками, которых
нельзя было избежать даже в строго организованном сталинистком аппарате.
     Федерация двух южнославянских народов  Болгарии  и Югославии в  течение
долгих десятилетий была  мечтой  либералов, социалистов и  коммунистов  (см.
Bell 1986. c.  15ff;  Ulаm 1971,  c. 86ff).  После прихода к власти в  обоих
странах коммунистов, казалось, что  наконец пробил час для этого.  Федерация
также разрешила бы проблему Македонии  - этого маленького славянского народа
со  своим собственным языком  и  культурой,  который после второй балканской
войны в 1913 г. оказался разорванным на болгарскую и югославскую  части и  с
тех  пор оставался яблоком раздора  между  обоими государствами  (cм. Barker
1950, c. 48ff; Wolff 1970, c. 87ff; Lendvai 1969, c. 31ff).  Как Тито, так и
болгарский партийный лидер  Георги Димитров были горячими сторонниками  идеи
федерации.  Однако,  это  соответствовало и планам Сталина, ибо объединенные
Югославия  и Болгария, будучи  в его  сфере влияния  могли  создать  сильный
бастион против традиционного британского влияния на Балканском полуострове.
     Новому  болгарскому  правительству  Отечественного  Фронта  было  всего
несколько  недель, когда  Тито  в  ноябре  1944 г.  направил в Софию  своего
ближайшего  сотрудника  Эдварда Карделя.  Он  предложил  своему  болгарскому
товарищу двухступенчатый план: немедленное объединение  болгарской Пиринской
Македонии с югославской Федеративной Республикой Македония, а также создание
в  Белграде смешанной комиссии для подготовки  объединения обоих государств,
причем Болгария должна была  стать седьмой республикой  нового федеративного
южнославянского союза.
     Болгария  отклонила  предложение  Тито и  выдвинула свой альтернативный
план,  в котором  оба  государства  выступали как  равноправные  партнеры. О
разногласиях  было доложено  Сталину, который выбрал  югославский вариант. В
декабре   1944   г.   болгарская   правительственная  делегация,  снабженная
соответствующими  директивами, должна была отправиться в Белград, но  за два
часа до  отъезда из  Москвы  пришло  указание отменить поездку. Как  позднее
объяснил Сталин Моше  Пияди и  болгарскому  министру внутренних  дел  Антону
Югову, англичане выступили против планов объединения и вместе с американцами
заявили протест министру иностранных  дел Молотову: Южнославянский Союз, как
аргументировали  свою  точку  зрения  западные  державы  "был бы  нарушением
ялтинских соглашений о  послевоенном устройстве  Европы (см.  Ulаm  1971  с.
91ff).
     Планы создания федерации  пришлось отложить, но от них не отказались. В
июне 1947 г.  Димитров объявил в  интервью лондонской  газете "Daily Mail" о
скором заключении  Договора  о Дружбе и взаимной помощи между  Югославией  и
Болгарией,  который "приведет к  более тесному экономическому, культурному и
общему сотрудничеству между обоими государствами" (цит. по  Деведиев, 1962 ,
с. 9). Подробности Тито и Димитров объяснили в Белграде. 2 августа 1947 г. в
словенском  городе  Бледе  состоялось торжественное подписание Договора. Его
экономические  статьи  предусматривали   подготовку   таможенного   Союза  и
координирование экономических  планов  в  обоих  государствах.  В  секретном
приложении, которое было впервые  опубликовано после разрыва Сталина с Тито,
говорилось,  что   Югославия   и   Болгария  готовы  объединиться  в  единое
государство:  Союз  южнославянских народных республик."  В ноябре 1947 г. во
время  церемонии  ратификации  в  Софии   Тито  заявил  совершенно  открыто:
"Сотрудничество  между  обоими  нашими государствами должно  быть  настолько
всеобщим,  настолько  тесным,  что  создание  федерации  станет  всего  лишь
формальностью.  Мы создадим большой и  сильный  Южнославянский Союз, который
сможет противостоять любому натиску ("Правда" 28.11.1947 г.).
     Для  Тито и Димитрова  Союз  был только первым шагом  к  Федерации всех
народных республик. 17 января 1948 г. Димитров заявил на пресс-конференции в
Бухаресте, где он обсуждал с вождем партии Георгиу -  Дежем планы  румыно  -
болгарского  таможенного союза:  " Что  касается  проблемы  Федерации, то  в
Румынии и в Болгарии, Югославии, Албании, в Чехословакии, в Польше, Венгрии,
возможно в Греции, наши народы могут сами принять решение. Именно они  решат
создавать  Федерацию  или Конфедерацию, где и как это должно осуществиться."
("Правда" от 23.01.1948 г.).
     Сталин был взбешен. Он увидел в заявлении Димитрова ядро стратегии Тито
по  созданию  социалистического  блока  независимого  от  СССР и  нарушением
принципа, что важнейшие  решения должны  приниматься им самим.  29  января в
"Правде" появилось необычайно резкое возражение. "Мы опубликовали  заявление
товарища  Димитрова, однако  это не означает,  что  мы разделяем его мнение.
Совсем  наоборот,  мы считаем, что  эти страны не нуждаются  в  навязываемой
федерации  или конфедерации. Единственное,  в  чем  они нуждаются  -  это  в
усилении и защите  своего суверенитета  и  своей  независимости." 10 февраля
Сталин  вызвал вождей  болгарской и югославской  партий.  Тито  благоразумно
остался  дома  и  направил  в  Москву  Карделя  и Джиласа. Димитров  не смог
уклониться от  личной явки  и отправился в советскую столицу в сопровождении
Трайчо  Костова.  Сталин  и  Молотов подвергли  Димитрова  резким  нападкам,
отвергали  все  его объяснения и,  как  сообщает Джилас  (1962,  с.  222ff),
прочитали  ему как первокласснику  лекцию о  правильной ленинской политике в
области  межгосударственных отношений. Они  упрекали  его в том,  что он  не
проинформировал  заранее  советское  руководство  о  планируемом  болгаро  -
румынском  таможенном  союзе  и  приказали  ему  выбросить  из  головы  план
Восточноевропейской  федерации. Однако, для  Сталина смирение Димитрова было
только предлогом  обвинить Тито,  концепцию  которого  он увидел  за планами
Федерации.  Он  также  предъявил  Югославии  и  Болгарии  свое  внезапное  и
противоречивое  требование  незамедлительно создать Союз обоих  государств -
т.е. реализовать проект, который был  приостановлен еще два года тому назад.
Теперь  он  хотел  осуществить  его  для того,  чтобы с помощью  услужливого
Димитрова держать под  контролем упрямого Тито. Смирившийся  Димитров  робко
признал свои  "ошибки" и пообещал придерживаться "правильной линии". Кардель
и  Джилас  вернулись  в Белград  и  сообщили  о трехсторонней конференции  в
Москве.  На  заседании Центрального  Комитета  Компартии Югославии советское
требование  немедленного союза с Болгарией было отклонено  на том основании,
что  для этого необходима длительная кропотливая подготовка.  Советский Союз
ответил  отказом  на предложение  Югославии  заключить  новое  экономическое
соглашение. Это стало началом конфликта Сталин - Тито <sup>[9]</sup>.
     Сталин знал, как ответить  на  югославский вызов своему всемогуществу и
непогрешимости: каждое недовольство нужно подавлять  в зародыше, каждый, кто
ставит под  сомнение приоритет  интересов  Советской  империи,  должен  быть
ликвидирован. Угрозу  федеративного блока  от Польши  на  северо-востоке  до
Болгарии  на  юго-востоке под эгидой Тито и созданного самими народами нужно
было предотвратить  устранением каждого, даже только потенциально независимо
мыслящегo коммунистического лидера. Он  использовал для этого опробованное и
проверенное  средство  в   виде  сфабрикованных  процессов,  жертвы  которых
разоблачались,  как "враги", когда-то это  был Троцкий,  теперь Тито.  В мае
1948  г.,  когда  переписка  между  советским  и  югославским   Центральными
Комитетами уже ясно показала, что Тито не изменит своего мнения, Сталин  дал
задание своему  шефу безопасности Лаврентию Берия выявить всех "титоистов" в
государствах сателлитах и подготовить против них сфабрикованные процессы.
     Югославский субсателлит  Албания,  как уже  упоминалось не  представлял
особой проблемы: бесспорным кандидатом  в жертвы был  Кочи Дзодзе. Однако, в
остальных странах народной демократии среди  партийного  руководства были не
"титоисты", а сталинисты,  которые слепо следовали за своим хозяином. Однако
у  Берия был  опыт  решения таких  проблем: если  "титоистов" нет,  их нужно
сделать.
     Уже в мае 1948  г. в Москве начались поиски  "человека  Тито  в Софии".
Самым лучшим кандидатом конечно был бы 63 - летний Георгий Димитров. Близкая
дружба  и искреннее уважение связывало его с югославским товарищем. Также он
разделял  многие из  воззрений  Тито  и  не  только  относительно  федерации
народных  демократий и  всерьез  воспринял  слова  Сталина,  характеризующие
период перехода от капитализма к социализму, по национальному пути: уважение
специфических  интересов,  особых  исторических  условиях  каждой  страны  в
отличие  от   рабского  копирования  советского  образца.  Димитров  выражал
сомнения в непогрешимости Сталина, однако он не был Тито. Его хребет был уже
сломан долгими тридцатью годами пребывания в Москве, где он, как Генеральный
Секретарь Коминтерна должен был разделять каждый извилистый поворот  линии и
молча  смотреть,  как  его  соратники  и  друзья  один  за  другим бесследно
исчезают.  Он  собственными  глазами  видел  смертельные  последствия  любой
самостоятельной  мысли,  любого  малейшего   следа  неудовольствия  на  лице
Сталина. Он уже в Москве знал,  что его личный телохранитель и  шурин  Вылко
Червенков был  завербован НКВД  и  имел задание следить  за ним.  (см. Wolff
1970, c. 384)<sup>[10]</sup>.
     Учитывая  это,  удивительно,  как  далеко  он  зашел  для  того,  чтобы
продемонстрировать свои  симпатии к  ренегату Тито. В апреле 1948 г.,  когда
советский  Центральный  Комитет  заклеймил  югославов,  как  "троцкистов"  и
"бухаринцев", Димитров все еще  пытался помочь своему другу. Когда поезд,  в
котором  болгарская  делегация  направлялась  в Прагу,  сделала  остановку в
Белграде, в  его салон-вагон  зашел  Джилас. "Мы поздоровались" -  вспоминал
Джилас  (1985,  с.  188),  "Димитров  сказал  мне,  что  услышал  из  письма
советского ЦК и думает, что многое в нем  справедливо. Потом он взял меня за
руку и сказал: "Будь твердым! Будь твердым и все остальное пройдет само!" Он
был чрезвычайно дружелюбен, однако его тон внезапно изменился, когда в вагон
зашли  Червенков и  другие. " 18  июня Тито послал  Димитрову приветственную
телеграмму по случаю его дня  рождения. Восемь дней спустя,  когда заседание
Коминформа  в  Бухаресте  уже шло  полным  ходом и ораторы  один  за  другим
поносили  Югославию,  Димитров ответил провинившимся  :  " Благодарю  Вас за
добрые  пожелания"  (Цит.  по  Джилас  1985,  с.  189  f). Не  случайно, что
болгарская партия послала на заседание Коминформа Червенкова и Костова, а не
Димитров.
     Однако  посадить  Димитрова  на  скамью подсудимых,  как  "титоистского
заговорщика и империалистического агента" для  Сталина было немыслимо. Герой
процесса о поджоге Рейхстага 1933 г.,  давший отпор Герингу перед нацистским
судом,  и  с  тех  пор   чествовавшийся  всеми  антифашистами,   уважавшийся
болгарской  партией,  как мифологический  полубог,  не  мог  предстать перед
коммунистическим  судом. Для того, чтобы  избавиться  от  Димитрова  русские
выбрали более  элегантный способ. В январе 1949 г. от исчез из Софии. Ходили
слухи,  что  он отправился на  аэродром  встретить заместителя  Председателя
Совета   Министров   Советского   Союза    Андрея   Вышинского,   сделавшего
промежуточную посадку на Софийском аэродроме. Он находился в самолете, когда
дверь  за  ним  внезапно  закрылась.  Долгое  время  о  Димитрове  не   было
официальных  сообщений,  пока  в  апреле  в  прессе  не  появилось  короткое
сообщение, о том, что он заболел  и находится на лечении в Советском  Союзе.
Он умер 2 июля 1949 г. в  московском госпитале. Его тело, набальзамированное
теми  же  советскими  специалистами,  которые  сохранили для  будущего  тело
Ленина, было помещено в Мавзолей в Софии (см. Деведиев, 1962, с. 15ff).
     Потенциальными  жертвами  сфабрикованного процесса, которых  вообще мог
брать  в  расчет Берия, были  Васил Коларов,  Антон  Югов  и Трайчо  Костов.
Коларов был ближайшим другом и  соратником Димитрова.  Оба они стояли в 1918
г.  у колыбели  партии, принимали участие в  неудачном восстании  1923 г.  и
вместе бежали в Москву, где они попали в аппарат Коминтерна.  Вскоре Коларов
стал  членом   Исполнительного  Комитета,  а  позднее  возглавил  балканский
секретариат.  После  окончания войны он вернулся  в  Болгарию,  был избран в
Политбюро м занял  пост вице-премьера, а потом  и министра  иностранных дел.
Уже несколько сенильный, 72-х летний москвич с больным сердцем и печенью был
явно неподходящей кандидатурой в жертвы.
     Третий москвич  Вылко Червенков с  самого начала не рассматривался, как
возможная  жертва. В конце концов он  был доверенным лицом советской  тайной
полиции, как в в Москве,  так и  в Софии. Хотя  после своего возвращения  на
Родину он и был избран в Политбюро, однако Берия дал ему указание оставаться
в  тени  своего   знаменитого   шурина  и  ему  пришлось   удовольствоваться
третьестепенным постом  председателя  Государственного Комитета по  вопросам
науки,  искусства и  культуры. Только после удаления Димитрова,  ко  времени
подготовки  сфабрикованных  процессов, его хозяин  позволил ему  подняться к
руководству  партией  и  правительством.  Червенков   с  самого  начала  был
кандидатом Берия, но не на роль жертвы, а помощника.
     Таким  образом  на  роль  исполнителей  главной  роли в  сфабрикованных
процессах подходили  два "местных коммуниста" -  Антон Югов и Трайчо Костов.
Оба  они в течение долгого  времени были лидерами  подпольного движения. При
создании правительства Отечественного Фронта, контролируемого  коммунистами,
Югов занял ключевой пост министра  внутренних дел.  Подчинявшиеся ему органы
государственной  безопасности,  организованные  советскими  "советниками"  и
находящиеся под  надзором агентов МВД, немедленно начали охоту за настоящими
и мнимыми врагами  государства. Кровавая баня была ужасной даже в балканских
масштабах  и  по  жестокости  далеко   превзошла  всех  остальных  советских
сателлитов.  Количество  казненных  по приговору  народных  судов за  первые
четыре  года террора  Югова  оценивается  в 100 000.  Югов был  бы идеальным
кандидатом в  жертвы: массы его  боялись и  ненавидели, тройка москвичей его
презирала и подозревала, что он полностью управляется МВД.
     Однако,  уже  скоро у Берия больше не было сомнений.  Твердый сталинист
Костов, высший руководитель болгарской экономики, сам облегчил ему выбор. Во
время уже упоминавшейся тройной конференции в Москве, на которой обсуждались
вопросы  Федерации, он  прервал обсуждение и  выразил Сталину  сожаления  по
поводу  неравных,  вредных  для  его  страны  пунктов  болгаро  - советского
экономического Договора. Сталин разгневался  на критику, отчитал Костова  за
то, что "второстепенными вопросами " он уводит внимание от ключевой проблемы
внешнеполитических различий и направил  его  к Молотову (см. Джилас 1962, с.
226, Dedijer 1953 c. 321, Devedijev 1975, c 26)".
     Этот внешне незначительный  инцидент  решил  судьбу  Костова. Когда три
месяца  спустя  Сталин  дал Берия  задание  удалить  "титоистов"  из  партий
сателлитов,  он припомнил критические замечания болгарина.  Берия перелистал
досье Костова -  пухлую папку с конфиденциальными сообщениями  Червенкова  и
других  шпиков МВД, внедренных  в  болгарскую партию и нашел в ней  и другие
"антисоветские проступки".  Еще задолго до этой  конференции Костов  выражал
свое  сожаление  тем,  что  Советский  Союз приобретает  болгарский  табак и
розовое масло по более низким ценам, чем они продаются  на Западе. Для того,
чтобы  остановить эту  практику, угрожавшую вытеснением  основных болгарских
экспортных  товаров с западного рынка, Костов дал членам  торговой делегации
указание распространить  действие закона о  валюте как государственной тайне
на Советский Союз. C осени 1947 г. конфиденциальная экономическая информация
должна была утаиваться не только от капиталистического, как это было раньше,
но  и  от советского  торгового партнера  (см.  Devedijev  1962,  c. 23 ff.;
Lendvai 1969, c. 222).
     Тем самым  для Берия  вопрос был  решен: жертву  звали Костов.  Однако,
оставалась  небольшая  проблема:  среди  партийного руководства  Костов  был
основным противником титоистской  концепции южнославянского союза, поскольку
опасался,   что  в   федерации,  как  предполагал  Тито,  Югославия   станет
доминирующим партнером. Димитров не раз пробовал рассеять его подозрения, но
тщетно. Именно, Костова в сопровождении Червенкова болгарская партия послала
в  Бухарест  на проклинающее заседание  Коминформа  и  он использовал каждую
возможность  до своего ареста  и даже  появления  на скамье  подсудимых  для
повторения Сталинской клеветы против Тито.
     Недоверие было взаимным. Тито видел в Костове неудобного противника и в
своей речи 9 апреля 1949 г. за две недели до ареста Костова, попытался самым
гнусным образом ускорить падение своего болгарского коллеги "Во время режима
царя  Бориса Костов был арестован и  вместе  с  группой коммунистов предстал
перед судом. Хотя было известно, что он один  из  ведущих лидеров компартии,
ему одному сохранили жизнь,  а всех остальных  приговорили к смертной казни.
Почему?"  - спросил Тито  и сам ответил на свой вопрос:  "Сегодня у нас есть
доказательства,   что   агенты   известных    капиталистических   государств
превратились в  ряд функционеров некоторых коммунистических партий" (Цит. по
Wolff 1970, с. 386 ff).
     Однако, антититовская  позиция Костова в  глазах Берия  не была  особым
препятствием.   Он   знал  способы  превращения  сталинистов  во  "вражеских
агентов".  Сценарий,  разработанный  в  Москве,  наметил  контуры  грядущего
сфабрикованного  процесса:  Костов должен  был  "признаться" в  том,  что он
принимал участие в титоистском заговоре, целью  которого  был отрыв Болгарии
от  Советского   Союза   и  передача   ее  империалистам  через  образование
южнославянского Союза. Он должен был "разоблачить" Тито, как орудие и шпиона
англо -  американских  разведывательных служб. Разработка  подробностей была
поручена  Червенкову,  Югову  и  группе  советских "советников" и генералов,
усиленной  экспертами по троцкистским  сфабрикованным  процессам.  Они также
получили  задание   составить  список  членов  "банды  Костова",  подлежащих
аресту<sup>[12]</sup>. Потом его проект был представлен в  Москву, где Берия
и его штаб проверили  список, исправили и  расширили. Окончательная редакция
была утверждена  Сталиным в начале  мая 1949  г. Сразу же после этого должна
была  начаться волна  арестов, однако подготовка  к выборам  в  Национальное
Собрание  спутала сроки. Нетерпеливый  Сталин в конце  месяца вызвал  к себе
Червенкова,  сделал ему выговор, сообщил,  что Венгрия  уже  посадила  своих
титоистов под замок и с большой неохотой дал свое согласие на перенос начала
судебного процесса на 10 июня.
     Трайчо  Костов  родился в  1897  г. Молодым  школьным  учителем он стал
вместе   с    Георгием    Димитровым   одним   из   основателей   Болгарской
Коммунистической Партии, а 1924 г. членом ее Центрального Комитета. В том же
году он был арестован и перенес такие жестокие пытки, что из страха  предать
своих товарищей  он выбросился с  четвертого  этажа полицейского управления.
Попытка самоубийства не удалась,  но он  сломал  обе  ноги и его позвоночник
навсегда остался скрюченным. После своего освобождения в 1929 г. он выехал в
Москву,  где  два  года  работал  в   болгарской  секции  Коминтерна.  После
возвращения  в  Болгарию  он  был  избран  в Политбюро.  Во  время  войны он
организовывал партизанскую борьбу  против  немцев. В апреле 1942 г. вместе с
другими членами ЦК он был арестован военной полицией. Пятеро из них получили
смертные  приговоры,  а  Костов  пожизненное заключение, что позволило  Тито
сделать свои грязные  намеки.  Два  года спустя партизаны освободили  его из
тюрьмы. Он снова включился в работу  и был  назначен Генеральным Секретарем,
на самый высокий пост в партийной иерархии. Только в 1946 г. он передал этот
пост вернувшемуся  из Советского Союза Димитрову.  С  тех пор он оставался в
Болгарии  человеком No  2  и  вообще  считался наследником  стареющего вождя
партии.  Он находился  в зените  своего  могущества, когда  в январе 1949 г.
Димитров  исчез из  Болгарии.  Однако,  в том  же месяце  и  Костов  исчез с
политической арены.
     К  этому времени особая группа  работников госбезопасности под надзором
генералов  МВД готовила сфабрикованный  процесс.  Параллельно  с полицейской
работой  создавались  и  политические  условия  для  его  проведения.  После
удаления  Димитрова  заместителем  великого  отсутствующего по  рекомендации
Сталина  был  назначен Червенков.  Коларов стал  премьер -  министром. Кроме
этого  был  создан   "внутренний   секретариат"  Политбюро,  состоявший   из
Червенкова,   Коларова   и  Югова.  Министр   внутренних  дел  Югов  надежно
контролировался  русскими, его  аппарат безопасности руководился  советскими
"советника-ми"  и был наводнен агентами МВД. 72-х летний Коларов превратился
всего  лишь  в  вывеску,  рупор Червенкова,  который  с  этого  времени стал
самодержцем БКП.
     1949 г. начался с ряда секретных заседаний Центрального Комитета. Перед
ничего не подозревавшими членами ЦК Костов был обвинен в "националистическом
уклоне"  и  его призвали  выступить с "откровенной самокритикой". Однако это
было толька началом  его  Голгофы.  На  заседании  Пленума ЦК 26 и  27 марта
"внутренний секретариат"  предложил резолюцию, в которой Костов  обвинялся в
антисоветской деятельности, поскольку хотел распространить действие закона о
государственной  тайне  и  на  СССР;  он   поощрял  развитие  внутри  партии
националистических тенденций,  нарушал  принципы коллективного руководства и
развернул  фракционную  деятельность, интриговал  против  Димитрова  и  сеял
недоверие между  болгарской и  советской партиями.  Пленум единогласно решил
вывести Костова из Политбюро и снять с постов заместителя Премьер-министра и
председателя Экономического  Совета. Как  в  насмешку, вскоре после этого он
был  назначен  на  совершенно  незначительный  пост  Директора  Национальной
Библиотеки  (см. Деведиев  1962, c. 28f,  Bell 1986,  c.  105: Ulam  1971, c
200)<sup>[13]</sup>.
     Однако, Костов все еще  оставался  членом ЦК и не  в его характере было
сдаваться без борьбы. Костов апеллировал к  Политбюро и даже обратился через
голову болгарской  партии с письмом  в ЦК  КПСС  в Москву, для  того,  чтобы
защитить себя  от  необоснованных  обвинений  в  антисоветской деятельности.
Ответа  он  не  получил.  В  конце  мая  1949  г.  тайные  приготовления   к
сфабрикованному  процессу  закончились  и  Червенков направился к  Сталину и
Берия для того, чтобы обсудить точное проведение процесса, не консультируясь
при этом с Димитровым, лежавшим в  московском  госпитале (см. Деведиев 1962,
с. 34).
     После  своего возвращения  Червенков  созвал  11  июня особое пленарное
заседание Центрального Комитета. "С марта стали известны новые крайне веские
факты антипартийной деятельности Костова" - сказал Коларов.-  Было доказано,
что   он   пытался  систематически  саботировать  коллективизацию  сельского
хозяйства,    подорвать    авторитет    Димитрова,   затормозить    развитие
промышленности и нарушить единство партии. Тяжелый вред, который он причинил
партии  и  болгаро  -  советским отношениям  остался  скрытым  за  ничего не
говорящей словесной самокритикой. Не может быть никаких  сомнений в том, что
проступок Костов близок  к титоизму" -  продолжил Коларов. "Он превратился в
знаменосца  международной реакции  и  примкнул к  жалким  остаткам  разбитой
монархо -  фашисткой клики. Сегодня его имя равнозначно всему, что враждебно
нашей партии." Центральный Комитет единогласно  решил снять Костова со  всех
партийных  и  государственных  постов и исключить его  из  партии (см. Dеwar
1953, c. 180ff).
     Костов на  заседании не присутствовал, поскольку накануне ночью  он был
арестован органами госбезопасности в собственной квартире. Сначала арест был
секретным. Только 20 июня в центральном органе "Работническо Дело" появилось
краткое сообщение  министерства внутренних дел о том, что Трайчо Костов взят
под  стражу за экономический  саботаж и шпионаж  в пользу империалистических
держав.

     Костов был доставлен  в главное  управление  госбезопасности  и  брошен
связанным по рукам  и ногам в подземную камеру. Сразу же начались пытки. Уже
в  первую  ночь через воздушный клапан в камеру была пущена  ледяная вода  и
Костову  пригрозили,  что его  утопят, если  он  немедленно не признается  в
шпионской деятельности. Это было только начало. Допросы длились день и ночь,
прерываемые только самыми жестокими  пытками, которые могли выдумать офицеры
госбезопасности под  руководством, надзором и личном участии "советников" из
МВД<sup>[14]</sup>.  Костов держался  четыре месяца, но  в  октябре 1949  г.
физическое и психическое  давление сломило его  сопротивление и он  подписал
первый протокол с признаниями.
     Вместе с Костовым  было арестовано около  200 человек, высших партийных
функционеров  и  государственных  чиновников, имевших  служебные  или личные
контакты  с   Костовым,  участвовавших   в   партийных  или  государственных
переговорах  с  Югославией,  готовивших  или  ведших  торговые переговоры  с
Советским Союзом. Их пытали до  тех пор, пока они не давали  своего согласия
признать  свое  участие  в  титоистском заговоре,  как  сообщников  Костова,
предписанную им московским сценарием. Из этих 200 режиссеры  выбрали десяток
самых покорных и достаточно представительных и,  как только Костов сломался,
начали их готовить к показательному процессу.
     Техника  этой  заключительной стадии полицейской  фазы расследования  я
подробно   опишу   в   главе   о   процессе   Райка.  Софийское   управление
госбезопасности, как  и за  три  месяца до  этого ее будапештский эквивалент
превратилась в дом отдыха для выхаживания и оздоровления полумертвых жертв и
восстановления их  подорванных  идеалов. Начался  предпоследний  акт пьесы -
использование второй лжи, после того,  как заключенные выполнили свою первую
задачу. Отобранные для  большого показательного процесса получали заверения,
о  том,  что  партия знает  всю  правду и  суд  вынесет приговор только  для
видимoсти. К тем,  кто  сумеет безошибочно и  убедительно повторить наизусть
выученные признания будут подходить умеренно и как только схлынет волна, они
будут награждены прощением. Внешне Костов также участвовал в ритуале обмана,
но он играл по собственным правилам, которые открылись довольно скоро.
     На  последней стадии  подготовку  нужно  было  вынести  из  подвалов  и
застенков  герметически  закрытых  камер  госбезопасности и  секретных  вилл
советского МВД в открытый  мир. В конце 1949 г. Червенков проинформировал ЦК
о  ходе   следствия   и  поручил  21  члену  организовать   шесть   комиссий
экономических  экспертов  с  четко очерченной  задачей  подкрепить  общие  и
голословные    обвинения    в   "экономическом   саботаже"   профессионально
подобранными  фактами.  В  ноябре  обвинительный  акт  был  проверен  Берия,
утвержден и представлен ЦК.  Особая комиссия  ЦГ по согласованию  с  Москвой
вынесла  приговоры  и  выбрала  вместе  с  Генеральным  прокурором  Димитром
Георгиевым шесть членов Верховного Суда во главе с его Председателем Борисом
Лозановым.  Судьи  должны  были задавать свои  вопросы и фиксировать  ответы
обвиняемых  строго  в соответствии  с  полученными инструкциями.  21  ноября
обвинительный акт  был  опубликован  в газетах. Сфабрикованный процесс можно
было начинать.

     "Процесс No 1891/1949  против изменников Родины, шпионов и саботажников
группы  Трайчо Костова"  проходил с 7 по 14  декабря 1949 г. в Большом  зале
Центрального Дома Народной Армии.  Милиция установила кордон для того, чтобы
держать  любопытных  вдали  от  здания,  заполненного   сотрудниками  тайной
полиции,    советскими   наблюдателями,    отечественными   и   иностранными
журналистами, надежными  делегатами  от заводов  и колхозов.  Заседания суда
транслировались по радио.<sup>[ 15]</sup>
     Рядом с Костовым  сидели десять  обвиняемых. Это были  министр финансов
Иван  Стефанов. С 20-х годов он  жил в изгнании, сначала в Берлине и Париже,
позднее в Советском  Союзе.  К своему несчастью  он  был отдаленно  связан с
болгарским коммунистом Христианом  Раковским, который в  1938 г.  в  большом
показательном  троцкистском  процессе  против  Бухарина  был   приговорен  к
смертной  казни.  В  1929  г.  Стефанов  вернулся в  Болгарию  и стал членом
Центрального  Комитета. Далее шли два члена  ЦК: Никола  Павлов, заместитель
министра  строительства и Васил Ивановски, начальник управления  пропаганды.
Пятеро  обвиняемых занимали  крупные  экономические  посты в  правительстве:
Никола Начев, заместитель председателя Экономического Совета; Борис Андронов
Христов, торговый  атташе  в московском посольстве;  Цончо Стефанов  Цончев,
управляющий Национальным Банком; Иван  Славов Гевренов,  начальник  отдела в
министерстве  промышленности  и  Иван  Георгиев  Тутов, начальник сектора  в
министерстве торговли. Двое остальных обвиняемых выполняли в  сфабрикованном
процессе  особую   роль:   Илья  Иванов   Баязалиев,   секретарь   профсоюза
строительных рабочих во время войны был  политкомиссаром болгарских партизан
и взаимодействовал с  партизанской  армией  Тито; и македонец Благой  Иванов
Хаджи Панцов  в 1947 г. был послан Тито в Софию советником посольства, после
начала  конфликта со  Сталиным  он перешел на сторону Коминформа и теперь по
инструкциям советского посла и софийского резидента МВД должен был выступить
с пропагандистским разоблачением Тито, как орудия "империалистов".
     Во время процесса факты были превращены в  свою противоположность, лица
"перевернулись": изменивший Тито Хаджи - Панцов превратился в тайного агента
Югославии, друг Тито Димитров  в его врага, преданные, испытанные коммунисты
в  шпиков фашистской  полиции. Признания "выбитые" из  обвиняемых, послужили
прежде всего для  "доказательства" роли  югославских лидеров  Тито, Карделя,
Джиласа  и  Ранковича как  англо - американских марионеток; "разоблачить" их
заговор вместе с Костовым и его  бандой, направленный  на свержение народной
демократии в Болгарии и ее отрыв от Советского Союза.
     Сценарий процесса Костова представлял собой ограниченную узкими рамками
копию процесса Райка в Венгрии, который был поставлен за три месяца до этого
на  будапештской   сцене.   Он  концентрировался   исключительно  на   обоих
южнославянских  народах, в  отличие от венгерского процесса  с  его  гораздо
более широким  радиусом захвата и  открыто  преследуемой  целью  втянуть все
остальные страны - сателлиты в цепочку сфабрикованных процессов.
     В Софии, как и в Будапеште, сначала нужно было втоптать в грязь престиж
главных   обвиняемых.   Костов   был    объявлен   троцкистом,   предателем,
"левосектантом", который с 1930 г. сотрудничал  с жертвами советской  чистки
Бела Куном и Валицким, а  в 1944 г.  он был завербован болгарской фашистской
полицией.  В  обвинительном  Акте утверждалось, что в  1944 г.  он вступил в
связь  с полковником Бэйли  и генералом  Дональдом Ридом Хитом, американским
послом   и  одновременно   агентом  Intelligence  Service   и   американских
разведывательных служб.  Вскоре после этого англо - американцы передали роль
руководителя шпионской сети югославам, а  Костову было поручено организовать
заговор  с  целью включения  болгарской  Македонии  в Югославию,  а Болгарии
седьмой   республикой  в   титоистский  южнославянский  Союз,   саботировать
экономические  и  политические отношения  с  Советским  Союзом  и  свергнуть
Димитрова, а если понадобится, то и убить.
     Различия в венгерском и болгарском процессах,  небольшие масштабы  дела
Костова,  его  ограниченность  собственно  титоистско  -  империалистическим
заговором   протим   Болгарии  объясняется   различным  историческим  фоном:
болгарские  коммунисты в межвоенный период  меньше контактировали с Западом,
чем их венгерские, чехословацкие, немецкие  и польские товарищи ; убежище от
преследований и тюрем за  нелегальную  политическую  деятельность, участие в
составе интербригад  в гражданской войне в Испании они нашли не в Англии или
Франции, а в  Советском Союзе, где они понимали язык и где смогли включить в
руководство   Коминтерна   непропорционально   большой    контингент   своих
соотечественников.  Во  время   Второй  мировой  войны  в  Лондоне  не  было
болгарского правительства в изгнании  и никакие эмигрантские  организации не
скрывались в Швейцарии. Болгарские товарищи боролись не в рядах французского
Сопротивления, но бок о бок с югославскими партизанами.
     Фигура  Димитрова  также  была  важным  фактором,  обусловившим отличие
болгарского процесса  от  венгерского и всех последующих. Его дружба с Тито,
его поддержка идеи создания  балканской конфедерации вызвали  непредвиденную
задержку начала  процесса  Костова.  Только благодаря его вывозу в Советский
Союз  в  январе  1949  г.  появилась  влзможность  начать  подготовку  этого
процесса, в то  время  как  приготовления  к  процессу Райка уже шли  полным
ходом.  Димитров  до  последнего  отказывался   помочь  ложными  обвинениями
свергнуть Костова . Он  знал, что скоро умрет и поэтому отказ уже не мог ему
повредить. Письмо,  которое было  найдено незадолго до процесса в котором он
предупреждал  партию  от  Костова несомненно было фальшивкой МВД. Болгарский
процесс,  который по  плану  должен был предшествовать венгерскому, пришлось
сдвинуть, в  результате  чего  образовался  тупик, из  которого нельзя  было
протянуть никаких нитей в империю  сателлитов. Однако,  самое резкое отличие
состояло в  драматическом  отказе  Костова  на  открытом  процессе от  своих
показаний  сделанных во  время предварительного следствия.  "Я  признаю себя
виновным ", -  так начал он свое выступление, - "в неправильном  отношении к
Советскому  Союзу,  которое  проявлялось в спекулятивных методах  торговли с
СССР, в засекречивании цен при сделках с капиталистическими государствами, а
также в моем указании использовать  закон о защите  государственной тайны, в
либеральном  отношении  к  антисоветским высказываниям, произносимым в  моем
присутствии. Повторяю: я признаю себя виновным в националистическом уклоне в
отношении Советского Союза,  которое заслуживает самого сурового осуждения".
(Цит. по Der ProzeЯ .... 1951, 74f). Он продолжал обличать  свое либеральное
отношение  к  антисоветским высказываниям,  произносимым в его присутствии и
добавил, что несправедливо критиковал Димитрова, чем подрывал его авторитет.
Однако,  эти "признания"  были  явным отклонением  от текста,  предписанного
судьями и нервно-встревоженный Председатель суда Лозанов  попытался  вернуть
обвиняемого на правильный  путь: "Костов,  согласно обвинительному  акту,  с
которым Вас ознакомили, Вы обвиняетесь за преступления, совершенные в апреле
и мае  1942 г. Какие объяснения Вы можете дать?".  Ответ Костова был подобен
грому с  ясного  неба. "Я  как раз собирался  это сделать. Я не признаю себя
виновным в том,  что  капитулировал перед фашистской полицией, в  том, что я
был завербован английской секретной службой и в заговорщической деятельности
вместе  с  кликой Тито.  Я не  подтверждаю эти показания сделанные во  время
предварительного следствия".  (Цит. по ibid. c. 76f). Поскольку он продолжал
отказываться  от  одного  пункта  обвинения  за  другим,  Председатель  суда
распорядился прервать его  выступление, вывести Костова из зала заседания  и
продолжить  заседание суда с оглашением  протоколов  признаний,  выбитых  из
Костова в тюрьме госбезопасности.
     Когда 14  декабря 1949 г.  11  обвиняемым  было предоставлено последнее
слово,  Костов снова отказался  следовать положениям сценария МВД.  "В своем
последнем слове  перед  глубокоуважаемым судом" - начал он, "я  считаю своим
сознательным  долгом  заявить Суду и тем самым и  болгарской общественности,
что я никогда не находился на службе английских шпионских служб, никогда  не
участвовал в заговорщических планах Тито и его клики, что всегда испытывал к
Советскому Союзу уважение и почтение". (Цит. по ibid. c. 639). Костова снова
прервали и охрана силой усадила его на скамью подсудимых.
     Этот отказ остался исключением. Слушание  дела шло предписанным ходом с
"признаниями" остальных десяти обвиняемых. 51 "свидетель" также сделали свои
заранее  зазубренные  показания.  Частично  это  были  осужденные фашистские
преступники,  которых  поманили  обещанием  освобождения  за  их  обвиняющие
показания. Частично коммунисты, сломленные пытками, извлеченные  из тюремных
камер, в которых  они дожидались своих  сфабрикованных  процессов  и которые
надеялись  послушанием смягчить свой приговор. Далее были зачитаны тщательно
"политизированые"   офицерами   госбезопасности   отчеты    шести   комиссий
экономических  экспертов  по  саботажной  деятельности  обвиняемых.  Наконец
пришел  через "защитников" отобранных  органами  безопасности, роли  которых
были срежиссированы  тайной  полицией и которые только повторяли  обвинения,
выдвинутые  против своих подзащитных. Например,  защитник Костова, известный
др.  Любен  Дукменджиев  в  своей  проклинающей  речи  ни  одним  словом  не
обмолвился о том, что его клиент отказался от своих "признаний".
     14 декабря суд огласил приговор, заранее  вынесенный Сталиным,  Берия и
Червенковым: Костов - смертная казнь через повешение, Иван Стефанов и Павлов
- пожизненное заключению, Начев, Цончо Цончев,  Иван Славов, Иван Георгиев и
Благой  Иванов Хаджи Панчов - к  15 лет каторжных работ, Бориса  Андронова и
Васила Атанасова - к 12 лет, Илью Баязалиева к 8 лет.
     Через день после вынесения приговора Червенков посетил Костова в камере
смертников,  заверил его,  в том, что  болгарские и советские товарищи точно
знают, что он не может быть ни шпионом, ни преступником и апеллировал к  его
верности коммунистической партии  и предложил  отозвать свой отказ: позорный
приговор послужит только для международного рабочего движения,  а  жизнь ему
будет сохранена. До сих пор неизвестно, почему Костов не  устоял  перед этим
натиском.   Болгарские   власти  опубликовали   факсимиле   его  прошения  о
помиловании в Президиум  Национального Собрания с собственноручной подписью.
"Я признаю все обвинения, выдвинутые против меня судом и подтверждаю целиком
и полностью свои показания, сделанные во время предварительного следствия...
Я искренне сожалею о своем поведении, которое можно объяснить только крайним
нервным  напряжением  и  прошу Вас ...  отменить  вынесенный мне  приговор и
заменить  его пожизненным  строгим тюремным заключением" (Цит.  по  ibid. c.
653).
     На следующий  день,  16  декабря 1949  г. президиум  отклонил  прошение
Костова   о  помиловании,  как  необоснованное.   Приговор  был  приведен  в
исполнение в этот же вечер.

     Одиннадцать  жертв   были  только  видимой  верхушкой  айсберга.  После
главного  процесса   состоялся  долгий  ряд  секретных  процессов  над   200
обвиняемыми от ведущих  партийных функционеров и государственных деятелей до
незначительных сотрудников  македонских и болгаро  -югославских организаций.
Сотни  других членов партии, единственным  грехом которых  было то, что  они
были   коллегами,   друзьями   или   родственниками   осужденных   были    в
административном  порядке  интернированы  в лагерях.  Только  из  49  членов
Центрального Комитета 17 попали под жернова процесса. (см. Brzezinski, 1962,
c. 115).
     Из ведущих  функционеров, бесследно исчезнувших и  осужденных  в тайных
процессах,  как  "шпики   фашисткой  полиции,  империалистические  агенты  и
титоисткие  заговорщики"  здесь   достаточно  дать  только  представительную
выборку: член Политбюро профессор Петко Кунин, министр промышленности Георги
Ганев,  директор  управления  госбезопасности;  Иван  Масларов, оргсекретарь
Центрального  Комитета; полковники госбезопасности Стефан Богданов и  Никола
Задгорски; руководитель  военной  разведки генерал Петр Вранчев; командующий
пограничной стражей генерал Глев Главинчев; Любомир Кайраков, Йордан Божилов
и Стефан Тончев, министры электрификации, внешней торговли, почт, телеграфов
и телефонов; далее пять заместителей министров иностранных дел, транспорта и
внутренней торговли. (см. Деведиев 1962, c 48 ff).
     Червенков  попытался  использовать  собственную динамику  лавинообразно
нараставшей   волны   репрессий   для   того,   чтобы   посредством   нового
сфабрикованного  процесса  избавиться от своих  потенциальных  соперников  в
руководстве  партии. Жертвами  такого процесса могли стать Добри  Терпешев и
Антон  Югов.  В обвинительном материале недостатка  не было.  На допросах во
время  подготовки процесса  Костова,  как и  всех  остальных  сфабрикованных
процессов в государствах - сателлитах, составлялись протоколы на всех лиц, с
которыми "заговорщики" находились в каких-либо отношениях: личных, служебных
или  партийных. И  это,  естественно  означало,  учитывая  высокое положение
допрашиваемых, так  сказать полную обвинительную картотеку на  всех  ведущих
членов  партии,  деятелей  государственного  аппарата   и  военных,  которая
бдительно и всегда готовая к использованию, хранилась в бронированных сейфах
госбезопасности.
     Во  время   войны  Добри   Терпешев   был  Верховный  Главнокомандующим
болгарской партизанской  армией.  Он был избран в Центральный  Комитет  и  в
Политбюро, а к началу процесса Костова стал заместителем премьер - министра.
Антoн  Югов,  oрудие  Берия  в   тайной  полиции,  сыграл  основную  роль  в
организации  процесса  Костова.  Он   руководил  комиссией  госбезопасности,
которая вместе  с  МВД и Червенковым составляла список жертв  и  производила
аресты.  Хотя в конце июля ему и  пришлось  сменить пост министра внутренних
дел на  пост заместителя  премьер-  министра,  он  остался  членом правящего
"внутреннего секретариата".
     Червенков начал атаку на Терпешева  и  Югова на закрытом заседании ЦК 6
января  1950  г.  Он  обвинил их  в "недостатке  пролетарской  бдительности,
слепоте в  отношении предательской антисоветской деятельности Костова и  его
банды". Поскольку они долгое время терпели в своих рядах  изменников, сказал
Червенков,  они объективно  также  несут  вину  за  эти  преступления.  Речь
Червенкова недвусмысленно  призывала  организовать новый процесс.  Однако, в
этот  критический момент  вмешался Сталин. Для  него сфабрикованные процессы
были полезным инструментом, но время, место, масштаб  и жертв мог определять
только он.  Защищающая  рука  Сталина спасла  жизнь Терпешеву и  Югову.  Они
отделались  только  льстивой самокритикой: Терпешев  был  выведен из состава
Политбюро, оба они потеряли свои должности заместителей премьер - министра и
были перемещены  на  незначительные  государственные посты.  (см.  Devedjiev
1962, c, 53ff, Bell 1986, c. 108: Wolff 1970, c. 389).
     Болгарская  чистка  выполнила  свои  задачи  процессом  Костова,  волну
арестов  можно было остановить. Арена сталинистких концептуальных  процессов
была  перенесена из  Южной Европы  в Центральную и  Восточную: из  Албании и
Болгарии в Венгрию, Чехословакию, Восточную Германию и Польшу.

        ГЛАВА 3 СВЯЗИ ФИЛЬДА - ПРАВДА И ЛЕГЕНДЫ

     Процесс Райка в  Венгрии был первым "чистым" сфабрикованным процессом в
Восточной Европе после войны. Этим Сталин создал учебный пример для изучения
которого  еще малоопытные в  этом  вопросе  офицеры безопасности  всех стран
восточного блока  направлялись в Будапешт.  Здесь впервые  было создано дело
Ноэля  Фильда, вербовщика  всех коммунистов, искавших убежища на Западе  для
американских шпионских  служб, связующего звена между  империалистическими и
титоистскими подрывными элементами коммунистических партий Восточной Европы.
Связи с Фильдом стали причиной казней и арестов сотен коммунистов в Венгрии,
Восточной Германии и  Чехословакии, еще тысячи были ликвидированы за то, что
их друзья,  родственники  или коллеги были  связаны  с Фильдом.  Дело Фильда
представляло  собой начало сфабрикованного  процесса в Будапеште, бросившего
отсюда зловещую тень на Прагу,  Варшаву и Восточный Берлин.  С  помощью дела
Фильда   удалось   посредством   сфабрикованных   процессов  избавиться   от
арестованного  Гомулки  и  свергнутых партийных  лидеров Восточной  Германии
Пауля  Мерккера и Франца  Далема.  Однако, на  этот  раз  пришло  время  для
палачей.  27 ноября 1952  г. в Праге был вынесен приговор по делу Сланского,
через четыре месяца 5  марта 1953 г. умер  Сталин,  а уже в  декабре Берия и
Абакумов, шефы советского МВД, были приговорены к  смертной казни, по иронии
судьбы, как английские шпионы, в таком же сфабрикованном процессе. Ульбрихту
в  ГДР  и Беруту  в Польше пришлось начать отступление. Лавина  дела Фильда,
начавшаяся в  Будапеште, была остановлена, после этого затихли и смертельные
серии послевоенных сфабрикованных процессов.<sup>[16]</sup>
     Материала о ключевой фигуре  Ноэле Фильде опубликовано мало, непонятное
упущение, ибо захватывающая история его  жизни протекала в  самый волнующий,
самый  мрачный  и  полный  надежд  период  всемирной  истории.  Поэтому  для
понимания  его  роли в  сфабрикованных  процессах полезно  привести  краткую
биографию<sup>[17]</sup>.
     Фильд  родился  в Лондоне  23  января  1904  г.  Его  отец, др. Герберт
Хэвиленд Фильд, всемирно известный биолог, происходил из старой американской
квакерской семьи, мать была англичанка. Детство и  юность Ноэль Фильд провел
в  Цюрихе,  где  его  отец   руководил   международным   институтом  научной
библиографии.   После   начала  первой   мировой  войны  др.  Фильд,  верный
религиозно-гуманистическим       традициям      квакерства,      организовал
продовольственную помощь для голодающих беженцев  Европы, а после заключение
перемирия  президент  Вильсон назначил  его американским членом  комиссии по
подготовке мирной конференции.  Служить  миру  и  помогать  преследуемым для
молодого Ноэля Фильда было не абстрактной идеей, он вырос на этих идеалах.
     После смерти отца  в 1921  г. семья переехала в Америку.  Ноэль  изучал
политические науки в элитарном Гарвардском Университете в Бостоне. В 1926 г.
он   поступил   на  службу   в  Государственный   департамент  (американское
министерство  иностранных  дел)  в  западноевропейский  отдел, в  котором он
занимался прежде всего Лигой Наций. Годом  раньше он женился на Герте Физер,
своей  подруге  по  Швейцарии.  Она оставалась  его преданной  спутницей  на
протяжении всей его волнующе трагической жизни.
     Дальнейшая  карьера  Ноэля  Фильда  на  государственной службе  едва ли
достойна внимания.  В  1930  г. он перешел с дипломатической  службы на пост
главного советника по экономическим вопросам в Западной Европе; в 1936 г. он
был направлен  в отдел  разоружения Секретариата  Лиги  Наций в Женеве и два
года спустя стал главным комиссаром Лиги Наций по репатриации иностранцев из
Испании,  кровоточащей гражданской войной. В 1940 г. он подал в  отставку со
своего  поста  в Лиге Наций,  возмущенный неспособностью  этой международной
организации  противостоять  фашистской агрессии. Тем самым он  оборвал  свою
карьеру на службе американскому правительству.
     Идя  по стопам  своего  отца, но  в  обратной последовательности, Ноэль
перешел из Лиги Наций  на социальную работу.  В  конце 1940 г он и его  жена
Герта  вошли  в руководство марсельского  бюро  Unitarian  Service Committee
(USC),  а  два года  спустя,  после оккупации вишистской  Франции германским
Вермахтом,  Фильды  взяли  на  себя руководство европейским  центром  USC  в
нейтральной  Швейцарии  (Женева).  В  рамках ограниченных возможностей  этой
гуманитарной   организации,   созданной  унитариями,  прогрессивной  группой
американских  протестантов, для помощи  людям, которым угрожала  опасность в
Европе,  оккупированной  немцами,  Ноэль  Фильд и  его  жена  вели  воистину
героическую  борьбу  за спасение  гонимых.  Они  сумели  спасти  от  голода,
концлагерей и смерти сотни людей.
     После  окончания  войны, средства USC  были  истощены.  Для  облегчения
положения    разрушенной    Европы    самоотверженной     работы     частной
благотворительной  организации было  совершенно недостаточно.  USC  пришлось
ограничить свою деятельность. Европейское Центральное  бюро  было в  1947 г.
закрыто. Фильду  было предложено место  в  Бостоне,  в  американской штаб  -
квартире  унитариев, но он  отказался  и  остался  в  Европе. Он надеялся  с
помощью спасенных  им людей,  многие  из которых заняли руководящие  посты в
восточно-европейских   государствах,    получить    место   в   каком-нибудь
университете или исследовательском институте. Коммунисты были ему благодарны
и готовы  помочь, однако советские оккупационные власти, от которых зависело
окончательное  решение,   подозрительно   настроенные   против  американцев,
отказали ему. Ноэль Фильд выехал из Восточного  Берлина в Прагу,  а потом  в
Варшаву, побывал  в Париже, потом в начале мая 1949 г. вернулся в  Прагу. 12
мая 1949  г. он исчез из Палласт отеля. Его  жена Герта в это  время была  в
Женеве.  В  августе  она  прилетела  в  Прагу для  того,  чтобы  узнать, что
случилось   с   ее  мужем.  25  августа   она  тоже   бесследно  исчезла  из
Палласт-отеля.
     За несколько  дней  до этого младший брат Ноэля Герман  Фильд  встретил
Герту в Праге, так же  в связи с поисками  пропавшего. Он улетел ни с  чем в
Варшаву для того, чтобы  обратиться за помощью к старым друзьям,  но тщетно.
Тогда 22 августа он направился в аэропорт для того, чтобы вернуться в Прагу,
но  в чешскую  столицу  он  не  попал. На  борту  самолета не было ни одного
пассажира  с  таким именем. Герман, преуспевающий  лондонский архитектор, до
1939 г. практически не интересовался политикой. Его позиция изменилась после
расчленения    Чехословакии.   Небольшая    либеральная    благотворительная
организация  British  Trust,  в  которой  работала  его  вторая  жена,  Кэт,
предложила ему поехать  в Краков  в Южной Польше для  того, чтобы  облегчить
путь  в  Англию  политическим беженцам из  захваченной  Чехословакии.  После
оккупации Польши германским Вермахтом,  его краткое вмешательство  в мировую
историю закончилось. Через  десять  лет  его  снова позвала  история,  чтобы
бесследно исчезнуть в ее водоворотах.
     Во время гражданской войны в  Испании Ноэль и Герта Фильд познакомились
с одной германской семьей. Отец, др. Глазер, работал врачом в  интербригаде.
При возвращении остатков бригады заболела его дочь Эрика, которой тогда было
17 лет. Ее  перевозили из больницы в больницу и она отстала от  родителей. В
лагере  беженцев на  франко-испанской  границе Фильд  снова встретил Эрику и
решил взять ее с собой в Швейцарию. Он обращался с опекаемым ребенком, как с
собственной  дочерью.  Уже в Университете  Эрика включилась в антифашистское
движение, участвовала в подпольной деятельности группы немецких эмигрантов и
через нее познакомилась с членами венгерской эмигрантской организации. После
войны она переехала в американскую оккупационную зону  и  начала работать во
франкфуртском отделении  УСС.  Два года  спустя  она  оставила  американскую
службу,  вступила  в  коммунистическую  партию  Германии  и  стала  работать
секретарем  депутата  компартии  в Гессенском ландтаге,  а также  редактором
партийной газеты. Вскоре после этого она  познакомилась с Робертом Валлахом,
капитаном американской  оккупационной армии.  Они полюбили друг друга и т.к.
эти тесные отношения  не понравились  партии, Эрика  в конце 1947 г.  решила
выйти  из КПГ и стать женой Роберта Валлаха. Они жили в Париже,  т. к. Эрике
из-за  ее  коммунистического  прошлого,  несмотря  на  брак  с  американским
гражданином  был запрещен въезд в Соединенные  Штаты.  Когда  она  узнала  в
Париже об исчезновении трех Фильдов, то решила в конце лета 1950 г. вылететь
в Восточный Берлин и 1939 г. попробовать там через своих старых товарищей по
партии узнать  о судьбе исчезнувших. 26 августа она была арестована на улице
и также бесследно исчезла.
     Однако вернемся к  Ноэлю Фильду,  этому "агенту  американской шпионской
службы,  связному  между   империалистами   и  их  агентами,  внедренными  в
восточно-европейские компартии", как звучало на сфабрикованном процессе. Кем
же он на самом деле? Сентиментальным откровенным идеалистом - несомненно да,
хорошим  человеком, в полном смысле этого,  к сожалению  старомодного слова.
Справедливость, чувство ответственности,  готовность  прийти  на помощь были
для него  не пустыми фразами, которые  он пытался использовать для карьеры -
они составляли смысл и цель его жизни. В оценке его характера мысли друзей и
врагов совпадали, однако, относительно его политической роли они расходятся.
Был ли он коммунистом? Несомненно да, и при этом не имеет значения  был ли у
него  в  кармане   билет  члена  американской,  германской  или  швейцарской
компартии. Также праздно спрашивать когда именно он превратился  из молодого
сочувствующего в  30-е годы в убежденного коммуниста.  Самое  позднее  после
крушения Испанской Республики и победы фашизма Франко в его образе мыслей не
может быть сомнений. Как  руководитель Unitаrian Servive Commitee, он считал
своей  основной  задачей  помогать  беженцам  антифашистам  и  прежде  всего
коммунистам,  деятельность, за  которую  Фильд  и  спасенные  им  люди  были
вынуждены  расплачиваться  в  параноидальных  процессах Сталина  виселицами,
тюрьмами   м  ГУЛАГом.  Из  этого  и  нужно  исходить  при  анализе  каждого
сфабрикованного процесса.
     Был ли  Фильд агентом?  А  может быть даже двойным агентом советских  и
американских   шпионских  служб?   Американская   журналистка  Флора  Льюис,
руководитель парижского бюро New York Times  написала единственную  книгу  о
"Человеке, который исчез (The Man  Who Disappered)", как звучало название ее
английского  издания.   Она  изучила   бесчисленные  сообщения,  говорила  с
десятками людей, знавших Фильда и выразила их мнение о том, что Фильд еще  в
1933 г. в Америке  был завербован  советской секретной службой  и  с тех пор
время  от  времени получал в высшей  степени конспиративные,  но  однозначно
шпионские  задания. Однако, источники Флоры  Льюис  в  этом отношении крайне
подозрительны:  она  опирается   на   высказывания   сомнительных  в   своей
объективности  коронных агентов  Комиссии по расследованию  антиамериканской
деятельности Дж. Б. Мэттьюса, завзятого  разоблачителя Вайттакера Чамберса и
прежде  всего на  высказывания Гедды Массинг, немецкой эмигрантки, которая в
течение  многих лет  выполняла  услуги  курьера для советских шпионов  и  во
времена охоты на ведьм МакКарти стремилась улучшить свое прошлое фабрикацией
длинного списка мнимых "советских шпионов".
     Неопределенная  оценка Фильда  усиливается тем,  что западные секретные
службы   собрали  о  нем  толстые  досье,  однако  до  сегодняшнего  времени
отказываются их открыть. Ни  американская ЦРУ, преемница УСС, ни британская,
ни западногерманская или швейцарская  секретная  служба, как и их  восточные
коллеги не дают ни какой информации.
     Но реальность была гораздо менее авантюрной. В 30- годы  Фильд входил в
дружеский  кружок  американских правительственных чиновников, которые со все
растущей симпатией относились  к Советскому Союзу как единственной  державе,
способной предотвратить победу фашизма в развязанной им мировой войне. Почти
все  эти "преждевременные антифашисты",  как  их называли  в  эру  МакКарти,
оказались  в  списках  профессиональных  разоблачителей,  подобных  Мэтьюзу,
Чамберсу и Массинг,  как красные  и  даже  как советские агенты. Само  собой
разумеется, что  Фильд также в них  был, но то,  что ФБР никогда не обвиняло
его   какой-либо   "антиамериканской  деятельности",   говорит   как  о  его
незначительной   роли,  так  и   о   сомнительной   ценности  доказательств,
приведенных Флорой Льюис.
     В нейтральной Швейцарии свободно действовали настоящие агенты советских
шпионских  служб.  Самой   известной  была  группа,  руководимая  венгерским
коммунистом Шандором Радо, радиосообщения которого о немецкой военной машине
содержали крайне  ценную  информацию:  например  точную  дату  нападения  на
Советский Союз<sup>[18]</sup>.
     Фильд,  заботящийся о коммунистических беженцах, русских  совершенно не
интересовал. Если бы они потребовали от него информацию о фашизме, он бы дал
ее  в  силу  своих  убеждений, но  вербовать его в  агенты  было  совершенно
бессмысленно<sup>[19]</sup>.
     Также   маловероятны   его  связи  с   американской   разведкой.  Фильд
познакомился  с Аленом  Даллесом,  уполномоченным Управления  Стратегических
Служб по  Европе,  еще  в  1929  г.  во  время  Вашингтонской  и  Лондонской
конференций  по  разоружению  и позднее приветствовал случай  возобновить  в
Берне  во  время  войны  старое   знакомство   и   расширить  взаимополезное
сотрудничество по  борьбе с  Гитлером. Однако, предположение, что Фильд  был
агентом УСС, могло родиться только в болезненной фантазии  мира послевоенной
сталинской стратегии. Оно было построено, как сеть в которую должны попадать
жертвы сфабрикованных процессов.
     Но может быть это было не только порождением мира  болезненных фантазий
палачей? В своей книге  "Sprengsatz. Die Operationen Splinter Faktor" (1975)
английский  журналист  Стюарт  Стивен выдвигает  теорию,  что  длительная  и
кровавая  волна  послевоенных показательных  процессов  в  Восточной  Европе
является  целенаправленной  провокацией  американского ЦРУ, в которой  Ноэль
Фильд сыграл главную роль. Стивен рассуждает:
     Внезапно  сотрудничество с Фильдом во время войны предстало для Даллеса
в   совершенно  ином  свете.  Он  узнал,  что  использовался  Фильдом,   что
уполномоченный USC по Европе был не простым врагом Гитлера, а хитрым скрытым
коммунистом, который злоупотребил  его доверием и скомпрометировал его перед
Вашингтоном, поскольку сделал  УСС сообщником  коммунистов.  Даллес  не  мог
простить  Фильду   этот  позор  и  поклялся  отомстить.  Случай  для   этого
представился  в 1948 г. К  этому времени  Даллес был  уже директором ЦРУ. Он
разработал  план  под  кодовым  названием  "Sрlinter  Factor",   посредством
которого хотел  вбить клин  между  Москвой  и  ее  сателлитами в руководстве
восточно-европейских компартий и  тем самым расколоть  монолитный  советский
блок. Орудием для этого послужил его двойной агент Юзеф Святло, руководитель
польских  органов безопасности. Святло должен был убедить Сталина в том, что
Ноэль  Фильд  является  резидентом  американской разведки  и  имеет  задание
внедрить  своих  доверенных людей,  в  т.ч.  Райка,  Сланского,  Гомулку,  в
руководство восточноевропейских партий.
     По мнению Стивена именно эта коварная  дезинформация  послужила толчком
для организации серии показательных процессов  в Сталинской империи.  По его
мнению   Святло   был  руководимым   Даллесом  разоблачителем,  а  Фильд   -
суперагентом, обреченным  на смерть.  Это  операцией  Даллес хотел отомстить
Фильду и уничтожить его вместе с Советской империей.
     То, что Фильд был орудием ЦРУ, пусть даже  неосознанно, также относится
к  области  фантазий  Стивена,  как  и  мнимая  решающая  роль  Даллеса  при
развязывании  сфабрикованных  процессов.  Несомненно,   была   компания   по
дезинформации  противника, возможно  именно  для этих целей и использовалась
операция "Splinter Factor". В этой связи  можно упомянуть речь американского
госссекретаря Джона Фостера Даллеса, брата Алена, в начале 1949 г, в которой
он говорил об тайной акции по свержению правящих  кругов  в странах народной
демократии. Сообщение о ней, появившееся в швейцарской газете "Die Tat" было
триумфально включено в венгерский  обвинительный акт против Райка.  Во мраке
шпионского мира не исключено, что  Святло был двойным агентом:  в конце 1953
г.  он ушел на  Запад  и сообщил в  своем выступлении по  "Свободной Европе"
ужасные подробности сталинистской чистки в Польше.
     Однако  утверждение, что ЦРУ  удалось  таким маневром обмануть Сталина,
направить его подозрительность против разоблаченных "изменников" и тем самым
начать  кровавую  баню в Восточной  Европе,  фальсифицируют  не  только роль
Фильда.  Мнимое  нашептывание  Святло  о  "измене  Фильда"  может предложить
совершенно  другую интерпретацию истории возникновения не  только  процессов
чистки, но и книги Стивена. Возможно, некий действующий или бывший сотрудник
восточноевропейских  служб  безопасности  нашептал эту теорию  неопытному  в
коммунистической  преисподней  журналисту  для  того,  чтобы  очиститься  от
собственных преступлений, переложить часть  вины на американцев и еще больше
затуманить  эту трагическую главу послевоенной  истории  Восточной Европы, о
которой до сих пор еще не сказана вся правда.

        ГЛАВА 4 ПУТЬ К ПРОЦЕССУ РАЙКА В ВЕНГРИИ

     Как  начался процесс  Райка?  Попытка  объяснения,  сделанная  Стюартом
Стивеном, а  именно, что эту лавину вызвала хитрая  американская провокация,
как   уже  объяснялось,  совершенно   неправдоподобна.  Однако,  из  кругов,
допрашивавших  офицеров венгерской службы госбезопасности AVH, участвовавших
в процессе, просочилась другая  версия<sup>[20]</sup>. В соответствии с ней,
тогдашний венгерский посланник в Швейцарии, Йожеф Сал (Jozsef Szal), получил
от  одного из  эмигрировавших соотечественников сообщение о  том, что  Тибор
Соньи (Tibor  Szony),  который  во  время  войны  был  руководителем  группы
венгерских   коммунистов,   нашедших   себе   убежище   в   Швейцарии,   при
посредничестве Ноэля Фильда вступил  в связь с  Аленом Даллесом, европейским
уполномоченным  американской  секретной  службы УСС, и  крайне  доверительно
передал  его в  Будапешт Габору Петеру  (Gabor Peter).  C  1947 г. Соньи был
членом ЦК  и, будучи начальником кадрового управления, держал  в руках самый
важный рычаг власти: именно он решал кем занимать освободившиеся руководящие
посты в партийном и государственном аппарате. Генерал-лейтенант Габор Петер,
начальник  AVH,  передал  эту информацию  в  советский  МВД. Сначала русские
отнеслись к ней скептически, но потом в дело  вмешался Генеральный Секретарь
венгерского ЦК Матиаш Ракоши (Matyas Rakosi) и  обратился к Берия с просьбой
провести расследование. Наконец  МВД согласилось. 11 мая 1949  г. Фильд  был
арестован в Праге  и передан в  Будапешт. Семь  дней  спусти,  18  мая,  был
арестован и Соньи. "Признания"  Соньи, выжатые во время следствия, привели к
аресту Райка и всех других обвиняемых в этом сфабрикованном процессе.
     Эта  версия  AVH  вполне  правдоподобна.  Однако, она  содержит  только
небольшую часть правды.  Связь Соньи  с Фильдом  была известна  партии еще с
1945 г., когда он со своей группой вернулся из Швейцарии и дал исчерпывающий
отчет о  своей  деятельности  в эмиграции. Янош Кадар смог рассказать другую
небольшую  часть истории.  В  августе  1948  г. Кадар был в верхнем  эшелоне
партийной иерархии:  член  Центрального  Комитета  и  Политбюро,  но  о  его
фактическом  влиянии  лучше  всего  говорит  довольно   незначительный  пост
секретаря партийного комитета Большого Будапешта. Он не входил во внутренний
круг, состоявший из  Ракоши, Эрне Гере (Erno Gere),  Михала  Фаркаша (Mihaly
Farkas),  Йожефа  Реваи  (Jozsef  Revai),  первоначально также и Ласло Райка
(Laszlo  Rajk).  Первые  четверо   прибыли  из   Москвы,  были  проверенными
функционерами Коминтерна и,  возможно  исключая  Реваи, доверенными агентами
советской   тайной  полиции.   Райка,  испанского  ветерана  и  руководителя
антифашистского  движения сопротивления в Венгрии,  они восприняли с большим
недоверием и только как необходимое  зло, поскольку  на вершине власти нужно
было демонстрировать "местные кадры".
     В своей биографии Яноша Кадара Ласло  Дьярко  (Laszlo Gyarko) описывает
одно из воскресений в августе 1948 г.

     <i>Ракоши пригласил Кадара к себе домой, где уже находились Гере, Фаркаш и
Реваи. Кадар сразу  заметил отсутствие Райка, хотя тот официально и входил в
высшее партийное руководство.
     "Только  позднее  я вспомнил  -  рассказывал  Кадар, -  что  эти четыре
человека регулярно обсуждали  все важнейшие вопросы перед тем,  как выносить
их на Политбюро. Вскоре  мне стало ясно, почему не было Райка. Михал  Фаркаш
доложил о том, что согласно сообщениям госбезопасности Райк предположительно
является агентом американской секретной  службы.  Я был  настолько потрясен,
что в первый момент у меня слова застряли в горле. Я смог только выдавить из
себя, что это совершенно невозможно."
     Фаркаш аргументировал это  тем,  что информация получена  из  надежного
источника   в   Швейцарии.   Кадар  протестовал.   Гере  и  Реваи   молчали.
Немногословный  Ракоши  закончил  дискуссию  замечанием,  что  при  подобном
подозрении,  даже  если  оно не совсем  бесспорно,  Райк не может оставаться
Министром  внутренних  дел.   Ему   придется   взять  на   себя  руководство
Министерством иностранных дел, а Кадару - возглавить министерство внутренних
дел.
     " Я сразу понял - вспоминал Кадар, - что Ракоши и его группа уже решили
этот вопрос без меня. Также  мне  стало  ясно,  почему Ракоши пригласил меня
позднее остальных.  Реваи был очень бледен.