Мы создадим большой и сильный Южнославянский Союз, который сможет противостоять любому натиску ("Правда" 28.11.1947 г.). Для Тито и Димитрова Союз был только первым шагом к Федерации всех народных республик. 17 января 1948 г. Димитров заявил на пресс-конференции в Бухаресте, где он обсуждал с вождем партии Георгиу - Дежем планы румыно - болгарского таможенного союза: " Что касается проблемы Федерации, то в Румынии и в Болгарии, Югославии, Албании, в Чехословакии, в Польше, Венгрии, возможно в Греции, наши народы могут сами принять решение. Именно они решат создавать Федерацию или Конфедерацию, где и как это должно осуществиться." ("Правда" от 23.01.1948 г.). Сталин был взбешен. Он увидел в заявлении Димитрова ядро стратегии Тито по созданию социалистического блока независимого от СССР и нарушением принципа, что важнейшие решения должны приниматься им самим. 29 января в "Правде" появилось необычайно резкое возражение. "Мы опубликовали заявление товарища Димитрова, однако это не означает, что мы разделяем его мнение. Совсем наоборот, мы считаем, что эти страны не нуждаются в навязываемой федерации или конфедерации. Единственное, в чем они нуждаются - это в усилении и защите своего суверенитета и своей независимости." 10 февраля Сталин вызвал вождей болгарской и югославской партий. Тито благоразумно остался дома и направил в Москву Карделя и Джиласа. Димитров не смог уклониться от личной явки и отправился в советскую столицу в сопровождении Трайчо Костова. Сталин и Молотов подвергли Димитрова резким нападкам, отвергали все его объяснения и, как сообщает Джилас (1962, с. 222ff), прочитали ему как первокласснику лекцию о правильной ленинской политике в области межгосударственных отношений. Они упрекали его в том, что он не проинформировал заранее советское руководство о планируемом болгаро - румынском таможенном союзе и приказали ему выбросить из головы план Восточноевропейской федерации. Однако, для Сталина смирение Димитрова было только предлогом обвинить Тито, концепцию которого он увидел за планами Федерации. Он также предъявил Югославии и Болгарии свое внезапное и противоречивое требование незамедлительно создать Союз обоих государств - т.е. реализовать проект, который был приостановлен еще два года тому назад. Теперь он хотел осуществить его для того, чтобы с помощью услужливого Димитрова держать под контролем упрямого Тито. Смирившийся Димитров робко признал свои "ошибки" и пообещал придерживаться "правильной линии". Кардель и Джилас вернулись в Белград и сообщили о трехсторонней конференции в Москве. На заседании Центрального Комитета Компартии Югославии советское требование немедленного союза с Болгарией было отклонено на том основании, что для этого необходима длительная кропотливая подготовка. Советский Союз ответил отказом на предложение Югославии заключить новое экономическое соглашение. Это стало началом конфликта Сталин - Тито [9]. Сталин знал, как ответить на югославский вызов своему всемогуществу и непогрешимости: каждое недовольство нужно подавлять в зародыше, каждый, кто ставит под сомнение приоритет интересов Советской империи, должен быть ликвидирован. Угрозу федеративного блока от Польши на северо-востоке до Болгарии на юго-востоке под эгидой Тито и созданного самими народами нужно было предотвратить устранением каждого, даже только потенциально независимо мыслящегo коммунистического лидера. Он использовал для этого опробованное и проверенное средство в виде сфабрикованных процессов, жертвы которых разоблачались, как "враги", когда-то это был Троцкий, теперь Тито. В мае 1948 г., когда переписка между советским и югославским Центральными Комитетами уже ясно показала, что Тито не изменит своего мнения, Сталин дал задание своему шефу безопасности Лаврентию Берия выявить всех "титоистов" в государствах сателлитах и подготовить против них сфабрикованные процессы. Югославский субсателлит Албания, как уже упоминалось не представлял особой проблемы: бесспорным кандидатом в жертвы был Кочи Дзодзе. Однако, в остальных странах народной демократии среди партийного руководства были не "титоисты", а сталинисты, которые слепо следовали за своим хозяином. Однако у Берия был опыт решения таких проблем: если "титоистов" нет, их нужно сделать. Уже в мае 1948 г. в Москве начались поиски "человека Тито в Софии". Самым лучшим кандидатом конечно был бы 63 - летний Георгий Димитров. Близкая дружба и искреннее уважение связывало его с югославским товарищем. Также он разделял многие из воззрений Тито и не только относительно федерации народных демократий и всерьез воспринял слова Сталина, характеризующие период перехода от капитализма к социализму, по национальному пути: уважение специфических интересов, особых исторических условиях каждой страны в отличие от рабского копирования советского образца. Димитров выражал сомнения в непогрешимости Сталина, однако он не был Тито. Его хребет был уже сломан долгими тридцатью годами пребывания в Москве, где он, как Генеральный Секретарь Коминтерна должен был разделять каждый извилистый поворот линии и молча смотреть, как его соратники и друзья один за другим бесследно исчезают. Он собственными глазами видел смертельные последствия любой самостоятельной мысли, любого малейшего следа неудовольствия на лице Сталина. Он уже в Москве знал, что его личный телохранитель и шурин Вылко Червенков был завербован НКВД и имел задание следить за ним. (см. Wolff 1970, c. 384)[10]. Учитывая это, удивительно, как далеко он зашел для того, чтобы продемонстрировать свои симпатии к ренегату Тито. В апреле 1948 г., когда советский Центральный Комитет заклеймил югославов, как "троцкистов" и "бухаринцев", Димитров все еще пытался помочь своему другу. Когда поезд, в котором болгарская делегация направлялась в Прагу, сделала остановку в Белграде, в его салон-вагон зашел Джилас. "Мы поздоровались" - вспоминал Джилас (1985, с. 188), "Димитров сказал мне, что услышал из письма советского ЦК и думает, что многое в нем справедливо. Потом он взял меня за руку и сказал: "Будь твердым! Будь твердым и все остальное пройдет само!" Он был чрезвычайно дружелюбен, однако его тон внезапно изменился, когда в вагон зашли Червенков и другие. " 18 июня Тито послал Димитрову приветственную телеграмму по случаю его дня рождения. Восемь дней спустя, когда заседание Коминформа в Бухаресте уже шло полным ходом и ораторы один за другим поносили Югославию, Димитров ответил провинившимся : " Благодарю Вас за добрые пожелания" (Цит. по Джилас 1985, с. 189 f). Не случайно, что болгарская партия послала на заседание Коминформа Червенкова и Костова, а не Димитров. Однако посадить Димитрова на скамью подсудимых, как "титоистского заговорщика и империалистического агента" для Сталина было немыслимо. Герой процесса о поджоге Рейхстага 1933 г., давший отпор Герингу перед нацистским судом, и с тех пор чествовавшийся всеми антифашистами, уважавшийся болгарской партией, как мифологический полубог, не мог предстать перед коммунистическим судом. Для того, чтобы избавиться от Димитрова русские выбрали более элегантный способ. В январе 1949 г. от исчез из Софии. Ходили слухи, что он отправился на аэродром встретить заместителя Председателя Совета Министров Советского Союза Андрея Вышинского, сделавшего промежуточную посадку на Софийском аэродроме. Он находился в самолете, когда дверь за ним внезапно закрылась. Долгое время о Димитрове не было официальных сообщений, пока в апреле в прессе не появилось короткое сообщение, о том, что он заболел и находится на лечении в Советском Союзе. Он умер 2 июля 1949 г. в московском госпитале. Его тело, набальзамированное теми же советскими специалистами, которые сохранили для будущего тело Ленина, было помещено в Мавзолей в Софии (см. Деведиев, 1962, с. 15ff). Потенциальными жертвами сфабрикованного процесса, которых вообще мог брать в расчет Берия, были Васил Коларов, Антон Югов и Трайчо Костов. Коларов был ближайшим другом и соратником Димитрова. Оба они стояли в 1918 г. у колыбели партии, принимали участие в неудачном восстании 1923 г. и вместе бежали в Москву, где они попали в аппарат Коминтерна. Вскоре Коларов стал членом Исполнительного Комитета, а позднее возглавил балканский секретариат. После окончания войны он вернулся в Болгарию, был избран в Политбюро м занял пост вице-премьера, а потом и министра иностранных дел. Уже несколько сенильный, 72-х летний москвич с больным сердцем и печенью был явно неподходящей кандидатурой в жертвы. Третий москвич Вылко Червенков с самого начала не рассматривался, как возможная жертва. В конце концов он был доверенным лицом советской тайной полиции, как в в Москве, так и в Софии. Хотя после своего возвращения на Родину он и был избран в Политбюро, однако Берия дал ему указание оставаться в тени своего знаменитого шурина и ему пришлось удовольствоваться третьестепенным постом председателя Государственного Комитета по вопросам науки, искусства и культуры. Только после удаления Димитрова, ко времени подготовки сфабрикованных процессов, его хозяин позволил ему подняться к руководству партией и правительством. Червенков с самого начала был кандидатом Берия, но не на роль жертвы, а помощника. Таким образом на роль исполнителей главной роли в сфабрикованных процессах подходили два "местных коммуниста" - Антон Югов и Трайчо Костов. Оба они в течение долгого времени были лидерами подпольного движения. При создании правительства Отечественного Фронта, контролируемого коммунистами, Югов занял ключевой пост министра внутренних дел. Подчинявшиеся ему органы государственной безопасности, организованные советскими "советниками" и находящиеся под надзором агентов МВД, немедленно начали охоту за настоящими и мнимыми врагами государства. Кровавая баня была ужасной даже в балканских масштабах и по жестокости далеко превзошла всех остальных советских сателлитов. Количество казненных по приговору народных судов за первые четыре года террора Югова оценивается в 100 000. Югов был бы идеальным кандидатом в жертвы: массы его боялись и ненавидели, тройка москвичей его презирала и подозревала, что он полностью управляется МВД. Однако, уже скоро у Берия больше не было сомнений. Твердый сталинист Костов, высший руководитель болгарской экономики, сам облегчил ему выбор. Во время уже упоминавшейся тройной конференции в Москве, на которой обсуждались вопросы Федерации, он прервал обсуждение и выразил Сталину сожаления по поводу неравных, вредных для его страны пунктов болгаро - советского экономического Договора. Сталин разгневался на критику, отчитал Костова за то, что "второстепенными вопросами " он уводит внимание от ключевой проблемы внешнеполитических различий и направил его к Молотову (см. Джилас 1962, с. 226, Dedijer 1953 c. 321, Devedijev 1975, c 26)". Этот внешне незначительный инцидент решил судьбу Костова. Когда три месяца спустя Сталин дал Берия задание удалить "титоистов" из партий сателлитов, он припомнил критические замечания болгарина. Берия перелистал досье Костова - пухлую папку с конфиденциальными сообщениями Червенкова и других шпиков МВД, внедренных в болгарскую партию и нашел в ней и другие "антисоветские проступки". Еще задолго до этой конференции Костов выражал свое сожаление тем, что Советский Союз приобретает болгарский табак и розовое масло по более низким ценам, чем они продаются на Западе. Для того, чтобы остановить эту практику, угрожавшую вытеснением основных болгарских экспортных товаров с западного рынка, Костов дал членам торговой делегации указание распространить действие закона о валюте как государственной тайне на Советский Союз. C осени 1947 г. конфиденциальная экономическая информация должна была утаиваться не только от капиталистического, как это было раньше, но и от советского торгового партнера (см. Devedijev 1962, c. 23 ff.; Lendvai 1969, c. 222). Тем самым для Берия вопрос был решен: жертву звали Костов. Однако, оставалась небольшая проблема: среди партийного руководства Костов был основным противником титоистской концепции южнославянского союза, поскольку опасался, что в федерации, как предполагал Тито, Югославия станет доминирующим партнером. Димитров не раз пробовал рассеять его подозрения, но тщетно. Именно, Костова в сопровождении Червенкова болгарская партия послала в Бухарест на проклинающее заседание Коминформа и он использовал каждую возможность до своего ареста и даже появления на скамье подсудимых для повторения Сталинской клеветы против Тито. Недоверие было взаимным. Тито видел в Костове неудобного противника и в своей речи 9 апреля 1949 г. за две недели до ареста Костова, попытался самым гнусным образом ускорить падение своего болгарского коллеги "Во время режима царя Бориса Костов был арестован и вместе с группой коммунистов предстал перед судом. Хотя было известно, что он один из ведущих лидеров компартии, ему одному сохранили жизнь, а всех остальных приговорили к смертной казни. Почему?" - спросил Тито и сам ответил на свой вопрос: "Сегодня у нас есть доказательства, что агенты известных капиталистических государств превратились в ряд функционеров некоторых коммунистических партий" (Цит. по Wolff 1970, с. 386 ff). Однако, антититовская позиция Костова в глазах Берия не была особым препятствием. Он знал способы превращения сталинистов во "вражеских агентов". Сценарий, разработанный в Москве, наметил контуры грядущего сфабрикованного процесса: Костов должен был "признаться" в том, что он принимал участие в титоистском заговоре, целью которого был отрыв Болгарии от Советского Союза и передача ее империалистам через образование южнославянского Союза. Он должен был "разоблачить" Тито, как орудие и шпиона англо - американских разведывательных служб. Разработка подробностей была поручена Червенкову, Югову и группе советских "советников" и генералов, усиленной экспертами по троцкистским сфабрикованным процессам. Они также получили задание составить список членов "банды Костова", подлежащих аресту[12]. Потом его проект был представлен в Москву, где Берия и его штаб проверили список, исправили и расширили. Окончательная редакция была утверждена Сталиным в начале мая 1949 г. Сразу же после этого должна была начаться волна арестов, однако подготовка к выборам в Национальное Собрание спутала сроки. Нетерпеливый Сталин в конце месяца вызвал к себе Червенкова, сделал ему выговор, сообщил, что Венгрия уже посадила своих титоистов под замок и с большой неохотой дал свое согласие на перенос начала судебного процесса на 10 июня. Трайчо Костов родился в 1897 г. Молодым школьным учителем он стал вместе с Георгием Димитровым одним из основателей Болгарской Коммунистической Партии, а 1924 г. членом ее Центрального Комитета. В том же году он был арестован и перенес такие жестокие пытки, что из страха предать своих товарищей он выбросился с четвертого этажа полицейского управления. Попытка самоубийства не удалась, но он сломал обе ноги и его позвоночник навсегда остался скрюченным. После своего освобождения в 1929 г. он выехал в Москву, где два года работал в болгарской секции Коминтерна. После возвращения в Болгарию он был избран в Политбюро. Во время войны он организовывал партизанскую борьбу против немцев. В апреле 1942 г. вместе с другими членами ЦК он был арестован военной полицией. Пятеро из них получили смертные приговоры, а Костов пожизненное заключение, что позволило Тито сделать свои грязные намеки. Два года спустя партизаны освободили его из тюрьмы. Он снова включился в работу и был назначен Генеральным Секретарем, на самый высокий пост в партийной иерархии. Только в 1946 г. он передал этот пост вернувшемуся из Советского Союза Димитрову. С тех пор он оставался в Болгарии человеком No 2 и вообще считался наследником стареющего вождя партии. Он находился в зените своего могущества, когда в январе 1949 г. Димитров исчез из Болгарии. Однако, в том же месяце и Костов исчез с политической арены. К этому времени особая группа работников госбезопасности под надзором генералов МВД готовила сфабрикованный процесс. Параллельно с полицейской работой создавались и политические условия для его проведения. После удаления Димитрова заместителем великого отсутствующего по рекомендации Сталина был назначен Червенков. Коларов стал премьер - министром. Кроме этого был создан "внутренний секретариат" Политбюро, состоявший из Червенкова, Коларова и Югова. Министр внутренних дел Югов надежно контролировался русскими, его аппарат безопасности руководился советскими "советника-ми" и был наводнен агентами МВД. 72-х летний Коларов превратился всего лишь в вывеску, рупор Червенкова, который с этого времени стал самодержцем БКП. 1949 г. начался с ряда секретных заседаний Центрального Комитета. Перед ничего не подозревавшими членами ЦК Костов был обвинен в "националистическом уклоне" и его призвали выступить с "откровенной самокритикой". Однако это было толька началом его Голгофы. На заседании Пленума ЦК 26 и 27 марта "внутренний секретариат" предложил резолюцию, в которой Костов обвинялся в антисоветской деятельности, поскольку хотел распространить действие закона о государственной тайне и на СССР; он поощрял развитие внутри партии националистических тенденций, нарушал принципы коллективного руководства и развернул фракционную деятельность, интриговал против Димитрова и сеял недоверие между болгарской и советской партиями. Пленум единогласно решил вывести Костова из Политбюро и снять с постов заместителя Премьер-министра и председателя Экономического Совета. Как в насмешку, вскоре после этого он был назначен на совершенно незначительный пост Директора Национальной Библиотеки (см. Деведиев 1962, c. 28f, Bell 1986, c. 105: Ulam 1971, c 200)[13]. Однако, Костов все еще оставался членом ЦК и не в его характере было сдаваться без борьбы. Костов апеллировал к Политбюро и даже обратился через голову болгарской партии с письмом в ЦК КПСС в Москву, для того, чтобы защитить себя от необоснованных обвинений в антисоветской деятельности. Ответа он не получил. В конце мая 1949 г. тайные приготовления к сфабрикованному процессу закончились и Червенков направился к Сталину и Берия для того, чтобы обсудить точное проведение процесса, не консультируясь при этом с Димитровым, лежавшим в московском госпитале (см. Деведиев 1962, с. 34). После своего возвращения Червенков созвал 11 июня особое пленарное заседание Центрального Комитета. "С марта стали известны новые крайне веские факты антипартийной деятельности Костова" - сказал Коларов.- Было доказано, что он пытался систематически саботировать коллективизацию сельского хозяйства, подорвать авторитет Димитрова, затормозить развитие промышленности и нарушить единство партии. Тяжелый вред, который он причинил партии и болгаро - советским отношениям остался скрытым за ничего не говорящей словесной самокритикой. Не может быть никаких сомнений в том, что проступок Костов близок к титоизму" - продолжил Коларов. "Он превратился в знаменосца международной реакции и примкнул к жалким остаткам разбитой монархо - фашисткой клики. Сегодня его имя равнозначно всему, что враждебно нашей партии." Центральный Комитет единогласно решил снять Костова со всех партийных и государственных постов и исключить его из партии (см. Dеwar 1953, c. 180ff). Костов на заседании не присутствовал, поскольку накануне ночью он был арестован органами госбезопасности в собственной квартире. Сначала арест был секретным. Только 20 июня в центральном органе "Работническо Дело" появилось краткое сообщение министерства внутренних дел о том, что Трайчо Костов взят под стражу за экономический саботаж и шпионаж в пользу империалистических держав. Костов был доставлен в главное управление госбезопасности и брошен связанным по рукам и ногам в подземную камеру. Сразу же начались пытки. Уже в первую ночь через воздушный клапан в камеру была пущена ледяная вода и Костову пригрозили, что его утопят, если он немедленно не признается в шпионской деятельности. Это было только начало. Допросы длились день и ночь, прерываемые только самыми жестокими пытками, которые могли выдумать офицеры госбезопасности под руководством, надзором и личном участии "советников" из МВД[14]. Костов держался четыре месяца, но в октябре 1949 г. физическое и психическое давление сломило его сопротивление и он подписал первый протокол с признаниями. Вместе с Костовым было арестовано около 200 человек, высших партийных функционеров и государственных чиновников, имевших служебные или личные контакты с Костовым, участвовавших в партийных или государственных переговорах с Югославией, готовивших или ведших торговые переговоры с Советским Союзом. Их пытали до тех пор, пока они не давали своего согласия признать свое участие в титоистском заговоре, как сообщников Костова, предписанную им московским сценарием. Из этих 200 режиссеры выбрали десяток самых покорных и достаточно представительных и, как только Костов сломался, начали их готовить к показательному процессу. Техника этой заключительной стадии полицейской фазы расследования я подробно опишу в главе о процессе Райка. Софийское управление госбезопасности, как и за три месяца до этого ее будапештский эквивалент превратилась в дом отдыха для выхаживания и оздоровления полумертвых жертв и восстановления их подорванных идеалов. Начался предпоследний акт пьесы - использование второй лжи, после того, как заключенные выполнили свою первую задачу. Отобранные для большого показательного процесса получали заверения, о том, что партия знает всю правду и суд вынесет приговор только для видимoсти. К тем, кто сумеет безошибочно и убедительно повторить наизусть выученные признания будут подходить умеренно и как только схлынет волна, они будут награждены прощением. Внешне Костов также участвовал в ритуале обмана, но он играл по собственным правилам, которые открылись довольно скоро. На последней стадии подготовку нужно было вынести из подвалов и застенков герметически закрытых камер госбезопасности и секретных вилл советского МВД в открытый мир. В конце 1949 г. Червенков проинформировал ЦК о ходе следствия и поручил 21 члену организовать шесть комиссий экономических экспертов с четко очерченной задачей подкрепить общие и голословные обвинения в "экономическом саботаже" профессионально подобранными фактами. В ноябре обвинительный акт был проверен Берия, утвержден и представлен ЦК. Особая комиссия ЦГ по согласованию с Москвой вынесла приговоры и выбрала вместе с Генеральным прокурором Димитром Георгиевым шесть членов Верховного Суда во главе с его Председателем Борисом Лозановым. Судьи должны были задавать свои вопросы и фиксировать ответы обвиняемых строго в соответствии с полученными инструкциями. 21 ноября обвинительный акт был опубликован в газетах. Сфабрикованный процесс можно было начинать. "Процесс No 1891/1949 против изменников Родины, шпионов и саботажников группы Трайчо Костова" проходил с 7 по 14 декабря 1949 г. в Большом зале Центрального Дома Народной Армии. Милиция установила кордон для того, чтобы держать любопытных вдали от здания, заполненного сотрудниками тайной полиции, советскими наблюдателями, отечественными и иностранными журналистами, надежными делегатами от заводов и колхозов. Заседания суда транслировались по радио.[ 15] Рядом с Костовым сидели десять обвиняемых. Это были министр финансов Иван Стефанов. С 20-х годов он жил в изгнании, сначала в Берлине и Париже, позднее в Советском Союзе. К своему несчастью он был отдаленно связан с болгарским коммунистом Христианом Раковским, который в 1938 г. в большом показательном троцкистском процессе против Бухарина был приговорен к смертной казни. В 1929 г. Стефанов вернулся в Болгарию и стал членом Центрального Комитета. Далее шли два члена ЦК: Никола Павлов, заместитель министра строительства и Васил Ивановски, начальник управления пропаганды. Пятеро обвиняемых занимали крупные экономические посты в правительстве: Никола Начев, заместитель председателя Экономического Совета; Борис Андронов Христов, торговый атташе в московском посольстве; Цончо Стефанов Цончев, управляющий Национальным Банком; Иван Славов Гевренов, начальник отдела в министерстве промышленности и Иван Георгиев Тутов, начальник сектора в министерстве торговли. Двое остальных обвиняемых выполняли в сфабрикованном процессе особую роль: Илья Иванов Баязалиев, секретарь профсоюза строительных рабочих во время войны был политкомиссаром болгарских партизан и взаимодействовал с партизанской армией Тито; и македонец Благой Иванов Хаджи Панцов в 1947 г. был послан Тито в Софию советником посольства, после начала конфликта со Сталиным он перешел на сторону Коминформа и теперь по инструкциям советского посла и софийского резидента МВД должен был выступить с пропагандистским разоблачением Тито, как орудия "империалистов". Во время процесса факты были превращены в свою противоположность, лица "перевернулись": изменивший Тито Хаджи - Панцов превратился в тайного агента Югославии, друг Тито Димитров в его врага, преданные, испытанные коммунисты в шпиков фашистской полиции. Признания "выбитые" из обвиняемых, послужили прежде всего для "доказательства" роли югославских лидеров Тито, Карделя, Джиласа и Ранковича как англо - американских марионеток; "разоблачить" их заговор вместе с Костовым и его бандой, направленный на свержение народной демократии в Болгарии и ее отрыв от Советского Союза. Сценарий процесса Костова представлял собой ограниченную узкими рамками копию процесса Райка в Венгрии, который был поставлен за три месяца до этого на будапештской сцене. Он концентрировался исключительно на обоих южнославянских народах, в отличие от венгерского процесса с его гораздо более широким радиусом захвата и открыто преследуемой целью втянуть все остальные страны - сателлиты в цепочку сфабрикованных процессов. В Софии, как и в Будапеште, сначала нужно было втоптать в грязь престиж главных обвиняемых. Костов был объявлен троцкистом, предателем, "левосектантом", который с 1930 г. сотрудничал с жертвами советской чистки Бела Куном и Валицким, а в 1944 г. он был завербован болгарской фашистской полицией. В обвинительном Акте утверждалось, что в 1944 г. он вступил в связь с полковником Бэйли и генералом Дональдом Ридом Хитом, американским послом и одновременно агентом Intelligence Service и американских разведывательных служб. Вскоре после этого англо - американцы передали роль руководителя шпионской сети югославам, а Костову было поручено организовать заговор с целью включения болгарской Македонии в Югославию, а Болгарии седьмой республикой в титоистский южнославянский Союз, саботировать экономические и политические отношения с Советским Союзом и свергнуть Димитрова, а если понадобится, то и убить. Различия в венгерском и болгарском процессах, небольшие масштабы дела Костова, его ограниченность собственно титоистско - империалистическим заговором протим Болгарии объясняется различным историческим фоном: болгарские коммунисты в межвоенный период меньше контактировали с Западом, чем их венгерские, чехословацкие, немецкие и польские товарищи ; убежище от преследований и тюрем за нелегальную политическую деятельность, участие в составе интербригад в гражданской войне в Испании они нашли не в Англии или Франции, а в Советском Союзе, где они понимали язык и где смогли включить в руководство Коминтерна непропорционально большой контингент своих соотечественников. Во время Второй мировой войны в Лондоне не было болгарского правительства в изгнании и никакие эмигрантские организации не скрывались в Швейцарии. Болгарские товарищи боролись не в рядах французского Сопротивления, но бок о бок с югославскими партизанами. Фигура Димитрова также была важным фактором, обусловившим отличие болгарского процесса от венгерского и всех последующих. Его дружба с Тито, его поддержка идеи создания балканской конфедерации вызвали непредвиденную задержку начала процесса Костова. Только благодаря его вывозу в Советский Союз в январе 1949 г. появилась влзможность начать подготовку этого процесса, в то время как приготовления к процессу Райка уже шли полным ходом. Димитров до последнего отказывался помочь ложными обвинениями свергнуть Костова . Он знал, что скоро умрет и поэтому отказ уже не мог ему повредить. Письмо, которое было найдено незадолго до процесса в котором он предупреждал партию от Костова несомненно было фальшивкой МВД. Болгарский процесс, который по плану должен был предшествовать венгерскому, пришлось сдвинуть, в результате чего образовался тупик, из которого нельзя было протянуть никаких нитей в империю сателлитов. Однако, самое резкое отличие состояло в драматическом отказе Костова на открытом процессе от своих показаний сделанных во время предварительного следствия. "Я признаю себя виновным ", - так начал он свое выступление, - "в неправильном отношении к Советскому Союзу, которое проявлялось в спекулятивных методах торговли с СССР, в засекречивании цен при сделках с капиталистическими государствами, а также в моем указании использовать закон о защите государственной тайны, в либеральном отношении к антисоветским высказываниям, произносимым в моем присутствии. Повторяю: я признаю себя виновным в националистическом уклоне в отношении Советского Союза, которое заслуживает самого сурового осуждения". (Цит. по Der ProzeЯ .... 1951, 74f). Он продолжал обличать свое либеральное отношение к антисоветским высказываниям, произносимым в его присутствии и добавил, что несправедливо критиковал Димитрова, чем подрывал его авторитет. Однако, эти "признания" были явным отклонением от текста, предписанного судьями и нервно-встревоженный Председатель суда Лозанов попытался вернуть обвиняемого на правильный путь: "Костов, согласно обвинительному акту, с которым Вас ознакомили, Вы обвиняетесь за преступления, совершенные в апреле и мае 1942 г. Какие объяснения Вы можете дать?". Ответ Костова был подобен грому с ясного неба. "Я как раз собирался это сделать. Я не признаю себя виновным в том, что капитулировал перед фашистской полицией, в том, что я был завербован английской секретной службой и в заговорщической деятельности вместе с кликой Тито. Я не подтверждаю эти показания сделанные во время предварительного следствия". (Цит. по ibid. c. 76f). Поскольку он продолжал отказываться от одного пункта обвинения за другим, Председатель суда распорядился прервать его выступление, вывести Костова из зала заседания и продолжить заседание суда с оглашением протоколов признаний, выбитых из Костова в тюрьме госбезопасности. Когда 14 декабря 1949 г. 11 обвиняемым было предоставлено последнее слово, Костов снова отказался следовать положениям сценария МВД. "В своем последнем слове перед глубокоуважаемым судом" - начал он, "я считаю своим сознательным долгом заявить Суду и тем самым и болгарской общественности, что я никогда не находился на службе английских шпионских служб, никогда не участвовал в заговорщических планах Тито и его клики, что всегда испытывал к Советскому Союзу уважение и почтение". (Цит. по ibid. c. 639). Костова снова прервали и охрана силой усадила его на скамью подсудимых. Этот отказ остался исключением. Слушание дела шло предписанным ходом с "признаниями" остальных десяти обвиняемых. 51 "свидетель" также сделали свои заранее зазубренные показания. Частично это были осужденные фашистские преступники, которых поманили обещанием освобождения за их обвиняющие показания. Частично коммунисты, сломленные пытками, извлеченные из тюремных камер, в которых они дожидались своих сфабрикованных процессов и которые надеялись послушанием смягчить свой приговор. Далее были зачитаны тщательно "политизированые" офицерами госбезопасности отчеты шести комиссий экономических экспертов по саботажной деятельности обвиняемых. Наконец пришел через "защитников" отобранных органами безопасности, роли которых были срежиссированы тайной полицией и которые только повторяли обвинения, выдвинутые против своих подзащитных. Например, защитник Костова, известный др. Любен Дукменджиев в своей проклинающей речи ни одним словом не обмолвился о том, что его клиент отказался от своих "признаний". 14 декабря суд огласил приговор, заранее вынесенный Сталиным, Берия и Червенковым: Костов - смертная казнь через повешение, Иван Стефанов и Павлов - пожизненное заключению, Начев, Цончо Цончев, Иван Славов, Иван Георгиев и Благой Иванов Хаджи Панчов - к 15 лет каторжных работ, Бориса Андронова и Васила Атанасова - к 12 лет, Илью Баязалиева к 8 лет. Через день после вынесения приговора Червенков посетил Костова в камере смертников, заверил его, в том, что болгарские и советские товарищи точно знают, что он не может быть ни шпионом, ни преступником и апеллировал к его верности коммунистической партии и предложил отозвать свой отказ: позорный приговор послужит только для международного рабочего движения, а жизнь ему будет сохранена. До сих пор неизвестно, почему Костов не устоял перед этим натиском. Болгарские власти опубликовали факсимиле его прошения о помиловании в Президиум Национального Собрания с собственноручной подписью. "Я признаю все обвинения, выдвинутые против меня судом и подтверждаю целиком и полностью свои показания, сделанные во время предварительного следствия... Я искренне сожалею о своем поведении, которое можно объяснить только крайним нервным напряжением и прошу Вас ... отменить вынесенный мне приговор и заменить его пожизненным строгим тюремным заключением" (Цит. по ibid. c. 653). На следующий день, 16 декабря 1949 г. президиум отклонил прошение Костова о помиловании, как необоснованное. Приговор был приведен в исполнение в этот же вечер. Одиннадцать жертв были только видимой верхушкой айсберга. После главного процесса состоялся долгий ряд секретных процессов над 200 обвиняемыми от ведущих партийных функционеров и государственных деятелей до незначительных сотрудников македонских и болгаро -югославских организаций. Сотни других членов партии, единственным грехом которых было то, что они были коллегами, друзьями или родственниками осужденных были в административном порядке интернированы в лагерях. Только из 49 членов Центрального Комитета 17 попали под жернова процесса. (см. Brzezinski, 1962, c. 115). Из ведущих функционеров, бесследно исчезнувших и осужденных в тайных процессах, как "шпики фашисткой полиции, империалистические агенты и титоисткие заговорщики" здесь достаточно дать только представительную выборку: член Политбюро профессор Петко Кунин, министр промышленности Георги Ганев, директор управления госбезопасности; Иван Масларов, оргсекретарь Центрального Комитета; полковники госбезопасности Стефан Богданов и Никола Задгорски; руководитель военной разведки генерал Петр Вранчев; командующий пограничной стражей генерал Глев Главинчев; Любомир Кайраков, Йордан Божилов и Стефан Тончев, министры электрификации, внешней торговли, почт, телеграфов и телефонов; далее пять заместителей министров иностранных дел, транспорта и внутренней торговли. (см. Деведиев 1962, c 48 ff). Червенков попытался использовать собственную динамику лавинообразно нараставшей волны репрессий для того, чтобы посредством нового сфабрикованного процесса избавиться от своих потенциальных соперников в руководстве партии. Жертвами такого процесса могли стать Добри Терпешев и Антон Югов. В обвинительном материале недостатка не было. На допросах во время подготовки процесса Костова, как и всех остальных сфабрикованных процессов в государствах - сателлитах, составлялись протоколы на всех лиц, с которыми "заговорщики" находились в каких-либо отношениях: личных, служебных или партийных. И это, естественно означало, учитывая высокое положение допрашиваемых, так сказать полную обвинительную картотеку на всех ведущих членов партии, деятелей государственного аппарата и военных, которая бдительно и всегда готовая к использованию, хранилась в бронированных сейфах госбезопасности. Во время войны Добри Терпешев был Верховный Главнокомандующим болгарской партизанской армией. Он был избран в Центральный Комитет и в Политбюро, а к началу процесса Костова стал заместителем премьер - министра. Антoн Югов, oрудие Берия в тайной полиции, сыграл основную роль в организации процесса Костова. Он руководил комиссией госбезопасности, которая вместе с МВД и Червенковым составляла список жертв и производила аресты. Хотя в конце июля ему и пришлось сменить пост министра внутренних дел на пост заместителя премьер- министра, он остался членом правящего "внутреннего секретариата". Червенков начал атаку на Терпешева и Югова на закрытом заседании ЦК 6 января 1950 г. Он обвинил их в "недостатке пролетарской бдительности, слепоте в отношении предательской антисоветской деятельности Костова и его банды". Поскольку они долгое время терпели в своих рядах изменников, сказал Червенков, они объективно также несут вину за эти преступления. Речь Червенкова недвусмысленно призывала организовать новый процесс. Однако, в этот критический момент вмешался Сталин. Для него сфабрикованные процессы были полезным инструментом, но время, место, масштаб и жертв мог определять только он. Защищающая рука Сталина спасла жизнь Терпешеву и Югову. Они отделались только льстивой самокритикой: Терпешев был выведен из состава Политбюро, оба они потеряли свои должности заместителей премьер - министра и были перемещены на незначительные государственные посты. (см. Devedjiev 1962, c, 53ff, Bell 1986, c. 108: Wolff 1970, c. 389). Болгарская чистка выполнила свои задачи процессом Костова, волну арестов можно было остановить. Арена сталинистких концептуальных процессов была перенесена из Южной Европы в Центральную и Восточную: из Албании и Болгарии в Венгрию, Чехословакию, Восточную Германию и Польшу. ГЛАВА 3 СВЯЗИ ФИЛЬДА - ПРАВДА И ЛЕГЕНДЫ Процесс Райка в Венгрии был первым "чистым" сфабрикованным процессом в Восточной Европе после войны. Этим Сталин создал учебный пример для изучения которого еще малоопытные в этом вопросе офицеры безопасности всех стран восточного блока направлялись в Будапешт. Здесь впервые было создано дело Ноэля Фильда, вербовщика всех коммунистов, искавших убежища на Западе для американских шпионских служб, связующего звена между империалистическими и титоистскими подрывными элементами коммунистических партий Восточной Европы. Связи с Фильдом стали причиной казней и арестов сотен коммунистов в Венгрии, Восточной Германии и Чехословакии, еще тысячи были ликвидированы за то, что их друзья, родственники или коллеги были связаны с Фильдом. Дело Фильда представляло собой начало сфабрикованного процесса в Будапеште, бросившего отсюда зловещую тень на Прагу, Варшаву и Восточный Берлин. С помощью дела Фильда удалось посредством сфабрикованных процессов избавиться от арестованного Гомулки и свергнутых партийных лидеров Восточной Германии Пауля Мерккера и Франца Далема. Однако, на этот раз пришло время для палачей. 27 ноября 1952 г. в Праге был вынесен приговор по делу Сланского, через четыре месяца 5 марта 1953 г. умер Сталин, а уже в декабре Берия и Абакумов, шефы советского МВД, были приговорены к смертной казни, по ирон