ъ Гена,
на Пересыпи. Шофферъ {258} съ грузовикомъ уeхалъ, и мнe пришлось работать
одному.
Было очень неудобно -- некому мeшокъ держать. Работаю. Прогудeлъ
заводской гудокъ. Мимо склада -- онъ былъ нeсколько въ сторонкe -- бредутъ
кучки рабочихъ, голодныхъ, рваныхъ, истомленныхъ. Прошли, заглянули,
пошептались, потоптались, вошли въ складъ.
-- Что-жъ это они, сукины дeти, на такую работу одного человeка
поставили?
Я отвeтилъ, что что же дeлать, вeроятно, людей больше нeтъ.
-- У нихъ-то грузчиковъ нeту? У нихъ по коммиссарiатамъ одни грузчики и
сидятъ. Ну, давайте, мы вамъ подсобимъ.
Подсобили. Ихъ было человeкъ десять -- и бобы были ликвидированы въ
теченiе часа. Одинъ изъ рабочихъ похлопалъ ладонью послeднiй завязанный
мeшокъ.
-- Вотъ, значитъ, ежели коллективно поднажмать, такъ разъ -- и готово.
Ну, закуримъ что ли, что-бъ дома не журились.
Закурили, поговорили о томъ, о семъ. Стали прощаться. Я поблагодарилъ.
Одинъ изъ рабочихъ, сумрачно оглядывая мою внeшность, какъ-то, какъ мнe
тогда показалось, подозрительно спросилъ:
-- А вы-то давно на этомъ дeлe работаете?
Я промычалъ что-то не особенно внятное. Первый рабочiй вмeшался въ мои
междометiя.
-- А ты, товарищокъ, дуру изъ себя не строй, видишь, человeкъ
образованный, развe его дeло съ мeшками таскаться.
Сумрачный рабочiй плюнулъ и матерно выругался:
-- Вотъ поэтому-то, мать его... , такъ все и идетъ. Которому мeшки
грузить, такъ онъ законы пишетъ, а которому законы писать, такъ онъ съ
мeшками возится. Учился человeкъ, деньги на него страчены... По такому путe
далеко-о мы пойдемъ.
Первый рабочiй, прощаясь и подтягивая на дорогу свои подвязанные
веревочкой штаны, успокоительно сказалъ:
-- Ну, ни черта. Мы имъ кишки выпустимъ!
Я отъ неожиданности задалъ явственно глуповатый вопросъ: кому это, имъ?
-- Ну, ужъ кому, это и вы знаете и мы знаемъ.
Повернулся, подошелъ къ двери, снова повернулся ко мнe и показалъ на
свои рваные штаны.
-- А вы это видали?
Я не нашелъ, что отвeтить: я и не такiе штаны видалъ, да и мои
собственные были ничуть не лучше.
-- Такъ вотъ, значитъ, въ семнадцатомъ году, когда товарищи про все это
разорялись, вотъ, думаю, будетъ рабочая власть, такъ будетъ у меня и
костюмчикъ, и все такое. А вотъ съ того времени -- какъ были эти штаны, такъ
одни и остались. Одного прибавилось -- дыръ. И во всемъ такъ. Хозяева!
Управители! Нeтъ, ужъ мы имъ кишки выпустимъ...
Насчетъ "кишекъ" пока что -- не вышло. Сумрачный рабочiй оказался
пророкомъ: пошли, дeйствительно, далеко -- гораздо {259} дальше, чeмъ въ тe
годы могъ кто бы то ни было предполагать....
Кто-же былъ типиченъ для рабочаго класса? Тe, кто грабилъ буржуйскiя
квартиры, или тe, кто помогалъ мнe грузить мeшки? Донбассовскiе рабочiе,
которые шли противъ добровольцевъ, подпираемые сзади
латышско-китайско-венгерскими пулеметами, или ижевскiе рабочiе,
сформировавшiеся въ ударные колчаковскiе полки?
Прошло много, очень много лeтъ. Потомъ были: "углубленiя революцiи",
ликвидацiя кулака, какъ класса, на базe сплошной "коллективизацiи деревни",
голодъ на заводахъ и въ деревняхъ, пять миллiоновъ людей въ
концентрацiонныхъ лагеряхъ, ни на одинъ день не прекращающаяся работа
подваловъ ВЧК-ОГПУ-Наркомвнудeла.
За эти путанные и трагически годы я работалъ грузчикомъ, рыбакомъ,
кооператоромъ, чернорабочимъ, работникомъ соцiальнаго страхованiя,
профработникомъ и, наконецъ, журналистомъ. Въ порядкe ознакомленiя читателей
съ источниками моей информацiи о рабочемъ классe Россiи, а также и объ
источникахъ пропитанiя этого рабочаго класса -- мнe хотeлось бы сдeлать
маленькое отступленiе на аксаковскую тему о рыбной ловлe удочкой.
Въ нынeшней совeтской жизни это не только тихiй спортъ, на одномъ концe
котораго помeщается червякъ, а на другомъ дуракъ. Это способъ пропитанiя.
Это одинъ -- только одинъ -- изъ многихъ отвeтовъ на вопросъ: какъ же это,
при томъ способe хозяйствованiя, какой ведется въ Совeтской Россiи,
пролетарская и непролетарская Русь не окончательно вымираетъ отъ голода.
Спасаютъ, въ частности, просторы. Въ странахъ, гдe этихъ просторовъ нeтъ,
революцiя обойдется дороже.
Я знаю инженеровъ, бросавшихъ свою профессiю для рыбной ловли, сбора
грибовъ и ягодъ. Рыбной ловлей, при всей моей безталанности въ этомъ
направленiи, не разъ пропитывался и я. Такъ вотъ. Безчисленные таборы
рабочихъ: и использующихъ свой выходной день, и тeхъ, кто добываетъ
пропитанiе свое въ порядкe "прогуловъ", "лодырничанья" и "летучести",
бродятъ по изобильнымъ берегамъ россiйскихъ озеръ, прудовъ, рeкъ и рeчушекъ.
Около крупныхъ центровъ, въ частности, подъ Москвой эти берега усeяны
"куренями" -- земляночки, прикрытыя сверху хворостомъ, еловыми лапами и
мхомъ. Тамъ ночуютъ пролетарскiе рыбаки или въ ожиданiи клева отсиживаются
отъ непогоды.
...Берегъ Учи. Подъ Москвой. Послeдняя полоска заката уже догорeла.
Послeдняя удочка уже свернута. У ближайшаго куреня собирается компанiя
сосeдствующихъ удильщиковъ. Зажигается костеръ, ставится уха. Изъ одного
мeшка вынимается одна поллитровочка, изъ другого -- другая. Спать до
утренней зари не стоитъ. Потрескиваетъ костеръ, побулькиваютъ поллитровочки,
изголодавшiеся за недeлю желудки наполняются пищей и тепломъ -- и вотъ, у
этихъ-то костровъ начинаются самые стоющiе разговоры съ пролетарiатомъ.
Хорошiе разговоры. Никакой мистики. Никакихъ вeчныхъ вопросовъ. Никакихъ
потустороннихъ темъ. Простой, хорошiй, здравый смыслъ. Или, въ англiйскомъ
переводe, {260} "common sense", провeренный вeками лучшаго въ мiрe
государственнаго и общественнаго устройства. Революцiя, интеллигенцiя,
партiя, промфинпланъ, цехъ, инженеры, прорывы, бытъ, война и прочее встаютъ
въ такомъ видe, о какомъ и не заикается совeтская печать, и такихъ
формулировкахъ, какiя не приняты ни въ одной печати мiра...
За этими куренями увязались было профсоюзные культотдeлы и понастроили
тамъ "красныхъ куреней" -- домиковъ съ культработой, портретами Маркса,
Ленина, Сталина и съ прочимъ "принудительнымъ ассортиментомъ". Изъ
окрестностей этихъ куреней не то что рабочiе, а и окуни, кажется,
разбeжались. "Красные курени" поразвалились и были забыты. Разговоры у
костровъ съ ухой ведутся безъ наблюденiя и руководства со стороны
профсоюзовъ. Эти разговоры могли бы дать необычайный матерiалъ для этакихъ
предразсвeтныхъ "записокъ удильщика", такихъ же предразсвeтныхъ, какими
передъ освобожденiемъ крестьянъ были Тургеневскiя "Записки охотника".
___
Изъ безконечности вопросовъ, подымавшихся въ этихъ разговорахъ "по
душамъ", здeсь я могу коснуться только одного, да и то мелькомъ, безъ
доказательствъ -- это вопроса отношенiя рабочаго къ интеллигенцiи.
Если "разрыва" не было и до революцiи, то до послeднихъ лeтъ не было и
яснаго, исчерпывающаго пониманiя той взаимосвязанности, нарушенiе которой
оставляетъ кровоточащiя раны на тeлe и пролетарiата, и интеллигенцiи.
Сейчасъ, послe страшныхъ лeтъ соцiалистическаго наступленiя, вся трудящаяся
масса частью почувствовала, а частью и сознательно поняла, что когда-то и
какъ-то она интеллигенцiю проворонила. Ту интеллигенцiю, среди которой были
и идеалисты, была, конечно, и сволочь (гдe же можно обойтись безъ сволочи?),
но которая въ массe функцiи руководства страной выполняла во много разъ
лучше, честнeе и человeчнeе, чeмъ ихъ сейчасъ выполняютъ партiя и активъ. И
пролетарiатъ, и крестьянство -- я говорю о среднемъ рабочемъ и о среднемъ
крестьянинe -- какъ-то ощущаютъ свою вину передъ интеллигенцiей, въ
особенности передъ интеллигенцiей старой, которую они считаютъ болeе
толковой, болeе образованной и болeе способной къ руководству, чeмъ новую
интеллигенцiю. И вотъ поэтому вездe, гдe мнe приходилось сталкиваться съ
рабочими и крестьянами не въ качествe "начальства", а въ качествe равнаго
или подчиненнаго, я ощущалъ съ каждымъ годомъ революцiи все рeзче и рeзче
нeкiй неписанный лозунгъ русской трудовой массы:
Интеллигенцiю надо беречь.
Это не есть пресловутая россiйская жалостливость -- какая ужъ
жалостливость въ лагерe, который живетъ трупами и на трупахъ. Это не есть
сердобольная сострадательность богоносца къ пропившемуся {261} барину. Ни я,
ни Юра не принадлежали и въ лагерe къ числу людей, способныхъ, особенно въ
лагерной обстановкe, вызывать чувство жалости и состраданiя: мы были и
сильнeе, и сытeе средняго уровня. Это была поддержка "трудящейся массы" того
самаго цeннаго, что у нея осталось: наслeдниковъ и будущихъ продолжателей
великихъ строекъ русской государственности и русской культуры.
___
И я, интеллигентъ, ощущаю ясно, ощущаю всeмъ нутромъ своимъ: я долженъ
дeлать то, что нужно и что полезно русскому рабочему и русскому мужику.
Больше я не долженъ дeлать ничего. Остальное -- меня не касается, остальное
отъ лукаваго.
ТРУДОВЫЕ ДНИ
Итакъ, на третьемъ лагпунктe мы погрузились въ лагерные низы и
почувствовали, что мы здeсь находимся совсeмъ среди своихъ. Мы перекладывали
доски и чистили снeгъ на дворахъ управленiя, грузили мeшки на мельницe,
ломали ледъ на Онeжскомъ озерe, пилили и рубили дрова для чекисткихъ
квартиръ, расчищали подъeздные пути и пристани, чистили мусорныя ямы въ
управленческомъ городкe. Изъ десятка завeдующихъ, комендантовъ, смотрителей
и прочихъ не подвелъ ни одинъ: всe ставили сто тридцать пять процентовъ
выработки -- максимумъ того, что можно было поставить по лагерной
конституцiи. Только одинъ разъ завeдующiй какой-то мельницей поставилъ намъ
сто двадцать пять процентовъ. Юра помялся, помялся и сказалъ:
-- Что же это вы, товарищъ, намъ такъ мало поставили? Всe ставили по
сто тридцать пять, чего ужъ вамъ попадать въ отстающiе?
Завeдующiй съ колеблющимся выраженiемъ въ обалдeломъ и замороченномъ
лицe посмотрeлъ на наши фигуры и сказалъ:
-- Пожалуй, не повeрятъ, сволочи.
-- Повeрятъ, -- убeжденно сказалъ я. -- Уже одинъ случай былъ, нашъ
статистикъ заeлъ, сказалъ, что въ его колоннe сроду такой выработки не было.
-- Ну? -- съ интересомъ переспросилъ завeдующiй.
-- Я ему далъ мускулы пощупать.
-- Пощупалъ?
-- Пощупалъ.
Завeдующiй осмотрeлъ насъ оцeнивающимъ взоромъ.
-- Ну, ежели такъ, давайте вамъ переправлю. А то бываетъ такъ: и хочешь
человeку, ну, хоть сто процентовъ поставить, а въ немъ еле душа держится,
кто-жъ повeритъ. Такому, можетъ, больше, чeмъ вамъ, поставить нужно бы. А
поставишь -- потомъ устроятъ провeрку -- и поминай, какъ звали.
___
Жизнь шла такъ: насъ будили въ половинe шестого утра, мы завтракали
неизмeнной ячменной кашей, и бригады шли въ {262} Медвeжью Гору. Работали по
десять часовъ, но такъ какъ въ Совeтской Россiи оффицiально существуетъ
восьмичасовый рабочiй день, то во всeхъ рeшительно документахъ, справкахъ и
свeдeнiяхъ ставилось: отработано часовъ -- 8. Возвращались домой около семи,
какъ говорится, безъ рукъ и безъ ногъ. Затeмъ нужно было стать въ очередь къ
статистику, обмeнять у него рабочiя свeдeнiя на талоны на хлeбъ и на обeдъ,
потомъ стать въ очередь за хлeбомъ, потомъ стать въ очередь за обeдомъ.
Пообeдавъ, мы заваливались спать, тeсно прижавшись другъ къ другу,
накрывшись всeмъ, что у насъ было, и засыпали, какъ убитые, безъ всякихъ
сновъ.
Кстати, о снахъ. Чернавины разсказывали мнe, что уже здeсь, заграницей,
ихъ долго терзали мучительные кошмары бeгства и преслeдованiя. У насъ всeхъ
трехъ тоже есть свои кошмары -- до сихъ поръ. Но они почему-то носятъ иной,
тоже какой-то стандартизированный, характеръ. Все снится, что я снова въ
Москвe и что снова нужно бeжать. Бeжать, конечно, нужно -- это аксiома. Но
какъ это я сюда опять попалъ? Вeдь вотъ былъ же уже заграницей,
неправдоподобная жизнь на свободe вeдь уже была реальностью и, какъ часто
бываетъ въ снахъ, какъ-то понимаешь, что это -- только сонъ, что уже не
первую ночь насeдаетъ на душу этотъ угнетающiй кошмаръ, кошмаръ возвращенiя
къ совeтской жизни. И иногда просыпаюсь отъ того, что Юра и Борисъ стоятъ
надъ кроватью и будятъ меня.
Но въ Медгорe сновъ не было. Какой бы холодъ ни стоялъ въ баракe, какъ
бы ни выла полярная вьюга за его тонкими и дырявыми стeнками, часы сна
проходили, какъ мгновенiе. За свои сто тридцать пять процентовъ выработки мы
все-таки старались изо всeхъ своихъ силъ. По многимъ причинамъ. Главное,
можетъ, потому, чтобы не показать барскаго отношенiя къ физическому труду.
Было очень трудно первые дни. Но килограммъ съ лишнимъ хлeба и кое-что изъ
посылокъ, которыя здeсь, въ лагерной столицe, совсeмъ не разворовывались, съ
каждымъ днемъ вливали новыя силы въ наши одряблeвшiя было мышцы.
Пяти-шестичасовая работа съ полупудовымъ ломомъ была великолeпной
тренировкой. Въ обязательной еженедeльной банe я съ чувствомъ великаго
удовлетворенiя ощупывалъ свои и Юрочкины мускулы и съ еще большимъ
удовлетворенiемъ отмeчалъ, что порохъ въ пороховницахъ -- еще есть. Мы оба
считали, что мы устроились почти идеально: лучшаго и не придумаешь. Вопросъ
шелъ только о томъ, какъ бы намъ на этой почти идеальной позицiи удержаться
возможно дольше. Какъ я уже говорилъ, третiй лагпунктъ былъ только
пересыльнымъ лагпунктомъ, и на задержку здeсь расчитывать не приходилось.
Какъ всегда и вездe въ Совeтской Россiи, приходилось изворачиваться.
ИЗВЕРНУЛИСЬ
Наши работы имeли еще и то преимущество, что у меня была возможность въ
любое время прервать ихъ и пойти околачиваться по своимъ личнымъ дeламъ.
{263}
Я пошелъ въ УРО -- учетно распредeлительный отдeлъ лагеря. Тамъ у меня
были кое-какiе знакомые изъ той полусотни "спецiалистовъ
учетно-распредeлительной работы", которыхъ Якименко привезъ въ Подпорожье въ
дни бамовской эпопеи. Я толкнулся къ нимъ. Объ устройствe въ Медгорe нечего
было и думать: медгорскiя учрежденiя переживали перiодъ жесточайшаго
сокращенiя. Я прибeгнулъ къ путанному и, въ сущности, нехитрому трюку: отъ
нeсколькихъ отдeловъ УРО я получилъ рядъ взаимноисключающихъ другъ друга
требованiи на меня и на Юру въ разныя отдeленiя, перепуталъ наши имена,
возрасты и спецiальности и потомъ лицемeрно помогалъ нарядчику въ УРЧe
перваго отдeленiя разобраться въ полученныхъ имъ на насъ требованiяхъ:
разобраться въ нихъ вообще было невозможно. Я выразилъ нарядчику свое
глубокое и искреннее соболeзнованiе.
-- Вотъ, сукины дeти, сидятъ тамъ, путаютъ, а потомъ на насъ вeдь все
свалятъ.
Нарядчикъ, конечно, понималъ: свалятъ именно на него, на кого же
больше? Онъ свирeпо собралъ пачку нашихъ требованiй и засунулъ ихъ подъ
самый низъ огромной бумажной кучи, украшавшей его хромой, досчатый столъ.
-- Такъ ну ихъ всeхъ къ чортовой матери. Никакихъ путевокъ по этимъ
хрeновинамъ я вамъ выписывать не буду. Идите сами въ УРО, пусть мнe пришлютъ
бумажку, какъ слeдуетъ. Напутаютъ, сукины дeти, а потомъ меня изъ-за васъ за
зебры и въ ШИЗО.
Нарядчикъ посмотрeлъ на меня раздраженно и свирeпо. Я еще разъ выразилъ
свое соболeзнованiе.
-- А я-то здeсь при чемъ?
-- Ну, и я не при чемъ. А отвeчать никому не охота. Я вамъ говорю: пока
оффицiальной бумажки отъ УРО не будетъ, такъ вотъ ваши требованiя хоть до
конца срока пролежать здeсь.
Что мнe и требовалось. Нарядчикъ изъ УРЧа не могъ подозрeвать, что я --
интеллигентъ -- считаю свое положенiе на третьемъ лагпунктe почти идеальнымъ
и что никакой бумажки отъ УРО онъ не получитъ. Наши документы выпали изъ
нормальнаго оборота бумажнаго конвейера лагерной канцелярщины, а этотъ
конвейеръ, потерявъ бумажку, теряетъ и стоящаго за ней живого человeка.
Словомъ, на нeкоторое время мы прочно угнeздились на третьемъ лагпунктe. А
дальше будетъ видно.
Былъ еще одинъ забавный эпизодъ. Сто тридцать пять процентовъ выработки
давали намъ право на сверхударный паекъ и на сверхударный обeдъ. Паекъ --
тысячу сто граммъ хлeба -- мы получали регулярно. А сверхударныхъ обeдовъ --
и въ заводe не было. Право на сверхударный обeдъ, какъ и очень многiя изъ
совeтскихъ правъ вообще, оставалось какою-то весьма отдаленной, оторванной
отъ дeйствительности абстракцiей, и я, какъ и другiе, весьма, впрочемъ,
немногочисленные, обладатели столь счастливыхъ рабочихъ свeдeнiй, махнулъ на
эти сверхударные обeды рукой. Однако, Юра считалъ, что махать рукой не
слeдуетъ: съ лихого пса хоть шерсти клокъ. Послe нeкоторой {264} дискуссiи я
былъ принужденъ преодолeть свою лeнь и пойти къ завeдующему снабженiемъ
третьяго лагпункта.
Завeдующiй снабженiемъ принялъ меня весьма непривeтливо -- не то, чтобы
сразу послалъ меня къ чорту, но во всякомъ случаe выразилъ весьма близкую къ
этому мысль. Однако, завeдующiй снабженiемъ нeсколько ошибся въ оцeнкe моего
совeтскаго стажа. Я сказалъ, что обeды -- обeдами, дeло тутъ вовсе не въ
нихъ, а въ томъ, что онъ, завeдующiй, срываетъ политику совeтской власти,
что онъ, завeдующiй, занимается уравниловкой, каковая уравниловка является
конкретнымъ проявленiемъ троцкистскаго загиба.
Проблема сверхударнаго обeда предстала передъ завeдующимъ совсeмъ въ
новомъ для него аспектe. Тонъ былъ сниженъ на цeлую октаву. Чортова матерь
была отодвинута въ сторону.
-- Такъ что же я, товарищъ, сдeлаю, когда у насъ такихъ обeдовъ вовсе
нeтъ.
-- Это, товарищъ завeдующiй, дeло не мое. Нeтъ обeдовъ, -- давайте
другое. Тутъ вопросъ не въ обeдe, а въ стимулированiи. (Завeдующiй поднялъ
брови и сдeлалъ видъ, что насчетъ стимулированiя онъ, конечно, понимаетъ).
Необходимо стимулировать лагерную массу. Чтобы никакой уравниловки. Тутъ же,
понимаете, политическая линiя.
Политическая линiя доканала завeдующаго окончательно. Мы стали получать
сверхъ обeда то по сто граммъ творогу, то по копченой рыбe, то по куску
конской колбасы.
Завeдующiй снабженiемъ сталъ относиться къ намъ съ нeсколько
безпокойнымъ вниманiемъ: какъ бы эти сукины дeти еще какого-нибудь загиба не
откопали.
СУДОРОГИ ТЕКУЧЕСТИ
Однако, наше "низовое положенiе" изобиловало не одними розами, были и
нeкоторые шипы. Однимъ изъ наименeе прiятныхъ -- были переброски изъ барака
въ баракъ: по приблизительному подсчету Юры, намъ въ лагерe пришлось
перемeнить 17 бараковъ.
Въ Совeтской Россiи "все течетъ". а больше всего течетъ всяческое
начальство. Есть даже такой оффицiальный терминъ "текучесть руководящаго
состава". Такъ вотъ: всякое такое текучее и протекающее начальство считаетъ
необходимымъ ознаменовать первые шаги своего новаго административнаго
поприща хоть какими-нибудь, да нововведенiями. Основная цeль показать, что
вотъ-де товарищъ X. иницiативы не лишенъ. Въ чемъ же товарищъ Х. на новомъ,
какъ и на старомъ, поприщe не понимающiй ни уха, ни рыла, можетъ проявить
свою просвeщенную иницiативу? А проявиться нужно. Событiя развертываются по
линiи наименьшаго сопротивленiя: изобрeтаются безконечныя и въ среднемъ
абсолютно безсмысленныя переброски съ мeста на мeсто вещей и людей. На волe
это непрерывныя реорганизацiи всевозможныхъ совeтскихъ аппаратовъ, съ
перекрасками вывeсокъ, {265} передвижками отдeловъ и подотдeловъ,
перебросками людей, столовъ и пишущихъ машинокъ съ улицы на улицу или, по
крайней мeрe, изъ комнаты въ комнату.
Эта традицiя такъ сильна, что она не можетъ удержаться даже и въ
государственныхъ границахъ СССР. Одинъ изъ моихъ знакомыхъ, полунeмецъ, нынe
обрeтающiйся въ томъ же ББК, прослужилъ нeсколько меньше трехъ лeтъ въ
берлинскомъ торгпредствe СССР. Торгпредство занимаетъ колоссальный домъ въ
четыреста комнатъ. Нeмецкая кровь моего знакомаго сказалась въ нeкоторомъ
пристрастiи къ статистикe. Онъ подсчиталъ, что за два года и восемь мeсяцевъ
пребыванiя его въ торгпредствe его отдeлъ перекочевывалъ изъ комнаты въ
комнату и изъ этажа въ этажъ ровно двадцать три раза. Изумленные нeмецкiе
клiенты торгпредства безпомощно тыкались изъ этажа въ этажъ въ поискахъ
отдeла, который вчера былъ въ комнатe, скажемъ, сто семьдесятъ первой, а
сегодня пребываетъ Богъ его знаетъ гдe. Но новое становище перекочевавшаго
отдeла не было извeстно не только нeмцамъ, потрясеннымъ бурными темпами
соцiалистической текучести, но и самимъ торгпредскимъ работникамъ. Разводили
руками и совeтовали: а вы пойдите въ справочное бюро. Справочное бюро тоже
разводило руками и говорило: позвольте, вотъ же записано -- сто семьдесятъ
первая комната. Потрясенному иностранцу не оставалось ничего другого, какъ
въ свою очередь развести руками, отправиться домой и подождать, пока въ
торгпредскихъ джунгляхъ мeстоположенiе отдeла не будетъ установлено твердо.
Но на волe на это болeе или менeе плевать. Вы просто связываете въ кучу
ваши бумаги, перекочевываете въ другой этажъ и потомъ двe недeли
отбрыкиваетесь отъ всякой работы: знаете ли, только что переeхали, я еще съ
дeлами не разобрался. А въ лагерe это хуже. Во-первыхъ, въ другомъ баракe
для васъ и мeста можетъ никакого нeту, а во-вторыхъ, вы никогда не можете
быть увeреннымъ -- переводятъ ли васъ въ другой баракъ, на другой лагпунктъ
или, по чьему-то, вамъ неизвeстному, доносу, васъ собираются сплавить
куда-нибудь верстъ на пятьсотъ сeвернeе, скажемъ, на Лeсную Рeчку -- это и
есть мeсто, которое верстъ на пятьсотъ сeвернeе и изъ котораго выбраться
живьемъ шансовъ нeтъ почти никакихъ.
Всякiй вновь притекшiй начальникъ лагпункта или колонны обязательно
норовитъ выдумать какую-нибудь новую комбинацiю или классификацiю для новаго
"переразмeщенiя" своихъ подданныхъ. Днемъ -- для этихъ переразмeщенiи
времени нeтъ: люди или на работe, или въ очередяхъ за обeдомъ. И вотъ, въ
результатe этихъ тяжкихъ начальственныхъ размышленiи, васъ среди ночи кто-то
тащитъ съ наръ за ноги.
-- Фамилiя?.. Собирайте вещи...
Вы, сонный и промерзшiй, собираете ваше борохло и топаете куда-то въ
ночь, задавая себe безпокойный вопросъ: куда это васъ волокутъ? То-ли въ
другой баракъ, то-ли на Лeсную Рeчку? Потомъ оказалось, что, выйдя съ
пожитками изъ барака и потерявъ въ темнотe свое начальство, вы имeете
возможность плюнуть на {266} всe его классификацiи и реорганизацiи и просто
вернуться на старое мeсто. Но если это мeсто было у печки, оно въ теченiе
нeсколькихъ секундъ будетъ занято кeмъ-то другимъ. Ввиду этихъ
обстоятельствъ, былъ придуманъ другой методъ. Очередного начальника колонны,
стаскивавшаго меня за ноги, я съ максимальной свирeпостью послалъ въ
нехорошее мeсто, лежащее дальше Лeсной Рeчки.
Посланный въ нехорошее мeсто, начальникъ колонны сперва удивился,
потомъ разсвирeпeлъ. Я послалъ его еще разъ и высунулся изъ наръ съ завeдомо
мордобойнымъ видомъ. О моихъ троцкистскихъ загибахъ съ завeдующимъ
снабженiемъ начальникъ колонны уже зналъ, но, вeроятно, въ его памяти моя
физiономiя съ моимъ именемъ связана не была...
Высунувшись, я сказалъ, что онъ, начальникъ колонны, подрываетъ
лагерную дисциплину и занимается административнымъ головокруженiемъ, что
ежели онъ меня еще разъ потащитъ за ноги, такъ я его такъ въ "Перековкe"
продерну, что онъ свeта Божьяго не увидитъ.
"Перековка", какъ я уже говорилъ, -- это листокъ лагерныхъ доносовъ. Въ
Медгорe было ея центральное изданiе. Начальникъ колонны заткнулся и ушелъ.
Но впослeдствiи эта сценка мнe даромъ не прошла.
КАБИНКА МОНТЕРОВЪ
Одной изъ самыхъ тяжелыхъ работъ была пилка и рубка дровъ. Рубка еще
туда сюда, а съ пилкой было очень тяжело. У меня очень мало выносливости къ
однообразнымъ механическимъ движенiямъ. Пила же была совeтская, на сучкахъ
гнулась, оттопыривались въ стороны зубцы, разводить мы ихъ вообще не умeли;
пила тупилась послe пяти-шести часовъ работы. Вотъ согнулись мы надъ козлами
и пилимъ. Подошелъ какой-то рабочiй, маленькаго роста, вертлявый и
смeшливый.
-- Что, пилите, господа честные? Пилите! Этакой пилой хоть отца родного
перепиливать. А ну ка, дайте я на струментъ вашъ посмотрю.
Я съ трудомъ вытащилъ пилу изъ пропила. Рабочiй крякнулъ:
-- Ее впустую таскать, такъ нужно по трактору съ каждой стороны
поставить. Эхъ, ужъ такъ и быть, дамъ-ка я вамъ пилочку одну -- у насъ въ
кабинкe стоитъ, еще старорежимная.
Рабочiй какъ будто замялся, испытующе осмотрeлъ наши очки: "Ну, вы, я
вижу, не изъ такихъ, чтобы сперли; какъ попилите, такъ поставьте ее обратно
въ кабинку".
Рабочiй исчезъ и черезъ минуту вернулся съ пилой. Постучалъ по
полотнищу, пила дeйствительно звенeла. "Посмотрите -- усъ-то какой". На
зубцахъ пилы дeйствительно былъ "усъ" -- отточенный, какъ иголка, острый
конецъ зубца. Рабочiй поднялъ пилу къ своему глазу и посмотрeлъ на линiю
зубцовъ: "а разведена-то -- какъ по ниточкe". Разводка дeйствительно была --
какъ по ниточкe. Такой пилой, въ самомъ дeлe, можно было и норму {267}
выработать. Рабочiй вручилъ мнe эту пилу съ какой-то веселой
торжественностью и съ видомъ мастерового человeка, знающаго цeну хорошему
инструменту.
-- Вотъ это пила! Даромъ, что при царe сдeлана. Хорошiя пилы при царe
дeлали... Чтобы, такъ сказать, трудящiйся классъ пополамъ перепиливать и
кровь изъ него сосать. Н-да... Такое-то дeльце, господа товарищи. А теперь
ни царя, ни пилы, ни дровъ... Семья у меня въ Питерe, такъ чортъ его знаетъ,
чeмъ она тамъ топитъ... Ну, прощевайте, бeгу. Замерзнете -- валяйте къ намъ
въ кабинку грeться. Ребята тамъ подходящiе -- еще при царe сдeланы. Ну,
бeгу...
Эта пила сама въ рукахъ ходила. Попилили, сeли отдохнуть. Достали изъ
кармановъ по куску промерзшаго хлeба и стали завтракать. Шла мимо какая-то
группа рабочихъ. Предложили попилить: вотъ мы вамъ покажемъ классъ.
Показали. Классъ дeйствительно былъ высокiй -- чурбашки отскакивали отъ
бревенъ, какъ искры.
-- Ко всякому дeлу нужно свою сноровку имeть, -- съ какимъ-то
поучительнымъ сожалeнiемъ сказалъ высокiй мрачный рабочiй. На его
изможденномъ лицe была характерная татуировка углекопа -- голубыя пятна
царапинъ съ въeвшейся на всю жизнь угольной пылью.
-- А у васъ-то откуда такая сноровка? -- спросилъ я. -- Вы, видимо,
горнякъ? Не изъ Донбасса?
-- И въ Донбассe былъ. А вы по этимъ мeткамъ смотрите? -- Я кивнулъ
головой. -- Да, ужъ кто въ шахтахъ былъ, на всю жизнь мeченымъ остается. Да,
тамъ пришлось. А вы не инженеръ?
Такъ мы познакомились съ кондовымъ, наслeдственнымъ петербургскимъ
рабочимъ, товарищемъ Мухинымъ. Революцiя мотала его по всeмъ концамъ земли
русской, но въ лагерь онъ поeхалъ изъ своего родного Петербурга. Исторiя
была довольно стандартная. На заводe ставили новый американскiй сверлильный
автоматъ -- очень путанный, очень сложный. Въ цeляхъ экономiи валюты и
утиранiя носа заграничной буржуазiи какая-то комсомолькая бригада взялась
смонтировать этотъ станокъ самостоятельно, безъ помощи фирменныхъ монтеровъ.
Работали, дeйствительно звeрски. Иностранной буржуазiи носъ, дeйствительно,
утерли: станокъ былъ смонтированъ что-то въ два или три раза скорeе, чeмъ
его полагается монтировать на американскихъ заводахъ. Какой-то злосчастный
инженеръ, которому въ порядкe дисциплины навязали руководство этимъ
монтажемъ, получилъ даже какую-то премiю; позднeе я этого инженера встрeтилъ
здeсь же, въ ББК...
Словомъ -- смонтировали. Во главe бригады, обслуживающей этотъ
автоматъ, былъ поставленъ Мухинъ, "я ужъ, знаете, стрeляный воробей, а тутъ
вертeлся, вертeлся и -- никакая сила... Сглупилъ. Думалъ, покручусь недeлю,
другую -- да и назадъ, въ Донбассъ, сбeгу. Не успeлъ, чортъ его дери"...
...Станокъ лопнулъ въ процессe осваиванiя. Инженеръ, Мухинъ и еще двое
рабочихъ поeхали въ концлагерь по обвиненiю во вредительствe. Мухину,
впрочемъ, "припаяли" очень немного {268} -- всего три года; инженеръ за
"совeтскiе темпы" заплатилъ значительно дороже...
...-- Такъ вотъ, значитъ, и сижу... Да мнe-то что? Если про себя
говорить -- такъ мнe здeсь лучше, чeмъ на волe было. На волe у меня --
однихъ ребятишекъ четверо: жена, видите ли, ребятъ очень ужъ любить, --
Мухинъ уныло усмeхнулся. -- Ребятъ, что и говорить, и я люблю, да развe
такое теперь время... Ну, значитъ -- на заводe двe смeны подрядъ работаешь.
Домой придешь -- еле живой. Ребята полуголодные, а самъ ужъ и вовсе
голодный... Здeсь кормы -- не хуже, чeмъ на волe, были: гдe въ квартирe у
вольнонаемныхъ проводку поправишь, гдe -- что: перепадаетъ. Н-да, мнe-то еще
-- ничего. А вотъ -- какъ семья живетъ -- и думать страшно...
___
На другой день мы все пилили тe же дрова. Съ сeверо-востока, отъ Бeлаго
моря и тундръ, рвался къ Ладогe пронизывающiй полярный вeтеръ. Бушлатъ онъ
пробивалъ насквозь. Но даже и бушлатъ плюсъ кожанка очень мало защищали наши
коченeющiя тeла отъ его сумасшедшихъ порывовъ. Временами онъ вздымалъ тучи
колючей, сухой снeжной пыли, засыпавшей лицо и проникавшей во всe скважины
нашихъ костюмовъ, пряталъ подъ непроницаемымъ для глаза пологомъ сосeднiя
зданiя, электростанцiю и прилeпившуюся къ ней кабинку монтеровъ, тревожно
гудeлъ въ вeтвяхъ сосенъ. Я чувствовалъ, что работу нужно бросать и удирать.
Но куда удирать? Юра прыгалъ поочередно то на правой, то на лeвой ногe,
пряталъ свои руки за пазуху и лицо его совсeмъ ужъ посинeло...
Изъ кабинки монтеровъ выскочила какая-то смутная, завьюженная фигура, и
чей-то относимый въ бурю голосъ проревeлъ:
-- Эй, хозяинъ, мальца своего заморозишь. Айдате къ намъ въ кабинку.
Чайкомъ угостимъ...
Мы съ великой готовностью устремились въ кабинку. Монтеры -- народъ
дружный и хозяйственный. Кабинка представляла собою досчатую пристроечку,
внутри были нары, человeкъ этакъ на 10--15, стоялъ большой чисто
выструганный столъ, на стeнкахъ висeли географическiя карты -- старыя,
изодранныя и старательно подклеенныя школьныя полушарiя, висeло весьма
скромное количество вождей, такъ сказать, -- ни энтузiазма, но и ни
контръ-революцiи, вырeзанные изъ какихъ-то журналовъ портреты Тургенева,
Достоевскаго и Толстого -- тоже изорванные и тоже подклеенные. Была полочка
съ книгами -- десятка четыре книгъ. Была шахматная доска и самодeльные
шахматы. На спецiальныхъ полочкахъ съ какими-то дырками были поразвeшаны
всякiе слесарные и монтерскiе инструменты. Основательная печурка -- не
жестяная, а каменная -- пылала привeтливо и уютно. Надъ ней стоялъ громадный
жестяной чайникъ, и изъ чайника шелъ паръ.
Все это я, впрочемъ, увидeлъ только послe того, какъ снялъ и протеръ
запотeвшiя очки. Увидeлъ и человeка, который натужнымъ {269} басомъ звалъ
насъ въ кабинку -- это оказался рабочiй, давеча снабдившiй насъ
старорежимной пилой. Рабочiй тщательно приперъ за нами двери.
-- Никуда такое дeло не годится. По такой погодe -- пусть сами пилятъ,
сволочи. Этакъ -- былъ носъ, хвать -- и нeту... Что вамъ -- казенныя дрова
дороже своего носа? Къ чортовой матери. Посидите, обогрeйтесь, снимите
бушлаты, у насъ тутъ тепло.
Мы сняли бушлаты. На столe появился чаекъ -- конечно, по совeтски:
просто кипятокъ, безъ сахару и безо всякой заварки... Надъ нарами высунулась
чья-то взлохмаченная голова.
-- Что, Ванъ Палычъ, пильщиковъ нашихъ приволокъ?
-- Приволокъ.
-- Давно бы надо. Погодка стоитъ, можно сказать, партейная. Ну, и
сволочь же погода, прости Господи. Чаекъ, говоришь, есть. Сейчасъ слeзу.
Съ наръ слeзъ человeкъ лeтъ тридцати, невысокаго роста смуглый крeпышъ
съ неунывающими, разбитными глазами -- чeмъ-то онъ мнe напоминалъ
Гендельмана.
-- Ну, какъ вы у насъ въ гостяхъ -- позвольте ужъ представиться по всей
формe: Петръ Мироновичъ Середа, потомственный почетный пролетарiй. Былъ
техникомъ, потомъ думалъ быть инженеромъ, а сижу вотъ здeсь. Статья 58,
пунктъ 7,7 срокъ -- десять, пять отсидeлъ. А это, -- Середа кивнулъ на
нашего смeшливаго рабочаго съ пилой, -- это, какъ говорится, просто Ленчикъ.
Ванъ Палычъ Ленчикъ. Изъ неунывающаго трудящаго классу. Пунктъ пятьдесятъ
девять -- три.8 А сроку всего пять. Повезло нашему Ленчику. Людей рeзалъ,
можно сказать, почемъ зря -- а лeтъ-то всего пять...
Ленчикъ запихнулъ въ печку полeно -- вeроятно, нашей же пилки -- вытеръ
руку объ штаны.
-- Значитъ, давайте знакомиться по всей формe. Только фамилiя моя не
Ленчикъ -- Миронычъ -- онъ мастеръ врать, -- а Ленчицкiй. Но для простоты
обращенiя -- я и за Ленчика хожу... Хлeба хотите?
Хлeбъ у насъ былъ свой. Мы отказались и представились "по всей формe".
-- Это мы знаемъ, -- сказалъ Середа, -- Мухинъ объ васъ уже все
доложилъ. Да вотъ онъ, кажется, и топаетъ.
За дверью раздался ожесточенный топотъ ногъ, обивающихъ снeгъ, и въ
кабинку вошли двое: Мухинъ и какой-то молодой парнишка лeтъ двадцати двухъ
-- двадцати трехъ. Поздоровались. Парнишка пожалъ намъ руки и хмыкнулъ
что-то невразумительное.
7 Вредительство.
8 Бандитизмъ.
-- А ты, Пиголица, ежели съ людьми знакомишься, такъ скажи, какъ тебя и
по батюшкe и по матушкe величать... Когда это мы тебя, дите ты колхозное,
настоящему обращенiю {270} выучимъ. Былъ бы я на мeстe папашки твоего
званаго -- такъ поролъ бы я тебя на каждомъ общемъ собранiи.
Мухинъ устало сложилъ свои инструменты.
-- Брось ты, Ленчикъ, зубоскалить.
-- Да, Господи-же, здeсь однимъ зубоскальствомъ и прожить можно. Ежели
бы мы съ Середой не зубоскалили бы и день и ночь -- такъ ты бы давно
повeсился. Мы тебя, братокъ, однимъ зубоскальствомъ отъ петли спасаемъ...
Нeту у людей благодарности. Ну, давайте что ли съ горя чай пить.
Усeлись за столъ. Пиголица мрачно и молчаливо нацeдилъ себe кружку
кипятку, потомъ, какъ бы спохватившись, передалъ эту кружку мнe. Ленчикъ
лукаво подмигнулъ мнe: обучается, дескать, парень "настоящему обращенiю".
Середа полeзъ на свои нары и извлекъ оттуда небольшую булку бeлаго хлeба,
порeзалъ ее на части и молча разложилъ передъ каждымъ изъ присутствующихъ.
Бeлаго хлeба мы не видали съ момента нашего водворенiя въ ГПУ. Юра
посмотрeлъ на него не безъ вождeленiя въ сердцe своемъ и сказалъ:
-- У насъ, товарищи, свой хлeбъ есть, спасибо, не стоитъ...
Середа посмотрeлъ на него съ дeланной внушительностью.
-- А вы, молодой человeкъ, не кочевряжтесь, берите примeръ со старшихъ
-- тe отказываться не будутъ. Это хлeбъ трудовой. Чинилъ проводку и отъ
пролетарской барыни на чаекъ, такъ сказать, получилъ.
Монтеры и вообще всякiй мастеровой народъ ухитрялись даже здeсь, въ
лагерe, заниматься кое-какой "частной практикой". Кто занимался проводкой и
починкой электрическаго освeщенiя у вольнонаемныхъ -- т.е. въ чекистскихъ
квартирахъ, кто изъ ворованныхъ казенныхъ матерiаловъ мастерилъ ножи, серпы
или даже косы для вольнаго населенiя, кто чинилъ замки, кто занимался
"внутреннимъ товарооборотомъ" по такой примeрно схемe: монтеры снабжаютъ
кабинку мукомоловъ спертымъ съ электростанцiи керосиномъ, мукомолы снабдятъ
монтеровъ спертой съ мельницы мукой -- всe довольны. И всe -- сыты. Не
жирно, но сыты. Такъ что, напримeръ, Мухинъ высушивалъ на печкe почти весь
свой пайковый хлeбъ и слалъ его, черезъ подставныхъ, конечно, лицъ, на волю,
въ Питеръ, своимъ ребятишкамъ. Вся эта рабочая публика жила дружно и
спаянно, въ "активъ" не лeзла, доносами не занималась, выкручивалась, какъ
могла, и выкручивала кого могла.
Ленчикъ взялъ свой ламотокъ бeлаго хлeба и счелъ своимъ долгомъ
поддержать Середу:
-- Какъ сказано въ писанiи: даютъ -- бери, а бьютъ -- бeги. Середа у
насъ парень умственный. Онъ жратву изъ такого мeста выкопаетъ, гдe десятеро
другихъ съ голоду бы подохли... Говорилъ я вамъ -- ребята у насъ -- гвозди,
при старомъ режимe сдeланы, не то что какая-нибудь совeтская фабрикацiя, --
Ленчикъ похлопалъ по плечу Пиголицу, -- не то, что вотъ -- выдвиженецъ-то
этотъ...
Пиголица сумрачно отвелъ плечо: {271}
-- Бросилъ бы трепаться, Ленчикъ. Что это ты все про старый режимъ
врешь. Мало тебя, что ли, по мордe били.
-- Насчетъ морды -- не приходилось, братокъ, не приходилось. Конечно,
люди мы простые. По пьяному дeлу -- не безъ того, чтобы и потасовочку
завести... Былъ грeхъ, былъ грeхъ... Такъ я, братокъ, на свои деньги пилъ,
на заработанныя... Да и денегъ у меня, братокъ, довольно было, чтобы и
выпить, и закусить, и машину завести, что-бъ играла вальсъ "Дунайскiя
волны"... А ежели перегрузочка случалась, это значитъ: "извозчикъ, на
Петербургскую двугривенный?" За двугривенный двe версты бариномъ eдешь. Вотъ
какъ оно, братокъ.
-- И все ты врешь, -- сказалъ Пиголица, -- ужъ вралъ бы въ своей
компанiи -- чортъ съ тобой.
-- Для насъ, братокъ, всякъ хорошiй человeкъ -- своя компанiя.
-- Нашъ Пиголица, -- вставилъ свое разъясненiе Середа, -- парень
хорошiй. Что онъ нeсколько волкомъ глядитъ -- это оттого, что въ мозгахъ у
него малость промфинплана не хватаетъ. И чего ты треплешься, чучело?
Говорятъ люди, которые почище твоего видали. Сиди и слушай. Про хорошую
жизнь и въ лагерe вспомнить прiятно.
-- А вотъ я послушаю, -- раздраженно сказалъ Пиголица. -- Всe вы старое
хвалите, какъ сговорились, а вотъ я свeжаго человeка спрошу.
-- Ну, ну... Спроси, спроси.
Пиголица испытующе уставился въ меня.
-- Вы, товарищъ, старый режимъ, вeроятно, помните?
-- Помню.
-- Значитъ, и закусочку, и выпивку покупать приходилось?
-- Не безъ того.
-- Вотъ старички эти меня разыгрывали -- ну, они сговорившись. Вотъ,
скажемъ, если Ленчикъ далъ бы мнe въ старое время рубль и сказалъ: пойди,
купи... -- дальнeйшее Пиголица сталъ отсчитывать по пальцамъ: -- полбутылки
водки, фунтъ колбасы, бeлую булку, селедку, два огурца... да, что еще... да,
еще папиросъ коробку -- такъ сколько съ рубля будетъ сдачи?
Вопросъ Пиголицы засталъ меня нeсколько врасплохъ. Чортъ его знаетъ,
сколько все это стоило... Кромe того, въ Совeтской Россiи не очень ужъ
удобно вспоминать старое время, въ особенности не въ терминахъ оффицiальной
анафемы. Я слегка замялся. Мухинъ посмотрeлъ на меня со своей невеселой
улыбкой.
-- Ничего, не бойтесь, у парня въ головe -- путаница, а такъ, онъ
парень ничего, въ стукачахъ не работаетъ... Я самъ напомню, полбутылки...
-- А ты не подсказывай, довольно уже разыгрывали. Ну, такъ сколько
будетъ сдачи?
Я сталъ отсчитывать -- тоже по пальцамъ: полбутылки, примeрно,
четвертакъ, колбаса -- вeроятно, тоже (Мухинъ подтверждающе кивнулъ головой,
и Пиголица безпокойно оглянулся на него), {272} булка -- пятакъ, селедка --
копeйки три, огурцы -- тоже вродe пятака, папиросы... Да, такъ съ
двугривенный сдачи будетъ.
-- Никакихъ сдачей, -- восторженно заоралъ Ленчикъ, -- кутить, такъ
кутить. Гони, Пиголица, еще пару пива и четыре копeйки сдачи. А? Видалъ
миндалъ?
Пиголица растерянно и подозрительно осмотрeлъ всю компанiю.
-- Что? -- спросилъ Мухинъ, -- опять скажешь: сговорившись?
Видъ у Пиголицы былъ мрачный, но отнюдь не убeжденный.
-- Все это -- ни черта подобнаго. Если бы такiя цeны были -- и
революцiи никакой не было бы. Ясно.
-- Вотъ такiе-то умники, вродe тебя, революцiю и устраивали.
-- А ты не устраивалъ?
-- Я?
-- Ну да, ты.
-- Такихъ умниковъ и безъ меня хватало, -- не слишкомъ искренно
отвeтилъ Середа.
-- Тебe, Пиголица, -- вмeшался Ленчикъ, -- чтобы прорывъ въ мозгахъ
заткнуть, нужно по старымъ цeнамъ не иначе какъ рублей тысячу пропить. Охъ,
и балда, прости Господи... Толкуешь тутъ ему, толкуешь... Заладилъ про
буржуевъ, а того, что подъ носомъ, -- такъ ему не видать...
-- А тебe буржуи нравятся?
-- А ты видалъ буржуя?
-- Не видалъ, а знаю.
-- Сукинъ ты сынъ, Пигалица, вотъ что я тебe скажу. Что ты, орясина, о
буржуe знаешь? Сидeлъ у тебя буржуй и торговалъ картошкой. Шелъ ты къ этому
буржую и покупалъ на три копeйки картофеля -- и горюшка тебe было мало. А
какъ остался безъ буржуя -- на заготовки картофеля eздилъ?
-- Не eздилъ.
-- Ну, такъ на хлeбозаготовки eздилъ, все одно, одинъ чортъ. Eздилъ?
-- Eздилъ.
-- Очень хорошо... Очень замeчательно. Значитъ, будемъ говорить такъ:
замeсто того, чтобы пойти къ буржую и купить у него на три копeйки пять
фунтовъ картофеля, -- Ленчикъ поднялъ указующiй перстъ, -- на три копeйки
пять фунтовъ -- безо всякаго тамъ бюрократизма, очередей, -- eхалъ, значитъ,
нашъ уважаемый и дорогой пролетарскiй товарищъ Пиголица у мужика картошку
грабить. Такъ. Ограбилъ. Привезъ. Потомъ говорятъ нашему дорогому и
уважаемому товарищу Пиголицe: не будете ли вы такъ любезны въ порядкe
комсомольской или тамъ профсоюзной дисциплины идти на станцiю и насыпать эту
самую картошку въ мeшки -- субботникъ, значитъ. На субботники ходилъ?
-- А ты не ходилъ?
-- И я ходилъ. Такъ я этимъ не хвастаюсь. {273}
-- И я не хвастаюсь.
-- Вотъ это -- очень замечательно, хвастаться тутъ, братишечка, вовсе
ужъ нечeмъ: гнали -- ходилъ. Попробовалъ бы не пойти... Такъ вотъ, значитъ,
ограбивши картошку, ходилъ нашъ Пиголица и картошку грузилъ; конечно, не всe
Пиголицы ходили и грузили, кое-кто и кишки свои у мужика оставилъ. Потомъ
ссыпалъ Пиголица картошку изъ мeшковъ въ подвалы, потомъ перебиралъ Пиголица
гнилую картошку отъ здоровой, потомъ мотался нашъ Пиголица по разнымъ
бригадамъ и кавалерiямъ -- то кооперативъ ревизовалъ, то чистку устраивалъ,
то карточки провeрялъ и чортъ его знаетъ что... И за всю эту за волыночку
получилъ Пиголица карточку, а по карточкe -- пять килъ картошки въ мeсяцъ,
только кила-то эти, извините ужъ, не по три копeечки, а по тридцать. Да еще
и въ очереди постоишь...
-- За такую работу, да при старомъ режимe -- пять вагоновъ можно было
бы заработать.
-- Почему -- пять вагоновъ? -- спросилъ Пиголица.
-- А очень просто. Я, скажемъ, рабочiй, мое дeло -- за станкомъ стоять.
Если бы я все это время, что я на заготовки eздилъ, на субботники ходилъ, по
бригадамъ мотался, въ очередяхъ торчалъ, -- ты подумай, сколько я бы за это
время рублей выработалъ. Да настоящихъ рублей, золотыхъ. Такъ вагоновъ на
пять и вышло бы.
-- Что это вы все только на копeйки, да на рубли все считаете?
-- А ты на что считаешь?
-- Вотъ и сидeлъ буржуй на твоей шеe.
-- А на твоей шеe никто не сидитъ? И самъ ты-то гдe сидишь? Если ужъ
объ шеe разговоръ пошелъ -- тутъ ужъ молчалъ бы ты лучше. За что тебe пять
лeтъ припаяли? Далъ бы въ морду старому буржую -- отсидeлъ бы недeлю и
кончено. А теперь вмeсто буржуя -- ячейка. Кому ты далъ въ морду? А вотъ
пять лeтъ просидишь. Да потомъ еще домой не пустятъ -- eзжай куда-нибудь къ
чортовой матери. И поeдешь. Насчетъ шеи -- кому ужъ кому, а тебe бы,
Пиголица, помалкивать лучше бы...
-- Если бы старый буржуй, -- сказалъ Ленчикъ, -- если бы старый буржуй
тебe такую картошку далъ, какъ сейчасъ кооперативъ даетъ -- такъ этому бы
буржую всю морду его же картошкой вымазали бы...
-- Такъ у насъ еще не налажено. Не научились...
-- Оно, конечно, не научились! За пятнадцать-то лeтъ? За пятнадцать
лeтъ изъ обезьяны профессора сдeлать можно, а не то что картошкой торговать.
Наука, подумаешь. Раньше никто не умeлъ ни картошку садить, ни картошкой
торговать! Инструкцiй, видишь-ли, не было! Картофельной политграмоты не
проходили! Скоро не то, что сажать, а и жевать картошку разучимся...
Пиголица мрачно поднялся и молча сталъ вытаскивать изъ полокъ какiе-то
инструменты. Видъ у него былъ явно отступательный.
-- Нужно эти разговоры, въ самомъ дeлe, бросить, -- {274} степенно
сказалъ Мухинъ. -- Что тутъ человeку говорить, когда онъ уши затыкаетъ. Вотъ
просидитъ еще года съ два -- поумнeетъ.
-- Кто поумнeетъ -- такъ еще неизвeстно. Вы все въ старое смотрите, а
мы напередъ смотримъ.
-- Семнадцать лeтъ смотрите.
-- Ну и семнадцать лeтъ. Ну, еще семнадцать лeтъ смотрeть будемъ. А
заводы-то построили?
-- Иди ты къ чортовой матери со своими заводами, дуракъ, -- обозлился
Середа, -- заводы построили? Такъ чего же ты, сукинъ сынъ, на Тулому не
eдешь, электростанцiю строить? Ты почему, сукинъ сынъ, не eдешь? А? Чтобы
строили, да не на твоихъ костяхъ? Дуракъ, а своихъ костей подкладывать не
хочетъ...
На Туломe -- это верстахъ въ десяти южнeе Мурманска -- шла въ это время
стройка электростанцiи, конечно, "ударная" стройка и, конечно, "на костяхъ"
-- на большомъ количествe костей. Всe, кто могъ какъ-нибудь извернуться отъ
посылки на Тулому, изворачивались изо всeхъ силъ. Видимо, изворачивался и
Пиголица.
-- А ты думаешь -- не поeду?
-- Ну, и eзжай ко всeмъ чертямъ. Однимъ дуракомъ меньше будетъ.
-- Подумаешь -- умники нашлись. Въ семнадцатомъ году, небось, всe
противъ буржуевъ перли. А теперь -- остались безъ буржуевъ, такъ кишка
тонка. Няньки нeту. Хотeлъ бы я послушать, что это вы въ семнадцатомъ году
про буржуевъ говорили... Тыкать въ носъ кооперативомъ, да лагеремъ -- теперь
всякiй дуракъ можетъ. Умники... Гдe ваши мозги были, когда вы революцiю
устраивали?
Пиголица засунулъ въ карманъ свои инструменты и исчезъ.
Мухинъ подмигнулъ мнe:
-- Вотъ это правильно сказано, здорово заворочено. А то, въ самомъ дeлe
-- насeли всe на одного... -- Въ тонe Мухина было какое-то удовлетворенiе.
Онъ не безъ нeкотораго ехидства посмотрeлъ на Середу. -- А то -- тоже, кто
тамъ ни устраивалъ -- а Пиголицамъ-то расхлебывать приходится. А
Пиголицамъ-то -- куда податься...
-- Н-да, -- какъ бы оправдываясь передъ кeмъ-то, протянулъ Середа, --
въ семнадцатомъ году, оно, конечно... Опять же -- война. Дурака, однако, что
и говорить, сваляли, такъ не вeкъ же изъ-за этого въ дуракахъ торчать...
Поумнeть пора бы...
-- Ну, и Пиголица -- поживетъ съ твое -- поумнeетъ... А тыкать парню въ
носъ: дуракъ да дуракъ -- это тоже не дeло... Въ такiе годы -- кто въ
дуракахъ не ходилъ...
-- А что за парень этотъ, Пиголица? -- спросилъ я. -- Вы увeрены, что
онъ въ третью часть не бeгаетъ?
-- Ну, нeтъ, этого нeту, -- торопливо сказалъ Середа, какъ бы
обрадовавшiйся перемeнe темы -- Этого -- нeтъ. Это сынъ Мухинскаго прiятеля.
Мухинъ его здeсь и подобралъ... Набилъ морду какому-то комсомольскому
секретарю -- вотъ ему пять лeтъ и припаяли... Безъ Мухина -- пропалъ бы,
пожалуй, {275} парнишка... -- Середа какъ-то неуютно поежился, какъ бы
что-то вспоминая... -- Такимъ вотъ, какъ Пиголица, -- здeсь хуже всего, ума
еще немного, опыта -- и того меньше, во всякiя тамъ политграмоты взаправду
вeрятъ... Думаетъ, что и въ самомъ дeлe -- царство трудящихся. Но вотъ --
пока что пять лeтъ уже имeетъ, какiя-то тамъ свои комсомольскiя права
отстаивалъ... А начнетъ отстаивать здeсь -- совсeмъ пропадетъ. Ты, Мухинъ,
зря за него заступаешься. Никто его не обижаетъ, а нужно, чтобы парень
ходилъ, глаза раскрывши... Ежели бы намъ въ семнадцатомъ году такъ бы прямо,
какъ дважды -- два, доказали: дураки вы, ребята, сами себe яму роете, -- мы
бы здeсь не сидeли...
-- А вотъ вы лично въ семнадцатомъ году такiя доказательства стали бы
слушать?
Середа кисло поморщился и для чего-то посмотрeлъ въ окно.
-- Вотъ то-то и оно, -- неопредeленно сказалъ онъ.
ВЗАИМООТНОШЕНIЯ
Въ этой кабинкe мы провели много часовъ, то скрываясь въ ней отъ
послeднихъ зимнихъ бурь, то просто принимая приглашенiе кого-нибудь изъ ея
обитателей насчетъ чайку. Очень скоро въ этой кабинкe и около нея
установились взаимоотношенiя, такъ сказать, стандартныя, между толковой
частью интеллигенцiи и толковой частью пролетарiата. Пролетарское отношенiе
выражалось въ томъ, что у насъ всегда была отточенная на ять пила, что мы,
напримeръ, были предупреждены о перемeнe коменданта и о необходимости
выполнить норму цeликомъ. Норму выполняла почти вся кабинка, такъ что, когда
новый -- на этотъ разъ вольнонаемный -- комендантъ пришелъ провeрить наши
фантастическiе 135% -- ему оставалось только недоумeнно потоптаться и
искупить свое гнусное подозрeнiе довольно путаной фразой:
-- Ну, вотъ -- если человeкъ образованный...
Почему образованный человeкъ могъ выполнить количество работы,
рeшительно непосильное никакому профессiоналу-пильщику, -- осталось,
конечно, невыясненнымъ. Но наши 135% были, такъ сказать, оффицiально
провeрены и оффицiально подтверждены. Ленчикъ, не безъ нeкотораго волненiя
смотрeвшiй со стороны на эту провeрку, не удержался и показалъ носъ
удалявшейся комендантской спинe.
-- Эхъ, елочки мои вы палочки, если бы намъ -- да всeмъ вмeстe, вотъ
какъ пальцы на кулакe, -- Ленчикъ для вразумительности растопырилъ было
пальцы и потомъ сжалъ ихъ въ кулакъ, -- если бы намъ, да всeмъ вмeстe --
показали бы мы этой сволочи...
-- Да, -- сумрачно сказалъ Юра, -- дeло только въ томъ, что сволочь все
это знаетъ еще лучше, чeмъ мы съ вами.
-- Это, молодой человeкъ, ничего. Исторiю-то вы знаете -- ну, какъ были
удeльные князья -- всякiй врозь норовилъ -- вотъ и насeли татары. А какъ
взялись всe скопомъ -- такъ отъ татаръ мокрое мeсто осталось. {276}
-- Вeрно, -- сказалъ Юра еще сумрачнeе, -- только татары сидeли триста
лeтъ.
Ленчикъ какъ-то осeлъ.
-- Да, конечно, триста лeтъ... Ну, теперь и темпы не тe, и народъ не
тотъ... Долго не просидятъ...
Съ нашей же стороны мы поставляемъ кабинкe, такъ сказать,
интеллектуальную продукцiю. Сейчасъ, выбитыя изъ всeхъ своихъ колей, русскiя
массы очень въ этомъ нуждаются. Но къ кому мужикъ пойдетъ, скажемъ, съ
вопросомъ объ удобренiи своего прiусадебнаго участка? Къ активу? Такъ активъ
къ нему приставленъ не для разъясненiя, а для ограбленiя. Къ кому обратится
рабочiй съ вопросами насчетъ пенсiи, переeзда въ другое мeсто, жилищнаго
прижима или уклоненiя отъ какой-нибудь очередной мобилизацiи куда-нибудь къ
чортовой матери? Къ профсоюзному работнику? Такъ профсоюзный работникъ
приставленъ, какъ "приводной ремень отъ партiи къ массамъ", и ремень этотъ
закрученъ туго. Словомъ, мужикъ пойдетъ къ какому-нибудь сельскому
интеллигенту, обязательно безпартiйному, а рабочiй пойдетъ къ какому-нибудь
городскому интеллигенту, предпочтительно контръ-революцiонному. И оба они --
и крестьянинъ, и рабочiй -- всегда рады потолковать съ хорошимъ,
образованнымъ человeкомъ и о политикe: какой, напримeръ, подвохъ заключается
въ законe о колхозной торговлe -- во всякомъ законe публика ищетъ прежде
всего подвоха, -- или что такое японецъ и какъ обстоятъ дeла съ войной, ну,
и такъ далeе. Обо всемъ этомъ, конечно, написано въ совeтской печати, но
совeтская печать занимаетъ совершенно исключительную позицiю: ей рeшительно
никто не вeритъ -- въ томъ числe и партiйцы. Не вeрятъ даже и въ томъ, гдe
она не вретъ.
Въ частномъ случаe лагерной жизни возникаетъ рядъ особыхъ проблемъ:
напримeръ, съ Мухинымъ. Семья осталась въ Питерe, семью лишаютъ паспорта --
куда дeваться? Все переполнено, вездe голодъ. Въ какой-нибудь Костромe
придется мeсяцами жить въ станцiонномъ залe, въ пустыхъ товарныхъ вагонахъ,
подъ заборами и т.д.: жилищный кризисъ. На любомъ заводe жену Мухина
спросятъ: а почему вы уeхали изъ Ленинграда и гдe вашъ паспортъ? Понятно,
что съ такими вопросами Мухинъ не обратится ни къ юрисконсульту, ни въ
культурно-просвeтительный отдeлъ. Я же имeлъ возможность сказать Мухину:
нужно eхать не въ Кострому, а въ Махачъ Кала или Пишпекъ -- тамъ русскихъ
мало и тамъ насчетъ паспортовъ не придираются. Въ Пишпекe, скажемъ, можно
обратиться къ нeкоему Ивану Ивановичу, вeроятно, еще возсeдающему въ
овцеводческомъ трестe или гдe-нибудь около. Иванъ Ивановичъ имeетъ
возможность переправить жену Мухина или въ опiумный совхозъ въ Каракола, или
въ овцеводческiй совхозъ на Качкорe. Жить придется въ юртe, но съ голоду не
пропадутъ.
Все это, -- такъ сказать, житейская проза. Но, кромe прозы, возникаютъ
и нeкоторые другiе вопросы: напримeръ, о старой русской литературe, которую
читаютъ взасосъ, до полнаго измочаливанiя {277} страницъ -- трижды
подклеенныхъ, замусоленныхъ, наполненныхъ карандашными вставками
окончательно нечитательныхъ мeстъ... Вотъ ужъ, дeйствительно, пришло
время-времячко, "когда мужикъ не Блюхера и не милорда глупаго"...
Марксистскую расшифровку русскихъ классиковъ знаютъ приблизительно всe -- но
что "товарищи" пишутъ, это уже въ зубахъ навязло, въ это никто не вeритъ --
хотя какъ разъ тутъ-то марксистская критика достаточно сильна... Но все
равно -- это "наши пишутъ", и читать не стоитъ...
...Такъ, въ миллiонахъ мeстъ и по миллiону поводовъ идетъ процессъ
выковыванiя новаго народнаго сознанiя...
КУЛАКЪ АКУЛЬШИНЪ
Въ виду приближенiя весны, всe наши бригады были мобилизованы на уборку
мусора въ многочисленныхъ дворахъ управленiя ББК. Юра къ этому времени
успeлъ приноровиться къ другой работe: по дорогe между Медгорой и третьимъ
лагпунктомъ достраивалось зданiе какого-то будущаго техникума ББК, въ зданiи
уже жилъ его будущiй завeдующiй, и Юра совершенно резонно разсудилъ, что ему
цeлесообразнeе околачиваться у этого техникума съ заранeе обдуманнымъ
намeренiемъ: потомъ влeзть въ него въ качествe учащагося -- о техникумe рeчь
будетъ позже. Мнe же нельзя было покинуть управленческихъ дворовъ, такъ какъ
изъ нихъ я могъ совершать развeдывательныя вылазки по всякаго рода лагернымъ
заведенiямъ. Словомъ, я попалъ въ окончательные чернорабочiе.
Я былъ приставленъ въ качествe подручнаго къ крестьянину-возчику,
крупному мужику лeтъ сорока пяти, съ изрытымъ оспой, рябымъ лицомъ и
угрюмымъ взглядомъ, прикрытымъ нависающими лохматыми бровями. Наши функцiи
заключались въ выковыриванiи содержимаго мусорныхъ ящиковъ и въ отвозкe
нашей добычи за предeлы управленческой территорiи. Содержимое же
представляло глыбы замерзшихъ отбросовъ, которыя нужно было разбивать ломами
и потомъ лопатами накладывать на сани.
Къ моей подмогe мужикъ отнесся нeсколько мрачно. Нeкоторыя основанiя у
него для этого были. Я, вeроятно, былъ сильнeе его, но моя городская и
спортивная выносливость по сравненiе съ его -- деревенской и трудовой -- не
стоила, конечно, ни копeйки. Онъ работалъ ломомъ, какъ машина, изъ часу въ
часъ. Я непрерывной работы въ данномъ темпe больше получаса безъ передышки
выдержать не могъ. И, кромe этого, сноровки по части мусорныхъ ямъ у меня не
было никакой.
Мужикъ не говорилъ почти ничего, но его междометiя и мимику можно было
расшифровать такъ: "не ваше это дeло, я ужъ и самъ справлюсь, не лeзьте
только подъ ноги". Я очутился въ непрiятной роли человeка ненужнаго и
безтолковаго, взирающаго на то, какъ кто-то дeлаетъ свою работу.
Потомъ вышло такъ: мой патронъ отбилъ три стeнки очередного ящика и
оттуда, изъ-за досокъ, вылeзла глыба льда пудовъ {278} этакъ въ двeнадцать.
Она была надтреснутой, и мужикъ очень ловко разбилъ ее на двe части. Я внесъ
предложенiе: взгромоздить эти половинки, не разбивая ихъ, прямо на сани,
чтобы потомъ не возиться съ лопатами. Мужикъ усмeхнулся снисходительно:
говоритъ-де человeкъ о дeлe, въ которомъ онъ ничего не понимаетъ. Я сказалъ:
нужно попробовать. Мужикъ пожалъ плечами: попробуйте. Я присeлъ, обхватилъ
глыбу, глаза полeзли на лобъ, но глыба все же была водружена на сани --
сначала одна, потомъ другая.
Мужикъ сказалъ: "ишь ты" и "ну-ну" и потомъ спросилъ: "а очки-то вы
давно носите?". "Лeтъ тридцать" -- "Что-жъ это вы такъ? ну, давайте,
закуримъ". Закурили, пошли рядомъ съ санями. Садиться на сани было нельзя:
за это давали годъ добавочнаго срока -- конское поголовье и такъ еле живо;
до человeческаго поголовья начальству дeла не было.
Начался обычный разговоръ: давно ли въ лагерe, какой срокъ и статья,
кто остался на волe... Изъ этого разговора я узналъ, что мужика зовутъ
Акульшинъ, что получилъ онъ десять лeтъ за сопротивленiе коллективизацiи, но
что, впрочемъ, влипъ не онъ одинъ: все село выслали въ Сибирь съ женами и
дeтьми, но безъ скота и безъ инвентаря. Самъ онъ, въ числe коноводовъ чиномъ
помельче, получилъ десять лeтъ. Коноводы чиномъ покрупнeе были разстрeляны
тамъ же, на мeстe происшествiя. Гдe-то тамъ, въ Сибири, какъ-то
неопредeленно околачивается его семья ("жена-то у меня -- просто кладъ, а не
баба") и шестеро ребятъ въ возрастe отъ трехъ до 25-ти лeтъ ("дeти у меня
подходящiя, Бога гнeвить нечего"). "А гдe это городъ Барнаулъ?" Я отвeтилъ.
"А за Барнауломъ что? Мeста дикiя? Ну, ежели дикiя мeста -- смылись мои
куда-нибудь въ тайгу... У насъ давно уже такой разговоръ былъ: въ тайгу
смываться. Ну, мы сами не успeли... Жена тутъ писала, что, значитъ, за
Барнауломъ"... -- Мужикъ замялся и замолкъ.
На другой день наши дружественныя отношенiя нeсколько продвинулись
впередъ. Акульшинъ заявилъ: насчетъ этого мусора -- такъ чортъ съ нимъ: и
онъ самъ напрасно старался, и я зря глыбы ворочалъ -- надъ этимъ мусоромъ
никакого контроля и быть не можетъ, кто его знаетъ, сколько тамъ его было...
Скинули въ лeсу очередную порцiю мусора, сeли, закурили. Говорили о
томъ, о семъ: о минеральныхъ удобренiяхъ ("хороши, да нeту ихъ"), о японцe
("до Барнаула, должно быть, доберутся -- вотъ радость-то нашимъ сибирякамъ
будетъ"), о совхозахъ ("плакали мужики на помeщика, а теперь бы чортъ съ
нимъ, съ помeщикомъ, самимъ бы живьемъ выкрутиться"), потомъ опять свернули
на Барнаулъ: что это за мeста и какъ далеко туда eхать. Я вынулъ блокнотъ и
схематически изобразилъ: Мурманская желeзная дорога, Москва, Уралъ,
Сибирскiй путь, Алтайская вeтка... "Н-да, далеконько eхать-то! Но тутъ
главное -- продовольствiе... Ну, продовольствiе-то ужъ я добуду!"
Эта фраза выскочила у Акульшина какъ-то самотекомъ -- чувствовалось,
что онъ обо всемъ этомъ уже много, много думалъ. {279} Акульшинъ передернулъ
плечами и дeланно усмeхнулся, искоса глядя на меня: вотъ такъ люди и
пропадаютъ, думаетъ про себя, думаетъ, да потомъ возьметъ и ляпнетъ. Я
постарался успокоить Акульшина: я вообще не ляпаю ни за себя, ни за
другихъ... "Ну, дай-то Богъ... Сейчасъ такое время, что и передъ отцомъ
роднымъ лучше не ляпать... Но ужъ разъ сказано, чего тутъ скрывать: семья-то
моя, должно, въ тайгу подалась, такъ мнe тутъ сидeть нeтъ никакого расчету".
-- А какъ же вы семью-то въ тайгe найдете? "Ужъ найду, есть такой
способъ, договорившись уже были". "А какъ съ побeгомъ, съ деньгами и eдой на
дорогу?" "Да намъ что, мы сами лeсные, уральскiе, тамъ -- лeсомъ, тамъ -- къ
поeзду подцeплюсь". "А деньги и eду?"
Акульшинъ усмeхнулся: руки есть. Я посмотрeлъ на его руки. Акульшинъ
сжалъ ихъ въ кулакъ, кулакъ вздулся желваками мускуловъ. Я сказалъ: это не
такъ просто.
-- А что тутъ мудренаго? Мало-ли какой сволочи съ наганами и портфелями
eздитъ. Взялъ за глотку и кончено...
...Въ числe моихъ весьма многочисленныхъ и весьма разнообразныхъ
подсовeтскихъ профессiй была и такая: преподаватель бокса и джiу-джитсу. По
нeкоторымъ весьма нужнымъ мнe основанiямъ я продумывалъ комбинацiю изъ
обeихъ этихъ системъ, а по минованiи этихъ обстоятельствъ, часть
продуманнаго использовалъ для "извлеченiя прибыли": преподавалъ на курсахъ
команднаго состава, милицiи и выпустилъ книгу. Книга была немедленно
конфискована ГПУ, пришли даже ко мнe, не очень чтобы съ обыскомъ, но весьма
настойчиво -- давайте-ка всe авторскiе экземпляры. Я отдалъ почти всe.
Одинъ, прошедшiй весьма путаный путь, -- сейчасъ у меня на рукахъ. Акульшинъ
не зналъ, что десять тысячъ экземпляровъ моего злополучнаго руководства было
использовано для ГПУ и Динамо и, слeдовательно, не зналъ, что съ хваткой за
горло дeло можетъ обстоять не такъ просто, какъ это ему кажется...
-- Ничего тутъ мудренаго нeтъ, -- нeсколько беззаботно повторилъ
Акульшинъ.
-- А вотъ вы попробуйте, а я покажу, что изъ этого выйдетъ.
Акульшинъ попробовалъ: ничего не вышло. Черезъ полсекунды Акульшинъ
лежалъ на снeгу въ положенiи полной безпомощности. Слeдующiй часъ нашего
трудового дня былъ посвященъ разучиванiю нeкоторыхъ элементовъ благороднаго
искусства безшумной ликвидацiи ближняго своего -- въ варiантахъ, не
попавшихъ даже и въ мое пресловутое руководство. Черезъ часъ я выбился изъ
силъ окончательно. Акульшинъ былъ еще свeжъ.
-- Да, вотъ что значитъ образованiе, -- довольно неожиданно заключилъ
онъ.
-- При чемъ тутъ образованiе?
-- Да такъ. Вотъ сила у меня есть, а умeть не умeю. Вообще, если народъ
безъ образованныхъ людей, -- все равно, какъ если бы армiя -- въ одномъ
мeстe все ротные, да безъ ротъ, а въ другомъ -- солдаты, да безъ ротныхъ.
Ну, и бьетъ, кто {280} хочетъ... Наши товарищи это ловко удумали...
Образованные, они сидятъ вродe какъ безъ рукъ и безъ ногъ, а мы сидимъ вродe
какъ безъ головы... Вотъ оно такъ и выходитъ... -- Акульшинъ подумалъ и
вeско добавилъ: -- Организацiи нeту!
-- Что имeемъ -- не хранимъ, потерявши -- плачемъ, -- съиронизировалъ
я.
Акульшинъ сдeлалъ видъ, что не слыхалъ моего замeчанiя.
-- Теперь, возьмите вы нашего брата, крестьянство. Ну, конечно, съ
революцiей -- это все горожане завели, да и теперь намъ безъ города ничего
не сдeлать. Народу-то насъ сколько: одними топорами справились бы, да вотъ
-- организацiи нeту... Сколько у насъ на Уралe возстанiй было -- да все
вразбродъ, въ одиночку. Одни воюютъ, другiе ничего не знаютъ: сидятъ и
ждутъ. Потомъ этихъ подавили -- тe подымаются. Такъ вотъ все сколько ужъ
лeтъ идетъ -- и толку никакого нeтъ. Безъ командировъ живемъ. Разбрелся
народъ, кто куда. Пропасть, оно, конечно, не пропадемъ, а дeло выходитъ
невеселое.
Я посмотрeлъ на квадратныя плечи Акульшина и на его крeпкую, упрямую
челюсть и внутренне согласился: такой, дeйствительно, не пропадетъ -- но
такихъ не очень-то и много. Бiографiю Акульшина легко можно было
возстановить изъ скудной и отрывочной информацiи давешняго разговора: всю
свою жизнь работалъ мужикъ, какъ машина, -- приблизительно такъ же, какъ
вчера онъ работалъ ломомъ. И, работая, толково работая, не могъ не
становиться "кулакомъ" -- это, вeроятно, выходило и помимо его воли...
Попалъ въ "классовые враги" и сидитъ въ лагерe. Но Акульшинъ выкрутится и въ
лагерe: изъ хорошаго дуба сдeланъ человeкъ... Вспомнились кулаки, которыхъ я
въ свое время видалъ подъ Архангельскомъ, въ Сванетiи и у Памира --
высланные, сосланные, а то и просто бeжавшiе куда глаза глядятъ. Въ
Архангельскъ они прибывали буквально въ чемъ стояли: ихъ выгружали толпами
изъ ГПУ-скихъ эшелоновъ и отпускали на всe четыре стороны. Дeти и старики
вымирали быстро, взрослые желeзной хваткой цeплялись за жизнь и за работу...
и потомъ черезъ годъ-два какими-то неисповeдимыми путями опять вылeзали въ
кулаки: кто по извозной части, кто по рыбопромышленной, кто сколачивалъ
лeсорубочныя артели; смотришь -- опять сапоги бутылками, борода лопатой...
до очередного раскулачиванiя... Въ Киргизiи, далеко за Иссыкъ-Кулемъ,
"кулаки", сосланные на земли ужъ окончательно "неудобоусвояемыя", занимаются
какими-то весьма путанными промыслами, вродe добычи свинца изъ таинственныхъ
горныхъ рудъ, ловлей и копченiемъ форели, пойманной въ горныхъ рeчкахъ,
какой-то самодeльной охотой -- то силками, то какими-то допотопными
мултуками, живутъ въ неописуемыхъ шалашахъ и мирно уживаются даже и съ
басмачами. Въ Сванетiи они дeйствуютъ организованнeе: сколотили артели по
добычe экспортныхъ и очень дорогихъ древесныхъ породъ -- вродe сампита --
торгуютъ съ совeтской властью "въ порядкe товарообмeна", имeютъ свои
пулеметныя команды. Совeтская власть сампитъ принимаетъ, товары сдаетъ, но
въ горы предпочитаетъ не соваться и дeлаетъ видъ, что все {281} обстоитъ въ
порядкe. Это -- то, что я самъ видалъ. Мои прiятели -- участники
многочисленныхъ географическихъ, геологическихъ ботаническихъ и прочихъ
экспедицiй -- разсказывали вещи, еще болeе интересныя. Экспедицiй этихъ
сейчасъ расплодилось невeроятное количество. Для ихъ участниковъ -- это
способъ отдохнуть отъ совeтской жизни. Для правительства -- это глубокая
развeдка въ дебри страны, это подсчетъ скрытыхъ рессурсовъ, на которыхъ
будетъ расти будущее хозяйство страны. Рессурсы эти огромны. Мнe
разсказывали о цeлыхъ деревняхъ, скрытыхъ въ тайгe и окруженныхъ сторожевыми
пунктами. Пункты сигнализируютъ о приближенiи вооруженныхъ отрядовъ -- и
село уходитъ въ тайгу. Вооруженный отрядъ находитъ пустыя избы и рeдко
выбирается оттуда живьемъ. Въ деревняхъ есть американскiе граммофоны,
японскiя винтовки и японская мануфактура.
По всей видимости, въ одно изъ такихъ селъ пробралась и семья
Акульшина. Въ такомъ случаe ему, конечно, нeтъ никакого смысла торчать въ
лагерe. Прижметъ за горло какого-нибудь чекиста, отберетъ винтовку и пойдетъ
въ обходъ Онeжскаго озера, на востокъ, къ Уралу. Я бы не прошелъ, но
Акульшинъ, вeроятно, пройдетъ. Для него лeсъ -- какъ своя изба. Онъ найдетъ
пищу тамъ, гдe я погибъ бы отъ голода, онъ пройдетъ по мeстамъ, въ которыхъ
я бы запутался безвыходно и безнадежно... Своимъ урокомъ джiу-джитсу я,
конечно, сталъ соучастникомъ убiйства какого-нибудь зазeвавшагося чекиста:
едва-ли чекистъ этотъ имeетъ шансы уйти живьемъ изъ дубовыхъ лапъ
Акульшина... Но жизнь этого чекиста меня ни въ какой степени не
интересовала. Мнe самому надо бы подумать объ оружiи для побeга... И, кромe
того, Акульшинъ -- свой братъ, товарищъ по родинe и по несчастью. Нeтъ,
жизнь чекиста меня не интересовала.
Акульшинъ тяжело поднялся:
-- Ну, а пока тамъ до хорошей жизни -- поeдемъ г..... возить...
Да, до "хорошей жизни" его еще много остается...
"КЛАССОВАЯ БОРЬБА"
Какъ-то мы съ Акульшинымъ выгружали нашу добычку въ лeсу, верстахъ въ
двухъ отъ Медгоры. Всe эти дни съ сeверо-востока дулъ тяжелый морозный
вeтеръ, но сейчасъ этотъ вeтеръ превращался въ бурю. Сосны гнулись и
скрипeли, тучи снeжной пыли засыпали дорогу и лeсъ. Акульшинъ сталъ
торопиться.
Только что успeли мы разгрузить наши сани, какъ по лeсу, приближаясь къ
намъ, прошелъ низкiй и тревожный гулъ: шла пурга. Въ нeсколько минуть и
лeсъ, и дорога исчезли въ хаосe мятели. Мы почти ощупью, согнувшись въ три
погибели, стали пробираться въ Медгору. На открытыхъ мeстахъ вeтеръ почти
сбивалъ съ ногъ. Шагахъ въ десяти уже не было видно ничего. Безъ Акульшина я
запутался бы и замерзъ. Но онъ шелъ увeренно, ведя на поводу тревожно
фыркавшую и упиравшуюся лошаденку, {282} то нащупывая ногой заносимую
снeгомъ колею дороги, то орiентируясь, ужъ Богъ его знаетъ, какимъ лeснымъ
чутьемъ.
До Медгоры мы брели почти часъ. Я промерзъ насквозь. Акульшинъ все
время оглядывался на меня: "уши-то, уши потрите"... Посовeтовалъ сeсть на
сани: все равно въ такой пургe никто не увидитъ, но я чувствовалъ, что если
я усядусь, то замерзну окончательно. Наконецъ, мы уперлись въ обрывистый
берегъ рeчушки Кумсы, огибавшей территорiю управленческаго городка. Отсюда
до третьяго лагпункта оставалось версты четыре. О дальнeйшей работe нечего
было, конечно, и думать... Но и четыре версты до третьяго лагпункта -- я,
пожалуй, не пройду.
Я предложилъ намъ обоимъ завернуть въ кабинку монтеровъ. Акульшинъ
сталъ отказываться: "а коня-то я куда дeну?" Но у кабинки стоялъ маленькiй
почти пустой дровяной сарайчикъ, куда можно было поставить коня. Подошли къ
кабинкe.
-- Вы ужъ безъ меня не заходите, подержите, я съ конемъ справлюсь...
Одному, незнакомому, заходить какъ-то неподходяще.
Я сталъ ждать. Акульшинъ распрягъ свою лошаденку, завелъ ее въ сарай,
старательно вытеръ ее клочкомъ сeна, накрылъ какой-то дерюгой: я стоялъ, все
больше замерзая и злясь на Акульшина за его возню съ лошаденкой. А лошаденка
ласково ловила губами его грязный и рваный рукавъ. Акульшинъ сталъ засыпать
ей сeно, а я примирился со своей участью и думалъ о томъ, что вотъ для
Акульшина эта лагерная кляча -- не "живой инвентарь" и не просто "тягловая
сила", а живое существо, помощница его трудовой мужицкой жизни... Ну какъ же
Акульшину не становиться кулакомъ? Ну какъ же Акульшину не становиться
бeльмомъ въ глазу любого совхоза, колхоза и прочихъ предпрiятiй
соцiалистическаго типа?...
Въ кабинкe я, къ своему удивленiю, обнаружилъ Юру -- онъ удралъ со
своего техникума, гдe онъ промышлялъ по плотницкой части. Рядомъ съ нимъ
сидeлъ Пиголица, и слышались разговоры о тангенсахъ и котангенсахъ.
Акульшинъ истово поздоровался съ Юрой и Пиголицей, попросилъ разрeшенiя
погрeться и сразу направился къ печкe. Я протеръ очки и обнаружилъ, что,
кромe Пиголицы и Юры, въ кабинкe больше не было никого. Пиголица конфузливо
сталъ собирать со стола какiя-то бумаги. Юра сказалъ:
-- Постой, Саша, не убирай. Мы сейчасъ мобилизнемъ старшее поколeнiе.
Ватикъ, мы тутъ съ тригонометрiй возимся, требуется твоя консультацiя...
На мою консультацiю расчитывать было трудно. За четверть вeка,
прошедшихъ со времени моего экстерничанiя на аттестатъ зрeлости, у меня ни
разу не возникла необходимость обращаться къ тригонометрiи, и тангенсы изъ
моей головы вывeтрились, повидимому, окончательно: было не до тангенсовъ.
Юра же математику проходилъ въ германской школe и въ нeмецкихъ терминахъ.
Произошла нeкоторая путаница въ терминахъ. Путаницу эту мы кое-какъ
расшифровали. Пиголица поблагодарилъ меня:
-- А Юра-то взялъ надо мною, такъ сказать, шефство по {283} части
математики, -- конфузливо объяснилъ онъ, -- наши-то старички -- тоже
зубрятъ, да и сами-то не больно много понимаютъ...
Акульшинъ повернулся отъ печки къ намъ:
-- Вотъ это, ребята, -- дeло, что хоть въ лагерe -- а все же учитесь.
Образованность -- большое дeло, охъ, большое. Съ образованiемъ -- не
пропадешь.
Я вспомнилъ объ Авдeевe и высказалъ свое сомнeнiе. Юра сказалъ:
-- Вы, знаете что -- вы намъ пока не мeшайте, а то времени у Саши
мало...
Акульшинъ снова отвернулся къ своей печкe, а я сталъ ковыряться на
книжной полкe кабинки. Тутъ было нeсколько популярныхъ руководствъ по
электротехникe и математикe, какой-то толстый томъ сопротивленiя
матерiаловъ, полъ десятка неразрeзанныхъ брошюръ пятилeтняго характера,
Гладковскiй "Цементъ", два тома "Войны и Мира", мелкiе остатки второго тома
"Братьевъ Карамазовыхъ", экономическая географiя Россiи и "Фрегатъ Паллада".
Я, конечно, взялъ "Фрегатъ Палладу". Уютно eхалъ и уютно писалъ старикъ. За
всeми бурями житейскихъ и прочихъ морей у него всегда оставалось: Россiя, въ
Россiи -- Петербургъ, и въ Петербургe -- домъ, все это налаженное, твердое и
все это -- свое... Свой очагъ -- и личный и нацiональный, -- въ который онъ
могъ вернуться въ любой моментъ своей жизни. А куда вернуться намъ,
русскимъ, нынe пребывающимъ и по эту, и по ту сторону "историческаго рубежа
двухъ мiровъ"?.. Мы бездомны и здeсь, и тамъ -- но только тамъ это ощущенiе
бездомности безмeрно острeе... Здeсь -- у меня тоже нeтъ родины, но здeсь
есть, по крайней мeрe, ощущенiе своего дома, изъ котораго -- если я не
украду и не зарeжу, меня никто ни въ одиночку, ни на тотъ свeтъ не пошлетъ.
Тамъ -- нeтъ ни родины, ни дома. Тамъ совсeмъ заячья бездомность. На ночь
прикурнулъ, день -- какъ-то извернулся -- и опять навостренныя уши: какъ бы
не мобилизнули, не посадили, не уморили голодомъ и меня самого, и близкихъ
моихъ. Какъ бы не отобрали жилплощади, логовища моего, не послали Юру на
хлeбозаготовки подъ "кулацкiй" обрeзъ, не разстрeляли Бориса за его
скаутскiе грeхи, не поперли бы жену на культработу среди горняковъ совeтской
концессiи на Шпицбергенe, не "припаяли" бы мнe самому "вредительства",
"контръ-революцiю" и чего-нибудь въ этомъ родe... Вотъ -- жена: была
мобилизована переводчицей въ иностранной рабочей делегацiи. Eздила,
переводила -- контроль, конечно, аховый. Делегацiя произносила рeчи, потомъ
уeхала, а потомъ оказалось -- среди нея былъ человeкъ, знавшiй русскiй
языкъ... И вернувшись на родину, ляпнулъ печатно о томъ, какъ это все
переводилось... Жену вызвали въ соотвeтствующее мeсто, выпытывали,
выспрашивали, сказали: "угу", "гмъ" и "посмотримъ еще"... Было нeсколько
совсeмъ неуютныхъ недeль... Совсeмъ заячьихъ недeль... Да, Гончарову и
eздить, и жить было не въ примeръ уютнeе. Поэтому-то, вeроятно, такъ
замусоленъ и истрепанъ его томъ... И въ страницахъ -- большая нехватка. Ну,
все равно... Я полeзъ на чью-то пустую нару, усмeхаясь уже привычнымъ своимъ
мыслямъ о бренности статистики.... {284}
___
...Въ эпоху служенiи своего въ ЦК ССТС (Центральный комитетъ
профессiональнаго союза служащихъ) я, какъ было уже сказано, руководилъ
спортомъ, который я знаю и люблю. Потомъ мнe навязали шахматы, которыхъ я не
знаю и терпeть не могу, -- завeдывалъ шахматами9. Потомъ, въ качествe
наиболeе грамотнаго человeка въ ЦК, я получилъ въ свое завeдыванiе
библiотечное дeло: около семисотъ стацiонарныхъ и около двухъ тысячъ
передвижныхъ библiотекъ. Я этого дeла не зналъ, но это дeло было очень
интересно... Въ числe прочихъ мeропрiятiй мы проводили и статистическiя
обслeдованiя читаемости различныхъ авторовъ.
Всякая совeтская статистика -- это нeкое жизненное, выраженное въ
цифрахъ, явленiе, однако, исковерканное до полной неузнаваемости различными
"заданiями". Иногда изъ-подъ этихъ заданiй -- явленiе можно вытащить, иногда
оно уже задавлено окончательно. По нашей статистикe выходило: на первомъ
мeстe -- политическая литература, на второмъ -- англосаксы, на третьемъ --
Толстой и Горькiй, дальше шли совeтскiе авторы и послe нихъ -- остальные
русскiе классики. Я, для собственнаго потребленiя, сталъ очищать статистику
отъ всякихъ "заданiй", но все же оставался огромный пробeлъ между тeмъ, что
я видалъ въ жизни, и тeмъ, что показывали мною же очищенныя цифры. Потомъ,
послe бесeдъ съ библiотекаршами и собственныхъ размышленiй, тайна была болeе
или менeе разгадана: совeтскiй читатель, получившiй изъ библiотеки томъ
Достоевскаго или Гончарова, не имeетъ никакихъ шансовъ этого тома не
спереть. Такъ бывало и со мной, но я считалъ, что это только индивидуальное
явленiе:
Придетъ нeкая Марья Ивановна и увидитъ на столe, скажемъ, "Братьевъ
Карамазовыхъ":
-- И. Л., голубчикъ, ну, только на два дня, ей, Богу, только на два
дня, вы все равно заняты... Ну, что вы въ самомъ дeлe -- я вeдь культурный
человeкъ! Послeзавтра вечеромъ обязательно принесу...
Дней черезъ пять приходите къ Марьe Ивановнe...
-- Вы ужъ, И. Л., извините, ради Бога... тутъ заходилъ Ваня Ивановъ...
Очень просилъ... -- Ну, знаете, неудобно все-таки не дать: наша молодежь
такъ мало знакома съ классиками... Нeтъ, нeтъ, вы ужъ не безпокойтесь, онъ
обязательно вернетъ, я сама схожу и возьму...
Еще черезъ недeлю вы идете къ Ванe Иванову. Ваня встрeчаетъ васъ
нeсколько шумно:
-- Я уже знаю, вы за Достоевскимъ... Какъ же, прочелъ... {285} Очень
здорово... Эти старички -- умeли, сукины дeти, писать... Но, скажите, чего
этотъ старецъ...
9 Шахматъ не люблю по чисто "идеологическимъ причинамъ": они
чрезвычайно широко были использованы для заморачиванiя головъ и отвлеченiя
оныхъ отъ, такъ сказать, политики. Теперь -- въ этихъ же цeляхъ и по
совершенно такой же системe используется, скажемъ, фокстротъ: чeмъ бы дитя
не тeшилось, лишь бы eсть не просило...
Когда, послe нeкоторой литературной дискуссiи, вы ухитряетесь вернуться
къ судьбe книги, то выясняется, что книги уже нeтъ: ее читаетъ какая-то
Маруся.
-- Ну, знаете, что я за буржуй такой, чтобы не дать дeвочкe книги? Что
съeстъ она ее? Книги -- для того, чтобы читать... Въ библiотекe? Чорта съ
два получишь что-нибудь путное въ библiотекe. Ничего, прочтетъ и вернетъ. Я
вамъ самъ принесу.
Словомъ, вы идете каяться въ библiотеку, платите рубля три штрафа,
книга исчезаетъ изъ каталога и начинается ея интенсивное хожденiе по рукамъ.
Черезъ годъ зачитанный у васъ томъ окажется гдe-нибудь на стройкe Игарскаго
порта или на хлопковыхъ поляхъ Узбекистана. Но ни вы, ни тeмъ паче
библiотека, этого тома больше не увидите... И ни въ какую статистику эта
"читаемость" не попадетъ...
Такъ, болeе или менeе мирно, въ совeтской странe существуютъ двe
системы духовнаго питанiя массъ: съ одной стороны -- мощная сeть
профсоюзныхъ библiотекъ, гдe спецiально натасканныя и отвeтственныя за
наличiе совeтскаго спроса библiотекарши втолковываютъ какимъ-нибудь
заводскимъ парнямъ:
-- А вы "Гидроцентрали" еще не читали? Ну, какъ же такъ! Обязательно
возьмите! Замeчательная книга, изумительная книга!
Съ другой стороны:
а) классики, которыхъ "рвутъ изъ рукъ", къ которымъ власть относится
весьма снисходительно, новeе же не переиздаетъ: бумаги нeтъ. Въ послeднее
время не взлюбили Салтыкова-Щедрина: очень ужъ для современнаго фельетона
годится.
б) рядъ совeтскихъ писателей, которые и существуютъ, и какъ бы не
существуютъ. Изъ библiотекъ изъять весь Есенинъ, почти весь Эренбургъ
(даромъ, что теперь такъ старается), почти весь Пильнякъ, "Улялаевщина" и
"Пушторгъ" Сельвинскаго, "12 стульевъ" и "Золотой теленокъ" Ильфа и Петрова
-- и многое еще въ томъ же родe. Оно, конечно, нужно же имeть и свою лирику,
и свою сатиру -- иначе гдe же золотой сталинскiй вeкъ литературы? Но массъ
сюда лучше не пускать.
в) подпольная литература, ходящая по рукамъ въ гектографированныхъ
спискахъ: еще почти никому неизвeстные будущiе русскiе классики, вродe
Крыжановскаго (не члена ЦК партiи), исписывающiе "для души" сотни печатныхъ
листовъ, или Сельвинскаго, пишущаго, какъ часто дeлывалъ и авторъ этихъ
строкъ, одной рукой (правой) для души и другой рукой (лeвой) для хлeба
халтурнаго, который, увы, нуженъ все-таки "днесь"... Нелегальные кружки
читателей, которые, рискуя мeстами весьма отдаленными, складываются по
трешкe, покупаютъ, вынюхиваютъ, выискиваютъ все, лишенное оффицiальнаго
штампа... И многое другое.
Ясное, опредeленное мeсто занимаетъ политическая литература. Она
печатается миллiонными тиражами и въ любой библiотекe губернскаго масштаба
она валяется вагонами (буквально {286} вагонами) неразрeзанной бумажной
макулатуры и губитъ бюджеты библiотекъ.
А какъ же со статистикой?
А со статистикой вотъ какъ:
Всякая библiотекарша служебно заинтересована въ томъ, чтобы показать
наивысшiй процентъ читаемости политической и вообще совeтской литературы.
Всякiй инструкторъ центральнаго комитета, вотъ вродe меня, заинтересованъ въ
томъ, чтобы по своей линiи продемонстрировать наиболeе совeтскую постановку
библiотечнаго дeла. Всякiй профессiональный союзъ заинтересованъ въ томъ,
чтобы показать ЦК партiи, что у него культурно-просвeтительная работа
поставлена "по сталински".
Слeдовательно: а) библiотекарша вретъ, б) я вру, в) профсоюзъ вретъ.
Врутъ еще и многiя другiя "промежуточныя звенья". И я, и библiотекарша, и ЦК
союза, и промежуточныя звенья все это отлично понимаемъ: невысказанная, но
полная договоренность... И въ результатe -- получается, извините за
выраженiе, статистика... По совершенно такой же схемe получается статистика
колхозныхъ посeвовъ, добычи угля, ремонта тракторовъ... Нeтъ, статистикой
меня теперь не проймешь.
ЗУБАМИ -- ГРАНИТЪ НАУКИ
Отъ Гончарова меня оторвалъ Юра: снова понадобилось мое математическое
вмeшательство. Стали разбираться. Выяснилось, что, насeдая на тригонометрiю,
Пиголица имeлъ весьма неясное представленiе объ основахъ алгебры и
геометрiи, тангенсы цeплялись за логарифмы, логарифмы за степени, и вообще
было непонятно, почему доброе русское "х" именуется иксомъ. Кое-какiя
формулы были вызубрены на зубокъ, но между ними оказались провалы, разрывъ
всякой логической связи между предыдущимъ и послeдующимъ: то, что на
совeтскомъ языкe именуется "абсолютной неувязкой". Попытались "увязать". По
этому поводу я не безъ нeкотораго удовольствiя убeдился, что какъ ни прочно
забыта моя гимназическая математика -- я имeю возможность возстановить
логическимъ путемъ очень многое, почти все. Въ назиданiе Пиголицe -- а,
кстати, и Юрe -- я сказалъ нeсколько вдумчивыхъ словъ о необходимости
систематической учебы: вотъ-де училъ это двадцать пять лeтъ тому назадъ и
никогда не вспоминалъ, а когда пришлось -- вспомнилъ... Къ моему назиданiю
Пиголица отнесся раздражительно:
-- Ну, и чего вы мнe объ этомъ разсказываете -- будто я самъ не знаю...
Вамъ хорошо было учиться, никуда васъ не гоняли, сидeли и зубрили... А тутъ
мотаешься, какъ навозъ въ проруби... И работа на производствe, и
комсомольская нагрузка, и профсоюзная нагрузка, и всякiе субботники... Чтобы
учиться -- зубами время вырывать надо. Мeсяцъ поучишься -- потомъ попрутъ
куда-нибудь на село -- начинай сначала... Да еще и жрать нечего... Нeтъ, ужъ
вы мнe насчетъ стараго режима -- оставьте...
Я отвeтилъ, что хлeбъ свой я зарабатывалъ съ пятнадцати {287} лeтъ,
экзаменъ на аттестатъ зрeлости сдалъ экстерномъ, въ университетe учился на
собственныя деньги и что такихъ, какъ я, было сколько угодно. Пиголица
отнесся къ моему сообщенiю съ нескрываемымъ недовeрiемъ, но спорить не
сталъ:
-- Теперь стараго режима нeту -- такъ можно про него что угодно
говорить... Правящимъ классамъ, конечно, очень неплохо жилось, я и не
говорю, зато трудящiйся народъ...
Акульшинъ угрюмо кашлянулъ.
-- Трудящiйся народъ, -- сказалъ онъ, не отрывая глазъ отъ печки, --
трудящiйся народъ по лагерямъ не сидeлъ и съ голодухи не дохъ... А ходъ былъ
-- куда хочешь: хочешь -- на заводъ, хочешь -- въ университетъ...
-- Такъ ты мнe еще скажешь, что крестьянскому парню можно было въ
университетъ идти?
-- Скажу... И не то еще скажу... А куда теперь крестьянскому парню
податься, когда ему eсть нечего? Въ колхозъ?
-- А почему же не въ колхозъ?
-- А такiе, какъ ты, будутъ командовать, -- презрительно спросилъ
Акульшинъ и, не дожидаясь отвeта, продолжалъ о давно наболeвшемъ: -- на
дуракахъ власть держится; понабрали дураковъ, лодырей, пропойцъ -- вотъ и
командуютъ: пятнадцать лeтъ изъ голодухи вылeзть не можемъ.
-- Изъ голодухи? Ты думаешь, городской рабочiй не голодаетъ? А кто эту
голодуху устроилъ? Саботируютъ, сволочи, скотъ рeжутъ, кулачье...
-- Кулачье?... -- Усы Акульшина встали дыбомъ. -- Кулачье? Это
кулачье-то Россiю разорило? А? Кулачье, а не товарищи-то ваши съ
револьверами и лагерями? Кулачье? Ахъ, ты, сукинъ ты сынъ, соплякъ. --
Акульшинъ запнулся, какъ бы не находя словъ для выраженiя своей ярости. --
Ахъ, ты, сукинъ сынъ, выдвиженецъ...
Выдвиженца Пиголица вынести не смогъ.
-- А вы, папаша, -- сказалъ онъ ледянымъ тономъ, -- если пришли
грeться, такъ грeйтесь, а то за выдвиженца можно и по мордe получить.
Акульшинъ грузно поднялся съ табуретки.
-- Это -- ты-то... по мордe... -- и сдeлалъ шагъ впередъ.
Вскочилъ и Пиголица. Въ лицe Акульшина была неутолимая ненависть ко
всякаго рода активистамъ, а въ Пиголицe онъ не безъ нeкотораго основанiя
чувствовалъ нeчто активистское. Выдвиженецъ же окончательно вывелъ Пиголицу
изъ его и безъ того весьма неустойчиваго нервнаго раздраженiя. Терминъ
"выдвиженецъ" звучитъ въ неоффицiальной Россiи чeмъ-то глубоко
издeвательскимъ и по убойности своей превосходитъ самый оглушительный матъ.
Запахло дракой. Юра тоже вскочилъ.
-- Да бросьте вы, ребята, -- началъ было онъ... Однако, моментъ для
мирныхъ переговоровъ оказался неподходящимъ. Акульшинъ вeжливо отстранилъ
Юру, какъ-то странно исподлобья уставился въ Пиголицу и вдругъ схватилъ его
за горло. Я, проклиная свои давешнiя уроки джiу-джитсу, ринулся на постъ
{288} миротворца. Но въ этотъ моментъ дверь кабинки раскрылась и оттуда,
какъ deus ex machina, появились Ленчикъ и Середа. На все происходившее
Ленчикъ реагировалъ довольно неожиданно.
-- Ура, -- заоралъ онъ. -- Потасовочка? Рабоче-крестьянская смычка?
Вотъ это я люблю... Вдарь его, папаша, по заду... Покажи ему, папаша...
Середа отнесся ко всему этому съ менeе зрeлищной точки зрeнiя.
-- Эй, хозяинъ, пришелъ въ чужой домъ, такъ рукамъ воли не давай. Пусти
руку. Въ чемъ тутъ дeло?
Къ этому моменту я уже вeжливо обжималъ Акульшина за талiю. Акульшинъ
отпустилъ руку и стоялъ, тяжело сопя и не сводя съ Пиголицы взгляда,
исполненнаго ненависти. Пиголица стоялъ, задыхаясь, съ перекошеннымъ
лицомъ...
-- Та-акъ, -- протянулъ онъ... -- Цeльной, значитъ, бандой собрались...
Та-акъ.
Никакой "цeльной банды", конечно, и въ поминe не было -- наоборотъ, въ
сущности, всe стали на его, Пиголицы, защиту. Но подъ бандой Пиголица
разумeлъ, видимо, весь "старый мiръ", который онъ когда-то былъ призванъ
"разрушить"; да и едва-ли Пиголица находился въ особенно вмeняемомъ
состоянiи.
-- Та-акъ, -- продолжалъ онъ, -- по старому режиму, значитъ,
дeйствуете...
-- При старомъ режимe, дорогая моя пташечка Пиголица, -- снова
затараторилъ Ленчикъ, -- ни въ какомъ лагерe ты бы не сидeлъ, а уважаемый
покойничекъ, папаша твой то-есть, просто загнулъ бы тебe въ свое время
салазки, да всыпалъ бы тебe, сколько полагается.
"Салазки" добили Пиголицу окончательно. Онъ осeкся и стремительно
ринулся къ полочкe съ инструментами и дрожащими руками сталъ вытаскивать
оттуда какое-то зубило. "Ахъ, такъ салазки, я вамъ покажу салазки". Юра
протиснулся какъ-то между нимъ и полкой и дружественно обхватилъ парня за
плечи...
-- Да, брось ты, Сашка, брось, не видишь что-ли, что ребята просто
дурака валяютъ, разыгрываютъ тебя...
-- Ага, разыгрываютъ, вотъ я имъ покажу розыгрышъ...
Зубило было уже въ рукахъ Пиголицы. На помощь Юрe бросились Середа и
я...
-- Разыгрываютъ... Осточертeли мнe эти розыгрыши. Всякая сволочь въ
носъ тыкаетъ: дуракъ, выдвиженецъ, грабитель... Что, грабилъ я тебя? --
вдругъ яростно обернулся онъ къ Акульшину.
-- А что, не грабилъ?
-- Послушай, Саша, -- нeсколько неудачно вмeшался Юра, -- вeдь и въ
самомъ дeлe грабилъ. На хлeбозаготовки вeдь eздилъ?
Теперь ярость Пиголицы обрушилась на Юру.
-- И ты -- тоже. Ахъ, ты, сволочь, а тебя пошлютъ, такъ ты не поeдешь.
А ты на какомъ хлeбe въ Берлинe учился? Не на томъ, что я на заготовкахъ
грабилъ? {289}
Замeчанiе Пиголицы могло быть вeрно въ прямомъ смыслe и оно безусловно
было вeрно въ переносномъ. Юра сконфузился.
-- Я не про себя говорю. Но вeдь Акульшину-то отъ этого не легче, что
ты -- не самъ, а тебя посылали.
-- Стойте ребята, -- сурово сказалъ Середа, -- стойте. А ты, папашка,
послушай: я тебя знаю. Ты въ третьей плотницкой бригадe работалъ?
-- Ну, работалъ, -- какъ-то подозрительно отвeтилъ Акульшинъ.
-- Новое зданiе ШИЗО строилъ?
-- Строилъ.
-- Заставляли?
-- А что, я по своей волe здeсь?
-- Такъ какая разница: этого паренька заставляли грабить тебя, а тебя
заставляли строить тюрьму, въ которой этотъ паренекъ сидeть, можетъ, будетъ?
Что, своей волей мы тутъ всe сидимъ? Тьфу, -- свирeпо сплюнулъ Середа, --
вотъ, мать вашу... сволочи, сукины дeти... Семнадцать лeтъ Пиголицу мужикомъ
по затылку бьютъ, а Пиголицей изъ мужика кишки вытягиваютъ... Такъ еще не
хватало, чтобы вы для полнаго комплекта удовольствiя еще другъ другу въ
горло и по своей волe цeплялись.. Ну, и дубина народъ, прости Господи.
Замeсто того, чтобы раскумекать, кто и кeмъ васъ лупитъ -- не нашли другого
разговору, какъ другъ другу морды бить... А тебe, хозяинъ, -- стыдно, старый
ты мужикъ, тебe ужъ давно бы пора понять.
-- Давно понялъ, -- сумрачно сказалъ Акульшинъ.
-- Такъ чего же ты