хтъ Донбасса и сколько изъ канцелярiи Наркомтяжпрома? Какой мудрецъ можетъ провeрить, дeйствительно ли заключенный Ивановъ 7-ой пробeжалъ стометровку въ 11,2 секунды и, въ положительномъ случаe, былъ ли онъ дeйствительно заключеннымъ? Хронометражъ будетъ въ моихъ рукахъ, судейская коллегiя будутъ "свои парни въ доску". Успенскому же важно, во-первыхъ, чтобы цифры были хороши, и, во-вторыхъ, чтобы онe были хорошо сдeланы, внe подозрeнiй или, во всякомъ случаe, внe доказуемыхъ подозрeнiй. Все это будетъ сдeлано. Впрочемъ, ничего этого на этотъ разъ не будетъ сдeлано, ибо спартакiада назначена на 15 августа, а побeгъ на 28 iюля. Дальше: роль десятка тысячъ энтузiастовъ будутъ выполнять сотни двe-три вохровцевъ, оперативниковъ и работниковъ ОГПУ -- народъ откормленный, тренированный и весьма натасканный на всяческiй энтузiазмъ. Они создадутъ общiй спортивный фонъ, они будутъ орать, они дадутъ круглыя, улыбающiяся лица для съемки переднимъ планомъ. Наконецъ, для массы я мобилизую треть всей Медгоры. Эта треть будетъ маршировать "мощными колоннами", нести на своихъ спинахъ "лозунги", получить лишнiй паекъ хлeба и освобожденiе отъ работъ дня на 2-3. Если спартакiада пройдетъ успeшно, то для этой массы я еще выторгую по какой-нибудь майкe -- Успенскiй тогда будетъ щедръ. Вотъ эти пайки и майки -- единственное, что я для этихъ массъ могу сдeлать. Да и то относительно, ибо хлeбъ этотъ будетъ отнять отъ какихъ-то другихъ массъ, и для этихъ другихъ я не могу сдeлать рeшительно ничего. Только одно -- использовать Успенскаго до конца, бeжать за границу и тамъ на весь христiанскiй и нехристiанскiй мiръ орать благимъ матомъ объ ихъ, этихъ массъ, судьбe. Здeсь же я не могу не только орать, но и пикнуть: меня прирeжутъ въ первомъ же попавшемся чекистскомъ подвалe, какъ поросенка, безъ публикацiи не то, что въ "Правдe", а даже и въ "Перековкe", прирeжутъ такъ, что даже родной братъ не сможетъ откопать, куда я дeлся... ТРАМПЛИНЪ ДЛЯ ПРЫЖКА КЪ ГРАНИЦE Конечно, при всемъ этомъ я малость покривлю душой. Но что подeлаешь? Во-первыхъ, не я выдумалъ эту систему общеобязательнаго всесоюзнаго кривлянья и, во вторыхъ -- Paris vaut la messe. Вмeсто "Парижа" я буду имeть всяческую свободу дeйствiй, передвиженiй и развeдки, а также практически ничeмъ не ограниченный "блатъ". Теперь я могу придти въ административный отдeлъ и сказать дружескимъ, но не допускающимъ никакихъ сомнeнiй тономъ: {354} -- Заготовьте ка мнe сегодня вечеромъ командировку туда-то и туда-то... И командировка будетъ заготовлена мнe внe всякой очереди, и никакая третья часть не поставитъ на ней штампа: "Слeдуетъ въ сопровожденiи конвоя", какой она поставила на моей первой командировкe. И никакой вохровецъ, когда я буду нести въ укромное мeсто въ лeсу свой набитый продовольствiемъ рюкзакъ, въ этотъ рюкзакъ не полeзетъ, ибо и онъ будетъ знать о моемъ великомъ блатe у Успенскаго -- я уже позабочусь, чтобы онъ объ этомъ зналъ... И онъ будетъ знать еще о нeкоторыхъ возможностяхъ, изложенныхъ ниже... Въ моемъ распоряженiи окажутся такiя великiя блага, какъ тапочки -- я ихъ могу дать, а могу и не дать... И человeкъ будетъ ходить либо въ пудовыхъ казенныхъ сапожищахъ, либо на своихъ голыхъ частно-собственническихъ подошвахъ. И, наконецъ, если мнe это понадобится, я приду, напримeръ, къ завeдующему ларькомъ товарищу Аведисяну и предложу ему полтора мeсяца жратвы, отдыха и сладкаго бездумья на моемъ вичкинскомъ курортe. На жратву Аведисяну наплевать и онъ можетъ мнe отвeтить: Нашъ братъ презираетъ совeтскую власть, И даръ мнe твой вовсе не нуженъ. Мы сами съ усами и кушаемъ всласть На завтракъ, обeдъ и на ужинъ... Но объ отдыхe, объ единственномъ днe отдыха за всe свои 6 лeтъ лагернаго сидeнiя, Аведисянъ мечтаетъ всe эти 6 лeтъ. Онъ, конечно, воруетъ -- не столько для себя, сколько для начальства. И онъ вeчно дрожитъ -- не столько за себя, сколько за начальство. Если влипнетъ онъ самъ -- ерунда, начальство выручить -- только молчи и не болтай. Но если влипнетъ начальство? Тогда -- пропалъ. Ибо начальство, чтобы выкрутиться -- свалитъ все на Аведисяна, и некому будетъ Аведисяна выручать, и сгнiетъ Аведисянъ гдe-нибудь на Лeсной Рeчкe... Аведисянъ облизнется на мой проектъ, мечтательно посмотритъ въ окно на недоступное ему голубое небо, хотя и не кавказское, а только карельское, но все же небо, и скажетъ этакъ безнадежно: -- Полтора мeсяца? Хотя бы полтора дня... Но, товарищъ Солоневичъ, ничего изъ этого не выйдетъ... Не отпустятъ... Я знаю, его очень трудно вырвать. Безъ него начальству придется сызнова и съ новымъ человeкомъ налаживать довольно сложную систему воровства. Хлопотливо и небезопасно... Но я скажу Аведисяну небрежно и увeренно: -- Ну, ужъ это вы, т. Аведисянъ, предоставьте мнe. И я пойду къ Дорошенкe, начальнику лагпункта. Здeсь могутъ быть два основныхъ варiанта: 1. Если начальникъ лагпункта человeкъ умный и съ нюхомъ, то онъ отдастъ мнe Аведисяна безъ всякихъ разговоровъ. Или, если съ Аведисяномъ будетъ дeйствительно трудно, скажетъ мнe: -- Знаете что, т. Солоневичъ, мнe очень трудно отпустить {355} Аведисяна. Ну, вы знаете -- почему, вы человeкъ бывалый... Пойдите лучше къ начальнику отдeленiя т. Поккалну и поговорите съ нимъ... 2. Если онъ человeкъ глупый и нюха не имeетъ, то онъ, выслушавъ столь фантастическую просьбу, пошлетъ меня къ чортовой матери, что ему очень дорого обойдется... Не потому, чтобы я былъ мстительнымъ, а потому, что въ моемъ нынeшнемъ положенiи я вообще не могу позволить себe роскоши быть посланнымъ къ чортовой матери... А такъ какъ Дорошенко человeкъ толковый и, кромe того, знаетъ о моемъ блатe у Успенскаго, онъ вeроятнeе всего уступить мнe безо всякихъ разговоровъ. Въ противномъ случаe мнe придется пойти къ Поккалну и повторить ему свою просьбу. Поккалнъ съ сокрушенiемъ пожметъ плечами, протянетъ мнe свой умилостивительный портсигаръ и скажетъ: -- Да, но вы знаете, т. Солоневичъ, какъ трудно оторвать Аведисяна отъ ларька, да еще на полтора мeсяца... -- Ну, конечно, знаю, т. Поккалнъ. Поэтому-то я и обратился къ вамъ. Вы же понимаете, насколько намъ политически важно провести нашу спартакiаду... Политически... Тутъ любой стремительно-начальственный разбeгъ съ размаху сядетъ въ галошу... По-ли-ти-чески... Это пахнетъ такими никому непонятными вещами, какъ генеральной линiей, коминтерномъ, интересами мiровой революцiи и всяческимъ чортомъ въ ступe и, во всякомъ случаe, -- "недооцeнкой", "притупленiемъ классовой бдительности", "хожденiемъ на поводу у классоваго врага" и прочими вещами, еще менeе понятными, но непрiятными во всякомъ случаe... Тeмъ болeе, что и Успенскiй говорилъ: "политическое значенiе"... Поккалнъ не понимаетъ ни черта, но Аведисяна дастъ. Въ томъ совершенно невeроятномъ случаe, если откажетъ и Поккалнъ, я пойду къ Успенскому и скажу ему, что Аведисянъ -- лучшее украшенiе будущей спартакiады, что онъ пробeгаетъ стометровку въ 0,1 секунды, но что "по весьма понятнымъ соображенiямъ" администрацiя лагпункта не хочетъ его отпустить. Успенскому все-таки будетъ спокойнeе имeть настоящiя, а не липовыя цифры спартакiады и, кромe того, Успенскому наплевать на то, съ какой степенью комфорта разворовывается лагерный сахаръ -- и Аведисяна я выцарапаю. Я могу такимъ же образомъ вытянуть раздатчика изъ столовой ИТР и многихъ другихъ лицъ... Даже предубeжденный читатель пойметъ, что въ ларьковомъ сахарe я недостатка терпeть не буду, что ИТРовскихъ щей я буду хлебать, сколько въ меня влeзетъ... И въ своемъ курортe я на всякiй случай (напримeръ, срывъ побeга изъ-за болeзни -- мало ли что можетъ быть) я забронировалъ два десятка мeстъ, необходимыхъ мнe исключительно для блата... Но я не буду безпокоить ни Дорошенки, ни Поккална, ни Аведисяна съ его сахаромъ. Все это мнe не нужно... Это -- случай гипотетическiй и, такъ сказать, несостоявшiйся... О случаяхъ, которые "состоялись" и которые дали намъ по {356} компасу, по парe сапогъ, по плащу, по пропуску и, главное, карту -- правда, паршивую, но все же карту -- я не могу говорить по причинамъ вполнe понятнымъ. Но они развивались по канонамъ "гипотетическаго случая" съ Аведисяномъ... Ибо не только, скажемъ, кухонному раздатчику, но любому вохровцу и оперативнику перспектива полутора мeсяца на курортe гораздо прiятнeе того же срока, проведеннаго въ какихъ-нибудь засадахъ, заставахъ и обходахъ по топямъ, болотамъ и комарамъ... А вотъ вамъ случай не гипотетическiй: Я прохожу по корридору отдeленiя и слышу грохочущiй матъ Поккална и жалкiй лепетъ оправданiя, исходящiй изъ устъ товарища Левина, моего начальника колонны. Мнe ничего не нужно у Поккална, но мнe нужно произвести должное впечатлeнiе на Левина. Поэтому я вхожу въ кабинетъ Поккална (о, конечно, безъ доклада и безъ очереди), бережно обхожу вытянувшагося въ струнку Левина, плотно усаживаюсь въ кресло у стола Поккална, закидываю ногу на ногу и осматриваю Левина сочувственно-покровительственнымъ взглядомъ: "И какъ это тебя, братецъ, такъ угораздило?"... Теперь нeсколько разъясненiй: Я живу въ баракe ? 15, и надо мной въ баракe существуетъ начальство: "статистикъ", староста барака и двое дневальныхъ, не говоря о "выборномъ" начальствe вродe, напримeръ, уполномоченнаго по борьбe съ прогулами, тройки по борьбe съ побeгами, тройки по соревнованiю и ударничеству и прочее. Я между всeмъ этимъ начальствомъ -- какъ листъ, крутимый бурей. Дневальный, напримeръ, можетъ поинтересоваться, почему я, уeзжая въ двухдневную командировку, уношу съ собой двухпудовый рюкзакъ и даже поковыряться въ немъ. Вы понимаете, какiя будутъ послeдствiя, если онъ поковыряется?.. Тройка по борьбe съ побегами можетъ въ любой моментъ учинить мнe обыскъ... Староста барака можетъ погнать меня на какое-либо особо неудобное дежурство, на какой-нибудь ударникъ по чисткe отхожихъ мeстъ, можетъ подложить мнe всяческую свинью по административной линiи. Начальникъ колонны можетъ погнать на общiя работы, можетъ пересадить меня въ какой-нибудь особо дырявый и уголовный баракъ, перевести куда-нибудь моего сына, зачислить меня въ филоны или въ антiобщественные и антисовeтски настроенные элементы и вообще проложить мнe прямую дорожку на Лeсную Рeчку. Надъ начальникомъ колонны стоитъ начальникъ УРЧа, который съ начальникомъ колонны можетъ сдeлать больше, чeмъ начальникъ колонны со мной, а обо мнe ужъ и говорить нечего... Я возношусь мысленно выше и вижу монументальную фигуру начальника лагпункта, который и меня, и Левина просто въ порошекъ стереть можетъ... Еще дальше -- начальникъ отдeленiя, при имени котораго прилипаетъ языкъ къ горлу лагерника... Говоря короче, начальство до начальника колонны -- это крупныя непрiятности, до начальника лагпункта -- это возможность погребенiя заживо въ какомъ-нибудь Морсплавe, Лeсной Рeчкe, Поповомъ островe, девятнадцатомъ кварталe... Начальникъ {357} отдeленiя -- это уже право жизни и смерти. Это уже право на разстрeлъ. И все это начальство мнe нужно обойти и обставить. И это при томъ условiи, что по линiи чисто административной -- я былъ у ногъ не только Поккална, но и Левина, а по линiи "блата" -- чортъ меня разберетъ... Я черезъ головы всего этого сногсшибательнаго начальства имeю хожденiе непосредственно къ самому Успенскому, одно имя котораго вгоняетъ въ потъ начальника лагпункта... И развe начальникъ лагпункта, начальникъ колонны могутъ предусмотрeть, что я тамъ брякну насчетъ воровства, пьянства, начальственныхъ процентныхъ сборовъ съ лагерныхъ проститутокъ, приписки мертвыхъ душъ къ лагернымъ столовкамъ и много, очень много другого?.. И вотъ, я сижу, болтая въ воздухe ногой, покуривая папиросу и глядя на то, какъ на лбу Левина уже выступили капельки пота... Поккалнъ спохватывается, что матъ вeдь оффицiально неодобренъ, слегка осeкается и говоритъ мнe, какъ бы извиняясь: -- Ну, вотъ видите, тов. Солоневичъ, что съ этимъ народомъ подeлаешь?.. Я сочувственно пожимаю плечами: -- Ну, конечно, тов. Поккалнъ, что подeлаешь... Вопросъ кадровъ... Мы все этимъ болeемъ... -- Ступайте вонъ, -- говоритъ Поккалнъ Левину. Левинъ пробкой вылетаетъ въ корридоръ и, вылетeвъ, не дважды и не трижды возблагодаритъ Аллаха за то, что ни вчера, ни позавчера, ни даже третьяго дня онъ не подложилъ мнe никакой свиньи. Ибо, если бы такая свинья была подложена, то я не сказалъ бы Поккалну вотъ такъ, какъ сейчасъ: -- Что подeлаешь... Вопросъ кадровъ... А сказалъ бы: -- Что же вы хотите, тов. Поккалнъ... У нихъ въ кабинкe перманентное воровство и ежедневное пьянство... Само собой разумeется, что и объ этомъ воровствe, и объ этомъ пьянствe Поккалнъ знаетъ такъ же точно, какъ знаю и я. Поккалнъ, можетъ быть, и хотeлъ бы что-нибудь сдeлать, но какъ ему справиться, если воруетъ вся администрацiя и въ лагерe, какъ и на волe. Посадишь въ ШИЗО одного, другой на его мeстe будетъ воровать точно такъ же -- система. Поэтому Поккалнъ глядитъ сквозь пальцы. Но если бы я при Поккалнe сказалъ о воровствe вслухъ, то о томъ же воровствe я могъ бы сказать и Успенскому, такъ, между прочимъ... И тогда полетитъ не только Левинъ, но и Поккалнъ. Ибо въ функцiи Успенскаго входитъ "нагонять страхъ". И, значитъ, въ случаe подложенной мною свиньи, вылетeлъ бы товарищъ Левинъ, но уже не въ корридоръ, а въ ШИЗО, подъ судъ, на Лeсную Рeчку, въ гнiенiе заживо. Ибо я, въ числe прочихъ моихъ качествъ, живой свидeтель, имeющiй доступъ къ самому Успенскому... И, придя домой и собравъ собутыльниковъ и соучастниковъ {358} своихъ, скажетъ имъ товарищъ Левинъ, не можетъ не сказать въ интересахъ общей безопасности: -- Обходите вы этого очкастаго за двадцать пять верстъ съ правой стороны. Чортъ его знаетъ, какой у него тамъ блатъ и у Поккална, и у Успенскаго. И буду я благоденствовать и не полeзетъ никто ни въ карманы мои, ни въ рюкзакъ мой... РЕЗУЛЬТАТЫ Въ результатe всего этого блата я къ 28 iюля имeлъ: Двe командировки въ разныя стороны для себя самого, что было сравнительно несложно. Двe командировки на тотъ же срокъ и тоже въ разныя стороны для Юры, что было, при нашихъ статьяхъ и одинаковыхъ фамилiяхъ, чрезвычайно сложно и трудно. Два разовыхъ пропуска для насъ обоихъ на всякiй случай... И, кромe того, этотъ блатъ по-просту спасъ намъ жизнь. Какъ я ни обдумывалъ заранeе всeхъ деталей побeга, какъ ни представлялъ себe всeхъ возможныхъ комбинацiй, я проворонилъ одну. Дорогу къ "укромному мeсту" въ лeсу, гдe былъ сложенъ нашъ багажъ, я прошелъ для развeдки разъ десять. На этихъ мeстахъ ни разу не было ни души, и эти мeста не охранялись. Когда я въ послeднiй разъ шелъ туда, шелъ уже въ побeгъ, имeя на спинe рюкзакъ съ тремя пудами вещей и продовольствiя, а въ карманe -- компасъ и карту, я натолкнулся на патруль изъ двухъ оперативниковъ... Судьба. Въ перспективe было: или арестъ и разстрeлъ, или драка съ двумя вооруженными людьми, съ очень слабыми шансами на побeду. И патруль прошелъ мимо меня, не посмeвъ поинтересоваться не только рюкзакомъ, но и документами. ЕСЛИ БЫ... Если бы я почему бы то ни было остался въ ББК, я провелъ бы эту спартакiаду такъ, какъ она проектировалась. "L'Humanite'" распирало бы отъ энтузiазма, а отъ Горькаго по всему мiру растекался бы его подзаборный елей. Я жилъ бы лучше, чeмъ на волe. Значительно лучше, чeмъ живутъ квалифицированные спецiалисты въ Москвe, и не дeлалъ бы ровно ни черта. Все это не очень красиво? Все это просто и прямо отвратительно. Но это есть совeтская жизнь, такая, какая она есть... Миллiоны людей въ Россiи дохнутъ съ голоду и отъ другихъ причинъ, но нельзя себe представить дeло такъ, что передъ тeмъ, какъ подохнуть, они не пытаются протестовать, сопротивляться и изворачиваться. Процессами этого изворачиванiя наполнены всe совeтскiя будни, ибо протесты и открытое сопротивленiе безнадежны. {359} Не нужно схематизировать этихъ будней. Нельзя представить себe дeло такъ, что съ одной стороны существуютъ безпощадные палачи, а съ другой -- безотвeтные агнцы. Палачи -- тоже рабы. Успенскiй -- рабъ передъ Ягодой, а Ягода -- передъ Сталинымъ. Психологiей рабства, изворачиванiя, воровства и халтуры пропитаны эти будни. Нeтъ Бога, кромe мiровой революцiи, и Сталинъ пророкъ ея. Нeтъ права, а есть революцiонная цeлесообразность, и Сталинъ единственный толкователь ея. Не человeческiя личности, а есть безличныя единицы "массы", приносимой въ жертву мiровому пожару... ПРИПОЛЯРНЫЕ ОГУРЦЫ Административный вихрь, рожденный въ кабинетe Успенскаго, произвелъ должное впечатлeнiе на лагерную администрацiю всeхъ ранговъ. Дня черезъ три меня вызвалъ къ себe Поккалнъ. Вызовъ былъ сдeланъ весьма дипломатически: ко мнe пришелъ начальникъ лагпункта, тов. Дорошенко, сказалъ, что Поккалнъ хочетъ меня видeть и что, если у меня есть время, не откажусь ли я заглянуть къ Поккалну. Я, конечно, не отказался. Поккалнъ былъ изысканно вeжливъ: въ одномъ изъ приказовъ всeмъ начальникамъ отдeленiй вмeнялось въ обязанность каждую пятидневку лично и непосредственно докладывать Успенскому о продeланной работe. А о чемъ, собственно, могъ докладывать Поккалнъ? Я былъ столь же изысканно вeжливъ. Изобразили докладъ Успенскому, и я сказалъ Поккалну, что для медгорскаго отдeленiя ему придется найти спецiальнаго работника. Я, дескать, работаю не какъ-нибудь, а въ масштабe всего ББК. Никакого такого работника у Поккална, конечно, и въ заводe не было. Поэтому я, снисходя къ Поккалновской административней слабости, предложилъ ему пока что услуги Юры. Услуги были приняты съ признательностью, и Юра былъ зачисленъ инструкторомъ спорта медгорскаго отдeленiя ББК -- это было чрезвычайно важно для побeга. Потомъ мы съ Поккалномъ намeтили мeсто для жилья будущихъ участниковъ спартакiады. Я предложилъ лагерный пунктъ Вичку, лежавшую верстахъ въ шести къ западу отъ Медгоры. Вичка представляла рядъ техническихъ преимуществъ для побeга, которыя, впрочемъ, впослeдствiи такъ и не понадобились. Поккалнъ сейчасъ же позвонилъ по телефону начальнику вичкинскаго лагпункта, сообщилъ, что туда прибудетъ нeкiй тов. Солоневичъ, обремененный по-ли-ти-че-ски-ми заданiями и дeйствующiй по личному приказу тов. Успенскаго. Поэтому, когда я пришелъ на Вичку, начальникъ лагпункта встрeтилъ меня точно такъ же, какъ нeкогда товарищъ Хлестаковъ былъ встрeченъ товарищемъ Сквозникъ-Дмухановскимъ. Сама же Вичка была достаточно любопытнымъ произведенiемъ совeтскаго строительства. На территорiи двухъ десятинъ былъ выкорчеванъ лeсъ, вывезены камни, засыпаны ямы и {360} сооружены оранжереи. Это было огородное хозяйство для нуждъ чекистскихъ столовыхъ и распредeлителей. Въ Москвe для того, чтобы вставить выбитое въ окнe стекло, нуженъ великiй запасъ изворотливости и удачи. А тутъ двe десятины были покрыты стекломъ, и подъ этимъ стекломъ выращивались огурцы, помидоры, арбузы и дыни. Со всего ББК поeздами свозился навозъ, команды Вохра выцарапывали изъ деревень каждую крошку коровьихъ экскрементовъ, сюда было ухлопано огромное количество народнаго труда и народныхъ денегъ. Такъ какъ я прибылъ на Вичку въ качествe этакаго почетнаго, но все же весьма подозрительнаго гостя (начальникъ лагпункта никакъ, конечно, не могъ повeрить, что всe эти приказы и прочее -- что все это изъ-за какого-то футбола; въ его глазахъ стояло: ужъ вы меня не проведете, знаемъ мы...), то ко мнe былъ приставленъ старикъ агрономъ Вички -- тоже заключенный, который потащилъ меня демонстрировать свои огородныя достиженiя. Демонстрировать, собственно, было нечего. Были чахлые, малокровные огурцы и такой же салатъ, помидоровъ еще не было, арбузы и дыни еще должны были быть. Въ общемъ -- приполярное огородное хозяйство. Освоенiе приполярныхъ массивовъ... Продолженiе соцiалистической агрикультуры къ полярному кругу: для большевиковъ нeтъ ничего невозможнаго. Невозможнаго дeйствительно нeтъ. При большевицкомъ отношенiи къ труду можно и на сeверномъ полюсe кокосовыя пальмы выращивать: отчего нeтъ? Но съ затратой только одной сотой доли всего того, что было ухлопано въ вичкинскiя оранжереи, всю Медгору можно было бы завалить помидорами, выращенными въ Малороссiи безъ всякаго стекла, безъ всякихъ достиженiй и безъ всякихъ фокусовъ. Правда, въ результатe аналогичныхъ фокусовъ помидоры и въ Малороссiи расти перестали... Агрономъ оказался энтузiастомъ. Какъ у всeхъ энтузiастовъ, у него futurum подавляюще доминировало надъ praesens. -- Все это, вы понимаете, только начало. Только первые шаги въ дeлe сельско-хозяйственнаго освоенiя сeвера... Вотъ когда будетъ закончена электростанцiя на Кумсe -- мы будемъ отоплять эти оранжереи электрическимъ токомъ. Вeроятно, будутъ отоплять электрическимъ токомъ. Уже былъ почти окончательно разработанъ проектъ сооруженiя на сосeдней рeчушкe Кумсe гигантской, въ 80 метровъ вышиной, плотины и постройки тамъ гидростанцiи. Постройка, конечно, проектировалась путемъ использованiя каторжнаго труда и каторжныхъ костей. Какой-нибудь Акульшинъ, вмeсто того, чтобы у себя дома сотнями тоннъ производить помидоры безъ всякихъ гидростанцiй, будетъ гнить гдe-то подъ этой плотиной, а помидоровъ, какъ и раньше, не будетъ ни тамъ, ни тамъ. Еще одинъ изъ нелeпыхъ порочныхъ круговъ совeтской реальности. Но коллекцiя этихъ круговъ въ какихъ-то вырванныхъ изъ общей связи мeстахъ создаетъ нeкоторое впечатлeнiе. Такъ и съ этой Вичкой. Мeсяцемъ позже меня приставили въ качествe {361} переводчика къ какой-то иностранной делегацiи. Делегацiя осматривала, ахала и охала, а я чувствовалъ себя такъ глупо и такъ противно, что даже и писать объ этомъ не хочется... Я испытующе посмотрeлъ на агронома. Кто его знаетъ? Вeдь вотъ я организую во имя спасенiя шкуры свою совершенно идiотскую халтуру со спартакiадой. Можетъ быть, спасаетъ свою шкуру и агрономъ, со своей вичкинской халтурой? Правда, Вичка обойдется во много разъ дороже моей спартакiады, но когда дeло доходитъ до собственной шкуры, люди расходами обычно не стeсняются, въ особенности расходами за чужой счетъ. Я даже попробовалъ было понимающе подмигнуть этому агроному, какъ подмигиваютъ другъ другу толковые совeтскiе люди. Никакого впечатлeнiя. Свои приполярные помидоры агрономъ принималъ совершенно всерьезъ. Мнe стало чуть жутко: боюсь я энтузiастовъ. И вотъ еще одинъ энтузiастъ. Для этихъ помидоровъ онъ своей головы не пожалeетъ -- это достаточно очевидно, но еще въ меньшей степени онъ позаботится о моей головe. Отъ агронома мнe стало противно и жутко. Я попытался было намекнуть на то, что на Днeпрe, Дону, Кубани, эти помидоры можно выращивать миллiонами тоннъ и безъ никакихъ электрификацiй, а мeста тамъ, слава Богу, хватаетъ и еще на сотни лeтъ хватитъ. Агрономъ посмотрeлъ на меня презрительно и замолчалъ. Не стоитъ-де метать бисера передъ свиньями. Впрочемъ, огурцами онъ меня снабдилъ въ изобилiи. КУРОРТЪ НА ВИЧКE Никакого барака для участниковъ спартакiады строить не пришлось. Въ Вичкe только что было закончено огромное деревянное зданiе будущей конторы совхоза, и я пока что прикарманилъ это зданiе для жилья моихъ спортсменовъ. Впрочемъ, тамъ оказались не одни спортсмены: спартакiады я все равно проводить не собирался и подбиралъ туда всякую публику, преимущественно по признаку личныхъ симпатiй, такъ сказать, "протекцiонизмъ". Мы съ Юрой оказались въ положенiи этакихъ Гарунъ-аль-Рашидовъ, имeющихъ возможность на общемъ фонe каторжной жизни разсыпать вокругъ себя благодeянiя полутора-двухъ мeсяцевъ сытнаго и привольнаго житья на вичкинскомъ курортe. Разсыпали щедро, все равно бeжать; чeмъ мы рискуемъ? Забирались въ траву, на мeсто нашего постояннаго "разложенiя", "разлагались" тамъ и выискивали: ну, кого еще? Помeщенiе уже было, фонды питанiя, и хорошаго питанiя, уже были выдeлены -- жалко было оставлять пустующими курортный мeста. Такъ, для медицинскаго надзора за драгоцeннымъ здоровьемъ тренирующихся я извлекъ изъ центральной чекистской амбулаторiи одного престарeлаго хирурга, окончательно измотаннаго лагернымъ житьемъ, и въ воздаянiе за это -- хотя тогда о воздаянiи я не думалъ -- я получилъ возможность подлeчить свои нервы душами Шарко, массажемъ, электротерапiей, горнымъ солнцемъ и прочими вещами, которыя въ европейскихъ условiяхъ влетаютъ, вeроятно, въ копeечку. Примeрно {362} такимъ же образомъ были извлечены двe машинистки управленiя ББК, одна изъ которыхъ отсидeла уже семь лeтъ, другая -- шесть. Вообще на Вичку переводились люди, которые рeшительно никакого отношенiя къ спартакiадe не имeли и имeть не могли. Всe мои предписанiя насчетъ такихъ переводовъ Поккалнъ исполнялъ неукоснительно и безъ разговоровъ. Имeю основанiя полагать, что за эти недeли я Поккалну осточертeлъ, и моя спартакiада снилась ему какимъ-то восьминогимъ кошмаромъ съ очками на каждой ногe. И если кто былъ обрадованъ нашимъ побeгомъ изъ лагеря, такъ это Поккалнъ -- какъ гора съ плечъ. Была только одна маленькая зацeпочка. Юра -- черезъ Хлeбникова -- отыскалъ семидесятилeтняго профессора геологiи, имя небезызвeстное и заграницей. Я рeшилъ рискнуть и пришелъ къ Поккалну. Даже латышская флегма тов. Поккална не выдержала: -- Ну, ужъ, позвольте, тов. Солоневичъ, это уже черезчуръ. Зачeмъ онъ вамъ нуженъ? Ему же шестьдесятъ, что онъ, въ футболъ у васъ будетъ играть? -- Ахъ, тов. Поккалнъ, вeдь вы сами же понимаете, что спартакiада имeетъ въ сущности вовсе не спортивное, а чисто политическое значенiе. Поккалнъ посмотрeлъ на меня раздраженно, но сдeлалъ видъ, что о политическомъ значенiи онъ понимаетъ все. Разспрашивать меня и, слeдовательно, признаваться въ обратномъ -- было бы неудобно: какой же онъ послe этого членъ партiи? Профессоръ въ полномъ изумленiи забралъ свои пожитки, былъ перевезенъ на Вичку, лежалъ тамъ на солнышкe, удилъ форель и съ совершенно недоумeннымъ видомъ спрашивалъ меня потомъ: -- Послушайте, тутъ, кажется, вы что-то вродe завeдующаго... Объясните мнe ради Бога, что сей сонъ значитъ? Объяснять ему -- у меня не было никакой возможности. Но въ воздаянiе за курортъ я попросилъ профессора выучить меня уженью форели. Профессоръ поучилъ меня дня два, а потомъ бросилъ. -- Простите, я выдвиженцами никогда не занимался... Извините, пожалуйста, но такой бездарности, какъ вы -- еще не встрeчалъ... Совeтую вамъ никогда и въ руки удочки не брать. Профанацiя! Юра въ своемъ новомъ чинe инструктора спорта медгорскаго отдeленiя ББК ОГПУ лазилъ по лагпунктамъ и потомъ говорилъ мнe: тамъ, на шестомъ лагпунктe, бухгалтерша одна есть... Кандидатура бухгалтерши подвергалась обсужденiю, и женщина изъ обстановки голоднаго двeнадцатичасоваго рабочаго дня, клопиныхъ бараковъ и всяческихъ понуканiй, не вeря глазамъ своимъ, перебиралась на Вичку... Я сейчасъ заплатилъ бы нeкоторое количество денегъ, чтобы посмотрeть, какъ послe нашего побeга Успенскiй расхлебывалъ мою спартакiаду, а Поккалнъ расхлебывалъ мой вичкинскiй курортъ. Во всякомъ случаe -- это былъ на рeдкость веселый перiодъ моей жизни. {363} НА САМЫХЪ ВЕРХАХЪ Мои отношенiя съ Успенскимъ, если и были лишены нeкоторыхъ человeческихъ черточекъ, то, во всякомъ случаe, нехваткой оригинальности никакъ не страдали. Изъ положенiя заключеннаго и каторжника я однимъ мановенiемъ начальственныхъ рукъ былъ перенесенъ въ положенiе соучастника нeкоей жульнической комбинацiи, въ положенiе, такъ сказать, совладeльца нeкоей жульнической тайны. Успенскiй имeлъ въ себe достаточно мужества или чего-то иного, чтобы при всемъ этомъ не дeлать честнаго выраженiя лица, я -- тоже. Такъ что было взаимное пониманiе, не очень стопроцентное, но было. Успенскiй вызывалъ меня по нeсколько разъ въ недeлю въ самые неподходящiе часы дня и ночи, выслушивалъ мои доклады о ходe дeлъ, заказывалъ и цензурировалъ статьи, предназначенныя для "Перековки", Москвы и "братскихъ компартiй", обсуждалъ проекты сценарiя о спартакiадe и прочее въ этомъ родe. Иногда выходили маленькiя недоразумeнiя. Одно изъ нихъ вышло изъ-за профессора-геолога. Успенскiй вызвалъ меня, и видъ у него былъ раздраженный. -- На какого чорта вамъ этотъ старикашка нуженъ? -- А я его въ волейболъ учу играть. Успенскiй повернулся ко мнe съ такимъ видомъ, который довольно ясно говорилъ: будьте добры дурака не разыгрывать, это вамъ дорого можетъ обойтись. Но вслухъ спросилъ: -- А вы знаете, какую должность онъ занимаетъ въ производственномъ отдeлe? -- Конечно, знаю. -- Ну-съ? -- Видите ли, тов. Успенскiй... Профессора X. я разсматривалъ въ качествe, такъ сказать, короннаго номера спартакiады... Самый ударный моментъ. Профессоръ X. извeстенъ въ лицо -- и не только въ Россiи, а, пожалуй, и заграницей. Я его выучу въ волейболъ играть -- конечно, въ его годы это не такъ просто. Лицо у него этакое патрiархальное. Мы его подкормимъ. И потомъ заснимемъ на кино: загорeлое лицо подъ сeдиною волосъ, почтенный старецъ, отбросившiй всe свои вредительскiя заблужденiя и въ окруженiи исполненной энтузiазма молодежи играющiй въ волейболъ или марширующiй въ колоннахъ... Вы вeдь понимаете, всe эти перековавшiеся урки -- это и старо, и неубeдительно: кто ихъ тамъ знаетъ, этихъ урокъ? А тутъ человeкъ извeстный, такъ сказать, всей Россiи... Успенскiй даже папиросу изо рта вынулъ. -- Н-не глупо придумано, -- сказалъ онъ. -- Совсeмъ не глупо. Но вы подумали о томъ, что этотъ старикашка можетъ отказаться? Я надeюсь, вы ему о... вообще спартакiадe ничего не говорили. -- Ну, это ужъ само собой разумeется. О томъ, что его будутъ снимать, онъ до самаго послeдняго момента не долженъ имeть никакого понятiя. {364} -- Т-такъ... Мнe Вержбицкiй (начальникъ производственнаго отдeла) уже надоeлъ съ этимъ старичкомъ. Ну, чортъ съ нимъ, съ Вержбицкимъ. Только очень ужъ старъ, вашъ профессоръ-то. Устроить развe ему дiэтическое питанiе? Профессору было устроено дiэтическое питанiе. Совершенная фантастика! ВОДНАЯ СТАНЦIЯ На берегу Онeжскаго озера была расположена водная станцiя Динамо. И въ Москвe, и въ Петербургe, и въ Медгорe водныя станцiи Динамо были прибeжищемъ самой высокой, преимущественно чекистской, аристократiи. Здeсь былъ буфетъ по цeнамъ кооператива ГПУ, т.е. по цeнамъ, устанавливаемымъ въ томъ допущенiи, что совeтскiй рубль равенъ приблизительно золотому -- иначе говоря, по цeнамъ почти даровымъ. Здeсь были лодки, была водка, было пиво. Ни вольной публики, ни тeмъ болeе заключенныхъ сюда не подпускали и на выстрeлъ. Даже мeстная партiйная, но не лагерная, аристократiя заходила сюда робко, жалась по уголкамъ и подобострастно взирала на монументально откормленныя фигуры чекистовъ. По роду моей дeятельности -- эта водная станцiя была подчинена мнe. Приходитъ на эту станцiю секретарь партiйнаго комитета вольнаго медгорскаго района, такъ сказать, мeстный предводитель дворянства. Приходитъ сюда, чтобы хоть бочкомъ прикоснуться къ великимъ мiра сего, и долго думаетъ: слeдуетъ ли ему рискнуть на рюмку водки или благоразумнeе будетъ ограничиться кружкой пива. Всe эти Радецкiе, Якименки, Корзуны и прочiе -- "центральные", т.е. командированные сюда Москвой -- работники, сытые и увeренные -- такъ сказать, чекистскiе бароны и князья. Онъ -- провинцiальный, захолустный секретаришка, которому здeсь, въ районe лагеря, и дeлать-то что -- неизвeстно. Хотя у него -- орденъ краснаго знамени: вeроятно, какiя-то заслуги въ прошломъ и въ достаточной степени каторжная жизнь -- въ настоящемъ, но онъ придавленъ массивами, столично-чекистской увeренностью и аристократически-пренебрежительными манерами какого-нибудь Якименки, который, проплывая мимо, посмотритъ на него приблизительно, какъ на пустое мeсто. А я, такъ сказать, отрепье соцiалистической общественности, хожу по станцiи въ однихъ трусахъ, и Якименко дружественно пожимаетъ мнe руку, плюхается рядомъ со мной на песокъ, и мы ведемъ съ нимъ разные разговоры: я обучаю Якименку плаванью, снабжаю его туристскими совeтами, со мной вообще есть о чемъ говорить, и у меня -- блатъ у Успенскаго. Предводитель дворянства чувствуетъ, что его какъ-то, неизвeстно какъ, обставили всe: и я -- контръ-революцiонеръ, и Якименко -- "революцiонеръ", и еще многiе люди. А зарeжутъ его какiе-нибудь "кулаки" гдe-нибудь на переeздe изъ глухой карельской деревни въ другую -- и его наслeдникъ по партiйному посту выкинетъ его семью изъ квартиры въ двадцать четыре часа. {365} Въ одинъ изъ такихъ жаркихъ iюньскихъ дней лежу я на деревянной пристани динамовской станцiи, грeюсь на солнышкe и читаю Лонгфелло -- въ англiйскомъ изданiи. Исторiя же съ этой книгой достаточно поучительна и нелeпа, чтобы не разсказать о ней. Управленiе ББК имeло прекрасную библiотеку -- исключительно для администрацiи и для заключенныхъ перваго лагпункта. Библiотека была значительно лучше крупнeйшихъ профсоюзныхъ библiотекъ Москвы: во-первыхъ, книгъ тамъ не растаскивали, во-вторыхъ, книгъ отсюда не изымали, и тамъ были изданiя, которыя по Москвe ходятъ только подпольно -- вродe Сельвинскаго -- и, наконецъ, библiотека очень хорошо снабжалась иностранной технической литературой и журналами, изъ которыхъ кое-что можно было почерпнуть изъ заграничной жизни вообще. Я попросилъ мнe выписать изъ Лондона Лонгфелло... Для того, чтобы московскiй профессоръ могъ выписать изъ заграницы необходимый ему научный трудъ, ему нужно пройти черезъ пятьдесятъ пять мытарствъ и съ очень невеликими шансами на успeхъ: нeтъ валюты. Здeсь же -- ГПУ. Деньги -- ГПУ-скiя. Распорядитель этимъ деньгамъ -- Успенскiй. У меня съ Успенскимъ -- блатъ. Итакъ, лежу и читаю Лонгфелло. Юра околачивается гдe-то въ водe, въ полуверстe отъ берега. Слышу голосъ Успенскаго: -- Просвeщаетесь? Переворачиваюсь на бокъ. Стоитъ Успенскiй, одeтый, какъ всегда, по лагерному: грязноватые красноармейскiе штаны, разстегнутый воротъ рубахи: "Ну, и жара"... -- А вы раздeвайтесь. Успенскiй сeлъ, стянулъ съ себя сапоги и все прочее. Два его тeлохранителя шатались по берегу и дeлали видъ, что они тутъ не при чемъ. Успенскiй похлопалъ себя по впалому животу и сказалъ: -- Худeю, чортъ его дери... Я посовeтовалъ ему мертвый часъ послe обeда. -- Какой тутъ къ чорту мертвый часъ -- передохнуть и то некогда!.. А вы и англiйскiй знаете? -- Знаю. -- Вотъ буржуй. -- Не безъ того... -- Ну, и жара... Юра пересталъ околачиваться и плылъ къ берегу классическимъ кроулемъ -- онъ этимъ кроулемъ покрывалъ стометровку приблизительно въ рекордное для Россiи время. Успенскiй приподнялся: -- Ну, и плыветъ же, сукинъ сынъ... Кто это? -- А это мой сынъ. -- Ага. А вашего брата я въ Соловкахъ зналъ -- ну и медвeдь... Юра съ полнаго хода схватился за край мостика и съ этакой спортивной элегантностью вскочилъ наверхъ. Съ копны его {366} волосъ текла вода, и вообще безъ очковъ онъ видeлъ не очень много. -- Плаваете вы, такъ сказать, большевицкими темпами, -- сказалъ Успенскiй. Юра покосился на неизвeстное ему голое тeло. -- Да, такъ сказать, спецiализацiя... -- Это приблизительно скорость всесоюзнаго рекорда, -- пояснилъ я. -- Всерьезъ? -- Сами видали. -- А вы въ спартакiадe участвуете? -- спросилъ Успенскiй Юру. -- Коронный номеръ, -- нeсколько невпопадъ отвeтилъ я. -- Короннымъ номеромъ будетъ профессоръ X., -- сказалъ Юра. Успенскiй недовольно покосился на меня -- какъ это я не умeю держать языка за зубами. -- Юра абсолютно въ курсe дeла. Мой ближайшiй помъ. А въ Москвe онъ работалъ въ кино помощникомъ режиссера Ромма. Будетъ организовывать кинооформленiе спартакiады. -- Такъ васъ зовутъ Юрой? Ну что-жъ, давайте познакомимся. Моя фамилiя Успенскiй. -- Очень прiятно, -- осклабился Юра. -- Я знаю, вы начальникъ лагеря, я о васъ много слышалъ. -- Что вы говорите? -- иронически удивился Успенскiй. Юра выжалъ свои волосы, надeлъ очки и усeлся рядомъ въ позe, указывавшей на полную непринужденность. -- Вы, вeроятно, знаете, что я учусь въ техникумe? -- Н-да... знаю, -- столь же иронически сказалъ Успенскiй. -- Техникумъ, конечно, халтурный. Тамъ, вы знаете, одни урки сидятъ. Очень романтическiй народъ. Въ общемъ тамъ по вашему адресу написаны цeлыя баллады. То-есть не записаны, а такъ, сочинены. Записываю ихъ я. -- Вы говорите, цeлыя баллады? -- И баллады, и поэмы, и частушки -- все, что хотите. -- Очень интересно, -- сказалъ Успенскiй. -- Такъ они у васъ записаны? Можете вы ихъ мнe прочесть? -- Могу. Только они у меня въ баракe. -- И на какого чорта вы живете въ баракe? -- повернулся ко мнe Успенскiй, -- я же предлагалъ вамъ перебраться въ общежитiе Вохра. Общежитiе Вохра меня ни въ какой степени не устраивало. -- Я думаю на Вичку перебраться. -- А вы наизусть ничего изъ этихъ балладъ не помните? Юра кое-что продекламировалъ: частушки -- почти непереводимыя на обычный русскiй языкъ и непечатныя абсолютно. -- Да, способные тамъ люди есть, -- сказалъ Успенскiй. -- А поразстрeливать придется почти всeхъ, ничего не подeлаешь. Отъ разговора о разстрeлахъ я предпочелъ уклониться. {367} -- Вы говорили, что знали моего брата въ Соловкахъ. Вы и тамъ служили? -- Да, примeрно такъ же, какъ служите теперь вы. -- Были заключеннымъ? -- изумился я. -- Да, на десять лeтъ. И какъ видите -- ничего. Можете мнe повeрить, лeтъ черезъ пять и вы карьеру сдeлаете. Я собрался было отвeтить, какъ въ свое время отвeтилъ Якименкe: меня-де и московская карьера не интересовала, а о лагерной и говорить ничего. Но сообразилъ, что это было бы неумeстно. -- Эй, Грищукъ, -- вдругъ заоралъ Успенскiй. Одинъ изъ тeлохранителей вбeжалъ на мостикъ. -- Окрошку со льдомъ, порцiй пять. Коньяку со льдомъ -- литръ. Три стопки. Живо. -- Я не пью, -- сказалъ Юра. -- Ну, и не надо. Вы еще маленькiй, вамъ еще сладенькаго. Шоколаду хотите? -- Хочу. И вотъ сидимъ мы съ Успенскимъ, всe трое въ голомъ видe, среди бeлаго дня и всякой партiйно-чекистской публики и пьемъ коньякъ. Все это было неприличнымъ даже и по чекистскимъ масштабамъ, но Успенскому, при его власти, на всякiя приличiя было плевать. Успенскiй доказываетъ мнe, что для умнаго человeка нигдe нeтъ такого карьернаго простора, какъ въ лагерe. Здeсь все очень просто: нужно быть толковымъ человeкомъ и не останавливаться рeшительно ни передъ чeмъ. Эта тема начинаетъ вызывать у меня легкiе позывы къ тошнотe. -- Да, а насчетъ вашего брата. Гдe онъ сейчасъ? -- По сосeдству. Въ Свирьлагe. -- Статьи, срокъ? -- Тe же, что и у меня. -- Обязательно заберу его сюда. Какого ему тамъ чорта. Это я черезъ ГУЛАГ устрою въ два счета... А окрошка хороша. Тeлохранители сидятъ подъ палящимъ солнцемъ на пескe, шагахъ въ пятнадцати отъ насъ. Ближе не подсeлъ никто. Мeстный предводитель дворянства, въ пиджакe и при галстухe, цeдитъ пиво, обливается потомъ. Розетка его "Краснаго Знамени" багровeетъ, какъ сгустокъ крови, пролитой имъ -- и собственной, и чужой, и предводитель дворянства чувствуетъ, что кровь эта была пролита зря... {368} -------- МОЛОДНЯКЪ  ВИЧКИНСКIЙ КУРОРТЪ Какъ бы ни былъ халтуренъ самый замыселъ спартакiады, мнe время отъ времени приходилось демонстрировать Успенскому и прочимъ чинамъ ходъ нашей работы и "наши достиженiя". Поэтому, помимо публики, попавшей на Вичку по мотивамъ, ничего общаго со спортомъ не имeющимъ, туда же было собрано сорокъ два человeка всякой спортивной молодежи. Для показа Успенскому провели два футбольныхъ мачта -- неплохо играли -- и одно "отборочное" легкоатлетическое соревнованiе. Секундомeры были собственные, рулетокъ никто не провeрялъ, дисковъ и прочаго никто не взвeшивалъ -- кромe, разумeется, меня -- такъ что за "достиженiями" остановки не было. И я имeлъ, такъ сказать, юридическое право сказать Успенскому: -- Ну вотъ, видите, я вамъ говорилъ. Еще мeсяцъ подтренируемся -- такъ только держись... Моимъ талантамъ Успенскiй воздалъ должную похвалу. ___ Домъ на Вичкe наполнился самой разнообразной публикой: какая-то помeсь спортивнаго клуба съ бандой холливудскихъ статистовъ. Профессоръ, о которомъ я разсказывалъ въ предыдущей главe, какъ-то уловилъ меня у рeчки и сказалъ: -- Послушайте, если ужъ вы взяли на себя роль благодeтеля лагернаго человeчества, такъ давайте ужъ до конца. Переведите меня въ какое-нибудь зданiе, силъ нeтъ, круглыя сутки -- галдежъ. Галдежъ стоялъ, дeйствительно, круглыя сутки. Я ходилъ по Вичкe -- и завидовалъ. Только что -- и то не надолго -- вырвались ребята изъ каторги, только что перешли съ голодной "пайки" на бифштексы (кормили и бифштексами -- въ Москвe, на волe, бифштексъ невиданное дeло) -- и вотъ, мiръ для нихъ уже полонъ радости, оптимизма, бодрости и энергiи. Здeсь были и русскiе, и узбеки, и татары, и евреи, и Богъ знаетъ, кто еще. Былъ молчаливый бeгунъ на длинныя дистанцiи, который именовалъ себя афганскимъ басмачемъ, былъ какой-то по подданству англичанинъ, по происхожденiю сирiецъ, по нацiональности еврей, а по прозвищу Чумбурбаба. Росту и силы онъ былъ необычайной, и {369} голосъ у него былъ, какъ труба iерихонская. Знаменитъ онъ былъ тeмъ, что два раза пытался бeжать изъ Соловковъ, могъ играть одинъ противъ цeлой волейбольной команды и иногда и выигрывалъ. Его жизнерадостный рыкъ гремeлъ по всей Вичкe. Чумбурбабу разыгрывала вся моя "малолeтняя колонiя" и на всeхъ онъ весело огрызался. Все это играло въ футболъ, прыгало, бeгало, грeлось на солнцe и галдeло. Болeе солидную часть колонiи пришлось устроить отдeльно: такой марки не могли выдержать даже лагерныя бухгалтерши... Мы съ Юрой думали было перебраться на жительство на Вичку, но по ходу лагерныхъ дeлъ нашъ побeгъ оттуда могъ бы очень непрiятно отозваться на всей этой компанiи. Поэтому мы остались въ баракe. Но на Вичку я ходилъ ежедневно и пытался наводить тамъ нeкоторые порядки. Порядковъ особенныхъ, впрочемъ, не вышло, да и незачeмъ было ихъ создавать. Постепенно у меня, а въ особенности у Юры, образовался небольшой кружокъ "своихъ ребятъ". Я старался разобраться въ новомъ для меня мiрe лагерной молодежи и, разобравшись, увидалъ, что отъ молодежи на волe она отличается только однимъ: полнымъ отсутствiемъ какихъ бы то ни было совeтскихъ энтузiастовъ -- на волe они еще есть. Можно было бы сказать, что здeсь собрались сливки антисовeтской молодежи -- если бы настоящiя сливки не были на томъ свeтe и на Соловкахъ. Такимъ образомъ, настроенiя этой группы не были характерны для всей совeтской молодежи -- но они были характерны все же для 60-70 процентовъ ея. Разумeется, что о какой-либо точности такой "статистики" и говорить не приходится, но, во всякомъ случаe, рeзко антисовeтски настроенная молодежь преобладала подавляюще и на волe, а ужъ о лагерe и говорить нечего. Сидeла вся эта публика почти исключительно по статьямъ о террорe и сроки имeла стандартные: по десять лeтъ. Въ примeненiи къ террористическимъ статьямъ приговора это означало то, что на волю имъ вообще не выйти никогда: послe лагеря -- будетъ высылка или тотъ, весьма малоизвeстный заграницe родъ ссылки, который именуется вольнонаемной лагерной службой: вы вашъ срокъ закончили, никуда изъ лагеря васъ не выпускаютъ, но вы получаете право жить не въ баракe, а на частной квартирe и получаете въ мeсяцъ не 3 рубля 80 копeекъ, какъ получаетъ лeсорубъ, не 15-20 рублей, какъ получаетъ бухгалтеръ, и даже не 70-80 рублей, какъ получалъ я, а напримeръ, 300-400, но никуда изъ лагеря вы уeхать не можете. Человeкъ, уже разъ попавшiй въ хозяйственную машину ГПУ, вообще почти не имeетъ никакихъ шансовъ выбраться изъ нея, человeкъ, попавшiй по террористическимъ дeламъ, -- и тeмъ болeе. Въ виду всего этого, лагерная молодежь вела себя по отношенiю къ администрацiи весьма независимо и, я бы сказалъ, вызывающе. Видъ у нея при разговорахъ съ какимъ-нибудь начальникомъ колонны или лагернаго пункта былъ приблизительно такой: "Что ужъ тамъ дальше будетъ -- это плевать, а пока что -- я {370} ужъ тебe морду набью". Психологiя, такъ сказать, "отчаянности"... Били довольно часто и довольно основательно. За это, конечно, сажали въ ШИЗО, иногда -- рeдко -- даже и разстрeливали (публика квалифицированная и нужная), но все же администрацiя всякихъ ранговъ предпочитала съ этимъ молоднякомъ не связываться, обходила сторонкой... Я, конечно, зналъ, что товарищъ Подмоклый среди всей этой публики имeетъ какихъ-то своихъ сексотовъ, но никакъ не могъ себe представить -- кто именно изъ всeхъ моихъ футболистовъ и прочихъ, подобранныхъ лично мной -- могъ бы пойти на такое занятiе. Затесался было какой-то парень, присужденный къ пяти годамъ за превышенiе власти. Какъ оказалось впослeдствiи, это превышенiе выразилось въ "незаконномъ убiйствe" двухъ арестованныхъ -- парень былъ сельскимъ милицiонеромъ. Объ этомъ убiйствe онъ проболтался самъ, и ему на ближайшей футбольной тренировкe сломали ногу. Подмоклый вызвалъ меня въ третью часть и упорно допрашивалъ: что это, несчастная случайность или "заранeе обдуманное намeренiе"? Подмоклому было доказано, что о заранeе обдуманномъ намeренiи и говорить нечего: я самъ руководилъ тренировкой и видалъ, какъ все это случилось. Подмоклый смотрeлъ на меня непрiязненно и подозрительно, впрочемъ, онъ, какъ всегда по утрамъ, переживалъ мiровую скорбь похмeлья. Выпытывалъ, что тамъ за народъ собрался у меня на Вичкe, о чемъ они разговариваютъ и какiя имeются "политическiя настроенiя". Я сказалъ: -- Чего вы ко мнe пристаете, у васъ вeдь тамъ свои стукачи есть -- у нихъ и спрашивайте. -- Стукачи, конечно есть, а я хочу отъ васъ подтвержденiе имeть... Я понялъ, что парнишка съ превышенiемъ власти былъ его единственнымъ стукачемъ: Вичка была организована столь стремительно, что третья часть не успeла командировать туда своихъ людей, да и командировать было трудно: подбиралъ кандидатовъ лично я. Разговоръ съ Подмоклымъ принялъ чрезвычайно дипломатическiй характеръ. Подмоклый крутилъ, крутилъ, ходилъ кругомъ да около, рекомендовалъ мнe какихъ-то замeчательныхъ форвардовъ, которые у него имeлись въ оперативномъ отдeлe. Я сказалъ: -- Давайте -- посмотримъ, что это за игроки: если дeйствительно хорошiе -- я ихъ приму. Подмоклый опять начиналъ крутить -- и я поставилъ вопросъ прямо: -- Вамъ нужно на Вичкe своихъ людей имeть -- съ этого бы и начинали. -- А что вы изъ себя наивняка крутите -- что, не понимаете вы, о чемъ разговоръ идетъ? Положенiе создалось невеселое. Отказываться прямо -- было невозможно технически. Принять кандидатовъ Подмоклаго и не предупредить о нихъ моихъ спортсменовъ -- было невозможно психически. Принять и предупредить -- это значило бы, что этимъ {371} кандидатамъ на первыхъ же тренировкахъ поломаютъ кости, какъ поломали бывшему милицiонеру, -- и отвeчать пришлось бы мнe. Я сказалъ Подмоклому, что я ничего противъ его кандидатовъ не имeю, но что, если они не такiе ужъ хорошiе игроки, какъ объ этомъ повeствуетъ Подмоклый, то остальные физкультурники поймутъ сразу, что на Вичку эти кандидаты попали не по своимъ спортивнымъ заслугамъ, -- слeдовательно, ни за какiя послeдствiя я не ручаюсь и не отвeчаю. -- Ну, и дипломатъ же вы, -- недовольно сказалъ Подмоклый. -- Еще бы... Съ вами поживешь -- поневолe научишься... Подмоклый былъ слегка польщенъ... Досталъ изъ портфеля бутылку водки: -- А опохмeлиться нужно, хотите стакашку? -- Нeтъ, мнe на тренировку идти. Подмоклый налилъ себe стаканъ водки и медленно высосалъ ее цeликомъ. -- А намъ своей глазъ обязательно нужно тамъ имeть. Такъ вы моихъ ребятъ возьмите... Поломаютъ ноги -- такъ и чортъ съ ними, намъ этого товара не жалко. Такъ попали на Вичку два бывшихъ троцкиста. Передъ тeмъ, какъ перевести ихъ туда, я сказалъ Хлeбникову и еще кое-кому, чтобы ребята зря языкомъ не трепали. Хлeбниковъ отвeтилъ, что на всякихъ сексотовъ ребятамъ рeшительно наплевать... На ту же точку зрeнiя сталъ Кореневскiй -- упорный и воинствующiй соцiалъ-демократъ. Кореневскiй сказалъ, что онъ и передъ самимъ Сталинымъ ни въ какомъ случаe не желаетъ скрывать своихъ политическихъ убeжденiй: за него-де, Кореневскаго, работаетъ исторiя и просыпающаяся сознательность пролетарскихъ массъ. Я сказалъ: ну, ваше дeло -- я предупреждаю. Исторiя и массы не помогли. Кореневскiй велъ настойчивую и почти открытую меньшевицкую агитацiю -- съ Вички поeхалъ на Соловки: я не очень увeренъ, что онъ туда доeхалъ живымъ. Впрочемъ, меньшевицкая агитацiя никакого сочувствiя въ моихъ "физкультурныхъ массахъ" не встрeчала. Было очень наивно идти съ какой бы то ни было соцiалистической агитацiей къ людямъ, на практикe переживающимъ почти стопроцентный соцiализмъ... Даже Хлeбниковъ -- единственный изъ всей компанiи, который рисковалъ произносить слово "соцiализмъ", глядя на результатъ Кореневской агитацiи, пересталъ оперировать этимъ терминомъ... Съ Кореневскимъ же я поругался очень сильно. Это былъ высокiй, тощiй юноша, съ традицiонной меньшевицко-народовольческой шевелюрой, -- вымирающiй въ Россiи типъ книжнаго идеалиста... О революцiи, соцiализмe и пролетарiатe онъ говорилъ книжными фразами -- фразами довоенныхъ соцiалъ-демократическихъ изданiй, оперировалъ эрфуртской программой, Каутскимъ, тоже, конечно, въ довоенномъ изданiи, доказывалъ, что большевики -- узурпаторы власти, вульгаризаторы марксизма, диктаторы надъ пролетарiатомъ и т.п. Вичковская молодежь, уже пережившая и революцiю, и соцiализмъ, и пролетарiатъ, смотрeла на Кореневскаго, какъ на человeка малость свихнувшагося, и только {372} посмеивалась. Екатеринославскiй слесарь Фомко, солидный пролетарiй лeтъ двадцати восьми, какъ-то отозвалъ меня въ сторонку. -- Хотeлъ съ вами насчетъ Кореневскаго поговорить... Скажите вы ему, чтобы онъ заткнулся. Я самъ пролетарiй не хуже другого, такъ и у меня отъ соцiализму съ души воротить. А хлопца размeняютъ, ни за полкопeйки пропадетъ. Побалакайте вы съ нимъ, у васъ на него авторитетъ есть... "Авторитета" не оказалось никакого. Я вызвалъ Кореневскаго сопровождать меня съ Вички въ Медгору и по дорогe попытался устроить ему отеческiй разносъ: во-первыхъ, вся его агитацiя -- какъ подъ стеклышкомъ: не можетъ же онъ предполагать, что изъ 60 человeкъ вичкинскаго населенiя нeтъ ни одного сексота, и, во-вторыхъ, если ужъ подставлять свою голову подъ наганы третьяго отдeла, такъ ужъ за что-нибудь менeе безнадежное, чeмъ пропаганда соцiализма въ Совeтской Россiи вообще, а въ лагерe -- въ частности и въ особенности. Но жизнь прошла какъ-то мимо Кореневскаго. Онъ нервными жестами откидывалъ спадавшiе на лицо спутанные свои волосы и отвeчалъ мнe Марксомъ и эрфуртской программой. Я ему сказалъ, что и то, и другое я знаю и безъ него, и знаю въ изданiяхъ болeе позднихъ, чeмъ 1914 годъ. Ничего не вышло: хоть колъ на головe теши. Кореневскiй сказалъ, что онъ очень признателенъ мнe за мои дружескiя къ нему чувства, но что интересы пролетарiата для него выше всего -- кстати, съ пролетарiатомъ онъ не имeлъ ничего общаго: отецъ его былъ московскимъ врачемъ, а самъ онъ избралъ себe совсeмъ удивительную для Совeтской Россiи профессiю -- астронома. Что ему пролетарiатъ и что онъ пролетарiату? Я напомнилъ ему о Фомко. Результатъ былъ равенъ нулю. Недeли черезъ двe послe этого разговора меня при входe на Вичку встрeтилъ весьма разстроенный Хлeбниковъ. -- Кореневскаго изъяли. Самъ онъ куда-то исчезъ, утромъ пришли оперативники и забрали его вещи... -- Такъ, -- сказалъ я, -- доигрался... Хлeбниковъ посмотрeлъ на меня ожидающимъ взоромъ. -- Давайте сядемъ... Какой-то планъ нужно выработать. -- Какой тутъ можетъ быть планъ, -- сказалъ я раздраженно. -- Предупреждали парня... -- Да, я знаю... Это, конечно, утeшенiе, -- Хлeбниковъ насмeшливо передернулъ плечами, -- мы, дескать, говорили, не слушалъ -- твое дeло. Чортъ съ нимъ, съ утeшенiемъ... Постойте, кажется, кто-то идетъ... Мы помолчали. Мимо прошли какiе-то вичкинскiе лагерники и оглядeли насъ завистливо-недружелюбными взглядами -- вичкинскiе бифштексы на фонe сосeднихъ "паекъ" -- широкихъ симпатiй лагерной массы не вызывали. За лагерниками показалась монументальная фигура Фомко, вооруженнаго удочками. Фомко подошелъ къ намъ: -- Насчетъ Кореневскаго уже знаете? -- Идемъ въ сторонку, -- сказалъ Хлeбниковъ. Отошли въ сторонку и усeлись. {373} -- Видите-ли, И. Л., -- сказалъ Хлeбниковъ, -- и, конечно, понимаю, что у васъ никакихъ симпатiй къ соцiализму нeтъ, -- а Кореневскаго все-таки надо выручить. Я только пожалъ плечами -- какъ его выручишь? -- Попробуйте подъeхать къ начальнику третьей части -- я знаю, вы съ нимъ, такъ сказать, интимно знакомы... -- Хлeбниковъ посмотрeлъ на меня не безъ иронiи. -- А то, можетъ быть, и къ самому Успенскому? Фомко смотрeлъ мрачно: -- Тутъ, товарищъ Хлeбниковъ, не такъ просто... Вотъ такiе тихенькiе, какъ этотъ Кореневскiй, -- дай ему власть -- такъ онъ почище Успенскаго людей рeзать будетъ... Пролетарiемъ, сукинъ сынъ, задeлался... Онъ еще мнe насчетъ пролетарiата будетъ говорить... Нeтъ, если большевики меньшевиковъ вырeжутъ -- ихнее дeло, намъ туда соваться нечего: одна стерва другую загрызетъ.... Хлeбниковъ посмотрeлъ на Фомко холодно и твердо. -- Дурацкiе разговоры. Во первыхъ, Кореневскiй -- нашъ товарищь... -- Если вашъ, такъ вы съ нимъ и цeлуйтесь. Намъ такихъ товарищей не надо. "Товарищами" -- и такъ сыты... -- ... А во вторыхъ, -- такъ же холодно продолжалъ Хлeбниковъ, не обращая вниманiя на реплику Фомко, -- во вторыхъ -- онъ противъ сталинскаго режима -- слeдовательно намъ съ нимъ пока по дорогe. А кого тамъ придется вeшать послe Сталина, это будетъ видно. И еще: Кореневскiй единственный сынъ у отца... Если вы, И. Л., можете выручить, вы это должны сдeлать. -- Я, можетъ, тоже единственный сынъ, -- сказалъ Фомко. -- Сколько этихъ сыновей ваши соцiалисты на тотъ свeтъ отправили. А впрочемъ, ваше дeло, хотите -- выручайте... А вотъ стукачей намъ отсюдова вывести нужно... Фомко и Хлeбниковъ обмeнялись понимающими взглядами. -- М-да, -- неопредeленно сказалъ Хлeбниковъ... Помолчали. -- Наши ребята очень взволнованы арестомъ Кореневскаго, хорошiй былъ, въ сущности, парень. -- Парень ничего, -- нeсколько мягче сказалъ Фомко. Я не видалъ рeшительно никакихъ возможностей помочь Кореневскому. Идти къ Подмоклому? Что ему сказать? Меньшевицкая агитацiя Кореневскаго было поставлена такъ по мальчишески, что о ней всe знали -- удивительно, какъ Кореневскiй не сeлъ раньше... При случаe можно попытаться поговорить съ Успенскимъ, но это только въ томъ случаe, если онъ меня вызоветъ: идти къ нему спецiально съ этой цeлью, значило обречь эту попытку на безусловный провалъ. Но Хлeбниковъ смотрeлъ на меня въ упоръ, смотрeлъ, такъ сказать, прямо мнe въ совeсть, и въ его взглядe былъ намекъ на то, что, если ужъ я пьянствую съ Подмоклымъ, то я морально обязанъ какъ-то и чeмъ-то компенсировать паденiе свое. Въ тотъ же вечеръ въ Динамо я и попытался представить Подмоклому всю эту исторiю въ весьма юмористическомъ видe. {374} Подмоклый смотрeлъ на меня пьяными и хитрыми глазами и только подсмeивался. Я сказалъ, что эта исторiя съ арестомъ вообще глупо сдeлана: только что я ввелъ на Вичку двухъ, явно подозрительныхъ для окружающихъ, "троцкистовъ" -- и вотъ уже арестъ... Столковались на такихъ условiяхъ: Подмоклый выпускаетъ Кореневскаго, я же обязуюсь принять на Вичку еще одного сексота. -- А знаете, кого? -- съ пьянымъ торжествомъ сказалъ мнe Подмоклый. -- А мнe все равно. -- Ой-ли? Профессора У. У меня глаза на лобъ полeзли. Профессоръ У. -- человeкъ съ почти мiровымъ именемъ. И онъ сексотъ? И моя Вичка превращается изъ курорта въ западню? И моя халтура превращается въ трагедiю? И, главное, какъ будто ничего не подeлаешь. Но профессоръ У. на Вичку не попалъ, а Кореневскаго выручить такъ и не удалось. Рыбачья бригада, ставившая сeти на озерe, при впаденiи въ него рeки Вички, вытащила трупъ одного изъ "троцкистовъ". Ноги трупа запутались въ крeпкой лескe отъ удочки, тeло было измолото вичкинскими водопадами: удилъ, значитъ, парень рыбу, какъ-то оступился въ водопады -- и поминай, какъ звали. На этотъ разъ Подмоклый вызвалъ меня въ оффицiальномъ порядкe и сказалъ мнe: -- Итакъ, гражданинъ Солоневичъ, будьте добры отвeтить мнe. Произошла нeкоторая перепалка. Бояться Подмоклаго со всей его третьей частью у меня не было никакихъ основанiй. До проведенiя спартакiады я былъ забронированъ отъ всякихъ покушенiй съ чьей бы то ни было стороны. Поэтому, когда Подмоклый попробовалъ повысить тонъ, я ему сказалъ, чтобы онъ дурака не валялъ, а то я пойду и доложу Успенскому, что сексотовъ всадили на Вичку по дурацки, что я объ этомъ его, Подмоклаго, предупреждалъ, что онъ, Подмоклый, самъ мнe сказалъ: "этого товара намъ не жалко", и что я ему, Подмоклому, категорически предлагаю моей работы не разваливать: всякому понятно, что энтузiастовъ соцiалистическаго строительства на Вичкe нeтъ и быть не можетъ, что тамъ сидятъ контръ-революцiонеры (не даромъ же ихъ посадили) и что, если третья часть начнетъ арестовывать моихъ людей, я пойду къ Успенскому и скажу, что проведенiе спартакiады онъ, Подмоклый, ставитъ подъ угрозу. -- Ну, и чего вы взъерепенились, -- сказалъ Подмоклый. -- Я съ вами, какъ съ человeкомъ, разговариваю. Инцидентъ былъ исчерпанъ. Виновниковъ гибели "троцкиста" разыскивать такъ и не стали. Этого "товара" у третьей части, дeйствительно, было много. Но и Кореневскаго выручить не удалось. Оставшiйся "троцкистъ" былъ въ тотъ же день изъятъ изъ Вички и куда-то отосланъ. Но я чувствовалъ, что послe спартакiады или, точнeе, послe моего побeга Подмоклый постарается кое съ кeмъ раздeлаться. Я снова почувствовалъ одинъ изъ самыхъ отвратительныхъ, самыхъ идiотскихъ тупиковъ совeтской {375} жизни: что бы ни организовывать -- самое безпартiйное, самое аполитичное -- туда сейчасъ же проползетъ ГПУ и устроитъ тамъ западню. Передъ самымъ побeгомъ мнe пришлось кое-кого изъ моихъ физкультурниковъ изъять изъ Вички и отправить въ качествe инструкторовъ въ другiя отдeленiя, подальше отъ глазъ медгорской третьей части. Впрочемъ, дня за три до побeга Подмоклый, подмочившись окончательно, сталъ стрeлять въ корридорe общежитiя ГПУ -- и куда-то исчезъ. Что съ нимъ сдeлалось, я такъ и не узналъ. Въ этомъ есть какое-то воздаянiе. Изъ ГПУ-скихъ палачей немногiе выживаютъ. Остатки человeческой совeсти они глушатъ алкоголемъ, морфiемъ, кокаиномъ, и ГПУ-ская машина потомъ выбрасываетъ ихъ на свалку, а то и на тотъ свeтъ... Туда же, видимо, былъ выброшенъ и товарищъ Подмоклый... На Вичкe былъ моментъ напряженной тревоги, когда въ связи съ убiйствомъ сексота ожидались налеты третьей части, обыски, допросы, аресты. Обычно въ такихъ случаяхъ подвергается разгрому все, что попадается подъ руку: бригада, баракъ, иногда и цeлая колонна. ГПУ не любить оставлять безнаказанной гибель своихъ агентовъ. Но здeсь разгромъ Вички означалъ бы разгромъ спартакiады, а для спартакiады Успенскiй охотно пожертвовалъ бы и сотней своихъ сексотовъ. Поэтому Вичку оставили въ покоe. Напряженiе понемногу улеглось: притихшая было молодежь снова подняла свой галдежъ, и въ небольшихъ разрозненныхъ кружкахъ моихъ физкультурниковъ снова стали вестись политическiя пренiя. Велись они по всякимъ болeе или менeе отдаленнымъ уголкамъ вичкинской территорiи, и время отъ времени приходилъ ко мнe какой-нибудь питерскiй студентъ или бывшiй комсомолецъ московскаго завода "АМО" за какими-нибудь фактическими справками. Напримeръ: существуетъ ли въ Европe легальная коммунистическая печать? -- Да вы возьмите "Правду" и прочитайте. Тамъ есть и цитаты изъ коммунистической печати, и цифры коммунистическихъ депутатовъ въ буржуазныхъ парламентахъ... -- Такъ-то такъ, такъ вeдь это все -- по подпольной линiи... Или: -- Правда ли, что при старомъ строe былъ такой порядокъ: если рабочiй сидитъ въ трамваe, а входитъ буржуй, такъ рабочiй долженъ былъ встать и уступить свое мeсто? Такiе вопросы задавались преимущественно со стороны бывшихъ низовыхъ комсомольцевъ, комсомольцевъ "отъ станка". Со стороны публики болeе квалифицированной и вопросы были болeе сложные, напримeръ, по поводу мiрового экономическаго кризиса. Большинство молодежи убeждено, что никакого кризиса вообще нeтъ. Разъ объ этомъ пишетъ совeтская печать -- значитъ, вретъ. Ну, перебои, конечно, могутъ быть -- вотъ "наши" все это и раздуваютъ. Или: была ли въ Россiи конституцiя? Или: правда ли, что Троцкiй писалъ о Ленинe, какъ о "профессiональномъ эксплоататорe всяческой отсталости въ русскомъ рабочемъ классe?" Или: дeйствительно ли до революцiи принимали въ университеты только дворянъ?... {376} Не на всe эти вопросы я рисковалъ исчерпывающими отвeтами. Все это были очень толковые ребята, ребята съ ясными мозгами, но съ чудовищнымъ невeжествомъ въ исторiи Россiи и мiра. И всe они, какъ и молодежь на волe, находились въ перiодe бурленiй. Мои футбольныя команды представляли цeлую радугу политическихъ исканiй и политическихъ настроенiй. Былъ одинъ троцкистъ -- настоящiй, а не изъ третьей части. Попалъ онъ сюда по дeлу какой-то организацiи, переправлявшей оружiе изъ-за границы въ Россiю, но ни объ этой организацiи, ни о своемъ прошломъ онъ не говорилъ ни слова. Я даже не увeренъ въ томъ, что онъ былъ троцкистомъ: терминъ "троцкистъ" отличается такой же юридической точностью, какъ термины: "кулакъ", "бeлобандитъ", "бюрократъ". Доказывать, что вы не "троцкистъ" или не "бюрократъ", такъ же трудно, какъ доказывать, напримeръ, что вы не сволочь. Доказывать же по совeтской практикe приходится не обвинителю, а обвиняемому... Во всякомъ случаe, этотъ "троцкистъ" былъ единственнымъ, прiемлющимъ принципъ совeтской власти. Онъ и Хлeбниковъ занимали крайнiй лeвый флангъ вичкинскаго парламента. Остальная публика въ подавляющемъ большинствe принадлежала къ той весьма неопредeленной и расплывчатой организацiи или, точнeе, къ тому теченiю, которое называетъ себя то "союзомъ русской молодежи", то "союзомъ мыслящей молодежи", то "Молодой Россiей" и вообще всякими комбинацiями изъ словъ "Россiя" и "молодость". На волe все это гнeздится по вузовскимъ и рабочимъ общежитiямъ, по комсомольскимъ ячейкамъ, и иногда, смотришь -- какой-нибудь Ваня или Петя на открытомъ собранiи распинается за пятилeтку такъ, что только диву даешься. А потомъ выясняется: накрыли Ваню или Петю въ завкомe, гдe онъ на ночномъ дежурствe отбарабанивалъ на пишущей машинкe самую кровожадную антисовeтскую листовку. И поeхалъ Ваня или Петя на тотъ свeтъ... Долженъ сказать, что среди этой молодежи напрасно было бы искать какой-нибудь, хотя бы начерно выработанной программы -- во всякомъ случаe, положительной программы. Ихъ идеологiя строится прежде всего на отметанiи того, что ихъ ни въ какомъ случаe не устраиваетъ. Ихъ ни въ какомъ отношенiи не устраиваетъ совeтская система, не устраиваетъ никакая партiйная диктатура, и поэтому между той молодежью (въ лагерe ея мало), которая хочетъ измeнить нынeшнее положенiе путемъ, такъ сказать, усовершенствованiя коммунистической партiи, и той, которая предпочитаетъ эту партiю просто перевeшать, -- существуетъ основной, рeшающiй переломъ: двe стороны баррикады. Вся молодежь, почти безъ всякаго исключенiя, совершенно индифферентна къ какимъ бы то ни было религiознымъ вопросамъ. Это никакъ не воинствующее безбожiе, а просто полное безразличiе: "можетъ быть, это кому-нибудь и надо, а намъ рeшительно ни къ чему". Въ этомъ пунктe антирелигiозная пропаганда большевиковъ сдeлала свое дeло -- хотя враждебности къ религiи внушить не смогла. Монархическихъ настроенiй нeтъ никакихъ. О {377} старой Россiи представленiе весьма сумбурное, создавшееся не безъ влiянiя совeтскаго варiанта русской исторiи. Но если на религiозные темы съ молодежью и говорить не стоитъ -- выслушаютъ уважительно, даже и возражать не будутъ, -- то о царe поговорить можно: "да, технически это, можетъ быть, и не такъ плохо". Къ капитализму отношенiе въ общемъ неопредeленное: съ одной стороны, теперь-то уже ясно, что безъ капиталиста, частника, "хозяина" не обойтись, а съ другой -- какъ же такъ, строили заводы на своихъ костяхъ?.. Каждая группировка имeетъ свои программы регулированiя капитализма... Среди этихъ программъ -- есть и небезынтересныя... Въ среднемъ, можно бы сказать, что, оторванная отъ всего мiра, лишенная всякаго руководства со стороны старшихъ, не имeющая никакого доступа къ мало-мальски объективной политико-экономической литературe, русская молодежь нащупываетъ какiе-то будущiе компромиссы между государственнымъ и частнымъ хозяйствомъ. Ходъ мышленiя -- чисто экономическiй и техническiй, земной: если хотите, то даже и шкурный. Никакихъ "вeчныхъ вопросовъ" и никакихъ потустороннихъ темъ. И за всeмъ этимъ -- большая и хорошая любовь къ своей странe -- это, вeроятно, и будетъ то, что въ эмиграцiи называется терминомъ "нацiональное возрожденiе". Но терминъ "нацiональный" будетъ для этой молодежи непонятнымъ терминомъ. Или, пожалуй, хуже -- двусмысленнымъ терминомъ: въ немъ будетъ заподозрeно то, что у насъ когда-то называлось зоологическимъ нацiонализмомъ -- противопоставленiе одной изъ россiйскихъ нацiональностей другимъ. Я позволю себe коснуться здeсь -- мелькомъ и безъ доказательствъ -- очень сложнаго вопроса о нацiонализмe, какъ таковомъ, то-есть о противопоставленiи одной нацiи другой, внe всякаго отношенiя къ моимъ личнымъ взглядамъ по этому поводу. Въ томъ чудовищномъ смeшенiи "племенъ, нарeчiй, состоянiй", которое совершено совeтской революцiей, междунацiональная рознь среди молодежи сведена на нeтъ. Противопоставленiя русскаго не русскому быту отсутствуютъ вовсе. Этотъ фактъ создаетъ чрезвычайно важныя побочныя послeдствiя: стремительную руссификацiю окраинной молодежи. Какъ это ни странно, на эту руссификацiю первый обратилъ вниманiе Юра во время нашихъ пeшихъ скитанiй по Кавказу. Я потомъ провeрилъ его выводы -- и по своимъ воспоминанiямъ, и по своимъ дальнeйшимъ наблюденiямъ -- и пришелъ въ нeкоторое изумленiе, какъ такой крупный и бьющiй въ глаза фактъ прошелъ мимо моего вниманiя. Для какого-нибудь Абарцумяна русскiй языкъ -- это его прiобрeтенiе, это его завоеванiе, и онъ -- поскольку это касается молодежи -- своего завоеванiя не отдастъ ни за какiя самостiйности. Это -- его билетъ на право входа въ мiровую культуру, а въ нынeшней Россiи, при всeхъ прочихъ неудобствахъ совeтской жизни, научились думать въ масштабахъ непровинцiальныхъ. Насильственная коренизацiя, украинизацiя, якутизацiя и прочее, обернулась самыми неожиданными послeдствiями. Украинскiй мужикъ отъ этой украинизацiи волкомъ взвылъ: во-первыхъ, оффицiальной мовы онъ не понимаетъ и, во-вторыхъ, онъ убeжденъ въ томъ, {378} что ему и его дeтямъ преграждаютъ доступъ къ русскому языку, со спецiальной цeлью, оставить этихъ дeтей мужиками и закрыть имъ всe пути вверхъ. А пути вверхъ практически доступны только русскому языку. И Днeпрострой, и Харьковскiй Тракторный, и Криворожье, и Кiевъ, и Одесса -- всe они говорятъ по русски, и опять же, въ тeхъ же гигантскихъ переброскахъ массъ съ мeста на мeсто, ни на какихъ украинскихъ мовахъ они говорить не могутъ технически... Въ Дагестанe было сдeлано еще остроумнeе: было установлено восемь оффицiальныхъ государственныхъ языковъ -- пришлось ликвидировать ихъ всe: желeзныя дороги не могли работать: всегда найдется патрiотъ волостного масштаба, который, на основанiи закона о восьми государственныхъ языкахъ, начнетъ лопотать такое, что никто ужъ не пойметъ... Итакъ, при отсутствiи нацiональнаго подавленiя и, слeдовательно, при отсутствiи ущемленныхъ нацiональныхъ самолюбiй -- получило преобладанiе чисто техническое соображенiе о томъ, что безъ русскаго языка все равно не обойтись. И украинскiй бетонщикъ, который вчера укладывалъ днeпровскую плотину, сегодня переброшенъ на Волгу, а на завтра мечтаетъ попасть въ московскiй вузъ, ни на какiе соблазны украинизацiи не пойдетъ. Основная база всякихъ самостiйныхъ теченiй -- это сравнительно тонкая прослойка полуинтеллигенцiи, да и ту прослойку большевизмъ разгромилъ... Программы, которыя "дeлятъ Русь по картe указательнымъ перстомъ", обречены на провалъ -- конечно, поскольку это касается внутреннихъ процессовъ русской жизни... ТОВАРИЩЪ ЧЕРНОВЪ За справками политическаго характера ко мнe особенно часто приходилъ товарищъ Черновъ14, бывшiй комсомолецъ и бывшiй студентъ, прошедшiй своими боками Бобрики, Магнитострой и Бeломорско-Балтiйскiй каналъ: первые два -- въ качествe "энтузiаста пятилeтки", третiй -- въ качествe каторжника ББК. Это былъ бeлобрысый, сeроглазый парень, лeтъ 22-хъ, 23-хъ, медвeжьяго сложенiя, которое и позволило ему выбраться изъ всeхъ этихъ энтузiазмомъ живьемъ. По нeкоторымъ, весьма косвеннымъ, моимъ предположенiямъ это именно онъ сбросилъ ГПУ-ского троцкиста въ вичкинскiе водопады, впрочемъ, объ этомъ я его, конечно, не спрашивалъ. 14 Фамилiя, конечно, вымышленная, какъ и всe фамилiи вичкинскихъ обитателей. Въ своихъ скитанiяхъ онъ выработалъ изумительное умeнье добывать себe пищу изъ всeхъ мыслимыхъ и немыслимыхъ источниковъ -- приготовлять для eды сосновую заболонь, выпаривать весеннiй березовый сокъ, просто удить рыбу. Наблюдая тщетныя мои попытки приноровиться къ уженью форели, онъ предложилъ мнe свои услуги въ качествe наставника. Я досталъ ему разовый пропускъ, мы взяли удочки и пошли подальше, вверхъ {379} по рeчкe: на территорiи Вички могли удить рыбу всe, для выхода подальше -- нуженъ былъ спецiальный пропускъ. Моя система уженья была подвергнута уничтожающей критикe, удочка была переконструирована, но съ новой системой и удочкой не вышло ровно ничего. Черновъ выудилъ штукъ двадцать, я -- не то одну, не то двe. Устроили привалъ, разложили костеръ и стали на палочкахъ жарить Черновскую добычу. Жарили и разговаривали, сначала, конечно, на обычныя лагерныя темы: какiя статьи, какой срокъ. Черновъ получилъ десять лeтъ по все той же статьe о террорe: былъ убитъ секретарь цеховой комячейки и какой-то сексотъ. Троихъ по этому дeлу разстрeляли, восемь послали въ концлагерь, но фактически убiйца такъ и остался невыясненнымъ. -- Кто убилъ, конечно, неизвeстно, -- говорилъ Черновъ. -- Можетъ, я, а можетъ, и не я. Темное дeло. Я сказалъ, что въ такихъ случаяхъ убiйцe лучше бы сознаваться: одинъ бы онъ и пропалъ. -- Это нeтъ. Ужъ уговоры такiе есть. Дeло въ томъ, что, если не сознается никто, ну, кое-кого размeняютъ, а организацiя останется. А если начать сознаваться, тутъ ужъ совсeмъ пропащее дeло. -- А какая организацiя? -- Союзъ молодежи -- извeстно какая, другихъ, пожалуй, и нeтъ. -- Ну, положимъ есть и другiя. Черновъ пожалъ плечами. -- Какiя тамъ другiя, по полтора человeка. Троцкисты, рабочая оппозицiя... Недоумки... -- Почему недоумки? -- А, видите, какъ считаемъ мы, молодежь: нужно давать отбой отъ всей совeтской системы. По всему фронту. Для насъ ясно, что не выходитъ абсолютно ни хрeна. Что ужъ тутъ латать, да подмазывать -- все это нужно сковыривать ко всeмъ чертямъ, чтобы и совeтскимъ духомъ не пахло... Все это нужно говорить прямо -- карьеристы. И у тeхъ, и у тeхъ въ принципe -- та же партiйная, коммунистическая организацiя. Только если Троцкiй, скажемъ, сядетъ на сталинское мeсто, какой-нибудь тамъ Ивановъ сядетъ на мeсто Молотова или въ этомъ родe. Троцкизмъ и рабочая оппозицiя и группа рабочей правды, -- всe они галдятъ про партiйную демократiю: на кой чортъ намъ партiйная демократiя -- намъ нужна просто демократiя... Кто за ними пойдетъ? Вотъ не сдeлалъ себe карьеры при сталинской партiи, думаетъ, что сдeлаетъ ее при троцкистской. Авантюра. Почему авантюра? А какъ вы думаете, что, если имъ удастся сковырнуть Сталина, такъ кто ихъ пуститъ на сталинское мeсто. У Сталина мeсто насиженное, вездe своя брашка, такой другой организацiи не скоро сколотить. Вы думате, имъ дадутъ время сколачивать эту организацiю? Держи карманъ шире. Я спросилъ Чернова, насколько, по его мнeнiю, Хлeбниковъ характеренъ для рабочей молодежи. {380} Черновъ подложилъ въ костеръ основательный сукъ, навалилъ сверху свeжей хвои: "совсeмъ комары одолeли, вотъ сволочь". -- Хлeбниковъ? -- переспросилъ онъ. -- Такъ какая же онъ рабочая молодежь? Тоже вродe Кореневскаго: у Хлeбникова отецъ -- большой коммунистъ, Хлeбниковъ видитъ, что Сталинъ партiю тащитъ въ болото, хочетъ устроить совeтскiй строй только, такъ сказать, пожиже -- тeхъ же щей да пожиже влей. Ну, да я знаю, онъ тоже противъ партiйной диктатуры -- разговоръ одинъ!.. Что теперь нужно? Нужно крестьянину свободную землю, рабочему свободный профсоюзъ. Все равно, если я токарь, такъ я заводомъ управлять не буду. Кто будетъ управлять? А чортъ съ нимъ, кто -- лишь бы не партiя. И при капиталистe -- хуже не будетъ, теперь ужъ это всякiй дуракъ понимаетъ. У насъ на Магнитку навезли нeмецкихъ рабочихъ -- изъ безработныхъ тамъ набирали... Елки зеленыя, -- Черновъ даже приподнялся на локтe, -- костюмчики, чемоданчики, граммофончики, отдeльное снабженiе, а работаютъ, ей-Богу, хуже нашего: нашему такую кормежку -- такъ онъ любого нeмца обставитъ. Что, не обставитъ? Я согласился, что обставитъ -- дeйствительно обставляли: въ данныхъ условiяхъ иностранные рабочiе работали въ среднемъ хуже русскихъ... -- Ну, мы отъ нихъ кое-что разузнали... Вотъ тебe и капитализмъ! Вотъ тебe и кризисъ! Такъ это -- Германiя, eсть тамъ нечего и фабричное производство некуда дeвать. А у насъ?.. Да, хозяинъ нуженъ... Вы говорите, монархiя? Что-жъ, и о монархiи можно поговорить, не думаю, что-бъ изъ этого что-нибудь вышло. Знаете, пока царь былъ Божьей милостью -- было другое дeло. А теперь на Божьей милости далеко не уeдешь... Нeтъ, я лично ничего противъ монархiи не имeю, но все это сейчасъ совсeмъ не актуально. Что актуально? А чтобы и у каждаго рабочаго, и у каждаго мужика по винтовочкe дома висeло. Вотъ это конституцiя. А тамъ -- монархiя, президентъ ли -- дeло шестнадцатое. Стойте, кто-то тамъ хруститъ. Изъ за кустовъ вышло два вохровца. Одинъ сталъ въ сторонкe, съ винтовкой на изготовку, другой мрачно подошелъ къ намъ. -- Документы, прошу. Мы достали наши пропуска. На мой -- вохровецъ такъ и не посмотрeлъ: "ну, васъ-то мы и такъ знаемъ" -- это было лестно и очень удобно. На пропускъ Чернова онъ взглянулъ тоже только мелькомъ. -- А на какого вамъ чорта пропуска спрашивать? -- интимно-дружественнымъ тономъ спросилъ я. -- Сами видите, сидятъ люди среди бeлаго дня, рыбу жарятъ. Вохровецъ посмотрeлъ на меня раздраженно. -- А вы знаете, бываетъ такъ: вотъ сидитъ такой, вотъ не спрошу у него пропуска, а онъ: а ну, товарищъ вохровецъ, ваше удостовeренiе. А почему вы у меня пропуска не спросили? -- вотъ тебe и мeсяцъ въ ШИЗО. -- Житье-то у васъ -- тоже не такъ, чтобы очень, -- сказалъ Черновъ. {381} -- Отъ такого житья къ ... матери внизъ головой, вотъ что, -- свирeпо ляпнулъ вохровецъ. -- Только тeмъ и живемъ, что другъ друга караулимъ... Вотъ: оборвалъ накомарникъ объ сучья, другого не даютъ -- рожа въ арбузъ распухла. Лицо у вохровца было дeйствительно опухшее, какъ отъ водянки. Второй вохровецъ опустилъ свою винтовку и подошелъ къ костру: -- Треплешь ты языкомъ, чучело, охъ, и сядешь же... -- Знаю я, передъ кeмъ трепать, передъ кeмъ не трепать, народъ образованный. Можно посидeть? Вохровецъ забрался въ струю дыма отъ костра: хоть подкоптиться малость, совсeмъ комарье заeло -- хуже революцiи... Второй вохровецъ посмотрeлъ неодобрительно на своего товарища и тревожно -- на насъ. Черновъ невесело усмeхнулся... -- А вдругъ, значитъ, мы съ товарищемъ пойдемъ и заявимъ: ходилъ-де вотъ такой патруль и контръ-революцiонные разговоры разводилъ. -- Никакихъ разговоровъ я не развожу, -- сказалъ второй вохровецъ. -- А что -- не бываетъ такъ? -- Бываетъ, -- согласился Черновъ. -- Бываетъ. -- Ну и хрeнъ съ нимъ. Такъ жить -- совсeмъ отъ разговора отвыкнешь -- только и будемъ коровами мычать. -- Вохровецъ былъ изъeденъ комарами, его руки распухли такъ же, какъ и его лицо, и настроенiе у него было крайне оппозицiонное. -- Оч-чень прiятно: ходишь какъ баранъ по лeсу: опухши, не спамши, а вотъ товарищъ сидитъ и думаетъ, вотъ сволочи, тюремщики. -- Да, такъ оно и выходитъ, -- сказалъ Черновъ. -- А я развe говорю, что не такъ? Конечно, такъ. Такъ оно и выходитъ: ты меня караулишь, а я тебя караулю. Тeмъ и занимаемся. А пахать, извините, некому. Вотъ тебe и весь сказъ. -- Васъ за что посадили? -- спросилъ я вохровца. -- За любопытство характера. Былъ въ красной армiи, спросилъ командира -- какъ же это такъ: царство трудящихся, а нашу деревню -- всю подъ метелку къ чертовой матери... Кто передохъ, кого такъ выселили. Такъ я спрашиваю -- за какое царство трудящихся мы драться-то будемъ, товарищъ командиръ? Второй вохровецъ аккуратно положилъ винтовку рядомъ съ собой и вороватымъ взглядомъ осмотрeлъ прилегающiе кусты: нeтъ ли тамъ кого... -- Вотъ и здeсь договоришься ты, -- еще разъ сказалъ онъ. Первый вохровецъ презрительно посмотрeлъ на него сквозь опухшiя щелочки глазъ и не отвeтилъ ничего. Тотъ уставился въ костеръ своими безцвeтными глазами, какъ будто хотeлъ что-то сказать, поперхнулся, потомъ какъ-то зябко поежился. -- Да, оно куда ни поверни... ни туды, ни сюды ... -- Вотъ то-то. Помолчали. Вдругъ гдe-то въ полуверстe къ югу раздался выстрeлъ, потомъ еще и еще. Оба вохровца вскочили, какъ {382} встрепанные, сказалась военная натаска. Опухшее лицо перваго перекосилось озлобленной гримасой. -- Застукали когось-то... Тутъ только что оперативный патруль прошелъ, эти ужъ не спустятъ... Вслeдъ за выстрeлами раздался тонкiй сигнальный свистъ, потомъ еще нeсколько выстрeловъ. -- Охъ, ты, мать его... бeжать надо, а то еще саботажъ пришьютъ... Оба чина вооруженной охраны лагеря скрылись въ чащe. -- Прорвало парня, -- сказалъ Черновъ. -- Вотъ такъ и бываетъ: ходитъ, ходитъ человeкъ, молчитъ, молчитъ, а потомъ ни съ того, ни съ сего и прорвется... У насъ, на Бобрикахъ, былъ такой парторгъ (партiйный организаторъ) -- оралъ, оралъ, слeдилъ, слeдилъ, а потомъ на общемъ собранiи цеха вылeзъ на трибуну: простите, говоритъ, товарищи, всю жизнь обманомъ жилъ, карьеру я, сволочь дeлалъ, проституткой жилъ... За наганъ -- сколько тамъ пуль -- въ президiумъ: двухъ ухлопалъ, одного ранилъ, а послeднюю пулю себe въ ротъ. Прорвало. А какъ вы думаете, среди вотъ этихъ караульщиковъ -- сколько нашихъ? Девяносто процентовъ! Вотъ говорилъ я вамъ, а вы не вeрили. -- То-есть, чему это я не вeрилъ? -- А вообще, видъ у васъ скептическiй. Н-нeтъ, въ Россiи -- все готово. Не хватаетъ одного -- сигнала. И тогда въ два дня -- все къ чортовой матери. Какой сигналъ? -- Да все равно какой. Хоть война, чортъ съ ней... Стрeльба загрохотала снова и стала приближаться къ намъ. Мы благоразумно отступили на Вичку. ЕЩЕ О КАБИНКE МОНТЕРОВЪ Вся эта возня со спартакiадой и прочимъ не прерывала нашей связи съ кабинкой монтеровъ -- это было единственное мeсто, гдe мы чувствовали себя болeе или менeе дома среди хорошихъ, простыхъ русскихъ людей -- простыхъ не въ смыслe простонародности. Просто не валяли люди никакого дурака, не лeзли ни въ какiе активисты, не дeлали никакихъ лагерныхъ карьеръ. Только здeсь я хоть на часъ-другой могъ чувствовать себя какъ-будто я вовсе не въ лагерe, только здeсь какъ-то отдыхала душа. Какъ-то вечеромъ, возвращаясь съ Вички, я завернулъ въ кабинку. У ея дверей на какомъ-то самодeльномъ верстакe Мухинъ что-то долбилъ стамеской: -- Промфинпланъ выполняете? -- пошутилъ я и протянулъ Мухину руку. Мухинъ оторвался отъ тисковъ, какъ-то странно, бокомъ, посмотрeлъ на меня -- взглядъ его былъ суровъ и печаленъ -- вытеръ руку о штаны и снова взялся за стамеску. -- Простите, рука грязная, -- сказалъ онъ. Я нeсколько растерянно опустилъ свою руку. Мухинъ продолжалъ ковыряться со своей стамеской, не глядя на меня и не говоря ни слова. Было ясно, что Мухинъ руки мнe подавать не {383} хочетъ... Я стоялъ столбомъ, съ ощущенiемъ незаслуженной обиды и неожиданной растерянности. -- Вы никакъ дуетесь на меня? -- не очень удачно спросилъ я... Мухинъ продолжалъ долбить своей стамеской, только стамеска какъ-то нелeпо скользила по зажатой въ тиски какой-то гайкe. -- Что тутъ дуться, -- помолчавъ, сказалъ онъ, -- а рука у меня дeйствительно въ маслe. Зачeмъ вамъ моя рука -- у васъ и другiя руки есть. -- Какiя руки? -- не сообразилъ я. Мухинъ поднялъ на меня тяжелый взглядъ. -- Да ужъ извeстно, какiя. Я понялъ. Что я могъ сказать и какъ я могъ объяснить? Я повернулся и пошелъ въ баракъ. Юра сидeлъ на завалинкe у барака, обхвативъ руками колeни и глядя куда-то вдаль. Рядомъ лежала раскрытая книга. -- Въ кабинку заходилъ? -- спросилъ Юра. -- Заходилъ. -- Ну? -- И ты заходилъ? -- Заходилъ. -- Ну? Юра помолчалъ и потомъ пожалъ плечами. -- Точно сексота встрeтили. Ну, я ушелъ. Пиголица сказалъ: видали тебя съ Подмоклымъ и у Успенскаго... Знаешь, Ва, давай больше не откладывать... Какъ-нибудь дать знать Бобу... Ну его со всeмъ этимъ къ чортовой матери... Прямо -- хоть повeситься... Повeситься хотeлось и мнe. Можно сказать -- доигрался... Дохалтурился... И какъ объяснить Мухину, что халтурю я вовсе не для того, чтобы потомъ, какъ теперь Успенскiй, сeсть на ихъ, Мухиныхъ, Ленчиковъ, Акульшиныхъ шеи и на ихъ Мухиныхъ, Ленчиковъ и Акульшиныхъ костяхъ и жизняхъ дeлать совeтскую карьеру: если бы хотeлъ дeлать совeтскую карьеру -- я дeлалъ бы ее не въ лагерe. Какъ это объяснить?... Для того, чтобы объяснить это, пришлось бы сказать слово "побeгъ" -- его я, послe опыта съ г-жей Е. и съ Бабенкой, не скажу никому. А какъ все это объяснить безъ побeга? -- А какъ Пиголица? -- спросилъ я. -- Такъ, растерянный какой-то. Подробно я съ нимъ не говорилъ. О чемъ говорить? Развe разскажешь? На душe было исключительно противно. Приблизительно черезъ недeлю послe этого случая начался оффицiальный прiемъ въ техникумъ. Юра былъ принять автоматически, хотя въ техникумe дeлать ему было рeшительно нечего. Пиголицу не приняли, такъ какъ въ его формулярe была статья о террорe. Техникумъ этотъ былъ предпрiятiемъ совершенно идiотскимъ. Въ немъ было человeкъ триста учащихся, были отдeленiя: дорожное, гражданскаго строительства, геодезическое, {384} лeсныхъ десятниковъ и какiя-то еще. Въ составe преподавателей -- рядъ профессоровъ Петербурга и Москвы, конечно, заключенныхъ. Въ составe учащихся -- исключительно урки: принимали только "соцiально-близкiй элементъ" -- слeдовательно, ни одинъ контръ-революцiонеръ и къ порогу не подпускался. Набрали три сотни полуграмотныхъ уголовниковъ, два мeсяца подтягивали ихъ до таблицы умноженiя, и уголовники совершенно открыто говорили, что они ни въ какомъ случаe ни учиться, ни работать не собираются: какъ раньше воровали, такъ и въ дальнeйшемъ будутъ воровать -- это на ослахъ воду возятъ, поищите себe другихъ ословъ... Юра былъ единственнымъ исключенiемъ -- единственнымъ учащимся, имeвшимъ въ формулярe контръ-революцiонныя статьи, но на подготовительные курсы Юра былъ принять по запискe Радецкаго, а въ техникумъ -- по запискe Успенскаго. О какой бы то ни было учебe въ этомъ техникумe и говорить было нечего, но среди учебныхъ пособiй были карты района и компаса. Въ техникумъ Юра поступилъ съ единственной цeлью спереть и то, и другое, каковое намeренiе онъ въ свое время и привелъ въ исполненiе. Въ этомъ техникумe я нeкоторое время преподавалъ физкультуру и русскiй языкъ, потомъ не выдержалъ и бросилъ сизифовъ трудъ, переливанiе изъ пустого въ порожнее. Русскiй языкъ имъ вообще не былъ нуженъ -- у нихъ былъ свой, блатной жаргонъ, а физкультуру они разсматривали исключительно съ утилитарной точки зрeнiя, въ качествe, такъ сказать, подсобной дисциплины въ ихъ разнообразныхъ воровскихъ спецiальностяхъ... Впрочемъ, въ этотъ техникумъ водили иностранныхъ туристовъ и показывали: вотъ видите, какъ мы перевоспитываемъ... Откуда иностранцамъ было знать? Тутъ и я могъ бы повeрить... Пиголицу въ техникумъ не пустили: въ его формулярe была статья о террорe. Правда, терроръ этотъ заключался только въ зуботычинe, данной по поводу какихъ-то жилищныхъ склокъ какому-то секретарю ячейки, правда, большинство урокъ было не очень увeрено въ 6 X 8 = 48, а Пиголицу мы съ Юрой дотянули до логарифмовъ включительно, правда, урки совершенно откровенно не хотeли ни учиться въ техникумe, ни "перековываться" послe его проблематичнаго окончанiя, а Пиголица за возможность учебы -- "да, я бы, знаете, ей Богу, хоть полъ жизни отдалъ бы"... но у Пиголицы была статья 58, 8. Юра сказалъ мнe, что Пиголица совсeмъ раздавленъ своей неудачей: собирается не то топиться, не то вeшаться. Я пошелъ къ Корзуну. Корзунъ встрeтилъ меня такъ же корректно и благожелательно, какъ всегда. Я изложилъ ему свою просьбу о Пиголицe. Корзунъ развелъ руками -- ничего не могу подeлать: инструкцiя ГУЛАГа. Я былъ очень взвинченъ, очень раздраженъ и сказалъ Корзуну, что ужъ здeсь-то, съ глазу на глазъ, объ инструкцiи ГУЛАГа, ей Богу, не стоило бы говорить, а то я начну разговаривать о перековкe и о пользe лагерной физкультуры -- обоимъ будетъ неловко. Корзунъ пожалъ плечами: {385} -- И чего это васъ заeло? -- Вы понимаете, Климченко (фамилiя Пиголицы), въ сущности, единственный человeкъ, который изъ этого техникума хоть что-нибудь вынесетъ. -- А вашъ сынъ ничего не вынесетъ? -- не безъ ехидства спросилъ Ко