его Тамара. -- Вeдь этакiе отчаянные ребята. Знамя они, правда, и свое, и наше спасли, но сами чуть не погибли. -- Как это вышло? -- Да, вот, дeло прямо в минутах было... Мы как раз получили свeдeнiя, что налет комсомольцев вот-вот грянет. Я -- к Лидiи Константиновнe, за наше знамя и -- в Яхт-Клуб. А там наши, вот, адмиралы всe в шлюпку, парус, значит, на бом-брам-стеньгу, или как там: гафель, гальюн или бимс... -- Да уж говори прямо, "подняли" -- что тут! -- снисходительно уронил боцман. -- Запутаешься в снастях и не выберешься. -- Ну, ладно, -- засмeялась Тамара. -- Значит, подняли парус и ходу. Хотeли сперва куда-нибудь в Сeверную бухту, к Инкерману, да потом подумали -- еще в бинокль могут подсмотрeть. А тут как раз волненiе сильное было. Бр... Даже по бухтe барашки ходили. А они, чертенята, не долго думая, лeво руля (так что ли, Боб?) и в открытое море. А в этот день вeтер, волны были. Сколько баллов, Боб? -- Да что-то 9 или 10, -- с дeловитой небрежностью стараго морского волка отвeтил боцман. -- Вот, и я помню. Из гавани даже пароходы не выходили в открытое море. А они, понимаете, Борис Лукьянович, 157 рeшили -- кружным путем на шлюпкe, по бурному морю, в Георгiевскiй монастырь... -- А что-ж, -- холодно спросил Григ, -- так, по твоему, и отдать знамена комсомольцам? -- Да нeт! Но хоть бы не в такой путь пошли! Ну, завернули бы за мыс и высадились бы. Так нeт же! Они, дядя Боба, миль 10 по бурному морю так и прошли. Уж послe, как мы узнали -- так и ахнули... Лидiя Константиновна собиралась им чубы драть, да уж как-то смилостивилась. -- Побeдителей не судят, -- разсмeялась княжна. -- Что с ними дeлать! -- Зато знамена спасены были! -- сiяя, воскликнул Боб. -- Ну, а в морe-то трудновато было? -- Бррр... Да, по совeсти сказать, здорово неуютно. Мы к вечеру вышли. Пока, это, маяк обошли с юга -- смеркаться начало. А шторм наворачивает все сильнeй и сильнeй. Мотает нас, как щепку, да и заливает. Пока мы подошли к монастырю -- совсeм стемнeло. Ну, а в темнотe к скалам в такой шторм не подойти -- разобьет, как скорлупку. Намучились мы, что и говорить. Еще счастье, что мы с собой и лагерныя ведра взяли -- не хотeли и их комсомольцам отдавать. Воду-то все время из шлюпки и отливали. И ничего... -- Да я вижу, что ничего, -- невольно разсмeялся я. -- А могло бы быть и похуже. Боцман беззаботно махнул рукой. -- Э... Ладно... Что там. Все хорошо, что хорошо кончается. Это, вот, Григ, дeйствительно, молодец -- предупредил нас во время. -- Мнe просто повезло, -- отмахнулся от похвалы Григ. -- В послeднiй момент узнал. Комсомольцы ждали рeшенiя Москвы: как радiо получили -- так и в атаку с ломами: "крой, ребята, Бога нeт"... Я бы и Ничипора успeл предупредить, да дома там никого не было. Хотeл было еще раз забeжать, да уже поздно было. -- Что-ж дeлать, друзья. Такiя штуки по всей Россiи пошли. Дeло прошлое... Ну, а теперь как вы сорганизовались? 158 Боб весело разсмeялся. -- Мы теперь окопались при Яхт-Клубe Всевобуча10 и гордо называемся "допризывники по системe "скаутинг". Поди -- укуси. Смeна красным морякам, а не какая-нибудь контр-революцiя. Военные нас поддерживают, дали двe старых шлюпки. Мы их отремонтировали, ведем с допризывниками морскую подготовку, а сами незамeтно и своими дeлами занимаемся. Ничего, живем, не унываем... Потом же мы всe подвохи комсомольцев заранeе знаем: у нас вeдь свой ручной комсомолец есть. 10 Отдeл Всеобщаго Воинскаго Обученiя. -- Кто это? -- Да, вот, Григ. -- Вы, Григ? Вы -- комсомолец? Всерьез или по названiю? -- Да что, Борис Лукьяныч, дeлать-то иначе? -- смущенно сказал юноша. -- Я уж думал и так, и этак -- другого выхода никак не нашел. Видите ли, по моей слесарной спецiальности я числюсь производственным рабочим и хочу как-нибудь в Автомобильный Институт в Москву поeхать учиться. Не оставаться же вeк слесарем! Ну, а туда только комсомольцев и направляют. Я и рeшил... -- Он и у нас совeта спрашивал, -- вмeшалась Тамара. -- Мы тоже рeшили, что он прав. Нужно пробиваться вперед. Что-ж дeлать? А Григу без комсомольскаго билета пути никуда нeт. Вопрос жизненной тактики... Но зато нам, Борис Лукьяныч, он здорово полезен. Уж мы-то обо всeх затeях комсомольцев заранeе знаем. Нас, герлей, вeдь тоже он предупредил о налетe. Я посмотрeл на смущенное лицо Грига, его открытые честные глаза, вспомнил его исторiю с секретным сотрудничеством в ЧК и успокоился. Этот -- был и останется нашим. -- А в Комсомолe не знают развe, что вы скаут? -- Знают, что я когда-то был скаутом, но считают, что я разочаровался и, как блудный сын, вернулся в лоно коммунизма. -- А вы не боитесь, что вас обвинят в двурушничествe? 159 -- Ну, что-ж, -- спокойно отвeтил он. -- Тут борьба мозгов -- кто кого обманет. Не думал я, что придется лисой изворачиваться, да, вот, пришлось. Такое время, значит. Тут только хитростью и можно держаться. Я теперь вродe как настоящiй развeдчик в чужом лагерe, -- засмeялся Григ. -- Поймают -- ну, что-ж: на то и война. По крайней мeрe знаешь, за что. Хоть не так обидно. А сколько народу погибло, вот так, за здорово живешь? Эх... Когда становится нечeм жить... Господи Боже! Склони Свои взоры К нам, истомленным в суровой борьбe... Бальмонт. Поздно вечером, послe этого сбора шли мы с княжной Лидiей по каменистым залитым лунным свeтом улицам города. У больших чугунных ворот старая начальница остановилась. -- Пройдемте, Борис Лукьянович, через бульвар, -- сказала она. -- Вы вeдь не спeшите? По широкой песчаной аллеe мы подошли к громадному бeлому зданiю панорамы, окруженному густой рамкой темных деревьев. Раньше в больших нишах круглой стeны стояли бюсты героев Севастопольской обороны, погибших здeсь 70 лeт тому назад. Теперь эти ниши были пусты. -- А куда же бюсты отсюда дeвались? -- удивленно спросил я. -- В музей, что ли, отвезли? -- В музей? -- горько улыбнулась княжна. -- Ну что вы, Борис Лукьянович! Героев имперiалистической войны да в пролетарскiй музей? -- иронически подчеркнула она. -- К ним отношенiе попроще. -- А как же? -- Да просто веревки на шеи понакинули, стащили вниз и разбили ломами, поглядите: вот еще бeлые осколки лежат -- вот, у стeн... Я отвернулся с глубоким чувством негодованiя. -- Разнузданный инстинкт разрушенiя, -- тихо сказала княжна. -- Ломай, бей без оглядки все старое, "отжившее". 160 А, вот, когда дeло доходит до стройки, до созиданiя -- тут тупик... -- Значит, ваше мнeнiе о "стройкe новой жизни" -- пессимистическое? -- И очень даже, -- печально прозвучал отвeт старой учительницы. -- Эти бюсты -- что! Это -- пустяки. Всe эти матерiальныя разрушенiя сравнительно не так страшны. А вот, когда души дeтскiя ломаются, да вывихиваются, вот, это -- уже трагедiя. -- Вы про комсомол говорите? -- Да не только про комсомол, да пiонеров -- про всю молодежь. Вот, возьмите наши школы. Отмeнили все с одного маху -- и программы, и методы, и учебники. А новаго ничего не создали. Ну и хаос... Да какой хаос! -- с горечью продолжала она. -- Вeдь мы, педагоги, не знаем прямо, что дeлать, чему учить, чему воспитывать. Комсомольскiя ячейки, куда вошли почти сплошь хулиганы, дeлают в школe, что хотят, даже преподавателей увольняют. Дeти дичают все больше. Программы, методы, системы мeняются каждые 2-3 мeсяца. Чехарда... А тут, вот, еще и скаутскiе отряды закрыли: нашли тоже, видите ли, новую "гидру контр-революцiи"... Эх, лучше не думать... Мы долго молчали, глядя на чудесную картину озареннаго призрачным лунным свeтом бульвара. Царила полная тишина. Только неумочный шум цикад едва слышно звенeл в настороженном покоe южной ночи... -- Хорошо, -- вздохнула княжна. -- Уходить не хочется. Забываешь о тревогах дня... Вот, кстати, я хотeла спросить вас, Борис Лукьянович, о ваших планах на будущее. Как видно, запрещенiе КСМ вас не остановит? -- Я буду откровен с вами, Лидiя Константиновна, -- задумчиво отвeтил я. -- Видите ли, иллюзiй относительно будущаго у меня нeт. Были, пожалуй, когда я eхал сюда, в Россiю, из Константинополя. Но дeйствительность скоро и радикально излeчила меня. Я, как и вы, не вeрю в "новую жизнь"... Но вы спрашиваете, очевидно, о перспективах подпольной скаутской работы? -- Да, и об этом тоже. -- Ну, что-ж! Перспективы самыя унылыя. Конечно, 161 нас раздавят, сомнут. Развe в этом можно сомнeваться? С одной стороны, юношескiя группы, необъединенныя и неорганизованныя, вооруженныя только моральной силой своей идеи, а, с другой -- вся мощь государственнаго аппарата, с его бездушным механизмом. Силы уж очень неравны... -- Но вы продолжаете бороться? -- Нeт, Лидiя Константиновна, я не столько борюсь, сколько пытаюсь смягчить удары, которые уже стали падать на нашу молодежь... Вот, вы видите сами -- наши ребята не с<к>ладывают оружiя. Для них вeдь такая борьба -- не трагедiя, а только почва для испытанiя их молодых, бьющих через край сил... Эта тяга к борьбe -- стихiйна, и вы знаете, княжна, над ней, может быть, можно и посмeяться, но не преклониться перед ней нельзя. Вeдь это же проблеск той силы, той идеи, которую мы с вами воспитывали в них столько лeт... Вот сейчас -- возьмите, ребята не хотят сдаваться перед натиском грубой силы, и это не есть подзадориванiе взрослых, а честно понятое слeдствiе нашего воспитанiя... Это -- чувство долга, правды и чести... -- Но если, по вашему мнeнiю, вся эта борьба обречена на провал, -- что же вы собираетесь дeлать? -- Я много думал над этим и рeшил, что весь свой авторитет и опыт я употреблю на то, чтобы боевой инстинкт и спайку ребят переключить на другiя формы дeятельности. -- Другiя? Какiя же? -- удивилась княжна. -- Ну, прежде всего -- внeшне, в порядкe камуфляжа, в Одессe, напримeр, под маркой спорт-клуба. Здeсь -- допризывники и "литераторы". И вы, конечно, замeчаете, Л. К., что это не столько стремленiе к подпольной дeятельности, как просто инстинкт объединенiя в жизненной борьбe. Русская молодежь начинает дeлиться на два лагеря -- этот, вот, комсомольско-пiонерскiй, без всяких моральных установок, и другой -- вот вродe наших ребят. Вы, вeроятно, чувствуете, что наши ребята не пойдут грабить и комиссарствовать. И эта молодежь все равно будет объединяться... Я знаю, что и сокола, и 162 школьники, и даже спортсмены начинают группироваться своими ячейками. -- Но развe такiя формы объединенiя не опасны? -- Конечно, опасны. Но что-ж -- умыть руки? Вeдь борьба за душу перерастет в политическую борьбу. В этой неравной борьбe наша молодежь рискует многим. Бой начинается. Развe могу я уйти в сторону? И, по вашему, развe не нужно бороться? Моя спутница не отвeтила. Мы вышли на край бульвара, гдe высились старинные, возстановленные, как историческiе памятники, бастiоны. Громадные чугунные стволы старых орудiй молча смотрeли сквозь амбразуры валов. Горы круглых ядер высились по сторонам, а внизу, за обрывом неясно сверкали сотни огоньков городских окраин. Влeво, за темнeющей гладью бухты, высоко за полосой огоньков Корабельной стороны, на темном южном небe, в серебристом свeтe луны обрисовывался плоскiй купол страшнаго Малахова Кургана. Давно, давно, 70 лeт тому назад, эта твердыня, каждая пядь которой пропитана человeческой кровью, в теченiе 11 тяжелых мeсяцев героически защищала осажденный Севастополь. И нeсколько лeт тому назад, прощаясь с севастопольской дружиной, наш Старшiй Скаут, О. И. Пантюхов, с полным правом мог сказать: -- Вам есть с кого брать примeр выполненiя своего долга. Будьте стойки и мужественны, как славные защитники Севастополя. И вот, они сейчас выполняют прощальный завeт своего старшаго друга... Мы присeли на скамью на краю обрыва. Старая начальница задумчиво смотрeла на мирную картину спящаго города. Мы долго молчали, погруженные в свои думы. -- Я знаю, Лидiя Константиновна, -- прервал я молчанiе, -- что все это невеселыя перспективы. Но что-ж дeлать? Мнe уж не отойти в сторону. Нити моей жизни и сердца слишком тeсно переплетены со скаутингом... -- А ваше будущее? -- так же тихо спросила княжна. -- А что же дальше? Вы думали над этим?.. 163 -- Моя фантазiя в этом направленiи рисует только мрачныя краски. Невеселые годы, что и говорить. И угораздило же нас родиться в такое неудачное время! Наблюдать за всeм этим со стороны, или читать в исторiи или романe, может быть, было бы и интересно. Но переживать все это на собственной шкурe... Бррр... Лидiя Константиновна невесело разсмeялась. -- Завидую я вам, Борис Лукьянович. У вас еще есть будущее, ибо есть молодость. Мнe, одинокой старухe, до сих пор скауты замeняли семью. Но вот, и семья эта, такая дорогая мнe, -- под жестоким ударом. А помочь не могу -- нeт сил... И вот, любимое дeло -- работа с дeтьми -- разваливается, грязнится. Кругом нужда и голод. А впереди что? Вeдь не вeрю я ни на грош в обeщанiя земного соцiалистическаго рая. Так, кровью и слезами, рай не строят... Мы замолчали опять. Над тихой гладью бухт пронеслись чистые ясные удары склянок морских судов. Еще и еще. То мягче, то звонче мелодично перекликались рынды кораблей, и мягкiя волны звуков заливали окружающее молчанiе. -- Счастливец вы, Борис Лукьянович, -- грустно вздохнула старая начальница. -- У вас есть хоть силы и вeра для борьбы. А у меня, с уходом скаутов, ничего не остается в жизни. И бороться за них у меня нeт уже сил. Послeднiя взяла революцiя. Боже мой! Боже мой! Сколько горя, сколько страданiй! И зачeм? -------- Живая пыль Человeк, осушившiй слезы ребенка и вызвавшiй на его лицe улыбку, в сердцe Милостиваго Будды значит больше человeка, выстроившаго самый великолeпный храм. Конфуцiй. Охотники за черепами -- Отваливай! Сильныя, молодыя руки упираются в багры, и между шлюпками и деревянной пристанью Яхт-Клуба протягивается 164 изумрудная дорожка морской глади, искрящейся в горячих отвeсных лучах южнаго солнца. -- Весла... -- протяжно звучит команда нашего "боцмана", и дюжина лопастей горизонтально замирает над чуть плещущейся поверхностью воды. "Боцман" или, понятнeй выражаясь, начальник отряда морских скаутов, высокiй, коренастый студент-техник Боб, с оттeнком безпокойства оглядывает обe шлюпки. Его круглое, добродушное лицо озабочено, но бeлокурый вихор как-то особенно задорно выбивается из под края фуражки. -- На воду! -- рeзко рвутся слова, гребцы быстро наклоняются вперед, вода бурлит под гнущимися лопастями весел, и шлюпки почти прыгают вперед, как застоявшiеся кони под хлыстом наeздника. -- Раз! Раз! Раз! -- дает темп Боб, и наша "флагманская" шлюпка стрeлой летит по бухтe. -- Лихо вышло! -- одобрительно роняет наша спутница Тамара, и боцман благодарно улыбается ей, сжимая румпель. Он доволен. Не осрамились ребята! Отвалили, что надо -- комар носу не подточит... А безпокойно было! В кои вeки старому другу и начальнику, дядe Бобу, удалось прорваться в Севастополь. И теперь, послe долгой разлуки, он в качествe "почетнаго балласта" приглашен на прогулку. И, слава Богу, ребята не ударили в грязь лицом. Шипит струя у борта, ровной пeнистой струей откладывается за кормой пройденный путь, и весла с плавным ритмом сочно плещут своими лопастями. Мимо медленно проходят громады зданiй морского завода, мертвые корпуса старых броненосцев, пестрые склоны сползающих к водe улиц. -- Еще далеко, Тамара? Тамара, начальница герль-скаутов, теперь воспитательница прiюта, указывает рукой в конец южной бухты. -- Да вот там, Борис Лукьяныч, видите, сeрая полоса справа от вокзала -- это их трубы. Там наберем ребят, сколько нужно. -- Запасы неисчерпаемы? -- смeюсь я. Спокойное, чуть грустное лицо Тамары освeщается слабой улыбкой. 165 -- Ну, еще бы!.. Сюда, в Севастополь на лeто и осень собираются тысячи и тысячи безпризорников. Тепло, солнце... Курорт, одним словом. -- А эти трубы для них вродe домов отдыха? -- Да, похоже на это. Это, видите ли, старыя цементныя трубы для канализацiи. Безпризорники и облюбовали их для себя. С вокзала сразу туда. А там ни дождь не берет, ни вeтер... И главное -- взрослые не долeзут -- узко. Вот увидите сами... -- И часто так, вот, с безпризорниками возитесь? -- Ну, не так, что очень часто, но стараемся... -- отвeтил Боб. -- Опасно вeдь это... И без того камуфляж такой устраиваем, что небу жарко... Комсомол, да пiонеры так и рыскают, чтобы подвести... Сухопуты наши, да дeвчата сорганизовались в литкружок "Сапог"... -- Это еще что за невидаль? Круглое лицо боцмана расплылось в лукавой улыбкe. -- А это, Борис Лукьяныч, так сказать, научно обоснованное примeненiе к мeстности... Эта липа полностью так называется: "Литературный кружок молодых пролетарских поэтов -- "Сапог" имени Демьяна Бeднаго"... -- Но почему же "Сапог"? -- А это, чтобы крeпче было... Марксист<с>кiй подход... Комсомолiя и думает: "навeрное, свои парни в доску, раз так ни на что непохоже назвались!"... Это, так сказать, -- "новое слово наперекор традицiям гнилого запада"... Это тебe не мистическая лирика... Не "Умирающiй лебедь", или "Облако мечты"... Мы уж думали назвать кружок: "Умирающiй гиппотам" или, по Маяковскому, -- "Облако в штанах". Но, во первых, у нас и юбки водятся, а во вторых, -- позанозистeй нужно. Вот, и придумали -- чего уж пролетар... тьфу, с этими словами -- ну, пролетаристeе: "Сапог Демьяна Бeднаго". Да и "поэзы" наши соотвeтствующiя. Вот, вродe: "Грудь моя ржаная, Голос избяной... Мать моя родная, Весь я аржаной!.." Всe засмeялись. Даже обычно молчаливая и замкнутая Тамара не выдержала. 166 -- Смeшнeе всего, Борис Лукьянович, -- объяснила она, -- что все это дeйствует. Мы, вот, под такой защитной окраской работаем в прiютe -- по воспитательной линiи. А мальчики... -- Ты полегче, Тамара, -- нарочито звeрским басом пошутил кто-то из гребцов-"мальчиков". -- А то мы и обидeться можем... -- Да ну вас. Тоже мужчины выискались! Да, так мальчики на корабельной сторонe в больницe помогают -- читки, перевязки... И пока не тронули... Марка "пролетарских поэтов и поэтесс". -- А моряки как? Боб задорно тряхнул головой. -- Ну, мы-то совсeм здорово окопались -- "морскiе допризывники". Нам Военкомат даже эти, вот, двe шлюпки дал. А кто знает, что под видом допризывников -- Комбакин11 в полном составe? 11 "Комитет Баковой Интеллигенцiи" -- прозвище моряков-скаутов. -- И это ваша общественная нагрузка -- безпризорников катать? -- Ну да, -- серьезно отзовался боцман. -- Жаль вeдь ребят. Хочется хоть что-нибудь для них сдeлать... и, знаете, презанятные и талантливые ребята там есть... Вот, сами увидите. Правда, конечно, и то, что слабые в таких условiях недолго и выживают. Вот Тамара -- молодец. Она всегда с таких походов кого-нибудь в свой прiют выудит. Так на-пару и дeйствуем... Бои, -- так сказать, добывающая, а герли -- обрабатывающая промышленность. -- А часто катаете их? -- Да как сказать... Постольку, поскольку... жратва есть... -- А сегодня как? -- А вы на шестеркe не видали? Под банками? Нeт? Ну, сегодня у нас прямо пир горой будет. Вчера в Военкоматe для проведенiя стрeльбы пару винтов достали и дельфина под Херсонесом угробили... Да удалось 167 еще из склада на "проведенiе допризывной подготовки" и картошки малость стрeльнуть... Мало, конечно, но что-ж дeлать... В общем выйдет, что дельфина раза в четыре будет больше, чeм картошки. Ну, да это -- мелочи жизни... Мы-то люди не балованные, а эта мелюзга -- и подавно... Ну, вот, кажись, и прieхали. -- Суши весла! -- раздалась команда. Блестящiя мокрыя лопасти протянулись над водой, и шлюпка, замедляя ход, плавно заскользила к берегу. Далеко сзади звучали всплески весел второй, болeе тяжелой шлюпки. Гребцы вытирали вспотeвшiе лбы и довольными голосами переговаривались о перспективах похода. Нeсколько лeт тому назад всe эти теперь взрослые юноши стояли мальчиками в скаутских рядах. А теперь каждый из них -- самостоятельный человeк, ищущiй своих путей во всем многообразiи совeтской жизни. Но в этом походe мы опять -- одна старая скаутская семья... -- Ну, охотники за черепами, пошли! -- пошутил Боб, и мы вышли на берег. Безпризорники Невдалекe, в метрах 20-30, у кучи цементных овальных труб шевелилось нeсколько групп безпризорников -- дeтишки по виду 10-14 лeт, грязныя, худыя, в самых разнообразных лохмотьях, из под которых пятнами мелькали полосы темнаго тeла. Эти маленькiя полуголыя существа, шевелившiяся на грязной землe, как-то странно напоминали червей, извивающихся на кучe падали. Я невольно вздротнул от этой ассоцiацiи... -- Бей на кон! -- Крой, Бога нeт! -- Зажаривай, Хрeн! -- слышались возгласы из кучки. -- Это они на деньги играют, -- шепнула мнe Тамара. -- Да у них-то, собственно, только два интереса в жизни и есть -- воровать, да в карты играть... При нашем приближенiи безпризорники прекратили игру и с подозрeнiем уставились на нас. 168 -- Если бы у нас была форма милицiи, да пушки на боку, -- сказал Боб, -- они давно бы уже нырнули в свои трубы и поминай, как звали. Выкури-ка их оттуда!.. Ох, не любят они властей... Смерть... Ну, Тамара, "ловчиха душ", тебe слово. -- А ну-ка, ребята, -- весело прозвучал голос Тамары. -- Кто хочет на лодкe прокатиться? На Учкуевку и обратно?.. Угрюмыя, недовeрчивыя лица безпризорников остались неподвижными. Для них взрослые всегда представляли собой какую-то власть, какое-то насилiе, попытку выбить из привычной колеи жизни куда-то в сторону тюрьмы, дeтских домов, распредeлителей, ГПУ, колонiй, прiютов, -- словом, всяческой "дисциплины". -- Куды, куды? -- с подозрeнiем переспросил один мальчуган, одeтый в рваный мужской пиджак, доходившiй ему почти до пяток. -- Да, вот, в море, версты за три... Там поиграем, побeгаем, покупаемся и прieдем обратно. -- Ишь, ты... Умная какая выискалась!.. На пустое-то брюхо?.. Ишь, ты, цаца какая... Сама бeгай... -- ворчливо раздалось из кучи. -- Да у нас и продовольствiе есть... Пообeдаем там же... Да развe никто из вас с нами раньше не eздил? На звуки разговора вылeзли из трубы еще нeсколько ребятишек. Один из них, курчавый маленькiй мальчик, без рубахи, одeтый в старые, бахромчатые "взрослые" штаны на веревочных подтяжках, радостно вскрикнул и подбeжал к Тамарe. Его блeдная замазанная сажей мордочка сiяла. -- Опять поeдем, тетя? Правда? -- воскликнул он, -- и меня возьмете? -- Конечно, конечно, возьмем, милый. Ты, вот, только скажи остальным, что мы поeздим и обратно вернемся... Они, вот, не вeрят. -- Да это всe с послeдними поeздами прieхали... Они не знают... А тe, кто раньше были, в Ялту потопали -- виноград доспeл... Он повернулся к остальным безпризорникам и, не выпуская руки Тамары, оживленно крикнул: 169 -- Ребята! Ей Бо, тетка этая подходящая!.. Я ужо раз с ими eздил. Страсть, как хорошо! Песок, тама, как пух. Опять же и шамовка будет... Вeдь будет, тетя, правда? -- вопросительно повернулся он к Тамарe. -- Ого-го... -- отозвался Боб. -- Сегодня у нас прямо пир будет!.. Алло! -- крикнул он в сторону шлюпки. -- Серж... Колич! А ну, покажите-ка нашего кита. Через нeсколько секунд над бортом шлюпки показалась темно-зеленая зубастая морда дельфина. -- Видишь, ребята, обeд-то какой будет... И картошка есть. -- Да... -- озабоченно-недовeрчиво протянул изможденный узкогрудый еврейскiй мальчуган. -- Знаем мы эти штучки! А, может, прямо в прiют, альбо в милицiю завезете... -- он не закончил и хрипло закашлял, схватив себя за грудь. -- Да брось, хлопцы, дурака валять! -- дружелюбно огрызнулся боцман. -- Развe-ж мы похожи на мильтонов?12 Ни пушек у нас, ничего нeт. Не в первый раз катаем... Eдем, что там кочевряжиться!.. -- А дeвченкам тоже можно? -- спросил из мрака трубы какой-то хриплый голосок. -- Конечно, можно, -- ласково отвeтила Тамара. -- Вылeзай-ка оттуда! Из отверстiя трубы показалась спутанная грива бeлокурых волос, и затeм оттуда на четвереньках медленно вылeзла дeвочка в рваном платьe, с голыми руками. Она была так худа и истощена, что, казалось, порыв вeтра свалит ее на землю. Худенькiя, как спички, руки и ноги, ввалившiеся большiе глаза, синiя губы... -- Так вeрно -- можно? -- переспросила она, удивленно оглядывая нас. -- Конечно, можно, -- мягко отвeтила Тамара. -- Может быть, еще подруги есть? Вмeсто отвeта дeвочка наклонилась к отверстiю трубы и крикнула: -- Манька, Аниська!.. Лeзьте сюды! На дачу поeдем! Через полминуты из отверстiя трубы вылeзли еще двe дeвочки, такiя же худыя и оборванныя. 12 Милицiонеров. 170 -- А ты, Боб, сколько ребят можешь взять? -- Да на вельбот штук 6, да на шестерку еще с дюжину. Вeсят-то они всe, что скелеты. Балласт пустяковый... -- Ну, вот, значит, 20 человeк можем взять, -- весело обратилась к безпризорникам Тамара. -- Ну-ка, кто с нами? -- Я, я первый! -- восторженно взвигнул кудрявый мальчуган, все еще не выпуская руки дeвушки. -- Возьмете меня? -- Ну, хорошо, хорошо, конечно. А вы, дeвочки, с нами? -- А что-ж? Думаешь, мы спугаемся? Гдe наша не пропадала? Eдем что-ль, дeвчата? -- обернулась она к подругам и смeло шагнула вперед. -- А вы, ребята? Неужто сдрейфите перед дeвченками? -- подзадоривающе спросил боцман. -- А вeдь в дельфинe-то, пожалуй, пуда с три будет. Вот пошамаем-то!.. Против соблазна сытно поeсть не устояли вeчно голодные желудки, и еще мальчиков 5-6 присоединилось к нам. Остальные недовeрчиво, но уже с колебанiем плелись сзади. Разсаживая "пассажиров", Боб распорядился еще раз провокацiонно продемонстрировать тяжелую тушу дельфина. Сердца дрогнули. -- А ну, ребята... Еще мeста есть! Кто с нами? Через нeсколько минут мы отчалили с "полным штатом". На банках, под ними, на днe шлюпки -- вездe расположились пестрыми пятнами представители "издержек революцiи", того миллiона безпризорников, которые очутились в грязи улицы в результатe непрерывнаго голода и безчисленных разстрeлов. -- Вот они, "цвeты жизни", "счастливые вздохи октября", -- шепнула Тамара с какой-то болeзненной усмeшкой. -- Как подумаешь о их будущем, так сердце разрывается. -- Да. Что и говорить. Дожили. За Россiю стыдно. Для нас, мужчин, это прямо, как пощечина... Б-р-р-р-р... Ну, а скажите, Тамара, как здeсь прiюты работают? 171 -- Да что... Прежде всего не хватает их. Вот, мы подсчитывали, поскольку это, конечно, поддается подсчету: вот, в одном Севастополe с окрестностями к осени этих безпризорников набирается больше тысячи.13 Конечный желeзнодорожный пункт, да и сезон -- осень. А Севастополь -- вродe распредeлительнаго пункта, они отсюда по всему побережью расползаются... Ну, так в прiютах -- их здeсь, в городe три -- человeк 100-150 помeщается, не больше. Да и состав мeняется каждый день: ребята бeгут во всe ноги, через всe заборы: ни eды, ни платья не хватает, воспитательной работы нeт. Казенщина. Что-ж будет привязывать ребят к прiюту, когда они в своих стайках лeтом всегда что-нибудь своруют и прокормятся?.. -- Ну, а в вашем прiютe-то как? -- У нас все-таки лучше, я там на службe, как воспитательница и со мной наши герли. И игры, и занятiя, и праздники, и прогулки. Конечно, ребятам интереснeе. У нас и побeгов почти нeт. Но я, вот, все боюсь, донесет кто-нибудь, что под видом лит-кружка -- скауты, "гидра контр-революцiи", ну, и скандал... Еще хорошо, что только выгонят... А то и отсидeть придется... Посмотрите, посмотрите, а дядя Боб, -- прервала она. -- И как это им все интересно... Прямо -- дикареныши... Дeйствительно, оживленныя лица безпризорников всюду высовывались из под банок, планшира и с любопытством смотрeли на наших скаутов, на двигающаяся весла, на пробeгающiе мимо живописные берега. 13 По подсчетам жены Ленина. Н. К. Крупской, безпризорников в 1931 г. было около 2 миллiонов человeк. -- Суши весла... Шабаш... Ставь мачту... -- послышались слова команды, и через нeсколько минут бeлая ткань паруса надулась свeжим вeтром. Поворот, и шлюпка вынеслась в открытое море. "Генерал" -- Ну, как ребята? Eдем в Турцiю, а? -- шутливо спросил боцман. -- А нам все едино, -- откликнулись равнодушные 172 голоса. -- Хужей все едино не будет... А гдe подыхать -- какая заразница? Помоек там нeт, что-ль, в твоей Турцiи? -- и привычное ругательство "закруглило" одну из фраз. -- Ну, это уже не фасон! -- серьезно оборвал Боб. -- У нас ругаться нельзя. -- Чего это так? Уши, что ль, такiя нeжныя? -- насмeшливо спросил вихрастый круглоголовый мальчуган, виртуозно сплевывая за борт. -- Уши не уши, а у нас, брат, такiя уж правила. У нас всегда, как кто выругался, так сейчас кружку воды за рукав... Безпризорники засмeялись. -- Ишь ты, напугал! Да хоть ведро, нам то что? Замeсто бани... -- Ну, вот и ладно! Париться, значит, и будем. А вы пока, ребята, выберите себe старшаго, "генерала" вашего, чтобы порядок наводил. -- Вeрно, это дeло! Да вот, нехай Каракуль будет, -- раздались голоса. -- К хрeну твоего Каракуля!.. Сенька нехай!.. Сук в рот, твоему Сенькe!.. Каракуля!.. Партiя Каракуля перекричала. Новый "генерал", крeпкiй курносый паренек, немного постарше, лeт этак 15, одeтый в женскую кофточку и длинныя, доходившiя до груди брюки, довольно усмeхнулся. -- Ладно, черти... Я ужо завинчу вам гайки. Подождите... Кто только руганется, я ему, ангидрит его перекись марганца, такое сдeлаю... -- Го, го, го... -- раздался смeх со всeх сторон. -- Сам, вот, небось, выругался. Эх, ты, генерал! Кружку, ему, кружку! -- донеслись отвсюду веселые голоса. -- Ничего брат, Каракуль, не сдeлаешь, -- не удержался от смeха и боцман. -- Подавай, братишка, примeр: на то и начальство. Ленич, дай-ка с бака кружку. -- Ну, вот, стану я с вами тут дурака валять! -- недовольно возразил "генерал". -- Да развe-ж я ругался? -- А то как же? Уже забыл, что ль? Память, видать, у тебя с гулькин нос. А матом-то кто нас сейчас облаял? -- Да это-ж я так, по хорошему, замeсто шутки. 173 Наперед что-б бодрость, да дисциплина была... Нешто-ж это руготня? -- А наше дeло шашнадцатое... Обругал и кончено. Правила... -- Ладно, -- внезапно разсвирeпeл Каракуль. -- Хрeн с вами! Пусть никто не скажет, что Ванька Каракуль -- жулик, слову своему не хозяин! Давай сюда. Он сердито вырвал из рук Ленича кружку и под общiй злорадный хохот поднял руку и вылил воду себe в рукав. -- Ну, а теперь, дьяволы, держись, -- угрожающе сказал он, поеживаясь. -- Уж я вам теперь ни одного мата не прощу. Все море скрозь вас пропущу. Будете вы у меня бeдные... Ангелочков с вас сдeлаю. -- Будя, Каракуль, трепаться-то. За собой лучше смотри! Воспитатель тоже выискался. -- Ладно, пой! Рано пташечка запeла, как бы кошечка не съeла! Попомните вы "генерала Каракуля"!.. -- А почему это тебя Каракулем прозвали? -- спросил я. -- А это по моей спецiальности, -- гордо отвeтил мальчик. -- По какой это спецiальности? -- Это он сзади у дам, которыя зазeвавшись, из пальта каракуль рeжет, -- объяснил кто то. -- Как это? -- Да, проще простого! -- самодовольно усмeхнулся "генерал". -- Ежели которое пальто каракулевое, или другое какое подходящее с царскаго времени у старых, значит, барынь или "совбурок"14, ну, я, ясно, и слeжу. Ну, а как дама эта, гдe у магазина станет или там с каким фраером15 лясы точит -- я уж тут как тут... А у меня такая бритва есть -- раз, раз и ваших нeт, -- кусок каракуля в карманe... 14 Совeтская буржуйка. 15 Человeк, котораго можно обворовать. -- А развe дама не замeтит? -- Когда замeтит, -- засмeялся парнишка, -- ужо поздно. Ищи вeтра в полe. Нашего брата в толпe поймать, 174 надо гороху наeвшись. Вот, все едино, как в наших трубах: пойди, укуси! Развe что газом, как сусликов. Да и мы сами-то не без газов!.. -- Ну-ка, ребята, -- раздалась команда боцмана, прервавшаго нашу "инструктивную" бесeду. -- К берегу подходим. Смотрите, чтобы безпорядку не было! По одному на берег вылeзать. Первая дисциплина Через нeсколько минут киль шлюпки с мягким шипeньем вылeз на песок, и ребята радостно повыскакивали на пляж. Вскорe подошла и вторая шлюпка, высадившая и свою порцiю пассажиров. -- Ну, Каракуль, -- сказала Тамара, -- мы на тебя, как на каменную гору, надeемся. Помоги, брат, нам порядок поддержать. "Генерал" гордо выпрямился. -- Уж раз выбрали, сучьи дeти, я им головы попроламываю, а порядок будет. Уж будьте покойнички, я их пообломаю. -- Ну, ну. Ты уж лучше головы им оставь цeлыми, а пока устрой вот что: выстрой нам их в одну шеренгу. -- В шеренгу? -- переспросил Каракуль. -- Плевое дeло. Это в один секунд. Он подскочил к самому высокому мальчику, поставил его спиной к остальным и заорал: -- Эй, вы, калeки подзаборные! Становись в очередь папиросы получать. Высшiй сорт: третiй Б, экстра, 20 штук 3 копeйки. Ребятишки зашевелились и к нашему удивленiю без всяких объясненiй стали строиться в затылок один другому. -- Ну, ну, смирно, -- сердито закричал "генерал". -- Кто тут драться будет -- изуродую, как Бог черепаху! Ребята притихли. Мы почувствовали себя смущенными. -- Что-ж ты, Каракуль, обманывать стал? -- упрекнул Боб. -- У нас папирос вовсе и нeт. Скауты не курят. -- Экая бeда. Зато, вишь, как быстро построились. Не обманешь -- не продашь. И сицилизм без обману не строится. 175 -- Ишь, ты, какой политик нашелся! Ну, ладно, что-ж с тобой сдeлаешь, -- махнул рукой боцман. И, повернувшись к "очереди", он скомандовал: -- Направо! Ребята кое-как повернулись лицом к нам и замерли... Прошло не мало лeт с тeх пор... И каких лeт! Много ярких картин промелькнуло перед моими глазами, но этот момент почему-то врeзался в память с четкостью фотографической пластинки. Слeва ровной тяжелой массой шумит темное море, медленно и лeниво катя бeлые гребни своих валов на желтый песок. Справа невысоко поднялась стeна коричневых морщинистых скал, а перед нами неровной пестрой шеренгой вытянулись два десятка жалких оборванных голодных ребятишек, с напряженiем глядящих нам в лица. И вся эта картина пронизана сiяющим солнечным свeтом и овeяна соленым вeтром моря... Многое, многое стерлось в памяти. Но почему-то эти секунды стоят, как живыя! -- Вот что, братишечки, -- бодро начал боцман. -- Ваш "генерал" вам малость наврал, но не так уж и сильно. Курева у нас нeт, но зато дельфин ждет, а он жирный, как свинья. Сдeлаем, значит, так: сперва купанье и стирка платья. На это уйдет час. За это время наши ребята сварят пол-дельфина и мы его слопаем. Потом полежим на солнышкe, поиграем, докончим нашего дельфина и айда домой. Кто хочет -- в свои трубы, а кто хочет в настоящiй дом. Ну, как идет? -- Э, э, э... -- разочарованно пронеслось по рядам. -- И тут обман! Папирос нeт. Чего там мыться? И так сойдет! Боб не обратил вниманiя на воркотню "пролетарiата". -- Ну, ты, "генерал", принимай команду над мальчиками, а ты, Тамара, возьми дeвочек в оборот. Ну-с! Мужчины туда, а дeвочки туда, за тот вот утес. Ну, шагом марш! Ребята кучкой двинулись за "генералом", но из этой кучки сразу же стали отрываться отдeльныя единицы с явным намeренiем "смыться" и избeгнуть бани. -- Стой, стой! -- закричал, догоняя их, боцман. -- Я 176 вам самаго главнаго еще не сказал: если кто не вымоется, да не постирает платья, ни кусочка дельфина так и не увидит. Так и знай. Тут вам морскiе порядки! На отставших посыпались насмeшки, и дисциплина в "полку" сразу окрeпла. -- Ну, вот, -- довольно замeтил Боб, оборачиваясь к нам. -- Я уж знаю, за какую возжу подергать. Теперь, брат, наша власть. Теперь они у нас шелковыми будут. Голод не тетка... Ты, Ленич, со своим патрулем, займись-ка брат, дельфином, а мы потопаем к ребятам -- одному "генералу" не управиться с такой оравой. Ромка, не забудь аптечки, походную амбулаторiю откроем, как всегда! На песчаном берегу под горячим солнышком уже копошилась дeтвора. "Генерал" "методами соцiалистическаго воздeйствiя" уже сумeл уговорить их снять платье, и вид обнаженных дeтских тeл ударил, как хлыстом, по нашим нервам. Худенькiя руки и ноги, торчащiя ребра, сутулыя спины. Живые маленькiе скелеты. Подрeзанные ростки жизни... Не без труда заставили мы безпризорников вымыть свое платье и развeсить его сушиться на горячiя, накалившаяся на солнцe скалы. Затeм скауты тоже раздeлись. -- Ну, а теперь, ребята, купаться, -- скомандовал Боб. -- Ты, Ромка, и ты, Григ, будьте дежурными, сверху смотрите за утопленниками, а то в волнах ни черта не увидать. А вы, ребята, так и знайте, кто утонет, тому ни кусочка дельфина. Ну, айда! Голодранци усих краiн, геть у море! И куча веселых голых тeл с хохотом бросилась навстрeчу набeгавшему сeдому валу... Через полчаса голодная ватага наших питомцев с горящими от нетерпeнiя глазами кружком расположилась у костра. Их вымытыя мородочки производили самое отталкивающее впечатлeнiе. Под коркой грязи и копоти раньше не было видно так ясно, как сейчас, блeдной землистой кожи, синих губ, ввалившихся глаз. И на эти блeдныя лица уличная грязь уже наложила свои болeзненные отпечатки. Это были не дeти с ясными глазками и веселой улыбкой, это были преждевременно состарившiеся 177 подростки со слeдами голода, лишенiй и порока на истощенных лицах. Порцiи дельфина с картошкой, нанизанныя на палочки, уже чинно выстроились на разостланном парусe. -- Ну, что-б никому не обидно было, мы нeчто вродe жеребьевки устроим, -- сказал Боб. -- Ты, "генерал", всeх своих знаешь? -- Ну, что за еврейскiй вопрос? В одном домe, почитай, живем, одним дeлом занимаемся, карманы чистим. -- Ну, вот, и ладно. Поворачивайся спиной. -- Это кому? -- Кому? Да хоча бы Петькe. Жадная рука быстро протягивается из кучи и цeпко захватывает порцiю. -- А это? -- Кузькe. А это -- Хрeну... -- Ну, вот, и ладно, -- говорит Тамара, когда раздача окончена. -- Никому и не обидно. Только вы не спeшите ребята, никто не отберет. А eсть нужно медленно, не спeша. Потом вeдь еще раз кушать будем. Обыкновенная исторiя Послe завтрака -- мертвый час. Часть ребята дремлет -- кто прямо на солнышкe, кто в тeни скал. Моряки моют и чистят шлюпки, и кучка безпризорников с интересом помогает им. Около нас с Тамарой, под тeнью скалы собралась кучка ребятишек "поговорить по душам". Послeднiе остатки недовeрiя и отчужденности уже исчезли, и в нашей маленькой группe воцарилась атмосфера искренней задушевности и довeрiя. Старшая из дeвочек, которая первая рeшила eхать с нами, путаясь в словах и порядкe событiй, медленно и несмeло разсказывает свою исторiю. sol24.jpg Маленькiй безпризорник-воришка, типа Каракуля, зорко высматривает, что бы стянуть на базарe. Это единственная извeстная ему форма борьбы за жизнь. -- Да развe упомнишь, как дeло-то было?-- с трудом говорит она, задумчиво глядя на море. -- Жила я с маткой в селe под Курском. Говорили старики, что раньше 178 хорошо жили, да я не помню, совсeм еще малая была. А то все плохо было. А в прошлую зиму совсeм замучилась. Как по осени отобрали у нас хлeб -- продналог, значит, ну, ничего и не осталось. А весной уж и совсeм голод пошел. Сперва как-то терпeли, а потом, не приведи Бог, как плохо стало. Лебеду, да кору стали eсть. Опухли всe. Вот, видите, какiя у меня ноги-то сейчас! 179 Хоть на бал, такiя тонкiя, -- она насмeшливо пошевелила своей худой ногой. -- А тогда прямо как бревна были, только, вот, силы не было совсeм. Одна опухлость, а силы никакой. Ну, а мамка у меня старая была. Она уж с мeста так и не сходила. Так Богу душу и отдала по веснe. Поплакали, похоронили мы ее, а батька и говорит мнe и меньшому брату, Ванятка звался, года на 2 помоложе меня был: "Собирайтесь, поeдем куда-нибудь. Може, гдe в городe прокормимся. Здeся все равно околeвать: весной-то сeять вeдь нечeм будет". Ну, взяли мы, значит, по мeшку с платьем и пошли из деревни на станцiю. А в деревнe-то мало кто уже и живой-то остался. Только хаты пустыя стоят. Ну, пошли мы, значит. А тут уж совсeм весна была, да только дождь, буря, холод. А итти-то 50 верст надо было. Нeсколько дней топали. Хорошо еще, что батька кусок лошадиной ноги достал на дорогу -- варили ее. Но все-таки батька больной совсeм стал. Как пришли к станцiи, он и свалился. Подобрали его на носилки и куды-то отнесли. А мы с Ваняткой так и остались. Стали просить Христа ради курочка хлeба. Которые пассажиры давали, которые нeт, а все лучше жилось, как в деревнe. А потом потерялся Ванятка. Я уж не знаю -- как. Людей набито вездe было. Каждый толкнет... Кому какое дeло до мальченки? Свое горе у кажного, небось, есть. А, может, и под поeзд попал... Махонькiй вeдь он у меня был... Дeвочка замолчала, и ея худенькое лицо перекосилось гримасой боли. -- Ну, а потом извeстно, что... Подруги нашлись, воровать научили. Раз своровала, другой, а потом и засыпалась. В тюрьму, а потом в дeтдом... Посмотрeла я там дня два, и ночью через забор ходу. -- Плохо развe было? -- с участiем спросила Тамара. -- Ясно, что плохо... Первое дeло, голодовать опять пришлось. А потом -- всe ругают, попрекают: "Дармоeдка, говорят, лишнiй илимент" и всяко!.. Ну их, -- махнула она рукой... -- Опять я на улицу пошла. С другими дeвченками познакомилась. Потом, конечно, и мужчины пошли. Всего было... Уж лучше и не вспоминать... Как это у нас поют... 180 И она внезапно запeла своим хриплым срывающимся голоском пeсню дeвочки-проститутки: "Не плачь, подруженька, ты, дeвица гулящая... Не мучь ты душу, объятую тоской... Вeдь все равно -- вся наша жизнь уже пропащая, А тeло женское вeдь проклято судьбой..." В тоскливых словах этой уличной пeсенки прозвучало унынiе и жалоба безконечно усталаго человeка. Этот контраст дeтскаго голоска со словами и безнадежностью горя взрослаго человeка ошеломил нас. Тамара сердечно привлекла к себe поющую дeвочку, и та, внезапно прервав свое пeнье, прислонилась к ея плечу и горько разрыдалась. -- Господи, хоть бы отравиться дали! -- всхлипывая говорила она. -- Замучилась я совсeм. Кажный ногой пнет... Пшла прочь, проститутка, кричат... Никто ласковаго слова не скажет... Словно кошка, али собака... Тамара ласково гладила ее по головe и шептала какiя-то успокоивающiя слова, но в глазах у нея самой стояли слезы волненiя. Мало по малу дeвочка перестала рыдать и, уткнув лицо в руки, лежала на пескe, и только изрeдка ея узенькiя плечи вздрагивали от подавленных рыданiй. Око за око, зуб за зуб... -- Вишь, сразу видно -- баба! -- сердито сказал подошедшiй Каракуль. -- Как что, так и в рев... С чего это она? -- Да, вот, жизнь свою вспомнила, -- тихо отвeтила одна из дeвочек. -- Жизнь, жизнь, -- ворчливо продолжал "генерал", усаживаясь. -- Ясно, что у нас не жисть, а жестянка, но скулить тоже резону нeт... Видно было, что наш "генерал" привык изображать из себя забубеннаго прожженнаго парня, прошедшаго всe совeтскiе трубы и зубы... -- Ну, а ты, Каракуль, как в трубы попал? -- Я-то? -- переспросил паренек с самым удалым 181 видом. -- Да очень просто -- раз, два, и ваших нeт. Долго ли умeючи? Безпризорники засмeялись. Он залихватски подбоченился и продолжал: -- А ежели толком разсказать, то игрушка такая вышла. Я сам -- с Херсона, а папка мой в царское время в полицiи служил. Чeм уж и не знаю, кажись, городовым... Ну, вот, так с два тому назад спутался он с каким-то прiятелем. Вот, разик и дернули они как-то с папкой. Каракуль выразительно и художественно изобразил бульканье водки. -- Здорово дрызнуто было... Ну, а извeстно пьяный язык треплется, как тряпка. Словом, папка мой спьяна и ляпнул про городового-то... -- Я это как сейчас, вот, помню -- я тогда на лавкe лежал, не спал, все слышал. Не нравился этот папкин прiятель. Ох, думаю, быть бeдe! Видно, и вправду этот сукин сын в ВЧК служил. Вечером вдруг машина -- папку за зад и в конверт... А там долго ли?.. Туды сюды и в подвал... Как же, "враг трудового народу"... Сволочи!.. Ох, и зло же меня взяло! Ну, думаю, уж я себe, может, голову сломаю, а уж тебe, гаду ползучему, отплачу за папкину смерть. Ну, вот, вскорости, подстерег я этого прiятеля ночью на улицe, да нож сзади ему в ребра и сунул... -- Ишь, ты!.. -- раздался восторженный возглас. -- А мнe-то что? -- возбужденно воскликнул Каракуль. -- Смотрeть я на него буду, что ли? Он папку, сволота, выдал, а я с ним цeловаться буду?.. -- Ну, а потом? -- прервал тот же голос. -- Потом? -- небрежно протянул паренек. -- Потом -- извeстно что: под вагон, и досвиданья -- на вольную жисть. А теперь, вот, на курорт прieхал под первым классом прямо из Москвы... Не жисть, а лафа: зимой -- гдe в Питерe, альбо в Москвe, а лeтом -- пожалуйте на юг, на курорт... На пляжe Свисток боцмана прервал его хвастливый разсказ. Начались игры и состязанiя. Могучiй инстинкт игры, который не был заглушен даже годами голодной безпризорной 182 жизни, овладeл дeтьми. Веселый смeх огласил морской берег. В азартe игр и состязанiй забылись всe тревоги настоящаго и мрачные тона будущаго... Оказалось, что этим маленьким дикарям неизвeстны даже самыя простыя игры, и примитивныя пятнашки, эстафетка или лисичка вызывали взрывы смeха и оживленiя. Но если в играх, требовавших ловкости и мелких движенiй, безпризорники успeшно состязались с нашими скаутами, то оказалось, что их сила и физическая выносливость подорваны уличной жизнью накрeпко. Эти маленькiе человeчки, изумительно выносливые к холоду, голоду и лишенiям, не могли пробeжать без отдыха даже 100 метров, хорошенько перекувырнуться и прыгнуть... Но несмотря на неуспeх состязанiй по спорту, смeху и азарта было -- хоть отбавляй. Больше всeх торжествовал Каракуль, кружка котораго при общем смeхe постоянно опоражнивалась в рукава провинившихся. К концу состязанiй приз боцмана -- перочинный нож -- тому, кто меньше всeх ругался, был выдан тому курчавому мальчугану, который первый вызвался eхать с нами. Ему досталось только четыре кружки. "Рекорд" оказался что-то больше 30... Концерт Послe обeда, за которым был окончательно ликвидирован дельфин, скауты сорганизовали маленькое "клубное отдeленiе" -- показали шуточныя сценки, фокусы, забавы и в заключенiе пропeли нeсколько скаутских пeсенок. Лагерная пeсенка "Картошка" имeла необыкновенный успeх. Ребята попросили повторить ее. Особенно понравились заключительныя слова: "Неуклюжiе бегемоты Издают протяжный вой.... Хоть и знают скауты ноты, Но поют -- о, Боже мой!.." Слово "бегемоты" потребовало спецiальнаго разъясненiя, каковое и было дано Тамарой со всeми красками 183 тропических истоков Голубого Нила. Правда, слова Африка и Нил тоже потребовали объясненiй. -- Да что-ж это, ребята, -- словно обидeлся боцман. -- Все-то мы вам поем, да разсказываем. А вы нам-то развe не сумeете спeть? -- Мы-то? Эва! -- с ноткой обиды в голосe отвeтил "генерал". -- Мы тоже не сапогом сморкаемся... Давай, робя, сгрохаем, что-ль?.. -- А что? -- Да хуч бы для начала -- нашу "подвагонную". Я -- за запeвалу... Ну-ка!.. Хриплым, но вeрным баском Каракуль затянул пeсенку о судьбe безпризорника, вездe встрeчающаго пинки и окрики. Всe его сторонятся и никто не пожалeет... Вот он, одинокiй и озлобленный, в кучкe других безпризорников встрeчает какую-то дeвочку и останавливается, как вкопанный... "-- Что, пацан, распялил зeнки?16 -- Гдe тебe, дуреха, знать... Ты мою сестренку Нинку Мнe напомнила опять... Ну точь в точь твой голос звонкiй, И глаза совсeм твои... -- Ну, а гдe твоя сестренка? -- Скорый поeзд раздавил". И нестройный хор маленьких оборвышей дружно подхватил: "Свисток, браток, да на ось... Нас опять повезет паровоз... Мы без дома и гнeзда, Шатья безпризорная..." Мы похвалили. "Генерал" расплылся от удовольствiя. 16 Пристально смотришь. -- Ну, ежели вам понравилось, -- мы вам тут цeльный концерт сварганим... А ну-ка, Сенька! Давай, Шкет, 184 что с того, что ты по дачным поeздам воешь... Хуч тут и безплатно, да для хороших людей и веревки говорят не жалко. Сенька-Шкет, курносый остроглазый мальчик с огромной копной бeлокурых растрепанных волос на головe, довольно ухмыльнулся. -- А мнe што? Я завсегда. С моим полным... А што? -- Да вот, хоть "Гон со смыком"... Сенька подбоченился и потопал по песку босыми ногами... -- Эх, чечетка не выйдет... Эх-ма!.. Ну, да все едино... И он начал чистым ясным голоском пeсенку вора: "Гоп со смыком -- это буду я... Та-та... Граждане, послушайте меня. Ремеслом я выбрал кражу, Из тюрьмы я не вылажу, И тюрьма скучает без меня... та-та"... Тут Сенька разухабисто подмигнул, шевельнул плечами, и видно было, что на полу он иллюстрировал бы пeсенку залихватским танцем... "Но сколько бы в тюрьмe я не сидeл, та-та Не было минуты, что-б не пeл... Заложу я руки в брюки И хожу, пою от скуки... Что уж будешь дeлать, коль засeл? Та-та"... Дальнeйшiя приключенiя вора развиваются своим чередом... Вот он "весело подыхает": "Но если я неправедно живу, та-та, К чорту попаду я на луну... Черти там, как в русской печкe, Жарят грeшников на свeчкe... И с ними я литровку долбану... та-та"... Приключенiя неунывающаго воришки продолжаются и в раю: 185 "Там живет Iуда Искарiот, та-та... Среди святых лягавым он слывет. Гадом буду, не забуду, Прикалeчу я Iуду: Пусть, халява, даром не орет..." Пeсенка вызвала дружный смeх. Надо признаться, что парнишка исполнил ее прямо артистически, с большой музыкальностью и юмором. Единогласно потребовали "еще". -- Ну, что-ж еще?.. Развe, вот, еще Пересыпскую. Эх... "Eшь ананасы, Рябчика жуй... День твой послeднiй Приходит, буржуй!.." -- Да брось к чортовой матери, Сенька, -- раздались голоса. -- Выбрал тоже дерьмо такое пeть! При буржуях сам бы, небось, может, анан<а>сы жрал бы. Давай лучше жалостную!.. -- Жалостную? Ну, ладно. С дрожементом, значит? Он скорчил унылую рожицу и слезливо запeл: "Товарищь, товарищь, Скажи моей мамe, Что сын ея погибнул на постe... С винтовкой в рукою И с шашкою в другою И с пeснею веселой на устe..." Далeе оказывается, что причины такой трагической смерти -- романтическiя: "Евонная Манька Страдала уклоном. Плохой между ими был контакт... Намазанныя губки, Колeна ниже юбки... А это безусловно -- вредный хфакт..." 186 Происходит соотвeтствующая "идеологическая дисскусiя", в результатe которой: "Она ему басом: -- Катись к своим массам!.. Не буду я сидeть в твоем клубе... -- Ах, ты, вредная гада, Тибя менe не надо, Я проживу и без тебe"... Но, в концe концов, -- "сердце не камень"... Оно разрывается от обиды: "Товарищь, товарищь, За что же мы боролись... За что мы проливали нашу кровь? За намазанныя губки? За колeна ниже юбки? За эту, за проклятую любовь?" Мы были в восторгe. "Генерал" горделиво усмeхнулся. -- Он у нас чище Шаляпина... Как гдe на вокзалах -- так монета и сыпется... -- А что ты с деньгами-то дeлаешь? -- спросил Боб. -- Как это что? -- не понял вопроса Сенька. -- Обыкновенно, что... Теперь очередь не понять наступила у боцмана.. -- Как это, обыкновенно? -- Ишь, ты, наивняк какой выискался! -- фыркнул Сенька. -- Ясно что -- пропиваю... А что-ж с ними больше дeлать-то? Каракуль прервал дeловой разговор. -- Ладно, ладно... Заткнись, Сенька. А ну-ка, Манька, проскрипи ты что. Манька, темнокожая дeвочка лeт 13, злобно сверкнула на Каракуля черными глазами из под косм свeшивающихся на лицо волос. -- Ты, Ванька, своей голотой командуй, -- обрeзала 187 она "генерала". -- А когда к нам лeзешь -- сопли раньше утри... -- Да ты не кирпичись, Манька, -- примирительно отвeтил Каракуль. -- Я вeдь так только. Спой, дружок, холера тебe в бок, для наших-то хозяевов... Не ломайся! Мы присоединились к просьбe. Манька секунду колебалась, но потом кивнула головой. -- Ишь, ты, -- шепотом сказал мнe Каракуль... -- Вот чудеса-то! Уговорили!.. Огневая она, да с норовом... Не зря ее "Манька -- вырви глаз" зовут?... -- Это почему ее так прозвали? -- Никому не спустит! Как что -- так в глаза, как кошка, лeзет. Говорят, какому-то красноиндeйцу так глазья и повыдергивала... Не поладили, видно... -- Ш-ш, -- зашишикали на нас, и в наступившей тишинe прозвенeл мягкiй серебристый голосок, тихо и с громадным чувством начавши чудесную по простотe и лирикe пeсенку "Кирпичики"... "На окраинe гдe-то города Я в убогой семьe родилась... Горемыкою, лeт пятнадцати, На кирпичный завод нанялась..." Ах, эти "Кирпичики"!.. Как молнiеносно и стихiйно овладeли они всей Россiей... Кто только не знал их и кто не пeл?.. Я помню, как в Москвe нeсколько концертов подряд знаменитой артисткe Неждановой не давали пeть, требуя "Кирпичиков". Она отговаривалась незнанiем слов. Тогда избрали комиссiю, чтобы написать текст и все-таки, в концe концов, заставили ее спeть "Кирпичики". И никогда знаменитая пeвица не слыхала, вeроятно, таких апплодисментов, как послe заключительных слов пeсенки: ...Так за Сеньку-то, за кирпичики Полюбила я милый завод... И сколько лeт пришлось всяким совeтским "культ-отдeлам" принимать мeры для выкорчевыванiя этой "идеологически невыдержанной" пeсенки... 188 А звуки пeсенки льются и льются... И всe притихли и как будто зачарованы голосом "Маньки -- вырви глаз", поющей под аккомпанимент рокота моря... -- Манечка, Манька... -- раздались голоса послe конца пeсни... -- А ну-ка, "Мурку"... Спой, Манька, не ломайся, когда просят... А ну... Манька, словно очнувшись, тряхнула головой, и снова в ея глазах блеснул злобный огонек. Тамара наклонилась к ней и ласково сказала. -- Спойте, Манечка, мы всe просим... Пожалуйста, голубчик. Манька как-то дико взглянула на Тамару, вздрогнула и отвернулась. -- Ладно, -- отвeтила она. И в наступившем напряженном молчанiи полилась пeсенка о любви вора к "Муркe"... В этой любви и страсть, и ненависть, и боль... И звонкiй голосок пeвуньи с замeчательной выразительностью передавал эти примитивныя чувства вора. Я оглянулся... Безпризорники сидeли неподвижно, не отрывая глаз от лица Маньки. Кулаки у многих были сжаты и от волненiя прерывалось дыханiе и раскрывались рты... "Мурка" оказалась предательницей... Любовь вора и сладкое "блатное" житье она промeняла на "лягашку"17... И вот наступает возмездiе: "Шел я на малину18, встрeтились мнe урки... Вот один из них мнe говорит: "Мы ее вспороли... В кожаной тужуркe Там, за переулочком, лежит..." И рыдающим аккордом вырываются из губ поющей дeвочки послeднiя слова: "Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая... Здравствуй, дорогая... И прощай..." И я вижу, как по щекe удалого Каракуля ползет слеза... 17 Сотрудник уголовнаго розыска. 18 Воровской притон. 189 Кончилась пeсенка, но молчат всe. Сколько у этих дeтей сентиментальности и романтичности под внeшней корой наплевательскаго отношенiя ко всему в жизни... И не разберешь, что здeсь больное, издерганное, а что душевное и мягкое ... Каракуль первым встряхнул головой. -- Вот, стерва, -- одобрительно произнес он, стараясь скрыть свое волненiе. -- Аж до сердца достало!.. Тебe бы Манька, в звeринец, ты бы бегемотов, вот, как в пeснe, в слезу бы вогнала. Фу... Ну, это не дeло -- так разнюниваться... А ну-ка, Шлемка, запузырь ты что повеселeе... Хоть бы про свадьбу! Худой высокiй мальчик озлобленно оглянулся. -- Пошел к чорту, -- мрачно буркнул он. -- Ишь, ты, какой гордый, что твой Троцкiй! -- вспыхнул Сенька. -- Как дельфина-то, небось, жрал, а как сгрохать что, так и морду воротишь... Раз компанiя -- так уж нечего разсусоливать. Добро бы еще не умeл... -- Спойте, Шлема, -- попросил я, с интересом вглядываясь в его характерное еврейское лицо с тонкими чертами, красиво очерченными блeдными губами и чахоточными пятнами на щеках... -- Я очень люблю еврiйскiя пeсенки. А вы сами откуда? Щлема исподлобья взглянул на меня. -- Я? С Голты. -- Ага -- это который в "Первомайск" переименован? Я бывал там... Лицо Шлемы мгновенно прояснилось... -- Бывали? Правда? А давно? -- Да в 1922 году. -- А-а-а-а, -- разочаровано протянул Шлема. -- Давно... Тогда еще люди жили. А теперь там -- уй, не дай Бог, что дeлается... -- А ты-то почему уeхал? Тонкiя губы Шлемы болeзненно искривились: -- Почему?... И отец умер, и мать умерла, и сестра умерла. Я и ушел... -- Да будя там слезы точить, -- вмeшался Каракуль. -- Чего ушел? Ясно чего -- не сдыхать же с 190 голодухи... Им вeдь, жидюкам, может, хуже нашего пришлось! Мужик -- он на землe хоть что найдет, корешок какой выкопает, а им совсeм каюк. Ну, да ладно! Таких исторiй не переслушаешь... Вали, Шлемка, своего Шнеерзона. Нечего там! А мы, ребята, покеда для него оркестр сварганим. И улыбающiеся безпризорники начали подмывающе веселый мотив "Свадьбы Шнеерзона". -- Ну, ну, Шлемка... Гоп, ца, ца, ца... Гоп, ца, ца, ца... На блeдном лицe Шлемы промелькнул отсвeт борьбы с самим собой, но потом губы его скривились в невеселой усмeшкe. Он покорно встал и, балансируя в такт "оркестру", плавным речитативом начал чудесную пeсенку об еврейской свадьбe. ...Большущiй шум ув домe Шнеерзона, "Ес титсах хойшех" -- прямо дым идет. Он женит сына, Соломона, Который служит ув Губтрамот".19 Еще нeсколько строф и Шлемка улыбается уже весело и задорно, его глаза начинают подмигивать, и тeло все живeй движется в такт пeсенкe. 19 Губернскiй транспортно-механическiй отдeл. Ax, эта веселая Одесса, создавшая изумительные шедевры бодрых, смeшливых пeсенок. "Одесса-мама" -- разгульная, неунывающая, искрящаяся жизнерадостностью. Кто из одесситов не любит глубоко своей Одессы и кто не стыдится внeшне этой любви? -- Скажите, вы с Одессы? Оскорбленный отвeт: -- Сами вы сволочь! Еврейская свадьба в голодной Одессe. Шлемка ее своим акцентом подчеркивает каждый штрих описанiя. Вот непревзойденный блик: "музыкальное оформленiе" свадьбы: "А на столe стоят три граммофоны... Один "Дубинушку" сибe поеть, Другой увертюрит из "Миньоны", А третiй "Яблочку" ореть..." 191 Дружный хохот сопровождает каждый стих. И оркестр с особенным жаром подхватывает залихватскiй мотив. sol25.jpg Безпризорники на случайной работe по переноскe ящиков. Я вглядываюсь в покрытое красными пятнами лице Шлемы, еврейскаго мальчика, вмeстe с тысячами других валяющагося под заборами и трубами. Сколько евреев -- 192 и сeдых "буржуев", и подростков -- пришлось встрeчать мнe за рeшетками двух десятков пройденных мной тюрем, в твердынях Соловецкаго монастыря, за проволокой лагерей, в глуши сибирской ссылки, в "труд-коммунах" ГПУ, этапах -- словом, на днe совeтской жизни. Тяжело досталось похмeлье революцiи еврейской массe. Может быть, даже тяжелeй, чeм другим. -- Вот это, да! -- восторженно заорал Каракуль послe конца пeсенки. -- Вот это, удружил! Ну, Шлемка, за мной пол-литра! Молодец ты, обрeзанная твоя душа! Ей Богу, молодец! Ну, а теперь давай, ребята, напослeдок нашу, безпризорную, жалостную. Ну-ка-сь! Хором, как слeдовает, как взрослые. Разом! Ну... И сиплые надорванные голоса, потерявшiе свою звучность в мятелях сeвера, под морозами уличных закоулков, в пыли вагонов, в углe кочегарок, затянули любимую пeсню безпризорника: "Во саду на рябинe Пeсни пeл соловей... А я мальчик на чужбинe Позабыт от людей"... Сиротливой жалобой прозвучали первыя слова этой пeсни, словно души этих маленьких человeчков, брошенных в тину и грязь жизни, протянули к нам, взрослым, свою боль и свой упрек... Словно весь смeх и недавнее веселье были только наигранным способом скрыть свою боль. А вот, теперь эта боль прорвалась... "Позабыт, позаброшен С молодых, юных лeт... Я родился сиротою, Счастья, доли мнe нeт"... Сколько искренняго чувства в этих срывающихся голосках! Сколько наболeвшей жалобы в звуках этой простой протяжной мелодiи. Сколько жуткаго смысла в этих нехитрых словах!.. И на фонe нестройнаго, словно рыдающаго и захлебывающагося, хора тонкiе голоса Маньки и Сеньки выписывают горькiя слова: 193 "Как умру, похоронят И зароют меня, И никто не разскажет, Гдe могилка моя..." А сверху сiяет солнце, рокочет море, мягко цeлует всeх ласковый вeтерок. Сколько радости в мiрe!.. Но темная тeнь безпредeльнаго человeческаго горя, только одна капля котораго выражена с таким отчаянiем в этой пeсенкe, туманит всю красоту картины Божьяго мiра... Боже мой! Боже мой! Вот таких маленьких человeчков, лишенных крова, семьи, ласки, уюта, участiя, дружбы, -- их миллiоны! Миллiоны маленьких, исковерканных жизней и сломанных ростков... Живая пыль на дорогe революцiи... Кто положит их слезы, их кровь, их жизни на чашку вeсов против перспектив "царства счастья"? Путь к душe Минутка бесeды у костра... Почти невидимыми огоньками вспыхивает приготовленный заранeе костер. По старой привычкe укладываются скауты у костра послушать, как в старину, разсказы "дяди Боба"... Безпризорники тоже незамeтно проникаются важностью момента и затихают... Сегодня я говорю именно для них, наших гостей, "нашего балласта", как добродушно-шутливо называет ребятишек наш боцман... Я разсказываю легенду о св. Георгiи Побeдоносцe, о подвигах рыцарей в борьбe со злом, о стремленiи вперед к свeту и добру... Сказки смeняются шутками, исторiя великих людей -- правилами гигiены, наши скаутскiе законы -- загадками... Сгрудившись у костра, ребятишки жадно слушают разсказы о другой, лучшей и болeе свeтлой жизни, чeм их оси, подвалы, вагоны и водосточныя трубы. Пробeжит по рядам смeх, и опять внимательны глазки этих дeтей... Вeдь что ни говори -- это еще дeти 194 под грубой коркой преждевременной троттуарной зрeлости... И как дeти, они непосредственно впитывают впечатлeнiя разсказа -- то блеснут глаза, то жалобно раскроются рты, то гнeвно сожмутся кулаки... А появленiе страшнаго, кровожаднаго дракона, который поeдал дeвушек, было встрeчено незамeтно для самих слушателей градом таких ругательств, от которых он издох бы, вeроятно, еще до удара копьем... Это, кстати, были единственныя в теченiе дня ругательства, которыя прошли незамeченными "генералом" и остались ненаказанными... И я говорю с размягченным сердцем, сам изволнованный мыслями и образами. Хочется расправить скомканныя крылья желанiй их больных душ, хочется влить в них надежду на лучшее будущее, на кусочек счастья в этом холодном мiрe и для них, мельчайших песчинок, погибающих под колесами безжалостной "колесницы соцiализма". Молодые всходы Вeтер крeпчает. Валы с сeдыми гребнями плавно качают шлюпку, острая верхушка паруса, как маятник, чертит дуги на синем небe... Ребята сжались у ног Тамары и слушают ея разсказы о том, как работает ея прiют. В их вопросах уже нeт недовeрiя и вызова. За эти часы, проведенные вмeстe, мы как-то сблизились, сроднились, словно эти оборванныя дeтишки -- наши младшiе скауты, маленькiе братья... Боцман круто поворачи<в>ает, и наша шлюпка лихо влетает в бухту. Вeтер свистит и здeсь, и мы быстро приближаемся к берегу. -- Руби мачту, -- звучит команда Боба, и наши гости испуганно оглядываются. Моряки успокаивают их, и вынутая мачта мирно укладывается на банки. Еще нeсколько взмахов весел, и шлюпка плавно подходит к пристани. Поход окончен... -- Ну, пассажиры, вылeзай! -- шутит боцман. -- Да при выходe не забудь билеты предъявить, а то в слeдующiй раз не возьмем. -- А когда в слeдующiй раз-то поeдем? -- живо спрашивают нeсколько голосов. 195 -- Ишь, ты, как понравилось! Не так-то это просто! Мы, брат, стараемся организованный элемент катать. А вы вeдь -- фить -- махнул хвостом и смылся... Вот, поступайте в прiют к Тамарe -- каждое воскресенье катать будем. -- Вeрно, ребятки, -- звучит спокойный голос Тамары. -- Кто хочет -- идем ко мнe в прiют! Вмeстe и жить, и играть, и в походы ходить будем. А кому не понравится, я обeщаю -- отпущу, кто когда захочет! Но старое недовeрiе к совeтским прiютам еще свeжо в памяти у всeх. Бездушная казенщина, полуголодное существованiе, пренебреженiе к дeтским интересам и запросам. Но вeдь в э т о м прiютe, куда, вот, зовут, э т а, вот, дeвушка, простая и сердечная, и ея друзья -- вот, тe, с которыми так замeчательно было на берегу... И маленькiй кудрявый безпризорник, уже два раза eздившiй с нами, рeшительно берет Тамару за руку. -- Я, тетя, пойду с тобой. Мамка у меня померла, так я к тебe... Дeвочки тоже дeлают шаг вперед. -- Вы тоже со мной? -- мягко спрашивает Тамара. -- Пойдем, что-ли дeвчата? -- обращается к другим старшая. -- С ей хорошо будет, она добрая. Она, видать, не обманет... Еще двое мальчиков присоединяются к Тамарe, и лицо послeдней сiяет: ей удается вырвать из пасти улицы еще нeсколько молодых жизней. -- Ну, а вы ребята как? -- спрашивает боцман остальных. -- Мы-то? -- нерeшительно оглядывается на других Каракуль. -- Мы-то покеда подождем... Над нами не каплет. Нам и в трубах подходяще... Потом, может, к зимe... Вот, если бы еще разик покататься, да поразсказать что, -- тянет он. -- Как ребята? -- оборачивается он к другим за поддержкой. -- Еще поeдем, что-ль? В кучкe безпризорников одобрительный гул. -- Ну, что-ж, пожалуй, в слeдующее воскресенье, еще, съeздим, -- словно уступает Боб. Он по опыту прошлаго знает, как постепенно и осторожно надо подходить к этим дикарятам и как боятся они дома, как дикое животное клeтки. 196 -- Но только вот что, "генерал". В воскресенье мы, вeроятно, прiют будем катать. Так ты вот что сдeлай: этак в среду, зайди, брат, вот, к инструкторшe, Тамара ее зовут. Видишь, вон там, на горe бeлый дом под черепицей, там наш прiют. Она тебe и скажет, когда и сколько ребят взять. -- А там меня не арестуют? -- спросил Каракуль. -- Нeт, нeт, не бойся, -- успокоила его Тамара. -- Скажешь, что ко мнe пришел. А я тебe там прiют покажу, как мы живем и чeм занимаемся. Ладно? -- Ладно, -- с прояснившимся лицом отвeтил Каракуль. -- Зайду. А мы здeсь всe будем ждать. Рукопожатiе Мы собираемся уходить. В группe безпризорников в это время наростает какое-то движенiе и шум. Слышны подавленныя ругательства и яростные вскрики. Наконец, из толпы выталкивается Каракуль. -- Иди, иди, чорт паршивый. Что дрейфишь, дерьмо совeтское? -- раздаются сзади дружескiя подбадриванiя, поддержанныя пинками. Вид у Каракуля чрезвычайно смущенный, и это так не идет к его обычно самоувeренному поведенiю. В руках он мнет какой-то небольшой предмет, в котором я, к крайнему моему удивленiю, узнаю свои запасные очки в металлическом футлярe. -- Откуда у тебя мои очки? "Генерал" мнется. Потом, осeненный внезапной догадкой, он радостно выпаливает: -- Да вот, один наш... нашел... На пескe, там, гдe купались. Ну, вот, мы, значит, и возвращаем, чтобы вы не подумали, как будто мы слямзили. Мы же не сволочи какiе. Мы тоже понимаем. Он протягивает мнe футляр и, запинаясь, выдавливает: -- Потом, вот еще какая штукенцiя. Как наши ребята, значит, выбрали меня ихним "генералом", так, значит, они... как это... ну в общем, чтобы я поспасибовал вам за все. Спасибо, одним словом. -- Добре сказано, "генерал", -- говорит боцман. -- Давай сюда свою лапу! Он протягивает свою руку Каракулю. Тот нерeшительно, 197 колеблясь, дeлает шаг вперед и с радостно раскраснeвшимся лицом долго трясет руку нашему Бобу. -- И им тоже, -- командует боцман, показывая на нас. И мальчик с серьезным лицом, при торжественном молчанiи всeх остальных безпризорников, крeпко по мужски пожимает нам руку. Для нас, скаутов, он не безпризорник, не вор и не убiйца. Он для нас -- просто русскiй мальчик, по неокрeпшему тeлу и душe котораго прошло тяжелое, безжалостное колесо революцiи. Чeм виноват он и тысячи других, таких же, как он, в трагедiи своей маленькой жизни?.. Риск и подвиг Монотонно стучат колеса поeзда. Вагоны вздрагивают и качаются на неровном полотнe дороги. Иногда кажется, что вагон -- вот, вот -- сойдет с рельс, но он со скрипом и стоном выпрямляется и с лязгом и грохотом несется дальше. Я вынимаю из кармана свой очередной "мандат": -- "Дано сие военному моряку такому-то в том, что он командируется в г. Киев для участия в конференции по вопросам военно-физической подготовки. Начштаба Военморсилчерноазморей" (подпись). Я читаю и улыбаюсь. Чeм-то мнe еще на моем совeтском пути придется быть?... И куда еще, как мяч на футбольном полe, будет бросать меня неугомонная судьба по матушкe-Россiи?.. Я -- в военной формe. Смeшно и странно. Но против большевицких мобилизацiй не пойдешь. Недавно меня вызвал к себe начальник гарнизона и сообщил, что я снимаюсь с физкультурной работы в школах и перебрасываюсь во флот. Начгар -- массивный мрачный артиллерiйскiй полковник. С ним не поспоришь. Он сухо объявляет мнe об этих новостях и заканчивает: -- Явитесь завтра в 8 часов к комиссару Флота. Можете идти. 198 И, не сказав за эту аудiенцiю ни одного слова, я поворачиваюсь и выхожу. И теперь я eду в Кiев. Ну что-ж! Камуфляж вышел неплохой! Под военной формой в СССР много легче фигурировать. Многих смогу я увидeть и много сдeлать под этой защитной от ГПУ окраской... Я вынимаю из кармана открытку: "Дорогой Б. Л. Если будете как-нибудь проeзжать через М., телеграфните -- есть дeло. Женя." В памяти встает создавшiйся по перепискe образ молодого скаутмастора -- горячаго, смeлаго энтузiаста, Что у него за дeло?... Уже спускались сумерки, когда, громыхая по стыкам стрeлок, поeзд тихо подошел к перрону. Я вышел из вагона и стал всматриваться в толпу пассажиров, суетящихся у поeзда. Какой-то юноша, подойдя ко мнe, молча отсалютовал и протянул лeвую руку... Я отвeчаю. Зачeм нам иныя рекомендацiи, когда во всeх странах мiра наш привeт одинаков? Женя -- худощавый, высокiй юноша, с мечтательными глазами и нервным лицом, торопливо докладывает: -- Времени-то, Борис Лукьянович, мало: поeзд стоит только 10 минут. Я коротко... Мнe хочется знать ваше мнeнiе о таком проэктe: Сейчас всe отряды закрыты, журналов скаутских нeт... Мало кто может eздить по Россiи, вот, как вы. А каждому интересно знать, как живут скауты в других мeстах. Связь между нами нужна, ох, как нужна! Так я и надумал: создать такой, вот, вродe центра переписки, наладить связь между ребятами, которые интересуются всякими вопросами -- техническими, культурными, самообразовательными, информацiей о нашей жизни и т. п. Пусть учат языки, эсперанто и переписываются на этих языках. Пусть сообщают друг другу новости об учебe, о ВУЗ'ах... Пусть, наконец, просто-спрашивают о чем угодно -- постараемся наладить отвeты. Мой отец, вот -- доктор, потом инженер один знакомый есть. Они уже согласились помочь совeтами. Вы, надeюсь, тоже не откажете. Потом -- книги: знаете, каю трудно их сейчас доставать -- все вeдь совeтское и совeтское, 199 а серьезных старых книг нигдe нeт. Вот и у меня есть большая научно-техническая и скаутская библiотека. Пусть ребята мeняются книгами. Я увeрен, что и другiе тоже предложат. Вeдь вeрно? Видите, Борис Лукьянович, порядочная переписка у меня и сейчас есть, но все-таки я хотeл с вами посовeтоваться перед расширенiем этого дeла. Каково ваше мнeнiе? Благословите? Глаза Жени с ожиданiем и тревогой устремлены на меня... Что сказать мнe этому энтузiасту? Мнe не трудно доказать ему, что эта работа связана с рядом опасностей, почти неминуемых. Да он и сам знает это, но эти перспективы не пугают его. Он вeрит в пользу своей работы и... он прав... -- Ну, что-ж, Женя, ваша идея прекрасна. Но вы даете себe отчет, что этим вы подвергаете себя большим опасностям? -- Это пустяк, Борис Лукьянович, -- нервно прерывает юноша. -- Не во мнe дeло. Если только эта работа нужна и полезна... -- Ну, конечно, и полезна, и нужна. Вы, собственно, ждете от меня одобренiя или утвержденiя? -- И того, и другого. -- Но вeдь утверждать я могу не как старшiй друг, а как начальник. Вeдь так? -- Ну, конечно. -- Так, значит, я в ваших глазах, несмотря на то, что оффицiально нашей организацiи не существует, являюсь начальником? Юноша серьезно всмотрeлся в мое лицо и твердо отвeтил: -- Да. -- И, значит, я могу приказывать? Так же твердо звучит отвeт: -- Да. -- Ладно. В таком случаe, Женя, я ставлю одно жесткое условiе в вашей работe. -- Условiе? Какое условiе? -- напряженно переспросил Женя. -- Чтобы адреса, списки и письма не хранились у 200 вас дома и, в случаe несчастья с вами, были бы уничтожены. Юноша в раздумьи кивнул головой. -- Да, да. Я понимаю. Чтобы в ЧК не попалось? -- Конечно. Мы с вами можем рисковать своей головой, но не имeем моральнаго права подвергать лишним опасностям других. -- Значит, вы одобряете? -- Значит, вы согласны? -- Ну, конечно. Мы крeпко пожимаем друг другу руки. Несется гул послeдняго звонка. -- Ну, а скажите, Женя. А если бы я не одобрил и не разрeшил, вы подчинились бы? Юноша смущен. -- Отвeчайте откровенно. -- Откровенно говоря, нeт, -- отвeчает Женя, подняв голову и прямо глядя в мои глаза. -- Почему же? -- Да я подумал бы, что вы, как многiе другiе взрослые друзья и начальники, ушли от нас, дезертировали в самый тяжелый момент, когда нам так нужно бороться. -- И вы продолжали бы работать? -- Конечно... Я еще раз молча пожимаю ему лeвую руку. -- Всегда готов! -- просто отвeчает он, и его голос тонет в низком звукe гудка трогающагося паровоза... В Кiевe В перерывe между двумя засeданiями я отправляюсь к начальнику мeстной дружины. Адрес заучен на память. Я давно уже перестал записывать адреса и имена своих друзей. Сколько лишних тревог и трагедiй случилось на матушкe-Руси в перiод властвованiя ВЧК от неосторожной привычки записывать адреса и сохранять старыя письма. Для ЧК, подозрительно видящей вездe и всюду заговоры классовых врагов, такiе матерiалы -- основанiе 201 для новых и новых арестов и репрессiй... А в моем положенiи такой справочник, взятый при арестe, был бы прямо кладом для ЧК... -- Могу я видeть Ледю? Пожилая бeдно одeтая дама с безпокойством отступает в переднюю. Незнакомый человeк в военном костюмe в Совeтской Россiи всегда вызывает опасенiя. Я вижу ея безпокойство и спeшу сказать: -- Пожалуйста, не безпокойтесь, мадам. Мы с Ледей -- старые друзья. Дама облегченно вздыхает и приглашает меня войти. Через минуту в дверях показывается юноша низенькаго роста, с копной черных волос на головe и умными веселыми глазами. Увидeв меня, он на секунду удивленно останавливается, и на лицe дамы опять мелькает тeнь безпокойства. Я салютую по скаутски, и молодой человeк радушно отвeчает тeм же. -- Я -- скаутмастор Солоневич. -- Вы -- Солоневич? -- радостно восклицает Ледя. -- Очень, очень рад. Я давно уже знаю вас. Еще в 1919 году вы были здeсь, парад вмeстe с доктором Анохиным принимали, но я как раз болeл и вас не видeл. Но я, пожалуй, узнал бы вас и по описанiям... Через полчаса я -- в курсe мeстных скаутских дeл. Картина та же, что и вездe: закрытiе отрядов сопровождалось разгромом штаб-квартир, реквизицiей инвентаря, хулиганством, арестами -- словом, полным аккордом "комсомольской активности"... -- Ну, а теперь-то как живете? -- Да не унываем. Создали, вот, нeсколько кружков натуралистов, спортсменов, туристов и продолжаем собираться. Малышей-то, конечно, пришлось распустить. -- Правильно, -- одобрительно киваю я головой. -- Опасности-то вeдь продолжают грозить? -- Ну, еще бы! -- спокойно отвeчает Начальник Дружины. -- Для комсомольцев наше существованiе -- бeльмо на глазу. Соперники, что ни говори. Они у нас, знаете, почти всю работу пiонеров переключили на шпiонаж за скаутами... И знамя одного отряда мы все-таки и потеряли... 202 -- Как -- отобрали? -- Да... Оно хранилось у одного скаута, студента. А у него брат двоюродный с комсомольцами спутался. Видно, пронюхал как-то о знамени и выдал... -- Так и пропало знамя? -- Ну, еще бы... Но мало того, что реквизировали; так еще и поиздeваться рeшили -- положили его перед дверями комсомольскаго клуба, вмeсто тряпки -- ноги вытирать... Лицо Леди нахмурилось. -- Но зато другое -- самое старое наше знамя, -- опять оживился он, -- прямо чудом спасли. Вам не писали об этом? -- Нeт. -- Эх, и разсказывать даже прiятно!.. Так, я в первый раз услышал о подвигe Васи Кирiенко. Вот эта исторiя так, как я смог ее возстановить по разсказам участников и свидeтелей. -------- Знамя скаута20 Пусть воля будет, как лук туго натянутый. Скаутская заповeдь. Трудный вопрос Старое заслуженное знамя уже давно кочевало по Кiеву, спасаясь от погони Комсомола. Послe "роспуска" скаут-организацiй удары Комсомола, которому было поручено проведенiе этого "роспуска", были направлены, с одной стороны, на руководителей, а с другой -- на уничтоженiе объединяющих пунктов для работы. С разгромом и реквизицiей штаб-квартир скауты скоро примирились -- собираться "подпольно" гдe-нибудь далеко за городом, на берегу широкаго Днeпра, казалось куда веселeе. Но знамена свои скауты берегли, как святыню. Если и в средe взрослых знамя -- священная вещь, то что говорить про 203 малышей, которые принесли перед своими знаменами свою первую присягу... Старое знамя дружины было спрятано у одного из патрульных, в центрe города. Но потом появились признаки того, что мeстонахожденiе "клада" уже не представляет собой тайны, и на совeтe старших рeшено было перенести знамя к Васe. Разрeшенiе старушки-матери Васи было получено. 20 На эту тему мною написана одноактная пьеса, которая уже ставилась русскими скаутами Гельсингфорса и Софiи. Сам Вася, 14-лeтнiй мальчик, жил со своей мамой, прачкой лазарета, на Подолe21, в старом запущенном домe. Мeсто для храненiя было выбрано удачно, и в один из непрекрасных вечеров со всeми предосторожностями старое знамя было перенесено к Васe. На Подолe -- А вeдь красивое, ребята, у нас знамя? -- с гордостью сказал один из патрульных, вынув знамя из чехла. -- Да еще бы! всe герли, небось, старались, вышивали... Такого шелка теперь и не найдешь. Сразу видно -- другое время было! Бeдная комнатенка Васи словно стала свeтлeе, когда развернулось во всю свою ширину зеленое шелковое знамя с золотыми буквами и вышитым изображенiем св. Георгiя Побeдоносца. Чувствовалось, что это прекрасное знамя должно рeять впереди стройных рядов, а не ютиться, спасаясь, в маленькой комнаткe мальчика... Было больно и обидно смотрeть на этот контраст, и на душe у ребят было тяжело. -- А оно у вас, дeти, освященное? -- спросила мать Васи, подойдя к скаутам. -- Ну, как же, Надежда Ивановна!.. Еще до революцiи. Заслуженное знамя. Может, лучшее во всей Россiи. Потому-то за ним такая охота и идет... -- Так вы его под икону поставьте! Вася был горд и взволнован. 21 Часть города у Днeпра. -- Ну, теперь уж чорта с два у меня его найдут. 204 Квартал наш тихiй, тихiй -- никогда ничего не было. Ко мнe и не догадаются... -- Ну, а если догадаются? -- Все равно ни по чем не отдам! -- Ишь, ты, храбрый какой выискался!.. Что у тебя -- пулемет есть, что ли? -- Или с кулаком против нагана попрешь? -- Да уж как бы то там ни было. Дудки!.. Разговоры скаутов внезапно были прерваны каким-то свистком. -- Что за чертовщина? -- прислушался один из патрульных. -- Да, ей Богу, сигнал тревоги! Ребята бросились к окну и там, в полутьмe вечера, увидeли какую то дeвочку, стоявшую внизу, во дворe. -- Да это же, кажись, Лида! -- Ну да, она... -- А что ей нужно? Она же до третьяго этажа не докричит! Вася вставил в рот пальцы и пронзительно свистнул. Лида, патрульная отряда герль, быстро вынула платок и стала что-то снизу быстро сигнализировать. -- Что ей нужно? -- недоумeвающе спросил один из мальчиков. -- Чего она просто сюда не придет? Но сигналы по азбукe Морзе становились все настойчивeй. -- Ладно, -- сказал Петя, старшiй из патрульных, давая вниз отзыв. -- Пиши, Ванька... И , Д , У , Т, отмах, К , О , М , С , О... -- Идут комсомольцы!.. Что за притча?.. В этот миг кто-то показался во дворe, дeвочка метнулась в подворотню и исчезла. Ребята удивленно переглянулись. -- Неужели что-нибудь тревожное? Неужто выслeдили? Не может быть! Через минуту в комнатку вбeжала Лида. -- Петя, Петя, -- задыхаясь вскрикнула она... -- Они уже внизу... Я раньше не могла! А потом они в домком зашли справиться, а я сюда... Трое... Тe самые комсомольцы, что у третьяго отряда на обыскe были... Я их узнала... -- Да, может, они не сюда идут? 205 -- Ну, а куда же еще?.. Они там и спрашивали про Васю... Потом дeвочка оглянула комнату и замерла в испугe. -- Боже мой! Да вы еще и знамя сюда принесли?... Скорeе прячьте, пока не поздно... Боже мой!.. -- Вась, ты тут все знаешь... Неси, брат, знамя скорeй куда-нибудь во двор. Вася рванулся к знамени, но в это время в дверь раздался громкiй стук. Всe замерли и поблeднeли. -- Эй, открой! -- глухо прозвучало на площадкe лeстницы. Петя шагнул к дверям. -- Надежда Ивановна, я выйду к ним... Постараюсь задержать. А вы, ребята, уж тут как-нибудь... Грубый стук, от котораго задрожала дверь, повторился. Петя, закусив губу, бросился в переднюю. -- Давай, давай скорeй, -- торопила Лида. -- С древка снимем... -- Да вeдь все равно -- обыск будет... -- Так куда же спрятать?.. Ребята были в отчаянiи. Вася, поблeднeвшiй и растерянный, бормотал: -- В моем домe?.. Боже мой!.. Неужели у м е н я возьмут?.. Потом, внезапно рeшившись, он быстрым движенiем сорвал полотнище с древка и побeжал к окну. -- Вася, -- испуганно вскрикнула Надежда Ивановна. -- Что ты хочешь дeлать? Мальчик обернулся. Его лицо было блeдно и рeшительно. -- Ничего, мамочка... Я не могу так!.. Потом он быстрым движенiем встал на подоконник. Мать бросилась к нему, но было уже поздно. Мальчик исчез внизу. -- Вася, Вася! -- стараясь разглядeть что-нибудь в темнотe двора, с отчаянiем вскрикнула мать. -- Гдe ты? -- Мамочка! -- слабо донеслось снизу, и все смолкло... -- Боже мой! Боже мой! -- безсильно застонала Надежда Ивановна. Скауты усадили мать Васи на стул и захлопнули окно. В это время в передней раздались шум и голоса. 206 -- Это не по закону! -- донесся из передней взволнованный голос Пети. Потом дверь в комнату отворилась, и вошли трое комсомольцев. -- Закон? -- насмeшливо переспросил старшiй, одeтый в кожаную тужурку, с револьвером у пояса. -- Плевать я хотeл на твои законы! А это видeл? Он поднес к носу патрульнаго кулак. -- Но у вас вeдь и ордера нeт! -- не уступал Петя, стремясь выиграть время. -- "Ордера?" Иди к чорту, щенок!.. Законник какой еще выискался! Перетряхните-ка, ребята, тут все этое барахло... -- приказал он своим спутникам. -- Что вам нужно здeсь? -- с отчаянiем спросила пришедшая в себя Надежда Ивановна. -- Ах, это вы будете хозяйка? Тут к вам только что знамя скаутское принесли... Гдe оно? В этот момент один из комсомольцев нашел в углу древко от знамени. -- Э-ге-ге!.. Глянь-ка, товарищ уполномоченный, вот и древко ихнее. -- Дeло ясное!.. Гдe знамя? -- рeзко спросил он Петю. -- Какое знамя? -- Да, вот, которое здeся было? -- Это старое древко... Оно с год так стоит... Мы давно расформированы... -- Ври, ври больше!.. Словно я не знаю всeх ваших фокусов! Думаешь, пiонеры не видeли?.. Знамя не иначе, как здeсь. Не было у них времени скрыть его. Щупайте, ребята, поэнергичнeе. Полетели на пол подушки, постель, содержимое комода. Надежда Ивановна не выдержала. -- Да вы хоть постелей не рвите! Развe-ж можно так? -- Ничего, ничего. Ишь ты, цаца какая буржуазная выискалась!.. И так дрыхнуть будешь!.. Знамени нигдe не было. Лицо чекиста омрачилось. -- Ах, вот как?.. Нeту, значит?.. В пряточки играть будем, как маленькiе?.. Ну, ну! Потом, подойдя к матери Васи, он тихо и успокоительно сказал: 207 -- А вы, гражданочка, лучше бы по хорошему сказали, гдe знамя... Мы спокойненько уйдем и никого больше не тронем... Зачeм вам это? На кой чорт ломаться и скрывать этую тряпку? С нами лучше в мирe жить. Сами вeдь знаете, чай, не маленькая!.. Надежда Ивановна опустилась на стул и закрыла лицо руками. -- Я ничего не знаю... -- всхлипывая, произнесла она. -- Долго я вам говорить буду? -- измeнил голос уполномоченный. -- Сказано -- отдать, так нечего тут дурака валять!.. Не забывайте, гражданка, что и вы сами-то служите и сыночек ваш в школe учится. Как бы вам это обоим на улицу не вылетeть.. Ну, в послeднiй раз говорю -- гдe знамя?.. -- Дeлайте, что хотите, -- прошептала Надежда Ивановна, не отрывая рук от лица. -- Все равно... Я не знаю... Чекист д