u>днаго сeвернаго солнца все яснeе вырисовывались высокiя колокольни уже без крестов, своеобразной архитектуры громадные старинные соборы с потрескавшимися стeнками, башни кремлевской стeны и вот, наконец, и она сама -- могучая стeна-крeпость, сложенная из гигантских валунов. На берегу, около Кремля прiютилось нeсколько зданiй, а весь горизонт вокруг был покрыт печальным темным сeверным лeсом. Былое величiе святой обители и страшная современная слава острова, красота самаго монастыря и суровая скудость природы, мягкое спокойствiе нeжно-опаловых тонов высокаго полярнаго неба и комок горя и страданiй, клокочущiй около меня, -- всe эти контрасты путали мысль и давили на душу... 304 -------- Глава V -------- Соловки "... знай, что больше не блeднeют Люди, видeвшiе Соловки". (Из стихотворенiя) Полярный монастырь Давно, давно, ровно 5 вeков тому назад, трое бeдных монахов, отчаявшихся найти покой и уединенiе среди жестоких войн и волненiй того времени, прибыли, в поисках новых мeст для молитвы и одиночества, на суровые, негостепрiимные берега Бeлаго моря. Там они узнали от мeстных рыбаков, что далеко на сeверe, в открытом морe лежит пустынный, скалистый остров, на который еще не ступала человeческая нога. И вот туда, на этот остров, направили свои утлые челны монахи-подвижники. Там в 1437 году среди диких скал, мшистых болот и мохнатых елей возник первый "скит" -- первая бревенчатая часовенка -- прообраз будущаго могучаго и славнаго монастыря. Из вeка в вeк в этот монастырь стекались люди, жаждавшiе вдали от суеты и грeха мiра, в постоянном трудe и молитвe, среди суровой сeверной природы найти душевный покой и стать ближе к Престолу Всевышняго. Проходили вeка, смeнялись Цари и Императоры, кровавыя волны жестоких войн прокатывались по странe, перiоды цвeтущаго мира и перiоды военных гроз шли своей недоступной объясненiю чередой, росли дeти, уходили в вeчный покой старики, люди смeялись и плакали, рождались и умирали, богатeли и бeднeли, любили и горевали, наслаждались жизнью и проклинали ее, а на далеком сeверe, вдали от мiрских бурь и страстей, рос и крeп особый мiр -- мiр монастырскаго братства, спаяннаго глубокой вeрой в Бога и в то, что покой и спасенiе смятенной человeческой души возможны только в одиночествe, молитвe, постe и работe. 305 В неустанном подвижническом трудe на заброшенном в полярном морe, бeдном островкe росла и ширилась Святая Обитель -- Соловецкiй Монастырь. И здeсь люди умирали, но на их мeсто приходили другiе -- такiе же простые, суровые и чистые душой. Строгiя правила монастырской жизни, идея подвижничества вдали от сует мiра, великая слава новой обители -- все это привлекало новые кадры вeрующих и паломников со всeх концов Русской земли. Сколько поколeнiй монахов вложило свой незамeтный труд в строительство монастыря и его славы? Сколько их спокойно спит в холодной землe сeвера, честно и просто пройдя свой чистый жизненный путь?... Невдалекe от могучаго монастырскаго кремля, у опушки лeса, около Святого озера лежит старое монастырское кладбище. Мeсто упокоенiя монахов давно уже осквернено новыми хозяевами -- большевиками. Разбита ограда, засорены могилы, сломаны и сожжены многiе кресты... Но и теперь еще видны строгiе ряды могильных холмов, да сохранились старинныя надписи на нeкоторых ветхих, полуистлeвших от времени крестах: ..."Смиренный инок Андронiй. Потрудился в сей святой обители 76 лeт"... ..."Смиренный инок Пимен. Потрудился в сей обители 95 лeт"... Как нам, людям XX вeка, вeка аэропланов, радiо, междупланетных ракет, теорiй Эйнштейна и Павлова, мiровых войн и мiрового безумiя, как нам понять весь величественный и простой, трогательный и наивный мiр души этих подвижников? У кого не звучат в душe нотки зависти по тому благодатному душевному спокойствiю, с которым уходили эти старики в иной, невeдомый и поэтому страшный для нас, мiр?.. Кто из нас, современников, изломанных и смятых грохочущим темпом жизни нашего вeка, не преклонит мысленно колeн перед чистой вeрой и великим спокойствiем души этих монахов-христiан, ложившихся в гроб с радостной улыбкой и безмятежным сердцем... 306 Пусть скептик и философ нашего вeка снисходительно обронят небрежныя слова: "Взрослыя дeти!"... Но я, перевоплощаясь в своем воображенiи в такого старика монаха, "потрудившагося в сей святой обители 95 лeт" и, умирая, благостно взирающаго на купола родного монастыря, -- я смиренно склоняю свои колeна и мятущуюся душу и молюсь: "Удостой и меня, о Господи, умереть с такой же спокойной душой, как умирали тысячи Твоих слуг в святом Соловецком монастырe"... ___ Соловецкiй остров равен по своему размeру площади большого города. Дiаметр его -- приблизительно 10-15 клм. Сердцем острова является кремль со своими старинными соборами. Когда смотришь на на кремлевскую стeну, пятиугольником окаймившую монастырь, диву даешься: какiе великаны смогли сложить из гигантских валунов эти мощныя башни и эту стeну в километр длиной?... С высоты этой массивной стeны становится понятным, как в теченiе стольких вeков монахи могли с презрeнiем смотрeть на многочисленныя попытки многочисленных врагов взять монастырь силой. Помню, наш скаут -- нижегородец, Сема, техник-строитель, впервые увидав эту стeну, покачал головой и сказал: -- Ну и ну... Вeдь экую махину состряпали!... Чтобы ее пробить, ей-Богу, нужны тонны динамита или эскадра с 15-дюймовыми орудiями... И, дeйствительно, Московскiй кремль, при всей своей монументальности, кажется хрупкой скорлупкой по сравненiю с массивностью соловецких стен... И исторiя говорит, что монастырь вeками был опорным пунктом Руси на крайнем сeверe. Много раз у стeн Кремля гремeли вражескiя пушки, много раз тeсным кольцом смыкались вражескiя силы, но монастырь только смeялся над их аттаками, и его твердыня казалась несокрушимой. Для всей Россiи Соловецкiй монастырь был не только крeпостью, но и оплотом чистой вeры и подвижничества. 307 Утомленные государственными трудами и тяготами, в стeнах монастыря отдыхали цари и императоры. Много знаменитых русских людей на склонe лeт уeзжали в Соловки, чтобы умереть там, среди величественнаго покоя. Здeсь окончил свои дни один из спасителей Руси в смутное время, Авраамiй Палицын, здeсь умер послeднiй гетман казачьей вольницы -- Сeчи Запорожской. Здeсь замаливал свои грeхи легендарный атаман Кудеяр, имя котораго до сих пор прославляет народная пeсня-былина: "...Сам Кудеяр в монастырь ушел, Богу и людям служить... Господу Богу помолимся, Древнюю быль возвeстим... Так в Соловках нам разсказывал Инок святой Питирим..." За 500 лeт неустанной работы монахи превратили скалистую, пустынную землю в образцовое хозяйство. Сeть дорог покрыла остров. Многочисленныя озера были соединены каналами и шлюзами. У Кремля было устроено искусственное озеро, вода котораго наполняла док и давала источник энергiи для электростанцiи. Собственное пароходство, желeзная дорога, заводы и мастерскiя, рыболовные промыслы и солеварни, образцовое молочное хозяйство -- вся эта картина процвeтающего манашескаго труда издавна привлекала в монастырь многочисленных гостей. Богатые величественные соборы, десятки скромных часовен и скитов, разбросанных в самых глухих уголках острова, суровая красота и своеобразiе природы -- все это влекло к себe тысячи богомольцев со всeх концов земли. И слава могучаго стариннаго монастыря гремeла по всей Россiи. Но вот, в 1917 году вздрогнула вся страна от революцiоннаго взрыва. Стремительно, как на экранe, замелькали событiя. Зашатались вeковые устои... Буря гражданских войн донеслась и до спокойных 308 берегов Бeлаго моря. Разрушительная волна залила и великан-монастырь. Разстрeляли, замучили в тюрьмах и ссылках монахов, разгромили, ограбили и осквернили церкви, разрушили хозяйство, и на нeсколько лeт обезлюдeл остров, словно и не было никогда пяти вeков славы и величiя... В 1923 году вспомнили в кабинетах ВЧК о монастырe... Но уж лучше бы не вспоминали!... Из мeста молитвы и покоя монастырь сдeлали концентрацiонным лагерем -- мeстом заключенiя тысяч и тысяч "классовых врагов" совeтской власти. Соловки превратились в "остров пыток и смерти"... Кровь жертв краснаго террора окропила мирныя могилы монахов-подвижников... Не имeй 100 рублей, а имeй 100 друзей "Вeрь мнe, мальчик, что когда все вокруг тебя кажется совсeм уж мрачным -- вeрный знак, что счастье повернуло на твою дорогу. Будь только тверд, спокоен и добр, и непременно случится что-нибудь, что приведет снова все в порядок. Э. Сетон-Томсон Громадный полутемный собор. Массивныя его стeны, сходясь, поднимаются вверх и там исчезают во мракe. На этих стeнах еще сохранились пятнами слeды икон стариннаго письма... Алтарь, иконостас и все убранство этого стариннаго величественнаго собора уже давно разхищено. На всей площади пола идут длинныя деревянныя лежанки, заполненныя пестрым мeсивом людей. Здeсь никак не меньше 500-600 человeк. Нeсколько маленьких дымящихся печурок с длинными тонкими трубами тeсно облеплены сушащимися людьми. Едва мерцают нeсколько электрических лампочек, оставляя всю эту безотрадную картину в сeрой полутьмe... Когда меня поздно вечером привели в этот собор, мнe показалось на мгновенье, что вся эта человeческая 309 масса -- не люди, а клубок сeрых грязных червей, копошащихся на падали... Впечатлeнiе было настолько жутким, что невольная дрожь пробeжала по тeлу... Поужинав кусочком чернаго хлeба, я втиснулся на грязныя доски, между спящими тeлами и задремал. Утром всeх нас выстроили "для развода" на работы. Пришел "нарядчик", высокiй, прямо держащiйся человeк с военной выправкой. Он быстро отсчитал группы: -- 30 человeк -- дрова пилить... 40 -- на кирпичный завод. 80 -- чистка помойных ям. 50 -- на погрузку бревен и т. д. -- А вы, моряк, станьте в сторону, -- бросил он мнe, и уголки его губ чуть улыбнулись. Назначенныя группы под конвоем ушли. Нарядчик кивнул мнe головой и пошел к выходу. -- Этот -- со мной по требованiю командира полка, -- бросил он часовому, и мы вышли из собора. -- Что, т. Солоневич, не понравилось? -- неожиданно спросил он меня во дворe Кремля. Я удивленно оглянулся на него. -- Вы меня знаете? -- Ну как же... Тут цeлый военный совeт собрался, чтобы вас выцарапать... Вот сейчас всeх друзей встрeтите... Как это говорится: без блата не до порога, а с блатом хоть за Бeлое море... Дeйствительно, в Отдeлe Труда меня окружили знакомыя лица: тут были и Дима, и Вася, и Серж, и нeсколько морских офицеров, с которыми я плавал в Черном морe. -- Не имeй 100 рублей, а имeй 100 друзей, -- шутливо сказал Серж, сердечно пожимая мнe руку. -- Мы тут уже обдумали твою карьеру. Насчет врачебнаго дeла -- а ну его к чорту, сгнiешь там... Ты стрeлковое дeло понимаешь? -- Есть грeх. -- Тиры можешь строить? -- Могу. -- Ну, вот, и ладно. Тут чекистскiй полк себe тир строит. Тебя туда и направят. -- А что я там дeлать буду? 310 -- Пока рабочим. А дальше, как говорят, "по способности". Комбинируй там, что сможешь, проявляй иницiативу и пока осматривайся... Из собора мы тебя на днях переведем. -- Да тут цeлый заговор в мою пользу! -- Иначе тут нельзя. Мы тебe -- а ты нам. Великiй закон блата. Иначе тут всe голову сложим. Ну, пока... В добрый час... Примeненiе к каторжной мeстности -- "Смирно!"... Мы оторвались от копанья вала и вытянулись. К строящемуся тиру подходил командир чекистскаго полка, низкiй коренастый человeк, с суровым жестким лицом и щетинистыми усами, типичный унтер-офицер старой армiи. Он недовольно махнул рукой, и заключенные взялись за лопаты. Хмурые глаза чекиста остановились на мнe, одeтом в форму командира морского флота. -- Вы кто такой? -- рeзко спросил он. -- Моряк, т. командир. -- Откуда? -- Из штаба флота из Москвы. Раньше в Черноморском флотe плавал. -- Т-а-а-а-к. Вы, как военный, стрeлковое дeло, вeроятно, понимаете? -- Понимаю. Имeю званiе снайпера и инструктора по стрeлковому дeлу. Приходилось и тиры строить. -- Ах, вот как? Ну-ка, пойдемте со мной... Мы обошли мeсто строющагося тира, и я дал свои соображенiя относительно его устройства. -- Падающiя мишени? -- с интересом переспросил командир. -- Это дeло. А вы беретесь это устроить? -- Конечно. Я бы даже сказал, что мeстность позволяет устроить здeсь не только тир, но и спорт-городок, футбольную площадку, водную станцiю на озерe и ряд физкультурных развлеченiй. Для красноармейцев и вольнонаемных лагеря это было бы и интересным, и полезным занятiем. Да и потом, это для лагеря по-ка-за-тель-но вообще... Угрюмый чекист внимательно посмотрeл на меня. 311 -- Это вeрно... А вы, кстати, за что сидите? -- За контр-революцiю. -- Ну, да, да. Это-то ясно. Такiе люди... А за что именно? -- За старую принадлежность к скаутской организацiи. -- Та-а-а-ак... -- Чекист усмeхнулся. -- А сколько? -- Пять. -- Угу. Ну, мы посмотрим. Собственно, каэров мы не можем подпускать к нашим красноармейцам, но я просмотрю ваше дeло. А пока напишите-ка мнe доклад обо всем проэктe. -- Товарищ командир, я в соборe живу. Там не только писать, но и дышать трудно... -- Ну, это пустяк. Доложите Завотдeлом труда, что я приказал перевести вас в нормальныя условiя. Завтра в 12 придите доложить. -- Есть... Совeтская халтура Так была создана на Соловках спорт-станцiя. Разумeется, ни о какой серьезной постановкe спорта среди заключенных и рeчи не поднималось, но станцiя была нужна для чекистов и, главное, являлась прекрасным рекламным штрихом в общей картинe СЛОН'а. Когда в 1927 году Соловки были увeковeчены на кино-пленкe, наша спорт-станцiя фигурировала в качествe чуть ли не главнаго довода в доказательствах "счастливой жизни" заключенных. Под видом заключенных подобранные красноармейцы демонстрировали "с радостной улыбкой" упражненiя и игры; площадки были окаймлены тысячами согнанных зрителей. Потом кино-объектив заснял всe красоты и историческiя достопримeчательности острова, "полныя энтузiазма и высокой производительности труда" лагерныя работы, счастливыя сытыя лица хорошо одeтых заключенных (тоже переодeтых красноармейцев и чекистов), и когда мнe через нeсколько лeт в Сибири довелось увидeть этот фильм, -- я должен сознаться, что 312 впечатлeнiе от него оставалось прекрасное: курорт, а не лагерь... Голодных лиц, истощенных, полураздeтых людей и ям с трупами видно, конечно, не было... В тоскливую жизнь лагернаго кремля спорт-станцiя вносила свою капельку радости: в праздник усталые люди приходили сыграть в городки или просто поговорить друг с другом, не боясь на открытом воздухe вездeсущих шпiонских ушей, а зимой -- отдохнуть от гама, скученности и спертаго воздуха своих общежитiй. Спортом занимались почти исключительно одни красноармейцы, что не помeшало мнe для укрeпленiя своего положенiя написать цeлый совeтскiй "научный труд": "Физическая культура, как метод пенитенцiарiи". В нем я доказывал, что совeтская физкультура в лагерe перековывает анархистскiе инстинкты уголовника и злобную враждебность контр-революцiонера в свeтлый тип соцiалистическаго строителя, с соотвeтствующим энтузiазмом, жертвенностью, дисциплиной, коллективным духом и другими необходимыми совeтскому гражданину качествами. Этот мой доклад был торжественно встрeчен начальством и напечатан в научном журналe "Криминологическiй Вeстник". Я прiобрeл репутацiю "научнаго работника с совeтской точкой зрeнiя"... Человeк, осeдлавшiй Соловки29 -- Товарищ Завeдующiй! Не хотите ли поглядeть, как человeк полетит? -- Куда полетит? -- Да вниз, с колокольни. Идите скорeе! Я вышел из нашего сарая, гордо именовавшагося "спорт-станцiей". Рабочiе собрались в кучку и с интересом смотрeли, как на высоком шпилe центральная собора карабкалась маленькая человeческая фигурка. -- Что ему там нужно? 29 Этот эпизод послужил темой повeсти "Тайна Монастыря". Здeсь он изложен так, как это было в реальности, только предполагаемое мeсто клада законспир<ир>овано, чтобы не дать слeда чекистам, которые и без того будут тщательно изучать каждую строчку этой книги. 313 -- А это, т. Завeдующiй, -- объяснил мнe Грищук, староста нашей рабочей артели, худенькiй полeсскiй мужичек, -- это намедни ночью вeтром флаг сорвало. Так вот, и полeзли, значит, новый чеплять... -- Пол-срока обeщали скинуть за это, -- объяснил другой рабочiй. -- Б-р-р... Я бы ни в жисть не согласился. Себe дороже стоит. Как шмякнешься оттеда -- хоронить нечего будет. sol28.jpg Мой соловецкiй пропуск, вывезенный подпольно из СССР в 1932 г. Фигурка медленно подвигалась вверх. С берега нашего Святого озера кремль представлялся каким-то 314 грузным массивом, над которым возвышались купола церквей. Остроконечный шпиль, на котором вчера еще развевался красный флаг, высоко царил над всeм кремлем. Наиболeе зоркiе глаза передавали мнe, полуслeпому человeку, подробности подвига. -- Он гвозди в щели бьет и по им лeзет... Молодец!.. -- А с поясу веревка вниз висит... -- А для чего это? Что бы не упал? -- Эх, ты, -- презрительно отозвался Грищук... -- Умныя у тебя башка, да только дураку досталась. Чего-ж ему флаг с собой-то тащить? По веревкe, видать, флаг этот и наверх и потянет... Скоро маленькая фигурка добралась до острiя шпиля и махнула рукой. Снизу к нему пополз флагшток с полотнищем флага. А еще через час свeжiй вeтер развевал над кремлем новый красный флаг. -- Если кто из вас, ребята, узнает фамилiю этого парня, который лазил, -- скажите мнe, -- попросил я рабочих. Вечером мнe доложили: смeльчак, влeзшiй на шпиль, был мой старый знакомец -- Митька из Одессы... Тайна монастыря Я знал, что Митькe не удалось на этот раз "смыться" из Кеми. Его, как раз уже бeжавшаго, сразу же послали на остров, откуда побeг был невозможен. Там он, как человeк бывалый и "король", мигом устроился на кухнe и не унывал. Что же понесло его на шпиль собора? Утром мы с Димой, проходя мимо кремля, встрeтили нашего героя, важно шествовавшаго в величiи своей славы. -- "Человeк, осeдлавшiй Соловки" -- шутка сказать!.. Увидeв нас, Митька мигом сбросил свой важный вид и радостно, по прiятельски поздоровался. -- Что это вам, Митя, взбрело в умна собор лeзть? Жизнь, что ли, надоeла, или красный флаг вездe захотeлось увидeть? -- Да, ну его к чорту, красный флаг этот!.. Осточертeл он мнe!.. А насчет собора -- дeло иное. Во первых, 315 полтора года скинули и опять же -- слава... Да, кромe того, у меня "особыя политическiя соображенiя" были! -- с самым таинственным видом подчеркнул он. Мы разсмeялись. -- Ну, ну... Какiя же это особыя соображенiя? -- с шутливым интересом спросил Дима. -- Да, дeло-то, ей Богу, не шуточное! -- серьезно отвeтит Митя. И оглянувшись по сторонам, он таинственным шепотом добавил: -- Если хотите, разскажу. Вам-то я вeрю. А дeло аховое!.. Мы отошли в сторонку и присeли на камни. Митя помолчал с минуту и начал. -- Ладно... Так такое дeло, значит. Вы, дядя Боб, конечно, слыхали, что монастырь этот только в 1920 году бы занят красными. Так что монахи уже раньше успeли узнать, что им скоро крышка. Ну, а вы сами, небось, читали: монастырь-то богатeющiй был... Шутки сказать -- 500 лeт копили... Ну, а вы гдe слухом слыхали, что-б отсюда деньги, да сокровища реквизнули? А? Нeт? Ну, вот, и я тоже не слыхал, хоть у всeх разспрашивал... Тут, знаете, нeсколько монахов осталось, не схотeли на материк eхать, отсюда вытряхаться. Сказали -- здeсь нас разстрeливай... Ну, которых шлепнули, а которых и оставили, как спецов по рыбной ловлe... Ну, я и у них спрашивал. Никто не слыхивал, что-б кто из красных деньги получил... Так что-ж это все значит? Ясно -- деньги здeсь спрятаны. Вeрно? Щеки Митьки разгорeлись, и глаза блестeли из под спутанных черных кудрей. -- Ну, вот, значит, меня и заeло, -- продолжал он, все понижая голос. -- Раз клад здeсь, так почему мнe, елки палки, не попытаться найти его? А? Я и туда, и сюда... Один монах мнe совсeм другом стал. Я к нему, значит, и присосался. А тут, знаете, в Савватевском скиту, на краю острова, еще два схимника живут. Обоим вмeстe лeт что-то под 300. Оставлены помирать. Да их тронуть уж нельзя -- разсыплются по дорогe. Я, значит, и удумал, что у них узнать... Со мной, щенком, они, ясно, разговаривать не станут, а монаху, может, что и скажут... А мой прiятель-то -- простой парень... Он как-то и спросил в подходящую минуту насчет клада. А старикан-то тот, 316 схимник-то, поднял этак голову к верху, ткнул пальцем в небо и сказал: "Высоко сокровище наше"... И больше ни хрeна, старый хрыч, не сказал!.. Мы невольно разсмeялись. Митька присоединился к нашему смeху, но потом дeловито продолжал: -- Тут смeшки, али нeт, а может, этот старикан что и вправду сказал. Говорят, что всe они, попы эти, загадками объясняться любят. Вот я и задумался... А может, он, чорт старый, про колокольню этую говорил... "Высоко сокровище наше"... Внизу-то чекисты все поразрушили, пораскрали. А наверх-то кто догадается взлeзть?.. Да, так вот, когда объявили желающаго флаг ставить, так я -- тут как тут... Вот он -- я... -- Ну, и как, что-нибудь разнюхал? -- с живым интересом спросил Дима. Митя помолчал секунду и потом утвердительно кивнул головой. -- Был грeх. Подозрeнiе есть крeпкое. В одном там мeстечкe извнутри цемент новый меж камней, а собор-то, почитай, с сотворенiя мiра стоит... Словом, я туда еще полeзу... Ходы всe уже высмотрeл... -- А зачeм тебe это нужно? -- Как это зачeм? -- опeшил Митя. -- А клад-то? -- А клад тебe зачeм? -- Вот, чудак! Как это зачeм? Я и вас хотeл в долю взять. Всeм, Бог даст, хватит... А я вас, скаутов, ей Богу люблю... Хорошiе вы ребята, царствiе вам небесное... -- Спасибо на добром словe, Митя! -- Дима похлопал безпризорника по плечу. -- Но вот, скажи мнe -- найдешь ты клад -- что ты с ним думаешь дeлать? Если скажешь ГПУ... -- Ну, вот еще!.. Чорта с два... Им-то -- а ни пол-копeйки... -- Ну, а сам-то развe сможешь забрать его? -- Сам? -- Митя задумался. -- Теперь-то навряд... А потом... -- Когда это "потом"? -- Да вот, когда красных не будет. -- А когда их не будет? -- А я знаю? Не вeк же им нашу жизнь портить-то? Сами не сдохнут, так их пришибут... 317 -- Ну, ладно... Но если не будет красных, то вeдь монастырь опять будет существовать. А деньги-то вeдь эти не твои? -- А чьи? -- Монашескiя... Монахи спрятали их и теперь, вeроятно, секрет передают от одного к другому. Дeло пахнет не находкой стараго клада, а кражей спрятанных монастырских денег... Вeрно? -- Да, нехорошо, Митя, что-то выходит. Да и потом, ты только наведешь чекистов на слeд клада. Тебя разстрeляют, а деньги пойдут просто в ГПУ. Только и всего. Митя задумался, и морщины избороздили его лоб. -- Так-то оно так... Так вы, видно, в долю не хотите идти? -- Совeсть не позволяет у монахов деньги грабить. -- Гм... гм... пожалуй, что оно и вeрно... Кошелек спереть или там пальто -- это, признаться, для меня нипочем. Чeм я виноват в такой жизни?.. Надо же мнe тоже что-нибудь жрать?.. А вот монашеское, -- вродe как святое... Вот так заковыка... Ну, да ладно, -- внезапно оживился он. -- Здорово уж все это интересно... Меня вeдь не так сокровища интересуют, как тайна этая... Тут и со слитком золота с голоду сдохнуть можно... Попробую все-таки провeрить, а там будет видно. Я вeдь все-таки не совсeм сволочь, ей Богу... И с успокоенным лицом Митя исчез в кремлевских воротах. Патруль имени царя Соломона Передо мной записка: -- "Борис. Зайди, пожалуйста, к Ленe; он что-то заболeл. Погляди, как там и что. Лучше мы сами его поставим на ноги, чeм класть в лазарет. Серж". Я прекрасно понимаю, почему Серж против того, чтобы Леню перевезти в лазарет. Там столько больных, лежащих вповалку, гдe только есть кусочек свободнаго мeста, что каждый стремится отлежаться "дома", какой бы этот "дом" ни был. 318 Я взял свою нехитрую аптечку и направился к Ленe. В нeскольких километрах от кремля -- 2-3 маленьких домика, -- какой-то старый "скит". Там нeсколько старых профессоров заключенных, оборванных и голодных, изучают флору и фауну острова. Перед учеными теперь поставлена задача: изучить вопрос -- могут ли бeломорскiя водоросли дать iод? На Соловках их рeшенiя ждут с трепетом. Неужели это рeшенiе будет положительным? Избави Бог! Это будет обозначать, что тысячи несчастных заключенных будут замерзать в ледяной водe Бeлаго моря в поисках этих "iодоносных водорослей." И капля iоду будет стоить капли человeческой крови... К этим профессорам в помощники мы пристроили нашего скаута Леню, 16-лeтняго мальчика, сорваннаго со школьной скамьи и брошеннаго на каторгу. Леня еще так юн и так похож на дeвушку своим розовым и нeжным лицом, что не раз, когда он был в пальто, нас задерживали чекисты за "нелегальное свиданiе", принимая его за женщину (такiя встрeчи караются нeсколькими недeлями карцера). Леня вырван из счастливой дружной семьи, привезен к нам из Крыма, и в его сердцe еще так много дeтскаго любопытства и дружелюбiя, как у щенка, ко всему окружающему, что его любят всe, даже грубые чекисты. Когда я вижу его молодое славное лицо, я всегда вспоминаю слова поэта, сказанныя как-будто как раз о Ленe в теперешнем перiодe его жизни: "В тe дни, когда мнe были новы всe впечатлeнья бытiя..." Жизнь не только не сломала, но даже и не согнула его. Он еще не может осознать всего ужаса окружающаго, и для нас всeх, напряженных и настороженных, его ясные восторженные глаза и открытая всeм, чистая душа -- отдых и радость... И его, этого мальчика, сочли опасным преступником и приговорили к 3 годам каторжных работ?.. Леня, вмeстe с другим скаутом, москвичом Ваней, метеорологом по спецiальности, живет в маленькой комнатe рядом с профессорами. Вся эта "бiологическая станцiя" -- маленькiй мiрок, живущiй, как и всe, впроголодь, 319 но оторванный территорiально от кремля, с его атмосферой произвола и гнета. Тревожное лицо Вани, стоявшаго у постели больного мальчика, прояснилось при моем появленiи. -- Ленич, голуба, что это с тобой? -- Да вот умирать собрался, дядя Боб, -- слабым голосом отвeтил мальчик, протягивая мнe свою горячую руку. Лицо его пылало и губы потрескались от жара. Оказывается, бiологической станцiи было дано какое-то срочное заданiе, достать какiе-то рeдкiе сорта водорослей. Дни были морозные и вeтреные, и ребята рeшили освободить от этой обязанности стариков-профессоров и произвести развeдку самим. В тяжелой работe, пробивая во льду отверстiя, они, видимо, разгорячились не в мeру и простудились. Ваня, как болeе взрослый и крeпкiй отдeлался кашлем, а Леня слег. -- Ничего, Ленич, -- успокоил я его послe осмотра. -- До свадьбы навeрняка выздоровeешь. Хотя больше 100 лeт и не проживешь. Вот тебe, Ваня, рецепт, передай его Васe, он там в санчасти санитаром, он достанет по блату, что нужно. В комнатку к нам вошел сeдой, как лунь, высокiй старик -- завeдующiй метеорологической станцiей, профессор Кривош-Ниманич. Его спецiальностью была филологiя. Он в совершенствe знал 18 языков и был выдающимся спецiалистом по всяким шифрам. Но он отказался работать для ГПУ и очутился на Соловках с приговором в 10 лeт. Слишком много он знал, чтобы его оставить на свободe... -- Ну, как наш болящiй? -- ласково спросил он, здороваясь со мной. -- Так, так... -- качнул он головой, выслушав мой дiагноз. -- Понятно... Откуда, кстати, у вас такiя медицинскiя знанiя? -- Да вот, таскался по бeлу-свeту -- набрался осколков всяких знанiй... Старик пристально посмотрeл на меня и улыбнулся. -- Угу... Я понимаю... В санчасти очень неуютно, что и говорить... Ну что-ж, лeчите его здeсь. Как-нибудь соединенными усилiями выходим мальчика. Так заразнаго, по вашему мнeнiю, ничего? -- Пока данных за это нeт. 320 -- Я вeдь спрашиваю это не потому, чтобы Леню в лазарет класть... Этого-то мы, во всяком случаe, не сдeлаем... Но режим другой установим. Обидно вeдь все-таки в лагерe болeть... -- Обычныя гигiеническiя условiя, конечно, должны быть соблюдены. -- Это мы сдeлаем. Ребята у нас хорошiе, толковые. Ничего, мальчики, не унывайте. То ли еще бывает! Главное -- берегите нервы. Вeрьте старику: в нервах -- все. Не унывайте сами и не давайте, вот, всeм этим ужасам царапать душу. Будьте спокойнeй. У вас, скаутов, я слышал, в каждом патрулe спецiальность есть. Пожарный, прачка или что там еще... Ну, вот вы и сформируйте из соловецких ребят патруль скаутов-философов... А патрульным -- почетным патрульным выберите -- самого царя Соломона. У него такой посох был с набалдашником; когда он сердился или огорчался -- опускал свои глаза на набалдашник. А там было написано по древнееврейски: "Ям зе явоир". -- "И это пройдет"... Глаза стараго профессора были полны мягкаго, мудраго покоя. Но нeт ли усталости в этом покоe? Легко ему, на порогe девятаго десятка лeт, быть созерцателем жизни. А каково нам, теряющим на каторгe тe неповторимые годы возмужанiя, когда темп жизни похож на кипучiй, клокочущiй и сверкающiй на веселом весеннем солнцe всeми цвeтами радуги, пeнистый, мощный горный поток... Мужское рукопожатiе Ваня провожает меня. Его напряженное лицо с нахмуренным лбом немного прояснилось. Он как-будто стыдится своей братской нeжности к Ленe. В нем вообще есть какой-то болeзненный надлом, словно его подло и изподтишка ударили по струнам открытаго сердца. В свое время он был энтузiастом скаутом, потом увлекся комсомольскими лозунгами и стал работать с пiонерами. Но своим чутким сердцем он скоро понял всю ложь и притворство воспитанiя "красной смeны", порвал с ней связь, опять вернулся в нашу семью и в итогe очутился 321 на Соловках. Потеря вeры в коммунистическiе идеалы и раскрытая им ложь потрясала его прямую и честную натуру. В нем чувствуется скрываемая от людских глаз боль обманутаго в своих лучших надеждах человeка и гордость сильнаго мужчины. Его от всей души жаль, но, вмeстe с тeм, чувствуется, что высказать ему этого состраданiя нельзя. Это человeк, привыкшiй в одиночествe переживать свою душевную боль... -- Так ты говоришь -- эта штука у Ленича не опасна? -- с оттeнком еще неулегшейся тревоги еще раз спросил он, прощаясь. -- Если температура к завтрашнему дню не спадет, -- сообщи мнe. Но я увeрен, что все будет all right! Как много может сказать мужское рукопожатiе! Секундное прикосновенiе ладоней, встрeча глаз, и как-будто мы уже поговорили "по душам" друг с другом, облегчили свою боль и тревогу, обмeнялись запасом бодрости и словно услышали слова: -- Трудно, брат, здорово трудно! Но я держусь, держись и ты! О мeстонахожденiи ума На лeсной дорогe, засыпанной снeгом, сiяющим под яркими лучами морознаго солнца, я обогнал тяжело идущаго с палкой старика. -- Здравствуйте, товарищ Солоневич, -- остановил он меня. -- Развe не узнали? Я вглядeлся в блeдное, изборожденное морщинами усталости и заботы, лицо старика и отвeтил: -- Стыдно признаться, но, право, не узнаю. Уж не обижайтесь. Как-будто гдe-то встрeчались. -- Ну, что там!.. Я понимаю... С вашими-то глазами? Да и я, вeрно, измeнился -- родные бы и то не узнали. Помните, как в Петербургe на этапe с ворами дрались из-за моего мeшка? С вами скаут ваш еще был... Я сразу вспомнил забитый людьми двор ленинградской тюрьмы, драки и грабежи, короткую свалку из-за мeшка священника, и на рукe словно опять заныл разбитый о чью-то челюсть сустав... 322 Мы разговорились. Теперь старик, как инвалид, служил сторожем на кирпичном заводe. -- Там, гдe честность нужна, туда нас и ставят -- больше сторожами, да кладовщиками, -- объяснил мой спутник. -- На работах с нас прок-от не велик. Сил-то у нас немного. Вот и ставят на такiе посты... -- А много священников сейчас на островe? -- Да, как сказать... Да и слова-то такого нeт теперь. "Служители культа" называемся... Да, много... Митрополит, вот, Илларiон, архiепископов нeсколько, архiереи... Православных священников в общем что-то больше 200 человeк... Да и других религiй много -- ксендзы, пасторы, муллы. Раввинов даже нeсколько есть... Всeх строптивых прислали. -- Прижали вас, о. Михаил, что и говорить!... Старик опять усмeхнулся своей кроткой улыбкой. -- Да что-ж... Оно дeло-то и понятное. Слова не скажешь... Враги... Они, большевики, не столько оружiя боятся, как вeры, да идеи... А как же настоящiй священник не будет их врагом? Вот, смeшно сказать, а нас, стариков, сильно они боятся. Да развe вас, вот, скаутов, они не боятся? Молодежи зеленой?... А почему? -- Идея.. Как это кто-то хорошо сказал: самое взрывчатое вещество в мiрe -- это мысль и вeра... Так оно и выходит. А нельзя заглушить плевелами -- так сюда, вот, и шлют. -- Скажите, батюшка, если вам не тяжело, вот, вы сами сюда за что попали? -- Почему же?... Я разскажу... Дeло у меня любопытное. Пострадал, так сказать, за свое краснорeчiе. Хотя, с другой стороны, так или иначе -- все равно посадили бы... Я в Москвe священствовал. На Замоскворeчьи. Ну, вот, как-то и сообщили мнe, что в театрe диспут открывается на религiозную тему -- тогда еще свободнeе было. Да что "сам" наркомпрос Луначарскiй выступать будет... Прихожане -- а хорошiй у меня приход был -- и стали просить: пойдите, да пойдите. За души, мол, молодежи бороться нужно. А то скажут, что уклоняются -- сказать, мол, нечего... Сдаются... Не хотeлось, помню, мнe идти, чувствовал, что ничего добраго из этого выйти не может. Но вeдь и то 323 вeрно -- долг-то свой выполнить нужно вeдь... Словом, пошел я. Народу набилось видимо-невидимо, словно в церкви на Пасху. Яблоку, как говорится, упасть негдe. Ну, Луначарскiй, конечно, рвет и мечет против религiи и Бога. Доводы его, конечно, старые, затрепанные. Вот, помню, о душe он заговорил. "Все это чепуха и дeтскiя сказки, кричит с трибуны. Все это выдумано буржуазiей для околпачиванiя трудящихся масс. Всe эти глупые разговоры о душe -- остатки вeры дикарей. Ни одна точная наука не подтверждает существованiя души. Смeшно в наш вeк радiо и электричества вeрить в то, что не найдено и не может быть доказано. Только матерiалистическое мiропониманiе правильно. А разговоры о духe, о душe -- бред дураков"... Ну, и так далeе. Сами, вeроятно, слыхали, как они по заученным шаблонам твердят... Взорвало меня. Каюсь, что тут грeха таить... Выступил я в пренiях и сказал этак по стариковски: -- "Позвольте мнe, друзья мои, говорю, разсказвать вам мой недавнишнiй сон. Снился мнe наш глубокоуважаемый комиссар, Анатолiй Васильич Луначарскiй, котораго я, избави Бог, ничeм не хочу обидeть в своем разсказe. Знаю его, как умнeйшаго человeка и никогда в этих его замeчательных качествах у меня не было ни тeни сомнeнiй... Ну-с, так вот, приснилось мнe это, что наш дорогой Анатолiй Васильич умер. Сказал я это и, помню вот как сейчас, тишина стала, как в церкви. А я, этак не торопясь, и продолжаю: Вeдь, говорю, этакое горе-то присниться может, скажите на милость... Ну, хорошо. А завeщал-то наш Анатолiй Васильич свое тeло анатомическому театру -- все равно вeдь матерiя-то у всeх одна -- так пусть, мол, на моем мертвом тeлe поучатся совeтскiе студенты... Так вот, положили, значит, бренныя останки того, чeм был когда-то наш дорогой Анатолiй Васильич, на анатомическiй стол и стали рeзать, да на кусочки разчленять. Долго ли молодым, да любознательным рукам разрeзать тeло? Да опять же не каждый день вeдь комиссар 324 попадается... Ну-с, скоро все на составныя части раздeлили. И желудок нашли, и сердце, и язык, и мозг. А вот души-то и ума искали, да так и не нашли... Вeдь этакая коллизiя вышла!.. Ну, пусть в мертвом тeлe души-то уже нeт но кажись, ум-то, ум можно было найти! Вeдь всeм ясно было, что наш дорогой покойник, Царство ему... гм... гм... Небесное, очень, очень умный был. Да как не искали -- а ума-то никак найти и не могли. Вот и говори послe этого про ум... Такой конфуз вышел, что и не разсказать! Прямо в поту весь проснулся... Вот, прости Господи, какiе сны-то глупые бывают... Я невольно разсмeялся от всего сердца. Очень уж тонко, ядовито и комично поддeл старик Луначарскаго. -- Вот так-то и весь зал, -- с веселым огоньком в усталых глазах сказал священник. Минуты двe хохот стоял. Очень это не понравилось Луначарскому. Да и другiе стали возражать. Словом, не вышло посрамленiя религiи, как он расчитывал... Ну, а дальше что и разсказывать? Дня через два ночью -- чекисты с ордером: пожалуйте... А теперь, вот видите, вeк свой сторожем доживаю. -- Почему доживаете? -- Да развe нам, старикам, отсюда живыми выйти? Среди этих ужасов год за 10 может считаться... Да потом -- развe дадут нам спокойно умереть?.. ___ Старик оказался прав. Ему не суждено было ни уeхать из Соловков, ни спокойно умереть на руках у друзей. Осенью 1929 года его разстрeляли. Разстрeл в разсрочку Мы вышли из лeса и на пересeченiи дорог увидали толпу людей, плотно окруженную конвоем. Мой спутник испуганно схватил меня за руку. -- Посмотрите -- это на Сeкирку ведут "Сeкирная гора" -- самый высокiй пункт острова. Когда-то монахи выстроили там каменную церковь, превращенную теперь в карцер-изолятор. Заключенные этого изолятора и шли теперь нам навстрeчу. Их было человeк 325 50-60, измученных, озлобленных, посинeвших от холода. Одежда их представляла собой фантастическое рванье, в дыры котораго видно было голое тeло. Ноги у большинства едва были обмотаны тряпьем. А на дорогe выл вeтер, бросая тучи снeга. Мороз был не менeе 15 градусов. Медленно плелось это мрачное шествiе, окруженное охранниками с винтовками на изготовку. Один из охраны, видимо, знал моего спутника и кивнул ему головой. -- Откуда ведете? -- Да ямы гоняли рыть, -- неохотно отвeтил тот. Из молчаливой толпы неожиданно прозвучало два голоса: -- Яму для людей... Себe же могилу... -- Молчать, сукины дeти, -- злобно крикнул солдат и угрожающе поднял винтовку. -- Не разговаривать! Как, собаку застрeлю... Шествiе медленно ползло мимо нас. Неожиданно из толпы "сeкирников" раздался негромкiй хриплый голос: -- Здравствуйте, дядя Боб! Я вглядeлся и едва узнал в согнувшемся посинeвшем человeчкe раньше бодраго, жизнерадостнаго Митю. -- Митя -- вы? -- Не полагается разговаривать с штрафниками! -- грубо окликнул меня конвоир. -- Да, да я знаю! -- любезно отвeтил я. -- Но это мой рабочiй со спорт-станцiи. Меня вeдь вы знаете? (часовой кивнул головой). Ну, вот, этому пареньку я премiальные выхлопотал за работу, а он как раз куда-то и пропал. Разрeшите через вас передать ему эти 3 рубля. -- Да не разрeшается! -- Но вeдь это не передача, а его собственныя деньги. Он их заработал, как ударник, и получит их все равно, когда выйдет. Пожалуйста, уж вы передайте. -- И я добавил впологолоса: -- А будете на спорт-станцiи -- тогда сочтемся... Часовой нерeшительно взял бумажку и передал ее Митe. 326 -- Ну, ступай, нечего смотрeть! -- закричал он, и шествiе прополз<л>о мимо. -- Спасибо, дядя Боб! -- донесся издали слабый голос Мити. -- Вот несчаст<н>ые, -- вздохнул мой спутник. -- Я вeдь знаю, каково им там. Сам недавно там двe недeли просидeл! -- Вы? За что вы туда попали? -- За что? Развe в такой жизни знаешь, за что не только на Сeкирную попадешь, а и жизнь потеряешь? Недавно, вот, один наш священник в лазаретe умер от истощенiя. Ну, конечно, назвали какую-то ученую болeзнь. Но мы уж видeли, что жизнь его едва теплилась. Старики вeдь всe... Хотeли мы его соборовать перед смертью, да не разрeшили. Когда он умер, хотeли мы его схоронить своими силами. Да развe-ж и это можно? Тeло его попросту кинули голым в яму -- вот и всe похороны... Нас трое, которые давно с ним жили и еще по волe знали, рeшили по нем панихиду отслужить. Собрались вечером в самом пустынном сараe, деревянный крест сдeлали. У одного каким-то чудом образок нашелся -- в посылкe как-то не замeтили, пропустили... Вот, поставили свeчку и панихиду отслужили по умершем... Да, вот, кто-то увидeл, донес и всeх нас, конечно, на Сeкирку. Но все-таки осенью как-то еще можно было прожить. Правда, сидeли мы без одежды -- такое там правило, только в бeльe -- у кого бeлье-то осталось. Ну, а у многих здeсь бeлье есть? Так, почти всe голиком и сидeли. Пищи -- граммов 200 хлeба в день и вода. За двe недeли, помню, человeк 10 мертвыми унесли. -- А больные как? Священник махнул рукой. -- Больные? Выживет -- его счастье. А умрет -- в яму... Эх... Так то -- осенью... А теперь, не дай Бог! Стекол нeт, церковь не топится, нар нeт. Прямо на каменном полу всe лежат. -- Так как же они выживают? -- Да мало кто и выживает, особенно из образованных. Так и называется -- "разстрeл в разсрочку".... Есть там такiе -- "ягуары" их зовут -- старые урки, уголовники. 327 Так они ко всему прiучены -- прямо, как звeри, живучiе. Сил у них нeт, но выносливость, дeйствительно, как у ягуаров... Так тe, вот, еще выживают. А знаете, как они там спят? А так "полeнницей" -- друг на друга ложатся большой кучей поперек. А потом каждый час мeняются. Кто замерз -- внутрь лeзет, а согрeвшiеся на край кучи. Так и грeют друг друга... -- Но мрут, вeроятно, сильно? -- Ну, конечно. Только уж самые сильные выживают. Да вы, вeроятно, вездe видали: еще с осени ямы готовятся -- братскiя могилы. Туда всю зиму мертвых и бросают. Закапывают только весной... Вот и сейчас, видно, гдe-то за кладбищем новую яму рыли. Старых-то уже, видно, не хватило... Как это, по совeтски говорится, -- старик невесело усмeхнулся, -- "смерть перевыполнила свой промфинплан"... Я невольно оглянулся в сторону ушедшей колонны, хвост которой уже скрывался за поворотом дороги. Рeзкiй морской вeтер пронизывал насквозь и осыпал колючим снeгом. Полураздeтые голодные люди медленно ползли обратно в изолятор, гдe от них отберут и эту рваную одежду и втолкнут в большой каменный зал. И там, проклиная свою жизнь, расталкивая других, они вползут в человeческое мeсиво, чтобы отогрeть хоть немножко окоченeвшiя свои тeла... "Родной дом" по совeтски... Юный рыцарь, без страха и упрека Первые морозы... Громадное, искусственно созданное "Святое озеро" уже покрылось льдом. Недавно красноармейцы охраны получили из Москвы партiю коньков, и нашей спорт-станцiи дано срочное заданiе устроить каток на этом озерe. По приказу свыше, Отдeл Труда прислал в распоряженiе станцiи для расчистки снeга около 100 человeк -- новичков из числа недавно прибывшаго на Соловки этапа. Старое деревянное зданiе нашего сарая дрожит под ударами ледяного декабрьскаго вeтра. На льду метет вьюга, и Дима, который сегодня распоряжается чисткой, дает рабочим частыя передышки. 328 Дима -- это тот Ленинградскiй скаут, с которым мы чуть не были убиты безпризорниками в Ленинградe. Он теперь состоит в штатe нашей спорт-станцiи, и мы живем вмeстe в небольшой пристройкe рядом с сараем. Я очень доволен тeм, что Дима вмeстe со мной. Его кипучая порывистость, жизнерадостность и бодрость помогают легче переносить тяжелыя минуты тревог и печали. Когда в свободное от работы время другiе наши скауты ухитрялись заглянуть в нашу кабинку, оттуда неизмeнно несся веселый смeх; это Дима что-нибудь разсказывал или шутил. Он был душой нашей семьи. У него, кажется, почти не было родных, и он сросся со скаутами всeми нитями своей души. Его натура была изумительно талантлива. Он писал стихи и разсказы, прекрасно рисовал и был незаурядным актером... Худенькiй и туберкулезный юноша, он, вопреки своей физической слабости, не знал страха, и это свое безстрашiе часто проявлял в таких задорных и неосторожных формах, что нам всeм страшно становилось за его жизнь... Сейчас Дима -- вмeстe со своими рабочими. Они сгруппировались около желeзной печурки. Часть лежит, прикурнув около гудящаго пламени, часть сидит, а остальные, плотной стeной наклонившись над товарищами, протягивают к теплу свои окоченeвшiе пальцы. Наши рабочiе -- это в большинствe простые крестьяне, высланные ОГПУ по простому подозрeнiю во враждебности совeтской власти с кратким приговором -- "соцiально-опасный". За время тюрем, этапов, работ их одежда превратилась в одни лохмотья. На ногах многих -- только старые, дырявые лапти. Немудрено, что Дима часто дает им передышки... Сейчас он разсказывает им о лагерe, об условiях мeстной жизни, отвeчает на вопросы, подбадривает... Внезапно в дверях сарая показываются двe фигуры в военной формe -- это командир полка охраны и Новиков -- комендант лагеря. Они в полушубках и валенках, с плотно застегнутыми шлемами. -- Смирно, -- командует Дима, и все замолкает. -- Почему не на работe? -- недовольным тоном спрашивает командир полка. 329 -- Только что пришли со льда, т. командир. Рабочiе отогрeваются. -- Вишь ты, какiе нeженки выискались! -- кривит тубы Новиков. Его холодные, равнодушные глаза обводят испуганныя лица крестьян. -- Ни черта, не подохнут. А если и подохнут -- убыток не велик. Гоните их на работу! -- Но у людей нeт ни валенок, ни рукавиц, ни платья. При таком морозe они только окоченeют и ничего не сдeлают. Мы с перерывами работаем... -- Прошу без объясненiй! Нечего тут интеллигентскiя сопли разводить. Гоните их сейчас же, и пусть работают без всяких перерывов и грeлок. А померзнут -- на то лазарет и кладбище есть... По звуку голоса я слышу, что разговор начинает обостряться. Зная горячiй характер Димы, я выхожу в сарай, спeша на помощь. Но уже поздно. Дима, возмущенный жестокостью Новикова, с рeшительным лицом и сверкающими глазами чеканит: -- Я не могу гнать раздeтых людей на мороз. Весь этот каток не стоит одной человeческой жизни. Да потом вы, т. комендант, и не вправe давать мнe распоряженiя. Т. командир, -- обращается Дима к охраннику, -- позвольте мнe возражать против распоряженiя т. коменданта. -- Ах, вот как? -- вспыхивает Новиков, и глубокiй шрам, пересeкающiй его лицо, начинает наливаться кровью. Старые соловчане говорили, что этот шрам -- слeд удара какой-то жертвы, вырвавшейся из рук палачей за нeсколько секунд до момента разстрeла. Сейчас лицо Новикова, с кровавым рубцом и мрачными глазами, страшно. -- Ну, ну, Новиков, не бузи, -- благодушно говорит командир полка. Ему, старому военному, участнику мiровой и гражданской войны, нравится смeлость тоненькаго, блeднаго юноши. Он с улыбкой, как старый волк на молодого пeтушенка, смотрит на поблeднeвшаго Диму. Я спeшу вмeшаться: -- Т. командир, вы приказали, чтобы каток был готов завтра, к 12. Мы ручаемся, что все будет готово к назначенному времени. Мы переждем мятель, и каток будет 330 расчищен. Довeрьте нам самим выполненiе работ на каткe. -- Ладно, ладно, -- смeется командир. Чуть замeтный запах спирта доносится до меня. Так вот отчего он сегодня так благодушен! -- Пойдем, пойдем Новиков. А то того и гляди выгонят, брат, нас. Скажут еще -- мeшают работать. Ха, ха, вот, чорт побери, смeлые ребята. Эти, вот, попы, да еще скауты -- прямо, как гвозди... В прошлом году один такой малец был, тоже из скаутов. -- Вербицкiй, вeроятно? -- Да, да. Вот, дьяволы, как своих-то знают! Так тот тоже, как насчет того, чтобы прижать заключенных, так никакая гайка... Вот жуки... Так каток будет, т. Солоневич? -- Будет, т. командир. -- Ну и ладно. Пойдем, Новиков. А тебe вeрно, брат, непривычно, что, вот, такой шкет тебя ни хрeна не боится? А молодец парнишка! Люблю таких. Продолжая смeяться, командир полка шагнул в дверь. Новиков послeдовал за ним, но в дверях оглянулся. Недобрый взгляд как-то зловeще окинул тоненькую фигурку Димы, лицо его как-то судорожно перекосилось, и он вышел, хлопнув дверью. Нeсколько секунд всe молчали. Страшная слава Новикова слишком хорошо была извeстна всeм, чтобы кто-нибудь мог не придать значенiя его угрожающему взгляду. Сотни заключенных погибли под пулями его нагана.. Его утонченная, болeзненная жестокость, пытки, произвол, самодурство -- все это создало ему репутацiю человeка, поссориться с которым в обстановкe лагеря значило почти подписать себe самому смертный приговор. Новикова боялись и ненавидeли смертельной ненавистью. Уже много лeт он не смeл, несмотря на то, что был "вольным чекистом", никуда уeхать с острова. На островe он был еще как-то спокоен за свою жизнь, он был увeрен, что ни у кого не поднимется рука, чтобы убить его, зная, что сотни и тысячи заключенных заплатят за это своей жизнью. На совeтском языкe такiя массовыя убiйства ни в чем неповинных людей называются "актом классовой мести"... Но Новиков знал, что внe Соловков, на волe, его за каждым углом может ждать нож 331 или выстрeл -- месть друзей и товарищей тeх, кого разстрeлял он на островe, гдe нeт закона и человeчности... Первым пришел в себя я. -- Ах, Дима. Зачeм это тебe понадобилось дразнить Новикова? Отговорился бы и все тут... Ну, на крайнiй случай, вышли бы всe на лед, а потом обратно. А то, вот, сдeлал из Новикова себe врага. Ей Богу, только этого не доставало для твоего счастья. -- Ну, и чорт с ним! -- Губы юноши еще взволнованно дрожали и кулаки были крeпко сжаты. -- Буду я тут отмалчиваться перед всякой чекистской сволочью. Для меня человeческiя жизни -- не песок под ногами. А насчет врага -- все равно. Одним больше, одним меньше. Все равно вeдь: если я отсюда живым и выйду, -- мало мнe жить останется. Смотри вот. Я тебe не показывал, не хотeл тревожить... Он достал платок, кашлянул в него и протянул мнe. На платкe расплывалось красное пятно. -- Вот, видишь, что тюрьмы, да этапы сдeлали. Так, вот, ты же врач, скажи мнe, только честно, развe мнe выжить еще нeсколько лeт в таком климатe, да при таком питанiи? А послe вeдь еще и Сибирь. Так чeм напугает меня Новиков послe этого? Своим наганом? Молчать я буду перед палачом? Никогда!.. Все равно погибать... Нервным жестом он отбросил платок в сторону, прошел сквозь толпу молчаливо разступившихся перед ним рабочих и вышел на озеро. Всe молчали. -- Эх, лучше бы мы на работу вышли. А то, вот, погибнет малец, -- сказал, наконец, чей-то тихiй голос из толпы. -- Тут, видно, жизнь -- копeйка. Пропадет паренек ни за понюшку табаку, -- раздались восклицанiя среди рабочих, и в умe каждаго промелькнувшая картинка озарилась каким-то трагическим свeтом... ___ Новиков не забыл смeлаго юношескаго лица. В 1929 году, уже в Сибири, я узнал, что в спискe группы, обвиненной в каком-то фантастическом заговорe, очутилось и 332 имя Димы, который через нeсколько мeсяцев должен был закончить срок своего заключенiя. Предчувствiе не обмануло Диму; не суждено было ему выйти живым со страшнаго острова. Ранней весной, тихой сeверной ночью повели его в иной, послeднiй путь -- из лагерной тюрьмы к мeсту разстрeла... Погиб Дима, наш огонек, наша улыбка... Вот написал эти слова, и на сердце опять навалилась какая-то тяжесть, и судорога рыданiя свела горло... На далеком суровом сeверe, у угрюмых стeн сeдого кремля, в холодной ямe лежит худенькое тeло нашего братика. Его голова разбита выстрeлом нагана, плясавшаго в торжествующих руках пьянаго Новикова, но я вeрю, я вeрю всeм сердцем, что его губы смeло улыбнулись даже в лицо смерти... Боже мой, Боже мой!.. Дима, братик мой милый! Кому нужна была твоя молодая кровь? Кому нужно было прервать твою яркую, полную сверканья, молодую жизнь? За что?.. Скаутская спайка Весна, суровая полярная весна. Только в концe мая пробиваются сквозь льды к Соловкам первые пароходы... Первые пароходы и новые этапы... Новыя сотни и тысячи совeтских каторжников наполняют старинные соборы кремля, превращенные в казармы. На смeну рядам, плотно уложенным в холодныя ямы, прибыли новые, истомленные многими мeсяцами пребыванiя в тюрьмe и Кемперпунктe -- "самом гнусном мeстe во всем мiрe." В один из iюньских вечеров, когда солнце еще высоко сiяло в небe и красноармейцы назначали начало футбольнаго матча в 10 часов вечера, ко мнe вбeжал Вася. -- Слушай, Борис, -- торопливо сказал он. -- В этапe только что прибыли наши ребята: Коля -- помнишь, жених наш и какой-то питерец. Я прорвался к ним в своем санитарном халатe и записал их роту и имена. Выручай, брат, а то, кажется, всeх их завтра в лeс гонят... Через минуту было готово оффицiальное требованiе: 333 -- "В Отдeл Труда. С послeдним этапом прибыло двое спецiалистов по физической культурe, такiе-то... которых прошу срочно направить в мое распоряженiе для внеочередных работ по устройству революцiонных торжеств"... Зав. Отдeлом Труда -- морской офицер, Н. Н. Знаменскiй, на суднe котораго я плавал когда-то в Черном морe30. Разумeется, он прекрасно понимает, что затребованные мною люди вовсе не спецiалисты, а что все это чистeйшей воды "блат", что это нужно для того, чтобы выручить "своих" от тяжелых физических работ. К сожалeнiю, многих выручить мы не можем, но "своих", честных, интеллигентных людей, стариков, инженеров, врачей, священников, профессоров -- словом, тeх культурных людей, которых ГПУ назвало контр-революцiонерами за нежеланiе перерождаться по его образу и подобiю, -- их мы выручали по мeрe своих сил. На слeдующее утро наши новые соловчане прибыли на спорт-станцiю. Москвич Коля был печален и замкнут. Судьба уж очень больно ударила его в самый неожиданный момент, счастливый жених, страстно влюбленный, он наканунe свадьбы был на цeлых 8 мeсяцев брошен в одиночную камеру, причем, его, кромe обвиненiя в скаутской работe, заподозрили еще и в анархизмe... Для Коли три года лагеря -- не веселое приключенiе бурной молодости, а надлом и, может быть, смертельный... Что я могу сказать его честному сердцу? Чeм теплым я могу смягчить грустный холод его взгляда? С его надтреснутым сердцем, может быть, уже не ожить... Весна сердца бывает только раз в жизни... 30 Вообще на островe на 5-6.000 заключенных -- всего 200 красноармейцев охраны и 20-30 "вольных" чекистов. Остальные руководящiе посты занимают заключенные из числа наиболeе квалифицированных и знающих. Ленинградец Володя -- бодрeе. Это человeк, много испытавшiй в своей жизни. По спецiальности он -- пожарный. Он прошел всe ступени этого дeла, начиная от значка пожарника в своем скаут-отрядe и кончая званiем инспектора пожарнаго дeла в городe. Он -- крупнeйшiй ленинградскiй скаутмастор, в самые тяжелые перiоды жизни бывшiй стержнем всей работы. 334 Гдe-то в Ленинградe воюет и голодает его жена, герль-скаут, с маленькой дочерью. Она работает гдe-то на фабрикe и тщательно скрывает, что ея муж в Соловках. Если узнают -- уволят, как жену соловецкаго ссыльнаго... Когда замолкли первыя радостныя привeтствiя, Дима спросил: -- А в Кемперпунктe, небось, туговато пришлось? -- Не спрашивай!.. Чeм скорeе забыть, тeм лучше. Хорошо еще, что сюда, к своим, живыми попали... -- Ну, а что новаго на волe? Мы вeдь почти 7 мeсяцев -- без газет и без новых людей... Только радiо. Ну, а оно -- извeстно, врет, как "Правда". -- Наши скаутскiя новости кислыя. Прieзжали люди в Кемь -- разсказывали. Наших ребят по СССР больше 1000 арестовали. Сотни 2-3 послали в ссылки -- среди них даже лeт по 15, по 16 есть дeвчата! -- Как, и герлей тоже? -- Конечно! Сорвали с учебы, вырвали из семьи и послали в тундры, в тайгу, в пески юга... Врагов тоже отыскали!.. А нашей братiи здeсь сколько? -- Да с вами -- 15. -- Так. Ну и в Кеми двое наших герлей сидит. -- Слыхали. Кажется, к счастью, их не послали ни лeс, ни в болото? -- Нeт, Бог миловал -- одна санитаркой работает, другая машинисткой. -- Ну, а с нами-то что думаете дeлать? -- Не дрефьте -- устроим... Прежде всего, прямой вопрос -- жрать хотите? -- В любое время, любую пищу и в любом количествe... Усвояемость 105 процентов. -- Митя, а Митя, -- позвал я. -- Черная всклокоченная голова Мити высунулась из двери. -- Есть, дядя Боб. -- Митя, дружок, тут еще пара наших ребят прибыла. Голодны, как волки. Не выдумаешь ли чего-нибудь? -- Через час будет все. Выдержат час? С голода не помрут? -- И голова Мити исчезла. Через час в нашей комнатe вкусно пахло жареным мясом. Это Митя готовил что-то на тюленьей ворвани. 335 -- Что это ты жаришь, Митя? -- поинтересовался Коля. Безпризорник лукаво подмигнул мнe и самым серьезным тоном отвeтил: -- Фазанов. -- Ну, будет тебe шутить! Откуда здeсь фазаны? -- Ну, почти что фазаны, -- охотно отступил Митя. -- Тоже летали и тоже кричали. -- Вороны? -- Ну, вот еще... Откуда лeтом около жилья воронам взяться? Выше бери. -- Куропатки? Митя усмeхнулся. -- И чeм это тебя кормили, что ты такой умный? Откуда через час на сковородe куропаткам взяться? -- Ага... Чайки, значит? -- Угу... -- А как ты их поймал? -- Эва! Как поймал?.. На приманку, как большевики Расею. И среди птиц дураки жадные есть... Дeло плевое... Пара рыбешек, крючки и шпагат. Рыбка лежит себe и лежит у моря, на камушкe. Ну, а я -- в кустах. А чаек здeсь -- как собак нерeзанных... 500 лeт вeдь никто не пугал... Глаза-то у них, что твои телескопы -- куда там дяди Боба очкулярам! Чайка -- животина прожорливая, жадная... Видит -- рыбка блестит на берегу: ага, думает, волна, значит, выбросила даровой завтрак... Как бы только волна обратно не слизнула! Ну, и цоп ее! А дальше -- все понятно... -- Но вeдь за это сажают в изолятор? -- Эх, сажают за все, за что ни захотят... Вот, дядя Боб как-то подсчитывал -- ему за всe преступленiя против правил еще лeт 200 сидeть здeсь, если-б все наказывалось... -- В самом дeлe? -- Конечно. Такая уж наша жизнь. Тут силой взять нельзя -- тут надобна ухватка... Уж за одно то, скажем, что я вас вытащил сюда, как спецов по физкультурe, тоже по головкe бы не погладили. Шутка сказать -- "обман пролетарскаго учрежденiя". Кумовство, протекцiя... Или, вот, скажем, чайка -- за каждую по мeсяцу. А 336 сколько их мы уже слопали? Без риска тут не проживешь... Как вкусно хрустeли косточки чайки на зубах у голодных ребят! Митя живо устроил чайник, и по мeрe того, как наполнялся наш желудок, розовeли и прояснялись перспективы нашей жизни. Когда Митя ставил на стол шумящiй чайник, Коля замeтил, что у паренька на лeвой рукe только два пальца. -- Гдe это ты пальцы свои потерял? -- Потерял? Не, братишечка, не потерял я свои пальчики, а продал, -- насмeшливо отвeтил Митя. -- Продал? Что ты все шутишь! -- А очень просто, друг. У меня тут с чортом в лeсу торг такой был -- либо ему жизнь свою отдай, либо пальцы. Ну, так я рeшился жизнь пальцами откупить... -- Да ты брось, Митя... Не говори загадками. Мы же свои ребята. -- Ну, ладно. Дeло-то проще простого. Было такое дeло -- вот, дядя Боб знает -- дернула меня нелегкая на колокольню здeсь полeзть. Зачeм? Дeло было... Ну, так вот -- не повезло мнe. Засыпался. Спрашивают меня, значит, "зачeм лазил?" А, я -- "Флаг, говорю, снять на портянки -- дюже холодно"... -- А ты и в самом дeлe за флагом лазил? Митя хитро прищурился... -- Много знать будешь -- скоро облысeешь... Ну, хоть бы за яйцами чаечьими... Все едино... Не в том дeло... За это на Сeкирную меня и поперли. Там как-то еще выжил, а вот от лeса потом никак не выкрутился... Та-а-а-ак... А как попал я, значит, раб Божiй, в лeс, так вижу -- все равно здeся я не вытяну... Силенок у меня, сами видите, -- как кот наплакал или курица начихала. А тут еще прямо с Сeкирки да в лeс... Ну, вам сказывали, вeрно, как там людей мучат... Я и вижу -- амба приходит. Либо пальцев лишиться, либо жизни. Эх, гдe наша не пропадала!.. Я выбрал минуту, когда охрана не видала, руку на бревно и хрясь топором... -- Ух!.. -- невольно вскрикнул Коля и вздрогнул. В наступившем молчанiи кто-то глухо спросил: -- Больно здорово было? 337 -- А ты как думаешь? -- насмeшливо огрызнулся Митя. -- Это тебe не полбутылки хлопнуть... Ну, я руку в снeг. Кровь струей хлещет. Руку, как огнем, жгет. Да я слабый был... На счастье, и сомлeл. А дальше уж и не помню. Подняли меня ребята, руку в тряпку закрутили, повели к охранe. А тe не вeрят. Прикладами по спинe... "Саморуб, сволочь, -- кричат. -- Лежи здeсь, говорят, до конца работы"... Так и пролежал. Да зато потом в кремль послали. А в санчасти перевязывать отказались: "Саморубов, говорят, запрещено перевязывать... Много вас таких"... -- "Что-ж, так и гнить?" -- спрашиваю. "Дeло ваше"... Ну, я к дядe Бобу -- по старой памяти. Он мнe кое-что тут еще оттяпал и перевязал. А потом -- хотишь, не хотишь -- пришлось меня в инвалиды записать. Это уже не филон31 -- дeло чистое. Но зато от лeса избавился. Вот, Бог даст, живым и останусь. Как это поется: Хорошо тому живется, У кого одна нога: И сапог-то меньше рвется, И портошина одна ... -- Ну, а рука-то как, дeйствует? -- Рука? А что-ж, приноровился. Тяжелой работы дeлать не могу, а так -- справляюсь... Вот у дяди Боба вродe повара... 31 Филон -- Фальшивый Инвалид Лагерей Особаго Назначенiя. И Митя, торжествующе улыбаясь, начал сворачивать "козью ножку", ловко пользуясь оставшимися от выгодной коммерческой сдeлки с чортом двумя пальцами. -------- Сочельник Соловецкiй дом Сегодня канун Рождества Христова... Мы уже давно мечтали провести этот вечер по праздничному. Всeм друзьям передано приглашенiе "на елку". Собраться вмeстe и трудно, и опасно, но уж куда ни шло... 338 Вечером я только поздно освобождаюсь от какого-то засeданiя в кремлe. На дворe воет и рвется вьюга. В воротах кремля тусклая лампочка едва освeщает фигуру часового, кивающаго мнe головой. Он знает меня, и пропуска предъявлять не нужно. Я прохожу через громадныя чугунныя ворота кремля под массивом старинной башни и выхожу на простор острова. Вeтер валит с ног. Тучи снeга облeпляют со всeх сторон, и я медленно иду привычной дорогой около темнeющей стeны, борясь с вихрем и напряженно вглядываясь в темноту сквозь завeсу мятели... Вот, наконец, и наш сарай... В кабинкe, пристроенной к сараю нашими руками, меня оглушает привeтственный гул дружеских голосов. Печь пылает. В комнаткe свeтло, тепло и уютно. Атмосфера молодости, смeха и оживленiя охватывает меня. На столикe уже стоит наше "роскошное" рождественское угощенiе -- черный хлeб, селедка и котелок каши. Сегодня мы будем сыты -- рeдкая радость в нашей жизни... Всeм сeсть некуда. Поэтому часть "пирующих", как древнiе римляне, "возлежат" на койках, придeланных в два яруса к стeнe, и оттуда свeшиваются их головы со смeющимися лицами. Многiе не смогли придти на приглашенiе. Вырваться вечером из кремля не так-то легко. Но все-таки у столика улыбается всегда спокойное, твердое лицо Сержа, блестят молодые, веселые глаза Лени. Здeсь и Борис, и Сема, и Володя... Пришел к нам и одесскiй маккабист Iося. Их спортивные и скаутскiе отряды тоже были вездe ликвидированы "на корню". Развe, с точки зрeнiя соввласти, мечтать об еврейском государствe не предательство перед "пролетарiатом всего мiра", не имeющем права имeть другого отечества, кромe СССР?.. Кромe нас, в кабинкe и наши инструктора спорта: Вячеслав, Саныч и Сергeй. Дядя Вяча Вячеслав Вихра -- мой помощник по спорт-станцiи. Его худощавая, стройная фигура обманывает -- может 339 показаться, что перед вами юноша. Но вот он обернулся, и вы с удивленiем замeчаете его сeдые волосы... Вячеслав -- старый чех-"сокол". В том году, когда я имeл удовольствiе осчастливить мiр своим появленiем на свeт, Вячеслав прieхал из родной славянской страны -- Чехiи, чтобы создать в странe старшаго брата -- Россiи -- Сокольскую организацiю. 30 лeт провел он здeсь, честно отдавая свои силы физическому и нравственному воспитанiю русской молодежи. Но вот грянула большевистская революцiя, и он оказался "классовым врагом" только за то, что воспитывал в молодежи любовь к Родинe-Россiи... Общество "Сокол", оъбединяющее много тысяч молодежи и взрослых, было подвергнуто разгрому одновременно с Маккаби и скаутами. Нeсколько сот соколов было брошено в тюрьмы, лагеря и ссылки. Старших послали в Соловки. В их числe и нашего "дядю Вячу", который теперь обучает сторожей своей неволи -- красноармейцев -- лыжному дeлу... Саныч Саныч -- наш инструктор спорта, в прошлом -- офицер поручик. Красивое, породистое лицо. Крeпкая изящная фигура. Он повeрил амнистiям совeтской власти и вернулся послe конца гражданской войны из-за границы в СССР. Итог ясен -- Соловки. Благодаря смeшной случайности, он в Соловках попал под "высокое" покровительство командира полка мeстной охраны и был назначен инструктором спорта среди красноармейцев. Как-то случайно этот командир мимоходом бросил Санычу какой-то вопрос. По старой военной привычкe поручик мгновенно вытянулся в струнку и механически четко отвeтил: -- Точно так, господин полковник! Угрюмая, звeрская рожа чекиста расплылась в довольной улыбкe. Его, стараго безграмотнаго фельдфебеля, назвали "полковником"!.. И назвал один из тeх офицеров, перед которыми он сам столько раз стоял на-вытяжку... 340 Как ласкает ухо такой почетный титул, пусть даже незаслуженный!.. -- Ну, ну!.. Не "господин полковник", а только "товарищ командир", -- снисходительно улыбаясь, сказал он, но с тeх пор его сердце было покорено Санычем... Сломанный бурей молодой дуб Крeпкая, квадратно сколоченная фигура. Твердое, красивое лицо со смeлыми глазами. Прямая, военная выправка... Это другой наш инструктор, Сережа Грабовскiй. Он, как и многiе другiе здeсь, -- бeлый офицер, попавшiйся на провокацiю... В концe гражданской войны он эвакуировался вмeстe с армiей и потом тоже поддался уговорам совeтских агентов и вернулся... Теперь он в Соловках на 10 лeт. Сережа -- мой старый друг и товарищ по виленской гимназiи. Мы вмeстe с ним учились, вмeстe проходили первыя ступени сокольскаго воспитанiя. Уже и тогда одними из характернeйших его качеств были смeлость и упорство. Помню, как-то в гимнастическом залe он, великолeпный гимнаст, дeлал велеоборот ("солнце") на турникe. Турник был технически невeрно установлен, шатнулся, и Сережа, сорвавшись на полном махe, пролетeл нeсколько метров в воздухe и ударился грудью о печку. Всe ахнули и бросились к нему. Лицо Сережи было окровавлено и, видимо, он сильно расшибся. Мы подняли его и стали разспрашивать о поврежденiях. Крeпко сжав губы, он подвигал руками словно для того, чтобы убeдиться, что они цeлы, потом ладонью обтер струившуюся по лицу кровь и рeшительно направился к турнику. Прежде чeм мы успeли его остановить, Сережа был уже наверху, и опять его тeло стало описывать плавные круги велеоборота. Всe мы замерли. Начальник Сокола и наш преподаватель, Карл Старый (впослeдствiи погибшiй в гражданской войнe) бросился вперед, чтобы подхватить тeло Сережи, если он сорвется. Наступил момент страшнаго напряженiя, и в глубокой тишинe слышался только скрип турника под руками гимнаста. А он все взлетал наверх, 341 вытянутый в струнку, и опять плавно летeл вниз, чтобы вновь красивым движенiем выйти в стойку на прямых руках. Нам всeм казалось, что вот-вот тeло Сережи сорвется и расшибется уже на смерть... Еще два-три взмаха и гимнаст плавно опустился на мат. Помню, никто не остался равнодушным перед такой смeлостью. С радостными криками и поздравленiями мы окружили Сережу, пожимая ему руку, но вдруг его замазанное кровью лицо поблeднeло, и он в обморокe упал на пол... Впослeдствiи Сережа прошел полностью тернистый путь бойца за Родину. В первые же годы войны он, как сокол, ушел на фронт и сдeлался летчиком. В 1919 году в Екатеринодарe я встрeтил его уже штабс-капитаном с Георгiевским крестом. И там, в Екатеринодарe, он по мeрe своих сил бывал и тренировался в мeстном Соколe. Потом мнe довелось встрeтиться с ним уже в 1926 году в Соловках... Он прошел всю эпопею гражданской войны, получил одним из первых орден Св. Николая за безстрашный полет под Перекопом. Потом эвакуацiя, чужбина, соблазн вернуться, политическая близорукость, возвращенiе и Соловки и 10-лeтнiй срок заключенiя... В лагерe его мужественную, безстрашную и прямую натуру давило безправiе, гнет и издeвательство. И на оскорбленiе он отвeчал оскорбленiем, на вызов -- вызовом, на издeвательство -- яростным взглядом своих смeлых глаз. Он первый шел на защиту слабаго и несчастнаго и не раз рeзко сталкивался с чекистами... Сережа был из тeх людей, кто не мог гнуться, не умeл обходить подводных камней и не хотeл изворачиваться. Он мог только сломаться, и он был сломан... Уже послe своего отъeзда в Сибирь я узнал, что его вмeстe с десятками других людей обвинили в каком-то контр-революцiонном заговорe и разстрeляли. Многiе из моих друзей и знакомых погибли в ту ночь... Погиб юноша-скаут -- Дима Шипчинскiй, погиб инженер Коротков, священник отец Михаил Глаголев. И по этому страшному пути прошел к ямe со связанными руками и наш сокол Сергeй Грабовскiй. 342 Вeроятно, он не сопротивлялся, но в чем я глубоко увeрен, он прошел этот свой послeднiй путь спокойным шагом, с высоко поднятой головой... И послe толчка пули он не поник всeм тeлом, а упал в яму, полную окровавленных, еще трепещущих тeл -- так же, как и жил -- прямо и гордо, как молодой дуб... ___ Всe в сборe. Хаим, наш инвалид-завхоз, маленькiй пожилой еврей, юркiй и веселый, торжественно достает из под койки три бутылки пива, встрeченныя возгласами удивленiя. -- Хаим, гдe это вы достали такое чудо? Наш завхоз хитро улыбается. -- Откудова? Это, господа, маленькiй гешефт на чувствах одного тут красноармейца. -- На нeжных чувствах? -- Ну да... У него там, на родинe, невeста осталась.. Вeрно, этакая птичка, пудов этак на 8. Так он ко мнe и пристал: "Напиши, говорит, Хаим, ей письмецо, а то я, говорит, к политруку боюсь обращаться -- засмeет. "Какой ты, скажет, желeзный чекист-дзержинец, если бабам нeжныя письма пишешь"... Ну я, и взялся. -- Хорошо вышло? -- засмeялся Дима, хлопотавшiй около столика с видом заправскаго метр-д'отеля. -- Ох, и накрутил же я там!.. Боже-ж мой... "О, ты, которая пронзила мое больное сердце стрeлой неземной страсти"... Или еще: "Скоро на крыльях своей души я полечу, чтобы прижать тебя навeк к своей пламенной груди"... Ей Богу, прочесть и умереть... Всe разсмeялись. -- Здорово запущено, -- одобрительно крякнул Серж. <--> Как это говорится: "Любви пылающей граната Лопнула в груди Игната"... -- Его, положим, не Игнат, а Софрон звать, но гешефт все-таки вышел выгодный; видите -- пиво из чекистскаго распредeлителя!.. 343 Когда бокалы -- старыя консервныя банки -- были наполнены, Дима предложил: -- Ну, дядя Боб, ты, как старшой, запузыривай тост... -- Нeт, нeт... Довольно наговорился я на своем вeку. Давайте иначе -- по возрасту: старшему и младшему слово. По возрасту Сема старшой -- ему и слово. Небритый исхудавшiй Сема, с темными пятнами на подмороженных щеках, посмотрeл на меня и укоризненно покачал головой. -- Ну, уж от тебя, Борис, я не ждал такого подвоха!.. -- Ничего, ничего. Крой. Компанiя-то вeдь своя... Гони тост, а то газ из пива уходит! На нeсколько секунд Сема задумался. Среди молчанiя послышался жалобный вой вьюги, и внезапно сверкающая струйка снeга скользнула сквозь щель разсохшейся стeны и зашипeла на гудящей печкe. -- Ну, ладно, -- сказал, наконец, нижегородец. -- Не мастер я, правда, тосты говорить, но уж куда ни шло... Он медленно приподнялся, и всe прiумолкли, глядя на его сосредоточенное, печальное лицо. Потом Сема тряхнул головой, как бы отгоняя мрачныя мысли. -- Ну что-ж, друзья! Странный тост я предложу... Выпьем за то, что привело нас сюда... Он замолчал, обвел всeх взглядом и слабо улыбнулся. -- Не за ГПУ, не бойтесь... Выпьем за тe пружины души, которыя не согнулись в нас, несмотря на давленiе. Я не философ. Но вeдь есть что-то во всeх нас, что стало выше страха перед тюрьмой, перед Соловками, и, может быть, даже перед смертью. Вот за это "ч т о - т о", друзья, и выпьем! Может быть, это "что-то" -- это идея, может быть, -- совeсть, может быть, -- искра Божья... Я знаю только, что это "что-то" есть во всeх нас, и этим можно гордиться. Пусть мы зажаты теперь лапой ОГПУ, но все-таки мы не сломаны... Глаза Семы блестeли, и на блeдных, впалых щеках появился румянец. Он медленно поднял вверх жестянку с пивом и торжественно сказал: -- Итак, -- за это "ч т о - т о", что отличает нас от чекиста и коммуниста. Да здравствует "ч т о - т о"! 344 Никто не закричал "ура". Всe как-то на нeсколько секунд ушли в самих себя, в глубину своей души, словно провeряя наличiе этого таинственнаго "что-то" и стремясь найти ему опредeленiе... В молчанiи глухо звякнули жестянки-бокалы. Потом, подталкиваемый дружескими руками, поднялся покраснeвшiй Леня. -- Ну, а я что-ж, -- запинаясь, начал он. -- Мой тост короткiй. Дай Бог, чтобы мы скоро встрeтились на волe живыми и здоровыми... И тогда соберемся при свeтe лагернаго костра и вспомним этот вечер соловецкаго сочельника. Братцы! Мы еще повоюем, чорт возьми... Ну, вот, ей Богу же! Звучат шутки, звенит смeх, и мы забываем, что кругом воет буря, и мы находимся на страшном островe... Кто мог бы тогда подумать, что двоим из нас, тоненькому, кипящему оживленiем Димe и мужественному, суровому Сергeю суждено остаться навeк лежать в холодной землe этого острова... Но сегодня мы живем полной жизнью! Сочельник бывает один раз в году, а мы -- молоды. Чему быть -- тому не миновать!.. Внезапно в сараe звучат тяжелые шаги. Чья-то рука ищет дверную щеколду. Мгновенно со стола исчезают и елочка, и бутылки, и к тому моменту, как дверь раскрывается, пропуская военный патруль, я уже держу в руках программу новогодних спортивных состязанiй и дeлаю вид, что мы ее обсуждаем. Старшiй из красноармейцев, сам спортсмен, благодушно улыбается: -- Ладно, ладно, ребята! Я знаю -- у вас завсегда порядок. Сидите, сидите. Только смотрите, чтобы никто ни в коем случаe не выходил из станцiи -- сегодня запрещено. Патруль уходит, а мы торжественно вытаскиваем из тайника боченок с брагой. Там и мука, и сахар, и изюм, и хмeль, и всякiя другiя спецiи. Все это с громадными трудностями собиралось и копилось спецiально для сочельника и варилось Хаимом с видом средневeковаго алхимика. Теперь настал торжественный момент откупориванiя заповeднаго боченка... 345 Круглое лицо Хаима, нашего виночерпiя, сосредоточено. Всеобщее молчанiе придает особую значительность этому моменту. Пробка скрипит, свист газа проносится по комнатe, вслeд за этим происходит маленькiй взрыв, и пeнистая брага, при общих ликующих возгласах, шипящим потоком льется в подставляемыя кружки... Как мало, собственно, нужно, чтобы доставить радость усталым, забывшим об уютe и беззаботной улыбкe, сердцам! Одно дeло -- заставить себя улыбнуться, другое дeло -- улыбнуться от всего сердца... Саныч вытаскивает "одолженную" у жены какого-то чекиста гитару, и под вой вьюги в трубe и треск пылающих полeньев тихо льются мягкiе аккорды струн и слова чудесной пeсни: "Замело тебя снeгом, Россiя... Запуржило сeдою пургой... И печальные вeтры степные Панихиды поют над тобой..." А непокорная фантазiя опять несется к иному мiру, гдe нeт гнетущих картин голода и террора... Вот сейчас во всем мiрe празднуют Рожденiе Христа. Вездe сiяют радостныя лица, звучат сердечные тосты, мягко свeтят камины, горят традицiонныя рождественскiя свeчи... Я выхожу из сарая. Буря уже прекратилась, и в небe плавно колыхаются чудесные снопы и полосы сeвернаго сiянiя. Розовые, красные, фiолетовые, голубые... Они беззвучно скользят и сiяют в неизмeримой вышинe, мягко освeщая снeжныя поля... Сбоку неясно вырисовывается темный и величественный силуэт башен, соборов и стeн кремля... Все тихо. Сегодня ночь Рождества Христова... "На землe мир и в человeцeх благоволенiе"... Внезапно недалеко за кла<д>бищем раздаются выстрeлы... Волна холодной дрожи проходит по моему тeлу... Так вот что обозначало приказанiе военнаго патруля "не выходить!" Сегодня -- ночь разстрeлов... Яма Как-то, выходя из кремля, я столкнулся с низеньким 346 человeчком. -- Ба, товарищ Гай! Как живете? Лицо Гая расплывается в улыбку. Еще бы! Наше знакомство началось с одиночной камеры на Лубянкe... Это его довели до полусумасшествiя и заставили подписать приготовленныя слeдователями показанiя. Нeкоторые его прiятели были разстрeляны, часть ушла по тюрьмам и ссылкам, а его, уже ненужнаго свидeтеля, послали в Соловки с приговором в 10 лeт. И здeсь Гай своими глазами наблюдал оборотную сторону совeтской дeйствительности. -- Ну, как дeла, товарищ Гай? Да здравствует генеральная линiя великой партiи и соцiалистическое перевоспитанiе народа путем концлагерей? -- Да бросьте, т. Солоневич, -- мягким тоном просит Гай. -- Довольно насмeхаться. Вижу я этот соцiализм. -- Ладно, ладно, раскаявшiйся грeшник, -- шутливо говорю я, беря его под руку. -- Чтобы окончательно избавить вас от иллюзiй, давайте пойдемте со мной сюда, на кладбище. Я вам там кое-что покажу, что закрeпит ваше раскаянiе. За кладбищем, у лeса мы подходим к большой прямоугольной ямe, вырытой еще осенью. Яма до половины чeм-то наполнена, и это "что-то" полузанесено снeгом.... Из под бeлаго савана, наброшеннаго милосердным небом на этот страшный прямоугольник, синеватыми пятнами торчат скрюченныя руки и ноги мертвецов... Сколько их здeсь, этих жертв безчеловeчнаго лагернаго режима, безвременно погибших на этом забытом Богом островкe? В серединe ямы, гдe порыв вeтра сорвал снeг, обнажен почти цeлый труп -- изможденный, страшный, костлявый. А у самых наших ног из под снeга высовывается голова с синими губами, искривившимися в страшной гримасe, и холодным блеском остановившихся зрачков. -- Вот цeна "достиженiй революцiи"! -- с горечью говорю я. 347 -- Ax, оставьте, Солоневич, оставьте, -- истерически вскрикивает Гай и лихорадочно тащит меня назад. -- Зачeм вы меня мучите всeм этим?.. Боже мой! Не напоминайте мнe никогда, что я был с ними... Я уже довольно заплатил за свою ошибку... -- Да, но за вашу ошибку, другiе, там в я м e, заплатили еще больше!.. -------- 23 апрeля 1928 года Парад в розницу Полярный апрeль... Наступили чудесныя бeлыя ночи. Еще холодные лучи солнца сiяют до поздняго вечера, и снeг слeпит глаза своей нестерпимой бeлизной. Сегодня 23 апрeля -- день св. Георгiя Побeдоносца. В прошлом году мы собрались вмeстe, но в этом году этот сбор особенно опасен... По лагерю прошла волна "зажима" и преслeдованiй контр-революцiонеров. Нeсколько недeль тому назад группа священников, собравшаяся помолиться вмeстe, была арестована и посажена в изолятор по обвиненiю в контр-революцiонном заговорe... И на предварительном совeщанiи мы, по мeткому выраженiю Димы, рeшили отпраздновать наш день "не оптом, а в розницу" -- ограничиться только посeщенiями друг друга... На дворe -- мороз и вeтер. Сeверный полярный круг не шутит и не сдается веснe. Я нахлобучиваю свою волчью шапку и отправляюсь в поход. В нашем сараe Дима отплясывает какой-то замысловатый индiйскiй танец, стараясь согрeть застывшiя ноги. Он только что принес из починочной мастерской нeсколько пар красноармейских лыж и продрог до костей. -- Ты это куда, дядя Боб? Ей Богу, в сосульку превратился! -- Надо, братишечка, ребят-то наших повидать... -- Ах, парадный обход! Постой, пойдем вмeстe. Вот только отогрeюсь немного. -- Никак нельзя, Димочка. Пропуска для хожденiя 348 по острову у тебя вeдь нeт. А теперь такiя строгости -- как раз в карцер угодишь. Да и тут кому-то нужно остаться... -- Ладно, ладно, катись, Баден-Пауль Соловецкiй... Что-ж дeлать? Только ты там и за меня хорошенько потряси лапы ребятам... Человeк долга Недалеко от нас к стeнe Кремля прислонилось маленькое зданiе -- это наше пожарное депо. Ленинградскiй скаут Володя поступил в депо простым пожарным, но скоро зарекомендовал себя таким спецiалистом, что он теперь уже начальник пожарной охраны. В дежуркe -- темно. Володя крутит ручку стараго телефона и с трудом узнает меня. Лицо его помято, и на щекe полоса сажи. Я молча протягиваю ему лeвую руку. Нeсколько недоумeвая, он дружески пожимает ее, а потом, переводя глаза на зеленую вeточку в петлицe моей тужурки (по традицiи русских скаутов 23 апрeля каждый скаут должен в петлицe имeть цвeток или простую зеленую вeточку) и радостно вскрикивает: -- А вeдь и вeрно, чорт побери... Вeдь сегодня же двадцать третье! И как это я проворонил? Голова, правда, совсeм заморочена; всю ночь не спал. Только что с пожара прieхали! Деревянный барак у Савватьева горeл. Сам знаешь, какiе у нас порядки -- ни воды, ни огнетушителей. Люди послe работы спали всe, как убитые, и дневальный, видно, -- тоже... Там все лeсорубы... Шестеро и сгорeло, пока мы подоспeли... Видишь, -- сказал он, протягивая ко мнe свои почернeвшiя от сажи и угля руки, -- самому пришлось работать в огнe... -- Да у тебя, брат, и на рожe-то слeды геройства... Володя разсмeялся. -- А хорошо, что ты все-таки зашел, напомнил. Надо и мнe нашу славную традицiю выполнить. Он оглянулся. На стeнкe дежурки висeл портрет недавно умершаго основателя ЧК, Дзержинскаго, отличавшагося фанатичной жестокостью. Портрет был окружен вeнком из золотых вeток... -- Вот это кстати! Выручил, значит, "желeзный чекист" скаута! 349 Володя отламывает вeточку от "вeнка и, торжествующе улыбаясь, вдeвает ее в петлицу тужурки. -- Пусть эта сволочь перевернется в гробу. -- Да он вeдь в крематорiи сожжен... -- Ну, так пусть черти его в аду лишнiй разок за мой счет припекут... Тьфу, какiя глупости в голову лeзут, -- сам над собой разсмeялся Володя. -- Но в нашем положенiи даже шиш в карманe показать, и то прiятно. Все-таки как-то на душe легче... Его утомленное лицо оживляется лукавой усмeшкой... На грани сдачи В маленькой комнаткe ВПО (Воспитательно-Просвeтительный Отдeл), окутанный табачным дымом и гомоном спорящих голосов, над столом склонился наш художник Игорь. Перед ним длинная полоса бумаги, на которой вчернe уже выведено: "Труд без творчества есть рабство". Игорь накладывает краски на буквы, изрeдка нервным движенiем откидывает со лба длинные волосы и от старанья незамeтно для самого себя высовывает кончик языка. -- Здорово, Игорь! Среди окружающаго шума, поглощенный своей работой, Игорь не сразу откликается. Я трясу его за плечо. -- Эй, очухайся, мазилка. Я к тебe с поздравленiем пришел. -- Это дeло, -- ласково отвeчает он, крeпко пожимая мнe руку. -- В отвeт на твое поздравленiе я тебя сразу же и ограблю, -- Он быстрым движенiем выхватывает мою вeточку и прикрeпляет ее к своей рубашкe. -- Ты себe еще достанешь, а мнe отсюда никак не выбраться. Видишь, какой лозунг малюю. Как раз соотвeтствующiй для концлагеря... -- Да, лозунг подходящiй. Вот его бы на лeсозаготовки или на Кемь-Ухту -- сразу бы энтузiазм поднялся... Улыбающееся лицо Игоря покрыто какой-то зеленоватой блeдностью. Он совсeм истощен и, вдобавок, каждой весной его мучат приступы цынги. 350 В Москвe он был кормильцем большой семьи, которая теперь живет впроголодь и не может помочь ему ни деньгами, ни посылками. Мы всe стараемся подeлиться с ним, чeм можем. Но велика ли может быть наша помощь? Всe мы живем полуголодными... Разгром скаутов, может быть, наиболeе тяжело ударил именно по Игорю. Почти у всeх из нас там, на волe, остались родные, которые из-за нашего ареста все-таки не голодают, а как-то перебиваются. А семья Игоря бeдствует по-настоящему... А в перспективe у него -- еще долгiе годы ссылки, разлука с родными, лишенiе избирательных прав, невозможность учиться и свободно работать, словом, невеселая карьера контр-революцiонера, сидящаго "на карандашикe" у ГПУ. Впереди разбитая жизнь, а Игорь весь кипит желанiем работать и творить... И мы не увeрены, что он не сдастся под давленiем всeх этих невеселых обстоятельств. Может быть, он п