>л в 1933 году -- в перiод питанiя воронами. Вeс был около 80 кило (теперь -- 94). За плечами -- статив фото-аппарата. На мнe морской бушлат, выдачи 1923 года. Как глубоко унизительна для сознанiя культурнаго человeка эта постоянная погоня за "жратвой"! Поeсть 399 400 досыта хотя-бы нeсколько дней подряд -- представлялось какой-то недостижимой мечтой. И мудрено-ли, что за первые три мeсяца моего пребыванiя в благословенной Финляндiи моя скромная персона стала вeсить на 12 клгр. больше. А "в прежнем" в теченiе остальных долгих лeт моего подсовeтскаго существованiя на моей "скатерти-самобранкe" перебывали самыя "оригинальныя" блюда: и вороны, и галки, и воробьи, и лягушки, и собаки, и кошки, и даже крысы... Бр-р-р... Всего было. И все это вовсе не дeло далекаго прошлаго. Еще в 1933 году, перед вторым побeгом, меня, человeка с высшим образованiем, спасали от голода родимыя русскiя вороны, которых я ловил капканом.40 40 Не пережив самому, трудно как-то вeрить совeтской жизни. И когда я слышу -- и не рeдко -- жалобы эмигрантов на тяжесть здeшней жизни, мнe хочется предложить проэкт устроить "санаторiй для излeченiя пессимистов". Санаторiй -- в видe кусочка совeтскаго концентрацiоннаго лагеря. Жизнь гарантируется, излeченiе тоже. Через мeсяц такой жизни по совeтскому образцу -- я увeрен -- из санаторiя выходили бы неисправимые оптимисты, весьма довольные эмигрантской дeйствительностью. Кусочек "совeтской карьеры" Попав в тихiй, богоспасаемый град Орел, я надeялся там нeсколько отдохнуть от избытка административнаго вниманiя ОГПУ и пробыть нeкоторое время в безвeстности и покоe. Но мнe не повезло. Мнe удалось скрыть свои медицинскiя званiя и не поeхать по разверсткe Райздравотдeла в какой-нибудь "учортанакуличкинскiй" колхоз. Но меня подвела извeстность атлета и, так сказать" "спортивнаго писателя". Слухи, что я гдe-то скрываюсь в городe, просочились в мeстный совeт физической культуры. Получив повeстку явиться, я не стал дожидаться, когда ОГПУ "подтвердит" вызов, и, "скрипя сердцем", поплелся в совeт. -- Вы же сами должны понять, тов. Солоневич, -- стал убeдительно разливаться передо мной секретарь совeта, вихрастый комсомолец, -- мы не можем позволить себe такой роскоши, как не использовать такого спеца... 401 -- Но вeдь я адмссыльный, -- пытался выкручиваться я. -- Ну, это дeло уже кругом согласовано. Звонили и в ГПУ и там все утрясли. Одним словом -- два слова... Кругом шишнадцать. Вот вам путевка на желeзку. Мы надeемся, что вы там поставите работу на ять... Словом -- "без меня меня женили, я на мельницe был"... Но спорить, особенно в моем положенiи, было, мягко выражаясь, неосмотрительно. Я и не спорил. Впрочем, мои спортивные таланты были в перiодe эксплоатацiи что-то мeсяца только два. Как-то утром ко мнe впопыхах вбeжал сторож клуба: -- Так что, тов. Солоневич, начальник просит срочно прiйтить. И с вашим... как его... фатиграфским аппаратом... Оказалось, что начальство хотeло увeковeчить какой-то очередной пленум, "явившiйся переломным моментом в развитiи"... чего-то там... ну, и так далeе. Но городской фотограф почему-то не прибыл. Тогда вспомнили обо мнe. А у меня, дeйствительно, был небольшой "фатиграфскiй аппарат", старый Эрнеман с апланатом. Но на безрыбьe и рак -- рыба. И мой заграничный Эрнеман возбуждал благоговeнiе окружающих. В своей комнатe я ухитрился устроить даже что-то вродe лабораторiи. Так как ни электричества, ни керосина не было, то я по-просту вставил в окно фанерный щит с красным стеклом и с помощью семафорных линз, скомбинировал даже увеличитель.... Голь на выдумки хитра. А совeтская -- в особенности: иначе не проживешь. Мое появленiе на Пленумe было встрeчено весьма радостно. Запечатлeть свои физiономiи в назиданiе потомству -- что ни говори -- заманчиво. Особенно -- задарма... -- Ну-ка, Солоневич, -- привeтствовал меня секретарь парткома, окруженный "энтузiастами совeтскаго транспорта" -- исковеркай нас, как Бог черепаху... Мой Эрнеман щелкнул. Через час, когда делегаты послe обeда вернулись 402 в зал засeданiя, большая увеличенная фото-группа уже висeла у входа. Фурор был полный. Меня прозвали "сверх-ударником с ураганными большевицкими темпами", а вечером замороченный и обалдeвшiй завклуб заявил мнe на самых лирических тонах своего скромнаго и охрипшаго от говорильни дiапазона: -- Брось-ка ты, Солоневич, свою физхалтуру к чортовой матери... Кому она, в самом дeлe, нужна? Вот тоже занятiе! Переключайся-ка, брат, на фото-работу. Вот это -- да! Ударники, кампанiи, премiальничество, интузiасты, подъем масс и всякая такая штукенцiя. И потом опять же -- на виду всегда. Сегодня, вот, здорово ты сгрохал все это. Так как -- заметано? Пиши смeту. На что другое -- а на показ достиженiй деньги завсегда найдутся. И должность тебe как-нибудь сварганим подходящую, занозистую... Так стал я фотографом, или, оффицiально -- "рукрайсвeтгазом" нашей желeзки41 и поселился на Желeзно-дорожной улицe No. 12. Пролетарская жизнь В другой половинe нашего крохотнаго домика жила семья желeзнодорожнаго слесаря -- типичная семья провинцiальнаго рабочаго -- всегда полуголодная, оборванная и придавленная нуждой. Маленькая дочурка слесаря, Аня, только лeтом могла всласть бeгать по садику и двору. В остальное время, особенно в плохую погоду и зимой, она отсиживалась дома по той простой причинe, что ея обувь не была предназначена ни для грязи, ни для снeга. Когда бывали морозы и грязь, Аня не могла даже в школу ходить. За два года, которые я провел в сосeдствe с семьей слесаря, Аня только раз получила молоко. Да и то это было, когда дeвочка заболeла и ей нужно было "усиленное питанiе" (кошмарная фраза для каждаго русскаго врача). 41 Для любителей совeтских ребусов сообщаю полное названiе своей должности: "Рукрайсвeтгаз Райпрофсожа 2 ст. Орел МК жд НКПС СССР". 403 И купленный Анe литр молока за два рубля, помню, пробил сильную брешь в бюджетe слесаря. В этот день взрослые голодали. Как-то весной я разговорился с маленькой Аней, копошившейся в пескe, во дворe под лучами теплаго весенняго солнышка. Уж не помню, как и о чем велся разговор, но случайно я спросил: -- А ты пирожное, Анечка, кушала? Дeвочка подняла на меня свои голубые глазки и быстро отвeтила: -- Не... А что такое "пирожное"? В дальнeйшем разговорe оказалось, что и "ветчина", и "какао" -- понятiя Анe незнакомыя. И только при словe "апельсин" ея блeдныя губки довольно улыбнулись. -- Это, дядя, я знаю. Это в книжкe нарисовано -- такое круглое, вродe мячика. -- Что с ним дeлают? -- каким-то невольно сорвавшимся голосом спросил я. -- А я не знаю, -- просто отвeтила дeвочка.42 42 По техническим причинам в книгу не вошли многiе очерки из жизни совeтской молодежи, напечатанные в "Голосe Россiи": "Совeтскiй быт", "Под колесами машины", "Комсомольское Рождество" и др. Весна 1932 -- "Гражданин, вы арестованы"... Боже мой! Опять эта фраза... Сколько раз пришлось мнe выслушивать ее!.. На этот раз она была произнесена в моей маленькой комнаткe в Орлe. По приказанiю из Москвы я опять был арестован и через 2 суток сидeл в Центральной тюрьмe ОГПУ, на Лубянкe. Тe же картины опять стали проходить перед моими глазами -- то же безправiе, тот же бездушный, жестокiй механизм гнета и террора, тe же камеры, переполненныя придавленными страхом людьми. Секундой мелькнула встрeча с Сержем. Его похудeвшее лицо невесело усмeхнулось мнe с высоты желeзной лeстницы второго этажа. -- Боб, ты? 404 -- Я... я... А ты здeсь как? -- Да вот из ссылки, из Сибири, привезли этапом. -- А в чем дeло? -- Да не знаю... Не забывают, видно!.. О Димe слышал? Разстрeлян на островe в 1929 году... Раздался чей-то окрик, и Серж скрылся в корридорe. Еще раз мелькнуло его лицо с дeланной улыбкой, и он устало махнул рукой на прощанье. В теченiе ближайших недeль состоянiе моего зрeнiя настолько ухудшилось, что мнe удалось добиться осмотра врача и, благодаря счастливому стеченiю обстоятельств, попасть в больницу при Бутырской тюрьмe. Прошло три мeсяца, в теченiе которых я не только не получил обвиненiя, но даже не был допрошен. Но вот, как-то поздно ночью, когда всe уже спали, в палату вошла встревоженная сидeлка. -- Кто здeсь Солоневич? Я отозвался. -- За вами из ГПУ прieхали. -- А как: с вещами eхать или без вещей? Сидeлка ушла и через нeсколько минут появилась с таким же встревоженным врачом. -- Сказали -- со всeми вещами. А зачeм -- не говорят. "Наше дeло", отвeтили. Дeлать было нечего. Я спустился вниз и смeнил больничный халат на свое платье. Каптер, сам заключенный, смотрeл на меня с искренним сочувствiем. -- Ну, прощайте товарищ, -- задушевно сказал он, пожимая мнe руку. -- Дай вам Бог. Загудeла машина, и в темнотe ночи меня повезли на Лубянку. Зачeм? Опять 4-й этаж. Опять, как 6 лeт тому назад, "Секретный отдeл". Слeдователь, маленькiй, сухой человeк в военном костюмe, стал быстро и рeзко задавать мнe обычные вопросы. -- Да я столько раз отвeчал на все это. Даже здeсь, в этой комнатe. -- Не ваше дeло! -- оборвал чекист. -- Вы арестованный и обязаны отвeчать на всe вопросы. Скажите, с 405 кeм из молодежи вы встрeчались в Сибири, в Орлe и при своих поeздках? -- Да я только то и дeлаю всeми своими днями на волe, что встрeчаюсь с молодежью. Слава тебe, Господи, сам еще состою в этом почетном званiи! -- Бросьте притворяться, -- обрeзал чекист. -- Нас интересует, с кeм из п о д п о л ь н о й молодежи вы встрeчались. Перечислите нам фамилiи этих лиц. -- Если вы спрашиваете про концлагерь -- так там вся молодежь так или иначе контр-революцiонна, конечно, по вашей оцeнкe. А на волe я ни с кeм таким не встрeчался. -- Ax, не встрeчались? -- иронически скривился слeдователь. -- А что такое СММ, вы не знаете? -- Слыхал, что это какое-то названiе группы молодежи, но подробнeй не знаю. -- Ах, тоже не знаете? И ни с кeм из них не встрeчались? Так, так... И со скаутами и с соколами тоже не встрeчались? -- Что-то не приходилось. -- И что такое "Сапог" -- не знаете? -- Да это шутливое названiе какого-то скаутскаго кружка. -- Ах, "шутливое"? А чeм они сейчас ш у т я т вам неизвeстно? -- Нeт. -- А с членами этого "Сапога" вы встрeчались за это время? Связь между вами продолжается? -- Дружба, конечно, остается. Но в Соловках и Сибири их не было. -- Значит, полная невинность? Ну, ну... У нас совсeм другiя свeдeнiя. Но не в этом дeло. Не думайте, что мы вас забываем. Вот против вашей, как вы называете, "дружбы" мы-то и боремся. И этой "дружбы" мы вам проявить не дадим. Вы всe у нас -- как под стеклышком. Насчет своей дружбы и встрeч забудьте!.. Можете идти. -- Позвольте, развe я не могу узнать своего обвиненiя? -- Это вас не касается. 406 -- Тогда мнe придется подать жалобу прокурору! Вeдь скоро четыре мeсяца я сижу без обвиненiя и допросов. Неожиданно слeдователь любезно улыбнулся: -- Ах, пожалуйста, пожалуйста! Если у вас есть свободное время и бумага -- сдeлайте одолженiе, пишите. Это, говорят, хорошо влiяет на нервы и развивает терпeнiе!.. ___ Мое появленiе рано утром в больницe произвело настоящую сенсацiю. Каптер, помогая мнe переодeваться, радостно сiяя, говорил: -- Боже мой!.. Это, ей Богу, в первый раз, как человeк, взятый ночью в ГПУ, живой вернулся... Ну, счастье ваше, товарищ. Потом, ежели, Бог даст, выйдете -- свeчку Николаю Угоднику поставьте!.. Тучи над настоящим, как-будто разошлись -- обвиненiя мнe предъявлено не было, и появились нeкоторые шансы на благопрiятный исход даннаго "сидeнiя". На зато будущее было теперь покрыто непроницаемым, мрачным туманом. Слова слeдователя доказывали, что слeжка за мной все еще продолжается, что мое "дeло" никак не прекращено и что туда все время подкладываются новыя свeдeнiя о моих встрeчах, разговорах, путешествiях, дeйствiях и пр. По-прежнему я "плотно сидeл на карандашe ОГПУ". В просторeчiи это значило, что опять и опять будут аресты, по-прежнему всe, кто будут со мной встрeчаться, неминуемо попадут под подозрeнiе, и что я останусь приманкой, на которую ОГПУ будет вылавливать "контр-революцiонную" непокорную молодежь. Меня "обезвреживали" со всей тщательностью и цинизмом чекистскаго аппарата. Для молодежи, для своих друзей я уже ничего не смогу сдeлать... Вся моя дeятельность была сжата суровыми рамками чекистскаго наблюденiя... ___ Безпомощность и безвыходность давили душу. Опять потекли "мирные дни" заключенiя. По-прежнему раз в недeлю острый шприц протыкал глазныя яблоки и вливал туда "физiологическiй раствор". И я 407 потом ходил с кроваво-красными глазами и почти ничего не видeл... Слeпота, как и раньше, в Соловках, опять вплотную стояла рядом со мной... ___ Помню сравнительно небольшой эпизод, рeзко врeзавшiйся в сeрые дни больничной жизни. Этот тон был сeрый, конечно, только относительно. Постоянно случались драки, стрeльба по бeглецам, воровство, артистическое и даже изысканное. Дни проходили "не скучно": то кого-либо вызывали на разстрeл, то кто-либо освобождался, то какую-либо разсeянную сестру милосердiя уголовники насиловали гурьбой в темной палатe, то случалось какое-либо самоубiйство. Но все это были явленiя, которыя для совeтских нервов не представляли чего-то, из ряда вон выходящаго. Но один случай запомнился очень ясно. Цeна револьвернаго патрона С утра во всeх палатах больницы Бутырской тюрьмы ожиданiе -- готовится очередной этап. Внизу идут наспeх созванныя врачебныя комиссiи для опредeленiя "годности в этап". Предполагается, что "долeчиваться" будут в лагерe... В сосeдней палатe -- шум и споры: это пытаются отправить в лагерь молодого вора, пытавшагося заслужить помилованiе доносами на товарищей. Он ошибся в каких-то своих расчетах и теперь все-таки вызван на этап. А для него, "стукача" и "ссученнаго"43, лагерь -- это смерть. Он знает, что в первый же день его пребыванiя в лагерe он будет найден гдe-нибудь во рву с ножом между ребрами: "великое урочье племя" имeет свои жестокiе законы... И этот вор, Ванька Хлюст, всeми силами давно уже пытается отвертeться от этапа. Гдe-то он ухитрился сам привить себe гоноррею. Потом, послe выздоровленiя (принудительное лeченiе), ухитрился заразить себя трахомой. А недавно втер себe в глаз кусочки химическаго карандаша. 43 Доносчика и предателя. Но вот -- все-таки роковое: "собирайся с вещами"... И в палатe грохочет соленая матерная ругань и пререканiя 408 между ним и надзирателями. Силы не примeняют -- как никак -- больница... Потом все затихает. Ванька как-будто сдается и начинает собирать вещи. Но через пять минут откуда-то из корридора раздается истошный вопль, и потом я вижу мимоходом, как Ваньку тащат из уборной с окровавленной рукой. Оказывается, что он успeл разрeзать себe вены откуда-то раздобытой безопасной бритвой. Нажим надзирателей временно ослабeвает. С забинтованной рукой Ванька остается лежать в палатe и с сiяющим лицом хвастается перед сотоварищами своей ловкостью. Послe обeда в корридорe раздается звон шпор и шаги нeскольких людей. Мелькает форма сотрудника ГПУ и двух каких-то в штатском. Все затихает, и мы слышим отрывки разговора: -- Так, значится, вы, гражданин Веселов, отказываетесь иттить в этап? -- Да как же я могу, -- отвeчает взволнованный и заискивающiй голос Ваньки. -- Да я бы с моим полным... Да развe-ж я могу?.. Почитай, вся рука располосована... -- Так, значит, вы отказываетес<ь>? -- сухо повторяет голос. -- Да, больной же я совсeм, товарищ Начальник. -- Ну, ну... Дeло ваше... Наступает молчанiе на нeсколько минут. Потом тот же голос продолжает: -- Вот, подпишите акт, что вы отказываетесь идти в этап. -- Дак я же, товарищ Начальник... -- Либо вставайте на этап, либо подпишите, -- коротко звучит отвeт чекиста. Послe нeкоторых пререканiй Ванька, видимо, подписывает. -- А теперь вы, товарищи, подпишите... Формальнос<т>ь -- ничего не попишешь. Двое спутников чекиста, очевидно, тоже подписывают. -- Ну, вот и все, -- раздается среди молчанiя тот же ровный, сухой голос. Слышится шум свертываемой бумаги, 409 и потом внезапно тишина корридора и палат прорeзается гулким звуком выстрeла... Слышен глухой стон и опять тот же спокойный голос: -- Ну, теперь пойдем, товарищи... Засeданiе закрыто. И трое людей мeрным шагом проходят по корридору обратно. К палатe с блeдным лицом бeжит дежурный врач. Через нeсколько минут по корридору звучат ровные шаги санитаров с носилками, и прежняя тишина опять воцаряется в больницe Бутырскаго Изолятора ОГПУ... Рeшенiе Прошло еще мeсяца полтора без всяких новостей. Наконец, меня вызвали в канцелярiю и показали бумажку: ВЫПИСКА из протокола заседания Коллегии ОГПУ от 28 июля 1932: С л у ш а л и: Дело гр. Солоневича, Б. Л., No. 121343. П о с т а н о в и л и: Дело прекратить, гр. Солоневича, Б. Л., из под заключения освободить и отправить на место жительства. Почти пять мeсяцев было вычтено из жизни неизвeстно почему и за что... ___ В тот же день, вечером в комнатe брата я твердо сказал: -- Я согласен, Ваня. Бeжим. Здeсь нeт ни настоящаго, ни будущаго. Побeг No. 1 Через два мeсяца небольшая группа туристов-охотников появилась в Карелiи, около водопада Кивач. Кто бы мог подумать, что эта веселая, дружная компанiя, в изобилiи снабженная всякими совeтскими "мандатами", готовится совершить ужасное, с точки зрeнiя совeтской власти, преступленiе -- бeжать из "родного пролетарскаго государства"? 410 Не торопясь, как полагается мирным путешественникам, мы проплыли на лодкe по рeкe Сунe, достигли большого, озера -- Суо-Ярви и там, оставив лодку в прибрежных камышах, направились по лeсу на запад, туда, гдe в 150 километрах была Финляндiя. Мы думали пройти этот путь в 5-7 дней, но, вопреки справкe Московской метереологической станцiи о сухом лeтe, оказалось, что послeднiе два мeсяца все время лили дожди и обширныя карельскiя болота, и рeчки оказались почти непроходимыми. Больше 5 дней мучились мы в этих лeсах и болотах. Напряженiе послeдних мeсяцев не прошло даром для брата -- он разболeлся настолько серьезно, что продолжать трудный путь было невозможно. А до границы, желанной границы оставалось только 60 километров. О том, чтобы оставить больного брата гдe-нибудь на дорогe и уйти самому, не могло быть и рeчи. Мы рeшили вернуться обратно. С тяжелым чувством проигрыша мы вышли на дорогу, удачно инсценировали заблудившуюся и растерявшуюся компанiю и вернулись обратно. -- На этот раз не удалось, -- весело сказал Юра, когда мы прieхали в Москву. -- Ну и чорт с ним! А мы все равно, раньше или позже, -- но пройдем!.. Улыбнуться при неудачe -- первое дeло!.. Боб С тяжелым сердцем возвращался я в Орел послe неудачи перваго побeга. Были опасенiя, что попытка побeга будет открыта и это вызовет соотвeтст<в>ующiя репрессiи. Да если бы все и обошлось благополучно, -- впереди был год подготовки к новому побeгу, опять тысячи случайностей, опасности и риск. Высунувшись из окна вагона, я перебирал в памяти причины неудачи побeга и строил планы новаго. -- Да лопни мои глаза, если это не сам дядя Боб! Боже мой, да этот знакомый звучный голос я узнал бы среди тысячи других! Живо обернувшись, я увидал нашего "боцмана" в натуральную величину, высокого, коренастаго, 411 с густой копной бeлокурых волос над круглым жизнерадостно улыбающимся лицом. -- Вот так чертовщина. Вы -- Боб? -- Я... я... -- просiял боцман, схватывая меня в свои медвeжьи объятiя. -- Вот это -- да! -- восклицал он, радостно цeлуя меня. -- Вот так встрeча!.. А то я смотрю, смотрю... Через полчаса, когда мы устроились вмeстe в купэ вагона, Боб докладывал о судьбe севастопольцев. -- Ну, с кого бы это начать?.. Ну, хоть бы с Лидiи Константиновны. Уeхала куда-то за Урал. На прощальной вечеринкe расплакалась, бeдалага. "Не могу, говорит, здeсь жить -- слишком больно вспоминать все старое"... Провожали мы ее на вокзал всей оравой, даже тихонечко спeли пeсенку герлей. Жалко ее -- хорошая она была -- как мать родная. Да что-ж -- уж такое теперь чортово время... Ничипор -- так тот всерьез поэтом стал. Так -- в два лица... -- Как это в два лица? -- Да вот: одни "поэзы" пишет для души, для себя -- и хорошiя, надо прямо сказать, "поэзы" -- и никто их, ясно, не печатает. А другiя для газет, для гонорара. Ну, знаете, о всяком там совeтском энтузiазмe, ударниках, пятилeтках и прочей халтурe. Читали, небось, -- оскомину все это набило... Талантливый парень, а вот, ходу никуда нeт. Он бы по газетной линiи легко себe карьеру сдeлал бы со своими способностями, но в партiю нужно поступить -- развe безпартiйному куда ход есть? -- ну, а этого совeсть не позволяет. Так и бьется, бeдняга... Григу больше повезло, хоть так и не добился он инженера -- вычистили его сперва из Комсомола, а потом и из ВУЗ'а, "как чуждый элемент". Разнюхали. А что-то нехорошее подмeтил я на душe у Грига -- словно пятна какого-то отмыть не может. Словно трещина гдe-то. Жаль парня... Ну кто еще? Тамару, конечно, из прiюта все-таки вычистили -- там теперь одни комсомолки работают. Ну, она в школы перешла по физкультурe. Опять с дeтьми возится. Володя с Олей давно уже не в фиктивном, а настоящем бракe. И волченок уже есть. Вeрно, уже и позабыл, что Тумановым звался, А ей-Богу, Борис Лукьянович, 412 хорошо это у нас с герлями повыходило. Вот, прошли вмeстe скаутскiе ряды в одной дружинe, смотришь -- симпатiя появилась, потом любовь и теперь глядите, какiя славныя пары -- любо-дорого посмотрeть. -- Ну, а сами-то вы как живете? -- Я-то? -- Широкое лицо боцмана расплылось в улыбкe. -- Чорт его знает, кручусь как-то, теперь техник-строитель. Тоже хотeл было в ВУЗ, да нашего брата не пущают. Нужна рекомендацiя общественных и партiйных организацiй, а тут, в Севастополe, каждая собака знает, что мы скаутами были. Нeту хода вверх. Ну, да что! Теперь и инженеру не так что-б очень сладко -- отвeтственность адовая: чуть что -- а подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Ага, не досмотрeл, голубчик, а то и навредил, может быть? Тут тебe контр-революцiя экономическая и готова: пожалуйте бриться -- за ушко, да в лагерь. Нeт уж, Бог с ним! Может быть, лучше, что я не инженер. -- Ну, а Таня как? -- Танюшечка? -- переспросил Боб, и нeжная улыбка освeтила крупныя черты его лица. -- Да ничего, спасибо попрыгивает, дочку няньчит. Я вeдь уже счастливый отец семейства. Голодно -- это вeрно. Но знаете, Борис Лукьянович, за что я скаутингу безконечно благодарен, -- вот за этот запас бодрости и жизнерадостности, который мы всe получили в отрядах. Ей Богу, без этой, вот, бодрости в совeтской жизни прямой путь -- петля... -- Ну а ГПУ вас не цапнуло? -- Как же, как же. Развe-ж оно нас когда-нибудь забудет? Я, вот, 3 мeсяца отсидeл. Да и другiе тоже почти всe попарились. Но в ссылку никто не поeхал. Видно, без вас, Лидiи Константиновны, да Володи ГПУ не так уж опасалось севастопольцев. Пронесло как-то. Поeзд подходил к моему Орлу. Мы сердечно распростились, и я вышел на перрон. Круглое лицо Боба дружески улыбалось мнe из окна вагона. -- Кого увидите там -- мой привeт и поцeлуй! -- Есть, есть! -- по морскому отвeтил боцман. -- Все разскажу! Вот ребята довольны будут! "Живого дядю Боба видал!" Прозвучал послeднiй звонок, и ему отвeтил протяжный гудок паровоза. 413 Поeзд медленно тронулся. -- Да, да, дядя Боб! Самаго главнаго-то я вам и не успeл сказать! Помните нашу скалу в Георгiевском монастырe? Гдe мои моряки скаутскiй значек высeкли? -- Помню, помню. А что? -- Взорвали комсомольцы. Не могли сбить, так подложили динамиту и с корнем ахнули. Вот, свооолочи!.. Чортова служба -- На линiю огня -- шагом марш! -- звучит команда. С винтовками в руках мы идем вперед. Далеко перед нами, в 100 метрах, на дворe артиллерiйскаго полка стоят шесть мишеней. -- Ложись! Прямо по мишеням, десятью патронами... Заряжай! Я плотно просовываю лeвую руку в петлю ружейнаго ремня, крeпко стягиваю ее, выковыриваю локтем ямку в землe и прилаживаю тяжесть винтовки на лeвой ладони. Блестящiе мeдные патроны один за другим уходят в патронник. Рeзко звякает затвор. Лeвая рука в толстой перчаткe подводит винтовку к мишени, ружейный ремень, плотно обвиваясь около руки, крeпко вжимает приклад в плечо. Щека слилась с холодным лаком приклада. Легкiй вeтерок холодит правую обнаженную руку. Мушка ровно ложится в прорeзи и медленно подводится под черное яблоко мишени. Ровно... Ровно... Вот между кончиком мушки и яблоком осталась тонкая бeлая ниточка. Палец начинает плавно давить на спуск. Винтовка вросла в плечо и не шевелится. Спокойно, спокойно... Неожиданный выстрeл оглушает. Плечо вздрагивает от отдачи... Кажется, хорошо! Выстрeлы трещат, не переставая. Первым отстрeлялся длинный костлявый Ильинскiй, "потомственный, почетный пролетарiй", старый слесарь депо. Он осторожно отложил в сторону винтовку и, не поднимаясь, критическим взором оглядeл свою сосeдку. Комсомолка Паша, обтирщица паровозов, сосредоточенно и старательно дострeливала послeднiе патроны, невольно гримасничая и по дeтски выпячивая губы. 414 Послe свистка-отбоя Ильинскiй ласково шлепнул Пашу по спинe. -- Ишь, стрeльчиха-то какая! -- усмeхнулся он, поднимаясь. -- А вeдь, поди-ж, вeрно, очков за 60 все-таки выстукала! -- А что-ж, дядя? -- расплылась Паша в улыбкe, -- поживу с твое -- и больше ста выбью. -- Ишь, ты -- занозистая какая! Поперед батьки в пекло. Ну, ну. Пойдем поглядим, что ты там наплевала в мишень-то. А кстати, Солоневич, -- обернулся старик ко мнe, -- чтой-то стрeлков наших нeту? "Стрeлками" у нас, на желeзкe, называли чинов военизированной охраны, набиравшейся из демобилизованных красноармейцев и охранявших перроны, склады и пути. Постоянных участников наших стрeлковых тренировок, Закушняка и Ямпольскаго, дeйств<и>тельно, не было. -- Да чорт их знает. Обeщали быть. Ильинскiй, видимо, сильно уставшiй на работe и голодный, сердито заворчал: -- Снайперы тоже! Этак мы и состязанiе прокакаем. Тута всeм как один -- нужно. Шутка сказать -- "Динамо"! Не сапогом, небось, сморкаются. Недовольство его было понятным. Сравнительно недавно мы выиграли два стрeлковых состязанiя по боевой винтовкe у красноармейцев и теперь готовились к отвeтственному и серьезному состязанiю с Орловским обществом "Динамо". И отсутствiе постоянных наших стрeлков на тренировкe нервировало старика, фанатика стрeлковаго дeла. Мнe нечего было отвeтить Ильинскому, ибо причин отсутствiя охранников я не знал. К моему удивленiю, Паша снимая ремень с руки и любовно оглаживая свою кокетливо желтую винтовку, беззаботно отозвалась: -- Не дрефь, дядя Ильинскiй. Никакого состязанiя вовсе и не будет. -- Это почему такое? -- А потому, динамовцам теперь не до состязанiй! -- И что это ты брешешь, Пашка? И откудова тебe знать? От горшка два вершка, а поди, как знает все! Паша лукаво усмeхнулась. 415 -- Да ты не фырчи, Ильинскiй. Значит, знаю, если говорю. -- Да ты не тяни кота за хвост, Пашка. Говори толком, коли знаешь. Комсомолка искоса опасливо оглянулась на стоявшаго в сторонe иструктора Осоавiахима, Александрова, типичнаго партiйнаго активиста, и, понизив голос, отвeтила: -- Забастовки помнишь? Недавнiя забастовки нeскольких заводов из-за снятiя со снабженiя членов семей помнили мы всe. Забастовки эти были сейчас же прекращены самими рабочими, получившими сейчас же полное удовлетворенiе своих требованiй. -- Помню. Ну, так что? -- Ну и ну. Докопыриваются до зачинщиков. Теперь пойдут вылавливать, кого нужно. Ильинскiй нахмурился и промолчал, задумчиво наворачивая тряпку на шомпол. -- Ну и что? -- спросил он уже тихим голосом. -- Да ничего. Сам понимаешь, небось. Не маленькiй! Мобилизацiя всeх сил. Теперь им не до стрeльб... Другiя мишени... К нам подходил Александров. Всe замолкли, и старик-слесарь со злобой нажал на неподдававшiйся шомпол. ___ Вечером я позвонил в штаб ВОХР. Там пошли узнать и через минуту дежурный по штабу отвeтил: -- Ничего, товарищ Солоневич, нельзя сдeлать. Уж придется вам обойтиться пока без наших стрeлков. Этые дни есть спецiальная работа оперативнаго характера. О подробностях я, конечно, не спрашивал. ___ В послeднiя недeли от вокзала по городу растекались одиночками и группами оборванный, худыя, истощенныя фигуры украинских крестьян, прieхавших со своих черноземных полей сюда за хлeбом. Они ходили по улицам, стучали в окна и просили: "хоть шматочек хлeба". И эти "шматочки" давали. Я не видeл случая, чтобы такого 416 крестьянина отогнали от окна. Давали не от излишков своих: отрывали от своего полуголоднаго пайка -- то картошку, то луковку, то горсть крупы, то корочку хлeба. Было страшно и трогательно видeть худыя участливыя лица рабочих, хмуро ра<з>спрашивающих крестьян о жизни украинских сел. И этот кусок хлeба казался не подаянiем, а братской помощью. Члены "четвертаго интернацiонала" (гимн "четвертаго интернацiонала" звучит так: "Я голодный!") проявляли свою солидарность... Тe из крестьян, у кого уже не было сил ходить по дворам и улицам, пробирались к мусорным ящикам и оттуда выгребали пищевые отбросы. Эти обезсилeвшiе люди назывались среди коренного населенiя города полным больной иронiи термином -- "санитарная комиссiя". И обычно члены этих "санитарных комиссiй", добравшись до далекаго от изобилiя совeтскаго мусорнаго ящика, уже не отходили от него живыми. Отвыкшiе от пищи желудки не выдерживали качества совeтских объедков и отбросов. И их тeла-скелеты обычно по нeсколько дней лежали по дворам, пока не являлась подвода и не увозила их в братскую яму. Из человeческих костей строился "фундамент зданiя соцiализма"... Постоянно мотаясь по всему узлу и городу, я успeл втихомолку сдeлать нeсколько снимков с этих страшных картин. Снимки эти были с нами во время второго побeга. Мы не успeли переправить их во-время за-границу, и так как, с точки зрeнiя ГПУ, такiе снимки были абсолютно достаточным матерiалом для разстрeла, то во время побeга они были помeщены в самом безопасном мeстe. Этим мeстом считался у нас заднiй карман Юриных трусиков -- не брюк, а трусиков. "Пока-де там что -- меня будут обыскивать послeдним. На крайнiй случай я даже съeм их", -- увeренно говорил Юра, когда мы обсуждали возможности провала. Мы не учли одного, что послe ареста нас могут заковать в ручные кандалы. И я видeл потом, как блeден был Юра, когда наручники связали кисти его рук, и он не мог добраться до своего кармана... Но когда нас по ленинградским улицам везли на Шпалерную в ДПЗ, он улыбался. 417 -- Олл райт, -- коротко отвeтил он на тихiй вопрос о снимках. Уже потом, когда мы послe приговора сидeли в пересыльной тюрьмe, Юра сообщил, как цeной мучительнаго напряженiя и выворачиванiя рук он все же ухитрился достать эти снимки из кармана и опустить их..... -- Куда? В уборную?.. Похудeвшее, осунувшееся лицо Юры, такое странное без обычной взлохмаченной копны черных волос, осклабилось. -- В уборную? Ну, нeт... Какой-нибудь путевой сторож найдет, и что дальше? Сдаст по начальству. И там долго ли догадаться? Я их засунул за окно вагона -- туда, гдe будут опущены вторыя зимнiя рамы. Выцарапай-ка их оттуда!.. Так, роковой вагон No. 13 и до сих пор eздит с этими фотографiями трупов украинских мужиков, нeсколько миллiонов которых погибло во время очередного совeтскаго голода 1933 года... ___ Немного дней спустя, когда выяснилось, что, дeйствительно, состязанiя откладываются, ибо ГПУ занято арестами "бунтовщиков", я был послан на станцiю Куракино для фото-съемки какого-то изобрeтенiя путевого сторожа. Скоро на станцiю пришел товаро-пассажирскiй поeзд, тот самый "максимка", с медлительностью котораго связано столько юм<о>ристических разсказов и неприличных анекдотов. Был яркiй, почти лeтнiй день. Поeзд должен был стоять 12 минут; платформа наполнилась ободранным совeтским людом из вагонов 4 класса. Кипятку не было, и станцiонный кран был мигом облeплен черной толпой жаждущих. Из зданiя вокзала вышел патруль охраны и зашагал к головному вагону. В числe стрeлков патруля я узнал Закушняка и Ямпольскаго. -- Куда это ребата? Кого ловите? Закушняк, стройный молодой парень из провинцiальных рабочих, как-то передернул плечами. 418 -- Да вот, на облавe... -- Ну, я вижу... А на кого? -- Да, вот, бeгунков, которые на Москву прутся, вылавливаем. Патруль прошел вперед. Незамeтно для них я пошел сзади. Дойдя до передняго вагона, стрeлки раздeлились. Трое вошло в вагон, а остальные размeстились по сторонам. Через нeсколько минут из вагона была высажена какая-то семья: старуха, крeпкая, кряжистая, с каким-то восковым пергаментным лицом, молодой крестьянин и двое ребятишек 7-8 лeт. Не обращая вниманiя на их жалобы и мольбы и на посыпавшiеся со всeх сторон вопросы, патруль повел задержанных в станцiонный сарай, гдe один остался на стражe. Потом остальные стрeлки так же медленно, молчаливо и мрачно пошли в слeдующiй вагон. К моменту отправленiя поeзда вагона три-четыре было "очищено" от крестьян. Зная, что через полчаса вслeд за "максимкой" идет скорый, я рeшил остаться, чтобы посмотрeть, что будет со снятыми с поeзда крестьянами. В станцiонном сараe послe отхода поeзда выловленных оказалось человeк двeнадцать. В их числe было двe женщины и трое ребятишек. Изможденные, оборванные и молчаливые, они понуро сидeли на цементe и, видимо, ничто уже не могло вывести их из отупeнiя. Через нeсколько минут подошел уполномоченный ДТОГПУ44. Он тоже молча оглядeл крестьян и отрывисто спросил: -- Откуда? Старуха медленно подняла голову. -- С пид Золотоноши, сыночку. -- А какого чорта сюда притопали? Старуха удивленно подняла голову, с плохо скрытым недоброжелательством посмотрeла на откормленное лицо чекиста и тихо отвeтила: 44 Дорожно-транспортный отдeл ОГПУ. -- А куды-ж податься? Хиба-ж так умирати, як 419 скотина? Мабудь вси вже поумиралы в сели. Мы и пiихалы хлиба шукаты... -- От, дура! Да развe-ж здeсь хлeба больше? -- А я знаю? -- устало и тихо отвeтила старуха, опять уронив голову. -- Нам вже все ровно. Крестьянин помоложе обратился к уполномоченному, и в его голосe прозвучала нотка надежды. -- А може нас в турму загонять? -- Ну, вот еще! Возиться, да кормить вас! Идите, куда хотите, только на поeзд не цeпляйтесь. -- Так куда-ж нам идти? -- удивленно спросила старуха. -- А мое какое дeло? На всe четыре стороны. Ну, пойдем, товарищи, -- сказал он стрeлкам, и всe вышли. Закушняк задержался и, выходя послeдним, сунул старухe два рубля. -- Спасибо, сыночек... А може хлиб е? -- Уж не знаю, бабушка. Ежели достану -- принесу. -- Сыночек, сыночек, -- с внезапным припадком отчаянiя вскрикнула старуха, судорожно схватив его за полу шинели. -- Куды-ж нам податься? -- Да вот, идите в деревню. Вот там, версты с двe, деревня есть. Может, там покормят... И осторожно высвободив край шинели из костлявых пальцев старухи, стрeлок торопливо вышел из сарая. Нeсколько шагов мы шли молча. -- Слушай, Закушняк, куда-ж им дeться, в самом дeлe? Стрeлок повернул ко мнe свое искаженное мучительной усмeшкой лица -- Куда? А я знаю? Тут всe деревни, почитай, переполнены. Самим eсть-то почти ни хрeна нeт. Куда-ж кормить? Может, что и дадут, только навряд что. -- А чего в тюрьму словно просились? -- Да вот, видишь, при ихней жизни им и тюрьма вродe дома кажется. Послe украинских сел -- все раем будет. Думают -- паек им давать будут... Развe-ж они знают, что в тюрьмах дeется? Да потом, развe-ж тюрем да пайков хватит на такую голодную ораву? Эх, да и так всe, почитай, можно считать, в тюрьмe сидим... А мы вот, видишь, вродe как тюремщики. Чортова служба!... 420 Он со злобой перекинул винтовку через плечо и исчез в дверях станцiи. К перрону, блестя зеркальными стеклами вагона-ресторана, подходил скорый поeзд. На службe Россiи По законам административной, ссылки я не имeл права выe<з>жать из Орла. Но работать на желeзкe и не соблазниться возможностью стрeльнуть в Москву -- было "сверх сил". И изрeдка я ухитрялся на сутки съeздить в Москву и повидать там родных и друзей... В один из таких, "украденных у ОГПУ", дней, когда я направлялся на Курскiй вокзал, меня вывел из задумчивости шум тормазов останавливающейся сбоку машины. Привычная реакцiя "нелегальнаго" потянула меня нырнуть в калитку. Но не успeл я затеряться в толпe прохожих, как сзади раздался радостный возглас. -- Дядя Боб... Куда это вы? Я обернулся. Из автомобиля выскочил какой-то моряк и растал<к>ивая толпу, бросился ко мнe. Через нeсколько секунд я был в объятiях Володи. -- Ах, чорт, -- восклицал он, сiяя. -- Едва успeл!... Ну и повезло же мнe узнать вас, дядя Боб... Ну, давайте: еще разик обнимемся... Володя был в формe командира флота, с тремя нашивками. Он немного вырос и окрeп, но по-прежнему был строен и прям. Его когда-то розовое юношеское лицо теперь прiобрeло какую-то неопредeлимую на словах мужественность взрослаго человeка. -- Да вы, Володя, прямо как с картинки сорвались... Красота и четыре грацiи... Моряк весело ухмыльнулся. -- Да вот, из флота во флот переводят. Новую робу выдали... Да пойдем, пойдем в машину... Там тоже встрeча готова! В машинe меня ждал новый сюрприз -- за рулем сидeл Григ. -- Тьфу, дьявольщина! Плюнуть некуда -- вездe друзья. Как это вы вмeстe очутились? 421 -- Да тоже случайно. Влeз в такси, а там, глянь-ко-сь -- за бубликом старый друг... -- Ну, а вы-то, Григ, как здeсь очутились?.. В прошлом году я Боба видeл -- он говорил, что вы техником гдe-то. -- Да похоже на это... Я, вот, так себe пролетарскiй стаж отбываю... Из комсомола меня вытурили... Так я сам себe судьбу строю. Отец-то у меня -- кусок интеллигента был... Ну, вот я и хочу года два стажа наeздить -- тогда, может быть, еще и удастся в ВУЗ влeзть. -- "Дeти, будьте осторожны в выборe своих родителей"! -- хихикнул Володя... -- Теперь папаши -- это не фунт изюму. У студентов даже поют: "Дайте мнe за два с полтиной Папу от станка..." Ну, да ничего, мы с Григом сговорились -- я ему рекомендацiю дам... -- Какую рекомендацiю? -- Да партiйную. Я невольно отодвинулся. Володя замeтил это и весело засмeялся... -- Чорту душу продал?... Так, что ли?... Ну, ну... Eдем пока, Григ. Крути на окраинныя мeста -- потихоньку, чтобы разговаривать можно было бы... Я дядe Бобу разскажу кое-что... Оказалось, что Володю из училища штурманов мобилизовали во флот. Потом он скорострeльно прошел курс военно-морского училища, нeсколько лeт плавал по морям и теперь получил назначенiе командиром небольшого военнаго корабля. Очевидно, на моем лицe было написано большое изумленiе, ибо Володя, по-прежнему радостно улыбаясь, обнял меня за плечи рукой. -- Что?.. Ссучился45, думаете, старый бeлый юнкер?.. Ни хрeна преподобнаго, дядя Боб... Каким был я, таким и остался... А такая уж планида вышла... Пришлось, видите, даже в партiю поступить. В обязательном порядкe нажали... Ну, и хрeн с ней... Дeло не в бумажках... 422 45 Измeнил, предал. Потом он опять прервал свой разсказ. -- Ну, до чего же я все-таки рад, дядя Боб... Как увидeл вас в этапe в Питерe -- ну уж, думаю, капут -- не встрeтить больше дядю Боба живьем... Оля всe глазья себe проплакала... -- А гдe она сейчас? -- Да в X.46 Мальчишку няньчит. -- Погодите, Володя. Все-таки объясните толком, как это вы превратились в члена партiи и командира флота?.. Карьера для бeлаго юнкера рeдкая... -- Э... Такая уж, думаете, рeдкая?.. Думаете -- мало таких вот: "Эх, яблочко, Сверху красное, А что Врангель придет -- Дeло ясное"... Такiе, вот, как я, "редисками" зовутся. Сверху красное, а внутри.. Конечно, дядя Боб, можно на все это и как на измeну посмотрeть... Но вы вeдь сами, небось, знаете, к а к нужно здeсь, в совeтской жизни прилаживаться, в н e ш н е, по крайней мeрe... Назовите это -- мимикрiей, камуфляжем... А, ей Богу, по моему это простая тактика... Придет время -- мы свое дeло сдeлаем... Таких, как я, -- немало... Лучше уж мы будем командные посты занимать, чeм головой в стeнку биться... Может быть, цинично это все. Ну, что-ж дeлать -- большевики научили бороться их же оружiем. С волками жить -- по волчьи выть. Непрiятно, грязно это -- а что другое? Теперь, по крайней мeрe, надо умeть зубы сжимать и выкручиваться... А потом... -- Володя засмeялся... -- Потом -- вы за меня поручитесь, что я не красная сволочь... Вeдь правда, дядя Боб?.. Молчаливый Григ повернулся от своего руля. -- Эх, Володя... Смотри -- трудно в грязь не влипнуть. Знаешь, брат, коготок увяз... Володя сдeлался серьезным. 46 Исторiя Володи тщательно закамуфлирована, равно как и всeх героев этой книги, которые продолжают вести работу и борьбу в Россiи. -- Да, конечно, Григ... Если н е ч а я н н о -- коготок 423 увяз. А если человeк сознательно идет на такую комбинацiю -- ему виднeе, как дeйствовать, чтобы не увязнуть... Нeт, брат, ты, может быть, думаешь -- шкурник я? Ну, что-ж тебe сказать?.. Другого пути я не нашел, чтобы ближе к своему посту стоять... Конечно, потом "полит-каторжане", вот, вродe дяди Боба будут дeйствовать. Но и теперь в аппаратe своих людей тоже, ох, как имeть не мeшает!.. А насчет парт-билета, -- ей Богу, предразсудок... Ты вeдь тоже комсомольцем был? Ну и что, убыло тебя, что ли? Григ сумрачно отвернулся и помолчал нeсколько секунд. -- Да не без того... -- Что, что? Убыло? -- с недоумeнiем переспросил Володя. -- А что именно? -- Душу замарал, -- глухо прозвучал отвeт шоффера... -- Ну, что-ж, -- тряхнул головой моряк. -- Прямых путей нам, брат, не давно. Погибнуть -- это каждый дурак может... Нeт, ты, вот, сукин сын (я это не про тебя, Григ) -- ты, вот, сукин сын, говорю, в э т о й жизни выкрутись, да всякое оружiе используй, без всякаго там идiотскаго открытаго забрала. В совeтской политикe рыцарям, брат, жизни нeт... Умереть, да быть разстрeлянным -- это, брат, не трудно. Было бы за что! За пустяк -- это всякiй дурак умрет... Нeт, сукин сын, ты, вот, живым останься, выиграй л ю б ы м и  с р е д с т в а м и... Потому что в борьбe за Россiю -- всe средства хороши. А пятна души, Бог даст, потом, уже в Россiи, сотрем... Надо умeть драться... А умирать -- что-ж? Этим теперь никого не удивишь... Как это говорил Маяковскiй: "В наше время умереть не трудно. Сдeлать жизнь -- значительно труднeй..." Вот я и дeлаю, как умeю... Если спросить ум -- так грязно все это... Но совeсть -- повeрьте, дядя Боб, слову стараго друга -- совeсть у меня, ей Богу, спокойна. Потому что в борьбe за Россiю все это зачтется, как нужное... Может быть, к шпiонам отношенiе бывает и презрительное, а без них никакая война не ведется. А мы в совeтской Россiи многое пересмотрeли. И теперешним шпiонам, вот, вродe меня, на службe врага никто 424 потом не бросит слова обвиненiя. На службe Россiи всякая должность почетна... Побeг No. 2 Прошел цeлый год в подготовкe к новому побeгу, но невидимо для нас око ОГПУ уже слeдило за нами... И вот, 8 августа 1933 года, ночью в вагонe поeзда, несшем нас по Карелiи, я проснулся от какого-то прикосновенiя. Кто-то держал меня за руки и обшаривал карманы, гдe у меня лежал револьвер. "Воры!" -- мелькнуло у меня в сознанiи, я рванул чью-то руку. Послышался хруст кости, стон, но в этот момент в лицо мнe вспыхнуло нeсколько электрических лампочек, и черныя револьверныя дула показались перед глазами. -- Не рвитесь, товарищ! Вы арестованы. Протяните руки! Борьба была безцeльна. Рeзко щелкнула сталь наручников. Весь вагон был в движенiи. Старики, рабочiе, инженеры, военные, всe они стояли с револьверами в руках и радовались удачно проведенной операцiи. Как оказалось впослeдствiи, для нашего ареста было мобилизовано 36 чекистов, переодeтых в самые разнообразные костюмы... На каждаго из нас приходилось по 7 человeк, вооруженных и привыкших не стeсняться перед кровью и выстрeлами... Операцiя была, что и говорить, проведена чисто... Одиночка Опять тюрьма... Каменная одиночная клeтка в Ленинградe. Мокрыя, заплеснeвeлыя стeны. Мeшок с соломой на желeзной койкe... 6 шагов в длину, 3 -- в ширину. Маленькое с толстыми брусьями окно вверху. Полутьма и тишина... Утром звякает затвор форточки и просовывается рука надзирателя с 400 граммами чернаго хлeба. В 12 часов миска супа и в 6 часов маленькая порцiя каши... 425 Ни книг, ни газет, ни писем, ни прогулок... Заживо замурованный... На первом же допросe мнe предъявили обвиненiя: 1. Организацiя контр-революцiоннаго сообщничества, 2. Агитацiя против совeтской власти, 3. Шпiонаж в пользу "буржуазiи" и 4. Содeйствiе побeгу за-границу... По каждому из первых трех обвинений полагалась мeра наказанiя, "вплоть до разстрeла"... Да, не ждал я, что на этот раз останусь жив... Прошло 4 мeсяца ожиданiя смерти... И вот, как-то утром мнe принесли приговор -- 8 лeт заключенiя в концлагерь... Хотя по точному смыслу совeтских законов за попытку побeга за-границу, в чем единственно я был, дeйствительно, виновен, в тe времена полагалось заключенiе до 2 лeт, -- волна радости залила мое сердце. Жив!.. Это самое главное!.. А дальше?.. Дальше мы увидим!.. Есть еще порох в пороховницах... Через нeсколько дней в пересыльной тюрьмe я встрeтился с братом и племянником. Брату тоже дали 8 лeт, а 14-лeтнему юношe, Юрe -- 2 года. В первую же минуту, когда мы остались одни в камерe и чуть остыла радость встрeчи, послe миновавшей угрозы смерти, -- было вынесено рeшенiе: "Что бы ни случилось с каждым из нас, куда бы нас ни бросила судьба -- в концe iюля бeжать опять во что бы то ни стало"... ___ Б e ж а т ь!.. Легко это рeшить, а каково выполнить?.. Куда нас пошлют? Может быть, за Урал, на сeвер Сибири, откуда до границ тысячи километров... Впереди была мрачная неизвeстность... Казалось, хуже трудно было бы чему-нибудь случиться... Но судьба улыбнулась нам... В серединe января 1934 года громадный этапный эшелон был направлен в сторону Урала. Но в этот перiод не хватило рабочей силы в Карелiи для постройки новой гидро-станцiи на рeкe Свирь, ибо тифозныя эпидемiи свели в могилу много 426 тысяч заключенных... И вот, наш эшелон был брошен в Карелiю... И мы очутились в концлагерe, в тeх мeстах, откуда уже 2 раза пытались бeжать... И несмотря на жгучiй мороз и ледяной вeтер, когда нас выгрузили, нам было тепло, и мы смeялись... Смeлость, бодрость, силы и рeшительность еще не были смяты... Неужели, чорт побери, в третiй раз не удастся бeжать?.. Лагерь Я не буду подробно описывать совeтскiй концлагерь. Надeюсь, что большинство моих читателей прочли книгу брата -- "Россiя в концлагерe"... В ней и моя личная лагерная исторiя... Приговор в в о с е м ь лeт заключенiя казался всeм нам шуткой. Все равно, так или иначе, мы этого срока не высидeли бы. Принятое рeшенiе нужно было провести в жизнь во что бы то ни стало... И всe душевныя силы нас троих -- брата, племянника и мои -- были устремлены в одну точку -- на подготовку к побeгу... Все остальное -- прочное устройство в лагерe, связь с друзьями и родными, перспективы отдаленнаго будущаго -- отошло на заднiй план. Нужно было быть готовыми к 28 iюля -- дню нашего побeга. Этот день должен бы стать переломным в нашей жизни... Или -- или... Каждый день мы узнавали, путем всяческих дипломатических ухищренiй, новыя свeдeнiя о расположенiи охранных постов кругом лагеря, о деревнях, лeсах, болотах, дорогах, охранe границ, способах погони и пр. и пр. Мы настойчиво анализировали причины неудачи первых двух побeгов и старались предусмотрeть всe мелочи третьяго, ибо он д о л ж е н  б ы л  б ы т ь  у д а ч н ы м. ___ Был конец марта. До побeга оставалось около 4 мeсяцев. Мы кое-как устроились. Брат и Юра работали в УРЧ (Учетно-распредeлительная часть лагеря), а я был завeдующим амбулаторiей. Мы радовались, что есть 427 шансы удержаться вмeстe до момента побeга и расчитывали, что в намeченный день "три мушкетера" (как звали нас в лагерe) спаянной группой рванутся вмeстe к новому мiру... Но... "человeк предполагает, а ГПУ располагает..." Никому из нас не суждено было бeжать из Подпорожья -- маленькаго села на берегу рeки Свирь. В один из хмурых, темных вечеров в барак быстро вошел брат и озабоченно сказал: -- Плохiя новости... Телеграмма получена из Медгоры... Меня и Юру переводят на сeвер... -- А меня? -- Да ты вeдь тут к санитарному городку пришит. Незамeнимый... Про тебя ничего нeт... Чорт возьми... Неужели нас разлучат? Пойду еще в Управленiе -- попробую там поднажать... А как ты себя чувствуешь? -- Да так -- согласно всeм законам приступа. Жар за сорок, но неожиданнаго ничего. Хины все равно нeт... -- Ладно, Бобби. Твое дeло теперь срочно выздоравливать. А я пойду нажимать... Я лежал в припадкe своей старой хронической малярiи -- дара кавказских путешествiй. Кровь горячими волнами пульсировала в артерiях, голова гудeла от жара, а сердце сжималось от боли и безпомощности. Неужели нас разлучат?.. В баракe было темно и душно. Далеко в углу горeла небольшая керосиновая лампочка, и около нея, у гудящей печки сидeло нeсколько темных фигур. Я метался на своей койкe, и в памяти вставали картины прошлаго. Сколько раз уже мнe приходилось разставаться с братом, самым родным и близким мнe человeком, и разставаться без всякой увeренности, что еще доведется увидeться на этом свeтe... -- Вот, Петербург. 1917 год. Революцiя. Я, молодой студент, уeзжаю на юг в отпуск "во всe города и селенiя Россiйской Имперiи", как значилось в отпускном билетe, а уже чувствуется, что вся страна -- в лихорадкe. И даже наше прощанье на вокзалe проходит под аккомпанимент отдаленных выстрeлов... -- Кiев. 1919 год. Гражданская война. Я прорвался к брату в гости из Ростова только на нeсколько дней. 428 На Кубани остался старик отец и работа на газетном и молодежном посту. И я закидываю винтовку за плечо и опять ныряю в водоворот событiй. -- Маленькiй украинскiй городок Ананьев. 1921 год. Случай или чудо помогли нам найти друг друга послe взрывов гражданской войны. Среднiй брат погиб, и мы особенно сильно чувствуем себя связанными общей судьбой. Но по телеграммe Крыма меня арестовывают за скаутскую работу и увозят под конвоем. И опять я махаю шапкой на прощанье и силюсь весело улыбнуться... -- Одесса. 1923. Послe ряда арестов и года тюрьмы я уeзжаю в Севастополь. Пароход медленно отходит от пристани, и в толпe провожающих массивной глыбой видны плечи дяди Вани... -- Москва. 1926. Туманное утро. Чекистски автомобиль увозит меня, арестованнаго, на Лубянку, страшную Лубянку... У ворот дома стоит Ирина и Ваня. До свиданья!.. А, может быть, и прощайте?.. -- Еще через пять мeсяцев. Лицо брата прильнуло к рeшеткe Бутырской тюрьмы. Это прощанье перед Соловками... Впереди пять лeт разлуки. Пять лeт совeтской каторги... -- Двор Ленинградской тюрьмы. 1933. Мы всe арестованы при второй попыткe побeга из СССР. Шансов на жизнь почти нeт... Особенно для меня, соловчанина и бeглаго ссыльнаго... Мы молча обнимаемся. Развe нужны слова в такiя тяжелыя минуты?.. И теперь вот опять... ___ Познай самого себя, но познав... не впадай в унынiе... Послe безсонной ночи забрезжило сeверное утро. У дверей барака появляется конвой. -- Эй, Солоневич... Юрiй и Иван... Выходи!.. Послeднiй поцeлуй, суровый и короткiй. Крeпкое рукопожатiе. Мы молчим... Не хочется, чтобы дрогнувшiй голос 429 выдал волненiе. И без того на сердцe так тяжело... Впереди -- побeг, в котором шансы на успeх так малы... А неудача -- смерть... Увидимся ли когда-нибудь? Неужели этот поцeлуй был д e й с т в и т е л ь н о послeдним?.. Да, что и говорить, нам и помолчать есть о чем... Послeднiй взгляд, и фигура брата скрывается в дверях. Я заворачиваю голову в одeяло, и мучительныя рыданiя сотрясают мое тeло. Горячiя слезы не облегчают, а жгут... Онe так мучительны для мужской гордости и выдержки. И одна за другой онe ползут и ползут по щекам, как расплавленный свинец. Зубы судорожно сжимаются в тщетном стремленiи удержать их, и от этого усилiя вздрагивает грудь... Неужели я сломан?.. Боже мой! Боже мой!.. Когда же конец всему этому?.. -------- День врача в концлагерe47 Лeто 1934 года я провел в небольшом лагерном пунктe в г. Лодейное Поле на рeкe Свирь в должности начальника санитарной части. Там мнe в теченiе нeскольких мeсяцев пришлось наблюдать картины оборотной стороны лагеря. Из таких картин я составил очерк-мозаику типичнаго дня врача в лагерe, подобрав для нея не наиболeе жуткiе, а просто наиболeе характерные эпизоды. Многiе читатели сочтут этот очерк трагической утрировкой. Я знаю это. Уже два иностранных журнала отказались помeстить его, откровенно признавшись, что они не вeрят в правдивость написаннаго. Да, конечно, этому трудно вeрить. Только тому, кто сам соприкасался с такой жизнью, мнe не нужно доказывать, что, к сожалeнiю, это правда. И таких "дней" в разные годы и в разных лагерях я провел не одну сотню. Судьба мальчугана Ранним утром меня будит стук в дверь. В открывшуюся щель просовывается голова санитара: 47 Отрывки. См. "Голос Россiи" No. 10-13. 430 -- Так что, товарищ доктор, вас в амбулаторiю вызывають. Привели кого-то-сь -- сами не справляются... Через нeсколько минут я вышел из лазарета -- низкаго деревяннаго домика, расположеннаго на скалах, у излучины большой рeки. Сeверная ночь давно уже смeнилась полным свeта утром, и из низкой пелены тумана были видны десятки низких деревянных бараков нашего лагернаго пункта. За крышами бараков, прямо из тумана какими-то призраками вставали деревянныя вышки между двумя рядами проволочных заборов -- это наблюдательные сторожевые посты с установленными там пулеметами. Вдали, на горкe была едва видна полуразрушенная колокольня давно закрытой городской церкви... По бревенчатой мостовой, проложенной между скалами и болотами, я направился в амбулаторiю. Улицы были еще пустынны. Трех-тысячное населенiе нашего лагеря еще спало... В корридорe амбулаторiи, согнувшись, сидeл сонный солдат с винтовкой. В перевязочной фельдшер суетился и хлопотал около какого-то худенькаго оборваннаго мальчика на вид лeт 14. -- Что это у вас, Петр Иваныч, за паника? Завeдующiй амбулаторiей, рыжеусый коренастный "кулак", с фельдшерским опытом великой войны, озабоченно качнул головой. -- Да скверное дeло, доктор. Собаки, вишь, порвали мальченку-то... Вид у мальчика был дeйствительно ужасный. Фельдшер уже срeзал часть его лохмотьев, и худое и грязное тeло оказалось покрытым запекшейся кровью и рваными ранами. Мeстами куски кожи и обрывки мышц висeли какими-то отвратительными клочьями. Я вышел в корридор и спросил у солдата, откуда привели мальчика. Задремавшiй было солдат встряхнул головой. Его веснусчатое лицо было тупо и равнодушно. -- А хто е знает... С заставы привели. Бeгунок -- видать... Приказано послe амбулаторiи в изолятор отправить... 431 СВИРЛАГ ОГПУ "___" отдел _____ ПОСТОЯННЫЙ ПРОПУСК No. <нрзб> Пред'явитель сего заключенный Солоневич Борис Лукьянович работающий Начальником санчасти <нрзб> по роду возложенных на него обязанностей пользуется правом свободного хождения в районе Лодейного поля <нрзб> Свирлага ОГПУ в течение круглых суток. Д е й с т в и т е л е н по "__" 193_ г. (подпись) М. П. <печать> Срок продлен по "__" 193_ г. Подпись М. П. <печать> П Р А В И Л А 1. Пропуск пред'являть по первому требованию патрулей и других должностных лиц. 2. Передача пропуска другому лицу категорически воспрещается. Виновные в передаче, а также в пользовании пропуском другого лица привлекаются к ответственности. 3. Пропуск хранить в порядке, обеспечивающем его сохранность в продолжении года. 4. При утере пропуска немедленно заявить в обще-адм. отдел или обще-админ. часть отделения. ___ Зак. 437-3000 Мой пропуск Свирьлага ОГПУ 432 -- А давно его привели к вам? -- Да не... Вчерась днем.... -- Почему же вы раньше не привели его сюда? -- А я не знаю, товарищ доктор... Приказа не было... Мое дeло -- сторона... В перевязочной Петр Ивановыч уже раздeл мальчика и уложил на стол. Тонкiя, как спички, ноги и руки бeглеца дрожали, как в лихорадкe, мелкой нервной дрожью, а из горла вырывались стоны, вперемежку с судорожными вздохами. За неимeнiем других возбуждающих средств Петр Иваныч налил стаканчик водки, которую мальчик выпил с жадностью, лязгая зубами по краю стакана. -- И что это тебe, дурила-мученик, вздумалось бeжать из лагеря? -- с ворчливой ласковостью спросил фельдшер. Паренек с какой-то озлобленностью взглянул на него. -- А что-ж?.. Так и сдыхать по маленькой? -- хрипло отвeтил он. -- На баланах что-ль надрываться?.. Все едино подыхать... -- А куда-ж ты бeжать хотeл? -- Извeстно куда -- в Питер... -- Родные там что ли? Мальчик опять озлобленно сморщился. -- Давно с голоду сдохли мои родные... В Питерe -- наша бражка -- урки... Да хлeба, вот, не хватило... В хуторок и пришлось сунуться... Голос мальчика стал судорожно прерываться. -- И поймали значит? -- Не... Охранники бы не догнали... А от собак энтих развe убeгишь... Чисто людоeды?.. Голос мальчика слабeл все больше. Петр Иваныч многозначительно посмотрeл на меня. -- Температура... С этой рукой -- табак дeдо. Навидался я, слава Богу, за войну-то на порванное тeло. Тут без ампутацiи не обойтись... Я направился в III часть48. Дежурный сотрудник сонным голосом ругался с кeм-то по телефону. При моем 433 появленiи он повeсил трубку и кивнул мнe головой. Я сообщил ему о мальчикe и необходимости операцiи. 48 ГПУ внутри лагеря. -- А-а... Бeгунок этот... Знаю, знаю... Что-ж -- рeжьте, ежели надо... -- Да у нас ни операцiонной нeт, ни инструментов. Надо в центральный лазарет направить... -- Ишь чего... -- недовольно пробурчал, чекист. -- У нас распоряженiе: в изолятор, а не в лазарет... -- Развe раненому мeсто в изоляторe? -- А про то начальству лучше знать... -- Может быть, его можно хотя бы в наш лазарет положить? Невыспавшiйся чекист нахмурился. -- Что это вам, доктор, по сто раз повторять: приказано в изолятор, как бeгунка. Сдохнет -- туда ему и дорога.. Пускай в другой раз не бeгит... И другим неповадно будет... -- Но в изоляторe для него -- вeрная смерть. -- Ну и хрeн с ним... Сокровище тоже нашлось! Хорошо еще, что охрана его сюда живым довела... Сколько таких, вот, сокровищ по лeсам гнiет. Бросьте вы, доктор, зря волноваться. Сказано -- в изолятор и точка... А что дальше -- не ваше дeло... Я сжал зубы и вышел. В амбулаторiи Петр Иваныч уже согрeл воды, и мы оба перед перевязкой стали мыть руки песком (мыла не было) и обтирать их сулемовым раствором. Я молчал, и фельдшер с безпокойством наблюдал за мной. -- Так куда его? -- тихо спросил он, наконец sol211.jpg Оригинал закона о наказанiях для несовершеннолетних. -- В изолятор, -- коротко отвeтил я и отвернулся. Старый, видавшiй виды, фельдшер только вздохнул. Как-то чувствовалось, что к этому мальчику он отнесся с большой любовью. Я знал, что семья Петра Иваныча погибла от голода, в деревнe и только сынишка лeт восьми сумeл как-то пробраться к отцу и теперь жил у него в лагерном баракe, питаясь подачками... Лагерная администрацiя могла в любой момент придраться и выгнать мальчика из лагеря, и тогда ему оставалась только та дорога безпризорника и вора, которая привела на наш 434 перевязочный стол этого израненнаго собаками бeглеца. Мы стали осматривать и перевязывать мальчика. Он застонал от боли. -- У нас там, кажется, еще хлор-этил оставался, Петр Иваныч? Нахмуренное лицо фельдшера как-то болeзненно передернулось. -- Двe ампулы еще есть... -- он помолчал и потом, как бы через силу, добавил: -- только не стоило бы тратить, Борис Лукьянович... Ежели в изолятор, все равно exitus laetalis49. Может, кому другому нужнeе будет... Я посмотрeл фельдшеру в глаза и понял, какой мучительной для него была сказанная фраза. Но для него этот мальчик, сейчас стонущiй на перевязочном столe, был у ж е  м е р т в ы м человeком. И для м е р т в е ц а он не хотeл тратить послeдних капель болеутоляющих средств, которыя могли понадобиться, чтобы с п а с т и другого человeка. Со сжавшимся сердцем я молча отвернулся и стал вынимать из карболоваго раствора бeлую нитку, купленную в городской лавочкe. Этой ниткой мы сшивали раны. -- Тут у нас, доктор, есть еще спирта малость, -- прервал молчанiе Петр Иваныч. -- Я разведу его -- пусть выпьет паренек -- все легче будет. А замeсто его рвани -- халат ему наш дадим... Потом как-нибудь в расход спишем... Все равно уж... 435 49 Смертный исход. Через полчаса забинтованный мальчик под конвоем солдата, шатаясь, вышел из двери амбулаторiи. Петр Иваныч не отрываясь смотрeл на его маленькую фигурку и молчал. Потом, не глядя на меня, он, махнув рукой, сказал только одно слово: "Эх!" -- и, понурившись, стал собирать инструменты... "Тихая смерть" В канцелярiи Санитарной Части меня уже ждала очередная пачка бланков -- "актов о смерти", в которых с уже готовыми подписями администрацiи и охраны повeствовалось, что такой-то, имя рек, умер такого-то числа внe ограды лагеря от такой-то болeзни... Строчки для названiя болeзни были пусты так же, как мeсто для подписи врача. И, тяжело вздохнув, я стал писать названiя первых пришедших на ум серьезных болeзней... Вот карточка какого-то Курганова. Родился в 1869 году. Старик совсeм. Ну, ему ulcus ventriculi. Дальше, дальше... Вот двe карточки с годами рожденiя 1919 и 1920... Вот они: "счастливые вздохи Октября"... "Цвeты земли"... Совсeм дeти... И я пишу: Tbc pulmonum?.. Pneumonia cruposa... Не все ли равно, что я напишу... Вeдь всe эти люди разстрeляны по новому методу... Всe эти 18 человeк прибыли в лагерь, может быть, даже радуясь малому сроку заключенiя -- 2-3 года... Совсeм пустяки! Писали бодрыя письма родным. Надeялись на амнистiи... И не знали, что в каком-то секретном спискe против их фамилiй стоит "птичка", приказывающая администрацiи лагеря "вывести в расход тихим разстрeлом". И вот, гдe-нибудь в лeсу, в глухом уголкe стукнул выстрeл, а мнe, врачу-заключенному, подают "акт о смерти от болeзни". Тихо и просто. И на волe нeт волненiй родных, и карательная политика ОГПУ удовлетворена. Родные могут даже получить копiю этого "акта о смерти ". Ну, что-ж. Жил человeк и умер от такой-то болeзни. Судьба... Сколько таких вот людей, погибших от "тихаго разстрeла", гнiют в лeсах и трясинах "королевства ОГПУ"! 436 Пополненiе На дорогe, перед воротами лагеря стоит нестройная волнующаяся толпа -- человeк на глаз 400 -- это новое пополненiе, только что прибывшее из Ленинградской тюрьмы. У ворот установлен столик. Каждаго вызывают по фамилiи, и он медленно проходит в ворота лагеря. Скольким из них суждено выйти из этих ворот на волю? Толпу окружают вооруженные солдаты. Вездe мрачныя, утомленная лица, согнувшiяся фигуры, котомки, мeшки, узлы... Привычным взглядом я ищу среди вновь прибывших интеллигентных людей. Они как-то особенно придавлены окружающим и особенно чутко реагируют на ободряющiя слова. Большинство новичков -- крестьяне, с покорной робостью подчиняющiеся грубым окрикам охраны. Бывших чекистов легко узнать по оттeнку беззаботности и наглости в поведенiи. Они здeсь "свои люди" и через нeсколько дней превратятся в "начальство"... Уголовники, воры, безпризорники -- оборванные, посинeвшiе -- мрачны, угрюмы, озлоблены. Тяжелая ругань и ссоры волнами прокатываются по их рядам. Небольшой кучкой сзади стоит группа в 30-35 женщин. Я прохожу по рядам и отвожу в сторону больных с рeзко выраженной температурой. Эти пойдут в лазарет. Группа назначается для осмотра в амбулаторiю. В прiемочном актe (лагерь принимает новых заключенных по спецiальному акту) я должен, в числe других пунктов, заполнить и такой -- "процент вшивости". Этот осмотр производится до крайности просто: я с фельдшерами осматриваем воротники 2-3 десятков заключенных и, в зависимости от "добротности" и количества найденнаго "населенiя", я заполняю требуемую графу. Обычно этот процент равен 30-40. Проходя по рядам, я внезапно слышу возглас: -- Борис Лукьянович! Не узнаете? Из толпы мнe улыбается обросшее давно небритой щетиной, худое лицо какого-то низенькаго молодого человeка. Паренек радостно осклабился и, видимо, хочет выйти из рядов. Но я с равнодушным лицом прохожу, хотя 437 сердце у меня дрогнуло. Я помню этого паренька, моего стараго одесскаго прiятеля, с которым лeт 11 тому назад мы вмeстe сидeли в подвалe ЧК, а потом встрeчали день св. Георгiя под Севастополем. -- "Гора с горой не сходится", а вот мы, совeтскiе человeки, встрeтились в концлагерe. Через нeсколько минут я опять прохожу мимо. Удивленное, встревоженное и огорченное лицо Кости оборачивается в мою сторону. -- Больных, товарищи, еще нeт среди вас? -- громко спрашиваю я. -- Кто-то из безпризорников начинает скулить. Я провeряю его пульс и затeм, как-будто случайно оглядываю Костю. -- А у вас, молодой человeк, почему такой вид? А ну, идите-ка сюда. Э-ге-ге! Да у вас температура. Выйдите-ка в сторону. Костя начинает понимать мой многозначительный взгляд и молча подчиняется. -- Петр Иванович, -- обращаюсь я к фельдшеру, -- запишите-ка этого в карантинное отдeленiе: подозрeнiе на тиф. -- Как ваша фамилiя? -- Рeпко Константин. -- Ну вот, станьте в ту вот группу... Горькая безпомощность К вечеру в кабинет санчасти приходят люди, просящiе помощи. Вот еще один -- худой и высокiй юноша, с рeзкими чертами напряженнаго лица, пятнами нездороваго румянца на щеках и впалой грудью, Не нужно даже перкуссiи, чтобы опредeлить у него туберкулез легких. -- Посылок от родных вы не получаете? -- Нeт, -- коротко и сухо отвeчает юноша. -- Та-а-ак. А гдe работаете? -- На кузницe... Я студент-технолог был раньше. -- А на долго сюда? -- 10. -- А какая статья? 438 -- 58, 8 (террор). Становится ясным не только медицинскiй дiагноз, но и бiологическiй и политическiй прогноз. С его легкими, статьей и приговором, без достаточнаго питанiя и с перспективой многих лeт среди болот сeвера на лагерных работах -- долго не прожить... ОГПУ и его лагеря особенно сурово относятся к совeтской молодежи, ушедшей в террор... -- Вот что, товарищ... Я временно могу освободить вас от работ. Но лeчить и вылeчить вас у нас нечeм... Неужели никто с воли не может помочь вам посылками? -- Что вы, доктор, все каркаете "воля, воля", -- грубо обрывает юноша. -- Было бы кому -- давно прислали бы... Ну, а что-ж мнe п о с л e вашего отдыха дeлать? -- Если не сможете работать -- придется в инвалиды вас записать... Худое лицо юноши передернулось болeзненной гримасой. -- Ах, в и<н>валиды?... А потом в лeс на покой?... Понимаю... -- Я вам рыбьяго жиру выпишу... Пока есть... -- Ах, п о к а  е с т ь?... А потом?... Вы бы уж, доктор, не валяли дурака и сказали бы прямо -- аминь человeку... Честнeе было бы... -- Почему же? -- мягко отвeчаю я... -- Как нибудь устроитесь с питанiем... На болeе легкую работу станете... Юноша как-то злорадно смeется и пальцы его сжимаются в кулаки. -- Ах, "как-нибудь"... -- каким-то свистящим шепотом повторяет он и потом яростно вскрикивает: -- Будьте вы прокляты... вы всe!.. -- и, хлопнув дверью, выбeгает из кабинета.. Я остаюсь один, подавленный безвыходностью судьбы этого юноши и яростью его вспышки.. Проходит нeсколько молчаливых секунд, и в двери стучит слeдующiй. Еще одна капля человeческаго горя сейчас пройдет перед моими глазами... И я безпомощен перед этим каскадом боли и горя людского, ибо я сам только пeшка в этой окружающей нас стихiи жестокости и бездушiя... 439 У меня, как Начальника Санитарной части, есть право держать 30 человeк в теченiе мeсяца на пониженной нормe труда. Вот этих нeскольких человeк я могу зачислить во временную команду слабосильных... Ну, а что с ними будет дальше? А что с тeми, что еще ждут очереди в корридорe? Может быть, не всe они знают, что я ничeм не могу им помочь, что я тоже винтик бездушной машины, что я обязан поставить им в формулярe роковое слово "инвалид"... И через нeсколько дней придет конвой и поведет их в какой-нибудь инвалидный пункт, втиснутый гдe-нибудь в самой глуши, между болотами... Хорошо еще, если им там помогут и пришлют денег или продовольствiя. А если нeкому прислать? Долго ли проживут они в этих инвалидных пунктах? И вот, каждый день стоят люди в корридорах, думая, что медицинскiй осмотр облегчит их положенiе. И десятки людей смотрят в мои глаза. Но развe я могу им сказать, что совeтскiй концентрацiонный лагерь безпощаден к тeм, кого он использовал и из кого он выжал всe силы. Что я не могу спасти всeх, что я могу немного помочь только единицам... Но выбирать эти единицы из сотен одинаково несчастных -- развe это легко?... Непокорная молодежь В маленькой карантинной палатe лежит в одиночествe и, видимо, наслаждается отдыхом Костя. Он уже побрился присланной мною бритвой и читает какую-то книгу. По выраженiю его лица замeтно, что для него этот отдых давно небывалое явленiе. Он немного настороженно встрeчает меня, но на этот раз я крeпко обнимаю его, и он отвeчает таким же сердечным поцeлуем. -- Ну, и напугали же вы меня, дядя Боб... Прямо в холодный пот вогнали... Я уж только потом понял... -- Да дeло ясное... Без блата ни до порога, а с блатом хоть за море... А при всeх блат нельзя показывать. . Надо осторожно... Тут шпiонов кругом полно... Вот полежите здeсь денька два-три, а потом увидим... А то 440 завтра, может быть, погнали бы вас в лeс... Ну, разскажите прежде всего -- на сколько? -- Красненькая... (10 лeт). -- Ого, а за что? Костя морщится. -- Статья плохая -- 58, 8. -- Ишь ты... Совсeм серьезно... А на кого же вы террор наводили? Костя не поддерживает моего шутливаго тона. -- Серьезное дeло было... Сталина пристрeлить хотeли... На первомайском парадe с крыши ГУМ'а. Да засыпались... Человeк 50 в расход пошло... -- Здорово... А много вас всего было? -- Да ребят полтораста... -- А каких ребят? -- Да все комсомольцы... Эх, не удалось, чорт побери... Ну да ничего: не мы, так другiе... В голосe юноши досада, как будто разговор идет о проигрышe спорт-состязанiя. -- Что это у вас такой зуб против Сталина. -- Тут, Борис Лукьянович -- не зуб, а хуже. Вам-то что -- вы-то ему сразу не вeрили... А мы -- комсомольцы -- сколько мы своих сил и жизней в пятилeтку вложили... вeрили, дураки, что потом рай соцiалистическiй настанет... Ну, а нас на раскулачиванiе погнали. Не дай Бог никому видeть то, что мы видали. Сколько народу погибло... Нашего русскаго народа. И вeдь какого! Кулаки эти -- лучшiе крестьяне... Эх... "Весь изъян на крестьян"... Вeрно, их и здeсь много? -- Процентов до 70. Мало кто из них здeсь, вот, в центральных пунктах пристроился. Большинс<т>во -- лeтом на торфe, весной на -- сплавe, а зимой -- на лeсозаготовках... -- Ну, а всего-то здeсь много народа? -- Не мало, что и говорить... Когда я в Соловках в 1928 году сидeл, по всей Карелiи вмeстe с Соловками тысяч до 18 было заключенных. -- Ну, а теперь? -- Теперь -- в ББК что-то 285.000, да у нас в Свирьлагe, кажется 75.000... Я как-то с братом подсчитывали 441 -- он в УРЧ работал -- всего по лагерям сидит никак не меньше пяти миллiонов человeк... Костя покачал головой. -- Да... Экспериментик, что и говорить!... -- А вы в него еще вeрите, Костя? -- Вeрил бы -- не здeсь бы был! -- Ну, тут окончательно вышибутся остатки и<л>люзiй. Для этого лагерь лучшая школа. Лицо Кости сморщилось, как от зубной боли. На его обычно привeтливом и веселом лицe появились морщины какой-то злобы и мстительности. -- Не во мнe дeло... Что -- я? Песчинка! Теперь массы говорят и рeшают. Вот, жену у меня разстрeляли по этому же дeлу -- патроны из казармы крала... Но это все личное... Дeло даже не в том, что, вот, Сталин н а с обманул... Мы не за свою обманутую исковерканную жизнь мстим... За всю страну, за Россiю, которую он кровью залил, за концлагерь, за голод, за рабство. Вот это мы не простим. Вот, попомните меня -- своей смертью Сталин не умрет... Голос Кости звучал твердо и жестоко. Выход Поздно вечером прибeгает курьер III части: -- Т. Начальник... Так что срочно просят придти в 17-ый барак... Что-сь случилось... Подхватываю походную аптечку и бeгу. В баракe -- полная тьма. Всe керосиновыя лампочки перенесены в комнату администрацiи, гдe толпятся люди в военной формe. -- Ага, вот и вы, доктор, -- встрeчает меня уполномоченный III части. -- Осмотрите вот этого... "бывшаго" человeка... И главное -- с а м или н е  с а м?.. На лежанкe странно вытянулось тeло с повернутой на бок головой. На шеe трупа видна сине-багровая полоса от веревки. Относительно смерти сомнeнiй никаких. -- Давно сняли? -- Да нeт... С полчаса... Рабочiй за барак случайно вышел -- видит: висит кто-то... Он крик и поднял... 442 Я поднес лампу к судорожно перекосившемуся лицу и невольно вздрогнул: эта гримаса отчаянiя и злобы сразу напомнила мнe того студента, который сегодня был у меня на осмотрe. Он нашел, значит, рeшенiе вопроса, что ему дeлать... Да... "Смерть -- выход из всякаго положенiя, Но единственное положенiе, из котораго выхода нeт"... -- Слышьте, Солоневич, -- наклоняется ко мнe чекист, -- нам главное -- нeт ли слeдов, что е г о повeсили? -- Нeт. Этот, видно, сам... -- С чего это он? -- насмeшливо поднимает брови чекист. Я молча пожимаю плечами... По своему, он, этот студент, прав. Наблюдать свое угасанiе и с тоской ждать послeдних минут, когда легкiя будут разрываться от жажды воздуха и жажды жизни... Нeт уж, лучше сразу... Мрачная, обнаженная арифметика совeтской дeйствительности... Я понимаю его, как врач, и негодую, как гражданин: почему он, безвременно уходя в иной мiр, не захватил с собой кого-нибудь из своих тюремщиков и палачей?... Обыкновенная исторiя Спал я в своей комнаткe недолго -- вeроятно, часа два. Ночью в корридорe лазарета раздался шум топочущих ног, и меня вызвал голос взволнованнаго санитара. В перевязочной ничком на клеенчатом диванe лежал и тяжело всхлипывал человeк в военной одеждe, с окровавленной головой. Из палат достали еще двe лампочки, и раненаго перенесли на перевязочный стол. Один из заключенных, принесших раненаго, видимо, рабочiй мастерских, глухо сказал: -- Тут еще, товарищ доктор, евонная шапка... Она там сбоку валялась... Измятая фуражка объяснила многое: у нея была сине-зеленая тулья и малиновый околыш -- форма сотрудника ОГПУ. Все событiе сразу приняло политическую 443 окраску. Оно оказалось одним из безчисленных явленiй "классовой борьбы", или, правильнeе выражаясь, борьбы власти с народом, которая ни на минуту не прекращается на великих просторах страны, "достигшей соцiализма". -- Вы бы лучше, товарищи, подождали, -- сказал я рабочим. -- Вeроятно, нужно будет показанiя дать III части. -- Нeт уж, доктор... Вы уж не серчайте... Мы пойдем. Мы вeдь не знали, кто там лежит. Темно было. Потому-то и принесли. А ежели-б видали, может, и не подошли: какое наше дeло?.. А теперь наше дeло маленькое. Пущай сами ищут, кто и как... Ну, прощевайте, доктор... Пока... Я послал санитара с докладом в III часть и при тусклом свeтe керосиновых ламп стал осматривать раненаго. Дeло оказалось серьезным: затылочная часть черепа была проломлена каким-то тупым предметом, вeроятно, кирпичем. Срeзав волосы и обрив край раны, я удалил выступившiе осколки костей и, продезинфецировав края раны, стал перевязывать ее. В лазарет, совсeм запыхавшись, вбeжал чекист. -- Что тут у вас, товарищ Солоневич?.. -- Да не знаю... Вот сейчас закончу -- сами увидите... Когда перевязка была закончена, я повернул голову раненаго, бывшаго по-прежнему, без сознанiя, и освeтил его лицо лампой. -- Ах, чорт! -- взволнованно воскликнул чекист. -- Да это наш новый уполномоченный... Проскурняк... Только что из Москвы прибыл... Вот, сволочи!.. Как это он к вам попал? -- Да вот принесли... -- А кто -- не замeтили? -- Нeт... Не видал... А теперь вот что, товарищ дежурный. Раненаго нужно срочно дославить в центральный лазарет. Тут, в этих условiях, я операцiю дeлать не могу. Идите, срочно вызывайте карету скорой помощи. Скоро выяснилось, что карета скорой помощи была поломана. Пытались вызвать пожарный автомобиль, но и он был в ремонтe. 444 -- Вот, дьяволы!.. -- выругался сотрудник III части. -- В легковой машинe везти нельзя. Я же понимаю: лежачим нужно... Что же дeлать-то? Сошлись на компромиссe -- я отправляю раненаго на санитарной повозкe, но только получив об этом оффицiальное распоряженiе. Добился я этого не без труда, но мнe нужно было застраховать себя от обвиненiя, что я отправил тяжело раненаго, нуждающагося в покоe, в обыкновенной повозкe... И по много меньшим поводам "пришивали" новое дeло. Минут через 10 к дверям лазарета подъeхала повозка, на которой санитарная часть привозила больных и отвозила покойников. На повозкe сидeл наш постоянный возница "покойницкiй кучер", маленькiй полeсскiй мужиченко, Татарук. В нашей медицинской работe этот Татарук был нeкими "валерiановыми каплями". Заросшiй пеньковой бородищей, какой-то удивительно уютный и мягкiй, этот мужичек успокаивающе дeйствовал на всeх больных. А в качествe санитара для душевно больных он был просто незамeним и часто дeлал ненужной примeненiе смирительной рубашки. Его любовно-мягкое отношенiе к людям, их горю и боли как-то невольно напоминало мнe толстовскаго Каратаева. Однажды случайно мнe удалось подслушать, как он, снимая с покойника казенное бeлье (в лагерe умерших хоронят обнаженными, без гробов, в общей могилe), говорил ему вполголоса, с самыми ласковыми интонацiями своего хрипловатаго баска: -- Ну что-ж, браток... Такая уж, значится, твоя планида! Оно и вeрно, браток, всe там будем... Ну, ну... Дай руку... Вот так... Вот и поeдем сейчас, значит, в могилку, на покой... Всe под Богом ходим... Кому куда от Бога назначено -- тот туда в назначенный час и пойдет... Ну-ка еще... Вот так... И теперь в предразсвeтном полумракe этот неграмотный мужичек, приговоренный к 10 годам за какой-то "шпiонаж" ("был бы человeк, а статья всегда найдется"!), хлопотливо указывал санитарам, как покойнeе положить раненаго и, суетясь, хозяйственно подравнивал пучки соломы 445 на своей "каретe скорой помощи" в одну (весьма дохлую) лошадиную силу... -- Только вы осторожнeе поeзжайте, Татарук, -- предупредил я. -- У парня голова ранена... А у ворот к вам из III части человeк подсядет. -- Ну что вы, товарищ начальник, -- обидeлся мой мужичек. -- Развe-ж впервой? Чистых покойничков важивали и то ничего! Довезем, как миленькаго. В это время санитар принес из перевязочной смятую фуражку. -- На, Татарук, вези и этое барахло. Может, еще сгодится полголовы прикрыть. Добродушное лицо Татарука при видe фуражки вдруг стало напряженным и серьезным. -- Вот оно што? -- протянул он. -- Из гадов, значится?.. -- А твое дeло шашнадцатое, -- хмуро оборвал его санитар. -- Твое дeло довезти куда надо ж и в о г о. -- Ж и в о г о ? Понимаю, -- тихо отозвался Татарук каким-то странным, приглушенным тоном, не глядя ни на кого, и задергал вожжами. -- Н-н-но, родимая! вытягай... Повозка тихо отъeхала от лазарета. Санитары ушли. Чтобы немного успокоить напряженный нервы, я отошел от дома в сторону разстилавшейся в предразсвeтном туманe рeки и, вдыхая свeжiй утреннiй воздух, вглядывался в мирныя розовыя полосы утренней зари, освeщавшiя линiю горизонта. Внезапно странные тарахтящiе звуки привлекли мое вниманiе. За лазаретом, по длинной бревенчатой дорогe, ведущей к лагерным воротам, вскачь неслась повозка. Приподнявшись на сидeньe, Татарук бeшенно нахлестывал свою клячу, и санитарная повозка, с лежащим в ней без памяти с проломанной головой чекистом, подпрыгивала и билась о бревна... Я отвернулся и снова стал смотрeть на мирную картину просыпающагося утра... Еще полчаса тому назад этот чекист был для меня каким-то абстрактным человeком, пацiентом, раненым. А теперь, по странной противорeчивости человeческаго сердца, я почувствовал себя каторжником, находящимся под пятой у этих людей в сине-зеленых фуражках, и понял, ч т о на сердцe у маленькаго простого полeсскаго мужичка с добродушным лицом и мягкими глазами... 446 -------- Глава VIII -------- Драп?ж "Никто пути пройденнаго У нас не отберет"... Из пeсни Историческiй день -- 28 iюля 1954 года Третiй раз... Неужели судьба не улыбнется мнe и на этот раз? И я обводил "послeдним взглядом" проволочные заборы лагеря, вооруженную охрану, толпы голодных, измученных заключенных, а в головe все трепетала и билась мысль: -- Неужели и этот побeг не удастся? День проходил, как во снe. К побeгу все было готово, и нужно было ждать вечера. Из самой ограды лагеря я должен был выйти налегкe. Всe свои запасы для длительнаго похода я хранил в аптечкe спортивнаго стадiона, в мeшечках и пакетах с надписями: "Venena" с черепом и скрещенными костями. А свои запасы я собирал нeсколько мeсяцев, урывая от скуднаго пайка, требуя для "медицинскаго анализа" продукты из складовъ и столовых. И для 2-3 недeль тяжелаго пути у меня было килограмма 4 макарон, кило три сахару, кусок сала и нeсколько сушеных рыб... Как-нибудь дойду!.. Первая задача Прежде всего нужно было выйти из ограды лагеря так, чтобы не возбудить подозрeнiй. Я, как доктор, пользовался нeкоторыми возможностями покидать лагерь на нeсколько часов, но для успeшности побeга нужно было обезпечить себe большую свободу дeйствiй. Нужно было, чтобы меня не начали искать в этот вечер. 447 sol212.jpg КАРТА КАРЕЛIИ Прерывистыми линiями намeчен путь побeга моего брата из Медвeжьей Горы (сeвер Онежскаго озера) и мой -- из Лодейнаго Поля. 448 Случай помог этому. -- Вам телефонограмма, доктор, -- сказал, догнав меня, санитар, когда я по досчатому мостку через болото шел в амбулаторiю. Я безпокойно развернулъ листок. Телефонограмма за нeсколько часов до побeга не может не безпокоить... "Начальнику Санитарной Части, д-ру Солоневичу. Предлагается явиться сегодня к 17 часам на стадiон Динамо. Начальник Административная Отдeла Скороскоков". На душe посвeтлeло, ибо это вполнe совпадало с моими планали. Благополучно выйдя из ограды лагеря, я облегченно перевел дух. Первая задача была выполнена. Второй задачей -- было уйти в лeса, а третьей -- уйти из СССР. Ладно! "Безумство смeлых -- вот мудрость жизни". Рискнем! Мой послeдний совeтскiй футбольный матч На стадiонe "Динамо" предматчевая лихорадка. Команда Петрозаводска уже тренировалась на полe. Два ряда скамей, окружавших небольшую площадку с громким названiем "стадiон", уже полны зрителями. Из своего маленькаго врачебнаго кабинета я слышал взволнованные голоса мeстных футболистов. Видимо, что-то не клеится, кого-то не хватает. Приготовив сумку скорой помощи, я уже собирался выйти на площадку, как неожиданно в корридорe раздeвалки столкнулся с капитаном команды -- он же начальник адмотдeла мeстнаго ГПУ. Толстое, откормленное лицо чекиста было встревожено. -- Доктор, идите-ка сюда. Только тихонько, чтобы петрозаводцы не услыхали. Тут наш игрок один в дымину п