------------ [279] - Drucker P.F. The New Realities. P. 22-23, 23. [280] - См.: Bell D. The End of Ideology. On the Exhaustion of Political Ideas in the Fifties. Cambridge (Ma.)-L., 1988. P. 268. [281] - Drucker on Asia. P. X. [282] - Renner K. The Service Class // Bottomore T.B., Goode P. (Eds.) Austro- Marxism. Oxford, 1978. P. 252. [283] - Dahrendorf R. Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford, 1959. P. 201, 268. [284] - Tilly Ch. Durable Inequality. P. 85. -------------------------------- ры. Р.Инглегарт в 1990 году писал: "В соответствии с марксистской моделью, ключевым политическим конфликтом индустриального общества является конфликт экономический, в основе которого лежит собственность на средства производства и распределение прибыли... С возникновением постиндустриального общества влияние экономических факторов постепенно идет на убыль. По мере того как ось политической поляризации сдвигается во внеэкономическое измерение, все большее значение получают неэкономические факторы"[285] . К началу 90-х годов в среде исследователей получила признание позиция, в соответствии с которой формирующаяся система характеризуется делением на отдельные слои не на основе отношения к собственности, как это было ранее, а на базе принадлежности человека к социальной группе, отождествляемой с определенной общественной функцией. Таким образом, оказалось, что новое общество, которое называлось даже постклассовым капитализмом, "опровергает все предсказания, содержащиеся в теориях о классах, социалистической литературе и либеральных апологиях; это общество не делится на классы, но и не является эгалитарным и гармоничным"[286] . Преодоление эксплуатации становится сегодня фактически тождественным росту самореализации личности в условиях снижения настоятельности материальных потребностей и доминирования стремления к самосовершенствованию. Вполне показательны в этом отношении некоторые тенденции, характерные для развития новых форм предпринимательства, а также изменение структуры и принципов организации современной корпорации. Оставляя в стороне проблему роли и значения интеллектуального капитала в определении активов компании[287] и, таким образом, вопрос о зависимости корпорации от ее работников[288] , остановимся на мотивации деятельности составляющих компанию творческих личностей. Хотя, по различным подсчетам, их доля в численности персонала сегодня относительно невелика (называются цифры от 5 до 10 процентов[289] ), именно их деятельность определяет облик фирмы; для нее скорее подходит определение "intrapnse", нежели "enterprise"[290] . Не случайно также современная корпо- ------------------------------ [285] - Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. P. 285, 286-288. [286] - Pakulski J., Waters M. The Death of Class. P. 147. [287] - См.: Lipnack J., Stamps J. The Age of the Network. Organizing Principles for the 21st Century. N.Y., 1994. P. 221-222; Gaudiani C.L. Wisdom as Capital in Prosperous Communities // Hesselbein F., Goldsmith M., Beckhard R., Schubert R.F. (Eds.) The Community of the Future. P. 59-60. [288] - См.: Pastemack B.A., Viscio A.J. The Centerless Corporation. P. 64. [289] - См.: Zohar D. ReWiring the Corporate Brain. Using the New Science to Rethink How We Structure and Lead Organizations. San Francisco, 1997. P. 92. [290] - См.: Pinchot G., Pinchol E. The Intelligent Organization. P. 114. -------------------------------- рация трактуется в терминах "обучающаяся (learning)"[291] , "креативная"[292] и "виртуальная"[293] . Такие компании, представляющие собой уже не столько элементы общества (society), сколько общности (communities)[294] , организуют свою деятельность не на основе решения большинства и даже не на основе консенсуса, а на базе внутренней согласованности (congruence) ориентиров и целей[295] . Впервые мотивы деятельности в значительной мере вытесняют стимулы[296] , а организация, основанная на единстве (coexistence) мировоззрения и ценностных установок ее членов, становится наиболее самодостаточной и динамичной формой производственного сообщества[297] . Считая понятие креативной корпорации наиболее удачным[298] , мы хотели бы обратить внимание на два момента. С одной стороны, это снижение роли материальных факторов в поведении руководителей компании; с другой -- снижение ее в деятельности существенной части персонала и, в частности, тех работников, которые в наибольшей степени определяют успехи рыночного благополучия фирмы. Наиболее успешно функционирующие компании нередко изображаются воплощением предпринимательского духа, причем зачастую утверждается, что наибольшие достижения имеют те фирмы, в которых управление находится в руках владельца или владельцев компании[299] , или же те, где основатель фирмы занимает руководящий пост[300] ; последнее, по мнению экспертов, свидетельствует о преимуществах соединенности собственности и управления в условиях современной рыночной среды. На наш взгляд, в этом случае исследователи допускают ошибку, обусловленную невозможностью всестороннего анализа в пределах экономических категорий. Успехи кумиров современных предпринимателей обусловлены отнюдь не тем, что они контролируют большую часть -------------------------------- [291] - См. PedlerM., BurgoyneJ., Boydell T. The Learning Company. Maidenhead, 1991. [292] - См. Robinson A.G., Stem S. Corporate Creativity. How Innovation and Improvement Actually Happen. San Francisco, 1997. P. 11. [293] - См. Hale R., Whitlam P. Towards the Virtual Organization. L.-N.Y., 1997. P. 83, 214, и др. [294] - См. Handy Ch. The Hungry Spirit. P. 179. [295] - См. Hampden-Tumer Ch., Trompenaars F. Mastering the Infinite Game. How East Asian Values Are Transforming Business Practices. Oxford, 1997. P. 195-196. [296] - См. Coulson-Thomas C. The Future of the Organisation. Achieving Excellence Through Business Transformation. L., 1997. P. 231, 234. [297] - См. Geus A., de. The Living Company. P. 103. [298] - См. Иноземцев В.Л. Творческие начала современной корпорации // Мировая экономика и международные отношения. 1997. No 11. С. 18-30. [299] - См. Cannon T. Welcome to the Revolution. Managing Paradox in the 21st Century. L., 1996. P. 179. [300] - См. Knight J.A. Value-Based Management. Developing a Systematic Approach to Creating Shareholder Value. N.Y., 1998. P. 101. ---------------------------------- капитала своих компаний, а тем, что их бизнес воспринимается ими самими как главное проявление собственной творческой деятельности, они олицетворяют созданные ими креативные по своей природе сообщества и самореализуются именно в этом своем качестве. Эти люди представляют собой живую историю компании, обладая высшим авторитетом в глазах ее работников и партнеров[301] . Отношение таких предпринимателей к бизнесу как к своему творению, обусловливающее максимальную приверженность целям организации, является важнейшей отличительной чертой креативной корпорации. В соответствующих условиях успехи компании становятся для ее руководителей не столько источником роста материального благосостояния, сколько воплощением растущего признания их достижений. Однако развитие деятельности, не подверженной эксплуатации, создает в то же время проблему, значение которой стало осознаваться лишь недавно. Когда первейшим из качеств, обеспечивающих оптимальное использование творческого потенциала работников, оказывается уже не столько информированность, сколько воображение[302] , возникает ситуация, в которой "деньги и власть не могут ни купить, ни заменить солидарность и смысл"[303] . Нельзя не согласиться с К.Келли, который пишет: "Основой сетевой экономики является технология, но по-настоящему прочным фундаментом для нее служат человеческие отношения; она начинается с микропроцессоров и заканчивается доверием"[304] . Несмотря на то, что в последние десятилетия расширяется круг компаний, где проводятся мероприятия, направленные на развитие системы нематериалистической мотивации работников, предприниматели все чаще признают, что управление творческими личностями становится основной и в определенной мере неразрешимой проблемой[305] . Рост доли нематериалистически мотивированных личностей в структуре рабочей силы вызывает потребность "в заключении совершенно нового морального соглашения между индивидом, компанией и обществом"[306] , к чему большинство современных компаний вряд ли готово. Следствием оказывается резкое снижение лояльности работников к их фирмам[307] ; согласно -------------------------------- [301] - См.: Edvinsson L., Malone M.S. Intellectual Capita]. P. 130. [302] - См.: Toffler A. The Third Wave. P. 351. [303] - Habermas J. The Philosophical Discourse of Modernity. Cambridge, 1995. P. 363. [304] - Kelly К. New Rules for the New Economy. P. 137. [305] - См.: Heller R. In Search for European Excellence. The 10 Key Strategies of Europe's Top Companies. L., 1998. P. 218, 224-226. [306] - Ghoshal S., Bartlett Ch. The Individualized Corporation. A Fundamentally New Approach to Management. N.Y., 1997. P. 274. [307] - См.: Norton В., Smith С. Understanding the Virtual Organization. Hauppauge (N.Y.), 1996. P. 87. ---------------------------------- последним социологическим обследованиям, в 1996 году от 58 до 70 процентов работодателей отмечали снижающуюся лояльность работников в качестве важнейшей проблемы, стоящей перед их компанией[308] . Возникающие сложности управления творческими работниками показывают, что те, кто осознал в качестве наиболее значимой для себя потребности реализацию нематериальных интересов, становятся субъектами неэкономических отношений и обретают внутреннюю свободу, немыслимую в рамках экономического общества. Именно в этом аспекте только и можно говорить о преодолении эксплуатации в рамках постэкономической модернизации общества. В то же время нельзя не учитывать, что даже сегодня экономически мотивированная часть общества остается доминирующей и не только сохраняет внутри себя все прежние конфликты, но и вступает в серьезное противоречие с неэкономической составляющей социума, причем оказывается, что преодоление эксплуатации в рассмотренном выше его понимании происходит параллельно с формированием нового комплекса серьезных социальных противоречий. Преодоление эксплуатации, которое можно расценить как выдающееся достижение социального прогресса современного типа, представляется тем не менее весьма неоднозначным явлением. Говоря о выходе за ее пределы в социопсихологическом аспекте, мы акцентировали внимание на том, что к этому способны люди, реально движимые в своих поступках постэкономическими, нематериалистическими мотивами и стимулами. Совершенно очевидно, что они составляют явное меньшинство даже в современных условиях; следовательно, они выделяются, пусть не в качестве особого общественного института, но все же, de facto, в особую социальную группу, которая, с одной стороны, определяет развитие общества и выступает его источником, а с другой -- жестко отделена от большинства его членов и противостоит им как нечто совершенно чуждое. Именно на этом этапе мы и начинаем констатировать противоречия, свидетельствующие о нарастании социального конфликта, который не принимался в расчет в большинстве постиндустриальных концепций. Во-первых, те, кто находит на своем рабочем месте возможности для самореализации и внутреннего совершенствования, выходят за пределы эксплуатации. Круг этих людей расширяется, в их руках находятся знания и информация -- важнейшие ресурсы, от которых во все большей мере зависит устойчивость социального прогресса. Стремительно формируется новая элита постэкономи- ---------------------------------- [308] - См.: Pastemack B.A., Viscio A.J. The Centerless Corporation. P. 66-67; Shaw R. B. Trust in the Balance. Building Successful Organizations on Results, Integrity, and Concern. San Francisco, 1997. P. 207. ---------------------------------- ческого общества. При этом социальный организм в целом еще управляется методами, свойственными экономической эпохе; следствием становится то, что часть людей оказывается вне рамок социальных закономерностей, обязательных для большинства населения. Общество, оставаясь внешне единым, внутренне раскалывается, и экономически мотивированная его часть начинает все более остро ощущать себя людьми второго сорта; за выход одного слоя общества за пределы эксплуатации социум платит обостряющимся ощущением угнетенности, охватывающим другие его слои. Во-вторых, группы нематериалистически ориентированных людей, которые, как мы уже отметили, не ставят своей основной целью присвоение вещного богатства, обретают реальный контроль над процессом общественного производства, и все более и более значительная часть национального достояния начинает перераспределяться в его пользу. Не определяя обогащение в качестве своей цели, новый высший класс получает от своей деятельности именно этот результат. В то же время люди, не обладающие ни способностями, необходимыми в высокотехнологичных производствах, ни образованием, позволяющим развить такие способности, пытаются решать задачи материального выживания, ограниченные вполне экономическими целями. Однако сегодня их доходы не только не повышаются, но снижаются по мере хозяйственного прогресса. Таким образом, они не получают от своей деятельности результат, к которому стремятся, и ощущают себя представителями новой угнетаемой страты. Различие между положением первых и вторых очевидно. Напряженность, возникающая в обществе, также не требует особых комментариев. С этим "багажом" постиндустриальные державы входят в XXI век. Преодоление эксплуатации -- в том смысле, как мы попытались это представить, -- тождественно формированию свободы, не ограниченной экономическими факторами и не базирующейся на экономических факторах. Являясь третьей составной частью постэкономической трансформации, оно приоткрывает завесу над тем будущим, исследованию которого посвящена наша работа. Однако за этой завесой мы находим лишь общие ориентиры, а отнюдь не ясные очертания будущего общества. Таким образом, вступая в постэкономическую эпоху, человечество в небывалой ранее степени подвергает себя самому тяжелому испытанию -- испытанию неизвестностью. * * * В этой главе мы не пытались дать исчерпывающий анализ постэкономической революции и остановились лишь на основных процессах и тенденциях, которые определяют перспективы развитых западных обществ. Мы абстрагировались при этом как от внешней среды постэкономической трансформации, так и от детализации тех противоречий, которые привносит ее развертывание в сами постиндустриальные общества. Тем самым мы стремились показать, что начавшаяся несколько десятилетий тому назад социальная трансформация обладает внутренними источниками развития, в силу чего носит долгосрочный и необратимый характер. Подытоживая, можно, следуя логике происходящих сегодня перемен, выделить пять наиболее фундаментальных изменений. Первое среди них -- это технологическая революция 60-х -90-х годов, которая обеспечила невиданное ранее развитие социума, выражающееся прежде всего не в традиционных показателях производительности, а в резко возросшей реальной власти человека над природой. С начала 80-х годов проявились тенденции, демонстрирующие, что для устойчивого развития человечества сегодня есть все предпосылки -- хозяйственные, экологические и ресурсные, не говоря уже о возможностях беспрепятственного самосовершенствования личностей. Технологический сдвиг, начавшийся около тридцати лет назад и приобретающий все больший динамизм, представляется основной материальной составляющей постэкономической революции. Второе изменение касается активной деструкции стоимостных отношений и подрыва роли рыночных закономерностей. Традиционные воспроизводимые и исчислимые факторы производства стали терять свою ведущую роль, а хозяйственный успех стал определяться информационными ресурсами, которые не могут быть оценены в стоимостных категориях и применение которых зависит не столько от характеристик самих информационных благ, сколько от способности работающих с ними людей извлечь из них новое знание, которое в состоянии двинуть вперед ту или иную отрасль производства. В этой связи денежные оценки не могут основываться на затратах труда, земли и капитала и все более определяются индивидуальными предпочтениями потребителей; цена же компаний и корпораций задается зачастую лишь ожидаемыми предпочтениями и ожидаемым характером развития. Происходящее разрушение прежней основы стоимостных отношений может быть квалифицировано в качестве первого основного направления постэкономической трансформации. Третье изменение заключается в диссимиляции частной собственности и замене ее личной собственностью на средства производства; в результате потенциальные представители класса наемных работников, способные продуцировать информацию и знания, выходят из того состояния зависимости, в котором ранее они находились по отношению к традиционным институтам индуст- риального общества. Наибольшие успехи демонстрируют информационные консорциумы и корпорации, сумевшие соединить не столько собственность и управление, сколько собственность и творчество, и воплотившие в своих достижениях талант и энергию их создателей и владельцев. Такое изменение форм и отношений собственности приводит к преодолению традиционного классового конфликта экономического общества, и это составляет второе основное направление постэкономической трансформации. Четвертое изменение связано с социальной стратификацией. Общество начинает подразделяться на группы, которые могут быть названы господствующим и отчужденным классами, причем средние слои, служившие на протяжении всего последнего столетия залогом стабильности общества, находятся под угрозой "раскола" и пополнения высшей и низшей страт общества, обособленность и отчужденность которых друг от друга будет лишь возрастать. Опасность этого нового противостояния усугубляется тем, что образуется невиданная ранее диспропорция между целями людей и их реальными возможностями. К сожалению, сегодня не видно каких-либо тенденций, обещающих возможность быстрого преодоления данного противоречия, характеризующего третье основное направление постэкономической трансформации. Наконец, пятым в этом ряду является глобальное социопсихологическое изменение, с каким никогда ранее не сталкивалось человечество. Когда удовлетворены все основные материальные потребности, когда понятна действительная роль знаний, внутренним побудительным мотивом человека становится его стремление стать значимее, чем он является, -- расширить кругозор и интеллектуальные возможности, больше знать и уметь, открыть то, что ранее не было известно, и так далее. Этот переход от труда к творчеству обеспечил невиданную степень субъективной свободы для тех, кто занят подобной деятельностью. Не предполагая материальных целей, они не подвержены эксплуатации, а зависимость общества от этих людей и результатов их творчества становится такой, что именно им достаются все материальные преимущества современной цивилизации. Становление творчества в качестве наиболее распространенной формы человеческой деятельности представляется основной нематериальной составляющей постэкономической революции. Таковы пять основных составляющих постэкономической трансформации. Вполне понятно, что роль ее движителя выполняет несколько противоречивое единство первого и пятого факторов. Можно утверждать, что технологический прогресс и прогресс социопсихологический, изменения в материальной составляющей современного общества и трансформации в сознании тех, кто в наибольшей мере ответствен за соответствующие перемены, идут сегодня параллельно, дополняют друг друга, служат друг для друга источником дальнейшего развития. Именно их сочетание и обусловливает непрерывность и динамику постэкономической трансформации. В свою очередь, второй, третий и четвертый элементы представляются скорее фоном, на котором происходят основные изменения, нежели относительно самостоятельными явлениями общественной жизни. При этом именно в них сосредоточены и отражаются те внутренние противоречия, без которых немыслимо это масштабное историческое изменение. Вот почему наиболее важные проблемы, с которыми неизбежно придется столкнуться новому обществу, будут, на наш взгляд, связаны с приведением в соответствие современных нестоимостных оценок создаваемых благ и попрежнему распространенных рыночных методов регулирования общественного производства; с неизбежной унификацией форм и отношений собственности; с устранением потенциальной угрозы социальной стабильности, исходящей от поляризации двух основных формирующихся общественных групп. Прежде чем обратиться к конкретным формам проявления постэкономической трансформации в современном мире, нам предстоит рассмотреть два важных вопроса. Во-первых, проанализировать взаимодействие описанных процессов и той среды, в которой им приходится протекать, равно как и контртенденций, с которыми они неизбежно сталкиваются. В контексте этой проблемы мы попытаемся описать новую модель взаимодействия между двумя основными регионами мира -- развитыми постиндустриальными державами, которые стоят на пороге нового социального порядка, и развивающимся миром, реалии которого весьма далеки от постэкономических стандартов. Во-вторых, обратиться к конкретным хозяйственным, социальным и политическим тенденциям последних тридцати лет и попытаться выявить некоторые закономерности развертывания постэкономической трансформации, что позволит нам выделить более и менее значимые ее аспекты. Глава третья. Потенциал самодостаточности постэкономического общества Итак, постэкономическое общество базируется на приоритете развития личности над ценностями, традиционно присущими индустриальной цивилизации. В силу этого особый интерес приобретает вопрос о том, насколько непротиворечивым и самодостаточным является становление такого общества в наиболее развитых странах и могут ли постэкономические начала не только развиваться в недрах прежней системы, но и стать основой завершенного социального организма. Следует сразу сказать, что однозначного ответа на этот вопрос в современной ситуации, на наш взгляд, не существует. Однако можно утверждать, что противоречивое взаимодействие экономических и неэкономических аспектов, имеющее место в современных постиндустриальных обществах, обеспечивает им возможность сбалансированного и успешного хозяйственного роста, резко выделяющего ведущие державы из числа прочих стран. Говоря о самодостаточности постэкономического мира, мы имеем в виду прежде всего две группы взаимосвязанных обстоятельств. С одной стороны, к середине 90-х годов оказались очевидными тенденции, свидетельствующие о том, что постиндустриальный мир обрел стабильные источники внутреннего динамизма и отныне фактически свободен от необходимости поддерживать свою экономическую систему внешней хозяйственной и политической экспансией. Одновременно с этим стало ясно, что значимых источников внешней опасности, которая могла бы серьезно угрожать стабильности западного мира, более не существует. С другой стороны, последние десятилетия явили и новую, ранее не столь заметную тенденцию, которая обнаружила себя только начиная с середины 80-х годов: за масштабной глобализацией хозяйства скрывался другой процесс: нарастала замкнутость постиндустриального мира в рамках трех его основных центров -- США, Европы и Японии, -- которые с начала 90-х получили быстро укоренившееся название "the Triad". Два этих процесса -- укрепление собственно постэкономических тенденций внутри развитых стран и быстрое формирование замкнутого в своей постэкономической определенности мира -- создают два основных противоречия, которые, на наш взгляд, могут породить серьезные социальные конфликты XXI века. Остановимся подробнее на каждом из этих процессов. Автономность постэкономического мира Первый процесс -- это усиление автономности узкого круга стран, олицетворяющих наступающий мировой порядок. Существуют три группы факторов, которые в совокупности определяют этот феномен. Прежде чем приступить к его анализу, сделаем несколько предварительных замечаний, касающихся тезиса об отсутствии серьезных источников опасности, угрожающих стабильному развитию постэкономического мира извне. Общее изменение баланса сил в пользу постиндустриального мира основано на том, что именно он сегодня выступает и как абсолютный монополист в области новых технологий, сосредоточивший в себе основные инвестиционные ресурсы, и как важнейший источник спроса на продукцию большинства индустриальных или доиндустриальных стран. Хозяйственное функционирование постиндустриального мира в значительно большей мере определяет возможности экономического развития во всех иных регионах планеты, нежели усилия, предпринимаемые непосредственно в этих регионах, и поэтому появление страны или группы стран, способных бросить вызов постиндустриальному миру в чисто хозяйственном аспекте, невозможно. Важнейшим фактом современной истории является распад и крах в конце 80-х -- начале 90-х годов коммунистического блока. Он со всей убедительностью продемонстрировал, что страны, не освоившие достижений технологического прогресса или неспособные использовать их для создания общества массового потребления, оказываются на обочине мирового прогресса. Исчезновение коммунистического лагеря с мировой арены резко снизило опасность глобального военного противостояния и, тем самым, повысило стабильность постиндустриальной цивилизации. Заметим, наконец, что, несмотря на растущее в обществе внимание к развитию национализма и опасностям, исходящим от исламских фундаменталистов, сохранившихся коммунистических режимов, крепнущей военно-политической мощи Китая и т.д., все они сильно преувеличены. Все страны или группы стран, от которых такие опасности могут исходить, чрезвычайно тесно связаны сегодня с постиндустриальным миром и исключительно сильно зависимы от него. Пример относительного единства арабских стран во время противостояния в Персидском заливе в 1990-1991 годах и их фактически полного молчания в связи с новыми американскими ракетными ударами по Ираку в декабре 1998 года показывает, что обострение отношений с постиндустриальными державами гораздо более опасно для любого государства, нежели разногласия с его ближайшими соседями. Таким образом, постиндустриальный мир вступает в новое столетие в обстановке беспрецедентной внешней безопасности, которая, однако, обусловлена весьма конкретным стечением обстоятельств и не должна восприниматься как состояние вечного мира. Первая группа факторов связана с резким снижением зависимости развитых постиндустриальных стран от сырьевых и энергетических ресурсов остального мира, особенно заметным на протяжении последних нескольких лет. Это обусловлено, с одной стороны, значительным сокращением спроса на первичные ресурсы ввиду резкого повышения эффективности хозяйствования и, с другой стороны, бурным развитием информационных технологий, основанных на применении воспроизводимых ресурсов и высокой эффективности вторичного использования сырья и материалов. Снижение материалоемкости продукции, производимой в развитых странах, особенно заметное после нефтяного шока 70-х годов, в последнее время перестало жестко зависеть от цен на сырье и материалы и играет теперь роль в определенной мере независимой переменной. США при выросшем в 2,5 раза валовом национальном продукте используют сегодня меньше черных металлов, чем в 1960 году[309]; в Германии за тот же срок потребности целлюлозно-бумажной промышленности в воде сократились почти в 30 раз[310], и подобные примеры можно продолжать как угодно долго. С 1980 по 1997 год потребление нефти и газа в расчете на доллар произведенного в США валового национального продукта упало на 29 процентов, несмотря на то, что за тот же период цены ---------------------------- [309] - См.: Thurow L. Head to Head. P. 41. [310] - См.: Weiyaecker E.U., von. Levins А. В., Lovins L.H. Factor Four. P. 4-5, 8, 13, 28, 80, 83. ---------------------------- на нефть снизились весьма значительно: на 62-64 процента[311]. Хотя цены на моторное топливо в США почти в три раза ниже, чем в Европе, с 1973 по 1986 год потребление бензина средним новым американским автомобилем упало с 17,8 до 8,7 л/100 км[312]; Соединенные Штаты также лидируют в области создания природоохранных технологий, предлагая к производству в начале будущего столетия автомобили, потребляющие не более 2,1 литра бензина на 100 километров пробега. Нельзя при этом не отметить, что Япония, хотя сама и производит меньше новых технологий в области ресурсосбережения, использует более интенсивно приобретаемые в других странах методы; эта тенденция, сложившаяся после нефтяного шока, привела сегодня к тому, что энергоемкость японского промышленного производства почти на треть ниже, чем в США[313]. Удельный физический вес промышленных продуктов, представленных в американском экспорте, в расчете на один доллар их цены, снизившийся на 43 процента между 1967 и 1988 годами[314], упал еще в два раза только за последние шесть лет, с 1991 по 1997 год[315]. Та же картина наблюдается в странах-участницах Организации экономического сотрудничества и развития в целом. С 1973 по 1985 год их валовой национальный продукт увеличился на 32 процента, а потребление энергии -- всего на 5[316]; во второй половине 80-х и в 90-е годы дальнейший хозяйственный подъем происходил на фоне абсолютного сокращения энергопотребления. Правительствами этих стран одобрена стратегия, согласно которой на протяжении ближайших трех десятилетий их потребности в природных ресурсах из расчета на 100 долл. произведенного национального дохода должны снизиться в 10 раз -- до 31 килограмма по сравнению с 300 килограммами в 1996 году[317]. Снижение зависимости от материальных ресурсов становится необратимым по мере развития современного информационного производства. Его значение стало настолько велико, что некоторые экономисты предлагают даже новое членение секторов общественного производства, выделяя производство знаниеемкой продукции (knowledge goods), товаров широкого потребления (con- ---------------------------- [311] - См.: Taylor J. Sustainable Development: A Model for China? // Dom A. (Ed.) China in the New Millennium. Market Reforms and Social Development. Wash 1998 P.383. [312] - См.: Weiyaecker E. U., von, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. P. 4-5. [313] - См.: Paterson M. Global Warming and Global Politics. L.-N.Y., 1996. P. 80>. [314] - См.: Frank R.H., Cook P.J. The Winner-Take-All Society. Why the Few at the Top Get So Much More Than the Rest of Us. L., 1996. P. 46. [315] - См.: Keliy K. New Rules for the New Economy. P. 3. [316] - См.: McRae H. The World in 2020. P. 132. [317] - Cм.: World Resources 1998-1999. N.Y.-Oxford, 1998. P. 163. ------------------------------ sumption goods) и услуг (services) [318]. Такое новое деление подчеркивает различия в отношении того или иного типа производства к использованию природных ресурсов и энергии. "Производство промышленной продукции, -- пишут Дж.Д.Дэвидсон и лорд Уильям Рис-Могг, -- предусматривает использование огромного количества сырья на каждой стадии технологического процесса... Обработка информации с помощью компьютера, напротив, не требует практически никакого сырья. Новые, основанные на использовании информации производства не только потребляют очень мало природных ресурсов, но и самыми разнообразными путями вытесняют их [из производства]" [319]. Примеры изобретательно экономного отношения к невоспроизводимым ресурсам, порождаемого развитием новых технологий, можно приводить бесконечно. Если в первые послевоенные годы доля стоимости материалов и энергии в затратах на изготовление применявшегося в телефонии медного провода достигала 80 процентов, то при производстве оптоволоконного кабеля она сокращается до 10 процентов[320]; при этом медный кабель, проложенный по дну Атлантического океана в 1966 году, мог использоваться для 138 параллельных телефонных вызовов, тогда как оптоволоконный кабель, инсталлированный в начале 90-х, способен обслуживать одновременно 1,5 миллиона абонентов[321]. Крупные промышленные компании все чаще отказываются от использования материалов не столько дорогих, сколько редких и связанных с масштабным вмешательством в природу[322]. Создание корпорацией "Кодак" метода фотографирования без применения серебра резко сократило рынок этого металла; то же самое произошло, когда компания "Форд" объявила о появлении катализаторов на основе заменителя платины, а производители микросхем отказались от использования золотых контактов и проводников[323]. Информационные ресурсы играют сегодня столь большую роль, а цены на них настолько незначительны, что в современных условиях издержки на производство широчайшего круга товаров, в том числе и потребительских, фактически не меняются при весьма существенном повышении их качества[324]. ---------------------------------- [318] - См.: Galbraith James К. Created Unequal. P. 90-91. [319] - См.: Davidson J.D., Lord William Rees-Mogg. The Great Reckoning. Protect Yourself in the Coming Depression. N.Y., 1993. P. 84, 85. [320] - См.: Drucker P.F. The New Realities. P. 116. [321] - См.: Rosenberg N. Uncertainty and Technological Change // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. Stanford (Ca.), 1996. P. 336. [322] - См.: Schwartz P. The Art of the Long View. Planning for the Future in an Uncertain World. Chichester-N.Y., 1996. P. 70. [323] - См.: Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. P. 5. [324] - См.: Morgan В. W. Strategy and Enterprise Value in the Relationship Economy. P. 78-79. ---------------------------------- На этом фоне обращает на себя внимание подавляющее доминирование постиндустриального мира на рынке информационных технологий. В начале 90-х годов мировой рынок программных продуктов контролировался американскими компаниями на 57 процентов, и их доля превышала японскую более чем в четыре раза[325]; в 1995 году сумма продаж информационных услуг и услуг по обработке данных составила 95 млрд. долл. [326], из которых на долю США приходится уже три четверти[327]. В самих Соединенных Штатах также заметна исключительно высокая концентрация наукоемких производств вокруг крупнейших исследовательских центров, таких, как Силиконовая долина или Большой Бостон[328]. В последние годы США однозначно сделали развитие информационных отраслей хозяйства главным национальным приоритетом: в 1993 году был создан Национальный информационный совет, представивший президенту Б.Клинтону свой первый доклад в начале 1996 года[329]; говоря о пяти приоритетах новой эры, в которую вступает Америка, Н.Гингрич назвал среди них развитие молекулярной медицины, компьютерных баз данных, спутниковых телекоммуникаций, систем передачи информации и инфраструктуры транспорта[330], из которых только последняя может быть тем или иным образом соотнесена с традиционными ориентирами индустриальной эпохи. Развитие современных технологий изменило лицо цивилизации. В начале 90-х многие поспешили заявить, что понятие ""информационная эра" более не может служить даже символом дня сегодняшнего, не говоря уже о том, чтобы вести нас в будущее" [331], что гораздо правильнее говорить об эре солнечной энергии, в которую человечество вступает как в "мир фактически неограниченных ресурсов -- в мир неограниченного богатства" [332]. Насколько обусловлены столь сильные утверждения? Об этом можно судить на примере нефти, ресурса, относительно равномерно распределенного в пределах планеты. Развитие технологий дает возможность открывать новые ее месторождения и снижать издержки на геологоразведочные работы. Начиная с середины 70-х годов разведанные объемы природных ресурсов росли самым высоким темпом за последние сто лет. Если накануне "энергетичес- ---------------------------------- [325] - См.: Forester Т. Silicon Samurai. How Japan Conquered the World's IT Industry. Cambridge (Ma.) - Oxford, 1993. P. 44-45, 85, 96. [326] - См.: World Economic and Social Survey 1996. P. 283. [327] - См.: Barksdale J. Washington May Crash the Internet Economy // Wall Street Journal Europe. October 2. 1997. P. 8. [328] - См.: Kanter R.M. World Class. P. 207. [329] - См.: Gay M.K. The New Information Revolution. P. 18-19. [330] - См.: Gingrich N. To Renew America. N.Y., 1995. P. 180-183. [331] - Henderson H. Paradigms in Progress. P. 55. [332] - Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. P. 1-2. -------------------------------------- кого кризиса" запасы нефти оценивались в 700 млрд. баррелей, то в 1987 году, вместо того, чтобы сократиться до 500 млрд. баррелей, они выросли до 900 млрд., причем ожидаемые дополнительные месторождения способны увеличить разведанные запасы в ближайшие десятилетия до 2 триллионов баррелей. Аналогична ситуация и с другими полезными ископаемыми. С 1970 по 1987 год оценки запасов газа выросли с 1,5 до 4 триллионов кубических футов, меди -- с 279 до 570, серебра -- с 6,7 до 10,8 млн. тонн, а золота -- с 1 до 1,52 млрд. тройских унций[333]. "В период с 1970 по 1990 год, -- пишут Д.Г. и Д.Л. Мидоузы, -- для удовлетворения потребностей мировой экономики было сожжено 450 млрд. баррелей нефти и 90 млрд. тонн угля. Однако за этот же период были открыты новые месторождения нефти, угля и газа. По этой причине, хотя сегодня темпы потребления ископаемого топлива выше, чем в 70-е годы, срок исчерпаемости разведанных запасов увеличился как для нефти, так и для газа" [334], соответственно с 31 до 41 и с 38 до 60 лет. Более того; согласно оценкам Министерства энергетики США, приведенным в 1994 году, обнаруженные запасы нефти и газа на территории Соединенных Штатов в 2010 году ожидаются на уровне, превосходящем уровень 1990 года на 37 и 41 процент соответственно[335]. При этом издержки производства с каждым годом снижаются; так, затраты на разведку новых запасов упали в США с 16 долл. в расчете на баррель в 1983 году до 4,5 долл. в 1994 году, впервые став ниже затрат на разведку новых месторождений, проводимых американскими специалистами за пределами территории Соединенных Штатов[336]. Весьма примечательно также и то, что в течение последних десятилетий большинство постиндустриальных стран снижают объемы производства нефти, что заметно на примере Канады, Великобритании и особенно США. В последнем случае объемы добычи постоянно снижаются на протяжении последних двадцати лет, и в 1996 году они на 30 процентов были ниже максимума, достигнутого в начале 70-х[337]. При этом доля США в общей добыче нефти в странах, за исключением членов ОПЕК и государств бывшего СССР, сократилась с 83 процентов в 1965 году до менее чем 40 процентов в 1993-м[338]. Таким образом, в современных условиях большинство развитых стран вполне могут позволить себе ресурс- ---------------------------- [333] - См.: Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. P. 25. [334] - Meadows D.H., Meadows D.L., Panders J. Beyond the Limits. Global Collapse or Sustainable Future? L., 1992. P. 67, 67-68. [335] - См.: Mitchell K., Beck P., Grubb M. The New Geopolitics of Energy. L" 1996. P. 13. [336] - См.: Ibid. P. 13. [337] - См.: Brown L.R., Renner M., Flavin Ch., el al. Vital Signs 1997-1998. The Environmental Trends That Are Shaping Our Future. L., 1997. P. 46. [338] - См.: Mitchell К.. Beck P., Grubb M. The New Geopolitics of Energy. P. 14, 62-63. ------------------------------ ное самообеспечение, обусловленное достигнутым ими уровнем развития технологий и снижением относительной редкости большинства природных ресурсов. В результате резко падают цены на большинство сырьевых товаров. К середине 1998 года многие из них, такие, как сахар-сырец, медь, железная руда и т.д., достигли дна, на котором находились 10-12 лет назад (в текущих ценах без учета инфляции). Цена нефти опустилась до уровня середины 80-х годов, а бензин в США был самым дешевым с начала статистических наблюдений в 1919 году. Таким образом, индекс цен на сырьевые товары оставался более низким, чем в 1975 году, тогда как цены на индустриальную продукцию выросли за тот же период не менее чем на 133 процента[339]В этих условиях импорт сырья обусловлен в первую очередь сложившимися хозяйственными связями и возможностью минимизации затрат; в то же время новые индустриальные страны и Япония остаются ныне гораздо более зависимыми от подобного импорта, чем европейские страны и особенно США. Вторая группа факторов связана с уменьшающимся деструктивным воздействием на среду обитания. Нельзя не заметить, что начиная со второй половины 70-х годов развитые страны сумели приостановить нарастание экологической опасности, и хотя в мировом масштабе проблема эта далека еще от своего разрешения, на территории постиндустриальных государств исторический перелом можно считать свершившимся. Первые попытки законодательного регулирования природоохранных мероприятий были предприняты еще в 60-е годы. В США в 1969 году был принят Закон о национальной политике в области охраны природы, за которым последовали Закон о чистом воздухе от 1970-го и Закон о чистой воде от 1972 года, а также более 13 тысяч других нормативных актов, составляющих сегодня экологическое законодательство этой страны; в Германии ряд соответствующих мер был открыт принятием Закона о качестве воздуха, одобренного в 1963 году ландтагом федеральной земли Северный Рейн -- Вестфалия, и дополнен Законом об удалении отходов 1972 года и Федеральным законом о выбросах 1974 года[340]. Значительное улучшение экологической ситуации в Европе и США в 80-е годы стало первым явлением подобного рода с момента завершения формирования основ индустриального строя и одним из выдающихся достижений постиндустриализма[341] . -------------------------------- [339] - См.: Schilling A.G. Deflation. How to Survive and Thrive in the Coming Wave of Deflation. N.Y., 1999. P. XI. [340] - См.: Weisaecker E.U., von. Earth Politics. L.-Atlantic Highlands (N.J.), 1994. P. 14, 17. [341] - См.: Cannon Т. Corporate Responsibility. L., 1992. Р. 188. -------------------------------- Проблема защиты среды обитания человека является, по определению, международной проблемой, которая не может быть решена за счет спорадических усилий отдельных стран, и мы остановимся на этом в дальнейшем; однако даже сегодня можно говорить о значительных успехах развитых стран в данном направлении. Подобные достижения обеспечены взвешенным подходом к экологическим проблемам, в рамках которых на основе изменившегося сознания людей оптимальным образом скоординированы интересы бизнеса и потребности будущих поколений. С одной стороны, в процессе защиты окружающей среды присутствует моральная, а с другой -- экономическая составляющая. Еще в начале 80-х годов около 60 процентов американцев считали, что они будут сокращать или по крайней мере не наращивать потребление энергоносителей даже при существенно снижающихся ценах на них[342] в силу своей ответственности за судьбу планеты. По тем же причинам между 1986 и 1994 годами страны ЕС, Япония, Россия, Австралия, Канада, Южно-Африканская Республика и ряд других государств снизили объем производимых ими озоноразрушающих веществ на три четверти и более, а США стали единственной страной, полностью прекратившей их производство[343] . На национальном и региональном уровне мероприятия по охране природы пользуются все большей поддержкой. В Германии подвергаются вторичной переработке 42 процента использованной бумаги и 50 процентов стеклянной тары[344]; в Соединенных Штатах между 1990 и 1995 годами за счет новых посадок деревьев впервые увеличилась площадь лесов[345]; доля стран-членов ОЭСР в мировом объеме выбросов углекислого газа в атмосферу на протяжении последних тридцати лет остается фактически стабильной[346]; многие европейские страны сегодня направляют от 0,5 до 1 процента своего ВНП на развитие международных программ по защите окружающей среды: общая сумма подобных пожертвований со стороны 15 наиболее развитых стран мира находилась в 1994-1995 годах на уровне около 59 млрд. долл. в год[347]. Ввиду того, что идея полной гармонии человека со средой столь же иллюзорна, как и мечта о полном господстве над ней[348], -------------------------------- [342] - См. Henderson H. Paradigms in Progress. P. 15. [343] - См. Brown L.R., RennerM., Flavin Ch., et al. Vital Signs 1997-1998. P. 103. [344] - См. Hampden-Tumer Ch., Trompenaars F. The Seven Cultures of Capitalism. Value Systems for Creating Wealth in the United States, Britain, Japan, Germany, France, Sweden and the Netherlands. L., 1994. P. 216. [345] - См.: Brown L.R., Renner M., Flavin Ch., etal. Vital Signs 1997-1998. P. 96. [346] - См.: Brown L.R., Flavin Ch., French H., etal. State of the World 1998.AWorldwatch Institute Report on Progress Toward a Sustainable Society. N.Y.-L., 1998. P. 114. [347] - См.: French H. Sustainable De velopment Aid Threatened // Brown L. R., RennerM., Flavin Ch., et al. Vital Signs 1997-1998. P. 108. [348] - См.: Lasch Ch. The Revolt of the Elites and the Betrayal of Democracy. N.Y.-L., 1995. P. 246. ---------------------------------- сбалансированная природоохранная политика возможна сегодня только в границах экономической целесообразности. В последние годы в постиндустриальных странах доминирует представление о том, что "оптимальным уровнем загрязнения является такой уровень, при котором чистая общественная выгода (прибыль, получаемая А от создания загрязнения, за вычетом убытков, которые в связи с загрязнением терпит В) оказывается максимальной" [349]. Современные технологии позволяют устранять из отходов производства и выбрасываемых газов до двух третей NO2 и трех четвертей SO2 однако более полная очистка отходов фактически нереальна, так как затраты на нее (во всяком случае, в настоящее время) делают невыгодным любое производство, где образуются такие отходы[350]. Поэтому максимум возможного в этой области сегодня заключается в недопущении развитыми странами роста эмиссии СО2 и других вредных выбросив; согласно прогнозам Международного энергетического агентства, доля Северной Америки в общемировом их объеме снизится с сегодняшних 26,7 процента до 21,9 процента к 2010 году[351]. На большее сегодня вряд ли приходится рассчитывать, так как, по оценкам Экономического совета при президенте США, сделанным в 1992 году, сокращение выбросов СО2 на 20 процентов по сравнению с достигнутым уровнем обойдется американской экономике в сумму от 800 млрд. до 3,6 триллионов долл. [352] В то же время само производство как экологически чистых продуктов, не приносящих вреда окружающей среде, так и собственно природоохранных технологий становится важным элементом хозяйства, приносящим значительные прибыли. Объем рынка одних только энергосберегающих технологий определяется сегодня на уровне 65 млрд. долл. в год; по мнению П.Дракера, этот сектор представляет собой рынок, уступающий по потенциалу развития лишь рынку коммуникационных и информационных продуктов[353]. Сегодня, "по оценкам, 6,7 процента ВНП Германии расходуется на природоохранные программы" [354] , и этот показатель не является самым высоким среди стран Европейского Сообщества. В 90-е годы отмечалось, что в пределах Соединенных Штатов "районы, где приняты, соблюдаются и поддерживаются населением строгие нормы землепользования и другие законодательные акты в области охраны окружающей сре- -------------------------------- [349] - Bowers J. Sustainability and Environmental Economics: An Alternative Text. P. 44. [350] - См.: Meadow D.H., Meadow D.L., Panders J. Beyond the Limits. P. 181. [351] - Рассчитано по: Mitchell К., Beck P., Grubb M. The New Geopolitics of Energy. P. 161. [352] - См.: Paterson M. Global Warming and Global Politics. P. 81. [353] - См.: Drucker P.F. Managing in a Time of Great Change. P. 150-151. [354] - Hampden-Tumer Ch., Trompenaars F. The Seven Cultures of Capitalism. P. 216. -------------------------------- ды, относятся к числу наиболее процветающих: цены на земельные участки здесь высоки, местный бизнес находится на подъеме, экономические показатели свидетельствуют о полном благополучии" [355] . Таким образом, вторая группа факторов, обусловливающих автономность постэкономического мира, группируется вокруг достаточно сбалансированного подхода к проблеме окружающей среды. Это не меняет сегодня общемировой ситуации (за счет неконтролируемого хозяйственного развития в новых индустриальных странах объем приходящихся на их долю выбросов СО2 вырос на 71 процент с 1986 по 1996 год[356] и может составить около половины всего мирового объема к 2025 году[357], а производство озоноразрушающих веществ после достижения минимального значения в 1994 году вновь начало резко расти[358]), но свидетельствует о радикально новой тенденции в развитии постиндустриального мира. Третья группа факторов связана с определенной локализацией индустриального конфликта и становлением новой системы социального партнерства. Необходимо отметить в этой связи, что речь идет не о новом гармоничном общественном порядке, а лишь о частичном преодолении некоторых тенденций, потенциально способных угрожать постиндустриальному типу общества. Прежде всего это касается отношений между капиталом и трудом. Огромным достижением стало здесь практически бесконфликтное перераспределение занятых и активная политика по созданию новых рабочих мест; результаты этих усилий стали проявляться в 80-е и 90-е годы. Так, оказались совершенно несостоятельными[359] прогнозы второй половины 70-х годов, согласно которым безработица в США в следующем десятилетии могла достичь 15-20 процентов трудоспособного населения[360]. К началу ------------------------------ [355] - Ashworth W. The Economy of Nature. P. 27. [356] - См.: Brown L.R., Flavin Ch., French H., et al. State of the World 1998. P. 115. [357] - См.: Paterson M. Global Wanning and Global Politics. P. 82. [358] - См.: World Resources 1998-1999. P. 179. С 1988 по 1994 год структура производства озоноразрушающих соединении резко изменилась "в пользу" развивающихся стран. За этот период их выпуск возрос в Южной Корее на 15 процентов, в Мексике -- на 21, в Малайзии -- на 24, в Индонезии -- на 69, на Филиппинах -- на 109, а в Индии -- на 193 процента. Только Китай в 1994 году произвел озоноразрушающих субстанций больше, чем все индустриально развитые страны и Россия, вместе взятые (см.: Brown L.R., Flavin Ch., French H., et al. State of the World 1997. A Worldwatch Institute Report on Progress Toward a Sustainable Society. N.Y.-L., 1997. P. 166). [359] - См.: Morris-Suzuki Т. Beyond Computopia. L.-N.Y., 1988. P. 102-104; Castells M. The Informational City. P. 180-188, и др. [360] - См.: Barrom I., Curnow R. The Future with Microelectronics. L., 1979. P. 201; Jenkins C., Sherman B. The Collapse ofWork. L., 1979. P. 115. -------------------------------- 90-х годов уровень безработицы в США, Франции, Германии и Великобритании составлял от 6,6 до 7,8 процента. Впервые за весь послевоенный период стала обнадеживать динамика этого важнейшего показателя: так, если в 50-е годы его средний уровень составлял в США 4,5 процента, в 60-е, 70-е и 80-е уверенно повышался -- до 4,8, 6,2 и 7,3 процента соответственно, то в середине 80-х были заложены условия для формирования противоположной тенденции[361], в результате чего безработица в начале 90-х снизилась до 6,8 процента[362], в середине 1996-го -- до 6,6 процента[363], а к июлю 1997 года достигла минимальной за последние 24 года отметки в 4,8 процента[364], на которой и стабилизировалась. Необходимо отметить, что эта динамика не предполагает некоей стагнации; несмотря на то, что между 1990 и 1999 годами в США ожидалось сокращение 10 (!) из 20,5 млн. рабочих мест в промышленном секторе, более 9 млн. из них предполагается воссоздать в измененном виде на других производственных участках, а нетто-потери в индустриальном производстве составят всего 834 тыс. мест[365]. Общая же занятость в народном хозяйстве, как ожидается, вырастет на 25 процентов при росте населения всего на 15. Согласно выглядящим вполне реалистично прогнозам, с 1992 по 2005 год в США появится более 26 млн. рабочих мест, что превосходит рост, имевший место в период между 1979 и 1992 годами[366]. Разумеется, переквалификация и поиск новой работы -- процессы весьма болезненные: сегодня 8,1 млн. американцев заняты на временных работах, 2 млн. работают "по вызову", 8,3 млн. представляют собой "независимых подрядчиков", занятых собственным бизнесом, а общее количество работников таких категорий достигает 14 процентов рабочей силы[367] и может увеличиться до одной трети к началу следующего столетия[368]. Тем не менее, даже сами эти цифры свидетельствуют, на наш взгляд, не о безысходности проблемы, а, напротив, о том, что она может быть решена и решается. Подтверждение тому мы находим в статистике забастовок и стачек в американской промышленности: в 1982 году их общее количество в стране было минимальным за последние ------------------------------ [361] - См. Niskanen W.A. Reaganomics. An Insider's Account of the Policies and the People. N.Y -Oxford, 1988. P. 238. [362] - См. Rifkin J. The End of Work. P. 10. [363] - См. Krugman P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.)-L., 1998. P. 29. [364] - См. International Herald Tribune. 1997. August 2-3. P. 1. [365] - См. Pilzer P.Z. Unlimited Wealth. P. 102. [366] - См. Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. 1. P.222. [367] - См. Thurow L.C. The Future of Capitalism. L., 1996. P. 165. [368] - См. Castells M. The Rise of the Network Society. P. 266. -------------------------------- 100 лет и снизилось еще в 8 раз только между 1983 и 1995 годами[369]. Кроме того, на протяжении всего периода 90-х годов имел место беспрецедентный непрерывный рост уверенности населения в экономической стабильности (consumer confidence) [370]. Имея совершенную по меркам настоящего времени структуру занятости, применяя в сельском хозяйстве лишь 2,7[371], а в добывающих отраслях -- не более 1,4 процента[372] рабочей силы, Соединенные Штаты располагают сегодня 156 рабочими местами на каждые 100, существовавшие в 1975 году, тогда как европейский показатель составляет лишь 96[373]. Самые низкие за последние десятилетия уровни расходов на оборону и дефицита федерального бюджета, достигнутые в середине 90-х годов[374], непосредственно обусловливают стабилизировавшиеся и даже снижающиеся индикаторы всех видов асоциальных проявлений[375]. Американская модель не была воспроизведена в европейских условиях, где снижение остроты социальных проблем осуществлялось средствами государственного регулирования. К лету 1997 года уровень безработицы в ведущих европейских странах достиг беспрецедентно высокого уровня, составив в Германии и Франции 12,4 и 13,1 процента соответственно[376]. Именно это стало одной из причин сокрушительного поражения, которое потерпели правые партии в европейских странах, утратив в мае 1997 года власть в Великобритании, в июне -- во Франции, а в ноябре 1998 года -- в Германии. В то же время нельзя не учитывать ряд особенностей европейской модели, к которым относятся большая однородность общества (так, отрыв заработной платы руководителя компании от среднего служащего составляет около 12-15 раз против 100 в США), стабильно более высокие, чем в США, уровни заработной платы, а также низкая продолжительность рабочей недели и высокий уровень социальных выплат и пособий по безработице[377]. Осуществляемое в большинстве европейских стран перераспределение 40-55 процентов ВНП через государственный бюджет и фонды различных правительственных агентств позволяет поддерживать индекс социальной защищенности, рассчитываемый на основе сопоставления размеров выплат и пособий, на уровне в среднем в два раза выше американского[378]. Таким образом, тенденция к снижению характерной для индустриального общества социальной напряженности сформировалась и окрепла в последние десятилетия во всех основных центрах постиндустриального мира. Подытоживая, мы имеем определенное основание утверждать, что постэкономическое общество способно преодолеть противоречия индустриального строя и прийти ему на смену в качестве целостной и самодостаточной системы. При этом мы отнюдь не считаем, что постэкономический мир не взаимодействует с остальной частью человечества (напротив, подобное взаимодействие представляется весьма интенсивным); мы лишь отмечаем, что потребности в таковом во все большей мере (хотя это не всегда ощущается с достаточной определенностью) исходят уже не от постиндустриальной, а от индустриальной и аграрной составляющих цивилизации. На поверхности явлений этот процесс принимает в последние годы форму своеобразной автаркии развитой части мира, обусловленной в первую очередь объективными потребностями хозяйственного прогресса. -------------------------------- [369] - См. Tilly Ch., Tilly Ch. Work Under Capitalism. N.Y., 1998. P. 252. [370] - См. World Economic Outlook. A Survey by the Staff of the International Monetary Fund. October 1997. Wash., 1997. P. 25. [371] - См. Rifkin J. The End of Work. P. 110. [372] - См. Stewart T.A. Intellectual Capital. P. 8-9. [373] - См. Handy Ch. The Hungry Spirit. P. 26. [374] - См. Santis H., de. Beyond Progress. An Interpretive Odyssey to the Future. Chicago-L" 1996. P. 15. [375] - См. Etvoni A. The New Golden Rule. N.Y., 1996. P. 70, 76. [376] - См. International Herald Tribune. 1997. July 10. P. 2. [377] - См. Henfler H.A. The New Era of Eurocapitalism // Ohmae K. (Ed.) The Evolving Global Economy. Making Sense of the New World Order. P. 7-8. ---------------------------------- Замкнутость постэкономической цивилизации Второй интересующий нас процесс -- оформление замкнутости постэкономической цивилизации. Он стал заметен с середины 70-х годов и в некоторой мере объясняется снижением противостояния "Восток -- Запад". Интенсивный характер последнего требовал определенных усилий по повышению привлекательности той или иной социальной модели, хотя, конечно, это не было единственной причиной послевоенной открытости основных центров свободного мира. Основой относительной замкнутости сообщества постиндустриальных стран становится рост высокотехнологичных производств. Именно он вызывает к жизни множество тенденций, каждая из которых в той или иной мере обеспечивает сплочение развитых наций и противопоставление их остальному миру. На протяжении 90-х годов страны-члены ОЭСР тратили на научные исследования и разработки в среднем около 400 млрд. долл. в це- ---------------------------------- [378] - См.: Pierson Ch. Beyond the Welfare State? The New Political Economy of Welfare. Cambridge, 1995. P. 126. ---------------------------------- нах 1995 года, из которых на долю США приходилось 44 процента[379], то есть больше, чем на долю Японии, Германии, Франции и Великобритании, вместе взятых[380]. Кроме этого, американские компании уже в начале 90-х тратили на образование и переподготовку своих сотрудников около 30 млрд. долл. ежегодно[381], что эквивалентно суммарным ассигнованиям на научные исследования в России, Китае, Южной Корее и на Тайване. США и другие постиндустриальные страны имеют наиболее совершенные коммуникационные сети, являющиеся необходимым условием для развития современных информационных технологий; объем ежегодных продаж персональных компьютеров в США вырос в 90-е годы более чем в 3,5 раза[382], количество мобильных телефонов увеличилось вчетверо только между 1992 и 1997 годами, а численность пользователей Интернетом ежегодно возрастает в два раза[383]. Постоянно возрастающие инвестиции в развитие как материальной базы высокотехнологичного производства, так и человеческого потенциала приводят к углублению и расширению разрыва между постиндустриальными странами и остальным миром. Этот разрыв вопиюще очевиден в научно-технической области, а также, разумеется, в обобщающих показателях развития отдельных национальных экономик. В 90-е годы технологическое доминирование постиндустриального мира стало бесспорным. В 1993 году вложения в развитие наукоемких технологий в США в 36 раз превосходили аналогичный показатель России, прежде казавшейся опасным соперником в научно-технической области. К 1990 году члены "Большой семерки" обладали 80,4 процента мировой компьютерной техники и обеспечивали 90,5 процента высокотехнологичного производства. Только на США и Канаду приходилось 42,8 процента всех производимых в мире затрат на исследовательские разработки, в то время как Латинская Америка и Африка, вместе взятые, обеспечивали менее 1 процента таковых; если среднемировое число научно-технических работников составляло 23,4 тыс. на 1 млн. населения, то в Северной Америке этот показатель достигал 126,2 тыс. [384] Развитые страны контролировали 87 процентов из 3,9 млн. патентов, -------------------------------- [379] - См.: Brown L.R., Renner M., Flavin Ch., el al. Vital Signs 1997-1998. P. 112. [380] - См.: Sandier Т. Global Challenges. An Approach to Environmental, Political, and Economic Problems. Cambridge, 1997. P. 185. [381] - См.: Davidow W.H., Malone M.S. The Virtual Corporation. Structuring and Revitalizing the Corporation for the 21st Century. N.Y., 1992. P. 189. [382] - См.: Gates В. Compete, don't Delete // The Economist. 1998. June 13. P. 24. [383] - См.: Marker P. From Third World to the World Class. The Future of Emerging Markets in the Global Economy. Reading (Ma.), 1998. P. 71. [384] - См.: Castells M. The Rise of the Network Society. P. 108. -------------------------------- зарегистрированных в мире по состоянию на конец 1993 года[385]. Объемы продаж за рубеж американской интеллектуальной собственности выросли с 8,1 млрд. долл. в 1986 году до 27 млрд. долл. в 1995 году, тогда как импорт технологий, хотя также возрос, не превышал 6,3 млрд. долл., а положительное сальдо торгового баланса в этой области составило 20 млрд. долл. В результате США экспортируют почти в пять раз больше интеллектуальных прав, нежели приобретают, в то время как остальные ведущие страны западного блока -- Япония, Франция, Германия и Великобритания -- либо не имеют положительного сальдо, либо оно весьма незначительно[386]. В результате в пределах постиндустриального мира оказываются сосредоточены основные источники индустриального и даже аграрного богатства. 407 из 500 крупнейших промышленных, сервисных и сельскохозяйственных корпораций принадлежат странам "Большой семерки" [387]; 24 тыс. транснациональных компаний, составляющих сегодня основу мирового экономического порядка, имеют штаб-квартиры в 14 наиболее богатых странах мира[388]. Крупнейшие ТНК не только стали мощной социальной и политической силой, неотъемлемым элементом глобальной властной структуры, но и сопоставимы по масштабам своей хозяйственной деятельности со многими государствами мира. Как подчеркивает Д.Кортен, в 1995 году "общий объем продаж двухсот крупнейших компаний мира, применявших труд 18,8 млн. человек, что не превышает 0,3 процента населения планеты, составил 28 процентов мирового валового продукта" [389]. Рыночная капитализация компании "Майкрософт", достигшая в марте 1998 года почти 300 млрд. долл., фактически равна валовому национальному продукту Индии и лишь незначительно уступает Австралии и Нидерландам; объемы продаж гигантских промышленных конгломератов, крупнейшими из которых по этому показателю являются "Дженерал моторе", "Форд", "Мицуи", "Мицубиси", "Ройял Датч-Шелл" и "Иточи" [390], превосходят ВНП Индонезии, Турции, Дании, Таиланда, Гонконга, Саудовской Аравии и большинства других менее ------------------------------------ [385] - См.: Braun Ch.-F., von. The Innovation War. Industrial R&D... the Arms Race of the 90s. Upper Saddle River (N.J.), 1997. P. 57. [386] - См.: Doremus P.N., Keller W.W., Pauly L.W., Reich S. The Myth of the Global Corporation. Princeton (NJ), 1998. P. 102-103. [387] - Рассчитано по: Financial Times FT 500 1998 // Financial Times. 1998. January 22. Annex. P. 5-6. [388] - См.: Ashkenas R., Ulrich D., Jick Т., Kerr St. The Boundaryless Organization. Breaking the Chains of Organizational Structure. San Francisco, 1995. P. 263. [389] - Korten D. С. The Post-Corporate World. P. 42. [390] - См.: The Economist. 1998. July 25. P. Ill; подробнее см.: Morton С. Beyond World Class. Houndmills-L., 1998. P. 208-209. -------------------------------------- развитых стран[391]. Доходы таких компаний, как IBM и "Дженерал моторс", в которых работают соответственно 395 и 748 тыс. человек, соотносимы с величинами национального дохода Бирмы и Эфиопии с населением 35,5 и 40,9 млн. человек[392]. Глобальные транснациональные корпорации монополизировали не только производство информационных продуктов и промышленных товаров; они доминируют в разработке полезных ископаемых (где по шесть крупнейших ТНК контролируют 75 процентов добываемой нефти и 95 процентов поступающей на рынок железной руды[393]) и торговле сельскохозяйственными продуктами. В течение 70-х -90-х годов постиндустриальный мир, основываясь на высоких технологиях, стал de facto основным поставщиком продовольствия на мировой рынок. В 1969 году экспорт сельскохозяйственных товаров из США оценивался в 6 млрд. долл. [394]; в 1985-м он составлял 29 млрд. долл., а в 1994-м -- более 45 млрд. долл. [395] В самих же развитых странах сельское хозяйство является сегодня одной из наиболее монополизированных отраслей[396], характеризующейся при этом исключительно высокой производительностью труда (достаточно сказать, что средняя урожайность зерновых в отличающихся наибольшими успехами в этой области Нидерландах составляет 88 центнеров с гектара, тогда как в Ботсване -- 3,5 центнера[397]). В результате пятьсот крупнейших ТНК обеспечивают сегодня более четверти общемирового производства товаров и услуг[398]; при этом их доля в экспорте промышленной продукции достигает одной трети, а в торговле технологиями и управленческими услугами -- четырех пятых[399]. С середины 80-х годов объем продаж продукции отделений транснациональных компаний в тех странах, где она непосредственно производится, стал расти вдвое быстрее, чем оборот международной торговли. В 1996 году суммарный объем этих продаж достиг 6 триллионов долл., в то время как мировой экспорт товаров и услуг составлял не более 4,7 триллиона долл. [400] -------------------------------- [391] - См. Morgan G. Images of Organization. Thousand Oaks-L., 1997. P. 327. [392] - См. Latouche S. The Westernization of the World. The Significance, Scope and Limits of the Drive towards Global Uniformity. Cambridge, 1989. P. 127-128. [393] - См. Morgan G. Images of Organization. P. 336. [394] - См. Bamet R.J., Cavanagh J. Global Dreams. Imperial Corporations and the New World Order. N.Y" 1994. P. 210. [395] - См. Statistical Abstract of the United States. 1996. Wash., 1996. P. 673. [396] - См. Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 224. [397] - См. World Resources 1998-1999. P. 153. [398] - См. Dicken P. Global Shift: The Internationalization of Economic Activity. L., 1992. P.48. [399] - См.: Greider W. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N.Y" 1997. P. 21. [400] - См.: Tolentino P.E. Transnational Rules for Transnational Corporations: What Next? // Michie J., Smith J.G. (Eds.) Global Instability. The Political Economy of World Economic Governance. L.-N.Y., 1999. P. 171. ---------------------------------- Триста крупнейших корпораций обладают 25 процентами всего используемого в мировой экономике капитала и обеспечивают 70 процентов прямых зарубежных инвестиций[401]; при этом следует отметить, что всего 5 процентов прямых зарубежных инвестиций осуществляется компаниями, находящимися вне стран-членов ОЭСР[402]. Характерно, что по мере сокращения частных инвестиций в страны "третьего мира" снижается и объем помощи, оказываемой им по каналам международных агентств, а также в соответствии с межправительственными соглашениями; только в 1997 году он снизился более чем на четверть и составил в начале 1998 года не более 0,19 процента суммарного ВНП стран-участниц Организации экономического сотрудничества и развития[403]. Однако сейчас нас интересует не столько экономическое могущество развитых стран Запада, сколько масштаб хозяйственных трансакций, осуществляемых в рамках этого замкнутого круга ведущих держав. В качестве иллюстрации остановимся на трех основных вопросах: направлениях современной международной торговли, движении инвестиций и тенденциях в развитии финансовых рынков. Начнем с оценки состояния международной торговли. В последние годы прописной истиной для экономистов стало утверждение о том, что на протяжении всего XX столетия рост торговых оборотов уверенно опережал рост ВНП большинства индустриально развитых стран. Так, между 1870 и 1913 годами объемы экспорта европейских государств росли темпами, на 43 процента превышавшими темпы роста их валового внутреннего продукта; в 50-е и 60-е годы это превышение составляло уже 89 процентов[404]. В мировом масштабе прослеживались аналогичные тенденции: на протяжении последних полутора столетий только два периода -- с 1872 по 1899 и с 1913 по 1950 год -- были отмечены более низкими темпами роста торговых оборотов, нежели темпы роста мирового ВНП[405], и это достаточно легко поддается объяснению. В послевоенный же период тенденции стали совершенно очевидными: несмотря на многочисленные торговые барьеры, экспорт из стран некоммунистического мира уже между 1948 и 1955 годами рос -------------------------------- [401] - См.: Dunning J. Multinational Enterprises in a Global Economy. Wokingham, 1993. P. 15. [402] - См.: Hirst P., Thompson G. Globalization in Question. The International Economy and the Possibilities of Governance. Cambridge, 1996. P. 53. [403] - См.: The Economist. 1998. June 27. P. 123. [404] - См.: Abramowitz M., David P.A. Convergence and Deferred Catch-up: Productivity Leadership and the Waning of American Exceptionalism // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. P. 44. [405] - См.: Hirst P., Thompson G. Globalization in Question. P. 22. ---------------------------------- примерно на 6 процентов в год[406]; если суммарный ВНП всех государств мира вырос с 1950 по 1992 год с 3,8 до 18,9 триллиона долл., то объем торговых оборотов повысился с 0,3 до 3,5 триллиона долл. [407] Несмотря на то, что темп ежегодного роста торговых оборотов снизился в среднем с 8 до 4 процентов за периоды 1960-1973 и 1980-1988 годов соответственно[408], новое оживление пришло в 90-е годы: по различным данным, оборот мировой торговли в конце 80-х -- первой половине 90-х годов рос в интервале от 5,3 до 7 процентов в годовом исчислении[409]. В 1970 году в международные торговые трансакции было вовлечено около четверти мирового ВНП, и, согласно прогнозам, эта доля может возрасти до половины в 2000-м и до двух третей в 2020 году[410]. Однако на этом фоне исключительную важность имеет тенденция "замыкания" торговых потоков внутри постиндустриального мира. Она формировалась фактически одновременно с постиндустриальными тенденциями: между 1963 и 1973 годами, до первого "нефтяного шока", торговые обороты между развитыми странами начали расти в среднем на 12 процентов в год, тогда как экспорт товаров из этих государств в третьи страны увеличивался только на 7 процентов в годовом исчислении. В результате к 1973 году 78 процентов европейского, 70 процентов американского и 46 процентов японского экспорта направлялись в индустриально развитые страны мира[411]. Совокупные цифры в исторической динамике впечатляют гораздо больше: в 1953 году индустриально развитые страны направляли в страны того же уровня развития 38 процентов общего объема своего экспорта, в 1963 году эта цифра составляла уже 49 процентов, в 1973-м -- 54, в 1987-м, после пятнадцати кризисных лет, -- 54,6, а в 1990-м -- уже 76 процентов[412] . Наконец, во второй половине 90-х годов сложилась ситуация, когда только 5 процентов торговых потоков, начинающихся или заканчивающихся на территории одного из 29 государств--членов ОЭСР, выходят вовне этой совокупности стран[413], -------------------------------------- [406] - См.: Kenwood A.G., Lougheed A.L. The Growth of the International Economy 1820-1990. An Introductory Text. L.-N.Y., 1992. P. 286. [407] - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World. P. 18. [408] - См.: Hopkins Т.К., Wallerstein E., et al. The Age of Transition. Trajectory of the World System 1945-2025. L., 1996. P. 71. [409] - См.: Yergin D., Stanislaw J. The Commanding Heights. P. 370; Kiplinger K. World Boom Ahead. Why Business and Consumers Will Prosper. Wash., 1998. P. 27. [410] - См.: Judy R. W., D'Amico C. Workforce 2000. P. 23. [411] - См.: Piore M.J., Sabel Ch.F. The Second Industrial Divide. Possibilities for Prosperity. N.Y., 1984. P. 186. [412] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. N.Y.-L., 1994. P. 231; Kenwood A.G., Lougheed A.L. The Growth of the International Economy 1820-1990. P. 288. [413] - См.: Elliott L., Atkinson D. The Age of Insecurity. P. 226. ---------------------------------------- а развитые постиндустриальные державы импортируют из развивающихся индустриальных стран товаров и услуг на сумму, не превышающую 1,2 процента их суммарного ВНП[414]. Рассматриваемый вопрос имеет две характерные особенности. Оценивая реальную роль основных экспортеров, необходимо исключать из торгового оборота реэкспортные операции, значительно завышающие его показатели -- и в первую очередь для стран Азии. Такое исключение покажет нам, что первые девять строк мировой "табели о рангах" по масштабам экспорта занимают именно развитые постиндустриальные страны, в то время как Китай поставляет на мировой рынок меньшую по стоимости товарную массу, нежели Бельгия[415]. Другая особенность состоит в том, что отрицательные торговые балансы ряда развитых стран (и в первую очередь США в торговле с Японией, на что часто обращают внимание как на свидетельство относительной уязвимости лидера постиндустриального мира) по сути своей являются фикцией до тех пор, пока большинство расчетов (как это сегодня и происходит) номинируется и осуществляется в долларах США[416]. Эти тенденции детализируются при рассмотрении торговых балансов трех основных центров постиндустриального мира. Товарные потоки между членами данных блоков составляли в 1993 году 75,5 процента мировой торговли по сравнению с 59,4 процента в 1980 году[417]. Между тем обращает на себя внимание резкое отличие в пропорции торгового оборота к ВНП в Соединенных Штатах и европейских государствах. Несмотря на то, что США по-прежнему являются мировым лидером по объему торговых оборотов (13,9 и 13,0 объема торговли материальными благами и услугами соответственно), американская экономика менее других зависит от экспортно-импортных операций[418] и приведенные цифры оказываются заметно ниже уровня в 22 процента мировой торговли, достигнутого США в 1948 году[419]; они отражают лишь частичное усиление торговых позиций США после того, как их доля в торговле промышленными товарами на протяжении 80-х годов со- ------------------------------ [414] - См. Krugman P. Does Therd World Growth Hurt First World Prosperity? // Ohmae K. (Ed.) The Evoling Global Economy. P.117. [415] - См. Economist. 1997. April 12. P. 119 [416] - См. Ohmae K. The Bordless World. Power and Strategy in the Glibal Marketplace. L., 1990. P. 138-139. [417] - См. Dent Ch. M. the European Economy: The global Contex. L.,- N.Y.., 1997. P. 134 [418] - См. Ibid. p. 136 [419] - . Spulber N. The American Economy. P. 22. -------------------------------- ставляла около 11,8 процента мирового показателя[420]. Разрыв в темпах роста ВНП и торговых трансакций, составлявший для мира в целом на протяжении 1959-1994 годов около 300 процентов, для США не превосходил 200 процентов[421]. Эта картина становится особенно яркой, если представить себе, что в середине 70-х годов отношение экспорта к ВНП оставалось в Соединенных Штатах в пять раз более низким, чем в странах Европейского Сообщества[422], а в середине 90-х -- втрое меньшим, нежели в Великобритании сто пятьдесят лет тому назад, в середине 40-х годов XIX века[423]! Характерно, что ориентация США на торговлю с развитыми странами столь велика, что "в 1990 году средняя заработная плата промышленных рабочих в странах -- торговых партнерах США (рассчитанная по совокупному объему двусторонней торговли) составляла 88 процентов от уровня США" [424], хотя последний, как известно, является одним из наиболее высоких в мире; таким образом, за исключением энергоносителей, США фактически не получали значимого объема товарного импорта из развивающихся стран. Низкая зависимость экономики США от внешнего рынка имеет свои объяснения. Во-первых, Соединенные Штаты до начала 90-х годов представляли собой самый емкий рынок товаров и услуг в мире, что обусловливало поглощение огромных масс товаров населением и производственными компаниями внутри страны[425]. Во-вторых, в начале 90-х годов 76 процентов американского ВНП было воплощено не в товарах, а в услугах, которые составляли всего одну пятую часть экпорта[426]. В-третьих, нельзя не учитывать, что в максимальной степени ориентированы на экспорт высокотехнологичные отрасли, цены на продукцию которых постоянно снижаются[427]; значительная часть продаж крупнейших американских компаний осуществлялась на зарубежных рынках: ------------------------------ [420] - См.: Krueger A.0. Threats to 21st Century Growth: The Challenge of the International Trading System // Landau R., Taylor Т., Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. P. 204. [421] - См.: Burtless G., Lawrence R.Z., Litan R.E., Shapiro R.J. Globaphobia. P. 22. [422] - Подробнее см.: Rodrik D. Has Globalization Gone Too Far? Wash., 1997. P. 7. [423] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. Economic Sense and Nonsense in the Age of Diminishing Expectations. P. 258. [424] - Krugman P. Pop Internationalism. P. 47. [425] - Фактор влияния масштабов национальной экономики на объем экспортно-импортных операций достаточно очевиден; так, например, отношение объема экспорта и импорта к ВНП Люксембурга (не специализирующегося на реэкспортных операциях, подобно Гонконгу или Сингапуру) превосходит сегодня американский показатель почти в 8 раз (см.: Scott A.J. Regional Motors of the Global Economy // Halal W.E., Taylor K.B. (Eds.) Twenty-First Century Economics. P. 81). [426] - См.: Krugman P. Peddling Prosperity. P. 258. [427] - См.: Judy R. W, D'Amico C. Workforce 2000. P. 26-27. ---------------------------------- соотвегствующие цифры составляли 70 процентов для "Моторолы", 67 -- для "Жиллетт" и 64 -- для "Диджитэл эквипмент" [428]. И, наконец, в-четвертых, американский импорт в значительной его части может считаться таковым весьма условно: согласно последним статистическим данным, более трети импортируемых Соединенными Штатами продуктов и услуг производится зарубежными отделениями американских же транснациональных корпораций[429]. Совершенно иная на первый взгляд ситуация имеет место в Европе. Единый рынок ЕС прочно удерживает лидерство в международной торговле как товарами, так и услугами. Суммарный товарооборот европейских стран составлял в 1994 году 39,8 процента мирового экспорта и 38,9 процента импорта, что радикально превосходило долю США (11,9 и 16,3 процента соответственно) и Японии (9,2 и 6,5 процента) [430]. Открытость европейских экономик (отношение среднего арифметического от объемов экспорта и импорта к ВНП), достигающая 23 процентов[431], почти в три раза превосходит американский показатель. Между тем именно на примере ЕС лучше всего видна тенденция к "замыканию" рынков, о которой говорилось выше. Хотя европейские нации имеют наиболее сильно ориентированные на экспорт производства (например, Германия экспортирует до 40 процентов выпускаемой электроники, оптики и точных инструментов и до 50 процентов продукции химической промышленности и автомобилестроения[432]), большая часть торговых операций осуществляется в рамках границ Союза. Так, если в 1958 году 36 процентов всего объема торговли ограничивалось рамками ЕС, то в 1992 году эта цифра выросла до 60 процентов[433] (в торговле материальными благами -- до 66 процентов[434]). С учетом же торговли стран-членов ЕС с другими развитыми европейскими странами, не входящими в Союз (в частности, Норвегией, Швецией, Швейцарией), доля внутриевропейской торговли составит около 74 процентов (для сравнения отметим, что доля торговли США со всеми американскими странами составляет 33 процента, Японии со странами Азии -- 30 процентов[435], а стран, ------------------------------ [428] - См. Ashkenas R., Ulrich D., Jick Т., Kerr St. The Boundaryless Organization. P. 268. [429] - См.: Elias D. Dow 40,000. Strategies for Profiting from the Greatest Bull Market in History. N.Y., 1999. P. 88. [430] - См. Dent Ch.M. The European Economy. P. 169. [431] - См. Jovanovic M.N. European Economic Integration. Limits and Prospects. L.-N.Y., 1997. P.243. [432] - См. Spulber N. The American Economy. P. 101. [433] - См. Jovanovic M.N. European Economic Integration. P. 247. [434] - См. World Economic Outlook. October 1997. P. 51. [435] - См. Hirst P., Thompson G. Globalization in Question. P. 125. -------------------------------- входящих в АСЕАН, друг с другом -- не более 20 процентов [436]). В результате оказывается, что доля европейских товаров и услуг, направляемая на экспорт за пределы ЕС, фактически совпадает с соответствующими показателями США и Японии [437]. Более того. Именно на примере Европейского сообщества можно видеть, в какой степени торговля развитых стран ограничена подобными же партнерами. Согласно британской статистике, в 1997 году только 15 процентов импортируемых товаров поступало из-за пределов стран-членов ОЭСР, а направлялось туда 13,9 процента всего объема экспорт [438]. Аналогичные показатели характерны и для других стран Сообщества. На протяжении последних двадцати лет доля развивающихся стран в европейских экспортно-импортных операциях устойчиво снижалась; их суммарный объем в 1994 году (за исключением Китая) составил величину, не превышающую объема торговли со Швейцарией. Особенно резко снизилась доля стран, поставляющих сырьевые ресурсы, в частности государств-членов ОПЕК (с 27,9 процента импорта в 1975 году и 20,7 процента экспорта в 1982 году до, соответственно, 7,5 и 6,9 процента в 1994-м [439]). Весьма характерна в этой связи статистика торговли между ЕС и африканскими странами: несмотря на установленный режим преференций, доля стран-участниц Ломейских конвенций (Lome Conventions) в импорте ЕС снизилась с 8,5 процента в 1974 году до 4 процентов в 1989-м [440]. Таким образом, никакие искусственные меры, диктуемые в первую очередь политической целесообразностью, не могут сегодня обеспечить рост товарооборота между развитыми странами и наиболее бедными государствами мира. Примеры и статистические данные можно приводить и далее, но и в этом объеме они ясно показывают, что тенденция к ограничению круга торговых партнеров развитых стран в последние десятилетия отнюдь не ослабевала. Важным аспектом этой проблемы, на котором мы также остановимся впоследствии, является растущее в западном мире понимание относительной бесперспективности рынков развивающихся стран. Так, если подразделения американских транснациональных корпораций, действующие в Юго-Восточной Азии, в период их проникновения туда в 60-е годы рассчитывали найти емкий рынок своей продукции, то сегодня -------------------------------- [436] - См.: Jovanovic M.N. European Economic Integration. P. 247. [437] - См.: World Economic Outlook. October 1997. P. 54. [438] - См.: Adams Ch. Caution Tempers Exporter's Enthusiasm for Cut // Financial Times. 1998. October 10-11. P. 5. [439] - См.: Dent Ch.M. The European Economy. P. 173. [440] - См.: Grilli E.R. The European Community and the Developing Countries. Cambridge, 1993. P. 162-163. -------------------------------- иллюзии рассеялись: в 1966 году 75 процентов производимых ими товаров продавалось в самой ЮВА и лишь 7 процентов реэкспортировалось обратно в США; в 1988 году эти показатели составили 23 и 46 процентов[441]. Европейские компании демонстрируют ту же динамику, хотя и используют свои производственные мощности в развивающихся странах в первую очередь для реэкспорта в третьи государства (в частности, в Соединенные Штаты). Однако международная торговля вряд ли может быть признана главным показателем глобализации современного хозяйства. Гораздо более важным, на наш взгляд, ее аспектом является международная инвестиционная активность, и здесь мы находим еще более впечатляющую картину закрытости постэкономического мира. Рассмотрим ее на примере США. Прямые инвестиции в виде основания новых компаний или приобретения уже имеющихся стали в послевоенные годы одной из наиболее быстро развивающихся форм международного бизнеса, уступающей по темпам развития только финансовым операциям. В 80-е годы объем прямых иностранных инвестиций рос примерно на 20 процентов в год, что в четыре раза превышало темпы развития международной торговли; в начале 90-х объем производства товаров и услуг предприятиями, принадлежащими иностранным владельцам, составил 4,4 триллиона долл., превысив тем самым мировой торговый оборот, оценивавшийся в 3,8 триллиона долл. [442] При этом США оставались одним из крупнейших международых инвесторов: во второй половине 80-х годов американские компании увеличили вложения в акции иностранных предприятий более чем в пять раз[443], а в начале 90-х годов "принадлежащие американским владельцам компании осуществили продаж на зарубежных рынках на сумму свыше 1 триллиона долл., что примерно в четыре раза больше всего объема экспорта произведенных в США товаров и в 7-8 раз превышает размер недавнего дефицита торгового баланса США" [444]. Баланс прямых иностранных инвестиций Соединенных Штатов и в Соединенные Штаты неоднократно менялся на протяжении последних десятилетий. В конце 50-х годов американские вложения за рубежом достигали 43 млрд. долл. (несколько более 10,5 процента ВНП), тогда как инвестиции в США составляли около 39 млрд. -------------------------------- [441] - См.: Encarnation D.J. Rivals Beyond Trade. America versus Japan in Global Competition. Ithaca-L., 1992. P. 155. [442] - См.: Plender J. A Stake in the Future. P. 118. [443] - См.: Reich R.B. Tales of a New America. The Anxious Liberal's Guide to the Future. N.Y" 1987. P. 82. [444] - Reich R.B. Who Is Them? // Ohmae K. (Ed.) The Evolving Global Economy. Making Sense of the New World Order. P. 173. -------------------------------- долл.; впоследствии данный разрыв долгое время был не в пользу США (67,2 и 90,8 млрд. долл. в конце 60-х годов и 332,9 и 449 млрд. долл. в конце 70-х[445]), пока технологический прорыв второй половины 80-х годов не создал предпосылки для исправления ситуации. Если в 1986 году американские инвесторы владели ценными бумагами зарубежных компаний, стоимость которых не превышала трети той суммы американских акций, которая находилась в собственности иностранцев[446], то к 1995 году они обеспечили контроль над большим количеством акций зарубежных эмитентов, нежели то, которым владели иностранные инвесторы в самих США. Характерно, что около 70 процентов этих приобретений было сделано американскими корпорациями только в течение первой половины 90-х годов, а суммы, которые Соединенные Штаты способны инвестировать в экономику зарубежных стран в 1997-2000 годах, оцениваются в 325 млрд. долл. [447] Рассматривая инвестиционные потоки в современном постиндустриальном мире, необходимо иметь в виду два момента. С одной стороны, нетрудно заметить, что инвестиции в США, возросшие с 1970 по 1990 год более чем в 30 раз[448], весьма явным образом распределяются по странам-донорам. В 1990 году корпорации только семи стран -- Великобритании, Японии, Канады, Франции, Германии, Швейцарии и Нидерландов -- приобрели более чем по 10 американских компаний, причем доля Великобритании составляла около 31 процента, а Японии -- менее 14 процентов[449]. Характерно, что эти же семь стран оставались главными партнерами и в 1996 году: они обеспечивали суммарно 85 процентов всех инвестиций в США и выступали реципиентами для более чем 60 процентов всех американских капиталовложений за рубежом[450]. Переориентация американских инвестиций на развитые страны особенно заметна в последние десятилетия: если в 1970 году в Европу направлялось около трети всего их объема[451], то сегодня суммарные инвестиции в ЕС составляют около 50 процентов. Хотя в хозяйственном отношении США тесно связаны со странами Латинской Америки и имеют большой товарооборот с азиатскими государствами, на долю Японии и новых индустриальных стран Азии приходится не более 8, а на долю Мексики -- менее ---------------------------- [445] - См. Spulber N. The American Economy. P. 175. [446] - См. Lash S., Urry J. Economies of Signs and Space. P. 20. [447] - См. Garten J.E. The Big Ten. The Big Emerging Markets and How They Will Change Our Lives. N.Y" 1997. P. 37. [448] - См. Kanter R.M. World Class. P. 124. [449] - См. Encamation D.J. Rivals Beyond Trade. P. 145. [450] - См. Burtless G., Lawrence R.Z., Litan R.E., Shapiro R.J. Globaphobia. P. 36, 39. [451] - См. Hopkins Т.К., Wallerstein E., et al. The Age of Transition. P. 51. ---------------------------- 3 процентов американских зарубежных инвестиций[452]. В то же время США являются одной из наиболее привлекательных стран для иностранных инвесторов; согласно статистическим данным, на протяжении 80-х и 90-х годов только Соединенные Штаты и государства Юго-Восточной Азии увеличили свою долю в общем объеме принимаемых иностранных капиталовожений (с 17 до 20 процентов всего их мирового объема) [453]. С другой стороны, обращают на себя внимание структура и направления как зарубежных инвестиций американских компаний, так и вложений в США. 74 процента американских инвестиций в начале 90-х годов направлялось в Европу (в ЕС и страны-участники Европейского соглашения о свободной торговле) и Японию. При этом 63 процента вложений в европейские страны предназначалось сервисному сектору, а 31 -- промышленному производству[454], что отражало сам характер европейской экономики. Вложения в недвижимость фактически отсутствовали. Напротив, европейские инвесторы в США предпочитали вкладывать средства в различные отрасли промышленности (49 процентов), а также банковскую и финансовую сферу (25 процентов), что отражало специфику американской хозяйственной системы[455]. Как европейцы, так и американцы инвестировали основную часть средств в высокотехнологичные отрасли, куда направлялись более 80 процентов германских инвестиций и около 63 процентов американских. Так, например, IBM, которая использует в Японии 18 тыс. работников и имеет годовой объем продаж в 6 млрд. долл., является сегодня одним из ведущих японских экспортеров компьютерной техники[456]. Напротив, японские компании в США инвестируют в промышленное производство не более 18 процентов общих капитальных вложений, направляя 41 процент в торговлю и около 30 -- на приобретение компаний, специализирующихся в области финансов и недвижимости[457]<