наших предков стойко и мужественно,
с оружием в руках не стояли на страже родных рубежей, русские давным-давно
исчезли бы как народ.
На стиле Солженицына определенно сказалось влияние языка и синтаксиса
русского писателя С. Н. Сергеева-Ценского, у которого его подражателю
полезно было бы позаимствовать не только манеру изложения, словосочетания,
но и взгляд на историю России. Описывая Крымскую войну, когда "соседи" -
французы и англичане - пришли за тысячи, верст воевать с Россией,
Сергеев-Ценский в свойственной; ему рассудительной манере заметил: "Легенды
ли, песни ли, предания ли, которые передаются от старых солдат молодым из
поколения в поколение, внушили им веру в свою непобедимость... такую
уверенность солдатской голове давали ноги, которые вышагивали в походах
маршруты в тысячи верст, пока приходили к границам русской земли. Ведь
солдаты русские были сами людьми деревни, они знали, что такое земля, с кем
бы ни довелось за нее драться, и без особых разъяснений ротных командиров
могли понять, что такую уйму земли, как в России, могли добыть в бою только
войска, которые непобедимы. География учила их истории и вере в себя, и на
Инкерманские высоты поднялись они как хозяева выгнать непрошеных
гостей"[9].
Вся книга Солженицына "Август четырнадцатого" пронизала смердяковской
тоской, что "умная нация" (немецкая) не покорила нацию "весьма глупую".
Именно под этим углом зрения и описываются действия русских и германских
войск в Восточной Пруссии в августе 1914 года.
Польский публицист Е. Романовский в подробном разборе книги подчеркнул
именно лакейскую угодливость Солженицына перед германским милитаризмом.
Отозвавшись с величайшим возмущением о восхвалении в книге кайзеровской
будто бы всегда победоносной военной машины, Е. Романовский писал: "Далеко
не все обстояло так стройно, как сообщает окаменевший от восторга автор,
бухнувшийся на колени перед немецкими милитаристами. Писать в этой позе куда
как неудобно, да и ракурс взгляда не тот, во всяком случае, искажается в
сторону преувеличения созерцаемый предмет... (у автора), ослепленного
глянцем сапог немецких генералов". Но поза-то, поза-то, только и уместная
для лакея Смердякова.
Славянин, польский публицист, гневно восклицает: "Предав забвению
историю, автор переворачивает все вверх ногами, а то, что он написал, точно
соответствует шовинистическим выступлениям, прославляющим битву под
Танненбергом во времена фашистской Германии... Страшно и кощунственно звучат
слова Солженицына. Услышали бы их польские и советские солдаты, которые
лежат в этой земле и которые отдали жизнь за то, чтобы никогда не возродился
"Дранг нах остен!". На страницах своей книги Солженицын пытается перевоевать
минувшие войны"[10].
Смердяковщина - часть проклятого прошлого царской России, сметенного
Великим Октябрем. То, что преподносится Солженицыным как новейшее открытие,
как плод его "глубоких" размышлений, на деле перепевы дней, давным-давно
минувших. Он возрождает взгляды тех реакционных сил дореволюционной России,
которые многие годы стремились подчинить великую страну Германии. Крупнейший
русский полководец первой мировой войны А. А. Брусилов вспоминал: "Немец,
внешний и внутренний, был у нас всесилен... В Петербурге была могущественная
русско-немецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценой каких бы то
ни было унижений крепкого союза с Германией, которая демонстративно в то
время плевала на нас. Какая же при таких условиях могла быть подготовка умов
народа к этой заведомо неминуемой войне, которая должна была решить участь
России? Очевидно, что никакая или скорее отрицательная"[11].
Об этом знают и помнят все те, кто любит русскую историю и кровными
узами связан с русским народом. Не случайно в обширной статье "Воинствующий
мракобес" об "Августе четырнадцатого" в болгарской газете "Отечествен фронт"
Н. Павлов сделал особый акцент на том, что Солженицын выступает апологетом
германского милитаризма. "Прискорбная тенденция автора восхвалять и
воспевать все, что относилось к кайзеровской Германии, - писал Н. Павлов, -
общеизвестна... Гальванизировав труп ненавистной славянам "русско-немецкой
партии", стремившейся повергнуть великую страну к ногам германского
империализма, Солженицын и пересказывает с величайшим удовольствием ее
аргументацию"[12].
Солженицын неодинок в своих умозаключениях. Вот высказывание одного из
духовных союзников: "Я пришел к твердому убеждению, что задачи, стоящие
перед русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с
германским народом. Интересы русского народа всегда сочетались с интересами
германского народа. Высшие достижения русского народа неразрывно связаны с
теми периодами его истории, когда он связывал свою судьбу с Германией". Так
разглагольствовал Власов в 1943 году в "Открытом письме" под красноречивым
заголовком: "Почему я стал на путь борьбы с большевизмом". Духовный союз с
Власовым закономерен и объективен как для НТС, так и для Солженицына.
Смердяков в надежде, что "умная" нация наведет в России порядок, желал
уничтожения в ней всех солдат. Чтобы никто с оружием в руках не смел мешать
учить уму-разуму "глупую" нацию. Такова и сокровенная мечта Солженицына.
Прошлое неутешительно - русские били в пух и прах иноземцев, шедших на
страну войной. Это отличительная черта русской истории. Оглянитесь в
прошлое, вопит Солженицын, посмотрите, почему вы, русские, не подставили шею
под иноземное ярмо. Вы же согрешили, вы не поняли истинной свободы, а
"свобода - это САМОСТЕСНЕНИЕ! - самостеснение - ради других!.. Аспектов
самоограничения - международных, политических, культурных, национальных,
социальных, партийных - тьма. Нам бы, русским, разобраться со своими. И
показать пример широкой души".
Без большого промедления выясняется и "широта" солженицынской души -
добровольно перестать быть великой державой. Нелепость? Конечно. Но
Солженицын стоит на своем, объясняя с видом знатока: "военных необходимостей
у нас вдесятеро меньше", нужно на "многие годы сильно сократить военную
подготовку". Разоружение перспективно только при том условии, если обе
стороны вступают на этот путь, к чему неустанно зовет Советский Союз. В наши
дни общепризнано, что существует стратегический паритет между СССР и США,
что, помимо прочего, определяет соотношение сил на международной арене.
Солженицын же предлагает, чтобы военная мощь СССР составила бы 10 процентов
от американской - это называется проявить "широту души"! Что же касается
Соединенных Штатов, то им Солженицын отводит особую роль. Выступая 30 июня
1975 года перед трехтысячной аудиторией, собранной стараниями руководства
АФТ-КПП в Вашингтоне, он говорил: "Бремя лежит на плечах Америки. Ход
истории, хотите ли вы этого или нет, возложил на вас руководство миром".
Привычка к плагиату, видимо, въелась Солженицыну в плоть и кровь. Не кто
другой, как Трумэн, начиная "холодную войну" с ее бешеной гонкой вооружений
в декабре 1945 года, учил американцев: "Хотим мы этого или не хотим, мы
обязаны признать, что одержанная нами победа возложила на американский народ
бремя ответственности за дальнейшее руководство миром"[13]. В
другой речи - 9 июля 1975 года в Нью-Йорке он настаивал: "Было время, когда
Советский Союз не шел ни в какое сравнение с вами по атомному вооружению.
Потом сравнялся, сравнялся. Потом, сейчас уже все признают, что начинает
превосходить. Ну, может быть, сейчас коэффициент больше единицы. А потом
будет два к одному... Идут тучи, надвигается ураган". Следовательно,
вооружайтесь, вооружайтесь до зубов!
Таков провокатор Солженицын, имеющий два лица: одно обращено к Западу,
другое - к СССР. Соединенным Штатам, по нему, положено "руководить" миром,
обеспечивая это абсолютным военным превосходством, диктуя всем народам свои
условия. Нам, открывшим подлинную историю человечества, строящим новое
общество, встать в позицию "самостеснения", склонить головы и преклонить
колени перед империализмом, а чтобы это было легче сделать, для начала
демонтировать военную мощь Советского государства. Таков Смердяков второй
половины XX века.
В лице Солженицына ЦРУ обрело верного слугу. Весь убогий идеологический
багаж Солженицына до удивления схож с самыми затасканными клише
антисоветской пропаганды на Западе. Несмотря на необъятные претензии, он не
больше чем популяризатор антикоммунистических доктрин, причем в своем рвении
не затрудняет себя даже их переработкой, а прибегает к плагиату. Основной
"труд" Солженицына - пресловутый "Архипелаг Гулаг".
Книга эта в наши дни входит в обязательный ассортимент дежурной
антисоветской пропаганды, разумеется, с надлежащими реверансами в сторону
"мыслителя" и прочим. Она преподносится как плод самостоятельных "раздумий"
и т. д. Конечно, для широкой аудитории на Западе. По-иному трактуется вопрос
в научной литературе на том же Западе, где источник вдохновения сочинителя
указывается с достаточной точностью. "Хотя Солженицын ввел термин "гулаг" в
международный словарь, - замечает американский историк Д. Ерджин, - в
английский язык это слово было введено значительно раньше. В майском номере
журнала "Плейн ток" за 1947 год была статья "Гулаг - рабство, инкорпорейтед"
с картой важнейших лагерей. Солженицын, вероятно, даже видел эту карту еще в
России"[14].
Надо думать, что руководство НТС испытывало законное чувство авторской
гордости, когда появились графоманские пухлые тома Солженицына, как и
радовалось точности выполнения указаний ЦРУ - НТС. Вместо того чтобы
антисоветская стряпня появлялась на страницах жалкого "Посева", западная
печать разносила ее по тому миру со ссылкой на труды "писателя"!
Расхожий лозунг, выброшенный им, "Жить не по лжи" оказался простым
перифразом энтээсовского лозунга "Лжи - правду!". Как об этом было заявлено
еще в программе НТСНП 1938 года "Лжи - правду!", так назойливо и повторяется
при всех хозяевах НТС. Причем в глазах заправил НТС фраза эта несет
совершенно четко определенную семантическую нагрузку, это пароль, по
которому они отличают "своих". Поремский, продавая очередную ложь хозяевам,
разглагольствовал в конце 1975 года: "Сами эти миллионы "живущих не по лжи"
уже приобретают облик организации - идейную целенаправленную общность,
находящую свое выражение в системе каких-то если не действий, то реакций на
таковые". Твердя пароль НТС, Солженицын включился в число занятых подрывной
работой ЦРУ-НТС.
16 ноября 1974 года Солженицын провел в Цюрихе пресс-конференцию "О
будущем России". Собравшейся пестрой аудитории он доказывал, что развивает
"свою" программу: "Программу, которую я предлагаю для моей страны, я называю
нравственной революцией. Эту программу я изложил в документе "Жить не по
лжи!". Теперь заглянем в некий материал "Стратегические проблемы
освободительной борьбы", разработанный в 1971- 1972 годах стратегической
комиссией совета НТС. Там сказано: "НТС руководит труднейшей работой его
участников по нравственному совершенствованию самих себя и своего народа.
России нужна не только политическая, но и духовная перестройка. Только
революция духа может гарантировать успех революции гражданской!"
Начальные пути "нравственной революции", предлагаемой Солженицыным, как
видим, почти точно списаны из упомянутого материала НТС. Сравним далее:
НТС:
Нужен "стихийный саботаж".
Не ходить на собрания, а если пошел - не выступать, не аплодировать...
Не принимать участия в официальных шествиях и демонстрациях.
Не участвовать ни в каких выборах.
Солженицын:
Нужна кампания "гражданского неповиновения".
Не даст загнать себя на собрание...
Не даст принудить себя идти на демонстрацию или митинг.
Не поднимает голосующей руки...
Ну что сказать по поводу всего этого?! Для НТС бесперебойная выдача
подробных рекомендаций, как нам всем надлежит вести, не новинка. Главари
союза занимаются этим многие десятилетия. Их призывы не могут вызывать у
советских людей ничего, кроме омерзения. Но типографский станок НТС
продолжает работать. Эта и иные инструкции настоятельно необходимы НТС для
отчета перед ЦРУ. Они создают в глазах руководителей подрывной работы против
Советского Союза впечатление, что НТС занят "делом". За сим следуют просьбы
о денежных подачках.
Плагиатору, однако, не давали покоя лавры теоретика. Вот антисоветский
сборник "Из-под глыб", опубликованный на Западе. Заботами ЦРУ все материалы
в нем пронизаны лютой ненавистью к Советскому Союзу, к коммунизму, треть
материалов в нем принадлежит перу Солженицына.
На его взгляд, по своей масштабности этот сборник можно сопоставить
только с пресловутым сборником "Вехи", о котором Солженицын придерживается
самого высокого мнения: "Вехи" через 60 с лишним лет и сегодня стоят как
вехи и действительно показывают нам путь". Прекрасно! Шагу не может сделать
наш "философ" без костылей НТС. Давным-давно НТС переиздал "Вехи" и
настойчиво рекомендовал его как настольную книгу.
Рассуждать о "Вехах" он взялся по облегченному, адаптированному
бердяевскому переложению, благо НТС переиздал статейку "Духи русской
революции". Вся теоретическая "мудрость" Солженицына уместилась в конечных
выводах Бердяева; И конечно, коль скоро для него свято все рекомендованное
ЦРУ-НТС, он прилежно им воспользовался.
Бердяев:
Теперь "Вехи" не были бы встречены в широких кругах русской
интеллигенции, как в то время, когда они появились. Теперь правду "Вех"
начинают признавать даже те, которые их поносили. Но путь к возрождению
лежит через покаяние, через сознание своих грехов, через очищение духа
народного от духов бесовских.
Солженицын:
Роковые особенности русского предреволюционного образовательного слоя
были основательно рассмотрены в "Вехах" - и возмущенно отвергнуты всей
интеллигенцией, всеми партийными направлениями... И только то радует, что
через 60 лет, кажется, утолщается в России слой, способный эту книгу
поддержать.
Только через полосу раскаяния множества лиц могут быть очищены русский
воздух, русская почва.
Так вот откуда солженицынское "раскаяние"! Плагиат Бердяева. Уместно
напомнить, что Бердяев, писавший вскоре после Великого Октября, видел в
"покаянии" философский камень для того, чтобы повернуть колесо истории
вспять. Не дождался. Теперь Солженицын принял эстафету.
И конечно, НТС поторопился отчитаться перед ЦРУ этим сборником.
Прожженный мерзавец, сотрудничавший с гестапо, Редлих по достоинству
аттестует тех, кто принял участие в сборнике: "Авторы "Из-под глыб"
ощущаются нами братски не только потому, что издательство "Посев", как
только явилась к тому возможность, перепечатало сборник "Вехи". Те самые
"Вехи", которые Солженицын называет пророческими..." "Отношение к
сегодняшнему политическому режиму в России у нас с авторами "Из-под глыб"
вполне одинаковое", - оповещает Редлих, а дополнительно находит: "Тысячу раз
прав Солженицын". В восторге от того, как пересказали косноязычные
инструкции НТС авторы сборника (надо сказать, без особого литературного
блеска, зато очень пространно), Редлих, закусив удила, выбалтывает:
"Солженицын призывает нас к нравственной революции. И мы принимаем его
призыв. Верно, начинать надо с самого себя (это энтээсовцы-то! - Н. Я.). Но
не ради себя... В нашей стране за революцией нравственной неизбежна и
революция политическая... Здесь нельзя остановиться на полпути, и если у
России есть будущее, то будущее это в полном и окончательном одолении
большевизма, а перестройка самих основ нашего социального бытия в том, что
во всех словарях называется революцией".
Редлих наверняка, припомнив самые волнительные моменты своей службы в
гестапо, требовал крови. Он с прямотой палача разъяснял, что означают на
практике теоретические концепции "нравственной революции". "Мне боязно, что
авторы "Из-под глыб" не то что останавливаются на полпути, но, указав верный
путь... все же приостанавливают тех, кто готов пойти по нему. Мир - великая
ценность. Но "не мир Я пришел принести, но меч", и, хоть "поднявший меч от
меча и погибнет", поднимали его и святые воины... Духовное возрождение
России нельзя оторвать от политического ее освобождения, нравственную
революцию от государственного переворота". Думается, что Редлих сам поставил
все точки над "и".
Эти откровения падают на март 1975 года. К этому времени в США набирала
силу кампания по "расследованию" деятельности ЦРУ, за которой энтээсовцы
наверняка следили с затаенным дыханием. Достойные покровители, а главное -
источники финансирования, как им представлялось, попали в трудное положение.
Не представлялось невероятным, что прижимистые американские законодатели
могут заглянуть в бухгалтерские книги ЦРУ и урезать бесполезные расходы типа
финансирования НТС. Конечно, до всего этого дело не дошло, но тогда кто
знал!
Дабы предотвратить страшную угрозу, НТС буквально из кожи вылез, чтобы
доказать свою полезность. Смотрите, мы вырастили Солженицына и иных, а
следовательно, не зря получаем доллары. Но каковы бы ни были мотивы этих
откровений, они существенны для анализа целей "творчества" писателя.
4
Против чего и кого стоит Солженицын, совершенно ясно. А за что же он
выступает, какова, если можно так выразиться, его конструктивная программа,
если вообще о ней можно говорить? В развитии "нравственной Революции" он
требует немедленного отказа от марксизма "раньше, а не позже".
Прием, подсказанный ЦРУ, пекущимся о "конце идеологии" и вполне в
солженицынском духе - разоружайтесь по всем линиям, отказывайтесь от того,
что составляет вашу силу. Но "пророк" и здесь неоригинален. Призыв к отказу
от марксизма также перепев указаний ЦРУ и программных установок НТС. Он
лютый противник социализма, всего того, что было создано советским народом
под руководством Коммунистической партии с 1917 года.
Солженицын обнаруживает трогательное единство взглядов с НТС, когда
речь заходит об идеальном обществе. Взахлеб описывая "новое" государство, он
не жалеет красок. Обетованная земля окружена голубым и розовым сиянием. Но
архитекторы из "Посева", конструируя на своих страницах будущее России, не
забывают здесь же провозгласить: "Российские оппозиционеры и революционеры
должны уже сейчас заявить о режиме в местах заключения новой России, которые
несомненно будут". Компетентность энтээсовцев в этом отношении и их интерес
к вопросу сомнений не вызывают - они были среди тюремщиков в гитлеровских
лагерях массового уничтожения.
"Вехи" - главное пособие для устроителей нового мира. "Вехи" и сегодня
кажутся нам как бы присланными из будущего", - восторгается Солженицын.
Заглянем и мы в это пособие. Солженицын мечтает о том, чтобы там, где-то в
туманном завтра, были по крайней мере восстановлены благословенные, по его
отсчету, порядки, существовавшие до 1917 года. В "Вехах" сказано буквально
от лица его и ему подобных: "Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о
слиянии с народом, - бояться его мы должны пуще всех казней власти и
благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами все
ограждает нас от ярости народной". Нет никакого сомнения в том, куда намерен
Солженицын и иже с ним, отталкиваясь от "Вех", направить острие классовой
репрессии.
Но "Вехи" учили и другому - крайнему лицемерию в достижении целей
буржуазии. Там фарисейски заявлялось: "Марксизм с его учением о классовой
борьбе и государстве как организации классового господства был как бы
завершением интеллигентского противогосударственного отщепенчества".
Ошельмовав таким образом лучших представителей народа, поднявшихся на борьбу
против самодержавия, авторы "Вех" предлагали российской интеллигенции
принять в качестве символа веры идеологию буржуазии: "Нужно наконец
признать, что "буржуазная" наука и есть именно настоящая объективная наука,
"субъективная" же наука наших народников и "классовая" наука наших
марксистов имеют больше общего с особой формой веры, чем с наукой". Походя
заметим, что напрасно на Западе в конце пятидесятых годов поднимали на щит
Д. Белла и К° как первооткрывателей "деидеологизации". Приоритет в создании
этой теории принадлежит "Вехам".
Во имя счастья народа российские революционеры шли на виселицу,
каторгу. В "Вехах" в выражениях, не вызывающих никакого сомнения, этот путь
безоговорочно осуждался, а русская интеллигенция признавалась ущербной.
Стране, стоявшей на пороге революции, где во имя ее совершались легендарные
подвиги, противопоставлялся обывательский, мещанский Запад. "В этом коренное
отличие нашей интеллигенции от западной, - вещали "Вехи", - где забота о
личном благополучии является общественной нормой, чем-то таким, что
разумеется само собой... Эгоизм, самоутверждение - великая сила; именно она
делает западную буржуазию могучим бессознательным оружием божьего дела на
земле". Набивать карманы, жить за счет пота и крови своего ближнего,
конечно, для господ буржуев дело божье. Понятное, кстати, и миллионеру
Солженицыну.
Советский народ придерживался диаметрально противоположного мнения,
когда в огне революции смел эту нечисть с лица земли. Теперь энтээсовцы и
Солженицын мечтают восстановить их "царство божье" на земле, пигмеи
вознамериваются забраться на шею исполину - великому народу великой страны.
Но хотя они ориентируются на вехи, расставленные "Вехами" более полустолетия
назад, нельзя сказать, чтобы эти господа ничему не научились. Царские тюрьмы
и штыки, о которых они тоскуют, оказались непрочными. Солидаристы надеются
накинуть не узду, а удавку на шею народа. Единственно пригодной структурой
государственного устройства для СССР солидаристы считают фашизм. Это не
отсебятина и не случай похищения заглавной страницы из библии фашизма. Коль
скоро они находятся на содержании ЦРУ, то идеи эти, конечно, разделяются,
благословляются ведомством. Вспомним директиву СНБ 20/1, в которой
трактовалось о будущем устройстве России без Советской власти.
А Солженицын? "Сегодня меньше, чем все минувшие столетия, - вещает он,
- приличествует нам видеть в западной парламентской системе единственный
выход для нашей страны... И Россия тоже много веков просуществовала под
авторитарной властью нескольких форм - и тоже сохранила себя и свое
здоровье..."
В каком бы направлении ни развивалась "творческая" мысль диссидентов, в
конечном итоге они выходят к модели авторитаризма. Солженицын писал о
Сахарове: "Интересно, что Сахаров, похваливая западную демократию...
проговаривается о совсем другой мечте: "очень интеллигентное... мировое
руководство", "мировое правительство...". Это уже совсем иной принцип -
власти АВТОРИТАРНОЙ, которая могла бы оказаться либо дурной, либо отличной,
но способы ее создания, принципы ее построения и функционирования немного
общего могут иметь с современной демократией".
Солженицын - неутомимый пропагандист идей авторитаризма как
универсально пригодных для всего человечества. Горячечные идеи Солженицына,
конечно, разделяет международная реакция, ибо он зовет покончить с советским
строем. Но ведь он говорит не только это. В политический лексикон фашизма
неизбежно входят поношения "плутократии", которая не способна ввести угодный
фашистам порядок в дела человеческие. Фашисты - цепные псы
монополистического капитализма, поносящие демократию. Гитлер утверждал, что
воздвигает "третий рейх" на обломках веймарского свинарника, ибо буржуазная
демократия в Германии обанкротилась. Гитлеровцы распинались в том, что
фашистская диктатура венчает-де все развитие человечества и "новый порядок"
не будет иметь конца. Третирование западной демократии занимало видное место
во фразеологии всех без исключения фашистских режимов.
Солженицын прочно держит эстафету идеологов фашизма. Он настаивает:
западный мир "почти перестает и существовать. Катастрофическое ослабление
западного мира и всей западной цивилизации... Это главным образом результат
исторического, психологического и нравственного кризиса всей той культуры и
системы мировоззрения, которая зачалась в эпоху Возрождения и получила
высшие формулировки у просветителей XVIII века".
Магистральная цель всех его литературных упражнений - попытка доказать,
что будущее за авторитаризмом, фашизмом. К своей излюбленной цели он
приспосабливает толкуемые им вкривь и вкось в обоснование авторитаризма
теории "технократии". А чтобы донести их до массового сознания, облекает
свои рассуждения в форму романа.
Но почему тогда на Западе Солженицын поднят на щит, ведь он носитель
идей, чуждых значительной части правящих классов, скажем, в США? Разве
трудно было разглядеть все это уже в те времена, когда Солженицын формально
не выходил за рамки литературы, не писал еще политических статей, не
выступал с речами пророка? Болгарский публицист Н. Павлов проницательно
диагностировал суть этого феномена еще до появления солженицынских
откровений "Из-под глыб".
"Империалистическая пропаганда, - писал Н. Павлов, - давно создала
стереотип Солженицына как поборника "либерализации" и прочих расхожих в
буржуазно-демократических странах лозунгов. Идейное содержание "Августа
четырнадцатого" начисто перечеркивает благостный стереотип. Отрицание
политической деятельности, парламентаризма, а следовательно, атомизация
общества, прельстительные речи насчет пригодности технократии к руководству
- общее достояние, основы философии тоталитарных, фашистских режимов. Все
сторонники изуверских фашистских доктрин в двадцатые годы в Италии, в
тридцатые годы в Германии начинали с ликвидации в условиях капитализма
партий за исключением своей собственной, а кончали физическим истреблением
инакомыслящих...
Так-то при ближайшем рассмотрении и оказывается, что сей необыкновенный
светоч "либерализма", по клятвенным заверениям буржуазной пропаганды, на
деле заурядный и неоригинальный носитель авторитарных идей. Дайте только
власть людям, описанным и воспетым Солженицыным, и польются потоки крови.
Автор много правее буржуазной демократии. Едва ли этого на Западе не видят
те, кто поднимает на щит Солженицына, и, конечно, он непригоден для
использования там. Отсюда поразительная однобокость в рецензиях на книгу в
западной печати, эта ее сторона начисто игнорируется. Его упорно
поддерживают по понятной причине - почему бы международной буржуазии,
использующей в борьбе против мирового революционного процесса диктаторские
режимы, не приставить к делу еще и идеолога, пусть исповедующего
тоталитаризм! Ведь он обладает прекрасными верительными грамотами -
зоологически ненавидит Советский Союз[13].
Когда "пророка объявился на Западе, то, по свидетельству американского
журнала "Ньюсуик", президент США Никсон с некоторым удивлением заметил
членам кабинета:
- А ведь Солженицын-то правее Барри Голдуотера! Государственный
секретарь Киссинджер, по основной профессии историк, уточнил:
- Нет, господин президент. Он правее царей.
Если так, рассудили в Белом доме, то западным профессионалам-идеологам
сентенции Солженицына доставили неописуемое огорчение. Поучительный пример
дал тот же "Ньюсуик". Сколько слез годами проливал журнал, скорбя по поводу
судьбы Солженицына в СССР, и вот на тебе, встречи лицом к лицу с ним
закаленные редакторы не выдержали и поперхнулись. Слов не хватает, чтобы
описать их затруднительное положение, а поэтому пусть они сами скажут о
своих тревогах и заботах:
"Прибытие Александра Солженицына поставит в затруднительное положение
интеллектуалов... Для большинства на Западе дело было достаточно ясно:
Александр Солженицын идеологически и по своим настроениям был-де одним из
них, сторонником свободы и демократии, а высылка его на Запад, в сущности,
награда, и он желанный гость. Убеждение в этом продержалось недолго. Из
потока слов предстал иной Солженицын, куда менее опрятный и приемлемый, чем
считали раньше... крайний сторонник авторитаризма и не верящий в
демократию...
Солженицын смягчил многие свои антидемократические заявления... но все
же неясно - какой же вариант отражает его подлинные чувства. Надуется ли
Запад из-за того, что один из его ведущих идеологических героев на деле
оказался аполитичным дураком - святошей, покажет будущее"[16].
Поэтому, высоко ценя антикоммунистические воззрения Солженицына,
западные газетчики все же попросили его разъяснить личное отношение к
Западу. Он выжал из себя: "Я только хочу поправить, чтобы не было неверных
представлений: я не против демократии вообще..." Немножко подучился. Как
хамелеон на полосатом пледе, окрасился в приличествующие цвета.
"Образование" его в этом направлении пошло гигантскими шагами. Не то
чтобы Солженицын усмотрел где-то спасительный свет. Скорее он вплотную
столкнулся с волей хозяев. Очень скоро он продемонстрировал глубокую
справедливость старой истины - кто платит, тот заказывает музыку. Пришел он
к этому выводу, конечно, не столько сам, сколько на помочах все того же ЦРУ,
взявшегося через НТС наставлять Солженицына в мудрости, как жить на Западе.
НТС постарался укоротить длину языка Солженицына, естественно, только в
одном отношении, чтобы он никоим образом не поранил бы ненароком священной
коровы "демократии". Вот как оно получается; когда нужно, фашиствующие
энтээсовцы рядятся в тогу "демократии". Коль предписано сменить
идеологическую форму одежды, то и Солженицын одевается по погоде,
определенной энтээсовскими синоптиками.
Тот, кто вчера еще бил себя в грудь, вопил о железной
последовательности своих убеждений, перестроился буквально на глазах. В речи
в Нью-Йорке 9 июля 1975 года он льстиво говорил: "На руководство вашей
страны, которая откроет третье столетие своего существования, может быть,
ляжет тяжесть, которой еще не было во всей американской истории. Вашим
руководителям этого уже близкого времени понадобятся глубокая интуиция,
духовное предвидение, высокие качества ума и души. Пошли вам бог, чтобы в те
минуты вас возглавили такие же великие характеры, как те, которые создали
вашу страну".
Аплодисменты, конечно. А почему бы американцам, да и не им одним, не
помянуть добрым словом Вашингтона, Джефферсона и других "отцов-основателей"
США, достойных людей своего века? Только Солженицын потревожил тени великих
не для того, чтобы воздать им должное. "Люди, создавшие ваше государство, -
нравоучительно изрек Солженицын, а ему уж доподлинно известны их думы, -
никогда не упускали из рук нравственного компаса... И свою практическую
политику они сверяли с этим нравственным компасом... Руководители, создавшие
вашу страну, никогда не говорили: пусть рядом царит рабство, ладно, а мы
вступим с ним в разрядку, лишь бы оно не распространилось на нас".
Рабство во времена, о которых он говорил, было закреплено американской
конституцией и царило не "рядом", в самих Соединенных Штатах. Вашингтон,
Джефферсон, Мэдисон были крупными рабовладельцами и не видели в этом ничего
зазорного. Отнесем это 8за счет хотя бы малограмотности писателя в области
истории. Но дело не в этом. Он силился вырвать "отцов-основателей" из рамок
своего времени и своего класса и превратить их в солдат "холодной войны".
Если и учили чему-нибудь своих сограждан "отцы-основатели", и прежде всего
Вашингтон, в канонизированном "Прощальном обращении к стране", то именно
смертельной опасности подмены идеологическими соображениями практической
политики. В чем и суть классического духовного наследия "отцов-основателей"
США. Другое дело, как обращаются с ним правые экстремисты в США, к которым
примкнул Солженицын.
Ему хотелось бы начертать на знаменах пресловутой "нравственной
революции", глобального антикоммунистического похода, еще имена Вашингтона и
Джефферсона!
5
Первую годовщину своего выдворения из Советского Союза Солженицын
ознаменовал выпуском в Париже книги мемуарного жанра "Бодался теленок с
дубом. Очерки литературной жизни". С ее страниц предстает отталкивающий
образ Солженицына - лицемера и ханжи. Отчего саморазоблачение? Его можно
должным образом понять, только "вписав" его в тактику "психологической
войны". Уже говорилось о необыкновенных откровениях Редлиха весной 1975
года. В то же время появился и солженицынский "Теленок". Совпадение не
случайное. Теперь и ЦРУ спешит с новым большим отчетом о работе своего
литературного подрядчика. Читайте, смотрите, вот наши достижения, вот как мы
ведем "психологическую войну"!
Без преувеличения можно сказать, что эта книга отражает видение
советской действительности глазами ЦРУ. В директивном документе ЦРУ-НТС,
оценивавшем обстановку в СССР на рубеже шестидесятых и семидесятых годов,
говорится о якобы существующем "подполье верхнего этажа" и "подполье нижнего
этажа". "Пуповина, связывающая эти два "подполья", - группы и фигуры,
вышедшие на поверхность и ставшие известными стране... так... для "нижнего"
характерна фигура Солженицына... " Набивая себе цену в глазах ЦРУ, он с
величайшим бахвальством рассказывает, как пытался соорудить антисоветское
подполье: "С кем-то знакомство, через него другое, там - условная фраза в
письме или при явке, там - кличка, там - цепочка из нескольких человек -
просыпаешься однажды утром: батюшки, да ведь я давно подпольщик!"
В порядке отчета и поучения единомышленников он подробно описывает свою
тактику при попытках протащить антисоветские пасквили в советскую же печать.
С сокрушением сердца он убедился, что использовать средства массовой
информации Советского государства для спекуляций по поводу культа личности
не удастся. Лагерная тема утрачивала полезность как средство подрывной
работы. Значит, нужно, и не мешкая, менять тактику. Печатать сочинения на
эту тему на Западе.
Шло лето 1968 года. Закончен "Архипелаг Гулаг", по замыслу Солженицына,
самое грозное оружие против Советского Союза. То был отнюдь не плод
единоличного творчества, а обобщение усилий как государственных ведомств
США, так и индивидуальных антикоммунистов. Как название, так и тематика
подготовлены соответствующими изысканиями. В 1946-1950 годах госдепартамент
и АФТ составили карту ГУЛага, которую в 1951 году издали массовым тиражом. В
сентябре 1954 года госдепартамент издал официальный отчет "о принудительном
труде" в СССР. На долю Солженицына оставалось обобщить все эти материалы и
поставить на них свое имя, то есть персонифицировать их в интересах
ведущейся ЦРУ "психологической войны".
Зададимся одним вопросом: если уже в 1968 году было изготовлено это
"оружие", по мнению Солженицына, да и наверняка ЦРУ, страшной, пробивной
силы, то почему публикация на Западе состоялась более чем через пять лет? 2
июня 1968 года, пишет Солженицын, "Архипелаг" закончен, отснята пленка,
свернута в капсулу... Отправление будет авантюрное, с большим риском...
Неудачные случайности, затрудняющие отправку... узналось об удаче. Свобода!
Легкость! - почти как юмор, летним пухлым, но не грозным облаком прошла
большая против меня статья "Литературки" (26.6.68). Я быстро проглядываю ее,
ища чувствительных ударов - и не находил ни одного! Никто не углядел моего
уязвимого места: что против печатанья "Круга" ("В круге первом". - Н. Я.) -
я ведь не возразил, не протестовал - почему?.. Не тот борец, кто поборол, а
тот, кто вывернулся".
Напрасно Солженицын кривляется и поносит всех. Тогда к нему относились
как к начинающему, спотыкающемуся, но все же литератору. Кто мог быть
посвящен в его тайные дела! С ним спорили, не соглашались, но делали это в
рамках нормальных взаимоотношений порядочных людей. Да, мудрено было
рассмотреть под маской "страдальца" человека с уголовной психологией.
Солженицын прекрасно понимал это и всеми силами старался подольше носить эту
маску. "Значение подполья, - поучает НТС, - не в его количественном размере,
а в его политическом качестве". Отсюда вытекает "признание допустимости, а
зачастую необходимости маскировки". Выход "Архипелага" тогда означал бы, что
маска сорвана, а у Солженицына были новые обширные планы.
Иные склонны были считать, что Солженицыну покоя не дает лагерная тема,
а он думал совершенно о другом. 1968 год для него был определенным рубежом:
"Я как раз перешел тогда через пятьдесят лет, и это совпало с чертой в моей
работе: я уже не писал о лагерях, окончил и все остальное, мне предстояла
совсем новая огромная работа - роман о 17-м годе (как я думал сперва, лет на
десять)". Это "главная" работа, по сравнению с ней все написанное - так,
мелочь, для получения известности, пусть скандальной.
Нехватку литературных произведений, какие бы они ни были, ЦРУ и
Солженицын решают компенсировать получением Нобелевской премии. На страницах
книги он повторяет то, что твердил тогда ежедневно в своем кругу и что
немедленно доходило до ЦРУ: "Мне эту премию надо! Как ступень в позиции, в
битве! И чем раньше получу, тем тверже стану, тем крепче ударю!.. Дотянуть
до нобелевской трибуны и грянуть!" Причем в бесконечных беседах с радетелями
с Запада он устанавливает и срок искомой премии: "Для меня 70-й год был
последний год, когда Нобелевская премия еще нужна была мне, еще могла мне
помочь. Дальше уже - я начал бы битву без нее". Почему именно год 1970-й? А
потому, что на 1971 год падает выход "Августа четырнадцатого" - первого тома
задуманного им романа. Следовательно, опубликоваться надо было уже в ореоле
нобелевского лауреата.
И кто бы мог подумать? В 1970 году Солженицын поучил Нобелевскую премию
по совокупности опубликованных к тому времени произведений. Поразительно!
Чудо из чудес, недоступное человеческому разумению. Да, цело обстоит только
так и не иначе, объясняет Солженицын, "только теперь, нет, только сегодня я
понимаю, как удивительно вел бог эту задачу к выполнению". Если так, тогда
какие могут быть вопросы - претензии только к исключительно высшим силам,
сделавшим шведских господ своим орудием. Припомним еще и ЦРУ...
Итак, по горячим следам за премией грянул "Август четырнадцатого",
который далеко не оправдал надежд сочинителя. Он прояснил его кредо -
антипатриотизм, авторитаризм и прочее. Когда появились негодующие рецензии и
отрицательные отзывы, Солженицын не мог не заключить: "Уже с "Августа"
начинается процесс раскола моих читателей, потери сторонников, а со мной
остается меньше, чем уходит. В первых вещах я маскировался... Следующими
шагами мне неизбежно себя открывать". Нобелевская премия не смогла ввести в
заблуждение честных людей. Вылазка с "Августом четырнадцатого" провалилась.
Они, сочинитель и покровители, перепугались, что это повлечет
последствия для распоясавшегося антисоветчика, посему аккредитованные в
Москве корреспонденты "Нью-Йорк Таймс" Г. Смит и "Вашингтон пост" Р. Кайзер
встретились с Солженицыным, дабы взять у него интервью. Встречу обставили в
ужасающе конспиративном духе - надо было показать не меньше как всему миру,
что увидеть сочинителя иностранцам - "подвиг". Идиотизм всего последовавшего
можно передать разве словами одного из "героев" тайной беседы - Р. Кайзера.
В своей книге, впервые вышедшей в США в 1976 году, Кайзер с убийственной
серьезностью открылся:
"В то время дело представлялось опасным и вызывало немало опасений. Мы
не знали, что нас ожидает высылка казалась вполне возможной и что ожидает
Солженицына. Вот как я записал все это три года назад, слегка отредактировав
спустя три года.
Нам сказали взять с собой магнитофоны и фотоаппараты, чтобы запечатлеть
интервью и Солженицына с семьей для потомства. Нас предупредили: идти, не
привлекая внимания. Я завернул магнитофон и фотоаппарат в старые номера
"Правды" и сунул в авоську, какие русские обычно носят в кармане. Я надел
джинсы и потертую рыжую куртку, которые обычны среди московских студентов, и
вышел из квартиры в десять утра.
Сначала я отправился в американское посольство сообщить о своих
намерениях консулу. Об этих мерах предосторожности мы договорились заранее.
Если мы не дадим знать о себе к семи вечера (сообщил я консулу в записке,
которую передал ему через стол), он должен обратиться с официальным
запросом. Мы оба находились в Москве только семь месяцев и все еще не были
уверены в нашем статусе. Мы принимали эти меры предосторожности, зная, что
никогда не простим себе, если что-нибудь произойдет. Нужны или полезны они
были - открытый вопрос. Из посольства я направился в магазин, где запасся
двумя булками. Затем, как было договорено, я поехал, меняя автобусы, чтобы
выяснить, нет ли за мной слежки. Ничего подозрительного.
Я встретился с Риком (Смитом) на углу у дома Солженицына на улице
Горького, и мы подошли в подъезду. Тут мы увидели милиционера, стоявшего у
входа... Мы выскочили из двора, обошли квартал и через пять минут подошли к
подъезду с другой стороны... Милиционер ушел. Вошли в подъезд, перед нами
дверь квартиры Солженицына. Но тут у лифта стояла женщина. Мы немного
подождали, пока она вошла в лифт. Тогда мы позвонили. Загремел засов, и
слегка открылась дверь на цепочке. За ней растрепанная борода. Он
внимательно осмотрел нас и впустил. Он волновался не меньше нас, и потому
нам пришлось представляться дважды...
В квартире были задернуты шторы... Он вручил нам пачку бумаг,
оказавшихся "Интервью с "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост"... Мы поняли,
что его не интересуют наши вопросы. Он намеревался сам провести интервью с
собой. Рик разнервничался. Он всегда опасался, что мы попадем в ловушку -
будем делать то, что нужно Солженицыну, а не нам".
С некоторым трудом пронырливые журналисты убедили Солженицына принять
их правила игры. Последовала четырехчасовая беседа, во время которой все
трусили изрядно. Дело было сделано. Смит и Кайзер вышли, уселись в машину,
которую жена одного из них подогнала и оставила поблизости. Скорее от
опасного места! Но при развороте - резкий удар - в машину врезалось такси...
"Я услышал крик Рика: "Хватай все и беги, беги, беги!" Об этом же
подумал и я, и, схватив наше оборудование, бесценный единственный экземпляр
интервью, я ринулся из машины, прыгнул в троллейбус и был таков!" -
завершает Кайзер описание памятного дня. Очень скоро журналисты выяснили,
что авария отнюдь не была "подстроена"[17].
Вот так организовывались контакты Солженицына с представителями
"свободного" мира. Последние прекрасно понимали, что злоупотребляют своим
официальным положением, определенно занимаются отнюдь не похвальным делом.
Впрочем, каждому свое. Мелкотравчатые газетчики выполняли посильные задания,
а серьезные люди в Вашингтоне делали то, что по плечу только им.
ЦРУ бросает в бой стратегический резерв. На рубеже 1973-1974 годов на
Западе печатается "Архипелаг". ЦРУ затевает оглушительную пропагандистскую
кампанию.
Книга не имеет ни малейшего отношения к литературе, это очередной ход в
"психологической войне". Солженицын с головой окунается в политику самого
дурного пошиба, действуя как опытный провокатор. Опьяненный Нобелевской
премией, он вознесся: "Вот когда я могу как бы на равных поговорить с
правительством. Ничего тут зазорного нет: я приобрел позицию силы - и
поговорю с нее. Ничего не уступлю сам, но предложу уступить им".
С неописуемой заносчивостью он выдвигает различные требования в
трескучих заявлениях, печатающихся на Западе и передающихся по радио на
русском языке в Советский Союз. Теперь он с гордостью признается, что давно
наладил тесные контакты с "радиоголосами" на Западе. Что бы ни передавал им
Солженицын, моментально включалось в радиопередачи на СССР.
Он из кожи лезет, чтобы мобилизовать, поднять Запад на антисоветскую
кампанию. Неотступная мысль "у меня: как Запад сотряхнуть". Любыми путями
подрывать Советский Союз изнутри, а тем временем антисоветская кампания
будет набирать силу. Покончить с таким положением, когда "Запад перед ними
едва ли не на коленях". Поток инсинуаций и клеветы Солженицына был поддержан
реакционными органами печати и радио. Солженицын самодовольно подводил
итоги: "Еще не успели высохнуть мои интервью и статья с горькими упреками
Западу за слабость и бесчувственность, а уже и старели: Запад разволновался,
расколыхался невиданно". Он даже находит, что развернувшаяся кампания по
силе "была неожиданной для всех - и для самого Запада, давно не проявлявшего
такой массовой настойчивости против страны коммунизма". Насчет "массовой"
он, конечно, преувеличил, но действительно в дело были употреблены немалые
пропагандистские и финансовые возможности, которыми располагают ЦРУ и другие
западные спецслужбы.
Действия Солженицына имели своим логическим результатом то, что он был
выдворен из пределов Советского Союза к тем, кто содержит его.
6
Солженицын погнал строки, торопил книги - втянуть без промедления Запад
в острейшую конфронтацию с Советским Союзом, толкнуть его, и немедля, на
крестовый, поход против коммунизма. "Господи! - восклицает он, оглядываясь
на прошлое. - Сколько же вы упустили! Почему вели себя не так в годы второй
мировой войны?"
Новые и новые упреки в адрес гитлеровской Германии. В третьем томе
"Архипелага Гулаг", вышедшем в 1975 году, эта тема, уже проходившая по
прежним писаниям сочинителя, достигает истерического накала. "И если бы
пришельцы не были так безнадежно тупы и чванны, - сокрушается Солженицын, -
... вряд ли нам пришлось праздновать двадцатипятилетие российского
коммунизма". Иными словами, к 1942 году гитлеровская Германия победила бы
СССР. Солженицын не добавляет очевидного - если бы в том славном и
трагическом году, 1942-м, Красная Армия ценой бесчисленных жертв не удержала
бы фронт, то сейчас некому было бы читать его пасквили, да едва ли и он сам
мог держать в руке перо. При фашистском "новом порядке" ушло бы через трубы
крематориев все грамотное человечество за исключением "расы господ" и
обращенных в рабство. Г-н Солженицын едва ли был бы допущен даже в
"фольксдойче".
В горячечном воображении, смешав все и вся, он кликушествует:
"Населению СССР до 1941 года, естественно, рисовалось: приход иностранной
армии - значит свержение коммунистического режима, никакого другого смысла
для нас не могло быть в таком приходе. Ждали политической программы,
освобождающей от большевизма". Смысл предельно ясен: вам бы, западным
демократиям, объединиться с нацистами в едином походе против СССР, к
удовольствию г-на Солженицына.
Солженицын призвал Запад принять позицию Катона - Советский Союз должен
быть разрушен, а коль скоро разрядка противоречит этому намерению, ее нужно
предать анафеме. Он самоуверенно объявил, что начиная с Великой Октябрьской
социалистической революции Запад, и в первую очередь Соединенные Штаты,
делал бесконечные ошибки, мирился с существованием Советского Союза вместо
того, чтобы вооруженной рукой разгромить коммунизм. "Отказ поддержать царя,
признание СССР в 1933 году, сотрудничество в войне против немцев, - сказал
Солженицын в речи в отеле "Хилтон" в Вашингтоне 30 июня 1975 года - ... были
безнравственными сделками" с коммунизмом.
Он не погнушался потревожить прах Ф. Рузвельта и У. Черчилля, чтобы
охаять западных руководителей антигитлеровской коалиции за их политику
сотрудничества с СССР, которая, как известно, была продиктована
государственными интересами США и Англии. По его мнению, в их политике в
годы второй мировой войны выступала "разительно очевидно их систематическая
близорукость и даже глупость", проявившаяся в сотрудничестве с СССР, что
особенно непростительно для США, уже имевших "на руках атомную бомбу".
Вспоминая о второй половине сороковых годов, Солженицын признается, что со
своими единомышленниками "мы высмеивали Черчилля и Рузвельта".
За что? Да за то, объясняет Солженицын - Смердяков, что они считались с
Россией. И напрасно - "эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле
быть русским". Так заявлено в первом томе "Архипелага", а во втором
последовало уточнение: "Нет на свете нации более презренной, более
покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская". И это о нации, которой мир
обязан Великим Октябрем и победным 1945 годом!
В марте 1976 года он поучал английских телезрителей при любезном
содействии Би-би-си: "В пятидесятые годы, после окончания войны, мое
поколение буквально молилось на Запад, как на солнце свободы, крепость духа,
нашу надежду, нашего союзника. Мы все думали, что нам будет трудно
освободиться, но Запад поможет нам восстать из рабствам[18].
Столь широковещательное заявление нуждается в уточнениях, кому это "нам" и
что понимать под "поколением"? Их можно найти в третьем томе "Архипелага
Гулаг": "Как поколение Ромена Роллана было в молодости угнетено постоянным
ожиданием войны, так наше арестантское поколение было угнетено ее
отсутствием?". В то время "больше всего, конечно, волновали" недавних
прислужников гитлеровцев и военных преступников за решеткой "сообщения из
Кореи... Эти солдаты ООН особенно нас воодушевляли: что за знамя! - кого оно
не объединит? Прообраз будущего всечеловечества!". А посему, ободренные тем,
что экстремистам представлялось началом третьей мировой войны, эти подонки
завывали из-за решетки: "Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросят вам
атомную бомбу на голову!"
В том, что предатели, не довоевавшие вместе с нацистами, придерживались
описанной точки зрения, да и стоят на ней по сей день, сомнений нет. НТС и
Солженицын тому блистательный пример. Все они зовут к новому нашествию на
СССР. Не кто другой, как тогдашний государственный секретарь США Киссинджер,
лаконично определил суть солженицынских многословных призывов: "Если бы его
взгляды стали национальной политикой Соединенных Штатов, то мы бы встали
перед значительной угрозой военного конфликта"[19]. А вот что
написал в "Вашингтон пост" Д. Крафт: "Для него (Солженицына) коммунизм -
само воплощение зла... С этой точки зрения любые контакты между западным и
коммунистическим миром зло... Но применение узколичной морали к
международным отношениям не дает хорошей политики... Коль скоро взгляды
Солженицына столь незначительно связаны с американской действительностью,
восхваление его пребывания в стране звучит несколько
зловеще"[20]. Некоторые советники президента Форда предупредили
Белый дом: Солженицын "явно умственно неуравновешен".
Весной 1976 года была организована серия выступлений сочинителя во
Франции, Англии, Испании. Выступления в привычном антикоммунистическом
репертуаре можно было уверенно предсказать еще до появления его неопрятной
бороды на телеэкранах. Поразило другое - время выступлений. Во Франции -
между двумя турами кантональных выборов, в Испании - одновременно с
конференцией крайне реакционной организации - ветеранов гражданской
войны[21]. Как заметил популярный испанский журнал "Бланке и
негро", речи Солженицына "вызвали раздражение крайне левых и радость и
ликование правых"[22]. Оно и понятно - почувствовав себя на коне
(нужен!), Солженицын нагородил вздор фашистского толка.
Основной его тезис наиболее ярко прозвучал, пожалуй, в выступлении на
французском телевидении 9 марта 1976 года. "Нынешнее положение Запада, -
сказал он, - это не только политический, но и духовный кризис, которому,
возможно, 300 лет. Этот кризис происходит оттого, что со средних веков мы
бросились в материю, мы захотели иметь много вещей, мы хотели жить ради
телесного, а моральные задачи мы забыли". Если оставить в стороне
религиозно-мистические разглагольствования, суть дела предельно ясна - по
Солженицыну, начиная, видимо, с английской революции, мир сбился с
правильного пути. Изрек. И пошел дальше своих духовных предшественников.
Напомним: "Мы выступаем в роли антитезы по отношению ко всему кругу идей
1789 года" - Бенито Муссолини. "1789 год будет вычеркнут из истории" -
доктор Геббельс. Нужно ли напоминать, как Муссолини и Геббельс были
вычеркнуты из истории? Вероятно, небесполезный пример для их идеологического
фашиствующего последыша.
Он надеялся, что его слова встретят благожелательный прием в Испании.
Для этою Солженицын и восхвалил франкизм, который-де принес испанцам
"абсолютную свободу". Гордый народ придерживается иного мнения. Журнал
"Камбио 16" заметил: "Выступление Солженицына было рассчитано на
слабоумных". Один из умеренных лидеров Испании сказал:, "Мы должны сейчас
задать себе вопрос, не страдает ли этот писатель серьезной психической
болезнью, которая нарушила его способности политически правильно мыслить и
дала возможность правым экстремистам использовать его личность как орудие
для нападок на дело социальной демократии, прав человека и свободы рабочих".
Апокалиптические разглагольствования Солженицына, его параноидные
призывы, вне всякого сомнения, надоели многим европейцам. Узрев собственными
глазами "пророка" в действии, некоторые не могли скрыть своих переживаний и
поторопились поделиться ими с газетами. Одно из писем, помещенное в
английской "Таймс", свидетельствует о том, что солженицынский "блиц" против
Британских островов не лишил англичан чувства юмора. Некий К. Тайнан
написал:
"Ну, сэр, теперь, когда Британия сурово поставлена в угол Александром
Солженицыным, многие из ваших читателей могут подумать, что писатель в
изгнании считает дело всего западного мира погибшим. Счастлив заверить Вас,
что это не так. Г-н Солженицын усмотрел по крайней мере один маяк надежды в
окружающем мраке. В течение недавнего 48-минутного интервью по испанскому
телевидению он с энтузиазмом отозвался о победе Франко в гражданской войне
как победе "концепции христианства". Он затем поздравил испанский народ,
среди которого провел целых восемь дней, с тем, что испанцы, по его словам,
пользуются "абсолютной свободой". Поэтому мы можем со спокойной совестью
обозвать большевистскими экстремистами тех граждан Испании, первым
побуждением которых после этих слов было чистосердечное желание плюнуть
прямо в глаза великому моралисту. Искренне ваш, Кеннет
Тайнан"[23].
Европейское турне 1976 года выявило явную непригодность Солженицына для
текущей политики. ЦРУ пока списало "пророка" в резерв. Выступления
Солженицына становятся редкостью, проще говоря, ему заткнули рот, хотя
поминали, и нередко, что живет-де на Западе "борец" с коммунизмом и пр. ЦРУ
прибегло к хорошо известной тактике, традиционной в деятельности тамошних
спецслужб. В свое время абвер и СС примерно так же обращались с духовным
предтечей Солженицына - Власовым. Его поставили на котловое довольствие
вермахта, но практически запретили выступать, хотя геббельсовская пропаганда
без устали использовала имя предателя. Конечно, времена разные - в
нацистской Германии, шедшей к гибели, Власову обеспечили не бог весть какие
условия. ЦРУ располагает куда большими материальными возможностями, посему
"пророк" живет получше, но в глухой изоляции - вблизи деревни Кавендиш в
штате Вермонт.
Корреспондент американской газеты, побывавший у дома Солженицына в 1977
году, подробно описал, где он помещен, однако статья была озаглавлена крайне
двусмысленно: "Рай Солженицына: тюрьма собственного изобретения". Насчет
"собственного" можно быть уверенным - сказано из кондового американского
почитания ЦРУ. Надо думать, над устройством "тюрьмы" немало потрудились
профессионалы ведомства. Журналист, естественно, не мог ничего узнать
подробнее - в дом никого не пускают, но имел возможность обозреть
внушительный забор из колючей проволоки, которым обнесен участок. Различного
рода электронное оборудование "стережет" Солженицына от нежелательных
посетителей. Жители Кавендиша немало посудачили насчет нового соседа, даже
номер телефона которого не внесен в местный справочник. Некая домохозяйка,
встретив Солженицына, поздоровалась с ним, назвав по имени. "Он так
перепугался, видя, что его узнали", - рассказала она корреспонденту.
В июне 1978 года Солженицына во плоти представили в Гарвардском
университете, где в числе 11 человек он получил почетную степень доктора
наук. Он произнес речь, повторение того, что уже говорил по прибытии на
Запад, скорректированное цензорами ЦРУ. Но, видимо, в ораторском угаре
добавил кое-что от себя в плане упреков Западу - недостаточно, мол,
решимости в борьбе против коммунизма. Это, вероятно, было бы приемлемо, но
вот объяснение показалось обидным. Солженицын разъяснил: "Западный мир
потерял общественное мужество... Все власти западных стран резко ослабли".
Они, эти самые "власти", отчитали зарапортовавшегося оратора.
Энтээсовский "Посев", с большим запозданием опубликовавший речь
Солженицына, вздохнул: "Теперь в Америке обнаружен новый, источник
беспокойства - Солженицын". Так же "Нью-Йорк таймс" назвала его "одержимым,
страдающим маниакальными идеями и мессианским комплексом". Напомнив о
"Вехах", журнал настаивал, что Солженицына не так поняли - он не хотел
обижать власть предержащих, а имел в виду другое: "Веховцы, исходя из
анализа главных тенденций культуры нового времени, предсказали русскую
революцию и все ее последствия. Ныне Солженицын переадресует эти пророчества
- ведь обстановка западной жизни позволяет это делать, она до деталей схожа
с предреволюционной русской".
Объяснения эти адресованы ничтожной части эмиграции. Совершенно другой
вес имеет "Нью-Йорк Таймс".
Когда с начала 1980 года резко усилилась антисоветская кампания на
Западе, прорезался и Солженицын. Американский журнал "Форин афферс" в апреле
1980 года вдруг предоставил ему свои страницы для очередной исступленной
антикоммунистической проповеди. Она полностью соответствует стратегии ЦРУ -
упорных попыток подрыва нашей страны изнутри. Он настаивает, что "Запад,
даже до конца единый, может возобладать, только объединившись" с
противниками социализма внутри стран социалистического лагеря. Немедленно
"прекратить верить в разрядку", ибо "сосуществовать с коммунизмом на одной
планете невозможно"[24]. Не бог весть какое подспорье в
антисоветской кампании, но все же! Появление Солженицына в большой печати
Запада ясно показывает - империализм собрал все резервы, дабы попытаться
вновь ввергнуть мир в "холодную войну". Рейган шел к власти.
7
Но все же люди типа Солженицына в основном нужны для ведения
"психологической войны", пока они находятся в пределах Советского Союза.
Оказавшись на Западе, они быстро видят - им разрешаются только такие
действия, которые определены спецслужбами. Никакой отсебятины. Нужны только
их имена и скандальная известность. Отщепенцы, попадающие на Запад из СССР,
ощущают это на собственной шкуре.
Взять матерого преступника Буковского. О его судьбе западные средства
массовой пропаганды сочиняли самые поразительные небылицы. В изображении их
он находился на последнем издыхании. Но вот "мученик" предстал на Западе
живым, здоровым, да и весьма бойким. Он произносил речи, давал интервью,
развил кипучую деятельность под силу очень здоровому человеку и даже
удостоился приема в Белом доме в феврале 1977 года. Его восхваляли - как же,
уголовник выливал потоки грязи на Советский Союз.
Сообщая об этой приятной во всех отношениях для НТС деятельности,
"Посев" восклицал: "Надо надеяться, что западные политики и общественные
деятели в своих отношениях с Советским Союзом почерпнут кое-что из опыта В.
Буковского". Озаренный "славой" антисоветчика, уголовник, как и надлежит
профессиональному преступнику, был настороже: "Когда Буковского попросили
сказать, какую позицию по отношению к Советскому Союзу должен был бы занять
Запад, он повторил, что ни давать советов, ни навязывать своего мнения не
может".
Он недолго удержался на этой позиции и, возомня себя стратегом, полез с
советами. Для хозяина - ЦРУ дело смешное и нетерпимое: марионетка
вознамерилась давать руководящие указания тем, кто дергает за веревочки.
Итог: на антисоветском сборище в Париже в сентябре 1977 года Буковский
жаловался: "Когда я оказался в госдепартаменте США, я вдруг обнаружил, что
человек, который отвечает за всю восточную политику... такой толстый, очень
важный и смотрел на меня как на букашку, которая ползет поперек пути. И он
знал лучше меня, что нужно Америке и что нужно Советскому Союзу. Я ничего не
мог ему доказать". В жалобах своих он, впрочем, был похвально осмотрителен:
ссылался на госдепартамент, а не на тех, с кем много чаще имеет дело, -
сотрудников ЦРУ.
В одном он совершенно прав - эти отщепенцы для ЦРУ не больше чем
"букашки". Между представлением, которое создают о них западные средства
массовой пропаганды по наущению спецслужб, и их подлинной значимостью в
глазах тех же спецслужб громадная пропасть. В ЦРУ точно определили их
стоимость и в случае нужды, без труда возьмут к ногтю любую "букашку", не
потрафившую ЦРУ. Очень даже просто. Заплечных дел мастерам ЦРУ опыта не
занимать. Во всяком случае в США тех, кто оказывается на пути ЦРУ, обдает
леденящий смрад застенков ведомства, всегда готовых принять новые жертвы,
которые в них исчезают без следа. Об этом знают сотрудничающие с ЦРУ для
острастки, хотя, конечно, застенки созданы в первую очередь для классовых
противников строя, существующего в США.
Еженедельная газета "Голос Родины", орган советского общества по
культурным связям с соотечественниками за рубежом, в сентябре 1978 года
опубликовала статью советского юриста А. Трайнина "Разговор начистоту", к
которой как раз разбирается практика бессудной расправы в США. А. Трайнин
писал:
"Лиц, заподозренных в США в том, что они являются "агентурой"
иностранного государства, как правило, не доводят до суда, а убивают в
застенках спецслужб, предварительно вырвав у них надлежащие "признания". Или
они гибнут, не сказав ни слова. Причем речь идет об американских гражданах,
которые по официальной заокеанской риторике наделены всеми "правами
человека".
Списки замученных, имена которых так и не попали на страницы "свободной
печати", вероятно, погребены в сверхсекретных архивах американских
спецслужб. Но о страшной судьбе некоторых, бросивших вызов диктатуре
железной пяты, мы знаем.
За примерами, причем новейшими, не нужно ходить далеко. Первая половина
семидесятых годов ознаменовалась в США резкой критикой ЦРУ и
"разведывательного сообщества" вообще. В критике этой было не только
возмущение со стороны порядочных людей, но и озабоченность некоторых кругов
тем, что спецслужбы малоэффективны. В ответ ЦРУ дало бортовой залп, выпустив
книги своих работников, в которых превозносились "заслуги" ведомства,
стоящего на страже интересов железной пяты. Среди таких хвалебных трудов
книга бывшего крупного работника ЦРУ Майлса Копленда "Без плаща и кинжала.
Правда о новой эпохе в шпионаже"[25].
Это отнюдь не агитка, а излияния профессионала.
Он заверил подлинных хозяев Америки, что дело защиты их классовых
интересов в надежных руках. Копленд точно изложил, что ожидает того, кого
считают политически опасным в США. "Если сотрудники (американских) органов
госбезопасности убеждены, что подозреваемый виновен, у них нет иного выбора,
как арестовать его и сделать все необходимое, чтобы добиться правды, даже
если это означает уничтожение любой возможности впоследствии предать его
суду. Если задержанный отказывается говорить, сотрудники госбезопасности
уводят его в подвал и там, как выразился один мой хладнокровный друг по ЦРУ,
"стараются привести его в рассудок". Центральное разведывательное управление
"предпочитает, чтобы допрашиваемый "скончался от кори", как острословы ЦРУ
именуют этот исход, а не был наказан в судебном порядке". После допросов в
застенках ЦРУ допрашиваемого приводят в такое состояние, что его нельзя
показать в суде, и "его спокойно ликвидируют способами, ужас которых не
поддается описанию".
В качестве примера Копленд рассказывает об убийстве в 1964 году в
застенках ЦРУ американского государственного служащего, зашифрованного им
под псевдонимом Мики. Он был схвачен и умер "от сердечного приступа", именно
когда следствие заканчивалось... "В его деле не обнаружено ничего выходящего
из ряда вон", - докладывал руководитель следствия тогдашнему директору ЦРУ
адмиралу Вильяму Рейборну... О деле "Мики" в прессе не сообщалось, ибо
гласность не принесла бы никаких выгод".
Пресса ладно, но родные, семья! "Поскольку "Мики" скончался, - замечает
Копленд, - от "сердечного приступа" (а в качестве причины смерти могла бы
быть указана "корь" или любая другая выбранная наугад болезнь), его коллеги
и их семьи были столь же предупредительны и отзывчивы к его осиротевшей
семье, как они отнеслись бы к семье любого другого покойного коллеги".
Лишь в редчайших случаях человек, прошедший ужасы застенков,
выпускается на свободу доживать свои дни где-то в глухом месте под жестким
надзором. Но только если это в "государственных интересах". И конечно же, в
газетах ни слова"[26]. США вообще давно далеко зашли в своей
карательной политике, режим в американских тюрьмах всегда отличался крайним
зверством. Еще в тридцатых годах XIX века француз А. Токвилль, книги
которого о США считаются классическими, с ужасом записывал поучения
смотрителя нью-йоркских тюрем Э. Линдса: "Во время наших разговоров,
длившихся часами, г-н Элам Линде постоянно возвращался к одной теме -
необходимо начинать с того, чтобы сломить дух заключенного"[27].
Куда больше ста лет назад реформатор американских тюрем Ф. Грей настаивал:
совершенно обязательно "сокрушать и уничтожать свирепым обращением" дух и
волю заключенных[28]. Так и "сокрушали", безмерно гордясь своим к
нашим дням почти двухсотлетним опытом. Американская журналистка Д. Митфорд,
выпустившая в 1975 году очень поучительное исследование о современных
американских тюрьмах, подчеркивает: "Я обнаружила, что именно эту двойную
цель, в сущности, и по сей день преследует как тюремная администрация, так и
сонмы благонамеренных реформаторов, хотя они и не высказываются столь
откровенно, как надзиратель Линде, и хотя с годами методы достижения этой
цели сильно изменились"[29].
Изменились прежде всего потому, что ЦРУ выдало надлежащие "научные
рекомендации", в том числе по методам физического воздействия на
заключенных. Об одном из результатов внушений ЦРУ тюремщикам свидетельствует
петиция заключенных в американских тюрьмах, переданная в 1972 году в ООН.
Несчастные указали, что в федеральной тюрьме Марион штата Иллинойс,
например, введена программа "Асклепион". В петиции перечислены 24 метода
физического и психического воздействия. Над США отнюдь не пронеслась буря
возмущения, ответственного за введение этих методов М. Гродера всего-навсего
пригласили в комитет конгресса, где он дал пространные объяснения, указав на
великую пользу того, что в просторечии именуется пытками на почве великой
"демократии". Американские исследователи вопроса А. Шефлин и Е. Оптон в 1978
году определили ее суть: "Изменение разума состоит в том, чтобы
"разморозить" прежние представления заключенного о себе (то есть свести их к
нулю), "изменить" его личность и "заморозить" его новые представления в
новой личности". Для этого "прибегают к крутым мерам физического
воздействия"[30].
Карательная политика в США всегда носила и носит ярко выраженный
классовый характер, острие ее направлено против тех, кто и без того
находится в основании американской политической пирамиды. "Крутые меры"
оказались особенно уместными с точки зрения власть предержащих в США именно
в шестидесятые и начале семидесятых годов - время массовых выступлений
против политики американского империализма в Юго-Восточной Азии... "И в этой
связи, - замечает Д. Митфорд, - широкое распространение получил термин
"политические заключенные". Этот термин был введен самими узниками,
осужденными за преступления, которые в обычном представлении не имели
никакой связи с политикой. Они были убеждены, что являются жертвами
классового или этнического подавления, что власти пользуются тюремным
заключением как средством заставить их принять статус-кво нищеты, бесправия
и несправедливости". В США ныне около 1,4 миллиона заключенных, 80 процентов
из них принадлежит к 12 процентам трудоспособного населения, получающего
минимальные доходы. Вот их и "перевоспитывают", чтобы они смирились со своим
положением, безропотно принимали политическую систему, существующую в США.
Если так дела обстоят в тюрьмах общего типа, то происходящее в
застенках ЦРУ - тайна за семью печатями.
Нужно было стечение чрезвычайных обстоятельств, чтобы о нравах, царящих
в застенках ЦРУ, стало кое-что известно, именно далеко не полностью и под
специфическим углом зрения. Заседания комитета палаты представителей,
расследовавшего в конце семидесятых годов убийства Дж. Кеннеди и М. Кинга,
вновь оживили интерес к деятельности ЦРУ. Перед комитетом прошли отставные
работники ведомства, которые отвечали на ряд вопросов. Что касается убийства
президента Дж. Кеннеди, то снова всплыло старое - пал Кеннеди жертвой
заговора или нет и в любом случае какова роль во всем этом ЦРУ, ФБР,
секретной службы и прочих. Почему по крайней мере они не могли уберечь
президента? "Расследования" конгресса такого рода непременно кончаются тем,
что ЦРУ выходит из них не только чистым, но и как ведомство, постоянно
пекущееся о "национальной безопасности" США. В подкрепление этого в процессе
"расследования" ЦРУ предает огласке новые факты.
Так произошло и на этот раз. По осени 1978 года ЦРУ предъявило комитету
палаты представителей доказательства своей бдительности и даже
сверхбдительности. Речь шла о следующем. В начале 1964 года один советский
работник, находившийся в загранкомандировке, изменил Родине и получил
политическое убежище в США. Он сразу попал в руки тех, кто принимает
предателей, - соответствующее подразделение ЦРУ. Там месяцами жестоко
допрашивают любого ищущего убежища в благословенной "демократии" и, лишь
удостоверившись в том, что предатель "выпотрошен", то есть передал вес
известное ему об СССР американской разведке, разрешают тому влачить жалкое
существование на Западе, зачастую под чужой фамилией и неусыпным присмотром
ЦРУ. Иные предатели во время этой-процедуры бесследно исчезают, по тем или
иным причинам их уничтожают, а о некоторых известно, что они почему-то
покончили жизнь "самоубийством". Хотя, казалось бы, нашли, что искали -
"свободу" на Западе.
По роду своей работы предатель представлял, за чем охотится ЦРУ, а
посему поторопился выложить следователям то, что составляет государственную
тайну. Но он, мелкий чиновник, знал плачевно мало, и "улов" для ЦРУ оказался
незначительным, что сразу вызвало подозрения, которые были неизбежны, ибо
он, дабы продаться подороже, представил себя крупным работником. В ЦРУ
пожали плечами - крупный работник должен знать больше. Стали еще придирчивее
в допросах, а тот, дурак и в довершение всего пьяница, поддерживая версию о
своей невероятной значимости, вконец заврался. Помимо явных небылиц,
предатель "открылся" - он-де лично знал детали пребывания Л. Освальда в
СССР.
А шел 1964 год, работала комиссия под руководством председателя
Верховного суда США Э. Уоррена, расследовавшая обстоятельства убийства
президента Дж. Кеннеди. Внезапное "признание" предателя прозвучало как
разорвавшаяся бомба для руководства американских спецслужб. Все они
прекрасно знали о нем - решение о предоставлении политического убежища
предателю было принято отнюдь не единолично ЦРУ, а "межведомственным
комитетом по вопросам изменников". В него, помимо чинов из ЦРУ, входят
представители государственного департамента, разведки министерства обороны,
ФБР, военно-морской разведки, военной разведки, Агентства национальной
безопасности. Комитет этот выносит решение по делам всех лиц, просящих
убежища в США. 2 апреля 1964 года начальник оперативного управления ЦРУ Р.
Хелмс подключил к делу и официальные американские юридические органы - он
получил санкцию заместителя министра юстиции Н. Катценбаха, подтвержденную
министром юстиции Р. Кеннеди, о заключении перебежчика в тайную тюрьму ЦРУ в
нескольких километрах от Вашингтона и применении к нему допросов "с
пристрастием".
В официальных американских источниках дальнейшее рисуется так.
Предателя, ожидавшего манны небесной от ЦРУ, вознаградили сполна: его
бросили в одиночку без окон, стали применять самые изощренные методы
физического воздействия, проще говоря, пытать. Зверски избивали, вводили
химические препараты, дабы добиться "правды", а чтобы нарушить биологические
ритмы организма, попеременно на недели и месяцы превращали день в ночь
обратно. Благо заключенный никак не мог определить время из-за отсутствия
окон в застенке. Одели предателя соответственно - в солдатские обноски и
держали на диете - каша неописуемого вкуса и гнилые макароны. И так более
трех лет. Изменник, конечно, не вызывает никакого сочувствия. Дело не в нем,
а в том, что на этом примере отчетливо видны методы американских спецслужб в
отношении тех, кто даже ошибочно попадает в их лапы. Отвлекаясь от личности
предателя, небесполезно в принципе поставить вопрос - в какой мере все это
соответствует хваленой "законности" в США. К сожалению, приходится
иллюстрировать на примере этого дела, ибо аналогичные дела, а их,
несомненно, немало, просто никогда не становятся достоянием гласности.
Основанием для заточения этого человека и применения к нему описанных
методов были необоснованные надежды добиться сенсационных показаний по делу
об убийстве Дж. Кеннеди. Министр юстиции Р. Кеннеди постоянно справлялся у
ЦРУ, когда же наконец заключенный "расколется". За каждым обращением
министра следовало усиление нажима на подследственного, проще говоря, пыток.
Но тому не в чем было сознаваться. 24 июня 1964 года Р. Хелмс в глубокой
тайне встретился с председателем Верховного суда Э. Уорреном. О чем точно
говорил Хелмс с высшим служителем американской Фемиды, неизвестно, как и не
рассекречен протокол заседания комиссии Уоррена, состоявшегося в этот же
день. Как бы то ни было, в докладе комиссии Уоррена и в горе сопутствующих
документов об обстоятельствах убийства президента Дж. Кеннеди об этом деле
ни слова. 28 сентября 1964 года был опубликован известный доклад комиссии
Уоррена, в котором также ничего не говорилось об этом деле. В Вашингтоне
тогда объявили, что расследование убийства президента Дж. Кеннеди
закончено[31].
Вся эта история гласно всплыла только в сентябре 1978 года в комитете
палаты представителей, разбиравшем обстоятельства убийства Дж. Кеннеди и М.
Кинга. Как пишет английский журналист А. Саммерс: "Когда об этом необычном
обращении (с X) стало известно в комитете по расследованию убийств в 1978
году, это вызвало негодование в конгрессе"[32]. Почему именно?
Указанный комитет палаты представителей дал ответ: "Как ЦРУ обращалось с X -
его допросы и заточение практически уничтожили возможность использовать его
как ценный источник информации"[33]. Вот, оказывается, о чем
сожалели ревнители "законности", которые заседают в Капитолии.
Появилось немало откликов в западной печати. Заслуживает внимания
комментарий малоизвестной французской газеты "ВСД", которая в октябре 1978
года заметила по поводу новейшего расследования дела на Капитолийском холме,
что "начальник оперативного управления ЦРУ в то время Ричард Хелмс принял
решение, имевшее громадное значение для хода расследования случившегося в
Далласе. Он просто скинул со счетов свидетельство X. Теперь он
оправдывается: "Конечно, то была моя ошибка..."
Тут последовало главное: Хелмс подтвердил, что получил санкцию
заместителя министра юстиции Николаса Катценбаха подвергнуть X "допросу для
врагов", то есть применить к нему крайние меры. Три года X сидел в бетонном
мешке, на тощей диете, не имел ни с кем контактов, подвергался физическому
воздействию, к нему применялись химические средства. Все, чтобы он
"сломался". Странное обращение с человеком, искавшим убежища в Америке.
Хелмс утверждает, что санкцию на это он получил от Катценбаха 2 апреля 1964
года. "Ничего подобного, - заявил Катценбах комитету конгресса на прошлой
неделе. - М-р Хелмс никогда не поднимал передо мною вопроса об X. Я никогда
бы не дал ему такой санкции, которую, как он утверждает, получил у меня!"
Что же все это означает? Либо Катценбах страдает от провала памяти,
либо Ричард Хелмс, уже получивший год условно (речь идет о штрафе в 2000
долларов, к которому Хелмс был присужден в 1977 году. - Н. Я.) за
лжесвидетельство перед комитетом конгресса, теперь пытается скрыть тот факт,
что принял решение в отношении X по собственной инициативе. Еще более
впечатляющий факт: 24 июня 1964 года Хелмс в глубокой тайне встречался с
председателем первой комиссии конгресса по расследованию убийства Кеннеди,
судьей Уорреном. Во время встречи не было сделано никаких записей. Уоррен,
должно быть, забыл об этом разговоре. Но что же нашептывал Хелмс в тот день
на ухо Уоррену?"[34].
Французская газета, естественно, не могла решить вопрос, о котором шла
речь выше, но очень уместно обратила внимание на то, как в США умеют
заметать следы. Примечательно не только это, а то, что лица, которым в США
вверено поддержание законности, считают своей обязанностью закрывать глаза
на явное ее нарушение, когда на этом настаивают спецслужбы, в первую очередь
ЦРУ.
Осталось досказать немногое. Предателя продержали в застенках
контрразведки ЦРУ до октября 1967 года, протоколы допросов его достигли
почти 1000 страниц. Контрразведчики со временем стали от души советовать ему
покончить с собой, а коль скоро он медлил, заговорили о необходимости
ликвидировать неудобного свидетеля. До этого дело не дошло. К этому времени
обнаружились резкие разногласия между ЦРУ и ФБР, да и в других
подразделениях ЦРУ стали скептически смотреть на происходившее - как бы не
отбить охоту у предателей просить убежища в США, отчего пострадает
оперативная работа ЦРУ. Результатом жаркой потасовки спецслужб было то, что
мерзавец выжил, его не ликвидировали, как неизбежно случилось бы в другом
случае. Осенью 1967 года его передали в ведение управления безопасности ЦРУ,
где допрашивали еще с год, а затем "отпустили" - поселили под чужим именем в
доме, купленном ЦРУ, назначили вспомоществование и приняли в американское
гражданство. "В обмен он обещает не раскрывать, что произошло с ним в
ЦРУ"[35]. На том бы дело и заглохло, если бы не новые
внутриведомственные склоки, на этот раз в связи с Уотергейтом. У. Колби,
назначенный директором ЦРУ, в интересах налаживания более эффективной работы
разогнал руководство контрразведки ведомства, поставив ему в вину, помимо
прочего, растрату сил и средств на бессмысленную затею (хотя с первого
взгляда было ясно, что X заурядный негодяй, а не законспирированный
"советский агент").
Другой, не менее поучительный случай. В 1981 году в США вышла книга Г.
Харта "Шадрин: шпион, который не вернулся". В ней повествуется в детективной
манере о судьбе изменника Родины, некоего А., принявшего в США фамилию
Шадрина. В 1959 году он сбежал на Запад, поступил там на службу в
американскую разведку, получил гражданство США и работал против СССР, а в
декабре 1975 года загадочно исчез. Вывод книги - ЦРУ по каким-то причинам
физически ликвидировало Шадрина. Такого же мнения придерживается адвокат его
вдовы. В конце 1981 года "Вашингтон пост" разразилась статьей по поводу этой
книги и самой истории. На первый взгляд просто удар молнии в американские
спецслужбы, на деле акция в русле политики администрации Рейгана,
критикующей некомпетентность в темных делах предшественников в Вашингтоне.
Написал ее не кто другой, как Р. Кайзер. Прежде всего, он указал на
наивность самого Шадрина. "Я усматриваю в Шадрине, - пишет Кайзер, -
честолюбца и двойственного человека, который был подвержен самому страшному
недостатку - нереалистическому представлению о себе... Он, по-видимому,
ожидал, что его новая страна, Америка, раскроет перед ним не меньше
возможностей, чем старая, возможностей не вообще, а на государственной
службе. Это было нереально и даже глупо - предателю никогда полностью не
доверяют".
С этих позиций Кайзер укоряет автора книги Харта за "идеализацию"
Шадрина. Но кем бы ни был этот человек, сокрушается Кайзер, все равно
"правительство Соединенных Штатов обошлось с ним возмутительно, а... ФБР и
ЦРУ продемонстрировали свою опасную некомпетентность". Кайзер даже
высказался за проведение "расследования" темной истории каким-нибудь
комитетом конгресса[36]. Мотивы огласки этого дела как в книге
Харта, так и в статье Кайзера определенно не имеют ничего общего с желанием
просветить публику. Речь идет о профессиональных интересах американских
спецслужб. В большой публикации "Мандат на руководство", выпущенной в 1981
году и содержащей рекомендации администрации Рейгана, сказано: "Главный
актив подрывных операций - люди, обычно иностранцы, с которыми ЦРУ имеет
очень прочные тайные связи или имеет основание надеяться, что установит
их... Наши спецслужбы должны создать максимально большую и надежную сеть
тайных агентов, и мы должны отпустить на это большие
средства"[37]. Рекомендации эти, плод работы ряда
исследовательских групп, как известно, претворяются в жизнь правительством
Рейгана, о чем с видимым удовлетворением сказано в предисловии к этой
публикации.
Служебно-бюрократическим схваткам и дрязгам мы обязаны некоторым,
правда очень ограниченным, знанием темных дел. Собираются безмерно расширять
шпионско-диверсионную рать, а тут, видите ли, кого пытают, кого убивают.
Непорядок! Но едва ли стенания на страницах "Вашингтон пост" отучат ЦРУ от
убийств.
Истории эти независимо от омерзительных личностей их "героев" в высшей
степени поучительны в том отношении, что проливают свет на методы работы
ЦРУ. Больше того, они, вне всяких сомнений, показывают: те, кто в Вашингтоне
ратует за "права человека" по всему миру, прекрасно знают, что в самих
Соединенных Штатах права эти пустой звук. Американская пропагандистская
кампания в пользу их обеспечения не больше чем провокация в "психологической
войне".
8
Кампания эта во многих отношениях признание банкротства линии ЦРУ,
методов, разработанных еще в УСС, действий типа "операции Солженицын",
исходивших из посылок, что оголтелая проповедь свержения советского строя
найдет-де сторонников в нашей стране. "Инакомыслящих", выступавших под этими
лозунгами, постигла та же судьба, что и бандитов и террористов, засылавшихся
ЦРУ частично через НТС в Советский Союз. Все они не нашли решительно никакой
поддержки. "Нью-Йорк Таймс" осенью 1977 года не оставалось ничего другого,
как заключить: "Диссидентство в России доживает свой короткий срок... пора
наконец взглянуть правде в лицо" и признать их (диссидентов. - Н. Я.)
"очевидное поражением[38].
Но ЦРУ по-прежнему ведет "психологическую войну", и поражение одного
отряда привело только к тому, что на первую линию фронта выдвинулись те
самые фальшивые поборники "прав человека". Появление их в авангарде
подрывной работы отнюдь не новинка. Американские политические деятели и
профессора, выпустившие в 1978 году довольно реалистический сборник "Здравый
смысл в американо-советских отношениях", указали на преемственность этой
кампании с антисоветскими акциями, проводившимися миром капитала против
нашей страны начиная с 1917 года. Как заметил профессор социологии
Гарвардского университета Д. Ризман в эссе "Опасность кампании о правах
человека": "Эта кампания против Советского Союза, конечно, не началась с
президента Картера. В определенном смысле она восходит к дням возникновения
советского режима к Другой ученый, С. Коен, обратил внимание: "Администрация
Картера определила ее в терминах советских "прав человека", что неточно. Тут
ставится вопрос только о политических правах или свободах. Термин "права
человека" много шире, включая целый спектр экономических и социальных
вопросов, в решении которых Советский Союз по сравнению с остальным миром
может записать в свой актив значительные достижения"[39].
Стратегическая установка ЦРУ в этой кампании, как и прежде, подрыв
советского строя, не объявляя декларированной целью его свержение, хотя речь
идет именно об этом. Уроки "операции Солженицына" и иных в том же духе
учтены! Есть многие доказательства именно такого хода мысли, конечно, более
ясные в документах, не публикуемых для всеобщего сведения. Еще в годы
президентства Л. Джонсона его влиятельный помощник, профессор-историк Э.
Голдман, с величайшим одобрением написал в связи с одним документом: берусь
"попытаться добиться самой тщательной и справедливой оценки его идей", и,
наверное, преуспел в своем начинании. О ком идет речь? В архиве президента
Джонсона в Остине, штат Техас, хранится обращение в государственный
департамент некоего К. Монголда, по профессии инженера, работавшего по
контракту в СССР в 1934-1936 годах. Он и привел в восторг Голдмана, подав в
1964 году записку, в которой твердо обещал: если его рекомендации будут
приняты, то победа в борьбе с СССР за США. Какое значение в Вашингтоне
придали записке, свидетельствует простой факт - официально адресованная в
отдел СССР госдепартамента записка оказалась на самом высшем уровне.
Мудрость, которой делился Монголд, состояла в следующем: "В 1917 г., - писал
он в своей записке, - в России был сравнительно слабый средний класс.
Сегодня существует большой интеллектуальный средний класс, который по
большей части не принадлежит к партии. Он может возглавить народную
революцию. Этот средний класс также пожелает демократии с конституционными
гарантиями... (то есть американской "демократии" - Н. Я.). Мы должны
идентифицировать наши политические интересы с интересами этого непартийного
среднего класса, а не с политическими интересами "благополучных"
коммунистов. Демократическая революция в России приведет к децентрализации и
распаду русского могущества. Она дает лучший шанс выиграть "холодную войну"
решительным образом без риска вызвать ядерную катастрофу, которая может
привести ко всеобщему уничтожению...
Но ни одно широкое восстание немыслимо, пока миллионы идеологически
обработанных и искренне верящих рядовых коммунистов контролируют все
вооруженные силы до чинов майоров, полковников и даже генералов. Лишь
деморализовав этих коммунистов и побудив их передраться между собой, можно
осуществить народную революцию. Однако идеологически их можно деморализовать
лишь аргументацией, которая неопровержима с точки зрения их собственной
политической философии... Мне удавалось "промыть мозги" искренним
коммунистам. Техника очень проста". Далее шли советы, как клеветать на
основы марксистско-ленинской философии, восходившие к концепции "прав
человека" в пропагандистской американской интерпретации. В целом дикий
вздор. Но Монголд торжествующе заключал: "Я могу переубедить любого
преданного коммуниста в должное время, как правило, в два-три месяца, при
условии, что встречаюсь с ним в среднем раз в неделю. После такого
"промывания мозгов" убежденные коммунисты превращались в нечто среднее между
бесстыдными оппортунистами и убежденными оппозиционерами"[40].
По поводу всего этого нужно сказать коротко - претенциозный дурак. Но
дело не в престарелом маразматике, а в том, что высшие руководители США не
оставляли неперевернутым ни одного камня в поисках философского камня для
победы над СССР методами "психологической войны", серьезно относясь даже к
бредовым прожектам типа изложенного выше. Во всяком случае, ясно, куда
устремлена их "творческая" мысль. У них вошло в привычку списывать
недовольство в США капиталистическими порядками на Советский Союз, изображая
его виновником любых трудностей, перед которыми встает Вашингтон. В Белом
доме сложился, во всяком случае в годы войны во Вьетнаме, такой стереотип
мышления, который изумил Голдмана, а он, как мы видели, был человек
закаленный - не удивился написанному Монголдом. Голдман описал в мемуарах
сценку в кабинете президента в 1966 году, где собрались послушать его
откровения член правительства и трос помощников:
"Президент Джонсон стучал по коленям моим и других, восклицая:
"Либеральные критики! За всеми ими стоят русские". Он восхвалял ФБР и ЦРУ,
которые сообщают ему обо всем "происходящем в действительности". "Русские и
подняли всю эту агитацию... Русские поддерживают постоянные связи с
сенаторами, выступающими против войны", - и посыпались их имена. Эти
сенаторы ходили на ленчи и приемы в советском посольстве, дети их секретарей
назначали любовные свидания русским. "Русские придумывают за этих сенаторов,
что им говорить. Я часто заранее знаю, что они скажут в своих речах". Я был
потрясен. Джонсон действительно верил, что его критики - советские
марионетки? Что над его мышлением настолько довлел маккартизм? Было ясно,
что трое других присутствующих не скажут ему и слова поперек. Один помощник
неловко сжался в кресле, другой сидел невозмутимый, было очевидно - и он так
думал. Член правительства рассеянно раскачивался в кресле, всем видом
показывая - ну что же, такова цена, которую нужно платить за должность. Я же
не хотел оставить пятно на собственной совести, промолчав, когда президент
США нес этот опасный вздор. Линдон Джонсон дошел до того, что стал
рассказывать: во время слушаний в сенате по поводу войны во Вьетнаме
сотрудник советского посольства передал инструкции одному из членов
комитета. Я вставил: "Господин президент...", - но было трудно прервать его
монолог, наконец, мне удалось прорваться: "Господин президент, вы знаете,
что вы говорите, просто не так". Президент удивленно взглянул на меня.
Позднее я часто вспоминал этот взгляд, пытаясь сообразить - что бы он
значил"[41]. Сообразить не очень трудно. Голдмана скоро попросили
из штата Белого дома. Эпизод этот в который раз проясняет не только нравы
правящих в США, но и показывает некоторые истоки чуть ли не кровожадности к
этим "русским", от которых, дескать, буквально житья нет. Хотя отнюдь не
русские, а Джонсон со своими прекрасными советниками погрузили США в трясину
войны но Вьетнаме.
При таком складе мышления изыскивались малейшие возможности для
перехода в решительное наступление против СССР, перенесения борьбы на нашу
территорию, что обещала та же пресловутая кампания о "правах человека". По
всей вероятности, основы ее заложил З. Бжезинский, который промелькнул на
политической арене США на исходе президентства Джонсона, а в полную силу
вошел с вступлением на пост президента Дж. Картера. Уже упоминавшийся
советский юрист А. Трайнин показал механизм организации этой "правозащитной
деятельности". Коль скоро он работал по первоисточникам, лучше не
перефразировать написанное им, а воспроизвести надлежащую часть его большой
статьи целиком (Следующий 9-й раздел главы принадлежит целиком перу А.
Трайнина).
9
"В феврале 1974 года из Советского Союза был выдворен Солженицын, что
вызвало неописуемое замешательство среди противников коммунизма, где бы они
ни находились. Однако это замешательство не идет ни в какое сравнение с той
яростью, которая охватила западные спецслужбы, - был положен конец "операции
Солженицын", считавшейся перспективной в подрывной работе против Советского
Союза. Сложилась новая обстановка, которая требовала анализа и разработки
новых планов на будущее. Не в том смысле, что спецслужбы пеклись о самом
Солженицыне (битая карта не вызывает чрезвычайного интереса), речь шла о
куда более важном, с их точки зрения: уместности и результативности методов,
применявшихся в связи и вокруг этого человека.
В Соединенных Штатах задачу примерно в том плане попытался выполнить
Институт исследования коммунизма Колумбийского университета, где тогда
директорствовал З. Бжезинский. В 1975 году соответствующее исследование -
громадный том почти в 500 страниц очень убористой печати - "Диссидентство в
СССР: политика, идеология и народ" увидело свет. К моменту выхода книги это
учреждение уже носило иное название - Исследовательский институт по изучению
изменений в мире, но директором его был по-прежнему Бжезинский, которому в
предисловии редактор труда профессор Р. Токес адресовал теплые слова
благодарности за руководящие указания и прочее. Токес особо оговорил, что
его ударная идеологическая бригада - 13 авторов - договорилась закончить
изложение февралем 1974 года, который, по их мнению, является "важной вехой
в истории современного диссидентства в Советском Союзе".
Токес уточнил, что под "диссидентами" в СССР авторы понимают всех, кто
является противником Великого Октября 1917 года, давшего жизнь Советскому
государству. Токес и К° попытались оценить силы "диссидентов" в Советском
Союзе. Не в интересах любомудрия, а по причине очень практического свойства
- разобраться наконец, в какой мере достоверны сведения о широкой поддержке
в Советском Союзе, скажем, Солженицына. В общем, представилось настоятельно
необходимым, хотя бы для исчисления ассигнований на подрывную работу,
выяснить пропагандистскую эффективность "диссидентства". Когда такая
калькуляция была сделана, результаты оказались удручающими. Рефреном через
всю книгу звучит формулировка: "Диссиденты", может быть, естественный
продукт советской истории за пятьдесят лет с лишним, но столь же естествен
их провал возбудить хоть какое-нибудь понимание среди масс". Американские
аналитики очень обиделись на "диссидентов", каковые, что прояснилось в
полной мере при ближайшем рассмотрении, действительно оказались жалкой
кучкой отщепенцев. Выяснилось, что различного рода заверения, которыми они
пичкали западные спецслужбы, говоря их же языком, не что иное, как "туфта".
С болью в сердце пришлось констатировать: "Совершенно очевидно, что
осторожный оптимизм, который все еще был среди некоторых советских
диссидентов и иностранных наблюдателей в 1970 году, в 1974 году уступил
место глубокому пессимизму". Беда, да и только - оказывается, у народной
власти нет противников в народе. Что, впрочем, было всегда очевидно, и для
этого не нужно было бы затевать дорогостоящее исследование.
Неоднократно посещавший СССР публицист Д. Фейфер, который не мог найти
лучшего применения своему времени, как болтаться по "диссидентским" норам
(именно норам, ибо, по его свидетельству, признак инакомыслящего - ужасающая
грязь в квартире), четко указал на тех, кто раздул значение группки
отщепенцев в глазах Запада, Вот он со "своими людьми" появляется в некой
квартире в Москве.
"Пробравшись через завешанную одеждой переднюю, мы попадаем в
прокуренную спальню, похожую на сотни других, в которых обитает небольшой
кружок "ловкой" молодой интеллигенции. Обставленная дешевой мебелью комната
загромождена иконами, старыми картинами, поломанными произведениями
искусства времени царизма, все это навалено и заткнуто кое-как между
столами, стульями, диванами, а стены оклеены дрянными обоями. Довольно много
книг в шкафах и неопрятными стопками на полу в окружении пустых бутылок и
немытых тарелок. В основном это пожелтевшие дореволюционные издания и
западная литература, которая не издается в России. Еще два наших друга
безмятежно восседали в этом гостеприимном беспорядке - художник чеховского
вида с бородкой, лысеющий врач в английском твидовом пиджаке и с
американскими сигаретами. В кухне, как мы знали, двое молодых аспирантов
занимались любовью... Мы курили под прелюдии Баха, танцевали под западную
поп-музыку, допили остатки виски, водки и коньяк".
Разговоры велись очень приятные для Фейфера - один из пьянчуг хотел
"расстрелять из пулемета" Советское правительство. Надо думать, что те двое
"аспирантов", разгорячившись на кухне, весьма оживили беседу. Таковы
"диссиденты" в жизни, по наблюдениям безусловно враждебного к коммунизму
западного публициста. Но, пожалуй, кается Фейфер, эта дрянь и была
единственной надеждой Запада на "изменение" советского строя изнутри.
Механизм возведения ее на пьедестал очень прост. Конечно, подчеркивает
Фейфер, "диссиденты" "живут не в соответствии с реальностями жизни, а по
своим представлениям о них. Они третируют собственный народ как страшно
отсталый... Наши эксперты по советским делам, которые занимаются почти
целиком диссидентами, иногда пишут о них совершенно нереалистически... Я
знаю ряд западных деятелей, которые, хотя и сомневаются в добропорядочности
некоторых диссидентов, тем не менее воздерживаются от того, чтобы написать
об этом... Даже западные корреспонденты в Москве не считают нужным сообщать
о немыслимом: ряд прославленных диссидентов - весьма порочные люди и далеко
не заслуживают уважения... Не нужно предполагать, как делают многие, что
диссидентство само по себе превращает человека в персону безупречно
добродетельную. Чтобы избежать горького разочарования, нужно прежде всего не
питать иллюзий на этот счет".
Но хватит о личных качествах "диссидентов", описанных одним из тех,
перед кем они открывали душу и пускались в откровенные излияния. Как видим,
Фейфер не испытал к ним ничего, помимо брезгливости. А как насчет их веса в
борьбе против Советской власти? Вердикт Токеса категоричен: "Даже при
наличии воли к власти, а только у считанных диссидентов наблюдается такая
решимость, полное отсутствие поддержки не дает возможности считать их
революционерами в практическом смысле слова. Революции требуют не только
воли и поддержки, но и руководства, которое в сочетании с диссидентскими
массами может дать возможность бросить вызов властям с какими-то надеждами
на успех. За исключением катастроф вроде термоядерной войны, создание такого
рода революционного антиправительственного союза в СССР в обозримом будущем
практически исключено".
Вот и славно, успокоили нас, а то без заокеанских господ мы и не знали,
что крепка Советская власть. А всерьез говоря: упомянутая книга должна была
бы убедить любого, что не делом занимаются на Западе, когда поднимают на щит
"диссидентов". Бесперспективная это затея. Вывод этот доказан масштабным
"научным" исследованием - просмотрены и проанализированы все деяния
"диссидентов", вся их продукция - от солженицынского многотомного
графоманства до надписей на стенах общественных туалетов. Тут бы и поставить
точку. Ан нет. Не для того усердствовали ученые мужи, чтобы, как говорится,
закрыть проблему, а для того, чтобы, описав бесперспективность прежних
путей, найти новый путь борьбы против Советского Союза, подрыва его изнутри.
Заокеанские теоретики антикоммунизма усмотрели все беды в том,