Александр Беляев. Взлетная полоса --------------------------------------------------------------- Набрано по: Ордена Трудового Красного Знамени ВОЕННОГО ИЗДАТЕЛЬСТВА Министерства обороны СССР, М.--1979 Александр Павлович Беляев "Взлетная полоса" Набрал ГРЯЗНОВ В.А. ujca1@ukrsotsbank.com ---------------------------------------------------------------  * Часть первая. Танкодром *  В просторном кабинете сидели двое: маршал авиации и генерал- лейтенант. Оба чуть старше средних лет. Маршал был несколько полнее. Генерал постройнее, посуше. Темные волосы маршала гладко зачесаны назад. Седая шевелюра генерала волной вздымалась надо лбом. Говорили вполголоса. Маршал продолжал: -- Мало того, что уже в два-три раза обогнали звук, так теперь еще ночью хотим летать, как днем. А это знаешь сколько сразу проблем породило? Генерал ничего не ответил, только понимающе кивнул. -- Одним словом, как за два "м" перевалили, сразу стало ясно, что этот "ночной глаз", который мы сейчас используем, ни к черту не годится. Не успевает летчик отреагировать на то, что видит через этот прибор. Самолет-то несется с бешеной скоростью. Смотри: Маршал снял трубку, кому-то сказал: -- Начинайте. Прямо со второй части. В кабинете неожиданно погас свет. И на экране, повешенном в простенке между окнами, с большими искажениями перспективы замелькали детали рельефа: поля, перелески, овраги, -- промелькнула светлая лента речушки, снова мелькнуло поле. -- С трудом, но кое-что различаю, -- сказал генерал. -- Различать -- мало. Летчику бомбить надо, -- заметил маршал. -- А как он сбросит туда бомбы, если все это от него в стороне не за два и не за три километра? А когда он начинает искать цель по маршруту полета, короче говоря, под собой, "ночной глаз" не больших скоростях и малых высотах слепнет. И тотчас на экране все превратилось в сплошные серые полосы. Когда экран погас, в кабинете опять зажегся свет. -- Эта съемка велась хоть и ночью, но при ясной погоде. А при дожде, в туман вообще ни черта не разберешь. Так что нужен мне другой прибор. Совершеннее. Есть у тебя что-нибудь в этом плане? -- Кое-что намечается, -- ответил генерал. -- Три года КБ Кулешова работает. Испытания начали еще в прошлом году. -- Новый прибор ночного видения? -- оживился маршал. -- С очень широким полем видимости. -- Так это как раз то, что мне требуется! -- Кулешов для сухопутчиков его готовит. На танках уже установили. -- Неважно! Переделаем! -- обрадовался маршал. -- Сам же говоришь: ему и туман не помеха, и поле зрения у него очень широкое. Значит, летчик увидит все, что надо. Лучше сориентируется. Точнее отбомбится. Когда опробовать можно? -- Надо сначала самому посмотреть, -- улыбнулся генерал. Он поднялся из-за стола, заложив руки за спину, прошел до двери кабинета, вернулся, остановился у окна. Внизу, по проспекту, сплошным потоком мчались автомобили. -- Завтра поеду посмотрю, что у них получилось, -- задумчиво проговорил он. -- "Совой" назвали. Глава 1 Перевалив через подъем, танк тяжело плюхнулся в выбоину, ` '!`k'# " по обочинам трассы скопившуюся на дороге грязь. Не останавливаясь, он помчался дальше, вперед, в глухую темноту ночи. Через минуту на подъем, следом за ним, взлетела вторая машина. За ней -- третья: Ветер неожиданно разорвал тучи. В просвете между ними показалась луна и осветила трассу, танкодром, обступившие его со всех сторон леса, косогор с могучими соснами и танками: шесть забрызганных грязью и оттого казавшихся еще приземистыми и мрачными движущихся друг за другом по дуге бронированных машин. Седьмой двигался как бы в фокусе образованного ими полукольца, примерно на равном удалении от головы и хвоста колонны. В его башне, внимательно наблюдая за экраном установленного для испытания прибора ночного видения, сидел командир роты капитан Сергей Кольцов. Выражение лица его было хмурым, взгляд -- сосредоточенным. Время от времени Кольцов брался за ручки настройки прибора, стараясь улучшить резкость изображения. Но на экране все было видно словно сквозь дымку. -- Это крот какой-то, а не "Сова", -- не сдержался в конце концов Кольцов. Неожиданно на экране появился силуэт какой-то башни. Кольцов пригляделся и скорее по памяти, нежели сумел что-либо разглядеть, определил, что это часовня. Она стояла у самой границы танкодрома, за полем и выпасом. Кольцов попытался поточнее настроить прибор на часовню, но на экране появились линии помех. Видимость стала еще хуже. Кольцов включил кнопку автоматической подстройки и, открыв люк, поднялся над башней. В лицо ударил поток сырого воздуха. Танк двигался по низине. В разрыве туч проглядывала луна. Вдоль трассы, как в молоке, плыли вершины деревьев, темнел косогор, и ясно как на ладони Кольцов вдруг снова увидел часовню. Но теперь она была совсем рядом. Это так поразило Кольцова, что с языка у него сама собой сорвалась команда: -- Стоп! Что за чертовщина?! Танк остановился. Рядом с Кольцовым из башни поднялся сержант Звягин. Оглядевшись по сторонам, он не удержался, похвалил механика- водителя: -- Вот жмет Акрам! Уже полмаршрута проскочили! -- Часовня-то рядом! -- не мог успокоиться Кольцов. -- Конечно: Где ж ей быть? -- А сколько "Сова" до нее показывает? Звягин нырнул обратно в танк, снова вылез из башни. -- А "Сова" показывает до нее еще километра два! -- доложил он. -- Вот тебе и "конечно"! Сделай контрольный замер. Сержант проворно припал глазом к небольшому прибору, установленному на броне машины. Нажал кнопку подсвета. Внутри прибора зажглась лампочка. Окуляр под глазом сержанта засветился нежным зеленоватым светом. -- Триста двадцать метров! -- доложил он. Кольцов сделал запись в тетради, затем скомандовал: -- Вперед! Он осмотрел трассу и поежился. Сырой воздух забивался под комбинезон, холодил грудь. Осень заявила о себе не по времени рано и неожиданно. "Вот и лету конец", -- подумал Кольцов, вспомнив о том, что еще совсем недавно, всего каких-нибудь два-три дня назад, даже вот в такую позднюю вечернюю пору на танкодроме нечем было дышать. Все лето выстояло сухим и знойным. В мае прошли дожди. И знатоки природы наперебой заговорили о том, что ясной погоды ждать не придется, что и июнь, и июль, а может, и август будут сырыми. Но все получилось наоборот. В июне дождь покрапал лишь для порядка. В июле солнце безжалостно высушило все болотца и мочажины. А в августе пожухла даже осока. Земля растрескалась. Гимнастерки солдат побелели от частых стирок. Над танкодромом и прилегающими к нему дорогами постоянно собиралось густое облако пыли. Поднятая гусеницами и колесами машин пыль подолгу висела в воздухе, лезла в открытые люки, под чехлы оружия и приборов, под шлемофоны, мешала дышать, забивалась в рот, противно скрипела на зубах. И вдруг, когда * ' +.al, что этой жаре и этой пыли не будет конца, на пересохшую землю обрушился дождь -- шумный, обильный, тяжелый, обложной дождь. Он шел день, ночь, еще день, словно хотел затопить округу. А когда кончился, сразу стало свежо: Не увидев в темноте знакомых габаритных огней танков роты, Кольцов запросил по радио командира первого взвода: -- "Буря-12"! Как там у вас? -- Полный порядок, товарищ капитан! -- раздалось в ответ в переговорном устройстве. -- Движешься по прибору? -- Так точно! -- Ну и где же ты? -- Подхожу к переезду. -- А, так ты на высотке: У тебя туман есть? -- Никак нет: -- Тогда вот что, -- принял решение Кольцов, -- веди взводы в пункт сбора: -- Есть! -- Приведешь -- доложи. И жди меня. -- Понял! Кольцов начал вызывать командира батальона. -- "Гром"! "Гром"! Я -- "Буря". Первый и второй взводы задачу выполнили. Колонну в пункт сбора ведет лейтенант Аверочкин. -- Я -- "Гром". Вас понял! -- послышался в ответ глуховатый голос комбата майора Семина. -- А вы чем занимаетесь? -- Продолжаю проводить замеры. -- Много осталось? -- Работы на полчаса, не меньше, -- доложил Кольцов. -- Заканчивайте быстрее. Вас ждут, -- предупредил Семин. Танк командира роты миновал низину, проскочил березовую рощу и поравнялся с косогором, заросшим развесистыми, кудрявыми соснами. Кольцов невольно повернул голову в сторону косогора. Сейчас с танкодрома, при свете луны, косогор выглядел угрюмым, темным пятном. Но днем, особенно в солнечную погоду, он виделся веселым, зеленым водопадом, льющимся прямо с неба. Перед косогором лежала большая поляна. Воздух над ней быстро нагревался, поднимался вверх. И тогда косогор окутывала дрожащая таинственная дымка, отчего синеватая хвоя сосен казалась воедино слитой с голубой далью горизонта, а их янтарные стволы начинали как бы светиться. И еще Сергею казалось, что если заглянуть за этот водопад, то увидишь совсем удивительный мир, в котором прошло его детство. Вот почему, сколько бы раз ни приходилось ему водить роту по маршруту препятствий, всякий раз, миновав березовую рощу, он оборачивался к косогору и вспоминал родной уголок рязанской земли, где жили его отец и мать, и ту далекую и невозвратную пору, когда еще мальчишкой купался в озере нагишом, спал на сеновале: Мелькала в воображении рябина, стоявшая у Кольцовых в огороде, и замшелый сруб колодца во дворе. От этого колодца начинали каждый в свое время путь в большую жизнь все Кольцовы. Первым в семье ушел служить, еще до войны, отец -- Дмитрий Кольцов. Домой вернулся в победном сорок пятом с наградами и нашивками за ранения на груди. Следующим, в Москву, в университет, уехал Сергей. Его с детства тянуло в науку, и по всему было видно, что старший сын после учебы останется в городе, в каком-нибудь конструкторском бюро или институте. С тех пор у стариков была одна затаенная думка: удержать при себе младшего сына, Владимира. К этому даже имелись определенные основания. Жизнь в деревне стала совсем не той, что была лет десять назад. Теперь профессию по душе при желании можно было найти и дома. Но Владимир раздосадовал родителей. Окончив десятилетку, он, никому не сказав ни слова, поступил в военное авиационное училище -- да и был таков. Обиды на него никто, конечно, не держал. Молодым дорогу заказывать трудно. Но все же отец для начала рассердился на сына. А когда получил от Владимира первое письмо из училища, немедленно отправился на почту и тотчас оформил /.$/(a*c на газету "Красная звезда": Сергей спустился в башню. После темноты ночи в танке было светло и уютно. Тут подсвечивали шкалы и индикаторы приборов, согревало тепло двигателя. Сергей неожиданно почувствовал усталость. Сказывались еженощные выезды на танкодром. Экипажи выматывались. Особенно за это время досталось механикам-водителям. Сергей подумал об этом и окликнул младшего сержанта Ахметдинова: -- Держишься, Акрам? Работы еще на полчаса осталось: -- Прошлый раз тоже полчаса было. А домой только утром вернулись, -- вспомнил механик-водитель. -- Прошлый раз прибор не сработал, -- заметил заряжающий Шульгин. -- Тогда -- прибор. Сегодня -- еще что-нибудь, -- не сдавался Ахметдинов. -- Значит, устал, раз ворчишь, -- сделал вывод Кольцов и скомандовал: -- Включить дальний свет. Узкие лучи полуприкрытых козырьком фар, как в стену, уперлись в густую пелену тумана. Но все же стало немного виднее. Мутное облако на экране тоже вроде бы сделалось прозрачнее. Но зато помех обозначилось значительно больше. -- Так что же, Акрам, мы будем докладывать о новом приборе? -- снова обратился к механику-водителю Кольцов. -- А что можно, товарищ капитан? Прибор как прибор, -- не задумываясь, ответил Ахметдинов. -- Да как он теперь после модернизации: лучше, хуже? -- По-моему, такой же: -- А если поконкретнее разобраться? -- допытывался Кольцов. -- Понять не могу, -- уклончиво ответил Ахметдинов. -- Думать тебе неохота, -- заметил Кольцов. -- Разве туман тебе не мешает? Чуть что -- фару включай. Это дело? -- Как же через туман видеть можно? -- даже удивился Ахметдинов. -- Должна техника его пробить, в конце концов! Понимаешь? -- уверенно проговорил Кольцов. Механик-водитель ничего не ответил. -- А Звягин что скажет? Твое мнение, Николай? -- продолжал расспрашивать Кольцов, поняв, что от механика-водителя он ничего больше не добьется. -- Мне обзор нравится. Панорама-то -- во какая! Что из люка, что в прибор смотришь. В прибор даже, -- высказал свое мнение сержант. -- Ты не только обзор учитывай. Ты и о помехах не забывай. Разве они не мешают? -- подсказал Кольцов. -- Помехи, конечно, имеются. И они создают трудности в работе, -- ответил Звягин. -- Вот в этом-то и дело, -- недовольно заметил Кольцов. -- Генералу Ачкасову и полковнику Бочкареву выводы серьезные нужны: -- Насчет полковника и генерала вы, товарищ капитан, не беспокойтесь, -- заверил Звягин. -- Генерал Ачкасов еще в прошлом году сказал, что эту "Сову" еще делать да делать. Он и в этом образце наверняка уже разобрался. В разговор неожиданно вступил Шульгин: -- А полковник вчера вернулся с ночных стрельб и говорит лейтенанту Беридзе: "Вы, товарищ командир взвода, не порадовали меня". А лейтенант отвечает: "Разрешите, товарищ полковник, я это упражнение со старым прибором с первого снаряда выполню!" А полковник засмеялся, говорит: "Со старым кто угодно выполнит. Надо с новым научиться. Жить все равно с новым придется". -- Если кто и будет нам душу мотать, так только Руденко. Вроде он вчера опять приехал, -- добавил Звягин. -- Подполковник-инженер? -- вспомнил Кольцов. -- Так точно. Вот кто нам в прошлом году давал прикурить! Мы с ним полтора месяца с этой "Совой" танкодром утюжили и ни по одному вопросу договориться не могли, -- признался Звягин. -- Я ему говорю: "Плохо видно, товарищ подполковник". А он мне отвечает: "Вы ничего не понимаете в техническом прогрессе". А потом как начал политграмоту читать!.. Помнишь, Акрам? -- Угу, -- подтвердил механик-водитель. -- А я почему ничего об этом не знал? -- засмеялся Кольцов. -- Вы же вели тогда пристрелку с этой "Совой". А мы водили, -- напомнил Звягин. -- Ладно. И Руденко доложим все так, как оно есть, -- сказал Кольцов. -- Давайте сделаем последний замер и закончим работу. Не спеши, Акрам. Помехи неожиданно пропали. И на экране отчетливо стала видна опушка леса и высохшая, еще в позапрошлом году разбитая молнией береза. "Вот и последний ориентир", -- подумал Кольцов и снова, в который раз за этот заезд, поднялся из люка башни. Луна уже скрылась. Вокруг было темно. Только в стороне железной дороги сквозь дымчатую кисею тумана тускло просвечивало большое розовое пятно. -- А туман-то розовый! Никогда не видел! -- удивился Кольцов. -- Сколько же, однако, отсюда до этой березы?. Вдруг в лучах светомаскировочного устройства перед танком словно из-под земли появился человек. Он бежал по дороге навстречу машине, размахивая руками и что-то крича. Ахметдинов резко затормозил. Танк, тяжело прижимаясь к земле, остановился. Только теперь Кольцов разглядел бегущего. Судя по форменной одежде, это был кто-то из железнодорожников. Он продолжал что-то кричать, но Кольцов не сразу разобрал в общем шуме, что именно пытается сообщить бегущий. Да и до этого ли ему сейчас было? Зазевайся Ахметдинов на какой-то момент, и от железнодорожника не осталось бы, как говорится, и мокрого места. Кольцов перегнулся над башней и сам закричал: -- Вы что, ошалели, лезете под гусеницы?! -- Беда, братцы, там! Беда! Помогите! -- кричал железнодорожник. Капитан сорвал с головы шлемофон. -- Что случилось? -- Пожар на путях! Цистерна горит! -- тяжело отдуваясь, продолжал железнодорожник и замахал рукой в направлении неясного розового пятна в тумане. -- Какая цистерна? -- не понял Кольцов. -- Цистерна на путях! С нефтью! А сейчас пассажирский пройти должен! Помогите, братцы! Кольцов вылез из башни на броню и протянул железнодорожнику руку. Он затащил его на танк и, уже немного успокоившись, попросил: -- Вы толком расскажите: где, что? -- Обходчик я, -- проговорил железнодорожник. -- Цистерна там и две платформы с лесом отцепились. Ну и, наверное, букса задымилась. А потом пошло, занялось. Мы кое-как растащили их. А дальше-то что? По путям-то вот-вот пассажирский пойдет! Кольцов сунул голову в башню и коротко скомандовал Ахметдинову: -- Свет в стороне видишь? Вперед -- на этот ориентир! Танк взревел, свернул с дороги и, подминая под гусеницы кусты, понесся вперед. Кольцов и сам еще толком не знал, чем может быть полезен железнодорожникам в этой ситуации. Но то, что сделать что-то надо и непременно, было уже совершенно ясно. Когда танк взлетел на высотку, Кольцов увидел стоящие на путях платформы и цистерну. Огонь уже охватил их, они пылали, как костры. -- Вперед! -- снова скомандовал Кольцов. Ахметдинов повел машину дальше. Кольцов видел суетившихся на полотне людей, видел, как они, закрывая от жара руками лица, старались откатить цистерну подальше от платформы с лесом, видел, что у них для этого явно не хватает сил, и мучительно думал: "Ну а мы-то, мы-то что можем сделать? Что?" Метрах в тридцати от цистерны Ахметдинов затормозил. Танк встал как вкопанный. Железнодорожник спрыгнул с брони на землю и побежал на помощь своим товарищам. Из башни вылез Звягин и глядел на объятую пламенем цистерну широко открытыми глазами. Кольцов почувствовал, что предпринимать надо что-то немедленно -- цистерна в любую минуту может взорваться, горячая нефть расплещется. И тогда в это море огня уже не сунешься. А стало быть, и не поможешь ни этим людям, расталкивающим платформы, ни тем, другим, которых мчит сейчас сюда a*.`k) поезд, который, вылетев из-за поворота, никак уже не успеет остановиться. Мысль его работала лихорадочно. И решение вдруг созрело ясное и четкое. -- Экипажу покинуть машину! -- почти крикнул Кольцов. Звягин, заряжающий рядовой Шульгин, а за ними и Ахметдинов с завидной ловкостью вывалились из люков. -- Всем отойти в сторону! -- громко скомандовал Кольцов и нырнул в танк. Он сел на место механика-водителя и сразу же опробовал двигатель. Двигатель послушно набрал обороты. Кольцов потянул на себя рычаги управления. Машина рванулась навстречу бушевавшему пламени. Теперь он хорошо знал, что помочь железнодорожникам сможет только силой своей машины. Кольцов не думал в этот момент о том, что цистерна может взорваться еще до того, как он столкнет ее под откос. Не думал и о том, что если это произойдет, то тогда и его танк неминуемо вспыхнет, как спичка. Ему было ясно: он должен предотвратить крушение. И он решительно повел танк на огненный таран. Но достать цистерну оказалось не так-то просто. Насыпь была крутой, и танк чуть не перевернулся. Кольцов повторил заезд. Раз! Другой! Третий! И тут случилось совершенно непредвиденное: "Сова" вдруг перестала действовать. Ее экран засветился ярким пятном, изображения предметов исчезли. Кольцов "ослеп". Он не знал, что произошло с прибором. Да если бы и знал, не стал бы чинить его в такой ситуации. Он открыл люк, поднял сиденье и высунул голову из танка. В лицо дохнуло жаром. Но Кольцов успел рассмотреть то, что ему было нужно, и, снова спрятавшись за броню, двинул танк вперед. В следующий момент страшным по своей силе ударом он сбросил цистерну с рельсов. Огромный клуб огня с грохотом покатился вниз. Кольцов точно так же столкнул под откос платформы с пиленым лесом и, не теряя времени, свел по другую сторону насыпи свой танк. Когда через минуту, заглушив двигатель и открыв люк, он снова поднялся над башней, из-за поворота показался пассажирский состав. Глава 2 "Сову" ждали в армии. "Сова" была нужна. Не удивительно поэтому, что генерал Ачкасов, отложив в столице все свои многочисленные дела, приехал в полк, чтобы увидеть испытания нового, последнего образца прибора. В полку этом Ачкасов бывал уже не раз. Именно здесь много лет назад он руководил испытаниями новых, по тому времени, радиостанций. Потом тут же, все при том же командире полка полковнике Лановом, опробировал первый, еще весьма несовершенный прибор ночного видения. Был в полку в прошлом году на первых испытаниях "Совы". И вот снова оказался здесь. Ачкасову нравился этот полк. И не потому, что это была какая-то сверхзаслуженная часть, хотя ее Боевое Знамя украшали три орденских ленты. Не потому, что его городок и танкодром были оборудованы как- то по-особенному. Нравились Ачкасову люди в полку: их деловитость, уважительность к порученному им делу, принципиальность. Подчиненные Ланового никогда не кривили душой. Лановой заботливо, как садовник, возделывающий молодой сад, из года в год прививал эти качества офицерам, те -- солдатам. И со временем добился того, что в полку создалась устойчивая атмосфера взаимного доверия между людьми, этакий особый, творческий дух соревнования во всем, что касалось учебы, службы, досуга. Была и еще одна немаловажная причина, в силу которой Ачкасов распорядился направить "Сову" именно в этот полк. Дислоцировался полк в таком районе, в котором местность и погодные климатические условия самым наилучшим образом удовлетворяли всем требованиям испытаний. Гул танков стал приближаться. К Ачкасову подошел подполковник Фомин, всего лишь месяц назад принявший полк от Ланового, и доложил: -- Первый и второй взводы ведет лейтенант Аверочкин. Третий взвод продолжает стрельбы. Командир роты капитан Кольцов тоже на некоторое время еще задержится на трассе. -- Что-нибудь случилось? -- участливо осведомился Ачкасов. -- Все связано с проведением испытаний. -- Тогда понятно. Гул нарастал. Казалось, от мощного шума машин подрагивает воздух. И вскоре Ачкасов почувствовал, именно почувствовал, ибо разглядеть что-либо в темноте леса было совершенно невозможно, что танки уже вышли на опушку. Здесь и был их пункт сбора. Это предчувствие подтвердилось. Гул оборвался, словно его никогда и не было, в лесу стало тихо. Только откуда-то издалека, точно запоздалое эхо, до вышки, возле которой стояли Ачкасов и другие прибывшие из Москвы специалисты, донесся продолжительный гудок электровоза. Экипажи построили. Командир батальона майор Семин доложил об этом генералу. Ачкасов направился к строю. На вышке зажгли прожектор, на опушке стало светло. Ачкасов поздоровался с танкистами. В ответ раздался дружный хор: -- Здравия желаем, товарищ генерал! Ачкасов подошел к правофланговому танкисту -- высокому, на голову выше всех в строю, с тонкими кавказскими усиками на худощавом широкоскулом лице. Свет прожектора падал на лицо танкиста сбоку, и от этого оно выглядело очень рельефно, четко, будто высеченное из камня. "Как же ты там, на своем месте, поворачиваешься, такой богатырь?" -- подумал, глядя на правофлангового, Ачкасов, невольно представив его в танковой башне. Он протянул танкисту руку. -- Лейтенант Аверочкин! -- представился тот. Ачкасов задал Аверочкину несколько вопросов о маршруте движения танков и, выслушав в ответ короткие доклады, спросил: -- Ну а какие, товарищ Аверочкин, у вас, как у испытателя, есть замечания по работе нового образца? Лейтенант на минуту задумался. -- По сравнению с первым вариантом в нем мало что изменилось, товарищ генерал, -- доложил он. -- Вы стреляли с помощью этого образца? -- Так точно. Мой взвод стрелял на прошлой неделе. -- Ну и что? -- Упражнение выполнили. Давали пристрелочный выстрел. -- Вот это уже показатель! -- сделал для себя вывод Ачкасов. -- А без пристрелочного пробовали стрелять? -- Пробовали. Только непонятно, где снаряды искать надо, -- усмехнулся Аверочкин. -- Чем объясняете это? -- Дальность до цели "Сова" по-прежнему показывает неточно, товарищ генерал, -- ответил Аверочкин. Генерал Ачкасов кивнул головой в знак согласия, словно ждал этого ответа. А может, дал понять Аверочкину, что его ответом вполне удовлетворен. -- Спасибо, лейтенант, -- сказал он Аверочкину и шагнул вдоль строя дальше. Остановился возле командира второго взвода и тоже пожал ему руку. -- Лейтенант Борисов! -- назвался тот. Борисов был невысок, но плечист. Лицо его, круглое, с пухлыми, как у ребенка, губами, казалось очень добродушным. -- Ваш взвод двигался тем же маршрутом? -- Никак нет, товарищ генерал. Командир роты для каждого взвода разработал свой маршрут. Чтоб у всех были разные условия наблюдения, -- ответил Борисов. -- В колонну мы вытянулись только на последнем заезде. -- Это хорошо, -- одобрил Ачкасов, -- А что вы скажете о приборе? -- Мы его испытываем уже второй месяц, а ночь в день все равно переделать не удается. -- Такой задачи не ставится, -- добродушно ответил Ачкасов. -- Другого добиваемся. Прибор должен обеспечить оптимальные условия стрельбы и вождения. Обеспечивает это "Сова"? -- Не все, товарищ генерал. Водить, конечно, с ней можно. Но опять же на поворотах мы из колеи выскакивали. Ачкасов обернулся к стоящей рядом молодой женщине. Многозначительно посмотрел на нее, сказал: -- Александр Петрович говорил мне, что один прибор будет спарен с контрольным замерителем. Сделано это? -- Его установили на танке командира роты, -- ответила женщина. -- А командира роты до сих пор нет? -- Пока не видно: -- Жаль, -- задумчиво проговорил Ачкасов и, заложив руки за спину, устремил взгляд в черноту неба, словно там надеялся увидеть Кольцова. Контрольные замеры, которые делал капитан, были бы сейчас очень кстати. -- Жаль, -- повторил Ачкасов и закурил. Фомин понял, по какому поводу сетовал генерал, и, взяв под локоть майора Семина, отвел его в сторону. -- Действительно, где Кольцов? -- вполголоса спросил он. -- Замеры продолжает, -- доложил Семин. -- Так долго? Да за это время весь танкодром можно вершками вымерить. Свяжитесь с ним. Пусть немедленно заканчивает и движется сюда! -- приказал Фомин. -- Пытался, товарищ подполковник. Не отвечает. -- То есть? -- Возможно, рация у него вышла из строя: -- Порядка у вас нет, лучше это скажите, -- не принял объяснения комбата Фомин. -- Возьмите мою машину и срочно пошлите кого-нибудь за ним. Но посылать не пришлось. До вышки, возле которой располагался пункт сбора, снова донесся гул танка. А вскоре в просветах между деревьями замелькали и лучи светомаскировочного устройства. -- Это Кольцов! Разрешите, я его встречу? -- попросил Семин. Фомин кивнул в знак согласия. На опушке танк остановился. А когда Семин подошел к нему, из темноты, пересекая узкую полосу лучей, навстречу комбату шагнул Кольцов. -- Почему вы не отвечали на мой вызов? -- без всякого предисловия строго спросил Семин. Кольцов, как показалось Семину, даже зажмурился. -- Вы что, не слышите? -- Слышу. Сигнала вашего не слыхал, -- признался Кольцов. -- У вас рация не работает? -- В полном порядке, товарищ майор. -- Так что же вы там, спали? Его генерал Ачкасов, командир полка ждут, а ему хоть бы что! Кольцов вдруг улыбнулся. Перед его глазами все еще полыхало яркое пламя пожара. Он еще ощущал на своем лице его жар, слышал потрескивание горящих бревен, а потом и грохот взрыва цистерны. И как-то совершенно нелепо выглядел сейчас на фоне всего этого его сердитый комбат. Майор явно нервничал. И в другое время, в другой ситуации наверняка сумел бы передать свою нервозность и Кольцову. Но теперь его высокий, резковатый голос почему-то вдруг показался Кольцову просто смешным. Он не только не взвинтил капитана, а, наоборот, остудил его, успокоил. -- Дело там одно было, товарищ майор, -- подавив ухмылку, объяснил Кольцов. -- Железнодорожникам пришлось помочь. -- Я так и знал! -- всплеснул руками Семин. -- Железнодорожникам! Колхозникам! Всему белому свету! Да когда же вы, Кольцов, станете настоящим военным человеком? Когда поймете, что у вас есть свои задачи? Доложите мне обо всем рапортом. А сейчас немедленно отправляйтесь на доклад к генералу. Да хоть ему-то не ляпайте лишнего! Кольцов козырнул. "А зачем еще рапорт? -- подумал он. -- Я и тут могу все рассказать подробно". Но он вспомнил о генерале, повернулся и скорым шагом направился к вышке. И пока шел, успел обдумать, что и как будет докладывать. Ачкасов поздоровался с Кольцовым, как и со всеми офицерами, за `c*c. Взгляды их встретились. -- Все закончили? -- очень спокойно спросил Ачкасов. -- Так точно, товарищ генерал, -- ответил Кольцов. -- Вот и хорошо. Значит, у вас есть и впечатления, и доказательства. Ну так что, капитан, вы скажете о "Сове"? -- Мой экипаж, товарищ генерал, сегодня прошел тридцать пять километров. И вчера столько же. Но вчера, должен сказать, испытания проходили более удачно: -- начал Кольцов. -- Как более удачно? -- Я в том смысле, товарищ генерал, что, очевидно, луна сегодня мешала. Да и туман тоже. Одним словом, путаницы сегодня было больше, -- объяснил Кольцов. -- Получается так: движемся, на экране появляется часовня. По всем признакам до ее еще километра два, а на поверку выходит -- она совсем рядом. -- И контрольным замером можете это подтвердить? -- спросила вдруг стоявшая рядом с Ачкасовым молодая, незнакомая Кольцову женщина. -- Естественно. Или такое. Спускаемся в низину. На экране помехи. Пытаюсь отстроиться. Ничего не помогает. Поднимаюсь из башни. Туман. Включаю светомаскировочное устройство. А представляете, какой бы я имел в руках козырь, если бы свободно мог ориентироваться в тумане?! -- Сквозь туман "Сова" пока видеть не научилась, -- сказала женщина. -- Вот и я о том же, -- согласился Кольцов. -- Еще. При преодолении препятствий, на поворотах механик-водитель вынужден открывать люк, вести наблюдение за местностью невооруженным глазом. В поле видимости "Совы" слишком велико мертвое пространство. -- Не больше, чем у прибора, которым вы пользуетесь сейчас, -- заметила женщина. -- А вы думаете, мы им очень довольны? Миримся: -- Продолжайте, капитан, продолжайте, -- попросил Ачкасов. -- Все, что вы говорите, очень важно. -- Так я и говорю: не приживется в этом варианте "Сова" в войсках. Другого помощника мы ждем, более надежного. На лице генерала сразу четче обозначились морщины. Брови поднялись, сдвинулись к переносице. -- Вот как? -- Так точно. -- А ваши офицеры так конкретно не высказывались, -- заметила женщина. -- А мы, простите, -- обернулся к ней Кольцов, -- хором отвечать не тренировались. Каждый высказывает свое мнение. Сказал и снова увидел перед собой пляшущие языки пламени: багровые, лиловые, злые, жадные, лижущие, жалящие: "А если вам, мадам, про это, самое главное, испытание, которое никто не планировал, рассказать? Если вы узнаете, что ваша "Сова" при этом вообще оказалась беспомощной, как вы тогда будете ее защищать?" -- подумал Кольцов. -- В таком случае посмотрим, что покажут контрольные замеры, -- сказала женщина. Кольцов окинул ее взглядом. Она была стройна, высока, светловолоса. Одета в полуспортивную форму: куртку и брюки. Ее лицо, руки, шея казались смуглыми то ли от загара, то ли от недостатка света, хотя прожекторы щедро освещали поляну. Большие глаза глядели строго и, как показалось Кольцову, холодно. Она не понравилась Кольцову. Было в ней что-то недоступное и чужое. А может, потому зародилась в нем неприязнь к этой модно одетой женщине в темных, слегка расклешенных брюках и лакированных туфлях, что до сих пор не мог понять, кто она, собственно говоря, такая, что он должен перед ней отчитываться? Впрочем, ответ на этот вопрос Кольцов получил неожиданно скоро. Генерал, обращаясь к офицерам роты, сказал: -- Я тоже думаю, что вы торопитесь с прогнозами. Войска -- это не только танки. "Сова" видит дальше всех приборов. И поле зрения у нее значительно шире, чем у ее предшественников. А это уже очень много '- g(b. А в общем, товарищи командиры, я понимаю, что ваши доклады здесь -- это, если так можно выразиться, лишь ваше самое общее мнение о новом приборе. Очевидно, не только у командира роты, но и у каждого из вас найдутся и другие замечания. И нам будет очень важно и интересно их узнать. Поэтому сейчас инженер Руденко раздаст вам специальные бланки. Вы заполните их вместе с механиками-водителями. Потом в полку мы соберемся еще раз и обсудим все поподробнее: А пока спасибо вам за ваши труды. Дальше действуйте, как говорится, по своему распорядку. Сказав это, Ачкасов повернулся и неторопливо направился к стоявшему неподалеку газику командира полка. Фомин последовал за ним. А Руденко достала из папки несколько плотных листов бумаги и протянула их Кольцову. -- Передайте их, пожалуйста, офицерам сами, -- попросила она. -- Только помните: после заполнения бланки становятся секретными. Пусть они их заполняют лучше в штабе. И еще: скажите, когда вы поставите танки в парк? Мне бы самой хотелось снять ленту с замерителя: -- А это уже когда командир полка прикажет, -- коротко ответил Кольцов, подумав: "А Звягин говорил, что приехал подполковник! Должно быть, однофамильцы". Руденко протянула Кольцову руку, кивком головы попрощалась с командирами взводов и пошла следом за Ачкасовым к машине. А к Кольцову, словно того и ждал, подступил Семин. Майор не встревал в разговор в присутствии старших. У него такой привычки не было вообще. Но, несколько раз перехватив его взгляд, Кольцов понял, что комбат чем-то очень недоволен. Семин энергично махнул рукой офицерам, что должно было означать: "Занимайтесь своим делом", и, понизив голос, с обидой проговорил: -- Я же вас, Кольцов, предупредил. Неужели вы как-нибудь по- другому не могли высказать свои замечания? Я смотрел, генерала аж перекосило! -- Какое это имеет значение, товарищ майор? Я сказал то, что думал. -- Да как сказали-то! -- вспыхнул Семин. -- Словно механику- водителю разбор занятий делали. Вы знаете, кто такой генерал Ачкасов? Представитель Министерства обороны! Командиру полка сам командующий округом звонил, предупреждал, чтобы порядок при испытаниях был образцовый. Семин взметнул брови, вдруг осекся и безнадежно махнул рукой. -- Одни от вас, Кольцов, неприятности. И валятся они ни за что ни про что на меня. А вы думаете, у нас недоделок нет и в батальоне все в порядке? И Ачкасов этого не видит? Видит. И теперь молчать о них не станет. Вы ему наговорили, а он там где-нибудь скажет, что ему у нас не понравилось. Так оно и получается: Кольцов молчал. Круг подобных мыслей и забот своего комбата был ему хорошо известен. Знал Кольцов и то, что никогда не находил в этих вопросах с майором общего языка. И потому, выждав еще немного, он безо всякой обиды спросил: -- Разрешите выдвигаться в полк? -- Выдвигайтесь. А когда заполните бланки отчетов, покажите их мне, -- распорядился Семин. Глава 3 Подполковник Фомин принял полк всего месяц назад. До этого служил заместителем командира полка в другом округе. За время службы, как было записано в представлении, показал себя инициативным, грамотным офицером и был выдвинут командованием на самостоятельную работу. Командовавший полком до Фомина полковник Лановой уехал на новое место службы. Полк Ланового считался одним из лучших в округе. А сам Лановой, все это знали, был любимцем командующего. Правда, любовь эта была несколько своеобразной и выражалась в основном в том, что именно Лановому командующий поручал, как правило, наиболее трудные задания. Требовалось ли выделить часть для больших учений, провести где-то a!.`k руководящего состава, организовать показные занятия -- исполнителем всех мероприятий, как правило, назначался полк Ланового. Впрочем, это тоже никого не удивляло. Все знали, что во время войны, когда командующий был командиром полка, старший лейтенант Лановой воевал вместе с им и командовал ротой. С той далекой поры командующий крепко запомнил расторопность, хватку, смелость и решительность бывшего командира роты. В полку давно уже поговаривали о том, что Лановой вот-вот уедет из части куда-нибудь на повышение: либо будет начальником штаба, либо заместителем командира дивизии. Но получилось все не так. Ланового вдруг перевели на административную работу в штаб округа. В полку о Лановом искренне жалели. Испытания новых машин в полку начались еще до того, как Фомин принял полк. Полковник Лановой выделил для проведения испытаний роту Кольцова. Это было зафиксировано в приказах, утверждено вышестоящими инстанциями. И Фомин, если бы даже и захотел, теперь без особых веских оснований вряд ли мог что-либо изменить. Да, собственно, у Фомина и не было никаких претензий к Кольцову. Он пока что одинаково мало знал всех офицеров полка и в общем-то только начинал с ними знакомиться. Но то, что произошло на танкодроме сегодня, Фомину явно не понравилось. Не понравилось то, что Кольцов недопустимо долго задержался на трассе, не понравился тон, которым он разговаривал с Ачкасовым, не понравилось и то, что подчиненные Кольцову офицеры докладывали о результатах заключительной части испытаний не то чтобы неуважительно или как-то несерьезно, но без той четкости и категоричности, которой непременно добивался в службе Фомин. Фомин проводил генерала до машины и попросил у него разрешения остаться в пункте сбора. Ачкасов не возражал. И вообще, как показалось Фомину, он вдруг стал сосредоточенным и углубился в свои мысли. Офицеры, сопровождавшие Ачкасова, тоже не задали Фомину никаких вопросов. Фомин дождался, когда гости двинутся в полк, и возвратился к Семину. Майор доложил подполковнику, что отправил роту в расположение части. Фомин недовольно посмотрел вслед удаляющимся танкам и сухо проговорил: -- Зря, конечно, поспешили. Но раз так, то и нам тут нечего делать. Они заняли места в штабном автобусе и тронулись за колонной. Какое-то время ехали молча. Фомин заговорил первым. -- Расскажите-ка мне поподробнее о Кольцове, -- попросил он. Семин ожидал этого вопроса. Он чувствовал, что разговор о Кольцове так или иначе зайдет, и был к нему готов. -- Капитан Кольцов, товарищ подполковник, человек очень своеобразный, -- с готовностью начал Семин доклад. -- В нем, конечно, есть много положительного. Но в целом человек этот, как хотите, не армейский. -- Не понял я вас, -- нахмурился Фомин. -- Не прошел он, товарищ подполковник, настоящей армейской школы. Для него, как говорится, уставы не писаны. Он грамотный. Это точно. Университет окончил. Но неприятностей от него можно ожидать любых и в любую минуту. Так может в лужу посадить перед высоким начальством, что потом долго будешь сохнуть. -- Вы конкретнее, майор, -- еще раз попросил подполковник. -- Я говорю о том, -- поспешил объяснить свою мысль Семин, -- что Кольцов и на язык несдержан, для него и авторитетов не существует, и может в известной мере проявить своевольничание. -- И были такие случаи? -- Серьезных не было. А по мелочам сколько угодно. Вы думаете, я сейчас не сделал ему внушение за этот, с позволения сказать, отчет представителю Министерства обороны? Фомин вопросительно взглянул на Семина: -- Ну и что? -- Ничего. Как об стену горохом. Я спрашиваю: почему задержался на трассе? Думал, может, у него что-нибудь там с машиной случилось. @ он говорит: помогал железнодорожникам. -- Каким железнодорожникам? -- удивился Фомин. -- Я точно, товарищ подполковник, еще не узнал. Да это и не имеет никакого значения. Я вам докладываю, что у него это сплошь и рядом. Ему до всего есть дело. -- Выясните во всех подробностях причину этой задержки и накажите его строго! -- приказал Фомин. -- Есть! Понял! -- даже привстал со своего сиденья Семин. -- Сколько уже он командует ротой? -- Три года. -- А всего в полку сколько служит? -- Шесть лет. -- Из какого училища прибыл? -- В том-то и дело, товарищ подполковник, что он училища не кончал. Я же вам докладывал, что он из гражданских специалистов: -- Все равно. За шесть лет можно научить человека порядку! -- недовольно заметил Фомин. Они помолчали. Семин попытался догадаться, о чем думает сейчас подполковник: то ли о Кольцове, то ли о нем самом, то ли о чем-либо еще, -- но ответа на этот вопрос не нашел и, выбрав, как ему казалось, удобный момент, на всякий случай сказал в свою защиту: -- Я, между прочим, товарищ подполковник, еще старому командиру полка докладывал о том, что Кольцов у нас не на месте. Его для пользы службы куда-нибудь поближе к технике следовало бы перевести. Машины он знает очень хорошо. Но разве полковнику Лановому можно было это объяснить? Он в нем души не чаял. -- Ладно, разберемся, -- ответил Фомин. -- Пусть завтра в четырнадцать часов явится ко мне. Оба замолчали. Фомин вспомнил, что время шло, а он никак не мог назначить срок проведения большого офицерского совещания, на котором, как он думал, даст командирам подразделений установки и по- новому организует в полку весь учебный процесс. Фомину было абсолютно ясно: учебную базу в полку надо обновлять. Можно и нужно было по-новому решить техническое обеспечение учебных полей, оснастить классы более современными макетами, действующими моделями. Возле контрольно-пропускного пункта автобус остановился. Внутрь его неожиданно заглянул старшина и обратился к Фомину. -- Разрешите доложить, товарищ подполковник? -- спросил он и поднялся в салон. -- Что случилось? -- спросил Фомин. -- Разрешите доложить, товарищ подполковник! Получил замечание от генерал-лейтенанта! -- отрапортовал старшина. -- Вы получили? За что? -- Не я, товарищ подполковник. Генералу ворота наши не понравились. -- Ворота? -- удивился Фомин. -- Так точно, товарищ подполковник! -- отчеканил старшина. -- Спросил, почему они у нас такие мрачные, и велел подвеселить. -- Что велел? -- не разобрал Фомин. -- Повеселее сделать, -- повторил старшина. Фомин невольно усмехнулся. -- Я уже раздобыл краску! -- продолжал старшина. -- Какую же? -- Голубую. -- Ну вот и прекрасно. И покрасьте в голубой, -- распорядился Фомин и отпустил старшину. В штабе подполковник поднялся в свой кабинет, снял фуражку, сел за стол. Времени было около одиннадцати. В городке вот-вот должен был прозвучать сигнал "Отбой". Фомин прочитал и подписал лежавшие у него на столе документы. Неожиданно дверь кабинета открылась, и на пороге появился подполковник Доронин. Фомин не думал, что замполит так же, как и он, задержался в этот день на службе. Но, увидев его, даже обрадовался. А Доронин попросил разрешения: -- Можно? -- Тебе-то? О чем спрашиваешь! Проходи. -- Время позднее. Служба, вроде кончилась. Мало ли чем вы занимаетесь. Может, чем личным, -- словно оправдываясь за свой визит, ответил Доронин. -- А если даже и личным? -- усмехнулся Фомин. -- Давно уже все перемешалось: служебное, личное: Фомин нажал кнопку звонка и, когда в дверях появился посыльный, попросил: -- Два стаканчика чаю, покрепче. Сахар и печенье у меня есть. -- И, обернувшись к Доронину, продолжил: -- Как думаешь: не стоит ли нам поменять танкодром? Доронин приготовился слушать долго. Но коль командир полка задал вопрос безо всяких обиняков, он и ответил на него так же просто. -- Не обижайтесь, Виктор Степанович, но вопрос детский. И ответ на него может быть только один: стоит. И давно пора. Фомин и не думал обижаться. Он даже рассмеялся. -- А если давно пора, то почему же вы до сих пор этого не сделали? -- А вот это уже тема для разговора, -- добродушно улыбнулся Доронин. -- Не сделали потому, что силишек не хватило. Куда его переносить? Кругом поля. Земля пахотная. Колхозы от нее на вершок не откажутся. Свое добро берегут. Чуть с дороги свернешь -- уже акт за потраву присылают. -- А если поискать место в лесу? Там земля госхозовская. Впрочем, точного места я пока и сам не знаю, -- признался Фомин. -- Но знаю твердо: нужно где-то закладывать новое большое кольцо. Чтобы были на нем и искусственные и естественные препятствия, да такие, какие мы не часто встречаем на самых серьезных учениях. Без такого кольца настоящего мастерства в вождении нам не добиться никогда. Значит, ты "за"? -- Голосую двумя руками. Готов как член бюро райкома поднять разговор на бюро. -- Второй вопрос, -- оживился Фомин. -- Как думаешь, своими силами построим новый учебный корпус? -- У нас и старого нет, -- покачал головой Доронин. -- В классах учимся. А вы -- корпус. Без всякой финансовой помощи? -- Давай считать -- без всякой. -- А если не разрешат? За самодеятельность здорово греют. Не вам объяснять: -- Меня пока интересует только твое мнение, -- остановил замполита Фомин. -- Осилим. Ручаюсь. Я первый за всякое строительство, -- твердо ответил Доронин. -- И если уж строить, то не только учебный корпус. Пора иметь и свои теплицы. Пора солдат всю зиму свежими овощами кормить. Мы с Лановым уже поднимали этот вопрос. -- Ну и что? -- Тогда сказали, что это преждевременно. В том смысле, что авитаминоз нашему солдату не угрожает, а у полка есть более насущные задачи. И может быть, именно по тому времени это было правильно. Ведь все, что здесь есть, в том числе и этот ваш кабинет, мы строили сами, своими руками. Фомин встал из-за стола, заложил руки за голову и несколько раз прошелся по кабинету из конца в конец. -- Я, конечно, понимаю, что полк -- это не академия. Возможности наши в сравнение не идут. И наш Зеленоборск -- это не Москва. И трубы наши пониже, и дым из них пожиже, -- собравшись с мыслями, снова заговорил Фомин. -- Но веришь или нет, Михаил Иванович, никак я не могу и не хочу смириться с тем, что учим мы солдат на устаревших тренажерах и макетах. Но техники всякой учебной я сюда натащу столько, сколько потребуется. Все оборудование предельно автоматизируем. Внедрим на стрельбище обратную информацию. Нам пропускную способность учебных мест надо повысить! И вот, исходя из этой последней задачи, у меня к тебе, Михаил Иванович, самый .b"%bab"%--k) вопрос: найдем ли мы в полку специалистов, которые помогут нам выполнить все эти благие планы? Ты пойми меня: мне не столько понадобятся рабочие руки -- каменщиков, слесарей, плотников мы отыщем, -- сколько грамотные головы. -- Есть головы, Виктор Степанович, -- с готовностью ответил Доронин. Фомин сразу остановился. -- Кто? -- Хотя бы Кольцов. -- Командир первой роты? -- Именно он. Лицо у Фомина скривилось. Он сел в свое кресло и сухо проговорил: -- Почему-то не думал, что ты именно его назовешь. -- А что вы имеете против него, Виктор Степанович? -- удивился Доронин. -- Наблюдал я сегодня за ним во время испытаний и должен сказать: мнение о нем сложилось не ахти! -- нахмурил брови Фомин. -- Ну сам посуди: мы его с заезда у вышки ждем, а он самовольно, никого не предупредив, взялся в чем-то там железнодорожникам помогать. Семин его тоже не хвалит. А ты в помощники мне его предлагаешь: В голосе Фомина явно прозвучали нотки недовольства. Такой реакции Доронин не ожидал. Тем более что о заминке, которая произошла на танкодроме, он знал. Ему об этом сообщил начальник штаба полка подполковник Лыков. Но ведь точного срока доклада Кольцову никто не устанавливал. И следовало ли из этого делать о капитане те выводы, которые уже сделал Фомин. Лановой, с которым Доронин проработал столько лет, никогда бы не стал так спешить с оценкой человека. Доронин тоже нахмурил брови. -- Да Семин, товарищ подполковник, вообще с удовольствием сплавил бы его куда угодно. Я назубок все его доводы знаю, -- сказал Доронин и махнул рукой, дав понять, что речь идет о деле совсем не простом, далеко не новом, изрядно поднадоевшем и наболевшем. -- Что же это за доводы? -- с любопытством взглянул на своего заместителя Фомин. -- Наверняка сказал, что Кольцов -- человек невоенный, -- начал как по-писаному перечислять Доронин. -- Что настоящей военной подготовки он не имеет. И между прочим, есть в этом доля правды. Только как на эту правду смотреть. Лично я ее понимаю так: училище и академию Кольцов у нас здесь заканчивает. Наш полк для него и первый, и второй, и третий курс. Мы должны научить его армейским порядкам. А Семину никогда этого не понять. Да и не под силу ему такого, как Кольцов, чему-нибудь научить. Дело в том, что Семин -- это вчерашний день армии. А Кольцов: пожалуй, даже и не сегодняшний, а завтрашний. -- Да разве Семин старый? Какой же он "вчерашний день"? Бог с тобой! -- даже усмехнулся Фомин. -- Ему еще служить да служить. -- Не в возрасте его беда, -- возразил было Доронин. Но в это время посыльный принес чай, и Доронин замолчал. И пока посыльный расставлял на столе стаканы, немного успокоился и нашел, как ему показалось, более обстоятельный ответ Фомину. Он размешал ложкой душистый, янтарного цвета, напиток, дождался, когда посыльный уйдет, и продолжил: -- Именно беда, иначе и не назову. Семин в армию пришел сразу же после войны. Таким образом, фронтового опыта он не приобрел, а высшего образования до сих пор не получил. Да, наверное, и не получит. В академию опоздал, а заочником в институт сто лет не соберется. Вот и остался без опыта и без знаний. Потому я и сказал о нем, что это вчерашний день нашей армии, ведь такие, как он, свое дело уже сделали. Или, в лучшем случае, доделывают. И вы, Виктор Степанович, это не хуже меня знаете. Они тогда были хороши, когда, окончив училища, заменили офицеров военного времени. Тех, кто с одной звездочки начинал, кто после всяких там курсов на взвод приходил, кто вырос в офицеры из сержантов, кто из запаса был аттестован и переаттестован: А Кольцов, товарищ подполковник, дело совсем другое. Прекрасно подготовлен. Командир с аналитическим a*+ $., ума. Принципиальный. Не за такими ли будущее? Вы посмотрите, как к нему солдаты тянутся! В прямом смысле готовы за него в огонь и воду! Сказав это, Доронин снова помешал ложечкой чай и отхлебнул. Чай обжег губы. Но Доронин не обратил на это внимания. Он ждал, что скажет командир. А Фомин почему-то молчал. Доронин понял, что не переубедил командира. За окном прозвучал сигнал "Отбой". Фомин придвинул к себе стакан и проговорил мягко: -- Во всем надо разобраться как следует. А с тобой, Михаил Иванович, мы еще не один стакан чаю выпьем: Наша совместная служба только начинается. Глава 4 В двенадцать часов на следующий день генерал Ачкасов назначил совещание с приехавшими из Москвы сотрудниками конструкторского бюро. Поэтому Руденко, желая побыстрее закончить свои дела, сразу же после завтрака отправилась в парк техники за контрольными замерами. Допуск на нее был оформлен заранее. В парке ее ждал заместитель командира первой роты по технической части старший лейтенант-техник Алексей Чекан. Погода была солнечной. Танкисты приводили в порядок после ночных занятий машины. Руденко немало поплутала среди хранилищ, моечных агрегатов и прочей техники, пока наконец не нашла танки первой роты. На покореженном, закопченном крыле одного из них она увидела офицера, внимательно разглядывавшего сильно помятый корпус измерителя, установленного на броне башни. Руденко не поверила своим глазам и решительно направилась к танку с бортовым номером "01". -- Что с прибором? -- вместо приветствия испуганно спросила она. -- Сам не пойму. Вроде под гусеницей не бывал, -- спокойно ответил Чекан. -- Он разбит? -- все еще смутно надеясь на благополучный исход, переспросила Руденко. Большие зеленые глаза ее раскрылись еще шире. -- Можно сказать, что да! -- подтвердил Чекан. -- Вы понимаете, что говорите? Измеритель разбит: -- А что вы так расстраиваетесь? Командир сказал, что эту штуку спокойно можно в такси списать, -- добродушно улыбаясь, ответил Чекан, осторожно вытаскивая из корпуса прибора какие-то детали. -- Вы с ума сошли! -- даже растерялась Руденко. Вдруг голос ее окреп и зазвенел как металл: -- Да вы знаете, что это уникальный, специально созданный для испытаний образец? Знаете, сколько он стоит? Сколько в него вложено сил? Сколько затрачено труда? Где ваш командир? -- Где-то тут! -- невозмутимо огляделся по сторонам Чекан. -- Позовите его немедленно! -- потребовала Руденко. Вокруг танка с бортовым номером "01" начали собираться солдаты. Не так уж часто приходилось им видеть у себя в парке модно одетую молодую женщину, да еще так напористо разговаривавшую с зампотехом. Кольцов неожиданно появился возле своей машины. Солдаты быстро разошлись по местам. Руденко, увидев Кольцова, решительно шагнула ему навстречу. -- Я ничего не понимаю: Измеритель поломан: Что случилось, товарищ капитан? -- с ходу атаковала она его. Вид у приезжей был настолько озабоченным, а голос таким взволнованным, что Кольцов, прежде чем ответить, выжидающе посмотрел на зампотеха, словно искал у него подтверждения. Но Чекан лишь вздохнул, дав всем своим видом понять, что для волнения у приезжей дамы есть все основания. -- Понятно, -- нахмурился Кольцов и добавил: -- Слава богу, что башня на месте осталась. -- Как же вы ссылались вчера на замеры? -- настойчиво продолжала допытываться Руденко. -- Все правильно, -- подтвердил Кольцов и неожиданно изменил тему разговора: -- Кстати, вчера мы даже не познакомились. Капитан Jольцов. Сергей: Дмитриевич. -- Руденко, -- пожала инженер протянутую ей руку, -- Юлия Александровна. Так что же с прибором, Сергей Дмитриевич? -- Неладно получилось, -- сочувственно проговорил Кольцов. -- Вы даже не представляете, как неладно! Три года напряженной работы большого коллектива. Люди ждут результатов, подтверждений. Я специально приехала: -- дала волю чувствам Руденко. -- С чем же я вернусь? -- Еще раз все замерим, -- попытался успокоить ее Кольцов. -- Когда? -- Хоть сегодня: -- Да, но у меня нет другого контрольного прибора! -- Извините, Юлия Александровна, но и я тоже не бабочек ночных ловил вчера с этой вашей "Совой", -- снова нахмурился Кольцов. Вольно или невольно, но волнение инженера передалось и ему. И сама собой всплыла вдруг обида. Подумал: "Мне же вчера больше всех досталось -- и я же во всем виноват!" Но Кольцов сдержал себя и дальше заговорил как можно спокойнее: -- Я, Юлия Александровна, будто с фронта к вышке вчера подъехал. В таком пекле "Сову" опробовал, что и на ста танкодромах так ее не испытаешь. Не планировали ни вы, ни я, а мне в прямом смысле на огненный таран идти с ней пришлось. Там в суматохе, должно быть, и повредил измеритель. Но зато "Сову" узнал. Не выдержала она настоящего испытания. Через открытый люк вынужден был я вести наблюдение в огне. А разве это дело? Никакими замерами такого недостатка не опровергнешь. А замеры все записаны. Пойдемте покажу. И все свои записи по "Сове" отдам. Юля не прерывала Кольцова. Она даже не сразу нашлась, что ему ответить. Как-никак он был испытателем. И все, о чем он сейчас говорил, было одинаково важно и интересно. Но, пожалуй, еще больше подействовало на нее спокойствие капитана. Голос его звучал глуховато, но не сердито. Он словно беседовал с ней, а не выговаривал ей, одному из конструкторов, за недостатки "Совы". И Юлю вновь осенила надежда, что еще не все потеряно, что еще, может, удастся как-нибудь выйти из создавшегося, удивительно нелепого и почти безвыходного, положения. -- Пойдемте, -- неожиданно быстро согласилась она. Они прошли через городок в расположение первой роты. Юля никогда раньше не бывала в казарме и теперь с любопытством разглядывала, как живут солдаты. Кольцов не спеша провел ее вдоль коек, открыл дверь и пригласил зайти в небольшую, чисто выбеленную комнату, стены которой были установлены стеллажами, увешаны графиками, плакатами. Кольцов пододвинул Юле стул, открыл сейф, достал объемистую тетрадь. -- Вот, -- сказал он. -- Может, вам и неинтересно будет читать. Но я старался все претензии к "Сове" обосновать, как бы сказать пояснее, нашими требованиями. От тех шел условий, какие могут возникнуть в боевой обстановке. Юля взяла тетрадь, с интересом перелистала страницы. -- Когда же вы столько успели написать? -- с нескрываемым удивлением спросила она. -- Здесь данные этого и прошлого года. Первый образец тоже мы испытывали. -- Я вижу, вы пользуетесь интегральными вычислениями. Вам знакома высшая математика? -- Я окончил МГУ. -- Вот как!.. Юля углубилась в записи. Кольцов, не желая ей мешать, отошел к окну. Неожиданно дверь канцелярии открылась, и на пороге появился лейтенант Борисов -- командир взвода. Но, увидев Юлю, в нерешительности остановился. Кольцов подал жест: "Проходи, только не шуми". Лейтенант зашел на цыпочках. Метнув взгляд в угол комнаты, спросил: -- Вы еще не посмотрели? Кольцов не понял, о чем говорит Борисов. Но, стараясь что-то /`(/.,-(bl, наморщил лоб. -- Чертеж: -- подсказал Борисов, прошел в угол, снял газету с большого листа фанеры. -- Ах, да! -- улыбнулся Кольцов. -- Нет, не успел. Давай вместе. На фанере были приколоты два листа ватмана. На одном был изображен погруженный в воду танк. Башня танка глубоко скрывалась под водой. Нырнувший в воду солдат пытался проникнуть внутрь башни. Над танком плавала спасательная лодка. На другом листе были вычерчены какие-то приборы и несколько азимутов. Чертежи были выполнены достаточно четко, хотя скорее походили на рисунки. -- Молодец, потрудился, -- почти шепотом похвалил командира взвода Кольцов. -- А если придется вытаскивать макет из воды? -- Так вот же лебедка, -- указал Борисов на чертеж. -- Это я вижу. А где расчеты? Вытянет она? -- Как миленького. -- Ты мне на цифрах докажи. Сколько весит макет? Сколько выдержит трос? Покажи, как будешь крепить лебедку. Понял? -- Понял: -- И тренажер разверни поподробней. Гирополукомпас покажи отдельно. Свяжи его с измерителем пути. Когда сделаешь? -- Завтра! -- Не спеши, -- остудил рвение лейтенанта Кольцов. -- Послезавтра! -- поправился Борисов. -- Неделю даю, -- усмехнулся Кольцов. -- Все равно раньше сделаю, -- упрямо ответил Борисов и, снова вопросительно взглянув на капитана, спросил: -- А как с вечером? Не забыли? -- В восемнадцать ноль-ноль! -- уверенно ответил Кольцов. Борисов улыбнулся и, взглянув на Руденко, вдруг задумался. -- А если и инженера пригласить? -- шепотом предложил он. Кольцов неопределенно пожал плечами. Но мысль лейтенанта показалась ему забавной, и он сказал: -- Пожалуйста. Приглашай. Ты хозяин. Борисов, словно только этого и ждал, смело подошел к Руденко, сказал: -- Товарищ инженер, если у вас сегодня вечер свободный, приходите к нам. У меня день рождения. Будут все наши: Юля оторвалась от записей. -- Поздравляю. Спасибо, Но вряд ли смогу, -- мягко отказалась она и добавила: -- Вряд ли найду время. -- А вы поищите, -- не отступал Борисов. -- Мы ведь с вами одно дело делаем. Нам с вами дружить да дружить. -- Это верно, -- согласилась Юля. -- Вот и прекрасно! -- по-своему истолковал ее ответ Борисов. -- Будем ждать! Когда за лейтенантом закрылась дверь, Юля спросила, указав на чертежи глазами: -- Что это, если не секрет? -- Учим солдат водить танки под водой, -- ответил Кольцов. Но Юле такого объяснения оказалось недостаточно. Она указала на чертежи рукой: -- И для этого нужны такие приспособления? -- Совершенно верно, -- подтвердил Кольцов. -- Этот тренажер с гирополукомпасом облегчит обучение вождению танка под водой. А этот макет поможет бороться с водобоязнью. При подводном вождении всякое может случиться: на мину танк нарвется, двигатель заглохнет, да мало ли что! Вот и будем тренировать солдат, как надо вытаскивать из танка пострадавшего товарища, как ловчее набросить на крюк буксирный трос. А чтобы технику лишний раз в воду не гонять, решили соорудить макет танка. Он здесь и изображен: -- Теперь ясно, -- сказала Юля, перелистала еще несколько страниц в тетради, сказала: -- А замеров, Сергей Дмитриевич, я так и не нашла. Кольцов подошел к железному шкафу, раскрыл его, достал свой /+ -h%b, в котором делал записи накануне. -- Вот замеры. -- Все? -- Все до единого, -- заверил Кольцов. -- Что на ленте было, то и здесь. Для себя переписывал. Хотел как-нибудь на досуге заняться анализом. Но уж раз ленту не уберег, они ваши. -- Ну что ж, спасибо. Пойду. У нас сейчас совещание начинается! - - Юля встала и быстро направилась в штаб. ******************* Она зашла в кабинет, когда все сотрудники КБ, присутствовавшие на испытаниях, уже сидели за столом. Ачкасов сразу же обратил внимание на необычную озабоченность Юли и мягко заметил: -- У вас, Юлия Александровна, такой вид, будто вы что-то потеряли. -- Я действительно потеряла, Владимир Георгиевич, -- призналась Юля и коротко рассказала собравшимся об истории с измерителем. -- Ну, знаете, это совсем ни на что не похоже! -- сразу встрепенулся Бочкарев. -- С чем же мы вернемся? Ачкасов тоже недоуменно развел руками. -- Странно, почему же мне ничего об этом не доложили? -- неизвестно к кому обращаясь, проговорил он. Но оказалось, что он имел в виду совсем не разбитый прибор. -- Если я правильно вас понял, то командир роты предотвратил крушение? -- Очевидно, да, -- не совсем уверенно ответила Юля. -- Тогда, конечно, совсем другое дело, -- смутился Бочкарев. -- Я- то, признаться, подумал о самой обыкновенной аварии. Мало ли что бывает! -- Бывает. Я разберусь, -- пообещал Ачкасов и приступил к делу. Он подробно расспросил каждого сотрудника бюро о том, что тому еще предстояло сделать в полку. Просмотрел интересовавшие его отч1тные карточки. И вдруг объявил: -- Я сегодня ночью уеду в Москву. Мне в какой-то степени картина ясна. -- Да и мне тоже, -- неожиданно признался Бочкарев. -- Но вы, Юрий Михайлович, доведите всю программу испытаний до конца, -- предупредил Ачкасов. -- Непременно. Все будет как надо, Владимир Георгиевич. -- А что же мне делать? -- спросила Юля. -- А вам, наверное, тоже надо возвращаться в Москву, -- подумав, решил Бочкарев. -- Добывайте там новый измеритель. Высылайте его сюда. Без замеров мы как без рук. Ачкасов поддержал Бочкарева: -- Конечно. Раз уж так случилось -- надо исправлять положение. Глава 5 Кольцов пришел к Борисовым, когда гости уже сидели за столом. Он переступил порог комнаты и не поверил глазам: за столом, рядом с Беридзе, сидела Юля. Он видел ее третий раз. И каждый раз представала перед ним совершено иной, не похожей на ту, предыдущую Руденко. На танкодроме она ему откровенно не понравилась: показалась холодной, надменной. В парке и даже в канцелярии ее лицо не покидало выражение тревоги, крайней озабоченности. Теперь она была само спокойствие. Угадывалось, что она чувствует себя как дома. И именно теперь Кольцов вдруг понял, что Юля очень красива. И уже было странно и совершенно непонятно, как и почему он не заметил этого раньше. Глаза у Юли были не просто большие, а огромные. И не холодные, а искристые, как изумруды. Зубы ровные, белоснежные, с едва просматриваемой голубизной. Волосы она распустила, и они легли ей на плечи тяжелыми, густыми прядями: Все это Кольцов рассмотрел, пока подходил к столу. И кажется, кроме этого, никого и ничего больше на заметил. Борисов указал ему на стул рядом с приезжей гостьей. Это было самое почетное место за столом. Кольцов улыбнулся. -- Именинник не я, а ты. Сам сюда и садись, -- сказал он и /`(ab`.(+ao возле Аверочкина, напротив Юли. Беридзе, казалось, только этого и ждал. Едва Кольцов опустился на тахту, бессменный тамада всех торжественных обедов и ужинов в роте поднялся с бокалом в руке. -- Нет еще Алексея Гавриловича. Но ждать уже совершенно невозможно, -- выразил он общее мнение собравшихся. -- Закуска сохнет, вино киснет -- полная бесхозяйственность. А нас как раз пригласили и откушать, и выпить. Я предлагаю всем поднять бокалы! Входная дверь тихо хлопнула. На пороге комнаты появился Чекан. Его смуглое лицо с неизменной скептической улыбкой сейчас выражало явную озабоченность. Чекан пригладил взъерошенный чуб и зашел в комнату. -- И это называется воинское товарищество! Одни жуют осетрину, другие должны стучать молотком по железу, -- обратился он ко всем сразу, сказал он и выложил на стол перед именинником новенькую электробритву. -- Время сбора для всех было указано одно, -- заметил Кольцов. -- Ну да, вы бы вчера еще паровоз под откос столкнули. Тогда я наверняка управился бы только к утру. Чекан хотел что-то добавить, но его опередил Борисов. Он взял бритву и, не спуская с нее глаз, спросил: -- Я так понимаю, это мне? -- Вы просто Мессинг. Именно вам, -- подтвердил Чекан. -- Любите, юноша, технику, только она поможет идущему осилить дорогу, -- сказал Чекан. :Кольцов украдкой посмотрел на Юлю. Москвичка не участвовала в общих разговорах. Но по всему было видно, что компания ей по душе. Она улыбалась глазами и совсем едва заметно уголками рта. Улыбалась добро, тепло, как улыбаются взрослые, когда смотрят на шалости детей. Кольцову захотелось встретиться с ней взглядом. Но Юля не отрываясь смотрела на Чекана. -- Командир еще не сказал тост! -- услыхал Кольцов голос тамады. Кольцов знал, что рано или поздно очередь произносить тост дойдет и до него. Но ему не хотелось прерывать свои мысли о Юле. И он почти с укором посмотрел на ретивого тамаду. Но делать было нечего, поднялся. -- И скажу, -- согласился он. Гости тотчас же окружили его. Юля тоже наконец-то обратила на него внимание. Взгляд ее по-прежнему был добрым, но теперь в нем, как показалось Кольцову, просвечивалось еще и любопытство, словно москвичка оценивала его. "А может, это и действительно так? -- подумал Кольцов, уловив на себе этот взгляд. -- И впрямь ведь, как сказал Борисов, ей с нами работать да работать!" -- И скажу, -- снова подтвердил Кольцов свое намерение, -- хотя сразу и не очень-то придумаешь, чего пожелать нашему имениннику. Служба твоя, Федор Федорович, идет хорошо. Семья у тебя прекрасная. Друзья тебя любят. Подарки все принесли? -- Они без подарков не пускали, -- за всех ответил Аверочкин. -- Правильно делали, -- усмехнулся Кольцов. -- Так вот, пожалуй, чего я тебе пожелаю. Уж очень спокойно ты живешь, дорогой именинник. Не по возрасту спокойно. Похоже, доволен собой сверх всякой меры. А это, на мой взгляд, одно из самых опасных заболеваний века. Вот и позволь пожелать тебе в качестве лекарства этакого беса в душу, который будил бы постоянно в тебе чувство неудовлетворенности собой, своими делами. Будил и корил: мало сделал, надо больше, лучше: Одним словом, воспылай мечтой большой и красивой. И стремись к ее осуществлению. Об академии тебе пора подумать. Высшее образование совершенно необходимо. Такое мое тебе пожелание! -- Разрешите дополнить, командир? -- спросил вдруг Чекан. -- Конечно! -- охотно разрешил Кольцов. -- Если не удастся получить высшее образование, достигнете, юноша, хотя бы среднего соображения. -- Все засмеялись, выпили. Чекан тоже выпил, поставил рюмку на стол и уже тихо, обращаясь больше к Кольцову, проговорил: -- Мечта -- это прекрасно. А вы '- %b%, командир, о чем мечтал в детстве Леша Чекан? -- Нет, Алексей! -- признался Кольцов. -- Я вам расскажу. Леша Чекан имел с детства голубую мечту -- работать на Воронцовском маяке. Кем? Все равно. Какая разница. Лишь бы каждый моряк, хоть с лайнера, хоть с шаланды, куда бы он ни шел - - в Одессу или из Одессы, -- увидев луч маяка, мог с уверенностью сказать: "У Чекана полный порядок. Светит, как солнце. Можно спокойно двигать своим курсом". Вот о чем мечтал Чекан. А что вместо этого получилось, командир? Вместо широкого моря Чекан каждый день видит узкий танковый бокс. А вместо того чтобы взбираться на маяк, он лезет под днище танка. Но ведь это тоже надо кому-то делать. И Чекан делает. -- И очень хорошо делает, -- обнял офицера Кольцов. -- А о своей мечте я и до сих пор не забываю, -- прищурив глаза, продолжал Чекан. -- И о вас очень часто думаю. Ведь не водить эти танки, а рассчитывать для них разные штучки мечтал командир: Неужели, думаю, у него никогда кошки на душе не скребут? -- Нет, Алексей, -- усмехнулся Кольцов. -- Не скребут. Все идет по плану: И рассчитывать и конструировать я обязательно буду. -- А мечта не погаснет? Жизнь, командир, как та барабулька: пока ее тащишь из воды, она пять раз перевернется. Кольцов ничего не успел ответить зампотеху. -- Сюрприз! -- громко объявил вдруг Борисов и выключил в комнате свет. -- Дети забавляются, -- добродушно заметил Чекан и громко спросил: -- Кого я должен целовать? Подходите сами. -- Сюрприз! -- повторил Борисов. И наступившую темноту вдруг прорезал яркий луч киноаппарата. Он уперся в пустую стенку над телевизором, и на стене замелькали кадры любительского фильма. На момент появилось озабоченное лицо Чекана, потом все видели его удаляющуюся фигуру и характерный для него, всем очень знакомый жест, когда Чекан в недоумении разводит руками. Гости с любопытством насторожились. Но уже в следующий момент все стало ясно. На стене появился камыш, заискрилась рябь речушки, показался стоявший по пояс в воде Кольцов. На берегу, неподалеку от него, сидела вислоухая собака. -- Джерик! -- восторженно воскликнула жена Борисова. -- Ко мне, Джерик! -- прокомментировал Борис повелительный жест Кольцова. Дальнейшая демонстрация фильма проходила под непрерывный смех и шутки гостей. Содержание фильма сводилось к тому, как Кольцов обучал Джерика подавать с воды убитую дичь. Кольцов дал понюхать Джерику убитую утку и бросил дичь в воду. Джерик вопросительно посмотрел на Кольцова. Кольцов, показывая на утку, что-то объяснял Джерику. Джерик ответил лаем. Кольцов сам полез в воду. Сам взял утку в зубы и поплыл с ней к берегу. Джерику, очевидно, это очень понравилось. Теперь он лаял с двойным восторгом. Заканчивался фильм эпизодом, где Кольцов сидел на берегу и курил, а Джерик признательно лизал ему плечо и ухо. Смеялись все. А больше всех сам Кольцов. Юле тоже очень понравился фильм. Кольцов пригласил Юлю на танец и успокоенно проговорил: -- Ну, я очень рад, что у вас настроение поднялось. Юля танцевала легко, непринужденно. -- Не хотите выйти на балкон? -- спросил Кольцов. -- Пойдемте. -- А состояние ваше мне очень понятно, -- сказал Сергей. -- Мне тут часто приходится всякие испытания проводить. Начальство помнит, что я с физфака, и все приборные новинки, как правило, мне сплавляет. А результаты испытаний самые неожиданные зачастую получаются. И люди с самым разным настроением от нас уезжают. Так что вас я хорошо понимаю: -- Да нет, теперь-то не так все страшно, -- задумчиво сказала Юля. -- Я ведь думала, с пустыми руками возвращаться придется. А b%/%`l хоть ваши записи: -- Не в них дело, Юлия Александровна, -- сказал Кольцов. -- Для меня именно в них, -- подтвердила Юля. -- Не понимаю вас. Прибор не получился! -- Вы хотите, чтобы мы безропотно приняли вашу оценку? -- улыбнулась Юля. -- Так, Сергей Дмитриевич, не бывает. Какие бы неполадки в системе ни обнаружились, сама по себе она -- новое слово. И вы не можете с этим не согласиться. Кстати, судя по вашим записям, вы конструируете свой прибор? -- Скорее всего, принципиальную схему, -- уточнил Кольцов. -- Кому-нибудь показывали ее? -- Нет: -- Я, правда, не все там поняла, но вы, кажется, строите ее на принципе использования излучений объекта? -- Именно, -- подтвердил Кольцов. -- Вам этот принцип кажется перспективней? -- Вне всякого сомнения. На этом принципе уже сегодня можно создать прибор, который будет действовать исключительно избирательно. Современный бой быстротечен, маневрен, динамичен. У командира машины нет времени выискивать цели и определять их значимость. За него это должна делать техника. А он должен лишь задать ей направление: эта опушка, та низина: -- Идея эта известна, -- сказала Юля. -- На открытие не претендую. Озабочен конкретным ее воплощением. -- Есть и воплощение. -- Но совсем в иной среде, -- заметил Кольцов. -- Правильно, -- согласилась Юля. -- В однородной среде. В воде, в воздухе. И это не случайно. Там все иначе. А как вы, допустим, отличите среди избранных объектов уже уничтоженный танк от действующего? -- И у того и у другого есть свои конкретные опознавательные признаки. Дешифратор в них разберется. -- Это очень сложно, -- задумчиво ответила Юля. -- А до луны лететь было проще? -- В некотором смысле проще. -- Я понимаю, о чем вы говорите. Но если об этом не думать уже сегодня, и завтра эта задача будет казаться почти невыполнимой. -- А вот ваши конкретные замечания по "Сове" мне очень понравились, -- несколько изменила направление разговора Юля. -- Вы проницательны. -- А по-моему, они видны даже слепому. Вы сказали, что "Сова" -- новое слово. С точки зрения технического решения. Увеличив многократно чувствительность прибора, вы намного увеличили дальность его действия, да и обзор тоже. Но при этом уже сейчас почти полностью исчерпали все возможности положенного в его основу принципа! -- горячо продолжал Кольцов. -- Вы не выжмите из прожектора больше ни одного люма. Уж это точно. Значит, конец наращиванию и разрешающей способности "Совы". А за счет чего же тогда собираетесь пробить туман? Или махнете на него рукой? Дескать, ребята в танках сидят молодые, глазастые, разглядят, что надо, и без прибора... -- Ну зачем уж вы так? -- мягко проговорила Юля. -- Да и принцип наш тоже хороните рано. Мы как раз над прожектором трудимся. Кое-что в запасе у нас еще есть: -- Тешите себя надеждами! -- усмехнулся Кольцов. -- А зря. Говорю вам это как физик. Мои доводы обоснованы расчетами. В тетрадке они есть все. -- Вы хотите, чтобы я их показала в КБ? --спросила Юля. -- Это уж ваше дело. Я вам говорю о них. -- Тогда я покажу, -- глядя в темноту, решила Юля. -- Представляю, какую это вызовет бурю. Вы разрешите мне взять вашу тетрадку с собой? -- Пожалуйста, -- согласился Кольцов. -- Мне она не нужна. Я почти все помню наизусть. Юля невольно подумала, что в КБ вот так бескорыстно делиться своими мыслями наверняка не стал бы никто. И уж, конечно, никогда так не поступил бы Игорь. Он даже ей, жене, старался не выдавать свои мысли. А если как руководитель работы и ставил ее в известность относительно своих намерений или каких-нибудь конструкторских находок, то не иначе как в присутствии кого-либо из руководителей бюро. В начале их совместной жизни Юле казалось это странным, даже обижало. Потом она поняла, что в его духовной жизни для нее кое-что является запретным. И вдруг она встретилась с такой откровенностью, с такой необычайной для ее представлений о людях щедростью!.. На балкон вышла Лиза -- жена Борисова. -- Что же вы нас бросили? -- обиженно спросила она. Юля с укором взглянула на Кольцова. -- Простите. Заговорились. Да мне, наверное, вообще уже пора домой, -- сказала она и, взяв Лизу под руку, пошла с балкона. -- А у вас мне очень понравилось: Глава 6 В Москву Ачкасов и Юля прибыли утром. Генерала на вокзале ожидала машина. Ачкасов усадил в машину Юлю, коротко сказал водителю: -- В министерство. -- А мня в КБ, -- попросила Юля. -- А что уж вам так спешить? Отдохнули бы: -- Ждут: -- В таком случае передайте отцу, что я тоже сегодня буду. Удивительно упорно не дается нам эта система. Чувствую, что идем правильно. И ходим где-то около. Вот-вот: а результатов пока нет. -- Вы уже смотрели записи Кольцова? -- спросила Юля. -- Командира роты, испытателя? -- Да. -- С очень большим интересом. И если не возражаете, еще немного задержу их у себя. Он, бесспорно, мыслящий человек. На широкой набережной генерал вылез из машины. Юля назвала водителю адрес и удобно откинулась на спинку сиденья. Она надеялась появиться в лаборатории раньше всех. Но уже в холле третьего этажа встретила своих коллег майоров-инженеров Остапа Зарубу и Олега Окунева. Рослый, не по годам тучный, рыжеволосый, с маленькими синими, как васильки, глазами на круглом веснушчатом лице, Заруба казался неповоротливым и грубым рядом с худощавым, проворным Окуневым. Зарубу нельзя было назвать талантливым. Звезд с неба он не хватал. Но это не мешало ему занимать среди других сотрудников лаборатории особое положение. Во всяком случае, у руководства он был на особом счету, ибо обладал большой усидчивостью и упорством. В противоположность ему Окунев был человеком одаренным. С фантазией. Но совершенно не способным доводить начатое дело до конца. Увидев Юлю, офицеры направились ей навстречу. -- Похоже, прямо с поезда? -- пробасил Заруба. Юля пожала им руки. -- Угадал. Здравствуйте, друзья. Они прошли в лабораторию. -- Молодец. Тебя ждут тут как манну небесную, -- похвалил Юлю Заруба. -- Рассказывай, как съездила? -- А ты знаешь, -- развела руками Юля, -- я вернулась, можно сказать, ни с чем. -- Как! Это что-то новенькое в нашей практике, -- не поверил Окунев. -- Ты действительно не шутишь? -- Честное слово! -- поклялась Юля. -- Кое-что, конечно, есть. Но многое не в нашу пользу. -- Ты хочешь сказать, что мы срезались? -- допытывался Окунев. -- Во всяком случае, того эффекта, которого мы ожидали от усовершенствования конструкции, не получилось. -- Так! -- не удержавшись, воскликнул Окунев, и глаза у него загорелись недобрым огоньком. -- Я же предупреждал: -- А что там опять? Что не вытанцовывается? -- явно недовольно спросил Заруба. -- По-прежнему нет точных показаний дальномера. По-прежнему мешает работе туман: -- начала перечислять Юля. -- Конечно! Да вы хоть пять раз ее модернизируйте, он будет мешать! -- запальчиво воскликнул Окунев. -- Не захотели тогда прислушаться к моему предложению! Вот и результат! -- Подожди, не тарахти! -- остановил его Заруба. -- Что значит нет показаний дальномера? Мы же установили в приборе шкалу расстояний. А что показывают контрольные замеры? -- Их-то я и не привезла, -- призналась Юля. -- Как же так? -- Очень просто. Танкисты сломали на последнем заезде измеритель, и вся работа пошла насмарку, -- объяснила Юля. -- Да тебя тут сырую без соли съедят! И первый -- твой муж. Чтоб меня украли! -- в сердцах выпалил Заруба. О муже Юля уже подумала и -- в который раз! -- представила себе, как у Игоря вздернутся плечи, на лице появится выражение недоумения, а возможно, и удивления, он произнесет свое излюбленное "Не понимаю!", а потом разразится потоком тирад по поводу "совершенно очевидной безответственности испытателей", -- и глаза ее невольно сощурились. Она взглянула на Зарубу и очень сдержанно проговорила: -- Конечно, это все нелепо, но что я могла поделать? -- Ты, наверное, ничего, -- согласился Заруба. -- А Ачкасов? А Бочкарев? Да они душу могли из них вытряхнуть! В лабораторию один за другим стали собираться сотрудники. Пришел Резцов, Пахомов. Появилась разносчица чертежей хорошенькая Ирочка Власова. Увидев Юлю, она сразу же бросилась к ней, чмокнула в щеку, весело защебетала: -- Бонжур! Бонжур! Как ты чудесно загорела! Там была хорошая погода? "Все было", -- хотела ответить Юля и неожиданно увидела в дверях лаборатории отца. Генерал Кулешов, попыхивая дымом неизменной сигары, неторопливо вошел в помещение, кивком головы кому-то ответил на приветствие и увидел Юлю. И обрадовался: -- А, вы уже вернулись! -- Я только что с поезда, -- ответила Юля. -- Что значит "я"? Ты приехала одна? -- удивился Кулешов. -- С Владимиром Георгиевичем. -- Как, он тоже был там? -- еще больше удивился Кулешов. -- Два дня. -- И вы даже не соизволили мне позвонить? А почему задерживается Бочкарев? Он что, собирается там зимовать? -- засыпал Юлю вопросами Кулешов и взял ее под руку. -- А ну-ка, пожалуйста, ко мне! Так, под руку с отцом, она дошла до двери его кабинета и, уже открывая ее, подумала: "А они, кажется, правда ждут меня с нетерпением". Но заговорила с отцом совершенно о другом: -- Как мама? -- В полной панике. Врачи не разрешают ей ехать на Золотые пески. А ты на самом деле прямо с поезда? -- Буквально. -- А почему не предупредила? Я бы послал машину. -- Владимир Георгиевич дал свою. Кстати, он просил передать тебе привет и сообщить, что сегодня же будет в КБ. -- Вот как? Впрочем, сейчас ты мне все расскажешь поподробней. Кабинет у Кулешова был богато обставлен старинной мебелью, преимущественно красного дерева. Сам Кулешов сидел за массивным резным полированным столом. Посетителей усаживал в глубокие, мягкие кресла за небольшой столик. Вдоль глухой стены кабинета выстроились, как близнецы, три книжных шкафа. На окнах висели тяжелые гардины. В левом заднем углу стояли часы. В правом -- телевизор с широким экраном. Мебель эту Кулешов собирал многие годы. Ни за что не пожелал с ней расстаться даже тогда, когда стало известно, что со временем КБ переедет из старинного особняка в новое помещение. Зайдя в кабинет, Александр Петрович первым делом распахнул окно и снял фуражку. Потом открыл бутылку боржома, налил в стакан себе, Юле, жестом предложил ей выпить и, отхлебнув несколько глотков сам, сел в кресло за маленький столик. Юля ожидала, что отец в первую очередь начнет расспрашивать ее о результатах испытаний. Но генерал не спешил с этим вопросом и заинтересовался совершенно иным. -- Так, говоришь, Владимир Георгиевич обещал приехать? А когда? - - начал он разговор. -- Время не уточнял. -- Очевидно, раньше второй половины дня не выберется, -- решил Кулешов. -- Ну а что еще он говорил? Хвалил нас? Ругал? -- Не было ни того, ни другого. Интересовался кое0какими подробностями. А в одной из последних бесед спросил: сами-то мы довольны этой работой? -- Ну и что ты ответила? -- Сказала, что в эту систему вложены три года напряженного труда. Что, в конце концов, заказ министра мы выполнили в срок. -- Не то, Юля, -- неодобрительно покачал головой Кулешов. -- Сколько мы возимся с этой штукой, ему отлично известно и без тебя. Надо было обратить его внимание на то, что мы применили в системе ряд оригинальных конструкторских решений. Вот что очень важно! -- Это он и сам отметил: -- Сам? Что же ты тогда молчишь? -- взметнул брови Кулешов. -- Ведь именно об этом я тебя и спрашиваю. Уж раз он что-то отметил, это неспроста. Это очень важно. Ачкасов не последний человек в министерстве. С его мнением считаются. Сказав это, Кулешов откинулся на спинку кресла и, похлопав себя по карманам тужурки, достал спички. Потом протянул руку к коробке, стоявшей на его большом столе, вытащил из нее сигару, взял ножницы, обрезал у сигары кончик и закурил. Все это он проделал не торопясь, степенно, с выражением глубокой задумчивости на лице. Юля пристальнее вгляделась в лицо отца, и ей вдруг почему-то стало жаль его. То ли потому, что сегодня она особенно ясно увидела набрякшие у него под глазами мешочки, заметила, как еще ниже сползли его щеки, глубже залегли борозды над переносицей и весь он стал почему-то очень похож на нахохлившегося воробья. То ли потому, что он, вместо того чтобы решать сейчас действительно серьезные и важные вопросы, связанные с ее командировкой, занимается выяснением самой, как ей показалось, настоящей ерунды. -- Ну а еще что? С чем еще приехала? -- прервал неожиданно мысли Юли Кулешов. -- Еще? -- Юля решила сразу начать с главного. -- Система, отец, по-прежнему нуждается в серьезной доработке. Кулешов выпустил из рта густое облако дыма. -- В серьезной? -- переспросил он. -- Именно так. -- Чье это мнение? -- Испытателей. -- И только? -- Мое. -- И, видя, что Кулешов оставил ее добавление без всякого внимания, добавила: -- Ачкасова. -- Он так и сказал? -- Почти. Сказал, что идем мы правильно. Но ходим пока что где-то около. Кулешов срезал с сигары пепел о край пепельницы. -- Все карточки замечаний я привезла с собой. Тебе будет интересно просмотреть их. -- Очень, -- согласился Кулешов. -- Они здесь, со мной. -- Сдай в отдел. Пусть их зарегистрируют и доложат мне. Я не только просмотрю, я их изучу. А недоделки, дочка, найти можно во всем. -- Ты так спокойно об этом говоришь, будто ждал неудачи! -- .b*`."%--. заметила Юля. Кулешов покачал головой. -- Неудачи не может быть, -- проговорил он. -- Могут быть лишь отдельные недоработки. И вот их я не исключал никогда. Электроника - - дело сложное. Проторенных путей в ней нет. Наращивать не с чего. Модернизировать нечего. Каждый узел, каждую деталь приходится создавать заново. Но разве можно при этом все абсолютно предусмотреть? Все предвидеть? Ошибки, недочеты, промахи в нашей работе неизбежны отчасти и потому, что на протяжении целого ряда лет, когда в мире уже существовала атомная бомба и электронно- вычислительные машины, мы упорно в угоду чьему-то непониманию объективных законов технического прогресса, или, я бы сказал, попросту невежеству, повторяю, упорно продолжали щелкать на счетах. Ты знаешь, о чем я говорю. И знаешь, что теперь мы предпринимаем гигантские усилия, чтобы наверстать упущенное. Но пока мы его наверстываем, ошибки, к сожалению, еще будут совершаться там, где по времени их уже и не должно быть. Вот что я имел в виду, дочка, когда говорил, что не исключал недоработок в нашей системе. Посмотрим, что они собой представляют. Давай контрольные замеры. -- Я не привезла замеров, отец: -- Не понимаю, -- поднял глаза на Юлю Кулешов. -- Во время испытаний был сломан прибор и уничтожена лента с записью. Мне удалось привезти лишь записи командира роты. Кулешов медленно поднялся из-за стола и так же медленно подошел к Юле. Теперь он уже совсем не был похож на воробья. Лицо его, казалось, окаменело. Юля рассказала ему все, что произошло на танкодроме. Кулешов слушал молча. Но когда Юля снова упомянула о записях Кольцова, Александр Петрович взорвался. -- Нюни вы там распустили, милая! -- расхаживая по кабинету, сердито крикнул он. -- При чем тут его записи? Кому они нужны? Что он, этот твой капитан, понимает? -- Он в прямом смысле побывал с нашим прибором в огне, -- попыталась заступиться за Кольцова Юля. Но Кулешов и слышать ничего не хотел. -- А кто просил его туда лезть? -- гремел его бас. Юля промолчала. -- А завтра он в воду сорвется. Скажет, что и под водой "Сова" ничего не видит. А ты все будешь слушать? Да где это видано: три года ученый коллектив бьется над важнейшей научной проблемой, воплощает ее в конце концов в жизнь, а командир роты одним махом, видите ли, решает, что это никуда не годиться! Да ты бы лучше спросила его: а вы, любезный товарищ капитан, все ручки у прибора как надо крутите, разобрались вы в нем? -- Ну, это ты напрасно. Он образованный человек. И замечания его очень серьезны, -- решительно заговорила Юля. -- Да с простой газовой зажигалкой еще полмира обращаться не научились. А ты хочешь, чтобы за день, за два вошли в контакт со сложнейшим прибором. Навыки для этого нужны. На-вы-ки! А их вырабатывать надо. -- Он представил обоснования, -- упрямо возразила Юля. -- А я их в вычислительную машину не заложу, -- категорически отрезал Кулешов. -- Мне лента нужна. Показатели. Цифры. За-ме-ры! Да ты просто не имела права уезжать оттуда без контрольных показаний! Черт с ним, с прибором! Мы через два дня выслали бы тебе новый измеритель. -- Не я принимала решение. Бочкарев дал такую команду, -- объяснила Юля. -- Тоже блеснул сообразительностью! Надо было сюда позвонить, а тебе дать другую работу. Что за нужда раскатывать взад-вперед? Ведь не за свой счет, -- не мог успокоиться Кулешов. -- Ну как, на основании каких данных прикажешь мне вести дальнейшую доработку? Что необходимо менять в схеме? Какие усиливать узлы? Одним словом, голубушка, собирайся-ка снова в командировку! Как новый измеритель подготовят, так и отправляйся. И сиди там до тех пор, пока все не "koa-(hl до конца. Представляю, как всему этому обрадуется Игорь: Глава 7 Вечером Александр Петрович повез Юлю к себе, в высотный дом на Котельнической набережной. Кулешовы занимали просторную трехкомнатную квартиру. До замужества Юля тоже жила здесь. Потом переселилась на Ленинский проспект. Но квартиру на Котельнической продолжала считать своей родной и любила ее. Там, где теперь в квартире размещался кабинет отца, когда-то была ее комната, очень светлая, солнечная, с балконом и чудесным видом на город. Когда Юля приезжала к родителям, она непременно выходила на балкон и подолгу смотрела на снующие внизу машины, на блестящую ленту Москвы-реки, на маленьких пешеходов. Тяжелую дубовую дверь квартиры Александр Петрович открыл своим ключом. Но уже в передней их встретила мать Юли, Маргарита Андреевна, женщина еще не старая, одетая всегда подчеркнуто аккуратно, с большим вкусом. Когда-то Маргарита Андреевна была очень привлекательна, а по мнению некоторых, даже красива. Ее большие глаза, унаследованные Юлей, и теперь еще излучали тепло. Она была стройна, хотя уже и потеряла былую легкость движений. Дочь Маргарита Андреевна любила самозабвенно и всегда была рада ее появлению в своем доме. И сейчас встретила Юлю так, будто она вернулась по меньшей мере из кругосветного путешествия и отсутствовала бог знает как долго. -- Наконец-то! Наконец-то! -- облегченно вздохнула Маргарита Андреевна, целуя дочь, и тотчас же обратилась к мужу: -- Честное слово, Александр, я ничего не понимаю! Неужели у тебя больше некого посылать в командировки? -- Представь себе, некого, -- буркнул в ответ Кулешов и, повесив на оленьи рога фуражку, добавил: -- Представь себе, что у меня каждый занят своим делом. -- Но ведь она же все-таки не солдат. А ты ее третий раз за лето отправляешь с какими-то заданиями! -- заметила Маргарита Андреевна. -- И в четвертый поедет! -- решительно заявил Кулешов. -- И вообще, это была от начала до конца ваша затея определить ее на работу в КБ. Вот теперь и расхлебывайте. -- Перестаньте ссориться! -- засмеялась Юля. -- Я с удовольствием езжу и буду ездить. -- Тем более, -- подвел итог этому разговору Кулешов. -- Ужинать мы будем? -- Конечно. А разве Игорь не заедет? -- Он звонил. Задерживается на производстве. Ждать его не будем, -- успокоила мать Юля. Маргарита Андреевна никогда не готовила сама. Раньше, когда Юля была еще маленькой, а Маргарита Андреевна целыми днями и вечерами была занята в театре, кухней целиком и полностью заведовала Юлина бабушка. Потом, когда бабушки не стало, в доме появилась прислуга. Долгое время она жила у Кулешовых постоянно, а когда Маргарита Андреевна оставила сцену, стала лишь приходить готовить. Собирала же на стол Маргарита Андреевна всегда сама. Александр Петрович сразу же прошел к себе в кабинет. А Юля включила телевизор и устроилась в большом мягком кресле в углу столовой, под картинами Шишкина и Клевера. С тех пор, как она помнила эту столовую, в ней почти ничего не менялось. Как и рабочий кабинет Кулешова в КБ, она была уставлена старинной мебелью, но только не красного дерева, а из карельской березы. От нее в столовой всегда было светло, да и сама столовая казалась гораздо просторней, чем была на самом деле. Мебель была изящна и невысока и едва достигала половины высоты стен. Подбиралась она так специально. Ибо выше кресел, горок, стола, столика и серванта размещалась великолепная коллекция картин мастеров русской школы конца прошлого -- начала нынешнего века. Картины Александр Петрович начал собирать еще до войны. Но тогда коллекцию составляли лишь несколько полотен, перешедших к нему по наследству от тетки. Наиболее ценными из них !k+( картины Корзухина, Перова и небольшой этюд Айвазовского. По чистой случайности примерно столько же произведений живописи оказалось у его будущей жены, молодой ленинградской балерины. Когда они поженились, совместная коллекция Кулешовых уже выглядела внушительно и сразу же стала незаурядным частным собранием картин. Тогда-то Александр Петрович и начал серьезно заниматься пополнением своей коллекции. И стены не только столовой, но и бывшей комнаты Юли и спальни Кулешовых мягко засветились тусклым блеском золоченых рам. Кулешовы собирали живопись, как говорится, для души. Но со временем это стало их страстью. Когда Юля уехала из высотного здания, на новом месте ей больше всего недоставало картин. Она выросла среди них. На них воспитался ее вкус. Благодаря им она познала смысл подлинного искусства. Пополняя свою коллекцию, Кулешовы не просто собирали работы известных мастеров кисти, не просто приобретали очередной шедевр живописи. Они непременно заботились о том, чтобы новая картина соответствовала тому настроению, которое уже было создано другими произведениями. Так, в столовой преобладали мягкие тона Левитана, Поленова, Коровина. В кабинете Александра Петровича господствовали Айвазовский, Судковский: Маргарита Андреевна расставила на столе тарелки, закуску, разложила приборы, поставила бутылку коньяку и белого сухого вина и как бы между прочим спросила Юлю: -- Отец не в духе? -- Как видишь, -- просто ответила Юля. -- Что-нибудь на работе? -- Естественно. -- Н-да, раньше он ко многому относился легче, -- заметила Маргарита Андреевна. -- Ко многому. Ну, а когда же ты пойдешь в отпуск? -- По плану. В конце месяца. -- Путевки, надеюсь, уже заказаны? -- Игорь ими занимается. Наверно, все будет в порядке. -- А меня, ты представляешь, не пускают на Золотые пески. Врачам почему-то не понравилась моя щитовидка. А я ничего не чувствую, -- пожаловалась Маргарита Андреевна. -- Поедешь в Прибалтику. Разве там хуже? -- Не хуже. Но мне тоже хотелось немного загореть. Что они нашли в этой щитовидке? -- Юля не успела успокоить мать: в дверях кабинета появился Александр Петрович. Маргарита Андреевна спохватилась: -- Несу, несу жаркое. -- Давно пора, -- проворчал Кулешов и сел за стол. Он налил себе рюмку коньяку, выпил, поддел на вилку шляпку белого маринованного гриба, не торопясь прожевал его и вдруг объявил: -- Ну вот и Игорь приехал. И тотчас в прихожей раздался звонок. Юля сделала вид, что увлечена телевизором и ничего не слышит. Дверь Игорю открыла Маргарита Андреевна. В течение дня Юля разговаривала с мужем по телефону уже несколько раз. Не вдаваясь в подробности, рассказала ему о своей неудаче и уже выслушала в ответ немало всяких замечаний, потому сейчас не спешила продолжать этот неприятный, а главное, как ей казалось, совершенно никчемный разговор. Но он возобновился, едва Игорь сел за стол. Молчал Александр Петрович, хоть на душе у него весь этот день, и особенно после разговора с Ачкасовым, кошки скребли. Молчала юля. Но Игорю непременно надо было высказать то, что он думает по поводу всей этой истории с измерителем. И он, не обращая внимания на настроение тестя и жены, обрушил на них целый каскад сердитых реплик. -- Не понимаю, как можно было допустить такое безответственное отношение к выполнению столь важного задания? -- взволнованно заговорил он, недоуменно пожимая плечами. -- Идет решающая фаза испытаний: В части присутствует куча сотрудников КБ. И в результате самое настоящее наплевательское отношение к делу! "То есть как это "наплевательское"? -- чуть было не сорвалось с o'k* у Юли. Но она промолчала. -- Да, да! Самое наплевательское! -- повторил Руденко. На этот раз Юля не выдержала. -- Ты кого конкретно имеешь в виду? -- спросила она. -- Я говорю вообще! -- Тогда объясни, как можно было предвидеть этот случай? -- потребовала Юля. -- Не знаю. Юля усмехнулась. Манера мужа говорить "вообще" была ей знакома очень хорошо. В начале их совместной жизни Юля, правда, ее не замечала и слушала мужа с большим интересом. Но потом эта манера явилась для нее весьма неприятным открытием, а позднее у Юли и вовсе выработалось к ней стойкое ироническое отношение. Понимал ли это Игорь, чувствовал ли проявление иронии в ее молчании, сдержанных улыбках -- Юля не знала. Чаще всего ее казалось, что Игорь вряд ли даже подозревает об этом. Будучи человеком самоуверенным, он никогда не сомневался в том, что его слово вдруг придется не к месту или не окажет своего действия на слушателя. И он говорил. Вещал. А все, как правило, его слушали. -- Что могла бы, по-твоему, сделать я? -- продолжала допытываться Юля. -- Тоже не знаю. Не думал. -- Тогда к чему эти упреки? -- А вот Бочкарев мог, -- спохватился вдруг Игорь. -- Многое мог. Я совершенно уверен, что вы не провели с испытателями ни одного совещания. Ни разу не собрали их. Не поговорили: -- О чем? -- Надо было напомнить им об ответственности. Разве это не сыграло бы своей роли? Да самый элементарный инструктаж непосредственных исполнителей, проведенный любым из вас: -- Их и без нас держат там в ежовых рукавицах, -- заметила Юля. -- И тем не менее поразительный факт налицо! И больше того, я глубоко убежден, что в какой-то мере этот случай произошел потому, что Бочкарев даже там, на испытаниях, не отказался от своего предвзятого мнения о новом образце. -- Ну знаешь, упрекать в недобросовестности Бочкарева ты просто не имеешь права! -- решительно заявила Юля. -- Почему? Но Юля, и так уже пожалев о том, что ввязалась в этот разговор, вместо ответа лишь ниже склонилась над своей тарелкой. -- Ты вспомни, каким активным был он, когда мы испытывали его датчики на аэродроме в Есино! Тогда ни одна мелочь не ускользала от его глаз. Помнишь? -- запальчиво продолжал Игорь. Юля помнила. Бочкарев прекрасно организовал тогда их работу. Но и здесь, у танкистов, он тоже не сидел сложа руки. И здесь он сам, хотя по положению старшего мог бы этого и не делать, неоднократно выезжал в танке и на стрельбу, и на вождение. Но даже не это, явно несправедливое, нарекание в адрес Бочкарева заставило сейчас замолчать Юлю. Игорь знал, Юля уже сообщила ему, что и второй образец "Совы", по оценке испытателей, не оправдал возлагаемых на него надежд. И уж если надо было говорить сейчас о результатах испытаний, то, очевидно, в первую очередь об этой главной и основной неудаче. А не хвататься за историю с поломанным измерителем, как за спасательную соломинку. По мнению Юли, это выглядело по меньшей мере постыдно. Ибо ведь в общем-то пока никто не тонул. Ответил Игорю неожиданно Александр Петрович. -- Я тоже думаю, что Бочкарев мог бы навести