ких случаях лицо академика сразу принимало доброжелательное выражение, а в глазах зажигались искорки любопытства. Фантазер он был поистине неуемный. И если цель поиска действительно оказывалась интересной, он готов был анализировать и первый, и второй, и третий варианты. Он любил мыслящих людей, любил сам "пошевелить мозгами": Отлично зная все это, Кольцов уселся за составление доклада, в котором попытался выразить математически весь рабочий процесс "Совы". На это у него ушло два дня. И хотя доклад получился годным именно лишь для консультации и, как это понимал и сам Кольцов, во многом был еще недоказательным, тем не менее это уже был вариант. И с ним вполне можно было идти к академику. Кольцов лишь намеревался еще кое-что в нем уточнить. За этим занятием и застал его Ачкасов, когда неожиданно появился в комнате Кольцова. Кольцов не видел генерала больше недели. И теперь сразу заметил, что Ачкасов чем-то озабочен. Он выглядел усталым и даже, как показалось Кольцову, больше сутулился. Генерал молча протянул руку Кольцову и сел на стул возле него. Вопрос, который он задал Кольцову, прозвучал глухо и настороженно: -- Вы какие сигареты курите, Сергей Дмитриевич? -- "Яву"!: -- Вот и я тоже, -- обрадовался генерал. -- Вернее, тоже курил. Пока совсем не запретили. -- Почему? -- Сердце, -- вздохнул Ачкасов и легонько хлопнул себя по груди. -- У адъютанта и то сигарету не выпросишь. Угостили бы хоть вы: -- А может, в таком случае не стоит, Владимир Георгиевич? -- замялся Кольцов. -- Ну сам пойду куплю: Кольцов понял, что отказывать глупо, взял со стола пачку и протянул ее генералу. Ачкасов с удовольствием затянулся, на губах у него появилась едва заметная улыбка. -- Ну, так что у нас получается? -- спросил он, оглядывая заваленный бумагами стол Кольцова. -- Все идет по графику. -- Литературы хватает? Довольны? -- Вполне. Времени не хватает. Ачкасов развел руками. -- Сам всю жизнь думаю, у кого бы занять денек-два. Со временем, Сергей Дмитриевич, даже очень скверно. А для срока окончательной сдачи "Совы" оно давно уже исчисляется с минусом. -- Но неужели нельзя сделать так, чтобы я работал и вечерами? -- спросил Кольцов. -- Почему нельзя? Можно. -- Тогда почему не разрешили сразу? -- На это нужна была ваша добрая воля. А неволить вас не хотел и не хочу. -- Я прошу вас об этом! -- Пожалуйста. Что вы уже успели сделать? Кольцов положил перед Ачкасовым первый вариант обоснований. Ачкасов внимательно просмотрел запись. Задумался. Потом подчеркнул карандашом выходную формулу. Сказал: -- Очень любопытно. А на ЭВМ просчитывали? -- Так точно, Владимир Георгиевич. Ваши товарищи сделали все как надо. Ошибки не будет, -- доложил Кольцов. -- "Ку" в кубе их ошеломит. -- Но именно через выходные данные я и хочу показать основную ошибку проекта. -- Правильно, -- задумчиво проговорил Ачкасов. -- Очень даже правильно. Видите ли, при проектировании "Совы" мы не нацелили КБ на решение каких-то конкретных практических задач. А КБ воспользовалось деликатностью руководства весьма откровенно. Проект, как вы, очевидно, заметили, разработан оригинально, но совершенно по- школьному -- от и до. Я рассказываю это вам для ориентировки. -- Благодарю. Кое о чем я уже догадался сам, -- заметил Кольцов. Ачкасов еще раз внимательно просмотрел запись, положил лист на стол, снова задумался. Кольцов не мешал ему. Ждал. -- Делайте эту работу, Сергей Дмитриевич, без оглядки на чьи-либо авторитеты, -- заговорил генерал снова. -- Не думайте о том, кому понравится, а кому не понравится ваша точка зрения. Мне нужна ваша /.+- o раскованность. Очень важно, повторяю -- очень, чтобы вы нашли правильные обоснования своим критическим замечаниям. Но и не менее важно, чтобы вы нашли в этой работе себя как молодого ученого, уже наделенного определенным опытом службы. А впрочем, найти себя -- это даже важнее: Ачкасов говорил, не глядя на Сергея. Взгляд его был устремлен в дальний угол комнаты. Но Кольцов почему-то все время чувствовал его на себе. -- Что вы уже успели посмотреть в Москве? -- неожиданно спросил Ачкасов. Этого вопроса Кольцов не ожидал. -- Честно говоря, ничего. В кино был два раза. -- Это нехорошо. Москва, Сергей Дмитриевич, остается Москвой. Кстати, вы знаете, почему москвичи мало ходят в Третьяковку? Они считают, что всегда успеют там побывать. Но вы-то не москвич! -- Но в Третьяковке я бывал много раз! -- А на французском балете наверняка не были. Вот и сходите. Ачкасов достал из кармана кителя бумажник, вытащил из него два билета и протянул Кольцову. -- В Большой. Пойдете? -- С удовольствием! -- обрадовался Кольцов, подумав о том, что Юля наверняка не откажется от билета. -- Вот и отлично! -- довольно проговорил генерал и встал. На лице у него снова появилось что-то вроде улыбки. Но взгляд серых глаз был сосредоточенным. И Кольцов понял, что эти последние слова были сказаны им механически, что в мыслях Ачкасов где-то очень далеко. Кольцов вспомнил, что такой задумчивый взгляд он уже видел сегодня у Ачкасова, когда тот говорил о "Сове", о времени с минусом. -- Вы очень озабочены ситуацией с "Совой"? -- тоже вставая, спросил Кольцов. Ачкасов утвердительно кивнул: -- Очень. Эта вещь нам очень нужна. Одним словом, готовьтесь к своему докладу, Сергей Дмитриевич. И давайте на прощание еще раз закурим по последней: -- Очень часто, Владимир Георгиевич!.. -- Нормально: -- Так ведь: -- Давайте-давайте! -- не стал слушать Ачкасов. -- Научим "Сову" смотреть, и -- даю слово -- сам брошу. И, выпустив изо рта густое облако дыма, генерал ушел. А Кольцов, едва дождавшись, когда за ним закроется дверь, бросился к телефону и немедленно набрал Юлин номер. Он не видел ее с прошлой субботы и очень обрадовался возможности пригласить ее на балет. Юля не возражала, хотя сказала, что с французским балетом она знакома достаточно хорошо. Договорились, что встретятся возле театра, на стоянке автомашин. Предстоящая встреча несказанно радовала Кольцова. Но только что закончившийся разговор с Юлей оставил привкус неудовлетворенности. Уж очень деловой тон выдерживала она во всех беседах с ним по телефону: "Да!", "Нет!", "Хорошо": Кольцов, конечно, понимал, что сдерживает Юлю. При встречах, когда они бывали вдвоем, он это заметил, она была совершенно иной: отзывчивой, приветливой. И тем не менее ее вынужденная холодность вызывала в нем чувство досады. Впрочем, обо всем этом Кольцов подумал лишь мельком. Так или иначе, а в театр идти Юля согласилась без колебаний. Куда больше расстроила его откровенная озабоченность Ачкасова. С некоторых пор Кольцов вдруг почувствовал себя причастным ко всему, что волновало этого умного, корректного и очень симпатичного ему человека. И теперь, после разговора с ним, Кольцов чувствовал беспокойство. И захотелось сейчас же, не откладывая дело ни на минуту, сделать для Ачкасова что-то нужное, полезное. Решение пришло само собой. "К Верховскому! Зачем тянуть?" -- подумал Кольцов и в последний раз просмотрел лист со своими записями. Все, что он предлагал, с чем шел на суд к академику, было правильно. По крайней ,%`% с его, кольцовской, точки зрения. А если что окажется не так -- на то она и консультация. Накануне Кольцов звонил на кафедру. Верховский был в Москве, в университете. Читал, как обычно, лекции, вел семинары. По времени он скоро должен был заканчивать занятия. Кольцов быстро собрался, сдал документацию, опечатал комнату. Троллейбус, сравнительно свободный в этот час дня, прямым рейсом доставил его на Ленинские горы. Университетский парк горел как в огне. За неделю осень пришла в город. После каждого порыва ветра деревья окутывало желто-бурое облако листопада. Большие, блеклые -- кленовые; маленькие, почти круглые, как золотые монеты -- березовые; покрупнее, помягче и посветлей -- липовые; жесткие, багровые -- осиновые -- листья густым дождем сыпались вниз, ложились на дорожки, засыпая лужи, пестрым ковром устилали газоны. "Найти себя -- это даже важнее!" -- вспомнил вдруг Кольцов слова Ачкасова и подумал: "Сказано не зря. А что это значит? Что значит "себя"? Разве как личность я недостаточно четко выражен? Я все чего-то ищу. Ищу приемы, как лучше обучать моих солдат. Ищу решения задач. Поиск -- моя суть. Но что значит "себя"? Свое место в жизни? Но зачем это нужно Ачкасову?" Кольцов и не заметил, как прошел мимо памятнику Ломоносову, как очутился возле здания физического факультета. Все здесь так хорошо было ему знакомо, что он и впрямь мог безошибочно добраться сюда с завязанными глазами. В дверях корпуса его остановила пожилая вахтерша. -- Пропуск! -- категорически потребовала она. Кольцов сразу оторвался от своих мыслей, улыбнулся, сказал приветливо: -- Давно уже сдал, Анна Григорьевна. Пожилая вахтерша повнимательней вгляделась в него. И вдруг тоже заулыбалась: -- Батюшки! Да это, никак, вы? -- Самый что ни на есть! -- Или проведать кого? -- С Владиславом Андреевичем хотел встретиться. -- Тут он, тут, -- подтвердила вахтерша. -- Что ж с вами делать- то? -- Пропустить служивого. -- Да ну уж ладно, -- махнула рукой вахтерша. -- Времени-то сколько? Пока будете звонить, он и уедет. Идите. Ладно. А назад пойдете, заявку с кафедры принесите. -- Все сделаю! -- пообещал Кольцов и проворно направился к лифту. Шагал, беззвучно повторяя: "Альма матер! Альма матер!" В коридоре и на лестничной площадке было оживленно. Студенты, ассистенты, лаборанты. Промелькнули двое военных. Кольцов поднялся на третий этаж. И возле аудитории наткнулся на Верховского. Кольцов шел к нему, искал его, но в общем-то встреча произошла совершенно неожиданно. Уж очень как-то просто. Кольцов вытянулся по стойке "смирно" и негромко сказал: -- Здравия желаю, Владислав Андреевич! Академик метнул на него быстрый взгляд и даже, как показалось Кольцову, вздрогнул. Но уже в следующие момент мохнатые брови его вскинулись вверх, и по лицу промелькнула тень удовлетворения. Он узнал своего любимого ученика. Узнал безошибочно. Но, как при прошлой и при позапрошлой их встрече, улыбнулся довольно скептически: -- А-а: это вы: -- Так точно! Я рад вас видеть! -- не обращая ни малейшего внимания на его тон, проговорил Кольцов. -- Я тоже. Каким же ветром вас сюда занесло? -- Хотел увидеть своего учителя. Хотел посоветоваться с вами. -- Даже так? -- с любопытством оглядел с ног до головы Кольцова Верховский. -- В каких же вы теперь чинах? Я плохо разбираюсь в погонах. -- Капитан. -- Великолепно. Значит, скоро будете полковником? -- Майором, Владислав Андреевич. -- Прекрасно! Прекрасно! -- повторил Верховский. -- О чем же вы хотели со мной посоветоваться? Как устроиться к нам в охрану? -- О другом, Владислав Андреевич! -- подавил улыбку Кольцов. Разговаривать, и даже об очень серьезных вещах, в коридоре, на лестнице было обычной манерой Верховского. Кольцов это хорошо знал. Но сегодня его лично такая ситуация не устраивала. И прежде чем ответить Верховскому, он для начала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. -- Там, в части, Владислав Андреевич, мне было приказано испытать новый прибор ночного видения, -- дождавшись, когда Верховский тоже остановится, начал Кольцов. -- Потом пришлось давать о нем отзыв. Прибор во многом оказался несовершенным. А главное, бесперспективным. Никогда не поможет он нам, солдатам, решить те задачи, которые мы должны решать. Он всегда будет слепнуть от яркого света, в огне. Никогда не пробьет туман. Я пытался обосновать, почему именно. И хотел показать эти обоснования вам. Вот: Кольцов достал из папки лист и протянул его Верховскому. Академик быстро пробежал взглядом по колонке цифр и формул. -- Н-да-а: -- заключил он. -- Ерунда получилась? -- смутился Кольцов. -- Получается, -- вздохнул Верховский. -- Я ошибся? -- настойчиво допытывался Кольцов. -- Нет. Теперь я вижу, что вы можете стать даже начальником охраны. -- Владислав Андреевич! -- взмолился Кольцов. -- А что? -- не щадил своего ученика Верховский. -- Почаще будем видеться! А то ведь вот... многого вы уже и не знаете. -- Значит, все-таки есть ошибка? -- расстроился Кольцов. -- Не в этом дело, -- уже серьезно ответил Верховский и взглянул на часы. -- Полчаса у меня есть. Могу посвятить их вам. Пройдемте в аудиторию. Решительность, с которой Верховский открыл дверь аудитории, была лучшим доказательством того, что работа Кольцова ему понравилась. Уж, во всяком случае, какое-то рациональное зерно академик в ней увидел. Иначе он без всяких обиняков вернул бы записи их хозяину. В аудитории Верховский подошел к доске, взял мел. Но о чем-то подумал и передал мел Кольцову. -- Прежде чем что-то отвергать, надо четко себе представлять, что именно вы отвергаете. Запишите-ка мне, пожалуйста, процесс работы прибора, -- попросил он. Кольцов почти по памяти вычертил схему "Совы". Записал расчеты. Верховский внимательно следил за его рукой. Он стоял перед доской, скрестив руки на груди, и чуть заметно раскачивался вперед-назад. Кольцову эта привычка академика была знакома. Верховский всегда делал так, когда что-нибудь обдумывал. -- Так! -- произнес он удовлетворенно, когда Кольцов поставил в конце записи точку. -- А они оригинально получили "ку" в квадрате. Я бы сказал, даже талантливо: -- Так точно, -- согласился Кольцов. -- Талантливо, -- подтвердил Верховский. -- Ну, а что вас не устраивает в их схеме? -- Главное. Принцип, на котором она основана. -- Чем же он плох? -- Тем, что не позволит увеличит разрешающие возможности прибора. -- Почему? -- Потому, говоря конкретно, что они не смогут больше увеличить "ку". -- Почему? -- Да потому, что увеличить его можно только в том случае, если установить дополнительно в системе вот эти блоки. А в башне танка, - моем рабочем месте, и без них практически уже негде повернуться. -- Понятно. Только все это чепуха! -- откровенно высказался Верховский. -- Ничего они больше устанавливать не станут. Даже еще упростят схему. Просто вы этого не знаете. А они знают. И при последующей модернизации наверняка используют преобразователь 2Х-Щ. При этом они, во-первых, сразу высвободят немало места. А во-вторых, благодаря ему получат "ку" не то что в третьей, а, если захотят, и в четвертой, и даже в пятой степени. -- Почему же тогда они сразу его не поставили? -- смутился Кольцов, чувствуя, как просто отверг Верховский все его доводы. -- Вы спрашиваете: почему? -- переспросил Верховский. -- Этого я не знаю. Возможно, потому, что не хотели лишать себя резерва на будущее. Возможно, побоялись удорожать модель:Может, просто поленились экспериментировать. Вы же привыкли жить на всем готовеньком. -- Может, -- глухо проговорил Кольцов, понимая, что заданный им вопрос абсолютно не меняет положения вещей. Как, впрочем, и ответ Верховского. Совершенно неожиданно дело обернулось совсем не в пользу Кольцова. И он невольно подумал: ""Хорош бы я был со своими обоснованиями. Высмеяли бы как мальчишку!" -- А может, и потому не ставили они 2Х-Щ, что вовсе и не собирались с помощью этого прибора решать те задачи, о которых вы здесь говорили. Так ведь тоже может быть? -- продолжал Верховский. Кольцов отрицательно покачал головой. -- Такого, Владислав Андреевич, быть не могло! -- решительно отверг он это предположение академика. -- Откуда вам известно? -- Один раз КБ уже модернизировало прибор. И я вижу, на что направлены их усилия. Да и заказ им был вполне конкретный: создать новый прибор ночного видения. А не просто, как было до этого. И именно это-то у них и не получилось. И я убежден, что и дальше не получится. А вот почему? Теперь понимаю, доказать не смог. И все мои обоснования гроша ломаного не стоят: -- Ну уж! Стал бы я тогда впустую тратить время, -- добродушно усмехнулся Верховский. -- Дело в том, молодой человек, что и новый преобразователь сослужит КБ службу лишь до поры до времени. Одну-две модернизации, я думаю, прибор с его применением выдержит успешно. А дальше: А дальше работа в этом направлении неминуемо заведет КБ в тупик, и оно, сколько бы не старалось продвинуться вперед хоть на шаг, не продвинется и на вершок. И уж, естественно, не выполнит заказа и не добьется того результата, которого так ждете вы там, в частях. Другое дело, если конструкторы зацепятся за "дельту" и через нее начнут наращивать мощность. Тогда -- да! Тогда они смогут добиться кое-чего посерьезней. Но только через "дельту". В ней ключ к разгадке. Она, и только она, если хотите, -- завтрашний день проблемы. Но орешек этот по-настоящему еще не разгрызен. Об него придется поломать зубы. Хотя кое с какими выкладками из области "дельты" я вас могу познакомить. Я немного ею занимался. Верховский углубился в расчеты и так этим увлекся, что, казалось, совершенно забыл о Кольцове. Для него весь этот разговор вдруг превратился в интересный поиск, в результате которого на свет должно было появиться что-то новое, никем до сих пор еще не сказанное. Кольцов не мешал академику. Он стоял не шелохнувшись, словно загипнотизированный. Все происходящее казалось ему удивительным. Верховский писал, зачеркивал, стирал запись тряпкой, потом неожиданно восстанавливал написанное ранее. -- Вот так! -- воскликнул он наконец. -- Куда получается интересней, чем у них! Кольцов быстро похлопал по карманам. Записной книжки, как назло, не оказалось. Выругав себя за такую оплошность, он вытащил сигареты и, сорвав с пачки целлофан, переписал на нее формулу. Верховский, казалось, не замечал того, что делает Кольцов. Он еще весь был в раздумьях, а может быть взвешивал в уме еще и еще раз то, что только вышло из-под его руки. Но неожиданно он потянулся к пачке Кольцова, "'o+ ее и, продолжая глядеть на доску, сказал: -- А если учесть фактор среды, который для вас имеет особое значение, то возможен и такой вариант. -- И он, дополнив запись Кольцова еще одной формулой, вернул ему пачку. -- Этот путь, я думаю, быстрее приведет к желанным результатам. И вы могли бы разработать его. Ваша прозорливость должна сослужить вам службу. Не как практика, конечно. В этом ваши оппоненты, безусловно, сильнее вас. А как теоретика. Поверьте, "дельта" -- объект серьезный и весьма соблазнительный для исследования. Она вполне может стать предметом для диссертации. Кстати, думаете вы о ней? Тихомиров был на вашем потоке? Я помню, ничем не блистал. А уже защитился. И ваше место, молодой человек, в науке! Кольцов не сразу нашел, что ответить учителю. Он еще был под впечатлением той виртуозности, поистине неповторимого умения Верховского почти стремительно вживаться в тему, мгновенно взвешивать все "за" и "против". Такие консультации, во время которых исследуемый вопрос зачастую ставился с ног на голову, но при этом всегда находил исчерпывающее, а порой и очень оригинальное решение, как обычно, обескураживал не только студентов, но и солидных ученых мужей. Людей поражала эрудиция Верховского. И не удивительно, что и Кольцов сейчас смотрел на доску как зачарованный. А Верховский со свойственной ему оперативностью уже снова вернулся к тому, с чего начал разговор сегодня и на чем закончил его шесть лет назад, когда Кольцов только что надел военную форму. -- Был я, Владислав Андреевич, у Тихомирова, -- оторвавшись наконец от доски, заговорил Кольцов. -- Видел, чем он занимается. Ножницы, клей, чужие статьи -- вот вся его лаборатория. И халтурит везде, где только может, печатается даже в отрывных календарях. А у меня в части настоящее дело. И опыт я там коплю такой, какого не купишь ни за какие гонорары. И возможности в армии огромные: -- Не знаю, не знаю! -- упрямо возражал Верховский. -- В ваших поступках нет последовательности. Вы учились -- вас прельщала наука. Вас призвали в армию -- вам понравилась служба. Вы не думайте, что я в чем-то против армии. Совсем наоборот. Очень и очень уважаю военных. И сам, если что, всегда готов взять в руки ружье. Но что касается вас, товарищ Кольцов, то вы, на мой взгляд, пока просто мечетесь. И как результат, безвозвратно теряете драгоценное время. Вы явно еще не нашли себя. А это очень и очень важно -- отчетливо видеть цель своей жизни. Ибо выстрелить по этой цели дважды не удавалось еще никому. Почему бы действительно вам не взяться за "дельту"? Вы же обязаны что-нибудь предложить КБ. Все лишь отрицать -- не метод для ученого. -- Я выдвину предложение. И непременно! -- поспешил заверить академика Кольцов. -- У меня есть ваши формулы. Обоснования для них я найду. Но, коль вы говорили о моем чутье, "дельта" так же их подведет где-нибудь на полпути к цели. -- Почему вы так думаете? -- Природа задействованных в "Сове" лучей такова. Их возможности ограничены. -- Неубедительно, -- скептически усмехнулся Верховский. -- Я бы сказал, просто догматично! Природа природой. Но и мы, человеки, люди, ее лучшее творение, тоже не лыком шиты. В природе водород, все это знают, существует как газ. А мы создали его в виде металла. И получили такой сверхпроводник, какой природе и не снился. А композиты? Мать-природа хранит в своих кладовых либо глину, либо железо. А мы сварили из них под высочайшим давлением композитный металл: легкий, прочный и удивительно жаростойкий. А вы говорите -- природа! -- И все же меня привлекает другое, -- смутился под напором такой аргументации Кольцов. -- Что именно? -- колко взглянул на него Кольцов. -- Мне куда более перспективным представляется принцип использования излучения самой цели. -- Вот как! -- даже удивился Верховский. -- Это не блаж. И не стремление сделать все наоборот. Надо знать обстановку, в которой нам приходится действовать. И если ее знаешь, то рано или поздно придешь к выводу -- у этого принципа больше плюсов! -- убежденно проговорил Кольцов. Теперь, похоже, настала очередь слушать Верховскому. И он слушал своего ученика не перебивая, пока тот рассказывал и объяснял, что имел в виду, когда говорил об обстановке. Он обрисовал академику, что такое учебное поле, как будет выглядеть современный бой и многое другое. -- Так, значит, вы работаете? И работаете здорово! -- прервал наконец свое молчание Верховский. -- Почему же вы сразу ничего мне об этом не сказали? И за что тогда я вас распекал? -- Все пойдет на пользу, -- довольный такой реакцией академика, улыбнулся Кольцов. -- Я не видел вас сто лет. А в письме об этом ведь не напишешь: Верховский мельком взглянул на часы. -- Вот так, разговор только начинается, а мне уже надо на президиум. И все равно я рад, что главное для меня прояснилось. Молодец. Идите своим путем. Но все же, когда подготовите доклад для КБ, покажите его мне. Им надо помочь. Дело это наше, общее. -- С этим, если у меня все получится, я вас отрывать от дел не буду. Выйти за пределы вашей формулы мне ведь не удастся наверняка. А в пределах справлюсь и сам. А вот показать вам свою работу, то, что собрал там, в части, я бы хотел очень. Хоть на минуту: -- А это непременно. Обязательно! -- даже не дал договорить ему Верховский. -- Без этого я просто-напросто запрещаю вам уезжать из Москвы. Найдите меня и приходите. А не придете -- рассержусь навек. Верховский быстро пожал Кольцову руку и проворно скрылся за дверью. Кольцов направился было следом за ним. Но потом передумал и остался возле доски, возле формул. Глава 18 Юля не обманывала Кольцова, когда говорила ему, что знакома с французским балетом, и не только с французским. Маргарита Андреевна еще в детстве привила дочери любовь к танцевальному искусству. И даже пыталась сделать из нее балерину. Но у Юли не хватало настойчивости, темперамента. В конце концов Маргарита Андреевна поняла, что Юле не суждено стать звездой, и оставила ее в покое. Но для самой Юли занятия в балетной школе не прошли даром. Девочка научилась понимать красоту танца. И на всю жизнь сохранила к нему любовь. Муж Юли, Игорь, не возражал, когда узнал, что вечером Юля намерена пойти в театр. Но все же спросил: -- А почему мы не можем быть там вместе? -- Но ты же не позаботился о билетах, -- заметила Юля. -- Можно подумать, что в этом все дело, -- усмехнулся Руденко. -- В данном случае -- да, -- не стала распространяться Юля. -- Дай мне ключи от машины. Руденко достал ключи и молча передал их жене. Ровно в шесть Юля ушла с работы. Нельзя сказать, что настроение у нее было праздничным. Но, в общем, она была довольна тем, что вновь увидит интересный спектакль, и тем, что пригласил ее Кольцов. Встретились на стоянке у театра, как и договорились. Появились там почти одновременно. Юля приехала даже чуть раньше. Но пока запирала машину и проверяла дверцы, подошел Кольцов. Юля сразу заметила, что он чем-то очень взволнован. Улыбнувшись, спросила: -- Билеты не забыли? -- Нет. У меня. -- Кольцов проворно достал билеты и протянул их Юле. -- Предъявите билетеру. А вот раздеться, я думаю, лучше здесь. Терпеть не могу стоять в раздевалке, -- призналась она. -- С удовольствием! -- согласился Кольцов. В фойе Юля сразу купила программку и стала ее читать, а Кольцов не без интереса разглядывал зарубежных модниц. Ему давно уже не /`(e.$(+.al видеть такой пестрой, нарядной публики. -- Прекрасно. Весь состав новый! -- объявила Юля. -- Мне так хотелось увидеть Клэр Мотт! -- Так она здесь? -- не совсем понял ее Кольцов. -- Танцует Эсмеральду. -- Рад за вас. -- Вы должны в первую очередь радоваться сами. Такое, знаете, не каждый день удается увидеть, -- заметила Юля. Кольцов добродушно улыбнулся. -- Если учесть, что я был на балете всего два раза в жизни, то ваше сообщение меня просто ошеломило. Юля рассмеялась: -- Неужели правда? -- Один раз на шефском концерте в университете. Второй -- в День танкистов в гарнизонном Доме офицеров. Впечатлений -- на всю жизнь. -- Не кощунствуйте! -- И не думаю. Хотя идти в третий раз, откровенно говоря, в ближайшем будущем не собирался. -- Тогда зачем вы достали эти билеты? -- Вас увидеть хотел, -- чистосердечно признался Кольцов. -- Надеялся, что вы не откажетесь: Юля взяла Кольцова за руку и увела в зал. Места у них были в шестом ряду партера, почти у самого прохода. Когда сели, Юля спросила? -- Вы чем-то взволнованы? Взволнован? В этом Юля ошиблась. Взволнован он, пожалуй, не был. Но мыслей в голове у него носилось много. Шутка ли, две такие беседы в один день! И оба шефа, словно сговорились, закончили одним и тем же? "Ищите себя!" Почему они вообще заговорили с ним об этом? Для него самого этот вопрос не стоял даже теоретически! Сам-то он нисколько не сомневался ни в правильности своих действий, ни в выбранном им пути. Объяснить все это Юле было не так-то просто. К тому же и сама она была для него сплошной загадкой. Она еще ни разу не отказала ему во встрече. Но что из этого следовало? Только то, что в какой-то степени она чувствовала себя в Москве хозяйкой, а его считала гостем? И потому вела себя по отношению к нему как отзывчивый, гостеприимный человек? Или все же существовало и другое объяснение ее внимательности? Одним словом, Кольцов совершенно не знал, что ей ответить, и лишь глубоко вздохнул. -- Это еще что значит? -- удивилась Юля. -- Вот уж на вас не похоже! -- Укатали Сивку крутые горки: -- Вон оно что? А вы думали, Ачкасов вызвал вас разыграть партию в преферанс? -- Ничего я не думал. -- А наш разговор в гостях у вашего лейтенанта тоже забыли? -- Помню, что вы были очаровательны. -- Допускаю. Но я не об этом, -- строго ответила Юля. -- А я и об этом тоже. -- В таком случае я не припоминаю ситуации, где и чем я могла бы вас утомить. Кольцов задумался? Что бы ему ответить? Выручила увертюра. Юля, казалось, сразу настроилась на представление и забыла о начавшемся разговоре. А Кольцов возблагодарил судьбу, которая уже не раз и не два была в таких случаях благосклонна к нему. В первом отделении гости показали две балетные сценки: па-де-де из "Сюиты в белом" и "Умирающий лебедь". Партию лебедя талантливо танцевала Жанетт Кло. Во время антракта Кольцов и Юля из зала не выходили, как, впрочем, и большинство присутствующей на спектакле публики. Разговаривать тоже почти не разговаривали. Только Юля сказала: -- А в Париже я видела эту балерину в роли Эсмеральды. Очень приятная танцовщица. Посмотрим, что покажет Клер Мотт: О том, что Юля была в Париже, Кольцов не знал, но именно это /.* ' +.al ему самым интересным из всего, что она сказала. -- Посмотрим, -- покорно ответил он. Во время второго антракта Юля захотела погулять. Они спустились в вестибюль и встали у открытых дверей. С улицы тянуло сыростью, запахом бензина, доносился шум, лился синий неоновый свет фонарей. -- Чем же вы все-таки так озабочены? -- снова начала разговор Юля. -- Конкретно я вам даже не скажу, -- признался Кольцов. -- Вот это уже лучше, -- похвалила Юля. -- Значит, причина серьезная. А то выдумали какие-то горки: -- Простите: Сложно мне, -- признался Кольцов и добавил: -- С вами. После того, что было: -- А что было? -- неожиданно быстро спросила Юля. -- Все было! -- твердо сказал Кольцов. -- Ничего не было. И вообще напоминать о таких вещах не очень-то деликатно, -- в тон ему ответила Юля. Кольцов понял, что сказал совсем не то, и со свойственностью открытых людей смутился. -- Не все я и сам понимаю. Не обо всем могу сказать вот в такой обстановке, -- признался он. -- Это другое дело, -- удовлетворилась таким ответом Юля. -- Скажете позднее. Второй акт Кольцову понравился больше. Великолепно смотрелась сцена на колокольне, световое оформление. И Юля опять была прежней, не чужой, не далекой, а почти близкой. Ее же самой спектакль доставил огромное наслаждение. Из темноты неба накрапывал мелкий дождь. Они сели в машину. Юля завела мотор. -- Пусть греется! -- сказала она и повернулась к Кольцову. -- Жаль, что вы не видели, как у нас поставлена "Эсмеральда". У нас старались взять из романа как можно больше и для декорации, и для сюжета. А что сделал Пети? Он как раз, наоборот, отказался от всего сопутствующего. Оставил только самые главные линии и изгибы. И показал нам простую и сильную историю любви и смерти. Но если уж есть два пути постановки, то, очевидно, возможен и третий! И четвертый! Вам это интересно? -- горячо говорила Юля. -- Очень: -- Очень, -- повторила Юля. -- Не любить балет нельзя. Любите его! -- Я, наверное, вас люблю, Юлия Александровна, -- не спуская с нее глаз, сказал Кольцов. Сказал и сам испугался своих слов. Ему казалось, что Юля непременно сейчас рассердится и скажет в ответ что-нибудь холодное, колючее. Но она не рассердилась, а спросила: -- Что значит "наверное"? -- А то, что я профан не только в балете. Не больше я разбираюсь и в собственных чувствах. Даю вам честное слово, у меня никогда не было даже простых увлечений. -- Простых и не бывает, -- заметила Юля. -- Ну, даже мимолетных, даже не предполагающих взаимности. Я не знаю, как их определить: -- И не надо! -- очень мягко остановила его Юля. -- Хотя это странно. У себя в полку вы производили впечатление более сведущего мужчины. -- Времени у меня на это не хватало. А может, не встречал таких, которые могли бы понравиться. А вы: вы совсем другое дело. Вы где-то тут, -- прижал Кольцов руку к сердцу. -- Зашли и: остались: Наверное, это и есть любовь. -- А если я оттуда уйду? -- серьезно спросила Юля. -- Нет. Не уйдете. Никуда не уйдете! -- заверил Кольцов. -- Бывает, что и уходят, -- сказала Юля. -- Не выпущу! -- поклялся Кольцов. Юля тронула машину со стоянки. Когда они выехали из туннеля под проспектом Калинина и свернули возле памятника Гоголю в переулок, Кольцов спросил: -- Что же вы молчите? В конце переулка Юля повернула налево. Потом направо. И остановилась возле дома Ирины. -- Что же вы молчите? -- повторил свой вопрос Кольцов. -- А может, не стоит продолжать этот разговор? -- спросила Юля. Кольцов взял ее руку и прижал к губам. Рука у Юли была мягкая, душистая, сухая и теплая. Он несколько раз поцеловал ее длинные пальцы и сказал: -- Если так, то все ясно. Но я сделал правильно, что открылся. И помните, это надолго. Может, даже на всю жизнь: -- Я же замужем, Сергей Дмитриевич, -- сказала Юля. -- Это не имеет никакого значения. -- Для вас? -- И для вас. -- Вы большой ребенок, -- ласково улыбнулась Юля. Но руки своей не отняла. -- Расскажите лучше, как идет у вас работа. -- Идет. -- Это хорошо: Вы довольны? -- Я люблю вас! -- Я верю. И не надо больше об этом, -- попросила Юля. Но Кольцова уже нельзя было остановить. -- Милая! Родная! -- тихо проговорил он дрогнувшим голосом. -- Поговорите со мной. Ведь я скоро уеду. Сделаю этот дурацкий доклад - - и уеду. И возможно, никогда-никогда больше не увижу вас. А ведь вы для меня единственная. Второй такой нет на всем белом свете. Мне, я думаю, повезло не меньше, чем Рею Девису. (Рей Девис - американский ученый-физик) Юля засмеялась: -- Такого мне еще не говорили. -- И тем не менее никому ведь больше не удалось поймать нейтрино. А вы знаете, когда я понял, что назад для меня хода нет? Юля не ответила. -- Уже тогда, когда встретил вас на станции. А когда вы полоскались в саду, мне показалось, что я брежу, -- вспоминал Кольцов. -- Я до сих пор помню все до мелочей. Сад был черным. Окно светилось желтым. Вода в бочке поблескивала синим. А туман стелился, как грушевый цвет. -- А вода в кадке была удивительно мягкая! -- вспомнила Юля. -- А меня хозяйка потом ругала, почему я у нее теплой воды не попросил. -- Я совсем тогда не озябла. -- И это помню. Я стоял рядом с вами и чувствовал ваше тепло. Вы вообще тогда были ближе ко мне. -- Тогда все было естественно. И в саду. И на танкодроме. -- А теперь? -- Вы тоже стали другим. Вы считаете, что у вас теперь появились права. Я это почувствовала. И мне, очевидно, не надо было с вами встречаться. Но в таком случае я потеряла бы вас из виду. Не могла бы следить за вами. А я боюсь за вас. -- Что? -- Мне кажется, что вы перестанете работать. Плохо подготовитесь к докладу. Почему вы назвали его дурацким? Вы должны сделать его на самом высоком уровне. Вы даже не представляете, как он вам нужен! -- О чем вы говорите? -- О вас, Сергей Дмитриевич. И очень прошу вас: забудьте сейчас обо всем. И обо мне в том числе. Займитесь только подготовкой. -- И вы о том же, -- вздохнул Кольцов. -- Почему "и вы"? -- Я вам уже сказал -- работа идет, -- уклонился от ответа Кольцов. -- О ней вы не беспокойтесь. -- Значит, обещаете? -- обрадовалась Юля. -- Обещаю, -- не очень бодро ответил Кольцов. -- Вот и прекрасно. И не дуйтесь. Вы действительно большой ребенок. И вы еще многого не понимаете. Но я хочу, чтобы у вас все было хорошо! -- сказала Юля и ласково потрепала его своей теплой рукой по щеке. На этом они расстались. Кольцов поднялся к себе. Юля направилась в гараж. Нельзя сказать, чтобы и внутренне она оставалась такой же спокойной к признанию Кольцова, как внешне. Она очень следила за собой и ничем не выдала своего волнения. А оно было. Сердце так сладко сжималось, когда она слушала его тихий, непривычно взволнованный голос. И совершенно ей не хотелось от него уезжать. Она чувствовала, что он говорит очень искренне, смущается, тут же обижается, быстро, как дитя, реагирует на малейшее проявление участия к нему, и от этого ей было еще приятней. И еще она почувствовала, что в ее руках он может быть мягок как воск. Когда она вернулась домой, было уже поздно. Но Игорь не спал. И даже не ложился. Сидел и читал старый номер "Иностранной литературы". Юля разделась, вымыла руки, пошла на кухню. На столе стоял ужин: творожный пудинг, сваренное всмятку яйцо, стакан молока. К пудингу Юля не притронулась. Взяла ржаной сухарь, надкусила, с удовольствием запила молоком. -- Ну и как спектакль? -- услыхала она за спиной голос мужа. Юле не хотелось обсуждать во второй раз только что виденное представление, и она ответила односложно: -- Неплохо. -- И это все твои эмоции? -- удивился Игорь. -- Я устала. -- Могу представить. Наверное, было не меньше четырех отделений. -- Нет, меньше. -- Где же ты тогда задержалась? Юля вымыла стакан, поставила его на полку, прошла к себе в комнату. -- Нигде. Просто я была не одна и, естественно, подвезла человека до дома, -- ответила она. -- А по-моему, это совсем не естественно, -- назидательно проговорил Игорь. -- И вообще, тебе не кажется, что ты слишком много времени уделяешь этому танкисту? -- Абсолютно не кажется. Он в полку уделял мне его гораздо больше. -- Что же ты сравниваешь? Полк есть полк. Там ему приказали помогать тебе, он и делал свое дело. А ты чего ради стараешься? -- Долг вежливости. -- Перед кем? Перед этим нахалом? -- не сдержался Игорь. -- Мало того, что он переломал наши приборы, так еще учить нас приехал сюда! Да кто он такой? Попов? Ландау? -- Не знаю. Но может быть, и тот, и другой. -- Ах, вот как?! -- оторопел Руденко. -- Да я Ачкасову звонить сегодня хотел, когда узнал, что нам предстоит с ним встреча. -- Почему же не позвонил? -- подавив улыбку, спросила Юля. -- Завтра позвоню! -- Пустые слова. Никогда и никому ты не позвонишь. И кроме того, послушать Кольцова тебе просто полезно. -- Мне? -- удивился Игорь. -- И это говоришь ты? Опомнись! Что за мысль пришла в твою голову? Я заканчиваю большую работу. Многие весьма влиятельные люди уже сейчас заслуженно считают ее очень перспективной. А я, как тебе известно, собираюсь внести в проект еще целый ряд усовершенствований. Что же я от него услышу? Ты просто не понимаешь: Все, о чем Игорь собирался сказать дальше, Юля уже знала. Она тысячу раз слышала, что "Сова" -- это новое слово в технике. Что если она этого не осознает, то очень жаль. Что ему вообще кажется странным, что она до сих пор не оценила по достоинству этой его работы. При этом он непременно сошлется на какой-нибудь имеющий к данному случаю отношение пример. Потом на второй. А может быть, и на третий. Эрудицией он для этого обладал основательной. Но ей все эти ` '#.".`k уже порядком надоели. И потому, никак не отреагировав на его слова, она спокойно начала раскрывать постель. Но вдруг услыхала что-то новое, непривычное. -- Ради чего мы должны переносить свой отпуск на зиму? -- продолжал Игорь. -- Почему мы должны ждать, когда этот твой горе- испытатель соберется с мыслями? В кои-то годы вместе решили поехать на море -- и на тебе? -- Что же ты хочешь? -- испытующе посмотрела Юля на мужа. -- Перестань раскатывать его на машине! -- потребовал вдруг Руденко. -- Только и всего? -- удивилась такому обороту дела Юля. -- Да. -- Хорошо. Раскатывать больше не буду, -- пообещала Юля, подумав: "А это что? Забота о собственном престиже или ревность? Однако для ревности, пожалуй, было слишком много слов". Она легла в постель и выключила свет. Глава 19 Вечером накануне выступления Кольцов заглянул на почту и получил адресованное ему до востребования письмо от Чекана. Получил, но так и не прочитал его. На почте собралось много народу. Читать на улице было тем более неудобно. А когда вернулся домой, голова оказалась занятой совсем другими мыслями. Почти две недели бился Кольцов над тем, чтобы самостоятельно вывести формулу, которую так легко и быстро нашел на консультации Верховский. Ясны были отправные данные. Запомнил. Они были у него надежно записаны теперь уже в рабочей тетради. Но как подойти, как получить этот результат, Кольцов не знал. И вдруг после стольких неудач, плохого настроения, после десятка начинаний путь доказательства выстроился у него в голове сам собой. Стоило лишь Кольцову взглянуть на всю проблему под другим углом зрения. И случилось это именно по дороге с почты. До письма ли было ему в тот момент?! Он прибежал домой, не раздеваясь, подлетел к столу, схватил ручку и кое-как, полуцифрами, полубуквами, записал общий ход рассуждений. И когда получил то, что надо, над чем безрезультатно бился все эти дни, в изнеможении свалился на стол. И так лежал, обхватив в полузабытьи голову руками, не менее часа. Он выполнил то, что рекомендовал ему сделать Верховский, провел подробное исследование варианта "дельты" и чувствовал теперь от этого большое удовлетворение. Как всегда, академик предсказал все с завидной проницательностью. Вариант давал совершенно неожиданные интересные результаты и мог, Кольцов не сомневался в этом уже ни на йоту, успешно продвинуть работу КБ намного вперед. Естественно, определить без лабораторных исследований до конца и наверняка, удовлетворит ли перестроенный на схеме "дельты" прибор все предъявляемые ему требования, Кольцов был не в состоянии. Но то, что схема "Совы" при этом значительно упрощалась, а сам прибор становился в работе намного надежней и менее чувствителен к разного рода помехам, было уже абсолютно ясно. Новый вариант открывал для КБ немало и других не менее существенных выгод. И сейчас Кольцов почти не сомневался в том, что конструкторы воспользуются советом Верховского и пересмотрят схему "Совы". Целесообразность такой переделки была для него совершенно очевидной. Но что касалось его собственного научного поиска, о котором он сообщил и Ачкасову, и Верховскому, то на него успешные исследования "дельты" не повлияли, можно сказать, никак. Он по-прежнему, а пожалуй, даже еще в большей степени уверовал в перспективности разработанного им принципа и желал сейчас только одного -- поскорее вернуться к своим занятиям. Вывел его из состояния раздумья длинный и ужасно нудный телефонный звонок. Кольцов вздрогнул и очнулся. Зябко поеживаясь, снял трубку. Звонила Ирина. Кольцову казалось, что на дворе уже давно глухая ночь. Но голос у Ирины был веселый. -- Вы спали? -- удивилась она. -- И очень крепко. -- Вы так рано ложитесь? -- В данном случае вы меня просто поздно разбудили. Ирина засмеялась и сообщила Кольцову, что пропуск на него заказан и что утром за ним придет машина. Таково было указание самого шефа - - Александра Петровича Кулешова. -- Придет так придет, -- не стал возражать Кольцов, хотя и не очень обрадовался такому вниманию к собственной персоне. Ибо до сих пор не был уверен в благоприятном исходе всей этой ачкасовской затеи. Кольцов скрыл конверт и прочитал письмо. "Здравия желаю, товарищ капитан! -- писал Чекан. -- Мы так понимаем, что через эту "Сову" вы к нам не вернетесь уже никогда. И так уже думаем не только мы, но и наш комбат, хотя подполковник Фомин никаких команд утверждать Аверочкина не дает. Черкнули бы нам, что вам самому известно на эту тему. У нас -- порядок. Аверочкину присвоили звание старшего лейтенанта. Усиленно перестраиваем всю учебную базу. Электрифицируем танкодром, учебные поля, классы. Заодно готовимся к контрольной. Технику уже подготовили. На предварительной проверке отводили и отстреляли на "отлично", хотя комбат поставил только четверки. Пока все. Три дня назад погода резко похолодала. Вполне могут начаться заморозки. А там и зима недалеко. Передайте привет от всех нас вашему инженеру тов. Руденко. Мы не сомневаемся, что вы где-то рядом с ней". "Даже не сомневаются", -- с улыбкой подумал Кольцов. От письма дохнуло чем-то родным и в то же время остро далеким. Такое чувство он испытывал всегда, когда читал письма из дома от отца с матерью. Но путь домой для него действительно был уже давно отрезан. А с частью он вовсе не собирался расставаться и потому решительно прогнал неизбежно следовавшую в таких случаях за воспоминаниями тоску. Написать в роту он, конечно, мог бы и раньше. Ребят надо поддержать. Остаться в такую ответственную пору без командира хоть кому несладко. А они ворочали без него все дела уже больше месяца. С мыслями о роте он выпил стакан черного как деготь чая и снова сел за работу. К часу ночи все необходимые расчеты были сделаны. Графики вычерчены. Для беседы с Верховским, которого он решил поймать где- нибудь в пятницу, у него тоже было все готово. Утром того долгожданного и решительного дня он встал, как обычно, бодрым. Спокойно собрался. На улице, у подъезда, его уже ждала машина. Он заехал за своими рабочими записями и направился в КБ. Но чем ближе подъезжал к старому дому с колоннами и узорчатыми решетками на окнах первого этажа, тем больше волновался. В самом КБ Кольцов не был еще ни разу. Но с улицы он его уже видел. Юля как-то раз специально провезла его мимо КБ на машине. В бюро пропусков Кольцова встретил незнакомый и, как ему показалось, мешковатый майор-инженер. Он назвал себя Зарубой и проводил Кольцова в приемную Кулешова. Майор Кольцову не понравился. За столом секретаря в приемной Кольцов неожиданно увидел Ирину. -- Ради вас даже меня сюда посадили, -- весело улыбаясь, сказала она. -- А иначе и доклад не состоялся бы, -- в тон ей ответил Кольцов, но взглянул на стоявшую у двери вешалку и все понял. На вешалке висело штук восемь фуражек. Две из них были генеральские. Значит, гости пожаловали важные, а по этому случаю потребовался и секретарь. Кольцов разделся. Подошел к Ирине и заметил у нее несколько книг. Это были учебники английского языка. -- Вы учитесь? -- спросил Кольцов. Ирина кивнула. -- Заочно? -- На вечернем. -- Где? -- В Инъязе. Буду учить ваших детей. -- К тому времени, когда мои дети пойдут в школу, вы наверняка уже станете заслуженным учителем и вас уже сделают завучем. -- Подходит! -- приняла шутку Ирина. -- В таком случае не торопитесь. -- Я? -- не понял ее Кольцов. И рассмеялся: -- Тоже подходит. -- Разбор будет проводиться в комнате технического совета. Пойдемте прямо туда, -- предложил Заруба. Они зашли в кабинет. Кольцов увидел развешанные на стойках чертежи "Совы" и две большие, как в студенческих аудиториях, доски - - черную и красную. -- Кто будет выступать первым? -- спросил Кольцов. -- Вообще, только вы. Нам-то что говорить? Мы свое дело сделали, -- ответил Заруба. -- Во сколько начало? -- Тоже дело за вами. -- Я готов. -- А мы тем более. Сейчас доложу. Но прежде чем Заруба вышел, в комнату зашел высокий, добродушного вида полковник. Кольцов сразу же узнал его. Это был Бочкарев. Он приветливо улыбнулся Кольцову, по-приятельски протянул ему руку. -- Послушаем, послушаем лихого командира. -- И спросил: -- Для доклада от нас ничего не требуется? -- Спасибо. Все есть, -- поблагодарил Кольцов. -- В таком случае, Остап Григорьевич, приглашайте товарищей. Ачкасов у Кулешова. Сообщите Руденко. Давайте сюда всю группу! -- распорядился Бочкарев и сел на один из стульев в начале стола. Он достал из кармана кителя газету и как ни в чем не бывало углубился в нее. Кольцову даже стало обидно от такого безразличного отношения к предстоящему разбору, и он как-то сразу успокоился, подумав: "А мне- то, собственно, чего волноваться? Отбарабаню, а там пусть разбираются". И чтобы не терять даром времени и не задерживать ни себя, ни людей, решил кое-что предварительно записать на доске. Но не написал и половины того, что хотел. В комнату зашли Ачкасов и сопровождавший его генерал-майор-инженер Кулешов. Кольцов не знал главного конструктора и никогда не его не видел, но сразу догадался, что это именно он. Выдавали аккуратная профессорская бородка и манеры хозяина. Вслед за генералами пришли еще человек десять -- военные, штатские. Последней в комнату зашла Юля. Генералы поздоровались с Кольцовым за руку. Остальные сотрудники КБ, за исключением двух-трех человек, заняли свои места за столом, почти не удостоив его взглядом. Кольцов не очень хорошо представлял, как ему в данной ситуации надо себя вести и что делать, и, следуя общему примеру, также присел на свободный стул. Но Кулешов жестом пригласил его сесть рядом с собой. -- Прошу сюда, товарищ капитан, -- проговорил он и тут же перешел к делу: -- К нам приехал, товарищи, капитан Кольцов Сергей Дмитриевич. Он участвовал в испытаниях нашей "Совы". Сейчас Сергей Дмитриевич поделится с нами своими впечатлениями об этих испытаниях. Прошу. Генерал говорил басом, официально и сухо, не выражая, как показалось Кольцову, никакого интереса к тому, что происходило в комнате технического совета. Это его отношение красноречиво подчеркивала и краткость той речи, с которой он обратился к собравшимся. И все-таки, пока он говорил, Кольцов успел окинуть взглядом тех, кто пришел его послушать. Примерно половина присутствующих, и особенно тех, кто был в штатском, выглядели людьми степенными, в возрасте. У одного из майоров на кителе Кольцов заметил два значка в виде ромбов. "Гражданский вуз и военную академию окончил", -- подумал о майоре Кольцов. Но даже у военных он не встретил ободряющих взглядов. Даже Юля, как показалось, смотрела на него как на пустое место. Даже Ачкасов был хмур и глядел куда-то в угол. "Переругались, наверно, все", -- решил Кольцов и неожиданно вспомнил Ирину. Она единственная сегодня при встрече с ним улыбнулась ему своей беззаботной и лучезарной улыбкой. Вспомнил и подумал: "Вот у кого золотой характер!" -- Товарищ генерал не совсем точно определил мое отношение к испытанию данного прибора ночного видения, -- начал Кольцов, глядя на лысоватого подполковника, сидевшего рядом с Юлей. Он почему-то не a.,-%" +ao в том, что это был Руденко, и решил в разговоре ориентироваться на него как на руководителя работ. -- Я не просто участвовал в испытаниях. Я командовал танковой ротой, которой было поручено провести полевые испытания "Совы". Причем не только в этом году, когда на танки был установлен уже модернизированный вариант "Совы", но и в прошлом году -- при испытании ее первого образца. Так что при характеристике прибора я буду основываться на данных суммарного порядка. Мы испытывали десять приборов одновременно в течение тридцати ночей конца августа -- начала сентября при реальных условиях погоды. Результаты испытаний заносились в отчетные карточки непосредственно во время заездов. "Сова" применялась, согласно инструкции, и как прибор наблюдения, и как прибор управления огнем. Субъективные оценки данных, полученных в результате наблюдений с помощью "Совы" на командирской машине, контролировались специальным измерителем. -- Который, кстати сказать, в самый ответственный момент испытаний был начисто выведен из строя, -- громко заметил полноватый подполковник. В комнате послышалось веселое оживление. Но Кулешову это не понравилось. -- Игорь Николаевич, потрудитесь терпеливо слушать, -- нахмурив брови, сделал он замечание подполковнику. "Игорь Николаевич? Так вот кто Руденко! Вот чью фамилию носит Юля! -- подумал Кольцов. -- Ну что ж, в таком случае перенесем огонь на тебя!" -- Командование части проводило по этому поводу специальное дознание, в ходе которого было установлено, что прибор разбит в результате совершенно непредвиденного стечения обстоятельств. И экипаж машины никакого наказания за это не понес, -- спокойно ответил Кольцов подполковнику. -- Таковы были условия, в которых испытывалась "Сова", а точнее, ее усовершенствованный вариант. Но прежде чем говорить о конкретных результатах испытаний этого варианта, позвольте мне напомнить вам о том заключении, которое мы сделали в прошлом году. Вот оно. Я коротко, самую суть. "Первое: обзор отличный. Намного увеличен угол зрения. Второе: при ясной лунной погоде, а также при сильном освещении местности "Сова" практически слепнет. Третье: при действии в тумане, в дыму видимость также равняется почти нулю. Четвертое: у прибора отсутствует шкала дальномера, что затрудняет ведение прицельной стрельбы". Все. Когда все данные были собраны, -- продолжал Кольцов, -- их систематизировали. И уже на основании неоднократно проверенных фактов были сделаны выводы. -- А кто, простите, конкретно занимался этой работой? -- снова задал вопрос, но на этот раз уже более деликатно, Руденко. -- В ней участвовали все офицеры роты, -- ответил Кольцов. -- То есть вы и ваши командиры взводов? -- поднялся Руденко. -- Именно так, -- понимая, куда гнет подполковник, подтвердил Кольцов. -- Великолепно! -- не сдержал сарказма Руденко и сел на свое место. -- Чем богаты, тем и рады, -- в тон ему ответил Кольцов. -- Однако сделаны эти замечания не ради критиканства. Мы смотрели и смотрим на "Сову" как люди, которым непосредственно придется с ней работать, решать с ее помощью боевые задачи. С этой меркой мы подходили к испытанию и модернизированного образца. И вот результаты этих испытаний. О них лучше всего скажут отчетные карточки, которые мы заполняли непосредственно на танкодроме. Я познакомлю вас с ними. Кольцов говорил свободно, не спешил, превратив отчет, по сути, в убедительный рассказ. Все детали заездов он помнил хорошо. Людей своих знал еще лучше. И теперь, анализируя ход испытаний, он даже рассказал о том, как свалился с колейного моста танк из взвода Борисова. Как отчаянно мазал при стрельбе во время дождя Аверочкин. Как сам он спорил со своим механиком-водителем по поводу ориентировки во время тумана. Поначалу, Кольцов заметил это, его слушали без особого внимания. Некоторые даже вполголоса переговаривались между собой. Но по мере того как он приводил все новые и новые факты, сосредоточенность маленькой аудитории начала возрастать. Кое-кто взялся в конце концов за ручку. Потом Кольцова несколько раз даже попросили кое-что повторить. "Вот так-то лучше", -- подумал Кольцов. -- Ну, а какие выводы вы сделали на этот раз? -- спросил вдруг Ачкасов. Шепот и шум в комнате стихли. Кольцов почувствовал устремленные на него любопытные взгляды. Не нетерпение, не надежда, не тревога, а именно любопытство отражалось в них. Он почувствовал, что самолюбие его ущемлено. И впервые обрадовался тому, что Ачкасов не принял тогда его предложения и не поручил этот доклад кому-нибудь другому. Кольцов не подал виду, что реакция присутствующих задела его за живое, и продолжал чуть громче: -- Начну, пожалуй, с главного: сделанные вами усовершенствования показали, что конструкторское бюро пошло по неправильному пути. В комнате стало так тихо, что показалось, будто умолкли даже большие, стоявшие в углу часы. Но уже в следующий момент над столом раздалось что-то вроде вздоха облегчения и даже послышались оживленные возгласы: -- Вот это да! -- Силен капитан! -- А мы-то головы ломали!.. Кольцов понял, что его заявление просто не приняли всерьез. Но повторил еще тверже: -- И тем не менее это так. -- Да кто вам это сказал? -- снова поднялся со своего места Руденко. -- И о каком пути вы вообще ведете речь? -- Объясню, -- ответил Кольцов. -- Я не зря напомнил о заключении наших прошлогодних испытаний. Есть с чем сравнивать. И если первый вариант прибора принять за исходную точку, или точку "А", а усовершенствованный образец за точку "Б" и соединить их прямой, то и слепому станет ясно, в каком направлении вы вели работу, по какому пути шел ваш поиск. -- Ну, если вопрос рассматривать только так, то, на мой взгляд, и соединять ничего не надо. А надо просто посмотреть на панель управления прибора, и действительно всякому станет ясно, что на ней появилось нового, -- запальчиво проговорил Руденко. -- Ручка настройки резкости -- раз. Ручка контрастности -- два. Значит, вы утверждаете, что введенные нами системы регулировки не нужны? -- Думаю, что так, ибо они не дали ожидаемых результатов. И не дадут! -- А об этом говорить еще рано. Да и вряд ли вообще есть основания, -- вмешался неожиданно в разговор Кулешов. -- Некоторую недоработку этих систем мы уже устранили. Сейчас они стали намного надежней. И еще будут доделываться. Так что принять это ваше замечание мы просто не можем. -- А как раз о нем я и хочу говорить, -- упрямо возразил Кольцов. -- Но на что вы будете ссылаться? Вы даже не видели сделанных усовершенствований! Вы же о них ничего не знаете! -- Знаю. Меня познакомили с технической документацией. Мне известна проделанная вами работа. И именно на основании ее я утверждаю, что путь, избранный КБ для устранения недостатков прибора, является ошибочным. И берусь это доказать. -- Ну, если так: --не зная, чему больше удивляться -- то ли осведомленности, то ли такой настырности капитана, -- развел руками Кулешов и, нахмурившись, опустил взгляд. -- Доказывайте. И опять в комнате стало тихо. Но теперь уже никто не улыбался, а все, наоборот, стали серьезными и уже со вниманием смотрели на Кольцова. А он, почувствовав, что снова завладел аудиторией, решил, что пора пускать в ход главный козырь, переходить к теории вопроса, и направился к доске. Но перед этим совсем мельком взглянул на Юлю. Nна, так же как все остальные, сосредоточенно смотрела на него. Но виделась в ее взгляде и чуть заметная тревога. "Ничего, теперь уже не вышибут из седла, теперь не собьют", -- мысленно успокоил ее Кольцов и взял в руки мел. -- Для того, чтобы заставить "Сову" видеть в тумане и в дыму, вам потребовалось увеличить мощность сигнала. Вот выбранный вами путь усовершенствования. Направление работы, а не ручки на панели управления имел я в виду. Если в первом образце мощность сигнала выражалась "ку" в квадрате, -- записал на доске Кольцов, -- то при последующих модернизациях она уже стала "ку" в квадрате плюс два, потом плюс четыре и, надо думать, будет плюс шесть и плюс восемь! -- последовательно записал он. -- Не будет. Вы, простите, знакомы с преобразователем 2Х-Щ? -- снова перебил Кольцова Руденко, подошел к другой доске и тоже взял мел. -- Да, -- коротко ответил Кольцов. -- Вы знаете, что он может повысить мощность сразу в три и даже в четыре раза? И тогда формула будет выглядеть вот так, -- сделал свою запись Руденко. -- Знаю, -- взглянув на доску, коротко ответил Кольцов. -- Тогда в чем же дело? -- А в том, что если вы получите искомое "ку" даже в шестой степени, -- то не выйдете из тупика, в который заходите все глубже и глубже. -- Мы намерены также ввести усилитель и в цепь преобразователя, -- добавил к выходной формуле несколько цифр Руденко. -- Все равно простое механическое наращивание мощности не позволит решить проблему в целом, -- возразил Кольцов, -- Вы пробьете туман. Но при этом вы обречете прибор на действие лишь в идеальных условиях темноты. -- А это откуда вам известно? -- Я утверждаю это как физик. При этом я основываюсь не только а собственном понимании данной проблемы, но и на очень обстоятельной консультации академика Верховского, -- четко проговорил Кольцов. В споре наступила пауза. Ссылка на академика была для всех полной неожиданностью и заставила присутствующих задуматься. Кольцов почувствовал, что инициатива теперь уже надежно перешла к нему в руки, и, боясь упустить ее, заговорил еще энергичней. -- Я утверждаю, что при такой мощном выходом сигнале "Сова" сможет эффективно работать только в абсолютной темноте, -- повторил Кольцов свой главный вывод. -- А на какую темноту можно рассчитывать в современном бою, когда противник применяет и напалм, и осветительные ракеты, и трассирующие снаряды, и пули, когда даже на такой сравнительно небольшой площади, какую, к примеру, занимает ротный опорный пункт, всегда или почти всегда будет два-три очага пожара? Я знакомил вас с записями отчетных карточек. Вы должны были обратить внимание на то, что уже первый модернизированный образец с усиленным сигналом даже при слабом лунном освещении резко снижал эффект видимости. А когда мой танк двинулся на горящую цистерну, чтобы сбросить ее с полотна и освободить путь, "Сова" ослепла совершенно. И мне пришлось таранить пылающую цистерну с открытым люком, ибо только так мог я ориентироваться на местности и управлять машиной. Тогда-то, кстати сказать, и был поврежден контрольный измеритель: Но это все слова. И вы вольны им верить или не верить. А вот что показывают цифры: -- И Кольцов быстро покрыл доску формулами. По ходу записи он что-то подчеркивал, что-то обводил кружками. В конце концов вывел итоговый результат, дважды подчеркнул его жирной чертой и положил мел. -- Вот к чему неизменно вы придете, наращивая мощность сигнала, -- безапелляционно заявил он. -- А вот на что рекомендовал обратить внимание академик Верховский. В развитии "дельты", и не иначе, увидел он перспективу. Он вообще отверг вариант с усилителем 2Х-Щ. Одобрил усилители, уже задействованные в схеме. Но при этом рекомендовал установить их параллельно. И тогда, если даже учитывать фактор среды, то есть и a"%b, излучаемый ночью небесными телами, и искусственное освещение местности, итоговый результат не выйдет за пределы, допустимые нормой. И опять наступила пауза. Руденко вернулся на свое место за столом. Сотрудники КБ, казалось, обдумывали формулы Кольцова. Многие переписывали их в свои тетради. Кольцов тоже молчал. Он сказал все, что намеревался сказать, написал все, что считал нужным. Теперь, по всем правилам, у присутствующих должны были возникнуть вопросы. Но они не возникли. Во всяком случае, их не задавали. И вообще было непонятно: согласились ли с его мнением сотрудники КБ или остались при своем? Не ясно было и то, доволен его разбором Ачкасов, или он ожидал от Кольцова чего-то другого? Он тоже молчал, лишь время от времени поглядывая на сидящих за столом. "А стоять тут у доски, однако, глупо", -- подумал Кольцов и вернулся на свое место. И как только он сел, комната наполнилась шумом. Собравшиеся заговорили все сразу. Но то, что услышал Кольцов, немало его удивило. -- Интересно получается, весьма, -- громче всех прозвучал голос Зарубы, -- от нас до Верховского полчаса езды, и мы не удосужились у него побывать. А капитан приехал за тысячу километров и быстрее нас обернулся. -- А кому это было надо, чтобы мы к нему ездили? -- встал со своего места майор-инженер с двумя ромбиками на кителе. -- У нас вопрос с самого начала был решен просто: делать так! И не иначе! А почему именно "так"? В угоду чьему авторитету? Я писал в докладных записках: то, что мы делаем, -- это всего лишь сегодняшний день. А надо думать о завтрашнем и послезавтрашнем! Так что мне на это ответили? Занимайся своим делом. Ну вот и дозанимались! -- А кому вы писали? -- спросил Ачкасов. -- Руководителю работ подполковнику-инженеру Руденко. Писал и начальнику лаборатории, -- ответил майор0инженер. -- Когда писали? -- На последней стадии разработки проекта. -- Научно-технический совет разбирал ваши докладные? -- Нет. -- Почему? Из-за стола в который уже раз поднялся Руденко. -- Разрешите, товарищ генерал? -- обратился он к Ачкасову. -- Я не видел необходимости передавать записки майора-инженера Окунева НТС: -- Садитесь, Игорь Николаевич, -- прервал его вдруг Кулешов. -- Я сам объясню Владимиру Георгиевичу суть дела. -- Да, были такие докладные. Я о них знал. Кстати, их было не две, а больше, и писал не только Окунев. Но дело в том, что поступать они начали тогда, когда аванпроект был уже одобрен, и с вашего ведома, -- поклонился в сторону Ачкасова Кулешов. -- К тому же нас поджимали сроки, установленные министерством. -- И тем не менее, уважаемый Александр Петрович, наиболее перспективные из них надо было рассмотреть. Я со своей стороны неоднократно напоминал вам об этом, -- с места бросил реплику Бочкарев. -- А я их рассматривал, уважаемый Юрий Михайлович, -- обернулся теперь уже в сторону Бочкарева Кулешов. -- Рассматривал и отклонял. И утверждаю, что ни одного до конца обоснованного предложения в докладных не было. Кольцов, поначалу несколько ошарашенный этой так неожиданно возникшей перепалкой, теперь уже с интересом слушал то, о чем говорили сотрудники КБ. Слушал и понимал: разговор этот имеет самое непосредственное отношение не только к сделанному им разбору, но и к проблеме Совы в целом. И было пока не ясно лишь одно: воспользуется КБ его конкретным предложением или нет? Это, по мнению Кольцова, во многом должно было зависеть от Ачкасова. А он, оставаясь внешне совершенно спокойным, пока явно с повышенным вниманием прислушивался к каждой реплике, к каждому данному на нее ответу. И даже сделал -%a*.+l*. пометок в своей записной книжке. Разговор между тем продолжался. Теперь уже встал Бочкарев. Он снял свои большие очки, зажал их в ладони и, подождав, когда шум в комнате немного умолк, заговорил: -- У нас, правда, сегодня не собрание. Но уж раз такой разговор зашел, хочу сказать: я тоже не согласен ни с выводом, о котором нам только что сообщил главный конструктор, ни с установившейся практикой решать научные вопросы административным путем. Вы знаете, Александр Петрович, я всячески поддерживал предложение Окунева об изменении схемы "Совы". И потому в свое время настаивал на их рассмотрении советом, что знал: сами вы никогда не отступите от своего варианта проекта. Сейчас, конечно, можно ссылаться на то, что на нас давили сроки. Но разве в конечном счете мы их выиграли? Нет! И тысячу раз нет! Жизнь в конце концов рассудила, кто был прав. И я очень благодарен капитану Кольцову за его принципиальное, глубокое, если хотите, творческое исследование нашего проекта. Хоть теперь, на этапе второй модернизации, мы дадим себе отчет в т ом, что творим. Познакомившись с выводами Верховского, я припоминаю, что предложение Окунева тоже предусматривало параллельную установку усилителей. А разве не к этому же варианту пришел теперь в своих выводах Верховский? Я вас спрашиваю, Игорь Николаевич? Руденко снова быстро поднялся со своего места, будто только того и ждал, что его сейчас позовут. -- А зачем гадать? Я тоже отлично помню, как выглядело предложение и на схеме, и в расчетах. И пожалуйста, могу записать выкладки Окунева сейчас же, -- глядя больше на Ачкасова, чем на Бочкарева, предложил он и направился к доске. Но Бочкарев остановил его? -- Теперь это уже не имеет смысла. -- Почему? -- Потому что на данном этапе оно уже не имеет практической ценности, потому что внедрять его во всех случаях можно было только на первое стадии разработки проекта. Потому, наконец, что наш разговор уже перешел из области технической в область, если хотите, морально-этическую. Руденко недоуменно пожал плечами, но спорить почему-то не стал и вернулся на свое место. А Бочкарев, проткнув воздух, как рапирой, указательным пальцем, продолжал: -- Позвольте, Игорь Николаевич, напомнить вам: время гениальных одиночек безвозвратно ушло. -- Что вы этим хотите сказать, Юрий Михайлович? -- спросил Руденко. -- То, что я уже сказал: я возражал и буду возражать против установившейся в бюро практики решать научные вопросы кем бы то ни было единолично. -- Да, но с меня как с руководителя работ никто еще не снимал ответственности за ее успешное проведение! -- запальчиво возразил Руденко. -- И не только единолично, но и безапелляционно! -- не обращая внимания на реплику Руденко, продолжал Бочкарев. -- Я считаю совершенно недопустимым рассматривать научный спор как критику действий руководства. С каких это пор авторитет ученого стал поддерживаться в первую очередь его должностным положением? Почему Бутлеров, великий Бутлеров, мог, обращаясь к своим коллегам, призывать: разрушайте меня, опровергайте меня! Да потому, что он меньше всего беспокоился за свой личный авторитет и больше всего болел душой за истину! Она, и только она, должна быть ученому дороже всего. А мы забыли это. И вместе с этим забываем и о своем гражданском и партийном долге. Мы разглагольствуем об ответственности, а на деле озабочены лишь тем, чтобы оставить в науке, в технике, в жизни свой собственный след, не задумываясь при этом, во сколько он иногда обходится государству. Лишние опыты, промежуточные образцы, дополнительные исследования -- и за всем этим подчас одно лишь неудовлетворенное тщеславие! Я заявляю с /.+-.) ответственностью, что все это имеет место и у нас!.. Бочкарев хотел сказать что-то еще, но неожиданно из-за стола поднялся Кулешов и, негромко откашлявшись, проговорил: -- Я думаю, что нам действительно надо поблагодарить товарища Кольцова. Кулешов подошел к Кольцову и пожал ему руку. Сотрудники КБ зааплодировали. -- Вы проделали большую и весьма интересную работу. Благодарю вас от лица всего нашего коллектива, -- улыбаясь, сказал Кулешов и обратился к Ачкасову: -- Мне кажется, Владимир Георгиевич, что заключительную часть совещания мы проведем без нашего талантливого оппонента. Вряд ли ему интересны наши будничные дела: Ачкасов возражать не стал. -- Конечно, Сергей Дмитриевич свое дело сделал. Он может и отдохнуть, -- сказал он и встал, чтобы проводить Кольцова в приемную. Кольцов понял, что главный конструктор, мягко говоря, просто-напросто выставил его из комнаты ученого совета, и, не задерживаясь, направился к двери, как только Ачкасов шагнул ему навстречу. Он даже не взглянул на прощание на Юлю -- так ему вдруг стало от всего этого неприятно. Но на Кулешова он не обиделся, ибо понимал, что сам совершенно невольно доставил ему сегодня куда больше неприятностей. В приемной Ачкасов сразу закурил и, пока Ирина отмечала Кольцову пропуск, жадно втягивал в себя дым сигареты. Потом протянул, как старому приятелю, Кольцову руку и сказал: -- Я вами, Сергей Дмитриевич, очень доволен. Отдыхайте. А завтра утром, пожалуйста, ко мне. Буду ждать. И еще раз крепко пожал ему руку. Глава 20 Сразу после отъезда Ачкасова Кулешов пригласил к себе Бочкарева и Руденко и засел с ними в своем кабинете. Ирине было приказано никого к нему не пускать. Даже все свои телефоны, кроме главного, он перевел на нее. Юля поняла, что настоящий разговор по итогам разбора начался только теперь, что скоро он наверняка не кончится, и поехала к матери. Во-первых, ей непременно хотелось увидеть сегодня отца. Во- вторых, она, хоть и не очень твердо, все же надеялась, что именно там найдет ее Кольцов. Ей не были известны дальнейшие планы Кольцова, а она хотела их знать. Дверь, как всегда, Юле открыла мать. -- Ты одна? -- удивилась она. -- Пока да. У них там совещание, -- ответила юля, имея в виду отца и мужа. Она разделась, прошла в комнату и спросила: -- Мне никто не звонил? -- А кто тебе может сюда звонить? -- еще больше удивилась Маргарита Андреевна. -- Ну, с работы: -- С работы?.. -- Ну не все ли равно! -- О господи! -- уловив в голосе дочери раздражение, вздохнула Маргарита Андреевна. -- Какие все стали нервные! Отец рычит, зять молчит, с дочерью тоже не поговори. И это называется интеллигентные люди! Нет, Юленька, никто не звонил. -- Хорошо, -- понимающе кивнула Юля. -- Ну как ты тут? -- Не жалуюсь.. И словно нарочно раздался телефонный звонок. Юля быстро сняла трубку. -- Да, я, -- ответила она. -- Маму давно не видела. Хорошо, скоро буду. Положила трубку на место, сказала матери: -- Игорь звонил. Беспокоится. -- Этого звонка ты и ждала? Юля прищурилась, посмотрела в окно. -- Этого. -- Ну вот и дождалась. Теперь пойдем, поговори с матерью, которую ты давно не видела. -- Пойдем, -- согласилась Юля. -- Только, знаешь, разреши, я сначала покурю? -- Покури, -- добродушно улыбнулась Маргарита Андреевна и оставила дочку одну у телефона. То, что Юля была необычно нервозно настроена, она поняла. Как поняла и то, что звонок Игоря ее лишь разочаровал. Но отчего все это происходило, чем дочь последнее время озабочена -- этого Маргарита Андреевна не знала. А спрашивать Юлю не хотела, да и не привыкла, так как всегда считала излишнее родительское любопытство самой настоящей неделикатностью и искренне верила: если дочери будет надо, она обо всем расскажет и сама. А Юля, хотя и чувствовала, что ведет себя с матерью не совсем учтиво, тем не менее осталась у телефона и действительно закурила. По тону мужа и по тому, что он не приехал сейчас за ней, она поняла -- разговор в кабинете у отца был не из приятных. Она знала, что отец вспыльчив, хотя и отходчив, не очень разборчив в выражениях и, если уж вздумает отстаивать свою позицию, переубедить его почти невозможно. Правда, Юля не совсем четко представляла, о чем могли спорить в данном случае руководитель работ и главный конструктор -- их позиции в процессе всей работы над "Совой" полностью совпадали. Но тем не менее было ясно: Игорю попало. Как, впрочем, и всем другим авторам "Совы". Победа Кольцова на разборе была убедительной. Юля давно уже поняла: Кольцов -- личность незаурядная. Но его знания, логика, умение держать себя превзошли все ее представления о нем. Было больно, смешно и даже странно сознавать, что он оказался прозорливее всех их, вместе взятых. И может быть, поэтому было особенно неприятно вспоминать, как пытался сбить его репликами Игорь, как бестактно поступил отец, фактически выпроводив его за верь. Юля курила одну сигарету за другой, не отводя глаз от темного окна столовой. На улице давно уже сгустились сумерки, в окнах домов ярко горели огни. Желтоватые, голубоватые, розовые, они успокаивающе действовали на Юлю. Глядя на них, ни о чем не хотелось думать. Мать, очевидно, тоже не случайно оставила ее одну, и Юля была ей бесконечно благодарна за эту паузу, за то, что она дала ей возможность остаться наедине со своими мыслями: Очередной телефонный звонок, как ей показалось, прозвучал тише обычного. И Юля подумала: кто-то, вероятно, ошибся номером. Поэтому трубку она сняла не торопясь. И вздрогнула, услышав голос Кольцова. -- Наконец-то я вас нашел, -- сказал он. -- Да, да! -- обрадовалась Юля. -- Вот и все. Мавр сделал свое дело, -- сказал он. -- А вы даже не предупредили меня о том, что предвидится такой цирк на колесах. Я- то ведь совершенно не собирался заваривать эту кашу. -- Ничего страшного. Все хорошо, -- постаралась успокоить его Юля. Но Кольцов, оказалось, был взволнован случившимся не меньше ее. -- Да чего уж. Наверно, и у вас теперь будут неприятности. Долго после меня спорили? -- Кое-кто и сейчас еще не закончил. -- И Ачкасов там? -- Нет, он уехал. -- Я не знаю, о чем он завтра будет со мной говорить, но, наверно, послезавтра я отчалю. Загляну на денек к старикам. А от них -- уже к себе. Юля ничего не ответила. -- Молчите? -- с укором продолжал Кольцов. -- А я хочу вас видеть. -- Это невозможно: -- А завтра? -- Боюсь, что тоже. -- Хоть на десять минут! Юлия Александровна, родная! -- взмолился Кольцов. -- Не могу, сказала Юля, чувствуя, что голос у нее дрожит. -- Я сам приеду к вам. Вы только выйдите. -- Не надо приезжать, -- остановила его Юля. -- Жаль. Очень жаль! -- искренне проговорил Кольцов. -- Мне так вас не хватает. Вы все время подгоняли меня: готовься, готовься. Скажите хоть сейчас, то ли я сделал? -- Абсолютно то. -- А зачем вам это было надо? -- Это вам было надо. -- Не пойму зачем. Впрочем, наверно, не только это. А всего, что связано с вами. Я-то думал, вы ко мне лучше относитесь, теплее. Я-то вас люблю. Я вас очень люблю! И мне ни до кого и ни до чего, кроме вас, нет дела. И это надолго. Навсегда. Я себя знаю. Только не говорите "нет". Можно, я буду вам писать? -- Во сколько отходит ваш поезд? -- задала встречный вопрос Юля. -- Можно? -- настойчиво повторил Кольцов. -- Нечасто. До востребования. На главный почтамт? -- Конечно. -- Спасибо. Спасибо, милая. Поезд отходит в восемнадцать ноль- ноль. Не сердитесь, если все же я что-нибудь сделал не так. В конце концов, "Сова" -- она и ваша и наша. И еще неизвестно, кому из нас она больше нужна. Сказал и повесил трубку. И только когда Юля услыхала частые прерывистые гудки, она вдруг подумала: "А почему, собственно, я не могла с ним встретиться? Он просил всего на десять минут". Она поспешно позвонила на квартиру, где он остановился, но ей никто не ответил. Юля еще раз набрала номер, решив, что, возможно, ошиблась. Но ей опять никто не ответил. Юля достала из пачки новую сигарету. Она не знала, что Кольцов разговаривал с ней из автомата ближайшей станции метро. "Глупо: -- подумала Юля. -- Глупо обманывать себя. Ведь я же ждала его звонка. Я хотела слышать его голос. Все глупо:" Она почувствовала, что ей уже не хочется курить, потушила сигарету и пошла к матери. Маргарита Андреевна резала на кухне вафельный торт. -- Мам, выпить есть? -- спросила Юля. -- Есть, -- не отрываясь от своего занятия, кивнула Маргарита Андреевна. -- Дай. -- Ты же за рулем. -- Женщин не останавливают, -- сказала Юля и сама открыла дверцу шкафа, в котором хранились все запасы спиртного. Она достала бутылку, высокий стакан с толстым, словно ледяной нарост, дном, налила в него коньяку, медленно выпила и заела шоколадной конфетой, снятой с торта. В прихожей стукнула дверь. -- Ну вот и отец пришел, -- обрадовалась Маргарита Андреевна. Кулешов снял китель, переобулся в мягкие тапочки, вымыл руки и заглянул на кухню. -- А, ты тут: -- обрадовался он, увидев дочь. -- Очень кстати. Пошли за стол. Неси-ка, мать, нам ужинать. Юля, еще совсем недавно с нетерпением ожидавшая отца, сейчас пошла к столу безо всякой охоты. Но Александр Петрович был настроен куда воинственнее. В нем еще не улеглись волнения пережитого дня, и он, едва Юля села напротив него, заговорил так решительно, будто продолжал только что прерванный в кабинете разговор. -- Быть руководителем работ и вести себя как мальчишка! Как это можно?! -- с возмущением потряс он руками, обращаясь к Юле. -- Это я говорю о твоем муже! Черт бы побрал таких помощников! Тоже мне мушкетер! Устроил дуэль на мелках! Совался с какими-то дурацкими репликами! Зачем-то вздумал иронизировать! Выболтал планы о новом преобразователе! Как будто и без него в КБ некому совать проекту палки в колеса! -- Я тебя предупреждала: Кольцов серьезный оппонент, -- напомнила Юля. -- При чем тут Кольцов? -- так и взорвался Кулешов. -- Неужели не /.-ob-., что меня специально столкнули лбом с Бочкаревым и Окуневым? -- Теперь понятно, -- спокойно ответила Юля. -- А понятно, тогда что о нем говорить, -- сразу вдруг успокоился Александр Петрович. -- У Кольцова светлая голова. Это верно. И если бы мы только начинали работы над проектом, к его замечаниям непременно стоило бы прислушаться. А теперь, когда уже затрачено столько сил и средств, коренная перестройка схемы совершенно нерентабельна, и надо идти до конца уже выбранным путем. И поймите, никогда не было и не будет абсолютно законченных изобретений. Даже то, что уже сделано и надежно служит нам веками, можно доделывать и переделывать десятки раз. И почему я должен это всем объяснять? Вы что, с луны свалились? -- снова начал закипать Кулешов. Глава 21 Временный пропуск Кольцова еще действовал, и Сергей в назначенное время появился в приемной генерала. Ачкасов встретил его доброй, приветливой улыбкой. Он, как и при первой встрече в этом кабинете, усадил Кольцова за стол, сел рядом с ним и, потирая руки, что у него служило выражением хорошего настроения, проговорил: -- Не могу не поблагодарить вас, дорогой Сергей Дмитриевич, еще раз. Держались молодцом и отлично выдержали экзамен на аттестат ученой зрелости. Вы даже не подозреваете, какую большую работу проделали мы с вами! Волновались? -- Было, -- признался Кольцов. -- А больше злился. Ачкасов добродушно рассмеялся. Кольцов чувствовал себя с генералом очень свободно, во всяком случае, куда свободнее, чем, допустим, с Фоминым или даже Семиным. И потому сейчас откровенно спросил: -- Примут они мои поправки? -- По всему видно -- придется. Хотя не берусь предсказывать, в какой мере. -- Мера одна! -- даже оторопел Кольцов. -- Всю схему надо строить на "дельте". Это же ясно! -- Кому? -- Мне. Вам. Разве вам не ясно? -- Сергей Дмитриевич, чтобы дать обратный ход, даже автомобиль хоть на минуту надо остановить. А в данном случае возвращать почти на исходные позиции придется целый коллектив солидных людей, с их учеными званиями, с их характерами, самолюбием, упрямством, с их правами на авторский приоритет. -- Но при чем все это? Ведь нужна "Сова", а не амбиции, не дипломы и не премии! -- горячо заспорил Кольцов. -- И они говорят, что нужна "Сова". И искренне стараются ее сделать. И я не могу, не имею морального права им не верить! -- возразил Ачкасов. -- Но ведь вы видите, что они топчутся на месте. Они зашли в тупик. Вы же сами говорили, что и этот образец "Совы" следует рассматривать лишь как промежуточный. -- Согласен. -- Значит, все надо переделывать. Решительно! Смело! -- А вот в этом, повторяю, я не уверен, -- вздохнул Ачкасов. -- Вы доказали, что у них плохо. Но вы еще не доказали, что у нас хорошо. Вы хотите, чтобы я незамедлительно принял вашу сторону. Но ведь это не делается нажатием кнопки. Можно в космос послать одним пальцем то, что сто КБ делали десять лет. Но можно десять лет давить на сто кнопок и ни из одного КБ не выдавить ни одной дельной мысли. За тем, Сергей Дмитриевич, что мы включаем в план разработок и на что выделяем средства, стоит огромная предварительная исследовательская работа. У них, время сказать, она проделана. И они уже дали прибор с широким, почти панорамным обзором. Вы же, не обижайтесь на меня, сделали лишь заявку. А заявка, как утверждают люди творческие, всего лишь предчувствие сюжета. Пред-чув-стви-е! -- повторил он по слогам. -- Так-то. -- Значит, практическая польза от всей этой затеи равна нулю? -- /.-c`("h(al, спросил Кольцов. -- Ни в коем случае, -- откинулся на спинку стула Ачкасов. Но прежде чем начать объяснять пристально посмотрел куда-то в окно. Заговорил он медленно, с раздумьем и начал издалека: -- Поймите меня, Сергей Дмитриевич, правильно. В данном случае мы провели с вами такую реакцию, в результате которой побочные продукты оказались важнее главного. Больше того, если хотите, мы с вами с самого начала стремились получить эти продукты разными. Вас, естественно, интересовало то, о чем вы и спросили меня: будет ли схема "Совы" преобразована по принципу, предложенному вами? Меня же, буду с вами совершенно откровенным, больше всего интересовали те споры и разговоры, которые возникли после разбора. Да! В работе над прибором явно началось топтание на месте. А это значит, что то направление, в котором эти работы велись и которое до сих пор считалось главным, на самом деле оказалось ошибочным или частично ошибочным. Но доказать это людям, свято в него верящим, по сути дела открывшим его, не так- то просто. Тем более когда у этих людей в руках вся власть. Но доказывать надо. Этого требуют интересы дела. И мы доказали. Мы организовали спор. И в нем родилась нужная делу истина. Конечно, я мог бы сделать все иначе: обсудить, скажем, вопрос на служебном совещании. Или поставить его на повестку дня партийного собрания. Не сомневаюсь, что коммунисты КБ дали бы сложившейся ситуации принципиальную оценку. Но мы с вами нашли, как мне кажется, более удачный метод завязать полемику -- устроили разбор. Причем на высоком научном уровне. И вот результат: в конце концов в полный голос высказались те люди, с мнением которых в свое время руководство КБ не посчиталось. А именно они, их предложения помогут сдвинуть дело с мертвой точки. Одним словом, мы бросили камень в огород Кулешова. И он это понял. При всем уважении к Александру Петровичу как-то надо было несколько унять его администраторский пыл, который явно стал вредить делу. Кольцов вспомнил, как Ачкасов внимательно прислушивался к каждому слову Окунева и Бочкарева. Он даже что-то записывал. Как сердито встречал взглядом каждого поднимавшегося из-за стола Кулешов. И как бесстрастно смотрела на все это Юля. Будто ей было совершенно безразлично все, что происходило в комнате технического совета. Вспомнилось все это Кольцову очень четко. Но думал он сейчас совсем о другом. Откровенность Ачкасова была ему приятна. Он даже в какой- то мере был удивлен ею. И в то же время, Кольцов это почувствовал, о чем-то главном генерал ему не сказал. Все, что казалось Кольцову ясным как божий день, простым и само собой разумеющимся, в словах Ачкасова почему-то обретало неопределенность. Генерал явно чего-то не договаривал. Он не отрицал, что предложенные Кольцовым поправки будут приняты. И вместе с тем не высказывался по этому поводу с твердой уверенностью. Кольцову, бесспорно, было бы приятно знать, что предложенный Верховским и исследованный им, пусть неполно, пусть лишь в основном направлении, вариант "дельты" КБ берет на вооружение. Но, в общем-то, для него это было не так уж важно. И волновало его совсем другое. А именно то дело, та работа, которую он начал в части и вел самостоятельно уже более двух лет. Во время их первой беседы Ачкасов высказал о ней совершенно определенное мнение. Ему все это показалось очень и очень интересным. Он просил никому об этой работе не говорить. Обещал позднее обязательно вернуться к этой теме и уже тогда обсудить все подробности. Но время шло. Кольцов проработал в Москве больше месяца. С Ачкасовым они встречались несколько раз. Но генерал как будто забыл и о тетрадке, которую, кстати, так до сих пор и держал у себя, и о своем намерении все обсудить и обо всем поговорить. Забыл? Или не хотел? Забыл -- вряд ли. Не таким он был человеком. Значит, не хотел. Но почему? Что изменилось в его намерениях? Настроение у Кольцова сразу упало. -- Ну а какие у вас ближайшие планы? -- неожиданно сменил тему разговора Ачкасов. Кольцов не сразу оторвался от своих мыслей. А когда понял наконец, о чем спрашивает его генерал, ответил безо всякого m-bc'( ', : -- Надо в часть возвращаться. Там проверка на носу. На воскресенье заскочу к старикам, благо они тут недалеко, проведаю их, а в понедельник -- в полк. В отпуске еще не был: О предстоящей встрече с Верховским он решил Ачкасову не говорить. В конце концов, теперь это было уже его личное дело. -- Значит, еще собираетесь и отдыхать? -- уточнил Ачкасов. -- Так точно. Положено. -- Положено, -- подтвердил Ачкасов и заговорил вдруг о том, что наша армия омолаживается. Ветераны уходят в запас. На их место приходят молодые специалисты. Но кто они? Какие? Армия ни на минуту не может быть слабее. Молодежь должна быть лучше, грамотнее тех, кто уходит. Они разговаривали еще долго. Но теперь Ачкасов больше спрашивал. Его интересовало, как Кольцова встретил Верховский, насколько академику понравился проект вообще. -- Вы, кажется, рассказывали, что Владислав Андреевич давно приглашал вас в аспирантуру? -- пытливо поглядел на Кольцова, спросил генерал. -- А с чем бы я к нему пришел? -- спокойно выдержал этот взгляд Кольцов. -- С тем, с чем он выпустил меня из университета? С теми же формулами и выводами из учебника академика Верховского? На такой основе настоящего контакта у нас с ним никогда бы не получилось. Уж кого-кого, а Владислава Андреевича я изучил достаточно. Хоть сам он любит менять рубашки каждый день, ему больше по душе люди, которые в робе. Вот если бы я теперь к нему пришел -- это другое дело. Я уже вдоволь накопался и в инфракрасной технике, и в телевидении, и: -- А зачем вам теперь к нему идти? -- даже не дал договорить Кольцову Ачкасов. -- Да нет, я не пойду. Разошлись наши пути. Он ведь чистый теоретик. А меня все больше и больше тянет к практике, -- признался Кольцов. И, подумав, добавил: -- Хотя работать под началом Владислава Андреевича -- это, конечно, великое благо. -- Значит, все-таки мысль о возвращении к Верховскому не исключается? -- снова спросил Ачкасов. -- Так, наверное, это было бы и неправильно, -- пожал плечами Кольцов. Они попрощались. Кольцов сдал все числящиеся за ним чертежи и книги, свой временный пропуск и вышел на улицу. Дул холодный, с мелким дождем, ветер. Лужи на асфальте подернуло рябью. За рекой сквозь серую пелену угрюмо чернел сад. Кольцов зябко поежился и направился к станции метро. Беседа оставила у него впечатление явной незаконченности. О чем-то самом главном, как теперь уже точно представлялось Кольцову, Ачкасов говорить так и не стал. А что могло быть этим главным, сам Кольцов не знал и не догадывался. Глава 22 В четверг Сергей, как и намеревался, с утра начал разыскивать Верховского. Но найти его оказалось не так-то просто. В университете он в тот день не появлялся. Искать его пришлось там, где он консультировал работы. Но и там он показывался ненадолго. Отыскал его Сергей в вычислительном центре. Рабочий день уже заканчивался, и Сергей чувствовал, что беспокоить академика в это время по своему вопросу не совсем даже удобно. И хотел узнать у секретаря лишь одно: будет ли академик в центре завтра? Но секретарь, судя по голосу, уже немолодая женщина, выслушав Кольцова, ответила совершенно неожиданно: -- А вот он рядом, передаю трубку. И почти тотчас Сергей услыхал знакомый голос: -- Я вас слушаю. Сергей поздоровался и извинился за то, что оторвал Верховского от дела. -- Никаких дел. Мы тут курим, -- успокоил его академик, -- Вы #.b."k со мной встретиться? -- Если вы не очень устали, хотя бы на полчаса: -- Можно и больше. -- Когда прикажете? -- Ах! -- добродушно крякнул Верховский. -- Даже со мной не можете разговаривать по-человечески. Вы сами-то чем сейчас заняты? -- Ничем: -- Вот и приходите сюда, -- быстро решил проблему Верховский. -- Знаете, как добраться? -- Конечно! -- Когда будете? -- Минут через двадцать. -- Встретимся у главного входа. Положив трубку, Сергей задумался: брать или не брать с собой хотя бы некоторые расчеты? С одной стороны, они, бесспорно, были бы ему нужны. А с другой -- Верховский ведь так и не назвал место, где собирался беседовать со своим подопечным. Сергей знал по опыту, беседа может пройти и в прямом смысле на ходу. И тогда кому они будут нужны, эти расчеты? Но в конце концов решил кое-что взять. Ему посчастливилось. Он поймал такси и скоро очутился у здания центра. Время, назначенное Сергеем, уже истекло, и академик, Сергей знал его аккуратность, должен был появиться в дверях вестибюля вот-вот. Желая хоть на минуту опередить его, Сергей поспешил на широкую каменную лестницу. Он прошел через вход в ограде и сразу же увидел через застекленные двери Верховского. А пока тот спускался по лестнице, успел хорошенько рассмотреть его. Академик был одет в светлый костюм. Обут в модные туфли. Через его левую руку перекинут легкий плащ. Он двигался живо, словно и не было ему семидесяти лет. Модный, ладно подогнанный по фигуре костюм молодил его. И в то же время от Сергея не укрылось, что Верховский выглядит не так бодро, как обычно. "Значит, устал. Прав я был. Не следовало напрашиваться" -- подумал Кольцов и услыхал приветливый голос Верховского: -- Вы уже тут? Прекрасно, ну как, готовы спорить со своим бюро? -- Перед КБ я уже отчитался. -- Вы хотите сказать, что уже выступили с разбором? -- Так точно. -- Ну и ну! -- удивленно улыбнулся Верховский. А гулять вы любите? -- В каком смысле? -- Передвигаться пешком. Ни на машине, ни на катере, а именно на своих двоих. Причем не только в лесу, а и по городу. И даже по коридорам, по лестницам. В наше время прогулкой, вероятно, следует считать все, кроме сидения на стуле. Так вы как? -- Я хожу очень много. -- В таком случае проводите меня до дому. Я живу на Ленинском, там, где Нескучный сад. Кольцов прикинул расстояние и понял, что в его распоряжении есть минут сорок. -- Как же вы им докладывали? Не растерзали они вас? -- спросил Верховский. Кольцов не торопясь начал рассказывать. Он никого не выделял и вообще не называл фамилий, он говорил исключительно о том, вокруг чего шел спор, о том, как сотрудники КБ принимали его сообщения в начале и как отнеслись к нему потом, когда он, сославшись на консультацию академика, перешел к обоснованию варианта "дельты". Он так увлекся этим рассказом, что совсем перестал следить за тем, а интересует ли это Верховского. А когда в конце концов взглянул на него, то малость даже опешил. Верховский, казалось, уже давно не слушает его и весь погружен в какие-то собственные мысли. Но Сергей ошибся. Едва он замолчал, соображая, как же снова завладеть вниманием ученого, как Верховский сам подтолкнул его: -- Продолжайте, продолжайте. Пока мне все нравится. Только почему "k не рассказываете, как нашли это обоснование? Пришлось попыхтеть? -- Было дело, -- не стал кривить душой Кольцов. -- Чуть снова помощи у вас не запросил. А потом все же разобрался, что к чему. Они пересекли Ленинский проспект и шли дворами между домами и парком. -- И вы могли бы показать мне, что у вас получилось? -- спросил Верховский. Кольцов с облегчением подумал о том, что захватил с собой нужные записи. Но, прежде чем достать и показать их академику, тоже спросил: -- Вы будете смотреть прямо здесь? -- А почему бы и нет? -- Пожалуйста: Верховский взял из рук Кольцова небольшой плотный лист ватмана, сверху донизу исписанный формулами и, просмотрев их, остановился. -- А ведь не так, как у меня было, -- не то с упреком, не то с удовлетворением заметил он. -- Я в точности восстановил и ваш путь. Но воспроизвести его в металле было бы очень трудно. Прибор получился бы в прямом смысле золотой. Поэтому кое-где пришлось идти по пути упрощения, -- объяснил Кольцов. -- А я вас и не упрекаю, -- поспешил заверить его Верховский. -- Вы поступили совершенно правильно. В вашей прозорливости я не сомневался никогда. Но теперь я наконец понял, почему ваше сообщение КБ встретило в штыки. Вы же этим своим предложением крест-накрест перечеркнули их собственную схему. Вы об этом подумали? -- А какое это имеет значение? Я точно так же и там сказал: ведь нужен прибор, а не амбиции: -- Э, молодой человек, дорогой вы мой товарищ Кольцов, это длинная песня! -- засмеялся Верховский. -- Давайте лучше не будем ее заводить: Итак, то, что вы сделали, -- сделано. И сделано хорошо. Но ведь это не главное, о чем вы хотели со мной поговорить. Кажется, у вас был какой-то другой вопрос? Был? -- Был: -- Вот и чудесно. Пойдемте ко мне. И у меня все обсудим. Кстати, мы уже пришли, -- указал Верховский на дверь подъезда. Они поднялись на пятый этаж старого, еще довоенной постройки, дома, выходящего фасадом на Ленинский проспект, а двором вплотную примыкающего к Нескучному саду. Дверь академику открыла средних лет, полная, очень опрятно одетая женщина, -- судя по всему, домашняя работница. -- Вам звонили, -- сообщила она Верховскому. -- Откуда? -- поинтересовался он. -- Я все записала. Ужинать будете? -- Сначала позанимаемся, -- ответил Верховский и пропустил Сергея вперед себя: -- Проходите. Мой кабинет тут. Сергей прошел в большую комнату, стены которой сверху донизу были заставлены стеллажами с книгами. Впрочем, в прихожей тоже немало места занимали книжные полки. Тут же стоял массивный письменный стол, на котором лежало несколько исписанных в основном цифрами листков бумаги, лежали заточенные карандаши и стоял небольшой гипсовый бюст Гераклита. Афинянин бесстрастно смотрел невидящими глазами на золотистых телескопов и шелковистых вуалехвостов, спокойно плавающих в огромном, как витрина магазина, аквариуме. Рядом со столом стояли два кресла, в углу -- деревянная лестница- горка и, что больше всего удивило Сергея, небольшая письменная доска, точь-в-точь какие используются в школах. А на полочке, в нижней ее части, несколько разноцветных мелков и тряпка, очень чистая и аккуратно сложенная. Пол в кабинете был устлан мягким пестрым ковром. Окна выходили на Нескучный сад. И всюду, куда бы Сергей ни посмотрел, -- и на столе, и на стеллажах, и на полочке письменной доски, и на подставке аквариума, и на подоконниках, и даже на подлокотниках кресла -- стояли пепельницы: бронзовые, стеклянные, фарфоровые, пластмассовые, керамические и еще из чего-то b *.#., чего Сергей попросту не знал. Пока Сергей пытался найти в кабинете место, из которого было бы нельзя дотянуться до какой-нибудь пепельницы, Верховский просмотрел лежавшую на столе записку. -- Все это терпит, -- заключил он, уселся в кресло, закурил и, метнув взгляд на письменную доску, добавил: -- Так расскажите, над чем трудитесь там, у себя в части. Как будет работать этот ваш "филин"? -- Я условно назвал его "Фотоном". -- Воля родителя. А в общем неплохо, -- одобрил Верховский. -- Так как? Кольцов быстро исписал доску формулами. По ходу работы давал объяснения. Верховский слушал молча и лишь изредка что-то записывал на листке бумаги. Закончив с выкладками, Кольцов перевернул доску и на обратной, чистой, ее стороне вычертил вероятный вариант схемы "Фотона". -- Вариант пока весьма общий, кое-что, как видите, дано лишь наметками. Но и сейчас уже видно: схема получается и дешевле, и надежнее. Да она просто современней. И разница в данных по сравнению с "Совой" тоже внушительная. -- Настолько, что вы, я уверен, даже не совсем представляете, к чему она может привести, -- заметил Верховский. -- Вполне очевидно. Без эксперимента, без лабораторных исследований мне такое прогнозирование просто не под силу, -- даже не пытался возражать Кольцов. -- И тем не менее, чтобы использовать эту разницу с максимальным эффектом, я хочу использовать именно эти выходные данные. Кольцов подчеркнул жирной линией конечный результат своих математических изысканий. Верховский молчал, что-то обдумывая. Замолчал и Кольцов, высказав все необходимое академику. -- Вы сказали: "я хочу". Это ваше решение или вы советуетесь со мной? -- спросил вдруг Верховский. -- Решение. -- Решение, -- повторил, словно просмаковал, Верховский. -- Похвально. Тем более все объективные данные для принятия такого решения у вас есть. Правда, для полного теоретического обоснования выводов в ваших формулах кое-чего не хватает. Но это уже детали. И вы их легко дополните. Меня другое интересует. Как вы намереваетесь эту свою работу реализовать? -- Когда все расчеты доведу до конца, предложу КБ. -- Какому? -- Очевидно, этому же. -- А зачем она им, простите, нужна? Вы же сами говорили, что ваши предложения улучшить схему конструкторами были встречены