идд.-- С таким именем, как у маркиза, нетрудно достать денег. -- Ба! Не в этом дело. Но... молчок, хотя мы и знаем кое-что! -- Понятно! Раз это тайна, я сам не стану допытываться. -- Разве я сказал, что это тайна? -- Нет, но я так полагаю. -- И совершенно напрасно. Да, в конце концов, ты мой друг, не так ли? -- Я думаю! -- Но если ты мой друг, у меня не должно быть от тебя секретов. -- Так-то оно так; но если тебе кажется, что так лучше, то помалкивай. -- Мне? Помалкивать?! Уж не хочешь ли ты сам заставить меня молчать? -- Я? Боже упаси! И вот доказательство: за твое здоровье! -- воскликнул плут, прикладываясь к бутылке. -- Ну, уж против такого доказательства и вправду ничего не скажешь! -- рассмеялся индеец и, припав губами к бутылке, запрокинул голову, словно собираясь сосчитать все звезды на небе. На этой позиции он храбро держался до тех пор, пока все содержимое бутылки не перелилось в его горло, -- Хм! -- произнес он с сожалением.-- Вкусная была штука! -- То есть как это -- "была"? -- с деланным удивлением воскликнул Кидд.-- Разве там ничего не осталось? -- Не думаю,-- ответил индеец, рассматривая бутылку с серьезностью пьянчужки.-- Обидно, что они такие маленькие,-- добавил он, бросая бутылку в траву. -- Ах, не говори, эти кабатчики -- чистые грабители! -- Да,-- согласился индеец, у которого началась икота,-- грабители... Ну ничего, скоро мы будем пить, сколько душа примет. -- Это было бы недурно. Но где? -- Где? Да в асиенде дель Торо! -- В этом доме, конечно, не откажут в чарке мескаля порядочному человеку. -- В чарке? Ты шутишь, приятель! Скажи лучше -- в бурдюке, а то и в бочонке! Неужели ты думаешь, что маркиз чтонибудь пожалеет на свадьбе своей дочери? -- Как ты сказал? "На свадьбе дочери"? -- Ты что, с неба свалился? Да об этом только и говорят повсюду. -- Первый раз слышу. -- Тем лучше. Значит, я первый сообщил тебе эту новость! Знай же: донья Марианна выходит замуж за сенатора. Кидд навострил уши. -- "За сенатора"? -- почти машинально повторил он. -- Тебя это удивляет? А почему бы этой красотке не выйти за секатора? Ты что, не веришь мне? Довольно странно ведешь себя, любезный! -- Нет, почему же, я тебе верю. -- Посмей только не поверить, скотина! Опьянение опатоса, которого разобрало еще от быстрой верховой езды, достигло своего предела; раздражение, вызванное спиртом, подогревалось искусным поддразниванием Кидда; от гнева в голове Исидро помутилось. Хмель индейцев часто выливается в ужасные формы: они разъяряются до безумия; в воспаленном мозгу возникают чудовищные галлюцинации; под влиянием спиртных напитков они способны на все, даже на убийство. Все эти особенности опьянения индейцев были хорошо известны Кидду и входили в его преступные расчеты. Он выведал у индейца все, что ему надо было; ординарец был для него своего рода лимоном, из которого он выэкал весь сок; теперь ему оставалось только уничтожить саму цедру. Нет надобности напоминать, что в такой час ночи в этой глуши нельзя было встретить ни одного человека, и Кидду нечего было опасаться нескромных свидетелей. Они ехали к тому же вдоль берега маленькой речки, притока Рио Браво-дель-Норте, прибрежный кустарник которой совершенно скрывал их. Вдруг бандит, отскочив в сторону, выхватил свой мачете и, крикнув: -- Сам ты скотина, пьянчужка опатос! -- нанес бедняге мощный удар, от которого тот, как сноп, повалился наземь. Тяжело раненный и оглушенный ударом, индеец, пошатываясь, поднялся на ноги и, отцепив свою саблю, с яростным криком кинулся на бандита. Но Кидд был настороже; он внимательно следил за движениями противника и, направив своего коня прямо на индейца, сбил его с ног. Опрокинутый конем Исидро лежал на земле без движения. Умер ли он? Бандит был почти уверен в этом. Но он был осторожным человеком: индейцы -- лукавый народ; весьма возможно, что и этот опатос только прикидывается мертвым. Кидд спокойно выжидал в нескольких шагах от своей жертвы; торопиться ему некуда было. Прошло четверть часа; индеец не шевельнулся. Бандит, обманутый его неподвижностью, решился наконец сойти с коня и подойти к убитому. Внезапно опатос вскочил на ноги и прыжком тигра накинулся на бродягу; оба противника повалились на землю и с дикими криками старались прикончить друг друга. Это была короткая, но страшная борьба; от ярости и чрезмерного алкогольного возбуждения у опатоса, несмотря на рану и увечье, появилась нечеловеческая сила, удесятеренная еще жаждой мщения за подлое нападение. К несчастью, от усилий, которые ему приходилось делать в борьбе, растравлялись его раны; он истекал кровью, а вместе с кровью уходила и жизнь. Чувствуя приближение смерти, оа сделал последнее усилие, чтобы подобраться к горлу подлого убийцы, но тому удалось ловким и хорошо рассчитанным движением вырваться из железных объятий индейца. Кидд мгновенно вскочил на ноги, и, пока Исидро поднимался, намереваясь снова ринуться на врага, бандит подобрал свой мачете и рассек несчастному череп. -- Умри, проклятый пес! -- крикнул он, нанося свой предательский удар. Индеец с минуту держался еще на ногах, пошатываясь то вправо, то влево; потом он с вытянутыми вперед руками сделал еще шаг и с предсмертным хрипом грохнулся ничком наземь. На этот раз он действительно был мертв. -- Гм...-- бормотал Кидд, втыкая несколько раз подряд свой мачете в землю, чтобы стереть с него следы крови.-- Нелегкая это была работа! Чтобы прикончить этих дьяволов индейцев, их надо убивать два раза кряду. Ну, что же теперь мне надо сделать? После минутного размышления он подошел к неподвижному телу индейца, положил его навзничь, расстегнул его мундир, без особого труда нашел письмо капитана и переложил его из кармана ординарца в свой карман. Затем он раздел свою жертву -- военная форма может при случае пригодиться. Два обстоятельства затрудняли его: лошадь убитого и его тело. Лошадь умчалась в лесную чащу, как только свалился наземь ее раненый хозяин; было бы безумием гнаться за ней в этой кромешной ночной мгле. Кидд не пытался этого сделать, хотя бегство животного сильно тревожило его. Тот, кто найдет коня, отведет его в город. А там возникнут подозрения, которые, конечно, падут в первую голову на Кидда. Правда, бандит был почти уверен, что его не узнал никто из часовых, когда он выезжал ночью из крепости. Но сам факт его отсутствия покажется подозрительным капитану. Дон Маркое, хорошо знавший Кидда, без колебаний обвинит его в этом убийстве. Дело принимало дурной оборот. Но проходимец был человеком находчивым. Другой на его месте привязал бы к шее убитого камень сбросил бы его тело в реку. Кидд и не подумал так поступить Он понимал, что это простое решение было чревато последствиями: вода -- не такой уж надежный страж. Кто знает, не всплывет ли однажды тело на поверхность, и тогда сами раны утопленника расскажут, чья это была работа. Нет, Кидд нашел другое, верное и, как ему казалось, самое простое средство. С отвратительным хладнокровием висельника он снял скальп с опатоса и, привязав затем скальп к большому камню, бросил в реку. Совершив это первое надругательство над телом своей жертвы, он крестообразно вскрыл грудь убитого и, вырвав оттуда сердце, также бросил его с размаху в реку. Потом все с тем же хладнокровием он скрутил из нескольких лиан бечевку и, обмотав один ее конец вокруг левой ноги Исидро, повесил его тело на ветку ближайшего дерева. -- Ну, вот и прекрасно, карай! -- любовался он своей работой.-- Я готов поспорить с кем угодно, поставив в заклад свое пребывание в раю,-- а я твердо надеюсь попасть туда,-- что даже самые опытные ищейки клюнут на эту удочку: индейцы уже выступили! И будь я проклят, если найдется хотя бы один человек, который усомнится в том, что этот пьянчужка пал жертвой апачей! И в самом деле, такого рода надругательство над телом врага было в обычае у некоторых племен индейцев бравое. Прежде чем покинуть место, где совершено было это подлое убийство, Кидд тщательно смыл все следы крови как со своей одежды, так и с военной формы Исидро. Окинув в последний раз пытливым взором всю местность и убедившись, что нигде не осталось никаких следов преступления, Кидд привязал мундир опатоса позади седла, скрутил пахитоску, закурил и, вскочив на коня, пустился в путь, испытывая тихое удовлетворение человека, успешно закончившего важное и хлопотливое дело. Во время своего пребывания в атепетле Кидду совершенно случайно удалось найти документ, при чтении которого его сердце радостно забилось. Эта находка давала ему власть над Доном Руфино. Первым движением Кидда было разыскать сенатора. Мысленно бандит представлял себе разговор с сенатором. Ему казалось, что он уже видит, как бледнеет дон Руфино. Кидд да причмокнул от удовольствия, предвкушая всю эту сцену. -- Кого мне надо? -- переспросил Кидд, чтобы выигра время и оправиться от смущения. -- Да, кого вам надо? Кажется, ясно сказано, так я полагаю. -- Карай! А кого же мне тут может быть надо, как не его превосходительство, сенатора дона Руфино?! Кажется, ясно сказано, так я полагаю. -- Очень хорошо! -- насмешливо продолжал слуга.-- И вы воображаете, что его превосходительство так, ни с того ни с сего, тотчас вас и примет? -- А почему бы и нет, скажите на милость, сеньор? -- Потому что рожей не вышли. -- Вы находите? -- спросил бандит, задрав нос. -- Я думаю! Это бросается в глаза; вы больше похожи нет пройдоху, чем на кабальеро. -- Вы не очень вежливы, приятель. Если вы судите по внешности, ваше замечание, может быть, и верно, но в данном случае неуместно. За поношенным платьем зачастую скрывается весьма почтенный кабальеро, и то обстоятельство, что судьба так немилостиво обошлась со мной, не дает вам право бросать мне в лицо подобные оскорбления. -- Ладно, ладно, хватит болтать! Убирайтесь! -- Я не сдвинусь с места, пока не повидаю сенатора. Слуга косо посмотрел на него, что не произвело ни малейшего впечатления на Кидда. -- Так! И вы думаете, что это вам удастся? -- Я в этом убежден,-- спокойно ответил Кидд. -- В последний раз говорю вам: убирайтесь! -- угрожающе произнес слуга. -- Полегче, любезный! Мне надо поговорить с сенатором. Он ждет меня! --Ждет? Вас?! -- Да, меня! -- важно ответил плут. Слуга презрительно пожал плечами, но, поразмыслив спросил уже более мирным тоном: -- Ваша фамилия? -- Вам не к чему знать ее; доложите своему господину, что я прибыл из асиенды дель Торо. -- "Из асиенды дель Торо"?! Почему же вы это сразу не сказали? -- Вероятно, потому, что вы меня не спросили об этом. Ступайте же и доложите своему господину. Вы и так уж отняли у меня немало времени. Слуга, не сказав ни слова, удалился, а Кидд, воспользовавшись его отсутствием, вошел в переднюю и уселся там. Соседство улицы никак не устраивало его; у него была тысяча причин не попадаться на глаза любопытным. Слуга быстро вернулся; на этот раз он заговорил по-другому. -- Кабальеро,-- низко кланяясь, произнес он,-- благоволите следовать за мной. Его превосходительство ожидает вас. -- Был нахалом, стал подхалимом! -- сказал плут, обдав слугу презрительным взглядом.-- Ступай вперед! И Кидд, посмеиваясь, последовал за слугой, побагровевшим от стыда, обиды и гнева. В Мексике, за исключением лишь очень больших городов, возводят, как правило, одноэтажные или же, самое большее, полутораэтажные дома. Их строят обычно из самых легких материалов, чтобы противостоять частым в субтропических странах землетрясениям, которые в несколько минут превращают города в руины. Благодаря такой конструкции все помещения расположены на одном уровне, и людям не приходится ни подниматься, ни спускаться по лестницам, что, на наш взгляд, весьма приятно. Кидд с удовлетворением заметил, что кабинет сенатора отделялся от прихожей длинным лабиринтом других комнат, жилых и парадных. Наконец слуга открыл одну дверь и, посторонившись, пропустил бандита. Кидд вошел развязно и непринужденно, как человек, уверенный в том, что его хорошо примут. -- А! -- воскликнул сенатор.-- Это вы? -- Да, это я,-- ответил Кидд, отвесив вычурный поклон, -- Можешь идти,-- обратился сенатор к слуге.-- Я никого не принимаю. И сам не входи, покуда не позову тебя. Слуга поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. Точно сговорившись заранее, сенатор и Кидд, храня молчание, чутко прислушивались к шагам удалявшегося слуги. Когда шум их совсем заглох в отдалении, Кидд не говоря ни слова подошел к двери и распахнул настежь обе ее створки. --Зачем вы делаете это? -- удивился дон Руфино. -- Потому, что предстоит серьезный разговор, потому, что петатес, разостланные на полах ваших комнат, заглушают шаги, потому, наконец, что у вашего слуги типичная рожа шпиона. Сенатор, очевидно согласившийся с этим замечанием, не возразил ни слова. .-- Так, значит, это вы, бандит! -- начал беседу дон Руфнно. -- А вы, если не ошибаюсь, не очень-то ожидали меня? -- Сознаюсь, что меньше всего на свете мне хотелось бы видеть вас. -- Гм! Вы не очень любезно встречаете своих друзей. Это очень огорчает меня... дон Руфино,-- сокрушенно произнес бандит. -- Это еще что такое! Как смеешь ты так разговаривать со мной! Кидд пожал плечами и, придвинув к себе кресло, с явным удовольствием опустился в него. -- Я должен вам заметить,-- с невозмутимым хладнокровием произнес Кидд,-- что вы забыли предложить мне сесть.-- И, закинув ногу за ногу, он стал скручивать пахитоску. Казалось, он всецело поглощен был этим занятием. Сенатор хмуро следил за каждым его движением. Ему стало ясно, что Кидд не осмелился бы вести себя так без серьезных оснований: либо в его руки попало какое-нибудь веское оружие против сенатора, либо он принес какие-нибудь весьма важные для сенатора известия. И в том и в другом случае следовало быть обходительнее с этим человеком. Лицо сенатора внезапно смягчилось, а сам он протянул бандиту золотое огниво прекраснейшей работы. -- Закурите, любезный Кидд,-- произнес он, приветливо улыбаясь. Бродяга взял огниво в руки и стал разглядывать вещицу с видом знатока. -- Какая прекрасная безделушка! -- воскликнул он.-- Всю жизнь мечтал о такой штуке, но, увы,-- тут он тяжело вздохнул,-- подобные вещицы создаются не для таких бедняков, как я. -- Ну, если она вам так нравится,-- с плохо скрытой гри масой сказал сенатор,-- я рад преподнести ее вам. -- Вот это подарок так подарок! Поверьте, сеньор, он мне особенно дорог тем, что исходит от вас,-- сказал Кидд и, закурив, без всякой церемонии сунул вещицу в свой карман. -- Вы пришли, вероятно, по делу?-- помолчав, спросил сенатор. -- Я всегда прихожу по делу, сеньор,-- ответил бандит, выпуская через рот и через нос густые клубы дыма.-- Но сегодня мною руководило прежде всего желание повидать вас. -- Благодарю за любезность, но позвольте мне усомниться в том, что любовь ко мне, а не к золоту заставила вас разыскать меня здесь. -- Довольно обидное, знаете ли, замечание! -- с грустью произнес бандит, но, тут же изменив тон, заговорил на своем обычном грубом жаргоне: -- Вот что, дон Руфино, карты на стол! Пора покончить с этими бесконечными взаимными любезностями, в которые, к тому же, никто из нас не верит, иначе мы никогда не сдвинемся с места. -- По мне, ничего лучшего не придумаешь. Говорите же, а там хоть чума вас задави! -- Благодарю, такой разговор мне больше по душе, по крайней мере узнаю вас. Хорошо, сейчас я преподам вам урок откровенности. Я пришел не то чтобы по делу, а просто с намерением продать вам кое-какие сведения и одно очень важное для вас письмо. А каким образом я раздобыл его -- это уже вас не касается. -- Отлично! Теперь посмотрим, сойдемся ли мы в цене. -- Да, но прежде позвольте мне в двух словах обрисовать вам позиции, которые мы теперь занимаем относительно друг друга. Должен вам сказать, что с недавних пор многое изменилось: раньше я боялся вас, а теперь вы станете бояться меня. --Я? Бояться? Вас? -- Да, сеньор, или, если вам так больше нравится, вы будете опасаться меня, как человека, который знает кое-что о вас. Только не думайте, что вам удастся сейчас, как в прошлый раз, испугать меня расправой. -- А почему бы нет, позвольте вас спросить? ---- Потому, что мы здесь один на один, потому, что у вас нет оружия, а у меня оно имеется, потому, наконец, что при малейшем вашем движении я убью вас как собаку! Надеюсь, вы поняли меня, любезный сеньор! -- закончил он, извлекая из-под плаща два пистолета.-- Как вам нравятся, кстати, эти безделушки? -- Неплохие вещички,-- спокойно ответил сенатор.-- д что вы скажете относительно этих игрушек? -- добавил он вытащив из-под вороха бумаг, покрывавших его письменный стол, два превосходных пистолета. -- Никуда не годная рухлядь! -- Почему? -- Потому что вы не посмеете воспользоваться ими. Дон Руфино усмехнулся.. -- Смейтесь сколько вам угодно, сенатор! Мне даже нравится, что вы так весело встречаете ожидающие вас неприятности, но повторяю: теперь уж не я в ваших руках, а вы в моих! Потому что в моей власти вручить капитану Маркосу Ниса кое-какие бумаги, которые могут немало повредить в, Между ними имеется одна записка примерно следующего держания: "Я, нижеподписавшийся, обвиняю своего слугу Лупино Контрариаса в том, что он подло поразил меня насмерть и, отняв у меня все мое достояние, состоявшее из двух мулов, груженных золотым песком, и двух тысяч трехсот з( лотых унций в звонкой монете, бросил меня без помощи совершенно безлюдной пустыне. Не питая надежды остаться в живых и готовясь предстать перед Богом, я обвиняю этого негодяя и прошу..." и т. д. и т. п. Подписано... Угодно вам узнать, кем?.. Но что с вами, сеньор? Вам дурно? Вы что-то побледнели, на вас лица нет, вы стали бледнее мертвеца! Рассказ бандита произвел потрясающее впечатление на сенатора; казалось, он сейчас лишится чувств. -- Просто удивительно,-- жеманно продолжал между тем бандит,-- как нельзя ни в чем быть уверенным в этом мире! Взять хотя бы этого злосчастного Лупино! Уж на что чудесную устроил он ловушку с предусмотрительностью, превосходящей всякое человеческое воображение! Как терпеливо выжидал он своего часа! Только тогда, когда они перешли индейскую границу и очутились в глуши, куда и в десять лет не заглянет ни одна живая человеческая душа, он разрядил в спину своего господина два револьвера, для пущей уверенности стреляя в упор. А сам ушел, утащив, разумеется, так добросовестно заработанное богатство. И что же вы думаете? Судьбе было угодно, чтобы человек, которого его слуга имел все основания считать мертвым, ожил и у него хватило едва сил достать свою записную книжку и написать это обвинение, хотя и карандашом, но по всем правилам. Затем та же чертова судьба, которая, раз впутавшись в какое-нибудь дело, ни за что не выпустит его из своих лап, приводит к тому же месту какого-то охотника, который и находит эту записку! Ну что ты скажешь? От таких дел у тебя может родиться мысль стать честным человеком... И стал бы им, не будь у меня определенного мнения об этой породе людей, черт бы их побрал! Пока длился этот монолог, сенатор успел оправиться от страшного удара; невероятным усилием воли ему удалось взять себя в руки, вернуть утраченное было хладнокровие и даже выдавить улыбку, весьма похожую на гримасу. -- Карай! -- воскликнул он со смехом, напоминавшим зубовный скрежет.-- Никогда еще не слышал столь чудесного и так мастерски состряпанного рассказа! Позвольте, любезный сеньор, поздравить вас: у вас настоящий талант сочинителя! Прелестно, честное слово, прелестно!.. Но кто, черт возьми, поверит вашему рассказу? -- Вы -- первый, сеньор, потому что кому же лучше, как не вам, знать всю подоплеку этого происшествия? -- Честное слово, вы помешались, сеньор! -- Ну, не совсем, ведь в моих руках улики. -- Не спорю. Но допустим даже, что все это правда; так ведь это дело давно минувших дней, а сам Лупино Контрариас исчез... может быть, умер; наконец, и господин его никак не мог выжить: слишком хорошо были заряжены пистолеты. Ну, а кто же станет интересоваться умершим человеком, особенно в нашей стране? -- А откуда вам известно, что пистолеты были хорошо заряжены? -- Я так предполагаю. -- Вот в подобных предположениях и вся беда в такого рода делах. Послушайте, между нами говоря, неужели вы думаете, что так трудно будет распознать Лупино Контрариаса в доне Руфино Контрерасе? Нет, не так ли? Сенатор невольно покраснел. -- Сеньор,-- сказал он,-- подобного рода намеки... -- ...ни в коем случае не должны вас оскорблять,-- с невозмутимым спокойствием прервал его Кидд.-- Предположение -- и только! Теперь давайте продолжим наш разговор все в том же духе предположений и допустим на мгновение, что этот человек, в смерти которого так убежден его слуга, на самом деле жив и... -- Ну, это уж никак невозможно! -- Не прерывайте меня, сеньор! Итак, предположим, что он жив и, явившись однажды, положил бы руку на плечо своего бывшего слуги... ну вот примерно так, как я сейчас кладу свою на ваше плечо... приговаривая при этом: "Вот мой убийца!" Что вы ответите на это? -- Я? Я? -- вскричал уже совершенно растерявшийся сенатор.--Я бы сказал, я бы ответил... -- И ничего бы вы не ответили,-- прервал его лепет бандит и, взяв со стола пистолеты, которые дон Руфино в своем смятении выпустил из рук, преспокойно засунул их за свой кушак.-- Да, дорогой друг, вы не выдержали бы очной ставки с вашей жертвой; неожиданное появление ее сокрушило бы вас, и вы были бы неизбежно осуждены. Наступило молчание, страшное молчание, когда оба про тивника, мерившие взглядом друг друга, готовы были схва титься в смертельном поединке. Все это длилось не более се кунды: такое сильное волнение быстро проходит. Сенатор вытер рукой холодный пот, выступивший на его лбу, и, по, нявшись во весь свой рост, хриплым голосом произнес: -- Ну, а дальше? Чего вы, собственно, добиваетесь? -- Подождите; прежде чем предъявить вам свои условия, мне надо знать, признаете ли вы неоспоримость моих улик? На несколько минут дон Руфино де Контрерас погрузился в глубокое раздумье. Кидд не спускал с него глаз, готовый пустить в ход оружие при малейшем подозрительном движении сенатора. Но тот и не помышлял об этом: оглушенный потрясающим разоблачением Кидда, дон Руфино с блуждающим взором тщетно ломал себе голову в поисках выхода из ужасного тупика, в котором он очутился. Наконец он решился. Глядя прямо в глаза бандиту, он заговорил: -- Ну что же, все это правда. Да, я подло убил и ограбил человека, который протянул мне руку помощи, вывел из нищеты и видел во мне скорее друга, чем слугу. Да, мое богатство досталось мне преступным путем, но оно все же мое! С его помощью я достиг высокого положения в обществе. Пусть не без плутовства и лжи, но я пробил себе дорогу, у меня есть звание сенатора и имя, имя! И теперь одна только смерть может вырвать у меня отказ от благ, добытых таким страшным путем. Ну вот я и сказал вам правду, открыл свои карты. Теперь ваша очередь играть со мной в открытую. Назначайте ваши условия! Если они будут приемлемыми, я не стану возражать; если чрезмерными, отвергну, какими бы последствиями ни грозил мне этот отказ. Я не соглашусь стать игрушкой в руках такого плута, как вы. Не такой я человек! Я не примирюсь с подобной участью и предпочту сам на себя донести. Но берегитесь! В своем падении я увлеку и вас за собой в бездну. Подумайте же хорошо, прежде чем ответить мне. Я предупреждаю вас со всей серьезностью: уговор, который будет заключен между нами, должен раз и навсегда исчерпать все отношения между нами. Даю вам десять минут на размышление! Это ясное и решительное заявление привело Кидда в смущение: он понял, что имеет дело с одной из тех неукротимых натур, которые никогда не меняют раз принятого решения. Бандит ничего не выиграл бы, погубив дона Руфино, да это и не входило в его планы. Он хотел только напугать сенатора, и ему удалось это как нельзя лучше. Теперь этим людям, словно созданным для взаимного понимания, оставалось только разрешить вопрос о цене, а сделать это каждому хотелось как можно выгоднее для себя. Кидд готовился начать атаку. Глава XXXV ПОЛЮБОВНАЯ СДЕЛКА Дон Руфино сидел, прислонившись спиной к столу; склонив голову на правую руку и небрежно играя ножом из слоновой кости левой рукой, он терпеливо выжидал, когда заговорит его собеседник. Это подчеркнутое безразличие заставило призадуматься бродягу. Люди такого склада, как Кидд, инстинктивно остерегаются всего, что им кажется неестественным; бандит был невольно смущен этим равнодушием дона Руфино, за которым ему мерещилась какая-то скрытая ловушка. Наконец он резко прервал молчание: -- Прежде всего, дон Руфино, я должен сообщить вам еще об одной причине моего появления у вас. -- Я не очень настаиваю на этом,-- безучастно отозвался сенатор.-- Но, если вы считаете это нужным, действуйте, не стесняйтесь, я вас слушаю. -- Я полагаю, вы измените свое мнение, когда выслушаете меня, сеньор, и поймете, какую важную услугу я собираюсь вам оказать. -- Боже мой, все возможно, я не спорю, любезный сеньор! -- не без иронии отвечал сенатор.-- Но вы так усердно вмешиваетесь в мои дела, что мне весьма трудно разобраться во всех комбинациях вашего изобретательного ума, понять, какие из них продиктованы добрыми намерениями, а какие -- враждебными. -- Сейчас вы сами поймете. -- Тем лучше. Говорите, прошу вас. -- Я могу сообщить вам, что судебный исполнитель дон Порфиадо Бурро прибыл в Квитовак. -- Дальше! -- сказал сенатор, пристально глядя на бандита. -- Не знаю, как это случилось, но не успел еще дон Порфиадо въехать в город, как, по какому-то странному капризу судьбы, это стало известно капитану де Ниса. -- Вот как! -- насмешливо воскликнул сенатор.-- Все та же судьба, о которой вы уже не раз упоминали. Очевидно, ей никак не надоест досаждать мне неприятностями. Несмотря на огромную дозу наглости, которой природа одарила бродягу, он невольно смутился. -- И так же очевидно,-- осклабясь, продолжал дон Руфино,-- что по воле той же злой судьбы капитану стало известно не только о приезде дона Порфиадо, но и о цели его появления в этих краях! -- Откуда вы это узнали? -- с деланным удивлением воскликнул Кидд. -- Догадался, только и всего. Но продолжайте. Ваше сообщение начинает живо интересовать меня. -- Капитан, как вам известно, родственник маркиза де Мопоер,-- оправившись от смущения, продолжал Кидд. -- И даже очень близкий родственник. -- Неудивительно, что капитан недолго думая отправил в асиенду дель Торо курьера с письмом, в котором он, вероятно, извещал дона Фернандо о судебном исполнителе и его намерениях. Маска напускного равнодушия мгновенно слетела с лица дона Руфино. -- О, это письмо! -- воскликнул он, стукнув кулаком по столу.-- Я бы не пожалел за него золота! -- А я дарю его вам, сеньор,-- расплывшись в улыбке, произнес Кидд.-- Теперь, надеюсь, вы поверите в мое искреннее расположение к вам. С этими словами Кидд извлек из кармана письмо и протянул его сенатору. Кинувшись, словно тигр на добычу, дон Руфино выхватил пакет из рук бандита. -- Легче, легче, сенатор,-- остановил его Кидд.-- Обратите внимание -- печать цела, письмо не вскрыто, а следовательно, и содержание его мне неизвестно. -- В самом деле! -- прошептал сенатор, вертя письмо в своих руках.-- Благодарю за такую деликатность. -- Помилуйте! -- произнес Кидд, скромно опустив глаза. -- Но скажите, какими судьбами попало в ваши руки письмо, адресованное дону Фернандо? -- А очень просто,-- развязно отвечал бандит.-- Представьте себе такое совпадение: человек, с которым капитан отправил свое письмо, оказался моим приятелем. Ну, я и предложил ему сопровождать его: душа болела от мысли, что этот парень пустится один, да еще ночью, в дорогу, пользующуюся такой дурной славой; к тому же ведь я и сам собрался в Ариспу. Приятель принял, конечно, мое предложение. По дороге мы вдруг повздорили... Сам не понимаю, как и почему это случилось! Короче говоря, в разгаре спора я -- клянусь, без всякого злого умысла! -- так рубанул его по голове своим мачете, что ему не оставалось ничего другого, как умереть. Поверьте, я был весьма огорчен, но не в моих силах было уже помочь ему. Я опасался, как бы письмо не затерялось или не попало в руки плохого человека, и решил поэтому захватить его с собой. -- Действительно, очень просто,-- сказал, усмехнувшись, сенатор и взломал печать. Кидд скромно отошел в сторону и опустился в кресло, предоставляя сенатору полную свободу прочесть столь интересовавшее его письмо. А дон Руфино, пробежав с величайшим вниманием письме Два раза кряду, ушел в свои мысли. -- Ну как?-- прервал наконец молчание бродяга.-- Плохие вести? -- Очень важные, сеньор. Но я вот все спрашиваю себя: с какой целью вы завладели этим письмом? -- С целью доставить вам удовольствие -- так мне кажется, сеньор. -- Со стороны это выглядит очень мило, но при наших отношениях непонятно. Бандит рассмеялся. -- Разве я не сказал, что собираюсь предложить вам одно дельце. -- Сказали, и я жду ваших предложений. -- Это не так просто, сеньор. -- Ладно, я помогу вам, подскажу, на каких условиях мы могли бы договориться. -- Отлично! Я вижу, вы начинаете понимать меня, и мы, пожалуй, сумеем успешно закончить все сегодня же. -- Вы человек небогатый,-- прямо приступил к делу сенатор. -- Признаюсь, что не купаюсь в золоте,-- сказал бродяга. окинув взглядом свой обветшалый костюм. -- Так вот, я могу озолотить вас. -- Что вы называете "озолотить"? -- недоверчиво произнес бандит. -- Я мог бы предоставить в ваше распоряжение такую сумму денег, которая не только избавила бы вас навсегда от нужды, но и позволила бы вам жить в роскоши, не сходя при этом с колеи честной жизни -- Честность -- это добродетель, доступная лишь тем, кто может тратить деньги не считая их,-- назидательно произнес бандит. -- Пусть так; я дам вам возможность стать честным человеком в вашем понимании этого слова. -- Ко это будет вам дорого стоить! -- вызывающе продолжал Кидд.-- У меня ведь большие запросы. -- Я так и полагал, но это неважно. Послушайте, в Калифорнии у меня имеется асиенда. Я готов подарить ее вам. -- Гм...-- промычал Кидд, презрительно выпятив нижнюю губу.-- Какая-нибудь захудалая асиенда, а? -- Напротив, огромная, с большими стадами рогатого скота, с отарами овец, с табунами диких лошадей; к тому же она расположена вблизи моря. -- Это уже кое-что, не спорю; но это все же еще не богатство. --Подождите! --Жду. -- В придачу к асиенде я отсчитаю вам кругленькую сумму в сто тысяч пиастров золотом. У бандита закружилась голова. -- Как! -- вскричал он и, побледнев от радости, вскочил, словно кукла на пружине.-- Как вы сказали -- "сто тысяч пиастров"? -- Да, повторяю, сто тысяч пиастров,-- подтвердил сенатор, внутренне удовлетворенный произведенным эффектом.-- Как думаете, вам достаточно будет этих денег, чтобы стать порядочным человеком? --Я думаю! Vivo Cristo! -- От вас зависит, чтобы все это претворилось в жизнь в ближайшие восемь дней. -- А, понимаю! Есть одно условие? Карай! Я откажусь от него лишь в том случае, если оно окажется невыполнимым. -- Вот это условие. Слушайте меня внимательно. -- Карай! Как не слушать! Асиенда и сто тысяч пиастров! Я еще не сошел ума, чтобы отказаться от такой милости судьбы. -- Прежде всего не мешать осуществлению моих планов, дать мне жениться на донье Марианне и в день свадьбы вручить мне записку, которую нашли на том несчастном... убитым своим слугой. -- Прекрасно. И это все? -- Нет. Я требую, чтобы вместе с запиской вы дали мне неопровержимое доказательство, что на этот раз этого человека нет уже в живых. -- Карай! Это не так просто. -- А уж это меня не касается. Выкручивайтесь как знаете. -- Справедливое замечание. А срок какой? -- Восемь дней. -- Боже праведный! Восьми дней, пожалуй, будет маловато. Нелегко убить такого человека! -- Да, но, когда он станет мертвецом, вы станете богачом. ---- Я знаю и принимаю в расчет это соображение; а все же Это слишком трудное дело. Я рискую своей шкурой. -- Соглашайтесь или отказывайтесь; третьего выхода нет. -- Соглашаюсь, соглашаюсь! Никогда в жизни мне не представится больше такого случая стать честным человеком! -- Значит, решено? -- Решено! -- Отлично! Теперь о другом. Вы ведь можете еще пере думать и попытаться предать меня... -- Как вам не стыдно, сеньор!.. -- Как знать, всякое бывает... Ну так вот, для пресечения возможной измены вы подпишете мне сейчас же документ, в котором будет подробно изложен весь наш уговор. -- Карай! Это очень опасно. -- Верно, но не только для вас, а и для меня; ведь там будут изложены и мои требования. -- Но если существование такого документа будет одинаковой уликой против нас обоих, зачем вообще его писать? -- А вот для чего. Если вам взбредет вдруг в голову мысль предать меня, вы не сможете этого сделать, не погубив и себя вместе со мной. Я надеюсь, что это обстоятельство несколько обуздает вас и заставит одуматься, если такая шальная мысль зародится в вашей голове. -- Вы не доверяете мне? -- А вы мне? -- Это другое дело, я ведь бедняк. -- Пора кончать: либо вы принимаете мои условия, либо отвергаете их, и тогда исключается всякая возможность сделки между нами. -- Напрасно вы разговариваете со мной в таком тоне, ведь я могу еще пустить в ход известную вам записку! -- Не посмеете! -- Я не посмею?! А почему же? -- Если бы вы могли воспользоваться этой запиской, вы бы сделали это давно. Не знаю что, но что-то вам мешает. Я слишком хорошо вас знаю, слишком высокого мнения о вашей сметливости, чтобы сомневаться в этом. Послушайте меня, Кидд: не пытайтесь больше пугать меня этой запиской, словно пистолетом, приставленным к горлу,-- все равно из этого ничего не выйдет. Поторопитесь лучше принять те блестящие предложения, которые я сделал вам. Так будет лучше. -- А, будь по-вашему! Придется мне уступить, раз уж вы так настаиваете. Но вы должны согласиться, что ставите меня в тяжелое положение. -- Нисколько! Вы ошибаетесь, сеньор, просто я принимаю свои меры предосторожности, только и всего. Бродяга думал об этом иначе, но сто тысяч пиастров сделали свое дело. Соблазн был велик, и Кидд, подавив вздох, не стал больше препираться и согласился на все. Дон Руфино тотчас же стал набрасывать на бумаге условия уговора между двумя сообщниками. Хотя сенатор и отдавал себе отчет в том, что это преступное соглашение, попади оно в руки правосудия, может погубить их обоих, дон Руфино все же надеялся, что с помощью этого своеобразного дамоклова меча он сумеет держать бандита в страхе и повиновении. Сенатор писал, а бандит, стоя за его спиной, впивался глазами в каждое слово. Кидд опасался, как бы сенатор не надул его, а у самого уже копошились в голове мысли о том, как бы уклониться от этой страшной сделки... Только бы получить деньги, а там уж он придумает, как погубить того, кто навязал ее ему. Мы не решимся утверждать, что со своей стороны дон Руфино не думал о том же. Наконец сенатор кончил писать этот странный документ о преступном сообществе двух людей, документ, приковавший их друг к другу крепче любой цепи. -- Может быть, у вас имеются какие-нибудь поправки? -- спросил сенатор, прочитав договор вслух. -- К черту поправки! -- сердито воскликнул бандит.-- Вы все равно ничего не измените. Пусть уж все остается так, как оно есть! -- Я того же мнения. Итак, подписывайте, а я тем временем отсчитаю вам сто унций золотом... чтобы позолотить пилюлю! -- В добрый час! Люблю, когда говорят о золоте! -- сказал Кидд. Взяв перо из рук сенатора, он, не задумываясь больше, приложил свою руку к документу, на котором уже красовалась подпись дона Руфино. Обещание ста золотых унций заставило его позабыть о том, что этот росчерк пера может стоить ему жизни; впрочем, Кидд был фаталистом и очень рассчитывал на счастливый случай, который скоро избавит его от этого опасного соучастника. Сенатор, взяв у Кидда документ, взглянул на подпись и обсыпав не высохшие еще чернила золотой пудрой, сложил его вчетверо и засунул за пазуху. -- Теперь,-- сказал он, извлекая из сундука горсть золота,-- получите обещанную сумму. С этими словами сенатор расставил золотые монеты стопками по столу. Кидд радостно набросился на них, и золото быстро исчезло в его карманах. -- Теперь я готов повиноваться вам. Приказывайте! -- обратился он к сенатору.-- И для начала возвращаю вам ваши пистолеты, они мне больше не нужны. -- Благодарю. Долго вы предполагаете пробыть еще в Ариспе? -- О нет! Я собираюсь немедленно покинуть этот город. -- Чудесное совпадение! Я как раз собирался просить вас передать письмецо дону Порфиадо. -- Как! Вы хотите послать меня в Квитовак? -- А вам не нравится этот город? -- Напротив, но мне неохота оставаться там... из-за того ночного дела. -- Ах да, убийство солдата! Смотрите, будьте осторожны. -- Я только выполню ваше поручение и сейчас же уберусь оттуда. -- Да, такая предосторожность не повредит вам. Впрочем, знаете, поразмыслив, я решил, что вам лучше совсем не заезжать в Квитовак. Я отправлю письмо с другим курьером. -- Да, так будет лучше. Что еще прикажете? -- Ничего. Располагайте собою как хотите. Но только помните, чего я жду от вас через восемь дней, и действуйте сообразно. -- Этого я, конечно, не забуду, сохрани Бог! -- В таком случае, я вас больше не задерживаю. Прощайте! -- До свиданья,сеньор! Сенатор дернул шнурок колокольчика. Слуга появился почти мгновенно. Дон Руфино и Кидд исподлобья обменялись взглядами. Было ясно, что любопытный, как и все люди этой профессии, слуга подслушивал, стараясь узнать, о чем его господин мог так долго беседовать с подобным бродягой. Однако благодаря предосторожности, принятой Киддом, до слуги доносились только заглушенные голоса собеседников, и бедняга не выиграл ничего. Зато лицо его покрылось краской стыда, вспыхнувшей от сознания, что он изобличен в подслушивании. -- Проводите этого кабальеро,-- приказал сенатор. Сообщники раскланялись, словно они были самыми лучшими в мире друзьями, и наконец расстались. -- Негодяй! -- воскликнул дон Руфико, оставшись один.-- Только бы представился случай отплатить тебе за все, что ты заставил меня выстрадать сегодня! Уж я его не упущу! В припадке злобы он разбил великолепную китайскую зазу, на беду подвернувшуюся ему под руку. Но и мысли бродяги, когда он следовал за слугой по апартаментам сенаторского дома, не отличались благодушием: "Черт возьми, черт возьми, какое жаркое было дело! Кажется, следует остерегаться моего дружка... Трудно рассчитывать на сеньора сенатора, скорее жди от него всякой пакости... Я, кажется, напрасно подписал эту проклятую бумагу... А впрочем, чего же я, собственно, боюсь? Он слишком нуждается во мне, чтобы подстроить какую-нибудь ловушку... Надо все же быть начеку, это не повредит". Очутившись в передней, бродяга надвинул на глаза поля своей поношенной шляпы, тщательно завернулся в плащ и вышел, провожаемый почтительным поклоном слуги. Перспектива попасться на глаза полицейским мало улыбалась Кидду, поэтому, возвращаясь в таверну, он принимал все те же меры предосторожности, к которым прибегнул, направляясь к сенатору. Кидд еще издали заметил содержателя таверны, который, закинув руки за спину и расставив ноги, стоял на пороге и внимательно наблюдал за всем, что творилось вокруг его дома. -- А-а! -- воскликнул хозяин, кланяясь Кидду.-- Уже вернулись? -- Как видите, приятель. Приготовьте мне поскорее завтрак, я очень занят сегодня. -- Неужели собираетесь покинуть нас? -- Я еще не знаю. Ну же, поспешите с завтраком! Кабатчик вынужден был молча прислуживать своему гостю. А Кидд, поев с аппетитом и щедро расплатившись с хозяином, чтобы как-нибудь вознаградить его за свое нелюбез ное обхождение, оседлал коня и уехал, так и не сказав, вернется он или нет. Четверть часа спустя он уже мчался в поле, с бесконечным наслаждением вдыхая свежий и ароматный степной ветерок. Глава XXXVI АСИЕНДА ДЕЛЬ ТОРО Теперь, читатель, мы забежим на пятнадцать дней вперед и вернемся в асиенду дель Торо. Но прежде чем продолжать наш рассказ, мы дадим краткое изложение событий, которые произошли за эти пятнадцать дней. Без такого изложения читателю трудно будет понять, благодаря какому странному стечению обстоятельств судьба свела лицом к лицу всех действующих лиц нашего повествования и как от столкновения их друг с другом возникла неожиданная развязка. Донья Марианна, очарованная доньей Эсперансой, а может быть, просто и безотчетно поддавшись тайному влечению сердца, согласилась пробыть в лагере охотников еще два дня. За эти дни, прошедшие в теплых и дружеских беседах, девушка сама того не сознавая выдала свою сокровенную сердечную тайну. Донья Эсперанса счастливо улыбнулась, услышав это наивное признание. Она давно уже догадывалась о чувствах девушки и была готова всячески поощрить их. Со своей стороны и Твердая Рука не противился магической власти над ним доньи Марианны; от сознания, что он любим, его холодная замкнутость растаяла и уступила место открытому восхищению. Увлеченный страстью, он приоткрыл душу, обнажив благородные и хорошие черты своего немного дикого характера. Но в этой дикости были прямота и сила, которые так прельщают женщин, внушая им тайное желание обуздать и покорить себе эти бунтарские натуры. За все эти два дня между молодыми людьми не было произнесено ни слова о любви, но они отлично поняли друг друга и не сомневались в своих взаимных чувствах. Пора было, однако, подумать о возвращении в асиенду. Было решено, что донья Марианна сообщит отцу обо всем, что она узнала от доньи Эсперансы; что она не откажет наотрез дону Руфино, а будет спокойно выжидать дальнейшего хода событий. -- Помните,-- сказала донья Марианна, протягивая на прощанье руку охотнику,-- вся моя надежда на вас. Если ващи планы не осуществятся, я останусь одна, некому будет защитить меня, и мне останется только умереть... Я не переживу крушения всех моих надежд! -- Надейтесь на меня, донья Марианна! Я поставил на карту свою жизнь и свое счастье и выиграю эту роковую партию, я в этом убежден! Вот те несколько слов, которыми обменялись молодые люди при расставании. Эти слова стоили любых клятв в верности. -- Помните о легенде,-- сказала донья Эсперанса, нежно обнимая на прощание девушку. Донья Марианна ответила ей улыбкой. Тигреро держал поводья двух коней, а Твердая Рука с группой охотников собрались охранять путешественников, издали следуя за ними. Двинулись в путь. Путешествие проходило в молчании. Донья Марианна была всецело поглощена своими мыслями после всего пережитого в лагере охотников, а Мариано был так ошеломлен приемом в лагере, его роскошью и комфортом, невиданными в прерии, что не мог прийти в себя от изумления. По желанию доньи Марианны, торопившейся вернуться домой, тигреро избрал кратчайший путь, ведущий прямо в асиенду дель Торо, минуя ранчо. Когда путники достигли ворот замка, позади них раздался выстрел. Девушка оглянулась и увидела клубок белого дыма, расстилавшийся вдали над группой всадников. Донья Марианна догадалась, кто это стрелял, и помахала на прощание своим платочком. Новый выстрел дал ей понять, что ее сигнал принят; вслед за тем охотники повернули коней и скрылись в лесной чаще. Первым человеком, которого встретила в асиенде донья Марианна, был Паредес. -- Боже милостивый, нинья,-- воскликнул управитель,-- где вы пропадали? Сеньор маркиз вне себя от беспокойства. -- Разве моему отцу неизвестно, что я поехала погостить к моей кормилице? -- Дон Руис говорил ему об этом. Но ваше отсутствие было столь продолжительным, что сеньор маркиз стал опасаться не случилось ли с вами какой беды. -- Как видите, ничего плохого не произошло, мой добрый Паредес. Успокойтесь и успокойте моего отца. Я не замедлю сама засвидетельствовать ему свое уважение. -- Дон Фернандо вместе с доном Руисом проверяют сейчас состояние укреплений асиенды. Ведь с часу на час мы ожидаем нападения индейцев. -- И пусть себе проверяют. А я тем временем отдохну в голубой гостиной. Умираю от усталости! Вы доложите отцу о моем возвращении; когда он закончит свой осмотр, а до тех пор не надо беспокоить его. -- "Беспокоить"?! -- воскликнул дон Хосе.-- Простите, сеньорита, но я не могу согласиться с вами. Vivo Dios! Да маркиз никогда не простит мне, что я не доложил ему немедленно о вашем возвращении! -- Если так, делайте как знаете, мой добрый Паредес. Дон Хосе, очевидно только того и ожидавший, бросился со всех ног искать маркиза. -- Мой дорогой Мариано,-- обратилась между тем девушка к тигреро,-- никому нет надобности знать, где мы с вами были и что делали в эти дни. Пусть все думают, что я не покидала вашего ранчо. Я рассчитываю на ваше молчание. Настанет час, когда я сама расскажу все отцу. -- Слушаю, нинья, ваше слово для меня закон. Да мне вообще до этого нет никакого дела. -- А теперь я хочу поблагодарить вас, Мариано, за огромную услугу, оказанную мне. -- Вы знаете, как я предан вам, нинья. Я только исполнил свой долг, и не за что благодарить меня. Девушка, улыбнувшись, протянула ему руку и вошла в дом, а тигреро повел двух коней в кораль мимо множества шалашей окрестных хуторян, укрывшихся по приказу маркиза в асиенде и заполнивших все ее дворы. Дон Фернандо, услышав радостную весть, бросился к до чери, так и не закончив осмотра укреплений. По мере того как над головой маркиза сгущались грозные тучи, возрастала его любовь и нежность к детям; он словно искал в них опоры, чувствовал необходимость укрепить семейные связи перед дицом надвигавшегося несчастья. -- Жестокое дитя! -- с ласковым упреком произнес он, обнимая дочь.-- Можно ли так долго пропадать в такое тревожное время?! -- Прости, отец, и поверь,-- сказала донья Марианна, ласкаясь к нему,-- что мысль о тебе и о твоих делах ни на минуту не покидала меня в эти дни моего отсутствия. ---- У тебя доброе сердце, дитя мое! Но, увы,-- со вздохом произнес маркиз,-- мое положение отчаянное, меня уже ничто не спасет. -- Как знать, отец! -- Не убаюкивай меня ложными надеждами: пробуждение будет еще более тяжким. -- Я и не собираюсь обольщать тебя несбыточными мечтами! -- с достоинством произнесла она.-- Я привезла тебе нечто положительное и веское. -- "Положительное и веское"? В устах молодой девушки эти слова звучат довольно странно. Где же думаешь ты, дитя, найти это "нечто"? -- За ним не придется далеко ходить, оно здесь, у нас под ногами. Тебе стоит только захотеть поднять его. Дон Фернандо ничего не ответил, только безнадежно склонил голову на грудь. -- Послушаем Марианну, отец! -- вмешался дон Руис.-- Она всегда была ангелом-хранителем нашей семьи. Я верю ей, отец, она не сотворит себе забавы из нашего горя. -- Благодарю тебя, Руис! -- сказала донья Марианна.-- Да я лучше умру, чем огорчу нашего отца! -- Господи, я сам отлично это понимаю! Но вы еще молоды, лишены жизненного опыта и склонны принимать свои желания за действительность. -- Но почему же все-таки не выслушать ее? -- возразил Дон Руис.-- Может быть, Марианна и ошибается... может быть, слова ее не произведут на тебя должного впечатления, что, во всяком случае, ты услышишь в них любовь к тебе. Уже из-за одного этого мы оба -- и ты и я -- должны быть благодарны ей. -- Но к чему все это, дети? -- Бог мой, в нашем отчаянном положении нельзя ничем пренебрегать, отец! -- сказал дон Руис.-- Как знать? Иногда самые слабые существа приносят самую большую пользу Разве не сказано: "Устами младенцев глаголет истина"? -- Ладно. Если ты этого требуешь, сын мой, я выслушаю ее.| -- Я не требую, я прошу, отец!.. Говори же, сестренка! Го| вори, не бойся. Донья Марианна кротко улыбнулась, обхватила шею отца руками и, нежно склонясь головой к нему на плечо, ласково шептала: -- Если бы ты только знал, отец, как я люблю тебя, как я желала бы видеть тебя счастливым! Но я не стану ничего тебе рассказывать, ты все равно не поверишь мне,-- до того стран но и невероятно то, что я должна сообщить тебе. -- Видишь, дитя, я был прав! -- Одну минутку, отец. Я не стану рассказывать, но у меня к тебе серьезная просьба, такая необычная, что я, право, не знаю, как ее выразить... Боюсь только, что ты не поймешь меня... -- О! О! Дитя мое,-- улыбнулся маркиз, явно заинтересованный словами дочери,-- что же это за просьба, которая нуждается в таком длинном предисловии? Страшная, должно быть, штука, если ты так долго не решаешься ее высказать. -- Нет, отец, ничего страшного нет, но, повторяю, это может показаться тебе сумасбродством. -- Ах, дитя мое, с некоторых пор я такого насмотрелся, что меня уже ничем не удивишь! Говори же, не бойся, я не стану упрекать тебя ни в чем. -- Сейчас, отец. Но прежде дай мне слово исполнить мою просьбу. -- Карамба! -- шутливо воскликнул он.-- Ты, однако, предусмотрительна! А я вот возьму да я откажу! -- Тогда все будет кончено, отец,-- с невыразимой печалью произнесла она. -- Успокойся, дорогая! Даю тебе слово. Довольна? -- О, благодарю, отец! Но это правда, да? Даешь честное слово исполнить мою просьбу? -- Да, милая упрямица, да, сто раз да! Даю слови исполнить все, что бы ты ни попросила. Девушка радостно запрыгала, хлопая в ладоши, потом с жаром расцеловала отца. -- Честное слово, она помешалась-- произнес сияющий маркиз. -- Да, отец, помешалась от счастья, потому что берусь теперь доказать тебе, что твои дела никогда еще не были в таком блестящем состоянии. -- Ну вот, теперь она начинает бредить! -- Нет, отец,-- сказал дон Руис, пристально следивший за сменой чувств на подвижном лице сестры, отражавшем все ее внутренние переживания.-- Нет, отец, мне думается, что в этой головке возник сейчас какой-то проект, для осуществления которого ей нужна полная свобода действий. -- Ты угадал, Руис. Да, мне необходима полная свобода действий, я должна чувствовать себя сегодня всемогущей хозяйкой -- по крайней мере от восьми вечера до полуночи. Вручаешь мне эту власть, отец? -- Я поклялся, Марианна,-- ответил, улыбаясь, дон Фернандо,-- и сдержу свое слово. Итак, согласно твоему желанию, ты будешь полновластной хозяйкой асиенды с восьми часов вечера до полуночи. Никто, включая и меня, не посмеет возражать против твоих поступков и приказов. Прикажешь объявить об этом во всеуслышание нашим людям? -- Нет, не всем, а только двум из них. -- И кто же эти счастливцы? -- Мой молочный брат, тигреро Мариано, и наш управитель Паредес. -- Я вижу, ты умеешь разбираться в людях! Это самые преданные нам слуги. Такой выбор обнадеживает меня. Продолжай, дочь моя. Что еще тебе понадобится? -- Эти люди должны вооружиться кирками, мотыгами, лопатами и фонарями,-- сказала донья Марианна. -- Гм! Придется, значит, копаться в земле? ---- Возможно,-- загадочно улыбнулась девушка. ---- Все эти басни о зарытых кладах давно уже отжили свой век, дочь моя! -- произнес маркиз, покачивая головой.-- Если когда-нибудь и существовали клады, то в этой стране они давно уже все вырыты. -- Я не могу ничего объяснить тебе, отец. Ты не знаецц. моих планов и не можешь правильно судить о них. И потом,-- добавила она с чудесной улыбкой,-- ведь ты не имеешь права возражать мне, ты должен первым показать пример повиновения, а ты поднимаешь знамя восстания! -- Справедливое замечание, дорогая! Каюсь и приношу повинную. Приказывай дальше. -- Мне остается сказать только одно: ты, отец, и ты, Руис должны тоже вооружиться теми же орудиями, так как я намереваюсь заставить работать и вас обоих. -- Ну, это ты уж хватила! -- рассмеялся дон Руис.-- Что касается меня, то это куда ни шло, я еще молод. Но отец... Смилуйся, сестренка, нельзя впрягать отца в такую работу! -- А может быть, и мне самой придется взяться за лопату! Поверь мне, брат мой: это дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Я вижу, вы оба не верите мне, но я готова поклясться! -- Нет, я верю тебе, сестра. -- А мне кажется, Руис, что и ты начал сомневаться, хотя из любви ко мне и не хочешь в этом сознаться. Так вот, я клянусь самым дорогим мне на свете, то есть вами обоими, что я действую не наугад и уверена в успехе! Глаза девушки горели такой верой, она говорила с таким жаром, что двое мужчин, склонив головы, признали себя побежденными: ее вера поборола их неверие. Она убедила их. -- Все твои желания будут исполнены,-- сказал дон Фернандо. -- Выйдет у тебя что-нибудь или нет, я все равно буду благодарен тебе за твое рвение и заботу о моих делах. Дон Руис по приказанию отца отправился за доном Хосе и тигреро. Тогда произошло то, что обычно случается при подобных обстоятельствах. В то время как донья Марианна спокойно ждала наступления назначенного ею часа, дона Фернандо и дона Руиса прямо трясло от возбуждения. Время тянулось для них мучительно долго; подстрекаемые любопытством, они буквально не могли и минуты усидеть на одном месте. Наконец пробило восемь часов. -- Пора! -- сказала донья Марианна. Глава XXXVII ПАРК Все южные народы любят тень, цветы и птиц. Вынужденные из-за жары проводить большую часть суток на открытом воздухе, они довели практику садоводства до высоты, недоступной для северных стран. Итальянцы и испанцы не перестают трудиться над тем, чтобы превратить свои сады в настоящие оазисы, где можно было бы дышать свежим воздухом, не подвергаясь преследованиям мошкары -- этого безжалостного бича тропических и субтропических широт. Эти насекомые, неизвестные обитателям умеренного пояса, в полдень мириадами роятся здесь в каждом солнечном луче. На особенно большую, прямо-таки научную высоту поднята культура садоводства в испаноамериканских странах, где между полуднем и тремя часами земля, согреваемая с раннего утра раскаленными лучами южного солнца, пышет губительным жаром и до того изменяет структуру воздуха, что дышать становится почти невозможно. Богатый и выразительный испанский язык имеет два слова для передачи понятия "сад": слово "хардин", под которым подразумевается исключительно цветник; здесь на открытом воздухе растут великолепные цветы, которые в странах умеренного климата выращивают только в оранжереях, да и то лишь чахлыми и блеклыми. Слово же "уэрта" означает более обширный сад; тут и огород, и плодовый сад, и длинные тенистые аллеи, водопады, фонтаны и пруды -- одним словом, весь тот ансамбль, которому в Европе мы даем неточное название парка. В асиенде дель Торо был такой парк, над благоустройством которого трудились все поколения маркизов де Мопоер. Этот парк, территория которого в Европе, где человеческое жилье сведено к позорно малым размерам, сошла бы за огромную, в Мексике считался небольшим. Он занимал всего Двенадцать гектаров. Правда, сравнительно небольшой размер парка дель Торо искупался замечательной планировкой местности и обилием тенистых аллей, чем он и славился в Соноре. В восемь часов вечера в асиенде пробили сигнал "гасить огни". Пеоны и пастухи кончили работать и разошлись по своим шалашам. Паредес отправился расставлять ночных дозорных на стенах замка. С тех пор как стали опасаться нападения индейцев, он это делал каждый вечер. Предосторожность не лишняя, особенно теперь, когда стояли безлунные ночи, излюбленные индейцами для набегов. Удостоверившись, что часовые на своих постах, Паредес в сопровождении старших пастухов и пеонов обошел асиенду, проверяя, потушены ли все огни, и только тогда отправился вместе с тигреро в голубую гостиную, где уже собрались дон Фернандо, дон Руис и донья Марианна. -- Все в порядке, ми амо,-- доложил управитель маркизу.-- Все разошлись по своим шалашам, ворота заперты, часовые на своих постах. -- Вы проверили, Паредес, нет ли кого в корале или в парке? -- спросил маркиз. -- Никого, я все решительно обошел и тщательно осмотрел. -- Отлично!.. Ну что ж, дочь моя, приказывай, мы готовы исполнять все твои распоряжения. -- Вы все приготовили, Паредес? -- обратилась к управителю донья Марианна. -- А как же, нинья! Я припрятал у акаций, что у входа в большой цветник, шесть кирок, шесть лопат и шесть мотыг. -- Зачем так много? -- невольно рассмеялась девушка. -- А на случай поломки. Если не будет запасных под рукой, работа задержится, а ведь срок для нее не так уж велик. -- И то верно... Сеньоры! Прошу следовать за мной. -- Зажечь фонари? -- спросил дон Руис. -- Нет. Мы зажжем их, когда будем на месте. Ночь, правда, темная, но местность знакомая, мы и впотьмах прекрасно доберемся куда надо. Свет может быть замечен, и возникнут подозрения, которых нужно обязательно избежать. -- Правильно,-- заметил маркиз. И четверо мужчин отправились следом за доньей Марианной. Они пошли внутренним ходом, чтобы миновать двор, где спало множество людей, и проникли в парк через большую двухстворчатую дверь, соединявшуюся с садом каменной лестницей. По пути из голубой гостиной они по приказу доньи Марианны гасили все огни в комнатах; асиенда, погрузившаяся во мрак, казалась заснувшей. Стояла темная ночь; ни одной звездочки нигде; небо, словно свод гигантской усыпальницы, раскинулось над землей. Ветер глухо урчал меж деревьев; их колыхавшиеся ветви угрюмо шептались о чем-то друг с другом. Было тихо. Лишь далекий вой волков в степи да раздававшиеся иногда зловещие крики совы смущали тишину, нависшую над землей. Эта ночь как нельзя лучше подходила для таинственной экспедиции доньи Марианны. После минутного раздумья девушка быстро и решительно спустилась по ступенькам лестницы и вошла в сад; мужчины следовали за ней, не в силах справиться с обуревающим их безотчетным волнением. У акаций все остановились. Тигреро и Паредес захватили инструменты, а маркиз и дон Руис понесли фонари. Даже темень, сгустившаяся под сенью столетних деревьев, не заставила девушку замедлить свой шаг. Свободно, как днем, она шествовала среди многочисленных излучин аллей; песок едва поскрипывал под ее быстрыми маленькими ножками. Любопытство маркиза и дона Руиса непрерывно возрастало. Радостное настроение и уверенность в себе доньи Марианны невольно возбуждали у них какие-то смутные надежды, заставлявшие усиленно биться их сердца. Паредес и тигреро были также заинтересованы таинственностью этой экспедиции. Но их мысли были далеки от настоящей ее цели. Они думали, что им предстоит какая-то секретная работа, и только. А донья Марианна все шагала. Иногда она останавливалась и, шепча что-то про себя, вспоминала указания, полученные в лагере. Уверенность ни на минуту не покидала ее; она не сбивалась с пути и, раз избрав определенное направление, не возвращалась уже назад. Ночь, особенно темная ночь, накладывает на пейзаж какойто причудливый отпечаток, изменяя внешние очертания даже самых знакомых предметов. Ночью стираются бесчисленные цветные оттенки, которыми природа так щедро наделила каждое свое создание; ничто не выделяется, все сливается в одну сплошную массу. Место, самое веселое при свете солнца, в темноте выглядит угрюмым и зловещим. Тем не менее донья Марианна уверенно продвигалась вперед. Наконец она остановилась. -- Зажгите фонари,-- сказала она. Это были первые слова, произнесенные с тех пор, как они вышли из голубой гостиной. Приказ был исполнен мгновенно. Донья Марианна взяла один фонарь и, передав другой брату, сказала: -- Посвети мне. Место, где они остановились, находилось в центре сада. Это было нечто вроде лужайки, поросшей редкой и чахлой травой. Посреди лужайки возвышался не то курган, не то надгробный мавзолей, сложенный из беспорядочно наваленных друг на друга огромных каменных глыб. Хозяева асиенды, тронутые первобытной суровостью этого памятника, сохранили его в неприкосновенности. Старинное предание гласило, что в этом месте был похоронен один из древних царей Сиболы. Поэтому это место и называли Могила касика. Первый маркиз де Могюер, человек благочестивый, как и все завоеватели Америки, как бы узаконил это предание, приказав своему священнику освятить этот курган. Он сделал это под тем весьма благовидным для той эпохи предлогом, что могила язычника служит приютом для демонов, а крещение изгоняет нечистую силу. Впрочем, место это не пользовалось дурной славой, но сюда редко кто заходил, потому что оно находилось довольно далеко от дома и потому что его окружал почти непроходимый кустарник; и наконец, потому, что эта лужайка была открыта солнечным лучам. Мало кто в асиенде подозревал о существовании этого кургана; о нем знали лишь завсегдатаи асиенды, то есть члены семейства де Мопоер и несколько самых старых слуг. -- А! Вот куда ты вела нас! -- воскликнул маркиз.-- На Могилу касика! -- Да, отец, именно сюда. --Я очень опасаюсь, дочка, что твое... не знаю, как это назвать... предвидение или предчувствие обмануло тебя. -- Но ты дал слово, отец, ни в чем не противоречить мне. -- Верно, поэтому я и умолкаю. -- Очень хорошо, отец! Поверь, что твое примерное послушание будет хорошо вознаграждено. Донья Марианна смолкла и приступила к изучению местности. Она внимательно вглядывалась в каждый камень, стараясь выяснить его положение по отношению к какой-то точке на горизонте. -- В каком направлении находятся заросли столетних алоэ? -- спросила она наконец. -- Вот уж о чем я понятия не имею! -- воскликнул дон Руис. -- Сейчас, с вашего разрешения, я отвечу вам,-- отозвался Паредес. Несколько секунд он внимательно осматривал местность, потом, повернувшись, сказал: -- Заросли алоэ Сиболы находятся как раз против меня. -- Вы в этом уверены, Паредес? -- Да, нинья, уверен. Девушка стала рядом с управителем и, нагнувшись над камнями, принялась старательно рассматривать их. Вдруг она радостно вскрикнула и, выпрямившись во весь рост, едва сдерживая волнение, произнесла: -- Отец, тебе по праву принадлежит честь нанести первый удар. -- Ладно, дитя мое. Куда надо бить? -- Сюда,-- ответила она, указав пальцем на пространство Между двумя камнями. Дон Фернандо вонзил туда кирку и, сильно налегая на нее, вырвал из лунки камень, который покатился на траву. -- Прекрасно! -- сказала девушка.-- Теперь предоставим работать молодым. Позже, если это понадобится, ты снова возьмешься за кирку, отец... Руис, Мариано, Паредес, очередь за вами! За работу, друзья! Расширяйте эту дыру, превратите ее в яму, куда мы могли бы спуститься. Трое мужчин, воодушевленные этим призывом, дружно взялись за работу, и скоро земля вокруг них была завалена камнем и песком. Никто из мужчин не знал толком, ради чего, собственно, он трудится; тем не менее все они с неимоверным усердием вгрызались в землю. Грунт был мягкий, и камни, наброшенные внавалку, легко поддавались их усилиям. Работа кипела, яма расширялась и углублялась с минуты на минуту. Время от времени землекопы останавливались, но после короткой передышки снова дружно брались за лопаты. Всем не терпелось узнать тайну гробницы. Внезапно они остановились обескураженные: им открылся огромный обломок скалы площадью примерно в два квадратных метра. Хуже всего было то, что края ее нигде не выступали. А это заставляло предполагать, что размеры этой гранитной глыбы были еще больше, чем это казалось на первый взгляд. -- В чем дело, Руис? -- встревожилась донья Марианна. -- Мы наткнулись на скалу; можно ломать сколько угодно мотыг -- все равно не сдвинемся с места. -- Какая там еще скала! Не может этого быть! -- воскликнула донья Марианна. -- Да, это скала,-- сказал маркиз, нагнувшийся над ямой.-- И было бы безумием пытаться разбить ее. -- А я говорю вам, что там не может быть никакой скалы! -- Взгляни сама, сестра. Донья Марианна взяла в руки фонарь, заглянула вниз и, не ответив брату, обратилась к Паредесу и тигреро: -- Вам, верным слугам нашего семейства, я могу приказывать, не боясь, что вы будете спорить со мной. Прошу вас: удалите как можно скорее все камни вокруг этой так называемой скалы. Когда это будет сделано, я надеюсь убедить и маловеров. Паредес и тигреро не заставили просить себя вторично. Дон Руис, уязвленный замечанием сестры, присоединился к ним. Камни были удалены; оставалась одна только так называемая скала. -- Ну что? -- спросила донья Марианна. -- Готово,-- ответил дон Руис. -- Отец,-- обратилась девушка к маркизу.-- Ты нанес первый удар киркой, тебе надлежит участвовать и в последнем усилии. Помоги им сбросить вниз эту каменную глыбу. Маркиз молча взял мотыгу и стал рядом с тремя землекопами. Все четверо запустили свои мотыги в рыхлую землю, примыкавшую к глыбе. Отделив камень от земли, они стали сообща потихоньку поднимать его, пока он, внезапно покачг нувшись, не скатился на дно ямы. И тут их взорам открылось зияющее отверстие подземного туннеля. Крик изумления невольно вырвался из всех уст при виде этого зрелища. -- Пожгите немного хвороста: надо очистить воздух,-- распорядилась донья Марианна. Мужчины повиновались с той лихорадочной поспешностью, которая овладевает даже самыми медлительными людьми в решающие мгновения жизни. -- Теперь следуй за мной, отец,-- сказала девушка и, схватив фонарь, стала решительно спускаться вниз. Маркиз последовал за ней, а за ним и все остальные. Спустившись шагов на сто по штреку, они наткнулись на грубо сколоченный помост, на котором покоилось мертвое тело. Мертвец так хорошо сохранился, что походил больше на крепко уснувшего человека, чем на труп. Рядом с телом валялись кости рассыпавшегося скелета другого человека. -- Должно быть, тело касика, погребенного под мавзолеем,-- сказал маркиз. -- Ошибаешься, отец, это тело одного рудокопа, а этот так называемый мавзолей -- на самом деле золотоносный рудник. В течение веков он находился под охраной этого бесчувственного тела, а теперь открылся нам. Он возместит все твои потери, отец!.. Взгляни! -- добавила она, высоко подняв свой фонарь. Крик радостного изумления невольно вырвался из уст маркиза: всюду виднелись золотоносные жилы, выходящие прямо на поверхность. Сомнений больше не было; у маркиза закружилась голова. Сильный в часы горя, он не выдержал радости и свалился без чувств на землю, которая принесла ему спасение. Глава XXXVIII ШТУРМ КВИТОВАКА Одновременно с вышеописанными происшествиями в асиенде дель Торо крепость Квитовак стала ареной событий, несравненно более серьезных Едва расставшись с Киддом, сенатор после недолгих сборов отправился в Квитовак под охраной надежного конвоя. Дон Руфино прибыл в город на другой день в восемь часов утра и тотчас же поспешил посетить коменданта дона Маркоса де Ниса. Капитан принял его более чем холодно. Принужденность капитана в беседе с ним не ускользнула, конечно, от зоркого ока сенатора, но ничуть не смутила его. -- Дорогой капитан,-- начал дон Руфино после первых же слов приветствия,-- на мою долю выпала великая честь быть представителем мексиканского правительства перед военными властями штата Соноры. Я вдвойне счастлив, и это по двум причинам. Капитан молча поклонился. -- Во-первых, потому,-- продолжал сенатор со своей неизменной улыбкой,-- что мне представилась возможность познакомиться с таким замечательным кабальеро, как вы; вовторых, потому, что, желая начать наше сотрудничество с приятного почина, я исходатайствовал для вас чин полковника, чин, который, кстати сказать, вы давно уже заслужили. На мою долю выпало также счастье вручить вам приказ президента о вашем производстве. С этими словами сенатор извлек из своего портфеля большой казенный конверт и передал его дону Маркосу, машинально протянувшему за ним руку. Сенатор правильно рассчитал действие этой ловко подготовленной проделки. Капитан, ошеломленный этой запоздалой оценкой его заслуг, не нашелся что ответить сенатору, мгновенно завоевавшему симпатию вновь произведенного полковника. Теперь дон Руфино был уверен, что, не случись каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, ему нечего больше опасаться дона Маркоса, которого он так ловко обязал, не ударив для этого палец о палец. Дело в том, что губернатор Ариспы уже несколько дней назад получил приказ президента о производстве капитана. Сенатор, случайно проведавший об этом, вызвался сам свезти приказ в Квитовак. Естественно, что губернатор, не видя никаких препятствий к тому, доверил это дело дону Руфино, который и воспользовался этим с присущей ему изобретательностью. -- Теперь, дорогой полковник,-- заговорил сенатор, словно желая предотвратить возможные выражения благодарности со стороны де Ниса,-- позвольте поговорить с вами о деле, касающемся лично меня. -- Сделайте одолжение, кабальеро,-- ответил полковник.-- Чем могу служить? -- О, одним только советом! -- прервал его дон Руфино.-- В двух словах дело заключается в следующем: как вам, может быть, известно, я очень дружен с одним вашим родственником -- маркизом де Могюер. Я недалек даже от того, чтобы породниться с ним. Дон Маркое ответил утвердительным кивком головы. -- Но,-- продолжал сенатор,-- и это, вероятно, вам также известно, дела маркиза сильно пошатнулись, вернее говоря,-- это, конечно, между нами,-- он почти разорен. Уже несколько раз на мою долю выпадало счастье приходить ему на помощь. Но вы понимаете, когда такое несчастье обрушивается на какое-нибудь семейство, самые благие намерения ни к чему положительному не приводят. В лучшем случае можно только немного отсрочить час катастрофы. Желая во что бы то ни стало спасти человека, с которым я надеюсь скоро быть связанным не только дружбой, но и узами самого близкого родства, я скупил все его векселя. Другими словами, я стал его единственным кредитором, а если сказать еще проще,-- маркиз никому ничего больше не должен. Я назначил здесь свидание с лицом, которому я поручил скупить все векселя маркиза, и жду его прибытия с часу на час. -- Он уже несколько дней как здесь,-- ответил полковник. -- Неужели?! -- притворно удивился сенатор.-- Видимо, он оказался более расторопным, чем я предполагал. Тем лучше! Тысячу раз лучше! Теперь мне остается только просить вас об одной услуге. -- Услуге? -- с инстинктивным недоверием произнес полковник. -- Да,-- нимало не смущаясь, продолжал сенатор.-- Я, право, даже не знаю, как изложить вам свою просьбу... Поймите, что, несмотря на самую тесную дружбу с человеком, как-то неловко прямо выпалить ему в глаза следующее: "Вы задолжали уйму денег, я выкупил ваши векселя. Вот они. Возьмите и сожгите их -- вы никому ничего больше не должны!" Когда действуешь таким образом, то невольно выглядишь человеком, который сейчас же, вслед за этими словами, предъявит какие-то условия -- короче говоря, предложит сделку. А мне, признаться, претит такое положение, и без помощи какого-нибудь общего друга я не найду выхода из этого тупика. -- Нет,-- вскричал полковник, вне себя от восторга,-- вы серьезно намерены поступить так? -- Ничего другого у меня и в мыслях не было,-- скромно потупив взор, отвечал сенатор. -- Но это благородный и великодушный поступок! -- Да нет же! Напротив, все это вполне естественно. Дон Фернандо -- мой друг, я собираюсь жениться на его дочери. Всякий на моем месте поступил бы так же. -- Ох, не говорите, никто не сделал бы этого! Увы! Человека с таким сердцем, как ваше, днем с огнем не сыщешь! -- Это плохо, это очень плохо... Я скорблю за человечество,-- произнес дон Руфино, воздев руки кверху. -- О какой же услуге хотели вы просить меня, сенатор? -- Весьма несложной. Дело в том, что я собираюсь сегодня же вручить вам эти злосчастные векселя и просить вас лично передать их маркизу. Вам будет легче, чем мне, убедить его в чистоте моих намерений. А кроме того, прошу вас уверить его в том, что я и не помышляю кичиться этим поступком и не желаю, чтобы он как-нибудь повлиял на ответ маркиза насчет моего сватовства. Огорошив так полковника своим благородством, сенатор поднялся и удалился. Он спешил в таверну, где остановился дон Порфиадо. Дон Руфино принял из рук алывасила векселя и, щедро вознаградив его, расстался с ним только у самых ворот крепости. К полковнику он возвращался не спеша, потирая руки и бормоча себе под нос: "Ну, теперь мы, кажется, можем не бояться ваших доносов, достопочтенный маэстро Кидд!.. Да, кстати, куда он запропастился? При следующей нашей встрече придется все же освободиться от него раз и навсегда". Дон Руфино застал полковника де Ниса в окружении офицеров, которым дон Маркое объявлял о своем производстве. Комендант воспользовался возвращением сенатора, чтобы представить его своим подчиненным. Полковник прибавил при этом, что они обязаны повиноваться сенатору, который прислан сюда правительством для наблюдения за ходом военных операций. Офицеры почтительно поклонились сенатору, откланялись и удалились. Дон Руфино и дон Маркое снова остались наедине. На этот раз холодок между ними уступил место теплым дружеским отношениям. -- Ну как? -- спросил полковник. -- Готово,-- отвечал сенатор, показывая векселя. -- Карамба! Вы проворны в делах. -- А добрые дела всегда делаются быстро. Ну вот они, уберите от меня эту пачкотню и делайте с ней что хотите. Уф! Как я рад отделаться от них! С этими словами сенатор, великолепно разыгрывая радостное облегчение, швырнул кучу векселей на стол. -- Однако позвольте, кабальеро! -- рассмеялся полковник.-- Я возьму, конечно, эту, как вы ее называете, пачкотню, но я выдам вам расписку в получении. -- О нет! -- воскликнул сенатор.-- Вы испортите все дело! -- Но как же? -- Ни слова больше! Я не желаю, чтобы дон Фернандо чувствовал себя моим должником. Возможно, полковник и продолжал бы настаивать, если бы в передней не поднялся шум; вслед за тем в комнату влетел до смерти испуганный человек и не своим голосом завопил: --Индейцы! Индейцы! Индейцы! Этим человеком был Кидд. Его лицо и руки были в крови, разодранная одежда была покрыта густым слоем пыли; по всему было видно, что он едва ушел от своих преследователей. Все возрастающий гул голосов, доносившихся с улицы, подтверждал слова Кидда. Полковник и сенатор вскочили со своих мест. -- Кидд?! -- воскликнул полковник. -- Да, я... Но не теряйте времени, капитан, язычники следуют за мной по пятам! Я опередил их на какие-нибудь полчаса. Ничего далее не слушая, дон Маркое поспешно вышел. -- Откуда ты? -- обратился дон Руфино к бандиту, как только они остались наедине. От взора дона Руфино не ускользнул жест досады, невольно вырвавшийся у Кидда при виде сенатора, присутствие которого он сразу не заметил. ---- А вам что до того? -- сердито ответил Кидд. -- Мне надо знать. -- У каждого свои дела! -- насмешливо произнес бандит. ---- Опять задумал какое-нибудь предательство? -- Возможно! -- с сардоническим смехом произнес бродяга. -- Может быть, против меня? -- Как знать! --Ты будешь говорить?! -- Зачем говорить, раз вы'сами догадались? -- Итак, ты затеваешь новую интригу против меня? --Я принимаю меры предосторожности, только и всего. -- Негодяй! -- крикнул сенатор. -- Не кричите,-- презрительно пожал плечами Кидд.-- Я не боюсь вас. Все равно вы не посмеете убить меня. -- А почему бы и нет? -- Хотя бы потому, что капитан не так уж расположен к вам, чтобы простить, если вы проделаете подобную штучку в его доме. -- В этом ты глубоко заблуждаешься, злодей. Сейчас я докажу тебе! -- Что вы сказали?! -- произнес бродяга, тревожно озираясь и пятясь к выходу. Но дон Руфино молниеносным движением уже схватил со стола один из пистолетов дона Маркоса, и, прежде чем Кидд успел выбежать из комнаты, раздался выстрел, и бандит упал на пол с простреленной грудью. -- Умри, разбойник! -- крикнул сенатор, отшвырнув в сторону пистолет. -- Да, я умру, но буду отомщен,-- прошептал бандит.-- Хорошо сыграно, маэстро, но скоро наступит и ваш черед. Скорчившись в предсмертной судороге, бродяга испустил последний вздох. Но и мертвое, искаженное агонией лицо Кидда сохранило выражение дерзкого вызова, от которого невольно содрогнулся сенатор. -- Что случилось? -- воскликнул полковник, поспешно входя в комнату. -- Ничего страшного,-- равнодушно ответил дон Руфино.-- В порыве гнева я прикончил этого негодяя. -- Vivo Dios! Вы прекрасно сделали; жаль только, что вы опередили меня: дело в том, что я получил сейчас доказательства его измены... Эй, кто там! Убрать отсюда эту падаль и выбросить ее на улицу! -- крикнул полковник. Вбежавшие солдаты исполнили в точности это приказание. -- А что, индейцы, действительно, подходят? -- поинтересовался сенатор. -- Видна уже пыль, поднятая их конницей. Нельзя терять ни минуты. Я могу рассчитывать на вас, сенатор? -- Вполне! -- В таком случае, идемте. Они вышли. Кидд, действительно, со свойственным ему макиавеллизмом", подготовил новое предательство, первой жертвой которого стал он сам. В городе царило смятение. Улицы были запружены спешившими на свои посты солдатами, бегущими куда-то в панике стариками и женщинами с детьми, пеонами, примчавшимися в крепость с искаженными от страха лицами; повсюду носился ошалелый скот, брошенный на произвол судьбы погонщиками, которые были призваны занять свои посты на укреплениях. А вдали в облаках пыли показалась уже лавина индейской конницы, катившейся к стенам крепости со скоростью вихря. -- Их много! -- шепнул сенатор на ухо полковнику. -- Их слишком много,--ответил полковник.-- Но тише! Не подавайте вида! Прошло двадцать минут -- двадцать минут невыразимо тревожной тишины, в продолжение которой защитники Квитовака могли наблюдать за противником и представить себе грозную опасность, надвигавшуюся на них. Да, это не бьм один из обычных партизанских индейских набегов на границу; на этот раз, говоря словами одного очевидца, "казалось, что индейское море вышло из своих берегов". Индейцы мчались во весь опор. Большинство их были вооружены огнестрельным оружием. Они неслись с диким воинственным гиканьем, припав к лукам своих седел и вызывающе потрясая в воздухе копьями, луками и ружьями. ' Макиавеллизм -- хитрая и умная политика, не стесняющаяся в средствах для достижения своей цели. Названа так по имени Макиавелли, итальянского государственного деятеля эпохи Возрождения. Подскакав к стенам укреплений, всадники взвихрились, потом, внезапно приподнявшись на стременах, осыпали мексиканцев градом пуль и стрел. Солдаты, не дрогнув, послали ответный залп; десятки заметавшихся по степи коней без седоков наглядно свидетельствовали о меткости их огня. К несчастью для мексиканцев, солнце уже садилось. Очевидно, индейцы, любители ночных атак, заранее приурочили свое появление к этому времени. Полковник, предвидя, что ему придется, быть может, спасаться бегством, поставил в резерв отряд из полусотни самых смелых кавалеристов, приказав им ожидать его дальнейших распоряжений. Между тем после первой отбитой атаки индейцы отступили за пределы ружейного выстрела и не возобновляли нападения. Только немногие из всадников, на самых горячих скакунах, носились врассыпную под стенами крепости, подбирая раненых и заарканивая коней. Полковник запретил стрелять по ним -- не из чувства человеколюбия, конечно, а ради экономии боевых припасов, которыми гарнизон располагал в весьма ограниченном количестве. Тем временем на землю спустилась темная, непроглядная ночь. Индейцы не разжигали огней. Это обстоятельство крайне тревожило полковника. Прошло несколько часов, а индейцы все еще не начинали штурма. Над городом и его окрестностями нависла гнетущая тишина. Казалось, что индейцы сгинули по мановению руки. Тщетно пытались мексиканцы разглядеть в потемках какиенибудь движущиеся или ползущие тени: никого не было видно, ничего не было слышно. Нет ничего мучительнее такого ожидания нависшей и близкой опасности. Вдруг громадное зарево осветило окрестные поля; в причудливых отблесках пламени отовсюду повыскакивали черные силуэты, и могучий, дикий и нестройный боевой клич оглушил мексиканцев. В то же мгновение тучи зажженных стрел градом посыпались на осажденных, а на самом гребне крепостного вала появились головы индейцев. И вот при фантастическом свете подожженного индейцами леса, который, как гигантский факел, освещал им путь, завязался рукопашный бой -- ожесточенная и беспримерная схватка между мексиканцами и индейцами. Место каждого поверженного индейца мгновенно занимал другой; несмотря на отчаянное мужество мексиканцев, невзирая на их решимость стоять насмерть, наступил час, когда мощная, все возрастающая волна индейцев, нахлынув со всех сторон на укрепления, затопила и поглотила защитников крепости своей численной громадой. Квитовак был взят; дальнейшее сопротивление стало невозможно. Уже горело немало домов; еще несколько минут -- и весь город превратится в пылающее горнило. Полковник и сенатор храбро дрались, пока оставался хоть луч надежды отстоять город. Когда же и эта надежда погасла, они направили все свои усилия на спасение тех, кто каким-то чудом выскочил живым из этого страшного побоища. Собирая попутно вокруг себя всех уцелевших защитников, они кинулись на главную площадь, где все еще стоял в резерве кавалерийский эскадрон полковника де Ниса. Все вскочили в седла, и полковник отдал приказ к отступлению. Маленький отряд понесся как ураган, опрокидывая и сметая все на своем пути. Потеряв треть своего состава, отряд прорвался сквозь линии индейцев и, оторвавшись от неприятеля, направился к асиенде дель Торо. Глава XXXIX УБИЙЦА ИЗОБЛИЧЕН Обморок маркиза продолжался недолго; стараниями сына и дочери он скоро пришел в себя. Первые слова его были обращены к донье Марианне. -- Дорогая! -- прошептал он, прижимая к своей груди дочь.-- Спасительница наша! Смущенная и счастливая девушка выскользнула из объятий отца. -- Значит, ты все-таки признаешь, отец, что я сдержала свое слово? -- Еще бы! Да тут в двадцать раз больше того, что я потерял,-- сказал маркиз, обводя взором золотоносную жилу. Девушка от радости захлопала в ладоши. -- Как я рада! Как я рада! Я знала, что она не обманет меня. Эти слова, сорвавшиеся на радостях с языка дочери, поразили дона Фернандо: -- О ком, собственно, ты говоришь, дитя мое? -- О той, которая открыла мне тайну этих сокровищ. Маркиз не стал более настаивать. -- Мариано,-- обратился он к тигреро,-- вы останетесь здесь на ночь сторожить. Не подпускайте никого близко к руднику. -- Будьте покойны, ми амо,-- отвечал храбрый юноша.-- Пока я жив, ни одна душа не приблизится к нему. -- Прощайте! На заре вас сменят,-- сказал маркиз. -- А хотя бы и позже, ми амо! -- ответил тигреро и, подобрав все орудия и фонари, устроился в яме, в нескольких шагах от мертвого тела. А четверо остальных не спеша вернулись в замок, беседуя о чудесном открытии, которое спасло от нищеты фамилию маркизов де Могюер. Все вошли в голубую гостиную. Несмотря на поздний час, никому не хотелось спать, все испытывали потребность поделиться своими впечатлениями о находке. -- Так, значит, ты не сама догадалась о существовании этого золотоносного рудника? -- обратился маркиз к дочери.-- Ты только что призналась в этом. -- Конечно! Одна особа дала мне подробные указания, как обнаружить эти сокровища. -- Но что это за особа и как может она лучше меня знать это поместье? Наше семейство владеет этим имением вот уже триста лет, и никто из его членов никогда и не подозревал о существовании этого рудника. -- Вероятно, потому, что тайна его бережно хранилась. -- Само собой разумеется. Но кем? -- Кем же как не теми, кто до нас еще владел этими землями! -- Полно шутить, дитя мое! Те злополучные индейцы давно уже исчезли с лица земли. -- Мне кажется, ты ошибаешься, отец,-- вмешался в разговор дон Руис. -- И мне достоверно известно,-- поддержал дона Руиса Паредес,-- что племя, на которое вы намекнули, сеньор, еще существует; более того, это самый могущественный народ в союзе папагосов. -- А тебе известно, конечно, отец,-- добавила донья Марианна,-- как свято хранят индейцы доверенные им тайны. -- Это верно, но ведь один из них все же проговорился тебе! -- Одна! -- поправила Марианна. -- Ладно, пусть будет одна. Вот мы кое-что и узнали; тайну этого рудника сообщила тебе женщина. Продолжай, дочь моя. -- К сожалению, отец, мне запрещено говорить об этом. --Гм! Запрещено... -- Да, отец, запрещено. Впрочем, успокойся: этот рудник полностью принадлежит тебе. Это твоя законная собственность. Его владелец, точнее -- владелица, отказался от него в твою пользу. -- Милостыня? -- пробормотал маркиз. -- Нет, подарок. И, клянусь, ты можешь принять его, отец! Впрочем, особа эта обещала мне в самом близком будущем открыться тебе... На другой день поутру начались работы. Управитель по приказу маркиза отобрал для этих работ десять человек, пользовавшихся его доверием. Это были пеоны, переселившиеся в асиенду из страха перед индейцами. Рудник был замурован некогда индейцами в том самом состоянии, в котором находились его разработки, когда было обнаружено тело рудокопа. Одна лишь вынутая уже, но оставленная в руднике порода составляла значительную массу золота. Через несколько дней работы было собрано столько драгоценного металла, что маркиз мог не только расплатиться со всеми долгами, но и отложить достаточно золота для успешного ведения своего хозяйства. -- Дочь моя,-- обратился однажды вечером маркиз к донье Марианне, когда та собиралась уйти на покой в свою спальню,-- ты не дала еще ответа на предложение дона Руфино Контрераса, а между тем твои восемь дней давно уже истекли. Завтра Паредес поедет по моим делам в город. Я хотел бы воспользоваться этой оказией, чтобы написать ответ дону Руфино. Молодая девушка вздрогнула, но, овладев собой, ответила: -- Я, конечно, польщена предложением кабальеро, но не находишь ли ты, отец, несколько несвоевременным это сватовство, особенно в дни, когда над нами нависла грозная опасность войны? -- Как знаешь, дитя мое. Я не собираюсь торопить тебя. Я так и отвечу пока секатору. Да, но как быть, если он сам явится за ответом? -- Тогда и подумаем, что ему ответить,-- улыбаясь, сказала донья Марианна. -- И это правда! Напрасно я так настаиваю. Спокойной ночи, дочка! А мы тут с твоим братом, возможно, всю ночь будем корпеть над письменным столом заделами. Донья Марианна едва успела удалиться, как в комнату ворвался Паредес. -- Простите, что беспокою вас так поздно, сеньор маркиз,-- сказал он,-- но в асиенду прибыл тигреро Мариано со своей семьей! Он привез невероятные и ужасные вести. Хорошо бы вам самому расспросить его... -- Что же он рассказывает? -- тревожно спросил вошедший в комнату дон Руис. -- Что индейцы восстали, захватили и сожгли Кзитовак, перебив всех его жителей. -- Какой ужас! -- воскликнул маркиз. -- Бедный дон Маркое! -- вырвалось у дона Руиса. -- Да-да, ведь он комендант Квитовака! Какое несчастье? -- вздохнул маркиз. Вошел Мариано. Он рассказал подробности штурма Квитовака, не преминув, правда, несколько приукрасить события, о которых мы рассказали в предыдущей главе. Каждодневная жизнь изобилует непонятными явлениями. Но самое необъяснимое из них -- это та быстрота, с которой распространяются плохие вести. Как могло, например, в какие-нибудь три часа дойти до тигреро известие о взятии Квитовака, да еще в более или менее точных подробностях, тогда как тигреро находился на расстоянии десяти лье от места происшествия? Сам Мариано не мог ответить на этот вопрос. Кто-то ему сказал, но кто? Он сам этого не помнил. Эти неутешительные вести заставили призадуматься маркиза. Теперь, когда дороги были наводнены мародерами и перехвачены индейцами, нечего было и думать о поездке Паредеса в Ариспу. Надо было прежде всего привести в боевую готовность замок, нападения на который можно было ожидать с часу на час. Несмотря на позднее время, все мгновенно пришло в движение в асиенде дель Торо. Сторожевые посты были усилены, в разных местах асиенды были сосредоточены резервы. В этих хлопотах прошла вся ночь. Часа два спустя после восхода солнца, когда маркиз, утомленный бессонной ночью, собирался пойти немного отдохнуть, часовые заметили многочисленный отряд конницы, карьером мчавшийся к асиенде. Маркиз, вооруженный подзорной трубой, взобрался на башню и убедился, что это мексиканцы; однако за дальностью расстояния трудно было распознать, солдаты это или земледельцы. На всякий случай он приказал приготовиться к приему этих людей, явно спешивших укрыться от врагов в асиенде. Прошло немало времени, прежде чем всадники достигли ворот асиенды. Теперь уже не оставалось сомнения: это были солдаты во главе с полковником де Ниса и доном Руфино. И кони, и люди едва держались на ногах; лица и разодранные мундиры всадников были черны от пыли и вымазаны в крови; по всему было видно, что эти изнуренные люди, вырвавшись из горячего боя, искали спасения в стремительном бегстве. Маркиз, ни о чем пока не расспрашивая новоприбывших, распорядился, чтобы им была оказана помощь и отведены помещения для отдыха. Дон Маркое и дон Руфино едва сумели выговорить несколько слов в объяснение своего внезапного вторжения и, мертвые от усталости, свалились в бесчувственном состоянии, из которого их даже и не пытались вывести. Их так и снесли в отведенные комнаты. Исполнив таким образом свой долг гостеприимства, маркиз удалился в свои апартаменты, поручив сыну наблюдать за охраной асиенды. В три часа пополудни в поле был замечен новый довольно многочисленный конный отряд. Дон Руис, видя, что он состоит исключительно из белых охотников и трапперов, принял его за своих и приказал не открывать огня. Он решил, что этот отряд из сотни кавалеристов будет весьма желанным подкреплением для защитников асиенды. Однако, когда дон Руис увидел, в каком стройном порядке и с какой уверенностью в себе поднимаются эти всадники по тропинке к асиенде, у него зародилось сомнение, и мысль об измене, словно молния, мелькнула в его голове. Он бросился к Паредесу с приказанием не отворять ворот. Но Паредес прервал его с первых же слов: -- Вы, вероятно, не разглядели их, ниньо. -- Напротив, я потому и приказываю, что слишком хорошо разглядел. -- Значит, плохо смотрели. Разве вы не узнали в человеке, который ведет этих людей, преданного нам друга? -- О ком вы говорите, не понимаю. -- Ну конечно, о Твердой Руке! -- Твердая Рука с ними? -- Точнее, он во главе колонны, ниньо. -- Ну, тогда отворяйте. И охотникам даже не понадобилось вступать в переговоры: без единого выстрела они проникли в асиенду через открытые ворота. Дон Руис тотчас же узнал Твердую Руку в человеке, который, приблизившись, протянул ему руку. -- Прошу оказать мне услугу, дон Руис,-- обратился к нему охотник. -- Я слушаю вас,-- отозвался дон Руис. -- Мне надобно сказать вам два слова, но в присутствии вашей сестры... Да, вот еще что: меня будет сопровождать одна особа. Кроме того, по причинам, основательность которых вы сами вскоре признаете, эта особа желает сохранить до поры до времени полное инкогнито'. Вы согласны? Дон Руис колебался. -- Чего вы опасаетесь? -- продолжал охотник.-- Неужели не верите мне? Или вы принимаете меня за человека, способного злоупотребить вашим доверием? -- О нет! Даже и в мыслях этого не имею, даю вам слово. -- А я вам свое, дон Руис. -- Хорошо. Поступайте как хотите. Инкогнито -- появляться скрытно, не называя своего настоящего имени, часто под вымышленным именем. 300 По знаку охотника один из всадников сошел с коня. Широкие поля его шляпы были низко опущены на глаза, а длинный плащ совершенно скрывал его фигуру. Подойдя поближе, человек этот молча поклонился доку Руису. Появление таинственного незнакомца разожгло любопытство дона Руиса, но он ни словом на выдал себя. Поручив прибывших заботам управителя, он повел охотника и "инкогнито" в голубую гостиную, где донья Марианна вышивала на пяльцах. На. скрип двери она машинально повернула голову. -- А!.. -- радостно воскликнула она.-- Твердая Рука! -- Как видите, сеньорита,-- произнес охотник, низко кланяясь.-- Я пришел за обещанным. -- И вы его получите. -- Благодарю вас. -- Руис,-- обратилась тогда донья Марианна к брату,-- впредь до нового распоряжения отец ничего не должен знать о приезде этих сеньоров. -- Ты задаешь мне трудную задачу, сестра! Подумай, какую огромную ответственность принимаю я на себя, поступая таким образом. -- Я понимаю, брат, но дело идет о моем счастье. Чего ты боишься? Разве ты не знаешь этого охотника? -- Его-то я знаю, но его спутник... Кто он? -- Я отвечаю за него, Руис. -- Ты его знаешь? -- Не спрашивай меня ни о чем, Руис, и делай так, как я прошу тебя. -- Хорошо, я буду молчать ради тебя, сестра. -- Благодарю тебя, брат, благодарю! В эту минуту из смежной комнаты донеслись шаги. -- Что теперь делать?! -- прошептала девушка. Твердая Рука, дав ей знак молчать, увлек за портьеру своего спутника, закутанного в плотный плащ и походившего скорее на призрак, чем на человека. В то же мгновение на пороге другой двери появились полковник Маркое де Ниса и дон Руфино Контрерас. Они едва успели поздороваться с доном Руисом и с доньей Марианной, как в комнату вошел маркиз. -- Наконец-то вы на ногах! -- весело произнес маркиз.-- Vivo Dios! пминаю, в каком жалком состоянии вы прибыли... Но все хорошо, что хорошо кончается! -- Мы весьма благодарны, кузен, за ваше гостеприимство -- ведь мы так нуждались в нем! -- Полноте!.. А я как раз собирался писать вам, дон Руфино. -- Но, дорогой мой сеньор...-- начал было, поклонившись, сенатор. -- Разве вы не ждали моего ответа? -- Да, но я не смел надеяться... Маркиз не дал ему договорить: -- Начнем с самого спешного дела. Случилось такое чудо,-- ибо ничему другому я не могу приписать счастливую перемену в моих делах,-- которое дает мне возможность рассчитаться с вами. Но будьте уверены, что это обстоятельство не заставит меня позабыть о том, что вы вели себя как настоящий друг. Я никогда не забуду, как много сделали вы для меня! Сенатор, застигнутый врасплох, заметно побледнел. Словно моля о помощи, он искоса взглянул на полковника. -- Он сделал для вас гораздо больше, чем вы думаете, кузен! -- с жаром воскликнул полковник. -- Что вы хотите этим сказать? -- удивился маркиз. -- А вот что! Дон Руфино, не будучи осведомлен о счастливой перемене в ваших делах и желая вывести вас из тупика, в котором вы очутились, скупил все ваши векселя и вручил их мне, умоляя при этом уничтожить их. Вот смотрите! -- добавил полковник, вытащив из кармана связку бумаг.-- Тут они все. Слова эти были по-разному восприняты присутствующими. Брат и сестра обменялись взглядами, полными отчаяния, ибо им стало ясно, что маркиз не сможет теперь отказать сенатору в руке своей дочери. -- О,-- вскричал маркиз,-- я не могу принять такого великодушного дара! -- От постороннего, конечно, маркиз, но я питал надежды, что я не совсем чужой для вас человек,-- сказал сенатор. Наступило молчание. -- Все это так странно и так неожиданно,-- заговорил наконец маркиз,-- что никак не может уложиться в моей голове. И я прошу вас, дон Руфино, отложить этот разговор до завтра. За это время я успею прийти в себя и сумею ответить вам согласно велению моего долга. -- Я вполне понимаю, дорогой сеньор, благородство ваших побуждений. Конечно, я буду ждать, сколько вам будет угодно,-- отвечал дон Руфино, окинув при этом сладострастным взглядом бледную и трепещущую донью Марианну. -- Разумеется, серьезные дела надо отложить до завтра; мы испытали чересчур крепкую встряску, чтобы быть в состоянии обсуждать их сегодня,-- вмешался полковник де Ниса. -- Да, что с вами случилось? Так это правда, что индейцы овладели Квитоваком? -- Увы, истинная правда. Индейцы взяли его штурмом, город сгорел и больше не существует. Нам удалось ценой большой крови пробиться сквозь ряды врагов. Да, немало трудов и невероятных страданий пришлось претерпеть нам, прежде чем мы добрались до асиенды! -- Благодарение Богу, что вы все же вырвались из их рук. Особенно радует меня ваше спасение, дон Руфино; вы ведь не солдат. -- Нет, он убийца,-- раздался вдруг гневный возглас, и чья-то рука тяжело опустилась на плечо сенатора. Присутствующие обернулись. Спутник Твердой Руки сбросил с себя плащ и шляпу и стоял теперь мрачный и грозный перед сенатором. -- О Боже! -- с невыразимым ужасом воскликнул сенатор.-- Родольфо! Дон Родольфо! -- Неужели это ты, брат мой! После стольких лет! -- радостно воскликнул маркиз. -- Огненный Глаз! -- невольно вырвалось у доньи Марианны. Сашем с неподражаемым презрением оттолкнул сенатора, а сам вошел в круг своих родственников. -- Да, брат, это я. Я вышел из этого дома изгнанником, а возвращаюсь его спасителем. -- Ах, брат мой, брат мой! -- горестно воскликнул маркиз. -- Успокойся, Фернандо. Я не питаю к тебе никакой злобы и далек от мысли о возмездии. Напротив, я не переставал чувствовать к тебе братскую привязанность и, живя вдали, никогда не терял тебя из виду. Приди в мои объятия, брат, забудем прошлое и будем наслаждаться радостью встречи! Маркиз со слезами бросился в объятия брата; дон Руис и донья Марианна последовали его примеру. Несколько минут продолжался обмен приветствиями и поцелуями между вновь воссоединенными родственниками. -- Я не переставал расстраивать козни одного злодея,-- продолжал дон Родольфо.-- Это благодаря моим стараниям Паредес благополучно вернулся с деньгами, которые ты должен был получить в Эрмосильо. Я же навел твою дочь на этот спасительный для тебя рудник. Но я прибыл сюда не только для того, чтобы обнять тебя и твоих близких, брат мой. Я пришел сюда, чтобы свершить правосудие над одним преступником. Этот человек,-- продолжал дон Родольфо, указывая пальцем на сенатора, которого от бешенства и страха бросало в жар и в холод,-- этот человек был моим слуго