ь. - Это вы про похмелье? - Про то самое. - Знаете, Федор Матвеевич, на английский язык слово "похмелье" так и переводится: утренняя головная боль. - В языках я не искушен, начальник. - Андрей Иванович... - подсказал Гуков. - Мы же договорились... - Ах да... Так вот, "бормотушка" оченно при похмелье помогает. Могу и вас попользовать при случае... Андрей Иванович. - Старик с явной насмешкой глянул на Гукова. - Спасибо, - спокойно сказал Андрей Иванович. - Как-нибудь воспользуюсь вашим любезным предложением. Итак, Старцев отправился за пивом... Дед Пахом поскреб пальцами заросшую недельной щетиной щеку, потом сдвинул на глаза засаленную кепку блином, почесал затылок. - Никуда он не успел отправиться, бедолага, - горестно вздохнул старик. - Так и умер с тяжелой головой, не опохмелившись. Уж лучше б я ему "бормотушки" налил... - Значит, за пивом Старцев не ходил? - Нет. А вы разве не видели в сарае стеклянную банку? - Была такая. - Вот ее я ему и дал. Она так и стояла там, пустая, когда увидел его... Не успел он за пивом. Пока я пробу с "бормотушки" снимал, время шло, уже и Лев Григорьевич, наш начальник, должен был подойти, а Тимофея нет, и в журнале он не расписался. Пошел я было на турбазу, а потом решил, что так негоже: и меня на станции не будет, и дежурный пропал. Смотрю, Лев Григорьевич идет. Поздоровались. Где дежурный, спрашивает. Тут, говорю, где-то. Принесите, говорит начальник, вахтенный журнал. Он, начальник, как раз по субботам его смотрит и замечания свои оставляет. Сейчас, говорю, принесу. И тут пришла мне в голову мысль: Тимофей ведь пиво принес, сидит и пьет в сарае для спасательного инвентаря. Пошел я в сарай, открываю дверь - пусто. Потом уже рассмотрел: лежит Тимофей лицом вниз, а баллон пустой в стороне валяется. Ну, думаю, дела, с пива парень упился, принял на старые дрожжи. Признаться, взъярился я на Тимофея, подскочил к нему, за плечо рванул, поворотил к себе, а у него глаза открыты, а видеть - не видит. Да... Перепугался, было дело. Оставил все как есть, сарай сообразил закрыть на замок, а сам ко Льву Григорьевичу. Шуму поднимать не стал, все сделал по субординации, доложил начальству... - Вы правильно поступили, Федор Матвеевич, ни к чему об этом знать всем. Люди к вам на пляж отдыхать идут, незачем омрачать их такими новостями. - Это точно, - сказал Пахомов. - У нас тут вон девица на прошлой неделе утонула, а теперь вот такое дело. - С девицей-то все просто, - отмахнулся Гуков, - там несчастный случай, а здесь - другое. Скажите, вы не видели посторонних на территории станции, Федор Матвеевич? - Никого не было, - твердо сказал старик. - Я б и не позволил разгуливать посторонним... - Ну а когда вы принимали свое целебное средство, мог кто-нибудь войти сюда? - Не доверяете, значит, старику, намекаете, значит... Ну да ладно. Вообще-то, ворота у нас закрыты, калитка тогда была на щеколде, вывеска висит: "Посторонним вход запрещен". Но войти-то могут, и в заборе дыры, денег нам на ремонт не дают. Экономят на спасении, мать их за ногу! - Так мог кто-либо проникнуть на станцию? - Мог, - несколько сникшим голосом сказал старик. - Мог, конечно, только прошу учесть, что дежурство я сдал... Тимофею. - Но ведь Старцев в журнале не расписался? - усмехнулся Гуков. - Это точно, - сокрушенно покачал головой Пахомов. - Не успел он расписаться, все торопился за пивом, голову поправить. - Как вы думаете, Федор Матвеевич, кто мог убить Старцева? Старик развел руками: - Ума не приложу. Тимофей - парень добрый, врагов у него не припомню. Спортсмен хороший. В городе его ценят. Правда... Он замолчал. - Продолжайте, продолжайте, Федор Матвеевич, - попросил Гуков. - А что там греха таить! - махнул рукой дед Пахом. - Бабник он был отменный, это вам всякий скажет. Ну, конечно, с такой мужской статью немудрено бабником сделаться. Бывало, по пляжу в плавках идет - ну чистый Аполлон, поверите, глаз отвести бабоньки не могут. Конечно, и обиженные могли быть среди мужиков. - Вы кого-нибудь знаете? Из обиженных... Дед Пахом отвернулся: - Особого учета не вел, мне это без надобности. Только уж очень был Тимка неразборчивый кобеляка. У ближнего мог жену увести. А сказано было в древности: не пожелай жены ближнего своего. А он всех желал... Да. Вот наш Лев Григорьевич - святой человек, мухи не обидит. И справедлив! И жена у него - королева. Понятное дело, за ноги никого не держал, только видел, что и наша начальница по Тимке млела, это точно. Да и кто из ихнего слабого полу при виде его не млел!.. Гукова так и подмывало спросить старика, не знает ли тот чего-нибудь об отношениях Ирины Вагай и убитого Старцева, но Андрей Иванович понимал, что никто не должен догадываться об их интересе к "несчастному случаю", происшедшему на прошлой неделе, к той истории, которая стала уже забываться всеми, кроме тех, кого это теперь непосредственно касалось. РАЗГОВОР СО СТОРОЖЕМ - Подобьем бабки, Андрей Иванович? - спросил Королев. Пошел десятый час вечера, но за окнами гостиничного номера, где сидели они вдвоем, было еще довольно светло. Гуков заказал из ресторана ужин в номер, чем достаточно удивил администрацию. О подобном сервисе рубежанские общепитовцы знали только по иностранным кинокартинам, но заказ приезжего товарища из Москвы исполнили. Королев ел плохо, часто принимался за сигареты, налегал на местную минеральную воду, в городе от дневной жары было душно, а пива Вадим Николаевич, в отличие от Гукова, не любил. - Ты ничего не ел, Вадим, - упрекнул начальника горотдела Андрей Иванович. - Никогда не следует связывать удачи и неудачи с собственным аппетитом. - Завидую твоему олимпийскому спокойствию, Андрей, - сказал Королев. - Впрочем, оно и понятно. Ведь обитаешь ты как раз там, на священной горе. У нас, простых смертных, провинциалов, отсутствуют многие из ваших качеств. - Ладно-ладно! - прервал его Гуков. - Ты повернул, как говорится, не в ту степь, и я не поверю тебе, если скажешь, что работа в Москве меня как-то изменила. - Да вроде нет, кажется, что ты все тот же, и по-прежнему приносишь жертву Гамбринусу. - Королев кивнул в угол номера, где стояли пустые бутылки из-под пива. - Грешен, балуюсь пивком. Кстати, для провинциального города у вас неплохое пиво. - Спасибо и на этом. А мы-то своим никелем гордились... - Погоди, и до никеля дойдет очередь, за тем я сюда и приехал. Не пиво ведь пить, в самом деле! Так, говоришь, подобьем бабки? Хорошо. Только подождем немного, я позвоню, чтобы убирали со стола, кажется, есть ты уже не будешь. Стол убрали. Друзья расположились в креслах, у открытой балконной двери. Королев закурил, Андрей Иванович, поколебавшись немного, потянул из пачки сигарету тоже. - Брось! - сказал Вадим Николаевич. - Опять начнешь. - Не начну. Уже проверено. Выкурю с тобой одну за компанию. Ты станешь излагать? - Могу и я. Давай посмотрим на дело с точки зрения сегодняшнего убийства. Ставим главный вопрос, который возникает при расследовании любого преступления, когда личность преступника неизвестна. Кому выгодно? Кому нужна смерть Тимофея Старцева? Рассматривать ее, эту смерть, можно с двух позиций. Или она связана с убийством Ирины Вагай, или не связана. В первом случае можно допустить, что к устранению режиссера, начавшей колебаться - это можно заключить по ее попытке написать нам разоблачающее заявление, - Старцев имеет прямое отношение. Тем более что именно Старцев поднял тревогу. Но теперь, когда судебно-медицинская экспертиза подтвердила насильственный характер смерти Вагай, эта версия не стоит и выеденного яйца. Тимофей Старцев лгал. Почему? Не он ли и утопил Ирину, выполняя чье-то задание? А теперь убрали и его самого... - И ночной визит в дом Вагай, - напомнил Гуков. - Конечно, и он связан с развернувшимися событиями. Но как связан? Знали ли враги, что документы находятся в квартире Вагай, или искали нечто, могущее навести нас на след? Ну, скажем, то же самое заявление, о существовании которого они могли подозревать... Может быть, стоило задержать Старцева? Уже тогда, когда стало известно, что Ирина Вагай убита. - А что это могло дать? У тебя нет против него никаких улик. - А ложь на допросе? - А как доказать, что это ложь? Старцев ведь не утверждал, что скрывшимся под водой пловцом была именно Ирина Вагай. - Вероятно, не утверждал. Но тогда в случае задержания он был бы жив. - "Был бы"... У нас с тобой сплошные "бы", Вадим. Это все по части благих пожеланий. Сам ведь знаешь, что больше семидесяти двух часов ты не маг бы его держать, а на большее при таких уликах никакой прокурор не даст санкцию на содержание под стражей. Заключение эксперта вы получили в понедельник. В четверг или пятницу выпустили бы Старцева, а в субботу его бы зарезали, как это и произошло в действительности. И этим арестом только бы насторожили врага, показали бы, что наша фирма не верит в несчастный случай. - Сдаюсь, - сказал Королев, шутливо поднимая вверх руки. - Железная логика у вас, товарищ представитель Центра. С первой позицией ясно. Вторая версия совсем дохлая. Ведь если смерть спортсмена не связана с Вагай, тут версий сколько угодно, и самая близкая, лежащая на поверхности, - убийство из ревности. Кому-нибудь Тимофей Старцев перешел дорогу, при его успехе у женщин это немудрено. А соперников у него... - Имя их - легион, - улыбнулся Гуков. - Кстати, Вадим... Этот самый дед Пахом намекнул, что наш спортсмен даже жене своего начальника строил глазки. - Уж не думаешь ли ты, что этот петушок, который и мухи, как о нем говорят, не обидит... - А что ты думаешь? Ревность, как и любовь, прибавляет сил... По моей просьбе Вася Мелешин проверил намек сторожа. Не беспорочна супруга начальника станции. Были у нее грешки со Старцевым, увы, были. Королев покачал головой. - Если расследовать каждый грех этого красавца, - сказал он, - мы утонем в версиях и подозрениях. - А что делать? Такова наша доля, Вадим. Нельзя нам ни в воде тонуть, ни в огне гореть. А тонуть в фактах - вовсе зряшное дело... Пусть твои парни займутся связями спортсмена. Забросим широкий бредень, авось что зацепим. - Васе Мелешину я поручу отрабатывать с другими эту вариацию. И ребят из уголовного розыска попросим подключиться. Но, поскольку мы связываем это дело с Вагай, убийство Старцева останется в нашем производстве. Ты сам-то что возьмешь на себя, Андрей? - Личную жизнь Ирины Вагай и разработку сотрудников той самой лаборатории, - сказал Гуков. - Она закодирована буквой "Сигма"? Значит, вот этой "Сигмой" я и займусь... Кого ты мне даешь в помощники? - Пожалуй, Мелешин самый подходящий. - Так он ведь у тебя уже пристроен к делу Старцева, ищет повод для ревности. - Ничего, его на все хватит. И потом, честно признаться, интуиция подсказывает, что тут не ревностью пахнет. - А я завтра утром схожу на станцию, с дедом Пахомом поговорю, потом поброжу по пляжу, - сказал Гуков. - Василий Кузьмич в шутку рекомендовал мне вести расследование в плавках, а я по случаю ЧП даже из чемодана их не вынул. - Давай-давай вытаскивай! - сказал Королев. - Для наших мест стоит небывалая жара. Как на юге загоришь. Только гляди кожу не сожги, солнце у нас обманчивое. - Не сожгу, - пообещал Гуков. - И вот еще что. Я подготовлю запрос о связях Ирины Вагай в столице. Надо знать, кем и чем она была, пока училась там в институте культуры. Ты организуй, чтоб завтра моя депеша ушла из Рубежанска. - Будет сделано, - сказал Королев. Гостиничный буфет открывали в семь утра. Гуков с удовольствием выпил два стакана чаю, именовавшегося в меню почему-то калмыцким. Чай был с молоком, маслом и солью. О таком напитке Андрей Иванович только слыхал от товарищей, работавших в Средней Азии, и чай ему, такой непривычный, неожиданно сразу пришелся по вкусу. Хороши были и свежие горячие беляши. Гуков любил завтракать плотно. Рубежанская кухня подняла ему настроение. На пляж Андрей Иванович отправился пешком и без десяти минут восемь уже снимал щеколду калитки спасательной станции. Здесь было пустынно и тихо. "Не видно бдительного сторожа Федора Матвеевича, - подумал Гуков. - Не "бормотушкой" ли пробавляется сей оригинал?" Он угадал. Андрей Иванович нашел деда Пахома в небольшой, заваленной рухлядью каморке - она служила жильем для старика и, по-видимому, "лабораторией" для его сомнительных опытов. Гуков постучал в дверь, услышал неразборчивое бормотание и вошел. Неуютное жилье старого и неопрятного человека, давно махнувшего рукой на бытовые условности... Сторож сидел за ветхим деревянным столом перед трехлитровой банкой с темной жидкостью. Подле стояла большая алюминиевая кружка, ее дед Пахом, кажется, только что опорожнил до половины. Стук в дверь помешал ему расправиться с тем, что Гуков уже определил "бормотушкой". Он заметил, как плескалась, успокаиваясь, жидкость в кружке, а Федор Матвеевич медленно вытирал губы тыльной стороной ладони. - Здравствуйте, Федор Матвеевич, - приветствовал старика Гунов. - Извините, что побеспокоил. Воздух в каморке был тяжелым, замешанным на сложных запахах. Различались порой мутный дух застарелого нечистого белья и пригоревшей пищи, запах масляной краски. Но одолевал все остальное запах перебродивших дрожжей, которые наверняка были главным компонентом в знаменитой пахомовской "бормотушке". - Доброе утро, молодой человек, - сказал дед Пахом. - Не извиняйтесь, в это время к Федору Матвеевичу можно входить даже без стука. Садитесь к столу. - Почему именно в это время? - спросил Андрей Иванович, осторожно усаживаясь на табурет, который старик выудил ногой из-под стола. - Набравшийся ввечеру просыпается рано, - ответствовал Федор Матвеевич. Он встал, достал еще одну кружку и наполнил ее доверху. - Поутру его мучит жажда, желание пропустить глоток становится нестерпимым, но магазины во власти драконовского закона, а ждать нету мочи. И тогда страдалец вспоминает про Федора Матвеевича с его знаменитой "бормотушкой" и без стука - я понимаю его состояние и потому прощаю такое хамство - входит к деду Пахому, так они меня называют между собой, я знаю... Пейте, молодой человек, вы сегодня первый, и еще постучали к тому же. - Разве я похож на человека, который жаждет опохмелиться, Федор Матвеевич? - улыбнулся Гуков. - Я не физиономист, молодой человек, но ко мне по утрам приходят только за этим. И потом, "бормотушка" есть зелье особое, ничего общего с опохмеляющими средствами не имеющее, хотя и голову лечит, это точно. Отведайте. "Придется тебе, Гуков, глотнуть этой отравы, - подумал Андрей Иванович, беря кружку в руку. - Утешимся тем, что пьем "бормотушку" в оперативных целях". Он сделал добрый глоток и отнял кружку ото рта. - Еще немного, молодой человек, и тогда можете закурить. Обычно эти два порока - вино и табак - идут друг с другом об руку. Пейте! Гуков выпил. Жидкость была холодной и на вкус приятной. В ней были какие-то фрукты, солод, хмель и еще нечто. Для пития "бормотушка" казалась вещью вполне приемлемой. - Вы спросили, молодой человек, похожи ли на того, кто с похмелья, - медленно произнес Федор Матвеевич, вновь наполняя кружку. - Видите ли, я не всматривался в ваше лицо, я редко всматриваюсь в людские лица, знаю, что лицо - занавес, который закрывает то, что делается в душе человеческой. И порой этот занавес черный... - Интересно, - сказал Гуков. Он ощутил вдруг, как все окружающее стало неестественно ясным, обострилось зрение, мышцы напряглись, подобрались. "Бормотушка", - подумал Андрей Иванович, - действует..." Он сделал еще глоток и отставил кружку. - Отчего же Тимофей Старцев не прибег вчера к этому средству? Оно, по-моему, радикальнее пива. - Вчера я имел лишь малую толику для себя и отказал ему, о чем искренне сожалею. Я боялся остаться без "очков". Да... И сегодня вы помешали мне вовремя надеть "очки". Поэтому и встретил я вас "слепым". Гуков внимательно посмотрел старику в глаза и ждал, когда тот прикроет их стеклами очков. Пахомов вдруг глухо заклохтал, и Андрей Иванович понял, что старик смеется. - Вы забавный молодой человек, - сказал Федор Матвеевич, - и нравитесь мне, хотя и работаете в милиции. - Вам не нравятся работники милиции? Почему? - быстро спросил Гуков. - Нет, отчего же, и там есть всякие. Но я считаю, что люди перенимают к себе в душу то, возле чего они вращаются. Вот я много лет при спасателях состою. Значит, и во мне прижилась способность приходить к людям на помощь, спасать их, так сказать... - Особенно по утрам, - заметил усмехнувшись Гуков. - А что вы думаете?! Может быть, именно по утрам я и необходим людям. Итак, приму на душу, с вашего разрешения. Федор Матвеевич бережно поднял кружку и опрокинул в себя ее содержимое. - Ух, ты! - сказал он, отдуваясь и ставя кружку на стол. - Хороша голубушка! - Пошарил рукой под всякой всячиной, завалившей стол, и вытащил измятую пачку сигарет. - Подымлю малость, - сказал дед Пахом, - теперь я до обеда зрячий. Гуков недоуменно смотрел на старика. - Вы, я вижу, не поняли меня, молодой человек, ждали, когда очки извлеку... Нет-нет, глаза мне служат еще хорошо! Тут другое. Обычно люди носят очки, чтобы лучше видеть. Но порою слепнут не глаза - близорукими становятся сердца человеческие, людские души. По разным причинам. Тут и усталость от бед, выпавших на чью-то долю, - ведь от чужого горя тоже мутнеет сердце. Усталость от испытаний несправедливостью, от неудачливости... Либо, наоборот, от больших удач. Человеку необходимо чувство меры во всем. Но как раз это чувство самое неустойчивое в нем. Вот и вырастают бельма на душе. Много веков ищут люди средство от душевной слепоты, только ничего не придумано ими. Только это... - Старик щелкнул пальцем по банке с "бормотушкой": - Вот мои очки. Принял кружку вовнутрь - и до обеда семафор окружающим: "Ясно вижу!" К обеду начинаю слепнуть - еще кружечка идет. Хожу по земле, смотрю на мир зрячими глазами, а она бормочет там, внутри: "Ничего, Федор Матвеевич, пробьемся. Жизнь хоть и паршивая штука, но кое-какую прелесть и в ней, курве, обнаружить можно. Так и бормочет, бормочет весь день, утешает, потому и зову ее "бормотушкой". - Да у вас целая философская система, - сказал Гуков. - Какая там система! - махнул рукою старик. - Хотите, я открою вам смысл жизни? - Хочу, - улыбнулся Андрей Иванович. - Смысл жизни в том, что нет в ней никакого смысла, - сказал дед Пахом и победно воззрился на собеседника. - Сильно сказано, Федор Матвеевич, хотя и спорно, - заметил Гуков. - Но в "бормотушке" вашей есть нечто... Рецепт-то, поди, секретный? - Какие там секреты! - отмахнулся Федор Матвеевич. - Сахар, дрожжи, натуральный хмель, грушевый отвар да чернослив. Ну и изюмчик идет в присадку, опять же сроки выдержки и сочетание того и другого, опыт, конечно, и кое-какие хитрости еще. Тут в округе пытались изготовить зелье... Похожее получилось, а до кондиции не дошло, всеми признано. - Дело мастера боится, - сказал Гуков. - Только вот что странно. Судя по всему, ваш напиток неплохо поправляет голову. И если бы Тимофей Старцев принял вчера "бормотушки", то... - Был бы жив. Но кому суждено быть повешенным, тот не утонет, - ответил сторож. - Видимо, так Тимке на роду было написано. А ведь не пожадничай я, посидел бы он со мною здесь, вот как вы сейчас, глядишь, и цел оказался бы паренек. - Какие у вас с ним были отношения? Разговоров теоретических с Тимофеем не вели? - Куда ему! Он мышцами был силен, покойник. А отношения были нормальные. Правда, порой говорил ему про женский вопрос... Не люблю в мужиках этой кобелистости. Говорил Тимофею, что добром он не кончит, только Тимофей смеялся... Отвечал мне: мол, это ты, дед, оттого говоришь, потому как сам не можешь любить. - Вы, Федор Матвеевич, раньше на флоте служили? - спросил Гуков. - Выло дело, - уклончиво ответил Пахомов и, потянувшись через стол, засунул окурок в овальную консервную баночку из-под марокканских сардин. Он вдруг подозрительно глянул на Гукова: - А вы сюда как, по доброй воле или при исполнении? Андрей Иванович рассмеялся: - По доброй, по доброй, Федор Матвеевич. Пришел с озером познакомиться, с пляжем, с вашей станцией, ну и с вами тоже. Я недавно сюда перевелся, надо осмотреться, людей узнать. Сегодня ведь воскресенье. Вот и искупаюсь заодно. - Это точно, - сказал дед Пахом. - Надо, конечно. А вы и впрямь приезжий, я вас до вчерашнего дня ни разу не встречал. А если купаться, то пошли на воздух. Чего тут сидеть, в берлоге стариковской. Они стояли у входа в сторожку. Дед Пахом курил, Гуков с интересом, он его не скрывал, оглядывался вокруг. - Присматриваетесь! - утвердительным тоном произнес старик.- И правильно. Вам надо. - Надо, Федор Матвеевич, - согласился Гуков. В воротах станции показались двое. В мужчине Андрей Иванович узнал начальника спасательной станции, Льва Григорьевича. "Подожди, - подумал Гуков, - как же его фамилия... Ах, да! Бледноруков. Странная фамилия. Лев Григорьевич Бледноруков. А это, конечно, его жена. По определению деда Пахома - королева". Когда Лев Григорьевич с женой, рослой красивой женщиной лет тридцати или меньше, проходил мимо, начальник станции запнулся, сбился с шага, вопросительно глянул на Гукова: не нужен ли я? Андрей Иванович чуть заметно покачал головой. Дескать, пока нужды в вас нету. Жена Льва Григорьевича оценивающе осмотрела вежливо поклонившегося ей Андрея Ивановича. Когда же вместе с мужем миновала сторожку, оглянулась и измерила Гукова взглядом. - Чистая тигра, - сказал ей вслед дед Пахом. РАЗГОВОР С МЕРЛИНОМ Рейсовый самолет из Франкфурта-на-Майне прибыл в Шереметьевский аэропорт с опозданием на полчаса. Над большей частью Польши и Белоруссии висел мощный грозовой фронт, и пилоты провели машину в обход, запасным маршрутом. Среди пассажиров, прилетевших этим рейсом, была группа туристов из Швейцарии. Ожидавший их прибытия гид и переводчик "Интуриста", недавний выпускник Института иностранных языков, заметно нервничал, поглядывал на часы. Туристов из Швейцарии ждал и еще один человек. Внешне он ничем не отличался от москвичей - мужчин "летнего образца". Легкие светлые брюки, туфли-плетенки, светлая безрукавка навыпуск с накладными карманами. Правда, на аэропортовской площади был припаркован бежевый автомобиль "вольво" с дипломатическим номером. "Вольво" принадлежал этому человеку, но при первом взгляде на его ординарную фигуру это никому бы не пришло в голову... Закамуфлированный под обычного москвича дипломат беззаботно разгуливал по залам международного аэропорта. Он постоял у киосков с сувенирами, купил газеты "Труд", "Сельскую жизнь" и "Морнинг стар", а когда объявили на четырех языках о задержке рейсового самолета из Франкфурта-на-Майне, то дипломат, как говорится, и ухом не повел. Оставаясь в Шереметьеве еще какое-то время, этот человек дождался, когда группа туристов из Швейцарии прошла контрольно-пропускной пост и таможенный досмотр. Все оказалось в полном порядке, границу для туристов открыли, и они переступили символическую черту, за которой начиналась для них территория Советского Союза и где ждал их с нетерпением представитель "Интуриста". Как только это случилось, хозяин "вольво" с дипломатическим номером с удовлетворением отметил про себя, что все идет как по маслу. Поговорку эту он мысленно произнес на русском языке, которым владел довольно неплохо и зачастую уснащал речь поговорками, видя в этом особую лингвистическую элегантность. Теперь ему нечего было делать в Шереметьеве. Но дипломат позволил себе задержаться здесь еще четверть часа, которые ушли на то, чтобы выпить чашечку кофе. Автобус с туристами уже ушел. Через некоторое время по Ленинградскому шоссе лихо промчался и приземистый "вольво". ...Огромный зал верхней одежды универмага "Москва", что на Ленинском проспекте столицы. По разные стороны длинного ряда мужских костюмов стояли двое мужчин. Одного из них, с длинным лицом, еще вчера можно было увидеть в Шереметьевском аэропорту, когда он садился в автомобиль "вольво", а потом мчался вслед за автобусом "Интуриста". Второго без труда можно было бы разыскать среди группы швейцарских туристов, прилетевших в Москву. Оба они делали вид, будто рассматривают костюмы. Эти люди ни разу не взглянули друг на друга и переговаривались вполголоса. Продолжая необычную беседу, они переходили в отдел мужских плащей, пальто, трикотажа... Все их движения были естественны и непринужденны. И дипломата, и туриста невозможно было бы в чем-то заподозрить. - Послушайте, Кэйт, вы уверены, что вам удается сбить с толку ваших опекунов, когда вы идете на встречи, подобные сегодняшней? - Не надо паники, Мерлин, - проговорил человек с длинным лицом, которого назвали Кэйтом. - Во-первых, я, как говорят русские, не первый раз замужем. Это выражение трудно перевести на ваш язык, но ведь вы и русский знаете как бог. Разумеется, русский бог, православный. Во-вторых, никакой встречи у нас с вами нет. В-третьих, дело гораздо серьезнее, чем вы можете предполагать. - Выкладывайте, - сказал Мерлин. - Признаюсь, миссия ваша в Рубежанске не из легких, но риск того стоит. Ваше путешествие туда принесет огромную пользу фирме, да и вы не останетесь в накладе. Мне думается, вы сможете завязать с этой нашей, прямо скажем, малосимпатичной работой, где нас не берется страховать ни одно общество на свете, и заняться разведением роз или настурций на какой-нибудь миленькой ферме близ Лазурного берега. Но сначала - Рубежанск, надо навестить Кулика. Все остальное потом. Как говорят русские, кончил дело - гуляй смело. - В ваших словах мало утешительного, Кэйт, хотя, признаться, уговариваете вы вполне профессионально. - Еще бы! Ведь я готовился к роли католического священника и успешно изучал богословие. - Что же изменило ваше решение, Кэйт? - Целибат. Обязательное безбрачие католического духовенства, которое папа римский не рискнул отменить до сих пор. - Насколько мне известно, вы так и не были женаты, да и сейчас проходите по разряду старых холостяков. Кэйт улыбнулся. Он встретился взглядом с хорошенькой продавщицей и галантно наклонил голову. Девушка кивнула в ответ, улыбнулась Кэйту. - Это так. Но я могу совершить эту глупость в любой момент. Дело не в том, Мерлин, чтобы осуществить. Дело в том, чтобы постоянно ощущать, что ты можешь это осуществить. Усекаете? Гм... То есть, я хотел сказать, понимаете разницу? - Очень хорошо понимаю. Это созвучно моим представлениям о человеческих потребностях, Кэйт. - И отлично. Однако перейдем к делу. Что мы имеем в Рубежанске? Как всегда, наш резидент Кулик провел отличную операцию. Но произошла накладка с его помощником, чего мы никак не ожидали, поскольку готовили этого человека долго и всерьез. Агент по кличке Друг оказался, увы, недругом. Конечно, Кулик предпринял превентивные меры, но материалов заполучить ему так и не удалось. - Почему так получилось? - спросил Мерлин. - Вербовка человека с никелевого комбината осуществлялась через Друга. Этот агент по кличке Святой был связан только с изменившим нашему делу человеком. Кулик знает Святого, но Святой не знает Кулика. Агент на комбинате работает исключительно за деньги, он прагматик чистой воды, никакие идеологические и иные эмоции его не волнуют. Случай в моей советской практике довольно редкий, но бывает здесь и такое. Они сами говорят: в семье не без урода. Судя по наблюдениям Кулика, чекисты не подозревают о роли Друга. Значит, материалы Святой еще не передал Другу. Иначе бы в Рубежанске начался вселенский шум. Устранение Друга прошло гладко. Его провел один из рядовых исполнителей Кулика. Делом занялась было милиция, но теперь она похерила его, списав как несчастный случай. Но со смертью, так сказать, неверного Друга исчезла надежная связь Кулика с нами. - Откуда все это известно вам, Кэйт? - спросил Мерлин. - Рубежанский резидент прислал шифровку, использовав одноразовый канал связи. Пока вы не попадете туда, Кулик ничего не сможет сообщить. - "Попадете"... Легко сказать. А если я сам попадусь? Ведь шла речь о дипломатическом прикрытии, и я просил... - Мало ли что вы просили, Мерлин! - перебил его Кэйт. - После совещаний в Хельсинки и Белграде наше правительство берет курс на потепление отношений с русскими. Фирма не разрешает действовать так, чтобы официальных представителей объявляли персоной нон грата. А главное - в Рубежанск с дипломатическим паспортом вообще не попасть. Только с "серпастым, молоткастым", как говорил их знаменитый поэт, можете приехать в город, который интересует шефов. А паспортом я вас снабжу отменным. Липы не держим, Мерлин. - Моя задача? - Привезти Кулику деньги, на которые он выкупит необходимые материалы у Святого. Вы примете эти материалы у Кулика и отправитесь домой за обильным гонораром. Предложу шефу отметить вас и по советскому обычаю: пусть купит вам путевку на курорт. Полечите нервы. У русских это делает профсоюз, а для вас пусть раскошелится фирма. - Какой переход границы вы мне подготовите? - Улетите из Москвы с другой туристской группой, с документами на другое имя. - Что-то слишком просто получается у вас, Кэйт. Не водят ли вас за нос чекисты? Не работаете ли вы у них под присмотром? - Нет, Мерлин, вам определенно надо лечить нервы. Я сижу тут, фигурально выражаясь, на вулкане, и гораздо спокойнее, рассудительнее вас, Мерлин... - У вас дипломатический паспорт, Кэйт. Не путайте божий дар с яичницей. - Как вы сказали? "Божий дар"... Если позволите, я потом запишу. Эту пословицу я не слыхал. Откуда у вас такое знание языка? - Я окончил факультет лингвистики в Оксфорде, Кэйт, русское отделение. И потом, в нашем доме говорили на этом языке. Правда, богословие знаю, разумеется, хуже, нежели вы, несостоявшийся аббат. - Так вам цены нет в России, Мерлин! Я всегда говорил, что наша фирма умеет подбирать кадры. Может быть, останетесь на постоянную работу, а? Скажем, учителем русского языка в средней школе? - Я не склонен сейчас шутить, Кэйт. И потом, мне пора в гостиницу. А я еще не сделал покупок, за которыми отправился в город. Как я найду Кулика в Рубежанске? ИНЖЕНЕР МУРАТОВ ВСТРЕВОЖЕН Никелевый комбинат в городе Рубежанске строить начали в годы Великой Отечественной войны. Это было тяжелое для страны время, когда гитлеровцы рвались к Волге, а горные егеря карабкались по скалам Кавказа, чтоб водрузить нацистское знамя на вершину Эльбруса. Для решительного наступления Красной Армии нужны были танки, сотни, тысячи танков. Но танки немыслимы без крепкой брони. Непробиваемой же делал ее никель. Комбинат был построен в рекордно короткие сроки, и танковая броня, укрепленная его никелем, успела принять на себя удары фашистской артиллерии. В послевоенные годы комбинат "Рубежанскникель" постоянно расширялся, совершенствовал производство. В наши дни это было передовое современное предприятие цветной металлургии и опорная база для научно-исследовательских работ. Воскресное пребывание Андрея Ивановича на пляже озера Ультигун ничего не добавило к тому, что они уже имели в расследовании. Всевозможные кандидаты в преступники отпадали один за другим. Гуков и Королев решили в понедельник утром продолжить негласное расследование в закрытой лаборатории "Сигма". Надо было искать путь, по которому ушли оттуда секретные материалы... Руководству комбината еще ничего не было известно, и Андрей Иванович предложил рассказать обо всем директору. - Конечно, - сказал он, когда собирались вместе с Королевым отправиться на "Рубежанскникель", - мы рискуем, знакомя кого бы то ни было с фактом утечки секретной информации, но директору комбината должны обо всем сообщить. Мы не можем вести у него на предприятии расследование втемную. - Согласен, - откликнулся Вадим Николаевич. - Ружников - толковый мужик, на его помощь можно рассчитывать. - Тогда поехали, - сказал Гуков. - Мы успеем еще поговорить с ним до планерки. А потом останемся и посмотрим на тех, кто руководит лабораторией и имеет доступ к ее секретам. Иван Артемьевич Ружников, директор "Рубежанскникеля", был повергнут в смятение рассказом Гукова и Королева, но держался хорошо, стойко. Глуховатым от волнения голосом спросил: - Что надо делать мне, товарищи? - Вам пока ничего, Иван Артемьевич, - сказал Королев. - Расскажите Андрею Ивановичу, в чем смысл работы лаборатории. Потом охарактеризуйте людей, которые занимаются проблемой. Андрей Иванович, правда, кое-что знает по части никеля, так вы ему больше про лантаниды. - Хорошо, - согласился директор. - Скажу только, что наша лаборатория "Сигма" сумела разработать новый метод извлечения никеля из руды. Метод этот дает громадный экономический эффект. Он позволяет получить из того же количества руды больше металла и более высокой кондиции. Как я понял из вашего рассказа, и эта методика попала... - Да, - кивнул Гуков, - просочились и эти материалы. - К сожалению, - добавил Королев. Директор вздохнул и продолжал: - Это не так страшно, как другое. Старшим инженером этой лаборатории Петром Тихоновичем Кравченко предложена идея весьма оригинального свойства. Дело в том, что наша руда, - а комбинат работает на собственном сырье, у нас свой рудник и два карьера, - наша руда содержит целый букет лантанидов. И в довольно большом процентном содержании. - Это редкоземельные элементы, если мне не изменяет память, - сказал Андрей Иванович. - Совершенно верно. Четырнадцать элементов, следующих в таблице Менделеева за лантаном, и еще иттрий со скандием - вот они и образуют группу редкоземельных элементов, которые в природе всегда встречаются совместно. Но извлечение их, а тем паче разделение - сложнейший технологический процесс. Раньше, когда редкоземельные металлы представляли, можно сказать, академический интерес, лабораторный, эта проблема не стояла так остро, как сейчас, когда началось широкое промышленное использование этих элементов. - Иттрий, кажется, применяют в радиоэлектронике? - заметил Гуков. - И там, и для легирования сталей, и еще кое-где, - ответил Иван Артемьевич. - Словом, овладение редкоземельными элементами имеет важное государственное значение, и технологическая схема Кравченко давала принципиальное решение этому. Собственно, вся лаборатория "Сигма" переключилась на разработку и техническое воплощение его идеи. - Кто знал об этих работах? - спросил Гуков. - Знали многие, - вздохнул директор. - Увы... - Инженер Кравченко впервые сообщил о своем открытии на научно-технической конференции в Каменогорске, - пояснил Королев. - Это уже потом было принято решение о переводе работ в этой области на закрытый режим. - Но в его выступлении не было ничего конкретного, - возразил Ружников. - Только сама идея... - Этого, видимо, было достаточно, чтобы заинтересоваться и самим инженером, и исследовательскими работами, - сказал Гуков. - Во всяком случае, вы видели, что по тем бумагам, которые обнаружены у Ирины Вагай, можно судить о главном в предложении Кравченко. - Да, - сокрушенно произнес директор, - там есть все или почти все. Ведь разработка технологической схемы почти закончилась, осталась доводка второстепенных деталей. Еще немного - и мы хотели представлять Кравченко к Государственной премии. С Москвою это согласовано. - А остальные работники лаборатории? - спросил Королев. - Они не имеют отношения к самой идее создания новой технологии, но активно помогали Петру Тихоновичу в дальнейшей разработке процесса. - Кто знал о существе работ? - задал вопрос Андрей Иванович. - Кроме самого Кравченко, конечно, еще заведующий лабораторией, Александр Васильевич Горшков и его заместитель инженер Муратов. - Инженер Муратов? - спросил Гуков. - Да, Михаил Сергеевич Муратов. Весьма способный исследователь, талантливый инженер. А что? - Да нет, ничего. Нам бы, Иван Артемьевич, хотелось посмотреть этих людей, но так, чтоб не вызывать лишних разговоров. - Они будут сейчас на планерке. - Вот и отлично. С вашего разрешения, мы посидит здесь с Андреем Ивановичем, - сказал Королев. - А затем оставьте всех троих, заведите какой-нибудь разговор. После этого пусть останется инженер Муратов. Товарищ Гуков, да и я тоже, хотим задать ему несколько вопросов. Инженер Муратов заметно нервничал. Он вздрогнул, когда Андрей Иванович спросил его, знаком ли Михаил Сергеевич с Ириной Вагай, и с тех пор беспокойство не оставляло инженера. - Да, - сказал он, - я был знаком с Ириной Вагай. - И хорошо знакомы? - спросил Гуков. Они беседовали в кабинете директора комбината вдвоем. Ружников любезно согласился предоставить им его, а Королев предложил Андрею Ивановичу провести эту встречу самому. - Меня Муратов может знать в лицо, и потому незачем раньше времени информировать его о том, что его особой в связи с Ириной Вагай интересуется подобная организация. А ты можешь выдать себя за кого угодно. Инженер Муратов на вопрос Андрея Ивановича ответил не сразу. - Видите ли, - начал он, - наше знакомство с Ириной... Как вам сказать... Это было нечто особенное... А собственно говоря, какое вам до всего этого дело? На каком основании вы вмешиваетесь в мою личную жизнь? Гуков успокаивающе улыбнулся: - Извините, Михаил Сергеевич, вы правы. Я должен был представиться и объяснить существо дела, которое привело меня к вам. Я представитель прокуратуры области, из Каменогорска. К нам поступило заявление, анонимное правда, будто с Ириной Вагай произошел не несчастный случай. Пишут о том, что она якобы покончила с собой... - Покончила с собой?! - вскричал Муратов. - Но ведь это же абсурд! Форменная чепуха! - Почему? - спросил Гуков. - Почему вы так считаете? Что вам известно об этом? Говорите! Михаил Сергеевич опустил голову. - Я любил ее, - тихо произнес он. - Я очень любил Ирину. Наступило молчание... Инженер Муратов поднял голову. - Я закурю, можно? - спросил он, опустив руку в карман. - Конечно, конечно, Михаил Сергеевич! - Да, я любил Ирину Вагай, готов сейчас сказать об этом, если мои признания помогут вам объяснить ее загадочную смерть. - Загадочную? - Вот именно. Я не верю в несчастный случай, не верю и в самоубийство. Ирина слишком любила жизнь. Она многое любила, вот только меня... - Но к вам она была более благосклонна, нежели к другим. Так, по крайней мере, утверждал Тимофей Старцев. - А, этот щелкопер и фанфарон... Пустой, самонадеянный павлин. Ирина называла его "пан спортсмен", а он радостно улыбался при этом, не понимая, что над ним издеваются. - Расскажите о погибшей подробнее. Может быть, рассказ ваш наведет на какие-то размышления. Вы уже сделали довольно ответственное предположение. Ведь если не было самоубийства и несчастного случая, то остается только одно. Но тогда возникает множество недоуменных вопросов. Словом, я внимательно слушаю вас, Михаил Сергеевич. - Ирина была необыкновенной женщиной. Не думайте, что я субъективен в силу своего чувства к ней. Об этом вам скажут все. Талантливый режиссер, обаятельный человек, широкая натура, гостеприимная и умелая хозяйка, добрая и отзывчивая душа. Я хотел жениться на ней... - Жениться?! - воскликнул Гуков. - Но ведь вы не свободны, Муратов, у вас жена и двое детей... - Ну и что же? - с вызовом спросил инженер. - Разве это помеха для настоящей любви? - Не знаю, - осторожно произнес Гуков. - Самому не доводилось попадать в подобное положение, а по чужому опыту судить не имею права. - Вот именно, - горько сказал Михаил Сергеевич, - не имеете права. Вы порядочный человек, товарищ прокурор... Все остальные считают, что они вправе залезать в души человеческие прямо в сапогах. - Он снова закурил. - Ирина сказала, что любит меня, но только никогда не принесет зла другой женщине. Видите, какая душа была у этого человека? Я уехал в командировку, а когда вернулся... Инженер Муратов опустил голову. - Мы возвращались вместе, - тихо напомнил Гуков. Михаил Сергеевич недоуменно вгляделся в него. - Сидели рядом в самолете... - И у вас в руках был томик Сименона, - сказал Муратов. - Теперь я вспомнил, где вас видел. - Совершенно верно. - Я тоже достал такой же, уже здесь, сегодня. "О смерти Ирины он мог узнать еще позавчера, - подумал Андрей Иванович. - Мог ли я, находясь под впечатлением известия о гибели любимого человека, спокойно гоняться за книгой. - Вам нравится детективная литература? - Я собрал, пожалуй, все, что выходило у нас в стране на русском языке, - несколько хвастливо сказал Михаил Сергеевич. - Есть кое-что и на английском. Я неплохо знаю этот язык. - Значит, у вас есть и кое-какие навыки криминалиста, - улыбнулся Андрей Иванович. - Не скажете ли мне в таком случае, какие наблюдения, факты, может быть, нечто замеченное вами в поведении Ирины Вагай, словом, что вынуждает вас подозревать в этой истории преступление? - Ну что вы, какой из меня криминалист!.. А тут даже и повода вроде нет, чтобы такое предположить. Я, знаете ли, исхожу из метода исключения. Ирина - прекрасный пловец, не могла она утонуть в этой луже. Она страстно любила жизнь, во всех ее проявлениях, и не способна была лишить себя жизни. Да и причин для того не было никаких. Мне хочется думать, что она, как и я, пошла бы ради нашей любви на все, но... Я взрослый человек, инженер, конструктор, всю жизнь имеющий, дела с точными расчетами, и отдаю себе отчет в том, что Ирина не бросилась бы ради меня куда угодно очерти голову. - И все-таки, - спросил Гуков, - что заставляет вас предполагать убийство? - Интуиция, наверно... Я не могу объяснить, почему пришла мне в голову подобная мысль. Правда, перед отъездом я замечал в Ирине некое беспокойство, будто она ждала неприятной вести или боялась чего... Я даже сказал ей об этом. Она беззаботно рассмеялась, мне показался искусственным этот смех, но мы оба только что пережили то самое объяснение, понятное дело, нервы у обоих были не в порядке. Потом я уехал. - Мы подумаем и над вашим предположением, Михаил Сергеевич. А теперь расскажите о народном театре, ведь вы были там на главных ролях. Мне хотелось бы узнать о ближайшем окружении вашего режиссера. Их беседа продолжалась еще около часа и закончилась просьбой Гукова не рассказывать никому об этой встрече. Едва Муратов ушел, зазвонил телефон. Гуков подумал, что звонят директору, и трубку поднимать не стал. Телефон позвонил-позвонил и угомонился. Андрей Иванович ждал, когда придет Королев, но того все не было. Вдруг щелкнуло в динамике селекторной связи, и голос Королева недовольно проворчал: - Ты, Андрей Иванович, что же трубку-то не берешь? Жду тебя в парткоме, этажом ниже. Заходи. Гуков спустился к Королеву. - Ну, - спросил Вадим Николаевич, - как тебе пришелся инженер Муратов? - Он производит впечатление искреннего человека, - сказал Андрей Иванович. - Но все это ничего не значит. Мне показалось, что о любви своей к Ирине Вагай он говорил, как профессиональный актер. - Это и понятно, - отозвался Королев. - Ведь он был одним из лучших исполнителей в народном театре. - Меня смущают его упорные заявления о том, что Ирину Вагай убили. Если он причастен к этому делу, то зачем ему так усиленно подводить нас к мысли о совершенном преступлении? Не логично, Вадим. - А не уловка ли это, Андрей? Понимаешь, иногда преступник нарочито поступает так просто, что следователю и в голову не приходит разгадка, он не допускает мысли о такой простоте поведения подозреваемого. Следователь ищет глубже, уходит в стороны, разрабатывает десятки версий, одну сложнее другой... А оказывается, нужно было протянуть руку и взять то, что находилось на поверхности, перед его глазами. - А вот это логично, - заметил Гуков. - Слушай дальше, не перебивай, а то ускользнет мысль. Если Муратов тот, кого мы ищем, то он может быть причастен к гибели Ирины Вагай, хотя и не был в это время в Рубежанске. И Муратов может допускать мысль о том, что нам известно о насильственной смерти режиссера. Тогда нет смысла туманить нам головы несчастным случаем. Ничего у тебя не возникло подспудного при разговоре с инженером? - Да нет вроде... Впрочем, я записал наш разговор на пленку, и в отделе ты можешь послушать его. - Хорошо. А я побывал в лаборатории. Беседовал с Горшковым, интересовался режимом сохранения секретности. Все у них по инструкции, безмятежность полная. Горшков внешне абсолютно спокоен, таким может быть человек, который и не подозревает о случившемся. - А чего ему тревожиться, если не сам завлаб передал материалы. - Ты уверен? - Я ни в чем не бываю уверен, пока не держу в руках факты. - Следовательно, мы имеем двух человек, имевших доступ к секретам инженера Кравченко. Горшков и Муратов. - А может быть, надо искать третьего? - сказал Гуков. Андрей Иванович встал и посмотрел в окно. - Иди-ка сюда! Быстро! - вскричал он вдруг. - Муратов... Они увидели, как Михаил Сергеевич быстрыми шагами, едва ли не бегом, выйдя из проходной комбината, пересек площадь, рванул на себя дверцу вишневого "Жигули". Автомобиль резко взял с места и, набирая скорость, исчез за поворотом. - Звони Горшкову, - сказал Андрей Иванович. - Александр Васильевич? - спросил Королев. - Это опять я вас побеспокоил. Не могли бы вы пригласить к телефону инженера Муратова. Да? А где же он? - Королев опустил на рычаг трубку: - Михаил Сергеевич отпросился с работы. Сказал, что ему надо срочно отлучиться часа на два. Заведующий лабораторией "Сигма" добавил, что инженер Муратов был при этом встревожен. "СИМПОЗИУМ" НА ПОДМОСКОВНОЙ ДАЧЕ Залитый солнцем Казанский вокзал, казалось, снялся с насиженного места и перенесся в одну из далеких южных республик, поезда из которых он принимал уже несколько десятков лет. Его просторные залы и перроны заполняли смуглые люди в халатах и тюбетейках. Экспрессы высыпали из металлического нутра толпы пассажиров. Человеческое месиво галдело на разных языках, суетилось, мельтешило у подножия высоченных стен оригинального творения архитектора Щусева, а сверху нещадно палило совсем не московское жаркое солнце. И только там, откуда отходили электрички, было поспокойнее. Еще не наступил час пик, и москвичи не ринулись из раскаленных каменных джунглей под спасительную сень зеленого пригородного кольца. Двое молодых людей, лет по двадцати пяти, едва успели на электричку. Двери с шипением захлопнулись за их спинами. - Пойдем в вагон, Валя? - Нет, Костик, мест достаточно, а народу мало. Насидеться успеем на даче, а так и покурим еще. Электричка плавно отошла от перрона. Валентин достал из кармана пачку сигарет "Кэмел" и протянул приятелю. - Ого, - сказал Костя, - изволите курить американские? - А что, - отозвался Валентин, - чай, мы в столице живем! Общаемся, так сказать, с загнивающим Западом в рамках принципов мирного сосуществования. Это не в твоем Павлограде... - Павлодаре, - поправил Костя. - Это один черт. Я б от такого "дара" отказался безоговорочно и бесповоротно, а ты вот... - А что я? Теперь тоже в Москве. Отработал три года и вернулся. Или я не москвич! - Ты, Костя, хаммер! Так и надо! - Как ты меня назвал? - Хаммер. Молоток то есть по-английски. Это у нас новое словечко появилось такое... Означает оно, что молодец ты, Костя! Понял там, у себя в провинции, что пуп вселенной приходится на сей стольный град? Где будешь работать? - Пока не решил, - уклончиво ответил Константин. - Есть несколько вариантов. Надо подумать. - Можешь рассчитывать на меня. Правда, сам еще пока числюсь по народному театру во Дворце культуры завода. Но уже имею дело в телевидении, в документалке снял три сюжета, к "Мосфильму" подбираюсь. Кое-какие связи и в театрах есть. - Да ты, Валя, молодец! - воскликнул Константин. - Или этот, как его, хаммер... Приятели рассмеялись и пошли вовнутрь - посидеть в вагоне и поболтать "за жизнь". За три года разлуки у обоих накопилось много всяких впечатлений. Встретились они случайно около двух часов назад. Валентина Вигрдорчика, своего однокашника и приятеля но институту культуры, Костя Колотов увидел на станции метро "Площадь Революции". После восторженных восклицаний и крепких объятий Валентин привел Колотова в летний павильон "Метрополя", заказал коньяк, боржом и фрукты, а когда выпили по рюмке, предложил Косте отправиться с ним вместе в Удельную, к Сонечке Ромовой. - Там, старичок, собирается небольшой "симпозиум". Будут и наши, и кое-кто из крупных киношников. Хотя режиссер Ромов и почил в бозе, его дача в Удельной стараниями Варвары Иосифовны не захирела. Также там собираются общества, я тебе дам! Но мамы сегодня не будет, она кости греет в Пицунде. Однокашница Соха проходит за хозяйку. Значит, как ты понимаешь, детский крик на лужайке обеспечен. Едем, не пожалеешь, дедуля! Надеюсь, ты не забыл нашу славную Соху? Костя помнил Сонечку Ромову, миловидную и бездарную дочь действительно талантливого кинорежиссера. Он не забыл ее серые глубокие глаза, которые, что греха таить, не давали ему покоя целых два, а то и три курса. Вспомнил он и еще кое о чем и для вида поколебался. Неудобно, мол, не приглашен. Но Валя Вигрдорчик был напорист и стоек. Наконец Костя согласился. Тогда они допили коньяк и отправились на Казанский вокзал. - Кто будет из наших? - спросил Костя на платформе, когда они сели в электричку. - Из наших? - переспросил Вигрдорчик. - Соня будет, ты будешь. Ну и ваш покорный слуга... Хватит? - Не густо, - сказал Колотов. - А ты хотел весь курс созвать? - Весь не весь... Послушай, Валя, а ты ничего не слыхал о Васе Рахлееве? - Вася в Сибирь умотал, работает там режиссером музыкально-драматического, поставил современную оперетту. Недавно "Совкулътура" его хвалила. - А про Ирину Вагай ничего не слышно? - Кажется, она тоже в Сибири. Сибирь теперича, друг мой запечный, оченно модная штука стала. В народном театре Ирина. С нею Соха Ромова вроде бы переписывается. У нее и спросишь. - В Москве-то много наших? - Кто был с пропиской, все остались сразу, либо в первый же год прикатили обратно. На радио есть наши ребята. Кто в телевидение залез, кто самодеятельностью руководит... Пристроились неплохо, подхалтуривают на стороне, обрастают связями - в Москве без них труба дело. Ты, дед, на меня опирайся, я тебя пристрою, все будет оки-доки, не дрейфь. Да и у Сони через помершего папу есть связишки. Опять же Варвара Иосифовна к тебе благоволила, хотя и не дала карт-бланш на союз с дщерью, искала кого пофартовее... - Я и не добивался этого! - недовольным тоном перебил его Костя. - И вообще эти пристраивания не но мне. - Узнаю Василия Грязнова! - вскричал Вигрдорчик и хлопнул товарища по плечу. - Ты все тот же, рыцарь печального образа. А все же на Соху виды ты имел, не отпирайся, сохнул ты по Сохе, сохнул, это факт! Довольный каламбуром, он рассмеялся. - Раздалась она, твоя бывшая пассия... Кушать больно любит. Только вот ума, способностей не прибавилось. Воткнули ее на студию Горького вторым режиссером... Ведь организатор она неплохой и папино имя умеет использовать по делу. Кентов у нее половина Москвы, во всех сферах. Впрочем, сам увидишь. Уже Малаховка?.. Ну вот и нам скоро выходить. - Театр! Не говорите мне за театр, у меня от того слова несварение желудка. Слушайте сюда! - Этот пижон - с одесской студии. Он привез свою картину про моряков на конкурс, - шепнул Валентин Косте и подлил ему в длинный узкий стакан из бутылки с виски "баллантайн". - Работает под биндюжника, а вообще, серая личность. - Что такое театр в наши дни? - продолжал тем временем киношник из Одессы. - Это тень отца Гамлета, не больше и не меньше. Она существует лишь для того, чтоб напомнить о том, старом добром времени, давно канувшем в Лету. Но эта бледная тень-таки не имеет никакого влияния на события современности и на саму, те сезеть, действительность. Собственно говоря, театр в том виде, в каком мы его помним, был всегда кушаньем для узкого круга ценителей. - А театр Эллады? - подбросил вопрос Вигрдорчик. - Ха! - сказал одессит. - Вы вспомнили за такую древность... Но этот ваш коррэктив только подтверждает мою мысль, ибо опять же свободные грэки, - он так и произносил это слово, резко нажимая на оборотное "э", - эти самые афинские и прочие грэки-таки принадлежали к избранному слою. Как мне помнится, рабов на трагэдии Эсхила не приглашали. И в Риме был такой же порядок... - А народный театр Ренессанса? - опять вклинился Валентин. - Карнавалы, ярмарочные представления, величественные действа, принятые на вооружение католической церковью? - Так то же балаган! Я ж имею сказать, юноша, за театр в его классическом обличье, про тот, что начинается с вешалки. Время театра прошло, поскольку исчез его зритель. Толпе или, те сезеть, народу нужно хлеба и зрэлищ. Старая, как мир, истина. Ну, хлебом занимаются другие, а вот по части зрэлищ - это, будьте ласковы, ко мне. Кино, кино и еще раз кино! Вот что нужно толпе. Дайте мне голливудскую смету и не ставьте рэдакторских рогаток, и я переверну мир! - А он и так неплох, мир наш, - проговорил Костя. - Зачем же ставить его вверх ногами? - А вы, простите, шо цэ такэ? Звидкиля будете? - прищурившись, спросил одессит. - Режиссер, - ответил Костя. - И что вы поставили, режиссер? "Носорога"? "Сталеваров"? "Премию" Гельмана? А может быть, "Человека со стороны"? - Этих пьес я не ставил. - А что вы ставили? - "Вишневый сад", "Сирано де Бержерак", "Десять дней, которые потрясли мир". - Ха! А откуда вы изволите быть? С Малой Бронной? Из "Современника"? С Театра на Таганке? Или, может быть, с театра на Лубянке? - Костик учился с нами, - вмешалась в разговор Сонечка, - потом работал в Молодежном театре, в этом, как его... На целинных землях, в общем. - Понятно, энтузиаст и землепроходец, значит, - успокаиваясь, проговорил одессит. - В провинции оно, конечно, все по-другому смотрится... Теперь и Одесса-мама совсем окраина России. - Костя перебирается в Москву, здесь будет работать, - добавила Сонечка. - Ну вот и ответ на все вопросы. Собственно, и спорить было не из чего. Риба ищет где глубже, а человек - где риба! Так у меня в моей фильме один герой, капитан траулера, изъясняется - здоровая у него философия. - А у вас она, философия эта, тоже здоровая? - спросил Костя. - Послушайте, салага, не надо со мной заводиться... Дядя Гоша этого совсем не любит. С дядей Гошей надо ладить. И ша! - Мальчики! Мальчики! - вскричала Сонечка Ромова. - Перестаньте спорить. Валя, налей мужчинам виски! Режиссер повернулся к Сонечке: - Выпить - оно, конечно, творческому человеку трэба. И знаете шо? Вот ваш папа, простите меня, дорогая хозяюшка, он знал, что толпе трэба. Он дюже хорошо разумел за массовость искусства, добрэ усекал по части наших кинских дел. Резкий автомобильный сигнал заставил всех вздрогнуть. - Это Кэйт! - воскликнула Сонечка. - А ведь говорил, что не сможет заехать, такой противный... Сквозь металлические прутья ворот виднелся поставленный у обочины "вольво" бежевого цвета. - Хау ду ю ду! - крикнула Сонечка гостю. - Гутен таг, дорогой Кэйт! - Наше вам с кисточкой! - отозвался Кэйт, приветливо улыбаясь Соне, пожимая ей обе руки сразу и внимательно взглянув на Костю. - Знакомьтесь. Это Костя, мой однокашник, а это Кэйт. Наш общий друг. - Вы часто ели вместе одну и ту же кашу? - спросил Кэйт. Соня недоуменно глянула на него. - Вы сказали, Соня, про этого молодого человека: однокашник. И я мог думать... Соня расхохоталась: - Ах, вот вы о чем! Ну и шутник! Мы учились с Костей в одном институте, про таких людей говорят - однокашник... - Еще одна идиома для моей коллекции, - сказал Кэйт. - Вы позволите мне сразу записать... Он достал из кармана блокнот и поршневую ручку. - Записывайте, да поскорее. Идемте на веранду, там вас ждут гости и виски. И режиссер Сагайдаенко, из Одессы. - О, Сагайдаенко! Интересный мастер. Но я имею времени в обрез и приехал только сказать, что не могу провести у вас вечер. Один коктейль - и пора ехать. Соня подхватила Кэйта под руку и увлекла к веранде. - Кто это? - спросил Колотов у Вигрдорчика, когда они стояли с коктейлями в дальнем углу. - Кэйт! Рубаха-парень! Веселяга и поддавальщик. Он то ли дипломат, то ли аккредитованный в Москве представитель западного пресс-агентства. Хорошо знает и кино, и театр и по части литературы мастак. Сигареты достает, любое пойло... Одним словом, хаммер. Тебя Соня познакомила? Тогда любую импортягу через Кэйта достанешь. - А ему какой в этом интерес? - А общение? С загадочной русской душой общение? Сейчас, брат, на Западе к нашей душе повышенный интерес, за это валютой платят. А Кэйт вроде книгу пишет... - И скольким бутылкам виски эквивалентна твоя душа, Валя? - Ну, ты брось эти намеки! Я просто использую эту лошадиную морду - и все. А до моей души ему не добраться. - Смотри, Валя, такие дяди ничего даром не дают. - Чересчур бдительным стал ты в своем Павлограде. - Павлодаре. - Ну, значит, в нем... Знаем мы, дорогой провинциал, и про наведение мостов, и про деидеологизацию, и про попытки мирного врастания... У нас во дворце такие зубры международное положение читают, что только держись. А как же мирное сосуществование? Разрядка, Хельсинки? Ведь не означает же все это, что мы зверем на них должны смотреть? Так что, брат, мы тут дело знаем туго. И вовсе даже не лопухи. - Ну-ну, - только и ответил Вигрдорчику Колотов, что еще он мог сказать. Кэйт выпил свой коктейль, простился со всеми и уехал. Костя успел заметить, что он передал одесскому кинорежиссеру визитную карточку. Одессит согласно покивал головой и бережно спрятал ее в желтый объемистый бумажник. В воротах появились еще две пары. В одном из парней Колотов узнал молодого актера, снявшегося недавно в многосерийном фильме о гражданской войне. Он узнал его, несмотря на то что экранный кавалерист-буденновец отпустил длинные пряди волос, лежавшие на плечах модного пиджака с блестящими пуговицами. Остальные были Колотову неизвестны. - Был женихом Ирины Вагай, - шепнула про актера Сонечка Ромова. - Вот дуреха, отказалась от него, уехала в свой Рубежанск! А теперь этого парня к премии представляют. Могла бы стать лауреатшей. Серж далеко пойдет. - Как она? - спросил Костя. - Ты вроде переписываешься с нею? - Давно не писала, только на днях отправила ей письмо. Кэйт вот тоже про Ирину спрашивал. - Кэйт? А он-то при чем? - О, Костик! Тут такая история! Гранд романтик... У них ведь любовь была. - У Ирины и у этого типа? Откуда они знают друг друга? - Ирина на последнем курсе с ним познакомилась, в Доме кино. Ты знаешь, он даже жениться на ней хотел. - Выдумываешь, Соня. - Точно! Наверно, она и этому вот красавчику отказала из-за Кэйта. А потом вдруг взяла и уехала в свою Тьмутаракань. "Ты уедешь к северным оленям, в жаркий Туркестан уеду я..." Правда, когда в Москву приезжала, встречалась с Кэйтом у нас на даче. - Интересно, - сказал Костя. - И даже весьма. "Такие вот бывают у вас интересные дела", - с горечью подумал он. "ХВАТИТ УБИЙСТВ НА ПЛЯЖЕ!" Вадим Николаевич обвел собравшихся тяжелым взглядом. Глаза его были красными, воспаленными. - Мы собрались, товарищи, для того, чтобы подвести предварительные итоги, - начал Королев, - и выработать наконец эффективные способы ведения этого дела, которое должно же когда-нибудь быть сдвинуто с мертвой точки, черт возьми! Хватит убийств на пляже! "Опять не сдержался, - подумал Андрей Иванович. - Нет, положительно он нуждается в отдыхе. Иначе и дело не пойдет". - Что мы имеем? - продолжал Королев. Он уловил укоризненный взгляд Гукова и взял себя в руки. - Два убийства на пляже - вот что мы имеем в первую очередь. И утечку материалов из секретной лаборатории. Судя по обстоятельствам дела, можно взять за основу такую версию. Ирина Вагай, являясь вражеским агентом, установила связь с кем-нибудь из лиц, имеющих доступ к закрытым материалам. Официально таких лиц трое. Заведующий лабораторией, инженер Муратов и сам автор открытия инженер Кравченко. Кто из них? А может быть, есть и четвертый, о котором мы не подозреваем. - Автора, пожалуй, можно исключить, - заметил Василий Мелешин, один из самых молодых сотрудников отдела. Все повернулись к нему, и Мелешин покраснел, глянул на Гукова, под руководством которого он участвовал в этом деле. Андрей Иванович кивнул ему ободряюще. - Резонно, - произнес Гуков. - Но и Кравченко мог проявить неосторожность... Невзначай поделиться информацией с коллегой или еще как... - Это мы учитываем, - сказал Королев, - и потому тщательно изучаем окружение всех троих сотрудников "Сигмы". Пока ничего путного не получили. Но пойдем дальше. Режиссер Вагай получает секретные материалы. Теперь она должна передать их некоему Иксу. Либо это сам хозяин, либо его связник. Но женщину охватывает раскаяние. Она надеется приподнять черный занавес и пытается сообщить нам обо всем, начинает писать заявление, затем отправляется на пляж, где ее убивают. Почему? Можно предположить, что шефы Ирины Вагай узнали о колебаниях агента. Возможно, она пригрозила им разоблачением. Все это нам предстоит узнать. Вопрос: знали ли они о том, что материалы находятся у Вагай? У Андрея Ивановича есть одно соображение, на котором он предлагает построить расследование. Слово товарищу Гукову. - Мне думается, что они не знают о передаче материалов Ирине Вагай. Более того, я уверен: им еще ничего не известно, - сказал Андрей Иванович. - Ночной визит в ее квартиру не в счет. Могли искать улики связи Ирины с нами, могли искать и подтверждение тому, что она дрогнула, заколебалась. И они бы нашли их, эти едва начатые заявления в наш адрес. Но "гостя" спугнула дворничиха, а утром начался осмотр квартиры. За результатами осмотра тщательно следили, и когда увидели, что легенда с несчастным случаем у них прошла - а это ваша заслуга, товарищи, - то успокоились. И теперь... Но, прежде чем я расскажу о своем предположении, мне хотелось бы, чтобы Вадим Николаевич продолжил рассказ о предполагаемом развертывании дальнейших событий. - Со вторым убийством дело обстоит еще туманнее, нежели с первым, - вздохнул Вадим Николаевич. - Посудите сами, товарищи. Смерть Тимофея Старцева не дает нам ни одной прямой зацепки. Если по делу об убийстве Ирины Вагай мы можем перекинуть мостик к обнаруженным в квартире документам, то убийство Старцева в равной степени может быть и политическим, и заурядно уголовным. Что склоняет нас к первому варианту? То, что Старцев обнаружил, как якобы она тонула. Это раз. Теперь я все больше склоняюсь к мысли о том, что в этой части Старцев лгал, все было иначе. Второе. Его личные связи с погибшей. По уголовной же версии, наиболее достоверной причиной является ревность одного из многочисленных рубежанских рогоносцев, ставших таковыми по милости этого красавчика. Включая, товарищи, и начальника спасательной станции. Он один из наиболее возможных кандидатов в убийцы. Эта версия по-прежнему тщательно исследуется товарищами из уголовного розыска. Параллельно изучают они и другие возможности, близкие им по роду работы. Но пока оставим это в стороне. Связан ли Тимофей Старцев с первым преступлением? Является ли он сообщником, которого убрали по не понятным еще для нас причинам? Или Старцев и есть убийца Вагай, уничтоженный для запутывания следов? А может быть, именно он приходил в ту ночь к Ирине и наказан за то, что не выполнил задания? Не стал ли он таким же колеблющимся, как и убитая женщина? Мог оказать свое влияние на поведение Старцева и насильственный характер смерти Ирины Вагай... Что скажете, товарищи? Первым взял слово заместитель Королева, седой высокий человек, опытный работник. Гуков вспомнил, что в этом году он готовится уйти на пенсию. С сорок первого года все воюет и воюет бывший "смершевец". И "лесных братьев" брал, и по убежищам-схронам, где прятались оуновские бандиты, пришлось ему поползать... Королевский зам разобрал все выдвинутые его шефом положения и согласился, что оба убийства связаны между собой. Он предложил ряд мер по установлению канала утечки закрытых материалов из лаборатории. Дельно выступал заместитель. "Есть еще порох в пороховнице, - отметил Гуков, - не оскудели сметливостью старые кадры". Дошла очередь и до Васи Мелешина. Тот встал, беспомощно завертел головой, глянул на Андрея Ивановича, словно искал поддержки. Гуков улыбнулся. - Мы... в общем... - проговорил Мелешин, - Андрей Иванович и я... словом... Вместе! - Нельзя ли пояснее! - недовольно поморщился Королев. - Что значит "вместе"? Андрей Иванович, продолжая улыбаться, поднялся со стула, успокаивающе повел рукой в сторону Мелешина. - Вася прав, - сказал Гуков. - Мы вдвоем выработали ряд мер, которые и хотим вам предложить. Кстати, тут больше от Васиных идей, нежели от моих. Если он и смутился сейчас, то от невозможности четко разделить авторство. - Мы ведь все вместе придумали, Андрей Иванович! - взволнованно сказал Мелешин. - Но только после того, как вы... Без вас бы я и не додумался! - Хорошо, Вася, хорошо... Разве в этом суть? Пусть товарищи послушают тебя. Учись излагать свои соображения перед коллективом. Начинай рассказывать о нашей задумке, а будет надобность, я тебе помогу. Мелешин приободрился, откашлялся, подтянулся и, слегка отвернувшись от пытливого взгляда Королева - чтоб не смущал, - заговорил... НОВАЯ ВСТРЕЧА С ДЕДОМ ПАХОМОМ Гуков сидел в малом зале Дворца культуры металлургов и слушал лекцию о международном положении. Выступал доцент-историк из Каменогорска. Говорил он толково и обстоятельно. А в первом ряду сидел инженер Кравченко. Гуков посматривал иногда в его сторону и видел затылок человека, чье открытие вызвало такой нежелательный для нас интерес за кордоном. И в это время Гуков вдруг почувствовал, что сзади на него пристально смотрят. Он неторопливо повел туловищем, будто бы усаживаясь поудобнее, и резко повернул голову. За колонной, откуда - Гуков готов был поклясться в этом - только что рассматривали его тяжелым взглядом, никого не было. "Понятно, - подумал Андрей Иванович, - вот тебе и первый сигнал. Заработала хитрая машина... Мною явно интересуются, и делается это не из праздного любопытства". Больше он не поворачивался и взгляда на затылке не ощущал. Тут и доцент закончил лекцию, ему нестройно похлопали, вопросов не было, все потянулись к выходу. Гуков не торопился, пропустил всех, и Кравченко тоже, вышел в фойе за инженером следом... В буфете торговали бутылочным пивом, все направились туда, и тут Гуков потерял инженера Кравченко из виду. Прямо удивительно: был человек - и вдруг пропал! Андрей Иванович огляделся по сторонам, пожал плечами и вошел в буфет. Он с сомнением посмотрел на очередь, занятые столики, и тут его окликнули: - Андрей Иванович! Это был Федор Матвеевич, сторож со спасательной станции. На нем был вполне приличный костюм, рубашка в полоску, без галстука, застегнутая доверху. Федор Матвеевич сидел за столом, где стояло с полдюжины непочатых бутылок и столько же опорожненных, и рукой подзывал Гукова. - Прошу ко мне, - сказал Федор Матвеевич, когда Гуков приблизился. - Негоже вам в толпе тискаться, а мне пива еще поднесут. Угощайтесь пока, вот и стакан чистый. Андрей Иванович, несколько удивленный свежим видом старика и его присутствием во Дворце культуры, присел на стул: - По какому случаю праздник, Федор Матвеевич? И не есть ли это измена "бормотушке"? - Никак нет, Андрей Иванович. Пиво идет по особь статье. А пришел я сюда согласно моим правилам: раз в неделю на одетых людей глянуть, чтоб не одичать вконец среди пляжных голяков. Такое мое правило на сегодня... А пиво вы пейте. - Спасибо, - сказал Гуков и наполнил стакан. - Пиво я люблю. Угощение за мной. Я ведь еще и за знакомство с "бормотушкой" отблагодарить вас должен. - Стоит ли об этом говорить! Для хорошего человека мне ничего не жалко. - А как вы различаете их, Федор Матвеевич, плохих и хороших? - Это простое дело. По глазам вижу. Гуков вдруг увидел, что в буфет вошли Кравченко и еще один человек, который что-то горячо втолковывал инженеру. Тот слушал его внимательно, медленно оглядывал зал - то ли место искал свободное, то ли увидеть кого хотел. Потом Гуков и сам не мог объяснить себе, почему он задал деду Пахому вопрос именно в этот момент. Но вопрос был задан Андреем Ивановичем именно в тот миг, когда в буфете появились эти двое. - Интересно, - сказал Гуков, - а по незнакомым, впервые увиденным глазам, Федор Матвеевич, вы можете определить сущность человека? Дед Пахом кивнул и поднес стакан ко рту. - Видите этих двоих? - показал глазами Гуков на Кравченко и его спутника. - Хорошие они или плохие? Рука Федора Матвеевича, держащая стакан с пивом, чуть дрогнула. Дед Пахом медленно опустил стакан на стол. Андрей Иванович с любопытством смотрел на старика. - Который из них вас интересует, начальник? - Худощавый, тот, что впереди. - Этот человек - большая умница. Но характером слаб, твердости в нем мало, мягкотел он характером, а вообще, добрый. - А что про второго скажем? - А он спиной ко мне стоит. И потом, дорогой начальник, за такие фокусы в цирке деньги берут, а вы вот задарма хотите. - Старик зло сощурился и пристально посмотрел на Гукова. ПИСЬМО НА ТОТ СВЕТ - Скажите, Михаил Сергеевич, вы действительно настолько любили покойную Ирину Вагай, что готовы были оставить жену и двоих детей? Инженер Муратов тяжело вздохнул, приподнялся в кресле, куда усадил его начавший допрос Королев, и вытер лоб смятым уже платком. - Я не понимаю, - сказал он, - мне неизвестно, имеете ли вы право задавать такие вопросы, тем более их задают мне уже не первый раз. - Кто вас еще спрашивал? - Ваш коллега, который присутствует сейчас здесь. - Муратов кивнул на Гукова, устроившегося в кабинете начальника рубежанской милиции, который уступил его для проведения допроса. - Было такое, - сказал Гуков. - Спрашивал. - Мы можем задать вам любой вопрос, если он обусловлен интересами расследования, товарищ Муратов, - спокойно произнес Королев. - Поэтому уж не взыщите... Придется отвечать. - Расследования? - вскричал, снова приподнявшись, инженер. - Почему я должен отвечать на ваши любые вопросы? В чем меня обвиняют? - Так уж сразу и обвиняют! - мягко проговорил Андрей Иванович. - Что это, право, Михаил Сергеевич, вы так всполошились? Успокойтесь. Вас просто допрашивают в качестве свидетеля. Обычное дело. - Хорошо, - глухим голосом произнес Муратов. - Да, я любил эту женщину и был готов оставить семью ради нее. Наступило молчание. - Нет, - сказал инженер, - не так выразился. Оставить жену - это да. Детей оставлять я не собирался. - Жена знала о ваших намерениях? - спросил Королев. - Я хотел ей сказать, но Ирина запретила мне. Ирина не хотела причинять боль другой женщине. Это был необыкновенный, святой человек! Да... Какая нелепая смерть! - Неподдельная глубокая скорбь прозвучала в голосе Муратова. Гуков и Королев переглянулись. - Вы, конечно, думали и о судьбе детей, - сказал Андрей Иванович, - когда принимали решение о союзе с Ириной Вагай. - Думал, - ответил Муратов. - Я хотел их взять с собой. - А жена ваша согласилась бы на это? - задал вопрос Королев. - Нет, - глухо проговорил инженер и опустил голову. - Нет, она не согласилась бы. Я знаю это точно. - И тогда бы вы оставили не только жену, но и детей тоже, - проговорил Гуков. Муратов не отвечал. - Скажите, Михаил Сергеевич, - спросил Королев, - где вы встречались с Ириной Вагай? Инженер заметно смутился. - В каком смысле? - проговорил он, запинаясь. - В самом прямом. В каких местах вы виделись с нею? - Во дворце культуры, на репетициях. Дома я у нее бывал. За город ездили. Ну и у общих друзей встречались... - А на комбинате? - Ирина часто бывала в цехах, она всегда говорила, что должна знать тех, для кого работает. Виделись мы с нею и на комбинате. - И к вам она заходила? - спросил Андрей Иванович. - Ко мне домой?! - воскликнул Муратов. - Нет, зачем же! - сказал Вадим Николаевич. - В лабораторию "Сигма". - В нашу лабораторию с обычным пропуском не попадешь, - проговорил, успокаиваясь, Михаил Сергеевич. - Да и не было нужды видеться нам еще и здесь, на моем рабочем месте. - Значит, Ирина Вагай никогда не бывала в стенах лаборатории? - спросил Королев. - А чего ей там делать? - вопросом на вопрос ответил Муратов. - Хорошо, - сказал Королев. - Благодарю вас. - Он повернулся к Гукову: - Хотите спросить еще что-нибудь? - Нет, достаточно, - ответил Андрей Иванович. - Тогда вы свободны, товарищ Муратов. Прошу о нашем разговоре никого не информировать. Вы понимаете? - Да-да! Конечно понимаю... Никому не скажу. Инженер Муратов вышел. - Ну, - сказал Королев, - как он тебе показался? - Сложное впечатление. С одной стороны, тяжело переживает гибель любимого человека. Любовь в этом возрасте к молодой женщине - опасная штука. Ему ведь за сорок? - Сорок пять. - Бывает, что и сильные духом мужчины теряют голову в таких ситуациях. Только не забывай, что Муратов еще и способный актер. Все в один голос твердят: есть в нем божья искра. - Я тебя понял, Андрей. Он мог и сыграть свое чувство к Ирине. Только зачем это ему нужно? - Резонно, Вадим. Зачем это ему нужно?.. Не знаю. Но глаз с Муратова спускать нельзя. Тут возможен такой вариант: Ирина Вагай знала о допуске влюбленного в нее инженера к секретным материалам - она узнала об этом от некоего Икса, в подчинении которого находится. Икс приказывает ей обольстить Муратова, что большого труда Ирине не составило. Когда инженер, как говорится, дозрел и был готов бросить семью, Ирина Вагай ставит ультиматум: или материалы и она, либо Муратов не получит ее. Тогда Муратов, потерявший от чувства к молодой женщине голову, и решается на преступление. Он передает режиссеру секретные материалы и уезжает в командировку. - И тот его срочный отъезд с комбината на машине, свидетелями которого мы с тобой были, - задумчиво проговорил Королев. - Помнишь? Это было после твоего с ним первого разговора... - Да, - сокрушенно сказал Гуков, - на своем "Жигуленке" Муратов обошел твоих ребят. Они ведь его потеряли, и мы до сих пор не знаем, где был Муратов в течение двух часов. - Я думал, что ты спросишь его об этом, Андрей? - Зачем? Чтоб раскрыть наблюдение за ним? Пусть пока резвится свободно. - Ладно, - сказал Вадим Николаевич, - с Муратовым пока оставим. Ты мне скажи, что за хитрую акцию ты проводишь вдвоем с моим Мелешиным? - Уже пронюхал... Неплохо у вас поставлена служба, товарищ начальник. Или сам Мелешин доложил? - До Мелешина я еще доберусь! - притворно суровым тоном произнес Королев. - Ишь ты! Служит исправно чужому дяде, а про дорогого и близкого товарища начальника забыл! Ну и ты тоже хорош... Заимел какие-то собственные соображения и разрабатываешь их втихую. Как это называется, Андрей Иванович? - Это согласно, Вадим, русской пословице: семь раз отмерь - один раз отрежь... Понимаешь, на голом месте построил гипотезу, на одной интуиции. Тебе рассказать, так ты, старый зубр, смеяться будешь, ничего, кроме эмоций, в этой моей версии нет. А Вася Мелешин - салага, он смеяться не будет. Да я и не посвящаю его во все. Он пока выполняет отдельные поручения, порой не догадываясь об их связи между собой. Ведь одному мне повсюду не успеть. - Хорошо-хорошо! - перебил Гукова Королев. - Давай пробуй свою интуицию, я в ее существование всегда верил. Только вот сейчас она мне, моя интуиция, подсказывает, что мы оба схлопочем солидные "фитили" от Щербакова, если не разберемся со всем этим в ближайшее время. - Наш дорогой начальник Щербаков не только на "фитили" горазд, - возразил Гуков. - Я ведь не успел тебе сказать... Из главной нашей конторы мне сообщили, что после установления прежних московских знакомств Ирины Вагай к делу подключились тамошние ребята. - Это уже что-то, - сказал Королев. - Они там, мы здесь, глядишь, и обложим зверя. - Давай еще раз посмотрим, как организовано хранение секретной документации в лаборатории "Сигма", - предложил Андрей Иванович. - Может быть, отыщем еще какую щелку... - Давай посмотрим, - согласился Королев, но в это время в дверь постучали. Вадим Николаевич крикнул: - Войдите! Вошел его заместитель. - Прошу прощения, - сказал он. - Есть интересная новость. Посмотрите-ка вот это. - Что это? - спросил Вадим Николаевич - Письмо на имя Ирины Вагай, - ответил заместитель. - Прибыло с утренней почтой. Отправлено из Москвы четыре дня назад. Отправитель С. Ромова, или, как она себя именует в письме, "Соха". Королев вытащил листок из конверта, понюхал, хмыкнул, развернул и принялся читать. Гуков подошел к столу, взял в руки пустой конверт и стал внимательно рассматривать его. Вадим Николаевич прочитал письмо, взглянул на Гукова, пробежал глазами текст еще раз. Затем он протянул листок Андрею Ивановичу и сказал: - По-моему, это тот самый второй кончик веревочки, о котором ты говорил в первый день своего приезда в Рубежанск. МЕРЛИН ИЩЕТ РЕЗИДЕНТА - Вы знаете, я так возмущена нашим сыном, что просто места себе не нахожу, Сергей Сергеевич! - проговорила модно одетая женщина средних лет, обращаясь к попутчику, с которым они вот уже вторые сутки ехали в одном купе скорого поезда Москва - Рубежанск. Ее безмолвный супруг кротко сидел в углу, даже не пытаясь вступить в разговор, который вела его жена с этим вежливым, представительным москвичом, командированным в их Рубежанск. - Я говорю отцу: "Воздействуй на парня по-мужски. Разве мне, слабой женщине, по силам справиться с этим верзилой акселератом?" Да разве он может! Она махнула рукой. Семен Гаврилович пожал плечами и виновато улыбнулся. - Чем же он вас так огорчил? - спросил Сергей Сергеевич. В бумажнике Сергея Сергеевича лежал паспорт на имя Малахова, удостоверение корреспондента "Советской торговли" и соответствующее командировочное предписание. Спецкор Малахов направлялся в Каменогорскую область для сбора материалов к очерку о лучших людях, работающих в системе потребительской кооперации, и начать свой объезд этого обширного края решил с города Рубежанска. - Так чем же вас так огорчил ваш наследник? - повторил свой вопрос Сергей Сергеевич. - Ох и не спрашивайте лучше! Эти мне наследники, Одна беда с ними!.. Закончил он в этом году школу, учился хорошо, подал на исторический в МГУ. На второй день после выпускного бала отправили его самолетом в Москву. И сдал все на "отлично", прошел по конкурсу. Мы так радовались с отцом. - И что же? - спросил Малахов. - Через три дня вызывает нас на переговоры и убивает наповал. Решил он, дескать, сам делать историю, а не изучать ее. Перевелся на заочный факультет и подал заявление с просьбой отправить его на эту самую дорогу Сургут - Уренгой. Захотелось ему в тайге поработать. Мы с отцом на самолет - и в Москву. Три дня бились - ни в каную. Так и не сумели уговорить, уехал. Вчера провожали их эшелон. Музыка, цветы, а я только реву и слова сказать не в состоянии... А он, значит, рельсы в тайге... Вместо Ленинских гор... - Она всхлипнула и поднесла платок к покрасневшим и припухшим глазам. - Ну будет, будет, Маша! - проговорил муж и осторожно провел по ее плечу ладонью. - Успокойся. - Конечно, Мария Михайловна, не надо расстраиваться, - сказал корреспондент. - Сейчас такое время, молодежь стремится испытать себя, проверить на большом деле. Вот и ваш сын подался туда, где труднее. Вам гордится им нужно. Молодец! - Вот и я говорю, - начал было Семен Гаврилович, отец будущего строителя заполярной магистрали, но Мария Михайловна грозно взглянула на него, и Семен Гаврилович умолк. В дверях купе показалась проводница с подносом в руках. - Чай будете? - спросила она. - Разумеется! - воскликнул Малахов. - А я так целых два стакана. Люблю побаловаться чайком, московский ведь водохлеб. - Потом повторите, если что, - сказала проводница, оставила четыре стакана и ушла. Пили чай, говорили о жизни, но говорила в основном Мария Михайловна, мужчины больше слушали, а когда она решила прилечь, Малахов и Семен Гаврилович вышли в коридор курить и с увлечением беседовали о рыбалке, к коей оба были весьма пристрастны. Потом снова пили чай, затем улеглись спать. А утром, когда подъезжали к Рубежанску, Мария Михайловна написала Сергею Сергеевичу домашний адрес, просила заглянуть к ним: - Мы живем в коттедже, на Июльской улице, дом шесть, спросите любого, где живет инженер Дынец, моего мужа все знают... Малахов обещал обязательно навестить этих милых, приветливых рубежанцев, с тем и расстались на перроне. Малахов вышел на привокзальную площадь, купил в киоске городскую и областную, каменогорскую, газеты, журналы "За рубежом" и "Уральский следопыт". Облюбовав свободную скамейку в тенистой аллее, идущей от вокзала, Сергей Сергеевич присел и углубился в чтение. Его попутчики, супруги Дынец, давно добрались до своего уютного коттеджа на Июльской улице. Мария Михайловна уже обзванивала подруг, призывала разделить ее сетования по поводу взбалмошного поступка сына. Семен Гаврилович подумывал о том, как ему улизнуть уже сегодня на комбинат, хотя на работу он должен, был выйти только завтра. А Сергей Сергеевич все еще оставался на вокзале. Посланец Кэйта торчал на вокзале, а потом в сквере, пытаясь обнаружить существование хвоста. Дорога для него как будто была спокойной, подозрительного Малахов - Мерлин не заметил. Но это ничего не значило. Его могли вести от Москвы до Рубожанска самым необычным образом. Ну, хотя бы с помощью тех же Марии Михайловны и Семена Гавриловича, которые вдруг окажутся вовсе не супругами, а сотрудниками контрразведки. А по прибытии в Рубежанск он, Сергей Сергеевич, мог быть передан другим людям, которые и довели бы его до самого резидента - Кулика. Все это учитывал Мерлин и был предельно осторожен. До встречи с резидентом против него почти никаких улик нет. Ну, скажем, фальшивые документы и незаконный переход границы... Ряд цифр, записанных тайнописью... Только вот расшифровать послание, направленное Кулику, чекисты не смогут - нужна книга для расшифровки, а она имеется лишь у резидента. А вот если его, Мерлина, возьмут во время или после встречи с Куликом, тогда конец... Присутствие у него секретных документов ничем, кроме как шпионской деятельностью, не объяснишь. Правда, он их должен отправить бандеролью - и тогда со всех ног отсюда!.. Но дадут ли ему сделать это? Сергей Сергеевич поднялся со скамейки и неторопливо направился к зданию вокзала. Он прошел в зал автоматических камер хранения. В зале было пусто, свободных камер достаточно. Малахов оставил в одной из них пузатенький портфель, положил на него сверху плащ - день был солнечный, жаркий - и вышел в зал ожидания. Здесь он словно невзначай остановил проходящего мимо пассажира и спросил, как добраться до центра города. По пути Малахов четыре раза спрашивал дорогу, хотя прямая улица и вела его от вокзала к гостинице "Серебряное копытце". Дважды спрашивал Сергей Сергеевич у встречных и про время. Делал он это не случайно. Ведь если за ним идут по следу, идут так, что он этого пока не может обнаружить, то пусть хоть силы чекистов ослабнут, распылятся. За каждым человеком, с которым он заговорил, вступил в контакт, будет установлено теперь наблюдение - а вдруг это связник Мерлина? Вот и набирал себе Сергей Сергеевич мнимых сообщников: пусть, мол, контрразведчики поломают себе головы... В номере Малахов выкурил сигарету, постоял у окна, глядя на улицу, затем спустился вниз и спросил у администратора, где бы он мог пообедать. - У нас ресторан хороший, сходите туда, пельмени ручной выделки, фирменное блюдо. А то в диетическое кафе, это за углом, налево. В ресторан Сергей Сергеевич вошел с журналом "За рубежом" в руках. Журнал он положил сложенным пополам, названием вверх, и принялся ждать. Обед подали быстро. Когда Малахов расплачивался с пожилым седеющим официантом, то, неловко повернувшись, смахнул локтем журнал на пол. Официант наклонился и подал журнал клиенту. Малахов поблагодарил официанта и спросил: - Где у вас купаются? Жаркий день, не правда ли? - Вы правы, - ответил официант, передавая Малахову сдачу. - Сегодня довольно тепло. А купаться надо в озере Ультигун. Там отменный пляж и народу в будний день не густо. На шестом автобусе от гостиницы, остановка так и называется - "Пляж". - Благодарю вас, - сказал Сергей Сергеевич. - Пельмени у вас превосходные. На остановке он взглянул на часы. Время еще есть. Ровно в пятнадцать часов по местному времени он, Мерлин, должен лежать подле четвертой кабинки для раздевания, если считать от вышки спасательной станции вправо. Лежать ему необходимо вверх спиной, в голубых плавках с тремя белыми полосами поверху. В таком положении Мерлин должен оставаться ровно десять минут. Затем ему необходимо сесть лицом к воде и начертить прутиком на песке номер комнаты в гостинице. Вот и все, что содержалось в инструкции Кэйта, которой он снабдил Малахова для связи с резидентом. Остальное его не касалось. Остальное было делом Кулика. Он найдет теперь Мерлина, выйдет на него с паролем. А пароль Сергей Сергеевич помнит наизусть. Шестнадцать часов по местному времени. Теперь можно идти в гостиницу и ждать до вечера. В двадцать ноль-ноль Малахов выйдет на улицу и будет прогуливаться перед гостиницей. Затем ужин в "Серебряном копытце" и ожидание в номере. Если до утра резидент не обнаружит себя, Малахову надо выехать в село Крутиху, заняться там два дня корреспондентскими делами и вернуться снова в Рубежанск. В Рубежанске его будет ждать указание резидента, как поступать дальше. Если и в этот раз Кулик не обнаружит себя, Малахову надлежит выехать в Каменогорск и получить на главпочтамте, в отделе "До востребования", письмо с инструкцией. Что ему предпишут делать в дальнейшем, Сергей Сергеевич не знал, да и не пытался ломать голову над этим. Он оделся, вышел на автобусную остановку и через двадцать минут был у себя в номере. Не раздеваясь, Малахов улегся на кровать, решив отключиться от всего, что было связано с его заданием здесь, в Рубежанске. Он сделал все как надо, и теперь ход остался за Куликом. Вдруг зазвонил телефон. Сергей Сергеевич медленно поднялся с кровати, подошел к столу, где стоял аппарат, но брать трубку не торопился. Телефон позвонил еще дважды и смолк. Если это Кулик, то сейчас он позвонит снова, дождется двух сигналов и опять положит трубку. Разговор может начаться лишь с третьего захода. - Я туда попал? - спросил мужской голос. - А куда вы хотели попасть? - С вами говорят из Кедровского сельсовета. Мне нужна контора стройучастка номер восемь... - Вас неправильно соединили, гражданин. - Вот незадача! - сокрушенно проговорил мужской голос. - Тридцать пять минут не могу дозвониться. Вы уж извините. - Бывает, - ответил Сергей Сергеевич, опустил трубку на рычаг и облегченно вздохнул. "Ну вот, - подумал он, - резидент на месте, все в порядке, канал связи установлен". Если б даже кто-нибудь следил за ним и слышал его разговор по телефону, то ему и в голову не могло прийти, что этот невинный диалог означал, что сегодня ночью Сергей Сергеевич должен найти дом номер восемь по улице Кедровой и войти в подъезд. А там, в ряду почтовых ящиков, прикрепленных на стене первого этажа, разыскать ящик тридцать пятой квартиры и вытащить оттуда документы, ради которых он проделал столь длинный и опасный путь. В почтовом ящике, обозначенном цифрой "35", находилось письмо, адресованное в эту квартиру неким Тумалевичам. Тумалевичи действительно жили в тридцать пятой квартире, но находились сейчас в отпуске, в Средней Азии. Текст письма, его прочитал Мерлин в номере, был самым безобидным. Но при расшифровке Сергей Сергеевич узнал из него следующее: "Товар не готов. Выходите на связь через сорок восемь часов. Время и место те же. Желательно ваше отсутствие на этот срок. Кулик". "Корреспонденту" Малахову ничего другого не оставалось, как выехать в село Крутиху. ВТОРОЙ КОНЕЦ КЛУБКА Его взяли прямо в цехе. Саботаж на промышленном предприятии по гитлеровским законам военного времени предполагал смертную казнь. Но рабочих рук, квалифицированных специалистов не хватало. Он успел им стать за два с лишним года работы фрезеровщиком. Поэтому и отделался Семен Дынец заключением в концентрационный лагерь. Случилось это в канун Нового, сорок пятого года. В Германию Семен попал летом сорок второго. Жил он до войны в небольшом украинском городе Белая Церковь. Закончил там семь классов и поступил учиться в одно из киевских фабрично-заводских училищ. Но учиться парнишке не пришлось. Киев захватили фашисты. Вернулся Семен в Белую Церковь, к родителям. Пробавлялся случайными заработками, чтобы помочь бедствующей семье - кроме него было еще пятеро детей, все мал мала меньше. Постепенно сумел установить связь с местным подпольем, выполнял кое-какие несложные задания: к парню пока присматривались. Впрочем, в ту пору сложные и несложные поручения подполья определялись одной ценой - собственной жизнью. Однажды, находясь в Киеве, попал Семен в облаву и угодил в число восточных рабочих, угоняемых гитлеровцами в Германию. Нашли у Семена справку о том, что он ученик ФЗУ, и это решило его судьбу: определено было шестнадцатилетнему парню работать на военном заводе. Здесь его тоже заметили подпольщики. Хорошо законспирированный комитет планомерно проводил акции саботажа на предприятии. Дважды подвергалась организация разгрому, гестапо не дремало, внедряло людей повсюду, но ядро уцелело, и вредительство продолжалось. Волна третьего разгрома зацепила и Семена. Попал Дынец в концлагерь. "Прелести" этого "лагеря смерти" вкушать ему довелось более трех месяцев. В апреле сорок пятого, смяв проволочное заграждение, на аппельплац выкатились мордатые американские танки. Надо ли говорить о радости узников! Счастливый Семен Дынец видел себя уже на улицах Белой Церкви в окружении отца с матерью, братьев и сестер, которые снились ему все эти годы... Но радовался Семен преждевременно. Всех освобожденных американцы поместили в другой лагерь - для перемещенных лиц. Конечно, это был не гитлеровский концлагерь, но попасть отсюда на родину было невозможно. К бывшим узникам, требующим встречи с советской оккупационной администрацией, зачастили подозрительные личности. Они рассказывали о репрессиях, которым подвергаются побывавшие у немцев советские люди, приводили доказательства, демонстрировали фальшивки, сфабрикованные специальными службами вчерашних союзников. Проводилась тщательная интеграция перемещенных лиц. Связанных сотрудничеством с фашистами готовились использовать и впредь в подобных же целях. Кое-кто завербовывался в Иностранный легион. Бывало, и ликвидировали упорствующих... Убирали тех, кто сам не поддавался посулам и угрозам и других поддерживал в сопротивлении попыткам лишить их родины. На парней, угнанных в Германию еще совсем в юном возрасте, специальные службы делали особую ставку. Предполагалось, что характеры их, убеждения не успели сформироваться, а годы, проведенные на чужбине, только способствовали их отдалению от родины, которая представляется им в некоем тумане. Если сейчас взяться за таких ребят всерьез, дать им соответствующую подготовку, провести мозговую обработку, то со временем они могут стать отличными разведчиками в собственных странах, и ценность их особо возрастает, в связи с тем что нет необходимости придумывать для них какие-то легенды. По таким соображениям попал в поле зрения одной из специальных служб и Семен Дынец. - ...Да, это я. - Очень хорошо, что это вы... До вас трудно дозвониться, весь день занят телефон. Чертовски деловой вы человек, не так ли? А с деловыми людьми всегда приятно общаться... - Простите, с кем имею честь говорить? А, это ты, Вася! Кончай меня разыгрывать, дел по горло. - Вот я и говорю: деловой человек. Таким вы мне и представлялись. - Может быть, вы все-таки назоветесь? С кем я говорю? Сейчас положу трубку! - Не торопитесь, Святой. Слушайте внимательно. У меня есть ирландский сеттер. У него изумительно верный нюх. Не купите для охоты? - Что... Что вы сказали? Я... Да-да, ирландский сеттер... - Повторяю: у меня есть ирландский сеттер. У него изумительно верный нюх. Не купите для охоты? И не суетитесь, Святой. Что вы там мямлите?! - Сеттерам не доверяю. Ищу доброго терьера. - Шотландского? - Желательно фокса. - О фоксе разговор пойдет особый. Нам надо встретиться, Святой. Имею к вам пару вопросов. - Кто вы? - Любопытной Варваре в толпе нос оторвали. Много будете знать, скоро состаритесь. Я - хозяин Друга. Известен был вам эдакий симпатичный песик по кличке Друг? - Да, но ведь ее... Его... - Это вас не касается. Вы хотите иметь приличную собаку, я реализую ваше желание. Но для этого нам надо увидеться. - Сегодня я занят... - Мне тоже не хочется вас видеть сегодня. Давайте встретимся завтра вечером. Впрочем, сделаем так. В двадцать одни час войдете в камеру хранения железнодорожного вокзала и откроете автоматический шкаф. В шкафу лежит портфель с личными вещами и ваш гонорар. Он в коробке из-под конфет "Ассорти", Коробку возьмите себе, а на ее место положите... Ну вы сами знаете, что необходимо туда положить. Портфель оставьте в шкафу. Закройте его тем же цифровым кодом. Номер шкафа я сообщу вам завтра ровно в двенадцать часов. Действуйте как предложено. И тогда у вас будет премиленький фокстерьер. Ждите моего звонка, Святой. В этот же день состоялся еще один разговор. - Это Крутихинское сельпо? - Оно самое. - Здравствуйте. С вами говорят из облпотребсоюза. У вас находится корреспондент из Москвы? Тогда пригласите его к телефону. - Сейчас позовем, он во дворе, с народом беседует. Маша, быстрее за корреспондентом! Скажи, из области требуют! Позвали корреспондента. - Слушаю! - крикнул он в трубку. - Да, это я, Малахов Сергей Сергеевич. - Извините за беспокойство. Здравствуйте. Это вас из области, из потребсоюза, тревожат. Из города Каменогорска. Кулик моя фамилия, понимаете? Ку-лик... - Я понял. Слушаю вас, товарищ Кулик. - Из редакции вашего журнала звонили, просили узнать, в каком вы сейчас селе. Они хотят связаться с вами. Как в Москву-то, к вам в редакцию, позвонить? - Беспокоятся, значит, товарищи? Это хорошо! Запишите редакционный телефон. Сто двадцать девять... Вы записываете? - Записываю, записываю, товарищ Малахов... - Пятьдесят восемь - шестьдесят пять. Записали? - Пятьдесят восемь - шестьдесят пять. Записал. Спасибо! В пятницу думаете быть в городе? - Видимо, в пятницу. - Вот и хорошо. Успеем повидаться, товарищ Малахов. - До свидания, товарищ Кулик. Когда Андрей Иванович узнал, что состоится один из конкурсных концертов рубежанской художественной самодеятельности, он попросил Королева достать пригласительный билет. - Только один? - спросил улыбаясь Вадим Николаевич. - Можно и два, - ответил Гуков. - Второй - Васе Мелешину. - Ну-ну! - протянул Королев. - Всего лишь... А я уж, было дело, собирался взять тебя на крючок и начать шантажировать угрозой рассказать кое-что Зое Васильевне. - Без пользы, - сказал Андрей Иванович. - Зоя Васильевна верит только мне, и никому больше. - Тогда тебе легче. А моя благоверная нет-нет да и нахмурит брови, когда задержу взгляд на ком-нибудь на курорте или в гостях. Хотя где уж мне в стрекозлы писаться!.. Четыре невесты растут. Скоро дедом буду. - Ладно, дед, перестань плакаться. Ты, верно, забыл, что я тебя и молодым, неженатым помню. Значит, на вечер я загляну. - С Васей? - С Васей. Именно с ним. - Ну хорошо, с концертом ясно. Чем закончился твой разговор со Щербаковым по поводу письма этой Соха Ромовой к Ирине Вагай? - Этот второй кончик начали распутывать еще в Москве, до нашего сигнала о содержании письма. Помнишь, как Соха пишет Ирине про некоего Кэйта? С полускрытым намеком пишет. "Видела нашего вездесущего и неунывающего Кэйта. Что-то на этот раз он забыл передать тебе свои приветы, или, точнее, поклоны, в его стиле а-ля рюсс. А наш красавчик Серж будет скоро лауреатом. Не промахнулась ли ты, голуба, сменяв кукушку на ястреба?" Но мы и без письма, по московским каналам, знали о том, что Ирина Вагай еще в годы студенчества была связана с господином Кэйтом. Как связана? Товарищ Щербаков дал команду выяснить это с максимальной точностью. И тогда на дачу к Ромовым отправился сотрудник. Кое-что визит его прояснил. Одновременно этим Кэйтом занялись и с другой стороны. Но уцепиться за что-нибудь пока не удалось. Господин Кэйт - стреляный гусь. За здорово живешь его не прихватишь... Опять же пользуется дипломатическим иммунитетом. Все, что мы имеем против Кэйта, носит косвенный характер, увы... Так что до поры до времени он может резвиться, этот "вездесущий и неунывающий Кэйт". В конце первого отделения концерта из-за портьеры боковой двери, на которую нет-нет да и посматривал Андрей Иванович, выглянул Вася Мелешин. Поймав взгляд Гукова, он кивнул и скрылся. Гуков досидел на концерте до перерыва. Потом он прошел в буфет. Когда прозвенел третий звонок, Андрея Ивановича в зале не было. Он вышел в вестибюль и боковым коридором с