. И я тебя предупреждал - избегай западноукраинских словечек! Так вот... Мины- это вроде игры в карты. Мы с вами стоим за спиной большевичков и должны видеть все их мины-козыри. Ясно? Скажите всем нашим агентам - за каждую обезвреженную мину вермахт будет щедро платить. Пусть засекают всех офицеров и солдат с черными петлицами инженерных войск. Пусть следят за каждым их шагом. Нужна по возможности более полная карта минирования. Ты, Мыкола, подключись к городской телефонной связи поближе к штабу фронта, к обкому... А сейчас - на связь! Жду вас здесь к комендантскому часу. Мыкола, погоди минутку!.. Двое из группы харьковского резидента абвера молча растворяются в вокзальной толпе. - Нужны ночные пропуска, Мыкола, - говорит белобрысый помощнику. - Ночью пойдем охотиться на одиночек... Тем двум типчикам я не очень доверяю - пойдем вдвоем. Ясно? Иди и не зарывайся. Слава Украине!.. Долгим взглядом провожает Мыколу Конрад Матцке. "КАЛЕНДАРЬ 1917 ГОДА" Всю ночь возит полковник Маринов Ясенева по погруженному во мрак Харькову, показывает ему объекты спецминирования. Время от времени полковник заглядывает в карту. Все объекты он помнит наизусть, но по карте легче сориентироваться, какой объект ближе к тому месту, где находится "эмка" полковника, "Эмка" останавливается около большого четырехэтажного дома. - Объект номер пять, - говорят Маринов, - Здание штаба военного округа. Две чудо-мины. Код "Оля". Здесь начнешь завтра. Посмотрим? - Обязательно! - говорит Ясенев, Это здание хорошо знакомо полковнику. Не раз бывал он здесь в инженерном управлении, обедал в столовой... Вряд ли думает часовой, пропуская полковника и подполковника из Генштаба, что эти двое собираются... взорвать этот дом - здание штаба Харьковского военного округа! Комендант проводит гостей из Москвы в подвал, переоборудованный под бомбоубежище. И комендант не знает, зачем пожаловали эти инженеры, что им нужно в подвале. Возвращаясь к машине, полковник спрашивает; - Отделения саперов хватит? - Хватит, - отвечает Ясенев. - Ведь еще столько других объектов. Следующий объект - площадь Дзержинского, центральная площадь города. Давно ли - всего каких-нибудь пять месяцев назад - здесь развевались алые флаги, пестрели транспаранты и плакаты над веселыми колоннами майских демонстрантов, играли духовые оркестры, горела на солнце медь труб, ухали барабаны. Сколько раз любовался Маринов этой огромной площадью, этими громадными зданиями, почти небоскребами, построенными харьковскими строителями как раз в те годы, когда он жил и работал в этом городе. И вот полковник, подавив невеселый вздох, говорит: - Две чудо-мины. На случай парада у гитлеровцев. Пусть услышат они и наш салют! Работа здесь идет днем под видом ремонта площади после бомбежек. Мины заложишь в воронки от немецких авиабомб. - Остроумно! - замечает подполковник Ясенев. - Но две мины маловато. Парад так парад. Четыре мины, а? Одну под трибуну - она, видно, там будет. Три под проезжей частью площади. - Ладно! - соглашается полковник. - Спасибо лейтенанту Хомнюку - в ТОС у нас нет недостатка. Будем считать площадь объектом номер шесть. Код "Паша". - Куда теперь? - спрашивает Ясенев. - Впереди еще много объектов: железнодорожный мост, нефтебаза, вокзал, депо. Одних заводов сколько! Всю ночь колесит "эмка" по городу, и всюду, где она останавливается, Ясенев делает пометки в блокноте: "Объект номер пятнадцать... Объект номер шестнадцать..." Под утро полковник привозит Ясенева на главный харьковский аэродром. Садятся ночные истребители. Вспыхивают и гаснут посадочные огни, взлетают сигнальные ракеты. Видно, что совсем недавно побывали здесь немцы - дымит, догорает один из ангаров. - Объект сорок один, - говорит полковник. - Код "Аня".Двадцать пять мин замедленного действия, пятьдесят нажимного. Тут нужна карта, точная карта минирования. Основные точки - взлетно-посадочная полоса, якорные стоянки, ангары, склады, мастерские, вышка - нет, вышку управления полетами мы взорвем перед отходом, Еще - казармы летного состава, батальона аэродромного обслуживания. В общем, продумай все досконально. Каждая мина может заменить нам боевой вылет бомбардировщика без риска потерять этот бомбардировщик со всем экипажем. К полковнику подбегает капитан, берет под козырек, - Товарищ полковник!.. - Как успехи, капитан? - прерывает его Маринов. - Сегодня вбил "колья" в третьем и четвертом ангарах, под столовой летчиков, на ВПП, под фундаментом прогревателя масла. Нашел пятнадцать "орехов". Продолжаю вбивать "колья" на якорных стоянках. Не хватает "муки первого сорта". Считаю необходимым заявить: утром нашел около замини... то есть, простите, над вбитыми "кольями" подозрительные метки - где колышек, где камень... - Не фантазируете, товарищ капитан? - недоверчиво спрашивает подполковник Ясенев. - Никак нет, товарищ подполковник, - обидчиво отвечает капитан, краснея и хлопая белесыми ресницами. - У меня глаз - ватерпас. - Вот что! - вдруг говорит полковник Маринов. - Все мы прошляпили и ты прошляпил, глаз-ватерпас! Какого цвета у тебя околыш? - Черного, товарищ полковник, - недоуменно отвечает, помедлив, капитан. - А петлицы? - Тоже черного. - А что это значит? - Инженерные войска, саперы, товарищ полковник... - То-то и оно! Наши люди афишируют себя, занимаясь секретнейшей работой! Немедленно сменить околыши и петлицы! Свяжитесь срочно с военторгом - я попрошу в штабе фронта дать сответствующее распоряжение. Берите общевойсковые околыши и петлицы, а не хватит - любого другого цвета, это даже лучше. Ясеневу все эти хитроумные затеи явно кажутся излишними. Пряча улыбку, он спрашивает полковника: - А что с черными кантами делать, товарищ полковник? На командирском обмундировании? - Кантами? Ах, да! Канты придется оставить. Новой формы нам никто сейчас не даст. В первую очередь, капитан, надо усилить охрану объекта, попробуйте достать служебных собак. Ройте побольше ложных скважин с "орехами", натыкайте всюду колышки, разбросайте камни. А сейчас покажите нам вашу работу. Возвращаясь в город с аэродрома, Ясенев скептически заявляет: - Померещилось, видно, капитану. Сейчас многим шпионы за каждым углом чудятся. Колышки, камушки - мистика какая-то... - Нет, брат, - серьезно возражает полковник. - Не от мира ты сего, Владимир Петрович. Бой за Харьков, считай, уже начался, но пока ведут его бойцы-невидимки, тайный фронт воюет вовсю. Этот капитан не первый из моих командиров докладывает о происках вражеских лазутчиков. И начальник Особого отдела говорил мне, что его люди задержали несколько подозрительных субъектов. - Неужели? - скептически спрашивает Ясенев. - А что за чепуху этот капитан нес насчет каких-то кольев, орехов, муки первого сорта? - И это не чепуха, брат, а переговорный код, выработанный нами в инженерном управлении в основном для телефонных переговоров. Не исключено, что нас может подслушать враг. На, возьми копию, зазубри. - Полковник передает Ясеневу листок бумаги. - "Кол" - это мина замедленного действия, "орех" - мина-сюрприз, "поле" - аэродром, твоя чудо-мина - "колючка"... - "Мука первого сорта", - читает Ясенев, - тол, "мука второго сорта" - аммонит, "мука третьего сорта" - динамит. "Лес" - железная дорога, "тропинка" - автодорога с твердым покрытием... Придется и впрямь зазубрить, хоть все это мне кажется перестраховкой. Полковник Маринов становится еще более серьезным. - Владимир Петрович! Вы еще не поняли, что Харьков в планах абвера и СД не только шестой армии, но и всей группы армий "Зюйд" - "Юг" - это объект номер один! А в Киеве мы им так насолили своими минами, что мин в Харькове, простите за слабое сравнение, они как огня боятся. Об этом меня самым серьезным образом предупреждали в Особом отделе. Наша военная контрразведка делает все, чтобы обеспечить секретность операции, но мы ничего не добьемся, если сами не будем помнить о бдительности. Это слово у нас до войны, знаю, употреблялось, где нужно и не нужно. Затаскали мы это слово - бдительность. Раздували и шпиономанию. Скажите, Владимир Петрович, вы слышали старую сказку о шутнике-пастухе, который, чтобы поразвлечься, все время кричал: "Волки!" - Не припомню что-то... - отвечает Ясенев, пораженный тем, что полковник Маринов, человек в общем-то довольно молчаливый, так вдруг разговорился. - Так вот, поселяне да поселянки, как говорится, устали бегать на выручку, услышав зов пастуха, и вовсе не побежали на пастбище спасать своих овец, когда наш шутник снова закричал: "Волки!" А волки были, были волки! В результате слопали волки и овец и пастуха. Старая мудрая сказка. Добрым молодцам и намек и урок. - И к чему эта притча? - все уже понимая, спрашивает Ясенев. - А к тому, Владимир Петрович, что волки были и есть не только в веселых и грустных сказках, но и наяву. И, думаю, немало сейчас двуногих волков с фальшивыми документами рыщут в Харькове. Подумай, брат, над этим. И "академикам" своим внуши, чтобы не хлопали ушами. Так что, брат, и нам с тобой надо менять черные петлицы... Уже совсем светает, когда забрызганная грязью "эмка" подъезжает к дому номер семнадцать на улице Дзержинского. На цыпочках - как бы не разбудить высокое начальство - проходят командиры в комнату генерала Олевского. Генерала уже нет - спозаранку встал и уехал или в штаб, или на оборонительные работы. Полковнику удается застать генерала в штабе. Он докладывает: в "поле", в "лесу" забито столько-то "кольев", на "тропинках" найдено столько-то "листовок". В доме заготовлено столько-то поленьев. - Ночью был у "Оли", "Паши", "Ани", "Шуры", "Наташи", - докладывает полковник. А подполковник Ясенев улыбается. Можно подумать, послушав такой рапорт, что примерный муж Илья Григорьевич Маринов - заправский донжуан. - Сейчас нахожусь с "Тосей", - продолжает доклад полковник. - Необходимо подбросить "муки первого сорта". График в целом опережаем. Москва спрашивала? Так и скажите Москве! Не меня - рабочих Харькова и ми... специалистов по"кольям" и "колючкам" благодарите. Где живет "Тося"? На "кухне, где календарь 1917 года"... Когда полковник кладет трубку, Ясенев выпаливает; - Здорово! Ей-богу, здорово! - Что "здорово"? - искренне удивляется полковник, устало проводя ладонью по глазам, по лбу. - Здорово идет операция! Всего несколько дней, а столько уже сделано. Это не лесть, это товарищеское признание. - Здорово, говоришь? - тихо произносит полковник. - Ау меня, Володя, сердце разрывается. Ведь что минируем? Свое, себя минируем. К такой ли войне мы готовились?... С улицы доносится сирена воздушной тревоги. Противный замораживающий душу звук. - Послушаем известия, что ли? - безрадостно говорит полковник, включая приемник. - Только не включай Киев, - просит Ясенев, - не могу я сейчас слышать этих злопыхателей. Киев. Киев, занятый врагом. Мать русских городов. Стольный град Руси. Немцы, разгуливающие по Крещатику... С этим не мирится сознание, против этого восстает сердце. Уже наладили радиостанцию, ушатами льют яд в эфир. Жаль, мало оставили люди Маринова "хлопушек" немцам в Киеве... Нет, не радуют вести из Москвы. Сдан Юхнов. Оставлен остров Эзель. Отступают войска главного сейчас Западного фронта. Оставлен Карачев - это восточнее Брянска. Пали Сухиничи. Под Мценском геройски дерется 4-я танковая бригада подполковника Катукова. - Молодец какой! - взволнованно говорит полковник Маринов. - Эта бригада формировалась здесь, в Харькове, на базе Харьковского военного училища... - Ну, а что немцы болтают? - спрашивает, передумав, Ясенев. - Немцы ликуют - взят Брянск! Ну, пошли на работу, - мрачно говорит полковник Маринов. С тяжелым сердцем спускаются в подвал командиры минеров. Идут на работу. - Да! - вдруг вспоминает Ясенев. - А что такое "кухня, где календарь семнадцатого года", о котором ты говорил с генералом? - Дом семнадцать по улице Дзержинской, - отвечает полковник, - этот дом. Ты запомнил? Подъезжаешь к дому - три коротких гудка, один длинный. И вот еще - нам с тобой вообще придется переодеться в штатское. - Зачем такой маскарад? - удивляется Ясенев. - Эх, ты, Фома неверующий! - с усмешкой корит его Маринов. - Надо. Чтобы обеспечить успех "Тоси". Ясенев стучит условным стуком в дверь котельной - тоже три точки одно тире, с улыбкой смотрит на полковника. - Мы тут тоже развели тайны мадридского двора... Кто-то открывает дверь. В котельной темно. Маринов и Ясенев входят, и сразу же закрывается дверь и вспыхивает яркий электрический свет. - Молодцы! - говорит Ясенев. - Догадались-таки ввернуть лампочку посильней, а то тут черт ногу мог сломать. Вольно! Продолжать работу!.. Маринов оглядывается. Четверо минеров - "академиков" усердно трудятся. Один - это Сергеев - роет минный колодец, видна только макушка головы. Другой тщательно, будто сахар, насыпает землю в мешок, совком черпая ее с разостланного у ямы брезента, Третий вытаскивает новый мешок с землей из колодца. Четвертый нумерует мешок мелом. В стороне куски вспоротого бетона, ящики с толом - "мукой первого сорта". Маринов все осматривает самым внимательным образом. - Да, работка ювелирная, филигранная, - вполголоса говорит он. У стенки - два черных дюралевых ящика. - Минеры знают, что это за дом? - шепчет Маринов. - Нет, что ты! - Это хорошо!.. Зря вы "Тосю" сюда уже привезли. "Академики" знают, что это такое. - Уж так получилось. - Ведь вся работа может пойти насмарку... Минеров придется сразу же эвакуировать подальше от фронта. Используем инструкторами. Эх, времени на все не хватает!.. Минеров переодеть в гражданское платье. Изолировать. Никуда отсюда не отпускать. Закончат - сразу эвакуировать. Ясенев молчит. - Ты, может быть, опять думаешь, что я за перестраховку? - сухо спрашивает полковник. - Пора отрешиться от мирных, интеллигентских настроений, Владимир Петрович. - Товарищ полковник! - взрывается Ясенев. - Да разве я не понимаю! - Тихо! - строго говорит Маринов, - Не понимаешь. Но поймешь. Ясенев молчит. - Владимир Петрович! - все так же шепотом говорит Маринов. - Вы переедете сюда из нашего номера в гостинице. Ваше место в гостинице остается за вами. Там будете переодеваться в военное. А сюда приедете в гражданском. Вы понимаете, для чего нужен этот... этот маскарад? - Понимаю, товарищ полковник, - тихо отвечает Ясенев, - чтобы немцы не знали, что здесь орудовали саперы. - Правильно! И не сетуйте на сверхбдительность. Вам кажется, что все вокруг свои. Свои, да не все. Ясно? - Так точно, товарищ полковник! Маринов снова переходит на "ты": - Не надо так официально, Володя! Эх ты, профессор!.. Что творится у "Ани" - об этом капитан говорил. У "Веры"- обломленные ветки на тополе. У "Шуры" задержан подозрительный... Вчера у "Наташи" неизвестный швырнул гранату и улизнул в толпе. Один минер убит, двое тяжело ранены, трое - легко. Первые жертвы сверхсекретной операций "Харьков", первые - после Арсена Бакрадзе. Странно, как этого не понимает Володя, подполковник Ясенев: если чужие глаза заметят что-либо подозрительное в доме 17 по Дзержинской - сорвется все дело, и чудо-мина попадет в руки врага!.. Надо, чтобы комар носу не подточил!.. Надо тихой сапой!.. ГРЕНАДА В ХАРЬКОВЕ Выйдя из котельной, командиры минеров поднимаются на первый этаж. Из комнаты члена Военного совета слышится голос: - И все-таки, товарищ маршал, я считаю, что мы должны, обязаны отправить под Москву эти части. Да, я знаю, что нам не хватает войск, очень хорошо знаю. Наши войска остались под Киевом. Но Москва - это Москва. И Ставка - это Ставка. Что? Хорошо! Сейчас выезжаю. Что? Работал всю ночь, но ехать-то надо. Еду-еду... Член Военного совета выходит из комнаты, на ходу надевая шинель. - А, Маринов! Доброе утро, - говорит он. - Утро ли? Совсем часов не наблюдаю. Да что это вы оба на меня, будто на привидение, на домового смотрите? - Вы?! - говорит совсем не по уставу полковник Маринов. - Да я же был уверен, что вы переселились. У меня внизу минеры работают, - мины, взрывчатку привезли. Мины еще почти не испытанные! Почему вы еще здесь? Генерал Олевский... он заверил меня... - Как раз затем я здесь, - усмехаясь, отвечает член Военного совета, - чтобы все было шито-крыто. Кто поверит, что начальство спало на минах? Никто. - Но риск... Техника новая... Мы не можем отвечать... - Риск для нас дело не новое, не первый месяц воюем. Вы в штаб? Поехали вместе. Вместе и позавтракаем. А то все недосуг. Только взялся за чашку кофе - командующий на проводе. Что нового по радио? - Брянск взяли... - Брянск! Ах, черт побери! И сюда ведь подходит... Скорее в штаб! В Электромеханическом полковника Маринова встречают как старого знакомого. Разные детали мин показывает ему Климыч, ведет в свой цех. И вдруг в цехе этом, в котором звучит, проходя мимо ушей, украинская и русская речь, Маринов слышит: - О, мадре миа! Карамба! Э-э-э, это не работа!.. Язык Испании, язык его второй родины!.. Маринов быстро, как по команде "кругом", оборачивается, ищет глазами того, кто произнес эти слова, находит и не верит глазам своим. Франциско Гуйон! Франциско Гуйон, капитан испанской республиканской армии! Здесь, в Харькове!.. Франциско вдруг узнает его, и черные маслины его глаз лезут из орбит, становятся сливами... - Камараде хефе! - кричит на весь цех экспансивный испанец, чудесный парень, настоящий герой. Все в цехе оборачиваются на этот крик. - Зеро! Рудольф! Товарищ начальник! И словно не было четырехлетней разлуки, не было финской снежной кампании... Друзья тискают друг друга в медвежьих объятиях. Франциско по испанскому обычаю шлепает полковника по спине. Оба предельно счастливы и, на удивление рабочих-харьковчан, тараторят по-испански. Франциско Гуйон горячо трясет руку "камараду хефе". - Зеро! Рудольф! Да что у вас с рукой? Что с пальцами? Почему не сгибаются? Чудо, как Франциско научился говорить по-русски за эти четыре года, Прежде и двух слов связать не мог. - На финской "кукушка" клюнула, - смеется полковник, - Шюцкоровец маннергеймовский царапнул. Пустяки! Но что это! На крик Франциско невесть откуда сбегается целая толпа испанцев. Франциско Гаспар, бесстрашный летчик из Барселоны, и верный друг его Марьяно Чико, весельчак и балагур из Куэнки, герой-коммунист Мануэль Бельда, тот самый Бельда, мадридец Луис Кастильо... Все они знают этого "руссо". "Богом диверсий" прозвали в Валенсии Зеро, Рудольфа Вольеру, Илью Григорьевича Маринова. Если бы Маринов прочитал о такой встрече в романе, ни за что бы не поверил автору. А в жизни - в жизни такое бывает! - Ну, как, други мои, амигос? Хорошо вам живется в Советском Союзе, в Харькове? Уж и не знаю, на каком с вами говорить языке. Может, на украинском, а? - Си, си! Очень хорошо! Дуже добре! - галдят сыны знойной Испании, земляки Дон-Кихота. И Хуан Отера, и АнхелАльбарка, и Франциско дель Кастильо. - Подо эсто буэнос! Все в порядке! И вдруг все мрачнеют. И начинают жаловаться: - На фронт не берут! Говорят - иностранцы!.. Да что же это такое! Все они - ветераны большой и славной войны с фашистами. Первыми, можно сказать, начали драться с Гитлером и Муссолини, не говоря уж о каудильо! "Ведь мы - коммунисты, карамба. Все они и сейчас хотят немедленно идти на фронт, драться, сражаться, отдать весь свой боевой опыт, а если потребуется, и самую жизнь, борьбе за свою вторую родину-мать - Советский Союз!.. - А я в партизаны просился, - со жгучей обидой говорит бывший гверильяс, действовавший с Зеро в тылу врага. - Тоже не взяли! В военкомате говорят - иностранец, мол, не состоишь на учете. Дай нам оружие, Зеро! Мы расквитаемся с фашистами за Мадрид, за Испанию! - Амигос! - с чувством говорит растроганный Илья Маринов, Рудольф Вольера, Зеро. - Клянусь, я помогу вам!.. Командующий встречает полковника Маринова не особенно приветливо. Видно, что маршалу вовсе не до него. - Прочитал твой рапорт, полковник, - сразу говорит он Маринову, сидя за столом в кабинете, - и сначала даже удивился; неужели ты не мог без меня решить это дело? У тебя тут двадцать два человека, а у меня фронт! И ничего я про этих твоих испанцев, про эмигрантов не знаю. Почему я должен их в армию брать?! На заводе работают? Ну и пусть себе работают, там тоже люди нужны. - Товарищ Маршал Советского Союза, - страстно говорит полковник. - Разрешите мне прочитать вам страничку, только страничку из дневника - его дал мне сегодня Франциско Гуйон, который в шестнадцать лет прославился среди защитников Мадрида!.. - Дневник? Страничка? Ну, ладно, - маршал смотрит на часы, - только быстро!.. - "Харьков. 22 июня 1941 года. Война началась. Война между фашизмом и страной социализма. Какова моя задача? Хочу сражаться, вспомнить боевые дни, бороться с еще большей силой и смелостью, чем прежде... Жизнь не имеет никакой цены, если не бороться за то, что любишь. Жизнь сама по себе борьба, а жизнь в борьбе - это самая честная жизнь... Я хочу воевать и буду бороться за то, чтобы мне позволили воевать, Харьков. 23 июня 1941 года. Все идут на фронт, а я вынужден оставаться дома. Мне двадцать лет, а я остаюсь со стариками и детьми. В шестнадцать лет я воевал в Испании, был капитаном. В голове не укладывается, что я должен сидеть дома в то время, как другие воюют..." Маршал берет ручку. В левом верхнем углу заявления полковника Маринова он быстро пишет резолюцию, бросает на стол ручку, - Передашь Олевскому, чтобы зачислил их в один из приданных тебе батальонов. Используй их опыт, полковник! Так решается судьба не только двадцати двух человек. Так устанавливается прецедент для вовлечения сотен и тысяч испанских эмигрантов, героев республики, в борьбу с гитлеровцами. А что касается двадцати двух испанцев первого, харьковского призыва, то все они покажут себя отважными и стойкими бойцами. Они будут помогать полковнику Маринову в операции "Харьков", они будут минировать под его руководством подступы к Ростову-на-Дону. Они будут по заданию командующего фронтом генерал-лейтенанта Малиновского пробираться через скованный льдом Таганрогский залив, через торосы и полыньи в тыл врага, чтобы минировать дороги, рвать связь, захватывать "языков". И все это в краю, где морозы и бураны куда свирепее, чем в испанских Пиренеях, не говоря уж о бесснежных равнинах Испании. Придет день, и генерал-лейтенант Малиновский, подписывая наградные листы на героев, скажет: - Немцы свои поражения любят сваливать на морозы, а вот испанцы Маринова, жители вечнозеленой страны, оказывается, не жалуются на генерала Мороза. Выходит, дело вовсе не в холоде. Эрера, Кано, Гаспар, Отеро, Устаррос - все они будут называть "эль колонеля" Маринова своим отцом. Так, как порой советские партизаны величали любимого командира "Батей". Ростовчане будут называть этих смуглолицых, черноволосых, не по-русски, с истинно южным жаром говорящих людей "узбеками", и случится так, что настоящие узбеки из соседней части, до которых дойдет слава их "земляков" - "ледовых партизан", письменно пригласят их на плов и шашлык. Прославятся испанцы и на Калининском фронте, где их будут часто принимать за цыган. Там отличится коммунист и комбат Хосе Виеска. Сын богатого буржуа-капиталиста, он порвал с домом и семьей, мальчишкой участвовал в героическом восстании в Астурии. Побратимами белорусских и калининских партизан станут майор Энрике Гарсия Канель, лейтенант Хорхе Фернандес, лейтенант Сальвадор Кампильо, минер Франциско Гранде из Барселоны. А автор дневника, поразившего советского маршала, Франциско Гуйон, шестнадцатилетний командир испанской республиканской армии, станет двадцатилетним капитаном Советской Армии и будет с особым пылом отважно сражаться в тылу франкистской "Голубой дивизии" на Ленинградском фронте. "Но пасаран!"- будут испанцы повторять свой славный боевой клич. И много эшелонов, много фашистов не пройдет к фронту. Выполнив задание, испанцы будут возвращаться обратно через линию фронта, и здесь их будут принимать уже не за узбеков или цыган, а... за немцев. Но потом все, конечно, уладится, образуется, и патриоты-испанцы лишний раз убедятся, с какой глубокой симпатией относятся к ним все советские люди, Придет время, и пополнятся поредевшие ряды харьковского отряда испанцев на Северном Кавказе и в Крыму. Около ста пятидесяти новых испанцев добровольно пойдут сеять смерть в тылу врага. Их будут забрасывать туда пешком через линию фронта, по воздуху и морем, на катерах и подводных лодках. К весне 1943 года число партизан-испанцев перевалит за триста человек. "Мы сражаемся за вашу и нашу свободу и независимость против общего врага - фашизма!" - скажут они советским братьям по оружию. Совсем, как в светловской "Гренаде", хотя и наоборот. "Украина, Украина, Украина моя!" - сможет сказать любой из них. И не только Украина... Ответь, Александровск, И Харьков, ответь: Давно ль по-испански Вы начали петь? Да, и по-испански пели защитники Харькова осенью сорок первого! Многие из героев, родившихся под знойным солнцем Испании, падут смертью храбрых в степях Украины, в сосновых лесах Белоруссии, в безводных калмыцких степях, в суровых горах Кавказа. Пробитое тело Наземь сползло, Товарищ впервые Оставил седло. Я видел: над трупом Склонилась луна, И мертвые губы Шепнули: "Грена..." Да. В дальнюю область, В заоблачный плес Ушел мой приятель И песню унес. С тех пор не слыхали Родные края: "Гренада, Гренада, Гренада моя!" Никогда не вернется ни в Харьков, ни на любимые свои места в Мадриде - на Восточную площадь и улицу Сан-Бернардо - бывший мадридский Гаврош Франциско Гуйон, в чей харьковской дневник мы заглядывали. Третьего августа 1942 года Франциско запишет в дневник: "Хочу просить полковника Маринова разрешить мне организовать группу..." С помощью полковника Маринова Франциско сколотит группу и уйдет с ней в тыл врага. Смерчем пронесется группа Гуйона по вражьим тылам. Вторая Родина Франциско Гуйона наградит "дважды капитана" орденом Ленина, высшим орденом Страны Советов. Умирая от смертельных ран, слабеющей рукой Франциско Гуйон напишет в своем дневнике; "Русский народ великий. Я люблю его". Земляки Франциско Гуйона сполна отомстят за его гибель. В неимоверно сложных условиях, в тылу миллионной армии, рвущейся к Волге, в заснеженной Сальской степи два вражьих эшелона подорвет партизанская группа Франциско Каньизареса... Франциско любил прекрасные светловские стихи, знал их наизусть: Новые песни Придумала жизнь... Не надо, ребята, О песне тужить. Не надо, не надо. Не надо, друзья... Гренада, Гренада, Гренада моя! Доренте, Альбарка, Фусимаиьяс. Сколько испанской поэзии в этих звучных именах! Обладатели их, пролив горячую испанскую кровь на войне вместе с великим русским народом, залечат раны и будут честно трудиться в разных уголках Советского Союза, будут петь новые песни. Иные из них уедут в порабощенную врагом Испанию, чтобы снова поднять алое знамя борьбы против фашизма. Жизнь этих бойцов - вечный бой. Но пока еще все они в Харькове, все выполняют свое первое на войне задание под руководством Зеро... В одном из загородных домиков на северной окраине города, в Померках, где размещается штаб фронта, полковник Маринов оформляет все необходимые документы на "своих испанцев", получает обмундирование, ставит весь отряд на довольствие. В торжественной обстановке принимают испанцы красноармейскую присягу. Настроение у всех радостное, приподнятое. И сразу же надо браться за дело. А дело это - мины. К сожалению, полковник Маринов не может порадовать своих новобранцев хорошими известиями с фронта. За последние несколько дней Красная Армия оставила много городов на Московском направлении. Сдана Калуга. Сдан Калинин. - Если сдадим Москву, - решительно говорят испанцы, - как сдали Мадрид, будем драться за их освобождение! Когда полковник Маринов сообщает об этом подполковнику Ясеневу, тот мрачнеет и тихо говорит: - В Калинине танки генерала Гота. Калинин - по-старому Тверь. А Тверь - в Москву дверь!.. ТАЙНЫЙ ФРОНТ ОПЕРАЦИИ "ХАРЬКОВ" Еще не рассвело, а полковник Маринов уже наскоро позавтракал и садится в машину. Сев рядом с водителем, прикрывает глаза. Но не спит, хотя чувствует, что опять не выспался. Усталость накапливается с каждым днем. Ночью во сне ноет сосущей болью сердце. Побаливает оно и днем. Полковник и не помнит, когда был в последний раз у врача-кардиолога. В другую эпоху, до войны. Врожденный порок - сердечная блокада. Генерал Олевский как-то грустно пошутил: "Ничего, Илья Григорьевич. Такой же порок сердца был и у Наполеона, а воевал он, надо признаться, неплохо". - Куда ехать? - спрашивает водитель Ваня, включив мотор. - Начнем с четыреста сорок девятого, - открыв глаза и подавляя зевоту, отвечает полковник. Вверенные полковнику Маринову 449, 531, 532 и 534-й отдельные саперные батальоны и 56-й инженерный батальон - главные силы оперативно-инженерной группы Маринова, - с первых же дней операции "Харьков" заняты минированием дальних подступов к городу. Нет, в Харькове не получится, как в Орле, сюда не нагрянет внезапно враг. Дорого поплатится он за Харьков. Командиров своего инженерно-саперного войска Маринов часто встречает не только во втором эшелоне, но и на боевых рубежах, на передовой и даже на "ничьей земле", почти в расположении противника. Смерть-невидимка преграждает гитлеровцам путь на направлении Красноград - Харьков, Полтава - Харьков, Богодухов - Харьков. Под Богодуховом гремит канонада. Вот-вот снова ринется вперед 68-я дивизия честолюбивейшего из генералов фельдмаршала фон Рейхенау - Георга фон Брауна. Горят на полевой дороге три танка Т-IV, горит и дымит вокруг танков рыжая стерня. Саперы майора Генделя ждут ночи, чтобы обследовать, разминировать поле. Дело долгое, кропотливое и весьма опасное. Ни майор Гендель, ни генерал фон Браун не знают, разумеется, что танковая разведка напоролась в это утро на первые мины, поставленные испанцами - Франциско Гуйоном и его друзьями, которые наконец открывают боевой счет в новой войне с фашизмом. - Но пасаран! Танки не прошли!.. Словно не слыша канонады, привычно орудуя лопатой, роет минный колодец под мостом, до которого так и не дошли танки эсэсовцев-"викингов", пожилой сапер с небритыми щеками. Чуть пригревает октябрьское солнышко, не надолго выскользнувшее из-за облаков. Из-под замусоленной выгоревшей пилотки текут по морщинистому лбу старого сапера струйки пота. Разогнув спину, кряхтя, сапер втыкает лопату в землю. - Перекур! - объявляет он самому себе, собираясь вылезти из колодца, На краю колодца появляются чьи-то залепленные грязью сапоги. К саперу протягивается рука, помогая ему выбраться из колодца. Перед ним стоит грузный, представительный командир в плащ-палатке, из-за которой не видно знаков различия. Сапер садится на ящик. - Спасибо, сынок. - Он свертывает козью ножку, достает огниво и кресало. Генерал-лейтенант Олевский - это он в плащ-палатке - подносит зажженную зажигалку, явно немецкий трофей. Таких трофеев еще мало, совсем мало в армии. - Уберите свою "катюшу", отец, а то немцы услышат, - говорит генерал с улыбкой солдату. - Звидкеля ты тут взялся, сынок? - оглядываясь, спрашивает сапер. Вдали на проселке под тополями стоят две машины - "эмка" и ЗИС. - С начальством пожаловал? - Он приглядывается внимательней к генералу, - Сам-то кто будешь? Не интендант? - Почему интендант? - еще шире улыбается генерал. - Фигура, что ли, подходящая? - Плащ-палатка, сапожки подходящие. Мы тут комбату жаловались - с горячим харчем перебои, одной воблой второй день кормят. Обещал воздействовать на интендантов... - На интендантов и я попробую воздействовать, - обещает, закуривая и садясь рядом, генерал. - А зачем пожаловал? - затянувшись глубоко табачным дымом, интересуется сапер. - - Да посмотреть, какие вы тут гостинцы-подарунки Адольфу Гитлеру готовите. - Будь здоров!-откликается с готовностью сапер. - Гостинцы что надо! Это, начальник, цельная наука. И в науке той наш полковник Маринов - самый большой профессор. Вот, к примеру, под этот мост ставим мы "эмзедушки"... - Это что такое? - Мины замедленного, значит, действия. Ставим в разных местах на разные сроки. Скажем, к празднику октябрьскому взлетит на воздух эта половинка. Немец ее только отстроит, а через недельку - тр-р-рах! - другая взорвется... - Хитро придумано! - соглашается генерал, И впрямь - наука! - А как же! - увлеченно продолжает сапер. - И наука очень человеческая. - Это как же понимать? Мины - и вдруг человеческая наука? - А так! Наш полковник в этом деле немецкую, хе-хе, овчарку съел! Опять же мостик такой полковник выбрал, чтобы деревни какой рядом не было. Чтобы немец, не приведи господь, злобу на наших мирных жителях не сорвал. А то ведь сожгет он, дьявол, деревню эту самую за мостик-то, как пить дать сожгет!... - Вот это по-нашему! - серьезно говорит генерал. - Факт! Или шоссейку возьми. Ее тоже минами шпиговать надо умеючи - ухабину да колдобину всякую использовать под мину, а не вспарывать полотно заново. Вот, гляди, насыпь - там мы, конечно, парочку "эмзедушек" воткнули. И в той вон выемке тоже - объезд там фрицам нелегко будет устроить, - Там у вас тоже МЗД? - осведомляется генерал. - Факт. И ведь хитрые какие! В назначенный срок мина сама себя ставит на боевой взвод, а потом от тряски под машиной или танком взрывается. Под телегой, заметь, ни за что не взорвется, а под машиной потяжельше, под танком ухнет. Сводку, часом, не слыхал? - Москву, отец, объявили на осадном положении. - Поди, и Москву наши минируют? - Поди, и Москву минируют, отец. Только вот скажите - почему вы мне, человеку постороннему, все ваши секреты как на духу рассказываете? Хорошо ли это? Сапер мигом вскакивает, берет под козырек. - Какой же вы, товарищ генерал, посторонний человек? - с лукавым огоньком в запавших глазах спрашивает он. - Я вас сразу узнал. Да вижу - вы вроде под плащ-палаткой маскировку соблюдаете. - Ну, и хитры же вы, отец! - усмехается генерал. - Настоящий сапер! - Рад стараться, товарищ генерал! Такая у нас служба. - Вольно! Вольно! А вон и самый большой профессор человеческой науки о минах идет. - Кончай перекур! - поспешно командует себе сапер, хватает лопату. - Разрешите идти, товарищ генерал? - Идите, отец! Спасибо за подробный рассказ о делах ваших. Это очень важно, что вы понимаете и любите свою трудную, суровую работу. А бойцам скажите, что горячую пищу они будут получать каждый божий день. Из кого надо, душу вытряхну. Идите, товарищ боец! Подходит полковник Маринов. Рука тянется к козырьку фуражки с... красным околышем. И петлицы тоже красные, а не черные. - Здравия желаю, товарищ генерал! А я смотрю - ваша машина на дороге... Здесь не спокойно, товарищ генерал, - утром была попытка танковой разведки... - Вижу, вижу! - говорит генерал, глядя сперва на околыш, потом на шинельные петлицы. - Всерьез взялись за маскировку. И правильно: сапер без маскировки не сапер. Маринов еще издали увидел, что генерал беседует с красноармейцем из саперного батальона. Его, Маринова, батальона: 449-го. Что ни говори - дескать, только что принял этот батальон, ничего знать не знаю, моя хата с краю, а все-таки опять же он, Маринов, в ответе за каждый свой батальон. Этот батальон, правда, кадровый, обстрелянный, но понес большие потери, не раз пополнялся. По возможности, комплектовался саперами из военнообязанных, призванных по мобилизации - ветеранов империалистической, гражданской, финской. "По возможности..." А на этой войне известно, какие возможности. Все, как на пожаре. Но полковник видит, что генерал Олевский как будто доволен разговором с сапером, который сейчас вкалывает в своем колодце на совесть - земля так и летит, как из-под землеройной машины. - Заградительной работой интересуетесь? - спрашивает полковник. - Спасибо, полковник! - с легкой усмешкой отвечает генерал, косясь на "землеройную машину". - Мне тут один большой специалист уже все досконально разобъяснил. Толково работает! И еще скажу, что такой солдат, как наш, полковник, авторам и исполнителям операции "Альберих" и не снился! Прекрасно понимает наш солдат свою задачу. В этом гарантия успеха. Благодарю за службу! Мне пора в город. По дороге к машинам полковник Маринов тихо говорит генералу: - Георгий Георгиевич! Я опять вынужден просить вас, и члена Военного совета, и всех съехать с "кухни, где календарь семнадцатого года". - И не просите! - отвечает генерал. - Это дело решенное. На хозяйку квартиры - на "Тосю" будем полагаться до конца, пока немцы не попросят, пока не придется уступить "квартиру с кухней и календарем" новым квартирантам. Снаряды рвутся ближе. Недалеко от машин красным кинжалом вспарывает стерню, распускается черный куст, осколки с визгом секут вершину тополя. ЗИС и "эмка", дождавшись пассажиров, срываются с места, уносятся по грязному проселку. - Воздух! - кричат на "передке" саперы. "Штукас" со вздернутыми кверху крыльями со стороны солнца, воя, пикирует на мост, под которым столпились саперы. - Вот паразит! - ругается пожилой сапер, только что беседовавший с генералом. - Всю работу мне испортит!.. Но нет - бомбы летят мимо: видно, и этот мост немцы берегут для себя. Белобрысый со шрамом на щеке молча смотрит сквозь щели досок, которыми забит проем окна, на улицу. Улица пустынна - завывает сирена воздушной тревоги. - Не хватает нам от своих же бомб погибнуть! - бурчит белобрысый, отрываясь от окна. - Опять рядом треснуло! Белобрысый и трое его помощников сидят в полуподвале разрушенного бомбами дома, недалеко от площади Дзержинского, почти в самом центре Харькова, Верзила, сидя на ступеньке лестницы и разложив перед собой целый ряд разных документов - два паспорта, два удостоверения, какие-то справки, два ночных пропуска, хлебные и продуктовые карточки, мастерски переклеивает фотографии, подделывает с помощью нехитрого инструментария печати. С торжествующим видом протягивает он "готовый" паспорт белобрысому: пытается пошутить: - Разрешите поздравить вас, дорогой товарищ, с получением советского паспорта!., Белобрысый придирчиво разглядывает чужой паспорт с собственной фотокарточкой. Да, придраться вроде не к чему. - Сойдет! - скупо говорит он, пряча паспорт в карман. Другой его помощник, развернув в дальнем углу портативную рацию, настраивает антенну на Киев, где находится сейчас радиоузел функабвера штаба шестой армии. Надев наушники, шлет в эфир на заданной волне в заданное время трехбуквенные позывные: АДИ, АДИ, АДИ... Белобрысому очень понравились эти позывные, когда в Киеве майор, шеф функабвера, познакомил его с программой связи. Ведь АДИ - это уменьшительная форма от Адольфа, а кто такой самый главный Адольф в великой Германии-знает весь мир. Разве не символично, что рация его резидентуры шлет в необъятный эфир сигнал АДИ, словно вызывая к аппарату самого фюрера! Вот и ответный сигнал радиоузла: ФАУ, ФАУ, ФАУ. Тоже символично. ФАУ - это виктория, победа!.. Это кресты, что маячат после этого, уж наверное, последнего задания в русской кампании. Радист отстукивает еще одну радиограмму: где какие замечены части, каковы перемещения в составе гарнизона города, какие идут войсковые и грузовые перевозки на крупнейшем харьковском железнодорожном узле, на шоссейных дорогах. Как всегда, абвер поставил резидентуре немыслимо широкие задачи. Чтобы выполнить их, тут не хватит и оперативного центра с целой серией резидентур. Надо сосредоточиться на главном, нажать на фантазию, чтобы привлечь внимание высокого начальства - может быть, шефа абвера группы армий "Зюйд", может быть, даже самого подполковника Кинцеля в отделе иностранных армий Востока, на место которого так зарится подполковник Гелен... Б этих высоких штабах белобрысого знают как Конрада Матцке, бывшего гефольгшарфюрера "гитлерюгенда", курсанта военного училища СС, выпускника коронного класса "блюторденсбурга" - "замка ордена крови" СС в восточно-прусском городе-крепости Мариенбурге, над башнями которого вот уже семь столетий развевается тевтонское знамя. В ваффен-СС только офицеры четырех дивизий - "Лейбштандарт Адольф Гитлер", "Дас Рейх", "Мертвая голова" и "Викинг" - успели к лету сорок первого закончить полный четырехлетний курс "замков ордена крови" по производству сверхлюдей, элиты "герренфолька" - расы господ, призванной управлять "унтерменш"-недочеловеками. В этих "замках ордена крови" учили всему: как водить любые машины, самолеты, планеры, танки, мотоциклы, как производить хирургические операции и с помощью медицины развязывать языки врагам "Новой Европы", как голыми руками укрощать бешеных волкодавов, как объезжать диких лошадей. Всего и не упомнишь: занятия в анатомическом театре по изучению болевых точек человеческого тела, "Майн кампф" и "Протоколы сионских мудрецов", средневековые обряды "черного корпуса" СС... В "блюторденсбурги" отбирали только стопроцентных немцев чистейшей нордической крови, рост - не ниже метра восьмидесяти. Словом, цвет мужского начала германской расы, слава и гордость истинных германцев! Конрад Матцке прошел все четыре замка, все "блюторденсбурги": Фогельзанг, Зонтгофен... Но самый главный - это Мариенбург. Этот "блюторденсбург" готовит офицерскую элиту СС к "дранг нах остен" - походу на восток! ОСЕЧКА УНТЕРШТУРМФЮРЕРА СС МАТЦКЕ В Фогельзанге Конраду едва не прострелили во время маневров пулей лоб. Холостых патронов не применяли. В Зонтгофене он чуть не сорвался с альпийской вершины в пропасть. Чуть. Ему все время везло. Сам имперский фюрер СС, "дядюшка Хайни" - Генрих Гиммлер - произвел его в СС-унтер-штурмфюреры, и вдруг - осечка!.. Уже были произнесены роковые слова: "Я присягаю тебе, Адольф Гитлер, мой фюрер, в верности и мужестве! Я обещаю тебе и всем, кого ты изберешь моими командирами, повиновение до самой смерти. Да поможет мне бог!" ...Его вызвал к себе капитан медицинской службы СС в Мариенбурге почти сразу же после выпускного экзамена коронного класса, принял его в своем кабинете в идеально чистой, стерильной, белоснежно-белой комнате. - Унтерштурмфюрер! - строго начал он. - Мы досконально проверили не только вас, но и ваше происхождение, собрали документы на всех ваших родственников, начиная с восемнадцатого века. Вы образцовый представитель нордической расы нордийско-фалисской субстанции. Ни в вас, ни в ваших предках не обнаружено никаких примесей еврейской, монгольской, славянской или какой-либо другой крови. Именно такое семя требуется для элитизации нации. Даже группа вашей крови - группа А, а это также является признаком принадлежности к нордической расе. Врач-эсэсовец еще долго говорил про гены и хромосомы, о музыкальной династии Бахов и промышленной династии Круппов. Матцке ничего не понимал. - Рейхсфюрер СС, - продолжал врач, - придает особое значение укреплению германской расы, вливанию свежей крови в нее - нордической крови, здоровой в расовом отношении. Даже при разведении чистопородного скота мы убеждаемся, что все зависит от чистоты породы родителей. Наша задача, как ее видит рейхсфюрер СС, - стимулировать производство чистой породы в германской нации и путем стерилизациии более решительными методами - я могу говорить с вами откровенно - препятствовать распространению дурной, ущербной крови. Мы не только очистим нашу расу, возродим ее и создадим такой совершенный народ, какого не знала эта планета! Наша нация станет нацией породистых аристократов, как в дни Нибелунгов, и легко сокрушит всех ублюдков и дворняжек вокруг. Врач постучал карандашом по столу. - Слышали ли вы, унтерштурмфюрер, о "лебенсборне"? "Фонтаны жизни"! Так вот куда гнул этот эскулап в форме СС! Скабрезно-скандальные слухи ходили об этих "фонтанах". Юнкера СС в орденских замках называли их "случными пунктами". Слух о них проник за рубеж Третьего рейха. Заграницей верили и не верили этому слуху. Больше не верили, принимали даже за эксцесс антифашистской пропаганды. А, оказывается, они существуют, эти "фонтаны"! Конрад Матцке был на седьмом небе - хотите сделать из меня жеребца, пожалуйста! Прежде Матцке чувствовал себя с "фрейлейнами" не очень-то уверенно, и, по правде сказать, эсэсовская муштра и учеба так выматывала, что почти совсем не оставляла времени для мыслей о женщинах. А тут такая синекура! Такой "фонтан"! Чудесно придумал все рейхе-фюрер! Ехать должны были целой группой. Отобрали самые сливки. Уже стало известно, где бьет один из этих "фонтанов": во Франкфурте-на-Майне пересадка на Кассель, потом местным поездом до Марбурга, а там машиной до Шмалленога, маленькой уютной деревушки с шестиэтажными "модерными" корпусами особого центра СС. Изумительное оказалось местечко. Правда, совсем не было вина или пива - в баре подавали только молочные напитки да фруктовые соки. Обстановка, как в колледже с совместным обучением. С полсотни эсэсовских офицеров и белокурых девиц из БДМ - "бунддейчермадель", гитлеровской организации девушек, лет по семнадцать-восемнадцать, Пинг-понг, шахматы. Словно в церковном клубе. В гостиной разбивались на пары, пили оранжад, потом шли в отдельный номер. Девицы - все добровольцы, так что смущаться не приходилось. Хотя некоторые крошки попадали в Шмалленог, так сказать, добровольно-принудительно - попробуй отказаться после длинной лекции о взглядах фюрера, которому так нужны солдаты! Конрад успел узнать, что по всей Ротхаарской долине раскинулись такие же, как в Шмалленоге, "лебенсборны" СС - в Альтенхундене, Берлебурге, Винтерберге и Эрдтен-брюке. Всюду - клиники и родильные - дома сверхлюдей. Конрад успел присмотреть себе аппетитную блондиночку. С грустью узнал, что ему отводится только шесть дней в этом раю. И все рухнуло. Специальная проверка - самая последняя проверка- разбила все его планы и надежды. Лабораторный анализ показал, что СС-унтер штурм фюрер Конрад Матцке как мужчина-производитель ни к черту не годится. Мало того что его буквально вырвали из объятий аппетитной Мартхен. Его исключили за подобную вопиющую неполноценность из СС, из дивизии СС "Дас Рейх", куда он уже получил назначение. Не без труда устроился он в абвер. Помогло отличное зна-ние русского языка, который он штудировал в Мариенбурге у русского белоэмигранта. Эта неполноценность не мешала, впрочем, Конраду Матцке, лейтенанту вермахта, резиденту абверштелле штаба шестой армии свысока смотреть на своих подчиненных, украинских эмигрантов, националистов-бандеровцев из батальона "Соловей" - "Нахтигалль", прикомандированных к учебному полку 900 - под такой невинной вывеской скрывался абверовский разведывательно-диверсионный полк "Бранденбург", В ненависти своих подручных к Советской власти он нисколько не сомневался. Он сомневался лишь в их мужестве. Мыкола - тот другое дело, в крови по уши, шпионил за русскими еще перед войной, а кто не знает, что нигде так трудно не приходилось абверу, да и разведке СД тоже, как в Советском Союзе. Во Львове Мыкола рьяно участвовал в расстреле польской интеллигенции, лично пустил в "распыл" польских профессоров Львовского университета. Однако Мыкола чересчур любит спиртное. Не так-то уж просто сейчас достать в этом городе водку, а Мыкола каждый раз приходит, что называется, под мухарем и разит от него явно не пивом, а кое-чем покрепче. Бот и теперь он вернулся под утро с осовелыми глазами, изо рта воняет перегаром, черт знает чем воняет, да еще фляжку со спиртом принес. Сначала Конрад отругал как следует верзилу-алкаша, а потом смилостивился. Что взять с этого дрессированного недочеловека весьма подозрительной монгольско-славянской субстанции! С паршивой овцы, как говорят русские, хоть шерсти клок. Уж не за горами победа. Харьков - Москва - Ленинград. Ленинград - Москва - Харьков. Вот заветный рубеж, начертанный фюрером для вермахта - рубеж победы!.. И забракованный в "лебенсборне", в "фонтане жизни", ариец-производитель решает поднять дух своих подручных. - Друзья! - с пафосом восклицает он. - Мы только что слушали по радио сообщения о новых победах фюрера и доблестного вермахта! Войска группы армий "Митте" - "Центр" - захватили десятки городов. Население советской столицы поспешно эвакуируется! Фронт прорван! Перед наступающими танковыми колоннами Гота, Геппнера и Гудериана и Москвой не осталось никаких препятствий! Все разлетелось в пух и прах перед нашим "панцерблитц" - танковым штурмом! Герои "Митте" скоро поднимут флаг со свастикой на Спасской башне, если только фюрер не решит уничтожить бомбами и-снарядами и водами из канала Москва - Волга советскую столицу, и будут зимовать в Москве. Герои "Норд" уничтожат колыбель большевизма - Ленинград, а мы с вами передохнем в этом городе. Мне даже жаль, что все так быстро кончается. Еще один-два "кессельшляхт" - еще пару "котлов", как под Вязьмой и Брянском, - и с большевизмом, с Россией будет покончено! Капут! Важно прикончить жидов и комиссаров до первых зимних холодов. Именно так говорится в приказе фюрера вермахту: "После трех с половиной месяцев сражений вы создали условия, необходимые для нанесения последних сильных ударов, которые сломят противника на пороге зимы!.." В углу хищно мигает зеленый глаз индикаторной лампочки, слышится частый, прерывистый звук ключа. Конрад Матцке легко читает цифровой текст; 86745, 24572, 76528, 67467... Надо будет сегодня же перебраться отсюда: у русской контрразведки тоже имеются и части радиоперехвата и пеленгаторы... - Так выпьем же по маленькой за скорую победу! - провозглашает тост харьковский резидент абвера. - По одному глотку из фляжки. А когда придут наши, я поставлю вам целую бочку самого лучшего шнапса! Хайль Гитлер! Хайль дер фюрер! Он отпивает глоток спирта и, стараясь не морщиться, запивает жгучую жидкость водой из бутылки. Передает фляжку Мыколе, грозит заранее ему пальцем. Мыкола делает гаргантюанский глоток - треть фляжки, верно, осушил, передает фляжку по кругу. - А теперь к делу, - отдышавшись, заявляет Матцке, - Особенно интересуют меня штаб фронта, обком и горком партии и комсомола, центральные гостиницы, вокзал, депо, аэродромы... Не очень-то вы стараетесь, боитесь лишний раз рискнуть. Обо всех этих объектах я, а значит, и абвер, почти в полном неведении. Первым успехом мы обязаны Мыколе - он выследил группу минеров во главе со старшим лейтенантом. Эта группа заминировала стрелку на станции около вокзала. Поезда ходят, значит, эта мина, мина замедленного действия, должна взорваться под поездом с нашими солдатами, когда мы возьмем этот город. Так вот, я разработал весьма хитрую операцию. Мы тайно, этой ночью взорвем эту мину .под первымже русским поездом, уложив сверху свою мину нажимного действия! Вы понимаете, к чему это приведет? Мыкола и его тупоумные дружки-бандеровцы из карательного батальона "Нахтигалль" молча хлопают глазами. - Дурачье! - торжествующе звенит голос Конрада Матцке. - Мы объявим шах их минерам, а может быть, поставим мат! Почему, спросят в русской контрразведке, взорвалась мина замедленного действия? Халатность, преступление? Тут-то и возьмут этих минеров за мягкое место!.. Одним таким ударом мы, даст бог, парализуем всю операцию по минированию города. Разделяй и властвуй! Ночью идем на дело. Пойдут все. Радист, закончив сеанс, переключается на прием, настраивается на какую-то бравурную музыку. "Дейчландзендер" передает популярную в рейхе полечку - "Розамунду". Конрад Матцке, воспламенившись от спирта и собственного вдохновенного спича, подходит к радисту, сует наушники в пустое ведро, ведро сразу же превращается в репродуктор, и весь полуподвал заполняется нахальными звуками немецкой "Розамунды". Захмелевший Матцке высоко поднимает фляжку. - Мы до последней капли выпьем русский спирт, камрады! За успех операции и контригры! За скорую победу! Сначала Москва, а за ней - весь мир! Хайль дер фюрер! Тысячи скважин, больших и малых, бурят и роют днем и ночью минеры, саперы, инженеры оперативной группы полковника Маринова, Но мины с зарядом от нескольких сотен граммов взрывчатки до тонны ставят лишь в одну из пяти-шести скважин, остальные заряжают холостыми макетами мин, начиненными металлоломом или небольшими минами-сюрпризами, способными вывести из строя только разве сапера, который возьмется за разминирование такой ложной мины. Работа ведется поточным методом; по плану Маринова командиры оперативной группы, командиры приданных ей батальонов размечают места для минирования, одна команда копает колодцы и скважины, другая минирует и маскирует. Все гуще ложатся на карту полковника Маринова условные значки. Как сохранить тайну минирования мостов и виадуков? Перекрыть движение? Невозможно, Поставить усиленную охрану? Нет, это привлечет внимание вражеских глаз. По Холодногорскому виадуку днем и ночью идет транспорт: войска, техника, автомашины, трамваи. Под виадуком то и дело проходят по путям эшелоны. И никто не обращает внимание на то, что саперы роют у устоев виадука доты и дзоты, якобы для обороны железнодорожной станции. Ушли саперы - ночью приходят минеры. Роют в дотах минные колодцы, в патронных ящиках подвозят взрывчатку - "муку второго сорта". Так, в глубокой тайне, незаметно для постороннего глаза, устанавливают они мины под двумя береговыми и одним промежуточным устоем огромного виадука. Почти две тонны аммонита ложится под Холодногорским виадуком. Еще более напряженная, опасная и ответственная работа кипит на другом "действующем объекте". В здании обкома буквально ходят по минам, прекрасно зная об этом, партийные секретари. Огромный заряд ложится в одном из служебных помещений в цокольной части здания. "Какие нервы у этих замечательных людей! - удивляется полковник. - Чем не герои! Где тут разница между фронтом и тылом!" А какие нервы должны быть у самого полковника Маринова? Каждую минуту он помнит: малейшая ошибка приведет к тяжким, невосполнимым жертвам!.. А тут еще ежедневные сигналы о вражеской деятельности: снова и снова появляются таинственные колышки, неизвестно откуда берутся на местах минирования булыжники с разными отметинами, кто-то заламывает ветку на дереве около секретной скважины. Все эти сигналы сразу же заносятся на карту - эти мины надо дублировать. Бывает и похуже. К полковнику поступает очередной рапорт от одного из комбатов: "От брошенной неизвестным гранаты в подразделении лейтенанта Карлинского погиб красноармеец Кирюхин..." ...Маринов и Ясенев возвращаются поздно вечером с Холодногорского виадука - минирование там закончено, идут маскировочные работы. - Слышал, оставили Одессу, - устало говорит Ясенев, сидя с полковником на заднем сиденье. - Что сегодня передавали? - Наши отступают, - невесело отвечает полковник, в изнеможении откинувшись на спинку сиденья, растирая за пазухой левую половину груди. - Немцы взяли Таганрог. Но хуже всего наши дела под Москвой: немец прорвал там нашу оборону, захватил Можайск и Малоярославец... И вдруг - вдребезги разлетается боковое стекло за водителем, на ветровом появляются лучистые дырки. Где-то рядом гремит длинная автоматная очередь. Ваня, водитель, падает головой на баранку. "Эмка" на повороте врезается в стенку дома. Разрушенного бомбами дома, из которого и стрелял враг... Первым с автоматом выскакивает Коля Гришин - он сидел рядом с водителем, навскидку дает очередь из-за машины по пустым черным глазницам окон... Распахнув дверь в темноту, стреляет Ясенев, выпускает все семь пуль из пистолета. - Хватит палить, - останавливает их Маринов. - Что с Ваней? Ваня убит, - А ведь ты всегда впереди в машине садишься! - говорит Ясенев. С гулким топотом по булыжной мостовой бежит к ним красноармейский патруль. - Стой! Что за стрельба? - У тебя тоже лицо в крови! - выпаливает Ясенев, взглянув на полковника. - Пустяки! Царапнуло осколком стекла. - Сволочи! - яростно швыряет в черные глазницы окон Ясенев, быстро меняя обойму в пистолете. - Ну, вот, - сухо замечает полковник, - теперь ты, кажется, все понял: кругом свои, да не все. И покушение это - вовсе не случайность. "ТОСЯ" ГОТОВА К ПРИЕМУ ГОСТЕЙ Почти совсем облетели липы и каштаны в саду, за окрашенным зеленой краской металлическим забором. Толстым красно-желтым ковром легла листва под мокрыми деревьями, на длинном балконе вдоль бельэтажа особняка, немного смягчив его строгие формы. В отблеске близкой бомбежки тускло светится блестками слюды светло-серая облицовка особняка. Вчера этот дом был детским садом. Завтра он станет домом смерти. Такова жестокая диалектика войны. Мины батальона Маринова несут смерть врагам. Во имя жизни. Во имя свободного Харькова, вольной Советской Украины. Эхо взрывов этих мин услышат в Москве и Берлине. Выходя из изрешеченной пулями "эмки", полковник Маринов еще внимательнее, чем обычно, осматривается. Все тихо. Ограда и деревья надежно укрывают дом. Хорошо, что он, полковник, свел к минимуму все хождения, приезды и отъезды "посторонних" людей, особенно военных. По приказу полковника старшина Голицын, начхоз, завез продуктов сразу на две недели вперед. Горячую пищу для минеров группы Сергеева варят тут же в особняке сами минеры, мастера на все руки. Недаром их величают "академиками"! Ясенев отобрал из своей команды минеров самых опытных, самых надежных, умеющих держать язык за зубами. Ни один из минеров не знает, что за дом он помогает минировать и кто в нем живет. Со склада оперативно-инженерной группы в подвале здания Химико-технологического института все в той же камуфлированной "эмке" - Маринов строго-настрого запретил пользоваться военными грузовиками - сержант Виктор Хлудов доставил взрывчатку и мины ТОС, Сделано это было вечером, сразу после комендантского часа. Днем - опасно, враг может заметить, ночью - подозрительно. Пора заканчивать с "Тосей". "Тося" должна быть готова к приему "гостей". Эти "гости" нетерпеливо нажимают на важнейшем Мерефском направлении. В этом полковник Маринов сам убедился, побывав в тот день, день покушения, на фронте южнее Новой Водолаги. Вместе с генералом Олевским осмотрел минные поля, заграждения на шоссе, вникал в каждую деталь, предлагал новые хитроумные варианты замедления "эмзедушек". А "юнкерсы" пикировали так низко, что минеры видели их желтое клепаное брюхо и бомбы, сыпавшиеся из бомболюка, как черные спички из коробка... Появлялись они, как только светлело небо и унимался дождь. Словно докучливые мухи в пору бабьего лета... - Мешают работать, - пожаловался на пикировщиков командир 532-го отдельного саперного батальона военинженер 3-го ранга Кливицкий. - А вы, Иосиф Михайлович, поменьше обращайте на них внимания, - посоветовал полковник. - Кстати, спирта у вас не найдется? - тут же спросил он с некоторым смущением. Спирт нашелся. Военинженер 3-го ранга поднес полковнику почти полную алюминиевую кружку. - Закусить дать? - спросил он. Полковник строго взглянул на него, покачал головой укоризненно; - Спасибо, не надо! И стал растирать спиртом раненную на финской правую руку. В такую погоду она всегда у него ныла почти нестерпимо. Коля Гришин весело подмигнул опешившему комбату. Знай, мол, наших. Трудный выдался денек! С фронта Маринов звонил заместителю начальника инженерных войск, вел с ним никому из посторонних не понятный разговор; - Сегодня закончил забивку кольев в лесу между Воронино и Елугино, забил семь двухметровых кольев в поле у Кропоткино. В доме дела идут хорошо. Дети нашли пару поленьев. Довольно прохладно. Опять нашли двести семнадцать листовок на тропинке Васькино - Дмитрове. Мукой второго и третьего сорта обеспечены, муки первого сорта достал только сто кило. На человеческом языке это означает: - Сегодня закончили установку мин замедленного действия на перегоне между станциями Харьков-Мерефа, поставили семь МЗД на аэродроме. В Харькове дела идут хорошо. Установлено две МЗД в районе нефтебазы. Поставлено двести семнадцать противотанковых мин на дороге Максимовна-Богодухов. Динамита и аммонита хватает, достал только десять тонн тола. Сначала были закодированы все улицы на схеме Харькова, позднее закодировали и названия всех населенных пунктов области. Решено было наиболее важные объекты - дом 17, например, - из кодовой таблицы исключить и говорить о них только при личных встречах. В котельную из цокольной части здания ведет узкая лестница. Условным стуком стучит в дверь подполковник Ясенев. Полковник уже и не помнит, в который раз приезжает навестить "Тосю". Он видел все этапы работы. Две или три ночи подряд рыли минеры глубокий, в два с половиной метра, минный колодец под снятым и убранным в сторону котлом, под железным настилом. Вдоль стены теперь стоят в ряд доверху наполненные вырытой землей мешки. Все они пронумерованы с тем, чтобы при обратной засыпке и утрамбовке не спутать слои неоднородного грунта. Лишнюю землю, место которой займет взрывчатка и мина ТОС, вывозили на "эмке" Маринова, чтобы и следа ее не было ни здесь, в котельной, ни в саду, где наверняка будут шарить немецкие минеры, Шестнадцать двадцатипятикилограммовых ящиков тола бережно уложили минеры в тесную "комнатку "Тоси", - Четыреста килограммов! - говорит полковнику Ясенев. - Солидное приданое у нашей невесты "Тоси"! Немецкому жениху нечего жаловаться. Теперь, ребята, будем ставить мину и электропитание. Двое минеров - "академиков" подтаскивают к минному колодцу от стены два двухпудовых черных дюралевых ящика. Ясенев молча открывает эти ящики, лично проверяет всю технику, начиная с правильности комплектации. Затем в полном молчании по специальной схеме соединяет управляемые приборы, Следующий шаг - подключение электропитания. Стоит Ясеневу перепутать концы проводов при сборке электросхемы и подключении электропитания - и весь дом рассыплется с грохотом в пыль и прах. Или взрыва и вовсе не произойдет. Но Ясенев досконально знает все капризы "Тоси", короле вы техники особой секретности. Теперь на "Тосю" надо надеть подвенечный убор - резиновый герметический мешок. Тыльной стороной ладони Ясенев отирает пот со лба, выпрямляется, переводит дух. - А теперь прошу всех выйти. За деревья, в самый конец сада. - Проверьте, чтобы в доме не было ни одной души. Скажите охране, чтобы в дом и ворота никого не пускали. Никого! Коля Гришин и минеры уходят. Один из них хочет прихватить телогрейку, на дворе холодно, но, поняв, что его намерение может быть ложно истолковано, как знак недоверия к Ясеневу, - взрыва, мол, боится - он опускает ее на пол, выходит за напарником, Ясенев поднимает с пола небольшой деревянный ящичек. Это мина-сюрприз, Элемент неизвлекаемости. - Тебя тоже прошу выйти, Илья Григорьевич! - твердо говорит Ясенев. - Нет, брат! - еще тверже отвечает полковник. - Этот чертов сюрприз моей конструкции, мне и карты в руки. Ясенев с сомнением смотрит на раненую руку Маринова. Но тот забирает у Ясенева ящичек. Уверенным движением вставляет в ящичек с толовой шашкой стальную пружину, плотно закрывает крышку ящичка, обвязывает мину крепкой бечевкой. У него блестит от пота широкий лоб, но руки действуют четко и точно, как у хирурга. Полковник бросает повелительный взгляд на Ясенева: - Уходи! Тот не отвечает, потом как ни в чем не бывало замечает: - Механика у твоей самоделки простая, но, в общем, безотказная. Маринов соединяет чеку взрывателя с крючком, прикрепленным к крышке мины. Со всей осторожностью, на какую способен, он становится на колени и кладет мину-сюрприз на черный ящик в колодце. В любое мгновение может грохнуть взрыв. Шутка ли - четыреста килограммов тола! - Кислота! - резко произносит Маринов. Как хирург бросает ассистенту: "Ланцет!" - Пузырек с кислотой? - спохватывается Ясенев, следивший, точно загипнотизированный, за действиями Маринова. - Здесь, в сумке!.. Он достает из сумки небольшой пузырек, подает его полковнику. - Испробуем! - говорит полковник. Он туго натягивает бечевку. Ясенев, раскупорив осторожно пузырек, капает на бечевку серной кислотой, считает: - Раз, два, три, четыре, пять... Легкий дымок - и бечевка легко рвется в руках Маринова, - Нормально! - говорит полковник внезапно охрипшим голосом. Теперь он кладет рядом с миной-сюрпризом обыкновенный кирпич. Капает из пузырька на бечевку, которой обвязан ящичек мины. Быстро накрывает ящичек кирпичом. Серная кислота разъела бечевку. Мина-сюрприз на боевом взводе! Только вес кирпича спасает сейчас минеров от мгновенной смерти, а дом от полного уничтожения, Если немцы попытаются разминировать подвал и снимут, раскапывая землю, этот кирпич, освобожденная пружина в ящичке выдернет чеку из взрывателя, и тогда взорвется не только двухсотграммовая шашка в мине-сюрпризе, но и четыреста килограммов взрывчатки, взлетит на воздух весь дом. - А знаешь, - вдруг говорит, выпрямившись, Маринов, - давай еще один "орех" оставим тут саперам Гитлера! И снова все сначала. Снова смерть витает над домом, нависает над двумя минерами в котельной. Установка мины ТОС и двух элементов неизвлекаемости походила на сложнейшую хирургическую операцию. Успех операции целиком и полностью зависел от крепких нервов, веры в свои силы и безукоризненной работы хирурга и его ассистента. То был подвиг мгновенный, вернее, подвиг трех мгновений во время установки "колючки" и двух "орехов". А вся операция "Харьков" была подвигом, растянутым на много-много дней и ночей, Но опасность еще не миновала и на "кухне, где календарь семнадцатого года". Маринов и Ясенев сами засыпают кирпич, мину-сюрприз, черные дюралевые ящики землей из нужного мешка, тщательно уплотняют землю. Это тоже крайне опасно; сдвинь с места кирпич - и все пропало! Теперь можно позвать ребят. Наконец-то! Полковник Маринов чувствует, как колотится в груди больное сердце. По-настоящему, лежать бы ему, Маринову, сейчас в сердечном санатории. Небось врачи даже в шахматы не дали бы там сыграть с соседом по палате. А тут такой танец смерти с капризной "Тосей"!.. Отдыхая, Маринов и Ясенев наблюдают за работой своих помощников. "Академики" работают споро, засыпают колодец и ТОС землей из номерованных мешков, правильно чередуя слои грунта. - Лишнюю землю до утра вывезем, - говорит, все еще тяжело дыша, полковник. - Надо точно, артистически восстановить все, как было... - Чтобы комар носа не подточил? - живо откликается Коля Гришин, помогая минерам. - Знаем, знаем! Наконец, утрамбованная земля почти доверху наполняет колодец. Пора бетонировать. Раствор готов. Лишняя земля убрана, брезент свернут и унесен в машину, пол тщательно подметен. Незаметно летят минуты, часы. Приезжают обитатели дома, ужинают, ложатся спать. В котельную спускается генерал Олевский, почему-то шепотом, как в операционной, говорит с Мариновым, внимательно наблюдает за минером Сергеевым, который латает раствором бетона взломанный участок. - Пока эта заплата слишком ясно видна, - беспокоится генерал, - еще, конечно, бетон не просох. - Бетон мы специально отдавали на химический анализ, - объясняет Маринов. - Точность предельная. Кроме того, этот участок будет под котлом. - Все же, - советует генерал, - надо бы еще вспороть пол в паре мест и забетонировать, да так, чтобы заплаты получились разных оттенков. - Правильно! - соглашается Ясенев. - Залатаем для отвода глаз платье нашей невесты "Тоси" разными заплатами. - Да, - поддерживает его Маринов, - будто пол несколько раз в разное время ремонтировался. Немцы, конечно, вскроют заплаты, увидят, ничего страшного. Вскрыть киркой и ломом пол и снова забетонировать его - дело недолгое, Но засыпать углем еще рано - бетон должен подсохнуть. Под утро полковник Маринов разрешает вернуть на место железный настил, вновь установить котел. - По вашему заданию, товарищ генерал, --докладывает полковник Олевскому, - сделали так, что взрыв может быть произведен не раньше, чем через десять дней и не позже, желательно, чем через полтора месяца в виду возможной дегерметизации. Когда генерал уходит наконец соснуть часок перед рабочим днем, Ясенев спрашивает полковника: - Илья Григорьевич! А как мы узнаем, кто поселится в этом доме и когда нам взорвать его? - Это, - доверительно отвечает полковник, - нам сообщат военные разведчики, подпольщики и партизаны. Формируется специальная группа наводки. Подумай, кого выделить в эту группу из москвичей-"академиков". - И все-таки, - задумчиво говорит Ясенев, оглядывая котельную, - чего-то не хватает здесь, какого-то серьезного отвлекающего элемента, решающего хода всей партии. А то как бы немцы не разбудили спящую красавицу "Тосю" раньше нас... Послушай, Илья Григорьевич! А что... А что, если... Только бы пошли на это - пожертвовать королевой, чтобы поставить противнику мат!., - Что-то я не понимаю тебя, - недоуменно хмурится Маринов. - Мудришь что-то, фантазируешь. - Без фантазии, - серьезно отвечает Ясенев, - в нашем деле нельзя. Кажется, я придумал. Идем, прогуляемся в саду, и я все объясню... ОТДАТЬ КОРОЛЕВУ! В саду свет еще борется с мраком. Шуршит палая листва под дождем. Мокнут гипсовые фигуры резвящихся малышей вокруг фонтана. Тихо поскрипывают на ветру качели. Пасмурный октябрьский денек... Двадцать второе октября 1941 года. Среда. Еще 6 октября выпал под Москвой и быстро растаял первый снег. И здесь под Харьковом раскисли под дождями поля, буксует хваленая гитлеровская техника. Порой отделению саперов из батальонов Маринова удается надолго задержать дивизию вермахта, заминировав какую-нибудь грунтовую дорогу. В поле безнадежно увязают немецкие Т-III и Т-IV - посадка у фрицевских танков низкая, да и моторы слабее дизелей наших Т-34. Великое дело делают сейчас под Харьковом военные инженеры и саперы. С творческим огоньком, с фантазией, без устали, увлеченно трудятся на боевых постах командиры и политработники. Образцом служат "академики"-тосовцы - москвичи и ивановцы, гвардия рабочего класса России, отобранная из числа лучших электриков, радиотехников, строителей - техники и прорабы тайной войны... Все силы брошены на оборону Харькова. А Харьков держится из последних сил. Около двадцати тысяч коммунистов и девяносто тысяч комсомольцев посылает город на фронт. Истребителями танков становятся восемь тысяч храбрейших комсомольцев-добровольцев Харькова, выделенные обкомом комсомола. "Панцерегерями" - охотниками за танками - со страхом называют их танкисты командующего 1-й танковой армией вермахта генерал-полковника фон Клейста. Все делают батальоны Маринова, чтобы помочь войскам Юго-Западного фронта сдержать бешеный напор врага, сковать его маневренность и, главное, позволить харьковчанам демонтировать и отправить в глубь страны бесценные харьковские заводы. За каких-нибудь полтора месяца, мужественно отбиваясь от врага, Харьков отправляет на восток триста двадцать эшелонов с заводским оборудованием, двести двадцать пять эшелонов с рабочими, пятьдесят шесть эшелонов с госпиталями. Бьет в барабаны, ревет фанфарами берлинское радио: "Москва перед нами!.. Колосс на глиняных ногах повержен и уже никогда не поднимется!.. Из Можайска наши герои ночью видят зарево бомбежки над агонизирующей Москвой!.. На очереди Харьков! Город охвачен паникой!.." А в Харькове нет и следа паники. В минирование и разрушение военных объектов в городе включаются войска НКВД, железнодорожные полки, партизаны из школы Кочегарова - товарища Маринова по лихим делам в Испании. Полковник Маринов снабжает их минами и взрывчаткой. Нет, не встанет на колени Харьков! Помощники полковника Маринова по скоростной программе обучают около ста пятидесяти будущих партизан-подрывников. Отбором и расстановкой командных кадров партизан и подпольщиков занимаются обком и горком. Центральный комитет КП(б)У уже утвердил подпольный харьковский обком во главе с коммунистом Иваном Ивановичем Бакулиным, доцентом кафедры математики и секретарем парторганизации Харьковского сельскохозяйственного института. "Коммунисты - вперед!" - в Харькове это не просто лозунг, боевой клич, а руководство к действию. Бок о бок с коммунистами, плечом к плечу с большевиками - Ленинский комсомол, молодая гвардия рабочего, студенческого Харькова. По решению обкома комсомола подпольный обком возглавит Александр Зубарев. Обучение молодых народных мстителей возлагается на все того же Илью Григорьевича Маринова. И уже осенью сорок первого рождается легенда об "Илье-громовержце", о "боге диверсий" полковнике Маринове... Время - вперед! Надо торопиться. Как это мало - двадцать четыре часа в сутки, когда дел невпроворот. А под Мерефой, под Богодуховом, под Красноградом трещит уже фронт. У фронта, как у моста, - определенная грузоподъемность. Это знает каждый сапер, каждый инженер, каждый минер. Всей своей непомерной тяжестью давит на харьковский фронт отборная шестая армия вермахта - армия генерал-фельдмаршала фон Рейхенау, любимца фюрера. Пройдет немного времени - падет Харьков, погибнет любимец фюрера, и на его место встанет генерал Паулюс, один из главных авторов плана войны против Советского Союза - плана "Барбаросса", И под траурный звон колоколов во всем рейхе погибнет шестая армия в Сталинграде. Та самая шестая, что рвется сейчас к Харькову, та шестая, что получит в Харькове тяжелые ранения... Надо торопиться. И потому недолго продолжается совещание полковника Маринова с подполковником Ясеневым в саду дома номер 17 по улице Дзержинского. - Хорошо, - наконец соглашается полковник. - Значит, не только "Тося", но и "Фрося"? Будь по-твоему. Пожертвуем королевой. Штаб командира 68-й пехотной дивизии вермахта разместился в большой мазанке посреди полусгоревшего села. По размытой дождями улице медленно движется войсковая колонна - танки с эсэсовскими номерами, транспортеры на полугусеничном ходу, штабные вездеходы. Генерал-лейтенант Георг фон Браун с довольным видом, по-наполеоновски сунув руку за красный лацкан шинели, смотрит в окно на проходящие войска дивизии. Дивизия у фон Брауна полнокровная. Фельдмаршал фон Рундштедт сравнительно недавно передал ее из резерва группы армий "Юг" в распоряжение командующего шестой армией генерал-фельдмаршала фон Рейхенау. Раньше 68-я входила в резерв фон Рундштедта и подчинялась штабу резервного 7-го армейского корпуса, хотя ее и перебросили в числе первых пятнадцати дивизий вермахта на Восток, куда она прибыла еще в июне - июле 1940 года. Она считалась дивизией 2-й волны, состояла из 169, 188 и 196-го полков, а одно время входила в состав соседней с шестой семнадцатой армии. За спиной генерала стоит майор Гендель, командир саперного батальона. Он затаил дыхание - теперь по улице проходит его батальон, надо же было ему попасться на глаза суровому генералу! Впереди - моторизованная рота, моторизованный понтон-но-мостовой парк, легкий моторизованный инженерный парк, две пешие роты саперов... Генерал молчит. Как будто пронесло. Слава господу! Проползают тяжелые полевые гаубицы - все двенадцать гаубиц тяжелого артиллерийского дивизиона. За ними легкие гаубицы трех дивизионов. Кавалерийский эскадрон и самокатный эскадрон разведывательного батальона, Бронеавтомобили, противотанковые орудия... Конца не видать длинной колонне. Треща моторами, колонну обгоняют фельджандармы на мотоциклах... Генерал возвращается к столу, на котором разостлана большая топографическая карта. К столу ближе подходят офицеры штаба, старший адъютант барон фон Бенкендорф, СС-унтерштурмфюрер граф фон Рекнер. - Итак, господа, битва умов! Вот что нам предстоит в Харькове, который падет с часу на час. Разведка докладывает, что минирование идет невиданно широким фронтом не только на дальних и ближних подступах к городу, но и в самом городе. Я понимаю толк в минах" господа. Недаром мой кузен Вернер фон Браун занимается не только ракетами, но и минами. Русские - лучшие в мире шахматисты, и в мины они играют так же, как в шахматы. Это подземные шахматы, майне геррен, и жертвовать нам придется не пешками, а солдатами. Он обводит строгим взглядом офицеров штаба дивизии, - Наша слабость, господа, - будем откровенны, - в том, что вся машина вермахта заведена на блицкриг, мы готовились не к обороне, а только к наступлению, а следовательно, почти предали забвению такое мощное и эффективное оружие, как мины. Окончательная победа на Востоке - дело нескольких недель, но надо выиграть войну малой кровью. И сначала для этого нам с вами надо выиграть минную битву - битву умов, битву нервов. Пусть наши саперы еще раз покажут, что нет в мире им равных. Сольем воедино прусско-немецкий солдатский дух с победными идеями Адольфа Гитлера! Хайль! - Хайль Гитлер! - грянули офицеры. - И вот еще что, господа! - продолжает генерал. - Еще 28 июля фюрер заявил, что для Германии "промышленный район вокруг Харькова важнее, чем Москва". Харьковские заводы и Донецкий угольный бассейн значительно укрепят военный потенциал рейха, послужат залогом новых больших побед на других фронтах. Ваша обязанность, майор Гендель, спасти индустрию Харькова от большевистских мин, чтобы ее можно было поставить целиком а полностью на службу вермахту! Помолчав, он торжественно добавляет: - Через час - решающий штурм! "Эмка" полковника Маринова выезжает из открытых ворот дома 17 на улице Дзержинского. Ворота тут же закрываются, а "эмка", свернув направо, едва не сталкивается с другой "эмкой", черного цвета. Из затормозившей черной "эмки" выскакивает лейтенант Черняховский. Он подбегает к машине полковника Маринова, вскидывает руку к козырьку фуражки. - Товарищ полковник! - говорит он высунувшемуся из "эмки" Маринову. - Начальник Особого отдела просит вас срочно явиться на станцию. Маринов и Ясенев тревожно переглядываются. Что бы это могло быть? - Здравствуйте, товарищ лейтенант! - говорит полковник. - Вот мы и свиделись опять. Старые знакомые. Что там случилось, не знаете, часом? - Не могу знать, товарищ полковник! - бесстрастно отвечает лейтенант, но по лицу его видно, что он отлично знает, в чем дело, и дело это серьезное. Выйдя из машины, к нему подходит его боевой друг Коля Гришин. - Мне-то ты можешь сказать, что там произошло, - негромко говорит Коля, стискивая руку лейтенанту. - Не могу, - тихо отвечает лейтенант Черняховский. - Рад тебя видеть. Коля смотрит долгим взглядом в глаза друга, но видит, что он непоколебим и медленно разжимает руку, молча возвращается к машине. Маринов громко, в сердцах хлопает дверцей. - На станцию! - говорит он Коле Гришину, который теперь водит "эмку" вместо убитого водителя Вани. В ветровом стекле еще зияют лучистые дыры. Боковое стекло новое. Впереди мчится "эмка" полковника Маринова. Сзади - черная "эмка" Особого отдела. Ясенев оглядывается, смотрит сквозь заднее стекло на "эмку" лейтенанта Черняховского. - Что там стряслось? - спрашивает он. - А я откуда знаю? - с неожиданным раздражением в голосе отвечает всегда уравновешенный, хладнокровный полковник. На станции Черняховский ведет командиров быстрым шагом по лабиринту путей и линий. Недалеко от депо - оцепление. Довольно большая воронка, почти как от авиабомбы. Разворочена стрелка, откинут рельс, изуродованный, скрученный взрывом рельс. На боку валяется паровоз с сорванными бегунками. Воронка еще дымится, а над котлом паровоза вьется пар. Из-за паровоза выходит военный в черном кожаном пальто и кожаной фуражке, с кожаной полевой сумкой и кожаной кобурой на боку. Весь в коже - от фуражки до сапог, Полковник Маринов молча приветствует его. Начальник Особого отдела тоже касается козырька кончиками пальцев в кожаной перчатке. - Что скажете, полковник? - тихо спрашивает начальник. Полковник оборачивается к заметно побледневшему Ясеневу, смотрит под ноги, откашливается. - Что же говорить-то... Проследив за взглядом начальника Особого отдела, он вздрагивает: неподалеку лежат два тела, полуприкрытые форменными куртками со знаками железнодорожников. - Ваша мина? - спрашивает человек в кожаном. - Наша, - отвечает полковник, - Моя мина. МЗД... Мы здесь только МЗД ставили. С электрохимическим взрывателем. Срок замедления - пятнадцать дней. - А взорвалась через двое суток! Под нашим паровозом! А если бы тут шел войсковой эшелон? Маринов молчит: теоретически допустимо, что мина взорвалась раньше из-за неисправного механизма. - Постойте! - вдруг оживляется он. - Воронка маловата! Да, совсем мала и мелка воронка!.. Он поспешно достает из потрепанной кирзовой полевой сумки какие-то бумаги, блокнот, быстро перелистывает непослушными пальцами, подносит к глазам один из листков. - Все ясно, - говорит он наконец с огромным облегчением. - Эту стрелку минировало подразделение капитана Гольца. Вот копия его карты - здесь... здесь была установлена ложная мина, "орех", одна только мина-сюрприз. МЗД с нормальным зарядом в двадцать-тридцать килограммов взрывчатки оставила бы воронку в пять раз большую!.. - Следовательно? - тихо спрашивает начальник Особого отдела. - Следовательно, здесь - вредительство! - твердо отвечает полковник Маринов. - Здесь поработал враг! Начальник Особого отдела подходит к Маринову, берет под руку, медленно отводит в сторону. - И я так думаю, - говорит он полковнику. - Пришлось крепко поволноваться за вас, Илья Григорьевич, выдержать настоящий бой. У нас нашлись люди, которым показалось, что нужны самые решительные и жесткие меры. И жертвы, мол, налицо, и состав преступления. Хотели привлечь к ответственности капитана Гольца и вас, полковник. А вы знаете- живем по законам военного времени. Но я давно убедился в важности вашей работы, великой важности операции... в городе орудует враг. Третьего дня в центре заводского района мы нашли два трупа рабочих ночной смены. У одного перерезано горло, другому вонзили нож в спину. Выяснили, что у них исчезли все документы: паспорта, удостоверения, ночные пропуска, карточки... И эта хитро задуманная диверсия не такой уж для нас сюрприз. Вот смотрите... Чекист останавливает Маринова возле телеграфного столба, показывает пальцем. - Видите зарубку? А что под зарубкой? - Цифры. - Какие цифры? - Двенадцать - сорок пять. - Правильно! Не догадываетесь, что бы это могло означать? Очень просто - двенадцать шагов по азимуту сорок пять градусов. Та самая стрелка! Он провожает Маринова к "эмке". - Еще раз прошу, товарищ полковник! Выше бдительность! И от души желаю вам удачи! ВРАГ НА ПОРОГЕ ГОРОДА Третий день подряд бомбят Харьков эскадры "юнкерсов" из 5-го авиационного корпуса генерала авиации Риттера фон Грейма, подчиненного генерал-полковнику Леру, командующему 4-м воздушным флотом "Люфтваффе". В оперативном подчинении Лера почти тысяча триста самолетов, и нет сейчас во всей полосе группы армий "Зюйд", которую поддерживает 4-й воздушный флот, более важного объекта, чем Харьков. Асы 51-й бомбардировочной эскадры "Эдельвейс" и 55-й бомбардировочной эскадры особого назначения "Гриф" по нескольку раз вылетают из Киева и с других захваченных аэродромов и, ориентируясь по громаде Держпрома-Дома государственной промышленности, сбрасывают полутонные фугаски и кассеты зажигательных бомб на дымящийся город. Они же распахивают бомбами позиции советских войск на фронте" пикируют с воем и железным лязгом на отступающие измотанные полки. Но и в самую ожесточенную бомбежку не отходят от станков еще оставшиеся в осажденном городе рабочие. Одна из бомб, весом в пятьсот килограммов, раскалывает заводской корпус. К счастью, почти все рабочие в подвале. Они перетащили туда станки еще после первых сильных бомбежек. После взрыва наверху погас свет. Вспыхивают спички. В их слабом неверном свете видны встревоженные лица рабочих. Многие еще смотрят вверх. Станки остановились, клубится пыль. И вдруг, со стороны выхода из подвала, голос: - Дверь завалило! Где-то журчит вода. Плеск воды становится все громче. Вода уже хлюпает под ногами. Снова голоса в темноте: - Ну, что там, хлопче? - Вентиляцию тоже всю завалило! Что делать, Климыч? Климыч ерошит седые волосы, запорошенные каменной крошкой, посыпавшейся с потолка, мотает головой. В ушах звенит. Пахнет едко сгоревшим кордитом. - Расчистить вентиляцию можно? - спрашивает он деловито. - Куда там! Голыми-то руками? Куски железобетона такие - с места не тронуть. И воздух вроде не проходит. Из дальнего угла подвала доносится сдавленный стон. - Сюда, ребята! - зовет мальчишеский голос. - Здесь раненые. - Ничего, ничего! - бодрится один из раненых. - Обломком по голове шибануло. - Раненых на стол сюда, - говорит Климыч. Где-то журчит, хлещет вода. - Климыч! Труба лопнула... заливает!.. - Крышка нам! Хана! - раздается чей-то мрачный голос. - Зря в этот подвал забрались. - А ну, не каркай там! - обрывает говорившего Климыч. - Только подвал нас и спас. Меня раз в германскую засыпало, так три дня откапывали. Контузия была, заикался потом до самой Октябрьской... Чтобы победить, надо сквозь огонь, воду и медные трубы пройти... - А меня, - говорит кто-то в темноте, - раз в шахте засыпало. По горло в воде двое суток стояли. Такое и в мирное время бывает, ничего особенного. - Ничего особенного! - бурчит все тот же мрачный голос. - Утонем тут как крысы... - Трубы, трубы... - бормочет Климыч. - Надо дать знать о себе... Он шарит в темноте обеими руками, находит тяжелый ключ, - Где у нас тут трубы? Бейте, стучите по трубам! Проходит час, два, три... Ночь затопила заводской двор. В темноте пляшут лучи электрофонариков и "летучих мышей". В крыше и стенах цеха зияют проломы. Из проломов еще курится дым. Грохочут трактора с включенными фарами. Полковник Маринов, весь перемазанный сажей и известкой, со сбитой набок фуражкой, выбирается вверх по заваленной обломками железобетона лестнице, ведущей в подвал. - Ну как? - спрашивают сверху возбужденные голоса, - Стучат еще? - Стучат, стучат! - успокаивает рабочих Маринов. - Вот что: вся ночь уйдет на расчистку лестницы. А вода там все прибывает. Утонут люди. Где минеры? Надо взрывать. Берусь взрывом расчистить вход в подвал. В подвале - стук и звон. Вода подбирается уже к груди, Тут и там все еще вспыхивают изредка спички. - Не жгите, товарищи, спички! - громко говорит, стоя в воде, Климыч. - Еще пригодятся. Наши нас не бросят, выручат. Кое-кто из рабочих взобрался на станки. В воде холодно. Климыча трясет дрожь, зуб на зуб не попадает. - Махорки ни у кого не осталось? - спрашивает кто-то в темноте. - Была, да намок весь кисет... Откуда-то сверху доносится прерывистый стук. - Тихо, товарищи! Ша! Морзянка, никак!.. Кто морзянку знает? - Я знаю, - отвечает тонкий голос подростка, - В Осоавиахиме изучали. - И я с подпольных годков помню, - говорит Климыч, - в тюрьме царской перестукивались... "Вас понимаю!" - выстукивает Климыч. - Спрашивают - все ли целы? "Все живы!" - Воду, говорят, отключили. Хотят взрывом расчистить вход! Просят всех отойти в дальний угол, за станки. Раненых перенесите туда! "Вас понял!" - стучит Климыч по трубе. - Не робей, ребята! - весело говорит он в полной темноте. - Будет Гитлеру труба. А мы через полчаса горячий чай будем пить дома! В темноте по бикфордову шнуру со скоростью один сантиметр в секунду бежит яркая искра белого огня, Маринов быстро выбирается из обломков наружу. Уже у самого выхода шинель цепляется за железный прут, торчащий из куска железобетона. Он дергает шинель - не может отцепить, Дергает изо всех сил и с рваной полой выкарабкивается наружу, бегом бежит за угол, С оглушительным треском, распоров пламенем ночь, рвется заряд тола. Направленный взрыв выбрасывает во двор куски железобетона. Целая толпа рабочих во главе с полковником Мариновым выкатывается из-за угла цеха к лестнице. В большом проломе на месте сорванной взрывом двери в подвал показывается белая голова Климыча. - А! Это ты, полковник! - говорит он снизу. - Ну, спасибо, сынок. Выходит, минами можно не только убивать, а и спасать людей, а? - Обернувшись назад, он кричит: - Раненых выносите! Бережно выносят раненых, кладут на носилки - рядом давно ждет санитарная машина с красным крестом. С рабочих, выбирающихся из каменного мешка, чуть не ставшего для них смертельной западней, льет вода. Товарищи по заводу бросаются к ним. Объятия, крепкие рукопожатия... - А где наш избавитель? - озирается Климыч. - Полковник-то? - отвечают ему. - Уехал полковник. На объект умчался. Как только вы вылезать начали, так и уехал. В подвале вдруг вспыхивает электрический свет. - Свет дали! - радуется Климыч. - А ну, хлопцы, кто здоровый! Кругом! Заворачивай оглобли! За работу, к станкам! Воду-то спустили. Там и обсушимся. Не время чаи распивать. Уже полночь, когда полковник Маринов приезжает на своей "эмке" в дом 17 на улице Дзержинского. В саду льет дождь, скрипят на ветру каштаны и тополя. Слезятся черные окна особняка. За голыми сучьями весь западный небосклон то и дело озаряется тускло-багровыми сполохами фронтовой канонады. Фронт уже под Харьковом. А столько еще не сделано дел, хотя в основном план операции выполнен! Полковник тяжело поднимается на второй этаж, в маленькую комнату, в которой он неделю назад поселился с Ясеневым после того, как оттуда выехал генерал - работник штаба, командированный в Воронеж, куда скоро передислоцируется и весь штаб. Теперь приказа о передислокации, об оставления города можно ждать каждый день... Ясенев не спит, читает лежа в постели какую-то затрепанную книжку, чертит что-то в блокноте. - На передке был? - спрашивает Ясенев, поздоровавшись, опустив на грудь книжку. -Денек-два продержатся? Еще не все госпитали вывезены, ведь каждый день раненых с фронта привозят, И у нас еще не все сделано. - Продержимся, - не очень уверенно отвечает полковник, раздеваясь. - Как с "Фросей"? Завтра все закончим. - Что читаешь? - О Циолковском. Гениальный ученый! Немцы вот его родную Калугу захватили, а я все о нем думаю, об учителе физики, жившем в домике на окраине Калуги. Уцелел ли тот домик-то? В нем Константин Эдуардович разработал теорию ракеты. Формула ракетного полета, космические корабли, искусственные спутники, ракетные поезда... Вот послушай!.. Сняв пиджак - Маринов в гражданском, - он ложится на койку, повернув к товарищу чуть улыбающееся лицо. - Хорошенькое же время ты нашел мечтать о полете на Луну! - Нет, ты только послушай, что писал Циолковский: "Сорок лет я работал над реактивным полетом..." Это он написал за несколько месяцев до смерти. "Через несколько сотен лет, думал я, такие приборы залетят за атмосферу и будут уже космическими кораблями... Непрерывно вычисляя и размышляя над скорейшим осуществлением этого дела, вчера, 15 декабря 1934 года, после шести вечера, я натолкнулся на новую мысль относительно достижения космических скоростей... Последствием этого открытия явилась уверенность, что такие скорости гораздо легче получить, чем я предполагал. Возможно, что их достигнут через несколько десятков лет, и, может быть, современное поколение будет свидетелем межпланетных путешествий". Каково, а? Когда я читаю такое у отца астронавтики, я горжусь, что я русский человек! Ясенев садится в кровати, блестящими глазами глядя на товарища, - А я думаю: что это он там чертит? - говорит, усмехаясь, полковник. - Новую мину изобретает, что ли? - Нет, Илья Григорьевич! - горячо говорит Ясенев. - Минировал я сегодня завод, видел эр-эс - реактивные снаряды "катюши". И сразу вспомнил юношескую мечту свою -астронавтику! Ведь "катюша" - это и есть, черт побери, прообраз управляемой космической ракеты! Космического корабля, о котором мечтал Циолковский, мечтал революционер Кибальчич. А между прочим, химик Николай Иванович Кибальчич тоже выбрал хорошенькие время для мечты о космических путешествиях. О них он мечтал, изобретая мины, снаряды для народовольцев. О космосе мечтал, проектируя космический аппарат в тюремной одиночке перед смертью!.. - Скоро, - говорит полковник, глядя в потолок, - мы отпразднуем, даст бог, совершеннолетие твоей "Тоси". А о биографии ее я знаю очень мало. Рассказал бы... - Только вовсе она не моя, - возражает Ясенев. - Над чудо-миной работали много лет десятки и сотни ученых, инженеров, изобретателей. Можно сказать, что нашей невесте "Тосе" уже сорок с хвостиком. Старая дева наша "Тося"!., О чудо-мине Ясенев мог говорить часами. Еще великий Попов, рассказывал Ясенев, изобретатель радиотелеграфа, заинтересовался проблемой создания управляемой по радио мины. Александр Степанович наверняка многого бы достиг в этом деле, если бы морское ведомство финансировало его опыты, но ведомство это выплатило замечательному физику и электротехнику всего триста рублей на эксплуатацию изумительного изобретения, совершенно не оценив его возможности. Минами Попов стал заниматься, еще будучи преподавателем Минного офицерского класса в Кронштадте. Класс этот выпускал минных офицеров, ведавших и всем электрооборудованием на кораблях императорского военно-морского флота. В марте 1896 года Попов продемонстрировал в Русском физико-химическом обществе изобретенный им беспроволочный телеграф, поставивший на службу человеку радиоволны. Его аппарат уже был снабжен - впервые в мире - антенной и заземлением и заставлял звонить электрический звонок. Отсюда уже один шаг к управляемой по радио мине - шаг, правда, гигантский. Ведь звон тогда вызывали не сигналы передатчика - его еще не было, - а атмосферные помехи. Потому и назвал Попов свой прибор "грозоотметчиком". Но уже в 1896 году он сконструировал радиопередатчик, а через два года осуществил радиосвязь между двумя кораблями на расстоянии более чем сорок километров. Но морской министр царя передал заказы на радиоаппаратуру... немецкой фирме "Телефункен". Слабость радиосвязи была одной из причин разгрома царского Тихоокеанского флота в русско-японской войне. Александр Степанович Попов скончался в возрасте сорока семи лет после бурного объяснения с министром просвещения, устроившим ему разнос за укрывательство революционного студенчества в Петербургском электротехническом институте, директором которого Попов стал в разгар первой русской революции, В 1898 году Никола Тесла, крупнейший ученый и инженер Сербии, изобретатель электродвигателя переменного тока, сотрудник Томаса Эдисона, продемонстрировал управляемую по радио лодочку, впервые осуществил радиоуправление на расстоянии. В том же году - не где-нибудь, а в Харькове! - профессор Николай Дмитриевич Пильчиков прочитал удивительную лекцию - о подрыве мин, "не имея к ним никакого отношения", Профессор Пильчиков изобрел "протектор" - прибор, отделяющий нужные радиосигналы от ненужных. "Протектор" радиоприемника мины безошибочно ловил посланный радиопередатчиком сигнал и взрывал мину! Понимая важность своего изобретения в военном деле, профессор предложил прибор морскому министерству. Министерство решило, что идея профессора Пильчикова - это такая же химера, как и идея Попова, В конце концов профессору удалось получить пятьсот червонцев. Он считал, что в Париже за такой прибор с радостью дали бы миллион франков. Но он был патриотом и не желал продавать свое изобретение чужестранцам. Только узнав, что в Америке военное ведомство отвалило Николе Тесле миллион долларов на производство подобных опытов, мудрецы в морском ведомстве Петербурга раскошелились и объявили работы профессора Пильчикова совершенно секретными. И вдруг - профессор Пильчиков начинает странно вести себя. Точно спасаясь от таинственных преследователей, он укрывается в харьковской клинике Платонова и вскоре в местных и даже столичных газетах печатается сенсационное сообщение: Таинственная смерть профессора Пильчикова! НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА Самоубийство или убийство? Похоже было на инсценировку самоубийства, И инсценировка эта была не слишком искусной. Револьвер системы "Бульдог", шестизарядный, с коротким стволом, лежал слишком далеко от тела профессора, распростертого на кровати. Выстрел был произведен прямо в сердце. Сердце Николая Дмитриевича по сей день хранится в Харьковском медицинском институте. Эксперты судебной медицины считали версию самоубийства маловероятной. Не было обнаружено никаких мотивов для самоубийства. В отличие от бедного Попова, которому приходилось работать репетитором в электромонтером, профессор Пильчиков был состоятельным человеком. К тому же он мог рассчитывать на новые субсидии от щедрот морского министра, который к тому времени приказал даже передать в распоряжение профессора маленькое суденышко "Днестр" с радиопередатчиком на борту. Кажется, морской министр понял наконец огромное стратегическое значение открытий Попова и Пильчикова. Но это понимали и за границей. Империалистические державы готовились к мировой бойне. Лишь недавно умолкли пушки русско-японской войны. В Европе активизировали свою тайную деятельность разведки главных хищников. Особенно интересовалась всеми новинками минной войны кайзеровская морская разведка. Предшественники адмирала Канариса не дремали... Кто похитил сотни технических документов, записей и чертежей профессора Пильчикова? Нет, смерть профессора Пильчикова вовсе не похожа на самоубийство. В Харькове велось какое-то следствие, охранное отделение и жандармы пытались отыскать следы злоумышленников. Но никаких с