Болтов, младшие командиры Базин, Крайнев, Хохлов. - Аппаратура готова к операции! - докладывает генералулейтенант Болтов. - Спецприборы ТОС готовы к операции! Здесь же начальник радиостанции и старший инженер, посвященные далеко не во все детали операции "Тося". - Что за музыка у вас тут? - спрашивает генерал. Звучит женское сопрано: - "В море тает, улетает мой конверт живой"..."Письмо "Тосе", - взволнованно улыбается полковник Маринов. - Маяк для самолетовождения, товарищ генерал. - Передатчик надежный? - спрашивает генерал. - Не жалуемся, - по-штатски отвечает начальник радиостанции. - Конструкция старая, но перед войной наши рационализаторы здорово над ним потрудились. Работает устойчиво и надежно. Половину опытных "старичков" у нас забрали в армию, но и новички научились точно перестраивать передатчик на любые нужные волны. - Задача вам ясна? - По вашему приказу готовы прекратить все другие работы и предоставить в ваше распоряжение радиопередатчик. Такое указание получено нами от областного управления связи. - Хорошо! По местам! Повернувшись к полковнику Маринову, генерал говорит взволнованно и торжественно: - Ну, Илья Григорьевич! Передаю командование в ваши руки - ведь вы "крестный" отец "Тоси"! Полковник Маринов бросает взгляд на часы. Пятый час утра... - Приготовиться! - командует он радистам. - Взрываю мину номер один. Лейтенант Болтов! Пошлите письмо "Тосе"! Радиотехники быстро настраиваются на заявленную волну. В кабинете начальника военные радисты достраивают передатчик точнейшими приборами. Стоит отклониться от заданной длины волны, и подземная спираль приемной антенны в Харькове не примет электромагнитного сигнала. - Настройка точная! - вскоре докладывают радисты, - Корректировки не требуется. И вот от радиомачты мчатся вокруг незримые, быстрые, как лучи солнца, концентрические волны энергии. Там за мощной радиоантенной, упирающейся в низкое ноябрьское небо, там за ночными тучами отскакивают они от ионосферы и мгновенно возвращаются на Землю, звучат непонятным сигналом в безбрежном эфире, в наушниках десятков и сотен радистов, советских и немецких, летящих на самолетах, мчащихся в танках, плывущих на крейсерах и в подводных лодках, дежурящих в ставках и штабах. И никто в мире, ни один радист, услышавший случайно этот шифрованный радиосигнал, -не знал тогда, в четыре часа двадцать минут 14 ноября 1941 года, в канун генерального наступления вермахта на Москву, что эта радиокоманда была карающим мечом, приводящим в исполнение смертный приговор палачу украинского народа генералу вермахта Георгу фон Брауну, коменданту Харькова. Это был кодовый радиосигнал, ключ от дома с "кухней, где календарь семнадцатого года", таинственный заговор, который один мог разбудить спящую красавицу "Тосю" на ее ложе из четырехсот килограммов взрывчатки? Этот радиосигнал был как бы спусковым крючком, нажимавшим на курок только одной, определенной радиомины. Только на него реагировало приемное устройство, чудо-мины под особняком на Мироносицкой, только в ответ на эту радиограмму срабатывало реле "Тоси". Этот кодовый радиосигнал, переданный глубокой ночью Воронежской радиовещательной станцией, ничем не отличался от обычного музыкального радиосигнала перерыва. Но в целях маскировки его заимствовали у иностранной радиостанции. Военные радисты рапортуют: - Товарищ полковник! Письмо "Тосе" послано! Да, "музыкальное письмо" послано. Но принято ли оно? Дошло ли до адресата? Сыграли ли клавиши из толовых шашек? Увы, у "Тоси" нет обратной связи. Правда, генерал Олевский обещал послать в Харьков самолет-разведчик. Да и с разведчиками группы "Максим" теперь налажена связь. И летят ночью музыкальные письма подругам "Тосю": "Вере", "Оле", "Паше", "Ане" - летят в Харьков, подземным адресатам... В спальне генерала все еще горит свет. Снова мучит генерала фон Брауна бессонница, снова чудится тиктаканье в стенах, шаги злоумышленников за окном, где воет в голых ветвях ветер, вкрадчиво шуршит дождь и скрипят голые сучья. Ночь полна ужасов для генерала фон Брауна, и, чтобы отвлечься от них, генерал валится на кровать, наугад раскрывает толстый том - бесценное первое издание фон Клаузевица. Книга раскрывается на начале главы двадцать шестой: "Народная война". В оригинале эта глава называется буквально "Вооружение народа". Это интересно: большевики называют эту войну Отечественной войной, делают все, чтобы сделать ее народной. А что пишет о народной войне великий военный философ? "В общем, народ, разумно пользующийся этим средством"- народной войной - "приобретает относительный перевес над народом, пренебрегающим им", А фюрер явно пренебрегает "фолькскригом". В ставке не хотят признать, что вся харьковская минно-заградительная операция - операция народной войны! "...Пламя этого всеобщего пожара охватывает армию со всех сторон" - точь-в-точь как в Харькове - "и вынуждает ее очистить страну, чтобы не погибнуть полностью. Чтобы последнее решение было вызвано одной лишь народной войной, необходимо предположить ...такое пространство оккупированной территории, которое в Европе можно предположить только в России..." "Тик-так, тик-так, тик-так..." Стучит метроном смерти. Из недр дома явственно доносится до ушей генерала роковое тиктаканье часов в мине. Фон Браун зажимает уши ладонями, сует голову под подушку, но и там ему чудится - нет, он слышит, леденея от ужаса, как часы в мине отсчитывают последние секунды его жизни... Он берет пустой стакан с тумбочки, босиком подходит к стене, слушает, пользуясь стаканом как стетоскопом. "Тик-так, тик-гак, тик-так..." Он крадется по коридору, входит в гостиную. Там спят на диванах какие-то офицеры, начальник штаба, шеф оперативного отдела... Спят под картиной с эпизодом кровавой Грюнвальдской битвы... Генерал подходит к окну. По улице проезжает патрульная машина. Лучи ее фар неожиданно выхватывают из мрака дом напротив, трупы повешенных на балконе людей. Генерал в ужасе отшатывается. Все тело его покрывается холодной испариной. И мертвые могут мстить. Ведь в городе у них остались друзья, братья, отцы!.. Генерал бежит к комнате Бенкендорфа, стучит, трясясь от страха, в дверь. - Барон! Барон! Проснитесь! Дом заминирован! Вон, вон _из этого дома, из этого города!.. Мы все погибнем!.. Мельком смотрит он на золотые часы "Лонжин": четыре часа двадцать минут. Огромный столб пламени встает на месте особняка. Чудовищной силы взрыв четырехсот килограммов тола вмиг уничтожает и особняк и все живое в нем. На месте особняка остается глубокая дымящаяся воронка. Глубоко в котельной за несколько секунд до взрыва включился радиоприемник. Антенна, проложенная спиралью по стене забитого ящиками минного колодца, приняла радиокоманду, получила "музыкальное письмо". Приемное устройство радиомины мгновенно преобразовало полученный радиосигнал в сигнал электрический, взрывая запал... И в то же мгновение взорвались четыреста килограммов тола, и не стало генерала фон Брауна и восемнадцати офицеров в его особняке. В доме напротив майор Гендель проснулся, обливаясь кровью от поранивших его осколков оконного стекла, выбитого вулканической силы взрывом. Капитальная стена спасла майора от воздушной волны. Но чудо-мина, стоявшая на столе, погибла безвозвратно, унося с собой свою тайну. В ужасе Гендель выглянул в окно: особняк исчез. В соседних домах кричали раненые немцы. Грохот взрыва разбудил весь Харьков. Его гулкое эхо долго носилось по каменным коридорам города. Все новые взрывы сотрясали врага. Решив, что началась бомбежка, открыли пальбу зенитчики, заплясали на тучах лучи прожекторов. Вслепую стреляли объятые страхом патрульные, посчитавшие, что мины взрываются партизанами. Гендель вышел, шатаясь, на улицу, прошел в распахнутые взрывом ворота. Удушливо пахло сгоревшим кордитом, взрывными газами. Воронка походила на кратер вулкана. Он нагнулся и поднял лакированный сапог. Это был генеральский сапог... Офицеры и солдаты в панике выбирались под ледяной дождь из всех каменных зданий в городе... А взрывы продолжались. Снова взлетел на воздух Холодногорскай виадук... До утра дымился кратер на месте особняка. Когда рассвело, стало видно, что он очень глубок, этот кратер, эта обугленная страшная яма со скрученными останками железобетонного скелета. На опаленном каштане висел изрешеченный генеральский мундир с красными лацканами, золотым шитьем и Рыцарским крестом. Вокруг на все соседние кварталы легла красная пыль от кирпичей, размолотых взрывом. Машины, стоявшие перед особняком, были разбиты вдребезги. Кругом валялось множество Железных крестов, не врученных награжденным. Фельджандармы оцепили место взрыва. Санитарные машины как приехали, так и уехали ни с чем. В отместку за гибель коменданта и начальника гарнизона города Харькова СС-штандартенфюрер Вернер Браун приказал повесить на балконах домов на Мироносицкой девятнадцать харьковчан - восемнадцать мужчин и одну женщину. Девятнадцать мирных жителей (у каждого на груди висела надпись: "Партизан") - за девятнадцать гитлеровцев. Сам фон Браун казнил бы в таком случае в сто раз больше харьковчан. Впрочем, это было только начало. На всех улицах был вывешен приказ: гитлеровцы объявляли, что за взрывы зданий и убийство офицеров и солдат германского вермахта они берут тысячу заложников, из коих сто коммунистов казнят немедленно и по двести человек будут казнить за последующие взрывы. Все это рассказал полковнику Маринову пленный немец. После того что произошло на Мироносицкой, его отправили в штрафную роту на фронт, где он почел за благо сдаться в плен. "Да, - заявил пленный, - нас сбила с толку ваша первая, ложная мина в том доме. Она была такой серьезной миной, что нам и в голову не пришло искать под ней, под углем, под подвалом еще одну - настоящую. Ведь ложная мина была МЗД последней конструкции с новейшим ЭХВ!" "Отдадим королеву, чтобы выиграть партию!" - так сказал Ясенев, придумав "Фросю"... "За генерала Рундштедт приказал расстрелять группу наших лучших минеров!" - пожаловался пленный. Вскоре после получения трофейных картин, скульптур и книг из Харькова, семья фон Браунов получила оттуда нежданную посылку: небольшую урну с прахом. Впрочем, это не был прах палача Харькова - от него ведь ничего не осталось. Это была землица, почерпнутая из воронки на месте особняка - дома номер семнадцать на улице Мироносицкой... Подполковник Ясенев так и не увидел результат трудов своих. Он уехал по командировке на дальний Север и занимался там своим любимым делом, снова изобретал мины, печатал технические статьи в журналах. За свои изобретения он получил благодарность и денежную премию наркома обороны. Жене он писал: "Рисковать по-глупому не рискую, но с учетом всех обстоятельств, конечно, рискую. Без этого нельзя. С мыслью "до тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага" надо свыкнуться..." Его мины идут в серийное производство, поступают на вооружение армии. Двадцать седьмого апреля 1943 года подполковник Владимир Петрович Ясенев испытывал новую мину. Раздался взрыв... Минера, мечтавшего о радиоуправляемых космических ракетах, похоронили на кладбище северного села. В своем последнем письме он снова и снова вспоминал о Харькове. Ему дано было понять, что Харьков - это его судьба, но не дано было узнать, как Кибальчичу, как Циолковскому, к чему приведет вся его жизнь, все мечты... "Сегодня - неприятное известие - на Юге пришлось оставить несколько городов. Но это ничего. Опять вымотаем его там и вернем обратно. Жаль только отдавать, что обильно полито кровью". В этом последнем, предсмертном письме он спрашивал о дочке Аллочке: "Я до сих пор представляю ее маленькой баловницей с бутылкой в руках.и соской во рту". В долгую, как вечность, полярную ночь многометровые снега заносят могилу, забытую могилу минера над северной рекой. Уже позабыли все в селе, кто похоронен в этой могиле. И не знали они, кто в ней похоронен. Секрет. И северное сияние расцвечивает снега вечно изменчивым цветным узором, воют неумолчные арктические вьюги над заснеженной могилой хорошего, доброго и большого человека, инженера-творца, изобретателя, минера-мастера. Если бы жил он сегодня, хочется верить, что этот человек, строивший "адские машины" на войне и мечтавший о мире, счастье и научном творчестве, управлял бы на расстоянии миллионов километров межпланетными станциями, луноходами, космическими поездами. Владимир Петрович любил жизнь. Ему было всего тридцать шесть, когда он взорвался на собственной мине, когда последний в его жизни нечаянный взрыв навсегда погасил пламень творчества и поисков, озарявший всю его сознательную жизнь. После освобождения Харькова полковник Маринов руководил по своей схеме разминированием зданий партийных и советских учреждений, заводов и других предприятий города. Побывал он на месте особняка на улице Дзержинского. Огромная, заполненная водой воронка заросла сверху травой. Виднелись остатки крыльца с лестницей, по которой в роковой вечер 13 ноября генерал-палач поднялся на свое лобное место. На столетних каштанах, обугленных, обломанных взрывом. зеленели листья, и около воронки, как в то время, когда в особняке помещался детский сад, прыгали две девочки и мальчишка из соседнего дома. Специальная проверка результатов минно-подрывной операции в Харькове показала, что гитлеровцам удалось разминировать лишь пятнадцать процентов всех мин. Комиссия установила результат действия примерно половины всех установленных МЗД: сто шестьдесят вражеских эшелонов полетело под откос, подорвалось почти сто автомашин, девять восстановленных немцами мостов и виадуков были вторично разрушены, взлетело на воздух девять ангаров... Всего эти мины вывели из строя почти две с половиной тысячи гитлеровских солдат и офицеров. На почтамте, где минирование шло под музыку и пляски, взорвался штаб немецкой воинской части. Полковнику Маринову пришлось руководить разминированием и немецких мин в Харькове. Вместе со всеми харьковчанами радовался он надписям: "Мин нет!" Вскоре полковник вылетел в тыл врага на новое задание. Его называли "Ильей-громовержцем", "богом диверсий", Своими минами, своими почти бесчисленными учениками крепко помог он не только советским партизанам, но и партизанам Польши и Югославии. Закончил войну Маринов на Эльбе... Уже в 1943 году начальник Центрального штаба партизанского движения назвал операцию в Харькове в числе десяти самых славных операций в тылу врага. "В Харькове при довольно сильном, многочисленном гарнизоне уничтожен карающей рукой украинских партизан немецкой пехотной дивизии вместе с генералом Брауном..." Тогда еще нельзя было рассказать о чудо-мине... Разведывательные службы Третьего рейха стремились всеми средствами раскрыть тайну чудо-мины. Во время разгрома гитлеровских армий под Москвой в декабре 1941 года был захвачен приказ фюрера с грифом: "Документ государственной важности". В нем говорилось: "Русские войска, отступая, применяют против немецкой армии "адские машины", принцип действия которых еще не определен. Наша разведка установила наличие в боевых частях Красной Армии саперов-радистов специальной подготовки. Всем начальникам лагерей военнопленных пересмотреть состав пленных русских с целью выявления специалистов данной номенклатуры. При выявлении немедленно доставить самолетом в Берлин. О чем доложить по команде лично мне... Адольф Гитлер". Прошел еще почти год, прежде чем гитлеровцам удалось разминировать советскую радиомину и изучить ее. Однако немцам так и не удалось наладить массовое производство подобных мин, вооружить ими вермахт. ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ Заместитель Главного конструктора Николай Александрович Гришин здоровается с Ильей Григорьевичем Мариновым. И через тридцать лет нетрудно узнать наших героев, хотя оба сильно поседели. - Очень рад, дорогой Илья Григорьевич, что вы смогли приехать на наш командный пункт. Сеанс скоро начнется. - Сорок второй, - командует Николай Александрович Гришин. - Откройте глаза "Ивану"! И на экране телевизора появляется картина, знакомая только людям семидесятых годов: пейзаж вновь исследуемых "белых пятен" Луны. - Наши аппараты, - широко, торжествующе улыбается заместитель Главного конструктора Николай Гришин, - обрабатывают уже и Марс, и Венеру! Придет время, и человечество, как обещал нам великий Циолковский, покинет земную колыбель, станет космическим Колумбом, станет не только открывать, но и заселять, использовать себе на благо звездные миры. Вот он - звездный час человечества! Маринов кивает, с гордостью смотрит на Гришина. Подобна космонавту Феоктистову, тоже разведчику Юго-Западного фронта, стал бывший фронтовой разведчик Николай Гришин разведчиком космоса! Маринову вспоминаются поразившие его вещие строки из одного из последних писем Ясенева: "Если бы хоть на время поднять завесу будущего, - писал жене Клавдии минер-подполковник Ясенев, - если бы хоть краешком глаза взглянуть на то, что ожидает нас после победы над врагом!.. Окончим войну - все будет наше, и потерянное наверстаем полностью!.. И непрошеные слезы появляются на глазах никогда в жизни не плакавшего Ильи Григорьевича Маринова. Что это? Стариковская эмоциональная расслабленность? Нет! Восторженная дань. мужественного человека гению русского народа, который, и прижатый "непобедимым" вермахтом спиной к Днепру, Дону, Волге, не расставался с мечтой о звездных мирах!.. - Ясенев, - говорит тихо и веско Маринов, - мечтал о том времени, когда можно будет, так сказать, наконец перековать мины и ракеты на мирные космические корабли! - И этого мы добьемся, Илья Григорьевич! Непременно добьемся! Москва - Харьков - Москва. 1962-1971