клиентами этого букмекера, когда вот есть один в наличии. Букмекер-то не был светлой личностью, а уж его клиенты и подавно. Зачем церемониться? Даже если не этот его пришил, то наверняка за ним другие грехи числятся, так какая разница? Словом, О'Нил привез того парня и женщину в управление, спустился с ними в подвал, в камеры (есть у нас такие для предварительного заключения, иногда для допросов, удобств там маловато, зато звукоизоляция великолепная). Часа три допрашивал задержанного, и, представьте, признался-таки, подлец! Правда, толком, как убивал, рассказать не мог, но это от волнения. О'Нил ему все растолковал, протокол написал, и задержанный все подписал. После чего его отправили в тюремную больницу: он после допроса поскользнулся, упал на лестнице и так разбился, что сам ходить уже не мог. И что интересно, та женщина, которая его изобличила, поскольку вспомнила, что ночь он у нее не проводил, тоже поскользнулась и тоже сильно разбилась. Есть же неуклюжие люди на свете! Но домой все же сама добралась, уж очень торопилась покинуть нашу уважаемую контору. ...Таких дел у нас тысячи. И рассказал я вам все это для примера. Речь-то о другом. На следующий день после успешного завершения операции с букмекером О'Нил позвонил мне поздно вечером (я уже в постель лег) и сказал, что хочет познакомить меня с "интересной блондинкой". Это у нас код: "интересная блондинка" - тот Высокий чин, который руководит нашей группой "Черный эскадрон". Ну, вы знаете, я о нем уже рассказывал. "Дело срочное, торопит О'Нил, блондинка ждать не может". Ворча на эту нетерпеливую даму, я снова оделся и поехал "на любовное свидание". Высокий чин озабочен, нервничает, чувствуется - дело серьезное. Мы с О'Нилом слушаем внимательно. На этот раз нас всего двое. - Чем меньше народу, - говорит Высокий чин, - будет об этой акции знать, тем лучше. Крупная дичь. Очень крупная. Учтите. Работать надо не просто в перчатках, в резиновых, в хирургических. И он объясняет, в чем дело. В страну прибывает король наркотического бизнеса. Закоренелый негодяй, связи у него огромные, и хотя список его преступлений длинней, чем окружность Земли по экватору, но связи такие могущественные, что предавать его суду так же бесполезно, как американского президента. Поэтому задача такая: из аэропорта он едет в отель, так вот, нельзя дать ему доехать до отеля. Необходимо остановить его по дороге, официально предъявить удостоверения и без шума увезти, якобы для уточнения личности. Увезти в определенное место и передать тем, кто будет ждать. Зовут этого крупнейшего преступника Бер Банка. Нужна всемерная осторожность. Ни малейшей ошибки. Самолет приходит в двенадцать дня. Он показывает нам фотографию. Араб. Средних лет. Лицо незаурядное - сразу можно запомнить. Наутро, после очередной накачки, простите, оперативки, на которой начальник долго и нудно, как всегда, морочит нам голову проблемами преступности в космическом масштабе, мы с О'Нилом срываемся под предлогом обязательного ежегодного медицинского осмотра. Мчимся на аэродром. Приезжаем только-только и сразу узнаем на выходе нашу крупную дичь. Первая накладка - его встречают. Двое здоровых парней и щуплый молодой человек в очках. Все арабы. Дело плохо - здоровяки явно телохранители. С такими шутки плохи. О'Нил находит выход: он бросается в комнату аэродромной полиции, о чем-то шепчется там. Я вижу, как к здоровякам подходят двое в форме и после горячего спора уводят с собой. У них будут проверять документы, пока мы не уедем. Конечно, есть опасность, что Бер Банка и дистрофик в очках станут дожидаться своих ангелов-хранителей. Но все устраивается. Посовещавшись, они садятся в машину - здоровенный "ситроен" - и шпарят в город. Мы еле успеваем за ними. На шоссе, где мы хотели их перехватить, нам их догнать не удается. Слава богу, в городе движение такое, что все машины еле плетутся. Нарушая правила, по резервной полосе, отведенной городскому транспорту, обгоняем их и за две улицы до отеля (где, как мы знаем, Бер Банка заказан номер) прижимаем "ситроен" к тротуару. Мы подходим осторожно: вдруг начнут стрелять. Но араб спокойно предъявляет свой паспорт. И тут новый сюрприз - паспорт дипломатический! Да, видать, связи у него огромнейшие. Но мы настаиваем на своем, требуем следовать за нами. Предъявляем полицейские удостоверения. Тогда молодой человек в очках вылезает из машины, вынимает ручку и начинает переписывать данные наших удостоверений. Это было бы катастрофой. Но Высокий чин такой вариант предусмотрел. Накануне он вручил нам удостоверения на другое имя. Я превратился в главного инспектора, О'Нил даже в комиссара (номер на нашей машине мы тоже заменили). Молодой человек внимательно разглядывает удостоверения, сравнивает фото с нашими физиономиями, начинает что-то говорить о дипломатической неприкосновенности, о вызове консула и т. д. Нам все это надоедает, да и народ начинает собираться. Я заталкиваю этого Бер Банка в нашу машину, О'Нил - дистрофика в "ситроен", и мы разъезжаемся. Через полчаса в укромном лесу за городом мы передаем нашего задержанного кому положено. (А положено четырем мрачного вида типам - наши товарищи из "Черного эскадрона" или ребята из спецподразделений?.. В общем, это не наше дело, в таких случаях чем меньше будешь знать, как говорится, тем дольше проживешь.) Возвращаемся домой. Меняем номер машины на настоящий, сжигаем, как велел Высокий чин, подложные удостоверения, спешим в госпиталь на обследование, оттуда на службу. К счастью, нас никто не спрашивал, дел нет, Джон-маленький и Гонсалес помирают от скуки. Мы долго и шумно возмущаемся порядками в госпитале, где приходится тратить чуть не целый день на никому не нужное обследование. Потом бежим перекусить - мы ведь не обедали, а вот это, по сравнению со всем остальным, настоящая беда. Ночью долго не могу уснуть. Все вспоминаю нашу акцию. Да, дичь, этот Бер Банка, действительно крупная. Я об этом сужу не только по его телохранителям, машине, диппаспорту, а по его виду. Что-то в нем есть благородное, я бы даже сказал, величественное. Чувствуется, что человек незаурядный, ничего не скажешь. Я еще таких бандитов не встречал. Но, может, очень крупные бандиты и должны быть похожи на президентов, министров, директоров банков? (Между нами говоря, по крайней мере у нас в стране, они и делами друг от друга не очень отличаются.) Молодцы мы, "черноэскадронцы", не только по мелким гангстерам работаем, но и вон каких "боссов" хватаем. Только почему его сразу не ликвидировать? Наверное, из-за тех самых связей. А может, хотят из него выбить разные сведения: сообщников, перевалочные пункты, склады базового сырья... Засыпаю поздно. Просыпаюсь рано. Невыспавшимся. Но раз проснулся, так проснулся. Занимаюсь гимнастикой, лезу под душ, одеваюсь. Выхожу пораньше, захожу выпить кофе в соседнее кафе, беру со стойки утреннюю газету, разворачиваю и... чуть не захлебываюсь кофе, хотя он не очень горячий. Прямо на меня с первой полосы смотрит огромная фотография Бер Банки! Огромнейшая! И заголовок во всю газету: "Похищен лидер оппозиционной партии..." Впиваюсь в репортаж, словно там содержатся советы, как стать миллионером. Выясняется, что в некоем арабском государстве, которое пинком под одно место выкинуло, как они выражаются, "колонизаторов", то есть нас (ну, как англичан, французов, португальцев, чем мы хуже?), сложилась хитрая ситуация. Выкинуть-то выкинули, так сказать, официально, то есть это уже не наша колония. Но разные фабрики, плантации, рестораны, отели, принадлежавшие моим небедным соотечественникам, которые качали оттуда будь здоров деньжат, остались на месте, а хозяев выслали. Они, конечно, в ярости, требуют компенсации, возврата имущества. И пришедшие там, в этом арабском государстве, к власти руководители в растерянности - возвращать не возвращать, экспроприировать не экспроприировать? Справятся ли со всем этим хозяйством сами? Не наживут ли беды? Словом, идут там в их парламенте дебаты. И вот этот Бер Банка - главный противник оставлять все, как было. Гнать в шею иностранных хозяйчиков, забрать их недвижимость, как "украденную у народа" (он, значит, тоже против "иностранных работяг" у себя в стране, разница только в том, что "работяги" эти - миллионеры и работают на них местные бедолаги. Интересно получается, оказывается, миллионеры разных стран вроде бы жители одной страны, и бедолаги разных стран - другой, вот и разберись, где тут "национальные границы"!). Но у богатых свои какие-то сложные игры, и, оказывается, у нас в стране есть среди них те, для кого "выкинутые" - конкуренты. И если они разорятся в результате экспроприации, то надо бежать в церковь ставить свечку. Поэтому они в нашей стране поддерживают Бер Банка. Вот такой кавардак, прямо голова кругом идет! Бер Банка приехал, если верить газете, "провести переговоры с сочувствующими кругами и найти поддержку". Но "выкинутых" это не устраивает, а поскольку в нашей стране у них связей тоже хватает, они этого Бер Банка тихо похищают и ликвидируют. Встает вопрос - мы-то при чем? "Черный эскадрон" воюет с уголовными преступниками и политикой не занимается, вопреки предсказаниям Дора. Хотя... Теперь, как я вижу... В статье сказано, что похищение осуществили представители полиции, приведены все данные наших фальшивых удостоверений - их сообщил, конечно, тот дистрофик - очкарик. Вот такие дела. Долго сижу, перечитываю газету. Это пока только сообщение. Представляю, какой теперь начнется шум! Не спеша иду на работу, вхожу в кабинет. Наши все там. О'Нил молчит еще крепче, чем обычно. Джон-маленький возмущается, что какие-то политические интриганы и газетчики пытаются втянуть честную полицию в грязную провокацию. Гонсалес вопит: - Негодяи, им бы все свалить на полицию! Мы их охраняем, оберегаем, так на нас же все валят! То не тех разгоняем, то не тех сажаем. А теперь, оказывается, мы еще каких-то заграничных дипломатов, или кто он там, воруем! Черт знает что! "Полиция, как говорил Наполеон, это мусорная метла общества..." - Наполеон так никогда не говорил, - вмешивается этот педант, Джон-маленький. - Неважно, - отмахивается Гонсалес, - не говорил, так мог сказать. Мы кто? Мы "ассенизаторы и водовозы", говорил Наполеон... - Наполеон так не говорил, - снова влезает Джон-маленький. Но Гонсалес продолжает: - Вот, я помню, был случай... - далее следует один из его бесконечных рассказов, которые никто не в состоянии дослушать до конца. После работы идем домой пешком - я и О'Нил. Молчим. Наконец я не выдерживаю и спрашиваю: - Ну, что скажешь? Он пожимает плечами, этот болтун. - Могли бы хоть нас предупредить. Мало ли что! А то - "король наркотиков"! А куда делся Высокий чин? Мог бы позвонить. Но в общем-то, все ясно - выжидает, все ли обойдется, не выйдут ли на нас? Когда убедится, что опасаться нечего, сам объявится. Никуда не денется. Но он долго не дает о себе знать. В газетах поднят такой шум, словно похитили не какого-нибудь там зулуса, а кинозвезду. Все всех обвиняют, мечут друг в друга гром и молнии, задаются вопросом, кто похитители, куда дели Бер Банка. К счастью, про "Черный эскадрон" не упоминают, даже про Дора с его разоблачениями забыли, тем лучше. Между тем мы под тихую свое дело продолжаем. Время от времени где-то в пустынных уголках находят трупы преступников или подозреваемых в том, что они преступники. И вот здесь на безоблачном небе нашей деятельности появляется тучка. Собственно, она не появляется, а разрастается. Это Джон-маленький. Чем ближе окончание срока его стажировки, а следовательно, повышение в чине, тем увереннее он себя чувствует, тем тверже отстаивает свою точку зрения. А точка зрения у него не всегда совпадает с нашей. Для Джона-маленького существует один бог - закон и его апостолы - всякие там инструкции и указания. И так же, как недопустимо обмануть господа, так нельзя и нарушать законы. Такие общепринятые истины, как "цель оправдывает средства", "с преступником поступай преступно", "око за око, зуб за зуб", которыми мы объясняем друг другу наши действия, для этого святого не существуют. Для людей приходится иной раз покривить душой, разыграть маленький спектакль, кое-что представить в ином свете. Тут уж ничего не поделаешь. Ведь все эти крикуны и зануды, которых убивают, грабят и насилуют, жаждут крови преступников, но в то же время требуют соблюдения закона! С чего бы? Хотите, я вам объясню? Да потому, что где-то в тайниках души они не зарекаются сами оказаться в шкуре преступников, ну, может, не убийц и насильников, а скажем, махинаторов, растратчиков, неплательщиков налогов, короче, авторов, как мы выражаемся, "противоправных деяний". Вот тут-то они и не хотят, чтобы их вешали, гильотинировали, сажали на электрический стул или пристреливали во время арестов. Э, нет! Тут все должно быть по закону. Штраф там, небольшой срок, адвокаты-спасители... Так что, уж извините, если мы управляемся сами. Не надо только нам мешать. Еще понятно, если мешает какой-нибудь законопослушный дурак, или трусливый судья, или лентяй-прокурор. Но когда наш же товарищ, полицейский - это уж никуда не годится! Идешь на обыск - бери ордер, допрашиваешь - пальцем не тронь, вынул пистолет - давай предупредительный выстрел... Если б мы все так действовали, то из любой полицейской операции преступники устраивали бы себе вечера смеха. Так как быть? Посоветовались и решили, что я с ним поговорю. Гонсалес для Джона-маленького не авторитет - он считает его старым болтуном (в чем, в общем-то, прав), с О'Нилом у них отношения натянутые, да и какой О'Нил собеседник! Остаюсь я. И, пригласив моего тезку как-то в ресторанчик (за свой счет я заказываю скромный ужин, но солидную выпивку), начинаю деликатный разговор. - Слушай, Джон, - говорю я тонко, - тебе что, больше всех надо? Он удивленно смотрит на меня. Я разъясняю. - Мы где работаем? В полиции. Мы имеем дело с подонками и мерзавцами. Нас убивают, калечат, нам мало платят, а газеты поливают нас помоями. Преступники, если им повезет, купаются в деньгах, живут в камерах с телевизорами и холодильниками и пишут мемуары. А ты их защищаешь! - Я? - Он таращит глаза. - А кто же? Ну, попортили мы кому-то физиономию во время допроса, ну, пристрелили парочку сгоряча. Так ведь это все для пользы дела. Закон есть закон, мы все его уважаем, но нельзя же без конца заниматься всей этой формалистикой. Если соблюдать все правила уголовного кодекса, некогда будет ловить гангстеров. - А если не соблюдать, - приходит, наконец, в себя и начинает петушиться Джон-маленький, - так можно отправить на кладбище и за решетку полстраны. - Ну и что, - говорю (тут даю промашку), - нас-то не отправят... - Ах, вот как ты рассуждаешь! Кто прав, кто виноват, значит, полицейские будут определять? Не нужны ни прокуратура, ни суд, ни присяжные, ни кодексы, ничего... Вот украли у господина Икс машину, приходит Леруа и говорит: украл Игрек. Игрека хватают и сажают в тюрьму. Так, по-твоему? - Ну, не так, конечно, - стараюсь исправить оплошность, - но нам-то лучше видно... - Что вам, то есть нам (поправляется все-таки), видно? Кому больше в карман сунут, тому меньше и видно. - Ну, знаешь! - теперь я наминаю кипятиться (терпеть не могу, когда тот, с кем я спорю, прав). - Конечно, есть и среди нас не ангелы, уроды всюду есть. Хорошо, у тебя вот такой характер, у других - другой. Так не мешай им жить. - Нет уж! - смотри-ка, завелся Джон-маленький, раньше за ним такого не замечал. - Нет уж! И знаешь, что я тебе скажу. Я вот подожду-подожду, а потом напишу рапорт об о'ниловских делишках, пусть не считает меня за дурачка! - Смотри, - говорю с угрозой, - как бы ты не подавился своим рапортом. Учти, когда офицер шагает правой, а рота левой, значит, рота не умеет ходить, а когда и офицер и рота с правой идут и только один паршивый новобранец с левой, то на него быстро управу найдут! - Ну, что ж, посмотрим. - Джон-маленький встает и смотрит на меня с сожалением. - Я-то думал, хоть ты настоящий парень А оказывается... Ладно, ты еще увидишь, кто прав. Не может в нашей стране не восторжествовать справедливость! - и он уходит. (Ах, ах, где это он так красиво научился говорить?) Не вышел разговор. Я сам виноват, не с того конца подошел. Надо было деликатно, конечно, объяснить ему, намекнуть, словом, что с нашей службы можно кое-что иметь. Это, знаете ли, такой аргумент, перед которым пока никто устоять не может. Рассказываю о разговоре О'Нилу. Тот, конечно, становится пунцовым. - Рапорт? - шипит. - Пусть подает. Даже лучше, чтобы подал. Ему тогда все ясно станет... Не знаю, как для других, но для меня эти слова моего друга звучат туманно. Туманно, но зловеще. Живем, служим. И вдруг объявляется наш исчезнувший неофициальный шеф. Высокий чин. Он вызывает нас по телефону уже в другой, но такой же занюханный ресторанчик и начинает разговор как ни в чем не бывало, словно не было той акции с Бер Банка, когда он нас обманул, и всех последующих событий. Он не дает себе труда что-либо объяснить, оправдаться, а главное, мы-то хороши - хоть один бы вопрос ему задали. Сидим как пай-мальчики, внимательно слушаем. - Вы, наверное, читаете в газетах, что иной раз бесследно исчезают враги порядка и государства, - важно разглагольствует. - Это преступники почище любого убийцы и гангстера. И справляться с ними законным путем потрудней. Тут такой шум поднимется, не дай бог. Могут поставить в парламенте вопрос о доверии. Могут министру юстиции, а то и премьеру разные дурацкие вопросы задать. Вы знаете, как мы других обвиняем в нарушении прав человека, и вдруг сами... Не годится. А так исчез тихо человек. Ну, тоже, конечно, пошумят, но конкретных виновников-то нет. Будут друг на друга валить - белые на черных, черные на белых, левые на правых, правые на левых... Поди разберись. Поручать такие дела можно только высококвалифицированным профессионалам и к тому же абсолютно надежным. Как вы! Мы вам верим (кто "мы", интересно?). Он еще долго нас накручивает. Потом переходит к делу... Неподалеку от столицы должен состояться какой-то митинг, созываемый коммунистической партией. На нем ожидается выступление трех ораторов, рабочих лидеров. Известно, что они будут призывать ко всеобщей забастовке. Правые газеты уже ругают этот будущий митинг, а те правые организации, которые еще правее правых, даже грозятся. Вот эти трое ораторов на митинге выступить не должны. Одним из них, металлистом, займемся мы с О'Нилом и он, Высокий чин (какая от него помощь, мы уже знаем, так что придется действовать вдвоем), шахтером и докером займутся другие. Дело очень трудное. Металлисты не лидеры оппозиции, их защищают не профессиональные детективы, а такие же рабочие. Но я бы предпочел иметь дело с первыми, нежели со вторыми. Зато рабочие будут считаться с официальными представителями власти, а детективы еще неизвестно. Они, как мы, сначала стреляют, потом разбираются. Выясняем, что поедет на митинг наш клиент на своей машине (какой-то старой БМВ), и с ним будет четверо. Размышляем и с помощью Высокого чина, великого стратега, который так же любит составлять планы операций, как не любит в них участвовать, намечаем наши действия. Как было дело? Расскажу. Все очень просто. В двенадцать часов дня в трех километрах от ближайшего населенного пункта два мотоциклиста в форме дорожной полиции (я и О'Нил) на одной машине догоняют БМВ с металлистом и приказывают остановиться. Останавливается. Мы вынимаем пистолеты, подходим к БМВ, велим всем пятерым пассажирам выйти, проверяем у них документы (для солидности). - Кто владелец машины? - спрашиваю. - Я, - отвечает металлист, - вот бумаги. Я просматриваю и эдак иронически спрашиваю: - И дорого заплатили? Эта липа и пяти монет не стоит. - Как липа, как липа! - горячится. - Да у меня эта машина уже семь лет, да я... - Да я, да вы... - усмехаюсь. - Взгляните-ка. И показываю ему полицейский циркуляр на розыск автомобиля марки БМВ, регистрационный номер такой-то, мотора такой-то, шасси такой-то, цвет серый... (Циркуляром этим нас снабдил Высокий чин). Показываю заявление "подлинного владельца" о краже его машины. - Ну, что, - говорю, - дальше будешь врать? Он растерян, его спутники тоже. - Не может быть, это моя машина,- вяло протестует, - тут какое-то недоразумение. - Вот поедем в участок и там выясним. - Говорю и эдак добродушно добавляю: - Если все в порядке, отпустим, заедешь за своими друзьями, и счастливого пути. А если нет, сядешь за угон. - Но я спешу на митинг, это мои... - Не валяй дурака, - говорю уже грозно, - а то припаяют за сопротивление властям. Пока ты для нас вор, так что марш в машину, и поехали! Его товарищи протестуют, требуют, чтобы их тоже взяли. Но я неумолим. - Как же! - направляю на них пистолет. - Мало мне одного гангстера в машине, так я пятерых повезу! Вы мне там шею быстро свернете. Ждите здесь. А хотите, добирайтесь сами, тут недалеко, - и я называю первый попавшийся адрес дорожной полиции. Они еще что-то кричат, но мы уезжаем. Металлист за рулем. Я - на заднем сиденье. Впереди на мотоцикле - О'Нил. Проехав километр, сворачиваем на проселок. - Куда мы едем? - спрашивает металлист, он начинает беспокоиться (поздновато!). - Здесь путь короче, - отвечаю. Когда въезжаем в рощу, я приказываю ему остановиться и выйти из машины, он отказывается, сопротивляется, а парень здоровый. Подбегает О'Нил, стукает его по голове. Мы вытаскиваем тело, привязываем к его ногам домкрат, который достаем из багажника его же машины, и бросаем труп в болото. Через пять минут раздается бульканье, и поверхность болота опять становится гладкой. И то место на шоссе, и проселок, и болото нам указал Высокий чин (он все-таки голова), мы только раз съездили заранее, ознакомились на месте. Проселок соединяет два шоссе, мы добираемся до второго, бросаем старую БМВ и уезжаем на своем мотоцикле. Ищи-свищи ветра в поле. Тело не найдут, машина никому ни о чем не скажет. Циркуляр на розыск полиция никогда не выдавала. А лица наши никто не разглядел - мы ведь "дорожники-мотоциклисты", на нас шлемы, огромные очки... В брошенной машине мы оставляем знак "Черного эскадрона". Так же без вести исчезают и два других оратора. Конечно, как всегда, в последующие дни поднимается в газетах великий шум. Митинг сорван, правые радуются, левые кричат, что это политические убийства. Но убитых нет, и кто убил, неизвестно. "Черный эскадрон", оставивший на месте свои визитные карточки? Возможно, но тогда он не имеет никакого отношения к полиции, полиция, вернее, ее "Черный эскадрон", убивали уголовников, да и то лишь по утверждению Дора, а тут политические убийства. Все ясно, убийства совершили те правые, что правее правых, не зря же они грозились. А значит, "Черный эскадрон" - это не организация, и нечего было Дору выдумывать. Короче говоря, возникает путаница, все выдвигают свои версии, расследование полиции заходит в тупик. И тут происходит невероятное. Утром летучка, на которой наш милый начальник, как всегда, пичкает нас всякими бесполезными и не имеющими никакого отношения к нашей текущей работе сведениями. И как всегда, на примере Америки. - Знаете ли вы, - с пафосом восклицает он, - что в Соединенных Штатах информацию о незаконопослушных гражданах, помимо министерства юстиции и полиции, собирают двадцать шесть федеральных органов! Двадцать шесть! Вдумайтесь в эту цифру. Вы, конечно, хотите знать, какие? (Мы, конечно, не хотим, а хотим спать или, наоборот, заняться срочными делами.) Пожалуйста, раз вы просите. - И он начинает перечислять: - Служба внутренних государственных сборов, секретная служба, управление по налогам на табачные изделия и алкоголь, бюро наркотиков, служба генеральной бухгалтерии, федеральная комиссия по энергии, департаменты армии, флота и ВВС, администрация по делам ветеранов, ЦРУ, комиссия гражданской службы, комиссия безопасности и обмена, комиссия по торговле между штатами, федеральная комиссия по коммуникациям, бюро гражданской аэронавтики, комиссия атомной энергии, министерство здравоохранения, образования и благосостояния, министерство почт, министерство труда, агентство национальной безопасности, береговая охрана, таможенное бюро, Госдепартамент, федеральное агентство по авиации, служба иммиграции и натурализации... Вот! Обо всех незаконопослушных гражданах... - Он задумывается и добавляет: - Вообще обо всех. Наступает пауза. Мы настораживаемся, неужели не скажет? - ...И конечно, - спохватившись, кричит начальник, - о подрывных элементах! Ну, слава богу, теперь все в порядке. Можно переходить к текущим делам. - А у нас, кроме полиции да еще полдюжины служб, никто ничего о гражданах не выясняет, - сетует начальник. - Трудно работать, - он грустно качает головой, - трудно. Ладно, пошли дальше. После совещания ко мне неожиданно подходит Джон-маленький и говорит: - Можно тебя на минутку? Таким я его еще никогда не видел. Он бледный, какой-то весь напряженный, глаза холодные, чужие. (Он сильно изменился, наш Джон-маленький, за последнее время.) - Вот что, инспектор Леруа (ишь ты, как официально), я мог бы не предупреждать вас. Но я не люблю действовать за спиной товарищей... - Он поправляет себя: - Коллег. Может быть, как ты говоришь, я среди вас и белая ворона, но белый цвет чище черного. Мне надоело носить мундир, который иные из моих коллег пачкают. И не только грязью, но и кровью. Так вот, я тут провел свое собственное маленькое расследование и кое-что установил по делу о похищении тех ораторов, что ехали на митинг, во всяком случае, одного - металлиста... - А при чем... - хочу спросить, но он только отмахивается. - Не перебивай! Я разыскал, представь себе, мотоцикл "дорожной полиции", на котором были те, кто задержал БМВ, четверо спутников металлиста описали его подробно. Знаешь, где я его нашел? (Я-то знаю, но неужели и он?) В гараже у О'Нила. На нем даже не потрудились сменить фальшивый номер. (Ну и болван, О'Нил, болван, уверенный, что все сойдет ему с рук.) Да, да, у него. Я узнал, где был напечатан липовый циркуляр о розыске. Я даже знаю имя того высокого полицейского начальника, который приказал его напечатать (у меня холодный пот течет по спине). Сейчас я установил маршрут, по которому вы, да, да, инспектор Леруа, ВЫ, увезли того металлиста. Маршрут не длинный, семь километров, я по нему вчера проехал. Где вы могли отделаться от трупа? Только в том болоте, что я приметил. Послезавтра я возьму людей из местной сельской полиции поискать в этом болоте. И найду убитого. И предъявлю вам официальное обвинение! Вы слышали, инспектор Леруа, я честно предупредил вас. Если можете, защищайтесь! - И, повернувшись ко мне спиной, он уходит. А я остаюсь стоять, будто меня прибили к полу гвоздями. Вот это номер! Вот тебе и Джон-маленький, вот тебе и предусмотрительный Высокий чин, вот тебе и высокопрофессиональный О'Нил, вот тебе и шляпа Леруа! Что делать? Ведь этот мальчишка наверняка сделает то, что говорит. Можете не сомневаться. И не ради карьеры, хотя и рассчитывает, что его похвалят; он просто считает, что выполняет свой святой полицейский долг. Ему и в голову не придет, что, начиная с нас, жертв этого правдолюбца, и кончая шефом департамента, все будут его проклинать! За то, что уронил честь полиции, съел двух образцовых полицейских, дал пищу газетам и крикунам (и "подрывным элементам", конечно, обязательно скажет наш начальник)... А ради чего? Ради выяснения, кто же убил какого-то, никому не нужного болтуна, борца за чьи-то (не наши, во всяком случае) интересы и свободы! Ну? Что с таким, как этот Джон-маленький, прикажете делать, я вас спрашиваю? Он заслуживает, чтобы его самого в то болото... А?.. Что я сказал?.. Я задумываюсь. Иду к О'Нилу и передаю наш разговор с Джоном-маленьким. Но он совершенно спокоен. Я его уже изучил. Таким он бывает, когда обдумывает акцию. - Говоришь, послезавтра поедет? - спрашивает. - Значит, у нас день... Маловато. Он отправляется звонить Высокому чину и возвращается озабоченный. Выясняется, что тот страшно переполошился. "Как? Предатель среди своих!" И не просто предатель, классный профессионал. А главное, идеалист. Дурак, который верит в то, что полиция существует, чтобы ловить любых преступников. И не понимает, что есть персоны, которые не могут быть преступниками. Что бы они ни делали, они всегда правы. И, наоборот, есть такие, кого следует считать преступниками, независимо от того, совершил он преступление или нет... Словом, Высокий чин в панике. Двух решений быть не может. Вечером мы тщательно разрабатываем план. "Мы"! Как всегда это делает Высокий чин. Мастер он на эти дела. Если б такой стал главарем банды, ох и наделали бы они дел! Весь план основывается на психологии. Ставка на характер Джона-маленького. Перед концом рабочего дня (который выдался на редкость спокойным) О'Нил подходит к Джону-маленькому и, глядя ему прямо в глаза, говорит: - Мне Джон-большой все рассказал. Сейчас не хочу объясняться. Потом потолкуем. Клянусь, - он поднимает руку с прижатыми пальцами, так клянутся свидетели перед судом, - что мы ни при чем. И мне здорово интересно, как ты шел по следу. Я готов пройти весь этот путь и доказать тебе, что ты на каждом углу ошибался. Зла не таю. Поставишь бутылку коньяка и извинишься вот при нем, - он кивает в мою сторону. - И забудем об этом. - Я прав, - говорит Джон-маленький, но мне чудится в его голосе еле уловимое сомнение. - Если окажешься прав, пойду с тобой вместе к начальнику, уйду из полиции, повешусь, что хочешь. Я-то знаю, что ты не прав. Таких длинных речей от О'Нила никто никогда не слышал. Но актер он первоклассный. В его тоне столько непоколебимой уверенности, что если б он утверждал, что дважды два пять, я поверил бы. Разговор длится еще некоторое время и заканчивается тем, что мы уславливаемся: завтра после оперативки Джон-маленький ведет нас по следу. Я потом долго думал, почему он согласился? Он ведь не дурак, а главное, уже присмотрелся к нам, к О'Нилу, в первую очередь, понимал ведь, с кем имеет дело. Думаю, что подвел его неистребимый идеализм, фанатичная вера в честность полиции. Он не хотел верить, что полицейские могут быть преступниками. Просто не мог в это поверить! Честное слово, если б он убедился, что ошибся, что мы ни в чем не виноваты, он был бы счастлив. Уверен. На следующий день после утренней оперативки садимся все втроем в машину О'Нила и едем к нему домой. У О'Нила на лице выражение оскорбленного достоинства, Джон-маленький в напряжении, я усмехаюсь - играем, мол, в детские игры, убеждаем неразумного малыша, что не мы украли его совочек. В гараже стоит мотоцикл О'Нила. Тот ничего не изменил. Джон с торжеством указывает на номер. О'Нил смотрит на него с жалостью. - Не хотел об этом никому рассказывать, чтобы лишней болтовни не было, - говорит он и показывает Джону-маленькому копию своего официально зарегистрированного заявления в полицию об угоне мотоцикла (штамп о регистрации, помеченный задним числом, нам раздобыл, конечно, Высокий чин). - Кому надо, тот знает; мы потом поедем к следователю, который ведет дело, - степенно говорит О'Нил, - он подтвердит, что ему я сразу рассказал, что моим мотоциклом воспользовались. Я чувствую, что Джон-маленький начинает колебаться. - Теперь, - говорю я, - поехали на место происшествия. (Зачем? Будь Джон-маленький похитрей, он бы задал себе тот же вопрос, но он немного растерялся.) Приезжаем на шоссе, потом едем по проселку. - Где твое болото? - спрашивает О'Нил. - Сто метров дальше, около рощи,- отвечает Джон-маленький. Подъезжаем. О'Нил спокойно вынимает из машины складной багор. - Давай пощупаем, - предлагает он. - Втроем? - удивляется Джон-маленький. - Тут целую команду надо. Завтра вернемся, - в его голосе больше уверенности, он взял себя в руки - Ну, завтра так завтра, - равнодушно говорит О'Нил Он неторопливо складывает багор, и мы направляемся к машине. Впереди Джон-маленький и я, сзади О'Нил со своим багром в руках. Когда мы подходим к машине, я слышу за спиной глухой хлопок, и Джон-маленький падает носом в траву. Все. Акция закончена. Мы можем спать спокойно, никто нас не разоблачит. О'Нил довольно усмехается. Я - нет, меня охватывает какое-то странное чувство. Ну, мы погибаем - воюем с преступниками, преступники - воюют, с людьми, тот металлист или Карвен - воевали за дело. А этот мальчишка ради чего? Я вспоминаю, как он пришел к нам первый раз - восторженный, мечтающий о больших делах, смотревший на нас, как на богов. Где теперь его мечты? И его боги?.. Мы затаскиваем тело в машину, возвращаемся на шоссе, проезжаем два десятка километров и у самого города сворачиваем в лесок, где, как нам известно, любят уединяться влюбленные парочки. Там оставляем тело и рядом знак "Черного эскадрона". На этом особенно настаивает Высокий чин. Затем едем в город и прилично напиваемся. Вернее, я. Все не могу забыть... О'Нил с удивлением смотрит на меня и при всей своей толстокожести, видимо, догадывается, в чем дело. Он доставляет меня домой, доводит до квартиры, укладывает на диван и уходит, сказав на прощанье: - Ничего не поделаешь, Джон, или он или мы, другого выхода не было. Да, теперь я просто Джон, не Джон-большой, другого у нас в отделе больше нет. Тело убитого находят, как мы и ожидали, в тот же вечер какие-то забредшие в лесок влюбленные. И в газетах поднимается очередной шум (газетам только и подавай, из-за чего бы пошуметь, не то, так это). Убийство сенсационное. Во-первых, жертва - полицейский, и погиб он не в перестрелке, не в схватке с преступниками, а непонятно каким образом, видимо, после похищения. Во-вторых, это дело рук "Черного эскадрона", о чем свидетельствует оставленный возле тела знак. И в-третьих, и главных, теперь всем должно быть ясно, что Дор - клеветник и лгун! Не мог же "Черный эскадрон", тайная, как он утверждал, организация полицейских, созданная ими для самозащиты, убить своего же! Все, что хотите, только не это. Разумеется, находятся мерзавцы (в том числе и Дор), пытающиеся утверждать, что это сведение счетов между членами "Эскадрона", месть предателю. Но следствие, которое ведет полиция и параллельно две большие газеты, этого не подтверждает. И всем становится ясно, что "Черный эскадрон" - организация преступная, возможно, политическая, из тех, что правее правых. В общем, идет спор, а в результате никто ничего не может понять. Но главное достигнуто - большинство перестает подозревать нас. Похороны проходят очень торжественно. Мы все клянемся не давать спуску преступникам. И когда в газетах мелькают сообщения о найденных в заброшенных каменоломнях трупах (по-видимому, преступников) с картонкой с черепом и скрещенными костями или о таинственно исчезнувших профсоюзных вожаках и коммунистических активистах, это проходит почти незаметно. Глава VIII. ВОТ ТАК И ЖИВЕМ... Наконец наступает очередь Дора. Мы не забыли его статьи. Правда, теперь он переключился на разные фашиствующие организации, на тех, что правее правых, на какие-то военно-спортивные полулегальные союзы. Но это только нам на руку - случись с ним что-нибудь, и поди узнай, кто виноват, когда у человека столько врагов. Начинаем планировать операцию. Здесь я хочу вам кое-что сказать. Может быть, из моего рассказа вы делаете выводы, что чуть ли не мы вдвоем с О'Нилом весь "Черный эскадрон" и вершим все его дела. Чепуха! В "Эскадроне" сотни людей, в каждом отделе, в каждом управлении, да, наверное, в каждом участке они есть. Нас много, мы хорошо организованы, умеем молчать, в случае чего, нам помогают Высокие чины, а остальные полицейские начальники на наши шалости закрывают глаза. Что? Я это уже говорил? Не помню. Ну а говорил, так не мешает повторить еще раз. Не придирайтесь, черт возьми! Просто я рассказываю о том, в чем сам участвовал, о чем знаю. У нас так поставлено дело, что мы только нескольких коллег своих и знаем. Иной раз работаем бок о бок, а и не подозреваем, что оба в "Эскадроне". Так спокойней. Вот в нашем управлении - я, О'Нил, кто еще? А черт его знает! Но ведь находят в нашем городе убитых гангстеров, и мы с ним ни при чем, значит, еще чья-то работа, верно? И люди исчезают. Опять чья-то работа. Так что локоть товарищей мы чувствуем. Только не знаем их в лицо. Однако вернусь к нашей очередной операции. Объект - Дор. На этот раз, кроме Высокого чина и нас двоих, в совещании участвуют еще двое, как обычно, из другого города. (Нам с О'Нилом тоже приходилось несколько раз во время отпуска выполнять нашу "работу" в других городах.) Один - длинный, мрачный, другой - коренастый, невысокий, прямо Пат и Паташон. Были такие актеры в старых фильмах. Не видели? Смешные, я как-то смотрел. Но эти не смешные. С этими лучше не шутить. Значит, план такой. Во-первых, Дора ликвидирует не "Черный эскадрон". А то еще припомнят его статью, опять будут в нашу сторону кивать. Во-вторых, лучше всего, если инсценировать какое-нибудь происшествие. Ну, там, падение с десятого этажа, пожар в его доме... Уж не знаю, что. Исходя из этого, придумали такой фокус. Впрочем, что я вам буду два раза одно и то же повторять. Просто расскажу, как дело было, а вы уж мне поверьте на слово, что мы над этим не один день ломали голову и не одну неделю готовили. Значит, так. Дор - человек осторожный, да чего там, сверхосторожный. Он крупный журналист, у него есть деньжата. Он живет в собственном, хоть и небольшом доме. Дом окружен трехметровой стеной. Ворота толстенные, на окнах железные жалюзи и хитрая электронная система охраны. Как ночью кто перелезет через стену, так тревога - тепло человеческого тела перехватывают лучи, пересекающие весь периметр сада, и дают сигнал. Дома у Дора целый арсенал - пистолеты, винтовки, даже автомат. Живет он с женой и дочкой, и еще есть шофер, он же садовник, он же сторож, истопник, камердинер - словом, на все руки мастер. Поэтому все начинается с того, что какие-то хулиганы нападают на дочку этого шофера-сторожа-камердинера и избивают ее. Живет она в другом городе за тысячу километров, и, получив телеграмму, отец тут же вылетает к ней. Дор отпускает его на неделю. Теща Дора тоже живет в другом городе. И когда на ее машину налетает пьяный шофер, которого полиции, увы, не удается задержать, и ее увозят в больницу, то жена Дора, прихватив дочку, тоже срочно уезжает к своей матери. Как ни умен, ни осторожен Дор, он все же не сопоставляет эти два события. Что ж, если верить Гонсалесу, каждый хоть раз в жизни совершает ошибку и как раз жизнью за нее иногда платит. Мы подъезжаем к дому Дора в четыре часа ночи, когда у людей самый крепкий сон и даже лунатики давно дрыхнут в своих постелях. Не к дому, конечно, а на соседнюю улицу - там полно оставленных хозяевами у тротуаров машин, и наша занимает среди них место, ничем не выделяясь. Подходим к стене дома. Около нее есть удобный проулочек, скрытый от глаз. Тут же Пат и Паташон начинают свой номер с переодеванием. Я сначала думал, судя по их внешности, что это профессиональные убийцы или "выбивалы". Есть у нас такие в полиции, они из любого признание выбьют, даже из покойника. Оказывается, я ошибся, оказывается, они технари высокого класса. Они прихватили с собой и надели какие-то хитрые специальные асбестовые костюмы, не пропускающие тепла, знаете, как у пожарников. Но тепло не проходит не только внутрь, но и наружу. Так что когда они в этих костюмах перелезают с нашей помощью через ограду, лучи защитной системы, реагирующие на тепло, сигнала не подают. Конечно, долго в таком костюме не походишь, но много ли времени нужно, чтоб перебраться через стену и миновать просвечиваемую зону? Потом они бесшумно проникают в дом. Для таких открыть самый сложный запор - детская игра. Второй сигнализации, для дома, нет, а как и где отключить наружную, они прекрасно знают. Вы спросите, откуда? Очень просто - фирма, устанавливающая сигнальные системы в домах, если потребуют, отчитывается перед полицией. И полиция прекрасно знает все дома на своем участке, снабженные сигнализацией, и систему этой сигнализации. И как раз (счастливая случайность!) тот полицейский участок, на территории которого расположен дом журналиста, провел проверку охранной сигнализации всех подведомственных ему домов. Итак, они отключают сигнализацию, открывают нам калитку. Теперь мы все четверо в доме. Спальня на втором этаже. Мы с О'Нилом поднимаемся по лестнице, подходим к двери, прислушиваемся. Слышен храп (к отоларингологу Дор не обращался и тем облегчил нам работу). Я неслышно вхожу в спальню, прыгаю к постели, где спит журналист, накладываю ему на лицо платок, пропитанный хлороформом, и всей тяжестью наваливаюсь. Он несколько секунд судорожно дергается, потом затихает. Теперь дело за технарями. Они быстро находят гостиную с телевизором, отвинчивают заднюю стенку аппарата, копаются в нем. Наконец, делают нам знак. Мы подтаскиваем Дора. Нам известно, что по вечерам он допоздна смотрит телевизор, и именно шестую программу, и при этом попивает молоко (не виски, не вино, не коньяк!), одет в домашний халат. (Теперь вы понимаете, как тщательно готовилась операция? То-то же.) Мы облачаем его в халат, аккуратно складываем пижаму, закрываем постель, будто в нее никто не ложился, достаем из холодильника молоко и наливаем заново в стакан (некоторое время размышляем - ведь теперь в бутылке не хватает двух, а не одного стакана; оставляем на дне стакана чуть-чуть молока, остальное выливаем обратно в бутылку, мог же он к моменту гибели опорожнить стакан почти целиком!). Технари показывают нам, что к чему (все молча, никто из нас за все время не произнес ни слова). О'Нил надевает толстые резиновые перчатки, подтаскивает спящего мертвым (подходящее в этом случае выражение) сном журналиста к телевизору и, схватив его руки, быстрым движением подносит их к тому месту, которое указали технари. Раздается треск, тело дергается. На всякий случай прикладываем ухо к его сердцу. Щупаем пульс, приподнимаем веки. Да куда там! Работа сделана чисто. Еще бы - 12000 вольт! Как электрический стул! Еще раз тщательно все проверяем, не уронили ли чего, не сместили, не оставили ли отпечатки пальцев на молочной бутылке, холодильнике, дверях, еще где. Затем тихо покидаем дом. Технари остаются. Они включают сигнальную систему, запирают дверь, снова надевают свои костюмы, в которых они похожи на космонавтов, и перелезают через стену наружу. Мы добираемся до машины, и О'Нил развозит нас по домам. Вся операция не длилась и получаса, и за все время никто не сказал ни слова, как и на обратном пути. Не знаю почему, но именно это оставило у меня самое неприятное ощущение. Какие-то роботы, машины, машины смерти, а не люди... Да люди ли мы? Ну, что вам сказать... Вы небось сами помните, какой резонанс вызвала трагическая гибель "великого журналиста", "борца за правду", "гордости отечественной журналистики", "неподкупного, честного, принципиального..." (каких только эпитетов ему не приклеивали!) Дора. Ах, ах, вздыхали, ну зачем полез чинить телевизор! Ведь известно, что трогать неисправный аппарат нельзя! Ругали даже фирму изготовитель, та оправдывалась, утверждала, что телевизор не мог испортиться. Произвели экспертизу, и фирма была посрамлена - в телеприемникетаки обнаружилась поломка (наши технари свое дело знают: комар носа не подточит!). Много было некрологов, сочувственных телеграмм, сожалений. Даже те, кому при жизни он давал по мозгам, лили крокодиловы слезы. Вот так. Вот такую цену заплатил он за то, что поливал нас грязью. Никому не дано оскорблять "Черный эскадрон", оплот порядка, гордость (тайную) полиции! Но мы-то какие мастера! Я все больше раздумываю, куда идти, когда выйду на пенсию, - в частную полицию, как большинство моих коллег, или в "мердер-трест" (знаете, такой гангстерский синдикат, который по твердой таксе выполняет заказы на убийство, скажем, сенатора или директора конкурирующей фирмы - 25 тысяч монет, любовника жены или, наоборот, мужа-помеху - 10 тысяч и т. д.). Я бы у них был специалистом высокого класса. А жизнь идет. В какой-то момент пришлось пережить немало тревожных минут - нашли в заброшенной шахте тела группы профсоюзных руководителей, призывавших рабочих-портовиков к стачке. Эти руководители бесследно исчезли, когда плыли на катере на какое-то собрание. Все решили, что затонули. Оказывается, нет. У всех пули в затылке. Пошумели газеты да и бросили. Полицейское расследование (как раз наш отдел этим занимался), к сожалению, ничего не дало. Еще раза два находили трупы некогда пропавших без вести. Тоже с пулей в затылке. И опять не удалось найти убийц. Что ж тут удивительного? Столько времени прошло! Сводят там счеты разные политиканы, а мы мучайся, ищи. Жили бы себе спокойно, не мутили воду, и никто бы их не трогал... На могилах произносят речи, газеты печатают некрологи, люди вздыхают, а наш начальник нравоучительно грозит пальцем и говорит: "Вот видите, чем это (что?) кончается. А впрочем, туда им и дорога - это подрывные элементы!" Однообразный человек все-таки наш начальник. Болтать здоров и языком ведет с "подрывными элементами" большую войну. Только от болтовни пока еще никто не умирал (если не считать иной раз самих болтающих). А вообще-то мне грешно на нашего начальника жаловаться. Ко мне он неплохо относится. К О'Нилу, впрочем, тоже. Отмечает наше усердие в борьбе с преступностью (потому что не подумайте, просто я вам рассказываю здесь про "Черный эскадрон", но львиную долю нашего времени мы все-таки занимаемся расследованием обычных уголовных дел). Начальник объявляет нам благодарности, премирует, дает поощрительные отпуска (которые мы используем для "эскадронных" - не хочется говорить "черных" - дел). Наконец, наши заслуги получили самую высокую оценку - и меня и О'Нила произвели в старшие инспектора! Теперь у каждого из нас под началом группа инспекторов, у меня есть и старые, этот болтун Гонсалес, например, но есть и новые. Когда приходят, я к ним тщательно приглядываюсь, а то еще попадется какой-нибудь вроде Джона-маленького, не дай бог. Но прежде всего проверяю, конечно, в деле. Особенно слежу за крепким, энергичным пареньком Робертом. Он пришел к нам из парашютистов. Подготовка - дай бог: и ножи метает, и по дзюдо "черный пояс" имеет, и стреляет не хуже меня, и, как я заметил, очень искусен в допросах, прямо доктор психологии, любого разговорит. Правда, у него свой особый метод, просит оставить его с подследственным наедине, не мешать. И что ж вы думаете? Через два-три часа приносит протокол. Любо-дорого смотреть, этот жулик (убийца, насильник, грабитель - да кто хочешь) все охотно и подробно рассказал, всех сообщников выдал, во всем (даже чего не совершил) признался. Молодец, Роберт! Правда, потом приходится с этими подследственными немного повозиться - подлатать, подлечить, в чувство привести. От волнения и раскаяния они часто падают в обморок, а один даже в окно выскочил. Но все чисто, никаких следов и разбитых физиономий, ни поломанных ребер, хоть назавтра в судебное заседание. - Как это тебе удается? - задаю вопрос. Роберт опускает глаза в землю - застенчивый он - и тихо произносит: - Не спрашивайте, старший инспектор, пожалуйста, просто у меня своя методика. - Тебя где этой методике научили, - говорю, - в парашютных частях? - Да, - тихо подтверждает, - там. Нас там многому научили... - И добавляет: - Полезному. - Да вижу, вижу, - ворчу, - ну, ладно, у каждого свои маленькие тайны. Иди работай, к тебе претензий нет. Но когда я окончательно убедился, что Роберт отличный парень и отличный полицейский, так это когда мы с ним однажды вместе проводили операцию по задержанию опасной банды. Она нападала на междугородные грузовики. У нас такие перевозки очень популярны. Мчится эдакая махина с прицепом днем и ночью, не останавливаясь, - два водителя спят попеременно. Везут с побережья фрукты, овощи, цветы к раннему рынку, коров и овец на убой (такие грузы не грабят), партии стиральных машин, телевизоров, приемников, пишущих машинок, калькуляторов, сигарет, мехов (вот на такие нападают). Это называется дорожным пиратством. Точное название. Останавливают в пустынном месте шоссе грузовик. Шоферов обычно убивают, чтобы свидетелей не оставлять, и груз улетучивается, словно его и не было. Грузовики бросают где-нибудь в ближнем лесу, а то и сбрасывают в реку, в болото, в пропасть. Но иногда угоняют и сами грузовики, а потом продают где-нибудь в Африке или на Среднем Востоке. Наш начальник, этот магистр мировой статистики, в тот раз почему-то на примере Европы, сообщил нам во время очередной оперативки, что в Италии за год совершают 6000 налетов на грузовики и похищают на миллиард лир. Во Франции - 2000 ограблений, в ФРГ - 1900. А раскрывают маловато этих преступлений. В той же ФРГ лишь 18%. В Италии из 16000 угнанных грузовиков (грузовиков больше, чем грабежей, потому что часто нападают на автопоезда) разыскали 12 000 машин, да и то уже пустых. Правда, теперь преступники стали гуманней, они стараются не убивать водителей, а только запугать или даже подкупить. Дело поставлено на широкую ногу. Целые гангстерские синдикаты работают. До того дожили, что даже договариваются с предпринимателями, то есть совершают кражи по "заказам", а им гарантируют реализацию краденых товаров. Во как! Теперь стали воровать даже машины с сырьем, полуфабрикатами, оборудованием. Скоро, наверное, будут тащить бетономешалки и молоковозы. Короче, нащупали мы через нашего осведомителя-шофера такую банду и устроили летучие засады. Вместо водителей посадили полицейских, да еще в кузове под брезентом - оперативные группы. Неделю ездили без толку, катались по всей стране и даже за границу. Хотели уж нашему информатору по шапке дать. Потом вдруг началось. На один грузовик напали, но вовремя что-то почувствовали и смотались, наши и выстрелить не успели. На следующий день нам "повезло". В пять утра катим в Швейцарию. Я - за баранкой, рядом Гонсалес, а за спиной - грузовик с прицепом и в нем тонны и тонны, все из крокодиловой кожи, сумок, туфель, чемоданов всяких, и Роберт среди них притаился. На шоссе в этот ранний час движения почти нет, да и туман кругом. Вдруг за поворотом в пустынном месте "дорожный патруль". Мотоциклы, шлемы, светящиеся жезлы, все честь по чести, не знал бы - поверил, что настоящие. Но мы тоже не лыком шиты, у нас с дорожниками договоренность: на номерах мотоциклов будет особый знак. Какой? Все вам сказать? Дудки! Вы, конечно, люди честные, а там, кто вас знает. У нас иногда нельзя угадать - вроде бы генерал, священник, профессор, член парламента, а оказывается, гангстер. Так что извините... Словом, мы поняли сразу. Гонсалес стукнул в заднюю стенку, чтобы Роберт наготове был. По требованию патруля вылезаем, предъявляем документы, ворчим для порядка, опаздываем, мол. - Покажите груз, - говорят. Мы обходим грузовик, открываем заднюю дверь. Те настороже, один подходит, другой стоит поодаль и руку на кобуре держит. Но Роберт наш изнутри грузовика все видит, мы там в разных местах брезента дырок понаделали. Короче, открываем дверь, и в ту же секунду гремит выстрел. Второй "мотоциклист" падает, Роберт прыгает прямо на голову первому - он у раскрытой двери стоит, а нам велел в стороне держаться. Прыгает Роберт на этого "мотоциклиста", заламывает ему руки. - На кого работаешь? - спрашиваю я грабителя. Молчит. - Разрешите, старший инспектор, я с ним поболтаю, - Роберт вежливо говорит. Я киваю, и он уводит того в лесок, а мы вызываем по радио следственную группу, начинаем писать протокол (порядок есть порядок), обыскиваем убитого. И вдруг слышим выстрел, потом еще один. Бежим в лесок. Роберт спокойно прячет пистолет в кобуру, а задержанный грабитель лежит без движения. - Вот негодяй, - говорит Роберт, - пытался бежать, - пришлось пристрелить, после предупредительного выстрела, конечно. Я правильно поступил, старший инспектор? - смотрит на меня. - В инструкции сказано... - Правильно, правильно, - ворчу (редкий случай, чтобы допрашиваемый, безоружный и в наручниках, пытался убежать от стоящего в двух шагах полицейского с пистолетом в руке, я, по крайней мере, о таких не слышал). - Надо было выяснить у него все... - А он все сказал, вот, - и Роберт протягивает мне листок: данные, имена, адреса. - Он все сказал. Не понимаю, зачем бежать хотел. - Смотрит на меня ясным взглядом. Да, этот Роберт далеко пойдет. Надо о нем подумать. Проверочку прошел, сам того не зная. Как я когда-то. Этого, конечно, мало, надо будет повторить, но уже с заранее придуманным сценарием. Ну, что я буду тянуть резину. Что вам нарисовать, что ли, нужно? Вы и так все поняли. Еще две-три операции с Робертом, два якобы незначащих разговора, "незаметно" оброненный возле очередного тела знак "Черный эскадрон". И вот я уже веду его на свидание с Высоким чином. Недолгое свидание, "Черный эскадрон" приобретает нового члена, наша группа растет. Вот так передается эстафета. На место ушедших (в загробный ли мир, на пенсию ли, на повышение) приходят новые. Я привел Роберта, меня - О'Нил, его кто-то раньше. Когда-нибудь кого-нибудь приведет Роберт (если доживет). Он оказался ценным сотрудником. Я это сразу предугадал, это не было сюрпризом. А вот что стало сюрпризом, да еще каким, об этом я вам под конец расскажу. Однажды меня, О'Нила, а теперь еще и Роберта вызывает на очередное, вернее, внеочередное, свидание Высокий чин. Как всегда, в окраинный ресторанчик. Сидим, пьем пиво, молчим, ждем. - Вот что, ребята, - Высокий чин в благодушном настроении, он угощает, у него, видимо, радость, - собрал вас попрощаться. Лица у нас вытягиваются. Мы, я особенно, не любим менять начальство Кто его знает, каким будет новое. Пока нам везло: наш начальник по службе, хоть зануда и болтун, плохого мы от него не видели, наш начальник по "Черному эскадрону" - Высокий чин - тоже, хоть в огонь сражения не рвется, но все так продумает и растолкует, что только и остается, что обязательные фигуры прочерчивать. Да, дела... Он молчать умеет и лишнего не сболтнет, но тут его небось радость распирает, да хлебнул он уже прилично, вдвое больше, чем каждый из нас, и не только пива, так что расслабился. - Уезжаю, - говорит доверительно, - в Африку. Там нужно царькам помочь полицейскую службу наладить. - Царькам? - удивляюсь. - Ну, не царькам, президентам или еще как, у них звания длинные, мозги короткие. Если б не мы, да еще кое-какие заокеанские друзья, их бы давно скинули. Впрочем, это понятно. Уйти-то мы из их страны ушли, но царька своего посадили. Вот и нужно, чтобы мы им полицейскую службу наладили. Так что уезжаю. Я им там сразу "Черный эскадрон" создам. Тем более, они все черные, ха-ха-ха! - смеется своей дурацкой шутке в стиле Гонсалеса. А нам не смешно. - С кем теперь дело будем иметь? - спрашивает О'Нил, он всегда смотрит в корень. Но Высокий чин уже в Африке, ему нелегко вернуться на землю. Он словно не слышал вопроса. - И там этот "Эскадрон" будет не тайный, а явный, я у них быстренько поубираю смутьянов, если нужно, хоть половину населения. Зато другая половина будет образцовая. Да, - говорит мечтательно, - там заработки не то, что здесь, пальмы, море... Можно лет пять отдохнуть... - совсем размяк. - Так кто вместо вас? - настаивает О'Нил. Высокий чин приходит в себя. Ему досадно, что разболтался, что наговорил лишнего. Он сразу трезвеет. - Ну, ладно, - рубит, - пофантазировал. К делу. Вашу группу надо довести до пяти человек. Сейчас будет поворот в работе. Обо всем узнаете от нового шефа. Учтите, он человек железный. Слова "пощада" в его словаре нет. Такие акции провел, что вам и не снилось. И конспиратор величайший. Он сам вызовет, когда надо, - и усмехается. Простились без рыданий, без объятий. Пожелали друг другу счастья и долгой жизни. Он ушел, а мы еще посидели, обсуждая новость. Проходит день, три, пять, неделя, две. Мы начинаем беспокоиться. Может, о нас забыли? (А может, так и лучше?) На очередной оперативке начальник начинает вспоминать какие-то стародавние дела. Убийство президента Кеннеди, например (ну как же, из жизни Америки). Но при чем тут Кеннеди, это дело политическое, а не уголовное, полиция там сбоку припека. Ага, оказывается, ему приглянулся тот самый окружной атторней (поверенный.- А. К.) Нового Орлеана Гариссон, который, помните, устроил свое собственное расследование и начисто угробил весь этот здоровый талмуд, что родила комиссия Уоррена по расследованию. Он раскопал массу всяких вещей - доказательства заговора, свидетелей, разные показания. В конечном итоге ему, конечно, заткнули рот, а свидетелям жутко не повезло, всех смерть замела подчистую - кто от рака умер, кто из окна выбросился, кого машина сбила, а кого просто хулиганы укокошили... Бывает. Но наш начальник вопит: - Вот образец полицейского! Самостоятельного, не боящегося ответственности, честного, упорного и искусного! Ясно вам? Искусного. Вот вы все тоже должны быть такими. Не бояться высказываться, если со мной не согласны! Кто со мной в чем-нибудь не согласен? А? Говорите прямо! Я это ценю (как же!). Вот вы, Гонсалес, в чем вы не согласны со мной? - Я во всем согласен, я, что я... - блеет Гонсалес. - А раз так, - уже другим тоном говорит начальник, - переходим к текущим делам. Он сообщает о налете, который предстоит совершить на подпольную фабрику по переработке опиума-сырца, распределяет силы, дает указания. - Все идите, готовьтесь. Вы, О'Нил, Леруа и Роберт, останьтесь. (О, господи, неужели очередная нотация?) Когда мы остаемся в кабинете вчетвером, происходит чудо. Вы знаете, я вообще-то не верю в чудеса, во все эти иконы, которые вылечивают болезни, взгляды, которые двигают посуду на столе, операции аппендицита голыми руками... Чушь все это. Я не верю (теперь точнее будет сказать - не верил), что человек даже после долгой болезни, по прошествии многих лет, после пластической операции может настолько измениться, что его не узнать. Тем более за одну-две секунды! И тем не менее это происходит на моих глазах. Я вдруг вижу, что в кресле, в котором только что сидел наш болтливый, суматошный, в общем-то, добродушный и немного ленивый начальник, теперь сидит человек, от которого, прямо как волны, исходит такая жестокость и беспощадность, что мороз продирает по коже. Брр! И глаза у него не глаза, а кусочки льда. Да не может быть, такого не бывает! - Вот что, - и голос у него стал другим - резким, скрипучим, - акцию с Бер Банка вы провели неплохо и с Дором тоже. Кое-чему вас этот Высокий чин все-таки научил. Хотя он дилетант и мальчишка. Пришлось его сплавить подальше, он только и годится с зулусами сражаться. Теперь я буду вами руководить. И мы займемся настоящими делами. Ясно? Мы сидим остолбеневшие. Да, вот это сюрприз! Это наш-то начальник, тюфяк... Ничего себе, тюфяк! И уж если Высокий чин в его глазах неумелый мальчишка, то могу себе представить его самого в деле! Молчим, а он продолжает: - Так вот, кончайте ваши никчемные игры со всякой уголовной швалью. Нечего на них патроны тратить, да и полезными они иной раз бывают. Теперь все силы "Черного эскадрона" - на борьбу с подрывными элементами! Ясно? Еще бы! На этот раз он так произнес эти слова "подрывные элементы", что если б слова могли убивать, от "элементов" осталась бы горстка пепла. Страшный человек. - Всех этих коммунистов, профсоюзных активистов, борцов за всякие свободы, щелкоперов, оппозиционеров - всех, всех к стенке. Свобода должна быть только у нас. Ясно? Германия до первой войны, Чили, Гаити, Португалия при Салазаре - вот настоящие режимы. И у нас должен быть такой. Вы полицейские, вы боретесь с преступниками. Все правильно. Но запомните, что лучшие из лучших вы, солдаты "Черного эскадрона", должны выметать всю нечисть. На кладбище! И не бойтесь, мы вас прикроем. За нами такая сила! - Он многозначительно поднимает палец к потолку. - А теперь слушайте задание... Он объясняет. Когда мы слышим, о чем идет речь, кого надо убрать, у нас глаза лезут на лоб. И я понимаю теперь, что наш всесильный Высокий чин щенок по сравнению с этим теперь уже во всем нашим начальником. - Ясно?.. - спрашивает он под конец. - Идите. Действуйте. И опять происходит чудо. Перед нами снова наш привычный тюфяк. Мы, чуть не пятясь, выходим из кабинета и еще не скоро приходим в себя. И... сразу же начинаем действовать, словно он смазал нам пятки скипидаром. Вы, конечно, ждете, чтоб я вам рассказал, о чем идет речь на этот раз? Рассказа не будет. Извините. Про все не расскажешь...