Рудольф Лускач. Завещание таежного охотника --------------------------------------------------------------- МОСКВА 1961 Путешестия, Приключения, Фантастика. Государственное издательство географической литературы OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- RUDOLF LUSKAC ODKAZ LOVCE TAJGA PRAHA Сокращенный перевод с чешского Л. В. ЯКУБОВИЧА Ответственный редактор доктор биологических наук Г. В. КРЫЛОВ Литературная редакция члена Союза советских писателей Г. Г. ХАЛИЛЕЦКОГО Художники; Т. АЛЕКСЕЕВА и Е. АСМАНОВ В этой увлекательной повести события развертываются на звериных тропах, в таежных селениях, в далеких стойбищах Романтикой подвига дышат страницы книги, герои которой живут поисками природных кладов сибирской тайги Автор книги - чешский коммунист, проживший в Советском Союзе около двадцати лет и побывавший во многих его районах, в том числе в Сибири и на Дальнем Востоке. ПРЕДИСЛОВИЕ Письмо было из Праги. На листке бумаги в левом верхнем углу, там, где у нас обычно ставят крупный фиолетовый штамп, стояло: "Рудольф Лускач, инженер". Инженер?.. Я только что прочел перевод его книги "Завещание таежного охотника" и готов был поклясться, - да нет, у меня ни на минуту не возникало в этом сомнения! - что это произведение профессионала, художника, опытного и зрелого. Так кто же все-таки он: инженер или писатель? Пожалуй, и то и другое Я мысленно представил себе этого шестидесятилетнего, но еще полного стремительной энергии, привычно собранного человека: путешествия сохраняют молодость. Я уже кое-что знал о Рудольфе Лускаче, письмо объясняло остальное. Сложна и полна неожиданностей, поисков, приключений его биография. Любознательная тяга к природе, к ее изучению, к охотничьим скитаниям и в то же время постоянная верность своей основной профессии (Р. Лускач - инженер лесной промышленности) нераздельно сочетаются в этой биографии с литературным творчеством. Лускач был участником Великой Отечественной войны. Собственно, на войне-то и родилось решение Р. Лускача взяться за перо. Было это так. На коротких привалах, ночью, в какой-нибудь полуразрушенной избушке, где усталые бойцы находили свой недолгий приют, веселый и словно никогда не утомляющийся майор Лускач начинал что-нибудь рассказывать. А рассказывать ему было о чем. Он вспоминал свои бесконечные охотничьи скитания, случавшиеся с ним приключения в лесах Карелии, Урала, Восточной Сибири, - много сотен километров пришлось ему до войны по таежным тропам исходить с охотничьим ружьем. О многом знал Р. Лускач, да и рассказчиком был мастерским. Природа нечасто наделяет людей таким внимательным взглядом и ненасытной любознательностью. Перед мысленным взором слушателей простирались шумные, густо-зеленые леса. Вот прошел, настороженно прислушиваясь, ловкий в движениях медведь: только в сказках он неуклюжий увалень. Вот пролетела в вышине стремительная белочка - а вы знаете, почему она летает?.. Так рождались эти неписаные рассказы. "Слушатели мне советовали: напишите обо всем этом - это очень интересно, - вспоминает Р. Лускач. - Но всерьез взяться за перо удалось лишь после войны, когда я вернулся на свою освобожденную Родину..." И все в его рассказах так или иначе было неизменно связано с Советским Союзом. x x x Еще в 1927 году, когда он по приглашению советского правительства приехал в числе других зарубежных специалистов в нашу страну, началось его знакомство с яркой, неповторимо прекрасной природой самых различных краев и областей Советского Союза. "По поручению Лесотехнической академии, - пишет об этих днях Р. Лускач, - я часто выезжал для оказания помощи в создании механизированных лесопунктов на Урал, в Сибирь, на Дальний Север". Там-то, в этих долгих и порой нелегких, но неизменно увлекательных, романтических поездках и походах, и накапливались впечатления, наблюдения, образы, которые потом легли на страницы приключенческих и краеведческих книг. Принято считать, что краеведческая литература - литература специальная, рассчитанная на определенный, всегда узкий, круг читателей. Р. Лускач впоследствии оказался в числе тех, кто опроверг это мнение: он создал книги, сразу ставшие массовыми. Произведения Р. Лускача выдержали не менее трех-четырех изданий, а это даже далеко не каждому роману дано. Но как же все-таки он стал писателем? Он просто вспомнил свое обещание, данное однополчанам. Вспомнил... и взялся за перо. Нет, это не было праздной забавой. Сразу же после войны, вернувшись в освобожденную родную Чехословакию, Лускач поставил себе целью - познакомить читателей своей родины с щедрой русской природой, с нашим животным и растительным миром, с увлекательными приключениями охотников в русских лесах. Первая такая его книга - "Зеленый рай" - была издана в Праге в 1947 году, а затем выдержала несколько переизданий, пользуясь неизменным успехом. О ней писали как о крупном событии в литературной жизни страны, в библиотеках на нее был огромный спрос. Это был развернутый, образный рассказ о Карелии, о ее сказочных необъятных лесах, о том, как интересны и поучительны охотничьи скитания в них. Вслед за этим вышла вторая книга - "Раздолье без границ", - отразившая многочисленные впечатления автора, накопившиеся за годы его жизни в Советском Союзе. Успех книги превзошел все ожидания: в Чехословакии она была переиздана четырежды, в Венгрии - дважды, издается в Польше. "Без преувеличений говоря, - пишет Лускач, - эту книгу знают в Чехословакии почти все: от школьника до старика". После выхода книги в Германской Демократической Республике, где она также приобрела широкую известность, одно из охотничьих обществ (в городе Циттау) вопреки протесту автора приняло имя Рудольфа Лускача. В 1954 году в Праге была издана его третья книга - "Охотники большой страны". Книга состоит из очерков об охотниках и охоте, о природе и животном мире некоторых областей Советского Союза. Наконец, еще годом позднее читатели Чехословакии познакомились с четвертой книгой Р. Лускача - "Завещание таежного охотника"; этой-то книгой и открывается знакомство советских читателей с творчеством чешского друга. В чем же секрет успеха книг чешского инженера-путешественника? Прежде всего в той огромной и чистой любви, которой овеяно его отношение к природе. В произведениях Р. Лускача каждый пейзаж, каждая художественная деталь как бы согреты теплом его живого сердца. Что-то пришвинское, зоркое и мудрое есть в его изображении русской природы - это картины, несущие определенную мысль, картины с большим и серьезным подтекстом. О чем бы он ни писал: о звенящей ли родниковой чистой горной реке, или о белоствольных березках, или о ярких закатах над тайгой, - везде не просто гамма удачно подобранных красок: эти краски греют сердце, заставляют думать о красоте и радости жизни. Второе достоинство книг Р. Лускача - в широте авторской эрудиции, в богатстве познаний писателя. Как ни странно звучит эта похвала, в ней, право же, немалый смысл. Далеко не всякий художник может с такой же тщательной подробностью и осведомленностью рассказать, как растет таинственный корень женьшень, и какие следы оставляет на тропе легкая кабарга, и как по-разному ведут себя в различных случаях таежные птицы, и как разжигается костер в сырую, туманную непогоду... Интересные подробности, которыми так щедры страницы повестей Р. Лускача, нельзя ни вычитать в книгах, ни выдумать за письменным столом. Их можно было раздобыть только в таежных чащах, у ночного костра, на звериной тропе - жизнь охотно награждает ими пытливых и ищущих. Кажется, нет предмета, о котором Р. Лускач не сообщил бы что-то такое, чего до него читатель почти наверняка не знал. Это богатство авторских познаний делает книги Р. Лускача не только художественно, но и познавательно ценными. Повести Р. Лускача "Завещание таежного охотника" нельзя отказать и еще в одном немаловажном качестве: она занимательна. Р. Лускач умеет строить повествование так, что главу за главой читаешь буквально не переводя дыхания. Больше того, повесть "Завещание таежного охотника", пожалуй, даже перенасыщена приключениями. Кто же станет спорить? Всякий, кто хаживал по сибирской или дальневосточной тайге, знает, что в приключениях и неожиданностях там недостатка нет. Автор сознательно "перенес" некоторые природные особенности восточносибирской тайги в другие области и насытил рассказы о них многочисленными охотничьими приключениями. Развертывая события где-то в верхнем Приамурье и отрогах Станового хребта, между станциями Сковородино и Невер и вершинами рек Олекмы и Алдана, писатель придал отдельным ландшафтам черты нижнего Приамурья Он как бы отодвинул к северо-западу границу распространения маньчжурского дуба и женьшеня, а также тигра, кабана и пятнистого оленя. От этого повесть стала более насыщенной ботаническими и зоологическими фактами, правда менее достоверными с точки зрения действительности. Вымышлены также и некоторые географические названия. Таковы особенности книги, о которых следует предупредить читателя. Следует помнить, что события в повести происходят в начале тридцатых годов, и тайга тех лет - безразлично, уссурийская она или забайкальская - значительно отличается от тайги сегодняшней, в которой пролегли дороги, протянулись провода, появились многочисленные крупные механизированные леспромхозы, поселки, города. Можно не сомневаться, что советские читатели с интересом прочтут книгу своего зарубежного друга, которая проникнута любовью к нашим родным краям, к их природе, широкому сибирскому раздолью, к милой нашему сердцу отчей земле. Г. Халилецкий Глава 1 ДОРОГА В СИБИРЬ Я торопился. До отправления поезда оставались минуты, а я только выходил из машины у Ярославского вокзала. С этого вокзала отходят поезда дальнего следования, и здесь очень людно. Пробравшись сквозь толпу, я, наконец, остановился перед своим вагоном. Проводник встретил меня обычным приветствием, проверил билет и проводил до купе, где на мягких диванах уже сидели два пассажира. Таким образом, создавалась компания, которой предстояло провести не один день в общем доме на колесах - до Сибири ехать долго!.. Разместив багаж, я присел у окна и взглянул на часы, через несколько минут мы поедем. Поезд уже тронулся, когда в купе вошли проводник и четвертый пассажир - высокий молодой человек. Проводник поучал: - Поезд дальнего следования не пригородная электричка, второго поезда сегодня уже не будет... - На вокзал меня вез товарищ, у него своя машина, - оправдывался юноша, - а по дороге лопнула камера... Проводник кивнул головой и снисходительно добавил: - Случается. Только надо всегда рассчитывать, чтобы время в запасе было... Так, пожалуйста, ваше двенадцатое место. Пассажир поблагодарил и, уложив свои чемоданы, сел, громко вздохнул и вытер высокий лоб. Улыбнувшись нам так, что сверкнул ряд ослепительно белых зубов, молодой человек начал разминать затекшие пальцы рук. Потом, окинув нас взглядом, сказал: - Поезд едва не ушел у меня из-под носа. Полный, круглолицый мужчина средних лет, лежавший на верхней полке, спросил: - Далеко едете? - В Сибирь, - лаконично отозвался юноша. - В Сибирь?.. - мужчина усмехнулся. - Сибирь - понятие растяжимое. Не то что я любопытен, но, когда говорят о Сибири, для меня это всегда звучит по-особенному... - Вы сибиряк? - живо спросил молодой человек. - Да. И родом и по месту жительства, - он назвал город, в котором живет. - Если к нам едете, рад быть вам полезным. - Спасибо, только я еду дальше, в Приамурье. - Ну тогда звать не могу. Небось не на прогулку едете, - произнес сибиряк. Я невольно улыбнулся. - А есть люди, которые в Сибирь едут именно на прогулку. Скажем, из Ленинграда на Амур. - Хотел бы увидеть такого человека, - засмеялся юноша. - Могу вам представить его, - я привстал и поклонился. В купе стало тихо, взгляды трех пассажиров устремились на меня. - Шутите? - бросил сибиряк. - Ничуть. Я еду как раз на прогулку. Вернее, в отпуск. Хочу там поохотиться... - Смотри ты, в какую даль теперь забираются туристы, - засмеялся молчавший до сих пор третий пассажир. - Доеду до станции Сковородино, - пояснил я, - а дальше на какой-нибудь попутной машине. Вы, случайно, не в те места направляетесь? Мой вопрос был самым обычным, и потому меня удивило, что молодой человек посмотрел на меня изумленно и ответил после короткого раздумья. - Это действительно поразительное совпадение! Я тоже еду туда... - Вот видите, значит, попутчик, - обрадовался я. Все присутствующие представились друг другу. Я узнал, что молодого человека зовут Олегом Андреевичем Феклистовым, работает он в Ленинградском геологическом институте научным сотрудником; Иван Иванович Рогаткин - сибиряк, возвращается в Иркутск из Москвы с конференции меховщиков. Наконец, последний пассажир - агроном Борис Степанович Холкин, из Красноярска. Что касается меня, то я еду по приглашению сибирского охотника, с которым познакомился примерно год назад, во время моей первой поездки по Сибири. Несколько лет я работал в Ленинграде, в тресте лесной промышленности. В прошлом году в Омске проходила конференция по вопросам заготовки древесины в Западной Сибири. Там я познакомился со старым охотником - Петром Андреевичем Чижовым. Он так увлекательно рассказывал о своих удивительных приключениях в тайге, что я решил провести свой отпуск в глухом таежном уголке. Мои спутники сразу узнали во мне иностранца, хотя я уже восьмой год жил в Советском Союзе и хорошо владел русским языком. Поговорив, мы пришли к общему выводу, что для чехов некоторые тонкости русского произношения представляют немалую трудность. - Не огорчайтесь, - заметил агроном. Главное, что у нас вы нашли себе отличное применение. А это для специалиста - счастье! Потом разговор перешел на Прагу; мы вспоминали ее исторические памятники, вспомнили Яна Гуса, Жижку, других борцов за независимость чешского народа. Признаться, я был немало удивлен тем, что мои собеседники так хорошо знают историю моей родины, в особенности агроном, поразивший меня глубиной знаний. - Все очень просто, - объяснял он с улыбкой. - Я родился в бывшей Волынской губернии, а там жило много чехов. В молодости я неплохо умел объясняться по-чешски, даже с чешскими скороговорками справлялся. Он дружелюбно рассмеялся: - Чешских охотников я знавал, но не встречал никого, кто жертвовал бы своим временем и ехал тысячи километров ради охоты в тайге. А тем более летом. Летом-то ведь нет охоты на пушного зверя. Видимо, вы страстный охотник. - С ружьем и удочкой я прошел леса Карелии и Севера, но тайги не знаю, - сознался я. - Для меня тайга - книга за семью замками... - Вот это настоящий охотничий характер, - перебил меня Рогаткин. - Я вас понимаю, Рудольф Рудольфович. Тайга, честное слово, стоит того, чтобы пожертвовать ради нее отпуском. Но эго, конечно, по плечу только тому, кто охотник с большой буквы! - По-вашему получается, - вступил в разговор наш молодой геолог, - что обычному человеку не выдержать в тайге? - Позволю себе утверждать: да! Конечно, я не хочу сказать, что все, кто охотится в тайге, люди необычные. Взгляните хотя бы на меня... - воскликнул Рогаткин, встал, раскинул руки и повернулся кругом. Мы рассмеялись. А Рогаткин снова сел, закурил папиросу и продолжал: - В тайге шага не шагнешь без того, чтобы тебе не грозили неожиданные трудности и препятствия. Но нашего брата-охотника почему в тайгу тянет? Потому, что она полна сокровищ! Еще никто не сумел подсчитать всех богатств тайги. Не только тех, что под землей или в недрах гор, но и тех, что бегают по земле: мягкое золото. - Вы говорите о пушнине? - переспросили мы. - Конечно, о ней. И ведь тут, как и в геологии, без знаний, без наблюдательности охотнику в тайге делать нечего. Допустим, соболь. Он осторожен, хитер, когда его преследуют, может целый день идти "поверху": перепрыгивать с дерева на дерево, и хоть бы ему что! Сибиряк помолчал, тяжело вздохнул и сказал: - Нет, что ни говорите, трудный кусок хлеба у охотника! Феклистов с нескрываемым интересом следил за рассказом Рогаткина. Я спросил: не охотник ли он? Геолог ответил утвердительно и добавил, что с нетерпением ждет охоты в тайге. - Значит, нашего полку прибыло, - заметил я, - вы, конечно, охотитесь на крупных хищников - на медведя, на тигра? - Что вы, что вы! Я не настолько опытен, чтобы отважиться идти на медведя. А уж о тигре и говорить нечего. Больше всего меня интересует одно сокровище тайги - соболь. - Соболь? - удивился Рогаткин. - Так ведь на него охотятся только зимой. Геолог смутился, но его выручил агроном Холкин: - По-видимому, вы хотите только наблюдать за соболем? - Вот именно, - сразу же подтвердил юноша. - Я хочу... поближе познакомиться с жизнью этого зверька. Рогаткин, спрятав улыбку, заметил: - Очень интересное занятие. Только неудачное время года. Сейчас, в конце лета, выслеживать соболя почти невозможно. Просто удивляюсь, как вы этого не учли... Может быть, у вас еще какое дело есть, а ради соболя в такую дальнюю дорогу кто ж пустится?.. Феклистов с минуту помолчал, потом произнес негромко: - Да, работы будет немало. Такое объяснение звучало довольно скупо, и вся история с соболем показалась нам странной. Самый факт, что геолог увлекается наблюдением за соболем, был необычен. Или он подшучивал над нами, или скрывал действительную цель своей поездки. Заинтересовавшись, я спросил: - Должно быть, вы едете в тайгу на геологические изыскания? - Нет, моя поездка носит иной характер. Она связана с научной работой моего дяди - биолога. Он сам хотел поехать в тайгу, но его неожиданно послали на Международную конференцию в Стокгольм. И я еду вместо него... Я невольно насторожился: неужели еще одно совпадение?! Дело в том, что вместе со мной должен был ехать один биолог, который, как и я, принял в прошлом году приглашение старого охотника. И вот месяц назад мы с ним списались и обо всем условились, но в последний момент он позвонил, что выезжает в Стокгольм. В день своего отъезда я получил от него письмо, но торопился на вокзал и, не читая, положил его в портфель. - Я знаю одного биолога... Анастасия Серафимовича Реткина, - неуверенно начал я. - Мы с ним... - Мой дядя! - перебил удивленный геолог. - Значит, вы тоже едете к Петру Андреевичу Чижову? - Угадали, - рассмеялся я. - Стало быть, речь идет об одном и том же приглашении. До полной компании не хватает еще третьего - профессора Гулкова. Но он писал мне, что, к сожалению, поехать с нами не сможет: занят. Разве дядя ничего не говорил вам о нас, о нашем уговоре?.. - По правде говоря, он что-то об этом говорил мне, даже описал каждого из вас. Но в спешке я все запамятовал... Может быть, вам это покажется странным, но, право же, голова у меня была забита совсем другим! - Понимаю. Я тоже не успел прочесть письмо вашего дяди... Письмо биолога Реткина было коротко. Он сообщал, что у Чижова я встречу его племянника, Олега Андреевича Феклистова, и просил помочь ему в работе, которая, по-видимому, будет нелегкой, но обещает быть интересной. Письмо заставило меня задуматься: странное дело, Реткин просил помочь его племяннику, а ни словом не упоминал, о какой работе идет речь. - Насколько мне известно, дядя предупредил Чижова о моем приезде. На всякий случай у меня с собой еще одно письмо... - сказал Олег. - Значит, едем вместе... - К сожалению, - возразил геолог, - я должен сойти раньше. Мне нужно задержаться в Чите по служебным делам. Так что у Петра Андреевича вы будете раньше меня... - Передать ему письмо вашего дяди? Мое предложение почему-то обеспокоило Олега. Он пытался улыбнуться, но улыбки у него не получилось. - Спасибо, но не буду вас затруднять. Это ведь не к спеху, письмо я передам сам, - торопливо сказал он. Наши попутчики внимательно следили за разговором, и Рогаткин высказался насчет нашей случайной встречи: - Хорошая примета! - Он помолчал. - Вот что, друзья мои, вам предстоит нелегкий путь, а, сознайтесь, много ли вы знаете о тайге? По-видимому, столько же, сколько знает большинство людей: совсем немного или вообще ничего. Я согласился, и сибиряк продолжал: - Вот вы отправляетесь на охоту, в странствия по тайге. Попадаете в незнакомую обстановку... Если позволите, я немного подготовлю вас к этому. Слова Рогаткина несколько задели меня: ведь он уже знал, что я не новичок в охотничьем деле, немало уложил волков и медведей. Заметив, что его слова обидели меня, Рогаткин примирительно произнес: - Ничего, Рудольф Рудольфович. Вы знаете Карелию, леса Архангельской, других северных областей, а ведь все это, батенька, не тайга... Кое-что о ней я вам расскажу, а вы потом убедитесь, прав ли был я... Он помедлил. - У меня особое отношение к тайге. Большую часть года я провожу в разъездах. Езжу по факториям и охотничьим кооперативам, заключаю договора на контрактацию пушнины. Сам я охотник и вырос в тайге. Когда-то я учился на медицинском факультете, затем перешел на естественный. И хотя естествознание было моим любимым предметом, вышло так, что спустя два года я покинул университет: заболел. Вернулся в тайгу, и теперь я официальный эксперт и оценщик пушнины. Это мое основное занятие. А второе - пишу. Понимаете, невозможно не рассказывать обо всем, что видишь в тайге... Ну вот, - он смущенно улыбнулся, - вот и мучаюсь. Пишу дома, в поезде, на пароходе, пишу в любой обстановке. Сначала друзья надо мной посмеивались, но теперь поверили, что это совсем не забава... Ну, кажется, и все о себе. О тайге скажу больше. Я постараюсь воспроизвести здесь по возможности точнее рассказ, который мы тогда услышали. - Изо дня в день идет человек по тайге, и поверхностному наблюдателю все в ней кажется одинаковым: полумрак, на высоких деревьях белеют сухие ветви, а на них гирлянды серого и серебристого лишайника... То и дело попадаются пни, сломанные деревья, пахнет гнилью, тлением - мрачно становится на душе у человека... Только резкий крик кедровки и стук дятла нарушают тишину, царящую в этом темно-ветвистом лесу. Сначала тайга поражает своей суровой первобытностью. Как и много веков назад, на тысячи километров раскинулась она, мрачная и неприступная. Вместо упавших деревьев выросли новые. Молодая поросль поднялась над мертвыми стволами, а в зеленых кронах прыгают белки и порхает любопытная кедровка. Вплоть до начала нашего века в тайге сохранялся культ шаманов, прочно держались суеверия. Еще сегодня в древних поселениях можно встретить остатки старых деревянных сооружений на высоких сваях: шаманы сжигали здесь жертвоприношения духам. На небольших тумбах тлели бобровые и собольи шкурки... Но, как сурова наша тайга, так она и прекрасна! Стройные пихты и ели стоят как часовые, чуть подальше высятся острые контуры скал. Дневной свет, многократно преломленный и отраженный листвой деревьев, еле пробивается к земле. Последние лучи заходящего солнца медленно скользят по скалам, и кажется, будто скалы меняют свой облик. Растут тени, вытягиваются, падают в низины. Вот из огромного молчаливого леса повеяло холодным ветерком. Терпкими запахами тайги насыщен он. Наступила ночь... Если тихо стоять на скале, можно увидеть бесшумных ночных летунов. Одна из крупнейших ночных птиц - филин - вызовет изумление: этот филин ловит рыбу. Крупную рыбу он относит на берег, затем возвращается воздушным путем и ловит с необычайным упорством... Но вот снова утро, и в первых лучах солнца, видная издалека, выделяется на темном фоне таежная "франтиха" - сосна. Там светло и весело, так как солнечные лучи сквозь зеленую крышу ветвей доходят до земли, где щедрая природа соткала многоцветные орнаменты из пестрых цветов, ягод и кустарника. Щебечет бессчетная армия пташек - жизнь бьет ключом... Каждому живому существу тайга дает пищу по его силе и ловкости, смекалке и стойкости. Особенно шумно бывает под кронами могучих кедров, когда в сентябре поспевают орехи. В ветвях хозяйничают белки, глухари, а у подножия деревьев лакомятся орехами медведи, росомахи, лисицы. Иногда в пиршестве участвует рысь; некоторые охотники утверждают, будто и тигр приходит попробовать кедровые орешки... Но я обещал дать вам несколько советов. Так вот, прежде всего: не делайте ни шагу в тайге без хорошей собаки. Можно сказать без преувеличения, что без собаки неопытный охотник, даже с ружьем в руках, погибнет в тайге от голода, особенно весной, когда вся дичь гнездится и кажется, будто все вокруг вымерло. Лишь кое-где хрустнет сухая ветка или послышится шелест полета птицы, которую он не успел заметить. Единственным спасением для случайного путника остаются реки, где бессчетные косяки рыб мечут икру Но сумеет ли он добраться до ручья или реки, когда дорога с каждым шагом становится труднее, когда ноги подкашиваются от усталости, а в ушах слышится звук собственного пульса. В таких случаях ищите небольшой сруб, стоящий на высоких столбах где-нибудь на безымянной прогалине. Охотники во время зимнего промысла строят эти избушки в самых глухих таежных уголках. В начале зимы в них свозят муку, сало, соленую и вяленую рыбу, соль и другие продукты, а также инструменты. Сруб-амбар никогда не запирается, а для предупреждения непрошеных гостей - медведей и других зверей - его закрывают на крепкие засовы и ставят на высоких сваях. Попасть в него можно только по лестнице, лежащей под амбаром. По неписаному закону тайги каждый, очутившийся в этих глухих местах в беде, может взять из амбара необходимые продукты. Но горе тому, кто злоупотребил таким гостеприимством или обобрал амбар полностью. Местные охотники по почти незаметным признакам установят присутствие человека в безлюдной тайге, по едва различимым следам узнают, что он делал, каковы его намерения и даже характер. Хоть тайга и молчалива, - нарушителю таежных законов здесь не укрыться. Должен сказать, что теперь условия жизни в тайге изменились. Но ремесло охотника по-прежнему требует, кроме необходимых навыков, еще и крепкого физического развития, выносливости, смелости. Не знаю, что вас в тайге ожидает, но думаю, пережить кое-что придется. По-видимому, сибиряк был прав, утверждая, что его сердце отдано тайге. Так мог говорить человек, по-настоящему любящий таежные просторы. Мы оценили по достоинству этот живой образный рассказ... ...Ночь, проведенная в поезде, тоже имеет свои прелести. Мои спутники уже спали, а я все еще лежал и смотрел на темную плоскость окна вагона, на которой, как на экране, мелькали удивительные тени ночных пейзажей. Когда поезд проезжал через лес, темные прыгающие контуры деревьев ложились на окно, но были исковерканы светом луны, на минуту прорывавшей завесу туч. Тени удлиняли ветви деревьев, растягивали стволы, вокруг которых роились, словно огненная мошкара, искры из трубы паровоза. Какова же ты будешь, воспетая и проклятая в песнях тайга? Что ждет нас на твоих просторах?.. В лесу, по которому мы проезжали, днем гудели тракторы, автомашины, скрипели стрелы кранов, грузивших сваленные деревья, он казался совсем иным, чем леса европейской части. Сознание, что это начало загадочной тайги, делало его особенно интересным. Рассказы Рогаткина пробудили во мне еще большее нетерпение и жажду той минуты, когда с ружьем и удочкой я впервые вступлю в мрачный, величественный храм зеленого царства. Скорее бы тайга!.. Остальная часть пути прошла незаметно. Рогаткин и Холкин оказались неутомимыми рассказчиками. Мы сдружились, и, пожалуй, один только Олег Андреевич был сдержаннее и молчаливее, чем следовало ожидать в его возрасте. Только изредка лицо его прояснялось, он как бы забывал что-то гнетущее и тогда поражал нас своим остроумием и находчивостью. Но тотчас же без видимых причин снова задумывался и замыкался в себе. Агроному тоже бросилось в глаза его поведение, но он считал, что молодые научные работники иногда так бывают поглощены разрабатываемыми проблемами, что забывают обо всем остальном. Я готов был подумать, что агроном прав, хотя казалось странным, чтобы геолога могли настолько глубоко заинтересовать соболи, которые, как он утверждал, являются целью его поездки в тайгу. Постепенно наша компания уменьшилась. В Красноярске с нами сердечно распрощался агроном Холкин, а в Иркутске я крепко пожал руку специалисту по пушнине Рогаткину, с которым очень сдружился. Он обещал при первой же возможности проведать меня в Ленинграде. Вскоре сошел и Олег Феклистов. Прощаясь, он уверял: - Вот закончу здесь свои дела и прямо к Петру Андреевичу. До скорой встречи! Поезд увозил меня дальше на восток. Остаток пути прошел без каких-либо событий, и, когда, наконец, я сошел на тихой далекой станции и стал расспрашивать о попутном транспорте, мне сказали, что сейчас отходит машина. Я устроился в кабине рядом с водителем. За девять часов мы доехали до небольшого поселка - центра золотодобывающей промышленности района. Здесь жил сибирский охотник Петр Андреевич Чижов. Быстро нашел его дом и был радушно встречен его семьей. Сестра Петра Андреевича сообщила, что охотник два дня ожидал гостей из Ленинграда, а затем уехал по делам в небольшое селение Вертловку. Я объяснил, что мой спутник, Олег Феклистов, приедет через два или три дня. Сам же решил поехать вслед за Петром Андреевичем. На следующий день я сел в кабину грузовой машины, шедшей по направлению к Вертловке. Дорога вилась по узкой долине меж невысоких сопок и была усеяна крупными камнями и разбита глубокими выбоинами. Местами колеса проваливались в грязь до самых осей, и дважды мы основательно увязали в жидком месиве. Правда, водитель не терял бодрого настроения, весело объясняя: - Ишь ты, не больно ласкова тайга к нам. Ну да мы от нее все равно свое возьмем... Видите: шагов двести правее уже проложена новая дорога! Несколько любопытных птиц-кедровок с криком летали над нами и рассказывали зеленому царству о том, что тут происходят непонятные вещи. Я следил за их полетом, и мне казалось, будто, кроме них, на темном фоне леса порхают какие-то загадочные существа, но только не птицы... - Летяги, - объяснил водитель. - Их тут видимо-невидимо. Стоит только раскричаться кедровкам, как эти "планеристы" скользят с высоких деревьев в чащу. Летяги похожи на белок. Их задние лапы соединены с передними специальными перепонками, которые при прыжке служат как бы парашютом. По-видимому, летяги настолько искусно использовали свое "парашютное снаряжение", что прямо-таки плавали в воздухе. Мохнатыми хвостиками они пользовались вместо руля. Езда так утомила меня, что я обрадовался, когда мы, наконец, остановились неподалеку от Вертловки. Остальную часть пути я решил пройти пешком. Шофер поехал дальше, вечером он намеревался с последней партией груза вернуться в Вертловку и там переночевать. Пользуясь этим, я оставил свои вещи в машине, взял ружье и сумку. До деревни оставалось немногим более трех километров. Дорога делала большую дугу, огибая холм, и я, чтобы сократить путь, пошел напрямик через лес. Наметил направление, и ступил на узкую тропинку, которая должна была привести меня к месту назначения. Слабый дождик, застигший нас в дороге, осел несчетными каплями на деревьях и травинках, и они теперь блестели цветными огоньками. Тропинка постепенно суживалась и вскоре совсем исчезла, словно ее поглотили тени, падавшие на землю от могучих елей и пихт. Аромат живицы и багульника наполнял воздух. Было слышно, как перекликаются птицы. Вдруг, будто по команде, пернатые замолкли и наступила тишина... Она была настолько гнетущей, что я остановился, затаил дыхание и прислушался. Страшна безмолвная тайга, кажется, будто вот-вот обрушится на тебя какая-нибудь неожиданность. Внезапно крик журавлей, летевших в вышине, нарушил тишь. И едва раздались их унылые голоса, как в тайге снова воскресла жизнь. Запел многоголосый птичий ансамбль, запрыгали белки, застучал дятел, где-то призывала горлица и протяжным стоном отвечала другая. Я пошел дальше. Лес начал редеть, и сквозь деревья виднелось трехцветное пространство. Вверху лазурное небо, на горизонте синеющая стена леса, а перед ним желтая полоса болота... Обходить его - значит, потерять много времени, и я решил рискнуть пройти через болото, надеясь на приобретенный в Карелии опыт. Срезал длинную крепкую палку, взял ружье за спину и ступил на первую кочку. Почва, словно студень, заколебалась под ногами и осела настолько, что я очутился посередине большой воронки. Переступая с ноги на ногу, я только ухудшил свое положение и начал вязнуть. Болото булькало, шипело, покрывалось пузырьками воздуха. Не теряя ни минуты, я положил перед собой палку, с огромным усилием взобрался на нее и, подавшись вперед, изо всех сил схватился за жесткую траву на краю болота. Она резала руки, но, подтягиваясь, я постепенно выбрался на твердую почву. Тяжело дыша, весь в грязи, я сел на землю и задумался: что делать. Как ни страшна была эта пучина, самолюбие не позволяло, чтобы меня сочли за новичка, который не сумел пройти по тайге даже трех километров. Хорош, нечего сказать, охотник, кто поверит, что я избороздил вдоль и поперек леса Карелии и Севера... Первая неудача меня не охладила. "Останавливаться нельзя, - говорил, я себе, - нужно быстро и смело шагать вперед, держа палку наготове. Если провалишься, палку надо положить, и она будет служить опорой". Полный решимости, я снова ступил на болото. Вначале у меня захватывало дыхание и дрожали ноги, так как кочки подо мной оседали и колебались. Но скоро я освоился и при каждом шаге старался равномерно распределять вес тела. Это было утомительно. Неожиданно одна нога провалилась в небольшом ржавом кружке, который я просмотрел. Не успев опомниться, я потерял равновесие и упал. Оперся на локоть, но не нашел никакой опоры, вся рука по самое плечо провалилась в жижу. В этот опасный момент меня опять выручила палка. Ходьба по болоту настолько меня изнурила, что перед глазами поплыли круги - красные, зеленые, синие. Подкашивались ноги. Наконец я добрался до конца проклятой трясины, с огромным трудом оттолкнулся от палки и одной ногой стал на твердую землю. Другая была еще в болотной грязи, и в таком положении я оставался до тех пор, пока не успокоилось биение пульса в висках и не умолк звон в ушах. На твердой почве меня охватило чувство огромной радости: жив, жив!.. Но только теперь я увидел, куда попал. Передо мной стояли стеной столетние ели и пихты. Их ветви опускались до самой земли, переплетались между собой, и сквозь этот заслон нельзя было пройти человеку. Ища прохода, я двигался вдоль зеленой изгороди, но вскоре понял тщетность своих поисков. Без долгих раздумий я опустился на четвереньки и убедился, что между самыми нижними ветвями и землей достаточно места - можно проползти. Наклонив голову, я пополз вперед, и спустя минуту меня окружили странные сумерки. Они ничуть не напоминали вечерних, спускающихся после захода солнца. Это была какая-то зеленая мгла, в которой трудно было различить окружающее. Сюда не проникал ни единый луч солнца; все тонуло в мертвой, призрачной тишине; мое собственное дыхание отдавалось в ушах. Постепенно терялось ощущение времени и пространства, я двигался, но не знал куда. Вдыхал запах этой удивительной земли, веками погруженной в зеленый полумрак. Перелезал через мертвые стволы поваленных деревьев, светящиеся голубовато-зеленым светом. Стоило до них дотронуться, как холодный свет прилипал к руке, вытекал между пальцев. Я знал, что свечение вызывают различные бактерии и что световая энергия возникает в результате сложных процессов, главным образом окисления, и называется... Я усиленно вспоминал. Ага, вспомнил! Хемилюминесценция! Я повторял это слово про себя, а холодок ужаса бежал у меня по спине... И тут, сам не знаю почему, я совершенно неожиданно рассмеялся. Мой смех еще не успел смолкнуть, как где-то поблизости послышались тихие шаги, хрустнула ветвь... Я напряг слух и поспешно схватил ружье... Но вновь все стихло. Я пополз дальше и внезапно почувствовал нежный запах фиалок. Откуда могли взяться фиалки в местах, где царит темнота и стоят непроницаемые зеленые сумерки? Не сразу я сообразил, что этот запах также вызывается бактериями, живущими в истлевшем дереве. Я быстро полз дальше, и в конце концов зеленый туман стал редеть. Между деревьями появились просветы голубого неба, затем на их корнях мелькнул зайчик света, рожденный солнечным лучом, и наконец я смог встать на ноги. Я с облегчением вздохнул. Эти несколько часов окончательно убедили меня, что рассказы о коварстве тайги - совсем не небылицы. Пробираясь ползком, я потерял ориентировку и теперь шел наугад. Вскоре открылась небольшая полянка. С одной стороны ее высилась скала; я решил подняться на ее вершину, чтобы определить направление к деревне. Но это оказалось делом нелегким, так как не было никакой тропинки, и оставалось только пробираться по густому подлеску, который и привел меня к скале. На ней образовались как бы естественные ступеньки, облегчавшие восхождение. Когда, наконец, я взошел на вершину скалы, передо мною открылась необычайная по своей красоте картина. Вокруг раскинулись необозримые леса, окрашенные во всевозможные оттенки, местами переходящие в синеву или оранжевый и золотой цвета. Длинными полосами вились среди лесов светло-зеленые перелески. Я любовался этой красотой, но она не радовала меня. Я надеялся увидеть деревню, а видел одни лишь леса... Пять часов блуждал я по тайге, и теперь мной овладело чувство одиночества. Солнце вот-вот скроется за зубцами зеленой стены, - видно, придется провести ночь в тайге! Неожиданно я заметил на северо-западе струйку дыма. С минуту наблюдал, не исчезнет ли дым, но столб дыма увеличивался. Сомнений не было: дым шел из трубы, так как дым от костра поднимается медленно, еле заметным облачком, развеваемым легчайшим дуновением ветра. Значит, там находились люди, может быть, деревня. Определив направление, я спустился со скалы. Прошло почти два часа, пока, наконец, добрался до небольшого селения. Это была Вертловка. Вдоль речки, образовавшей здесь несколько излучин, стояло около двадцати изб. Едва я перешел мост, как кто-то окликнул меня. Обернувшись, я увидел грузовую машину, на которой приехал сюда. Шофер бежал навстречу. - Ого, долго продолжалась ваша прогулка! - кричал он. - Мы уже забеспокоились. Я два часа как тут, а о вас ни слуху, ни духу. Где вы пропадали, Рудольф Рудольфович? Я не успел ответить, как чьи-то сильные руки схватили меня и встряхнули, словно деревцо. Так приветствовал меня Петр Андреевич Чижов! Он был среднего роста, лет около сорока. Смуглая кожа покрывала слегка выступающие скулы его лица, а несколько морщинок в уголках глаз подчеркивали их живость. Брови у него были такие густые, что, казалось, они бросают тень на веки. Черные волосы на висках тронул легкий серебристый налет. Сразу же после приветствий он сказал: - Бьюсь об заклад, что вы застряли в Казачьем болоте или блуждали по Минайскому ельнику!.. Раздался веселый смех. Нас окружило несколько местных жителей, по-видимому узнавших от водителя о моем приезде. - Подтверждаю без пари, - отвечал я, - заблудился в вашей тайге. - Э, батенька, тайга не тетка. Она не нянчится даже с родными детьми, не говоря уже о чужих, и сразу выпускает когти. Приехал Илюша, шофер, а где, дескать, вы? Я сразу понял, куда вас занесло. Уже хотели вас разыскивать, только я отговорил. Вы же ведь охотник, сообразите осмотреться откуда-нибудь свысока. Вот и затопили мы покрепче печь сырыми дровами, чтобы вы почуяли домашний очаг. Как, помогло? - Помогло, - подтвердил я. - Итак, будьте нашим гостем. Чем богаты, тем и рады служить. Пожалуйста, проходите. Я вошел в добротную избу сибирского охотника. Обнесенная изгородью, она стояла на самом берегу реки. Изба была срублена из крупных бревен и снаружи обшита досками в елочку, Веранда, наличники окон и крыльцо изобиловали резными украшениями, свидетельствовавшими об искусстве сибирских плотников. Мне отвели просторную комнату, пол которой был застелен медвежьими шкурами. Их было пять штук. Диван покрывала великолепная тигровая шкура. Богатые трофеи говорили, что Петр Андреевич принадлежит к числу охотников, которые имеют заслуженное право похвастаться своими успехами. После таежного испытания я привел себя в порядок, и мы сели за большой накрытый стол. Петр Андреевич сожалел, что Олег задержался в Чите, а когда я рассказал ему, при каких обстоятельствах встретился с ним в московском поезде, он рассмеялся: - Ведь вы же могли еще в Ленинграде обо всем договориться. По телефону! Затем я подробно рассказал о своих первых шагах по тайге. Упомянул я также о намерении Олега охотиться на соболя, что, по мнению нашего попутчика, меховщика Рогаткина, было почти безнадежным занятием. Мой хозяин ответил не сразу. Он задумался, и у меня снова усилилось подозрение, что за этими разговорами о соболях что-то кроется. Однако Петр Андреевич заметил: - Теперь, в начале осени, охотнику на соболя трудно добиться чего-либо стоящего. Но, наверное, ученый себе на уме. - С чего бы это геолог взялся за такую нелегкую работу? - Сибиряк махнул рукой и пробурчал: - Я имею в виду биолога Реткина. А что касается его племянника, то, вполне возможно, он чересчур увлекся этим делом... Вдруг мы услышали, как совсем низко пролетел самолет. Следя за его полетом, Петр Андреевич воскликнул: - Смотрите! Кружит! Он сядет на лугу у реки... Интересно, кого нам принесло из облаков. К нашему приходу на лугу уже было многолюдно. Жители, главным образом молодежь, бежали к самолету, из которого вышли два человека. Мы подошли ближе. К своему величайшему изумлению, я узнал одного из них: Олега Андреевича. Жизнерадостный, улыбающийся, он махал мне рукой и кричал: - Итак, я здесь и, как видите, порядком торопился, чтобы не заставлять вас долго ждать. Подошел Петр Андреевич и протянул Олегу руки. - От души рад вас видеть, редкий гость с неба. И только тут мне пришло в голову, насколько необычным был прилет Олега в глухую таежную деревню. Где и как раздобыл он самолет и почему так спешил? На кончике языка у меня уже вертелся вопрос, не связан ли его полет через тайгу с соболями, но геолог засмеялся, взял летчика под руку и объяснил: - Позвольте представить вам Михаила Дмитриевича Карасика, пилота нашей геологической авиаразведки. Благодаря его любезности мне не пришлось трястись по таежным дорогам. Он прилетел вместе со мной из Читы, потому что должен произвести заброску продуктов и приборов для экспедиции в окрестностях Алдана. Олег тоже остановился у Чижова. Положив вещи, он вместе с хозяином отправился навестить старейшего жителя деревни - Родиона Родионовича Орлова. Вернулись они нескоро. Мы уселись в просторной горнице за стол, на котором, по сибирскому обычаю, было так много блюд, что у меня разбегались глаза. Тут и блюда с дичью, жареной и печеной рыбой, пирог из дичи, ветчина, свиное жаркое, огурцы с чесноком, черемша в сметане, икра, соленые грузди и маринованные грибки. Кроме меня, за столом сидело девять человек, из них я знал только хозяина, Олега, шофера Илюшу и пилота. Остальных мне лишь представили, и за столом мы познакомились ближе. Младший брат Чижова, Тит Андреевич, статный, широкоплечий мужчина, председатель сельсовета. С ним пришли замечательный охотник Фома Кузьмич, учитель Борис Михайлович Антонов и его жена Светлана Александровна - фельдшер сельской амбулатории. Самым интересным гостем был старый охотник Родион Родионович Орлов. Он пришел вместе с Олегом, сел рядом с ним и весело сказал: - Я вижу, вы приготовили небольшое угощение. Что ж, одобряю. Для далеких гостей да будет мед. Ведь у нас тут, наконец, находится Олег Андреевич Феклистов, внук славного Ивана Фомича Феклистова! Слова старика вызвали аплодисменты, а у меня вполне понятное удивление, поскольку о знаменитом предке Олега я до сих пор ничего не слышал. Прежде чем я успел расспросить о подробностях, наш хозяин живо добавил: - Этому обстоятельству, дорогие гости, мы обязаны прежде всего моим стараниям, а также предусмотрительности дяди Олега Андреевича, биолога Реткина, который послал его вместо себя. А теперь, пожалуйста, - разговорами сыт не будешь - угощайтесь. Еда была превосходной. Мы принялись за нее с таким аппетитом, что разговор прекратился, и только иногда кто-нибудь нарушал тишину, предлагая тост или произнося несколько в большинстве своем шутливых фраз. Сибиряки - любители шуток и расценивают их как приправу, которую необходимо добавлять даже к самому вкусному блюду. Я уже наелся, как говорится, до отвала, когда на столе появились пельмени. Каждый по вкусу поливает их уксусом или сметаной. Зимой пельмени делают в запас. Десять-пятнадцать тысяч замороженных пельменей висит в мешках на чердаке. Достаточно бросить их в кипящую воду - и вкусная еда готова. Сибиряки утверждают, что только мороз придает им настоящий вкус. Мне же пельмени нравились всегда, как зимой, так и летом. Ужин затянулся. Наконец, появился самовар. Формально это означало конец еды. Но к чаю на стол поставили всевозможные пироги, варенья, и вновь завязался разговор. Олег спросил, какое впечатление оставило у меня путешествие по тайге, и я ему вкратце рассказал о встретивших меня злоключениях. Присутствовавшие с видимым интересом следили за моим рассказом, время от времени сопровождая его смехом. Серьезным оставался только геолог, и, когда я кончил, он спросил: - Соболей случайно не видели? Я ответил отрицательно. - Если хотите теперь, в конце лета, найти соболя, вы должны иметь всевидящие глаза и семимильные сапоги, чтобы быстро забраться на пятьдесят-семьдесят километров в глубь тайги, - с улыбкой посоветовал председатель сельсовета. - Это меня не пугает, - ответил юноша. - Правильно, Олег Андреевич. Верхом на лошади вы будете там через два дня. Не тащиться же пешком по тайге, - подзадоривал геолога хозяин. Олег с ударением произнес: - Я хотел бы ознакомиться с местами, где водится соболь, и вообще со всеми особенностями вашего края. - А их у нас действительно много, - подтвердил учитель Антонов, - сами увидите, в каких местах мы живем. Куда ни обернешься, везде сотнями километров считать надо. А вокруг тайга, сопки и болота. Здесь кое-что испытаете. Летом нас мучает гнус, а зимой лютые морозы. Но это наш родной край, и мы его любим. Правда, Родион Родионович? Старый Орлов улыбнулся и поддакнул: - Правда, голубчик. - Родионыч еще молодчина, - говорил Тит Андреевич. - Прошлую зиму с нами белку промышлял. - Много-то я не настрелял... как тут усидеть дома, когда все выбираются на белку? А теперь, черт возьми, меня опять ждет немалая работа, не так ли, молодой человек, с теми, вашими... соболями. Старик смотрел на Олега, но тот молчал. Я чувствовал, что здесь дело совсем не в соболях. Разошлись гости далеко после полуночи. Прощаясь, Родион Родионович Орлов пригласил меня назавтра к себе. Прежде чем лечь спать, я выглянул в окно. Журчала речка, и откуда-то совсем близко доносилась тихая песня тайги, которую наигрывал в могучих кронах деревьев ночной ветерок. Передо мной расстилалась погруженная во тьму тайга, а из тумана над рекой возникали нереальные образы, поднимавшиеся над зеленым морем деревьев. Во тьме раздавался протяжный крик совы. Утром меня разбудил Олег. Он уже встал, так как на рассвете вылетал пилот с местным снайпером, и геолог провожал Карасика до самолета. На луг пришли многие жители Вертловки: никогда еще не случалось, чтобы кто-либо из охотников этого далекого селения летал на самолете. Я быстро оделся. После завтрака мы с Олегом осмотрели хозяйство Петра Андреевича и потом зашли к Орлову. Старик жил в новом доме вместе с внучкой, черноглазой красавицей Тамарой, которая вела его хозяйство. Она встретила нас радостной улыбкой, и мы почувствовали себя желанными гостями в доме. Родион Родионович угостил нас по-своему. На столе появилась копченая рыба, сибирский таймень, копченые дикие утки. Водка была настоена до зеленого цвета на каких-то душистых травах. Орлов утверждал, что эти корешки - излюбленное лекарство у медведей. Разговор вернулся к соболям. - Соболи, - начал Родион Родионович, - очень прожорливы. Говорят, что бодливой корове бог рог не дает. Если бы соболь был величиной, скажем, с собаку, худо бы нам пришлось! Страшно было бы войти в тайгу. Это был бы самый страшный хищник на свете. Достаточно того, что и теперь там, где водятся соболя, белкам и полевкам - конец! Мало того, тут и птицам несдобровать. Тихонько ползет он по ветвям, а потом перепрыгнет с высокого дерева на соседнее пониже, где сидит глухарь, рябчик или тетерев. И, глядишь, птица уже у него в зубах. - Хитрый зверек, - согласился Олег. - Потому он так меня и интересует. - Да только, брат, за ним набегаешься. Ног потом не чуешь, - засмеялся Петр Андреевич. - Они у меня крепкие. Лишь бы скорее очутиться там, на 135-61... - Как вы сказали? - воскликнул я. Олег запнулся. Наступила тишина, все ожидали объяснения, но вместо Олега заговорил Орлов. Говорил он медленно, рисуя рукой круги на столе: - Так вот, о чем тут разговор. О месте, об определенном месте на карте: широта, долгота и точка. Что же в этом удивительного? - Конечно, место, где водятся соболи! - поспешно подтвердил Олег. Я взглянул на Петра Андреевича, тот пожал плечами и с улыбкой добавил: - В общем разговор о бродячих таежных месторождениях. В конце концов нечего играть в прятки. Тут все свои. Вас, Олег, мы считаем за родного, и единственно только Рудольф Рудольфович среди нас новый человек. Но и его занесло к нам хорошим ветром. Поэтому я не вижу никаких оснований, чтобы и ему открыто не рассказать всего. Так вот, - он сделал паузу, - Олег привез письмо от своего дяди, где говорится, что старик Родионыч когда-то спас деда Олега. Да, спас, это написано черным по белому. Больше того, в тяжелые времена заботился также о его семье и детях. Правильно? Олег растерянно улыбнулся и поддакнул. Мы вопросительно смотрели на старого охотника. По его морщинистому лицу пробежала усмешка. Затем он уселся поудобнее на скамье и отрицательно покачал головой. - Ты, Андреич знаешь, что оказать помощь человеку, попавшему в беду, - для таежного жителя закон! Ты тоже поступил бы также. Особенно в те годы, когда тайга скрывала беглых политических ссыльных... Старик не договорил, провел пальцами по лицу, словно снимая паутинки, помолчал и только после этого начал свой рассказ.  * Часть 2 *  ТЕНИ ДРЕМУЧИХ ЛЕСОВ Шел тысяча восемьсот девяносто шестой год. Жил в тайге неустрашимый охотник на соболей и медведей Родион Родионович Орлов. Жил он один, но нелюдимостью не отличался и компании не избегал, хотя попадал в нее редко: только когда приезжал на ближайшую факторию продавать пушнину и пополнять запасы. Такие поездки продолжались недели, так как до самого близкого населенного пункта было сотни верст. Повсюду Орлов - желанный гость, благодаря своему чистосердечию он приобретал больше друзей, чем завистников. Его упрекали только в одном, особенно родные тетки и бабы-свахи. Напрасны были все уговоры: Орлов утверждал, что жениться еще успеет. - Смотри не прозевай, парень, - поговаривала тетка Агафья. Как-нибудь без вашей помощи обойдусь, на охотника, на настоящего охотника, и зверь бежит, - возражал Орлов. - Тьфу ты, подумать только, бабу со зверем сравнил. Погляди-ка на него! Не думаешь ли, что сама прискачет и будет тебя охаживать? Берегись, чтобы наоборот не вышло! - Не пугайте меня, тетушка, а то и впрямь я начну девушек бояться... И Родион оставался холостяком. x x x В тот год весна наступила рано. В апреле на пригретых солнцем местах уже пробивалась молодая травка. Почки деревьев наполняли воздух пряным ароматом, который смешивался с запахом преющих на земле осенних листьев. Родион так залюбовался красотой весеннего вечера, что прозевал первых вальдшнепов, появившихся над лесом. Впрочем, он не сожалел об этом. Не хотелось нарушать тишины громом выстрела. Но вот показалась еще стая, птицы летели низко, и Орлов не выдержал. По тайге разнеслось эхо выстрела. Птица перекувырнулась и упала на землю. Спустилась ночь. Стало прохладно. Охотник быстро набрал ветвей, и вскоре, освещая белые стволы берез, весело запылал костер. В небольшом котелке закипел чай, а ломоть черствого хлеба и кусок копченой медвежатины составили ужин. ...В чаще раздалось блеяние косули, где-то на сопке ей ответила вторая. Откуда-то издалека доносились заунывные крики сов. Подложив в огонь дров, охотник улегся на своем полушубке. Вдруг ночную тишину прервал протяжный крик совы. Он прозвучал так четко и громко, будто сова сидела где-то совсем близко. Охотник некоторое время напряженно прислушивался, когда крик повторился, схватил ружье и, пригнувшись, быстро отошел от костра. Он почувствовал опасность. Опять раздался крик, и только чуткий слух охотника мог различить, что издавал его человек. В ночной тайге это не предвещает ничего хорошего: так перекликаются люди, для которых ночь удобнее дня. Орлов спрятался за вывороченное дерево и стал ждать, что будет дальше. Вскоре в лесу затрещали ветви и послышались шаги по сухим листьям. На опушку вышел человек. Он с минуту осматривался, затем пересек полянку и остановился около костра. Освещенный красным пламенем огня, пришелец казался великаном. Оглядевшись во все стороны, скинул со спины большую сумку и крикнул: - Эй, человек, где ты? Вылазь, не съем! Орлов колебался, но в конце концов все-таки вышел из-за укрытия. - Эх! Охотник!.. К тому же из Сугурской долины, а людей боишься... Знаю тебя, парень. Не раз наблюдал, как ходишь тайгой. Охотишься на соболя? А меня, однако, ты никогда не замечал, правда? Да кто бы заметил такого карлика, как я! Орлов невольно засмеялся, потому что "карлик" был на две головы выше его и по крайней мере вдвое крепче. - Не удивляйся, - насмешливо продолжал гигант. - Я знаю прекрасное средство, как оставаться незамеченным. Затем с непринужденной простотой, снисходительным жестом, будто костер был его, пригласил Орлова сесть. Вблизи снова раздался крик совы. Неизвестный, приложив руки ко рту, закричал точно так же. Теперь лицо его приняло серьезное выражение. Насупив брови, он громко вздохнул и полушепотом сказал: - Сюда придет несколько моих друзей. Правильно поступишь, если тоже станешь их другом. Им нужно некоторое время где-нибудь переждать... А ты как раз кстати подвернулся: я бы хотел, чтобы они поселились у тебя. Об этом не пожалеешь. Орлов некоторое время колебался, но в конце концов все же присел у огня. - Я фельдшер Николай Никитич Бобров. Веду нескольких людей. Длинная дорога их изнурила, они нуждаются в отдыхе. До ближайшего селения им не дойти. Орлов смотрел на него с недоверием, и ему было совершенно непонятно, почему фельдшер тащится с больными пешком по тайге, в то время как мог получить лошадей и подводу. - Не дойти им, - продолжал утверждать фельдшер, - а, кроме того, по некоторым соображениям... лучше, чтобы они обошли селение... Орлов тихонько присвистнул. - Беглые? - спросил он. - Да... с каторги, - коротко ответил Бобров. Наступила тишина, нарушаемая лишь треском ветвей костра. - Политические? - допытывался охотник. - Да. - Я спрашиваю не из любопытства. Если мне их приютить, хочу знать, в чем дело. Кому охота сталкиваться с жандармами, сам понимаешь... - Напрасно опасаешься. Слушай, мы сибиряки, и нечего друг от друга скрывать. Я бы никогда не стал помогать уголовникам... Но эти... по закону считаются особыми преступниками, и гнить бы им на каторге пять лет. А за что? За то, что состояли членами организации, которая хочет уничтожить власть богачей. Понял, достаточно тебе этого? - Не сказал бы, что много, однако все понял. Только почему я должен заботиться о них? Прежде чем Бобров успел ответить, в чаще что-то зашумело, а затем раздались тихие шаги. На поляну вышли три человека. Они шли медленно, едва передвигая широко расставленные ноги, при ходьбе опирались на палки. С первого взгляда было понятно, что они истощены и едва стоят на ногах. - Вот они, охотник, перед тобой. А теперь скажи: приютишь их? Орлов молчал, присматриваясь к этим измученным людям, когда они усаживались у огня. Один из них, пытаясь улыбнуться, оправдывался: - Ноги отказываются служить. Распухли, понимаешь, как колоды... Он поднял штанину, ноги и впрямь отекли, приобрели темно-красный цвет и были покрыты коричневыми язвами. - Скорбут (Скорбут - цинга). . В самой тяжелой форме, - пояснил фельдшер. - Вот они, парень, последствия каторги. Изнурительная работа в рудниках, ели впроголодь. Кровеносные сосуды теряют эластичность, не выдерживают кровяного давления и лопаются. Потом происходят подкожные кровоизлияния, образуются кровоподтеки и отечность... Вот до чего доводят людей! Больше всего в жизни Орлов любил свободу и, пожалуй, именно поэтому поселился в тайге, куда редко заглядывали чиновники и уж совсем не было ни полиции, ни жандармерии... Он уже не колебался, не требовал дополнительных объяснений. И когда один из "беглецов" спросил фельдшера, когда и где они, наконец, отдохнут, ответил за него: - У меня, в моей избе. Передохните тут у огня, а я приеду за вами на телеге. Бобров встал, молча пожал охотнику руку. - Я так и знал, что ты нас не покинешь в беде. У тебя, парень, настоящее сердце! В избе Орлова измученные путники нашли все необходимое, а главное - покой и заботу. На следующий день Родион отвез Боброва в село, которое было недалеко от уездного центра: длительное отсутствие фельдшера могло вызвать нежелательное любопытство. Они попрощались еще в лесу. Осторожность была не излишней. Побег, политических ссыльных удалось осуществить благодаря деятельной помощи фельдшера, далекого родственника одного из осужденных. А Боброву помог в этом знакомый врач, обслуживающий арестантские рудники. Он поместил трех больных цингой каторжников в лазарет. Здесь с них сняли кандалы, хотя в лазарете соблюдалась строгая дисциплина, все же режим был несколько мягче: не из человеколюбия, а потому что сюда обычно попадали заключенные, которым недолго оставалось жить. Мало кому из них удавалось покинуть мрачный барак иначе, как ногами вперед. Побег был хорошо организован. Один из охранников лазарета был подкуплен и принес заключенным подпилки и ключи от двух ворот. Он задержал ночную смену часовых и тем самым облегчил незаметное бегство. На берегу реки в лодке их уже ожидал Бобров со знакомым охотником эвенком, прекрасным гребцом, хорошо знавшим реку. Политические намеревались по реке пробраться на юг, к железной дороге. Поскольку грести против течения очень трудно, колоссальная сила Боброва оказалась весьма кстати. Он неутомимо работал веслами, восхищая эвенка. Вскоре им пришлось бросить лодку и продолжать путь пешком. Для больных это было сплошное мучение. Они переоценили свои силы, которые в первый день бегства столь обманчиво и быстро возвратились к ним, но почти так же быстро иссякли. Последний день измученные люди едва передвигали ноги, и Бобров решил разыскать избу Орлова, так как знал, что живет он один в глухом таежном уголке. Орлов заботился о "беглецах", добывал для них пищу и первые дни даже сам готовил ее. Тайга щедро снабжает каждого, кто хорошо знает ее потайные "места", а Орлов знал их прекрасно. На охоту он брал трех шустрых лаек, и в амбаре у него всегда было много всевозможной дичи: глухарей, тетеревов, рябчиков, диких уток и гусей. С фактории он привез пополнение запаса и таким образом полностью обеспечил больных пищей. Запущенная болезнь очень медленно поддавалась лечению. Действительные причины этой болезни тогда были неизвестны, но жители тайги предупреждали ее появление употреблением различных растений - черемши, настоя хвои, а также тюленьего жира. Фельдшер Бобров посоветовал "беглецам" мыть отекшие ноги в теплой воде, настоенной на хвое. Орлов привез с фактории большие бочки, и "водолечебница" была в тот же день торжественно открыта. Необычную картину представляли три человека, целыми часами сидевшие в бочках! Благодаря заботливому уходу Орлова больные поправлялись и спустя два месяца стали подумывать о дальнейшем путешествии. Их пребывание в одинокой избушке никем не было замечено, и они даже совершали небольшие прогулки по тайге, охотились на рябчиков или удили рыбу. Время от времени приезжал фельдшер, привозил лекарства и осматривал больных. Он предпринимал попытки снабдить политических ссыльных документами для выезда за границу. Наиболее страстным охотником из всей тройки был Иван Фомич Феклистов, бывший школьный инспектор, большой любитель природы и прекрасный геолог. Во время своих прогулок он изучал минералы и остукивал скалы самодельным геологическим молотком. Однажды Феклистов вернулся с прогулки в радостном возбуждении: в пересохшем русле ручья обнаружен золотоносный песок! На следующий день все обитатели избушки отправились к россыпи и приступили к промывке драгоценного металла. Однако их добыча была невелика - через несколько дней золотоносный песок иссяк. Орлов утверждал, что подобных россыпей в тайге немало. Еще несколько лет назад здесь искал счастья один старатель, но его добыча была так мала, что от дальнейших попыток он отказался. Узнав об этом, Феклистов полностью посвятил себя поискам россыпей золота. "Беглецы" отложили отъезд, так как для жизни на далекой чужбине золото могло оказать существенную помощь. День за днем трое друзей бродили по тайге, карабкались по скалам, взбирались на сопки и пробирались сквозь чащу. Утомительные поиски изматывали выздоравливающих, один за другим они отказывались от дальнейших вылазок. Только Феклистов, неутомимый, всегда в хорошем настроении, продолжал поиски золотоносного песка. Как-то вечером он вернулся и сообщил: - Нашел одно местечко, где кое-что может быть. Я его еще осмотрю получше... Все вызвались ему помочь, хотя сами уже потеряли надежду и терпение. Место, о котором говорил Феклистов, было участком леса площадью свыше двух квадратных километров. Несколько причудливых скал придавали ему особую дикую красоту. Небольшая речушка пробивалась сквозь каменные преграды, подмывала их и обрушивала. Все с охотой принялись за работу. Копали, промывали песок. Результатом целого дня изнурительного труда оказалось несколько крупинок золота... В воскресенье приехал фельдшер Бобров с радостным известием, что через неделю во Владивостоке для них будут приготовлены заграничные паспорта и письма в Канаду. Это положило конец "золотой лихорадке". Однако Феклистов даже в последние дни перед отъездом продолжал поиски золотых россыпей. Возвращаясь с очередной экскурсии, он услышал у подножия крутого откоса стоны и, когда подошел, увидел человека, лежащего с искривленным от боли лицом, который ощупывал свою ногу. Это был эвенкийский охотник. Он оступился на узкой тропинке, потерял равновесие, скатился с откоса и повредил себе ногу. - Я Хатангин, - объяснял он Феклистову, - из рода Белтыр. Наш чум стоит по пути на Алтыш-Мар, отсюда девять верст. Ой, нога, нога... Феклистов сделал временную перевязку и помог охотнику дойти до стойбища эвенков. Там сердечно встретили русского друга, пригласили в чум шамана Шолеута. Шаман одновременно был костоправом и лечил все недуги своих соплеменников. Осмотрев пострадавшего, он воспользовался приходом нежданного гостя, чтобы продемонстрировать ему весь процесс заклинания злого духа, явившегося, по его мнению, причиной несчастья Хатангина. Шаман открыл две небольшие деревянные клетки, в которых держал по дюжине жаб. Он говорил, будто они прислужники "низких" шайтанов тайги. Под аккомпанемент бубна он переворачивал их одну за другой на спину и укладывал на циновку. Жабы оставались неподвижными. Шолеут, непрестанно что-то бормоча, развел на небольшой каменной подставке огонь и бросил в него смолу и какие-то ароматные зелья. Затем нагнулся к неподвижно лежавшим жабам, тихо произнося непонятные слова. Минуту он словно бы прислушивался и размышлял, затем, указав на оцепеневшие существа, объяснил: - Эти "дети" самых низких шайтанов тайги заснули по моему повелению. Сквозь сон они мне сообщили, что шайтаны расставляют сети на русского человека. Ты ходишь и смотришь вокруг воды. Ищешь семена, посеянные шайтаном для алчных людей. Природа и ее господин - человек - находятся в вечной борьбе. Задумайся над каждым своим шагом!.. Шаман дотронулся до жаб, те очнулись. На этом все колдовство было закончено, и гостю предложили чай. В кипевшую в небольшом котелке воду бросили плитку прессованного китайского чая и большой кусок масла. Напиток подали в деревянных чашках. Шолеут погрузился в молчание, а Феклистов задумался... Трюк с усыплением жаб не произвел на него никакого впечатления. Он знал этот фокус. Если быстро перевернуть жабу, а затем нажать на определенные нервные центры, возникает так называемое каталептическое состояние. Когда-то Феклистов сам усыплял таким образом голубей и кроликов, только, конечно, без бубна и заклинаний. Однако о том, что шаман знал о его частых прогулках вдоль реки, стоило задуматься. Затем он простился с Хатангином и шаманом и пустился в дорогу. Эвенки показали Феклистову узкую звериную тропу, которая, по их словам, вела кратчайшим путем к реке, а та уже приведет к избе Орлова. Весело насвистывая, Феклистов шагал по узкой тропинке. По неосторожности он неожиданно споткнулся и упал в какую-то яму, образовавшуюся от вывороченной ветром старой пихты. Природную ловушку скрывала буйно разросшаяся трава. Получив несколько ссадин и весь измазавшись, Феклистов с трудом выбрался из ямы и решил свернуть с тропинки. Ориентируясь по небольшому карманному компасу, он пошел напрямик через тайгу. По своему характеру Феклистов был мягким человеком, но решительным и даже иногда упрямым. Здравый рассудок подсказывал ему, что нужно вернуться на тропинку, а упорство толкало вперед. Идти становилось все труднее, местами приходилось пробираться сквозь густые кусты и подлесок, и только после часа усилий он все же пришел к выводу, что, покинув тропу, совершил ошибку. Время от времени спугивал то глухаря, то рябчика, несколько раз до него доносился шум убегавших животных. Места, по которым пробирался Феклистов, отличались живописностью. Белые березы стояли рядом со светло-зелеными лиственицами, из высокой травы и кустарников поднимались каменные глыбы, а среди них прокладывал себе дорогу ручеек. Феклистов присел отдохнуть у ручейка, а затем пошел по течению. Но едва он сделал несколько шагов, как услышал злобное ворчание и увидел перед собой огромного зверя. Это была медведица, лежавшая здесь с медвежонком. Феклистов хотел быстро перепрыгнуть через ручей. Но стоило ему сделать шаг, как медведица зарычала и поднялась на задние лапы. Времени на размышление не было. Он бросился к ветвистой березе и взобрался на нее. Медвежонок выскочил из логовища, но мать лапой сгребла его, и тот скатился под ее мохнатое брюхо. Заботливая мамаша приготовила здесь на ночь логово, а теперь не чувствовала себя в безопасности. Минуту медведица принюхивалась, затем взглянула на пришельца и побрела к ручью. На ходу она рычала и тихонько подгоняла малыша, чтобы тот не отставал от нее. У ручья она остановилась, вновь посмотрела на человека, затем, подтолкнув медвежонка, быстро ушла в лес. Из осторожности Феклистов переждал некоторое время, потом спустился с дерева и пошел осматривать логовище медведицы. Трава и дерн были вырваны когтями сильных лап, образовалась яма. Геолог заметил, как в углу, озаренное лучами заходящего солнца, что-то поблескивало. Он сделал несколько шагов и, не веря собственным глазам, стал на колени. Перед ним лежали самородки золота. В первый момент им овладело возбуждение. Он разгребал глину, пропуская между пальцами золотые самородки и обыкновенные камешки, и дышал при этом так, будто выполнял неимоверно тяжелую работу. Здесь оказалось такое множество золота, что его невозможно было забрать. С собой была только небольшая кожаная сумка, которую он носил на ремешке, и кисет с табаком. Он насыпал их золотом. Срубив топориком, который обычно носил за поясом, несколько тощих елочек, Феклистов завалил ими логовище. Однако ему показалось, что от этого место стало приметным, тогда он принес из лесу сухой хвои и листьев, потом с трудом прикатил к найденному кладу несколько тяжелых камней. Только теперь он мог быть спокоен, что сделал все необходимое, скрывая следы своей находки. Окружающие деревья он обозначил зарубками и после этого отправился домой. Вечерело. Сам того не замечая, Феклистов приближался к обрыву. Неожиданно он полетел вниз. От мучительной боли перед глазами у него поплыли золотисто-зеленые круги; затем он погрузился во тьму и забвение. Настала черная, беспроглядная ночь. За ужином не хватало четвертого едока. Сидящие за столом терялись в догадках, шутили, вероятно, геолог нашел огромное сокровище и теперь всю ночь будет его сторожить. Однако Феклистов не приходил, и они начали беспокоиться. Орлов напомнил, что для неискушенного ночь в тайге полна опасностей и что шутить с этим нельзя, может быть, Феклистов попал в беду... x x x Темной ночью две лайки из эвенкийского стойбища - Комбо и Кежма - рыскали по тайге. Лето для лаек - самое лучшее время отдыха, так как вылазки охотников за лесной пернатой дичью не утомительны, а лишь еще сильнее разжигают у собак охотничьи страсти. Ночная жизнь в тайге очень оживленна. Из нор и логовищ вылезают барсуки, лисы и хорьки. В гуще леса бродит величественный лось. Почуяв запах, лайки побежали медленнее. Комбо задрал морду и едва слышно заворчал, так как Кежма продолжала бежать вперед. Получив предостережение, она обернулась и теперь сама почуяла вечного врага всех собак - медведя. Собаки нырнули в чащу, беззвучно пробираясь по ней. Чувство страха им было неведомо. Охота была их потребностью. ...Ночью медведь не так опасен для собак, как среди белого дня. Более шустрый Комбо подбирался слева, в то время как Кежма оставалась сзади и продвигалась по медвежьему следу. x x x ...Феклистов постепенно приходил в сознание. Ему казалось, будто он слышит тихий звон и шум ветра. Затем он задрожал от холода и почувствовал тупую боль в затылке. Хотел ощупать голову, но не смог пошевелить рукой. Временами звон пропадал, словно его уносил ветер, шумевший в ушах. Геолог лежал лицом к земле. С огромным усилием он перевернулся навзничь, чтобы тяжесть тела не сжимала грудной клетки. Вдруг к его лицу прикоснулось что-то теплое и влажное. В первый момент он не видел ничего - его глаза были залеплены кровью и грязью. Прикосновения сопровождались хриплым ворчанием, и Феклистова охватил невольный страх. Но скоро он понял, что это собака лизала его, и обрадовался: значит, недалеко люди. Феклистов ощущал сильную боль во всем теле, с трудом поднял руку и вытер лицо. Комбо заскулил, затем побежал и исчез в темноте. Кежма не отходила от Феклистова, втягивала в себя воздух, пересаживалась с места на место и виляла хвостом. В стойбище охотников Комбо поднял настоящую тревогу. Влетел в юрту своего хозяина Хатангина, скакал, скулил, пока не разбудил всю семью. Сонный охотник прикрикнул на собаку, но, окончательно пробудившись, понял, что она принесла какое-то известие. С ушибленной ногой Хатангин не мог отправиться вместе с собакой и потому послал за своим братом Орджаном. - Ну, ну, посмотрим, что они нашли, - бросил, уходя, Орджан. - Увидишь, - сказал Хатангин, провожая брата взглядом. Через некоторое время вернулся Орджан и, едва переводя дыхание, сообщил: - Однако несчастье. Русский лежит около Черной березы. Иду запрячь оленя и разбудить кого-нибудь, чтобы мне помогли. Комбо и Кежма остались там. Вскоре был запряжен сильный олень. Он тащил за собой две длинные, сплетенные между собой жерди. Это примитивное транспортное средство, называемое волокушей, удобно тем, что оно проедет всюду и на самой плохой дороге не поломается. С Орджаном пошел еще один охотник. Собаки встретили их радостным лаем. Раненого уложили на волокушу и привязали широкими и мягкими постромками. Ехали медленно. В стойбище раненым занялся шаман. - Одному великому Торыну, богу тайги, известно, будет ли завтра еще биться сердце русского, - важно произнес он. Орджан, убежденный, что Феклистова может вылечить только Торын, начал упрашивать шамана: - Могли бы помочь жертвы, надо задобрить Торына. Шаман ответил, глядя в сторону: - Русский выручил твоего брата, Торын выручит русского. Если хочешь расположить к себе великого, принеси жертвенный дар. Орджан ушел и вернулся с двумя соболиными шкурками. Одну из них шаман положил в своем чуме, а вторую церемонно разрывал и бросал ее частички на небольшой каменный алтарь, где горел огонь. Тем временем Хатангин, поддерживаемый своей сестрой, молодой Майиул, приковылял к шаману и почтительно смотрел, как на жертвенном алтаре огонь пожирает драгоценный мех. Запах горелой кожи и шерсти смешивался с ароматом кипящей смолы, дым стелился по чуму и поднимался клубами, пока его не уносил легкий ветерок. Феклистов неподвижно лежал на ложе, застеленном оленьими шкурами, и тяжело дышал. Хатангин сидел, сочувственно покачивал головой и шептал, как бы увещевая раненого. - Русский не должен был ходить по тайге без оружия, не должен был ходить один, где никогда не бывал, В тайге не поможет ученая голова... Майиул ожидала, пока шаман не дал ей знак, и затем вошла в чум. Здесь она уселась около больного, чтобы присматривать за ним. Брат медленно встал, девушка помогла ему дойти до выхода и вернулась к Феклистову. Хотя это и противоречило обычаям племени, чтобы незамужняя девушка ухаживала за посторонним мужчиной, но Хатангин настоял на своем, доказывая, что Феклистов отнесся к нему, как к родному брату. Майиул смотрела за раненым. Русский показался ей таким несчастным, что она не выдержала и погладила его по лицу. Феклистов открыл глаза и, увидев перед собой девушку, что-то прошептал. Он говорил так тихо, что она ничего не могла понять. Девушка склонилась к нему, и ее черные волосы коснулись его лица. Нежным голосом она спросила, чего он желает. - ...воды... пить!.. - и он показал рукой на рот. Майиул улыбнулась, кивнула головой и вышла, чтобы принести утоляющий жажду напиток: холодный чай с клюквенным соком. Рано утром Орлов и его двое жильцов отправились разыскивать Феклистова. Две шустрые лайки прыгали около них. Время от времени они исчезали среди деревьев и вновь возвращались к хозяину. Охотник решил начать розыски в золотоносной долине, около безымянной речки, где геолог производил свои изыскания. Родион был опытным следопытом и обращал внимание на каждую мелочь, не пропускал ни малейшего следа и скоро обнаружил место, где Иван Фомич перешел через речку. Он догадался, что Феклистов, будучи геологом, вероятно, исследовал притоки реки, надеясь, хотя бы даже в сухих руслах, найти золотые россыпи. Дошли до небольшого ручья, извивавшегося по узкой лощине. Орлов пошел в том направлении, откуда слышался лай. По скользкому откосу все осторожно спустились в лощину, где на мягкой почве Орлов, наконец, нашел следы людей, собак, оленя и волокуши. - О, смотрите, тут все как на ладони. Два человека, олень, собаки, здесь лежал человек. Вот борозды в мягкой почве - это следы волокуши. Так, тут на нее что-то погрузили, борозды стали поглубже. Я думаю, что мы на верном пути. Давайте пойдем по этому следу!.. - говорил Орлов. - Вы думаете, эти борозды приведут нас к цели? - Будем надеяться. Когда путники добрались до стойбища эвенков, их встретили охотники. Среди них был Орджан. - Где наш человек? - нетерпеливо спросил Орлов. - Он лежит в чуме у шамана, - сказал Орджан. Шаман склонился над постелью больного и что-то бормотал. Майиул стояла на корточках перед табуреткой и процеживала в небольшую деревянную посудину оленье молоко - единственную пищу, которую шаман разрешил давать раненому. Орлова и его спутников, появившихся у входа в чум, Шолеут знаком руки пригласил войти внутрь, а сам продолжал свой обряд. - Что это шаман делает? - спросил Орджана один из пришедших. - Разговаривает с Торыном. Не мешайте ему. Хатангин объяснил, что Торын - это бог тайги. Спустя минуту Феклистов пошевелился и, увидев своих друзей, попытался улыбнуться. Все столпились вокруг него и расспрашивали, как он себя чувствует и чем они могут ему помочь. Посоветовавшись между собой, они решили поскорее связаться с фельдшером Бобровым и попросить его приехать в стойбище. Тем временем Майиул снова села у изголовья больного, держа в руках посудину с молоком. - Видно, девушка, не хочешь его будить? - спросил Орлов. Девушка взглянула на спросившего большими миндалевидными глазами. - Такая сестра, ей-богу, дороже золота, - сказал с улыбкой Орлов. - Хотя в этом мы можем быть спокойны за нашего больного. Скоро приедет фельдшер. Не вешайте головы, друзья. Насколько я заметил, у Иванушки здоровье железное. Излечился же он прошлый раз раньше вас всех. И здесь, будем надеяться, тоже поправится. Потом Родион и его спутники простились с охотниками и шаманом, попросили получше заботиться о Феклистове и отправились в обратный путь. Вечером Родион Родионович поехал в уездный центр и сообщил фельдшеру о случившемся с Феклистовым несчастье. Бобров был очень взволнован серьезным оборотом дела, так как дорожные документы для всех троих были уже приготовлены - надо было торопиться с отъездом. - Вот не было печали! - горячился он. - Надо же, чтобы именно теперь это приключилось! Как же нам быть, а? - Ничего с ним не поделаешь. Дай бог, чтобы выжил, - промолвил охотник. - Он на редкость вынослив, почти шутя справился со скорбутом, выкарабкается и из этой переделки. Знаете, эти геологи живучи!.. - Николай Никитич, не надейся на его выносливость, лучше сам помоги, ведь ты же медик. По старой поговорке: на бога надейся, а сам не плошай, - настаивал Орлов. - Мы, лекарское сословие, не любим поднимать панику. Там, где уже все безнадежно, поможет редкий корень... - Не думаешь ли ты о корне жизни? - перебил фельдшера охотник. - Да. Многим помог женьшень. Надо бы и нам попробовать? Фельдшер достал деревянную шкатулку и поставил ее на стол. Когда ее открыли, охотник увидел корень женьшень. Он лежал в глине, в которой рос многие годы, пока не достиг среднего размера. Был желтоватого цвета, а самым примечательным в нем было то, что он напоминал человеческую фигуру. От небольшого туловища отходили корешки, похожие на руки и ноги человека, а на короткой шейке сидела "голова". - Вот это корень жизни, - говорил фельдшер. Бобров немало знал о женьшене. - Иногда говорят, - рассказывал он, - корень помогает человеку, даже просто если его носить на теле. Это, конечно, небылица. Однако порошок или кашица из корня действительно часто помогает. Этим корешком я спас не одну жизнь. x x x Женьшень - китайское название редкого, исчезающего с земли растения из семейства аралиевых. У него есть и другие имена. В Маньчжурии, например, его называли панцуй, а нанайцы именуют его орхода. Он растет одиноко на умеренно влажных почвах, в тени кедров и некоторых других деревьев. Стебель растения до 50 сантиметров высоты. На стебле в зависимости от возраста до пяти листков, похожих на человеческую руку. Цветы появляются поздней весной и малозаметны. Они светло-зеленые, как и все растение. Плоды, небольшие розовые или светло-красные ягоды, созревают уже перед самыми холодами. Но самым ценным является корень, благодаря которому оно и получило свое название: женьшень, или корень-человек, корень жизни. Женьшень весьма чуток к влияниям среды. Он растет очень медленно. Только в возрасте 10-15 лет им можно пользоваться для лечебных целей. К этому времени вес корня достигает 50-70 граммов, реже попадается корень весом в 100-150 граммов, а корень в 200- 250 граммов уже диковинка. Женьшень очень дорог и ценится в зависимости от размеров. Поисками корня занимались главным образом китайцы, корейцы и некоторые сибирские народности. С ним было связано много суеверий и обрядов, а места, где находили корень, сохранялись в тайне. Врачи и фармацевты восточных народов изготовляли из целебного корня порошки, настойки и мази, которые применяли против физической слабости и полового бессилия. Спрос на женьшень все увеличивался, его цена непрерывно росла, а добывали его так интенсивно, что попадаться он стал все реже и реже. Только к вечеру Орлов с фельдшером приехали в стойбище эвенков. Два светильника освещали чум шамана, и в их мерцающем свете Феклистов казался восковой фигурой. Бобров чувствовал себя подавленным. - Спит, - нарушила тишину Майиул. - Спит целый день, а проснется, только пить просит. - Понимаю, голубушка. Это его счастье, что ты присматриваешь за ним. Орлов подтвердил слова фельдшера, чувствуя горячую симпатию к девушке, которая самоотверженно ухаживала за раненым. Феклистов очнулся и, узнав своего друга, провел языком по запекшимся губам, прошептал: - Плохо мне, Никитич... - Да, трудновато. Так... А теперь стисни зубы, я осмотрю тебя и перевяжу раны. Иван Фомич не был слабохарактерным человеком, но эту процедуру переносил тяжело, скрипел от боли зубами и временами не мог сдержать крика. Майиул гладила его волосы и успокаивала как могла, фельдшер зашил глубокие раны, а небольшие только перевязал. Когда он кончил, Феклистов был близок к обмороку. - Ничего, герой, скоро поправишься, - успокаивал Бобров больного. О перевозке раненого нечего было и думать. Его состояние вызывало у фельдшера серьезные опасения. Бобров остался около него до следующего дня. Из корня женьшень он приготовил порошок, который больной должен был принимать два раза в день. Шаман не мог не воспользоваться случаем и добавил также свое заклинание, а фельдшер поблагодарил его за то, что он побеспокоился о больном в первые, самые тяжелые минуты. Для Майиул у него тоже нашлись слова похвалы. - Что будет с ним? - с тревогой спрашивали Боброва друзья Феклистова. - Не могу пока сказать. Я думаю, это решится сегодня ночью. Останьтесь здесь, около него. Затем молча пожал всем руки и уехал. Ночь прошла для раненого благополучно. Он победил болезнь. Теперь его выздоровление стало вопросом заботливого лечения и времени. Такой поворот к лучшему вызвал у его друзей чистосердечную радость. Однако она была омрачена тем, что Иван Фомич не сможет выехать за границу. А до отъезда оставалось всего два дня. Товарищи сидели у его постели и утешали, что не прощаются с ним и спустя месяц-другой он приедет вслед за ними. Бобров и его товарищи о нем позаботятся. - Приеду, - подтверждал Феклистов. - Ждите меня. Забирайте с собой золото и... Они протестовали, но Феклистов был непреклонен и уверял, что в земле осталось значительно большее богатство, чем он захватил с собой. В конце концов они согласились и договорились, что Бобров поможет им превратить золото в деньги, которые обеспечат им первое время существования на чужбине. Потом распрощались, как прощаются мужчины, коротко и словами, в которых звучала твердая надежда на будущее. Феклистов остался в чуме один. Майиул пошла проводить друзей. Она вернулась такой радостной, что невольно вызвала его удивление. - Твои люди меня просили, чтобы я ухаживала за тобой и там, куда тебя перевезут, ведь там нет женских рук, а у меня их сразу две... Наши называют то место Певучей долиной. Там тебе будет весело. - А, к Орлову. И ты согласна?.. Майиул молча кивнула и покраснела. "Вот тебе женщина, которая не умеет притворяться", - подумал Феклистов и засмеялся. Однако вслед за этим его лицо болезненно искривилось и он застонал. Майиул погрозила пальцем и напомнила, что сказал фельдшер: полное спокойствие - самое главное! - Говоришь, спокойствие, - вздохнул больной, - а знаешь, что это значит остаться здесь, в то время как друзья уезжают... Кто знает, увидимся ли мы еще. - Останешься здесь не один. Ты говоришь, что тайга страшная. А я думаю, что страшны некоторые люди, а не тайга. Она нам дает почти все. Хотя и неохотно, но дает, а кто тебе даст больше? У нас нелегкая жизнь, и бывает, что мы завидуем людям, которые живут в больших деревянных и каменных чумах. Правду шаман говорит, что они словно откормленная птица с подрезанными крыльями - никуда не летают. - А почему тогда тебя тянет к таким откормленным птицам? - Ведь не все же они откормленные и не у всех подрезаны крылья. Взять хотя бы Орлова... Феклистов нахмурился. Вспомнил о своих друзьях, покидающих страну, вспомнил Петербург, сияющий Невский проспект, красавицу Неву... При воспоминании о жене и сыне у него увлажнились глаза. Сколько горя испытали Ольга и Андрюшка! Сколько трудностей и разочарований пришлось им пережить. Как бы они были счастливы, если бы удалось его бегство за границу. Они бы приехали к нему... А теперь он лежит тут беспомощный... Из раздумья его вывела Майиул. Положила ему руку на голову и тихо спросила: - Сердце болит? - Почему так думаешь? - Глаза твои вижу. У мужчин это только от сердца, когда его сжимает страдание. У нас, женщин, иначе. Иногда мы плачем, а сердце у нас не болит. Наши слезы легче мужских. "Подумать только, - заметил про себя Феклистов, - как выросшая в тайге девушка может отгадывать чувства". В чум вошел шаман. - Как приказал твой врач, несу тебе лекарство. Лекарство для больших начальников. Видно, выслушал Торын мои просьбы, иначе корень-человек не нашел бы к тебе дорогу. Ты даже не знаешь, сколько сил в нем. Даже я этого не знаю. Земля, которая носит тайгу, дает тебе силу из этого редкого корня. Он исцелит тебя. Поверь, что теперь тайга не возьмет твоей жизни. Феклистов был удивлен серьезной речью шамана. О корне-человеке до сих пор ему приходилось только читать. Его поразило, какую большую надежду возлагал на действие корня фельдшер и какое почтение он вызвал у хитрого шамана. Наступил вечер, утихли в стойбище человеческие голоса. Только время от времени лаяли собаки. x x x Многое изменилось за эти два месяца. Феклистов по совету фельдшера был перевезен в избу Орлова, а Майиул продолжала ухаживать за больным. Она быстро освоилась с новой обстановкой, и Орлов, на которого девушка сразу же произвела сильное впечатление, вскоре почувствовал, что с ее появлением пришло в дом что-то новое, радостное. Он стал несколько застенчив и даже робок. Старался говорить непринужденно, как всегда, но это у него не получалось. Феклистов вскоре угадал причины этой перемены и при удобном случае поговорил с Орловым. - И на стреляного бирюка находят минуты слабости, Родион Родионович. Вижу, как ты притворяешься и подавляешь в себе то, о чем давно бы следовало сказать девушке. - Тсс, Иван Фомич. Как можно?.. - Эх ты. Видно, что любовь делает слепыми и глухими не только глухарей, но и бесстрашных медвежатников. Неужели ты не замечаешь, что Майиул ждет этого? Наверное, хочешь, чтобы она сама сказала тебе? - Что вы! Ведь я намного старше ее, красавцем никогда не был, а она... будто маков цвет. Да к тому же она не русская. Не слышал, чтобы где-нибудь эвенка вышла за русского. - Все твои рассуждения выеденного яйца не стоят. Когда ты уходишь на охоту, она смотрит в окна и не может дождаться тебя. А ты застенчив, словно гимназист... И потом, думаю, что все твои опасения напрасны. Майиул православная, ее братья тоже. Какие же еще могут быть препятствия? Поверь мне, охотник, она любит тебя. Сегодня же поговори с ней! Феклистов был прав. В один прекрасный день перед домом старой тетки Орлова, Агафьи, зазвенели бубенцы и остановились сани. Это было редкое событие, и старуха с любопытством подбежала к окну. - Что это - у меня мутится зрение что ли? Никак к нам. - Будьте здоровы, тетушка, - еще в дверях весело закричал Орлов. - Примете нас? Я привез свою невесту. Тетушка на минуту потеряла дар речи, а когда опомнилась от изумления, быстро заговорила. - Здравствуйте, здравствуйте, проходите, садитесь. Слышу, кто-то к нам едет, а тут на - жених с невестой к нам пожаловали. Тетушка посмотрела на Майиул, которая несколько смущенная стояла посередине избы, видимо, не ожидая столь шумного приветствия. - Ну и красавицу ты выбрал, Родионушка! Дай бог каждому такую. Славная барышня, совсем особенная, мне кажется не русская... - Меня зовут Майиул, по отцу Каундига. Все было сделано, как условились. Хлопоты по подготовке к свадьбе взяла на себя тетка Агафья. Обрученные возвратились в избу Орлова, где Феклистов и Хатангин целую неделю хозяйничали сами и с нетерпением ожидали приезда хозяина и его избранницы. x x x Время шло. Иван Фомич продолжал жить у Орлова. Однажды, читая старинную книгу о женьшене, Феклистов неожиданно прервал чтение и задумался. - Перестань думать, Фомич, - окликнул Орлов. - Знаю, где находится твоя душа. В Питере, у семьи. Видишь здесь нас счастливых и о своих вспоминаешь. Читай дальше, читай о Китае. Твое деревцо плоды даст позднее... Феклистов сдержанно улыбнулся, махнул рукой и продолжал чтение. "Китайские врачи утверждают, что женьшень укрепляет человеческий организм и даже омолаживает его. Умирающие, выпившие отвар из корня, возвращались к сознанию и некоторое время жили - иногда час, иногда и несколько дней. В старом учебнике фармакологии "Бень-Цао-Ганьму", написанном известным врачом времен династии Мин в 1596 году, приведено свыше 100 рецептов изготовления лекарств из этого корня. Народ столетиями складывал легенды о чудесном корне. Одна из них гласит: Когда-то, давным-давно, жили два старых рода - Сун Син-ли и Си Сао-вын. Они враждовали между собой. В роде Сун Син-ли был старший сын, храбрый воин Жень-шень. У него было доброе сердце, и он защищал больных и слабых. Эти черты он унаследовал от своих предков, которые вели свою родословную от царя лесных зверей - тигра. Старший сын рода Син Сао-вын, воин Ши-хо, отличаясь красотой, во всем остальном был полной противоположностью Жень-шеня. Он был груб, безжалостен и суров. Грабил и сжигал крестьянские селения, уничтожал урожай на полях. Возмущенный народ пришел к Жень-шеню искать защиты. Жень-шень пообещал помочь, выбрал подходящий момент, напал на Ши-хо, обезоружил его и приковал к скале. Однажды он привел свою сестру Лиу-лу и показал ей пленника. Девушка в него влюбилась и ночью, когда все спали, освободила Ши-хо и убежала с ним в горы. Но Жень-шень выследил беглецов и вызвал противника на поединок. Бой был жестокий и длительный. Жень-шень оказался сильнее, потому что в нем жил дух тигра, и ему удалось нанести Ши-хо смертельную рану. Лиу-лу, наблюдавшая за сражением из-за укрытия, в ужасе воскликнула. Жень-шень обернулся на крик, и в этот момент Ши-хо собрал последние силы и всадил кинжал в сердце героя. В поединке погибли оба воина. Убитая горем Лиу-лу склонилась, поцеловала брата и возлюбленного и ушла в лес. Шла и плакала. И всюду, куда капали слезы красавицы, вырастало чудесное растение женьшень, могущественный и чудодейственный источник жизни. Другая легенда говорит, что женьшень происходит от молнии. Если молния попадает в горный родник, вода уйдет глубоко в землю, а на этом месте вырастет корень жизни, одаренный силой небесного огня. Поэтому письменно женьшень иногда обозначается иероглифами "жень" и "шень", что означает "корень" и "молния". Много легенд создано о чудодейственном корне. В свое время в Китае добыча корня женьшень была монополизирована. Монополия была введена по велению императора Хан-ци и просуществовала до первой половины XIX века. Согласно этому, императорский двор ежегодно выдавал наместникам областей семь тысяч разрешений на добычу корня. Искателей, получивших разрешение, военный конвой сопровождал в тайгу или в горы, где каждому из них отводилась территория для поисков. Чтобы искатели не задерживались дольше, чем следовало, им разрешалось брать с собой ограниченный запас продовольствия. Поздней осенью, когда искатели возвращались из тайги, их проверяли и записывали добычу. Затем им указывалось кратчайшее направление к главному императорскому сборному пункту. У ворот Великой китайской стены они подвергались повторной проверке и здесь платили налог в соответствии с количеством и весом найденных корней. На главном сборном пункте корни принимали опытные специалисты. Их невозможно было ни обмануть, ни подкупить, так как сами они получали чрезвычайно высокое жалованье. Если искатель, пытаясь увеличить вес корня, клал в него кусочек олова или скреплял поврежденный корень тончайшими деревянными тычинками, он всегда бывал разоблачен, ибо каждый корень исследовался самым тщательнейшим образом. Императорские приемщики замечали все. При открытии обмана искателя немедленно арестовывали, предавали суду и заключали в тюрьму. Самые суровые наказания ожидали людей, которые к корням, найденным в тайге, подсовывали экземпляры, выведенные на тайных плантациях. О таких случаях тотчас же докладывали лично императору, который назначал тщательнейшее расследование. Принятые корни на императорском сборном пункте детально исследовались и сортировались. Самые ценные и крупные оставались для двора. Корни похуже шли на продажу. Стоил корень очень дорого. Обычно женьшень покупали врачи, аптекари и зажиточные люди для собственных надобностей или в качестве свадебного подарка сыну. Покупавший должен был отвесить пяти-шести-кратное количество золота или двадцатитрехкратное серебра по сравнению с ценой, которую выплачивал искателям императорский двор. В течение нескольких тысячелетий китайские, тибетские и индийские врачи испытали благотворное действие этого чудесного корня на множестве поколений". Феклистов закончил чтение и отложил книжку. - Так вот оно как. В конце концов на тебе, Иван Фомич, неопровержимо доказано, что корень помогает человеку, - восхищался Орлов. - Следует благодарить Боброва, что я остался в живых. Он, пожалуй, единственный медик, испытавший женьшень и умеющий им лечить. Я себя чувствую так хорошо, что через неделю встану. Шутка сказать: сколько времени пролежал!.. - Только смотри, Фомич, как бы не перенапрягся, потихонечку. Но Феклистов перевел разговор на другую тему. - Родион Родионович, а куда ты поедешь с Майиул в свадебное путешествие? - В свадебное путешествие? Это принято только у горожан. У нас это не водится. - А чем ты хуже городского? Подумай хорошенько, очень тебя прошу! - Признайся, Фомич, за этим что-нибудь кроется? - Конечно, я был бы очень рад, если бы ты поехал. - Шутишь?! - Ничего подобного. Думаю об этом совершенно серьезно. Я был бы очень рад, если бы ты съездил в свадебное путешествие в Петербург. - Почему именно в Петербург? - А куда же еще? По крайней мере Майиул увидит город, полный красоты и великолепия. - Только из-за этого? - Еще один пустяк - там живет моя семья, жена с сыном. - Что ж ты ходишь окружным путем - через свадебное путешествие! Эх, Фомич, сказал бы прямо: поезжай к моей семье! Коли нужно, поеду. x x x Вскоре вопреки местным обычаям Орлов с молодой женой отправился в свадебное путешествие. Они ехали в Петербург. Понятно, что тетка Агафья не знала подлинных причин поездки Орлова. Ей ничего не говорили. Феклистов объяснил Орлову, что нужно передать в Петербурге. Они еще раз сходили к медвежьему логову, то есть туда, где нашли золото. Здесь Феклистов с Орловым четыре дня работали изо всех сил. Просеивали песок, гальку и глину. Орлов не был доволен работой, несмотря на то что они извлекли более десяти килограммов чистого золота в самородках. - Мы плохо делаем, - утверждал он. - Надо промывать породу. Здесь осталось еще много мелких крупинок золотого песка. Мы придем сюда весной, отведем ручеек, устроим настоящий золотой прииск и извлечем все, что ускользнуло от нас сейчас. Когда Феклистов предложил Орлову половину добычи, охотник отказался. - Ты не знаешь наших порядков. Это место принадлежит тебе, Фомич. Первая добыча неделима. Она твоя. Я возьму себе лишь то, что мне причитается за работу. Орлов повез в Петербург 10 килограммов золота. Часть была предназначена для семьи Феклистова, а часть для "особой цели". Жена и сын Феклистова жили более чем скромно. Андрюша учился, а Ольга Петровна преподавала в женской гимназии. После осуждения мужа она потеряла место учительницы. Приезд Орлова и Майиул означал переворот в их жизни. Радость и горе. Орлов привез ей письмо и сам подробно рассказал все, что знал об Иване Фомиче с момента бегства. Ольга Петровна не могла прийти в себя от изумл